Выходя из экипажа перед аркой вокзала Строппинг, доктор Свенсон витал мыслями совсем в других местах. Он позволил себе грезить наяву во время поездки от Плам-Корт — так на него подействовал тот мучительный порыв, который заставил мисс Темпл броситься вдогонку за утраченной любовью, но в конечном счете он погрузился в размышления о превратностях и горечах собственной судьбы. Спускаясь по многолюдной лестнице, он автоматически искал в толпе маленькую фигурку с каштановыми кудряшками, в зеленом платье, но мысли его были заняты другим — он никак не мог отделаться от этого навязчивого, чисто скандинавского (унаследованного им от строгого отца) приступа самоедства. Что он сделал со своей жизнью? Поступил в услужение к почтенному герцогу и его почтенному сыночку? Доктору исполнилось тридцать восемь лет. Он, тяжело вздыхая, шагнул под крышу вокзала. Как и всегда, сокрушался он, вспоминая Корину.
Свенсон попытался вспомнить, когда он в последний раз был на ферме. Три года назад? Он мог заставить себя отправиться туда только зимой. В любое другое время полные жизни и цвета деревья слишком мучительно напоминали ему о ней. Он был в море, а вернувшись, узнал, что она умерла во время эпидемии «кровавой лихорадки», поразившей долину. Она болела целый месяц, но никто не написал ему. Он бы вырвался с корабля. Он бы приехал и рассказал ей все. Знала ли она о его чувствах? Он догадывался, что знала, но что происходило в ее сердце? Она была его кузиной. Замуж не вышла. Однажды он поцеловал ее. Она уставилась на него, а потом убежала. Не проходило дня, чтобы он не изводил себя, ни одного дня за прошедшие семь лет. Во время его последнего приезда там были новые постояльцы (брат Корины поссорился со своим отцом и, оставив землю, уехал в город), и хотя они вежливо встретили Свенсона и предложили ему комнату, когда он объяснил, кто такой, ему было мучительно оттого, что люди, живущие в ее доме, даже не знают о той, кто похоронена в саду, — не лелеют о ней никаких воспоминаний, не тянутся к ней сердцем. Им завладело беспробудное чувство одиночества, и даже сейчас в гуще событий, захвативших его, не мог он отрешиться от той тоски. Дом его (где бы он ни находился) был с нею — живой или мертвой. На следующий день он бежал назад во дворец.
После этого он побывал в Венеции, Берне, Париже — и все это на службе барона фон Хурна. Он действовал весьма успешно — настолько успешно, что ему доверяли все новые и новые поручения, а не отправляли на военный корабль. Ему даже удавалось спасать людей. Но ничто из этого не имело значения. Его мысли были полны ею.
* * *
Он снова тяжело вздохнул и вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления о том, как ему найти Тарр-Манор. Он пошел к кассам и встал в одну из очередей. На вокзале кипела жизнь, как в осином гнезде, разбуженном озорным ребенком. Лица вокруг него были отмечены нетерпением, заботами и усталостью, люди соединялись в своем отчаянном порыве сесть на нужный им поезд, они пульсировали в безостановочных потоках, словно попали в кровеносную систему больного, опухшего мифологического зверя. Никаких следов мисс Темпл он здесь не обнаружил, но вокзал был битком набит людьми, и Свенсон надеялся лишь на то, что, сев в поезд, сможет найти ее там. За время, которое потребовалось на то, чтобы зажечь спичку и пару раз затянуться, он достиг окошка кассы. Наклонившись к кассиру, он сказал, что ему нужно попасть в Тарр-Манор. Кассир без промедления чиркнул что-то на билете и просунул его в отверстие в стекле, назвав стоимость. Свенсон достал деньги и, отсчитывая монетки, принялся просовывать их одну за другой в отверстие. Он взял билет, на котором было написано «Фладмер, 3.02», и снова наклонился к окошку.
— А на какой остановке мне выходить? — спросил он.
Кассир посмотрел на него с нескрываемым презрением.
— В Тарре, — ответил он.
Свенсон решил не задавать здесь больше вопросов и узнать у проводника, как долго придется ехать; он пошел по вокзалу в поисках нужной ему платформы и нашел ее в другом конце огромного зала. Он посмотрел на жутковатого вида часы и решил, что можно не торопиться. Лодыжка его понемногу приходила в норму, и он решил, что не стоит ее утруждать лишний раз без особой нужды. Он шел, заглядывая в многочисленные лавки, в которых продавалась еда, книги, газеты, выпивка, но нигде не увидел мисс Темпл. Добравшись до поезда, он понял, что Фладмер — далеко не лучшее место на земле. За тендером и паровозом было всего два видавших виды вагона. Свенсон оглянулся еще раз — не мелькнет ли где зеленое платье?
Он бросил на землю окурок и вошел в последний вагон, смирившись с тем, что лишь попусту потратит время и найдет ее в конечном счете не он, а Чань. Доктор одернул себя. Неужели это укол ревности, вздорного (он должен был признать это) чувства собственника? Ведь он познакомился с ней раньше Чаня. Впрочем, нет — они видели друг друга в поезде. Он покачал головой. Она была такой молоденькой, а Чань — настоящий бродяга, просто дикарь. Нет, ни он, ни Чань были ей не парой, он и не помышлял ни о чем таком. Даже думать об этом было смешно!
* * *
Седеющий небритый кондуктор со щеками, будто испачканными белой замазкой, выхватил у Свенсона билет и торопливо сообщил, что тот должен пройти вперед. Свенсон так и сделал, сказав себе, что о времени прибытия, обратном поезде и других пассажирах может спросить позже. Лучше было бы, если получится, найти мисс Темпл, не привлекая ничьего внимания. Он пошел по коридору, заглядывая в купе. Они были пусты, за исключением последнего, в которое набилось цыганское семейство с багажом — несколькими клетями с птицей.
Он вошел в следующий вагон, в котором народа оказалось побольше — во всех купе кто-то был, — но мисс Темпл не встретил. Он встал в конце коридора и вздохнул; да, поездка представлялась ему бесполезным занятием — может, стоит сойти с поезда? Он вернулся к кондуктору, который посмотрел на него с холодной неприязнью. Свенсон вставил в глаз монокль и вежливо улыбнулся.
— Извините, я еду до Тарр-Виллидж и надеялся найти здесь одну знакомую. Могла ли она уехать предыдущим поездом?
— Конечно могла, — сплюнул кондуктор.
— Простите, я неточно выразился. Я только хотел спросить, когда отправился предыдущий поезд, на который могла сесть моя знакомая.
— В четырнадцать пятьдесят две, — сказал кондуктор и снова сплюнул.
— Значит, всего за десять минут до этого?
— Я смотрю, вы настоящий профессор математики.
Свенсон терпеливо улыбнулся.
— Значит, другой поезд, останавливающийся в Тарр-Виллидж, отправился совсем недавно?
— Ну да, я так и сказал. Что еще?
Свенсон проигнорировал его грубость, взвешивая имеющиеся возможности. Если ее экипаж нигде не задержался, то мисс Темпл вполне могла успеть на поезд 14.52, а тогда он должен был ехать следом и надеяться, что сможет перехватить ее на станции. Но если она вообще не приезжала на вокзал, то ему следовало бы отправиться в дом Роджера Баскомба или в министерство и попытаться помочь Чаню. Кондуктор с явным удовольствием наблюдал за нерешительным пассажиром.
— Сэр?
— Да, спасибо. Мне нужно узнать, когда я смогу вернуться.
— Это, я думаю, вам лучше спросить у начальника станции.
— У начальника станции Тарр-Виллидж?
— Именно так.
— Хорошо. Спасибо.
Свенсон, направляясь по коридору во второй вагон, услышал, как кондуктор фыркнул ему в спину. Он не был уверен в правильности сделанного им выбора, но, если существовала хоть малейшая надежда, что она проехала в ту сторону, он должен был последовать за ней. Он мог спросить о ней на станции — ее бы там непременно заметили, — а если ее там не видели, сразу же сесть на обратный поезд. Все равно это будет задержка лишь на несколько часов. В худшем случае он встретиться с Чанем на вокзале Строппинг следующим утром, и если повезет, то под руку Чань будет держать мисс Темпл.
Он заглянул в первое купе и увидел, что там бок о бок сидят мужчина и женщина, а сиденье напротив свободно. Он открыл дверь, кивнул мужчине и женщине и, усевшись у окна, засунул монокль в карман и протер глаза. Он спал едва ли больше двух часов, а его дурное настроение усугублялось вероятной бессмысленностью поездки и смутным, мрачным предчувствием той опасности, которой так необдуманно подвергла себя мисс Темпл, решившись на это предприятие. Он спрашивал себя — когда донос на них будет подан в полицию? Может быть, заговорщики настолько могущественны, что и силы закона могут поставить себе на службу? Он мрачно ухмыльнулся: да ведь они, как ни посмотри, и были силами закона: в распоряжении Граббе имелся целый полк, у Блаха были его солдаты. Свенсону оставалось только надеяться, что враги не нападут на него в поезде. Раздался свисток паровоза, и состав тронулся.
* * *
Приблизительно через минуту станция осталась позади, и поезд въехал в туннель. А когда они помчались по узкому проезду между покрытыми сажей кирпичными зданиями, Свенсон принялся разглядывать своих попутчиков. Женщина была молода, может, даже моложе мисс Темпл, с волосами цвета светлого пива, выбивающимися из-под синего шелкового берета. Кожа у нее была белая, щечки — румяные (она вполне могла бы оказаться немкой), а ее чуть пухленькие пальчики крепко держали на коленях закрытую книгу. Он улыбнулся ей. Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, она стрельнула глазами на своего спутника, который в свой черед уставился на доктора Свенсона подозрительным взглядом. Мужчина тоже был светловолос (может, они брат и сестра, подумал Свенсон) и чем-то походил на старую костлявую лошадь, которую держат на голодном пайке. На нем был коричневый в полоску костюм и светлый галстук. На сиденье рядом с собой он положил шляпу. Пока пассажир, не скрываясь, разглядывал его, Свенсон отметил нездоровый цвет его лица и круги под глазами — вероятно, следствие онанизма.
Будучи человеком терпимым и довольно разговорчивым, доктор Свенсон не сразу понял, что эта пара поглядывает на него с нескрываемой ненавистью. Он снова посмотрел на их лица — сомнений не было: никогда раньше он их не видел… может быть, он своим приходом нарушил их уединение? Может, мужчина собирался сделать девушке предложение? Доктор вспомнил, что в Венеции он как-то раз купил потрепанный томик довольно мерзких рассказов о плотских радостях путешествия в разных видах транспорта — на поездах, на пароходах, верхом, в каретах, в дирижаблях… и теперь, несмотря на усталость, вспомнил подробности езды на верблюде (что-то о неповторимом ритме походки этого животного); молодая женщина напротив него резко раскрыла книгу и принялась читать вслух:
— Во времена искупления добродетельные будут как факелы в ночи, потому что по их свету мы сможем отличить верных от неверных. Загляни поглубже в сердца окружающих тебя и имей дело только со святыми, потому что города мира есть адские царства греха живого и понесут наказание от гнева Божьего. Сосуды греховные будут разбиты. Нечистые дома будут сожжены. Грязные животные уведены на бойню. Выживут только благословенные, открывшие себя очистительному огню. Они и создадут рай на земле.
Она захлопнула книгу и, надежно ухватив ее обеими руками, посмотрела на доктора прищуренными осуждающими глазами. Ее голос звучал как треснутый кувшин, и теперь, услышав ее, ему было гораздо легче разглядеть признаки недалекого ума в ее чертах. Ее спутник еще сильнее ухватился за собственные колени, словно боялся, отпустив их, подвергнуться проклятию. Свенсон вздохнул — он и в самом деле ничего не мог с собой поделать, — желание овладело им помимо его воли.
— Какое мудрое наставление, — начал он. — И все же… когда вы говорите «рай», не относится ли это к условиям жизни до грехопадения, когда стыд был неизвестен, а желание не запятнано похотью? Мне всегда казалось, что в мудрости своей Господь указует нам путь, позволяя нам избрать невинную радость животных, совокупляющихся в поле… или, кто знает, в вагоне поезда. Смысл тут, конечно, в чистоте помыслов. Я благодарю Господа каждую минуту моей жизни. Абсолютно согласен с вами.
Он полез в карман за сигаретой. Они не ответили, хотя он не без удовлетворения отметил, что глаза у них расширились от чувства неловкости. Он снова вставил в глаз монокль и кивнул.
— Прошу прощения… — сказал он и вышел в коридор.
* * *
В коридоре Свенсон достал спички и закурил; глубоко затягиваясь, он попытался собраться с мыслями после этой дурацкой интермедии. Поезд мчался на север мимо стоящих вдоль путей лачуг, развалин и чахлых низкорослых деревьев. Он видел кучки людей вокруг жаровен, играющих оборванных детишек и бегающих за ними собак. Несколько секунд — и все это исчезло, поезд пронесся мимо королевского парка. Это место напомнило ему Францию. Он выдохнул клуб дыма, отмечая разницу между путешествием по суше и по морю — относительное разнообразие объектов на суше и пустой горизонт даже самых благодатных морей. Изобилие живописных видов, с иронией отметил он, спутало его мысли (проносящийся мимо пейзаж захватывал его), тогда как при взгляде на морскую рябь он обращался внутрь себя. Жизнь на земле поражала его отвлеченностью от высокой созерцательности, навеваемой на человека морем. Эта парочка в купе — настоящие обезьяны — были идеальным примером приземленного самодовольства. Его мысли вернулись к мучительному для него образу Корины и ее жизни на ферме, хотя она так много и с такой жадностью читала, что ее разум представлялся ему настоящим океаном. Они когда-то говорили об этом… и она обещала приехать к нему и вместе с ним выйти в море. Доктор Свенсон вспомнил о мисс Темпл. Он пришел к выводу, что ее знакомство с морем — когда она жила на острове — сформировало ту часть ее характера, которая ему представлялась наиболее примечательной.
Он заставил себя пройтись по коридору и на ходу снова заглядывал в купе — может, где найдется более гостеприимное место. Пассажиры в поезде были самые разные — торговцы с женами, группка студентов, рабочие, несколько прилично одетых людей, женщина, чью принадлежность к тому или иному сословию Свенсон определить затруднился, однако посмотрел на нее не без подозрения. Помимо всего, ему показалось, что в каждом купе находилось по паре — мужчина и женщина (а иногда и не одна такая пара) — и почти ни одного одинокого пассажира, за исключением, впрочем, одного купе, где мужчина и женщина сидели друг против друга и не разговаривали между собой. Свенсон выбросил окурок и вошел в это купе, кивнув его пассажирам, повернувшим к нему головы.
Оба занимали сиденья у окон, а потому доктор Свенсон сел со стороны мужчины ближе к двери. А усевшись, он вдруг почувствовал, как сильно устал. Он вынул монокль, потер пальцами глаза, вставил монокль на место и моргнул, как ослепленная светом ящерица. Мужчина и женщина исподтишка поглядывали на него без враждебности, но с вполне допустимой укоризной за нарушение относительного уединения. Свенсон почтительно улыбнулся и, словно протягивая оливковую ветвь общения, спросил, не знакомы ли они с дорогой на Фладмер.
— А конкретнее, — добавил он, — не знаете ли вы расстояние до Тарр-Виллидж и число остановок до этой станции.
— Вы едете в Тарр-Виллидж? — спросил мужчина.
Ему было лет тридцать. В своем костюме из жесткой ткани он производил впечатление клерка или адвоката средней руки. Черные его волосы были расчесаны на пробор посредине и прилизаны; в проборе виднелась бледная шелушащаяся кожа черепа, контрастирующая с его пунцовыми щеками. Разве в купе было жарко? Нет, Свенсону так не показалось. Он обратил взгляд к женщине — это была дама приблизительно его возраста, ее каштановые волосы были увязаны в плотный пучок на затылке. На ней было простое, но хорошо сшитое платье (гувернантка у какого-нибудь высокопоставленного отродья?), и возраст свой она несла с величавым достоинством, вызывавшим у Свенсона уважение. Где витали его мысли? Сначала он думал о Корине, потом о мисс Темпл, потом о собачках, занимающихся любовью в раю, а теперь доктор принялся плотоядно вспоминать всех женщин подряд. Он упрекнул себя за то, что и в этот самый момент съедает глазами упругие груди соседки, вздымающиеся под платьем. И вдруг он словно увидел женщину другими глазами — в его голове забрезжило что-то вроде узнавания. Не встречались ли они прежде? Он откашлялся и бодрым голосом ответил:
— Да. Хотя я там никогда не был.
— И что же влечет вас туда, мистер?..
Женщина вежливо улыбнулась, Свенсон с удовольствием ответил на ее улыбку; он понятия не имел, где мог ее видеть, может быть, на улице, может быть, только что на вокзале. Он открыл было рот, чтобы ответить, но в тот самый момент, когда он уже почувствовал, что его дурное настроение может рассеяться, взгляд его остановился на лежащей у нее на коленях книге в черном кожаном переплете. Он бросил взгляд на мужчину — у него была такая же, она торчала из бокового кармана пальто. Может, в этом поезде ехали одни пуритане?
— Блах. Меня зовут капитан Блах, вы, вероятно, догадались по моему акценту, что я иностранец. Я из Макленбургского герцогства. Вы, возможно, читали об обручении макленбургского кронпринца с мисс Лидией Вандаарифф. Я вхожу в дипломатическую миссию принца Карла-Хорста.
Мужчина понимающе кивнул, женщина, как показалось Свенсону, никак не прореагировала. На ее лице осталось прежнее дружелюбное выражение. Что это могло означать? Что могло быть известно этим двоим? Доктор Свенсон решил выяснить это. Он заговорщицки наклонился вперед и понизил голос:
— А влекут меня события мрачные. Уверен, мне можно не развивать эту мысль. Города мира — царства греха. Кто получит искупление?
— И кто же? — отозвалась женщина с какой-то нарочитой тревогой в голосе.
— Я ехал с одной женщиной, — продолжал Свенсон. — Мне помешали — пожалуй, мне не следует называть ее имя — встретиться с этой дамой. Думаю, что она, возможно, была вынуждена сесть на предыдущий поезд, но в ходе всего этого у меня выкрали мои, — он кивнул на книгу, лежащую на коленях у женщины, — мои… инструкции.
Не переборщил ли он? Доктор Свенсон чувствовал себя глуповато, но мужчина развернулся к нему и, чуть подавшись вперед, с искренней озабоченностью спросил:
— Кто вам помешал?
Доктор Свенсон, даже в такой игре (театральное действо в сочетании с ложью), чувствовал себя не в своей тарелке. Даже работая на барона фон Хурна, он предпочитал не прибегать к лукавству, а действовать осмотрительно и тактично, используя связи. Сталкиваясь с явным желанием собеседника выудить у него побольше информации, он умел (ведь он был врачом) напустить на себя уверенный вид, хотя и чувствовал при этом полную свою беспомощность и некомпетентность. Сколько обреченных людей спрашивали у него, умрут ли они? Скольким он лгал в ответ? Он скрывал свою неуверенность, пытаясь придумать что-нибудь по мере приближения критического мига, когда он должен был решать — говорить правду или нет? Он скользнул взглядом в коридор, а потом в свой черед подался вперед, словно давая понять, что, возможно, только в их купе об этом и можно говорить, и начал голосом чуть громче шепота:
— Вам, должно быть, известно, что несколько человек погибли. Была организована шайка, возглавляемая странным человеком в красном кожаном пальто — полуслепым, смертельно опасным китайцем, мастером клинка. Принц подвергся нападению в Королевском институте, важная работа там была нарушена… Стекло… Вы видели синее стекло?
Они отрицательно покачали головами. Неужели он ошибся?
— Но вы же знаете о лорде Тарре, что он…
Мужчина энергично кивнул:
— Да, он получил искупление.
— Именно. — Свенсон кивнул, снова почувствовав себя увереннее. Но не был ли его собеседник сумасшедшим? — Через несколько дней появится новый лорд Тарр. Племянник. Он — друг принца. Он наш общий друг.
— И кто же помешал вам встретиться с этой дамой? — с настойчивостью спросила женщина.
Ощущение, что он где-то ее видел, не отпускало его. Было что-то в легком наклоне ее головы, когда она задавала вопросы.
— Агенты китайца, — ответил Свенсон, чувствуя себя при этом полным идиотом. — Мы были вынуждены сесть в разные экипажи. Я молю бога, чтобы с ней ничего не случилось. Мы должны были, как вам прекрасно известно, ехать вместе, как оно и было запланировано…
— В Тарр-Виллидж? — спросил человек.
— Именно туда.
— Мог кто-нибудь из этих агентов сесть в поезд? — спросила женщина.
— Не думаю. Я их не видел. Кажется, я сел в вагон последним.
— Ну, по крайней мере, это уже неплохо.
Она вздохнула с некоторым облегчением, но ее плечи и осторожный взгляд по-прежнему были напряжены.
— А как можно узнать этих агентов? — спросил мужчина.
— В этом-то вся и трудность, но они проникли даже в окружение принца и обратили в свою веру одного из наших — доктора Свенсона, личного врача принца!
Мужчина втянул через зубы воздух, издав неодобрительный свист.
— Вам я рассказал, — продолжал Свенсон, — но боюсь, что больше никто не должен об этом знать. Может, все и сойдет благополучно и мне не стоит предавать это гласности…
— Конечно, — согласилась она.
— И не поделиться даже?.. — начал мужчина.
— С кем? — спросил Свенсон.
Мужчина покачал головой.
— Нет, вы правы. В конечном счете мы только званые гости на этом празднике. — Сказав это, он еще раз улыбнулся, отрешаясь от истории, рассказанной доктором. Рука его потянулась к книге в кармане пальто, он с отсутствующим видом погладил ее, словно спящего щенка. — Знаете, капитан Блах, у вас очень усталый вид, — сказал он дружелюбным тоном. — Времени найти вашего друга у вас будет достаточно. До Тарр-Виллидж езды не меньше полутора часов. Почему бы вам не отдохнуть? Нам всем понадобятся силы для… восхождения.
Свенсон мог только догадываться, о чем идет речь. Этого Свенсон не знал, к тому же усталость и в самом деле одолевала его. Ему необходимо было поспать. Можно ли довериться этим двоим? Его мысли прервала женщина:
— Как имя вашей дамы, капитан?
— Что-что?
— Имя вашего друга. Вы ее никак не называли!
Свенсон перехватил обеспокоенный взгляд, которым мужчина посмотрел на женщину, но ее лицо оставалось открытым и дружелюбным. Что-то здесь было не так.
— Ее имя?
— Да, вы не назвали ее имени.
— Да-да, не назвал, — подтвердил мужчина голосом чуть более настойчивым, чем следовало бы.
— Понимаете, дело в том, что я не знаю ее имени. Я только знаю, как она была одета — зеленое платье и зеленые сапожки. Мы должны были встретиться и ехать вместе. А что, разве вы знали имена друг друга до того, как встретились здесь?
Она не ответила сразу. Когда за нее ответил мужчина, Свенсон уже знал, что его догадка верна.
— Мы их даже теперь не знаем, капитан, в соответствии с нашими инструкциями.
— А теперь вам нужно отдохнуть, — сказала женщина, возможно в первый раз искренне улыбаясь ему. — Я вам обещаю — мы вас разбудим.
* * *
Во время сна часть сознания доктора Свенсона не забывала о том, что он не спал толком вот уже двое суток, а потому доктор ожидал беспокойных видений. Это рациональное отстранение, возможно, входило в противоречие с последовательно накатывавшими на него волнами ярких кошмаров, но никак не изменяло их. Он знал, что эти видения питаются чувствами одиночества и утраты (а более всего его беспомощностью перед смертью Корины) и соединяются в один губительный клубок с неудовлетворенным желанием к другим женщинам. Неужели дело было в том, что во сне его уставший мозг потерял бдительность? Или, может быть, готов был признать он, чувство вины провоцировало эротическое наслаждение? Он погрузился в теплые объятия сна, которые в его сознании легко преобразовывались в объятия бледных нежных рук и в ласковые возбуждающие прикосновения пальцев. Ему казалось, будто его тело преломляется в гранях алмаза и он видит многочисленные отражения себя самого в безнадежных обстоятельствах. Миссис Марчмур гладит его член под столом… Мисс Пул щекочет языком его ухо… Он вдыхает духи Розамонды… Он стоит на четвереньках на кровати, вылизывая завитки волос связанной Анжелики… Его руки трогают под платьем задницу мисс Темпл… Его глаза закрыты, а губы нежно ласкают грудь гувернантки, которая встала со своего места, уселась рядом с ним и, дабы облегчить его муку, предложила себя его губам… нежная, гладкая плоть… Ее рука гладит его волосы… Она шепчет что-то ему… трясет за плечо.
Он внезапно проснулся. Она сидела рядом с ним и трясла его за руку. Он сел, мучительно ощущая свою эрекцию. Волосы его прядью свисали на глаза. Мужчины в купе не было.
— Мы подъезжаем к Тарр-Виллидж, капитан, — улыбаясь, сказала она. — Жаль, что приходится вас будить.
— Спасибо… конечно же…
— Вы так крепко уснули!
— Извините…
— Вам не за что извиняться. Вы, видимо, сильно устали.
Он увидел, что верхняя пуговица на ее платье расстегнута, почувствовал влагу слюны на своих губах и вытер их рукавом. Что тут произошло? Он кивнул на место, где прежде сидел мужчина.
— Где ваш спутник?
— Он пошел в начало поезда. Я собираюсь присоединиться к нему, но сначала хотела убедиться, что вы проснетесь. Вы… во сне разговаривали.
— Правда?
— Вы называли имя Корины.
— Корины?
— Да. Кто это?
Доктор Свенсон сделал недоуменное лицо и покачал головой.
— Понятия не имею. Клянусь вам — это весьма странно.
Она посмотрела на него; открытое выражение ее лица вкупе с непрекращающимся напряжением в его штанах вдохновили его на продолжение разговора.
— Впрочем, вы не назвали вашего имени.
— Разве? — Она помедлила, но всего одну секунду. — Меня зовут Элоиза.
— Вы гувернантка?
Она рассмеялась.
— Скорее, я бы сказала, наперсница. И за то же жалованье еще и наставница во французском, латыни, музыке и математике.
— Ясно.
— Не понимаю, как вы догадались. Наверно, все дело в вашей военной подготовке — я знаю, что офицеров обучают изучать своих солдат, будто они книги! — Она улыбнулась. — Но я не занимаюсь со своими учениками весь день. Для этого у них есть другая дама — она гувернантка, и ей нравится быть с детьми гораздо больше, чем мне.
Свенсон не знал, что сказать, он сейчас вполне довольствовался тем, что смотрит ей в глаза. Она улыбнулась ему и встала. Он попытался было встать следом, но она положила руку ему на плечо.
— Я должна до прибытия на станцию быть в начале поезда. Но мы, наверно, увидим друг друга в Тарре.
— Мне бы очень этого хотелось.
— И мне. Надеюсь, вы сможете найти вашего друга.
В это мгновение доктор Свенсон понял, где видел ее и почему никак не мог вспомнить ее лица: на Элоизе была маска — она наклонилась, чтобы шепнуть что-то на ухо Шарлотте Траппинг в Харшморте в тот вечер, когда был убит полковник Траппинг.
* * *
Она ушла, дверь купе захлопнулась за ней. Свенсон сел и протер лицо, а потом, испытывая чувство стыда, подтянул брюки. Он встал, повел плечами, поправляя на себе шинель. Он ощутил тяжесть пистолета в кармане и вздохнул. Он попытался как-то примирить то инстинктивное чувство, которое возникло у него к этой женщине, с признанием того, что она была в стане его врагов в Харшморте и сейчас, находясь в этом поезде, явно оставалась на их стороне. Ему не хотелось верить, что Элоизе известно, какие темные силы действуют за кулисами происходящих событий, но убедить себя в этом ему было нелегко. У всех у них были черные книги… она так легко отозвалась на его выдуманную историю… и именно она пыталась как можно больше разузнать про него, задавала вопросы… и тем не менее… Он вспомнил о ее роли в его сне, чувствуя при этом неловкость и одновременно симпатию к ней. Вздохнув еще раз, он выкинул ее из головы. Каковы бы ни были цели других пассажиров, направлявшихся в Тарр-Виллидж, он ехал туда для того, чтобы найти мисс Темпл, прежде чем с ней произойдет что-нибудь непоправимое. Если на станции ее не видели, он тут же вернется назад, потому что, где бы она ни находилась, ей нужна его помощь.
Он подошел к окну, посмотрел на пробегающий мимо ландшафт графства Фладмер: низкорослые, чахлые деревца на склонах выветренных, переходящих один в другой холмов, между которыми то здесь, то там виднелись луга и прорывающиеся наружу, как сломанный зуб, утесы красного камня. Доктор Свенсон видел такой камень прежде — на холмах рядом с его домом — и знал, что он свидетельствует о наличии железной руды. Неудивительно, что здесь ведутся какие-то горные разработки. Он увидел чистое небо и улыбнулся при мысли о том, что сейчас должно быть около пяти часов — солнце уже клонилось к закату, — и он торопился насладиться чистым небом только для того, чтобы тут же проститься с ним. Поезд начал замедляться. Они прибывали к пункту назначения. Доктор достал сигарету (сколько у него еще осталось?), прикурил, погасил спичку, с ужасом подумав о возвращении в город без курева. Поезд остановился. Придется ему найти какой-нибудь другой сорт сигарет.
* * *
Когда он сошел на платформу, прибывшие в поезде парочки были уже далеко впереди, направляясь к зданию станции. Насколько он мог судить, в поезде никого (если не считать семейства цыган) не осталось. Он не видел ни Элоизы, ни клерка, который явно был ее парой, а вот злобная парочка из первого купе была тут как тут. Молоденькая блондинка обернулась, увидела его и дернула за руку своего спутника, который тоже повернулся. Они ускорили шаг, ее пухленькие ягодицы совершали движения, которые в обычной ситуации привлекли бы его взгляд, а теперь вызывали лишь желание отвесить по ним хорошего шлепка. Он дал этой паре отойти подальше — и они, пройдя через деревянную арку, направились в поселок, а он вошел в небольшое здание станции. Там были три пустые скамейки для ожидающих поезда пассажиров и холодная чугунная печка. Он подошел к билетной кассе, но окошко было закрыто ставней. Он постучал, позвал кассира — безуспешно. Чуть в стороне от окошка была дверь, он подошел и постучал в нее, но, не получив ответа, подергал ручку — дверь оказалась заперта. Если мисс Темпл и побывала здесь, то сейчас ее явно не было.
На стене висела доска с расписанием поездов. Ближайший обратный поезд, как с раздражением прочел Свенсон, отправлялся только в восемь часов на следующее утро. Он недовольно вздохнул. Теперь ему придется без всякой пользы провести чертову уйму часов, а она тем временем находится неизвестно где, да и Чаню его помощь явно не помешала бы. Доктор Свенсон оглядел станционное помещение, но в конечном итоге был вынужден смириться с мыслью о том, что ему следует отправиться в поселок и найти ночлег. Может быть, он догонит Элоизу и ее таинственных попутчиков с черными книгами. Библиями? А чем еще они могли быть, с их устрашающими образами греха и искупления; но кто относится к подобным вещам серьезно? Нет-нет, он был уверен, что ответ сложнее… или ему самому хотелось связывать Элоизу скорее с негодяями, чем с фанатиками?
Он вышел из здания станции на дорогу. Его попутчики к этому времени уже скрылись из вида. Вдоль дороги по обеим сторонам были непролазные заросли черного шиповника, отбрасывающие на дорогу колючие тени. Восходила луна, и Свенсон с удовольствием посмотрел на нее. Над шиповником вдалеке виднелись соломенные крыши Тарр-Виллидж. Он быстрым шагом направился туда, и уже через минуту дорога вывела на небольшую площадь с обычной зеленью в середине и мощеным пространством вокруг. С другой стороны находилась церковь с белым шпилем, но (к его радости) на ближайшем же доме висела характерная деревянная табличка с изображением вороны в серебряной короне. Свенсон подошел к двери, поставил одну ногу на ступеньку и оглядел площадь. В домах то здесь, то там виднелись огни, но людей на улице не было, и в воздухе стояла тишина. Увидь он где-нибудь часовых, то решил бы, что Тарр-Виллидж — военный лагерь после полуночи. Он зашел в таверну.
* * *
Будучи иностранцем, доктор Свенсон понимал, что его впечатления вряд ли объективны, но «Королевская ворона» показалась ему решительно странным заведением, вовсе не отвечающим его представлениям о деревенском трактире, что усилило (вкупе с видом самого поселка и апокалипсическим характером пассажиров в поезде) его растущие подозрения относительно Тарр-Виллидж. Скорее всего, поселок представлял собой одну из общин, организованных на основе религиозных принципов (но вот только вопрос: что это за учение и кто лидер общины?). Прежде всего, в «Королевской вороне» не было запахов, присущих таверне, — ни пива, ни табака, ни едкого духа человеческого пота. Напротив, воздух благоухал мылом, уксусом и воском, а зал был выдраен и пуст, как палуба корабля, стены выбелены, в небольшом камине горел огонь. К тому же на двух единственных посетителях были черные костюмы, белые рубашки с высокими воротниками и черные дорожные плащи. Оба они стояли у камина, держа стаканы с красным вином, не разговаривая друг с другом и явно чего-то дожидаясь. Как только он вошел, они резко повернулись к нему.
Один откашлялся и спросил:
— Простите. Вы прибыли поездом?
Свенсон вежливо кивнул.
Они разглядывали его или ждали, когда он заговорит, и потому он хранил молчание.
— На вас макленбургская форма, если не ошибаюсь? — спросил другой.
— Да.
Один из них прошептал что-то на ухо другому. Он продолжали разглядывать его, словно никак не могли принять решение. Свенсон обратил свой взор к стойке бара, за которой молча стоял толстый мужчина в безукоризненно белой рубашке.
— Мне нужен ночлег, — сказал ему Свенсон. — У вас есть где переночевать?
Тот посмотрел на двух посетителей — то ли чтобы получить их разрешение, то ли чтобы выяснить, не нужно ли им что-нибудь, прежде чем он уйдет, этого Свенсон не знал, — а потом вышел из-за стойки, вытирая руки. Он прошел мимо Свенсона, пробормотав:
— Сюда, пожалуйста…
Свенсон снова посмотрел на двух посетителей у камина и пошел за хозяином таверны, который, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.
Комната была без претензий, цена — приемлемая. Обведя ее взглядом — узкая кровать, рукомойник с тазом, жесткий стул, зеркало, — Свенсон решил, что номер его устраивает, и спросил, где можно поесть. Хозяин снова пробормотал: «Сюда, пожалуйста…» — и пошел обратно в зал с камином. Те двое по-прежнему стояли на своих местах (Свенсон отсутствовал не больше двух минут); они не сводили с него глаз, смотрели, как он снял шинель и сел за маленький столик, на который указал ему хозяин, прежде чем исчезнуть в двери за стойкой — в кухне, решил Свенсон. Его ничуть не смутило, что хозяин не спросил о его гастрономических предпочтениях. Он привык к путешествиям по сельской местности и обходился тем, что подают. Когда он перекусывал в последний раз? Он два раза скудно поел за два дня. Плохой способ готовиться к неожиданностям.
Двое по-прежнему изучали его, почти не утруждая себя какими-то правилами приличий.
— Вы мне хотели что-то сказать? — спросил он.
Они потоптались на месте, откашлялись, но на том дело и кончилось. Теперь настала его очередь в упор разглядывать их. Из-за дверей раздавался ласкающий его душу стук посуды и кастрюль. Перспектива поесть в скором времени придала ему сил, и Свенсон заговорил снова:
— Насколько я понимаю, вы здесь встречаете пассажира, отправившегося с вокзала Строппинг в три ноль две. И еще я понимаю, что вы не знаете человека, которого встречаете. Поэтому я допускаю, что ваша манера разглядывать незнакомых людей так, словно перед вами животное из зоопарка, не столько имеет целью нанести личное оскорбление, сколько свидетельствует о том дурацком положении, в котором вы оказались. Или же я ошибаюсь? Если так, то прошу вас сказать мне об этом. Может быть, я нанес вам какое-то оскорбление, которое мы как джентльмены, — он со значением понизил голос, — должны уладить за дверями этого заведения?
Вообще-то Свенсон обычно не был склонен к подобному самоуверенному поведению, но тут он не сомневался, что эти двое — люди не воинственные, образованные, носят чистые рубашки, а на руках у них нет мозолей. Может быть, он перенял некоторые манеры Чаня. Несколько мгновений спустя высокий и остроносый — тот, что прежде заговорил первым, — поднял открытую ладонь.
— Мы приносим извинения за то, что потревожили вас — это не входило в наши намерения. Просто подобная форма и ваш акцент… Вполне понятно, что их не так уж часто можно встретить в здешних местах.
— А вы — здешние? — спросил Свенсон. — Меня бы это удивило. Я бы скорее сказал, что вы приехали сегодня. Человек, которого вы ищете, должен был ехать с вами, но не явился. И вы рассчитывали, что он приедет следующим поездом. Поскольку вы не исключали возможности, что сие лицо — я, это подтверждает мое предположение, что вы с ним не встречались прежде. Не так ли?
В этот момент кухонная дверь распахнулась и появился хозяин с подносом, на котором стояло несколько тарелок — жареное мясо, толсто нарезанный хлеб, горячая вареная картошка, пюре из брюквы с маслом и горшочек с соусом. Он поставил поднос на столик перед Свенсоном, рука его неуверенно указала на стойку бара.
— Что-нибудь выпить? — пробормотал он.
— Кружку пива, пожалуйста.
— Здесь нет пива, — сообщил второй; у него были редеющие волосы, залихватски зачесанные на лоб по старой имперской моде.
— Тогда вина, — сказал Свенсон.
Хозяин кивнул и отправился за стойку бара. Доктор Свенсон повернулся к двум своим собеседникам. Вдохнув запах стоящей перед ним еды, он еще острее ощутил голод.
— Вы не ответили, верно ли мое… предположение, — сказал он. Двое обменялись быстрым взглядом, поставили свои стаканы на каминную полку и, не сказав больше ни слова, быстрым шагом вышли из «Королевской вороны».
* * *
Часы над входом в «Королевскую ворону» пробили семь. Доктор Свенсон закурил сигарету, медленно выдул голубоватый дымок на остатки своей трапезы. Он взболтнул и допил то, что оставалось в его стакане (это был крепкий деревенский кларет), поставил его на стол и, поднявшись со стула, накинул на плечи шинель. Хозяин читал за стойкой какую-то книгу.
— Я бы хотел прогуляться в округе. У меня не будет трудностей с возвращением? Когда вы закрываетесь?
— Двери в Тарр-Виллидж не закрываются, — ответил хозяин и возобновил чтение.
Поняв, что никакого другого ответа не получит, Свенсон направился к входной двери.
Вечер был ясный и прохладный, яркая луна проливала свой бледно-серебристый свет на поросшую травой пустошь, создавая впечатление недавно прошедшего дождя. На другой стороне площади в окнах церкви горел свет. Остальные дома казались пустыми, словно все свечи в определенный час гасились по чьему-то приказу. Как бы подтверждая эту его догадку, погас свет и у него за спиной в «Королевской вороне» — хозяин закрыл заведение на ночь. Но время едва перевалило за семь часов! Когда же просыпаются здешние жители — неужели до рассвета? Свенсон пошел по травке к церкви, рассчитывая выяснить, почему, в отличие от остальных, не спят ее прихожане.
В центре пустоши рос огромный старый дуб, и Свенсон специально прошел под ним, чтобы посмотреть на луну сквозь его корявые голые ветки, но почувствовал головокружение и опустил глаза. Тут же доктор услышал легко узнаваемый звук — стук копыт и грохот колес по брусчатке; в Тарр-Виллидж въехал небольшой быстрый экипаж; тщательно укутанный кучер подогнал пару лошадей прямо к дверям «Королевской вороны». Свенсон сразу же догадался, что это припозднившаяся компания, которая должна была встретиться с двумя людьми из таверны. Кучер подошел к двери, постучал, подождал, постучал еще раз — гораздо громче — и несколько минут спустя, не дождавшись ответа, вернулся к экипажу. Свенсон не мог не восхититься выдержкой хозяина таверны. Сказав что-то пассажиру, кучер взобрался на свое место. Резко свистнув и хлопнув вожжами, он резво тронул с места — экипаж прогрохотал по площади и скоро исчез из вида в центре деревни. Еще немного — и его даже слышно не стало, и, когда снова воцарилась вечерняя тишина, ощущение возникло такое, словно никакого экипажа и не было.
* * *
По архитектуре церковь Тарр-Виллидж была очень проста: покрытые известкой деревянные стены, увенчанные шпилем, больше похожим на сторожевую башню. У церкви был таинственный вид. Двойные двери были закрыты, а когда он подошел к ним, то оказались еще и заперты — тяжелая цепочка продета сквозь ручки и туго стянута навесным замком. Свенсон отступил на мощеную площадь и посмотрел поверх дверей. Никого не увидев, он тихо поднялся на три ступеньки крыльца и приложил ухо к двери. Внутри что-то происходило. Чем дольше он слушал, тем сильнее охватывала его тревога… Из церкви шло низкое, монотонное гудение. Может быть, песнопения? Странный, подавляющий гул органа? Он отошел от дверей — ничто вокруг не давало ему никакой подсказки. Церковь была окружена открытым пространством, и он пошел по траве, доходившей ему до колен; скоро от вечерней росы ноги его промокли. Вдоль боковой стены церкви шел ряд высоких витражных окон. У витражей была узловатая замысловатая поверхность, которая не проявляла рисунок стекла. Он подумал, что, может быть, это чисто декоративный орнамент — скажем, какой-то геометрический рисунок, как в мечети, где любое изображение мужчины или женщины, не говоря уже об изображении пророка, было бы богохульством. Он смотрел наверх, но увидел только неясное мерцание изнутри — там был какой-то свет, но не ярче, чем от нескольких свечей. Внезапно из окна вырвалась синяя вспышка, похожая на лазурную молнию, которая тут же исчезла. Вспышка эта не сопровождалась никаким звуком, никакой звуковой реакции изнутри не было… Не привиделось ли ему это? Нет, не привиделось. Он метнулся к задней стене церкви — к другой двери, завернул за угол…
— Капитан Блах!
Это был человек из купе, спутник Элоизы, адвокатский клерк. Он стоял в открытой задней двери церкви, в одной руке держа зажженную сигарету, а в другой нечто совершенно несообразное — тяжелый литой гаечный ключ, какие используются только на самых больших машинах. Прежде чем Свенсон успел что-либо сказать, человек сунул сигарету в рот и протянул руку доктору.
— Вы все же появились… я уж боялся, что не увижу вас здесь. Так вы нашли своего друга?
— К сожалению, нет.
— Не волнуйтесь — она наверняка отправилась прямо в дом, вместе с другими.
— Свет. — Свенсон показал на окна. — Синее сияние несколько секунд назад…
— Да! — Глаза человека загорелись. — Ну разве это не замечательно? Вы прибыли как раз вовремя.
Он затянулся еще раз сигаретой, бросил ее на каменное крыльцо и растоптал каблуком. Свенсон не мог отвести взгляд от ключа — тот был длиной с предплечье. Человек заметил взгляд Свенсона и усмехнулся, взвешивая в своей руке увесистую железку, словно та была каким-то вожделенным трофеем.
— Они позволяют нам помочь им в работе — все великолепно, я даже на такое и не надеялся! Идемте, вас будут рады видеть!
Он повернулся и вошел в церковь, придерживая дверь для Свенсона. Синяя вспышка напомнила доктору о встрече с д'Орканцем. Он не назвал этому человеку своего настоящего имени, но любой из участников заговора, если таковые там есть, мгновенно узнает его. Далее (мысли его метались; он сделал жест, приглашая своего попутчика пройти первым, потом закрыл за ними обоими дверь), в Тарр-Манор были ли женщины? О каком другом доме могла идти речь? Если так, то невозможно было скрыть связь между этой группой (черными книгами и пуританскими проповедями) и Баскомбом с его кликой. Но… он должен решиться на что-то, должен что-то сделать (пока эти мысли метались в его голове, попутчик вел его через гардеробную, где висели церковные одеяния). Лорда Тарра убили, чтобы получить контроль над месторождением синей глины. Какое отношение это убийство может иметь к подобной религиозной чепухе? И что это за религиозная церемония, если для нее требуется гаечный ключ… да еще таких размеров?
Человек резко остановился, повернувшись к доктору, положил одну руку ему на грудь, а другую (с ключом, отчего вид у него был глуповатый) прижал к губам — соблюдайте тишину. Он кивнул вперед, показывая на открытую дверь, потом зашагал дальше, и вскоре они оказались в следующем помещении. Свенсон следовал за ним с осторожностью и любопытством, выгибая шею, чтобы из-за плеча человека увидеть, что там впереди.
Они вышли со стороны алтаря, и им открылся неф церкви, в котором скамьи были сдвинуты к стенам и составлены там в штабель. В центре пустого пространства стоял импровизированный стол из деревянных ящиков. Ящики были вроде тех, о которых говорил Чань, видевший их в институте, или тех, что солдаты полковника Аспича увозили утром на телегах. На этом столе располагалась… машина, некий агрегат из металлических деталей, выступающих из центрального контейнера, чем-то напоминающего средневековый шлем с забралом, и ярких клубков медного провода, уходившего в открытые ящики на полу (содержимое которых Свенсону не было видно). Воздух был едкий, с каким-то механическим привкусом — озона, кордита, жженой резины, масла. Этот запах был такой резкий, что ноздри доктора сморщились, хотя он находился достаточно далеко от его источника. Вокруг машины кружком стояли несколько человек — та же самая смесь типажей, что он видел в поезде, включая высокого, с лошадиным лицом человека из первого купе. Большинство были без верхней одежды, с закатанными рукавами, некоторые держали инструменты, промасленные тряпки, часть из них стояли, просто довольно уперев руки в бока, и все любовно устремляли взгляды на находящуюся между ними машину. Во главе кружка стоял другой человек, в неопрятном черном плаще, его волосы были зачесаны назад и уложены за уши, на лице прежде всего бросались в глаза темные защитные очки, руки в кожаных перчатках до локтей напоминали руки гиганта. Это был доктор Лоренц.
* * *
Свенсон шагнул назад. Его сопровождающий почувствовал, что он шевельнулся, и, повернув голову, озабоченно посмотрел на него. Свенсон поднял руку и начал бесшумно откашливаться, давая понять, что он поперхнулся, что у него проблемы с горлом, сделал еще один шаг назад и махнул рукой, показывая, чтобы тот шел дальше, а он сейчас вернется, буквально через секунду. Но человек не пошел вперед, наоборот, он сделал шаг к Свенсону (отчего тот стал задыхаться еще театральнее), а потом повернулся к середине церкви, словно собираясь попросить о помощи. Свенсон ухватил его за руку и потащил к двери, через которую они только что вошли. В конце гардеробной доктор наконец позволил себе звучно закашляться, прикрывая рукой рот.
— Капитан Блах, что с вами? Вы нездоровы? Я уверен, что доктор Лоренц…
Свенсон бросился через заднюю дверь и согнулся пополам, упер руки в колени, пытаясь набрать полные легкие воздуха. Человек последовал за ним наружу, сочувственно прищелкивая языком. Свенсон понимал, что не может вернуться — Лоренц непременно узнает его. А теперь, независимо от того, что случится дальше, этот человек наверняка упомянет о нем (может, он уже сделал это?) и, таким образом, те, кому он известен как враг, тут же узнают его. Доктор ощутил сочувственную ладонь у себя на спине и повернул голову.
— Я надеюсь, мы им не мешаем, — прохрипел Свенсон.
— Нет-нет, — ответил ему человек. — Я уверен, они нас даже не заметили…
Как Свенсон и надеялся, человек, говоря это, инстинктивно повернул голову к дверям. Свенсон быстро выпрямился и, зажав рукоять пистолета в правой руке, с силой ударил человека за ухом, тот вскрикнул от удивления и, шатаясь, сделал несколько шагов к двери. Свенсон помедлил — он не хотел бить того еще раз. Человек застонал, его шатало, но он попытался распрямиться. Свенсон выругался и ударил его еще раз, всей рукой ощутив тяжесть удара. Человек мешком упал на землю. Свенсон быстро убрал пистолет и затащил упавшего в церковь, прислушался (изнутри не доносилось ни звука) и тихо снял несколько пальто из внутренней комнаты. Он накрыл ими тело, оставив то в сидячем положении за заклиненной в открытом состоянии дверью, — таким образом, тело было почти невозможно заметить. Доктор Свенсон пощупал затылок человека — он распух, отек, но трещины вроде бы не было, хотя наверняка в темноте он и не мог сказать. Человек был жив, и этого достаточно, сказал он себе, хотя это и не снимало с него чувства вины. Свенсон подобрал ключ, потом закатил глаза, ругая себя за забывчивость, забрался в карман пальто человека и вытащил оттуда черную книжку. Затолкав ее в свой карман, он осторожно снова подошел к внутренней двери. Гудение возобновилось.
Машина на столе вибрировала, звук этот набирал высоту, что указывало (судя по реакции стоявших вокруг людей) на близость кульминации. Лоренц держал в руке карманные часы, другая его рука была поднята, люди вокруг напряженно замерли в ожидании сигнала. Свенсону они напомнили группу великовозрастных детишек, которые ждут разрешения учителя начать потасовку. Машина дернулась, ящики под ней сотряслись и опасно загремели. Уж не взорвется ли все это устройство? Лоренц не шелохнулся. Люди продолжали толпиться вокруг него. Вдруг ученый опустил руку, и присутствующие пригнулись к машине, крепко ухватились за нее, пытаясь удержать на месте, и Свенсон увидел усиливающееся мерцание. Люди крепко зажмурили глаза и отвернули лица от машины. Свенсон понял, что вот сейчас-то оно и должно произойти, и тогда захлопнул дверь, прижался к стене и закрыл глаза. Даже через закрытые веки он увидел ярко-синюю вспышку, вырвавшуюся из соседней комнаты, остаточное сияние ненадолго повисло в воздухе. Он закрыл рукой нос и рот — запах был невыносимым. В соседней комнате люди кашляли и в равной мере заливались смехом, поздравляя себя. Он позволил себе повернуть голову и заглянуть за угол двери.
Лоренц склонялся над машиной. Он приподнял (словно открыл дверцу печки) на петле металлическую плиту и теперь залезал одетой в тяжелую перчатку рукой внутрь, откуда лилось ярко-синее сияние, обесцветившее его и без того бледное лицо. Внимание окружающих было приковано к руке Лоренца, которая проникла в открытую камеру, а потом появилась оттуда с шаром пульсирующей синевы (из стекла?). Он показал им этот шар, держа его на ладони, и они взорвались нестройными радостными выкриками. Лица людей были взволнованные и обезумевшие. От химического запаха у Свенсона уже некоторое время кружилась голова, и он мог себе представить, что этот запах делает со всеми ними. Лоренц скинул с себя плащ. На плече у него был надет тяжелый кожаный патронташ, на котором висело множество металлических сосудов с колпачками, похожих на пороховые заряды для старинных мушкетов. Лоренц осторожно отвинтил колпачок с одного из сосудов, потом сжал шар (словно он был из светящейся мягкой глины) в руке и засунул его в узкое горлышко сосуда. Когда шар оказался внутри, он завернул колпачок, а потом коротким движением снова накинул плащ.
Доктор Лоренц обвел взглядом окружающих его людей и ровным голосом, хотя и не без любопытства, спросил:
— А где мистер Коутс?
* * *
Свенсон подался назад, прижался спиной к стене, потом выскочил из церкви и припустил прочь. Он пересек пустую площадь и нырнул за следующий дом, вернулся на мощеную дорогу, а по ней — через пустырь. Он не останавливался, бежал пригибаясь и стараясь не шуметь, пока не добрался до дуба, где опустился на колени и наконец оглянулся. На поросшем травой участке стояли люди, один из них дошел до переднего крыльца церкви и с его ступенек оглядывал пустырь. Свенсон спрятался за ствол дуба. Видели ли они, как он бежал? Если удача сопутствовала ему, то обнаружение тела несчастного Коутса приостановило преследование на время, достаточное, чтобы он мог скрыться из вида. Конечно, группа эта пребывала в возбужденном состоянии, а потому могла воспламениться жаждой немедленной мести. Очнется ли Коутс? Что он тогда сможет им рассказать? Свенсон не осмеливался пробежать открытое пространство до «Королевской вороны». Он посмотрел наверх. Любой другой забрался бы на дерево и переждал там, невидимый для врагов. Свенсона пробрала дрожь. Нет, он не был похож на Кардинала Чаня.
Человек на церковном крыльце еще раз внимательно осмотрел поросший травой пустырь, а потом вернулся к задней двери, забирая с собой людей, высыпавших наружу. Свенсон услышал, как закрылась дверь. Теперь ему можно было бежать к укрытию, но он остался за деревом, продолжая вести наблюдение. Прошло еще минут пятнадцать, наконец дверь открылась снова, из церкви появилась цепочка людей, тащивших ящики. Последним шел Лоренц, теперь уже без перчаток и очков, кутаясь в свой плащ. Компания двигалась в ту же сторону, что и экипаж немногим ранее, и вскоре исчезла из поля зрения Свенсона. Он мог только предположить, что направлялись они в Тарр-Манор.
Свенсон дал им еще две-три минуты и только тогда оставил свое укрытие под дубом и направился к церкви. Он понятия не имел, что рассчитывал там найти, но все, что угодно, было лучше, чем еще одна прогулка наугад в темноте. Коутса в углу, где оставил его Свенсон, больше не было (доктору хотелось думать, что тот пришел в себя и смог уйти со всеми), и он через гардероб прошел в темную церковь. В окно лился лунный свет, но без синего мерцания машины помещение казалось иным, более призрачным и заброшенным, хотя скамьи были спешно возвращены на свои места. Свенсон посмотрел на алтарь, который как-то странно потемнел внизу. Он посмотрел на окна, но не увидел, что мешает свету проникать внутрь, — какие-то пятна или отложения на стекле, сажа от работы машины? Он подошел к алтарю и понял свою ошибку. Увиденная им тень оказалась лужей. Свенсон сдвинул в сторону белую материю и увидел скрюченную фигуру мистера Коутса — горло его было аккуратно перерезано.
Свенсон прикусил губу. Он уронил материю и отвернулся, засунул руку в карман, нащупал револьвер, проверил патроны, крутанул барабан и вернул револьвер в карман. Он оглянулся, подавляя желание раскидать скамейки и усилием воли заставляя себя дышать ровно. Он ничего не мог сделать для Коутса, разве что запомнить его как человека приветливого и внимательного. Он вышел из церкви и направился к дороге.
* * *
Поскольку люди из церкви тащили с собой ящики, Свенсон решил, что сможет нагнать их, однако он прошел целую милю по сельской дороге, поросшей по обочинам шиповником, но так никого и не увидел. Достигнув развилки, он остановился в лунном свете, размышляя, куда повернуть. Никаких указательных знаков здесь не было, и дороги казались одинаково укатанными. Он посмотрел чуть вперед и увидел, что левая дорога поднимается на пригорок. Это напомнило ему слова Коутса о восхождении. Не имея больше никаких соображений на этот счет, Свенсон повернул налево.
Добравшись до самого верха холма, он увидел, что дорога уходит вниз, а потом снова начинает подниматься. Вскоре доктор увидел конечную цель своего путешествия. Когда прошел еще немного, так и не встретив никого по пути, то перед ним предстал дом, который по своим размерам не мог быть ничем иным, как поместьем Тарр-Манор, с высокой защитной полосой голых тополей и старомодным каменным забором. Хозяйственные постройки были невелики по размерам, а сам дом, хотя и не мог сравниться с чудовищной громадой Харшморта, представлял собой особняк кирпичной кладки с островерхими крышами, трубами и более чем наполовину оплетенный плющом, листья которого в призрачном лунном свете показались Свенсону чешуей рептилии.
Окна первого этажа были ярко освещены. Доктор с любопытством отметил, что кроме этих окон ярко горело только одно — самое высокое чердачное, а между ними (он пересчитал окна) было четыре этажа темноты. Он осторожно приблизился к воротам (получить пулю за нарушение прав собственности — нет, ему вовсе не хотелось умирать такой глупой смертью) и увидел на них цепь. Он крикнул в сторону маленькой будки сторожа по другую сторону стены, но не получил ответа. Ворота были очень высокими, и перспектива карабкаться через них его вовсе не радовала. Он предпочел поискать другой, менее опасный путь и тут вспомнил по баскомбовской карточке синего стекла полуразрушенный участок стены (перебраться через нее не составило бы труда), огораживающей сад, и отправился на ее поиски. Свенсон пошел вдоль стены, топая по высокой сухой траве.
Он попытался составить план действий, хотя никогда не чувствовал себя особо искушенным в подобных занятиях. Ему нравилось делать выводы, даже уличать во лжи тех, кого удавалось припереть к стенке фактами, но вот деятельность такого рода — бегать из дома в дом, карабкаться по водосточным трубам, стрелять, становиться чьей-то мишенью… нет, это все было не по нему. Он знал, что его появление в Тарр-Манор должно быть незаметным, и попытался представить себе, что сделал бы на его месте Чань, но из этого ничего не вышло. Непредвиденные обстоятельства — вот что больше всего смущало Свенсона. Он одновременно искал и то, и другое, и третье, и в зависимости от того, что находил, менялись и его дальнейшие цели. Он надеялся найти мисс Темпл, хотя и не думал, что это ему удастся. Он надеялся найти женщину с поезда, а это означало также, что он хотел выяснить — окончательно Элоиза погрязла в этой мерзости (чего он и опасался) или же она такая же обманутая и невинная, как Коутс. Он надеялся узнать что-нибудь новое о Баскомбе и покойном лорде Тарре. Он хотел выяснить истинную природу работ в карьере. Он надеялся узнать правду о Лоренце и его машине и выяснить, какое отношение к Лоренцу имеют эти приезжие из города. Он надеялся узнать, кто приехал в экипаже, а через это — о двух типах из таверны, которые и сами прибыли из города, чтобы встретить этот экипаж. Все эти задачи перепутались в его голове, и единственное, что он смог теперь придумать, — это пробраться в дом и попытаться выяснить там, что удастся. Но что — вопрошал его строгий логический ум — будет он делать, если столкнется с кем-нибудь из заговорщиков (не считая Лоренца), знающих его в лицо? Что, если он столкнется с графиней или графом д'Орканцем? Он остановился и тяжело вздохнул, в горле у него словно сухой комок застрял. Он понятия не имел, что делать.
* * *
Найдя разлом в стене, Свенсон сначала осмотрел сад и убедился в безопасности. Отсюда до дома было рукой подать — от ближайшего окна его отделяло лишь несколько небольших фруктовых деревьев и клумб. Он вспомнил газетное сообщение о смерти лорда Тарра — кажется, его тело было найдено в саду? Свенсон взобрался на стену, слегка оцарапав руки, и спрыгнул в траву. Ближайшие к нему окна были абсолютно темны, возможно, за ними находился кабинет старого лорда, теперь пустующий (означало ли это, что Баскомба в доме нет?). Свенсон тихонько пошел вперед, ступая по траве, чтобы не оставлять следов на разрытых клумбах. Он добрался до окон; два внутренних оказались фактически дверями — от стены ему не видны были ведущие к ним из сада ступеньки. Свенсон нагнулся и вставил в глаз монокль. Одна из дверей была разбита — в части рамы около ручки стекло отсутствовало. Он осмотрел ступени позади, но битого стекла там не увидел (ну конечно, его уже убрали), потом снова повернулся к пустой раме. На дереве виднелись маленькие сколы. Если он правильно понял, то стекло разбили ударом изнутри, и оно посыпалось наружу. Даже если бы Свенсон поверил, что старого лорда загрыз зверь (а Свенсон отнюдь не верил в подобную версию, к тому же зачем хищнику разбивать стекло, чтобы дотянуться до ручки?), то нападавший должен был бы проникнуть в дом снаружи. А если он уже был внутри, то зачем вообще разбивать стекло? Может быть, лорд Тарр сам его разбил, ища путь к спасению? Но это имело смысл только в том случае, если дверь была заперта снаружи, если лорд Тарр был заточен в своей комнате.
Теперь дверь была заперта изнутри, и Свенсон, осторожно просунув руку в отверстие, распахнул ее. Он вошел в темную комнату и закрыл за собой стеклянную дверь. В лунном свете он разглядел письменный стол и длинные стены, целиком уставленные книжными шкафами. Вытащив спичку из кармана, он зажег ее о ноготь и увидел свечу в старом медном подсвечнике на книжной полке. В слабом пламени свечи доктор осмотрел содержимое всех ящиков письменного стола, но узнал в конечном счете только то, что лорд Тарр питал острый интерес к медицине и почти никакого — к своему имению. Потому что на единственный журнал (заполненный до последней страницы записями, сделанными, как решил Свенсон, рукой управляющего), имеющий отношение к делам имения, приходилось великое множество записных книжек и связанных в пачки рецептов от разных врачей. Свенсон достаточно разбирался в таких делах, чтобы понять: причиной пошатнувшегося здоровья лорда Тарра был бесконечный поиск удовольствий, последствия которого не поддавались никакому лечению; и в самом деле, покойный лорд, казалось, с удовлетворением заносил в дневник сведения о всех своих недугах. Эту аккуратную тетрадь Свенсон обнаружил в верхнем ящике под еще более толстым журналом с рецептами различных снадобий и процедур. Он не торопясь перелистал этот журнал и уже был готов положить его на место, когда вдруг увидел запись: «Доктор Лоренц. Минеральные процедуры. Неэффективно!» Он перевернул страницу и нашел еще две записи — одинаковые, если не считать разного числа сопутствующих им восклицательных знаков; записи эти описывали бурную реакцию желчного пузыря лорда и последующее принудительное опорожнение кишечника. Это была последняя страница журнала, но за ней Свенсон увидел ровную кромочку — тут была еще одна страница (или несколько), и кто-то аккуратно вырезал их бритвой. Он раздраженно нахмурился. Записи не сопровождались датами (больной в своем эгоизме исходил из того, что нет нужды записывать то, что ему и без того известно), а потому Свенсон понятия не имел, сколько это все продолжалось. Не важно. Он засунул журнал назад в ящик. Заговорщики длительное время предпринимали попытки склонить лорда на свою сторону, но затем назначили Баскомба в наследники и… совершили убийство.
* * *
Свенсон встал на колено у замочной скважины и тупо уставился в стену в футах трех-четырех от него, потом вздохнул, поднялся и очень-очень медленно повернул ручку, чувствуя, как защелка лязгнула гораздо громче, чем ему хотелось бы. Он не шевелился, готовый задвинуть щеколду и броситься назад в сад. Но, судя по всему, никто ничего не услышал. Он набрал в грудь воздуха и все так же медленно стал открывать дверь, выглядывая в коридор сквозь увеличивающуюся щель. Ему отчаянно хотелось закурить. Коридор оказался пустым. Он открыл дверь достаточно, чтобы высунуть голову и посмотреть в обоих направлениях. В коридоре царил полумрак, свет в него проникал только из освещенных помещений, расположенных по его концам. Он не видел, что это за помещения, к тому же оттуда не доносилось ни звука. Нервы Свенсона были напряжены. Он заставил себя выйти в коридор и закрыл дверь. Он не хотел, чтобы кто-нибудь, увидев дверь приоткрытой, начал выяснять, в чем дело, хотя и опасался потеряться в доме и не узнать ее среди других запертых дверей, если его вынудят спасаться бегством. Он попытался успокоить себя. Ведь это он налетчик. Это его должны бояться обитатели дома. Свенсон засунул руку в карман пальто и нащупал револьвер. Глупо было рассчитывать, что оружие вселит в него уверенность (либо ему хватает мужества, либо нет, уговаривал он себя; пистолет может быть у кого угодно), но тем не менее он почувствовал себя увереннее. Доктор дошел до конца коридора и заглянул за угол.
Он тут же убрал голову и зажал рукой нос. Запах — едкий, сернистый, механический запах — ударил ему в ноздри, проник в горло, словно он вдохнул пары в литейном цехе. Он вытер платком нос и глаза и снова заглянул в помещение, прижимая к лицу платок. Он увидел большую комнату, уставленную изящными старинными креслами и диванами с широкими сиденьями для дам в кринолинах. Вокруг кресел стояли небольшие приставные столики, на каждом полупустые чайные чашки и маленькие блюдечки с манерно недоеденными остатками торта. Доктор Свенсон произвел быстрый подсчет — одиннадцать чашек; достаточно для женщин из поезда? Но где они теперь? И кто принимал их здесь? Он осторожно прошел через гостиную и заглянул в дверь по другую сторону — она выходила в маленькую прихожую, из которой наверх уходила устрашающе крутая лестница, а дальше виднелся вход в другую гостиную. В тот самый момент, когда он бросил туда взгляд, из-за арки выглянула невысокая толстая женщина в черном платье. Оба они одновременно подались от неожиданности назад, женщина вскрикнула, а Свенсон беззвучно открыл рот. Она подняла руку, глядя на него, а другой принялась обмахивать свое раскрасневшееся лицо.
— Прошу прощения, — выдавила она из себя. — Я думала, они… вы… все ушли. Я бы никогда… я только искала тарелки, чтобы нести на кухню. Повар уже ушел… а дом такой большой. Тут наверняка могут быть крысы. Вы понимаете?
— Мне очень жаль, что я напугал вас, — ответил доктор Свенсон исполненным сочувствия голосом.
— Я думала, вы все ушли, — повторила она.
— Конечно, — успокоил он ее. — Это вполне объяснимо.
Она оценивающе посмотрела на лестницу, потом снова на Свенсона.
— А вы — один из немцев, верно?
Свенсон кивнул и (подумав, что это ей понравится) щелкнул каблуками. Женщина хохотнула и тут же прикрыла рот пухлой розовой ручкой. Он посмотрел ей в лицо, напоминавшее лицо глуповатого ребенка. Волосы у нее были замысловато уложены. На самом деле (он понял, что умозаключения подобного рода даются ему с невероятным трудом) это был довольно претенциозный парик. Черное платье означало траур, и ему пришло в голову, что глаза у нее такого же цвета, как и у Баскомба, что у нее такие же плавные очертания глаз и губ… может быть, это его сестра? Кузина?
— Позвольте узнать у вас кое-что, мадам?
Она кивнула. Свенсон сделал шаг в сторону и указал на гостиную у себя за спиной.
— Вы чувствуете этот запах?
Она снова хихикнула, но теперь в ее глазах мелькнула какая-то безумная неуверенность. Этот вопрос выбил ее из колеи, даже напугал. Опасаясь, что она уйдет, он снова заговорил:
— Я только хотел сказать, я… не думал, что они будут работать… здесь. Я думал, где-нибудь в другом месте. Я говорю от имени всех нас и выражаю надежду, что этот запах не слишком впитается в стены. Позвольте узнать, вы говорили с кем-нибудь из женщин?
Она помотала головой.
— Но вы их видели?
Она кивнула.
— И вы нынешняя хозяйка дома.
Она кивнула.
— Не могли бы вы — понимаете, — я всего лишь хочу убедиться в том, что они сделали свою работу, — рассказать, что видели? Прошу вас, подойдите и сядьте в кресло. И возможно, тут и в самом деле найдется кусочек торта?
* * *
Она устроилась на канапе с полосатой обивкой и поставила себе на колени блюдечко с нетронутыми ломтиками торта. С нескрываемым удовольствием женщина засунула себе в рот целый ломтик, хихикнула с набитым ртом, проглотила его с привычной решимостью, взяла еще один ломтик — словно держать торт в руке было для нее утешением. И заговорила возбужденно:
— Ну, вы знаете, это из тех вещей, что кажутся ужасными, просто ужасными… но ведь ужасным поначалу много что кажется… На самом деле это великолепно!
Она разразилась новым взрывом пронзительного смеха, который стих лишь со следующим куском торта. Она проглотила его, ее полная грудь от усилий вздыбилась под лифом платья.
— И они казались очень довольными — эти женщины. Я бы даже сказала — на удивление довольными. Если бы оно не было таким пугающим, я бы им даже завидовала. Может, я и сейчас завидую, но, конечно, причин для зависти у меня нет. Роджер говорит, что для семьи это будет просто чудо… Но пожалуй, этого я не должна вам говорить, хотя я верю каждому его слову. Мой мальчик еще ребенок… Роджер обещал, что Эдгар будет его наследником, что Роджер, у которого нет детей… а если бы и были… у него была невеста, но он ей отказал… не то чтобы это имело значение… она была плохой девчонкой, я это всегда говорила, бог с ними, с ее деньгами… он такой завидный жених… и с такими связями… он все это передаст, когда придет время. Справедливость есть справедливость! А вы знаете… это почти наверняка… нас пригласят во дворец! Я точно знаю.
Доктор Свенсон одобрительно кивнул:
— Да, деятельность мистера Баскомба очень важна.
Она энергично кивнула:
— Я и это знаю!
— Хотя, вероятно… я, конечно, могу это себе только представить… Но я так думаю, что некоторым бы не очень понравились такие… вторжения в их дом.
Она не ответила, а лишь натянуто ему улыбнулась.
— Позвольте еще спросить… недавняя утрата вашего отца…
— И что? Не имеет никакого смысла… обсуждать это… эту… эту трагедию!
Натянутая улыбка оставалась на ее лице, хотя глаза снова приобрели безумное выражение.
— Вы тогда были с ним в доме?
— С ним никого не было.
— Никого?
— Если бы с ним кто был, то их тоже загрызли бы волки!
— Волки?
— Хуже всего, что этих тварей так и не нашли. Это может повториться!
Свенсон мрачно кивнул:
— Я бы на вашем месте не выходил из дома.
— Я и не выхожу!
Он встал, показывая в сторону прихожей и лестницы:
— Остальные — они наверху?
Она кивнула.
— Вы мне очень помогли. Я скажу об этом Роджеру при встрече… и мистеру Граббе.
Женщина снова захихикала.
* * *
Свенсон подошел к лестнице, понимая, что ищет Элоизу. Он знал, что мисс Темпл здесь нет. Скорее всего, Элоиза вовсе не хотела, чтобы ее находили, иными словами — была его врагом. Неужели он оказался таким сентиментальным идиотом? Он посмотрел вниз, где за лестницей женщина, обливаясь слезами, уминала еще один кусок торта. Она встретилась с ним взглядом, испуганно вскрикнула и неловким движением метнулась в сторону, исчезая из вида. Свенсон хотел было остановиться и найти ее, но уже через секунду продолжил подниматься по лестнице. Рука его снова нашла револьвер, другая — нащупала черную книгу в кармане. Он совершенно забыл об этой книге, а ведь именно она могла объяснить, что здесь делает Элоиза да и все остальные.
Он добрался до темной площадки и вспомнил, что снаружи этот и следующие этажи были совершенно темны. Тарр-Манор — старый дом, без электрической проводки, а значит, всегда где-нибудь поблизости в ящике шкафа на всякий случай должен иметься запас свечей. Доктор брел по коридору, пока не нашел то, что искал, чиркнул спичкой и зажег свечу. Теперь ему требовалось место, где он мог бы спокойно почитать. Свенсон окинул взглядом лабиринт коридоров со множеством дверей и решил остаться на месте. Остановка предполагалась совсем короткая, но и в эти мгновения его не отпускал страх, что с женщинами может происходить что-то плохое. Он вспомнил Анжелику. Что, если Лоренц, у которого явно отсутствовали нравственные начала, в этот самый момент там, наверху, откручивал колпачок с одного из своих сосудов?
Свенсон заставил себя собраться с мыслями — он ничего не добьется, изводя себя таким образом. Две минуты. Столько он может посвятить чтению.
* * *
Книга большего и не потребовала. На первой странице он обнаружил тот текст, что был прочитан ему в поезде. На второй странице, и на следующей, и на следующей — на всех страницах книги снова и снова повторялся один и тот же текст, набранный маленьким шрифтом. Он посмотрел на форзацы — не написал ли на них что-нибудь Коутс… Написал: ряд цифр карандашом, которые потом не очень успешно пытался стереть резинкой. Свенсон поднес свечу поближе, открыл книгу на первой из перечисленных страниц, 97. Она ничем не отличалась от всех остальных, никаких специальных помет или обозначений на ней он не заметил. Тут ему в голову пришла одна мысль… Он посмотрел на первое слово вверху страницы — может, оно придаст какой-нибудь смысл посланию? Какой-то код? Свенсон вытащил из кармана огрызок карандаша и начал делать пометки. Первое слово на странице 97 было «тебя». Он посмотрел на следующий номер в списке Коутса — 132. Первое слово там было «адские». Свенсон принялся быстро листать страницы.
Нахмурившись, он принялся разглядывать, что получилось: «тебя адские рай разбиты…» Свенсон вздохнул, глядя на книгу так, словно перед ним была газета на каком-нибудь тарабарском языке, но чувствуя, что решение где-то рядом; он попытался проделать то же самое с последними словами на каждой странице, но у него опять ничего не получилось.
И тут ему пришло в голову: буквы! Он посмотрел на список первых слов. Если брать только первые буквы, то получалось ТАРРВИ.
Он взволнованно перешел к следующей странице. Первое слово там начиналось на букву «Л» — это означало, что зашифрованное слово было Тарр-Вилл. То есть Тарр-Виллидж! Следующей была страница 30, но начиналась она с пустой строки. И следующая страница — тоже с пустой, страница 2. Несколько секунд, и его осенило: 3.02 — время отправления поезда. Еще немного, и Свенсон расшифровал все! Он перенес все буквы на бумагу, и у него получилось:
«Тарр-Вилл. 3.02. Кто предлагает грех, обретет рай».
Доктор Свенсон захлопнул книгу и взял свечу. Эти люди, не знающие друг друга, были приглашены, чтобы в обмен на грех получить рай! Он знал уже достаточно, чтобы вздрогнуть при мысли о том, каким может быть этот рай. Знал ли хоть кто-нибудь из них, кому они помогают? Знал ли об этом Коутс? Он вернулся к лестнице, пытаясь понять, при чем здесь они, эти люди? Карл-Хорст, лорд Тарр, Баскомб, Траппинг? Он вспомнил ту дурочку с поезда, вспомнил Элоизу. Он вспомнил Коутса под алтарем и понял, что эти люди ничего не стоят для тех, кто их соблазнил. У основания лестницы доктор Свенсон вытащил из кармана шинели пистолет и, задув свечу, начал подниматься в темноту.
* * *
Он не услышал ни звука, пока не оказался на четвертом этаже. Выше были чердаки с остроконечными крышами. Он шагал как можно тише, но любой услышал бы скрип ступенек, который предупредил бы о нем задолго до его появления. Чем выше он поднимался, тем гуще становился механический запах — некая обратная аналогия разреженному горному воздуху; дыхание у него становилось поверхностным, голова начинала кружиться. Он приложил платок к носу и рту, потом прошел по темной площадке, держа наготове пистолет.
Тишину нарушили шаги на чердаке. Свенсон взвел курок револьвера и стал искать способ подняться наверх. Он почти тут же наткнулся на то, что ему было нужно: на полу лежала приставная лестница. Тот, кто находился там, наверху, содержался как пленник.
Свенсон легко опустил курок и сунул пистолет себе в карман, потом поднял лестницу и посмотрел наверх — где там лаз на чердак. Заметил он этот лаз только благодаря задвинутой щеколде (дверца была неотличима от потолка). У лаза была прибита деревянная опора для лестницы, и Свенсон, приставив к ней лестницу, начал осторожно подниматься; темнота облегчала его задачу: он не видел, как высоко поднялся, а следовательно, и с какой высоты может сорваться вниз. Он не отрывал взгляда от дверцы наверху и, наконец протянув руку (сердце у него екнуло оттого, что равновесие теперь приходилось ему поддерживать одной рукой), взялся за щеколду. Он откинул дверцу и чуть не свалился вниз от резкого, ударившего ему в нос запаха. Это инстинктивное движение вниз оказалось очень кстати — иначе он получил бы удар по голове острым каблуком. Мгновение спустя, увидев женщину, размахивающую сапожком, доктор Свенсон, чья нога соскользнула со ступеньки, полетел вниз, но фута через два сумел ухватиться руками за ступеньку (челюсть его при этом ударилась о другую). Он в смятении посмотрел вверх, потирая ушибленное лицо. На него сверху (в руке у нее был сапожок, волосы закрывали лицо) смотрела Элоиза.
— Капитан Блах!
— Они ничего с вами не сделали? — прохрипел он, пытаясь нащупать ногой ступеньку.
— Нет-нет, но… — Она посмотрела на что-то невидимое ему. Он увидел, что лицо у нее заплаканное. — Прошу вас… выпустите меня!
Прежде чем он успел возразить, она начала спускаться и чуть не наступила на него. Он переступал со ступеньки на ступеньку, подгоняемый ее движением, чуть не хватая ее за ноги, и спрыгнул на пол лишь чуть раньше ее, едва успев отойти в сторону и предложить ей руку. Она повернулась к нему и, уткнув лицо в его плечо, крепко прижалась к нему, тело ее сотрясалось. Мгновение спустя он обнял ее (робко, не прижимая к себе, но все же с восторгом и удивлением чувствуя, как малы под его руками ее лопатки), дожидаясь, когда спадет волна ее эмоций. Но эмоции ее не спадали, напротив, она начала рыдать, и лишь его шинель заглушала эти звуки. Он поднял глаза, посмотрел в открытую дверцу наверху. Помещение там освещалось не фонарем и не свечкой — свет был бледнее, холоднее и ровнее. Доктор Свенсон, набравшись смелости, погладил волосы женщины и прошептал ей в ухо:
— Теперь все в порядке… с вами все в порядке.
Она отстранилась от него, дыхание у нее перехватило, она всхлипнула, лицо у нее было какое-то помятое. Он серьезно посмотрел ей в глаза.
— Вы можете дышать? Этот запах…
Она кивнула.
— Закутала голову… я… я была вынуждена…
Прежде чем она снова разразилась рыданиями, он показал на лаз:
— Там есть кто-нибудь еще… кому нужна помощь?
Она покачала головой и, закрыв глаза, отошла в сторону. Свенсон не знал, что ему и подумать. Страшась того, что может предстать его взгляду, он стал подниматься по лестнице и, добравшись до верха, заглянул внутрь.
* * *
Он увидел помещение под островерхой крышей, где стоять даже в середине во весь рост мог разве что семилетний ребенок. На полу у окна лежали два безжизненных, явно мертвых, женских тела. Не менее явно (хотя и необъяснимо) было и то, что их тела излучали неестественный голубоватый свет, пронизывающий мрачный чердак. Он вполз в помещение. Запах здесь был невыносимым, и Свенсон остановился, чтобы повязать лицо платком, после чего продолжил свое движение на четвереньках. Это были женщины с поезда — одна хорошо одетая, а другая, видимо, горничная. У обеих из носа и ушей выступила кровь, а глаза подернулись пленкой, но не снаружи, а изнутри, словно зрачки под воздействием очень высокого давления разжижились. Он вспомнил медицинские интересы графа д'Орканца, вспомнил людей, которых вытаскивали из зимнего моря, чьи тела не смогли противостоять давлению многих тонн ледяной воды. Женщины явно были полностью обезвожены, но как объяснить неземное синее мерцание, излучавшееся каждым видимым сантиметром их обесцвеченной кожи?
Свенсон опустил дверцу и закрыл ее на щеколду, потом слез по лестнице и положил ее на пол. Он откашлялся в платок (в горле у него неприятно саднило, и он мог только представлять себе, что творится в горле Элоизы). Элоиза тем временем подошла к лестнице и села там так, чтобы видеть погруженную в темноту площадку нижнего этажа. Он сел рядом с ней, но на сей раз не позволил себе обнять ее за плечи, а (в качестве доктора) решился взять ее руку в обе свои.
— Я оказалась вместе со всеми, в комнате, — сказала она нервным шепотом, но контролируя себя. — И мисс Пул…
— Мисс Пул?
Элоиза посмотрела на Свенсона.
— Да. Она говорила со всеми нами — подали чай, торт… мы все из разных мест… приехали по разным причинам… за нашим счастьем… это было так замечательно.
— Но мисс Пул на чердаке нет…
— Нет. У нее была книга. — Элоиза покачала головой и закрыла глаза рукой. — Вы меня извините, я говорю так нескладно.
Свенсон поднял вверх глаза.
— Но эти женщины… вы должны их знать, они были в поезде…
— Я знаю их не больше, чем вас, — сказала она. — Нам просто сказали, как сюда добраться.
Свенсон сжал ее руку; он подавлял всякое к ней сочувствие, понимая, что сначала должен узнать, кто она такая на самом деле.
— Элоиза… я должен спросить вас, потому что это очень важно… Вы должны ответить мне откровенно…
— Я не лгу… книга… эти женщины…
— Я спрашиваю не о них. Я должен знать о вас. У кого вы работаете? Чьих детей вы воспитываете?
Она уставилась на него, видимо, колеблясь перед лицом такой настойчивости, видимо, пытаясь найти лучший ответ, потом нахмурилась, на лице ее появилось горькое и жалкое выражение.
— Я почему-то думала, это известно всем. Детей Шарлотты и Артура Траппинга.
* * *
— Много есть чего рассказать, — сказала она, распрямляя плечи и откидывая с глаз выбившиеся волосы. — Но только вы не поймете, если я не объясню, что после исчезновения полковника Траппинга, — она посмотрела на него, словно спрашивая, не требуется ли ему каких пояснений, но он только кивнул — мол, продолжайте, — миссис Траппинг удалилась в свои комнаты и не принимала никого, кроме своих братьев. Я говорю «братьев», но на самом деле единственный брат, которого она хотела видеть и посылала открытку за открыткой — мистер Генри Ксонк, — не ответил ей ни разу, а брат, с которым у нее довольно напряженные отношения — мистер Франсис Ксонк, — навещал ее каждый день. Один раз он нашел меня, потому что бывал в доме достаточно часто и знал о моих отношениях с миссис Траппинг.
Она снова посмотрела на Свенсона, который вопросительно поднял брови. Она покачала головой, словно собираясь с мыслями.
— Вы ее, конечно, не знаете — у нее трудный характер. Она была исключена из семейного бизнеса… понимаете, она получает свои деньги, но у нее нет власти. Это выводит ее из себя, и поэтому она считала, что ее муж должен занять высокое положение, так что когда он пропал… это так ее обескуражило… Как бы там ни было, но мистер Франсис Ксонк отвел меня в сторону и спросил, не хочу ли я помочь ей. Он знает мою преданность миссис Траппинг — я уже говорила, что она полагалась на мои советы. Конечно, я согласилась, хотя меня и смущала эта его неожиданная любовь к сестре, женщине, которая презирает его за растлевающее влияние на ее мужа. Он попросил меня хранить это в тайне… Я бы не сказала об этом ни одной живой душе, капитан, если бы… если бы не то, что произошло… — Она сделала жест рукой, показывая на дом, в котором они находятся.
Свенсон сжал ее руку. Она снова улыбнулась, хотя выражение ее глаз не изменилось.
— Он сказал, что я и для себя могу извлечь выгоду из этого предприятия, что для меня это может стать… откровением. Он был убежден, что полковника Траппинга удерживают против его воли и что из-за скандала никак нельзя обращаться к властям. Мистеру Ксонку были известны только слухи, но сам он был слишком заметной фигурой, чтобы заниматься этим делом лично. Это все часть некоего большего сценария, сказал он. Он сообщил мне, что от меня ждут конфиденциальных сведений, компрометирующей информации о Траппинге, и просил меня рассказать все, что я знаю. Я отказалась, по крайней мере не поговорив предварительно с миссис Траппинг, но он настаивал, предупреждая, что сообщать ей хотя бы самую малость о трудном положении, в котором оказался ее муж, не следует. Это означает поставить под угрозу сам брак между ними, уже не говоря о том, как это скажется на нервах бедной женщины. И тем не менее мне это казалось бесчестным… то, что я знала, мне стало известно только благодаря ее доверию. И я опять отказалась, но он продолжал настаивать… Он мне льстил, хвалил мою преданность… В конце концов я согласилась, решив, что у меня нет выбора… хотя на самом деле выбор у меня был. У нас всегда есть выбор… но если тебя начинают хвалить или называть красавицей, то поверить в это очень легко. — Она вздохнула. — И вот этим утром я получила инструкции сесть на поезд и ехать сюда.
— Кто предлагает грех, обретет рай, — сказал Свенсон.
Элоиза кивнула, шмыгнув носом.
— Другие были такие же, как я, — родственники, слуги или помощники власть имущих. Все мы владели семейными тайнами. Мисс Пул одну за другой провела нас из гостиной в другую комнату. Там было несколько мужчин в масках. Когда подошла моя очередь, я сказала им, что знала, — о Генри Ксонке и Артуре Траппинге, об амбициях и желаниях Шарлотты Траппинг… Мне стыдно, что я сделала это. Стыдно, что хотя часть моего разума делала это в искренней надежде спасти пропавшего человека, другая моя часть — и мне горька эта правда — с нетерпением жаждала увидеть, какой же это рай меня ожидает? А теперь… теперь я даже не помню, что говорила, что могло быть таким важным… Траппинги вели отнюдь не скандальную жизнь. Я дура…
— Нет, не надо так, — прошептал Свенсон. — Мы все сглупили, поверьте мне.
— Это не может быть оправданием, — откровенно сказала она ему. — У нас также всегда есть шанс проявить твердость.
— Вы и проявили твердость — проделали весь этот путь в одиночестве, — сказал он. — А еще более стойкой вы проявили себя там… на чердаке.
Она закрыла глаза и вздохнула. Свенсон пытался говорить как можно мягче. Его абсолютно убедила ее история, и все же он побаивался своих чувств к ней. Книга была в Харшморте, с Траппингами, как она это объяснила, но все же ему нужно было что-нибудь еще, прежде чем он поверил бы ей полностью.
— Вы сказали, что у мисс Пул была книга…
— Она положила ее на стол, после того как я сказала то, что, как я думала, им хотелось от меня услышать. Она была в обтянутой шелком обложке, как… ну как Библия или Тора… и когда она ее открыла…
— Она была из синего стекла.
Она вздрогнула, услышав эти слова.
— Да! И вы еще в поезде говорили о синем стекле… а я тогда не знала, но потом… я подумала о вас… и я поняла, что не понимаю, в какую ситуацию попала, и в этот момент перед моим мысленным взором вдруг возникли пронзительные глаза мистера Франсиса Ксонка… и мисс Пул открыла стеклянную книгу… и я читала… или, правильнее сказать, книга читала меня. Я упала в нее, как в воду, словно упала в тело другого человека, только не одного человека… это были сны, желания, такие ощущения, что я краснею, вспоминая об этом… и такие видения… а потом мисс Пул… она, наверно, положила мою руку на книгу, потому что я помню, как она смеялась… а потом… не могу это передать… я оказалась глубоко… так глубоко и в таком холоде, я тонула… задержала дыхание, но в конце концов мне пришлось сделать вдох, и я хлебнула… я не знаю, что это было… ледяное жидкое стекло… Чувство было такое, будто я умираю… — Она замолчала и вытерла глаза, посмотрев на дверцу в потолке. — Я пришла в себя там. Мне повезло… Я знаю, что повезло. Я знаю, что должна была погибнуть, как остальные, моя кожа отливала синевой.
* * *
— Вы можете идти? — спросил он.
— Могу. — Она встала и разгладила на себе платье, не отпуская его руку, потом нагнулась, чтобы надеть сапожки. — После всех затраченных ими трудов, чтобы я приехала сюда, они меня просто бросили на произвол судьбы. Если бы не вы, капитан Блах… меня дрожь берет, когда я думаю…
— Не надо, — сказал Свенсон. — Мы должны покинуть этот дом. Идемте… на нижних этажах темно… дом, похоже, оставлен, по крайней мере, на какое-то время. Я следовал за компанией людей, но они, видимо, отправились в какое-то другое место. Возможно, мисс Пул и другие дамы отправились туда же?
— Капитан Блах…
Он остановил ее.
— Меня зовут Свенсон. Абеляр Свенсон, капитан медицинской службы Макленбургского флота, в настоящий момент я приписан к миссии очень глупого молодого принца, которого я, тоже глупец, еще лелею надежду спасти. Сейчас нет времени рассказывать всю историю. Артур Траппинг мертв. Сегодня утром Франсис Ксонк пытался утопить меня в реке — в одном металлическом гробу с телом полковника Траппинга. Не исключено, что он планирует избавиться от обоих своих ближайших родственников — брата и сестры, но, черт побери, за одну минуту этого не расскажешь… у нас нет времени — они могут вернуться. Человек, с которым вы ехали в поезде, мистер Коутс…
— Я не знала его имени…
— Да, имени его вы не знали, как он не знал вашего… но он мертв. Они убили его. Они все опасны, они на все пойдут. Послушайте меня… я вас узнал, я видел вас с ними… я должен это сказать — в Харшморте, всего два дня назад…
Она закрыла рот рукой.
— Вы! Это вы сообщили о принце Лидии Вандаарифф! Но… но речь шла совсем о другом, правда? О полковнике Траппинге…
— Да, его нашли мертвым… убитым. Кем и за что — я понятия не имею, но я хочу сказать вот что… я решил довериться вам, несмотря на вашу связь с семьей Ксонков, несмотря…
— Но вы же видели — они пытались меня убить…
— Да… хотя, судя по всему, некоторые из них с удовольствием убивают друг друга… но это не имеет значения, я только должен вам сказать… если нам удастся спастись, на что я очень рассчитываю, но если мы при этом расстанемся… Нет, это нелепо…
— Что? Что?
— Есть два человека, которым вы можете довериться… хотя я не знаю, как вам их найти. Один из них — человек, о котором я говорил в поезде, в красном, темных очках, очень опасный, убийца — Кардинал Чань. Я должен встретиться с ним завтра в полдень под часами на вокзале Строппинг.
— Но зачем?
— Элоиза, если последние дни научили меня чему-нибудь, так это тому, что я не знаю, где буду завтра в полдень… Может быть, вместо меня там окажетесь вы… может, судьба нас и свела для этого.
Она кивнула.
— А другие? Вы сказали, их двое.
— Ее зовут Селеста Темпл. Молодая женщина, очень… решительная, каштановые волосы, маленькая… она бывшая невеста Роджера Баскомба… чиновника из министерства, который участвует во всем этом… он владелец этого дома! Господи, это глупо, но у нас нет времени. Мы должны идти.
* * *
Свенсон повел ее по лестничным пролетам, держа за руку и чувствуя, как тревога все сильнее гложет его. Они провели в доме слишком много времени. И даже если им удастся выбраться отсюда — куда они пойдут дальше? Двое человек знали, что он был в «Королевской вороне», и если они состоят в заговоре (а они, несомненно, заговорщики), то оставаться там было опасно. Но ближайший поезд отправлялся только на следующее утро. Может быть, ему удастся забраться в чей-нибудь сарай? Вместе с Элоизой? Он покраснел при этой мысли и сжал ей руку, словно заверяя ее, что не поддастся мыслям, однако его уверенность была поставлена под сомнение ответным пожатием ее руки.
На вершине последнего пролета, ведущего на ярко освещенный первый этаж и в гостиную, где он оставил кузину Баскомба, он снова остановился и дал ей знак ступать как можно тише. Свенсон прислушался… В доме стояла тишина. Они продолжили спуск, останавливаясь на каждой ступеньке, наконец Свенсон оказался на уровне этажа и смог заглянуть в гостиную. В гостиной было пусто, тарелки стояли на своих местах. Он посмотрел в другую сторону — другая гостиная тоже была пуста. Он повернулся к Элоизе и прошептал:
— Никого. Где дверь?
Она спустилась с лестницы и подошла к нему, встала рядом и через его плечо тоже заглянула в гостиную, потом отодвинулась, хотя и осталась довольно близко от него, и прошептала в ответ:
— Кажется, через эту комнату, и там еще одна — это рядом.
Свенсон почти не слышал ее слов. От усилий на чердаке у нее расстегнулась еще одна пуговица. Глядя на нее сверху вниз (она была вовсе не маленькой, но вид тем не менее открывался ему великолепный), он видел решимость в выражении ее лица, обнаженную кожу ее шеи и дальше (в разошедшемся воротнике) ключицы. Она подняла на него глаза, и он понял — она заметила его взгляд. Она ничего не сказала. Время вокруг доктора Свенсона замедлилось, и он упивался видом ее прелестей и в равной мере тем, что она, похоже, относилась к этому благосклонно. Он попытался говорить:
— Сегодня днем… вы знаете… в поезде… мне снился сон…
— Правда?
— Да, боже мой, это был такой сон…
— Вы его помните?
— Помню…
Он был готов поцеловать ее, но в этот момент они услышали крик.
* * *
Где-то в доме кричала женщина. Свенсон повернул голову сначала к одной, потом к другой гостиной, но так и не решил, в каком направлении двигаться. Женщина закричала снова. Свенсон схватил Элоизу за руку и, нащупывая в кармане пальто пистолет, потащил ее мимо чашек и тарелок в коридор, через который сам проник сюда. Он быстро открыл дверь и толкнул ее в кабинет. Она попыталась было возразить, но слова замерли у нее на губах, когда он сунул в ее руки тяжелый револьвер. Она в испуге открыла рот, и Свенсон мягко замкнул ее пальцы на рукоятке, чтобы она надежнее держала оружие. Этим он привлек ее внимание настолько, что она смогла понять слова, которые он прошептал ей на ухо. В доме снова раздался женский крик.
— Это кабинет лорда Тарра. Дверь в сад, — он показал на дверь, — открыта, а через каменную стену там легко перебраться. Я скоро вернусь. А если нет — уходите, не ждите меня. Завтра в восемь утра будет поезд до города. Если кто-нибудь начнет приставать к вам, заговаривать — любой, кроме человека в красном и женщины в зеленых сапожках, — стреляйте не задумываясь.
Она кивнула. Доктор Свенсон подался вперед и прижал свои губы к ее губам. Она страстно отозвалась на его поцелуй, издав тихий стон, в котором слышалось и одобрение, и сожаление, и наслаждение, и отчаяние — все сразу. Он отступил от нее, закрыл дверь и пошел по коридору в другой его конец, миновал маленькую служебную комнату, где прихватил канделябр, плотно сжав его в руке. Женский крик прекратился. Он шагал в том направлении, откуда, насколько он мог судить, доносился крик, держа в руке свое тяжелое оружие.
* * *
Еще один коридор вывел Свенсона в большую, устланную ковром столовую; высокие стены были увешаны писанными маслом холстами, в центре стоял громадный стол, а вокруг него около двадцати стульев с высокими спинками. В дальнем конце стояла группка мужчин в черных плащах. На столе, свернувшись калачиком, лежала кузина Баскомба, грудь ее тяжело вздымалась. Он направился к ним (ковер поглощал звук его шагов), и в это время один из группы, стоявший в самом центре ее, взял женщину за подбородок и приподнял так, чтобы она видела его. Глаза ее были зажмурены, парик съехал набок, и под ним обнажились пугающе редкие, прямые, блеклые патлы. Человек был высок, его мышиного цвета волосы ниспадали ему на воротник, и Свенсон с тревогой увидел медали на груди его фрака и алую ленту, идущую через плечо, — знаки принадлежности к верхушке аристократии. Будь Свенсон местным, он наверняка узнал бы его… может, это был представитель королевской семьи? Слева от него стояли два человека из таверны, справа — Гаральд Граббе, который — словно предчувствуя что-то — поднял взгляд; глаза его расширились, когда он увидел приближающегося к ним с мрачным выражением лица Свенсона.
— Оставьте ее, — холодно сказал Свенсон.
Никто не шелохнулся.
— Это доктор Свенсон, — сказал Граббе, обращаясь к своему патрону.
Свенсон увидел, что член королевской семьи в другой, одетой в перчатку руке держит надо ртом сопротивляющейся женщины ромбовидный кусок синего стекла. При звуке голоса Свенсона она открыла глаза, а когда увидела ромбовидное стекло, в горле у нее раздался протестующий хрип.
— Так? — неторопливым голосом спросил человек у Граббе, держа ромб между двумя пальцами.
— Точно так, ваше высочество, — ответил помощник министра со всей почтительностью, не сводя своих широко открытых глаз со Свенсона.
— Оставьте ее! — снова крикнул Свенсон. Он был от них на расстоянии футов в десять и продолжал быстро приближаться.
— Доктор Свенсон — тот самый макленбургский мятежник… — нараспев произнес Граббе.
Человек равнодушно пожал плечами и засунул кусочек стекла ей в рот, а потом двумя руками крепко сжал ее челюсти; голос ее — по мере того как стекло усиливало свое воздействие — перешел в сдавленный визг. Человек, высокомерно встретив гневный взгляд Свенсона, не шелохнулся. Свенсон, не сбавляя шага, поднял канделябр — остальные только теперь увидели его оружие — с твердым намерением вышибить этому типу мозги, независимо от того, кто он такой.
— Фелпс! — выкрикнул Граббе, в голосе его послышалась резкая властная нотка.
Более низкий из двух мужчин ринулся в направлении Свенсона, вразумляющим жестом выставив вперед руку, но доктор уже занес канделябр — и обрушил на его предплечье. Фелпс вскрикнул и отлетел в сторону. Свенсон продолжал наступать, и теперь между ним и высокой персоной (тот по-прежнему оставался недвижим) оказался Граббе.
— Старк! Остановите это! Остановите его! Старк! — пролаял Граббе; он отступал, но голос его звучал крайне повелительно.
Из-за его плеча вынырнул второй человек, которого Свенсон видел в таверне. Старк бросился на Свенсона, выставив вперед руки. Свенсон тоже выставил руку, левую, держа нападающего на расстоянии, что дало ему возможность замахнуться правой рукой с подсвечником. Удар пришелся Старку в ухо, раздался неприятный треск, будто раскололи тыкву, и тот камнем рухнул на пол. Граббе, отступая, налетел на высокопоставленное лицо, которое наконец обратило внимание на то, что происходит вокруг, и отпустило челюсть женщины — пузыри вокруг ее рта образовали розово-синюю пену. Свенсон был готов нанести удар прямо по аристократу через голову коротышки-дипломата, подсознательно понимая, что действует на манер Чаня. Он удивился той эйфории, что охватила его при этом, и чувствовал, что удовольствие только усилится, когда он размозжит всмятку физиономию этого чудовища… но именно в этот момент потолок комнаты неожиданно обрушился на голову доктора Свенсона.
* * *
Он открыл глаза с ясным воспоминанием о том, что уже попадал в такую плачевную ситуацию, с той разницей, что теперь он находился не в трясущемся по мостовой экипаже. Удар по голове он получил немилосердный. Мышцы его шеи и правого плеча были словно в огне, рука онемела. Свенсон поднял глаза и увидел, что она привязана над его головой к деревянному столбу. Он сидел на земле, прислонившись спиной к деревянной лестнице. Скосив глаза, он попытался, преодолевая боль в голове, увидеть, где находится. Лестница бесконечно петляла туда-сюда, поднимаясь по каменной стене метров на сто. Наконец его затуманенный разум докопался до истины: он находился в карьере.
Он с трудом поднялся на ноги, испытывая отчаянное желание закурить, несмотря на прогорклую сухость в горле. От невыносимого сияния и сильной жары ему пришлось сощуриться и прикрыть ладонью глаза — он пришел в себя в самый разгар какой-то деятельности. Достав монокль и вставив его в глаз, он попытался понять, что тут происходит.
Карьер представлял собой глубокую выемку в земле. Его отвесные оранжевого цвета стены свидетельствовали о еще более высоком содержании железа, чем представилось доктору с поезда. Мысли его метались, а потому при виде такой интенсивности рыжеватого цвета он даже решил было, что его тайно перевезли в Макленбургские горы. Под ногами была плоская поверхность из гравия и глины, а вокруг — массивные груды различных минералов: песка, глины, камней, горы оплавленного шлака. Чуть подальше он увидел ряд лотков, сит, промывочных желобов (в карьере, видимо, была вода — то ли своя, то ли закачиваемая сюда) и ствол шахты, уходящий вниз. Неподалеку от шахты (достаточно далеко, но при этом настолько близко, что воротник у Свенсона был мокрый от пота) была кирпичная печь для обжига с металлической дверцей. У дверцы на коленях стоял доктор Лоренц, целеустремленный, как злобный гном, на нем опять были защитные очки и перчатки; небольшая группка помощников, оснащенных таким же образом, толпилась вокруг него. Напротив этой группки, занятой горняцкими работами, на деревянных скамьях сидели мужчины и женщины из поезда; вся эта сцена показалась Свенсону чем-то вроде урока на открытом воздухе. Лицом к ним стояла невысокая соблазнительная женщина в светлом платье, дававшая какие-то пояснения негромким голосом, — это могла быть только мисс Пул. На самой задней скамейке Свенсон, вздрогнув, увидел кузину Баскомба, парик теперь был у нее на месте, а ее бледное лицо имело неживой, кукольный вид.
Он услышал какой-то шум и поднял глаза. Непосредственно над ним на широкой первой площадке лестницы, представлявшей собой что-то вроде балкона, с которого можно наблюдать за происходящим в карьере, стояли несколько человек в черном: член королевского семейства, Граббе, сбоку от него бледный как мел мистер Фелпс с рукой на перевязи. За ними, покуривая сигару, стоял высокий человек с коротко подстриженными волосами в красной форме Четвертого драгунского с полковничьими знаками различия на воротнике. Это был Аспич. На Свенсона они не обращали внимания, и он, боясь, что Элоизе не удалось бежать, обвел карьер взглядом — не обнаружится ли каких следов ее пленения? На другой стороне лестницы он увидел множество сшитых вместе полотен, укрывающих нечто размером с два железнодорожных вагона, только выше — какой-то усовершенствованный горняцкий бур. А если его укрыли, не означает ли это, что они завершили горные работы, что пласт синей глины истощился? Он снова перевел взгляд на печь, пытаясь разглядеть, чем там занят Лоренц, но его внимание привлек другой кусок мешковины, наброшенный на что-то, рядом с грудой поленьев для печи. У Свенсона комок подступил к горлу. Из-под материи торчала женская нога.
* * *
— А… он пришел в себя, — раздался голос сверху.
Он поднял глаза и увидел Гаральда Граббе, который, перевесившись через перила, смотрел на него холодным мстительным взглядом. Мгновение спустя к Граббе присоединился член королевского семейства, уставившийся на него словно на скотину, которую не собирался покупать.
— Прошу меня простить на минуту, ваше высочество. Я вам предлагаю внимательно следить за доктором Лоренцем, который сейчас наверняка продемонстрирует кое-что весьма занимательное.
Он поклонился, потом щелкнул пальцами, обращаясь к Фелпсу, который стал следом за своим хозяином спускаться по лестнице. Затянувшись еще раз своей сигарой, Аспич поспешил за ними, сабля его с каждым шагом стукалась о ступеньки. Свенсон свободной левой рукой отер рот, постарался отхаркаться как мог и сплюнул, потом повернулся навстречу Граббе, который как раз спустился с лестницы.
— Мы никак не думали, что вы восстанете из мертвых, доктор, — сказал он. — Не то чтобы мы слишком уж старались, вы понимаете, но уж если вам это удалось, то представляется не лишенным смысла побеседовать с вами о ваших действиях и о ваших союзниках. Где они — Чань и эта девица? Кому вы все служите, настойчиво пытаясь остановить то, чего вы не понимаете?
— Своей совести, министр, — ответил Свенсон голосом более хриплым, чем ему хотелось бы. Ему безумно хотелось спать. Кровь приливала к его руке, и он отвлеченно подумал, что скоро, когда его нервы вернутся к жизни, станет мучительно больно. — Яснее мне не выразиться.
Граббе посмотрел на него так, словно Свенсон никак не мог иметь в виду то, что сказал, а потому, видимо, говорит какими-то загадками.
— Где Чань и девица? — повторил он.
— Не знаю. Я даже не знаю, живы ли они.
— Зачем вы здесь?
— И как ваш затылок? — фыркнул Аспич.
Свенсон проигнорировал его, отвечая министру:
— А вы думаете — зачем? Ищу Баскомба. Ищу вас. Ищу моего принца, чтобы пристрелить его и избавить мою страну от позора.
Уголки рта Граббе дернулись, обозначая подобие улыбки.
— Кажется, вы сломали руку этому человеку. Не могли бы вы вправить ему кости? Ведь вы же доктор, верно?
Свенсон посмотрел на Фелпса, увидел его умоляющий взгляд. Когда это случилось? Не меньше нескольких часов назад — и каждый шаг при свежем переломе причиняет бедняге невыносимую боль. Свенсон поднял свою привязанную руку.
— Это придется отвязать. Я, конечно, смогу сделать что-нибудь. У вас есть дерево для лубка?
— У нас есть гипс… или что-то в этом роде. Лоренц говорит, на руднике используют этот материал для крепежа. Полковник, проводите доктора и Фелпса. Если доктор хоть чуть-чуть отклонится от своего задания, я вам буду признателен, если вы снесете ему голову.
* * *
Они двинулись через карьер мимо импровизированного класса к Лоренцу. Свенсон не смог сдержаться — бросил на ходу взгляд в сторону мисс Пул, которая ответила ему ослепительной улыбкой. Она извинилась перед своими слушателями за маленький перерыв и направилась прямо к нему.
— Доктор! — сказала она. — Я не думаю, что нам доведется встретиться еще раз. Ну а если и доведется, то наверняка не так скоро. И уж конечно, не здесь. Мне сказали, — она метнула озорной взгляд в сторону Аспича, — что вы тут бог знает что учинили и чуть не прикончили нашего гостя! — Она покачала головой так, словно он был очаровательным проказливым мальчишкой. — Говорят, что враги нередко сходятся характерами, а разделяет их мировоззрение. Но я думаю, что мы все должны признать: мировоззрение — вещь весьма гибкая. Присоединяйтесь к нам, доктор Свенсон. Вы уж простите мне мою откровенность, но когда я впервые увидела вас в «Сент-Ройяле», то никак не могла подумать, что вы такой искатель приключений. Легенды о вас множатся каждый день, вы чуть ли не превзошли вашего несчастного друга Кардинала Чаня, который, насколько мне известно, больше не сможет конкурировать с вами в героических деяниях.
Свенсон вздрогнул при ее словах. К явному бешенству полковника Аспича, мисс Пул обняла Свенсона и цокнула языком, приблизившись к его лицу. От нее, как и от миссис Марчмур, пахло сандаловым деревом. От прикосновения ее нежных рук доктору Свенсону показалось, что мозги у него сейчас закипят. Она усмехнулась, чувствуя его неловкость.
— Вы мне теперь еще скажете, что вы спаситель и защитник женщин, — я уже наслышалась об этом сегодня вечером. Но смотрите, — она повернулась и махнула сидящей на скамье кузине Баскомба, которая тут же махнула ей в ответ, — вот вам Памела Хосторн, нынешняя хозяйка Тарр-Манор. Она довольна и счастлива.
— Она прошла ваш Процесс?
— Нет еще, но непременно пройдет. Пока она лишь попробовала первый вкус нашей мощной науки. Потому что это и в самом деле наука, доктор, и я надеюсь, что вы как человек науки ее оцените. Поймите, наука идет вперед, и точно так же должны идти вперед и нравственные принципы нашего общества. Иногда их тащат вперед те, кто обладает большим знанием, тащат, как непослушного ребенка. Ведь вы понимаете?
Доктор хотел грубо пресечь это жалкое подобие светского разговора, но мысли у него разбегались, и ему никак не удавалось придумать достойную отповедь. К тому же он боялся, что его вырвет от головокружения. Вместо этого он попытался улыбнуться.
— Вы очень убедительны, мисс Пул. Позвольте задать вам вопрос — ведь я иностранец и многого не знаю.
— Конечно.
— Кто этот человек?
Свенсон повернулся и кивнул в направлении высокой фигуры рядом с Граббе на лестничной площадке — тот оглядывал карьер, словно Римский Папа из семейства Борджа, ухмыляющийся с балкона в Ватикане. Мисс Пул снисходительно похлопала его по руке. Ему пришло в голову, что до Процесса ей не было свойственно такое высокомерие. Кем она представляла себе доктора Свенсона: ребенком, учеником, невеждой или цирковой собачкой?
— Это же герцог Сталмерский. Он, как вам известно, родной брат старой королевы.
— Я этого не знал.
— О да. Если королева и ее дети вдруг погибнут — да не допустит этого Господь, — трон унаследует герцог.
— Ну, это означало бы слишком много смертей.
— Пожалуйста, поймите меня правильно. Герцог — самый близкий родственник ее величества. В этом качестве он и сотрудничает самым тесным образом с существующим правительством.
— Похоже, он довольно тесно связан с мистером Граббе.
Она рассмеялась и хотела было произнести какую-то остроту, но тут ее бесцеремонно остановил Аспич:
— Хватит. Он здесь, чтобы подлечить руку, не более того.
Она не обратила внимания на эту грубость и повернулась к Свенсону:
— Не очень приятная перспектива, доктор. На вашем месте я бы подумала о смене союзников. Вы даже не представляете, что теряете. А если вы этого не узнаете… что ж, тут нечего добавить.
Мисс Пул улыбнулась ему, соблазнительно кивнула и вернулась к своим слушателям. Свенсон посмотрел на Аспича, который проводил ее взглядом с явным облегчением. Доставляла ли она удовольствие Аспичу или Лоренцу в отдельных кабинетах «Сент-Ройяла»? Что касается Лоренца, то на этот счет у Свенсона не было сомнений; теперь Лоренц вроде бы целиком был поглощен своей работой. Свенсон увидел, что Лоренц вылил содержимое одного из сосудов в своем патронташе в металлическую емкость, которую его помощники собирались выплеснуть в разгоревшуюся печь. Свенсон спрашивал себя — в чем же суть этого химического процесса… казалось, что существует несколько четких этапов обогащения… чему они служили — преобразованию синей глины для различных целей? Он посмотрел на мисс Пул, спрашивая себя — где теперь ее синяя книга. Если бы ему удалось узнать это…
Его мысли опять прервал Аспич, дернувший его за затекшую руку в направлении мистера Фелпса, который, преодолевая боль, пытался снять свой черный плащ. Свенсон посмотрел на Аспича, собираясь попросить лубок и немного бренди, чтобы облегчить страдания человека, но тут в оранжевом свечении печи он увидел похожие на дикарские татуировки петлевые шрамы Процесса, уродовавшие кожу на лице Аспича. Как же он не заметил их раньше? Свенсон не мог сдержаться и громко рассмеялся.
— В чем дело? — прорычал полковник.
— У вас лицо клоуна, — смело ответил Свенсон. — Вы знаете, когда я в последний раз видел Артура Траппинга, а он в это время, заметьте, лежал в гробу, у него было такое же лицо. Неужели вы думаете, что, если они улучшили ваши умственные способности, вы от этого перестали быть инструментом для достижения их целей?
— Помолчи, если не хочешь, чтобы я тебя убил!
Аспич подтолкнул его к Фелпсу, который подался в сторону, сморщившись от боли.
— Вы меня так или иначе убьете. Послушайте, у Траппинга были влиятельные друзья, он им был нужен. Вы на такую роль не можете претендовать — вы всего лишь полковник, и ваше возвышение должно продемонстрировать вам, как легко вас можно заменить. Собаки нужны, если вы собираетесь охотиться… Вы попали в рабство, полковник, и ваши улучшенные умственные способности должны были бы подсказать вам это.
Аспич наотмашь ударил доктора Свенсона в челюсть, и тот, охнув от боли, рухнул на землю. Свенсон моргнул, тряхнул головой. Он увидел, что Лоренц слышал звук удара и повернулся к ним, выражение его лица за очками разобрать было невозможно.
— Займись его рукой, — сказал Аспич.
* * *
На самом деле «гипсом» оказалась какая-то замазка для печи, но Свенсон решил, что она вполне подойдет. Кость была сломана ровно, и к чести Фелпса нужно было сказать, что он не потерял сознания, хотя Свенсону такая честь и представлялась сомнительной. Потому что если бы он потерял сознание, то им обоим наверняка было бы легче. А так человек дрожал от боли, пока Свенсон заворачивал его руку в гипс. Свенсон принес ему извинения за доставленные неудобства, заверив его, что ударить он хотел герцога, и Фелпс ответил, что, конечно, с учетом обстоятельств, все это вполне объяснимо.
— Ваш спутник… — начал было Свенсон, вытирая руки о тряпку…
— К сожалению, вы его прикончили, — ответил Фелпс, голос его от боли звучал как-то издалека — хрупко и надрывно, как сухая рисовая бумага. Он кивнул на мешковину.
Теперь, когда они были ближе, Свенсон увидел, что кроме женской ноги из-под материи торчал черный мужской ботинок. Как его звали — Старк? Груз убийства всей своей тяжестью лег на плечи доктора. Он посмотрел на Фелпса, словно тот должен был что-то сказать, и увидел, что его взгляд был где-то далеко, от боли в переломанных костях он кусал губу.
— Что ж, на войне как на войне, — презрительно ухмыльнулся Аспич. — Дело случая.
Взгляд Свенсона вернулся к укрытым телам — он отчаянно пытался вспомнить, какая обувь была на Элоизе. Неужели это ее нога? Сколько человек укрывает мешковина? Судя по объему, не меньше четырех. А то и больше. Он надеялся, что, схватив его, они не станут возвращаться в гостиницу или на станцию и ей каким-нибудь образом удастся уйти.
— Ну что, будет он жить? — раздался игривый голос доктора Лоренца, который отошел от своей печи, очки его были сняты и теперь висели на шее.
Он смотрел на Фелпса, но ответа ждать не стал. Глаза его скользнули по Свенсону — профессиональный оценивающий взгляд, в котором не было ничего, кроме такой же профессиональной подозрительности, — после чего обратились на Аспича, потом Лоренц махнул своим помощникам, которые последовали за ним от печи.
— Если мы хотим избавиться от улик, то сейчас самое время. Печь отлично разгорелась, и с этого момента температура в ней будет только понижаться; будем ждать и дальше — тела не сгорят полностью.
Аспич посмотрел в другой конец карьера и махнул рукой, привлекая внимание Граббе. Тот присмотрелся внимательнее, потом понял, что имеет в виду полковник, и одобрительно махнул в ответ. И тогда Аспич сказал помощникам Лоренца:
— Давайте.
Мешковину сдернули, помощники встали друг против друга парами. Свенсона шатнуло — сверху лежали две женщины с чердака, их кожа все еще отливала синевой. Под ними лежали Коутс и Старк и еще один человек, который показался ему знакомым по поезду, его кожа тоже сияла (книгу явно показывали и мужчинам). Он с ужасом смотрел, как два первых тела отнесли к печи, как открыли широкую засыпную дверь, откуда полыхнуло белым жаром. Свенсон отвернулся. От запаха горящих волос его чуть не вывернуло наизнанку. Аспич ухватил его за плечо и толкнул в обратном направлении — к Граббе. Свенсон шел, смутно ощущая, что сзади плетется Фелпс. По крайней мере, Элоизы здесь не было.
* * *
Когда они снова проходили мимо мисс Пул с ее подопечными, он увидел, что она теперь раздает книги — эти были в красном, а не черном кожаном переплете, — шепча что-то каждому в отдельности. Он решил, что это какой-то новый код и ключ к новым посланиям. Она заметила его взгляд и улыбнулась. По бокам мисс Пул были те самые мужчина и женщина, в чье купе он вошел вначале. Он с трудом узнал их. Хотя их одежды и изменились (он был весь покрыт грязью и сажей, а их одеяния заметно помяты), главное было в том, что преобразились их лица. Если раньше они смотрели напряженно и подозрительно, то теперь Свенсон увидел в их манерах легкость и уверенность, они словно бы стали совершенно другими людьми. Они даже кивнули ему, весело улыбаясь. Он не мог понять, кто они такие, кого предали и что нашли в стеклянной книге, так их изменившее.
Свенсон пытался разобраться во всем этом, заставить работать свой уставший мозг. Он должен был бы делать одно умозаключение за другим, но в нынешнем своем отупевшем состоянии ничего не мог сообразить. В чем состояла разница между стеклянной книгой и Процессом? Книга явно могла убивать, хотя это и происходило довольно непредсказуемо. Она вызывала жестокую токсическую реакцию, но доктор сомневался, что смерти были намеренными или запланированными. Но как воздействовала книга? Элоиза говорила, что словно провалилась в нее, говорила о видениях. Он вспомнил непреодолимо влекущую природу карточек синего стекла, а потом экстраполировал это на ощущения, связанные с книгой. Он чувствовал, что подошел совсем близко к отгадке… Система письма… ведь книга должна быть написана на каком-то языке, мысли должны быть зафиксированы… может быть, именно этим они и занимались? Он вспомнил рассказ Чаня об институте, о том, как человек уронил книгу в процессе ее изготовления… тот самый человек, который потом оказался в кухне у Граббе. В чем была разница между использованием человека для создания книги, а потом книги для создания этих людей? Или с ними происходило то же самое, что с мухой, попавшей в паутину? А что такое Процесс? Он чувствовал, это было какое-то простое преобразование — химический процесс, использующий свойство обогащенной синей глины (синяя глина каким-то образом превращалась в стекло), чтобы воздействовать на характер личности: понизить сопротивляемость и повысить преданность. Может быть, он просто уничтожал нравственные запреты? Или кодировал их? Он подумал о том, чего может добиться в жизни человек, не страдающий угрызениями совести. А если сотня таких людей объединятся, если их число будет расти день ото дня? Свенсон протер глаза на ходу — он снова запутался, вернувшись к первому вопросу: в чем разница между Процессом и книгой? Он повернул голову к мисс Пул и ее маленькому классу среди гор шлака. Ему пришло в голову, что все дело тут в направлении. Во время Процесса энергия направляется в субъект, стирая моральные запреты и заставляя его служить делу. Если же речь шла о стеклянной книге, то в этом случае энергия выкачивалась из субъекта вместе с конкретными воспоминаниями (а может быть, память и есть вид энергии?). В этом-то и состоял шантаж: тайны, которые вынуждены были рассказывать о своих хозяевах эти несчастные, становились тайнами в книге мисс Пул, и эта книга — как и карточки — позволяла любому пережить заново те постыдные эпизоды. Эти люди попадали в полную власть и зависимость от клики.
Понимание постепенно приходило к нему — книги были инструментами и могли, как любые другие книги, использоваться в самых разных целях в зависимости от их содержания. Более того, не исключалось, что книги создавались разными способами для достижения различных целей, некоторые заполнялись целиком, в других оставались пустые страницы. Ему на память пришли яркие, возбуждающие картины Оскара Файляндта — композиции, откровенно изображающие Процесс, обратная сторона каждого холста исписана магическими символами. Неужели картины этого художника лежали и в основе этих книг? Если бы только он все еще был жив! Возможно ли, что граф — явно главный специалист среди заговорщиков по этой извращенной науке — похитил секреты Файляндта, а потом организовал его убийство? Размышляя о книгах и их целях, Свенсон вдруг подумал — а не хотел ли д'Орканц создать «книгу Анжелики», книгу многочисленных приключений этой служанки сладострастия? Такая книга стала бы действенным средством привлечения сторонников, которые смогли бы во всех подробностях пережить тысячи ночей в борделе, не выходя за пределы своей комнаты. Но то был бы всего лишь один пример. Впечатления могли быть самыми разными. В одну из таких книг можно было бы включить воспоминания о путешествиях и потрясениях, пережитых тем или иным человеком, а воспринимать их на чувственном уровне мог бы любой. Какие роскошные пиры! Какие количества вина! Какие сражения, ласки, какие остроумные разговоры! Нет, конца этому не будет, как не было конца людям, которые пожелают заплатить за это любые деньги.
Он посмотрел на мисс Пул и улыбающуюся пару. Что их изменило? Что убило других, но оставило в живых этих двоих? Если бы он смог это понять! Если бы ему удалось найти способ раскрыть эту тайну! Он видел, как на его глазах превращаются в пепел важнейшие улики — по этим сгорающим телам можно было бы установить, кем были эти люди, что стало причиной их смерти. Свенсон задохнулся от злости. Может, он уже знал достаточно? Их кожа была насыщена синевой — этого не случилось с теми, кто выжил. Он подумал об этой парочке, сменившей подозрительность на открытое дружелюбие. Свенсон споткнулся — его внезапно осенило. Аспич ухватил его за плечо и толкнул вперед.
— Шагай! Скоро отдохнешь!
Доктор Свенсон почти не слышал его. Он вспомнил Элоизу — она говорила, что не помнит, о каких скандалах, связанных с Траппингами или Генри Ксонком, может быть, успела им рассказать. Говорила она об этом так, будто и скрывать-то особо было нечего… но Свенсон знал, что воспоминания были взяты у нее, так же как были взяты у этой продажной молодой пары, чтобы внести их в книгу. А те, кто умер… Что там граф д'Орканц говорил об Анжелике? Что энергия, «к сожалению», пошла не в том направлении. Видимо, то же самое случилось и здесь… Энергия книги, вероятно, проникала глубже в тех, кто умирал, оставляя на них свою печать в виде полного обезвоживания. Но почему с одними так, а с другими иначе? Он посмотрел на улыбающихся людей вокруг мисс Пул. Никто из них не помнил точно, какие тайны открыл. Может быть, они вообще не знали, зачем находятся здесь? Он покачал головой, восхищаясь красотой замысла, — каждый из них мог безопасно вернуться к своей прежней жизни, не ведая ничего о том, что с ним случилось, помня только о поездке за город и нескольких необычных смертях. Да и кто вспомнит про убитых?
На мгновение мысли Свенсона обратились к Корине. Воспоминания о ней сохранялись только в его сердце, и он ощутил приступ гнева. Вина в гибели Старка лежала на нем, но он воспринял слова этого простака Аспича (почему люди неизменно сводят огромную сложность мира к каким-то простейшим формулам — империя недоумков?) как напоминание о том, кто его истинные враги. Он не был Чанем (не находил удовольствия в убийстве и убивал не слишком эффективно, чтобы сохранить свою жизнь), он был Абеляром Свенсоном. Он знал, чем занимаются эти негодяи и кто из них правит бал: над ним на площадке стояли Гаральд Граббе и герцог Сталмерский. Если он убьет их, то Лоренц, Аспич и мисс Пул не будут иметь значения — все то зло, что они смогут принести в этот мир, будет ограничено их заурядными способностями, и они, безусловно, вернутся к тому существованию, которое было их уделом до того, как они познали искупление Процессом. Тайной владели только организаторы заговора — двое этих людей на площадке, а с ними д'Орканц, ди Лакер-Сфорца и Ксонк. А Роберт Вандаарифф? Он, видимо, главарь. Доктор Свенсон внезапно понял, что, даже если ему удастся уйти живым, он не встретит на вокзале Строппинг ни Чаня, ни мисс Темпл, потому что они либо мертвы, либо находятся в Харшморте.
А на что мог надеяться он? Аспич был высок, силен, вооружен и коварен, возможно, он мог бы кое в чем поспорить даже с Чанем. У доктора Свенсона не было ни оружия, ни сил. Он повернулся и посмотрел на печь. Лоренц шел к ним, стаскивая на ходу перчатки. Наверху Граббе и герцог беседовали о чем-то вполголоса, вернее, говорил Граббе, а герцог кивал, соглашаясь с услышанным, лицо его было холодным и непроницаемым. Свенсон насчитал пятнадцать деревянных ступенек, отделявших их от дна карьера. Если бы ему удалось преодолеть их, опередить Аспича… Граббе опять своей грудью закрыл бы герцога… Свенсон подумал о своих карманах — не было ли там какого-то оружия? Он нахмурился — огрызок карандаша, портсигар, стеклянная карточка… может быть, карточка, если взять ее так, чтобы воспользоваться острым краем как оружием и перерезать горло Граббе, а потом взять в заложники герцога, вытащить его каким-то образом наверх… Есть ли наверху экипаж? Тогда можно было бы добраться до станции или даже до города. Лоренц приближался к ним. Момент был самый подходящий. Он небрежно засунул руку в карман и, нащупав карточку, подготовился к броску.
— Полковник Аспич, — раздался голос Лоренца, — мы почти…
Аспич со всей силы обрушил кулак на голову Свенсона, отчего тот свалился на колени. Череп у него разламывался от боли, желудок выворачивался, он ощущал вкус рвоты во рту, глаза наполнились слезами. Где-то далеко у себя за спиной он услышал тоненький смех Лоренца, а потом злобный шепот Аспича рядом с его ухом:
— И думать об этом не смей!
Свенсон знал, что, скорее всего, умрет, но еще он знал, что если не встанет с колен, то упустит тот крохотный шанс, который у него еще оставался. Он сплюнул, вытер рот рукавом, с удивлением отметив, что все еще держит синюю карточку в руке. С большим трудом оперся он другой рукой о слякотную глину и поднялся на одно колено. Пошатываясь, он начал вставать, потом почувствовал, как Аспич ухватил воротник его пальто и рывком поднял на ноги. Когда Аспич отпустил его, ноги Свенсона подогнулись, и он чуть не упал снова. Он опять услышал смех Лоренца, а потом голос Граббе сверху:
— Доктор Свенсон, появились у вас какие-нибудь соображения о том, где находятся ваши друзья?
— Мне сказали, что они мертвы, — отозвался он хриплым и слабым голосом.
— Очень может быть, — ответил Граббе. — Извините, что заняли столько вашего времени.
Он услышал, как у него за спиной полковник Аспич вытащил саблю из ножен. Он должен повернуться к нему лицом. Он должен ухватить карточку покрепче и вонзить ее полковнику в горло… Он не мог повернуться. Он мог только поднять взгляд на Граббе, который с довольным выражением опирался на перила площадки. Свенсон показал на стены карьера, обращаясь к заместителю министра:
— Макленбург.
— Что-что?
— Макленбург. Этот карьер. Я понял, что вас интересует. Синяя глина. Здешнее месторождение невелико. А в Макленбургских горах полно синей глины. Если вы будете контролировать макленбургского герцога, то вашей власти не будет предела… в этом ваш план?
— План, доктор Свенсон? Боюсь, но это уже не план, а реальность. Сейчас мы уже обдумываем, как воспользоваться той властью, которую нам удалось получить. С помощью таких мудрых людей, как присутствующий здесь герцог…
Свенсон плюнул. Граббе замолчал на полуслове.
— Как вульгарно!
— Вы оскорбили мою страну, — сказал Свенсон. — Вы оскорбили эту страну. Вы заплатите за все, вы самоуверенные…
Граббе посмотрел мимо Свенсона на полковника Аспича:
— Убейте его.
* * *
Выстрел застал его врасплох, потому что он ожидал удара саблей… и прошло еще мгновение, прежде чем он понял, что пуля предназначалась не ему. Он услышал крик (и снова удивился — тому, что крик этот вырвался не из его рта) и увидел, как герцог Сталмерский пошатнулся и осел на перила, ухватившись за правое плечо — оно явно было пробито, между длинными белыми пальцами, прижатыми к ране, хлестала кровь. Граббе развернулся, рот его судорожно дергался, а герцог тем временем упал на колени, голова его попала между планками перил. Над ними, на лестнице, сжимая обеими руками дымящийся револьвер, стояла Элоиза.
— Черт вас побери, мадам! — закричал Граббе. — Вы знаете, в кого вы стреляли? Это тягчайшее преступление! Это предательство!
Она выстрелила еще раз, и теперь Свенсон увидел, что пуля попала в грудь герцога, откуда брызнул фонтан густой крови. Рот Свенсона открылся от удивления — и стрельба, и мучительная агония были полной неожиданностью. Герцог упал на площадку.
Свенсон резко развернулся, черпая энергию из своего спасения, и (вспомнив драку, увиденную им как-то раз в портовом кабачке) наступил на ногу полковника Аспича и в то же мгновение толкнул его обеими руками в грудь. Полковник падал, а Свенсон всем своим весом прижимал его ногу к земле, отчего тот был не в состоянии ни восстановить равновесие, ни предотвратить свое падение. Свенсон услышал хруст, и в тот же миг полковник, упав и подвернув ногу, закричал от бешенства и боли. Свенсон отпрыгнул (Аспич, хотя и поверженный, размахивал своей саблей, лицо его покраснело, в уголках глаз появились слезы) и метнулся к лестнице. Элоиза выстрелила еще раз, не попав в Граббе, который отступил в угол площадки, закрыв руками лицо и уворачиваясь от пули. Свенсон подскочил и ударил его в живот. Граббе сложился пополам и обхватил руками живот. Свенсон ударил теперь уже в незащищенное лицо заместителя министра, и тот рухнул на площадку. Свенсон ахнул — он понятия не имел, как такой удар мог повредить его руку, — и, пошатываясь, направился к своей спасительнице.
— Спасибо вам, моя дорогая, — выдохнул он, — вы спасли мне жизнь. Бежим.
— Они идут! — сказал она, и голос ее задрожал от страха.
Он посмотрел вниз и увидел помощников Лоренца и группку из тех, что прежде сидели на скамьях, — все они пустились за ними. Лоренц помог Аспичу подняться, и хромающий, прыгающий полковник, размахивая своей саблей, выкрикивал команды.
— Они убили герцога!
— Герцога? — прошептала Элоиза.
— Вы молодец, — успокоил ее Свенсон. — Если бы у меня была возможность самому его прикончить!
Он протянул руку, взял у нее револьвер и взвел боек, потом метнулся к скорчившемуся Граббе. Тот попытался было броситься вверх по лестнице, но Свенсон взял министра за шиворот и поставил на колени, приставив дуло пистолета к его уху. Нападавшие подбежали к самому краю площадки, откуда с ненавистью глядели на Свенсона и Элоизу. Свенсон посмотрел через перила вниз, туда, где Лоренц поддерживал Аспича, и прокричал им:
— Я его убью! Вы знаете, что я это сделаю! Скажите вашим людям — пусть убираются!
Он снова посмотрел на эту толпу — она расступилась, и вперед вышла мисс Пул с ледяной улыбкой на лице.
— Как вы там, министр? — спросила она.
— Жив, — пробормотал Граббе. — Доктор Лоренц закончил свою работу?
— Закончил.
— А ваши подопечные?
— Как видите — в полном порядке. Готовы защитить вас и отомстить за герцога.
Граббе вздохнул.
— Возможно, это наилучший вариант, возможно, так оно будет лучше. Вам нужно подготовить его тело.
Мисс Пул кивнула, потом посмотрела на стоящую за Свенсоном Элоизу.
— Кажется, мы недооценили вас, миссис Дуджонг!
— Вы оставили меня умирать! — вскрикнула Элоиза.
— Конечно оставили, — сказал Граббе, потирая челюсть. — Вы не прошли испытания — нам показалось, что вы умрете, как те другие. Тут ничего не поделаешь — не стоит обвинять в этом Элспет. И потом, посмотрите на себя теперь: вы сама смелость!
— Вы считаете, что мы поторопились с нашим решением, министр? — спросила мисс Пул. — Возможно, миссис Дуджонг еще присоединится к нам?
— Присоединиться к вам? — воскликнула Элоиза. — К вам? После… после всего…
— Вы все это забудете, — сказала мисс Пул. — Если вы не помните, зачем приехали сюда, то я об этом не забыла — я помню все те маленькие отвратительные тайны, что вы нам поведали.
Элоиза стояла с открытым ртом, глядя то на Свенсона, то на мисс Пул.
— Я ничего… я не могу…
— Раньше вы этого хотели, — сказала мисс Пул. — Да и теперь хотите.
— Выбора практически нет, моя дорогая, — вздохнув, заметил Граббе.
Свенсон увидел смятение на лице Элоизы и еще сильнее сунул пистолет в ухо Граббе, заставляя его замолчать.
— Вы слышали, что я сказал? Мы немедленно уходим!
— О да, доктор Свенсон, я вас хорошо слышал, — пробормотал Граббе, сморщившись. Он посмотрел на мисс Пул. — Элспет?
С лица женщины не сходила холодная улыбка.
— Какое рыцарство, доктор. Сначала мисс Темпл, теперь мисс Дуджонг… вы, похоже, настоящий Дон Жуан. Никогда бы не подумала!
Свенсон проигнорировал ее слова и подтолкнул Граббе к лестнице:
— Мы уходим…
— Элспет! — прохрипел заместитель министра.
— Никуда вы не уходите, — заявила мисс Пул.
— Что-что? — переспросил Свенсон.
— Вы никуда не уйдете. Сколько патронов осталось у вас в револьвере?
Снизу раздался какой-то неживой голос Аспича:
— Она стреляла три раза. Это шестизарядный барабан.
— Ну вот, видите, — продолжила мисс Пул, указывая на толпу вокруг. — Три выстрела. А нас не меньше десяти. Вы в лучшем случае убьете троих. У вас нет шансов.
— Но первым я убью министра Граббе.
— Нам важнее продолжать нашу работу, а ваше бегство может повредить ей. Вы согласны, министр?
— К несчастью, Свенсон, она права…
Свенсон больно ударил его по голове рукоятью пистолета.
— Молчать!
Мисс Пул обратилась к окружавшим ее людям:
— Доктор Свенсон — немецкий агент. Ему удалось отправить на тот свет брата самой королевы…
Доктор Свенсон посмотрел на Элоизу — глаза у нее были широко открыты от ужаса.
— Бегите, — сказал он ей. — Спасайтесь… Я их задержу…
— Не утруждайтесь, мисс Дуджонг, — сказала мисс Пул. — Мы никому из вас не можем позволить уйти — поверьте, мы просто не можем это сделать. И я вам гарантирую, доктор, сколько бы времени вы своим мужеством ни выиграли для вашей союзницы, этого будет мало: она в своем платье недалеко уйдет от этих джентльменов на открытой дороге.
* * *
Свенсон был в растерянности. Он не верил, что они так легко пожертвуют Граббе… но мог ли он рисковать жизнью Элоизы? А если он сдастся (что было невероятно), то какой шанс у них будет остаться в живых? Ни малейшего! Они сгорят в печке Лоренца — сама мысль об этом была ужасна, невероятна…
— Доктор… Абеляр… — прошептала сверху Элоиза.
Он беспомощно поднял голову, посмотрел на нее, бормоча:
— Ведь вы не присоединитесь к ним… не останетесь…
— А если она захочет остаться? — игриво спросила мисс Пул.
— Не захочет… не сможет… замолчите!
— Доктор Свенсон! — Это снизу окликнул его Лоренц.
Свенсон приблизился к перилам, подтащив с собой заложника, и посмотрел вниз. Лоренц подошел к сшитым полотнам, укрывающим железнодорожный вагон.
— Возможно, это убедит вас в наших великих целях.
Лоренц потянул за веревку, и полотно соскользнуло вниз. И сразу же находившаяся под полотном громадина, освободившись от покровов, подскочила метров на двадцать вверх. Это был огромный цилиндрический аэростат, воздухоплавательный корабль, дирижабль. Когда корабль выбрал длину удерживающих его канатов, Свенсон увидел пропеллеры, двигатели и большую кабину снизу. Аппарат этот оказался даже больше, чем Свенсон думал поначалу, он был похож на насекомое, выбравшееся из своего кокона, металлический скелет каркаса встал на место с подъемом аппарата, который был идеально выкрашен под полуночное небо. Ночью он был бы абсолютно невидим в небесах.
Прежде чем Свенсон успел произнести хоть слово, Элоиза вскрикнула. Он повернулся и увидел, что она потеряла равновесие, а через зазор в ступеньках ее за ногу неожиданно ухватила рука полковника. Пока Лоренц отвлекал его этим представлением, словно легковерного дурачка, Аспич подкрался к ним снизу. Свенсон беспомощно смотрел, как она пытается высвободиться, наступить на кисть Аспича другой ногой, — этого оказалось достаточно, чтобы чары разрушились. Люди, окружавшие мисс Пул, ринулись вперед, отрезав Свенсона от Элоизы. Граббе рухнул на площадку, свернувшись клубком. Прежде чем доктор успел нацелить пистолет в ухо Граббе, на него набросились — он почувствовал удар кулака в челюсть, отбросивший его к перилам. Раздался крик Элоизы — ее окружили со всех сторон, он не сумел ее защитить. Его подхватили, подняли и перебросили за перила.
* * *
Когда он пришел в себя, голова его волочилась по гравию и грязи. Его тащили за ноги. Доктору понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: руки его закинуты за голову, шинель спуталась клубком и тянется за ним, загребая рыхлую землю. Он знал, что тащат его к печи. Он повернул голову и увидел двух помощников Лоренца. А где Элоиза? У него затекла шея, все его тело ныло, но он не чувствовал той невыносимой рваной боли, которая — по тому как его тащили, как волочились его руки — была бы неминуема, будь они у него переломаны. Что случилось с его револьвером? Он выругал себя за дурацкие героические потуги. Его спасла женщина, а он предал ее своим неумелым поведением. Как только эти люди увидят, что он пришел в себя, ему вышибут мозги. А что он, безоружный, сможет против них двоих? Он вспомнил обо всех, кого подвел, — как это скажется на их судьбе?
Тащившие без всяких церемоний отпустили его ноги, и они грохнулись об землю. Свенсон моргнул, все еще пребывая в прострации, и в этот момент один из них посмотрел на него с хитрой улыбкой, а другой шагнул к печке.
— Он очухался, — сказал улыбающийся.
— Шарахни его лопатой, — отозвался второй.
— С удовольствием, — сказал первый и начал оглядываться в поисках лопаты.
Свенсон попытался сесть, но тело — неловкое, изнывающее от боли, одеревенелое — не слушалось его. Он перекатился на бок и подогнул под себя ногу, оттолкнулся, а потом предпринял неуклюжую попытку отползти прочь.
— Эй, ты куда это собрался? — услышал он смеющийся голос у себя за спиной.
Свенсон вздрогнул, ожидая в любую секунду удара лопатой по черепу. Глаза его искали какой-нибудь ответ, какую-нибудь подсказку, но видели только дирижабль, повисший над днищем карьера, а над ним — безжалостное черное небо. Неужели это конец? Такой прозаический и жестокий — забьют, как свинью на скотном дворе. В неожиданном порыве Свенсон повернулся лицом к человеку и выставил вперед открытую ладонь.
— Одну минуту, прошу вас.
Тот уже и в самом деле поднял лопату и готов был размахнуться ею для удара. Его товарищ стоял в нескольких метрах позади с металлическим крюком, которым он только что открыл дверцу, — даже на таком расстоянии от раскаленной печи Свенсон ощутил, как усилился жар. Они улыбались, глядя на него.
— Ты как думаешь, он нам деньги будет предлагать? — спросил тот, что с крюком.
— Не буду, — сказал доктор. — Во-первых, денег у меня нет, а во-вторых, если бы и были, они в любом случае окажутся у вас.
При этих словах человек кивнул, усмехаясь.
— Мне нечего вам предложить. Но я могу предупредить вас… пока еще могу… потому что знаю, для вас это важно… Мне было бы жаль оставить таких честных ребят — я ведь знаю, вы всего лишь делаете то, что вам приказано, — не предупредив их об ужасной, страшной опасности.
Несколько мгновений они смотрели на него. Свенсон проглотил слюну.
— Какой еще опасности? — спросил тот, что с лопатой, перехватывая черенок, чтобы удобнее было размозжить голову Свенсону.
— Конечно… конечно… вас никто не предупредил. Ну да бог с ним… я не собираюсь вмешиваться… но если вы пообещаете выбросить это, этот предмет прямо в печь после… гм-м-м, после меня… — Его рука залезла в карман и вытащила остававшуюся там синюю карточку (он понятия не имел — какую) и поднял в руке, чтобы они увидели. — На первый взгляд это всего лишь стекляшка, я знаю… но вы должны, ради вашей же безопасности, бросить ее прямо в огонь. Сделайте это сейчас… или позвольте сделать мне…
Оборвав его на полуслове, тот, что держал лопату, сделал шаг вперед и вырвал карточку из его руки, потом шагнул назад, с угрюмой подозрительностью глядя на доктора, потом посмотрел на карточку и замер. Второй взглянул на него, потом на Свенсона, а затем подошел поближе и, из-за плеча товарища посмотрев на карточку, потянулся к ней большой мозолистой рукой. Потом и он замер, взгляд его был прикован к стеклу.
Свенсон, не веря своим глазам, смотрел на них. Неужели все так просто? Он сделал осторожный шаг вперед, но, когда протянул руку к лопате, видения карточки подошли к концу и оба человека вздохнули, отчего Свенсон замер на месте как вкопанный. Они тут же погрузились во второй просмотр — рты у них приоткрылись, глаза замаслились. С ожесточенной решимостью Свенсон выхватил лопату и нанес ею два удара плашмя сначала по черепу одного, потом — другого; они лишь успели посмотреть на него недоуменным взглядом. Бросив лопату, он взял синюю карточку и бросился прочь со всей скоростью, на какую был способен.
* * *
Гулким эхом по карьеру разнесся грохот. Шум был такой оглушающий, что Свенсон поначалу решил, будто источник внутри его гудящей головы. Видимо, это был дирижабль — его двигатель и пропеллеры! Что приводит его в действие, подумал он, — пар, уголь? Кабина в металлическом каркасе на вид была прискорбно хрупкой. Слышал ли кто-нибудь его разговор с теми двумя? Он поднял глаза, прищурился — что случилось с его моноклем? — глядя на демонический воздушный корабль. Дирижабль поднялся на высоту рыжеватых каменных стен и держался лишь на нескольких тонких тросах. В окне гондолы виднелись какие-то фигуры, но слишком далеко, чтобы можно было разглядеть. Его интересовали не они. Что сделали с Элоизой?! Если ее не тащили вместе с ним в печь, если она жива, то что с ней сделали?
На высокой лестнице, казалось, никого не было, вот только на самом верху, на уровне кабины дирижабля, виднелись какие-то фигуры. На дне карьера он увидел только трех человек, занимавшихся последними тросами, их внимание целиком было где-то там — наверху. Наконец доктор Свенсон поднялся на ноги, с его шинели, подчиняясь закону притяжения, посыпались на землю мелкие камушки и песок. Он поплелся к лестнице, правая его нога волочилась, шея, плечо и голова ныли. Он отер губы грязным рукавом и сплюнул — в рот ему попал песок. На его лице была кровь — его собственная? Он понятия не имел. Фигуры на гигантской лестнице, видимо, были мужчины и женщины с поезда. Была ли среди них мисс Пул? Нет, возразил он сам себе, с ними никого из важных лиц быть не должно. Эти уже отработанный материал. Мисс Пул махнет им ручкой из гондолы, отправляясь с остальными в Харшморт. Где же Элоиза?
Свенсон прибавил шагу, преодолевая сопротивление своего тела. Его пальцы нащупали портсигар в кармане. В нем оставалось три сигареты, и он, хромая все дальше, засунул одну в окровавленный рот, а потом вскрикнул от боли, попытавшись зажечь спичку о ноготь большого пальца. Он закурил сигарету, затянулся, с наслаждением набирая полные легкие дыма. Тряхнул рукой, прогоняя боль, подтащил вперед правую ногу и наконец выплюнул из горла комок мокроты, крови и пыли. Глаза у него слезились, но дым тем не менее доставлял удовольствие, напоминая ему каким-то образом о его миссии. Он становился неумолимым, неукротимым, легендарным врагом. Он сплюнул еще раз, и тут ему опять повезло: он бросил взгляд в то место, куда пришелся плевок, чтобы посмотреть, есть ли в нем кровь, и увидел в грязи какой-то отблеск. Это было стекло — его монокль! Цепочка порвалась, когда его волокли к печи, но стекло осталось целым! Он протер его как мог, глупо улыбаясь, потом вытащил подол рубашки и протер стекло еще раз — его рукав безнадежно замарал стекло. Наконец он вставил чистый монокль в глазницу.
Граббе стоял за небольшим открытым окошком и кричал, обращаясь к кому-то на лестнице. Оказалось, что кричал он Фелпсу, который достаточно пришел в себя, чтобы отправиться в путь самостоятельно. Рядом с Граббе в окне и в самом деле была мисс Пул, махавшая рукой. Он не увидел Лоренца, вероятно, Лоренц должен был управлять аппаратом. Доктор Свенсон ничего не понимал в дирижаблях — как они летают, что их вообще держит в воздухе? Видимо, где-то внутри находится и Аспич. Где было тело герцога? Нет ли там Элоизы — живой или мертвой? Это казалось вероятным. Он должен подняться по лестнице и последовать за ними в Тарр-Виллидж.
Он преодолел половину пути до дирижабля. Пока что его никто не видел, никто даже не искал двух оглушенных им людей. Но кто-нибудь непременно его увидит — те, кто занимается тросом, в любую секунду закончат свою работу. Он не успеет добраться до лестницы — его и ребенок обгонит. Ему нужно спрятаться. Свенсон остановился и посмотрел вокруг в надежде увидеть какую-нибудь нишу в стене, и тут что-то упало ярдах в десяти от него. Он посмотрел на упавший предмет, поначалу не поняв, что это такое, затем поднял голову туда, откуда тот мог упасть. Наверху в заднем окне гондолы он увидел руку и бледное затененное лицо. Он снова посмотрел на упавший предмет. Это была книга… черная книга… в кожаном переплете. Он снова поднял голову. Это была Элоиза. Господи, подумал он, какой же он кретин!
* * *
Доктор бросился вперед, и в этот момент один из людей, занимавшихся тросами, посмотрел в его сторону, но его предупредительный крик при виде странной бегущей фигуры прозвучал невнятно. Свенсон, пригнувшись, врезался плечом ему в живот, отчего оба они распростерлись на земле, а трос оторвался от вбитого в землю костыля. Трос начал раскручиваться вокруг них, а дирижабль стал дергаться на оставшихся тросах. Двое других отпустили свои тросы, решив, что это сигнал, и поняли свою ошибку, только когда тросы оказались вне пределов досягаемости. Свенсон вскочил на ноги и, метнувшись к мотающемуся тросу (он был невменяем, почти потерял разум от ужаса), просунул руку в петлю на его конце. Дирижабль рванулся вверх, и доктора Свенсона оторвало от земли, ноги его повисли метрах в трех от основания карьера. Потом аппарат подняло еще выше в черное небо, и доктор Свенсон, болтая ногами, вцепился в трос с такой силой, какую и представить себе не мог в человеческом существе. Раскачиваясь, как живой маятник, он пролетел мимо людей на ступеньках и тут же оказался вне карьера — над лужком, на короткое искушающее мгновение совсем рядом с ним промелькнула мягкая трава. Мог он отпустить трос и остаться живым. Рука его сплелась с тросом. От страха пальцы его зажали трос, как тиски, и, прежде чем он успел взвесить своим парализованным мозгом эту мысль снова, аппарат поднялся еще выше, а луг, кружась, стал удаляться все дальше и дальше.
Черная ночь, пронизываемая ледяным ветром, окружала его. Доктор Свенсон беспомощно посмотрел на невозможно далекую гондолу наверху и начал карабкаться по тросу, перебирая его окровавленными руками. Под его ногами ревел разверстый ад, глаза его зажмурились в мучительном страхе.