АБВЕР ПРОТИВ ПОЛЬШИ

Далеко не правы те, кто искренне или по злому умыслу утверждает, что именно договор о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 года послужил решающим толчком к нападению Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Крупную военную кампанию, а война против Польши была именно таковой, нельзя подготовить ни за неделю, ни за месяц.

Нацистская Германия готовила захват Польши с 1936 года. Еще тогда польский разведчик Юрек Сосновски добыл и передал польскому правительству планы германского генерального штаба по захвату Польши, в частности план танковой войны, разработанный Гудерианом.

Абвер и другие секретные службы обеспечили военное командование гитлеровской Германии достаточно полными данными о польских вооруженных силах: количестве дивизий, их вооружении и оснащении боевой техникой, о планах стратегического развертывания на случай войны. Судя по этим сведениям, польская армия не была готова к войне.

Наряду с ведением разведывательной работы немцы широки использовали «пятую колонну», для того чтобы заблаговременно парализовать тыл противника, сломить его волю к сопротивлению. Работа была направлена на то, чтобы психологически разложить, деморализовать польскую армию, привести ее к готовности капитулировать перед Германией. Одновременно в Польше создавался «образ врага» на Востоке; пропаганда убеждала поляков, что воевать придется не с Германией, а с Советским Союзом.

Польский главный штаб в течение многих лет разрабатывал планы военных акций против СССР, не заботясь о своих западных границах. Только в марте 1939 года, перед лицом неумолимо надвигающейся опасности германского вторжения, командование польских вооруженных сил занялось разработкой плана «Захуд». Но польское правительство упорно отказывалось от оборонительного союза с СССР.

С весны 1939 года абвер и СД через свою агентуру активно начали провоцировать «народные восстания» в Галиции и в некоторых других, заселенных в основном украинцами, районах Польши.

Гитлер говорил: «Необходимо, опираясь на агентуру внутри страны вызывать замешательство, внушать неуверенность и сеять панику с помощью беспощадного террора и путем полного отказа от всякой гуманности».

Разработка и принятие стратегического плана нападения на Польшу, названного план «Вайс», были осуществлены в апреле 1939 года. «Вайс» явился первым образцом планируемого «блицкрига»; в его основу были заложены внезапность, быстрота действий и сосредоточение на решающих направлениях подавляюще превосходящих сил для окружения и разгрома главных сил польской армии в ходе одной стратегической операции.

Подготовка к нападению велась с соблюдением строгой секретности. Под предлогом проведения учений войска перебрасывались в Силезию (группа «Юг») и Померанию (группа «Север»), со стороны которой должны были наноситься два основных удара. Выделенные для войны вооруженные силы Германии насчитывали 1,6 миллиона человек, 6 тысяч орудий и минометов, 2,8 тысячи танков и 2 тысячи самолетов.

Латинская пословица гласит: «Не все, что после, то потому». То есть не каждое событие, происшедшее после какого-то события, является его следствием. Нападение Гитлера на Польшу было запланировано на 26 августа независимо от того, будет или нет подписан договор в Москве. Перенесение срока на 1 сентября имело военно-стратегические и дипломатические причины: группа «Север» не успевала занять исходные позиции в назначенный срок; Муссолини не был готов к войне с Францией, а в Лондоне был подписан англо-польский договор, и в этой связи немцам пришлось кое-что пересматривать в своих планах. Была и еще одна причина, но о ней позже. Но лейтенант Херцнер об этом не знал.

Кто такой лейтенант Херцнер? Командир особого отряда, сформированного абвером. 25 августа Гитлер отдал вермахту приказ: 26 августа в 4.15 утра совершить внезапное нападение на Польшу. Приказ по команде дошел до лейтенанта Херцнера, и он отправился выполнять возложенное на него задание. Заключалось оно в следующем: захватить Бланковский перевал, имевший особое стратегическое значение, — это были как бы ворота для вторжения частей войск группы «Юг» с севера Чехословакии в южные районы Польши.

Отряду было предписано снять польскую пограничную охрану, заменить ее немецкими солдатами, переодетыми в польскую форму, сорвать возможную попытку поляков заминировать железнодорожный туннель и очистить от заграждений участок железной дороги.

Действия отряда происходили в условиях сильно пересеченной местности. Поэтому рации, имевшиеся в отряде, не могли принимать сигналы, и Херцнер не смог узнать, что дата нападения на Польшу перенесена с 26 августа на 1 сентября.

Кстати, так произошло и еще в нескольких местах, где офицеры связи не успели догнать войска, уже находящиеся на марше. В этих случаях приказ об отсрочке вторжения не успел дойти вовремя, и на отдельных участках границы германские войска начали «специальные операции», намеченные специальным планом.

Что касается отряда лейтенанта Херцнера, то, перейдя границу утром 26 августа, лейтенант захватил горный переход и поселок возле него, объявил едва успевшим проснуться более чем двум тысячам польских солдат, офицеров и горняков, что они взяты в плен, и запер их в складских помещениях. Сопротивлявшихся для острастки тут же расстреляли, затем взорвали телефонную станцию и установили посты на горном переходе. Однако к вечеру Херцнер получил приказ о том, что война еще не началась и ему надо возвращаться домой, что он и выполнил. На его пути остались лежать жертвы первой (и по сей день еще малоизвестной) боевой операции Второй мировой войны.

Но была и еще одна, наделавшая много шума, операция, подготовка которой явилась одной из причин отсрочки начала войны.

Гитлер очень любил выражение Фридриха Великого: «Пусть мои генералы завоюют какой-нибудь город (или страну), а потом найдутся 30 профессоров международного права, которые докажут, что я был прав». Но кто-то из ближайшего окружения фюрера (скорее всего Геббельс) подсказал ему, что сейчас не те времена и для нападения на другую страну (в данном случае на Польшу) надо найти какой-то серьезный предлог. Гитлер принял этот совет и отдал соответствующие распоряжения. Их исполнение как раз вписалось в те пять дней, на которые было отложено начало вторжения.

В последних числах августа 1939 года шеф имперской службы безопасности Гейдрих вызвал сотрудника СД Мельхорна и передал при Гиммлера: к 1 сентября любой ценой создать конкретный повод для нападения на Польшу, благодаря которому она предстала бы в глазах всего мира агрессором. После обсуждения было решено произвести нападение на германскую пограничную станцию в Гливице (Глейвице).

В качестве нападающих решили использовать немецких уголовников и заключенных концлагерей, одев их в польскую униформу и снабдив оружием польского производства. Нападавших решено было гнать на пулеметы специально размещенной для этого охраны.

Так вспоминал об этом деле бывший работник СД Мельхорн, отказавшийся участвовать в операции.

Но вот что показал на Нюрнбергском процессе непосредственный участник операции в Гливице Науйокс. По его словам, задание он получил лично от Гейдриха примерно 10 августа 1939 года (задолго до подписания пакта о ненападении в Москве). Науйоксу предстояло занять радиостанцию и удерживать ее столько времени, сколько потребуется для прочтения перед микрофоном заготовленного в СД текста. Как планировалось, это должен был сделать владеющий польским языком немец. В тексте содержалось обоснование того, что «пришла пора битвы между поляками и немцами».

Науйокс прибыл в Гливице за две недели до начала операции и должен был ждать условного сигнала. Между 25 и 31 августа он встретился с начальником гестапо Мюллером. Они обсудили детали операции, в которой должны были участвовать более десятка приговоренных к смерти уголовников, которых называли «консервированным товаром». Одетые в польскую форму, они должны были быть убиты в ходе нападения и оставлены на месте происшествия, чтобы можно было доказать, будто они погибли во время атаки. На заключительной стадии предполагало доставить в Гливице представителей центральной прессы. Таков был в общих чертах план операции, утвержденный Гитлером.

31 августа Науйокс получил зашифрованный приказ Гейдриха о том, что нападение на радиостанцию должно состояться в тот же день в 8.00 вечера. По указанию Гейдриха, Мюллер выделил Науйоксу «консервированный товар», то есть одного уголовника, на теле которого Науйокс не заметил огнестрельных ран, но все лицо было в крови, и находился в бессознательном состоянии. Его бросили у входа на станцию.

В установленное время группа нападения, в которую входили эсэсовцы и уголовники в польской форме, заняла радиостанцию. По аварийному радиопередатчику был передан трехминутный текст-обращение. После этого, выкрикнув несколько фраз на польском языке, участники налета — эсэсовцы, расстреляв своих пособников из числа уголовников, ретировались. Был убит и немец, зачитавший обращение по радио.

Немедленно был организован приезд фотокорреспондентов и репортеров центральных германских газет. Им продемонстрировали «трупы польских военнослужащих», якобы напавших на радиостанцию. Осмотрев место происшествия, журналисты поспешили в свои редакции, и в тот же день официальная пресса опубликовала сенсационные сообщения об «успешно отраженном вооруженном нападении» на радиостанцию в Гливице.

В 10 часов утра 1 сентября в рейхстаге выступил Гитлер с обращением к германскому народу. Он начал свою речь со слов: «Многочисленные вторжения поляков на германскую территорию, в том числе нападение регулярных польских войск на пограничную радиостанцию в Гливице, заставляют нас принять ответные меры».

К этому времени немецкая авиация уже нанесла бомбовые удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши. Германский линкор «Шлезвиг-Гольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте, защитники которого оказали героическое сопротивление. Сухопутные силы вермахта вторглись в Польшу с севера, запада и юга.

Так началась Вторая мировая война.

Министерство иностранных дел рейха в тот же день направило всем своим дипломатическим представителям за границей телеграмму, в которой они извещались о том, что «в целях защиты от польского нападения германские подразделения начали сегодня на рассвете операцию против Польши. Эту операцию в настоящее время не следует характеризовать как войну, но лишь как стычки, спровоцированные польскими атаками».

Но этому уже никто не верил. Англия и Франция предложили Германии прекратить военные действия и отвести войска на свою территорию. Они еще рассчитывали решить «польский вопрос» мирным путем, передав Германии Данциг (Гданьск) и «польский коридор» (выход Польши к морю). Но германский фашизм не думал отступать. 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили Германии войну.

 

САМАЯ ХИТРАЯ ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ГИТЛЕРА

С 1 сентября 1939 года на западном фронте возникла стратегическая пауза, получившая название «странной», или «сидячей», войны. Огромные армии двух воюющих стран стояли друг против друга, но сражений не вели. На фронте царила удивительная тишина. Английские и французские солдаты томились от безделья, не понимая, что происходит: война объявлена, а войны нет. Ни одна бомба в эти дни не упала на территорию Германии. Французские солдаты играли в футбол, а англичане торжественно хоронили германского летчика, сбитого над Англией.

Но если западные союзники бездействовали, то Германия использовала время для подготовки сокрушительного удара по Франции. Весной 1940 года фашистские агрессоры сочли, что наступил благоприятный момент для решающих действий на западе. Их очередными жертвами стали Дания и Норвегия.

9 апреля 1940 года началось немецкое вторжение в эти страны. Если правительство и король Дании решили капитулировать, то немногочисленные сухопутные войска, военно-морской флот и авиация Норвегии, неся большие потери, боролись до 10 июня.

Еще 19 октября 1939 года главнокомандующий сухопутными войсками вермахта подписал директиву о сосредоточении и развертывании сил для проведения операции на западе, которая получила кодовое звание «Гельб». К реализации плана «Гельб» приступили до завершения норвежской операции. Он был рассчитан на ведение быстротечной войны и преследовал цели: разбить северную группировку войск коалиции западных держав; захватить Нидерланды, Бельгию и Северную Францию; использовать оккупированные районы как плацдарм для расширения войны против Англии; создать решающие предпосылки для завершения разгрома французских вооруженных сил, вывода из войны Франции; принуждения Великобритании к выгодному для Германии миру.

Начало операции намечалось на 10 мая 1940 года. Естественно, и эта дата, и план операции в целом, и его разделы, касающиеся действий различных соединений, считались высокой государственной и военной тайной и хранились в глубоком секрете.

Силы союзников были растянуты на восточных границах Франции — от Швейцарии до Дюнкерка — и придерживались пассивно-выжидательной тактики. О планах Гитлера они ничего не знали.

Правда, в начале мая доверенное лицо начальника абвера Канариса проговорилось своему швейцарскому другу, что скоро начнется наступление через Бельгию. Но другой человек Канариса «проговорился» другому «приятелю», что наступление действительно скоро начнется, но… через Швейцарию. Вот такими фактами обладал штаб союзников и метался в поисках истины.

И тут произошло необычайное событие. В первых числах мая, за несколько дней до начала наступления, два офицера германского генерального штаба, назовем их фон Нечкау и Резнер, выехали из Цоссена, где располагался штаб, в городок, где находилась ставка командующего группой армий, которым предстояло наступать через Бельгию. Они везли с собой портфель, в котором находился приказ о наступлении, с указанием точной даты и времени его начала, направления главного удара, количества привлекаемых сил, рубежа на первый и последующие дни наступления, направления ложных ударов и всего остального, что полагается в этом случае.

В одном вагоне с этими офицерами оказался старый товарищ Резнера, Зонненберг, который пошел не по штабной линии, а стал летчиком и теперь командовал авиационным полком. Встречу отметили сначала в вагоне, а затем Зонненберг предложил сойти с поезда и заехать к нему домой, благо следующий поезд отправлялся через два с половиной часа. Фон Нечкау и Резнер приняли это предложение, и через полчаса приятели сидели в строгой солдатской квартире Зонненберга с видом на аэродром. Но то ли шнапс оказался слишком крепким, то ли встреча слишком горячей, то ли часы их подвели, но оказалось, что на поезд они уже не успевают. Следующий поезд уходил только утром, а пакет надо было доставить сегодня.

— Не беда, — воскликнул подвыпивший Зонненберг, — я вас на своем самолете мигом домчу.

Сказано — сделано. Он отдал какие-то команды, самолет выкатили из укрытия, и трое друзей, с трудом уместившись на двухместном самолете, отправились в путь. Зонненберг предложил продемонстрировать «мертвую петлю», но спутники вежливо отказались.

Погода была туманной, никаких ориентиров и радиомаяков в прифронтовой зоне не было, но, по словам пилота, он отлично знает местность и без труда выведет на нужный аэродром.

Вскоре, пробившись через слой облаков, действительно увидели аэродром, и Зонненберг уверенно пошел на посадку. Но уже катясь по дорожке, он с ужасом увидел, что вокруг стоят самолеты с бельгийскими опознавательными знаками. Попытался развернуться, но полосу перекрыла пожарная машина.

— Ну вот, прилетели, — единственное, что нашелся сказать протрезвевший Зонненберг.

— Где мы? — спросил фон Нечкау стоявшего внизу бельгийского офицера.

— Это город Малин, королевство Бельгия, — ответил офицер и добавил: — прошу следовать за мной, в комендатуру.

(Город Малин вошел в русский язык выражением «малиновый звон», ибо именно производством необычайно красиво звучащих колоколов он был когда-то знаменит. — И.Д.)

Еще сидя в кабине самолета, так сказать на немецкой территории, офицеры начали лихорадочно искать спички, чтобы сжечь пакет. Но, как на грех, никто из них не курил, и спичек не оказалось. Офицеров привели в служебное здание и в ожидании прибытия начальства поместили в отдельную комнату, где, на их счастье, по случаю майских холодов, горела печурка, на которую гостеприимные бельгийские хозяева поставили греть кофе для нежданных гостей.

Едва солдат вышел, всем троим в голову пришла одна и та же мысль: «Вот он, огонь!» Резнер выхватил из портфеля пакет с приказом и картами и быстро сунул его в печурку. Тугой пакет не загорался, лишь едва начали тлеть углы. В это время в комнату вернулся солдат.

— Что вы делаете? — спросил он и, бросившись к печурке, закричал: — Анри, Пьер, сюда! Они что-то тут жгут! — Схватил кочергой дымящийся пакет и выбросил его из пламени.

В комнату вбежали несколько бельгийских солдат. Сопротивляться им было бесполезно. Пакет с важнейшим приказом ставки, с указаниями самого фюрера оказался в руках противника. Офицерская честь обязывала застрелиться. Словно почувствовав это, немолодой бельгийский полковник, вошедший в комнату, приказал: «Сдайте оружие!»

После этого последовал формальный и необычайно вежливый допрос и заверение, что немецкое консульство уже извещено о происшедшем и его представитель прибудет с минуты на минуту.

Консул действительно появился очень быстро, на машине отвез офицеров в Брюссель, откуда на первом же самолете их отправили в Берлин. На аэродроме Темпельгоф их уже ожидали офицеры гестапо, которые доставили виновников в тюрьму Плетцензее. Она была известна тем, что именно там приводились в исполнение смертные приговоры, и офицеры теперь уже окончательно не сомневались в своей участи. Следствие длилось всего несколько часов, и на следующий день состоялся военный суд в присутствии высших штабных офицеров. Судья задал каждому лишь один вопрос:

— Вы признаете себя виновными в том, что по вашей вине в руки противника попал документ высшей степени секретности?

И каждый ответил:

— Да, признаю.

Будь здесь дотошный юрист, он мог бы сказать, что к этому моменту Бельгия еще не являлась противником. Но это была бы пустая отговорка. Каждый знал, что бельгийцы наверняка уже передали захваченные документы союзникам, и сейчас целая орава дотошных английских и французских штабных офицеров по косточкам разбирает немецкий план и готовит ответные удары.

Лихорадочно работал и германский генеральный штаб. Требовалось переделать все параметры приказа о наступлении, по существу готовить совершенно новый приказ с другими датами, направлениями ударов и т.п.

Никаких мотивов для оправдания или смягчения приговора не было. Да и сами виновные просили для себя высшей меры наказания.

Лист бумаги с тремя фамилиями лежал перед Гитлером. Фамилиями офицеров, которые своим проступком, нет, преступлением свели на нет огромную подготовительную работу, проделанную десятками тысяч немцев, может быть сорвали всю летнюю кампанию 1940 года, а может быть и весь исход войны. Какими же идиотами надо быть, чтобы вот так, по пьянке, залететь в тыл врага?!

Гитлер потянулся за ручкой. Адъютант услужливо наклонился, чтобы принять из его рук приговор с грозной резолюцией: «Утвердить!» И вдруг ручка на секунду задержалась над бумагой, и твердой рукой (дрожать руки у Гитлера начали после Сталинграда) фюрер начертал: «Отменить». Расписался и поставил жирную точку.

— Пригласите сейчас ко мне начальника генерального штаба и начальника абвера… — Немного помолчав, добавил: — А также Гиммлера, Риббентропа и Геббельса.

Трудно сказать, как проходило это совещание. Но выводы, к которым оно пришло, представить можно: генеральному штабу активно продолжать работу над новым планом наступления, перенеся его примерно на начало июня; подготовку к действительному наступлению, назначенному на 10 мая, вести всеми силами, только еще более скрытно; военной разведке через свою зарубежную агентуру довести до сведения противника, что немцы сумели очень ловко подбросить ложный план; Риббентропу через дипломатов дружественных и нейтральных стран допустить «утечку» примерно такой же информации. Наиболее тонкая работа предстояла министру информации Геббельсу: требовалось, чтобы народ знал, что преступники примерно наказаны, но вместе с тем чтобы где-то просачивались слухи, что они не расстреляны и благоденствуют на даче самого рейхсфюрера СС. Гиммлер должен держать руку на пульсе всех этих мероприятий.

Гитлер шел на большой риск. Если союзники поверят доставшемуся им плану, то наступление закончится провалом, а операция «Гельб» — полным крахом. Если же союзники поверят тому, что было решено на совещании, то впереди ждут победа, Париж, слава!

Союзники не поверили в то, что среди летчиков и офицеров германского генштаба могут быть такие разгильдяи, которые с подлинным приказом могут залететь на территорию будущего противника. Они решили, что это хорошо составленная дезинформация, что подтверждали донесения агентуры, просачивающиеся из Германии слухи и информация дипломатов.

Они не предприняли никаких мер к отражению предстоящего немецкого наступления, план которого лежал на столе их генштаба.

В результате начавшееся 10 мая наступление немцев привело к полному разгрому войск союзников. Остатки их войск бежали через Дюнкерк в Англию.

Французская армия сложила оружие. 22 июня 1940 года в Компьенском лесу близ Парижа было подписано перемирие.

Гитлер начал готовиться к новой войне.

 

РАЗВЕДКА ОВЛАДЕВАЕТ ОСТРОВОМ

После начала Второй мировой войны Исландия оказалась важнейшим пунктом в Атлантическом океане на путях между американским континентом и Европой. С первых дней войны английская разведка не упускала Исландию из виду. Если бы немцам удалось овладеть на этом острове аэродромами, не говоря уже о портах и якорных стоянках для подводных лодок, которыми они пользовались бы на переходах в Атлантику и обратно, то создалась бы смертельная угроза флоту метрополии и торговым судам.

Весной 1940 года немцы провели блестящую операцию по высадке в Норвегии. Это еще больше взволновало военное руководство Великобритании: оно считало, что следующим объектом явится Исландия. К тому же разведке стало известно, что резервные экипажи немецких подводных лодок жили на острове как добрые гости местного населения.

Было принято решение упредить немцев стремительным рейдом на Рейкьявик силами небольшого отряда, руководимого офицерами военно-морской разведки. Группой поддержки морской пехоты командовал генерал Стэрджес. Крупных сил решено было в Исландию не направлять, чтобы не вызвать дипломатических осложнений. Да в этом и не было особой нужды. Войск Исландия не имела, насчитывалось лишь около сотни полицейских. Английский генеральный консул Френсис Шепперд заверил, что никакого сопротивления оказано не будет.

4 мая 1940 года офицера японского отдела разведывательного управления ВМС Великобритании майора морской пехоты Хэмфри Куилла вызвал к себе заместитель начальника управления капитан 1-го ранга Стефенс.

— Вы, кажется, рыбак, не так ли? — спросил Стефенс. — Любите исландскую сельдь? Хочу поручить вам дело, которое должно прийтись вам по вкусу. Вам надлежит отправиться в Исландию, захватить там немецкого консула и резервные экипажи немецких подводных лодок, а затем организовать охрану побережья. Операция необычна, и поэтому она проводится разведывательным управлением. С вами отправится офицер добровольческого резерва ВМС юрист Пен Слейд, который будет заниматься юридической стороной дела и поможет избежать серьезных нарушений международного права. Позаботьтесь о том, чтобы он был в военной форме.

Три дня ушло у Куилла на подготовку, и 8 мая он вместе с Пеном Слейдом и смешанной группой поддержки морской пехоты на военном судне «Беруина» вышел в море. Среди пассажиров находился человек, назначенный на новый пост посланника в Исландии. Дипломатическая проблема заключалась в том, что Исландия в то время (с 1918 по 1944 год) юридически находилась в унии с Данией, которая в апреле 1940 года была оккупирована фашистской Германией, но формально числилась независимой. Согласно договору об унии, у Дании и Исландии был общий король. Дания осуществляла оборону и ведение иностранных дел. Улаживанием дипломатических вопросов и должны были заняться Пен Слейд и новый посланник.

В 5.00 утра 10 мая 1940 года, по случайному совпадению именно тогда, когда Германия вторглась в Голландию и Бельгию, группа Куилла высадилась в Рейкьявике и была встречена Френсисом Шеппердом. Внезапность едва не была нарушена из-за шума винтов гидросамолета, поднявшегося с «Беруина». Но все обошлось. Действуя скрытно, группа приступила к выполнению задачи.

Сопровождаемый взводом морской пехоты, Куилл подошел к дому немецкого генерального консула Герлаха и постучал в дверь. Герлах, увидев из окна спальни англичан в военной форме и майора морской пехоты перед дверью своего дома, стал что-то кричать по-немецки о дипломатическом иммунитете и международном праве, но в конце концов смирился, заявил, что подчиняется грубой силе, открыл дверь и сдался.

Пока Куилл допрашивал дипломата, солдаты морской пехоты почувствовали запах дыма — на верхнем этаже дома что-то горело. Солдатам удалось потушить пламя. Выяснилось, что не потерявшая самообладания жена консула с помощью детей пыталась сжечь дипломатические шифры и другие документы в ванной комнате. Частично ей это удалось.

Поначалу жители Исландии весьма неохотно сообщали Куиллу сведения о местонахождении резервных экипажей немецких подводных лодок. Немцы хорошо платили исландцам (среди которых было немало лиц немецкого происхождения), установили дружеские отношения с семьями рыбаков, а те в свою очередь строго соблюдали правила гостеприимства. Кроме того, исландцы не верили, что у англичан хватит сил воспрепятствовать захвату острова немцами, если они решатся на это. «Почему вы не помогаете голландцам, вместо того чтобы беспокоить нас?» — спрашивали Куилла местные жители.

Пришлось применить излюбленный колонизаторский метод. Проблему решили деньги, ассигнованные разведывательным управлением ВМС. Подарки в виде шелковых чулок, парфюмерных изделий, шоколадных наборов и других предметов роскоши быстро подействовали на исландцев, и те стали сообщать сведения о местопребывании резервных экипажей. Вскоре все немецкие моряки были выловлены.

Выполнил Куилл и другую задачу. В Исландии была организована служба наблюдения за наиболее опасными участками побережья. Добровольцев из числа местного населения стало больше, когда на остров для смены морских пехотинцев прибыли подразделения английских сухопутных войск. Была создана разветвленная сеть постов наблюдения.

Эпизод с высадкой в Исландии вызвал немалую тревогу в политических кругах Англии. МИД еще раньше выражал недовольство по поводу задуманного плана. Однако тот факт, что одновременно с тайной высадкой Куилла в Рейкьявике немцы открыто вторглись в Голландию, делал любые дипломатические демарши Берлина перед мировым общественным мнением бессмысленными.

Последствия этой, проведенной в любительском стиле, умной, «изящной» и весьма необычной операции, резко отличавшейся от профессиональных безжалостных и кровавых десантных операций, были весьма примечательны.

Когда английский гарнизон на острове сменился американским, Исландия стала топливной базой для кораблей и самолетов, участвовавших в битве за Атлантику, стоянкой для крейсеров и тяжелых крейсеров британского флота и базой, с которой авиация дальнего действия наносила удары по немецким подводным лодкам и рейдерам.

Исландия сыграла значительную роль в обеспечении морских коммуникаций между СССР и его западными союзниками в годы Великой Отечественной войны. Еще в 1943 году СССР установил дипломатические отношения с Исландией, которая в 1944 году расторгла унию с оккупированной Данией и провозгласила себя республикой.

 

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ОПЕРАЦИЯ

После Дюнкерка, когда кампания во Франции закончилась капитуляцией Франции 22 июня 1940 года, единственным противником Германии осталась Англия. Немецкое верховное командование считало, что Англия в скором времени согласится на мир. И это было ошибкой.

Многие задавали себе вопрос: почему Гитлер не добил англичан в Дюнкерке? По мнению одних исследователей, в тот момент нервы Гитлера сдали, и у него не оказалось мужества сделать смелый шаг: атаковать англо-французские силы с Запада. Другие считают, что у немцев в этот момент просто не хватило сил — войска союзников, как сжатая пружина, могли оказать достаточное сопротивление. Большинство же сходится на том, что Гитлер считал французов вымирающей нацией, а англичан — братским народом, родственным германскому.

По мнению Шелленберга, Гитлер полагал, что Великобритания должна в конце концов одуматься и присоединиться к Германии. И хотя он отдал приказ о подготовке к вторжению в Англию, но действовал все же очень нерешительно.

Среди офицеров генштаба существовали значительные расхождения во мнениях по вопросу о дальнейшем ходе войны с Англией. Рассматривалось несколько возможностей: вторжение, воздушная война, взятие Англии «на измор» при помощи комбинированных действий подводного флота и авиации.

Поскольку и подводная, и воздушная война позволяли немцам достичь своей цели только по истечении длительного времени, то летом 1940 года на передний план выступила первая из указанных возможностей разгрома Англии, а именно вторжение. Операция по вторжению была разработана под условным названием «Зеелеве» («Морской лев»).

Мы не будем рассматривать сейчас военные аспекты операции «Морской лев», это увело бы в сторону от темы. Поэтому коснемся лишь деятельности спецслужб (как немецких, так и английских) в период подготовки этой несостоявшейся операции.

Все службы немецкой разведки были привлечены к планированию операции. Перед специалистами СД и абвера была поставлена огромная задача. С помощью аэрофотосъемки были составлены географические карты. Как дополнения к ним использованы вырезки из толстых британских журналов. Закончен первый альбом фотографий примерно двухсот целей. К ним добавляется все, почерпнутое из словарей, энциклопедий, телефонных справочников, различных источников, сообщающих сведения о нравах и обычаях британцев.

В конце июня 1940 года разведка получила задание составить небольшой карманный справочник для войск вторжения с кратким описанием наиболее важных политических, административных и экономических учреждений Англии и характеристиками ее руководящих и общественных деятелей. Справочник также должен был содержать необходимые инструкции на случай захвата зданий МИДа, МВД, военного министерства и различных департаментов секретной службы. Специально подобранной группе сотрудников разведки и ученых приходилось в спешном порядке собирать и систематизировать материалы, полученные из разных источников. Работали днем и ночью. Когда справочник был составлен, его отпечатали тиражом 20000 экземпляров и положили на хранение рядом с кабинетом Шелленберга. В 1943 году эти справочники сгорели во время воздушного налета.

Существует и еще один справочник. Это «Зондерфандунгслисте ГБ», или «черный список» лиц, подлежащих аресту после вторжения нацистов в Великобританию. Этот уникальный по своему характеру документ составлен между 1937 и 1940 годами майором СС Вальтером Кристианом, шефом британского бюро 6-й секции РСХА.

«Черный список» представляет собой документ на 350 страницах, некоторые из них не заполнены, чтобы можно было добавлять от руки «вновь прибывших». Кроме определенных лиц он включает в себя 389 адресов профсоюзных и общественных организаций, культурных и религиозных учреждений.

Сведения немцев иногда довольно туманны, иногда включают уже умерших людей. Иногда же, когда дело касается сотрудников спецслужб, достаточно точны, так как получены от офицеров английской разведки Беста и Стивенса, захваченных во время «операции Венло», или английских агентов, решившихся на предательство.

В основном «черный список» имел следующие данные: фамилию, имя, дату рождения, профессию, адрес субъекта, а также место, где он находился в последний раз; в некоторых случаях добавлена разведсеть сотрудника спецслужбы и источник информации. Последняя страна, которую посещал субъект, — не обязательно Великобритания, что свидетельствует о том факте, что нацисты, потеряв след субъекта, ожидают отыскать его в Англии, которая является основным пунктом «всемирного заговора „Интеллидженс Сервис“, еврейского лобби и Коминтерна против Третьего рейха…»

Будучи далекими от мысли печатать весь список, приведем, для примера, лишь несколько известных фамилий.

2. 98. Бенеш Эдуард. Доктор философии. 28/5/94. Козленек. Экс-президент Чехословацкой республики.

3. 37. Чемберлен Артур Невил. 18/3/69. Политик, экс-премьер-министр…

3. 49. Черчилль Уинстон. Спенсер, премьер-министр.

6. 114. Фрейд Зигмунд. Доктор, еврей. 6/5/56. Фрайбург.

7. 13. Де Голль, бывший французский генерал. Лондон.

8. 16. Холл, сэр Реджинальд, прежний руководитель разведывательной службы Адмиралтейства.

9. 3. Игнатьефф А., осведомитель британской разведки.

10. 2. Жаботинский Владимир. Лондон, диверсант (Сионистский лидер, организатор еврейской организации движения сопротивления «Иргун». Здесь и далее в скобках примечания автора).

11. 78. Фон Клейст, его настоящее имя Франц Ринтелен. 19/8/78, немецкий капитан 3-го ранга (офицер немецких спецслужб во время войны 1914—1918 годов, организовавший серию диверсий в США. Противник нацизма, эмигрировал в Англию, где британцы к тому же отправили его за решетку).

13. 38. Рейли, Сидней Джордж. 24/3/74. Дублин, британский капитан и член английских секретных служб. В последний раз видели в Англии. (Грубая ошибка нацистов, он расстрелян в Москве еще в 1925 году.)

13. 80. Робсон Поль, негритянский певец.

13. 173. Моравец Франтишек. 23/7/95. Часлав, прежде чешский капитан.

13. 195. Мура, настоящая фамилия Будберг, урожденная баронесса Сакревака, член британской секретной службы. (Была любовницей писателей М. Горького, Г. Уэллса, английского разведчика Р.Б. Локкарта.)

19. Сикорский Владислав, в прошлом генерал польской армии (в то время глава польского эмигрантского правительства).

22. 10. Устинов, журналист, прозвище «Миддлтон-Педдлтон», агент британской разведки (отец актера Питера Устинова).

22. 116. Вулф, Вирджиния, писательница.

Вот такой примерно список. Доктор Франц Альфред Закс из СД поставлен во главе одного из отрядов «коммандос», который специально готовился заняться розыском лиц из этого списка после начала вторжения. Для других отрядов «коммандос» тоже найдется дело.

Завоевание Англии, по описанию капитана СС Отто Бегуса, сделанного им в 1945 году после поражения Германии, должно было начаться следующим образом.

В день "Д" сотня человек, предводительствуемая двадцатью тремя офицерами, бросится на Букингемский дворец. Они разбросают заслоны из гвардейцев в медвежьих шапках и дежурных полицейских перед дворцом и захватят в заложники короля и королеву Англии. Цель этой операции «коммандос» — заставить британцев немедленно прекратить всякое сопротивление.

В это время будут произведены аресты лиц из «черного списка», а в Северной Ирландии, Шотландии и стране кельтов Уэльсе начнется партизанская война, тогда как в остальной части Соединенного Королевства люди «пятой колонны» будут выводить из строя нефтепроводы, аэродромы, газо— и нефтехранилища.

Полная дезорганизация, хаос, конец Англии. После всеразрушающей бомбардировки германской авиации (люфтваффе) в Англию ворвется вермахт, беспрепятственно продвигаясь вперед. Успех будет ждать Гитлера там, где Наполеона ждала неудача. В Лондоне утвердится немецкое военное правительство. Вскоре под сенью свастики откроются концлагеря в Суссексе или Йоркшире.

Такой сценарий катастрофы, ожидавшей Англию, не только существовал в умах нацистов в качестве «светлой мечты», но и реально готовился немецкими спецслужбами. Вопрос о существовании и главенстве монархии всегда был очень важным для англичан. Если король и королева будут захвачены, то их кто-то должен заменить. Не немецкий же гаулейтер! Гитлеровцы продумали и этот вопрос. В течение ряда лет они вели игру с герцогом Виндзорским, бывшим королем Англии Эдуардом VIII. В свое время, еще будучи наследником престола Дэвидом, принцем Уэльским, он имел неосторожность влюбиться в Уоллис Симпсон, дважды разведенную американку. Как Дэвид, так и Уоллис были германофилами, восхищались порядком, установленным Гитлером, встречались с ним, отдыхали в его имении. Есть все основания считать, что германская разведка если и не завербовала Уоллис Симпсон, то поддерживала с этой женщиной, имевшей огромное влияние на принца, тесные контакты.

Гитлер безошибочно определил ту роль, которую Уоллис играла при Дэвиде. Германские службы не выпускали ее из виду, и она оправдывала их надежды. Именно по ее подсказке в июне 1935 года принц Уэльский выступил с обращением к ветеранам организации «Британский легион» с призывом посетить Германию и обменяться рукопожатиями с теми, с кем еще двадцать лет назад обменивались выстрелами. По инициативе Уоллис, Дэвид, уже став королем Эдуардом VIII, приветствовал вторжение немцев в Рейнскую область.

Любовь Дэвида к миссис Симпсон была столь велика, что, став королем, он, вопреки возражениям королевской семьи, парламента, доминионов, английской общественности, англиканской церкви, решил жениться на ней. 11 декабря 1936 года, процарствовав 325 дней 13 часов 57 минут, король Эдуард VIII отрекся от престола. Началась частная жизнь герцога Виндзорского и госпожи Симпсон, с которой он вступил в законный брак.

Вот теперь, жарким летом 1940 года, немцы и рассчитывали на то, что в случае успешного вторжения в Англию они посадят на престол своего «карманного короля».

А в это время герцог Виндзорский с супругой, бежав из оккупированной Франции, где они жили, оказались в Мадриде, а затем обосновались в Лиссабоне.

По заданию Гитлера, переданному Риббентропом, в Лиссабон выехал начальник разведки Вальтер Шелленберг с целью установить связь с герцогом, заставить его принять материальную помощь и переехать на жительство в Швейцарию. Если же он будет сопротивляться, то "применить силу против британской охранной службы, а против герцога только в том случае, если его колебания окажутся вызванными страхом, — сказал Риббентроп. — Применение силы поможет ему преодолеть страх, и как только он выйдет из-под надзора британской разведки, он будет благодарен нам».

Шелленберг выехал в Лиссабон, но и английская разведка не дремала. Она предприняла необходимые меры. 4 июля 1940 года Черчилль прислал герцогу телеграмму, что тот назначается губернатором и главнокомандующим на Багамские острова. Герцог принял это назначение. Ни его прогерманские настроения, ни советы Уоллис не смогли преодолеть британского патриотизма и понятия о чести солдата, коим он себя считал.

Миссия Шелленберга провалилась, и он вернулся в Берлин.

Еще одну ставку немецкие спецслужбы делали на движение националистов в английских колониях и на самих Британских островах. На Ближнем Востоке, в Палестине, они действовали с 1933 года, когда с Еврейским агентством был заключен пакт Хаавата, по которому в этот район осуществлялась миграция евреев из Третьего рейха. Тем самым евреев сталкивали с арабами и с англичанами. В Палестине действовала подпольная еврейская антианглийская армия. Арабы искали союзников и нашли их в лице немцев. Восстанием арабов в Ираке против англичан в 1941 году дирижировал немецкий посол в Багдаде. Таков клубок противоречий, отвлекающий англичан.

Но это — периферия. Основных союзников немцы ищут в непосредственной близости от Лондона.

В Ирландии, разделенной войной за независимость на самостоятельный Юг и Север, оставшийся под управлением англичан, Ирландская республиканская армия (ИРА) не отказывается от борьбы за объединение страны. Германия пытается извлечь из этого выгоду и обновляет секретный альянс с ирландским движением националистов, существовавшим еще с 1916 года. В 1939 году контакт с ирландскими националистами был восстановлен. Однако, хотя ИРА и разжигает пламя войны на английской почве, она не желает действовать по указке нацистов и быть орудием в их руках. К странам «Оси» (Германии, Италии) ирландцы испытывают неприязнь: ведь в годы гражданской войны в Испании большинство членов ИРА сражалось в рядах Интернациональных бригад против фашистов. Наконец, в Уэльсе служба Канариса пытается создать разведсеть под управлением Джесси Оуэнса. Но он оказывается английским агентом, и вся затея проваливается. Таким образом, ставка на националистов тоже бита.

Остается надежда на «немецких кротов, окопавшихся в английской деревне», — нацистских агентов, находящихся на острове. Но и эта надежда не оправдывается: английская контрразведка заблаговременно выловила почти всю немецкую агентуру.

В ночь с 3 на 4 сентября 1939 года начинается грандиозная облава на подозреваемых. Она продолжается несколько дней, и в ней участвуют более 2000 сотрудников МИ-5, «Спешиал Бранч» и полиции. Они отловили и отправили за решетку 800 немецких агентов и установили наблюдение за 6000 лиц. Первыми казненными немецкими шпионами были Иосиф Вальдберг и Карл Мейер. Их казнили в Пентонвильской тюрьме 10 декабря 1940 года.

Англичане установили строгий контроль за беженцами из Европы, в том числе и за участниками Сопротивления или лицами, выдающими себя за таковых. Их направляют в так называемую «Патриотическую школу», своего рода фильтрационный лагерь, где с помощью различных хитроумных методов и внутренней агентуры выявляют немецких шпионов. За пять лет войны МИ-5 перевербует 40 немецких агентов, сброшенных на парашютах.

Помимо контрразведывательной работы английские спецслужбы готовят партизанскую войну в случае вторжения немецких захватчиков.

Организуется разведывательно-диверсионная школа. Ее выпускников готовят для заброски в немецкий тыл, но при необходимости они могут быть использованы и в Англии. Заместитель начальника школы — Гай Берджес, советский агент, один из членов знаменитой кембриджской «пятерки».

Создается группа, занимающаяся изучением техники ведения партизанской войны. Публикуются брошюры «Искусство партизанской войны», «Справочник лидера партизан», «Как использовать мощные взрывчатые вещества». В начале 1941 года выходит справочник по ведению партизанской войны в городских условиях: «Мы будем сражаться на улицах».

Офицеры разведки комплектуют зародыши будущих групп Сопротивления. Устанавливаются контакты с ветеранами Первой мировой войны, берутся на заметку люди, хорошо знакомые с местными условиями: члены охотничьих клубов и браконьеры, сторожа охотничьих угодий и пастухи, руководители бойскаутских групп. Создаются тайники для хранения оружия, радиопередатчиков, опорные пункты для конных партизан. Именно в эти дни проводится совещание по вопросу о слиянии различных организаций, использующих нетрадиционные способы ведения войны, и, по инициативе У. Черчилля, создается УСО — Управление специальных операций, которое внесет свой вклад в дело победы союзников по антигитлеровской коалиции.

А что же немцы? Они продолжали подготовку операции «Морской лев». Участок, выбранный для десанта, сначала был довольно широким, а затем «с учетом некоторых оперативных соображений и разведывательных данных» постепенно определилась более узкая полоса, расположенная между Дувром и Брайтоном.

Постепенно интерес Гитлера к плану «Морской лев» начал таять. Немецкий генерал-лейтенант Б. Циммерман пишет: «Верховное командование немцев стало понимать, что планируемое вторжение может окончиться катастрофой, и поэтому в октябре 1940 года секретным приказом отменило эту операцию. Чтобы скрыть от противника свои намерения, доводить этот приказ до сведения войск пока не разрешалось, поэтому занятия по десантированию и погрузке войск продолжались как ни в чем не бывало… Было решено начать против Англии воздушную войну».

Но мы-то знаем, почему в действительности начал таять интерес Гитлера к плану «Морской лев». Уже другой план рождался в его голове — «План Барбаросса». Вот два маленьких сообщения, затерявшиеся среди тысяч других писем, телеграмм, докладных записок.

"Из сводки 5-х управления РККА о положении в Германии. 21 июня 1940 г.

…19 июня через Берлин в восточном направлении прошли два эшелона с пехотой и артиллерией".

"Из докладной записки заместителя наркома внутренних дел СССР в НКВД СССР о сосредоточении немецких войск вблизи советской границы. 14 июля 1940 г.

По данным Белорусского пограничного округа, с 1 по 7 июля сего года в Варшаву и ее окрестности прибыло семь (!) дивизий немецких войск…

…За последнее время отмечены вновь прибывшие части германской армии (на бывшей польской территории):

в г. Кросно — пять пехотных полков,

в г. Ярослав — 39-й пехотный и 116-й артиллерийский полки,

в г. Жешув — 129-й пехотный, зенитный и артиллерийский полк…

…7 июня 1940 г. в г. Ярослав прибыло три эшелона немецких войск с 70 танками. Отмечено прибытие танковой части в г. Люблин (100 километров юго-западнее Брест-Литовска).

11 июня 1940 г. в г. Ланцут расположился штаб в составе трех генералов и 30 офицеров".

Обратите внимание на даты: 7 июня, 11 июня, 19 июня — самый разгар боев во Франции, а далее первые числа июля 1940 года — подготовка операции «Морской лев». Какой там «Морской лев», если немецкие войска уже перебрасываются к советской границе!

И наконец, еще одна гитлеровская фальшивка. Уже когда план «Барбаросса» полным ходом готовился к реализации, Главное командование немецких сухопутных сил в конце апреля 1941 года отдало новый приказ, согласно которому немецкие войска на Западе снова должны были начать подготовку к вторжению в Южную Англию. Эта операция носила условное обозначение «Хайфиш» («акула»), и офицеры штабов расположенных на Западе армий начали всерьез заниматься разработкой этого плана.

В начале июня 1941 года в ставку главного командования немецкими войсками Запада прибыл офицер-порученец начальника генштаба сухопутных сил и сообщил собравшимся офицерам, что все проделанные подготовительные работы явились просто мероприятием, необходимым для введения противника в заблуждение, и что теперь их можно прекратить.

«Таким образом, — пишет генерал-лейтенант Б. Циммерман, — все эти приготовления проводились только в целях маскировки готовящейся Восточной кампании, которая в ту пору являлась для Верховного командования уже решенным делом».

Может быть, и «Морской лев» был такой же маскировочной ложью?

Но вот еще одна версия в качестве курьеза. В 1805 году, собрав огромное войско, сосредоточенное во втором Булонском лагере, и крупные военно-морские соединения, Наполеон собирался высадиться в Англии. Тогда большая группа англичан, взявшись за руки, организовала на мелководье Северного моря огромный круг, моля высшие силы спасти Англию от вторжения. И это помогло! Наполеон отказался от своей затеи. То же сделали английские патриоты летом 1940 года и, как считали участники акции, и на этот раз Англия была спасена!

 

РОКОВЫЕ ТЕЛЕГРАММЫ

В подражание гитлеровской акции в Чехословакии, Муссолини 7 апреля 1939 года осуществил аннексию Албании. Но это не удовлетворило непомерного честолюбия итальянского дуче. Не охладил его стремления к военной славе и удар в спину рушившейся Франции, нанесенный им 10 июня 1940 года. Итальянские войска тогда с трудом преодолели отроги Альпийских гор, вяло обороняемые французскими горными стрелками. Требовалось доказать военную мощь Италии.

Поэтому, даже не поставив в известность своего партнера по «Оси», Муссолини 28 октября 1940 года отдал приказ своим войскам сосредоточиться в Южной Албании и начать наступление на Грецию. Он надеялся на дешевый военный успех и рассчитывал таким образом укрепить пошатнувшееся влияние Италии в Юго-Восточной Европе. Но, начиная наступление, он не учел ни способности греческого народа к сопротивлению, ни силу его армии.

К концу года военная обстановка в Греции стала такой опасной для итальянцев, что казалось — избежать потери Албании можно лишь в том случае, если Германия окажет своему союзнику непосредственную помощь. К тому же почти все итальянское войско было повернуто фронтом в сторону Греции, тылы со стороны Югославии не были прикрыты и тем самым, по образному выражению Черчилля, «были обращены к Югославии своим голым задом». В этих условиях и итальянцы вместе с немцами, и их противники понимали, что если Югославия нанесет мощный удар по итальянцам, то сможет добиться крупной победы, обеспечить свой тыл и успеть получить снабжение для обороны от нападения Германии.

Весной 1941 года Гитлер начал обдумывать возможность использования немецких войск на Балканах в тесном взаимодействии с итальянскими войсками. Однако после проведения рекогносцировки на месте по причинам, связанным, в частности, со снабжением войск, от плана совместных операций немцы отказались. Итальянцы остались один на один со своим потенциальным противником. Отношения Италии с Югославией были напряженными с момента образования этой страны после Первой мировой войны. Их осложняли спор из-за Триеста и другие проблемы. Армия Югославии по тем временам считалась неплохой и вполне могла представлять угрозу для своего соседа.

У итальянцев существовал один козырь — Служба военной информации (СВИ). Разведывательная и контрразведывательная служба итальянской армии имела в своем составе крупный и успешно работающий 5-й отдел, во главе которого стоял генерал Гамба, известный лингвист и исследователь в области криптографии. Отдел занимался чтением дипломатической и военной переписки иностранных государств.

Специалисты 5-го отдела вскрыли военные шифры Югославии. Перехват радиопереговоров югославской армии в апреле 1941 года известил итальянское командование о воинственных намерениях югославов. 12 апреля стало известно, что две югославские дивизии начали продвижение в сторону оккупированной итальянцами Албании, того самого «голого зада», о котором говорил Черчилль.

Итальянский генштаб метался в поисках решений. Развернуть войска с южного фланга, сконцентрированные против Греции, не представлялось возможным. Греки тотчас же воспользовались бы этим и сбросили бы итальянцев в море. Для переброски войск из внутренних районов Италии требовалось слишком много времени.

Положение казалось безвыходным. Единственная надежда была на немцев, которые к этому времени уже начали военные действия против Югославии, и перед своим итальянским союзником поставили задачу: продержаться в Албании до подхода немецких войск. Но именно этого в данной ситуации итальянцы обещать не могли.

Помощь пришла со стороны криптоаналитиков СВИ. Это была идея генерала Гамба. По его предложению были составлены две телеграммы за подписью главы югославского правительства генерала Симовича. Они были адресованы командирам дивизий, и в них предписывалось немедленно прекратить наступление и начать отступать. Обе телеграммы были зашифрованы с использованием югославской армейской шифровальной системы и с соблюдением всех правил радиообмена. Учитывались и длина волны и время радиопередачи.

Шифротелеграммы отправили адресатам. Один из командиров дивизий не высказал никакого удивления и приступил к выполнению полученного приказа. У другого возникли какие-то сомнения, и он запросил подтверждения приказа. Но, не дождавшись подтверждения, тоже повернул дивизию вспять.

На следующий день югославский генштаб сообщил, что не давал приказа об отступлении. Но было уже поздно. Немцы стремительно наступали в направлении Греции и Албании. Начался распад и разложение югославской армии. Боснийцы, хорваты, македонцы в массовом порядке дезертировали. Разорванные на части, растоптанные, отброшенные в сторону и оставленные без командования, 30 югославских дивизий сложили оружие, так им и не воспользовавшись.

17 апреля сражения закончились безоговорочной капитуляцией всех югославских вооруженных сил. Следуя по пятам за победителями, через Далмацию в Черногорию устремились и итальянские войска.

 

РАЗВЕДКА И «ПЛАН БАРБАРОССА»

Мысль о завоевании жизненного пространства на Востоке и вследствие этого необходимости войны с Россией никогда не оставляла Гитлера. В своем «основополагающем» труде «Майн кампф» он писал: «Если мы сегодня говорим о новых землях и территориях в Европе, мы обращаем свой взор в первую очередь к России». Его рывок в Польшу и покорение этой страны не в малой степени объясняются желанием создания плацдарма, предполья для будущей войны с Советским Союзом. То, что ему пришлось затем повернуть на Запад, было «досадной необходимостью», помехой в его будущей Главной войне.

Но сразу же после Дюнкерка, когда весь мир со страхом ожидал реализации операции «Морской лев», высадки германских войск в Англии, Гитлер потерял к ней интерес. Даже во время Дюнкерка, когда фюрер имел полную возможность уничтожить удирающие в панике английские войска, он не стал этого делать и остановил свои наступающие дивизии: он не хотел злить и уничтожать тех, кто в недалеком будущем если и не станет его союзником, то, во всяком случае, будет спокойно взирать на то, как он разделается с варварской жидовско-большевистской Россией.

22 июня 1940 года Франция капитулировала, а через 6 дней, 28 июня, Гитлер заявил Кейтелю:

— Война против России после победы над Францией будет для нашего вермахта вроде детской игры в «куличики».

Мало кто знает, что тогда родился первый план нападения на Россию, наименованный «План Фриц». Его автором был генерал Эрих Маркс. Составлял он его, исходя из опыта польской кампании, и полагал, что победоносная война должна завершиться взятием Москвы. Гитлер, ознакомившись с этим планом, отверг его как нерешительный и приказал подготовить новый план, исходя из теории и опыта блицкрига, войны быстрой и решительной, — он понимал, что иначе экономика рейха не выдержит и развалится.

Общее руководство подготовкой нового плана, уже получившего название «План „Барбаросса“» и номер 33408/40 в секретном делопроизводстве, взял на себя начальник генерального штаба генерал Гальдер. Непосредственным разработчиком стал генерал Паулюс, тот самый, который два с половиной года спустя, подняв руки и отбросив в сторону свой пистолет, выйдет из подвала навстречу нашим солдатам в Сталинграде. В инструкции Гальдера Паулюсу говорилось, что «Барбароссу» следует привязать к условиям русской местности; учесть все исходящие точки главных ударов; ресурсы немцев и ресурсы противника; форсирование рек и болот; резервы горючего и технических масел с учетом того, что будет взято у Венгрии и Румынии; количество необходимого каучука до того, как его придется заменять синтетикой; состояние путей сообщения; все, связанное с количеством русских дивизий, их дислокацией и вооружением, и т.д. и т.п. Естественно, что план должен был составляться со всей свойственной немцам тщательностью и основываться на реальных данных, которые имеются в открытых изданиях: газетах, справочниках, картах, атласах и т.д., но главным образом добываются с помощью политической и военной разведок.

Гитлеровская разведка всегда вела работу против Советского Союза. Конечно, в 1937 и в последующие годы массовых репрессий наряду с десятками тысяч невинных людей «замели» и немалое количество немецкой агентуры. Это намного ослабило позиции немцев. Но сразу же после польской войны абвер перешел в наступление.

Одной из малозамеченных историками операций абвера стал разрешенный советским руководством допуск в СССР по просьбе Гитлера тех немцев, которые «желали бы разыскать могилы родственников», погибших в войне 1914—1918 годов. Эти матерые шпионы обошли, объехали, оползали буквально всю территорию, которая станет полем сражений другой войны, 1941—1945 годов, и не случайно мы, фронтовые офицеры, предпочитали иметь немецкие, а не наши, советские, карты местности — они были более точными и современными, а мы только удивлялись: как же это немцы могли их изготовить?

Конечно, не только легальные и нелегальные немецкие шпионы составляли эти карты. Десятки и сотни немецких самолетов-нарушителей летали над нашей территорией и фотографировали ее. Только за май и 10 дней июня 1941 года границу СССР нарушил 91 германский самолет.

С 10 по 19 июня зафиксировано 86 случаев нарушения границы СССР иностранными самолетами (Германия — 63, Финляндия — 9, Венгрия — 2, Румыния — 12 случаев). 20—21 июня имели место 55 случаев нарушения границы.

Вот как характеризует разведывательную программу немецкой авиации тогдашний пресс-шеф в ведомстве Риббентропа доктор Пауль Шмидт: "Наталкиваясь на почти непреодолимые преграды, сооружаемые русскими против «обыкновенных» видов шпионажа, немецкое командование смогло использовать одно средство, которое 20 лет спустя, в наши дни, использовали американцы. Я имею в виду секретную авиаразведку с больших высот. Метод, при помощи которого американцы старались шпионить против Советского Союза высотными самолетами У-2, не был американским изобретением. До американцев этот метод с успехом применял Гитлер. До сих пор об этом было мало известно, потому что соответствующие данные находятся в американских секретных архивах. Можно даже полагать, что именно изучение этих архивов привело к посылке самолета У-2.

В октябре 1940 года тогдашний подполковник Ровель получил абсолютно секретный личный приказ Гитлера: «Сформировать разведывательные соединения, которые смогут с больших высот фотографировать западную часть России. Высота должна быть настолько большой, чтобы русские ничего не заметили. Окончание съемок — к 15 июня 1941 года».

Различные авиационные фирмы спешно занялись подготовкой специальных самолетов. Самолеты были оборудованы герметическими кабинами, специальными моторами, специальными фотографическими устройствами.

Поздней зимой начались секретные полеты эскадрильи Ровеля. Первый отряд летал с озер Восточной Пруссии и разведывал белорусский район. Это были машины «Хенкель-111» со специальными моторами. Второй отряд вел съемки с базы Инстербург и действовал над прибалтийскими государствами (вплоть до озера Ильмень). На этом направлении летали самолеты До-215 и Б-2. Севернее Черноморского побережья летал третий отряд, базировавшийся в Бухаресте…"

После раздела Польши в 1939 году между землями, отошедшими к Украине и Белоруссии, и генерал-губернаторством, как немцы стали называть оккупированную ими часть Польши, пролегла демаркационная линия, то есть фактически граница между СССР и Германией.

Это в значительной степени облегчило работу и абверу, и СД (политической разведке). К этому времени германские разведывательные органы приобрели опыт работы в условиях военного времени, создали кадры профессиональных разведчиков. К тому же у германских спецслужб оказался еще один плюс: они захватили архивы польской разведки, обширную картотеку польской агентурной сети как на территории Польши, так и за рубежом. Таким образом, под их контролем оказалась польская агентура в западных областях Белоруссии и Украины, в том числе среди националистов.

Какое-то время граница носила «прозрачный» характер, тем более когда началось воссоединение семей и переселение украинцев и белорусов из Польши, а поляков — в генерал-губернаторство. Это дало возможность германским спецслужбам разыскать бывших польских агентов и переориентировать их на связь с абвером и СД.

Вот что вспоминал бывший ближайший сотрудник Канариса генерал Ганс Пикенброк:

"Россия является самой трудной страной для действия разведывательной службы. Причины этого лежат, в первую очередь, в сильной изоляции страны, возникшей в результате сложной процедуры выезда и въезда. В стране всегда мало иностранцев, а в Европе мало советских граждан. Иностранцы прибывающие в Россию, всегда бросаются в глаза, сильно контролируются и не могут незаметно ездить по стране. Русские, живущие за границей, — это, преимущественно, эмигранты, которые ничего не знают о новой России и не имеют с ней связей. Прочие советские граждане, находящиеся в Европе, представляют собой проверенных, надежных людей, работать с которыми не имеет смысла. Деньги не являются притягательным средством для русских. Все знатоки России считают русскую контрразведку очень хорошей и разветвленной. В ее работе активно принимает участие население. Все эти обстоятельства очень затрудняли разведывательную деятельность против России, к чему добавилось еще и то обстоятельство, что до 1939 года Германия не имела общей границы с Россией.

В мирное время против России в Германии работали разведывательные пункты в Кенигсберге, Бреслау, Вене, Штеттине, Гамбурге и Берлине. Агентурная сеть состояла, в первую очередь, из поляков, латышей и литовцев, которые жили вблизи русской границы и могли ее переходить, имея на русской стороне знакомых и родственников, которых они опрашивали. Кроме того, мы получали сведения из Финляндии и Эстонии, которые специально засылали агентов, чтобы получить интересующие нас сведения.

Далее, мы устанавливали предварительные контакты со всеми немцами — рабочими, техниками и инженерами, которые ездили в Россию, чтобы при их помощи выяснить определенные вопросы. Большинство из них не хотели иметь дело с разведкой, так как боялись контроля с русской стороны. После возвращения они сообщали нам сведения, касающиеся преимущественно деятельности промышленных предприятий, на которых они работали. Тем не менее опросы немцев, которые работали в России или ездили туда на короткий срок, давали довольно подробные сведения о состоянии русской военной экономики.

При присоединении прибалтийских государств к Советскому Союзу там было оставлено большое количество агентов. Они давали нам данные о воинских частях, находящихся в этих странах, и работали до оккупации этих стран Германией. Хорошую службу сослужила нам также разведывательная эскадрилья Ровеля.

После окончания похода против Польши возникла общая граница между Россией и Германией. В результате войны многие поляки из восточных районов оказались в западных и наоборот. Возникло сильное движение через демаркационную линию. Это давало новый стимул для разведывательной деятельности против России. В качестве агентов мы чаще всего использовали неимущих поляков, которых вербовали, обещая им продовольствие, одежду, скот, выпивку. Результаты не были исчерпывающими, однако в значительной мере они были лучше, чем раньше. Мы потеряли много агентов — примерно 50% их состава. При этом мы не знали, были ли это действительно потери или просто агенты добровольно оставались на другой стороне.

Начиная с февраля 1941 года, в разведывательную деятельность включились разведорганы штабов армий, передислоцированных с Запада в Польшу. Они — особенно в апреле, мае и июне — перешли к проведению тактической разведки".

На Нюрнбергском процессе Пикенброк дал следующие показания по поводу заданий, которые он получал в связи с предстоящей операцией:

"Для выполнения этих заданий мною было направлено значительное количество агентов в районы демаркационной линии между советскими и германскими войсками. В разведывательных целях мы также использовали часть германских подданных, ездивших по различным вопросам в СССР, а также опрашивали лиц, ранее бывавших в СССР.

Наряду с этим всем периферийным отделам разведки, которые вели работу против России, было дано задание: усилить засылку агентов в СССР. Такое же задание — усиление агентурной работы против СССР — было дано всем разведывательным органам, которые имелись в армиях и армейских группировках. Для более успешного руководства всеми этими органами абвера в мае 1941 года был создан специальный разведывательный штаб, носивший условное название «Валли-1». Этот штаб дислоцировался близ Варшавы, в местечке Суливек.

Руководителем «Валли-1» был назначен наш лучший специалист по работе против России майор Браун. Позднее, когда по нашему примеру 2-й и 3-й отделы абвера также создали штабы «Валли-2» и «Валли-3», этот орган в целом именовался штаб «Валли» и руководил всей разведывательной, контрразведывательной и диверсионной работой против СССР. Во главе штаба «Валли» стоял подполковник Шмальцшлегер".

В период подготовки плана «Барбаросса» перед абвером была поставлена задача срочно освежить имеющиеся данные о численности и ходе вооружения частей Красной армии, их дислокации, о мероприятиях командования по развертыванию войск на случай военной угрозы, о местонахождении штабов. Особое внимание было обращено на Белоруссию, ибо именно она рассматривалась командованием вермахта как будущий главный театр военных действий, где удастся ликвидировать основные силы советских войск.

Абвер довольно успешно справлялся со своей задачей. По существу, Германия располагала необходимой информацией о положении в БОВО (Белорусский особый военный округ) и КОВО (Киевский особый военный округ) для того, чтобы Паулюс мог закладывать необходимые параметры в план «Барбаросса».

За первые месяцы 1941 года, предшествовавшие нападению на СССР, абверу удалось собрать много сведений о составе советских войск в зоне предстоящих военных действий и в ближайшем тылу.

Для этой цели через границу было заброшено множество разведывательных групп и отрядов. Всего в 1941 году, по сравнению с 1939 годом, объем заброски увеличился в 14 раз. Вот некоторые цифры (из справки Главного управления погранвойск от 17 июня): «За первое полугодие 1941 года (с 1 января по 10 июня) задержано 2080 нарушителей границы со стороны Германии, разоблачено 339 агентов разведорганов противника, из них агентов немецкой разведки 219, румынской 92, венгерской 28… Был ряд случаев задержания заброшенных агентов германских разведорганов, снабженных портативными приемно-передающими радиостанциями, оружием и гранатами… в связи с оказанием вооруженного сопротивления убито 36 и ранено 25 нарушителей границы…» А сколько не было задержано?

И абвер, и СД через свои агентурные каналы изучали возможность получения согласия Финляндии и Турции стать союзниками Германии. Чтобы привлечь эти страны на свою сторону, Гитлер заранее, не ожидая не только окончания, но и начала войны, готов был уступить им некоторые территории СССР, которые будут завоеваны вермахтом. Маршал Маннергейм поддался на посулы эмиссаров Гитлера и дал согласие на участие Финляндии в войне против Советского Союза, что и было учтено при окончательной доработке плана «Барбаросса».

Генеральный штаб требовал все больше точной и достоверной информации о количественных и качественных показателях, характеризующих Красную армию: о ее группировке на западных границах; типах и размещении укреплений; состоянии транспортной системы; капиталовложениях в оборонные отрасли; новейших достижениях в области военной техники. Тем не менее ведомство генерала Канариса и Отдел иностранных армий Востока, который возглавлял полковник Кинцель, несмотря на все их усилия, не смогли ответить на все вопросы генштаба. Достаточным примером тому служит неожиданное для немцев появление на полях сражений танка Т-34 и знаменитой «Катюши».

Одна из задач, поставленная оперативным штабом перед управлением военной разведки и контрразведки Германии, состояла в создании условий для сохранения в глубокой тайне передислокации войск и целей этой передислокации. Эти условия были сформулированы в документе, составленном еще в сентябре 1940 года, практически вскоре после начала работы над планом «Барбаросса», а затем детализированы в «Указаниях штаба оперативного руководства Верховного Главнокомандования вооруженных сил Германии о мероприятиях по дезинформированию советского военного командования в связи с подготовкой к нападению на СССР» от 15 февраля 1941 года.

Этот документ заслуживает того, чтобы выдержки из него привести целиком.

"А.

1. Цель маскировки — скрыть от противника подготовку к операции «Барбаросса». Эта главная цель и определяет все меры, направленные на введение противника в заблуждение.

Чтобы выполнить поставленную задачу, необходимо на первом этапе, то есть приблизительно до середины апреля, сохранять ту неопределенность информации о наших намерениях, которая существует в настоящее время. На последующем, втором, этапе когда скрыть подготовку к операции «Барбаросса» уже не удастся, нужно будет объяснять соответствующие действия как дезинформационные, направленные на отвлечение внимания от подготовки вторжения в Англию.

2. Во всей информационной и прочей деятельности, связанной с введением противника в заблуждение, руководствоваться следующими указаниями.

а) На первом этапе:

усилить уже и ныне повсеместно сложившееся впечатление о предстоящем вторжении в Англию. Использовать для этой цели данные о новых средствах нападения и транспортных средствах;

преувеличивать значение второстепенных операций «Марита» (план операции против Греции) и «Зонненблюме» («Подсолнечник» — план переброски немецких войск в Северную Африку), действие 10-го авиационного корпуса, а также завышать данные о количестве привлекаемых для их проведения сил;

сосредоточение сил для операции «Барбаросса» объяснять как перемещения войск, связанные с взаимной заменой гарнизонов запада, центра Германии и востока, как подтягивание тыловых эшелонов для проведения операции «Марита» и, наконец, как оборонительные меры по прикрытию тыла от возможного нападения со стороны России.

б) На втором этапе:

распространять мнение о сосредоточении войск для операции «Барбаросса» как о крупнейшем в истории войн отвлекающем маневре, который якобы служит для маскировки последних приготовлений для вторжения в Англию;

пояснять, что этот маневр возможен по следующей причине: благодаря мощнейшему действию новых боевых средств достаточно будет для первого удара сравнительно малых сил; к тому же перебросить в Англию крупные силы все равно невозможно ввиду превосходства на море английского флота. Отсюда делать вывод, что главные силы немецких войск могут быть на первом этапе использованы для отвлекающего маневра, а сосредоточение их против Англии начнется только в момент нанесения первого удара.

Б. Порядок осуществления дезинформации.

1. Информационная служба (организуется начальником управления военной разведки и контрразведки). Принцип: экономное использование версии об общей тенденции нашей политики и только по тем каналам и теми способами, которые будут указаны начальником управления военной разведки и контрразведки.

Последний организует также передачу нашим атташе в нейтральных странах и атташе нейтральных стран в Берлине дезинформационных сведений. Эти сведения должны носить отрывочный характер, но отвечать одной общей тенденции".

Дополнительные указания были даны 12 мая 1941 года.

"1. Вторая фаза дезинформации противника начинается одновременно с введением максимально уплотненного графика движения эшелонов 22 мая. В этот момент усилия военных штабов и прочих участвующих в дезинформации органов должны быть в повышенной мере направлены на то, чтобы представить сосредоточение сил в операции «Барбаросса» как широко задуманный маневр с целью ввести в заблуждение западного противника. По этой же причине необходимо особенно энергично продолжать подготовку к нападению на Англию. Принцип таков: чем ближе день начала операции, тем грубее могут быть средства, используемые для маскировки наших намерений (сюда входит и работа службы информации).

2. Все наши усилия окажутся напрасными, если немецкие войска определенно узнают о предстоящем нападении и распространят эти сведения по стране. Поэтому среди расположенных на востоке соединений должен циркулировать слух о тыловом прикрытии против России и «отвлекающем сосредоточении сил на востоке», а войска, расположенные на Ла-Манше, должны верить в действительную подготовку к вторжению в Англию".

Наряду с военной разведкой Германии в этот период активно участвовала и политическая. Ее глава Вальтер Шелленберг писал в своих воспоминаниях:

"Час большого генерального наступления ощутимо становился все ближе. Много усилий потребовала маскировка нашего выступления против России. Предстояло обезопасить от шпионов особо угрожаемые места — сортировочные станции и переходы через границу.

Кроме того, необходимо было перекрыть информационные каналы противника; мы пользовались ими только для того, чтобы передавать дезинформирующие сведения, например о переброске войск и грузов на запад для подготовки возобновляемой операции «Морской лев». Насколько Советы верили в эту дезинформацию, можно судить по тому, что еще 21 июня русские пехотные батальоны, стоявшие в брест-литовской цитадели, занимались строевой подготовкой под музыку".

Операция «Морской лев», предусматривавшая высадку немецких войск в Англии, широко использовалась для обмана общественного мнения не только СССР и других государств, но и населения самой Германии. В период действия пакта от 23 августа 1939 года и разработки плана «Барбаросса» немецкое население в своей массе верило в то, что военные действия будут продолжаться против Англии, и для многих немцев 22 июня 1941 года явилось такой же неожиданностью, как и для советских людей.

В самой Германии и на захваченных ею территориях были предприняты беспрецедентные меры конспирации. Под контроль контрразведки были взяты все, кто мог подозреваться в действиях, угрожающих военным приготовлениям. Передвижение между рейхом и оккупированными территориями было ограничено, введена система разрешений на въезд и выезд. Из пограничной полосы были удалены все жители, подозревавшиеся в симпатиях к СССР; все виды связи со странами, объявленными враждебными Германии, были категорически воспрещены.

Однако когда уже стало ясно, что скрывать факт готовящегося наступления невозможно, в ход вступило ведомство Геббельса и агентура разведки, причастная к проведению активных мероприятий. То и дело стали происходить «утечки» информации, и во многих газетах нейтральных стран начали появляться сенсационные сообщения о готовности фашистской Германии напасть на Советский Союз, причем каждый раз назывались разные «точные» даты. Это, безусловно, нервировало советских разведчиков и дипломатов, работавших за рубежом и вынужденных передавать эту «информацию» в Центр. Это нервировало и Центр, и высшее руководство, в том числе И. В. Сталина, заставляя скептически относиться ко всем этим сообщениям и датам, а заодно и к основанной на агентурных данных информации советских разведчиков, таких как Р. Зорге, А. Харнак, Х. Шульце-Бойзен, Ш. Радо и других, а также к информации У. Черчилля и германского посла в СССР фон Шуленбурга. Ведь последовательно назывались самые разные даты: 15 апреля, 1 и 15 мая, 1 июня, 15 июня и, наконец, 22 июня. Вся хорошо поставленная немцами дезинформация напоминала притчу о мальчике-пастушонке, который столько раз кричал: «Напали волки!», что ему перестали верить, и когда волки действительно напали, никто не пришел к нему на помощь.

В плане «Барбаросса» не было ни одной строки, говорящей об обороне. Он был всецело наступательным, агрессивным.

Весьма наивны (или зловредны?) нынешние историки и борзописцы, которые «верят» вымыслам доктора Геббельса о том, что война со стороны Германии была превентивной и что иначе Советский Союз напал бы на Германию. Советский Союз не нападал бы не потому, что не хотел, а потому, что не мог. Не было ни достаточного количества современного вооружения, ни достаточного количества грамотных командиров старшего и высшего звена (вспомним о 40 тысячах уволенных или репрессированных) и не было ничего, подобного плану «Барбаросса».

Паулюс исходил из того, что для разгрома всех армий СССР вермахту потребуется от 4 до 6 недель. Этот план и был доложен фон Браухичем Гитлеру 18 декабря 1940 года, и тогда же фюрер в присутствии Йодля и Кейтеля одобрил его специальной директивой № 21. Под этим номером план «Барбаросса» и войдет в историю. 3 февраля 1941 года Гитлер одобрил стратегический план наступления, также доложенный фон Браухичем.

Первоначально нападение на СССР планировалось на 15 мая 1941 года.

Затем сроки пришлось перенести из-за того, что Италия завязла в войне с Грецией, а фюрер решил оказать Муссолини помощь и отвлек часть войск, предназначенных для нападения на СССР. «По дороге» эти войска сокрушили армию Югославии, а затем завершили короткую Балканскую войну десантной операцией по захвату острова Крит.

27 марта 1941 года Гитлер объявил своим ближайшим военным соратникам Кейтелю и Йодлю, что решил перенести начало войны с СССР на июнь, но заявил при этом, что планы войны с Россией от этого переноса не пострадают, она будет сокрушена в течение двух месяцев.

Присутствовавший на этом заседании Паулюс отметил, что русские не подозревают о предстоящем нападении, их главные силы отстоят от рубежей на 300—400 километров, зато склады снабжения и аэродромы сосредоточены возле самых границ, что позволит сразу же уничтожить или захватить их. При этом он не преминул отметить заслугу абвера в получении такой информации.

Был отработан сигнал к нападению, который в нужный час получат немецкие генералы. Он состоял из одного слова «Дортмунд».

21 июня 1941 года армии вторжения получили этот сигнал в 13.00 по берлинскому времени. Теперь уже ничто не могло изменить ход событий. По трем генеральным направлениям: «Север» (ленинградское), «Центр» (московское) и «Юг» (киевское) три мощных группировки в 3 часа 30 минут утра по берлинскому времени 22 июня 1941 года выступили в свой поход, из которого подавляющее большинство их солдат не вернулось.

4 августа 1941 года, когда уже стало ясно, что Красную армию не удастся разбить ни за четыре, ни за сорок четыре недели, Гитлер на встрече с командующими в городе Борисове произнес сакраментальную фразу: «К сожалению, у Сталина обнаружилось танков и авиации гораздо больше, нежели мы предвидели. Будь я осведомлен об этом заранее, мне было бы труднее принять решение о войне на Востоке».

Это были, в известной степени, оценка и приговор германской военной разведке. А оценку плану «Барбаросса» дал Нюрнбергский трибунал, и ни у кого нет оснований оспаривать его приговор:

«Доказательства, представленные трибуналу, подтверждают, что Германия имела планы сокрушить СССР как политическую и военную державу для того, чтобы расчистить путь для экспансии Германии на Востоке… Планы экономической эксплуатации СССР, массового угона населения… являются частью тщательно разработанного плана, выполнение которого началось 22 июня без какого-либо предупреждения и без тени законного оправдания. Это была явная агрессия».

 

БРОСОК «ЧЕРНОЙ БЕРТЫ»

Эта тайна, существующая уже более 60 лет, видимо, останется таковой еще на долгие годы. Ни строго официальные документы, такие как приговор Нюрнбергского суда над главными немецкими преступниками, ни доступные исследователям архивные материалы, ни мемуары, ни многочисленные книги и статьи на эту тему не дают ответа на вопрос о том, что же произошло 10 мая 1941 года, и чем было вызвано это событие. Существует множество различных версий, часто исключающих одна другую, и придется просто изложить некоторые из них для того, чтобы читатель сам смог сделать какие-то выводы.

Но сначала о том, что лежит на поверхности.

12 мая 1941 года руководство национал-социалистской партии Германии опубликовало сообщение о том, что один из ее руководителей Рудольф Гесс, «несмотря на запрет в связи с болезнью пилотировать самолеты, 10 мая в 18.00 осуществил вылет на самолете из Аугсбурга и не вернулся до сего времени. Оставленное Гессом письмо свидетельствует, ввиду его бессвязности, о наличии признаков умственного расстройства, что заставляет опасаться, что Гесс стал жертвой умопомешательства». Далее высказывалось предположение, что Гесс, видимо, разбился.

Однако уже на следующий день английские власти сообщили, что около 11 часов вечера 10 мая 1941 года Рудольф Гесс выбросился с парашютом из кабины своего «Мессершмитта-110» над Шотландией. При приземлении он повредил ногу, был задержан членами отряда местной самообороны и доставлен на ближайшую ферму (позднее стало известно, что до имения герцога Гамильтона, куда намеревался добраться Гесс, было около 20 миль).

Нацистская пропаганда тут же выдвинула идею о том, что «этот идеалист стал жертвой одной из навязчивых идей, а именно — добиться соглашения между Англией и Германией». В ответ на это англичане сообщили, что Гесс сбежал в результате разногласий и раскола в руководстве национал-социалистов. Видимо, это сообщение носило пропагандистский характер.

В советской печати о бегстве Гесса опубликовали лишь короткую заметку в пять строчек. В других странах этому вопросу было уделено значительно больше внимания, но все терялись в догадках о том, что же произошло. Кем был Рудольф Гесс и почему его бегство вызвало столько волнений?

Гесс родился 26 апреля 1894 года в Александрии. До 14 лет жил в Египте с родителями, затем уехал в Швейцарию, где окончил реальное училище, после чего устроился на работу в торговую лавку в Мюнхене. В Первую мировую войну был трижды ранен, но, несмотря на это, исполнил свою мечту — стал военным летчиком. После войны окончил экономический факультет Мюнхенского университета, был учеником профессора Карла Хаусхофера, читавшего курс геополитики и ставшего одним из ее пророков, связавших ее с идеологией нацизма. Под его влиянием Гесс стал убежденным реваншистом, антикоммунистом и антисемитом. Ближайшим другом Гесса был сын Хаусхофера Альбрехт.

В 1919 году суд Баварской советской республики приговорил Гесса к смертной казни, но ему удалось спастись. С 1920 года Гесс — член национал-социалистской партии. В 1921 году он сумел добиться восстановления Гитлера в партии, откуда тот был исключен. С этой поры они стали неразлучными друзьями, тем более что Гесс в определенной степени был соавтором гитлеровской книги «Майн кампф», ставшей программой нацистского движения.

С 1925 года — личный секретарь Гитлера, с апреля 1933 года — его заместитель по партии. Один из главных организаторов террора против антифашистских сил, подготовки развертывания Германией Второй мировой войны. Гесс был единственным человеком, который пользовался привилегией называть Гитлера на «ты».

Гесс был известен в кругах нацистов и проходил по документам внешней разведки под кличкой «Черная Берта» (за темный цвет волос и неадекватность сексуального поведения — о нем говорили, что, будучи верным мужем, он не отказывался от услуг «мальчиков»).

Гесс был «третьим человеком» в Германии. На карикатуре в «Крокодиле» художник Борис Ефимов (еще до начала 1939 года) изобразил фашистский режим в виде пяти виселиц, имеющих форму "Г", с соответствующими надписями: «Гитлер», «Геринг», «Гесс», «Геббельс», «Гиммлер». В день начала Второй мировой войны, 1 сентября 1939 года, Гитлер, выступая в рейхстаге, заявил: «Если во время этой борьбы со мной что-либо случится, то моим первым преемником будет партайгеноссе Геринг. Если же что-либо случится с Герингом, то его преемником будет партайгеноссе Гесс. Тогда все вы будете обязаны проявить по отношению к ним такое же слепое доверие и послушание, как и ко мне».

И вот такой конфуз: Гесс — и вдруг сумасшедший! Ведь всего за неделю до побега, на «празднике труда», он выступал с вполне нормальной речью. А затем в одиночку проделал сложный путь длиною в полторы тысячи километров, сумев каким-то образом приделать к самолету дополнительный топливный бак.

После каждого события возникают вопросы: кому это нужно? кому это выгодно? что за этим последует?

Вполне логично предположить, что, поскольку перелет Гесса состоялся всего за 6 недель до нападения на СССР, он направился в Англию как личный высокопоставленный посланец Гитлера, для того чтобы договориться там о мире или хотя бы о фактическом нейтралитете Англии во время предстоящей германо-советской войны.

Но посмотрим, как повел себя Гитлер после бегства Гесса. Шелленберг вспоминает, что некоторое время фюрер находился в таком состоянии, что едва ли был способен на какое-то решение. Этим воспользовался Борман, создавший версию, будто Гесс был сумасшедшим, вызвавшую потрясение у немцев: как мог фюрер держать сумасшедшего на посту своего помощника?

Затем Гитлер привел в действие карательную машину. Все сотрудники Гесса, начиная с шоферов и кончая личными адъютантами, а также Альбрехт Хаусхофер были арестованы. Мюллер собирался арестовать личный состав аэропорта и конструкторов «Мессершмитта», то есть всех, кто нес какую-либо ответственность за производство и эксплуатацию самолета, на котором улетел Гесс. Кто-то или что-то помешали ему сделать это, но пострадали многие люди, которые и представить себе могли, что окажутся замешанными в этом деле.

В ходе расследования было установлено, что Гесс улетел по совету астрологов, со многими из которых он имел хорошие отношения. Поэтому в кругах астрологов и прорицателей были произведены массовые аресты. А огромный интерес Гитлера к астрологии сменился непримиримой антипатией.

Еще одна версия гласит, что миссия Гесса явилась выполнением задания Мирового правительства, то есть масонов, в том числе Карла и Альбрехта Хаусхоферов и адмирала Канариса, впоследствии обвиненных в соучастии в подготовке покушения на Гитлера. Якобы Гесс был масонским кандидатом на место Гитлера. Полет Гесса подготовил Хаусхофер через швейцарского дипломата Карла-Якоба Буркхардта и Гамильтона. Это исключает официальную версию англичан о неожиданном прилете Гесса.

Германской контрразведке было известно, что Гесс находится под влиянием, не только астрологов и масонов, но и британской секретной службы и ее агентов в Германии. По мнению Шелленберга, высказанному на совещании у Гитлера, именно они сыграли роковую роль в решении Гесса полететь в Англию. Однако, по его же мнению, ни психическое расстройство, ни влияние англичан не дают возможности объяснить причину бегства, тем более что Гесс, без сомнения, был фанатично предан Гитлеру. Точность, с которой Гесс подготовил полет, а также цели, которые он преследовал, являются веским подтверждением полноценности его интеллекта. Полностью поддерживая Гитлера в вопросе о взаимоотношениях с Англией, Гесс, вероятно, считал своей обязанностью примирить эти два народа, так как хорошо помнил фразу, произнесенную Гитлером в 1939 году: «Англичане — это братский народ, а узы братства надо укреплять».

Анализируя сведения, которые ему, а также военной разведке удалось собрать, Шелленберг, по его словам, сделал совершенно определенный вывод: Гитлер не приказывал Гессу лететь в Англию, чтобы в последний раз предложить ей мир и, более того, не давал ему разрешения на подобный поступок.

Но есть и другие свидетельства, которые куда более надежно описывают подлинный ход событий 10 мая. Одно из них — свидетельство личного адъютанта Гитлера, штурмбаннфюрера СС Отто Гюнше:

"10 мая около 10 часов утра в приемной перед кабинетом Гитлера появился адъютант фюрера Альберт Борман, брат Мартина Бормана, с адъютантом Гесса оберфюрером СА Пинчем. Пинч держал в руках белый запечатанный пакет. Альберт Борман попросил камердинера Ланге разбудить Гитлера и доложить ему, что явился Пинч со срочным письмом от Гесса. Ланге постучал в дверь спальни. Гитлер сонным голосом спросил:

— Алло, что случилось?

Ланге доложил. Последовал ответ:

— Я сейчас выйду.

Через несколько минут Гитлер, небритый, вышел из своего кабинета, смежного со спальней. Он подошел к Пинчу, поздоровался с ним и попросил письмо Гесса. С письмом в руке Гитлер быстро спустился по лестнице в гостиную. Ланге, Пинч и Борман еще не успели сойти с лестницы, как Гитлер уже позвонил. Когда Ланге вошел в гостиную, Гитлер стоял у двери, держа в руке распечатанное письмо. Он резко спросил Ланге:

— Где этот человек?

Ланге вышел и ввел Пинча в гостиную. Гитлер обратился к Пинчу:

— Содержание письма вам известно?

Пинч ответил утвердительно. Выходя из гостиной, Ланге видел, как Пинч и Гитлер подошли к большому мраморному столу. Через несколько минут снова раздался звонок. Ланге опять вошел в гостиную. Гитлер все еще стоял у стола. Рядом с ним был Пинч. Гитлер бросил Ланге:

— Пусть придет Хегль.

Хегль, начальник полицейской команды при штабе Гитлера, быстро явился. Гитлер приказал ему арестовать Пинча. Затем велел немедленно вызвать Мартина Бормана, который был тогда начальником штаба у Рудольфа Гесса. После разговора с Борманом Гитлер вызвал в Бергхоф Геринга и Риббентропа. Тем временем к фюреру вызвали имперского руководителя печати Дитриха, находившегося в то время в Бергхофе. Гитлер приказал Дитриху докладывать ему все сообщения из Англии поводу полета Гесса и запретил до поры до времени сообщать что-либо о Гессе в печати.

Вечером 10 мая Гитлер совещался с прибывшими в Бергхоф Герингом, Риббентропом и Борманом. Совещание длилось очень долго, несколько раз вызывали Дитриха и спрашивали, нет ли сообщений из Англии. О Гессе не было никаких известий. Поздно вечером Дитрих доложил Гитлеру, что, по сообщению английского радио, Гесс приземлился на парашюте в глухой местности на севере Англии и был задержан полицейскими, которым он заявил, что прилетел в Англию для встречи со своим другом герцогом Гамильтоном.

Гитлер быстро спросил, не сообщили ли англичане о намерениях Гесса. Дитрих ответил, что об этом англичане молчат. Тогда Гитлер приказал Дитриху представить полет Гесса в немецкой печати как поступок «невменяемого». В окружении Гитлера стало известно, что решение объявить Гесса психически неуравновешенным было принято на совещании Гитлера с Герингом, Риббентропом и Борманом.

При поступлении из Лондона сообщения о том, что герцог Гамильтон отказался признать свое знакомство с Гессом, у Гитлера вырвалось восклицание:

— Какое лицемерие! Теперь он его не хочет знать!

Арестованный по указанию Гитлера адъютант Гесса Пинч был доставлен в гестапо в Берлин. В гестапо от Пинча потребовали сделать заявление, что в дни, предшествовавшие полету Гесса, он заметил у своего шефа признаки психического расстройства. После того как Пинч дал в гестапо подписку о том, что он сохранит в тайне все факты, связанные с полетом Гесса в Англию, он был освобожден по приказу Гитлера, как ему сказали в гестапо. Однако тут же после освобождения Пинч, который имел чин генерала, был разжалован в солдаты и послан на фронт в штрафную роту. Очевидно, таким образом хотели избавиться от свидетеля в столь щекотливом деле. Но Пинч продолжал здравствовать, и Гитлер в декабре 1944 года соблаговолил произвести его из солдат в лейтенанты".

Пинч, независимо от Гюнше, сообщил обстоятельства исчезновения Гесса. Как и Гюнше, Пинч полностью опровергает версию о психическом расстройстве Гесса. Более того, его показания свидетельствуют о том, что действия Гесса были частью большой военно-политической акции задуманной Гитлером и его непосредственным окружением накануне нападения на СССР.

Оказывается, впервые Пинч узнал о подоплеке намерений Гесса еще в январе 1941 года, когда Гесс предпринял первую попытку вылететь в лагерь противника (она оказалась неудачной). После этого Гесс — в ответ на недоуменные вопросы Пинча — дал достаточно откровенные разъяснения своему адъютанту. Он сказал:

— Это верно, что Гитлер не знал о моей сегодняшней попытке совершить полет. Однако его самое неотложное и самое существенное пожелание состоит в том, чтобы как можно скорее заключить мир с Англией.

Когда Пинч снова спросил, действительно ли Гитлер ничего не знал о полете, Гесс заявил:

— Я попытаюсь вам все объяснить. Я один из самых давних членов нацистской партии, и в книге «Майн кампф» содержится много моих идей. Я уверен, что понимаю мысли фюрера лучше, чем кто-нибудь другой из его окружения. Это станет очевидно, если учесть, что мы провели вместе лет двадцать, а может быть и больше. Если кто-либо и знает, чего хочет Гитлер, так это только я. Гитлер хочет видеть перед собой сильную Англию. Он хочет мира с Англией. Вот почему он не вторгся в Англию после Дюнкерка. Мы могли бы сделать это легко, вы сами об этом знаете. С тех пор мы вели с ними переговоры. Наш главный враг теперь не на Западе, а на Востоке. Вот чем заняты мысли фюрера!

— Вы имеете в виду Россию? — спросил достаточно догадливый Пинч. Гесс ответил:

— Я имею в виду Россию… — А затем добавил: — Именно поэтому фюрер хочет предложить англичанам изменить ход событий и объединиться — разумеется, объединиться против России…

В этой ситуации можно понять и ту роль, которую играл в полете Гесса сам Гитлер. Ставка в этой авантюре была слишком высока, чтобы рисковать личной причастностью. Гитлер, явно поощряя Гесса к полету, сделал вид, будто он не имеет к этому никакого отношения, и Гесс прекрасно понимал такую игру. В частности, в письме, оставленном 10 мая Гитлеру, Гесс давал ему полную свободу действий, то есть предоставлял ему возможности в случае неудачи отмежеваться от его, Гесса, действий. Английский исследователь Джон Лизор пишет по этому поводу: «Приближенные Гитлера понимали, что Гесс выполняет то, что фюрер хотел сделать сам, а Гитлер знал все, исключая дату и время полета, ибо последнее зависело только от погоды. Но он, как профессиональный политик, боялся отождествлять себя с миссией Гесса на тот случай, если она провалится».

Все арестованные по делу Гесса, в том числе и Альбрехт Хаусхофер, были освобождены.

Как руководитель секретной службы Германии Гейдрих, так и руководитель разведки Шелленберг считали, что главную роль в деле Гесса сыграли все же британские спецслужбы.

Теперь перейдем к роли британской разведки.

Уже 14 мая 1941 года советский агент Ким Филби («Зенхен») сообщил: «Гесс, прибыв в Англию, заявил, что он намеревался прежде всего обратиться к Гамильтону, знакомому Гесса по совместному участию в авиасоревнованиях 1934 года. Гамильтон принадлежит к так называемой кливлендской клике. Киркпатрику, первому опознавшему Гесса чиновнику „Закоулка“ (МИДа в Англии. — И.Д.), Гесс заметил, что привез с собой мирные предложения. Сущность мирных предложений нам пока неизвестна».

В последующих сообщениях К. Филби информировал о том, что: «…2. Во время бесед офицеров английской военной разведки с Гессом тот утверждал, что прибыл в Англию для заключения компромиссного мира, который должен приостановить увеличивающееся истощение обеих воюющих сторон и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи как стабилизирующей силы. 3. По заявлению Гесса, он продолжает оставаться лояльным Гитлеру. 4. Бивербрук и Иден посетили Гесса, но официальными сообщениями это опровергается».

Заместитель начальника отдела МИД Поль Дюпри на вопрос «Зенхена», думает ли он, что англо-германский союз был бы приемлем для Гесса, ответил: «Это именно то, чего хочет добиться Гесс».

В Москву поступала информация и из других источников о причинах полета Гесса. Из Берлина «Юн» сообщал: «Заведующий американским отделом Министерства пропаганды Айзендорф заявил, что Гесс находится в отличном состоянии, вылетел в Англию с определенными заданиями и предложениями от германского правительства». Агент «Франкфурт» со ссылкой на беседу с генералом из верховного командования вермахта сообщал, что «акция Гесса является не бегством, а предпринятой с ведома Гитлера миссией с предложением мира Англии». Агент «Экстерн» докладывал: «Гесс послан Гитлером для переговоров о мире, и в случае согласия Англии Германия сразу выступит против СССР».

Все это коренным образом отличается от мемуарных откровений Шелленберга.

Вот что в беседе с советским резидентом в Лондоне рассказал начальник чехословацкой разведки полковник Моравец, человек хорошо формированный и весьма лояльно относившийся к Советскому Союзу.

«Распространенное мнение о том, что Гесс прилетел в Англию неожиданно, является неверным. Задолго до совершения перелета Гесс имел переписку по этому вопросу с лордом Гамильтоном. В этой переписке подробно обсуждались все вопросы организации перелета. Однако сам Гамильтон в переписке участия не принимал, все письма Гесса на имя Гамильтона адресату не попадали, а получались „Интеллидженс сервис“, где составлялись также ответы Гессу от имени Гамильтона. Таким путем англичанам удалось заманить Гесса в Англию».

«Полковник Моравец, — говорится в разведывательном сообщении в НКВД СССР на имя Сталина и Молотова, — заявил также, что он лично видел переписку между Гессом и Гамильтоном. По заявлению Моравца, в письмах Гесса достаточно ясно излагались планы германского правительства, связанные с нападением на Советский Союз. В этих письмах содержались аргументированные предложения о необходимости прекращения войны между Англией и Германией…»

Участие английских спецслужб в организации тайной переписки между Гессом и Гамильтоном наводит на мысль, что «вояж» Гесса в Шотландию стал результатом хитроумной операции британской разведки по заманиванию одного из нацистских лидеров в заготовленную для него западню.

Почему выбор англичан пал именно на Гесса?

В нацистских кругах он слыл англофилом. Будучи немцем, воспитывался в детстве в английском духе. С расовой точки зрения считал англичан «северными братьями германцев». Английские и американские дипломаты считали, что от него можно получить любую информацию о состоянии дел в нацистской Германии. В довоенные годы Гесс в качестве одного из нацистских руководителей, а к тому же руководитель зарубежных партийных организаций национал-социалистов (по существу, начальник партийной разведки) поддерживал официальные и негласные контакты с англичанами, среди которых было немало разведчиков.

Все это способствовало проведению операции английской разведки по выманиванию Гесса.

Как же англичане использовали нахождение Гесса в их руках?

Конечно, с ним велись какие-то переговоры, тайна которых до сих пор скрыта. Разве Бивенбрук и Иден (два ведущих министра «военного кабинета» Уинстона Черчилля) ради простого любопытства навестили Гесса?

По словам сподвижника Гиммлера Керстена, рейхсфюрер СС говорил ему: «Германия не собирается лишать Англию статуса великой державы. Она должна быть одним из краеугольных камней новой германской Европы». Гиммлер так излагал сделку, предлагаемую Гитлером (через Гесса): пространства Советского Союза «должны быть расчленены и поставлены под руководство Германии, а также Великобритании и США после того, как эти нации объединятся с Гитлером. Германия тогда будет контролировать районы до Оби. Англия должна получить район между Обью и Леной. Американцы — области восточнее Лены, включая Камчатку и Охотское море».

Возможно, об этом и шли переговоры Гесса с англичанами. Нельзя исключить, что задержка с открытием «второго фронта» совпадала с требованием Гитлера, не мешать ему вести «войну на Востоке» до победы.

В своем сообщении от 18 мая 1941 года Филби отмечал, что «сейчас время мирных переговоров не наступило, но в процессе дальнейшего развития войны Гесс, возможно, станет центром интриг за заключение компромиссного мира и будет полезным для мирной партии в Англии и для Гитлера».

Вскоре началась и интрига, которая 23 мая 1941 года вылилась в директиву английской разведке МИ-6 приступить к осуществлению кампании дезинформации советского правительства с использованием «дела Гесса». Суть ее была в том, чтобы убедить СССР не идти ни на какие уступки Германии, так как в этом случае он может «потерять потенциальных друзей» и «остаться один на один с Гитлером». Подозрительное отношение Сталина к «потенциальным друзьям» после перелета Гесса в Англию еще более усилилось, причем именно к Англии, а не к Германии. Появление Гесса в Шотландии убедило его, что там ведутся переговоры, в ходе которых Черчилль втайне договаривается с Гитлером, намереваясь гарантировать ему невмешательство в случае нападения Германии на СССР.

Еще раз заметим, что пока еще никто не знает, о чем в действительности говорили с Гессом представители Черчилля. Правда, существует мнение, что именно после показаний Гесса Черчилль сообщил Сталину о предстоящем нападении Германии на СССР в середине июня, хотя есть и другие версии.

Гесс содержался под надежной охраной, тем не менее ему были созданы условия для переписки с женой. Она велась якобы без ведома Гитлера, но под контролем Гиммлера и Бормана. Письма Гесса жене приходили регулярно и по большей части касались личной жизни. В остальном их смысл был завуалирован, понять их было очень трудно. Они содержали намеки на какие-то разговоры с женой или третьими лицами в прошлом. Странно, что английские цензоры пропускали эти письма. А может быть, в этом нет ничего странного: тот, кому надо, все понимал в письмах, которые писались с участием английской разведки.

В деле Гесса есть еще одно загадочное обстоятельство.

Как бы то ни было — послал ли Гитлер Гесса в Англию, или это была его собственная инициатива, — Гитлер решил, что Гесса следует заставить замолчать. Фюрер пригласил к себе Гиммлера и адмирала Канариса и после некоторого колебания согласился с предложением Канариса убить Гесса в Англии.

Когда начальник гестапо и глава германской разведки покинули кабинет Гитлера, судьба Гесса была решена. Он должен был умереть, каким бы риском и трудностями это ни было связано.

Гиммлер вызвал Закса — эсэсовского генерала, который осуществлял связь с разведкой Канариса и позже сменил его, став начальником этой разведки. Закс получил ясный приказ: «Сумасшедшего Рудольфа осторожно обезвредить».

— Неужели вы думаете о его опасении, герр рейхсфюрер? — спросил Закс с недоумевающей улыбкой.

— Он должен исчезнуть, — ответил Гиммлер. — Он должен быть уничтожен, вы поняли?

Да, Закс все понял. Но задача была нелегкой. Где-то в Шотландии Гесса тщательно охраняли… Исключалась всякая возможность установить связь с теми немногочисленными германскими агентами, которые все еще могли быть в Англии на свободе. В то время даже генерал не знал, свободны ли они, или попали в руки английской контрразведки. Имелся лишь один способ выполнить приказ: послать убийцу, может быть, двух убийц. Даже Закс, для которого такие задания не были необычными, содрогнулся при мысли, какой неслыханный вызов они должны будут бросить английской Секретной службе.

За время продолжительного пребывания Гесса в английской тюрьме лондонские газеты не раз критиковали правительство за то, что оно продолжает сохранять атмосферу «смехотворной таинственности» вокруг несчастного заместителя фюрера. В газетах появлялись небылицы о том, как Гесс живет, что он ест, как слушает радио, ссорится со стражей…

Первые несколько месяцев Гесса не оставляли на одном месте дольше трех-четырех дней.

Английские агенты, находившиеся в Германии, не замедлили предупредить английскую Секретную службу о том, что генерал Закс намеревается предпринять в отношении Гесса решительные действия. Поэтому было решено всеми средствами спасти жизнь заключенного хотя бы для того, чтобы в дальнейшем он понес за свои преступления заслуженное наказание.

Из Дангивена Гесса перебросили в Мэрихилл Бэррекс в Глазго, где ему залечивали раны, которые он получил, вывалившись из «Мессершмитта». Затем он очутился в Драймене близ Лок-Ломонда. Вскоре решили сократить пребывание Гесса в Шотландии. Он под конвоем пересек всю Англию и остановился в Лондоне. Там он несколько дней провел в лондонском Тауэре. Несколько месяцев Гесса под большим секретом перевозили с места на место, пока Секретная служба не пришла к выводу, что опасность для его жизни со стороны германских агентов уменьшилась. Тогда Гесса интернировали в тюремном госпитале в Уэльсе, где он оставался до перевода в Нюрнберг.

Два немецких агента, Ваэлти и Дрюкке, направленные в Англию с заданием отыскать и убить Гесса, были захвачены и 6 августа 1941 года повешены в Виндсвордской тюрьме.

На Нюрнбергском процессе над главными немецкими преступниками Гесс среди главарей Третьего рейха сидел на скамье подсудимых и демонстрировал полную амнезию. Он был признан виновным по двум пунктам обвинения: «совместный план или сговор» по развязыванию войны и «преступления против мира», приговорен к пожизненному тюремному заключению и отбывал его в тюрьме Шпандау в Западном Берлине.

Двенадцать нацистских военных преступников были приговорены в Нюрнберге к смертной казни через повешение, а семеро — к различным срокам заключения, в том числе Гесс, Функ и Редер — к пожизненному. Было решено, что все узники Шпандау лишаются права называться по имени; им присвоили номера по порядку их выхода из автобуса. Так, Ширах стал № 1, Дениц — № 2, Нейрат — № 3, Редер — № 4, Шпеер — № 5, Функ — № 6, Гесс — № 7. Впоследствии Нейрат, Редер и Функ были освобождены по состоянию здоровья, у Деница, Шираха и Шпеера кончился срок заключения. Узник № 7 остался в тюрьме в полном одиночестве.

Полвека он провел в одиночной камере, первое время часто по ночам выл как волк, раздражая стражу и пугая других заключенных. С женой и сыном долго не хотел, а с внуками и вовсе отказался встречаться, не желая травмировать их.

Службу по его охране несли поочередно караулы, представлявшие главные державы-победительницы. У заключенного отбирали все вещи, которыми он мог нанести себе вред. Он почти никогда ни с кем не говорил о своем деле, но вот интересная деталь: своему адвокату он как-то сказал, что Гамильтона лично не знал, видел его только один раз при подготовке олимпиады в Берлине.

12 августа 1987 года перед выходом на прогулку (службу тогда нес американский караул, но сопровождал его английский охранник, с которым у Гесса существовала взаимная неприязнь, и заключенный № 7 не раз просил, чтобы его заменили) Гесса нашли повесившимся. Или повешенным? Некоторые журналисты, а также сын Гесса Вольф Рюдигер (крестник Гитлера) допускают и такую версию. Ведь узник № 7 был в здравом уме и твердой памяти и мог рассказать о чем-то, о чем следовало бы молчать. В пользу этой версии говорят и некоторые обстоятельства, связанные с последним днем жизни Гесса: с утра он был в хорошем настроении, написал заявку на необходимые ему предметы туалета и т.д. В домике, где нашли Гесса, был полный беспорядок: стул и другие предметы валялись на полу или были разбросаны по комнате. Узник № 7 лежал на полу, вокруг шеи были закручены провода.

Гесс умер не сразу. Его доставили в военный госпиталь, пытались реанимировать, но тщетно и в 16 часов 10 минут зафиксировали смерть.

Предсмертное письмо Гесса адресовано его родным. Оно гласит: «Написано за несколько минут до моей смерти. Я благодарю вас всех, мои дорогие, за все хорошее, что вы мне сделали…» Далее он просил извинения у бывшей служанки, которую «не узнал» в Нюрнберге: «Я мог сделать ничего другого, иначе все попытки выйти на свободу оказались бы безуспешными».

Тайна «Черной Берты» продолжает тщательно охраняться британскими властями и может быть раскрыта лишь после 2017 года. Один английский журналист утверждал, что даже замок в комнату, где хранится сейф с материалами по делу Гесса, открывается только одновременно двумя ключами, один из которых находится у начальника архива, а другой — у генерального прокурора Англии.

 

ОПЕРАЦИЯ «ЦЕППЕЛИН»

В месяцы, предшествовавшие нападению Германии на СССР, значительно увеличилась засылка немецкой агентуры на советскую территорию. Только за четыре дня, с 18 по 21 июня 1941 года, на одном минском направлении было задержано и обезврежено несколько десятков диверсионных групп. Некоторые из агентов не имели никаких указаний относительно возвращения назад. Им было сказано: «После выполнения задания дождитесь прихода немецких войск и обратитесь к командованию ближайшей воинской части».

Незадолго до 22 июня на совещании с руководителями абвера главный военный советник Гитлера генерал Йодль так сформулировал вые требования к военной разведке в условиях блицкрига: «На нынешнем этапе генеральный штаб менее всего нуждается в информации о доктрине, состоянии вооружения Красной армии в целом. Задачи разведки — внимательно следить за изменениями, происходящими в войсках противника на глубину пограничной зоны». Тем самым абвер фактически был отстранен от ведения стратегической разведки. Теперь она была целиком возложена на спецслужбы ведомства Гиммлера, в частности, на политическую разведку, руководимую Шелленбергом.

Начальник абвера, адмирал Канарис, проглотил горькую пилюлю и приступил к добросовестному выполнению приказа.

Из отчета Канариса от 4 июля 1941 года: «В распоряжение штаба немецких армий направлялись многочисленные группы из коренного населения — русских, поляков, украинцев, грузин, финнов, эстонцев и т.п. Каждая группа насчитывала 25 (и более) человек. Во главе этих групп стояли немецкие офицеры. Группы использовали трофейное советское обмундирование, военные грузовики и мотоциклы. Они должны были просачиваться в тыл противника на глубину 50—300 километров перед фронтом наступающих немецких армий, с тем чтобы сообщать по радио результаты своих наблюдений, обращая особое внимание на сбор сведений о русских резервах, о состоянии железных и прочих дорог, а также о всех мероприятиях, проводимых противником».

Диверсиями во фронтовой полосе руководил специальный орган «Валли-II». Он добился определенных успехов. Кое-где разрушена связь, нарушено управление советскими войсками, пущен под откос эшелон с военной техникой, распространены панические настроения, точно обозначены цели для германской авиации. В районе Каунаса взорваны железнодорожные пути, закупорен туннель. Несколько групп агентов заброшены в Москву и ее пригороды с задачей устроить массовые диверсии, взорвать высоковольтную линию Углич — Москва. Только за 14 дней августа 1941 года на Кировской и Октябрьской железных дорогах совершено семь диверсионных актов.

В полную силу работали шпионско-диверсионные школы и формирования: полк, а потом дивизия «Бранденбург-800», учебный полк «Курфюрст», батальоны «Бергман». Но, продвигаясь вперед и одерживая победы, вермахт начинает увязать в просторах России, а оказываемое ему сопротивление становится организованнее и сильнее. Расчет на молниеносную войну терпит провал.

Перед гитлеровской разведкой возникают непредвиденные трудности. Ситуация требует пересмотра разведывательной стратегии и многих тактических приемов. Канарис обращается к Гитлеру, и тот дает указание внести изменения в директиву Йодля.

Теперь абвер должен принять меры к быстрому наращиванию разведывательной активности за пределами прифронтовой полосы, в глубинных районах СССР. Одновременно предполагается усилить диверсионную и террористическую деятельность в тылу Красной армии.

Но этим занимается не только абвер, а и все немецкие спецслужбы. Их руководство признает, что имеющейся информации о России и ее военном и экономическом потенциале недостаточно. В донесениях делались неправильные выводы не только о политической обстановке в стране, но и о состоянии ее военной промышленности. Новый — непредвиденный — фактор: организованная партизанская война показала полную неспособность Германии установить «новый порядок» на оккупированных территориях или хотя бы обеспечить безопасность и коммуникации своих войск.

В процессе перестройки разведывательной деятельности и была Разработана операция «Цеппелин», идея которой принадлежала Вальтеру Шелленбергу.

15 февраля 1942 года рейхсфюрер СС Гиммлер подписал приказ о Проведении операции «Цеппелин» и создании в рамках Главного управления имперской безопасности специального органа под тем же кодовым названием. Руководил операцией Вальтер Шелленберг.

Задачи, стоявшие перед отделом, ведавшим операцией «Цеппелин» были довольно обширными и не всегда четкими. Сам Шелленберг в своих воспоминаниях пишет: «Основной задачей этой операции была массовая выброска групп русских военнопленных (имеется в виду немецкая агентура. — И.Д.) на парашютах в глубокий тыл Советского Союза». Несколькими строками ниже он же пишет: «Основной задачей операции „Цеппелин“ было противодействие партизанской войне (которая, как известно, в глубоком тылу СССР не велась. — И.Д.)…»

Если мы заглянем в другие источники, то увидим и там такие же задачи: во-первых, «расшифровка» «загадочной русской души» и морально-политического единства СССР, а во-вторых, ослабление экономических возможностей СССР путем диверсий, саботажа, террора и других подобных средств.

Словом, ставились большие и не всегда выполнимые задачи. «Цеппелин» работал в тесном взаимодействии с абвером, главным штабом командования немецкой армии и имперским министерством по делам оккупированных восточных областей.

Непосредственные задачи операции выполняли четыре зондеркоманды и подчиненные им школы и лагеря, размещавшиеся в то время в местечке Яблонна близ Варшавы, в деревне Печки под Псковом, в городах Евпатории и Осипенко, а также в расположенном близ Бреслау местечке Аушвиц, печально известном своим лагерем смерти Освенцим. Задача зондеркоманд — готовить и забрасывать агентуру не в прифронтовую полосу (этим занимался «Валли-II»), а в глубокий тыл Советского Союза и в партизанские отряды, действовавшие в немецком тылу. По данным отчета, подписанного начальником «Цеппелина», только в одной из его команд «Зюйд» и в трех лагерях на 12 августа 1942 года проходило подготовку и проверку свыше 2000 агентов-диверсантов. Всего же к концу 1942 года одновременно проходило подготовку в различных диверсионных школах свыше 10000 человек. Начало реализации операции «Цеппелин» совпало с началом летнего наступления германских армий на Сталинград. Поэтому одна из разработанных руководством операций носила претенциозное название «Волжский вал».

Руководитель диверсионной группы «Цеппелин-норд» позже дал показания о сущности этой операции:

"Дело в том, что заброска мелких групп диверсантов не давала должного эффекта. Поэтому ставилась задача организовать на советской территории крупные диверсионные формирования. В первую очередь было намечено нанести удар по советским коммуникациям, связывающим Урал с фронтом, и по оборонной промышленности. Это предполагалось осуществить, организовав одновременный подрыв нескольких мостов через Волгу, причем коммуникации должны были выйти из строя на продолжительное время. Результаты диверсии незамедлительно сказался бы на положении советского фронта. Кроме того, подобные диверсии могли убедить население в наличии внутри государства сил, враждебных советскому строю.

Мы рассчитывали, что для ликвидации диверсионных групп крупного масштаба потребуется помощь действующих частей Красной армии — местные органы не в состоянии оказать должное сопротивление диверсионным формированиям. Крупные, хорошо вооруженные группы сумеют привлечь на свою сторону немецких военнопленных, освобожденных ими из лагерей. Растущие диверсионные группы будут останавливать поезда с оружием и вооружать лиц, присоединившихся к ним".

Частичной реализацией этого плана стала заброска в Пермскую область в 1943 году большой агентурной группы, которой руководил белоэмигрант Семенов. Она должна была совершать диверсионные акты на железных дорогах, заводах и электростанциях Урала и Сибири. Агенты были пойманы, так и не успев приступить к выполнению задания.

«Цеппелин» забрасывал диверсионные группы в район Архангельска, на Северный Кавказ, под Сталинград, на Урал. Им удалось совершить ряд диверсионных актов, но ни один серьезный объект не пострадал.

В Вологодской области в октябре 1943 года высадились пять агентов с целью подобрать посадочную площадку для приема немецких самолетов с группами диверсантов, которые направлялись для совершения диверсий на Северной железной дороге, имевшей особое значение для связи Центра и фронта с Уралом и Сибирью.

В Новгородскую область была выброшена разведывательная группа, которой удалось получить и передать информацию о подготовке плана командования Северо-западного фронта по ликвидации крупной немецкой группировки, что, по существу, сорвало эту операцию.

Там же, на железной дороге, на участках Бологое — Старая Русса и Бологое — Торопец агентам «Цеппелина» удалось совершить ряд диверсионных актов, в которых участвовало около 200 человек. Их действия привели к тяжелейшим последствиям для советских войск.

Летом 1942 года 30 диверсантов под видом советских военнослужащих проникли в тыл Красной армии во время немецкого наступления на Северном Кавказе. Действовали три группы. Одна из них взорвала мост в районе Минеральных Вод, другая создала пробку на мосту в Майкопе, что привело к дезорганизации отступавших советских частей, а третья сумела захватить мост в районе Пятигорска и удерживала его до подхода немецких танков.

В 1943 году, по сравнению с 1942 годом, заброска агентуры в советский тыл возросла в полтора раза; было дополнительно создано девять разведывательно-диверсионных школ, на советско-германском фронте функционировало более 130 разведывательных организаций.

В рамках операции «Цеппелин» происходила также подготовка к заброске в советский тыл групп особого характера, задача которых состояла в националистической пропаганде в национальных республиках, создании там антисоветских формирований и организации террористических актов. Подобные группы в 1943 году появлялись на территории Казахстана, где должны были развернуть агитацию среди населения за отделение Казахстана от СССР и образование самостоятельного государства под протекторатом Германии.

Как было сказано выше, одной из задач операции «Цеппелин» были действия, направленные против партизанского движения: проникновение в партизанские отряды, установление их численности, вооружения, мест дислокации, получения прочей информации об их действиях и содействие в проведении против них карательных экспедиций. Иногда с целью компрометации партизанского движения создавались лжепартизанские отряды, совершавшие зверства против мирного населения.

Конечно, по масштабам огромного советско-германского фронта успехи диверсионных групп были невелики. Но, может быть, «Цеппелин» добился большего в разведывательной деятельности и в борьбе с партизанами?

Вряд ли. Дело в том, что советская разведка сумела проникнуть в полтавскую, минскую, смоленскую и многие другие разведывательно-диверсионные школы. Советская контрразведка, как правило, располагала информацией о немецкой агентуре еще до того, как начиналась заброска.

Вот лишь пара примеров: в июне 1943 года «Цеппелин» забрасывает группу в Туркмению с задачей совершить диверсионные акты на одной из важнейших в то время железных дорог Красноводск — Ташкент и на Чирчикском комбинате. Два диверсанта погибают в песках Каракумов, остальных задерживают чекисты там, где их ждали. Такова же судьба диверсантов «Цеппелина», заброшенных в Гурьевскую область.

Посмотрим, как же сам инициатор операции «Цеппелин» Вальтер Шелленберг оценивал результаты действий своего детища. Вот лишь несколько коротких отрывков из его воспоминаний:

"…Нам удалось совершить только рад мелких налетов… Однако это были булавочные уколы, не имевшие серьезного значения, если не считать, что для их отражения отвлекалось определенное число подразделений НКВД. Они ни в малейшей степени не отразились на боеспособности русских армий…

…Понятно, что органы НКВД сумели причинить нам немалый вред и, что еще хуже, начали засылать своих людей через фронт с заданием внедриться в операцию «Цеппелин», чтобы подрывать ее изнутри…

…Мы свели агентов в боевую часть, получившую название «Дружина». Она должна была обеспечивать безопасность в тылу и, в случае необходимости, вести бои с партизанами. Ее командиром был назначен русский полковник Родионов (по кличке «Гиль»)… «Дружину» в очередной раз привлекли для участия по «прочесыванию» деревни, в которой укрывались партизаны. Когда «Дружина» конвоировала длинную колонну пленных партизан, полковник Родионов приказал своим людям атаковать отряд СС, сопровождавший конвой. Немцы были застигнуты врасплох, и русские перебили их самым зверским образом… После Родионов вылетел с секретного партизанского аэродрома в Москву, где он был принят лично Сталиным и награжден «Орденом Сталина»…"

От себя добавим, что история с Гиль-Родионовым соответствует действительности, за исключением того, что он в Москву не попал, а сражался в рядах партизанской бригады и погиб в бою с немцами. Что касается «Ордена Сталина», то начальник гитлеровской разведки должен был бы знать, что такого ордена никогда не существовало.

Последней острой операцией «Цеппелина» на советской территории можно считать неудавшуюся заброску в советский тыл некоего Шилова и его супруги с целью убийства Сталина. (О том, чем закончилась эта попытка, рассказывается в очерке «Террористические планы Гитлера». — И.Д.)

После вступления Советской армии на земли Польши, Чехословакии, Румынии и, наконец, Германии шпионские операции в глубокой тылу теряют смысл для немецкой разведки. Она ведется лишь в ближайшем тылу наших войск, там же проводятся и диверсии. Меняется также характер агентуры. Теперь она состоит в основном из немцев, говорящих по-польски, по-румынски, по-словацки. Им легче затеряться в колоннах беженцев и иностранных граждан, освобожденных советскими войсками. Привлекаются и немцы, получившие увечья.

За годы войны немецкие ученые и инженеры создали новые технические устройства для оснащения диверсантов: портативные мины-сюрпризы, бесшумное оружие, новые взрывчатые вещества. Их научились маскировать, например, под подошву обуви или даже маргарин, который в случае опасности агент мог съесть без вреда для здоровья.

В структуре немецкой разведки происходили изменения. Недовольство фюрера Канарисом вылилось в передачу его ведомства под начало Гиммлера и Шелленберга, которые, таким образом, сосредоточили в своих руках всю разведку гитлеровской Германии. Создается новый диверсионный орган «Ягдфербанд», которым руководит Отто Скорцени. При «Ягдфербанде» сформированы пять диверсионных школ. Состав учащихся изменился — теперь это в основном немцы, набранные в подразделениях СС и СД. В каждой школе по 600—700 курсантов.

Однако результативность этих школ и проводимых ими акций невелика. Отдельные удачные операции не спасают положения. Даже взрыв переправы через Одер не оправдал существование «Ягдфербанда», и его упраздняют.

Когда линия фронта приблизилась к границам Германии, руководство разведки решает использовать опыт всенародной войны, которая велась против немецких захватчиков на оккупированных советских территориях. Рождается план «Малой войны» — «Кляйнкриг». Создается обширная подпольная сеть — «Вервольф» («Оборотень») и «Корпус Гитлера», руководителями которой назначаются Гиммлер, Кальтенбруннер и Лей. Но ее создатели не учитывают нескольких факторов: отсутствие у немцев стимула для организации движения Сопротивления и ведения партизанской войны в защиту гитлеровского режима; политика, проводимая советскими войсками, которые, в отличие от немцев, не ставили своей целью уничтожение «захваченного» немецкого народа (отдельные случаи мародерства и насилия пресекались советским командованием); наконец, традиционная дисциплинированность немецкого населения, которое сразу же подчинилось новой власти — советским военным комендантам и их приказам и не желало участвовать в подпольной борьбе.

К тому же советская контрразведка решительно ликвидировала отдельные очаги подполья. Лишь некоторым его главарям удалось укрыться в западных оккупационных зонах.

Выступая на закрытом совещании в начале 1950-х годов, где присутствовал и автор этих строк, прокурор Группы советских оккупационных войск в Германии генерал-майор юстиции Шавер заявил, что ни одного организованного террористического акта на территории Советской оккупационной зоны практически не было зарегистрировано, а отдельные факты убийств советских военнослужащих, хотя и квалифицировались по статье 58-8 (террор), носили бытовой характер.

 

АГЕНТЫ АБВЕРА ПРОТИВ СССР

Абвер в своих операциях против СССР использовал агентуру различных категорий и различного происхождения. До начала войны, в 1930-е годы, основная ставка делалась на белую эмиграцию, а также на членов личных антисоветских объединений, в том числе националистического толка.

Самые крупные колонии русских эмигрантов в Европе размещались в Париже, Праге, Берлине и Белграде. Они находились под присмотром и покровительством преимущественно английской, французской и польской разведок. До середины 30-х годов самой крупной и организованной была русская белогвардейская эмиграция. Но нанесенные советской разведкой удары, по существу, свели на нет ее организационные основы, и как единая сила она перестала угрожать интересам СССР. Рассеянная по миру, она испытывала материальные трудности, и ее представители часто становились добычей сотрудников абвера.

В мае 1945 года в плен сдался полковник Эрвин Штольце, ответственный сотрудник абвера, а затем гитлеровского Главного управления имперской безопасности (РСХА), человек безусловно сведущий в деятельности германской разведки, которого мы процитируем не один раз. Вот цитаты из его показаний.

"Достовалов, бывший царский генерал, хорошо знал работу Ic (то есть офицера разведки генерального штаба). Меня связал с ним майор Фосс на квартире генерала в Берлине. Затем, предварительно условившись по телефону, я стал посещать его дома, забирая донесения и выплачивая за них деньги. Как я убедился во время этих визитов и как было видно из его донесений, которые во многих случаях состояли из вырезок и фотографий из русских газет и журналов, Достовалов умело обобщал материалы, которые он извлекал из русской специальной литературы. Иногда в них рассматривались отдельные темы, например реорганизация советской артиллерии. Литературу он доставал через свои каналы.

От майора Юста я «заполучил» полковника Дурново, бывшего врангелевского офицера, жившего в Белграде. Он был представителем германских фирм в Югославии, в частности металлургического завода Штольберга (в Рейнланде). Он сообщал сведения о Югославии, а иногда передавал краткие сообщения о Советском Союзе. Об их источнике (белградские эмигрантские круги или югославское министерство, с которым Дурново имел контакт) не знаю. Предполагаю последнее. Связь с ним поддерживалась через германское посольство в Белграде. После захвата Югославии в 1941 году он предложил свои услуги Абверу III".

Эти люди годились в качестве информаторов «второго сорта», но, конечно, во время войны они не могли принести пользы. Для использования в военное время были нужны энергичные молодые люди, в основном эмигранты второго поколения, либо родившиеся за границей, либо вывезенные в юношеском возрасте. Но у большинства из них был один профессиональный недостаток, препятствовавший их привлечению к ведению разведывательной работы на территории СССР. На первых порах германские спецслужбы не учитывали этот недостаток, что привело к многочисленным провалам. Когда абвер и СД проанализировали эти провалы, то пришли к выводу, что причиной их стала оторванность этих людей от действительности в стране, плохая ориентировка в новой, непривычной для них обстановке, а это привлекало внимание советской контрразведки. Правда, освоившись в советских условиях, они действовали решительно и умело.осле ряда досадных провалов и неудач абвер в основном утратил интерес к использованию русской белогвардейской эмиграции в качестве шпионов и диверсантов. Разумеется, их привлекали к деятельности спецслужб, но чаще в качестве переводчиков, агентов-провокаторов, сотрудников различных учреждений на временно оккупированной советской территории.

Еще одной причиной утраты интереса со стороны разведслужб стало то, что с началом войны многие русские эмигранты перешли на просоветские позиции, считая, что Россия, в чьих бы руках она ни находилась (царя или большевиков), все-таки их родина, которую надо любить и защищать. Известна на этот счет позиция даже такого убежденного врага советской власти и коммунистов, как генерал Деникин, который после начала войны выступал против сотрудничества с немцами и в поддержку Красной армии.

Из воспоминаний скульптора С.Т. Коненкова, проживавшего в те годы в США: «В составе почетных членов Комитета (помощи Советской России) оказались Рахманинов и Тосканини, Сергей Кнушевицкий и Михаил Чехов, композитор Гречанинов и певица Мария Куренко, князь Чавчавадзе и князь Сергей Голенищев-Кутузов, музыканты Цимбалист и Яша Хейфец, профессора Петрункевич и Флоринский, Карпович и Леонтьев…» Это — в США. А во Франции десятки русских эмигрантов сражались против немцев в отрядах маки, помогали движению Сопротивления. То же было и в других странах, куда судьба занесла русских людей. Более того, советская разведка глубоко проникала в среду русской эмиграции, о чем, конечно, не мог не прознать абвер. Ясно, что немцы не могли возлагать большие надежды на русскую эмиграцию.

Кстати, проблемы с русскими эмигрантами были не только у немецкой разведки. Вот выдержка из «Ориентировки 4-го Управления РСХА Германии об использовании СИС русских эмигрантов» от 21 июня 1940 года:

"В свое время служба «Сикрет интеллидженс сервис» вела с помощью русских эмигрантов интенсивную разведывательную работу против Советского Союза. Со временем обнаружилось, что эти эмигрантские источники следует рассматривать как абсолютно ненадежные, так как они были не в состоянии давать объективную оценку действительной ситуации в Советском Союзе. На основании этого русских эмигрантов использовали по русским вопросам в меньшей степени, чем для разведслужбы против тех стран, в которых эти эмигранты поселились…

Штурмбанфюрер СС Кнохен".

Однако оставались и другие выходцы из России. Еще за несколько лет до начала войны абвер обратил внимание на украинских националистов, считая их полезными для проведения в жизнь гитлеровских идей. В планах абвера они были разделены на следующие группы:

1. Бывшие петлюровские офицеры.

2. Группа гетмана Скоропадского (сам Скоропадский был непригоден, так как сторонников в Польше не имел).

3. Группа полковника Коновальца (согласно данным Абвера II, у него были сильные сторонники в Польше).

В 1937 году был возобновлен контакт с группой Коновальца, установленный Абвером I еще в 1925 году. После встречи был заключен договор: с немецкой стороны деньги, со стороны агентурной группы — работа. В 1938 году Коновалец был убит, и работу продолжили с его преемником — полковником Мельником, бывшим управляющим имением митрополита Шептицкого, претендовавшим на роль вождя украинских националистов до августа 1939 года. Но в сентябре 1939 года из польской тюрьмы, где за убийство польского министра Перацкого отбывал наказание один из лидеров националистов Бандера, он был освобожден немцами. Между Бандерой и Мельником началась борьба за власть, которой умело пользовались как германская, так и советская разведки, играя на противоречиях лидеров ОУН.

Абвер ставил своей задачей вербовку агентуры и спецподразделений из числа украинских националистов. Из показаний полковника Штольце (25 декабря 1945 года):

"…Затем я получил от Лахузена указание сформировать под моим руководством особую группу. Ее кодовое наименование "А"; она предназначалась исключительно для подготовки диверсионной деятельности в советском тылу и для его деморализации.

…В приказе указывалось, что для поддержки молниеносного удара по Советскому Союзу Абвер II с помощью сети доверенных лиц должен направить подрывную работу, ведущуюся против России, на разжигание национальной ненависти между народами СССР. В порядке выполнения… указаний Кейтеля и Йодля я установил связь с находившимися на службе абвера украинскими националистами и членами других националистических групп.

В частности, я лично дал главарям украинских националистов Мельнику (кодовая кличка «Консул I») и Бандере указание немедленно после нападения Германии на Россию организовать на Украине провокационные путчи с целью ослабить тыл советских войск, а также оказать влияние на мировое общественное мнение, раздувая якобы происходящее разложение советского тыла".

А вот что показал сам Лахузен на заседании Нюрнбергского трибунала. Итак, отрывок из стенограммы допроса Эрвина Эдлера фон Лахузена-Вивремонта, третьего (после Канариса и Пикенброка) человека в германском абвере. Допрос ведут полковник Джон Харлан Эймен, заместитель главного обвинителя от США на Нюрнбергском процессе, и главный обвинитель от СССР генерал Р.А. Руденко.

"Эймен. Что говорилось, если говорилось вообще, о возможном сотрудничестве с украинской группой (буржуазных националистов)?

Лахузен. Да. Канарису было поручено (причем тогдашним начальником штаба ОКВ (верховного главнокомандования вермахта)) Кейтелем в виде директивы от Риббентропа… организовать на Галицийской Украине повстанческое движение, целью которого было истребление евреев и поляков.

Эймен. Какие еще имели место совещания?

Лахузен. После этих бесед в рабочем вагоне тогдашнего начальника штаба ОКБ Канарис покинул вагон и затем имел еще один короткий разговор с Риббентропом, который, еще раз возвращаясь к теме «Украина», сказал, что тот должен инсценировать восстание или повстанческое движение таким образом, чтобы все крестьянские дворы поляков оказались объятыми пламенем, а все евреи перебиты".

Однако эти показания Лахузена были слишком общи. Поэтому главный обвинитель от СССР генерал Р.А. Руденко задал Лахузену конкретные вопросы:

"Руденко. Свидетель, я хочу доставить вам несколько вопросов в порядке уточнения. Правильно ли я вас понял, что повстанческие отряды из украинских националистов создавались по директиве германского верховного командования?

Лахузен. Это были украинские эмигранты из Галиции.

Руденко. И из этих эмигрантов создавались повстанческие отряды?

Лахузен. Да. Может быть, не совсем правильно называть их отрядами, это были люди, которые брались из лагерей и проходили полувоенную или военную подготовку.

Руденко. И какое же назначение имели эти отряды?

Лахузен. Это были организации, как я уже говорил, состоящие из эмигрантов Галицийской Украины, которые работали совместно с отделом разведки за границей.

Руденко. Что они должны были выполнять?

Лахузен. Задача их состояла в том, чтобы с началом военных действий выполнять распоряжения соответствующих офицеров германских вооруженных сил, то есть те директивы, которые получал мой отдел и которые исходили от ОКБ.

Руденко. Какие же задачи ставились перед этими отрядами?

Лахузен. Эти отряды должны были производить диверсионные акты в тылу врага и осуществлять всевозможный саботаж.

Руденко. То есть на территории тех государств, с которыми Германия находилась в состоянии войны, в данном случае на территории Польши. А помимо диверсий какие еще задачи ставились?

Лахузен. Также саботаж, то есть взрывы мостов и других объектов, которые в какой-либо степени представляли важность с военной точки зрения. Эти объекты определялись оперативным штабом вооруженных сил.

Позднее в допрос включился также член Международного военного трибунала от СССР генерал-майор юстиции И.Т. Никитченко.

"Никитченко. На каких еще совещаниях давались приказы по уничтожению украинцев и сожжению населенных пунктов в Галиции?

Лахузен. Я должен выяснить, что именно подразумевает генерал этим вопросом. Относится ли он к совещанию в поезде фюрера в 1939 году, по времени — перед падением Варшавы? По записям в дневнике Канариса, оно состоялось 12 сентября 1939 года. Смысл этого приказа, или директивы, исходившей от Риббентропа и переданной Кейтелем Канарису, а затем в краткой беседе еще раз обрисованной Риббентропом Канарису, был следующий: организации украинских националистов, с которыми управление «Заграница/абвер» сотрудничало в военном смысле, то есть в проведении военных операций, должны вызвать в Польше повстанческое движение украинцев. Повстанческое движение должно было иметь целью истребить поляков и евреев, то есть прежде всего те элементы и круги, о которых все время стоял вопрос на совещаниях. Когда говорилось о поляках, имелись в виду, в первую очередь, интеллигенция и те круги, которые называют носителями воли к национальному сопротивлению. Такова была задача, данная Канарисом в той связи и которую я охарактеризовал так, как она сохранилась в документальной записи. Идея была отнюдь не убивать украинцев (то ее украинских националистов), а напротив, вместе с ними осуществить задачу, имевшую чисто политический и террористический характер, сотрудничество и то, что на самом деле было совершено управлением «Заграница/абвер» и этими людьми (их насчитывалось примерно 500 или 1000 человек), ясно видно из дневника. Это была подготовка к выполнению военной диверсионной задачи.

Никитченко. Эти приказы исходили от Риббентропа и Кейтеля?

Лахузен. Они исходили от Риббентропа".

Здесь уместно вспомнить, что руководимому Лахузеном отделу Абвер II подчинялся учебный полк особого назначения «Бранденбург-800». В него был включен батальон «Нахтигаль» («Соловей»), состоявший из украинских контрреволюционных элементов. В качестве их политического руководителя и офицера надзора подвизался Теодор Оберлендер. После нападения фашистской Германии на Советский Союз его диверсионный батальон «Нахтигаль» вступил в качестве ударного отряда гитлеровской армии во Львов и с 30 июня до 7 июля 1941 года осуществлял жесточайшие погромы, жертвами которых, по приблизительным подсчетам, стали 5000 мужчин и женщин, стариков и детей. Военные преступления и преступления против человечности офицера абвера Оберлендера были расследованы в 1960 году Верховным судом ГДР, и тогдашний министр ФРГ по делам «изгнанных и лишенных прав» был заочно (хорошо зная свою вину, он не решился приехать из ФРГ на процесс) приговорен к пожизненному заключению в каторжной тюрьме.

Именно действия бандитов и убийц из батальона «Нахтигаль» доказывают преступный характер многих подобных акций и операций Абвера II под руководством фон Лахузена-Вивремонта.

Как известно, с подачи абвера была сформирована из числа украинских националистов дивизия «СС — Галичина». Так как звукосочетание «СС» уже в то время имело недобрую славу, вербовщики добровольцев в эту дивизию объясняли, что «СС» означает «сичевые стрельцы».

В порядке сотрудничества между Германией и Японией, предусмотренного Антикоминтерновским пактом, Канарис заключил с представителем японской разведки (он же посол в Берлине) генералом Ошимой соглашение, включающее следующие пункты:

а) руководство контрреволюционными украинцами в Европе — дело Абвера II, но японцы будут информироваться о состоянии дел;

б) японцы со своей стороны активизируют связи на Дальнем Востоке с украинскими поселенцами в «зеленом углу» (район юго-западнее Владивостока, пограничный с Кореей и Китаем. — И.Д.).

Абвер принял участие в использовании в интересах гитлеровского режима представителей и других народов СССР.

16 июля 1941 года на совещании германского высшего руководства с участием Гитлера, Розенберга, Геринга и Ламмерса было заявлено: «Железным правилом должно быть и оставаться: никому не должно быть позволено носить оружие, кроме немцев. И это особенно важно, даже если вначале может показаться легким привлечение каких-либо чужих, подчиненных народов, к военной помощи — все это неверно! Когда-нибудь оно обязательно, неизбежно будет повернуто против нас. Только немцу позволено носить оружие, а не славянину, не чеху, не казаку или украинцу!»

Сказано очень категорично, но сразу же после провала планов молниеносной войны и больших потерь вермахта встал вопрос о пополнениях из числа народов СССР, и в 1942 году под его знамена были поставлены десятки тысяч человек.

Гитлер категорически не доверял русским и славянам вообще. Поэтому вначале речь шла о привлечении в вермахт представителей тюркских, мусульманских народов Поволжья, Средней Азии и Кавказа. Считалось, что они особенно настроены против русских и, следовательно, против коммунистов и советской власти.

В августе 1941 года в лагерях военнопленных начали работать комиссии, отделяющие тюркских военнопленных (в число которых попали грузины и армяне) от славян и создания для них специальных лагерей, где усилилась их пропагандистская обработка. Из числа этих военнопленных в дальнейшем формировались легионы: Азербайджанский, Армянский, Северокавказский, Грузинский, Туркестанский и Волго-татарский и команды «хивис» (от немецкого «Хильфе виллиге» — желающие помочь), которые использовались на различных вспомогательных работах.

Но к этому «эксперименту» сразу же подключился абвер и Высшее командование сухопутных войск. Уже 6 октября 1941 года был отдан приказ в порядке опыта в районах действий групп армий «Север», «Центр» и «Юг» создать казачьи добровольческие сотни и направить их на борьбу с партизанами. 15 ноября 1941 года при каждой дивизии группы армий «Юг» была создана сотня из «военнопленных туркестанской и кавказской национальности». Осенью 1941 года возникли еще два подразделения из числа этих же лиц: батальон «Бергман» («Горец») под командой обер-лейтенанта Теодора Оберлендера и 450-й Туркестанский пехотный батальон под командой майора Андриеса-Майер-Мадера.

Вербовка проводилась с использованием метода «кнута и пряника». Военнопленным наглядно демонстрировали, какие блага им сулит сотрудничество с немцами и что угрожает в случае отказа. Надо признать, большинство лиц, поступивших на службу к немцам, сделали это добровольно, о чем они давали подписку (этого требовала директива генштаба от 22 ноября 1942 года). Кроме того, они давали присягу со следующими словами: «Именем Бога я клянусь этой святой клятвой, что в борьбе против большевистского врага моей родины буду беспрекословно верен высшему главнокомандующему германского вермахта Адольфу Гитлеру и, как храбрый солдат, готов в любое время пожертвовать жизнью ради этой клятвы». Присяга принималась в присутствии немецких офицеров сначала на немецком, затем на родном языке. В конце легионер должен был на родном языке произнести фразу: «Я клянусь».

В целом немцы в своей авантюре с созданием Восточных легионов потерпели неудачу, хотя отдельные легионы и принимали участие в боевых действиях. Шесть туркестанских, три северокавказских, пять азербайджанских и два армянских батальона участвовали в наступлении германской армии на Кавказ в 1942—1943 годах; 836-й северокавказский батальон участвовал в боях под Харьковом, три туркестанских батальона — в наступлении на Сталинград (при этом большинство легионеров погибло), а азербайджанские батальоны привлекались к подавлению Варшавского восстания в сентябре 1944 года. Шесть батальонов в самом конце войны участвовали в обороне Берлина.

Но далеко не все восточные батальоны участвовали в боях на фронте. В большинстве случаев их использовали для борьбы с партизанами (в августе 1943 года только в районе Львова было 31000 легионеров). Однако и это их применение не оправдалось. Многие разбегались, переходили на сторону партизан. 29 сентября 1943 года Гитлер отдал приказ о переводе всех военных добровольцев с Востока на Запад. На 11 марта 1944 года в группе армий «Запад» находилось 61439 добровольцев.

Но и там они не оказались «патриотами» германского рейха (797-й грузинский батальон развалился совсем, а 822-й поднял в ночь на 6 апреля 1945 года восстание против немцев на острове Тепель. В ожесточенном сражении погибло 565 грузин, 117 голландцев и около 800 немцев).

«Лучших» представителей восточных легионов вермахт отбирал для выполнения особых заданий в советском тылу. Группы формировались из немцев и легионеров, командовали ими немецкие офицеры или унтер-офицеры.

Вот трофейный документ с отчетом об одной из абверовских операций 1942 года:

"Операция «Шамиль» была задумана с целью охраны нефтяных месторождений, в особенности нефтеочистительных заводов в Майкопе и Грозном от разрушений в случае отступления Красной армии.

Диверсионная группа состояла из переодетых в советскую военную форму немецких солдат и агентов из пленных в соотношении 1:2 и насчитывала 20—25 человек. Командовал ею лейтенант Ланге. Обучение проводилось в специальном лагере. Заброска парашютистов состоялась примерно за 3—8 дней до ожидавшегося вступления германских войск… Техническое оснащение и вооружение группы было тщательно продумано. Кроме оружия, продовольствия, высокогорного снаряжения и топографических карт у группы были палатки и коротковолновая рация для связи с германскими органами.

При подготовке этой операции впервые возникла мысль вооружать подобные группы бесшумным огнестрельным оружием и винтовками, позволяющими вести прицельный огонь в темноте. Опыты с арбалетами к успеху не привели. Испытания же других видов оружия к тому времени закончены не были.

В Майкопе отряд из 8—10 человек под командой унтер-офицера был сброшен с двух самолетов ночью. С точки зрения абвера начало операции было неудачным: неправильно определено место выброски, из-за чего диверсанты и парашюты со снаряжением приземлились слишком далеко друг от друга и от сброшенного оружия. Германские войска не могли обеспечить соответствующей охраны, и красноармейцы взорвали объекты. В германских частях диверсантов приняли за советских шпионов и арестовали. С большим трудом им удалось избежать расстрела.

В Грозном отряд из 15—20 человек под командой, лейтенанта Ланге был выброшен с двух самолетов лунной ночью. Уже в воздухе диверсанты были обстреляны советскими частями. Тем не менее по приземлении образовались две группы. Но в группе Ланге не оказалось рации, так как парашют с ней не смогли разыскать. Из радиограммы другой группы, полученной штабом группы армий, было очевидно, что она пыталась разыскать следы группы Ланге, но тщетно. Группе Ланге все же удалось примкнуть к кавказским бандам, с помощью которых Ланге намеревался выполнить задание… Произошли небольшие стычки с советскими частями. От лазутчика Ланге узнал, что германские войска приостановили свое продвижение и начали отступать. Поэтому он решил отказаться от выполнения задания и, переодевшись в штатское, пробиться на позиции германских войск. Его русские агенты по собственному желанию остались на месте. Ланге с двумя-тремя солдатами удалось добраться до передовой линии германских войск. От другой группы никаких радиограмм больше не поступало, и о судьбе ее ничего не известно".

В 1941 году во Франции была создана разведывательно-диверсионная группа «Тамара I» из числа грузин-белоэмигрантов. Большая часть ее личного состава прошла специальную подготовку в разведывательной школе в окрестностях Парижа. Вскоре там же был подобран личный состав для еще одной группы. Летом 1941 года группа была направлена в Бухарест, а позже в город Фокшаны и в город Брашов (Румыния).

20 июня 1941 года приказом Абвера II была создана диверсионная организация под кодовым названием «Тамара» («Тамара II») с задачей подготовки восстания в Грузии.

"Распоряжение начальника Абвера II о создании из числа грузинских эмигрантов диверсионно-подрывной организации «Тамара», 20 июня 1941 года:

Для выполнения полученных от 1-го оперативного отдела военно-полевого штаба указаний рабочему штабу «Румыния» поручается создать организацию «Тамара», на которую возлагаются следующие задачи:

1. Подготовить силами грузин организацию восстания на территории Грузии.

2. Руководство организацией возложить на обер-лейтенанта доктора Крамера (Отдел 2 контрразведки). Заместителем назначается фельдфебель доктор Хауфе (контрразведка 2).

3. Организация разделяется на две оперативные группы:

а) «Тамара I» состоит из 16 грузин, подготовленных для саботажа и объединенных в ячейки (К). Ею руководит унтер-офицер Герман (учебный план «Бранденбург-800», 5-я рота);

б) «Тамара II» представляет собой оперативную группу, состоящую из 80 грузин, объединенных в ячейки. Руководителем данной группы назначается обер-лейтенант доктор Крамер.

4. Обе оперативные группы «Тамара I» и «Тамара II» предоставлены в распоряжение главного командования армии.

5. В качестве сборного пункта оперативной группы «Тамара I» избраны окрестности города Яссы, сборный пункт оперативной группы «Тамара II» — треугольник Браилов — Калараш — Бухарест.

6. Вооружение организаций «Тамара» проводится отделом контрразведки 2…"

Личный состав группы использовался для разведывательно-диверсионной деятельности в тылу советских войск на территории Кавказа. В июне 1942 года часть личного состава группы была направлена в батальон особого назначения «Бергман», подчиненный Абверу II.

Уникальной по своему цинизму стала попытка гитлеровской разведки использовать в качестве диверсантов детей. Расчет был на то, что подростки-диверсанты не привлекут внимания советской контрразведки, да и население будет к ним снисходительнее. Никто ведь не догадается, что мальчишка, играющий на железнодорожной насыпи, на самом деле закладывает мину под рельсы.

Детская диверсионная школа была создана в Гемфурте, в районе города Касселя. Специальные команды рыскали по оккупированной советской земле. Основную массу детей брали из детских домов. Истощенных и больных уничтожали, крепких увозили в Германию. Будущих диверсантов приучали к мысли о том, что Советской России уже нет и больше никогда не будет. Их инструкторы разрешали им делать все, что когда-то запрещалось: поощряли драки, проповедовали культ силы, учили детей быть жестокими. Им показывали города Германии, водили по зоопаркам, стадионам, школам.

В ночь с 28 на 29 августа и 1 сентября 1943 года несколько групп детей на парашютах были сброшены в тыл Красной армии от Калинина до Харькова. Они были одеты в поношенную одежду, с торбами и мешками, а в них продукты и мины, замаскированные под куски каменного угля. Их нужно было подбрасывать в тендеры паровозов или на склады угля.

Вот документ того времени:

"Сообщение о явке двух диверсантов-подростков.

Первого сентября 1943 года в штаб воинской части города Плавска, Тульской области, явились два подростка — Михаил, 15 лет, и Петр, 13 лет. Они заявили, что заброшены вместе с другими диверсантами-подростками для подбрасывания взрывчатки в тендеры паровозов. Обучались на даче под городом Касселем. Миша рассказывает: «…Почти все бывшие детдомовцы, зная, что им надо будет совершать диверсии, договорились втихомолку не выполнять задание немцев, не вредить своим, а сразу явиться в любой штаб Красной армии и все рассказать»…"

Действительно, все дети, вместе с парашютами и взрывчаткой, сами явились в воинские части, милицию, органы госбезопасности и рассказали все о себе, о товарищах и школе, где они учились. Операция абвера провалилась.

 

ПОДВОДНЫЕ ДИВЕРСИИ

Ни итальянская армия, ни военно-морской флот не прославились на фронтах Второй мировой войны. Скорее наоборот — они везде были биты.

Крупным успехом союзников явился удар английской авианосной группы по военно-морской базе Таранто 11 ноября 1940 года. Потери итальянского флота оказались настолько значительными, что с этого времени за Англией утвердилось превосходство на Средиземном море в крупных надводных кораблях. (Оно еще больше упрочилось после тяжелого поражения итальянцев 28 марта 1941 года в морском бою у мыса Машапан.

Зато итальянские подводные разведчики-диверсанты проявили подлинный героизм и добились ощутимых результатов в войне на море.

Началось с того, что еще в октябре 1935 года два инженера-механика итальянского военно-морского флота, Тезеи и Тоски, предложили проект создания управляемых торпед. Командование флотом сначала расценило проект как фантастический, но затем заинтересовалось им и выделило средства и около тридцати рабочих. Закипела работа, и уже в начале декабря того же, 1935, года состоялась демонстрация двух первых управляемых торпед, рассчитанных на экипаж из двух человек.

Это было время войны с Абиссинией, когда Италия имела основания опасаться репрессий или, по крайней мере, санкций. Поэтому генеральный штаб итальянского военно-морского флота решил создать разведывательно-диверсионный «Отряд водителей штурмовых средств», впоследствии переименованный в специальную флотилию МАС («мотоскафо антисоммерджибиле» — «противолодочный моторный торпедный катер»).

Во время войны в Абиссинии и Испании управляемые торпеды не пришлось использовать, зато за эти годы их удалось усовершенствовать, а также подготовить отряд добровольцев, сделав из них профессионалов высокого класса.

10 июня 1940 года Италия вступила в войну против Англии и Франции на стороне Германии. Сразу же был создан отряд специальных средств, которым командовал майор Джорджини. Для транспортировки управляемых торпед были выделены две подводные лодки: «Ириде» и «Гондар». Предусматривалось групповое использование торпед — по три в каждой группе.

Торпеда погружалась в воду так, чтобы только головы двух членов экипажа оставались на поверхности, но при необходимости опускалась под воду. В носовой части имелось зарядное отделение, заполняемое взрывчатым веществом весом до 250—300 килограмм. Заряд отделялся от торпеды и подвешивался к тросу, натянутому водолазом (одним из членов экипажа) под килем обреченного корабля, после чего пускался в ход часовой механизм взрывателя, позволяющий торпеде отойти на безопасное расстояние.

Экипажам управляемых торпед приходилось нелегко. Им надо было опасаться не только минных полей, сетевых заграждений, взрывов глубинных бомб, обстрела и случайных столкновений с надводными кораблями. Их врагами была усталость, холод, морские глубины. Нужно было уметь исправлять поломки или повреждения, причем иногда в боевой обстановке или под водой (глубина погружения торпеды до 40 метров), в полной темноте, обладать исключительной храбростью и выдержкой. Часто приходилось сталкиваться с дефектами кислородного дыхательного аппарата. Многие тренировки заканчивались несчастными случаями и даже гибелью членов экипажа.

Первые попытки боевого использования управляемых торпед закончились неудачей. Подводная лодка «Ириде» была потоплена английской авиацией в заливе Бомба 21 августа 1940 года в тот момент, когда она готовилась принять на борт экипажи трех управляемых торпед, находившихся на ее палубе. На смену «Ириде» была направлена подводная лодка «Шире», 29 октября вечером она подошла к Гибралтару, легла на грунт и оставалась в таком положении, пока экипажи не сняли с ее палубы свои торпеды и не подготовили их к движению, после чего направилась на свою базу.

Меньше чем через час после спуска две управляемые торпеды пошли ко дну в результате технической неисправности. Их экипажи вплавь добрались до испанского берега, откуда были переправлены в Италию и вернулись на базу МАС. Третьей торпеде, управляемой Биринделли и Пакканьини, удалось дойти до английской военной базы, но вследствие технических неполадок торпеда затонула неподалеку от линкора «Бархэм». Экипаж торпеды, водитель и водолаз, был захвачен англичанами. Оба оставались в плену до окончания войны с Италией.

Подводная лодка «Гондар» с тремя управляемыми торпедами и их экипажами 30 сентября 1940 года подошла к Александрии, где находилась база английского ВМФ. В 22 милях от базы в момент всплытия лодка была замечена английским эсминцем, который нанес ей торпедный удар. «Гондар» затонула, часть членов экипажа спаслась и была захвачена в плен. Среди них оказался и лейтенант Тоски, один из конструкторов управляемой торпеды.

Не лучшим для подводных диверсий оказалось и начало 1941 года.

6 мая 1941 года «Шире» вновь направилась к Гибралтару. Достигнув бухты Алхесирас, она спустила на воду три управляемые торпеды, и… они тут же затонули.

26 июля 1941 года итальянцы двумя управляемыми торпедами и восемью взрывающимися катерами пытались прорваться в порт Ла-Валлетта на Мальте. Но англичане обрушили на них всю свою огневую мощь. Уцелел лишь один катер. В этом бою погиб второй конструктор управляемой торпеды, лейтенант Тезео Тезеи. Ни один английский корабль не пострадал.

20 сентября подводная лодка «Шире» в четвертый раз направилась к Гибралтару. Ей удалось пробраться в бухту Альхесирас. На этот раз в путь отправились шесть человек на трех торпедах.

Водитель одной из торпед, Визинтини, сумел найти проход в сетевом заграждении: сеть была опущена не до дна. Всплыв, Визинтини обнаружил невдалеке крупный транспорт. Ему удалось вплотную приблизиться к транспорту, укрепить на днище трос и подвесить зарядное отделение торпеды. Он повернул ключ, взвел механизм взрывателя и направился в обратный путь. Ему посчастливилось и на этот раз: он нашел проход через противолодочную сеть и благополучно добрался до испанского берега. Вся операция заняла 4 часа.

Успешно поработали и два других экипажа. Каждому из них удалось прикрепить взрывной снаряд под тем или иным кораблем. На рассвете со стороны бухты раздались звуки взрывов.

Обрадованное первым успехом военно-морское командование Италии поспешило опубликовать победную реляцию: «Штурмовые средства королевского военно-морского флота проникли на рейд и во внутренний порт крепости Гибралтар. Потоплены танкер грузоподъемностью 10000 тонн, другой танкер (6000 тонн) и транспорт (6000 тонн), груженный боеприпасами. Еще одно судно (12000 тонн), груженное военным имуществом выбросилось на скалистый берег и может считаться надолго выведенным из строя».

Это сообщение, естественно, вдохновило воинственных итальянцев, но побудило англичан укрепить свою оборону и усилить разведку и контрразведку.

Опьяненные удачей итальянцы пригласили германских и японских представителей посетить базу флотилии управляемых торпед, где впервые продемонстрировали секретное оружие.

Теперь внимание итальянцев вновь обратилось к Александрии. Туда направилась подводная лодка «Шире» под командованием потомка именитой фамилии князя Боргезе. 17 декабря она получила приказ заминировать два английских линкора, «Вэлиент» и «Куин Элизабет», водоизмещением 32 тысячи тонн каждый.

Впереди ждали немалые трудности. Подходы к гавани почти полностью преграждало минное поле. Вход в порт патрулировался миноносцем, который систематически сбрасывал глубинные бомбы.

Операция началась в ночь с 18 на 19 декабря 1941 года. В 20 часов 47 минут, благополучно пройдя минное поле, «Шире» всплыла на поверхность. Из лодки вышли все шесть членов экипажей торпед. После этого лодка вновь прошла в подводном положении минированную зону и вернулась в Италию.

Экипажи имели в своем распоряжении десять часов темного времени суток.

Торпеды благополучно избежали встречи с патрульным миноносцем. Удача сопутствовала им и дальше: они прошли в порт в кильватере, английских военных кораблей, тем самым миновав заградительную зону. В условленное время, в 22 часа 15 минут, водители торпед поднялись на поверхность и по сигналу своего командира де ла Пенне направились к целям.

Де ла Пенне и Бьянки подошли к борту линкора «Вэлиент», опустились под его киль и оставили под ним торпеду, пустив в ход часовой механизм. Вплавь поднялись на поверхность и устроились отдыхать, уцепившись за бочку, на которую была заведена якорная цепь корабля. Но здесь англичане их быстро обнаружили и подняли на борт. Диверсанты не сопротивлялись: под водолазными костюмами на них была итальянская военно-морская форма. Их не могли расстрелять как шпионов — Женевская конвенция о военнопленных спасла им жизнь, а законопослушные англичане не могли ее нарушить, хотя им самим угрожала смертельная опасность. На линейном корабле была объявлена тревога. Пленных подвергли допросу, но они отказались отвечать на вопрос, что ими сделано. В 5 часов 55 минут раздался взрыв. Только мелководье спасло линкор от гибели: он просто сел на дно.

Вскоре раздался взрыв и на линкоре «Куин Элизабет». Еще два диверсанта, Марчелья и Скергата, тоже были захвачены в плен.

Третий экипаж также сработал неплохо: он затопил крупный танкер. Диверсанты Мартелотта и Марине вплавь добрались до берега и сняли водолазные костюмы. Англичане быстро взяли их в плен и отправили в лагерь, где они встретились со своими товарищами.

15 мая 1942 года вблизи Александрии с подводной лодки «Амбра» были спущены на воду три управляемые торпеды. Но произошла ошибка: командир лодки полагал, что он находится в том же месте, где в декабре 1941 года высадила диверсантов лодка «Шире». Но на этот раз экипажи высадились на 800 метров западнее. Это спутало все расчеты. В темноте два экипажа потеряли ориентировку, затопили торпеды, добрались до берега и сдались в плен.

Водитель третьей торпеды, Фельтринелли, сумел проникнуть в порт и направился к линкору «Куин Элизабет», возвратившемуся в строй после ремонта. Однако в последний момент механизм торпеды отказал, она пошла ко дну. Водитель и водолаз вплавь добрались до берега и разошлись в разные стороны. Водолаза тут же захватили в плен, а Фельтринелли полтора месяца скрывался в городе, пока его не арестовала английская полиция.

Больше попыток проникнуть в Александрийский порт итальянцы не предпринимали.

Бухта Альхесирас находится на самом юге Пиренейского полуострова. Один берег принадлежит Испании, на другом находится английская военно-морская база Гибралтар. В самом начале войны в испанских водах бухты оказалось полузатонувшее итальянское торговое судно «Ольтерра». Итальянские власти (точнее, разведка) получили от испанцев разрешение поднять «Ольтерру». На ее борт прибыли итальянские рабочие, среди которых под видом мастера находился лейтенант Визинтини, тот самый, который 20 сентября 1941 года совершил первое успешное нападение на английские корабли в бухте Альхесирас.

Работы по поднятию «Ольтерры» велись открыто, под наблюдением испанской охраны, приставленной по требованию английского консула в Альхесирасе. Но наряду с открытой работой велась и тайная. В корпусе ремонтируемого судна был создан крытый бассейн для нескольких управляемых торпед. Их в разобранном виде доставили вместе с трубами и различными деталями для котлов.

Нападение на порт Гибралтар решено было произвести 7 декабря 1942 года. В этот день там на якоре стояли корабли крупного конвоя, эскортируемые линкорами «Нельсон», «Родней», «Ринаун» и авианосцами «Фьюриес» и «Илластриес».

В 23 часа 15 минут первым направился в путь экипаж Визинтини и Магро. Но они попали под взрывы глубинных бомб. Им удалось ускользнуть от них, однако встретилось второе, непреодолимое препятствие — противолодочная сеть, доходившая до самого дна. Поднять ее было невозможно, и водолаз взялся за ножницы, чтобы проделать отверстие для прохода торпеды…

Второй экипаж (Маниско — Варини) вышел в 24 часа, благополучно миновал линию, патрулируемую сторожевыми кораблями, и опущенную противолодочную сеть, но попал под луч прожектора и сильный обстрел, а потом и под глубинные бомбы. Совершенно оглушенные диверсанты затопили свою торпеду и поднялись на поверхность… прямо в руки моряков проходящего мимо американского транспорта.

Третья торпеда вышла из чрева «Ольтерры» лишь в 2 часа ночи. Она тоже попала под обстрел и взрывы глубинных бомб. Один из диверсантов был убит: утром его тело подобрали англичане в водах Гибралтара; второй — лейтенант Челла, единственный из всех, сумел вернуться на «Ольтерру».

Что же касается Визинтини и Магро, то их трупы, запутавшиеся в сети, обнаружили англичане, подняв ее для осмотра.

Однако провал операции 8 декабря 1942 года не остановил итальянцев. Использование «Ольтерры» решено было продолжать. В потайном бассейне были собраны три новые торпеды.

7 мая 1943 года в Гибралтар прибыл крупный конвой. Около 22 часов три управляемые торпеды под командой лейтенанта Челла вышли на задание. На этот раз все произошло на редкость удачно. Экипажи установили заряды под тремя крупными транспортами и благополучно вернулись на «Ольтерру». Все три транспорта взлетели на воздух, а шесть диверсантов отправились в Мадрид, а оттуда поездом в Италию.

Отдохнув, экипажи вернулись в Альхесирас. 3 августа три торпеды снова вышли из бассейна «Ольтерры». Экипаж первой — все тот же Челла и водолаз Монталенти, прикрепив заряд под танкером грузоподъемностью 14000 тонн, возвратился на «Ольтерру». Третий экипаж тоже успешно выполнил задание и вернулся без потерь. Что касается второго экипажа, то он после установки заряда попал под обстрел, водолаз был ранен и упал в воду, где его подобрали английские матросы, а водитель сумел вернуться на «Ольтерру». Утром 4 августа три крупных танкера взлетели на воздух.

Теперь англичане поняли, в чем дело. С согласия испанских властей они захватили «Ольтерру» и обнаружили помещение для управляемых торпед. Месяц спустя Италия вышла из войны, и военно-морская база Специя была занята немцами. Но итальянские разведчики и моряки не желали, чтобы их тайное оружие попало в руки бывших союзников. Чертежи, техническое оборудование, запчасти, собранные и находившиеся в стадии сборки торпеды были уничтожены.

Итальянское военно-морское командование и итальянская разведка использовали не только управляемые торпеды, но и пловцов-диверсантов, из которых была сформирована группа «Гамма». Иногда операции проводились совместно. В декабре 1942 года такая операция была проведена в Алжире.

Подводная лодка «Амбра» доставила в район Алжира десять боев пловцов из группы «Гамма» и шесть человек, составлявших экипажи управляемых торпед.

В 23 часа 11 декабря шестнадцать подводных диверсантов направились на выполнение задания. Десять из них были вооружены подрывными зарядами-минами («миньятта» и «баудилло»), остальные шесть по двое разместились на управляемых торпедах. Пловцов-диверсантов обратно не ждали: выполнив задание, они должны были искать убежище на свой страх и риск, либо сдаться в плен. На лодке надеялись лишь на возвращение экипажей управляемых торпед. Не дождавшись, лодка, как было договорено, в 2 часа 30 минут отправилась на базу.

О результатах операции стало известно из сообщения английского адмиралтейства: в эту ночь оказались потопленными пароходы «Оушн вэнквишер» (водоизмещением более 7000 тонн), «Берта» (1500 тонн), сильно поврежден танкер «Эмпайр Центавр» (7000 тонн), получили повреждение суда «Арметтан» (4600 тонн) и «США-59» (7500 тонн). Общее водоизмещение кораблей союзников, выведенных из строя в эту ночь, составило более 25000 тонн. Большинство диверсантов попало в плен, судьба остальных неизвестна.

Боевые пловцы действовали и самостоятельно. В нейтральном порту Александрия, где на суда грузился стратегический материал — хром, итальянский подводный диверсант лейтенант Ферраро с помощью итальянского консула-разведчика Риккарди всего за несколько дней сумел прикрепить мины «баудильо» к четырем судам, груженным хромом. Два из них затонули, третье получило тяжелое повреждение, и лишь одно избежало катастрофы. В бухте Альхесирас боевые пловцы из группы «Гамма» 14 июля 1942 года потопили союзнические суда «Мета», «Шама», «Эмпайр Снайп» и «Барон Дуглас», общим водоизмещением 10000 тонн.

Если подвести итог деятельности подразделений управляемых торпед и боевых пловцов, то ими были выведены из строя линейные корабли «Куин Элизабет» и «Вэлиент», водоизмещением 32000 тонн каждый, потоплены крейсер «Йорк» и эскадренный миноносец (10000 тонн и 1700 тонн), потоплены или повреждены 4 танкера (всего 38000 тонн), а также 23 транспорта общим водоизмещением более 150000 тонн; таким образом, были потоплены и повреждены суда общим водоизмещением более 250000 тонн.

Остается спросить, ради чего и почему итальянские боевые пловцы и экипажи управляемых торпед проявляли такую самоотверженность? Если немцы и японцы воевали за расширение жизненного пространства, советские и английские солдаты и французские маки отстаивали свою землю, то что нужно было итальянцам в этой войне? Ведь даже своего дуче и короля они не особенно уважали, не в пример японцам и немцам, обожавшим императора и фюрера.

И еще один момент. 29 октября 1955 года в Севастопольской бухте от мощного взрыва затонул линкор «Новороссийск». Официальной версии причин этой катастрофы нет, во всяком случае, она не обнародована.

Среди моряков и в народе долгое время циркулировали слухи о том, что «Новороссийск» потоплен итальянскими подводными диверсантами. Мотив? Месть за то, что этот когда-то итальянский линкор был передан Советскому Союзу после войны. А организовал эту диверсию не кто иной, как князь Боргезе, тот самый, который когда-то привел свою подлодку в район Александрии, где были потоплены два английских линкора, а потом руководил школой по подготовке подводных диверсантов и поклялся потопить «Новороссийск».

Зная о подвигах итальянских боевых пловцов, можно ли исключить такую возможность?

 

ВТОРАЯ ИПОСТАСЬ БЕЙКЕР-СТРИТ

Одна из самых знаменитых улиц в мире — скромная лондонская Бейкер-стрит, улица, где когда-то жили великий сыщик Шерлок Холмс и его друг доктор Ватсон — герои, рожденные великой фантазией писателя Конан Дойля. Здесь Шерлок Холмс создал свой дедуктивный метод и разрабатывал свои замысловатые многоходовые операции.

Время шло, обстоятельства менялись, и в годы Второй мировой войны на Бейкер-стрит действовал уже не сыщик-одиночка, а могущественная организация — Управление специальных операций (УСО), в недрах которой рождались не менее замысловатые планы и которая распоряжалась судьбами тысяч людей.

Датой рождения УСО считается 19 июля 1940 года, когда Черчилль представил Военному кабинету меморандум, в котором говорилось: «УСО создается, чтобы координировать все акции по подрывной деятельности и шпионажу на территории противника». Позже Черчилль добавит: «Чтобы поджечь Европу».

По иронии судьбы, многочисленные подразделения УСО располагались на Бейкер-стрит и на прилегающих улицах. Прикрытием для организации стала вывеска известной торговой фирмы «Маркс энд Спенсер», а здание офиса фирмы использовалось разведкой всю войну и несколько лет после ее окончания.

Начальником УСО был сэр Чарльз Хамбро. В его подчинение входили региональные отделы, ведавшие разведывательной и диверсионной работой в оккупированных странах Европы. Наряду с УСО в Англии в годы войны существовали и другие разведывательные организации, в том числе «Секретная служба» — армейская, военно-морская, военно-воздушная разведка. Последняя, в частности, устанавливала очередность воздушных налетов на военные объекты Германии и раскрывала планы воздушной войны противника. Один из отделов военной разведки занимался только Германией. Он должен был, например, вести пораженческую пропаганду среди германских войск и мирного населения.

Что же касается УСО, то она вела свою работу путем заброски собственных агентов, а также привлечения патриотов и целых групп движения Сопротивления. При этом Би-би-си была центром, через который передавалось большинство информации. Они обычно передавались в зашифрованном виде во время литературно-музыкальных передач и зачастую носили комичный характер, например в монолог театрального героя вставлялась фраза: «У дяди Джорджа порвался левый носок» или «Желтая корова перепрыгнула через синий забор в полнолуние». Тот, кому это предназначалось, понимал, в чем дело, прочим оставалось недоумевать.

Очень часто одной радиосвязи было недостаточно и приходилось устанавливать личные контакты. УСО подготовило для этой цели сотни мужчин и женщин. Подобрав людей, знающих язык той страны, где им предстояло действовать, их обучали повседневной агентурной работе. Затем они должны были получить знания, необходимые для выполнения специальных операций. Для этого была организована специальная школа в Рингуэе.

Система обучения была приспособлена к потребностям военного времени и исходила из того, что разведчики будут действовать в стране, где число дружественно настроенных граждан по крайней мере в пятьдесят раз больше численности вооруженного противника.

Естественно, что в школе обучали таким предметам, как прыжки с парашютом, организация диверсий, приемы самообороны и нападения, радиоделу и другим дисциплинам, необходимым разведчику. Но, в отличие от немецких и, к сожалению, наших школ военного времени, при подготовке агентов УСО огромное внимание уделялось «мелочам», от которых часто зависели жизнь и успешная деятельность агентов.

Речь идет не только о тщательной отработке документации, легенды биографии, изучения языковых особенностей той местности, из которой якобы происходит агент. Агента снабжали информацией по всем вопросам, которых может коснуться его жизнь в тылу врага — особенности режима проживания и передвижения, устройство на работу, продовольственные нормы, порядок регистрации в полиции, соблюдение комендантского часа. Поддельные документы изготавливались в специальной лаборатории УСО, но к ним добавлялись важные детали: «семейные» фотографии, старые визитные карточки, письма от друга или подруги, билеты метро, в общем всякая мелочь, которую он мог таскать в карманах и от которой зависела его жизнь. Если агент забрасывался, например, во Францию, его обучали вести себя за столом, есть и пить на французский манер; знакомили с самыми свежими французскими анекдотами и каламбурами. Одним из приятных тестов для агентов была проверка «на выпивку» — сколько и чего он (она) сможет выпить, не потеряв голову, и как будет вести себя при этом.

Так же скрупулезно соблюдалась чуткость к забрасываемым агентам. О готовности вылететь на задание его спрашивали не только заранее, но и в последнюю минуту перед посадкой в самолет. При этом ему говорили, что его отказ не повлечет для него никаких неприятных последствий. А тем из заброшенных агентов, с которыми поддерживалась радиосвязь, иногда в завуалированной форме сообщали хорошие новости из дому. Правда, это случалось редко, только тогда, когда требовалось поддержать агента или вдохновить на какое-то опасное дело.

Перед заброской нередко инсценировались «допросы в гестапо», когда агент подвергался сильному психологическому давлению. Был случай, когда девушка по имени Ноор Инайлят Хан не выдержала «допроса», почти лишилась сознания, потеряла голос, а придя в себя побледнела и дрожала от страха. Ее хотели отстранить от задания, но она уговорила послать ее. Когда во Франции она была схвачена гестапо и подверглась пыткам, то держала себя удивительно спокойно, никого не выдала и была расстреляна в немецком концлагере.

История УСО полна крупных и мелких событий, в ней есть место героям и предателям, хорошо организованным акциям и провалам. Первых агентов забрасывали вслепую, на их собственный страх и риск, их никто не ждал, у них не было надежных явок и адресов; они должны были сами устраиваться, создавать свое прикрытие и обзаводиться связями. И во многих случаях попадали прямо в объятия гестапо. Если этого удавалось избежать, агент должен был найти надежных людей из числа своих связей и начать разведывательно-диверсионную работу. Самое большое внимание УСО уделяло работе во Франции по ряду причин, особенно начиная с 1943 года. Это была самая крупная из оккупированных стран, которая находилась ближе всего к Англии, в ней было лучше всего организовано движение Сопротивления, в которое входили десятки тысяч людей самых разных политических взглядов, объединенных чувством патриотизма. Однако французской секции УСО приходилось нелегко с подбором кадров, так как лучших людей де Голль и «Свободная Франция» стремились использовать сами. К тому же де Голль вообще относился к УСО недружелюбно, полагая, что оно нарушает суверенитет Франции и, устанавливая связи с участниками Сопротивления, только мешает им работать. Он не без оснований подозревал, что заброшенная во Францию английская агентура осядет там и впоследствии может быть использована против Франции. Поэтому он запрещал французам идти на службу к англичанам в УСО, хотя его отношения с военной разведкой и СИС были достаточно сердечными. После войны произошел случай, когда во время представления де Голлем героев, участников французского Сопротивления, оказался англичанин, агент УСО. Де Голль за плечи развернул его от себя и сказал: «Ваше место не здесь». Впоследствии, после ухода де Голля, этот англичанин был награжден французским правительством.

Поэтому «французов» зачастую приходилось «создавать» из англичан и канадцев, что вызывало для УСО дополнительные трудности. Оно тесно сотрудничало с Министерством экономической войны (МЭВ).

Интересно, что МЭВ было создано еще до войны, 29 июня 1937 года, под секретным названием «Комитет по экономическому прессингу на Германию», куда входила группа промышленников, банкиров и ученых. Вскоре комитет закрыли, однако он возобновил свою работу в 1938 году, после захвата Гитлером Австрии и Чехословакии. 27 июля 1939 года комитет был преобразован в Министерство.

У руководства УСО существовали серьезные трудности, связанные с непростыми отношениями не только с де Голлем, но также между правительством Великобритании и правительствами в изгнании и национальными комитетами на ее территории. Взгляды Черчилля на роль Сопротивления коренным образом отличались от взглядов этих правительств и комитетов. Они считали, что рейды англичан, диверсии на железнодорожных и военных объектах вызывают репрессии немцев против мирного населения и затрудняют работу сил Сопротивления. Даже самое лояльное норвежское правительство выступило против сотрудничества УСО с секретной патриотической организацией Милорг. Голландское правительство объявило УСО виновным в провале сети английской агентуры, состоящей из голландцев; некоторые голландцы даже обвиняли англичан в предательстве.

Англичане, а затем и американцы совершенно очевидно исходили из того, что те, кто реально борется в Сопротивлении, займут главные политические посты после освобождения. Так и произошло. Не случайно «партия расстрелянных» — коммунисты — выиграли выборы почти во всех освобожденных европейских странах.

Одна из главных зарубежных резидентур УСО находилась в Базеле, швейцарском городе, расположенном в нескольких километрах от французской и германской границ. Это был рай для разведчиков всех стран, и УСО вовсю использовало эти возможности.

В начале деятельности УСО основной энтузиазм его штаба был направлен на возможность ведения подпольной войны во Франции, Польше и Чехословакии. Программа, принятая штабом, предусматривала создание, набор, тренировку и вооружение 130000 человек в этих трех странах. Их надо было вооружить, главным образом новым оружием, которое должно было доставляться на самолетах-бомбардировщиках. Однако эта программа была отвергнута начальником штаба.

Летом 1941 года УСО представило новую программу, по которой во Франции и Голландии должно было быть подготовлено 45000 бойцов. Но и эта идея из-за нехватки самолетов оказалась нереализованной.

На конференции начальников штабов в Вашингтоне, носившей название «Аркадия», роль Сопротивления и секретных армий в Европе была упомянута лишь между прочим. (Надо отметить, что «помощь России всеми возможными средствами» в перечне основных задач заняла почетное второе место, после «усиления бомбардировки Германии авиацией США и Великобритании».) Руководство английского генерального штаба, которому подчинялось УСО, стало считать Францию сомнительным объектом для серьезных операций, ибо, хотя УСО забрасывало туда оружие и снаряжение, оно в основном терялось где-то в разобщенных между собой отрядах и группах Сопротивления.

1942 год закончился для УСО неудачно. Агентов было заброшено мало, к тому же многие из них были захвачены немцами. Связь с оставшимися часто прерывалась на несколько недель (а за это время немцы зачастую захватывали агента или радиста, а затем заставляли его работать под их контролем). Поставки оружия и взрывчатых веществ почти прекратились.

Жизнь французской секции возродилась после прихода нового начальника, майора Мориса Букмастера. Количество забросок в 1943 году увеличилось, но поставки оружия и взрывчатых веществ оставались смехотворно малыми: за весь год около 900 килограмм взрывчатых веществ, 388 пистолетов, 269 автоматов…

Но затем, когда УСО было передано подразделение транспортной авиации, поставки возросли. Приоритет был у Франции, но самолеты летали уже и над другими оккупированными странами. По приказу Черчилля, в январе 1944 года УСО получило в свое распоряжение 35 самолетов. Если в IV квартале 1943 года был 101 самолетовылет, то в I квартале 1944 года их стало 604, а во II — 1728. Черчилль также отдал распоряжение о том, чтобы в связи с подготовкой вторжения во Францию отряды партизан (маки) снабжались оружием в первую очередь. Соответственно увеличилась и заброска оружия. Только за первые 4,5 месяца 1944 года с парашютами было сброшено 45000 автоматов, 17000 пистолетов и много другого оружия и боеприпасов.

Агенты УСО, часто действуя совместно с отрядами Сопротивления, осуществили немало диверсий. Только в течение 10 месяцев, между июнем 1943 года и маем 1944 года, были уничтожены или серьезно повреждены 1822 локомотива, 200 пассажирских вагонов, уничтожены 2500 товарных вагонов и повреждены 800. В докладе полиции Виши отмечалось, что за период с 25 октября по 25 ноября 1943 года имели место свыше 3000 попыток диверсий на железнодорожных линиях, из которых 427 принесли большой ущерб, а 132 вызвали крушения поездов и «серьезные потери германских войск».

С приближением открытия Второго фронта и после «дня Д» количество диверсий в немецком тылу еще больше увеличилось. В августе 1944 года было уничтожено 668 локомотивов и осуществлено 2900 успешных нападений на железнодорожные пути и следовавшие по ним войска.

В октябре 1943 года генерал Рундштедт направил на имя Гитлера рапорт, в котором выражал «тревогу по поводу увеличения саботажа на железных дорогах, которое связано с возрастающим количеством поставок с помощью парашютов для агентов и участников Сопротивления со стороны УСО». Он докладывал, что «только в сентябре было 534 очень серьезных актов саботажа на железных дорогах по сравнению со 120 за всю первую половину года». Рундштедт утверждал, что в случае вторжения союзников ситуация «ухудшится из-за невозможности проводить ремонтные работы».

Считая, что большинство диверсий проводится железнодорожниками или с их участием, гестапо арестовывало их тысячами. Одновременно немцы вынуждены были направить во Францию 20000 германских железнодорожников. Германская армия и подразделения СС отзывались с фронта для круглосуточной охраны станций, депо и железнодорожных линий.

Диверсии проводились агентами УСО и участниками Сопротивления, не связанными с УСО, и на промышленных предприятиях, работавших на Германию, в том числе таких крупных, как «Шнейдер-Крезо», «Мишлен» и других, а также на электростанциях, линиях электропередач и связи. Взрыв на радиостанции в районе Бордо, используемой для связи с подводными лодками, действующими в Атлантике, причинил немцам огромный ущерб.

Немцы жестоко мстили за акты диверсий и саботажа. По меньшей мере 24000 борцов Сопротивления были казнены немцами во Франции, 115000 депортированы в германские концлагеря (только 40000 из них вернулись обратно). Была уничтожена деревня Орадур-сюр-Глан вместе со своими жителями, включая женщин и детей (как и чешская Лидице, и белорусская Хатынь).

Значительные операции УСО провело не только во Франции, но и в других оккупированных немцами странах — Бельгии, Дании, Голландии, Норвегии.

За время своей деятельности УСО одержало немало побед, но совершило и немало ошибок и понесло немалые потери. Сотни агентов были арестованы немцами, расстреляны на месте или казнены в фашистских концлагерях.

 

АБВЕР ПРОТИВ УСО ВО ФРАНЦИИ

Пожалуй, самая яркая операция абвера против УСО во Франции в годы Второй мировой войны была проведена не генералами и полковниками, а простым унтер-офицером разведки.

После падения Франции в июне 1940 года горстка польских офицеров, не успевших эвакуироваться из Дюнкерка, организовала разведывательные ячейки во многих городах Франции. Среди них был офицер разведки ВВС Польши капитан Роман Чернявски. Молодая вдова Рене Борни из Люневиля предоставила ему убежище, снабдила одеждой, а главное — документами своего покойного мужа, благодаря чему поляк сразу же превратился в мсье Арманда Борни. Он стал одним из создателей и руководителей разведывательной сети, которую назвали «Интераллье» («Межнациональная»), со штаб-квартирой в Париже и получил кличку Арманд, как мы и будем называть его в дальнейшем.

Однажды он встретил тридцатилетнюю француженку Матильду Каррэ. Матильда происходила из семьи военных. Ее отец во время Первой мировой войны был награжден орденом Почетного легиона. Каррэ работала в Красном Кресте, демонстрировала свою ненависть к немцам и казалась вполне заслуживающей доверия. Арманд взял ее в свою организацию. Матильда вскоре стала его первой помощницей, а заодно и возлюбленной. 16 ноября 1940 года они связались с английской разведкой и вскоре начали радиопередачи на Лондон.

Постепенно «Интераллье» развернула сеть резидентур в четырнадцати точках, охватив почти всю территорию Франции. В таких ключевых местах, как Брест, Шербур, Кале, Булонь, они могли держать под постоянным наблюдением военно-морские сооружения немцев и передвижения флота. Вблизи испанской границы они помогали курьерам налаживать регулярный контакт с британским посольством в Мадриде. Разведывательная сеть размещалась вдоль «зеленой границы» между оккупированной и неоккупированной зонами Франции. Агенты в таких промышленных районах, как Лилль, Лион, Нант или Реймс, наводили ВВС Англии на заводы, производившие вооружение для Германии, и на склады, где оно хранилось.

Арманд и Матильда Каррэ поддерживали контакты с некоторыми высокопоставленными французами, которые, сотрудничая с немцами, тайно поддерживали движение Сопротивления. Одним из них был мэтр Броль, выдающийся парижский адвокат, игравший важную роль в движении Сопротивления. Среди близких друзей Матильды были офицеры гестапо и абвера. Через несколько месяцев «Интераллье» уже насчитывала более ста двадцати членов, агентов и курьеров.

Гестапо и контрразведывательному отделу парижского абвера вскоре стало известно об эффективной разведывательной организации, работающей на Лондон, но многочисленные попытки выйти на нее или схватить хотя бы одного из ее членов оказывались тщетными.

Для пеленгации радиопередатчиков, действующих в Париже по улицам разъезжала специально оборудованная машина абвера, и однажды Арманд, Матильда и их помощники чуть было не попались. Пришлось сократить количество радиоквартир, а в октябре 1941 года работа была сконцентрирована в тихом домике номер 8 на улице Вилла Леандр на Монмартре. Каждый день там шла невидимая работа: Арманд анализировал полученные от агентуры материалы, Матильда печатала их для съемки на микрофильмы. Часто она заходила в его комнату так тихо, что он ее не слышал, поэтому и дал ей кличку «Кошка». В Лондон шли радиосообщения, начинающиеся словами: «Кошка сообщает…». Радиотехнической службе немцев удавалось без труда перехватывать их: подпольный радиопередатчик выходил в эфир постоянно в двадцать один час, и главное — часть телеграмм даже не была зашифрована и передавалась с демонстративной наглостью. Все они содержали важную информацию и свидетельствовали о том, что Кошка располагает секретными сведениями, некоторые из которых исходили от офицеров гестапо и абвера.

Кошка вскоре стала известна всей Франции — у французов имелись радиоприемники и по ним можно было слышать слова «Кошка сообщает…». Это вдохновляло патриотов на борьбу, слово «Кошка» стало символом Сопротивления. Поймать Кошку для сотрудников германской контрразведки теперь стало не только долгом службы, но и делом чести.

Сектор "Д" «Интераллье» базировался в Шербуре и Лизо. Его деятельность распространялась на шесть департаментов Северной Франции, покрывая Бретань и западные районы Нормандии. Весной 1941 года Арманд назначил молодого человека, бывшего французского летчика Рауля Киффера, или Кики, как его звали друзья, шефом этого сектора.

В начале октября некий ефрейтор немецкой армии доложил в местное отделение абвера в Шербуре, что какая-то француженка пытается получить информацию от лиц, работающих на базе горючего германских люфтваффе. По мнению ефрейтора, эта женщина — английская шпионка. Рапорт был передан в Париж, где на него обратили серьезное внимание, и в Шербур немедленно прибыл контрразведчик абвера капитан Эрих Борхерс.

Как раз в этот день дежурным в отделе Секретной полевой полиции был тогда еще никому не известный унтер-офицер Хуго Блайхер. Капитану он показался человеком интеллигентным, к тому же отлично знающим французский язык, поэтому Борхерс взял его себе в помощники. На следующий день они арестовали женщину по имени Шарлотта Буффе, и она призналась, что работает на английского агента, но знает только, что его кличка Поль. Началась охота на Поля, и Блайхеру удалось задержать его 3 ноября на станции Шербур по возвращении из Парижа. У него оказались сведения о германских военных сооружениях и зашифрованные инструкции. Полем оказался не кто иной, как Рауль Киффер. Блайхер отвез его в Париж и доставил в штаб-квартиру абвера.

При отъезде Блайхера на вокзале произошла душещипательная сцена расставания Хуго с его возлюбленной Сюзанной Лоран. Упоминаем о ней, так как она еще встретится в нашем рассказе.

Вначале Киффер отказывался говорить, однако, когда Блайхер пригрозил передать его в гестапо, он «раскололся».

В абвере унтер-офицера Хуго Блайхера посчитали полезным, человеком и оставили для работы в Центре. Так началась карьера Хуго Блайхера как «аса» абвера. Сорокадвухлетний унтер-офицер, который попал на службу в Секретную полевую полицию из-за слабого зрения, делавшего его непригодным к строевой службе, стал звездой германской контрразведки. Под многими именами: мсье Анри Костель, бельгийский бизнесмен, мсье Жан, полковник Генри из люфтваффе, выступая как антинацист, он сумел проникнуть во многие французские и бельгийские группы Сопротивления, в несколько сетей УСО и захватить множество агентов УСО и «Свободной Франции».

Используя Кики как подсадную утку, Блайхер арестовал одного из членов группы Арманда в Париже, который знал адрес конспиративной квартиры. 17 ноября Блайхер нагрянул в штаб-квартиру на Вилла Леандр.

В три часа ночи четыре черные автомашины с солдатами Секретной полевой полиции блокировали оба конца маленькой улицы. Несколько минут спустя Арманда вывели из дома в наручниках. Двум радиооператорам, находившимся на чердаке, удалось бежать.

При допросе хозяйки дома Блайхер узнал, что Арманда ежедневно навещала женщина, которую он называл «Кошка». Арманд признался в том, что он — капитан Роман Чернявски и работает на союзников. Это было все, что он сказал. Ни угрозы, ни избиения не заставили его выдать какую-либо информацию об «Интераллье» и ее контактах с Лондоном. Он был заключен в одиночную камеру в подземелье тюрьмы Фрезенс. Ему удалось дожить до конца войны.

Во время ареста Арманда в его постели обнаружили красивую блондинку, ту самую Рене Борни, молодую вдову из Люневиля, которая дала Арманду документы покойного мужа, а затем по его приглашению приехала в Париж. Блайхер долго допрашивал ее, она готова была показать все, что знает, но казалось, о чем-то умалчивает.

Тогда Блайхер, великолепный психолог, пошел на хитрость, намекнув о Кошке. В порыве ревности Рене выложила все, что знала о Кошке и ее разведывательной работе. С ее помощью в тот же день Кошка была арестована на пороге своего дома на улице Антуанетты. На первых порах Блайхер продолжил работу с Рене Борни. Но толку от нее было мало. Даже главные фигуры «Интераллье» описывались ею так: «симпатичный мужчина средних лет с серыми глазами» или «молодой человек, любящий шутить».

Тогда Блайхер сконцентрировал свои усилия на Кошке. Он перевел ее из тюрьмы в отель «Эдуард VII» на авеню Опера, в котором размещался парижский офис абвера. Ей был предоставлен номер с ванной и туалетом, и, хотя за дверью стоял охранник, она чувствовала себя вполне комфортно.

Блайхер зашел «навестить» ее, и они отлично пообедали. Он как бы между прочим сообщил, что уже имеет все документы, которые ему требуются. Одно его слово — и она вместе со своими друзьями будет расстреляна.

— Мы знаем все, и нет никакой надобности в дурацкой храбрости. Вы не спасете никого своим молчанием. Но если вы поможете мне, то я постараюсь спасти вас и ваших друзей от гестапо. Вы будете освобождены, а с ними будут обращаться как с военнопленными, и после войны они вернутся домой. Если не поможете — вами займется гестапо, и тогда вам останется уповать лишь на Господа…

Блайхер сумел перевербовать Матильду Каррэ, пообещав ей относительную свободу и 60 тысяч франков в месяц. В течение нескольких дней организация Арманда с ее помощью была практически ликвидирована.

Экспансивная, горячая, взбалмошная Кошка, ожидавшая встретить наглого гунна с грубым лицом, резким голосом, плохо говорящего по-французски, видит в Блайхере красивого, мужественного, интеллигентного человека, прекрасно владеющего французским и умеющего очаровывать. И вместо чувства отторжения и ненависти она начинает испытывать искреннее влечение к нему, становится послушной игрушкой в его руках… Их связь стала фактом… Кошка добросовестно поведала Блайхеру обо всем, что знала. Она рассказала, как внедрилась в штаб-квартиру СД в Париже в качестве «представительницы швейцарского Красного Креста» якобы для медицинского и социального обслуживания заключенных парижских тюрем. Потом стала даже «агентом СД» и любовницей одного из высших офицеров СС. От него и других офицеров она и располагала весьма ценной информацией, но он был отправлен в Россию и погиб. У нее были связи и в штаб-квартире абвера в гостинице «Лютеция».

Она рассказала ему об операции, проведенной от имени абвера, когда использовался телефон, стоящий в кабинете одного из его руководителей. Блайхер только диву давался.

В числе прочих Кошка выдала «почтовый ящик» для связи с агентурой. Были арестованы остававшиеся на свободе члены «Интераллье», в общей сложности 94 человека. Лишь немногим удалось скрыться.

Конечно, все это Кошке давалось нелегко, в душе женщины шла мучительная борьба. Если не в оправдание, то в смягчение ее вины можно отметить, что, помимо любви к Блайхеру, она руководствовалась внушенной им мыслью, что всех, кого она выдаст, не передадут гестапо, а будут рассматривать как военнопленных. И в заслугу Блайхеру и руководству парижского абвера надо поставить то, что это обещание было выполнено. Те же, кто попал в руки гестапо, погибли.

Теперь они как муж и жена жили в фешенебельном квартале. Кошка передала Блайхеру все наличные средства «Интераллье» — миллионы французских и тысячи швейцарских франков, тысячи английских фунтов.

Наряду с арестованными людьми, документами и кодами немцы захватили также четыре радиопередатчика. Блайхер отправился к шефу парижского абвера полковнику Оскару Рейле и представил план, показавшийся тому на первых порах фантастическим.

— Герр оберст, — сказал Блайхер, — у нас имеются четыре передатчика. Если мы сохраним в тайне аресты, мы сможем начать радиоигру и убедить Лондон в том, что «Интераллье» функционирует, как и раньше. Мы сможем получать сигналы и инструкции из Лондона, все новости об отправке оттуда агентов, а также снабжать их дезинформацией. Иными словами, мы сохраним сеть «Интераллье», но под германским контролем, по крайней мере какое-то время. Кроме того, мы заставим англичан снабжать нас деньгами.

Полковник Рейле согласился. Проблема заключалась в том, чтобы принудить сотрудничать хотя бы нескольких бывших членов «Интераллье». Все поляки, которым предлагали это, только презрительно усмехались в ответ. В Кошке Блайхер был уверен. Ему также удалось перевербовать одного из радистов, Анри Табета. Это было нетрудно: за какой-то промах Арманд приговорил его к смерти (после войны французский суд за сотрудничество с оккупантами тоже приговорил его к смертной казни). Да еще Рене Борни согласилась работать на немцев.

Радиопередатчик был перемещен в дом богатого бизнесмена. Один из офицеров абвера, барон фон Хеффль, стал руководителем этой точки. Несколько офицеров и сержантов составляли его штат. Там же Блайхер разместил Кошку, Рене Борни и Анри Табета и остроумно назвал эту квартиру «кошатником».

Длительного перерыва в радиосвязи между Парижем и Лондоном не произошло, и в Лондоне ничего не заподозрили. Кошка знала все обусловленные тонкости радиопередач, предусмотренные сигналы опасности. Но кодом владела лишь Рене. Они обе теперь сотрудничали с немцами так же добросовестно, как раньше с союзниками.

Как только расположились в «кошатнике», начались передачи на Лондон «Кошка сообщает…». Радиоигра длилась более трех месяцев. В протоколе от 13 июля 1945 года французский следователь записал, что все это время «немецкие разведчики водили за нос хваленую британскую секретную службу».

На первых порах немцы осторожничали: шла обычная информация о передвижении войск, положении на железных дорогах, военных сооружениях. Некоторые сообщения были правдивыми. Пришлось передать, что арестованы несколько членов «Интераллье», в том числе и Арманд, но остальные члены сети на свободе и работа может быть продолжена.

Лондон был также информирован о том, что Кошка теперь возглавила организацию и будет в дальнейшем посылать сигналы под кодовым названием «Виктуар» («Победа»). Лондон проглотил эту наживку и запросил, смогут ли оставшиеся без связи офицеры УСО использовать возможности «Интераллье», на что было дано подтверждение.

Немцы решили не арестовывать мэтра Броля, о котором их информировала Кошка. Они правильно рассчитали, что Броль выведет их на агентов УСО. Кошка встретилась с мэтром Бролем и сообщила ему об аресте Арманда и некоторых других членов «Интераллье». Блайхер приказал ей сделать это, так как знал о связи Броля с секретными службами союзников и хотел избежать каких-либо подозрений, которые могут возникнуть в Лондоне.

Немцы, естественно, следили за Бролем, осуществляя и наружное, и агентурное наблюдение. Блайхеру стало известно, что Броль собирается свести с Кошкой некоторых английских агентов. Среди них был офицер Управления специальных операций и один из руководителей Сопротивления — «Лукас» — Пьер де Вомекур. Он попросил мэтра Броля организовать ему встречу с женщиной, которая, как он полагал, способна вывести его на связь…

Встреча состоялась в кафе «Георг V» на Елисейских Полях. Вомекур сообщил Кошке, что является британским офицером, и спросил, сможет ли она передать в Лондон несколько его сообщений. Кошка, проинструктированная Блайхером, дала согласие. Теперь по радиопередатчику Кошки пошла информация из двух источников…

Выполняя указание Блайхера, Кошка познакомила его с Вомекуром, представив Блайхера одним из руководителей бельгийского Сопротивления, мсье Жаном Кастелем. На встрече Блайхер, сопровождаемый Кошкой, заявил Вомекуру, что в ряды Сопротивления проникло много уголовников, которые, получив в руки оружие, используют его в своих целях, а это может вызвать дополнительные репрессии со стороны немцев. Чтобы избежать этого, надо, мол, на каждого участника Сопротивления завести карточку с фотографией и передать в полицию, где настоящим участникам «свои люди» якобы выдадут новые паспорта на чужие фамилии. Кошка активно поддерживала эту идею, и Вомекур согласился!

Звучит чудовищно! Неужели так наивны были эти люди, герои Сопротивления? Неизвестно, воплотилась ли в жизнь эта преступная идея, так как произошли новые события.

Неожиданно в Париже появляется Сюзанна, и Хуго Блайхер начинает жить «на два дома»: по любви — с Сюзанной и по расчету — с Матильдой. Женщины, конечно, ненавидят друг друга, ревнуют, завидуют. Один из предметов зависти — новая шикарная спортивная машина, на которой Кошка разъезжает по Парижу.

Ревность толкает Кошку на отчаянный шаг. Она решает бежать на неоккупированную территорию Франции, идет за документами к подпольщику Анри Койену и признается ему во всем: и в предательстве, и в любви к Блайхеру.

Койен, человек честный и порядочный, но трусоватый, дает ей совет:

— Немцы относятся к вам хорошо, будьте благоразумны и возвращайтесь к Блайхеру.

Блайхер вычислил Койена, за которым давно следил, перехватил у него Кошку и задержал подпольщика. Взяв с него слово, что он никому не сообщит о признании Кошки, Блайхер вскоре отпустил его. Тот сдержал слово! Во время следствия по делу Кошки 27 июля 1945 года Койен показал: «О том, что мадам Каррэ стала агентом абвера, я в Виши не сообщал…» И Кошке продолжали верить. Блайхер сумел использовать ситуацию. Через Койена он запустил дезинформацию по вопросу, которым очень интересовались англичане: о том, что германские крейсеры «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Евгений» не готовы к выходу в море и для их ремонта потребуется несколько месяцев.

Примирение Кошки с Блайхером было бурным. В благодарность за прощение она выдала ему еще одного подпольщика, Рене Леграна, крупного торговца, который передавал сведения о немецких судах, пытающихся прорвать блокаду. Причем не просто сообщила о нем, а спровоцировала Леграна, симулировав ранение своей правой руки и заставив его лично написать нужные сведения, чего он раньше никогда не делал. Легран был схвачен с поличным.

У Блайхера между тем возникли трудности. Лондон требует все новой информации. Информация есть, но он обязан давать противнику дезинформацию, которая готовится в централизованном порядке в штабе верховного командования. Иначе Блайхера могут обвинить в предательстве. Но на многочисленные запросы Блайхера ответ из штаба не поступает.

Лондон постоянно требует точных сведений о том, как обстоят дела с немецкими крейсерами. По своей инициативе Блайхер уже подсунул «дезу», но что сообщать дальше, он не знает. В любой день радиоигра может провалиться.

Из Лондона поступила радиограмма, что Пьера де Вомекура вызывает руководство. 16 января самолет связи «Лайзендер», должен был забрать Вомекура в деревне Лаас. Блайхер добился разрешения полковника Рейле не препятствовать поездке Лукаса в Лондон, рассчитывая, что офицер УСО в добром свете представит работу «Интераллье» и игра будет продолжена.

В день, назначенный для прилета «Лайзендера», Вомекур, Кошка и «мсье Жан Кастель» отправились на машине в Лаас. Водителем был унтер-офицер абвера, представившийся «мсье Северином, участником бельгийского Сопротивления». Они провели ночь в машине, тесно прижавшись друг к другу, тщетно ожидая посадки самолета, который так и прилетел. Полузамерзшие, они вернулись в Париж. Вомекур продиктовал Кошке сердитое послание в Лондон, требуя объяснений.

В ответе говорилось, что полет не состоялся из-за погодных условий, и за Вомекуром прилетят 30 января. В назначенный день Вомекур, Кошка и «мсье Жан Кастель» вновь направились встречать самолет, снова провели ночь в засыпаемой густым снегом автомашине, но самолет и на этот раз не прилетел.

К этому времени у Вомекура стали возникать сомнения в отношении искренности Кошки и беспокойство, не находится ли он под слежкой. Подозрения переросли в уверенность после случая, который сильно скомпрометировал Кошку в его глазах. Он спросил, сможет ли она добыть фальшивые документы. На другой же день она появилась с впечатляющей коллекцией паспортов и удостоверений, которыми снабдил ее Блайхер. Это был, пожалуй, его единственный просчет.

О своих подозрениях Лукас решил предупредить Лондон. Сообщение он направил через Швейцарию, но оно, как было установлено позже, до Лондона так и не дошло. В создавшихся условиях Вомекуру ничего не оставалось делать, как ждать и удвоить бдительность.

С другой стороны, увеличилась и озабоченность немцев тем, что Лондон может догадываться о фиктивности новой «Интераллье». Доказательством этому служили два случая непоявления «Лайзендера» — возможно, они были вызваны не плохой погодой, а подозрениями Лондона. Немцы не могли исключать и возможность того, что Кошка ведет двойную игру. Тем временем англичане продолжали засыпать «Интераллье» запросами о состоянии крейсеров. И Блайхер, выяснив, что корабли полностью готовы к выходу в море, на свой страх и риск 2 февраля отправил радиограмму: «Кошка сообщает: Шарнхорст Гнейзенау Принц Евгений получили серьезные повреждения результате попадания бомб точка Предположительный срок ремонта из-за трудностей доставки запчастей не менее четырех месяцев точка».

А через несколько дней, в ночь на 12 февраля 1942 года, германская эскадра в полном составе вышла из Бреста и совершила небывалой смелости прорыв через Ла-Манш, куда до этого боялись заходить не только немецкие, но и английские суда. Это был триумф военно-морских сил Германии, не потерявших ни одного судна, и полное фиаско Британского адмиралтейства, захваченного врасплох, допустившего прорыв и потерявшего несколько эсминцев и шестьдесят восемь самолетов.

В своих воспоминаниях Черчилль писал: «В ночь с 11 на 12 февраля крейсеры „Шарнхорст“, „Гнейзенау“ и „Принц Евгений“ вышли из Бреста в море… Мы же в это время посчитали необходимым направить почти все самолеты-торпедоносцы в Египет… В ходе ожесточенных воздушных боев с мощным немецким авиационным прикрытием мы понесли тяжелые потери… Утром 13 февраля все немецкие корабли прибыли в свои порты. Эта новость привела британскую общественность в изумление и недоумение; случившееся было необъяснимо и расценивалось как свидетельство немецкого господства над проливами, что вызвало, естественно, народный гнев…»

Один из авторов немецкого триумфа — Блайхер — не получил даже благодарности.

Как всегда, мировые события переплетаются с сугубо личными. После скандального случая с крейсерами из Англии срочно прибыл парашютист, майор Ричардс, с задачей разобраться в причинах дезинформации. Кошка неуклюже изворачивается, сваливает все на «мсье Жана», который, мол, дал телеграммы, когда она была больна. Она сводит майора с Блайхером, который арестовывает его. Кошка потрясена, поняв, что Блайхер обманул ее. К тому же он на целую ночь уходит к Сюзанне. Этого вынести она уже не может.

Матильда направилась к Вомекуру. Он был не так приветлив, как всегда, и Кошка почувствовала, что он полон подозрений. Лукас засыпал ее вопросами. Она не могла и не хотела отрицать своей вины и призналась во всем…

…Семь лет спустя, давая показания в суде, Пьер де Вомекур сказал: «Когда она во всем призналась мне, я с ней сблизился, чтобы быть во всем уверенным, и знаю, что с той поры она вела честную игру»… Это ведь Франция!

Но удержать в секрете от Блайхера свою связь с Лукасом Кошка не смогла.

— Ты предала меня Койену, я тебя простил. Теперь ты предаешь меня Вомекуру. Я понимаю, что так будет и дальше. Но я не виню тебя. Просто нам надо расстаться. Тебе следует покинуть Францию, и чем быстрее, тем лучше. И в Испании, и в Швейцарии тебе будет небезопасно. Я отправлю тебя в Англию вместе с твоим Вомекуром. Мы обоснуем это тем, что тебе лично нужно прибыть с докладом по вопросу о крейсерах…

В тот же день Блайхер явился к полковнику. Рассудили так: если она честно работает, она выяснит все, что нужно о деятельности Французского отдела и вернется назад, укрепив свои позиции. А если не вернется, тогда игру придется кончать. Все равно, вечно она продолжаться не может. Блайхер активно уговаривал Кошку принять это предложение. Она долго раздумывала. С одной стороны, Лондон может встретить ее без того энтузиазма, на который рассчитывали немцы. С другой стороны, она может положить конец всей этой тягостной игре и снова перейти на другую сторону. На состоявшемся после войны процессе она настаивала на том, что собиралась признаться в своем предательстве и отдаться на милость властей в Лондоне. Перед Вомекуром стояла дилемма — либо прервать все контакты с Кошкой и скорее скрыться, либо принять ситуацию такой, как она есть, и надеяться на то, что немцы помогут им пробраться в Англию. Он выбрал второй путь, понимая, что идет на смертельный риск.

14 февраля 1942 года Блайхер послал сигнал в Лондон, срочно требуя вывезти Лукаса и Кошку, так как гестапо вышло на их след и их жизни находятся в опасности. Лондон ответил, что посылка самолета невозможна, но катер будет направлен. Место встречи подготовил агент УСО Коубурн.

17 февраля произошел обмен сигналами, подтверждающий прибытие катера в ночь на восемнадцатое. Однако первая и вторая попытки отправки окончились неудачей, причем не обошлось и без потерь: в руки немцев попали английский морской офицер и два агента УСО, прибывшие на катере. До конца войны они пробыли в лагерях, а укрывший агентов крестьянин был расстрелян. Немцы захватили и чемодан со шпионским грузом: два радиоприемника, 600 тысяч французских франков, пачку французских и немецких фальшивых документов, несколько коробок с патронами, взрывчатые вещества, пистолеты.

…Когда Матильда вернулась в Париж, дверь в ее бывшую квартиру открыла… Сюзанна. Произошел скандал, Блайхер едва смог успокоить женщин. Для того чтобы доказать Блайхеру, что она еще может пригодиться, Кошка идет на еще одно, последнее, предательство.

Она выдает руководителя группы Сопротивления в Лилле, Майкла Тротобаса, парашютиста, английского капитана, носившего кличку «Сильвестр». Его арестовывают, но так как улик против него нет, выпускают. Блайхер упрекает Кошку в дезинформации. Выйдя из себя, она кричит что представит ему свидетеля, который может подтвердить ее донос. Это — адвокат Броль.

Кошка договорилась с Бролем о встрече в ресторане. За соседним столиком устроился Блайхер. Она положила перед Бролем фотографии Майкла Тротобаса и спросила, знает ли он этого человека.

— Конечно. Это Сильвестр из лилльской группы, которая в вашу честь эмблемой себе взяла голову кошки…

Все это слышал Блайхер. Бролю, заметившему подозрительного человека за соседним столом, удалось бежать и спасти свою жизнь. При попытке нового ареста капитан Майкл Тротобас оказал вооруженное сопротивление и был убит.

На параде после освобождения Франции его группа промаршировала, неся во главе колонны стяг с наименованием группы и эмблему черной кошки.

Несколько дней спустя состоялась последняя попытка бегства Кошки и Лукаса, на этот раз удачная. По дороге из Саутгемптона в Лондон Вомекур доложил о предательстве Кошки сопровождавшему их офицеру. По приезде в Лондон прибывших развели по разным местам.

Кошку сразу арестовывать не стали: теперь уже английская разведка начала с ней игру. Ее арестовали только 29 июня 1942 года, в день тридцатидвухлетия, по обвинению в предательстве капитана Тротобаса и полковника (адвоката по гражданской профессии) Броля и по подозрению в предательстве нескольких членов организации «Интераллье».

В 1945 году Матильда Каррэ была передана французским властям. Следствие длилось почти четыре года. Матильду обвиняли в выдаче тридцати пяти патриотов. 4 января 1949 года Кошка предстала перед судьями. Все они в прошлом были участниками Сопротивления, и приговор суда был предрешен — смертная казнь. Он и был вынесен 8 января. 8 мая 1949 года, в день четвертой годовщины победы, смерть была заменена пожизненным заключением. Еще через шесть лет, по случаю десятилетия победы, Матильда Каррэ была помилована и освобождена. Она уехала в глубокую провинцию, где жила под чужим именем. В 1959 году издала свои мемуары. Умерла Кошка в 1970 году.

Пьер Вомекур в 1942 году снова был выброшен с парашютом во Франции и возглавил группу Сопротивления. Гестапо арестовало его. Следователи на этот раз не церемонились. Пьера избивали, выбили ему передние зубы, а затем до конца войны содержали в тяжелых условиях концлагеря. В 1949 году он выступал свидетелем на процессе Матильды Каррэ. Умер в Париже в 1965 году.

Унтер-офицер Хуго Блайхер не был признан военным преступником, благополучно вернулся на родину, где стал мирным владельцем табачного магазина.

 

ГОВОРЯЩИЕ КУКЛЫ

Большинство нацистских шпионок происходило из среднего класса — главной опоры национал-социалистов. Но абвер, руководимый адмиралом Канарисом, в котором почти до конца войны доминировали офицеры старой, прусской выучки, предпочитали вербовать женщин-агентов из титулованных и помещичьих семей.

Хотя «аристократические» юнкерские семьи в начале деятельности Гитлера смотрели на него самого свысока, большинство из них поддерживало его ультранационалистическую доктрину. Многие сестры и дочери германских аристократов с энтузиазмом примкнули к нацистам. И немало из них было втянуто в машину абвера. Некоторые участвовали в операции, направленной на подрыв военно-морской мощи Великобритании до вступления в войну Соединенных Штатов.

Гитлер и его генеральный штаб понимали, что, даже если они поставят на колени всю Западную Европу, Англия останется угрозой для нацистского господства. Они понимали и то, что пока Англия будет получать помощь от США и Канады, она не может быть побеждена.

Поэтому на Западе для Гитлера не было более важной проблемы, чем противостояние германских подводных лодок и английского флота в водах Атлантики. Не случайно оно вошло в историю как «Битва за Англию».

За несколько лет до начала войны западное полушарие оказалось объектом проникновения множества шпионов из Германии, а Латинская Америка — базой для создания аванпостов, обеспечивающих действия германских подводных лодок, целью которых во время войны станет изоляция Великобритании от остального мира. В Латинской Америке нацисты могли рассчитывать на поддержку германских националистов, которые во многих случаях происходили из семей немцев, целыми колониями живших в этих странах, но остававшихся верными своему «фатерланду». Многие из этих немцев стали фанатическими приверженцами гитлеризма. Более того, несколько латиноамериканских стран имели фашистские режимы, симпатизирующие идеям, исходившим из Берлина и Рима.

В Аргентине около 78000 немецкоязычных граждан принадлежали к германским «культурным обществам», нацистским клубам, гитлерюгенду и нацистским студенческим организациям. Немцы контролировали аргентинский бизнес. Многие ведущие газеты практически управлялись из германских посольств. Ведущая аргентинская авиакомпания «Аэропосто Аргентина» была ветвью «Люфтганзы», государственной немецкой авиакомпании. Одно из лучших зданий Буэнос-Айреса занимала «Трансоушн Эйдженси». Это агентство было монополистом аргентинского радиовещания, и хотя формально оно действовало как независимая радиокомпания, его работа полностью контролировалась нацистами. Немецким шпионам не было даже необходимости втайне манипулировать радиоаппаратурой — все делалось через «Трансоушн Эйдженси». Через него осуществлялся круглосуточный контакт немецких субмарин в Атлантике с руководством в Берлине. После падения Франции германские шпионы установили прямую радиосвязь с французскими атлантическими и западноафриканскими портами, контролируемыми правительством Виши.

В известной степени Аргентина совместно с небольшими латиноамериканскими странами стала продолжением оси Берлин — Рим. Позже она играла важную связующую роль между Берлином и Токио. Когда военная хунта пришла в Аргентине к власти, ее лидер Фаррель и полковник Перон даже вынашивали идею открыто примкнуть к «Оси» и объявить войну Англии. Однако германские секретные службы наложили вето на эту идею. «Нейтральная» Аргентина была гораздо полезнее в качестве дружественной «мирной» силы, нежели в качестве сомнительного участника войны.

Германский посол в Буэнос-Айресе барон Эдмунд фон Терманн играл в посольстве на вторых ролях после людей, реально управлявших там. Это были Ганс Веземан и Эрих Отто Майнен, руководящие работники германской разведывательной организации, которые сотрудничали с блистательной женщиной, носившей имя Анита Редер-и-Ристель, дочерью адмирала Эриха Редера, главнокомандующего германским Военно-морским флотом.

За несколько лет до войны Анита Редер вышла замуж за авантюриста, одним из многочисленных имен которого было Луиджи Ристель. В то время он имел гражданство Гондураса. Она приехала с ним в Латинскую Америку. В начале войны по обвинению в шпионаже в пользу Германии ее выслали из Гватемалы по требованию Британского посольства, раскрывшего ее делишки.

Хотя Гватемала стала слишком горячей точкой для Аниты, она, перебравшись в Буэнос-Айрес, не снизила своей активности и стала региональным резидентом. В это время доктор Христиан Цинзер руководил разведывательной сетью в Боливии; Ганс Мюллер — в Колумбии; Оскар Хельмут — в Венесуэле. Однажды Анита решила проинспектировать эти точки «шпионской империи» и отправилась в «командировку», сыгравшую роковую роль в дальнейших событиях…

Основная задача Аниты заключалась в получении информации о движении судов союзников. Наряду с этим она готовила базу для осуществления амбициозных планов адмирала Деница, заместителя ее отца. Дениц мечтал парализовать Панамский канал и «наполнить» Карибское море германскими подводными лодками. (Этот план частично удалось реализовать на последней стадии войны.)

Известно, что господство в Атлантике было вырвано из рук немцев дорогой ценой, но мало кто знает, каким образом немецкие шпионы сумели почти беспрепятственно обеспечивать поступление информации, которая чуть было не склонила чашу весов в битве за Атлантику на сторону Германии.

Немецкая разведка знала расписание движения судов, направлявшихся в Англию, и время их выхода из портов на атлантическом побережье.

Англия, несмотря на свою разведывательную сеть, раскинутую по всему миру, была почти бессильна перед лицом этой угрозы. Практически не было никакого контроля за состоянием дел от Магелланова пролива до 49-й параллели. Но кое в чем англичанам повезло. Благодаря нелепому инциденту, вызванному простым почтовым недоразумением, контрразведка союзников вышла на след заговора, который уже унес жизни тысяч людей…

Направленная из США в Аргентину посылка содержала несколько милых кукол и коротенькую записку. Получателя информировали, что вскоре будет выслана еще одна коллекция кукол.

Посылка прибыла из Нью-Йорка и была адресована «сеньоре Иннесе де Молинали», проживающей в Буэнос-Айресе, авенида О'Хиччине, 2565. Посылку возвратили с отметкой: «Адресат выбыл в неизвестном направлении. Вернуть отправителю». Этот маленький случай имел большие последствия. Он произошел вследствие грубой ошибки подчиненных Аниты Редер-и-Ристель, которая и была «сеньорой Молинали». Ее временное отсутствие в Буэнос-Айресе, вызванное желанием проконтролировать резидентуры в других странах, помешало доставке важного послания.

Американская почта пыталась вернуть посылку отправителю. Но так как на упаковке не оказалось его адреса, посылку вскрыли в нью-йоркском бюро невостребованных и безадресных писем. Из вложенной записки было видно, что она была отправлена мисс Мэри Уоллес, 1801 Ист Хай стрит, Спрингфилд, Огайо. Посылку немедленно отправили Уоллес.

Старая дева, мисс Уоллес, была возмущена: она никогда не слышала о сеньоре Молинали. Действительно, с самого раннего детства мисс Уоллес собирает кукол, и теперь у нее замечательная коллекция, насчитывающая более двух сотен самых разнообразных кукол, многие в необычайных костюмах; некоторые умеют ходить или говорить, друг танцуют на крышке музыкального ящика. Но она никогда не продает и тем более не желает экспортировать прекрасных американских кукол в Аргентину. Идет война, и люди должны вести себя соответственно, а не тратить время и деньги, направляя бессмысленные посылки на другой конец света. Все это мисс Уоллес выложила недовольным тоном почтальону, а затем и начальнику почты, который уже и не рад был, что связался со вздорной старухой. Тем более что она попросила проинформировать полицию, что он с удовольствием и сделал.

Когда полиция узнала суть дела, она не нашла ничего необычного в том, что посылка пропутешествовала в Аргентину и обратно. Но обстоятельства, ее сопровождавшие, насторожили начальника, и он отправил дело на рассмотрение ФБР. Там заинтересовались этим делом и поручили расследование специалистам-аналитикам. Они внимательно прочли записку, в которой оказалось несколько интересных фраз. Например: «Мистер Шоу последнее время был сильно болен, но вскоре выйдет на работу, после того как врачи вылечат его», или фраза о некой «Луизе», которая отправилась в дальнюю поездку, или о кукле, изображающей ирландского рыбака с сетью, «которой надо придать новую форму».

Аналитики интуитивно пришли к выводу, что «Мистер Шоу» — крейсер «Шоу», недавно поврежденный в бою; «Луиза» — крейсер «Луисвилль», отправившийся в рейд; а кукла рыбака с сетью — не что иное, как авианосец с противолодочной сетью, недавно направленный в Ирландское море…

…В своей модной лавке на Мэдисон-сквер в Нью-Йорке миссис Вальвали Дикинсон, молодая вдова, чувствовала себя самоуверенно и самодовольно. Над дверью лавки красовалась вывеска: «Куклы — антикварные — иностранные — местные». Торговля, очевидно, приносила неплохой доход. В сейфе миссис Дикинсон лежало 40000 долларов наличными. Кроме того, она владела множеством ювелирных изделий и ценными бумагами. В общей сложности набиралось 100000 долларов.

Миссис Дикинсон считалась крупным авторитетом по куклам. Это были не игрушки, а подлинные произведения искусства. На складе лежали сотни кукол, в том числе сделанных ею собственноручно, а также студентами нью-йоркского колледжа искусств и рукоделия. Здесь были куклы в роскошных одеждах французских королей и королев XVII и XVIII веков с высокими прическами и подлинными золотыми украшениями; леди в кринолинах, с драгоценными камнями; куклы, представлявшие народное искусство Африки и Южной Америки. Японские гейши соседствовали с венгерскими гусарами, испанские гранды — с тирольскими горцами, исполнители танца живота — с ирландскими пастушками.

Это был неплохой бизнес, потому что многие богатые американцы коллекционировали кукол и были готовы платить огромные деньги за шедевры.

Но главная часть состояния миссис Дикинсон образовалась не потому, что она продавала кукол, а потому, что она научила их говорить.

…Закрыв лавку в конце рабочего дня, она спешила в свою квартиру. Сегодня она волновалась: придет Германн или нет? Доставит ли он информацию, которая требуется немедленно? Заботы и беспокойства миссис Дикинсон были не того порядка, как у большинства американских деловых женщин. Те заботы совсем не интересовали ее. И вообще, это были не заботы Вальвали Дикинсон, а Мальвины фон Блюхер, происходившей из рода знаменитого германского фельдмаршала, сражавшегося с Наполеоном при Ватерлоо.

Мальвина была старшим нацистским сотрудником, посланным в Нью-Йорк Анитой Редер-и-Ристель. Она подчинялась буэнос-айресской резидентуре. Именно эта — вторая — жизнь доставляла ей беспокойство и бессонные ночи. Мальвина фон Блюхер, она же миссис Вальвали Дикинсон, работала совместно со своим любовником Германном Вернером. Он выступал под видом швейцарского инструктора по физкультуре и преподавал в школе американских офицеров военно-морского флота. Мальвина и Германн работали в тесном сотрудничестве с Эрнстом Фредериком Лемитцем и Гарри Шпретером, которые готовили воздушный рейд на Стейтен-Айленд (один из районов Нью-Йорка). Немецкие самолеты так никогда и не прилетели, но шпионы совмещали основную работу с наблюдением за судами, отправляющимися из нью-йоркской гавани в Англию.

Самой трудной задачей агентов во время войны является не получение информации, а ее доставка по назначению. Прямая связь оборвана. Тайные радиопередатчики быстро обнаруживаются. Шифрованные письма в нейтральные страны вскоре становятся добычей военной цензуры. Не будет преувеличением сказать, что история разведки — это история кодирования и пересылки информации.

Мальвина фон Блюхер и Анита Редер-и-Ристель заслужили свое место в истории разведки блестящим кодом, которым до них никто не пользовался. Их информация аккуратно и беспрепятственно доставлялась авиапочтой из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес (а оттуда по радио — в Берлин)… с помощью кукол и коротких писем, сопровождавших их. Все послания выглядели как деловая корреспонденция, касающаяся торговли куклами. Посылки и письма имели обратные адреса постоянных покупателей миссис Дикинсон. Мальвина рассчитывала, что если по какой-либо причине посылка будет возвращена, то она попадет к лицу известному как коллекционер кукол, а тот вернет ее Мальвине, которая просто извинилась бы за ошибку клерка, перепутавшего адрес.

Было чистой случайностью, что мисс Уоллес взволновалась получением посылки, в которой она ничего не смогла понять, и подняла шум. До этого Мальвина фон Блюхер неоднократно использовала обратный адрес мисс Уоллес.

Однажды в посылке было четыре куклы, изображавших Сталина, Рузвельта, Черчилля и персидского воина. Это было накануне Тегеранской конференции, которая готовилась в большом секрете. Нацистские спецслужбы имели сведения о намерении лидеров трех держав встретиться. Собственно говоря, об этом знали во всем мире. Но никому не было известно, где произойдет эта встреча. Немецкая разведка узнала, что встреча должна произойти в Тегеране, и организовала попытку покушения на ее участников. Есть основание полагать, что первое известие о месте конференции немцы получили именно в посылке Миссис Дикинсон.

Когда в Спрингфилде мисс Уоллес навестили агенты ФБР, она еще больше возмутилась: она испытывала негодование, что из-за каких-то пустяков вмешиваются в ее любимое хобби. Она кричала, что ничего не знает ни о каком мистере Шоу, никогда не слышала о женщине, которую зовут Луиза, и никогда не интересовалась ирландскими рыбаками. Что вся эта история — какой-то бред, нонсенс!

Откровенно говоря, вначале агенты ФБР заподозрили мисс Уоллес в причастности к шпионажу. Но когда она упомянула, что некоторых кукол покупала в Нью-Йорке у «великого мастера» и эксперта по куклам, их внимание переключилось на миссис Дикинсон. Ее лавку взяли под наблюдение. Почту и посылки Мальвины начали проверять сразу, как только они попадали в почтовое отделение. Странные новые посетители зачастили в лавку. Они наводили подробные справки о куклах, но никогда не покупали их; не видели разницы между дешевой пластмассовой поделкой и подлинным произведением искусства.

Мальвина была озадачена. Но она была педантичным и дисциплинированным немецким агентом. Ее задачей была отправка в Буэнос-Айрес информации, которую Германн и другие агенты доставляли ей. И продолжала свое дело.

К этому времени директор ФБР Эдгар Гувер отдал распоряжение, распространенное на всю страну: «Задерживайте все письма, где упоминаются куклы». В результате штаб-квартира контрразведки оказалась заваленной кучами безобидной корреспонденции. Письма от маленьких девочек к их любимым бабушкам и тетям, письма от любящих бабушек и тетушек к своим внучкам и племянницам. В дополнение — огромное количество деловых писем компаний, производящих кукол или торгующих ими. И, конечно, письма молодых людей, которые пишут друг другу о своих «куколках», или влюбленных, называющих «куколкой» свою любимую.

Однако среди десятков тысяч писем с упоминанием кукол и посылок, в которых они пересылались, оказались и те, которые Мальвина отправляла не из Нью-Йорка. Хотя Мальвина и не знала того, о чем мы рассказали выше, но она начала паниковать, так как чувствовала, что находится под наблюдением.

Она решила, что должна встретиться с одним из руководителей германской разведывательной сети, который жил в Кливленде. Мальвина была проинструктирована, что должна искать встречи с ним лишь в случае крайней необходимости. Когда она приехала в Кливленд, то к своему ужасу узнала, что человек, к которому она приехала, уехал в Калифорнию. Она направилась вслед за ним. Во время своего путешествия чуть ли не с каждой станции отправляла SOS-письма во все предусмотренные на этот случай адреса. Она всегда употребляла «кукольный язык», и все ее письма были перехвачены.

Опытная и изощренная в делах Мальвина, за годы, проведенные в обстановке спокойствия и безнаказанности, утратила свои разведывательные навыки. Внезапно обнаружив, что является объектом слежки, Мальвина растерялась и запаниковала. Вместо того чтобы прекратить всякую деятельность и «залечь на дно», она впала в истерику.

Сеть, раскинутая Гувером, сжималась. Контакты Мальвины оказались раскрытыми, «кукольный язык» расшифрован, связи с соучастниками разорваны. Она вернулась в Нью-Йорк растерянная и напуганная. Ее последней ошибкой была попытка спасти нажитое богатство. Когда она появилась в своей лавке на Мэдисон-сквер, ее помощник, Альва, на которого она оставила дело, исчез. Вместо него за прилавком оказалась незнакомая женщина. Два задумчивых мужчины в шляпах сидели в ее офисе…

Вначале агент подвел ее к сейфу и изъял оттуда 40000 долларов и драгоценности. Затем ее доставили к Гуверу.

В штаб-квартире ФБР Мальвина сразу во всем призналась. В попытке спасти свои деньги она назвала имена всех своих сообщников. К разочарованию Мальвины, ее обвинили… в уклонении от уплаты налогов. Министерство финансов предъявило иск на сумму, практически совпадающую с изъятой у нее наличностью и драгоценностями. В суд она была доставлена после шести месяцев пребывания в женской тюрьме. Имидж «великого мастера» она потеряла и выглядела как типичная немецкая домохозяйка. За время нахождения в тюрьме она поправилась на 25 фунтов. Лемитц и Гарри Шпретер к этому времени уже были осуждены. Каждый «заработал» десятилетнее заключение в тюрьме Алькатрас. Во время суда над ними районный прокурор зачитал несколько расшифрованных писем, написанных «кукольным языком».

— Куклы болтали слишком много, и мы научились понимать их, — пошутил прокурор.

Он продолжил свое выступление переводом письма, сопровождающего посылку из Бостона с 31 куклой; 27 из них были в ирландских костюмах, одна изображала вождя индейского племени, две — английских воинов и одна — норвежского лыжника.

Прокурор расшифровал язык этой посылки:

— Крейсер «Президент Гардинг» должен сопроводить конвой 27 судов, направляющихся в Ирландию с двумя английскими крейсерами и норвежским транспортом «Лепель». Дата посылки, судя по всему, должна быть 13 или 14 апреля. Другими словами, это была дата намеченного отплытия конвоя.

Мальвина кивнула. Она призналась во всем. К тому же у нее не было оснований бояться за себя: она была лишь свидетельницей. Она не имела намерения навредить Америке или Британии.

Судья холодно принял признание Мальвины, потому что в результате ее деятельности было торпедировано немало судов и были потеряны тысячи жизней.

Всхлипывая и сморкаясь, спрашивая, получит ли она обратно свои деньги и ценности, Мальвина покинула место свидетеля. Она стала худшим образцом женщины-разведчицы — легко впадала в панику, предала всех своих товарищей, думала только о спасении себя и своих денег. Она была умной, но оказалась слабой перед лицом опасности. Она была очень плохим шпионом. Но все же добилась многого. Триумфальные рейды германских подводных лодок были успешными во многом благодаря ее усилиям.

Нет смысла жалеть Мальвину. Вместо электрического стула по законам военного времени она получила всего лишь десять лет тюрьмы.

 

ПЁРЛ-ХАРБОР

Еще в 80-х годах XIX века японцы поняли, что, для того чтобы стать хозяевами Тихого океана, им придется когда-нибудь столкнуться с Америкой. Поэтому еще задолго до окончания XIX века они насадили в Гонолулу своих шпионов, которые направляли в Токио еженедельные донесения об американских оборонительных сооружениях и американской активности. Не меньше внимания уделялось и Филиппинам после захвата их американцами в результате испано-американской войны 1898 года.

Особенно серьезно шпионской деятельностью против Соединенных Штатов японцы начали заниматься с 1927 года. Они развернули ее в районах, представляющих интерес для американцев и англичан: на Филиппинах, в Гонконге, Сингапуре, Малайе, Голландской Восточной Индии, Французском Индокитае и Сиаме.

В 1938 году федеральный суд предъявил обвинение 18 германским агентам. При этом было установлено, что в Америке японская и немецкая секретные службы сотрудничают. Опасаясь международных осложнений, госдепартамент запретил предавать это дело гласности. В июне 1939 года, в ответ на непрерывно поступающие сообщения об активной деятельности японских и нацистских шпионов в Панаме, на Гавайях и Филиппинах, президент Рузвельт сделал официальное заявление, что все дела, связанные со шпионажем, передаются в ведение Федерального бюро расследований, внешней разведки и военно-морской разведки.

Еще в декабре 1935 года Япония аннулировала Вашингтонский договор, установивший соотношение военно-морских сил США, Англии и Японии как 5:5:3. Год спустя Япония подписала антикоминтерновский пакт с Германией и Италией. В сентябре 1940 года в Берлине был заключен военный союз между Германией, Японией и Италией (так называемый Тройственный пакт).

С этого времени Япония практически уже начала войну на Тихом океане, заключив соглашение с правительством Виши о размещении японских войск в Индокитае для ведения военных действий против Китая, спровоцировав франко-сиамскую войну и вмешавшись в нее.

2 июля 1941 года можно считать днем начала осуществления японских планов захвата всей Юго-Восточной Азии и Тихого океана. Несмотря на то что это могло привести к войне с США и Англией, Япония захватила Индокитай.

О предстоящем вторжении японцев в Индокитай американцы узнали заблаговременно. Еще в 1921 году они вскрыли дипломатические шифры Японии. Правда, затем дешифровальная служба США на какое-то время приостановила свою работу, когда в 1929 году госсекретарь США Симпсон прекратил ее финансирование.

Но уже в 1930 году в американской армии была создана собственная Армейская дешифровальная служба. Начался поединок между японскими шифровальщиками и американскими дешифровальщиками. В 1934 году ВМС Японии закупила партию немецких коммерческих шифраторов, на основе которых была создана самая секретная японская шифросистема. Но помимо нее существовали и другие. Ими пользовались военное и военно-морское министерства, МИД; причем только в МИДе было четыре шифросистемы, которые использовались в зависимости от степени секретности передаваемых сообщений.

Однако осенью 1940 года специалисты Армейской дешифровальной службы реконструировали самую стойкую японскую шифромашину и изготовили несколько ее копий, одну из которых передали англичанам. Американцы стали читать наиболее важную шифрованную переписку японцев легче, чем некоторые менее секретные сообщения, передаваемые менее сложными шифрами.

Самую сложную японскую систему американцы назвали «пурпурной»: именно по ней отправлялись наиболее важные телеграммы. Одна из таких телеграмм касалась японских планов захвата Индокитая и была перехвачена и расшифрована американской дешифровальной службой.

Узнав о намерениях Японии, правительство США немедленно заморозило все японские активы. Точно так же поступили Канада и Англия. Голландия ввела систему лицензий. И хотя Япония оказалась отрезанной от всех важных для нее источников импорта военных материалов, она приступила к осуществлению своих планов и захватила Индокитай.

Действиям вооруженных сил Японии сопутствовала активная разведывательная деятельность. Шпионы, имеющие самые разные звания на действительной службе в военно-морских силах Японии — от лейтенанта до капитана первого ранга, наводнили западные районы США и Центральной Америки. Повара, дантисты, парикмахеры, коммивояжеры, фермеры, рыбаки, студенты, должностные лица многочисленных японских консульств собирали по крупицам и передавали иногда пустяковую, а иногда и ценную информацию, из которой специалисты в Токио создавали целостную картину положения в стране будущего противника. Целая армия шпионов готовила Центральную Америку к тому часу, когда флотилия японских судов войдет в Калифорнийский залив и создаст в Мексике, Коста-Рике и Никарагуа базы, откуда Япония начнет завоевание Соединенных Штатов.

На территории США другие агенты великого императора занимались подготовкой того дня, когда его армии вторгнутся в эту страну. По существу, все японцы, проживающие вдоль тихоокеанского побережья США от Сиэтла до Сан-Диего, работали на японскую разведку. Япония имела в США несколько резидентур: легальных в посольстве и консульствах и нелегальных под разными крышами.

Одним из резидентов был доктор Такаси Фурусава, окончивший Стэнфордский университет, президент Южно-Калифорнийского общее врачей-японцев, президент рыболовного клуба Южной Калифорнии Приехав в 1930 году в Лос-Анджелес, Фурусава снял дом на Уэллерстрит, 17/2 и открыл частную лечебницу, куда мог обратиться любой больной. Однако ни один пациент, ни американец, ни японец, не был принят в нее на стационарное лечение. Лечебницу посещали только японцы, приезжающие из отдаленных районов США. Оставались на два-три дня и, «вылечившись», они уезжали, направляясь сразу в порт, чтобы попасть на японский пароход, отплывающий в Японию. Супруга доктора, госпожа Фурусава, вела активный образ жизни, была одной из основательниц лос-анджелесского отделения женского патриотического общества Японии, правление которого находилось в официальной резиденции японского консула.

Внимание американской контрразведки Фурусава привлек в тот день, когда на одной из лос-анджелесских улиц был насмерть сбит машиной японский студент Тории. Студент оказался капитаном 3-го ранга японского ВМФ. Но не это вызвало интерес спецслужб. Почему бы военному моряку не изучать английский язык? Но при нем был портфель, и, узнав о гибели Тории, Фурусава позвонил в полицию и прежде всего поинтересовался, где находится портфель и как с ним собираются поступить. Успокоился он, лишь узнав, что портфель отдадут консулу. За Фурусавой и его домом было установлено наблюдение. Оно позволило установить наличие связи между японскими и немецкими агентами на Восточном и Западном побережьях. Одним из таких агентов оказался немецкий граф Германн фон Кейтль. В поле зрения ФБР он попал, когда навестил клинику Фурусавы. За ним было установлено тщательное наблюдение. Обнаружилось, что за время его пребывания в клинике ее посетили странные пациенты — японские атташе из Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Сиэтла и Портленда, мест, имеющих важное значение для военно-морского флота США. Когда фон Кейтль вернулся в Нью-Йорк, наблюдение за ним продолжили и установили, что именно он обеспечивает связь между японскими и немецкими агентами.

Связь существовала и на дипломатическом уровне. Именно она чуть было не нарушила всю дешифровальную службу США. Случилось это так. Советник германского посольства в Вашингтоне сообщил в МИД Германии о том, что госдепартамент США владеет ключом к японской шифросистеме. Германский МИД информировал об этом японского посла в Германии Осима, а тот, в свою очередь, 3 мая 1944 года передал это сообщение в Токио. Из Токио вся эта информация вернулась в Вашингтон, но уже в виде телеграммы в адрес японского посла Намура. Эта телеграмма и его ответ, что «некоторые наши шифры, хотя точно и неизвестно, какие именно», были перехвачены и дешифрованы Армейской дешифровальной службой США. Руководство забило тревогу: теперь японцы наверняка сменят шифры, и это как раз тогда, когда назревают опасные события! Однако произошло невероятное! Японцы не поверили слухам о вскрытии американцами их самых стойких шифров!

Американцы, конечно же, предприняли меры по ограничению круга лиц, имеющих право знакомиться с дешифрованной перепиской японцев. Но оставалась еще одна существенная проблема: своевременность ознакомления с содержанием расшифрованных радиограмм тех лиц, кого это касалось. А то ведь что получалось: начальникам штабов родов войск, не говоря уже о военном министре и президенте, телеграммы доставлялись в разное время, и зачастую они не могли обсудить друг с другом содержащиеся в них сведения. Это, как мы увидим позже, также сыграло свою роль в трагедии Пёрл-Харбора.

К осени 1941 года сложилась обстановка, когда руководство страны чуть ли не ежедневно требовало информацию от дешифровальщиков. Именно эта информация заставила принять решение о создании командования вооруженными силами США на Дальнем Востоке. Оно было принято под влиянием телеграмм, в которых Германия в начале предлагала Японии напасть на английские колониальные владения в, и тем самым втянуть США в войну на Дальнем Востоке.

Японская агентура активизировала свою работу, в том числе и вербовку американских военнослужащих и моряков. ФБР разоблачило многих из них, в том числе капитана 3-го ранга Фарнсуорта, военно-морского писаря Томпсона и других. Среди японских агентов оказался и бывший камердинер Чарли Чаплина Коно. Именно он в марте 1941 завербовал известного американского артиста Мюзик-холла Али Блэйка. О вербовке Блэйк сразу же доложил в военно-морскую разведку и в дальнейшем действовал по ее указаниям. Он сказал Коно, что намерен вернуться в военно-морской флот, где когда-то служил. Коно горячо поддержал это намерение, особенно когда услышал, что Блэйк собирается идти служить на флагманский корабль «Пенсильвания», который находился на Гавайях и стоял в гавани Пёрл-Харбор. С того момента, когда Блэйк «согласился» работать на японцев, они не оставляли его без присмотра. Более того, к слежке присоединились и немцы. Его неотступно сопровождали и на пути в Гонолулу, и когда он прибыл туда. Там Блэйк «завербовал» своего друга Кемпбелла (тоже агента военно-морской разведки), и они стали поставлять японцам составленную разведкой дезинформацию.

В конце концов Блэйку удалось ускользнуть от наблюдавших за ним японцев и немцев (по данным военно-морской разведки, те хотели «убрать» его после выполнения задания). Удивительно, что японцев горячо интересовала пустяковая информация, точнее, дезинформация, которую передавал им Блэйк. Напрашивается вопрос: не было ли все это отвлекающим мероприятием японской разведки. В этом деле удивляло и другое: почему оно не было доведено до логического конца и не завершилось поимкой шпионов с поличным. Скорее всего сказались разобщенность и взаимная неприязнь сотрудников военно-морской разведки и ФБР.

Из всех дел о японском шпионаже, реализованных ФБР накануне и после 7 декабря 1941 года, можно сделать вывод, что была схвачена только вершина айсберга, составлявшего японскую разведывательную деятельность в США. Ведь ни ФБР, ни другим американским спецслужбам не удалось разоблачить даже тех, кого считают главными виновниками катастрофы, постигшей американский флот в Пёрл-Харборе. Это была семья немцев, работавшая на японскую и на германскую разведки и проживавшая Гавайских островах, точнее, в непосредственной близости от главной стоянки американского флота на Тихом океане. В предвоенные годы японская разведка испытывала большую нужду в «белых» шпионах, которых можно было бы внедрить в те страны, где азиаты могли вызвать подозрение.

15 августа 1935 года в Гонолулу высадилась семья доктора Бернарда Юлиуса Отто Куэна: сам доктор Куэн, его жена Фридель, их сынишка Ханс Иоахим и дочь фрау Куэн от первого брака, восемнадцатилетняя красавица Рут (сестра адъютанта доктора Геббельса, гитлеровского министра пропаганды). Она, собственно говоря, и была виновницей того, что Куэны оказались заброшенными в такую даль — жена Геббельса не потерпела присутствия в Берлине молодой и красивой любовницы своего любвеобильного супруга. По обоюдному согласию немецкой и японской разведок семья Куэнов отправилась выполнять задание фюрера и императора.

Доктор Куэн занимался этнографическими исследованиями, а Рут открыла в Пёрл-Харборе салон красоты для жен офицеров Тихоокеанского флота США. Как известно, подобные салоны — лучшее место для сбора сведений, интересующих разведку. В этой семейке шпионили все, даже подросший к 1941 году Ханс Иоахим, часто бывавший на кораблях и приносивший оттуда много интересной информации.

Рут Куэн изобрела систему сигнализации в японское консульство и на суда японского флота. 2 декабря 1941 года Рут и ее отец впервые опробовали новую систему. В этот день консул Окуда получил от них точную информацию о количестве, планах и расположении судов в гавани Пёрл-Харбор. На следующее утро генеральный консул, резидент японской разведки Нагоа Кита, по коротковолновому передатчику сообщил эту информацию в штаб-квартиру японской военно-морской разведки.

Теперь время исчислялось часами. Рут и Бернард Куэны знали точную дату нападения на Пёрл-Харбор. Судьба американского флота была в их руках.

Японский флот выступил из залива Танкан (Курильские острова) 26 ноября 1941 года и взял курс на Гавайи. Окончательное решение о начале войны на Тихом океане против США, Англии и Голландии было принято японскими правящими кругами 1 декабря 1941 года. 2 декабря японское главное командование отдало приказ военно-морскому флоту быть готовым атаковать Пёрл-Харбор.

3 декабря Армейская дешифровальная служба дешифровала телеграмму из Токио в адреса японских дипломатических и консульских представительств в Вашингтоне, Гонолулу, Лондоне, Маниле, Сингапуре и Гонконге. Им предписывалось приступить к уничтожению шифров, что было явным признаком: начало войны — дело ближайшего времени. Однако американское правительство не придало значения этому факту. Почему? Судить не нам.

Существуют самые разные версии причин неготовности США к войне, вплоть до того, что Рузвельт, мол, знал о планах японцев, но никак не реагировал на них: ему надо было «встряхнуть» американский народ, чтобы тот с энтузиазмом вступил в войну. (Кстати, события 11 сентября 2001 года подтвердили, что всплеск патриотизма у американцев возникает после позорных и обидных поражений.) Известно лишь, что американские военно-морские силы и армия не были готовы к отражению нападения на Гавайи: система воздушного оповещения армии не работала; ни армия, ни флот не вели постоянной разведки; зенитные и прибрежные батареи не были укомплектованы личным составом, и ни одна из них не была обеспечена боеприпасами.

В ночь на 7 декабря 1941 года радиостанция ВМС США перехватила шифротелеграмму, которая в течение 9 минут передавалась по дипломатической линии радиосвязи Токио — Вашингтон. Она предназначалась японскому посольству в США и была закодирована самым сложным «пурпурным» кодом.

К 5 часам утра по вашингтонскому времени, в воскресенье 7 декабря, американским криптографам удалось расшифровать телеграмму, которая гласила: «Послу следует вручить наш ответ правительству США (если возможно, государственному секретарю) в 01.00 (имелось в виду в 13 часов) 7 декабря по вашему времени». «Ответ», о котором говорилось в телеграмме, передавался из Токио в Вашингтон в течение предыдущих 18 часов, был на английском языке, и его последнее предложение звучало так: «Японское правительство должно с сожалением уведомить американское правительство, что ввиду позиции, занятой последним, правительство Японии не может не считать, что никакой возможности достигнуть соглашения путем переговоров не имеется».

К 9 часам утра «ответ» был полностью расшифрован и отпечатан в 14 экземплярах, что тоже заняло определенное время. Дополнительная же телеграмма (о времени вручения ноты с «ответом»), хотя и была зашифрована, но еще не была переведена.

В 9.30 утра специалист в области японского языка капитан-лейтенант Элвин Крамер, выехал в Белый дом к министру ВМС Ноксу, у которого на 10.00 была назначена встреча в здании госдепартамента с госсекретарем Хэллом и военным министром Стимпсоном для обсуждения состояния зашедших в тупик американо-японских переговоров. Но ни военным, ни дипломатам не было известно, когда японцы заявят об этом официально. Крамер передал лишь окончание ноты и вернулся на свое рабочее место, получил переведенный ответ дополнительной телеграммы и вновь помчался в госдепартамент.

Когда начальник штаба сухопутных войск США генерал Маршалл в 11.30 утра прибыл в здание военного министерства, его ожидала кипа бумаг, но самой верхней из них была японская дипломатическая нота, а под ней — телеграмма о времени ее вручения. Внимательно ознакомившись с ними, генерал понял опасность складывающейся ситуации и составил текст предупреждения для регионального командования американскими вооруженными силами, который гласил: «Сегодня в час по восточному стандартному времени японцы вручат нам кое-что, похожее на ультиматум. Им также приказано уничтожить все шифромашины. Нам точно неизвестно, что нас ожидает в ближайшее время, но мы должны быть в состоянии готовности».

Почему же при такой добросовестной и квалифицированной работе американских дешифровальных служб оказалась возможной катастрофа в Пёрл-Харборе? Отбросим тезис о традиционном недоверии власть предержащих к докладам разведки — ведь здесь были не сомнительные донесения сомнительных агентов, а вполне четкие, адекватные перехваченные документы потенциального противника. Может быть, именно обилие этих документов, в частности, отражающих интерес японцев к передвижениям боевых кораблей США в районе Пёрл-Харбора наряду с передвижениями в зоне Панамского канала и во всех портах, притупило остроту внимания должностных лиц, анализирующих их. Кроме того, японцы были достаточно осторожны и ни разу не упомянули о предстоящем нападении именно на Пёрл-Харбор.

Итак, предвоенная битва разведок на этом заканчивалась, уступив место битвам флотов и армий.

Что же происходило в это время за много тысяч километров и за шесть часовых поясов к западу от Вашингтона, в центре Тихого океана?

В 7 часов 02 минуты утра по местному времени два молодых американских солдата, обслуживающих радиолокационную станцию на острове Саху, заметили на экране радиолокатора сигналы, указывающие на приближение большой группы самолетов, которые находились на расстоянии около 200 километров и летели по направлению к острову. Проверили аппаратуру — она оказалась в порядке. Тогда позвонили в информационный центр. Сначала никто не отвечал, потом трубку взял лейтенант, который посоветовал не проявлять беспокойства, так как это, видимо, американские самолеты, летящие из США.

Еще до этого, в 6 часов 30 минут, американский миноносец «Уорд» заметил небольшую подводную лодку в запретной зоне в районе Пёрл-Харбора. Он обстрелял ее и забросал глубинными бомбами, о чем в 6 часов 53 минуты была сделана запись в вахтенном журнале. На базу было послано предупреждение. Но никаких мер предосторожности принято не было. Защищающая гавань противоторпедная сеть не была закрыта, и в гавань проникли две японские подводные лодки. Одна из них, между прочим, имела задание вывезти семейство Куэнов.

В 7 часов 55 минут Рут, наблюдавшая за небом в морской бинокль, толкнула отца: «Папа, вот они, они здесь!»

Атакующие воздушные силы японцев обрушились на бухту Пёрл-Харбор, где стояли 7 из 8 линкоров, свыше 80 крейсеров, миноносцев, минных заградителей, тральщиков и других кораблей Тихоокеанского флота Соединенных Штатов. Японцы совершили восемь заходов на стоящие в гавани корабли. Налет продолжался до 8 часов 25 минут.

Наступило затишье до 8 часов 40 минут, после чего начался налет пикирующих бомбардировщиков на порт и аэродромы, которые были полностью разрушены. В 9 часов 45 минут налет прекратился, и японские самолеты скрылись.

Все линейные корабли и большая часть других кораблей американского флота были потоплены или выведены из строя. Погибли почти 2500 человек, около 1000 пропали без вести и около 1500 были ранены.

Всего за 1 час 45 минут американская военная мощь на Тихом океане рухнула. На протяжении почти всего налета Рут Куэн наблюдала в бинокль за результатами нападения, а отец передавал световыми сигналами ее данные. Но в самый разгар их работы в дом ворвались три американских офицера, случайно заметившие световые сигналы. Семья Куэнов была арестована, и все взрослые члены этой семьи впоследствии предстали перед судом. Каждый брал вину на себя. Отец был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением. В 1952 году он был освобожден и уехал в Аргентину. Мать и дочь были оправданы за недостаточностью улик и интернированы до конца войны. По данным на 1960 год, Рут Куэн под другой фамилией жила в Германии и работала учительницей.

Широкомасштабная разведывательная операция японцев в полной мере удалась в Пёрл-Харборе, а также в Голландской Восточной Индии, на Тихоокеанских островах, в Сингапуре, Малайе, Бирме.

Что касается территории собственно США, то там японцы успеха не имели. После начала войны все граждане японской национальности были интернированы вплоть до ее окончания.

 

ПОРАЖЕНИЕ ЯПОНЦЕВ У ОСТРОВА МИДУЭЙ

Практически вся первая половина 1942 года прошла при полном преимуществе японского флота на Тихоокеанском театре военных действий. Судите сами. 19 февраля они атаковали и захватили остров Тимор, прервав сообщение между Австралией и Голландской Индией; 27 февраля и 1 марта потопили два голландских крейсера и эсминец, четыре английских эсминца и тяжелый крейсер, американский и австралийский крейсеры. Через несколько дней в районе острова Ява японцы уничтожили еще два эсминца, две канонерки и военно-морской танкер. Потери японцев — один поврежденный эсминец. В начале марта 1942 года японцы оккупировали Индонезию, а вскоре и Бирму, захватили многочисленные острова на Тихом океане.

Японская авиация повсюду либо вытеснила, либо уничтожила авиацию союзников. Цели, поставленные Японией на первом этапе войны были достигнуты быстро и с весьма малыми потерями.

Больших успехов достигли японцы и в борьбе с торговым флотом противника. Только у западного побережья Индии в этот период было уничтожено значительное число судов общим водоизмещением 140 тысяч тонн.

Со вступлением в командование Тихоокеанским флотом США адмирала Ч.У. Нимица американцы начали огрызаться: они совершили не только нападения авианосцев на японские опорные пункты в южных морях Тихого океана, но и воздушные налеты на Токио.

Японцы были уверены, что американские бомбардировщики, появившиеся над их столицей, поднялись с аэродрома острова Мидуэй, поэтому они поставили себе задачу: как можно быстрее овладеть этим островом. Поскольку неожиданных ударов по Японии можно было ожидать со стороны Алеутских островов, было решено занять и эти острова. Наконец, японцы приняли решение о захвате Порт-Морсби, который расположен на южном побережье Новой Гвинеи. Этот порт должен был стать их основным опорным пунктом для борьбы с Австралией.

Таким образом, в свои далеко идущие планы японцы включали захват острова Мидуэй, Алеутских островов и Порт-Морсби, а в последующем — Новой Каледонии и островов Фиджи и Самоа.

Для того чтобы отвлечь внимание американцев от планируемой ими высадки десанта на остров Мидуэй, японцы провели целый рад операций: японские самолеты атаковали гавань Датч-Харбор в восточной части Алеутских островов, а японские десантники были высажены на островах Атту и Кыска в западной части Алеут; подводные лодки совершили нападение на Сидней (Австралия) и Диего-Суаре (остров Мадагаскар).

Поэтому, когда американцы 20 мая 1942 года перехватили оперативный приказ главнокомандующего японским объединенным флотом адмирала И. Ямамото с подробным изложением тактических приемов при нападении на некую цель, они не знали, о какой именно цели идет речь. Длина шифровки указывала на ее важность. Американские криптографы расшифровали девять десятых телеграммы, но целую неделю не могли разобраться с оставшейся одной десятой, а именно она содержала самое главное — информацию о том, какой же остров японцы собираются атаковать. Не были определены также дата и время начала операции. От точности расшифровки зависел ход дальнейших операций на Тихом океане да и само существование Тихоокеанского флота США. Озабоченное высшее военное руководство страны, видя, что криптографы зашли в тупик, поручили выяснение этого вопроса также военно-морской разведке и Управлению стратегических служб.

Однако криптографы не дремали. Начальник Подразделения технического шпионажа (ПТШ) США Джозеф Рошфор решил перехитрить японцев. Он понимал, что одним из наиболее вероятных объектов их нападения может стать остров Мидуэй, поэтому обратил на него самое серьезное внимание. Рошфор составил донесение, в котором гарнизон Мидуэя сообщал, что его установка для опреснения воды якобы вышла из строя. Донесение было передано открытым текстом в расчете на то, что японцы прочтут его. И действительно, через пару дней среди расшифрованных японских телеграмм удалось на одну, в которой говорилось: «Гарнизон AF испытывает недостаток воды». Так было раскрыто кодовое слово, которым японцы именовали Мидуэй. Именно эти две буквы повторялись в приказе Ямамото несколько раз.

Теперь надо было выяснить дату и время нападения.

Штаб адмирала Нимица выдвинул предположение, что нападение должно произойти 3 июня. Криптоаналитики сначала не поддержали предположение, но в ходе дальнейшей дешифровки приказа Ямамото оказалось, что адмирал Нимиц прав. И хотя с 1 июня японцы изменили свой код, уже ничто не могло изменить хода событий. Гарнизон острова Мидуэй был серьезно усилен и располагал теперь 27 истребителями и 68 бомбардировщиками; кроме того, здесь находились 37 летающих лодок, предназначенных в основном для ведения разведки, но пригодных к использованию в качестве бомбардировщиков или торпедоносцев. В состав двух американских эскадр, посланных к острову, входили 3 авианосца, 8 крейсеров и 15 эсминцев.

3 июня 1942 года летающие лодки, базирующиеся на острове Мидуэй, обнаружили приближающуюся японскую эскадру. Они пытались атаковать японцев, но безуспешно. Утром 4 июня 108 самолетов, поднятых с японских авианосцев, совершили налет на остров. При этом 35 машин было сбито американцами. Это явилось завязкой сражения.

Сначала военное счастье было на стороне японцев. В ходе воздушных налетов американских бомбардировщиков ни одному из них не удалось достичь прямого попадания, причем из 42 самолетов назад вернулось только 6. Но затем американцы потопили один за другим четыре японских авианосца («Сориу», «Кага», «Акаги», «Хирид»), а сами потеряли только один («Йорктаун»).

В ночь на 5 июня Ямамото, линкоры которого не сделали ни одно выстрела, приказывает своему флоту повернуть назад. Но американцам удается потопить еще один тяжелый крейсер («Микума»).

Американские историографы считают сражение у острова Мидуэй не только решающим в ходе войны на Тихом океане, но и вообще поворотным пунктом Второй мировой войны. Это утверждение проникло и на страницы учебника истории для российских школьников, где Сталинградская и Курская битвы упоминаются только между прочим. Вряд ли можно принять всерьез это утверждение, хотя надо отдать должное героизму и умению американских моряков и летчиков. И, конечно, признать заслуги радиоразведки. Адмирал Нимиц в своих воспоминаниях писал: «Мидуэй был в основном победой радиоразведки. Пытаясь нанести удар внезапно, японцы сами попали под внезапный удар».

Германский адмирал флота Вильгельм Маршалл тоже отдал должное криптоаналитикам США: «Благодаря хорошо налаженной радиоразведке американцы сумели разгадать, где японцы нанесут свой главный удар».

Что касается японского адмирала Ямамото, который хвастал, что будет диктовать американцам условия мира в Белом доме, то он тоже пал жертвой радиоразведки. 18 апреля 1943 года Ямамото вылетел в инспекторскую поездку по японским базам на Тихом океане. Американская радиоразведка перехватила и расшифровала телеграммы о времени и маршруте его следования. В тот же день самолет с адмиралом был сбит американским истребителем.

Чтобы не расшифровать источники информации, американцы категорически отрицали участие в ликвидации Ямамото. Его гибель была объяснена обычной авиакатастрофой, и правда об этом стала известна лишь много лет спустя после войны.

 

ТЕГЕРАНСКАЯ АКЦИЯ

Речь здесь пойдет об операциях двух разведок — немецкой и советской, действовавшей в контакте с английской.

Накануне и в первый период Второй мировой войны гитлеровская Германия превратила Иран в плацдарм враждебных действий против СССР и Англии. Множество германских тайных агентов обосновалось в странах Ближнего и Среднего Востока, особенно в Иране. К августу 1941 года их число достигло 4 тысяч человек, в большинстве своем в районах, примыкающих к границе с СССР.

Это была германская «пятая колонна» в Иране. В иранских правительственных учреждениях действовали германские «советники» и «инструкторы», стремившиеся вовлечь страну в войну против СССР, идею которой поддерживал сам прогермански настроенный иранский властитель Реза-шах Пехлеви. Немцы создавали в Иране тайные аэродромы в пустынях, склады оружия и боеприпасов, организовывали и обучали диверсионные группы, перебрасываемые в СССР. Создалась серьезная угроза фашистского переворота в Иране, представлявшего опасность для Советского Союза и всей антигитлеровской коалиции.

Советское правительство неоднократно пыталось повлиять на Реза-шаха. Оно трижды — 26 июня, 19 июля и 16 августа (при этом 19 июля и 16 августа совместно с Англией) предупреждало иранское правительство о создавшейся угрозе вовлечения Ирана в войну и обращало его внимание на опасность деятельности фашистской агентуры на его территории. Но безрезультатно. Обстановка продолжала ухудшаться.

Несмотря на прогерманские настроения Реза-шаха, которому 17 августа 1941 года германский посол Эттель (офицер СС) предложил военную помощь, немцы развернули подготовку заговора с целью свержения шаха, не решившегося вступить в войну. Для подготовки переворота в Тегеран тайно прилетал начальник абвера адмирал Канарис. Операция намечалась на 22 августа. Потом ее отложили на 28 августа, так как к Реза-шаху 23 августа обратился Гитлер с личным посланием. Он призывал шаха «не уступать нажиму со стороны США и Англии, так как Германия скоро займет южные области Советского Союза».

Однако немецкая разведка не успела осуществить свои намерения. Стремясь предотвратить происки германской агентуры и обеспечить бесперебойный транзит через Иран, СССР и Англия в августе 1941 ввели в Иран свои войска. При этом СССР действовал в соответствии со ст. 6 советско-иранского договора 1921 года. Советские войска были введены на север Ирана, английские — на юг. Реза-шах отрекся от престола и выехал в Южную Африку. Позднее, в конце 1942 года, в южные иранские порты высадились и американские войска.

Перед немецким шпионско-диверсионным центром в Иране была поставлена основная задача: нарушать коммуникации от Персидского залива к границам СССР, по которым США и Англия доставляли вооружение и снаряжение для Красной армии. Немецкие диверсанты неоднократно взрывали мосты, туннели, рельсовый путь Трансиранской магистрали.

В северных районах Ирана агентурной сетью руководил бывший генеральный консул в Тебризе, агент абвера Юлиус Шульце-Хольт. В 1943 году он скрывался в районе Исфахана — бывшей столицы Ирана — у руководителя Кашкайских племен Насер-хана и имел постоянную радиосвязь с Берлином.

В районе Тегерана орудовал резидент немецкой политической разведки Майер. Он нашел себе оригинальное прикрытие — могильщика на армянском кладбище и поддерживал связь с Шульце.

Майер был специалистом своего дела. Англичане, арестовавшие Майера в 1943 году, характеризовали его «молодым, энергичным, истерическим, отважным человеком, истинным эсэсовцем, фанатиком национал-социализма, изображавшим из себя сверхчеловека». Он свободно владел персидским языком, был умелым конспиратором, часто применял средства маскировки, изменял внешность, иной раз пользовался униформой офицера иранского генштаба.

В сентябре 1939 — феврале 1940 года Майер работал в Москве экспертом «Рейхсгруппе Индустри». Вернувшись в Берлин, он представил доклад, в котором утверждал, что советская экономика на подъеме, Красная армия сильна и нет никаких оснований надеяться на антибольшевистское восстание. Доклад не понравился главарям рейха, и Майера «сослали» в Тегеран. Настоящее его имя Рихард Август, и, по некоторым данным, он имел звание штурмбаннфюрера СС, что соответствует армейскому майору.

Майер прибыл в Тегеран вместе с еще одним эсэсовцем, Романом Гамотой, в октябре 1940 года. После начала войны и ввода советских войск в Иран он оказался без связи с Центром и поддерживал ее через Шульце, затем сумел наладить радиосвязь с Берлином и начал энергично формировать иранские националистические организации, враждебные Советскому Союзу и Англии.

Через некоторое время в Тегеране и других иранских городах число прогерманских националистических групп достигло двадцати. Среди них главными стали «Голубая партия» («Хезб-а-Кабут») и «Иранские националисты» («Меллиюн-е-Иран»). Депутат меджлиса Ноубахт, получивший в 30-е годы образование в Германии и переведший на фарси книгу Гитлера «Майн кампф», возглавил первую из них. Фанатичный нацист, ненавидевший англичан, известный общественный деятель и литератор, он сумел собрать около трех тысяч сторонников. Партия носила конспиративный характер, была строго централизована, ее высшим руководящим органом была Центральная секция (ЦС). Каждый член ЦС руководил деятельностью 50 «пятерок», то есть 250 членами партии. С ним были связаны только старшие «пятерок». Кроме ЦС, существовали секции: военная, гражданская, по делам племен. Каждый член партии давал клятву верности и имел при себе карточку голубого цвета.

«Голубая партия» ставила своей целью изгнание англо-советских войск из Ирана, подготовку почвы для захвата власти, совместного с германской армией удара в тыл союзников, борьбу с правительством, «бессильным противодействовать англо-советскому режиму и вмешательству во внутренние дела Ирана». Партию поддерживали такие генералы, как Захеди (будущий премьер-министр после свержения Мосаддыка в 1953 году), Язданпанах, Размара и другие. Сочувствовал партии и молодой шах Мохаммед Реза Пехлеви.

Майер лично подготовил для «Меллиюн-е-Иран» программу, основанную на принципах и идеях национал-социализма, разработал детальный план действий на территории всей страны. Донесения, которые он получал, носили, например, такой характер: «В Тегеране начальник центрального арсенала полковник Багаи по условленному сигналу откроет доступ частям и организациям и выдаст им 30 тысяч винтовок и 20 миллионов патронов». «Голубая партия» оказывала содействие и Майеру, и Шульце-Хольтусу, который после высылки из Ирана резидента абвера в Тегеране Шнехта взял на себя его обязанности. Он поддерживал тесные связи с японской резидентурой, которая до закрытия посольства Японии в Тегеране снабдила его пятью радиостанциями, с помощью которых он установил связь с Берлином.

После ввода союзных войск в Иран Шульце-Хольтус был интернирован в шведском посольстве, но переоделся в национальную персидскую одежду, отрастил бороду, выкрасил ее хной и под видом муллы бежал к Насер-хану.

Активно действовал в Тегеране и упомянутый выше Роман Гамота, работавший под крышей конторы «Иран-Экспресс». Он имел репутацию организатора подпольных групп и знатока партизанской борьбы, много разъезжал по Ирану, говорил по-русски. Накануне войны заболел малярией и уехал в Германию. Он был лично известен главарям третьего рейха. В мае 1943 года Гиммлер писал Гитлеру: «Хотя враги назначили большую цену за голову Гамоты и его жизнь неоднократно подвергалась опасности, он после излечения от малярии намерен вернуться в Иран».

В августе 1943 года Гамота был сброшен с парашютом в районе Тегерана и после приземления связался с Майером. Чтобы не возвращаться больше к нему, скажем, что после провала операции «Длинный прыжок» — покушения на лидеров «большой тройки», Гамота бежал из Ирана. После войны он был арестован в Австрии.

Работали в Иране и офицеры СД Пауль Вейзачек и Франчек Эмери Иштван, которые занимались заброской агентуры в Баку, Тбилиси и Ашхабад, а также фон Раданович, Вольф, Рутенберг и другие.

После ввода советских войск в Иран началась основательная чистка его от фашистской агентуры. Вейзачек, Иштван и многие другие были арестованы. Англичане, опередив советскую контрразведку, арестовали Майера. Они отправили его в Индию, и после этого сведений о нем не поступало.

Часть арестованной советской контрразведкой агентуры была депортирована в СССР, часть передана англичанам. Только по делу партии «Меллиюн-е-Иран» были арестованы 3 иранских генерала, 10 полковников, 27 офицеров других званий, 62 железнодорожных служащих и 48 гражданских лиц. Все же многим удалось скрыться. Часть агентов была перевербована. Так же работали и англичане. Удар, нанесенный немецкой разведке в Иране, был сокрушительным.

В разоблачении вражеской агентуры немалую роль сыграла группа «легкой кавалерии» — команда молодежи, действовавшей под руководством «Амира» — молодого человека, ставшего впоследствии известным разведчиком, Героем Советского Союза, — А.Н. Вартаняна. Только эта группа за пару лет выявила не менее 400 лиц, так или иначе связанных с германской разведкой. «Семерка» — другое название «легкой кавалерии» — выявила двух радистов Майера, обершарфюрера СС Хольцапфеля и унтершарфюрера СС Рекстрока, а также ряд немецких пособников, которые предоставляли убежище Майеру. Главный помощник Майера Отто Энгельке был также выявлен и арестован с помощью «семерки». К концу 1943 года, лишившись руководства и радиосвязи, германская разведка значительно ослабила свою деятельность.

Хотя Иран и был основательно очищен от немецкой агентуры, она продолжала действовать, уйдя в глубокое подполье. Правда, иранское правительство под нажимом советских и английских военных властей приняло некоторые меры в отношении групп Майера и Шульце, арестовало и выслало из страны некоторых агентов, все же часть из них скрывалась в Тегеране, и они могли организовать покушение на «большую тройку».

Каким образом фашистской разведке стало известно о предстоящей конференции руководителей трех держав? Скорее всего эти сведения «просочились» через сейф английского посла в Турции Хьюджессена, камердинером которого был знаменитый немецкий агент «Цицерон» (Элиас Базна), тот самый «Цицерон», с которым нацисты расплатились 200000 фальшивых фунтов стерлингов.

Немецкая разведка разрабатывала план операции, носившей кодовое название «Длинный прыжок» и имевшей целью убийство Сталина, Черчилля и Рузвельта, намереваясь тем самым изменить ход Второй мировой войны.

Руководил операцией из Берлина начальник СД Кальтенбруннер, а на месте ее должен был возглавить штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. На помощь Шульце и Майеру в район Шираза были сброшены опытные диверсанты во главе со штурмбаннфюрером СС Мерцем, снабженные радиопередатчиками, большим количеством оружия. У Кумского озера была сброшена группа террористов из команды Отто Скорцени. Диверсанты были укрыты в надежном убежище, затем, замаскированные под местных жителей, на верблюдах двинулись к Тегерану. Возле столицы их встретили с грузовиком, на который они поместили снаряжение.

После того как группа разместилась и освоилась в Тегеране, ее радисты вышли на связь с Берлином. Но радиопередатчики были запеленгованы, их сообщения расшифрованы. Действовавшие в тесном контакте советская и английская разведки смогли получить информацию о намерениях немецких террористов. И хотя эта группа была ликвидирована, у руководства советских спецслужб не было полной уверенности в том, что немцы не предпримут новых шагов к реализации своей операции «Длинный прыжок». Лишь много лет спустя станет известно, что, узнав о провале передовой группы, Берлин решил не направлять в Тегеран главных исполнителей теракта. Планы немецких спецслужб подтвердил в 1966 году и Отто Скорцени, заявив, что имел поручение от Гитлера организовать покушение на «большую тройку».

Информация о террористических намерениях немцев в Тегеране была получена и известным разведчиком Н.И. Кузнецовым, действовавшим в немецком тылу под видом офицера вермахта. Ему проговорился об этом его «приятель» штурмбаннфюрер Ортель, готовившийся вылететь в Тегеран. В этой обстановке соответствующими службами союзников были приняты исключительные меры безопасности, получившие название «Эврика». Само прибытие глав делегаций было обставлено должным образом. Если Сталин с аэродрома уехал в советское посольство, сопровождаемый только машинами с охраной, то на пути Черчилля через каждые 50 метров стояли иранские кавалеристы и к его охране были привлечены почти все иранские спецслужбы.

Что касается Рузвельта, то американцы применили свой любимый прием. Был «заказан» один маршрут от аэродрома до посольства, по которому и двинулась машина президента с эскортом, а сам президент на другой машине без всякой охраны направился совершенно другой дорогой. Автор этих строк был свидетелем того, как американские службы безопасности повторили этот маневр в 1979 году в Вене, куда президент Картер прибыл для подписания договора ОСВ-2.

В Тегеран для охраны аэродрома и мест заседаний прибыли полк НКВД и танковый полк.

Для лучшей охраны и большей безопасности советского и английского посольств, которые находились недалеко друг от друга, узкая улица была перекрыта брезентовыми стенками, чтобы скрыть происходящее от посторонних глаз. По городу патрулировали воинские наряды союзников, усиленная охрана была выставлена в районе, где проводилась конференция, и на подступах к нему. Обширная территория советского посольства с большим старинным красивым парком, где проходили заседания «большой тройки», надежно охранялась снаружи и изнутри плотным кольцом автоматчиков.

Когда президент США Ф.Д. Рузвельт прибыл в американское посольство в Тегеране, расположенное в полутора километрах от места проведения встреч глав государств, он получил письмо И.В. Сталина с приглашением переехать, в целях безопасности, в советское посольство и остаться там на все время конференции. Президент США принял приглашение, Черчилль не возражал против этого и даже поддержал решение Рузвельта, но он же впоследствии говорил, что «русские украли президента».

И ход, и результаты этой выдающейся конференции достаточно хорошо известны, так что нет смысла повторяться. Коснемся лишь одно вопроса: воспользовались ли советские спецслужбы тем обстоятельством, что президент США временно оказался на «их» территории.

Никакие официальные документы на этот счет автору неизвестны. Есть лишь два сомнительных источника, которые для соблюдения объективности придется все же привести. Один из них — книга О. Гордиевского и К. Эндрю, в которой авторы пишут: «…НКВД разработал простой, но при этом достаточно эффективный способ подслушивания Рузвельта и его союзников в Тегеране. Молотов заверил американцев, что имеет информацию о готовящемся немецком покушении, и заявил, что резиденция США, расположенная в миле от советской и английской резиденций, недостаточно безопасна. Когда Черчилль предложил Рузвельту жить в английском посольстве, американский президент, видимо не желая давать русским повода для подозрений в англо-американском сговоре, легкомысленно принял настойчивое предложение Сталина остановиться на территории именно советского посольства. Шеф военного отдела секретариата кабинета министров генерал Исмей писал в своих мемуарах: "Мне очень хотелось узнать, были ли микрофоны установлены заранее в отведенном для нас помещении. (Кстати, несмотря на наличие самой современной поисковой техники, американцы ни одного микрофона не обнаружили. — И.Д.) В общем-то нет никаких оснований сомневаться (курсив мой. — И.Д.), что микрофоны там действительно были"». Таким образом, О. Гордиевский и К. Эндрю делают свои утверждения только на основании собственного заключения о том, что Сталин не должен был бы упустить столь благоприятный момент.

Есть и еще один источник — это мемуары сына Л. Берии, Серго. Он вспоминает о том, как в ноябре 1943 года был неожиданно командирован в Тегеран, где его, 19-летнего парнишку (хотя и сына члена Политбюро, но мы-то знаем, что для Сталина это ничего не значило), вызвал к себе Сталин. Между ними якобы произошел такой разговор. Сталин поинтересовался, как идет учеба в академии, и тут же перешел к делу.

"— Я специально отобрал тебя и еще ряд людей, которые официально нигде не встречаются с иностранцами, потому что то, что я поручаю вам, это неэтичное дело…

Выдержал паузу и подчеркнул:

— Да, Серго. Это неэтичное дело…

Немного подумав, добавил:

— Но я вынужден… Фактически сейчас решается главный вопрос: будут ли они нам помогать или не будут. Я должен знать все, все нюансы… Я отобрал тебя и других именно для этого. Я выбрал людей, которых знаю, которым верю. Знаю, что вы преданы делу. И вот какая задача стоит лично перед тобой…

Вероятно, Иосиф Виссарионович такую же задачу поставил и перед моими новыми товарищами. А речь шла вот о чем. Все разговоры Рузвельта и Черчилля должны были прослушиваться, расшифровываться и ежедневно докладываться лично Сталину. Где именно стоят микрофоны, Иосиф Виссарионович мне не сказал. Позднее я узнал, что в шести-семи комнатах советского посольства, где остановился президент Рузвельт. Все разговоры с Черчиллем происходили у него именно там. Говорили они между собой обычно перед началом встреч или по их окончании. Какие-то разговоры, естественно, шли между членами делегаций и в часы отдыха.

Основной текст, который я ему докладывал, был небольшим по объему, всего несколько страничек. Это было именно то, что его интересовало. Сами материалы были переведены на русский, но Сталин заставлял нас всегда иметь под рукой и английский текст.

В течение часа-полутора ежедневно он работал только с нами. Это была своеобразная подготовка к очередной встрече с Рузвельтом и Черчиллем. Он вообще очень тщательно готовился к любому разговору. У него была справка по любому обсуждаемому вопросу, и он владел предметом разговора досконально. Вспоминаю, как он читал русский текст и то и дело спрашивал:

— Убежденно сказал или сомневается? Как думаешь? А здесь? Как чувствуешь? Пойдет на уступки? А на этом будет настаивать?

Без английского текста, собственных пометок, конечно, на все вопросы при всем желании не ответишь. Поэтому работали серьезно. Учитывали и тот же тембр голоса, и интонацию".

Можно ли верить воспоминаниям С. Берии? Судя по тому, что в них собрано очень много измышлений, ошибок и просто лжи — не очень. Впрочем, пусть уважаемый читатель решает сам.

После окончания конференции Рузвельт направил Сталину телеграмму, в которой, в частности, писал:

«…Я спешу высказать Вам свою личную благодарность за Ваше внимание и гостеприимство, выразившиеся в предоставлении мне жилого помещения в Вашем посольстве в Тегеране. Там мне было не только в высшей степени удобно, но я также вполне сознаю, насколько больше мы смогли сделать в короткий период времени благодаря тому, что были столь близкими соседями во время нашей встречи…»

А на пресс-конференции 17 декабря 1943 года Рузвельт сделал следующее заявление: «Маршал Сталин сообщил, что, возможно, будет организован заговор с целью покушения на жизнь всех участников конференции. Он просил меня остановиться в советском посольстве, с тем чтобы избежать необходимости поездок по городу… Для немцев было довольно выгодным делом, если бы они могли разделаться с маршалом Сталиным, Черчиллем и со мной в то время, как мы проезжали бы улицам Тегерана, поскольку советское и американское посольства отделены друг от друга расстоянием в милю».

Как мы теперь знаем, «выгодное для немцев дело» провалилось.

 

ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ ФЮРЕРА

Гитлер не без основания считал Сталина своим сильнейшим и опаснейшим противником и желал его устранения. Наряду с крупной террористической операцией, ставившей своей задачей расправу с лидерами всех трех ведущих держав на Тегеранской конференции, и безумной идеей использовать Риббентропа для убийства Сталина, Гитлер вынашивал планы и других операций. Главным действующим лицом одной из них стал некий Петр Шилов.

Петр Иванович Шилов, он же Шило, он же Политов, он же Тавр, родился в селе Бобрик Нежинского района Черниговской области, по национальности — русский. Окончил школу, поступил в институт, бросил его и пошел работать по хозяйственной части. Но вскоре авантюрная жилка в его характере взяла верх. Уже в 1932 году, в возрасте 23 лет, он был арестован за растрату 1300 рублей государственных денег. Как раз в это время вышел Закон от 7 августа 1932 года «Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Он предусматривал суровые наказания, вплоть до расстрела. Однажды, когда арестантов повели в городскую баню, Шилов вместе с группой заключенных проломал стенку и бежал. Паспортного режима в стране в то время еще не было, поэтому Шилову без труда удавалось устраиваться на разные денежные должности, где он совершал растраты. Дважды, в 1934 и 1936 годах, его арестовывали, но каждый раз он благополучно сбегал.

В 1939 году, уже став профессиональным рецидивистом, он по фиктивным документам получил фамилию Таврин, устроился начальником Туринской геологоразведочной партии Исыковского приискового управления, прииск «Урал-Золото». Видимо, его заворожило это название, и он решил, что сможет сорвать здесь хороший куш. (По другой версии, перед войной он по поддельным документам устроился следователем в Воронежскую прокуратуру.)

Но грянула война. 14 августа 1941 года его призвали в Красную армию. Вскоре он попал на фронт, где успел стать кандидатом в члены ВКП(б) и стать заместителем командира, а затем и командиром пулеметной роты 1196-го полка 369-й стрелковой дивизии 30-й армии Калининского фронта.

Возможно, его военная карьера продолжалась бы и дальше, но 29 мая 1942 года он был вызван к уполномоченному Особого отдела капитану Васильеву, который поинтересовался, почему Шилов переменил фамилию на Таврина. Сейчас трудно сказать, что наврал Шилов капитану Васильеву, но тот не стал задерживать его и отпустил в подразделение.

Более того, на другой день, 30 мая, Шилов был послан на разведку в немецкий тыл. Он уже понял, что Особому отделу стали известны его прошлые преступления, и не ждал ничего хорошего. Поэтому, оказавшись в немецком тылу, он умышленно отстал от своей группы, «потерялся» и при виде первого же немца поднял руки вверх. Вряд ли уже тогда он намеревался изменить Родине, просто надеялся до конца войны отсидеться в лагере военнопленных.

Он знал о том, что немецкие солдаты-фронтовики не особенно жалуют перебежавших к ним добровольно, тем более уголовников. Поэтому на допросе заявил, что он сын полковника царской армии, преследовался органами советской власти, в связи с чем и был вынужден перейти на сторону немцев. К Шилову отнеслись как к обычному военнопленному и направили в офицерский лагерь — Летцинскую крепость (Восточная Пруссия). Там в июле 1942 года и произошла роковая для Шилова встреча с одним из будущих ближайших помощников генерала Власова генералом Жиленковым, содержавшимся в том же лагере. Бывший рецидивист и бывший секретарь райкома ВКП(б) нашли общий язык. Жиленков рассказал, что, попав в плен, выдал себя за шофера, работал в немецкой воинской части, но был опознан и заключен в Летцинскую крепость. Настроенный крайне антисоветски, он обрабатывал военнопленных в соответствующем духе и написал такого же рода брошюру «Первый день войны в Кремле».

В 1943 году Шилов попал в Венскую тюрьму. (Впоследствии на допросе в Отделе НКГБ СССР по борьбе с бандитизмом он показал, что в тюрьму его посадили после попытки побега из лагеря военнопленных, однако этот факт ничем не подтвержден.) В июне 1943 года Шилова вызвали офицеры гестапо, назвавшиеся Байером и Тельманом, и предложили сотрудничать с германской разведкой. Без всяких душевных колебаний Шилов согласился. В августе 1943 года он был переведен из Венской тюрьмы в специальный лагерь СД близ города Зандберг и зачислен в особую команду (зондеркоманду).

Зондеркоманда состояла из 23 агентов германской разведки, намеченных для активной работы на территории СССР. В конце августа 1943 года Шилов был доставлен в Берлин к оберштурмбаннфюреру (подполковнику) СС Грейфе, который расспрашивал о его прошлом, выяснял причины, побудившие дать согласие на сотрудничество с германской разведкой. Грейфе рассказал о заданиях, которые придется выполнять на территории СССР — разведка, диверсии, террор, — и предложил подумать, что из этого больше устраивает Шилова, заявив, что снова вызовет его из лагеря в Берлин.

Шилов вернулся в Зандберг. Там произошла вторая встреча, окончательно решившая его судьбу. В начале сентября в лагерь приехали Власов и Жиленков, уже ставший его заместителем. Целью приезда была передача немцам отряда, сформированного из белогвардейцев и военнопленных, для участия в боях в Югославии. После «парада» Жиленков бродил по лагерю и беседовал с военнопленными. Шилов подошел к нему и они разговорились. Шилов рассказал, что согласился работать на германскую разведку и зачислен в зондеркоманду. Жиленков одобрил его поведение, заявив: «Наконец-то я увидел тебя там, где ты должен быть давно». В ходе дальнейшего разговора Шилов рассказал о том выборе, который предложил ему Грейфе.

Выслушав Шилова, Жиленков, чуть не брызгая слюной, в самых резких выражениях стал высказываться о советском правительстве и доказывать, что сейчас самой важной задачей является убийство Сталина, так как за этим последует развал Советского государства. Он горячо рекомендовал Шилову принять задание по террору и обещал по прибытии в Берлин принять необходимые меры для переброски Шилова в СССР. Сделав какие-то заметки в записной книжке, он вместе с Власовым уехал.

А вскоре Шилов вновь был вызван к Грейфе. Это было 4 или 5 сентября 1943 года. Грейфе вновь подробно расспрашивал Шилова о прошлом и причинах, по которым он выбрал задание по террору. Шилов сослался на рекомендации Жиленкова. После этого Грейфе предложил Шилову разработать и представить в письменном виде план совершения террористического акта. Для этого Шилова поселили в одной из гостиниц. В тот же день к нему приехал Жиленков, которому Шилов пожаловался на трудности в составлении плана. Жиленков увез Шилова к себе на квартиру и, как опытный аппаратчик, сам быстро составил план и предложил Шилову лишь переписать его. Большая часть плана состояла из антисоветских и антисталинских выпадов, доказывающих необходимость устранения Сталина, затем было указано, что теракт должен быть совершен путем проникновения на какое-либо торжественное заседание. Переписав план, Шилов лишь добавил, что ему нужны 500000 рублей, документы и пистолеты.

На следующий день Шилов вручил план Грейфе. Тот одобрил его и направил Шилова в распоряжение начальника команды «Цеппелин» («Норд») майора Отто Крауса, в город Псков, куда Шилов и прибыл 23 сентября 1943 года. В Пскове он занимался физической подготовкой и тренировался в стрельбе. Там же он использовался как агент-провокатор по выявлению советских партизан и подпольщиков.

6 ноября 1943 года Шилова вновь вызвали в Берлин. Грейфе интересовался, как идет подготовка, и дал указание ускорить ее завершение. Шилову объявили, что из Пскова он будет переведен в Ригу, так как в Пскове якобы слишком много советской агентуры, которая может узнать о подготовке Шилова к переброске за линию фронта. 5 декабря Шилов прибыл в Ригу, куда вскоре в связи с обстановкой на фронте была переброшена вся команда «Цеппелин».

В это время в жизни Шилова произошли два события. Во-первых, у него появилась жена — Шилова (Адамчик) Лидия Яковлевна, двадцатиоднолетняя дамочка неизвестного происхождения и профессии. Она была предложена ему германской разведкой в качестве напарницы-радистки, подготовленной командой «Цеппелин». Агенты понравились друг другу, и у них началась семейная жизнь.

Во-вторых, сразу же по приезде в Ригу Краус заявил Шилову, что он должен быть заброшен под видом инвалида Отечественной войны. В этой связи он потребовал, чтобы Шилов согласился на хирургическую операцию, в результате которой он станет хромать на одну ногу. Краус связал Шилова с немецкими врачами, которые доказывали ему, что после войны сделают еще одну операцию, после чего нога станет нормальной. Шилов категорически отказался от этого, ибо предложение было нелепым хотя бы потому, что хромота — особая примета.

Тогда Краус предложил хирургическим путем сделать на теле следы ранений. Шилов отказывался и от этого, но под давлением Крауса вынужден был согласиться. В рижском госпитале Шилову под наркозом сделали большую рану на животе и две небольшие раны на руках. Он пролежал в госпитале 14 дней. Послеоперационные следы были схожи с зарубцевавшимися ранами. Чтобы скрыть этот факт от жены, Шилов по указанию Крауса сообщил ей, что уезжает в командировку на фронт, а по возвращении из госпиталя рассказал, что был ранен. После 20 января 1944 года подготовка Шилова была продолжена. С ним занимался сам Краус, но, кроме того, у него были три беседы со знаменитым в то время Отто Скорцени. Шилов знал, что Скорцени участвовал в похищении Муссолини, который был арестован после капитуляции Италии. Первая встреча состоялась в ноябре 1943 года в Берлине. Скорцени расспрашивал Шилова о его прошлом. Беседа носила в основном ознакомительный характер.

В январе 1944 года Шилов получил приказ Крауса выехать в Берлин; его сопровождал переводчик СД Делле, который сообщил, что полковник Грейфе погиб в начале января 1944 года в автокатастрофе, а на его место назначен штурмбаннфюрер (майор) СС Хенгельхаут, который хочет познакомиться с Шиловым.

Через два-три дня Делле привез Шилова в служебный кабинет Скорцени, на Потсдамерштрассе, 28. В беседе Скорцени объяснил Шилову, какими личными качествами должен обладать террорист. По ходу он поделился деталями организации похищения Муссолини. При этом подчеркнул, что если Шилов хочет остаться живым, то должен действовать решительно и смело и не бояться смерти, так как малейшее колебание и трусость могут его погубить. Он рассказал, как во время похищения он, перепрыгнув через ограду замка, очутился в двух шагах от стоящего на посту карабинера. «Если бы я тогда хоть на секунду замешкался, — сказал Скорцени, — то погиб бы. Но я без колебаний прикончил карабинера и, как видите, выполнил задание и остался жив».

Весь разговор сводился к тому, чтобы доказать Шилову, что осуществление террористических актов в отношении специально охраняемых лиц вполне реально, что для этого требуются только личная храбрость и решительность и что при этом человек, участвующий в операции, может остаться живым и стать таким же героем, каким стал он, Скорцени. Тогда же, в январе 1944 года, состоялась и третья встреча Шилова со Скорцени. На этот раз он расспрашивал Шилова о Москве и пригородах и прямо поставил вопрос: возможно ли осуществление в СССР такой операции, какую он провел в Италии. У Шилова создалось впечатление, что Скорцени разрабатывает план похищения кого-то из руководителей советского правительства. Он ответил Скорцени, что, по его мнению, проведение такой операции в СССР намного сложнее, чем похищение Муссолини из Италии.

После последнего свидания со Скорцени началась стадия непосредственной подготовки Шиловых к заброске в СССР. В ходе этой подготовки 6 июня их на несколько дней должны были перебросить за линию фронта, так сказать для стажировки. Выполнив несложное задание, Шиловы должны были перейти линию фронта и вернуться в Ригу. Но по техническим причинам операция не состоялась. Теперь подготовка начала наращивать темпы. Шилова ознакомили уже не с тем «стратегическим» планом, который составил Жиленков, а с подробными указаниями о его дальнейших действиях.

Для заброски Шиловых в советский тыл был подготовлен четырехмоторный самолет специальной конструкции. Он имел несколько шасси с каучуковыми гусеницами, что позволяло садиться на неприспособленных площадках. В самолет был помещен мотоцикл с коляской, который выезжал из фюзеляжа по откидной платформе.

Шилов был снабжен семью пистолетами с комплектом отравленных и разрывных пуль, пятью гранатами, миной и специальным аппаратом под названием «панцеркнакке» с бронебойно-зажигательными снарядами к нему. Аппарат состоял из небольшого ствола, который с помощью специального устройства крепился на правой руке. Аппарат портативный, его можно спрятать в рукаве пальто. В ствол помещался реактивный снаряд, приводимый в действие нажатием специальной кнопки, соединенной с электрической батарейкой, спрятанной в кармане одежды. Перед переброской через линию фронта Шилов тренировался в стрельбе из «панцеркнакке», при этом снаряды пробивали бронированные плиты толщиной 45 миллиметров.

Отто Краус предупредил Шилова, что машины, в которых ездят члены советского правительства, бронированы и снабжены специальными пуленепробиваемыми стеклами. «Панцеркнакке» он должен был применить в том случае, если бы ему представилась возможность совершить террористический акт на улице во время прохождения правительственной машины.

Отравленными и разрывными пулями Шилову следовало стрелять, если бы он очутился на близком расстоянии от И.В. Сталина.

По плану Крауса, после высадки из самолета Шилов должен был проникнуть в Москву и легализоваться. Для этого он был снабжен несколькими комплектами воинских документов, большим количеством чистых бланков, а также штемпелей и печатей военных учреждений. Кроме того, для придания большего авторитета личности Шилова ему были вручены: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Красной Звезды, две медали «За отвагу», орденские книжки к ним, а также специально сфабрикованные вырезки из советских газет с указами о присвоении ему звания Героя Советского Союза и награждении перечисленными орденами и медалями. Все это, разумеется, на имя майора Таврина. Обычно германская разведка своих агентов, забрасываемых в СССР, снабжала фабрикуемыми ею же поддельными орденами, но Шилову были выданы подлинные. Впоследствии выяснилось, что орден Ленина и Золотая Звезда Героя Советского Союза принадлежали генерал-майору Шепетову, геройски воевавшему в 1941 году и замученному в фашистском плену.

В Москву Шилову предстояло следовать с документами на имя заместителя начальника контрразведки «Смерш» 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта. По прибытии в Москву он должен был сменить эти документы, так как, по словам Крауса, хотя они совершенно надежны, длительное время находиться по ним в одном месте опасно. Гораздо надежнее по прибытии в Москву изготовить на имеющихся чистых бланках документы на имя офицера Красной армии, находящегося в отпуске после ранения. В Москве Шилову нужно было подыскать место для жилья на частной квартире и прописаться по этим документам.

Обосновавшись таким образом в Москве, Шилов должен был, расширяя круг своих знакомых, установить личные отношения с техническими работниками Кремля либо с другими лицами, имеющими отношение к обслуживанию руководителей страны. При этом ему рекомендовалось знакомиться с женщинами, в частности, с такой категорией сотрудников, как стенографистки, машинистки, телефонистки, и через них выяснять места пребывания членов правительства, маршруты движения правительственных машин, а также установить, где и когда должны проходить торжественные собрания или заседания с участием руководителей страны.

Краус предупреждал Шилова, что такие сведения получить нелегко и поэтому рекомендовал устанавливать интимные отношения с нужной ему категорией женщин. Он даже снабдил Шилова специальными препаратами, которые при подмешивании в напитки вызывают у женщин сильное половое возбуждение, что следовало использовать в интересах дела. Шилова предупредили, что шпиономания и бдительность — в характере советских людей, поэтому все нужные сведения следует выведывать в очень осторожной форме.

Для проникновения на торжественные заседания с участием членов Политбюро Шилов должен был использовать документы Героя Советского Союза и соответствующие знаки отличия, а проникнув на подобное заседание, в зависимости от обстановки, приблизиться к И.В. Сталину и стрелять в него отравленными и разрывными пулями. Было рекомендовано также, если представится возможность, стрелять и в других членов Политбюро — Молотова, Берию и Кагановича.

На следствии Шилов рассказал, что немцы готовили много групп для переброски в советский тыл, и что за последнее время в портняжные мастерские СД в Риге доставлено большое количество материала для пошива красноармейского обмундирования и погон. Существует легенда о том, что Шилов на спор с Краузе, чтобы подчеркнуть свое хладнокровие и отсутствие бдительности у немецких военнослужащих и местного населения, два часа разгуливал по улицам Таллина, куда его специально привезли для этого эксперимента, в новой советской форме с погонами, и никто его не задержал. Было ли это на самом деле, сказать трудно.

Итак, к сентябрю 1944 года подготовка Шилова и Шиловой закончилась. В ночь с 4 на 5 сентября они вылетели на задание. В 1 час 50 минут пост ВНОС засек вражеский самолет, движущийся на высоте 2500 метров в сторону Можайска. В 3 часа ночи на обратном пути самолет был обстрелян и стал приземляться с загоревшимся мотором в районе деревни Яковлево-Завражье Кармановского района Смоленской области.

К указанному месту была направлена опергруппа. От местных жителей стало известно, что после приземления самолета из него на мотоцикле выехали мужчина и женщина в форме военнослужащих, которые остановились в деревне Яковлево и интересовались дорогой на Ржев, после чего направились в сторону районного центра Карманово. На их задержание направился начальник Кармановского райотдела НКВД старший лейтенант милиции Ветров с группой работников из пяти человек. Какими средствами передвижения располагал тогда райотдел? Лошадьми и велосипедами. Вот на велосипеде и погнался Ветров за мотоциклом и встретил его в двух километрах от Карманова. Ехавшими на мотоцикле оказались мужчина в кожаном летнем пальто с погонами майора, с четырьмя орденами и Золотой Звездой Героя Советского Союза, и женщина в шинели с погонами младшего лейтенанта.

Из спецдонесения о задержании агентов немецкой разведки Таврина и Шиловой:

"Остановив мотоцикл и отрекомендовав себя начальником РО НКВД, тов. Ветров потребовал документы у ехавшего на мотоцикле майора, который предъявил удостоверение личности на имя Таврина Петра Ивановича — Зам. нач. ОКР «Смерш» 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта.

На предложение тов. Ветрова следовать в РО НКВД Таврин категорически отказался, мотивируя тем, что ему, как прибывшему по личному вызову с фронта, каждая минута дорога.

Лишь с помощью прибывших работников РО УНКВД Таврина удалось доставить в РО НКВД.

В Райотделении Таврин предъявил удостоверение за № 1284 от 5/IX 44 г. со штампом начальника п.п. 26224, что он командируется в г. Москву, Главное управление НКО «Смерш», и телеграмму Главного управления КРО «Смерш» НКО СССР № 01024 и такого же содержания командировочное удостоверение.

После проверки документов… была запрошена Москва и установлено, что Таврин в Главное управление КРО «Смерш» не вызывался и таковой на работе в КРО «Смерш» 39-й армии не значится… он был обезоружен и сознался, что он переброшен на самолете немецкой разведкой для диверсий и террора… Задержанные с вещ. доказательствами доставлены в НКВД СССР…"

Дальше события развивались так. Шилов и Шилова во всем признались и дали развернутые показания. Это дало возможность завязать «радиоигру» с немецким разведцентром, в ходе которой Шилова поддерживала с ним двустороннюю радиосвязь. Из Москвы направлялись ничего не значащие радиограммы, например о заведении Шиловым знакомств с людьми, имеющими знакомых в Кремлевской больнице, и т.д. Просили денег и новые батареи для рации. В ответ немцы благодарили за службу и предложили объединиться с другой, более крупной группой. Эту группу нашли и обезвредили.

Последнюю радиограмму Шилова отправила 9 апреля 1945 года, но ответа уже не получила.

После окончания войны конспиративную квартиру Шиловых сохраняли еще несколько лет, надеясь, что на нее может выйти кто-нибудь из немецких разведчиков. Но никто не появился.

Уголовное дело по обвинению Шиловых по ст.ст. 58-1а (измена Родине) и 58-8 (приготовление к совершению террористического акта) было рассмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 1 февраля 1952 года. Обвиняемые были приговорены к расстрелу. Шилов-Таврин был расстрелян 28 марта 1952 года, Адамчик-Шилова 2 апреля 1952 года.

Рассказывая о деле Шилова, нельзя не упомянуть о роли советской разведки в его разоблачении.

В показаниях Шилова не раз проскальзывали такие выражения: «Должен вместе с тем заметить, что постановка конспирации в команде „Цеппелин“ в Риге была такова, что подобные факты (например, заброска через линию фронта групп агентов с диверсионными заданиями. — И.Д.) становились известными многим агентам»; «Краус периодически организовывал так называемые „комраденабенды“ — товарищеские ужины, на которые приглашалась доверенная агентура, в том числе и я. На этих „ужинах“ происходили обсуждения очередных мероприятий „Цеппелина“ и намечались конкретные лица для выполнения заданий»; «…другие адреса мне были даны работниками команды „Цеппелина“ в Риге, бывшими военнослужащими Красной армии, знавшими о переброске меня в Москву… Тенников дал мне адрес своей жены, Якушев дал адрес своей личной знакомой…»

При такой постановке «конспирации» в «Цеппелине» действующей там советской агентуре было нетрудно узнать все необходимое о вылете Шилова с его заданием. Этим, в частности, и объясняется повышенная бдительность постов ВНОС и органов внутренних дел 5—6 сентября 1944 года.

Существовал и еще один план убийства Сталина, который можно назвать фантастическим. По этому плану (о нем вспоминал Шелленберг в своих мемуарах) убийство должен был совершить лично Риббентроп на какой-то конференции, где он мог встретиться со Сталиным. Шелленберг высмеял этот план, и к нему больше не возвращались.

По поводу планов Гитлера по устранению враждебных ему руководителей государств надо заметить, что он покушался не только на жизнь Сталина. В 1934 году по указанию Гитлера был убит канцлер Австрии доктор Дольфус. При возвращении в Софию после аудиенции у Гитлера в 1944 году был убит болгарский царь Борис, собиравшийся заключить сепаратный мир с союзниками. Трижды гестапо пыталось убить Уинстона Черчилля, одного из самых ненавистных нацистам человека.

Одним из немецких агентов, намеревавшихся совершить террористический акт, стал доктор Жан Виллев Тер Браак, голландский ученый и писатель. Началась его история с того, что в октябре 1940 года недалеко от Букингемпшира была замечена высадка немецкого парашютиста. И хотя шпиона не нашли, английская полиция усилила слежку за иностранцами.

Один из сыщиков, изучая донесения полицейских, заметил, что через несколько дней после происшествия с парашютом в Кембридже появился ученый по имени Тер Браак. После разговора по телефону с местной полицией стало известно, что этот человек, появившись в Кембридже, снял небольшую квартиру и зажил мирной жизнью ученого, занимающегося научной работой. Тер Браак рассказал своему соседу, что он голландский эмигрант, бежавший как раз перед вторжением. Война привела его в Кембридж, где условия благоприятствовали работе над книгой, посвященной лекарственным растениям голландских колоний. Тер Браак зарегистрировался в полиции, представив голландский паспорт, который не казался фальшивым. Единственным событием в жизни Тер Браака были редкие поездки в Лондон по делам, связанным с его книгой, или по общественным. Об этом доктор, человек довольно молчаливый, не рассказывал.

Сотрудники Особого отдела проследили, как однажды он садился в поезд, следовавший до Ливерпуль-стрит. Вскоре они обнаружили, что Тер Браак проявляет необычный интерес к Уайт-холлу, Даунинг-стрит и к «крепости», воздвигнутой за Адмиралтейством, на Хорс Гардс Перейд, где кабинет министров собирался в сравнительной безопасности.

Странное совпадение: доктор интересовался районами, подвергавшимися бомбардировкам, особенно когда их осматривал Черчилль, который имел обыкновение посещать эти места. Однако улик для ареста еще не было. Необходимо было сделать обыск в его квартире. И когда доктор в очередной раз отправился в Лондон, агенты Секретной службы проникли в его квартиру.

Сразу же удалось найти доказательства того, что жилец являлся шпионом, причем довольно неосторожным. Компрометирующие документы даже не были спрятаны. В одной из папок обнаружили записи о передвижениях Черчилля и других министров. Под половицами скрывался мощный радиопередатчик. Другие документы содержали ценный материал о системе германского шпионажа и свидетельствовали о некоторых ее грубых просчетах.

У Тер Браака было три паспорта, причем все голландские. Печать английского иммиграционного чиновника была неуклюже подделана, а инициалы не подходили к фамилиям ни одного из сотрудников этого пункта. Радиостанция, способная вести передачу на расстояние до 600 миль, два немецких револьвера, записи, секретный код — все это не оставляло никаких сомнений, что основной задачей Тер Браака в Англии было убийство премьер-министра и других военных руководителей…

Но Тер Браак не вернулся в свою квартиру. Он понял, что за ним следят, и сумел ускользнуть от своих преследователей. Через двадцать четыре часа после этой последней поездки в Лондон он застрелился, предпочтя пулю в лоб из собственного револьвера виселице…

Еще одной целью нацистских убийц был президент Чехословацкой республики доктор Эдуард Бенеш. Рано утром во вторник 13 мая 1942 года с немецкого самолета, пролетавшего над Хертфордширом, на парашюте спустился Карл Рихард Рихтер — адъютант Гейнлейна, знаменитого гаулейтера Судетской области. Он приземлился в поле около деревни Лондон Колни, между Барнетом и Сент-Олбансом. К полю примыкал лесок. В нем-то и укрылся Рихтер. Вторник и следующую ночь он, закопав свои вещи, провел в лесу. Позже на месте, где он прятался, нашли замаскированный парашют, комбинезон, заряженный автоматический пистолет, портативный радиопередатчик, лопату, пакет с продуктами, крупную сумму денег и большие географические карты Лондона и окружавших его графств. В среду Рихтер несколько часов изучал местность, а вечером отважился отправиться в Сент-Олбанс и Лондон.

Чистая случайность привела к аресту и казни Рихтера в Вондсвортской тюрьме. Шофер грузовой машины сбился с дороги. Увидев Рихтера, он окликнул его и спросил, как проехать. Но тот не знал дороги. Его легкий иностранный акцент заставил шофера насторожиться, хотя Рихтер свободно говорил по-английски. Через несколько минут шофер увидел полицейского, ехавшего на велосипеде, и рассказал ему о подозрительном иностранце. Полицейский оказался находчивым человеком, он бросился в погоню и остановил Рихтера.

Через два дня после приземления Рихтера в Англии его допрашивали эксперты разведки. Убедившись, что игра проиграна, Рихтер начал хвастаться своими успехами… Он рассказал, что был гестаповским чиновником в Судетах, а в Англию послан шпионить за чехами и убить президента Эдуарда Бенеша — главу чехословацкого правительства в Лондоне. Рихтер не сомневался, что ему удалось бы сделать это, если бы не его «невезение». К тому же приземлился он 13 мая! При обыске Рихтера было найдено несколько сот фунтов стерлингов английскими и американскими банкнотами и пистолет.

Судебный процесс по делу Рихтера продолжался четыре дня; он был одним из самых продолжительных судебных процессов по делу о шпионаже, проводившихся при закрытых дверях. План убийства выяснялся во всех подробностях. Рихтер до конца держался высокомерно. Он шел на эшафот в кандалах. Его повесили в Вондсвортской тюрьме 10 декабря 1942 года, после того как его апелляция была отклонена.

 

ОПЕРАЦИЯ «МОНАСТЫРЬ»

Эту историю много лет назад в самых общих чертах, не называя имен и деталей, мне поведал Виктор Николаевич Ильин, секретарь Московского отделения Союза писателей, а в прошлом ответственный сотрудник НКВД, один из тех, кто стоял у истоков операции «Монастырь». Загоревшись идеей написать о ней, я обратился в пресс-бюро КГБ. Но там на меня замахали руками: «Что ты, что ты! Это совершенно секретная операция!»

Миновали годы, и теперь можно спокойно рассказать о ней.

В самом начале Великой Отечественной войны возникла необходимость проникнуть в агентурную сеть абвера, действовавшую на территории СССР. Можно было перевербовать нескольких агентов — радистов абвера и с их помощью выманивать других немецких агентов. Так обычно и делалось. Но, во-первых, такая оперативная игра не могла продолжаться длительное время, а во-вторых, в ходе ее вряд ли можно было передать противнику серьезную дезинформацию. Поэтому генерал Судоплатов и его помощники Ильин и Маклярский решили слегендировать существование в СССР некоей организации, приветствующей победу немцев и желающей помочь им. Образцы для подражания были: блестящие операции «Синдикат-2» и «Трест», проведенные ВЧК — ОГПУ в 20-е годы.

Кандидаты в подпольную монархическую организацию вскоре нашлись — они все были на учете в НКВД. Ими стали бывший предводитель дворянского собрания Нижнего Новгорода Глебов, член-корреспондент Академии наук Сидоров, поэт Садовский и другие. Все они по прихоти судьбы жили на территории Новодевичьего монастыря, в своего рода «Вороньей слободке», были безобидными ворчунами, и НКВД их не трогал, а иногда и пользовался их услугами. Наиболее яркой фигурой был поэт Садовский, жена которого гадала на картах и давала сеансы спиритизма. Ее посещали жены высокопоставленных деятелей, например, супруга члена Политбюро А.И. Микояна. В СССР Садовский как поэт не был известен, но в Германии издавались его поэмы, в том числе и та, в которой он восхвалял немецкую армию. Из этих лиц с помощью агентуры и была создана организация «Престол»; по месту жительства ее членов получившая оперативное наименование «Монастырь».

Одновременно подыскивалась кандидатура главного участника операции — агента, который будет подставлен немцам. Им стал Александр Петрович Демьянов, выходец из дворянской офицерской семьи, с 1929 года сотрудничавший с органами госбезопасности, проверенный на многих делах. Перед войной он вошел в контакт с немецкими разведчиками в Москве, и этот контакт так успешно развивался, что немцы практически считали Демьянова своим агентом, присвоив ему кличку «Макс». В НКВД же он имел псевдоним «Гейне».

Он был введен в операцию «Монастырь», после чего 17 февраля 1942 года было организовано его «бегство» через линию фронта. Немецкая контрразведка вначале с недоверием отнеслась к «Гейне». Его с пристрастием допрашивали и проверяли, не доверяя рассказам о существовании «Престола», по поручению которого он бежал к немцам, чтобы просить у них помощи. Был даже инсценирован расстрел «Гейне», но он держался мужественно и не дал немцам повода заподозрить его.

После того как из Берлина поступил ответ на запрос фронтового подразделения абвера о том, что перебежчик является «Максом», которому можно доверять, отношение к нему изменилось. Немецкие разведчики, считая «Макса» «своим человеком» стали готовить его к заброске в советский тыл. Подготовка была кратковременной, но чрезвычайно интенсивной. Он изучал тайнопись, шифровальное и радиодело. Перед отправкой с ним беседовал высокопоставленный сотрудник абвера. Обсудили условия связи. Договорились, что курьеры, прибывающие в Москву, будут являться к его тестю, а тот будет связывать их с «Гейне» (тесть был в курсе операции).

15 марта 1942 года, спустя всего 26 дней после «перехода» «Гейне» к немцам, его сбросили на парашюте над Ярославской областью. В тот же день он был доставлен в Москву.

Через две недели, как и было условлено перед заброской, «Гейне» вышел в эфир. С этого дня началась его регулярная радиосвязь с немецкой разведкой. Операция «Монастырь» развивалась успешно, стало ясно, что ее возможности выходят далеко за рамки целей, намеченных вначале. Теперь речь могла идти не только о вылавливании немецкой агентуры, но и о снабжении немцев крупномасштабной дезинформацией, подготовленной на самом высоком уровне.

24 августа и 7 октября 1942 года к «Гейне» явились обещанные курьеры. Доставили новую рацию, блокноты для шифрования и деньги. Двое из четырех захваченных курьеров были перевербованы. Теперь «информация» к немцам шла по двум рациям. 18 декабря 1942 года «Гейне» и один из радистов были награждены немцами орденом — «Железным крестом с мечами» за храбрость.

Радиоигра продолжалась. Курьеры немецкой разведки все чаще прибывали не только в Москву, но и в другие города, где «Престол» также имел свои опорные пункты, в частности, в Горький, Свердловск, Челябинск, Новосибирск, безусловно интересные для немецкой разведки. Всего за время оперативной игры было захвачено более 50 агентов, арестовано 7 их пособников, получено от немцев несколько миллионов рублей.

Но главная заслуга участников операции «Монастырь» заключалась в передаче большого количества отличной дезинформации. Ценность этой «информации» была определена не сотрудниками, проводившими операцию «Монастырь», а германским командованием и руководством английской разведки.

Все было очень хорошо продумано. Во-первых, были найдены фиктивные источники информации среди бывших офицеров царской армии, служивших в Генеральном штабе у маршала Б.М. Шапошникова. Они были еще не старыми людьми (45—55 лет) и охотно подключились к игре. Во-вторых, вся дезинформация готовилась на высшем уровне, с участием заместителя начальника Генштаба генерала С.М. Штеменко, а в ряде случаев согласовывалась с наркомом путей сообщения, членом Государственного Комитета Обороны Кагановичем и даже с самим Верховным главнокомандующим И.В. Сталиным. Важные операции Красной армии в 1942—1943 годах действительно осуществлялись там и тогда, где и когда их «подсказывал» «Гейне», однако они носили второстепенный, отвлекающий характер. Например, 4 ноября 1942 года «Гейне» сообщил, что Красная армия нанесет по немцам удары под Ржевом и на Северном Кавказе. Немцы стали готовиться к их отражению. Туда были переброшены дополнительные и немецкие (секретно), и советские (демонстративно) войска. Даже сам маршал Г.К. Жуков приказом Ставки из-под Сталинграда, где готовилась крупнейшая наступательная операция, подготовленная им, прибыл под Ржев. Он, не зная об игре, затаил обиду на Сталина, направившего его на второстепенный, даже третьестепенный участок фронта. Узнав о прибытии Жукова — «генерала „Вперед!“» — немцы еще более усилили свою оборону, ослабив другие участки фронта.

Конечно, немцы отразили начатое под Ржевом наступление, и никакое мастерство Жукова спасти дело не могло. Тысячи солдат полегли в этих боях. Но зато начавшееся 19 ноября 1942 года неожиданно для немцев стратегическое наступление под Сталинградом завершилось полной победой. 300-тысячная армия противника во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом была уничтожена или пленена. Наступил решающий перелом во Второй мировой войне. В этом есть заслуга и скромного агента НКВД «Гейне» — Александра Петровича Демьянова.

Не меньшую роль сыграл «Монастырь» и в летней кампании 1943 года. «Гейне» сообщил немцам, что советские войска сконцентрированы на юге и востоке от Курска, но они недостаточно маневренны, поэтому их использование затруднено. Он также сообщил о том, что планируется осуществить наступательные операции к северу от Курска и на южном фронте. Переход же советских войск на Орловско-Курской дуге к стратегической обороне, а затем и к решающему наступлению оказался для немцев неожиданным. «Курская битва поставила германскую армию перед катастрофой», — справедливо отметил Сталин.

Официально «Гейне» работал под другой фамилией младшим офицером связи в Генштабе Красной армии. Его телеграммы касались в основном железнодорожных перевозок воинских частей, военной техники и т.д., что давало возможность немцам рассчитать заранее планируемые нашей армией действия. Но руководители операции «Монастырь» исходили из того, что наблюдение за железными дорогами ведется и настоящей немецкой агентурой. Поэтому по указанным «Гейне» маршрутам под брезентовыми чехлами направлялись деревянные «танки», «орудия» и другая «техника». Чтобы подтвердить сообщения «Гейне» о совершенных «его людьми» диверсионных актах, в прессе печатали заметки о вредительстве на железнодорожном транспорте. Информация, сообщаемая «Гейне», делилась на сведения, добытые его «источниками» и им самим. Конечно, при этом «его» информация была беднее, с учетом занимаемого им невысокого положения.

Как же воспринималась направляемая «Гейне» информация?

В 1942 — первой половине 1944 года донесения «Макса» принимались радиостанциями абвера в Софии и Будапеште. Среди них были сведения о важнейших решениях Ставки, о суждениях маршала Шапошникова и других советских военачальников. Бывший руководитель разведпунктов абвера в этих точках Рихард Клатт в своих показаниях, данных американской спецслужбе летом 1945 года, рассказал, что донесения «Макса» высоко оценивались в «Отделе иностранных армий „Восток“» Генштаба сухопутных войск Германии. Как правило, решения не принимались до поступления от службы абвера материалов «Макса». Генерал Гелен в своих послевоенных воспоминаниях отзывался об «источнике из Москвы» как о большом достижении службы Канариса.

Некоторые сотрудники абвера сомневались в безукоризненности сообщений «Макса», но в целом считали, что он заслуживает доверия. Шеф внешнеполитической разведки Германии Вальтер Шелленберг имел некоторые сомнения в достоверности информации «Макса». Он поделился этим с начальником генштаба сухопутных войск генералом Гудерианом. Тот ответил, что было бы безрассудным отказаться от этой линии, поскольку материалы уникальны, и других возможностей, даже близко стоящих к этому источнику, нет.

В 1942 году советской разведке удалось на короткое время наладить сотрудничество с руководящим работником шифровальной службы абвера, полковником Шмитом. Он успел передать ряд важных разведывательных материалов абвера, полученных из Москвы. При анализе почти все они оказались дезинформацией «Гейне». Шмит, связанный и с британской разведкой, передал и ей ряд сообщений «Гейне», оформленных в виде ориентировок штаба сухопутных войск.

Интересно отметить, что дезинформационные материалы «Гейне» трижды возвращались в советские органы госбезопасности. Впервые в феврале 1943 года — через Шмита; затем в марте того же года — через члена «кембриджской пятерки» Бланта, который также сообщил, что немцы имеют важный источник в высших военных сферах в Москве. В апреле английская разведка передала миссии связи советской разведки в Лондоне изложение сообщения «Гейне» в Берлин, якобы полученного агентурным путем, скрыв при этом, что она читает немецкие шифры.

О том, что у абвера имеется ценный источник в штабе Красной армии, Сталину сообщил У. Черчилль в 1943 году.

Операция «Монастырь» сошла на нет летом 1944 года, когда, согласно легенде, «Гейне» из Генштаба был направлен на службу в железнодорожные войска в Белоруссии, а в действительности принял участие в новой радиоигре под названием «Березино».

 

«БЕРЕЗИНО» ПРОТИВ «БРАКОНЬЕРА»

Летом 1944 года развернулась крупнейшая наступательная операция «Багратион», названная в честь русского полководца Отечественной войны 1812 года. В результате этой операции Белоруссия была полностью освобождена от фашистов.

Однако отдельные немецкие подразделения, оказавшиеся в окружении, пытались выбраться из него. Большей частью их уничтожали или брали в плен. Этим обстоятельством воспользовалась разведка, начав с противником новую радиоигру, получившую название «Березино». Ее «крестным отцом» можно назвать Сталина, подсказавшего замысел игры разведчикам. Следовало ввести немцев в заблуждение, создав впечатление активных действий их частей в тылу наших войск, а затем обманным путем заставить немецкое командование использовать свои ресурсы на их поддержку. Руководителем операции стал начальник 4-го управления НКВД Судоплатов, которому помогали Эйтингон, Маклярский и Мордвинов. Работой радистов руководил Вильям Фишер.

18 августа 1944 года «Гейне», он же Александр Демьянов, он же «Макс», по своей рации сообщил немцам, что в районе реки Березина скрывается немецкая часть численностью свыше двух тысяч человек под командованием подполковника Шерхорна.

В действительности такой части не существовало. Подполковник Генрих Шерхорн был взят в плен в районе Минска и завербован советской контрразведкой. В его группу были включены агенты-немцы, бывшие военнопленные, а также немецкие антифашисты. Руководила Шерхорном и всей его «частью» особая оперативная группа советской разведки. Ей в помощь было придано двадцать автоматчиков. Вот и вся «армия» Шерхорна. К тому же, чтобы уберечь операцию от случайностей, подступы и ее расположение тщательно охранялись войсковыми патрулями, а недалеко от нее было замаскировано несколько зенитных и пулеметных установок.

Немцы не сразу отреагировали на радиограмму «Гейне». Видимо, они по каким-то своим учетам и каналам проверяли личность подполковника Шерхорна. Наконец 25 августа дали указание «Гейне» связаться с Шерхорном, сообщить точные координаты части для выброски груза и присылки радиста.

«Гейне» к этому времени был (для немцев) прикомандирован к воинской части, расположенной в местечке Березино, недалеко от места, где «скрывался» Шерхорн. Он «сумел» связаться с подполковником, сообщить немцам его местонахождение. Была подобрана удобная площадка для сброса грузов и посадки самолетов. Об этом «Гейне» информировал Берлин.

В ночь с 15 на 16 сентября по указанным координатам немцы выбросили трех радистов. Их встретили и доставили к Шерхорну. Они сообщили, что о части Шерхорна было доложено Гитлеру и Герингу, которые велели передать, что для ее спасения будет предпринято все возможное. В часть будут направлены врач и офицер из авиачасти, который должен подбирать площадку для посадки самолетов. Двух немецких радистов удалось завербовать, и они включились в «игру», подтверждая существование части Шерхорна.

27 октября 1944 года на площадку выбросили еще двух парашютистов — врача Ешке и унтер-офицера авиации Вильда. Они передали Шерхорну письмо командующего группой немецких армий «Центр» генерал-полковника Рейнгарда, который, в частности, писал:

"…Я с гордостью слежу за путем вашего движения и всегда буду делать все для оказания Вам помощи. Пусть Вашим паролем будет «Германия превыше всего».

Хайль Гитлер.

Рейнгард".

Вильд был завербован и сообщил немецкому командованию о благополучном прибытии. Доктор Ешке, несмотря на свою мирную профессию, оказался фашистом-фанатиком. Его заперли в землянке, ночью он выбрался, убил часового и застрелился из его оружия. Гибель часового была единственной потерей с нашей стороны при проведении операции «Березино».

Немцы продолжали выбрасывать грузы с продовольствием, снаряжением, медикаментами. 21 декабря сбросили двух радистов-немцев и четырех белорусов, окончивших немецкую разведшколу. Радисты-немцы также были завербованы и использовались в «игре».

Немецкое командование предложило Шерхорну разбить свою «часть» на группы, чтобы они самостоятельно шли к линии фронта. Это было «выполнено». Теперь немецкому командованию приходилось опекать уже не одну а три «воинские части».

После того как группы двинулись в путь на Запад, они получали значительное количество грузов с немецких самолетов. Продовольствие (шоколад, галеты, глюкоза, которой наша армия вообще на довольствии не имела) проходило лабораторную проверку, потом его давали собакам, и лишь после этого употребляли люди. А немцам все время сообщали, что задержки в пути происходят из-за отсутствия продовольствия и боеприпасов.

Иногда сообщалось о диверсиях в тылу Красной армии, которые якобы совершают части Шерхорна.

В ноябре—декабре 1944 и после января 1945 года немецкое командование регулярно присылало Шерхорну лично, а также солдатам и офицерам его части поздравительные телеграммы, благодарности, пожелания успехов и даже награды — Железные кресты. 28 марта 1945 года Шерхорн получил радиограмму за подписью начальника германского генерального штаба. В ней сообщалось о присвоении ему звания полковника и награждении Рыцарским крестом I степени.

Фронт стремительно двигался вперед, и часть Шерхорна никак не могла «догнать» его. Первого мая 1945 года немцы сообщили Шерхорну о самоубийстве Гитлера, а 5 мая, уже после падения Берлина, прислали последнюю радиограмму: «Превосходство сил одолело Германию. Готовое к отправке снаряжение воздушным флотом доставлено быть не может. С тяжелым сердцем вынуждены прекратить оказание вам помощи… Что бы ни принесло нам будущее, наши мысли всегда будут с вами, которым в такой тяжкий момент приходится разочаровываться в своих надеждах».

«Игра» закончилась. Каковы ее результаты?

По архивным данным, за время «игры» немцы совершили тридцать девять самолетовылетов, выбросили двадцать два радиста (их всех арестовали), тринадцать радиостанций, двести пятьдесят пять мест груза с вооружением, боеприпасами, обмундированием, медикаментами, продовольствием и один миллион семьсот семьдесят семь тысяч рублей.

Как же эта «игра» выглядела со стороны немцев? Об этом есть убедительные свидетельства, изложенные в мемуарах знаменитого гитлеровского разведчика Отто Скорцени. Итак, несколько отрывков из его воспоминаний:

"Узнав о существовании группы Шерхорна, мы в считанные дни разработали план под кодовым названием «Браконьер»… Наш проект предусматривал создание четырех групп, каждая из которых состояла из двух немцев и трех русских… и имела портативную радиостанцию…. После обнаружения отряда Шерхорна следовало соорудить… взлетно-посадочную полосу. Тогда можно было бы постепенно эвакуировать солдат на самолетах.

В конце августа первая группа поднялась в воздух… В ту же ночь состоялся сеанс радиосвязи с группой П. «Скверная высадка, — докладывали наши парашютисты. — Попробуем разделиться, находимся под пулеметным огнем». Сообщение на этом заканчивалось… Ничего больше, никаких новостей от группы П. Скверное начало.

В начале сентября в полет отправилась вторая группа С… Однако следующие четыре дня и ночи радио молчало. Но на пятую ночь наше радио уловило ответ. Сначала прошел настроечный сигнал, затем особый сигнал, означавший, что наши люди вышли на связь без помех (нелишняя предосторожность: отсутствие сигнала означало бы, что радист взят в плен и его силой заставили выйти на связь). И еще великолепная новость: отряд Шерхорна существует и С. удалось его обнаружить! На следующую ночь подполковник Шерхорн сам сказал несколько слов — простых слов, но сколько в них было сдержанного чувства, глубокой благодарности! Вот прекраснейшая из наград за все наши усилия и тревоги!

Через сутки вылетела третья пятерка с унтер-офицером М. во главе. Мы так никогда и не узнали, что с ними случилось… Группа М. исчезла в бескрайних русских просторах.

Ровно через 24 часа вслед за группой М. на задание отправилась четвертая группа, которой командовал Р…

Теперь нам предстояло удовлетворить наиболее насущные нужды отряда Шерхорна, более трех месяцев находившегося в полной изоляции и лишенного буквально всего. Шерхорн просил прежде всего побольше медицинских препаратов, перевязочных средств и врача. Первый прыгнувший с парашютом врач при приземлении сломал обе ноги и через несколько дней скончался. Следующему врачу повезло, и он приземлился целым и невредимым. Из донесения врача следовало, что состояние раненых плачевно, и Шерхорну было приказано немедленно приступить к подготовке эвакуации…

Шерхорну направили специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с воздуха сделали выбранное место непригодным… После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 250-километровый переход на север… Шерхорн предложил разделить отряд на две маршевые колонны…

Поздней осенью 1944 года колонны медленно потянулись на север… Не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненых росло с каждым днем…

Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки русской милиции… Но даже не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего, выделяемого нам, неизменно сокращалось… каждая новая просьба натыкалась на все большие трудно. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно сложных условиях пробивавшиеся через русские леса, не в состоянии были понять наши проблемы. Чтобы поддержать их дух… я каждый радиосеанс старался высказывать неизменный оптимизм.

В феврале 1945 года… сообщения, все еще регулярно приходившие от Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте самолеты… Помогите нам… Не забывайте нас…» Единственная хорошая весть: Шерхорн встретил группу П., первую из четырех заброшенных групп, которую считали бесследно сгинувшей в августе 1944 года. В дальнейшем содержание радиосообщений стало для меня сплошной пыткой. Мы уже не в состоянии были посылать более одного самолета в неделю. К концу февраля нам перестали выделять горючее… Крах и невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не могло быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более об их эвакуации.

И все равно наши радисты ночи напролет не снимали наушники. Порой им удавалось засечь переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали их отчаянные мольбы. Затем, после 8 мая, ничто больше не нарушало молчания в эфире. Шерхорн не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно".

Вот так, по мнению руководства абвера, выглядела одиссея Шерхорна и его группы.

В начале 50-х годов Шерхорн и члены его группы были освобождены и выехали в Германию.

Александр Петрович Демьянов, он же «Гейне», он же «Макс», вернулся в Москву, был награжден орденом Красной Звезды, и благополучно дожил до 1978 года.

«Руководитель радиослужбы» Шерхорна Вильям Фишер прославился в 60-х годах как знаменитый разведчик Рудольф Абель.

 

МАЙОР МАРТИН, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

Обман противника всегда был одним из основных принципов ведения войны. К военным хитростям прибегали с тех пор, как начались войны. В эту «игру» играют так давно, что придумывать новые методы, чтобы скрыть свои силы и намерения, стало нелегко. При этом дезинформационные разведывательные мероприятия должны разрабатываться и проводиться в жизнь со всей тщательностью и осторожностью, иначе вместо введения в заблуждение противника можно раскрыть свои собственные секреты.

Примером такой тщательно разработанной комбинации стала операция «Минсмит», осуществленная английской разведкой в 1942—1943 годах. Тогда было решено после захвата Туниса начать вторжение в Италию через Сицилию. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что это самый короткий и удобный путь. Но это понимал и противник. Что можно было сделать, чтобы спутать его расчеты? Над этим вопросом упорно думали разведчики, пока однажды не родился план так называемой отвлекающей операции, автором которого стал капитан-лейтенант Айвен Монтегю. Он же с коллегами и довел его до логического конца.

— А что если достать мертвое тело, — предложил однажды Монтегю, — одеть его в форму морского офицера и снабдить документами, из которых следовало бы, что мы собираемся высадиться не на Сицилии, а в другом месте? Нам не придется сбрасывать тело на землю, так как самолет может быть сбит над морем по пути в Африку. Труп вместе с документами прибьет течением к берегу либо во Франции, либо в Испании. Лучше — в Испании: там немцам труднее будет произвести детальный осмотр тела, в то же время они непременно получат от своих франкистских друзей документы или по крайней мере их копии…

Началось оживленное обсуждение предложения Монтегю. Взвешивались все возможности этого плана. Предстояло уточнить целый ряд деталей: в каком состоянии должен быть труп после авиакатастрофы над морем; что обычно бывает причиной смерти в подобных случаях; что может обнаружиться при вскрытии тела; можно ли достать подходящее тело и т.д. Эти вопросы требовали ответа в первую очередь, и, если они окажутся удовлетворительными, можно будет приступать к осуществлению плана. Никто не сомневался, что испанцы, если только дать возможность, сыграют предназначенную им роль, и тогда откроются блестящие перспективы.

Пока обсуждались ответы на поставленные вопросы, занялись поисками трупа. Казалось бы, во время войны сделать это нетрудно. Однако все было не так просто по ряду причин. Одна из них — необходимость сохранения тайны. Нельзя же пойти к родственникам умершего и после объяснений забрать тело человека, которого они оплакивают.

Требовалось решить, какое именно тело нужно. Ведь если этот человек погиб при авиакатастрофе, то он не должен иметь признаков смерти от других причин. Провели консультацию с опытным патологоанатомом сэром Бернардом Спилзбери. Он был человеком надежным и не задавал лишних вопросов, а выслушав Монтегю, сразу дал нужный совет: жертвы авиакатастрофы над морем умирают от повреждений, полученных при ударе самолета о воду, тонут или погибают просто от отсутствия помощи, имеют место и случаи шока. Если на тело надеть спасательный жилет, то можно использовать труп человека, который либо утонул, либо умер от почти естественной причины, лучше всего от воспаления легких.

Теперь надо было найти труп. Открыто этого делать было нельзя. Поиски трупа показались бы подозрительными и вызвали бы ненужные толки.

Одно время даже подумывали, не похитить ли труп на кладбище. Для этого наводили справки у военных врачей. Однако как только намечалась возможность заполучить труп, оказывалось, что либо родственники не дают согласия, либо им нельзя доверять. Нередко не устраивала причина смерти. Наконец услышали о человеке, который только что скончался от воспаления легких после длительного пребывания на морозе. Нашли родственников умершего и убедились, что они сохранят в тайне тот минимум сведений, который придется им сообщить: что цель благородная и что останки будут достойно погребены, хотя и под чужим именем. Согласие было получено при условии, что никто никогда не узнает фамилии умершего.

Сэр Спилзбери, ознакомившись с телом, сказал, что оно вполне подходит для намеченных целей, и ни один патологоанатом в Испании при вскрытии не обнаружит истинной причины смерти.

Тело оставили на хранение в холодильнике до той поры, когда все будет готово для исполнения задуманного.

Операции решили дать название «Минсмит», что означает «начинка». Юмор мрачный, но вполне подходящий в данном случае. Определились, куда следует подбросить тело. Выбрали городок Уэльва в Испании, где активно действовал немецкий агент, имевший связи с испанскими чиновниками. Можно было быть уверенным, что, узнав о теле английского офицера и его документах, этот агент сделает все, чтобы заполучить их или, во всяком случае, поставит в известность свое начальство в Мадриде.

Выбор города Уэльва объяснялся удаленностью от Гибралтара, куда испанцы могли бы отправить тело и где появление трупа неизвестного офицера вызвало бы ненужные разговоры среди английских военнослужащих, которые могли бы дойти до немцев.

На запрос разведки главный гидрограф ВМФ сообщил, что ветры, дующие в районе Уэльвы в апреле, должны прибить «предмет» к берегу. О том, что за «предмет» имелся в виду, разведка умолчала.

Раздумывая о средствах транспортировки, пришли к выводу, что сбрасывать тело с самолета нельзя, оно получило бы слишком сильные повреждения. Из других средств выбрали подводную лодку, которая могла бы близко и скрытно подойти к берегу. Разрешение на использование лодки было получено. Моряки-подводники пояснили, что спустить тело на воду можно через боевую рубку.

И тут не обошлось без консультации с сэром Спилзбери. Он посоветовал поместить тело в вертикально поставленный контейнер и обложить его сухим льдом, который вытеснит кислород и сохранит тело таким, будто оно находилось в воде несколько дней.

Теперь требовалось решить, какой документ следует положить в портфель, чтобы заставить немцев изменить свои планы и диспозицию войск, и какими убедительными деталями придать документу видимость подлинного.

Одно было совершенно ясно: если цель операции — обмануть немцев, заставить их действовать в соответствии с содержанием подкинутого документа, то эти должен быть «важный» документ. Здесь не сыграешь на «болтливости» офицера среднего ранга. Даже «разглашение» служебной тайны бригадным генералом или контр-адмиралом в его переписке с другим лицом, равным ему по званию, не произвело бы должного впечатления.

Раз требуется убедить германский генеральный штаб, что объектом очередного удара англичан будет вовсе не Сицилия (хотя все данные указывают именно на нее), значит, надо представить ему документ, подобный тем, какие пересылают друг другу люди, действительно знающие подлинные планы и которые не могут ошибиться или быть замешанными в отвлекающую операцию. Немцы должны хорошо знать отправителя и адресата и, главное, быть уверенными в том, что эти лица полностью осведомлены о стратегических замыслах союзного командования.

Монтегю предложил, чтобы письмо написал генерал сэр Арчибальд Нэй, заместитель начальника имперского Генерального штаба, командующему армией в Тунисе генералу Александеру. Адрес — штаб 18-й группы армий. Письмо следовало написать примерно так: «Послушай, старина, я хочу, чтобы ты знал, как хорошо мы понимаем твои затруднения, но у нас есть свои проблемы. Начальник имперского Генерального штаба был вынужден отклонить некоторые твои требования, хотя ты на них настаиваешь. Имеются очень важные причины, по которым мы не можем сейчас удовлетворить твои просьбы. Вот они…» Другими словами, в это дружеское письмо было решено включить сведения объяснения, которые нельзя вставить в официальные бумаги. Такое письмо — и только такое — может убедить немцев, что следующим объектом англичан будет не Сицилия. И найдено оно могло быть только в портфеле погибшего офицера, а не в пакете с обычными официальными документами, направляемыми армиям за границу.

Прицел английской разведки был очень далек (ведь другого выхода не оставалось), поэтому следовало ожидать, что на пути реализации идей можно столкнуться с немалыми трудностями. Ибо многие даже весьма способные и компетентные люди не могли понять, что требовалось для этой операции. Для этого нужен был совершенно особый подход, особое мышление: одну и ту же задачу необходимо уметь рассматривать одновременно с различных точек зрения.

Ты — английский контрразведчик. В немецкой разведке, в Берлине, есть лицо, занимающее такое же положение. Не имеет значения, какие выводы из документа сделаешь ты, англичанин, с твоим английским складом ума и характера. Важно, какие выводы сделает то лицо (с его немецким складом ума и характера). Важно, как немецкий контрразведчик поймет этот документ. Поэтому, если ты хочешь, чтобы он пришел к определенному заключению, ты должен дать ему сведения, которые заставят его (а не тебя заставили бы) прийти к такому заключению. Но он может оказаться подозрительным и захочет подтверждений. Ты должен предугадать, какие справки он начнет наводить (а не какие справки навел бы ты), и дать ему такие ответы, которые бы его удовлетворили. Другими словами, ты должен помнить, что немец мыслит и реагирует не так, как ты, и на время заставить себя мыслить его понятиями.

Но ты не должен забывать и о германском верховном командовании. Если твой план удастся, вражеский контрразведчик будет убеждать его в правоте своих выводов, которые ты навязал ему. Германское верховное командование не знает обо всех трудностях союзников. Например, оно не знает, что у англичан не хватает десантных судов, и поэтому может поверить, что какая-то определенная операция возможна, хотя твое командование отлично знает, что она исключена. Твой план должен обмануть германский штаб, а не английский.

Когда группа «Минсмит» рассматривала возможности операции с точки зрения введения противника в заблуждение, рассуждения велись следующим образом. Поскольку большая часть сил союзников находится в Тунисе, безнадежно пытаться убедить немцев, что англичане решатся направить конвои с войсками через узкий пролив мимо их аэродромов в Сицилии в восточную часть Средиземного моря. Поэтому отвлекающий объект должен находиться где-то западнее Италии. Таким образом, в плане операции против Сицилии уже была избрана Сардиния. Было решено убедить немцев, что союзники собираются пройти мимо Сицилии и захватить Сардинию и Корсику, чтобы открыть для вторжения все итальянское побережье и Южную Францию.

Однако Монтегю считал, что поскольку нельзя полагаться на серию «утечек», которые могут не дойти до немцев, а используется только один-единственный документ, то у «лука» разведки может быть и вторая «тетива». Следовало убедить немцев, что армия Вильсона не примет участия в операции против Сардинии, а высадится в Греции и начнет наступление на Балканах. А если эта затея удастся, то тем самым силы противника будут распылены больше, чем если бы обман строился только на одном отвлекающем объекте — Сардинии. Поэтому в письме к генералу Александеру должен был содержаться намек на подготовку двух операций: под командованием генерала Эйзенхауэра против Сардинии и, возможно, Корсики и под командованием фельдмаршала Вильсона против Греции. Монтегю предложил также, чтобы из письма явствовало, будто англичане намерены убедить немцев, что собираются начать вторжение в Сицилию. Прелесть этого предложения заключалась в том, что если «утечка» сведений о действительных планах англичан и произойдет, то немцы отнесутся к этому как к элементам отвлекающей операции, о которой они узнают из письма к Александеру. Проглотив приманку — это единственное письмо — они не поверят никакой правдивой информации, которая просочится к ним.

В таком виде план операции «Минсмит» был представлен Комитету начальников штабов, и тут-то начались неприятности!

Члены Комитета заявляли: «Слишком опасно делать ставку на такое письмо. Оно должно быть на более низком уровне, в нем просто следует назвать неверную дату. Мы не убедим немцев, а только привлечем их внимание к Сицилии. Мы не должны упоминать о Сардинии как о фактическом объекте, так как, если немцы откроют наш обман, это прямо укажет им на Сицилию». В конце концов, сэр Арчибальд Нэй написал письмо, о котором его просила разведка. В нем, дабы немцы не заподозрили обмана, он давал понять, что состоится операция и в восточной части Средиземного моря с высадкой в Греции и что англичане хотят заставить немцев поверить, будто удар в западной части Средиземного моря нацелен на Сицилию (поэтому Сицилия не может быть фактическим объектом).

Правда, в письме прямо не упоминалась Сардиния (это запретил Комитет начальников штабов), так как это слишком ясно указывало бы на Сицилию, если обман откроется.

Получив письмо, разведке надо было думать о «человеке», который повезет его. Ведь скорее всего тело передадут английскому консулу в Испании, начнется переписка, поиски погибшего офицера, а он нигде не числился, и это может стать достоянием немцев. После долгих обсуждений решили одеть «погибшего» «офицером морской пехоты». Возник вопрос с фотографией для удостоверения личности. У родственников не было подходящей, а сделать с трупа не удалось. Нашли молодого офицера, похожего на «объект», и под каким-то предлогом сфотографировали его, но вышло неудачно. Вскоре повезло: на одном из совещаний Монтегю встретил «близнеца» покойного. Снимок получился замечательный.

Оставалось придумать имя и звание. Младшему офицеру вряд ли доверили бы важное письмо, а офицером высокого ранга сделать его было нельзя — во-первых, слишком молод, а во-вторых, о нем бы слышали другие офицеры. «Присвоили» звание «капитан с временным званием майора» (такая практика была в Англии в военное время). Фамилию выбрали из списка офицеров морской пехоты — Мартин (там было несколько человек с такой фамилией), а имя дали самое распространенное — Уильям. Так на свет появился майор морской пехоты Уильям Мартин; на это имя изготовили удостоверение «взамен утерянного» (что могло бы объяснить его свежий вид).

Немцы, конечно, заинтересуются, зачем майор Мартин летел в Северную Африку? Почему заместитель начальника имперского генерального штаба доверил ему свое личное письмо?

Причину нашли: готовилась операция по высадке десанта, а майор Мартин оказался специалистом именно по этой части. Его снабдили соответствующим документом, составленным Монтегю. Это было письмо от командующего морскими десантными операциями лорда Маунтбэттена сэру Каннингхэму, главнокомандующему военно-морскими силами на Средиземном море, с наилучшими для майора Мартина рекомендациями и с многозначительной припиской: «Пусть привезет с собой немного сардин: здесь они по карточкам». Шутка была тяжеловесной, но вполне во вкусе немцев. Они, безусловно, должны были догадаться, о чем идет речь. Так и случилось. Намек на Сардинию сыграл определенную роль в последующем успехе.

Монтегю применил еще одну хитрость: упомянул в письме о Дьеппе, где англичане потерпели тяжелое поражение от немцев. Он считал, что о письме с этим упоминанием обязательно доложат высшему немецкому командованию.

Как и предполагал Монтегю, это письмо оказалось единственным из документов майора Мартина (не считая основного документа), полную копию которого английская разведка нашла после войны в немецких архивах и который тщательно изучала немецкая разведка.

Еще одно письмо, подписанное лордом Маунтбэттеном, было адресовано генералу Эйзенхауэру и содержало просьбу написать предисловие к брошюре о деятельности английских коммандос. Заканчивалось оно словами: «Майор Мартин пользуется моим полным доверием».

Все письма были упакованы в двойные конверты и уложены в портфель, прикрепленный цепочкой к шинели майора Мартина. Эта цепочка была единственным сомнительным штрихом в убедительно нарисованной картине, так как английские офицеры не имели привычки пользоваться ею. Но немцы не обратили на эту деталь внимание, или слишком велико оказалось искушение представить начальству важнейшие документы, а такую «деталь» можно было проигнорировать.

Когда все было готово, члены группы «Минсмит» подумали, что грозит опасность превращения майора Мартина в образец добродетелей. Ему надо было придать недостатки. Такими оказалась некоторая беспечность, халатность (он потерял удостоверение и не продлил пропуск).

Мартину достали подержанное обмундирование, соответствующие званию погоны, офицерское белье. Теперь Мартина следовало снабдить личными вещами и наделить человеческим характером.

Монтегю был совершенно уверен, что немцы обратят внимание на самые незначительные детали и попытаются найти упущения в «гриме» майора Мартина, и только не найдя их, убедятся в подлинности всей истории, а значит, и документов, которые попадут к ним в руки. Монтегю не ошибся: как он узнал позже, немцы обратили внимание даже на дату на корешках двух театральных билетов, найденных в кармане майора Мартина.

Характер Мартина подтверждался бумагами, которые оказались в его карманах. Он был не прочь весело провести время, поэтому у него завалялось приглашение в ночной клуб. Отсюда и письмо из банка, в котором говорится, что майор превысил свой кредит. Приезжая в Лондон, он мог останавливаться в армейском клубе, отсюда счет за проживание там.

В карманы Мартина положили письма, из которых вырисовывались подробности его жизни. Решили «обручить» Мартина перед его отъездом в Африку. Итак, в конце марта он познакомился с хорошенькой девушкой по имени Пэм и почти сразу (по обычаям военного времени) обручился с ней. Она подарила ему свою фотографию, а он ей обручальное кольцо. У него было два письма от нее: одно, написанное во время загородной поездки, а другое — в конторе (когда хозяин вышел по делам), чрезвычайно взволнованное: жених намекнул, что его посылают куда-то за границу, может быть, на войну. Счет за обручальное кольцо был не оплачен (ведь кредит в банке кончился). В своем письме отец майора, человек со старыми взглядами, не одобряет скоропалительного обручения сына и настаивает, чтобы он немедленно составил завещание, раз уж решился на такой глупый поступок.

Письма от невесты, приложив к ним свою фотографию, написала девушка, подружка сотрудницы разведки, вложив в них весь свой талант и пыл молодости. Отцовское письмо в старинном стиле сочинил член группы «Минсмит».

Документы из банка, клубов, счет за кольцо приходилось приобретать не без трудностей: нужны были подлинные бумаги с соответствующими датами. Монтегю носил письма в карманах, тер их о брюки, чтобы придать им нужный вид.

Теперь следовало получить «добро» высших инстанций на операцию. Когда премьер-министру доложили о ней и сказали, что в случае неудачи есть риск выдать намерение высадиться в Сицилии, Черчилль сказал:

— Вряд ли это будет иметь значение. Только дурак может не понимать, что мы нацелились на Сицилию.

Было поставлено одно условие: план операции нужно довести до сведения американского командующего генерала Эйзенхауэра. Если у него возникнут возражения или если стратегические замыслы союзников изменятся до того, как тело будет спущено в море, операцию придется отменить. Но Эйзенхауэр возражений не имел.

После этого приступили к подготовке тела. Немало трудностей составило одеть труп, хранящийся в холодильнике, особенно натянуть на ноги ботинки. С этим справились. Затем разложили по карманам бумажник, с письмами и документами и всякие мелочи, которые могут оказаться у путешествующего человека: мелкие денежные купюры, монеты, спички, сигареты, связку ключей, использованные билеты в театр и два автобусных билета.

Портфель хотели вначале отправить отдельно, но потом решили прикрепить его сразу: вдруг в момент выгрузки тела в море командир подводной лодки забудет о нем.

Когда все было готово, контейнер с телом погрузили в машину и отправились на базу подводных лодок. Но «путешествие» чуть было не закончилось раньше времени. Проезжая мимо кинотеатра, увидели очередь на приключенческий фильм. Кто-то из сопровождающих сказал: «Вот бы этим любителям детективов заглянуть в наш контейнер!» Стали так хохотать, что шофер налетел на столб…

Контейнер погрузили в подводную лодку. О грузе в контейнере знали только командир лодки и офицер, которые должны были участвовать в выгрузке тела. Остальной команде объяснили, что в лодке находится метеорологический буй, который приказано поставить у берегов Испании.

19 апреля 1943 года в 18.00 по английскому летнему времени подводная лодка «Сераф» вышла в море. К Уэльве подошли через десять суток, 29 апреля. В 4.30 утра лодка всплыла, и пять офицеров вышли на палубу. Командир лодки только сейчас посвятил их в суть операции. Офицеры молчали, только один из них сказал: «А разве мертвое тело не приносит несчастье?»

Открыли контейнер. Провели последнюю проверку. Все было в порядке. Командир надул спасательный жилет «майора». Оставалось только одно, хотя это и не требовалось по инструкции. Четыре офицера склонили обнаженные головы, отдавая последний долг умершему, а командир произнес несколько слов из заупокойной молитвы.

Лодка находилась всего в 1500 метрах от берега. Легкий толчок, и неизвестный поплыл к берегу в свой последний и самый важный путь. «Майор Мартин» отправился на войну.

3 мая поступило донесение от британского военного атташе в Мадриде, в котором говорилось, что 30 апреля испанские рыбаки подобрали возле берега в районе Уэльвы тело майора Мартина. Оно было погребено с отданием всех воинских почестей на кладбище в Уэльве в присутствии военных и гражданских лиц. В донесении не упоминалось ни о портфеле, ни о каких-либо официальных бумагах.

Началась переписка с военным атташе, от которого требовали разыскать и отправить в Лондон важные документы и личные письма, находившиеся у Мартина и в его портфеле. Несколько дней спустя атташе сообщил, что ему передали открытый портфель. Позже узнали, что немецкий резидент в Уэльве очень скоро узнал имена тех, кому адресованы письма, находившиеся в конвертах, но ему так и не удалось получить их копии. Письма отправили в Мадрид, а затем в Лондон. Именно там результаты экспертизы неопровержимо показали, что письма вынимали из конвертов, хотя сургучные печати выглядели нетронутыми. А насколько тесно сотрудничали немцы и испанцы, было известно. Оставалось надеяться, что германская разведка в Испании сыграла свою роль. Теперь свою роль должен был сыграть Берлин.

Чтобы не допустить эксгумации трупа и повторной экспертизы причины смерти, поспешили установить надгробную плиту с надписью: «Уильям Мартин. Родился 19 марта 1907 года. Умер 24 апреля 1943 года. Любимый сын Джона Глиндери Мартина и покойной Антони Мартин из Кардифа, Уэльс». И по-латыни: «Сладостно и благородно умереть за родину. Покойся в мире».

Комитет начальников штабов проинформировал Черчилля, находившегося в Вашингтоне: «Начинка проглочена целиком».

В пятницу 4 июня в газете «Таймс» в списке погибших появилось и имя майора Мартина. По случайному совпадению в этом же списке оказались контр-адмирал Мак и капитан 1-го ранга Бивор, ставшие жертвой авиакатастрофы над морем. Если немцы читали эту газету, то она еще раз подтвердила правдивость легенды.

Айвену Монтегю пришлось помучиться с разными ведомствами, которые требовали подробностей о гибели Мартина (для статистики), разыскивали его завещание, приказ о присвоении звания и т.д. Но все обошлось.

Теперь за дело взялась немецкая разведка. Ведь представить руководству рейха письма таких высоких военачальников означало успех, которым любая разведка может гордиться. Это не переписка каких-то младших офицеров! То, что сэр Арчибальд Нэй написал генералу Александеру, должно быть правдой!

Германский генштаб не мог не принять во внимание такую ценную и достоверную информацию.

Как же развивались события? Ранним утром 10 июля 1943 года союзники высадились на Сицилии. Почти не было сомнений, что немцы отказались от намерения оборонять ее с юга (как раз там, где произошла высадка), а сосредоточили свои наличные силы на севере, обращенном к Корсике и Сардинии. Точка зрения британских официальных лиц относительно операции «Минсмит» была сформулирована в докладе адмирала Каннингхэма: «Чрезвычайно эффективная отвлекающая операция и правильный выбор маршрутов подхода сыграли свою роль».

Уже после войны Айвену Монтегю удалось ознакомиться с немецкими архивными материалами — немецкими переводами писем, обнаруженных в портфеле «майора Мартина», и связанной с этим перепиской.

Как и ожидалось, немцы сразу поняли чрезвычайную важность найденных документов для своего главного штаба и не теряли времени. Их содержание было телеграфом сообщено в Берлин. Но Центр потребовал у Мадрида данные, подтверждающие подлинность документов.

После тщательного изучения вопроса немецкая разведка пришла к нескольким очень важным выводам, в том числе: подлинность захваченных документов вне подозрений; Сицилия будет использована в качестве отвлекающего объекта при наступлении в восточной части Средиземного моря.

В делах немецкой разведки сохранился доклад от 15 мая о тщательном обследовании и анализе всех бумаг, найденных при майоре Мартине и подтверждающих подлинность самого майора и всех его документов.

Сведения, почерпнутые из немецких военно-морских архивов, обнаруживают реакцию на операцию «Минсмит» со стороны немецкого верховного командования. Результаты операции превзошли самые смелые ожидания. В документах германского генштаба, в частности, говорилось:

"…Изучение полученных материалов позволяет сделать следующие выводы:

1. Ожидается крупная высадка морского десанта в восточной и западной части Средиземного моря:

(а) объект операции в восточной части… (оба на западном побережье Пелопоннеса),

(б) объект операции, которую должен провести генерал Александер в западной части Средиземного моря, не упоминается. Шутливое замечание в письме указывает на Сардинию… Предполагаемый отвлекающий объект — Сицилия".

Из записей адмирала Деница о его беседах с фюрером известно, что Гитлер был убежден в подлинности документов майора Мартина. Вот запись из дневника Деница: «Фюрер не согласен с дуче в том, что наиболее вероятным объектом вторжения является Сицилия. Более того, по мнению фюрера, обнаруженные английские документы подтверждают предположение о намерении противника нанести удар по Сардинии и Пелопоннесу».

Гитлер настолько поверил «майору Мартину», что даже 23 июля, почти через две недели после высадки союзников в Сицилии, назначил своего любимца генерала Роммеля командующим силами, которые были сосредоточены в Греции, куда тот и вылетел 25 июля 1943 года.

1-я немецкая танковая дивизия чуть ли не через всю Европу из Франции двинулась на полуостров Пелопоннес. У греческого побережья были поставлены три новых минных заграждения. Корабли немецкого ВМФ были переброшены к берегам Греции, в том числе и торпедные катера из Сицилии. На греческом побережье были установлены береговые батареи, а также приняты другие меры предосторожности. Все это основывалось на документах майора Мартина.

Немцы метались, перебрасывая силы с одного участка фронта на другой. Но даже когда вторжение на Сицилию стало свершившимся фактом, они не смогли направить туда серьезных подкреплений…

…Мы-то, русские, знаем, почему. Именно в июле 1943 года развернулось решающее сражение на Курской дуге, окончательно переломившее ход Второй мировой войны в пользу союзников. Все главные силы немецких войск и заботы германского командования были сосредоточены там, в далекой России.

 

ОСВОБОЖДЕНИЕ МУССОЛИНИ

Вспомним военную обстановку в июле 1943 года. На восточном фронте под Курском советские армии перемололи наступающие немецкие войска и перешли в решительное контрнаступление. Величайшее в истории танковое сражение было выиграно русскими. Последняя попытка немцев снова захватить инициативу на востоке провалилась.

В это же время, в ночь с 9 на 10 июля, англо-американские войска начали высадку на Сицилии. Итальянская армия находилась на грани краха.

19 июля 1943 года на вилле близ Фельтры состоялась последняя встреча Гитлера и Муссолини на итальянской земле. Гитлер настоятельно требовал от дуче активизировать участие Италии в войне. Тот отмалчивался.

Через неделю по приказу короля Муссолини был арестован. Главой правительства Виктор-Эммануил назначил маршала Бадольо. Гитлер был уверен, что король и Бадольо хотят как можно скорее вывести страну из войны и не остановятся перед тем, чтобы выдать союзникам его личного друга Бенито Муссолини. Действительно, правительство Бадольо вело тайные переговоры с союзниками, завершившиеся подписанием 8 сентября 1943 года перемирия.

Но еще до этого германские войска в Италии оказались в незавидном положении: с одной стороны, итальянцы все еще оставались союзниками, а с другой — были готовы выступить против немцев.

Фюрер считал своей обязанностью спасти Муссолини от выдачи союзникам. 26 июля 1943 года, на второй день после ареста Муссолини, Гитлер и Гиммлер поручили генералу Штуденту, командиру воздушно-десантной дивизии, дислоцированной в Италии, организовать освобождение Муссолини. Непосредственным руководителем операции был назначен гауптштурмфюрер СС (звание, соответствующее капитану) Отто Скорцени. При этом ни германское командование, ни посольство в Италии не были поставлены в известность о предстоящей операции, получившей кодовое наименование «Дуб».

В целях предосторожности, по приказу Бадольо, Муссолини неоднократно переводили из одного места заключения в другое. Сначала его поместили на корвет «Персефона», превращенный в плавучую тюрьму. Потом перевезли на остров Понца. Но немцам местонахождение дуче не было известно.

Генерал Штудент и Скорцени в качестве его адъютанта вылетели в Рим. В освобождении Муссолини предполагалось вначале использовать 50 человек из «спецназа» Скорцени, затем, когда в дело включились парашютисты генерала Штудента, число участников возросло до 106.

Прежде всего требовалось установить местопребывание дуче. Вскоре гитлеровская служба безопасности в Италии, которую возглавлял представитель гестапо Капплер, получила от своих итальянских коллег, оставшихся верными фашизму и итало-германскому союзу, известие, что Муссолини находится в городе Специя на Лигурийском побережье. Эта информация стоила немцам 50 тысяч фунтов стерлингов, которые ввиду ожидавшейся англо-американской оккупации считались надежной валютой.

Как только генерал Штудент передал эту информацию в ставку фюрера, оттуда поступила команда немедленно приступить к операции. Однако на следующий день дуче опять куда-то перевели. Стало известно, что его поместили в морскую крепость Санта-Маддалена. Штудент и Скорцени разработали новую операцию, как вдруг из Берлина поступила телеграмма, что по данным абвера Муссолини находится на небольшом островке неподалеку от острова Эльбы, откуда его и следует освободить.

Штудент испросил аудиенцию у фюрера и вместе со Скорцени вылетел в его ставку. Фюрер принял их точку зрения и отменил свой приказ о нападении на остров, оставив целью Санта-Маддалену. Более того, он разрешил привлечь к намеченной ими операции флотилию торпедных катеров, несколько тральщиков и роту добровольцев из состава бригады СС, стоящей на Корсике, а также прикрытие со стороны зенитной батареи на Корсике и Сардинии.

«Однако, — предупредил Гитлер, — Италия все еще является нашим союзником». В случае неудачи он будет вынужден дезавуировать Скорцени перед мировым общественным мнением, заявив, что тот действовал самовольно и ввел в заблуждение командиров подразделений, помогавших ему.

Штудент и Скорцени удовлетворенные вернулись в Рим, где вдруг выяснилось, что Муссолини в Санта-Маддалене уже нет. Это было крупным разочарованием. Все приказы пришлось отменить и снова заняться розыском дуче. Для этого были предприняты всевозможные меры, в частности, такой трюк, как попытка вручения подарка от фюрера в день рождения Муссолини. К Бадольо обратился командующий германскими войсками в Италии фельдмаршал Кессельринг с просьбой разрешить ему лично вручить Муссолини подарок Гитлера. Но Бадольо под каким-то надуманным предлогом ответил вежливым отказом.

Время уходило, и обстановка менялась не в пользу немцев. Несколько итальянских дивизий были отозваны с фронта, фактически они окружили немецкие войска в Риме. Надо было торопиться. И вот… Удалось выяснить, что Муссолини помещен в уединенном туристском отеле «Кампо императора», расположенном в труднодоступном горном массиве Гран-Сассо (район Абруццо). Добраться туда можно было только по подвесной дороге. Двести карабинеров охраняли это место, охрана дуче была поручена Полито, бывшему инспектору тайной полиции.

Поскольку в распоряжении диверсантов не имелось ни карты, ни подробного описания местности вокруг курорта, Скорцени и его помощнику Радлю пришлось вылететь туда на самолете и сделать несколько аэрофотоснимков. Тогда же они обнаружили невдалеке от здания горного отеля большой луг, пригодный для посадки планеров или небольших самолетов.

Чтобы подтвердить данные о том, что Муссолини находится именно там, в отель был послан врач-немец под предлогом навести справки, можно ли использовать курорт для лечения немецких солдат. Но врача не допустили даже к нижней станции подвесной дороги, а когда он позвонил в отель и попросил к телефону директора, трубку взял какой-то офицер и объяснил, что курорт и окружающая местность закрыты для посещения, так как там теперь находится полигон. Сомнений больше не оставалось: в отеле содержится Муссолини.

Штудент и Скорцени долго обсуждали, как высадить десант — на парашютах или на планерах. Остановились на последнем варианте. Генерал дал команду немедленно доставить из Южной Франции 12 транспортных планеров. День "Д" был назначен на 12 сентября, а час "Ч" — на семь утра. Точно в это время планеры должны приземлиться на верхнем плато, а батальон курсантов-парашютистов из дивизии генерала Штудента — овладеть станцией подъемника в долине.

Для морального воздействия на охрану и для того, чтобы не допустить казни Муссолини, в группу диверсантов включили итальянского офицера, сторонника фашистов. Он был горд тем, что выполняет личный приказ самого фюрера.

Вдруг, когда все уже было готово, по союзническому радио объявили, что дуче только что прибыл в Северную Африку на борту итальянского военного корабля. Но Штудент и Скорцени расценили это сообщение как дезинформационную утку и операцию не отменили.

Прилет планеров DFS-30 задерживался, они прибыли только в 11 часов утра. Поэтому операцию пришлось перенести на 14 часов.

В 13 часов самолеты с прицепленными на буксире планерами тронулись в путь. Два планера перевернулись при взлете, два разбились при посадке, но остальные приземлились благополучно, а планер, на котором был Скорцени, — всего в 15 метрах от здания отеля. Ошеломленные карабинеры не оказали никакого сопротивления. Десантники с дикими криками: «Mani in alto!» («Руки вверх!») ворвались в отель, а затем и в комнату, где находился Муссолини. Он и сам не сразу понял, что произошло.

Скорцени приказал разыскать коменданта. Вскоре появился итальянский полковник. Он попросил несколько минут на размышление, а когда вернулся, преподнес Скорцени хрустальный бокал с вином и произнес: «За победителя!» Тут же отдал команду прекратить сопротивление. Теперь Скорцени мог представиться Муссолини.

— Дуче, фюрер прислал меня, чтобы освободить вас.

Растроганный дуче заключил Скорцени в объятия.

— Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не покинет меня!

Среди десантников находился кинооператор, посланный Геббельсом, — он снимал пропагандистский фильм о героическом освобождении дуче.

Теперь предстояло возвращение с освобожденным пленником. На маленьком самолете-наблюдателе «Шторьх» к отелю прилетел личный пилот генерала Штудента Герлах. Ему удалось совершить благополучную посадку. Он мог взять с собой тучного Муссолини, но когда Скорцени, массивный человек ростом 195 сантиметров, потребовал место и для себя, Герлах взбунтовался: его самолет не был рассчитан на такой груз.

Тем не менее Скорцени удалось уломать летчика. С огромным риском, буквально на грани гибели, тому удалось взлететь, оторвавшись от земли перед пропастью. Посадка в Риме со сломанным шасси тоже прошла мастерски.

В тот же день Муссолини и Скорцени прибыли в Вену.

Операция «Дуб» стоила жизни 31 десантнику и пилоту, а 16 человек получили тяжкие увечья, хотя не раздалось ни одного выстрела. Такой ценой Гитлеру был преподнесен политический труп дуче.

Около полуночи германское радио известило о предстоящем «важном сообщении». Затем диктор торжественным тоном зачитал сообщение о том, что германские парашютные войска, служба безопасности, войск СС под командованием одного венского офицера СС осуществили операцию по освобождению дуче, «захваченного в плен кликой изменников… Операция стоила больших потерь».

Вначале имя Скорцени не упоминалось. Затем полился щедрый поток наград, повышений и подарков. Скорцени улыбался с экранов, на собраниях гитлерюгенда, в «Союзе германских девушек». Геббельс вовсю использовал успех операции «Дуб» для реанимации угасающего боевого духа немцев!

Гитлер создал в Северной Италии марионеточное правительство во главе с дуче, который уже ничего не решал, сидя в отведенной для него резиденции в Рокка делла Крамината. Он безропотно выполнял приказы обергруппенфюрера СС Карла Вольфа.

27 апреля 1945 года партизаны захватили Муссолини, когда он, переодетый в немецкую шинель и каску, пытался бежать с немецкой колонной. В создавшейся обстановке Комитет национального освобождения Италии принял декрет о казни Муссолини и членов его правительства. 28 апреля 1945 года Муссолини был казнен, а после расстрела повешен вверх ногами рядом с Кларой Петаччи, преданной ему любовницей, искренне любившей «великого дуче».

 

КАК БЫЛ УБИТ КУБЕ

После захвата Белоруссии Гитлер назначил ее гаулейтером своего любимца, старого члена нацистской партии Вильгельма фон Кубе. 1100 дней свирепствовал в столице Белоруссии кровавый фашистский режим. Его сущность была цинично определена Герингом: «В интересах долговременной экономической политики все вновь оккупированные территории на Востоке будут эксплуатироваться как колонии и при помощи колониальных методов».

Однако «колониальные методы» — сказано слишком мягко. Это были дикие, бесчеловечные по своей жестокости массовые акции, направленные против местного населения.

В начале июля 1941 года в предместье Минска был создан концентрационный лагерь, куда фашисты согнали более 140 тысяч военнопленных и причисленных к ним мужчин местного населения. Докладывая о положении в этом лагере смерти министру Розенбергу, советник Дорш 10 июля 1941 года писал: «Пленные, согнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные надобности там, где стоят… По отношению к пленным единственно возможный язык слабой охраны, сутками несущей бессменную службу — это огнестрельное оружие, которое она беспощадно применяет…»

Такие же кровавые дела творились в созданном оккупантами еврейском гетто, где томилось до 80 тысяч человек. Всего в Минске и его окрестностях захватчики уничтожили около 400 тысяч советских граждан. И каждый раз истребление советских людей сопровождалось чудовищными изуверствами. Фашисты жгли на кострах живых людей, истязали обреченных перед казнью. Тысячи жителей города были угнаны на каторжные работы в Германию. «Люди плачут, а мы смеемся над их слезами», — писал к себе в «фатерланд» обер-ефрейтор Иоганн Гердер.

Для большинства населения бесчеловечный фашистский режим олицетворял генеральный комиссар Белоруссии гаулейтер Вильгельм фон Кубе. Член германского рейхстага, видный деятель национал-социалистской партии, он был непосредственным виновником того, что творилось в Белоруссии. Он являлся не простым исполнителем чьей-то «злой воли», а тираном-фанатиком, палачом и садистом. Десятки тысяч людей, в том числе женщины, дети и старики, были уничтожены по его личному указанию. В день массового расстрела евреев колонну из нескольких тысяч несчастных обреченных людей, растянувшуюся на целый квартал, провели перед Кубе, стоявшим на Юбилейной площади и «любовавшимся» этим зрелищем. Однажды в кругу офицеров Кубе сказал:

— Надо, чтобы только одно упоминание моего имени приводило в трепет русского и белоруса, чтобы у них мозг леденел, когда они услышат «Вильгельм Кубе». Я прошу вас, верных подданных великого фюрера, помочь мне в этом.

Понятна ненависть, которую он вызывал в народе. Поэтому многочисленные крестьянские сходы в освобожденных партизанами деревнях, суды партизанских отрядов и групп сопротивления в городах требовали покарать Кубе. Это был голос народа, и к нему нельзя было не прислушаться, чем и объясняется то, что в 1942 году как в Москве, так и в Белоруссии было принято решение о ликвидации Кубе.

К этому времени на всей оккупированной территории развернулась массовая борьба патриотов с вражескими силами. Сотни и тысячи партизанских отрядов и подпольных организаций действовали в Белоруссии. Часть из них возникла стихийно — рабочие, служащие, крестьяне, студенты, школьники, «окруженцы» и бежавшие из лагерей военнопленные сами объединялись в группы сопротивления. Ряд отрядов был создан партийными и комсомольскими организациями. Широко практиковалась заброска в тыл врага специальных групп, в состав которых входили специалисты по разведке, диверсиям, минно-подрывному делу, радиосвязи. В Белоруссию было переправлено 437 групп такого рода (более 7200 человек), являвшихся тем стержнем, вокруг которого создавались новые отряды.

В числе направляемых в тыл находились и ОРГД — оперативные разведывательно-диверсионные группы. Одной из задач, поставленных перед ними, была ликвидация гаулейтера Кубе. Операция считалась важной не только потому, что являлась актом возмездия. Требовалось показать фашистам, кто истинный хозяин на белорусской земле. Поэтому к осуществлению этой операции было привлечено сразу несколько групп ОРГД. Кроме того, в районе Минска действовали группы оперативной военной разведки Разведуправления Генштаба Красной армии. Надо сразу оговориться, что все эти группы имели задания, связанные не только с ликвидацией Кубе, и успешно выполняли их. Но мы будем говорить лишь о том, что касается Кубе.

Первоначальные сведения, полученные разведкой, были неутешительными: Кубе имеет надежную охрану, он чрезвычайно бдителен и осторожен, постоянно меняет маршруты и время движения автомашин, может не явиться или сильно опоздать на назначенное им же мероприятие, избегает показываться в общественных местах.

В то же время выяснилось, что Кубе склонен к роскоши и содержит поистине «королевский двор», у него в услужении находится чуть ли не сотня местных жителей — горничных, поваров, кухарок, шоферов, садовников и т.д. В его распоряжении находилось также подразделение так называемого «корпуса самообороны», набранного из числа местных «добровольцев».

Вот среди его окружения и требовалось искать и найти тех, кто готов участвовать в акте возмездия. Но как искать? Ведь все они дали обязательство служить «новому порядку» и лично Кубе и, даже будучи честными людьми, вполне могли, опасаясь провокации со стороны гестапо, доложить о подходе нашего разведчика. Надо было собрать минимум сведений об этих людях, их взглядах и настроениях. Это и в обычных условиях непросто, а в обстановке гитлеровского террора, всеобщего страха и взаимных подозрений сам выход на них уже являлся актом героизма, особенно не первая, а вторая встреча. Кто знает, что ждет его на этой встрече, кто придет вместе с тем человеком или вместо того человека, которому она назначена…

Тем не менее разведчики начали изучение обстановки и отбор предполагаемых участников акции, тех, к кому можно было бы обратиться с просьбой о помощи. Удалось выяснить расположение генерального комиссариата, установить место жительства Кубе, а также лиц, имевших доступ в здание комиссариата и в квартиру Кубе, и завязать первоначальные контакты со многими из них. Попутно выяснилась интересная деталь: при всей своей бдительности гестаповцы выпустили из внимания тот факт, что некоторые лица из обслуживающего персонала имели близких родственников, являвшихся сотрудниками партийных и правоохранительных органов. Иные и сами работали в них на технических должностях. Оказались и такие, у которых появились личные счеты к захватчикам, — их родные пали жертвами фашистских зверств.

Активная работа разведчиков в окружении Кубе привела к тому, что вскоре они приобрели более пятидесяти (!) агентов в этой среде. Эти люди занимали самые разнообразные должности, и с помощью каждого из них делался новый шаг к цели. Среди них была горничная Кубе и две его домашние работницы, библиотекарша его личной библиотеки и повар, машинистка адъютанта Кубе и экономка его заместителя Кайзера, шофер областного комиссариата и командир подразделения «корпуса самообороны», управляющий домами, расположенными в непосредственной близости от комиссариата, и работница городской управы Минска, имевшие обширные связи в генеральном и областном комиссариатах, работница столовой СД и другие.

Теперь, когда зверь был обложен со всех сторон, казалось, можно было начать на него охоту.

К ней приступили разведчики как органов госбезопасности, так и Генштаба. Но обилие сил и средств, брошенных на уничтожение Кубе, сопровождалось иногда неразберихой и путаницей, вызванными тем, что где-то, на каком-то уровне отсутствовали должное взаимопонимание и контактная связь. И сразу же началась огорчительная серия неудач разведчиков и удивительного везения Кубе — «везунчика Кубе», как его между собой называли коллеги.

17 февраля оперативная группа подполковника Кирилла Орловского получила данные о том, что Кубе вместе с компанией высокопоставленных офицеров комиссариата собирается на охоту в Ляховичский лес. Была устроена засада и уничтожена колонна автомашин с направляющимися на охоту офицерами. Но Кубе среди них не оказалось: где-то на полпути он приказал шоферу развернуться и ехать домой.

Месяц спустя агент группы «Местные» — командир подразделения «корпуса самообороны» — Куликовский вызвался самостоятельно расправиться с Кубе. На вопрос начальника разведки, понимает ли Куликовский, на что идет, тот ответил: «Я знаю, вернуться живым мне не удастся. Но у меня свои счеты с немцами».

20 марта он, пользуясь своим служебным пропуском, проник в здание генерального комиссариата и занял место, откуда мог застрелить проходившего по коридору Кубе. Но что-то в поведении Куликовского показалось охранникам подозрительным, и они окружили его. В завязавшейся схватке Куликовский убил двух офицеров-гестаповцев и застрелился.

Некоторое время спустя сорвалась диверсия на заводе, где ремонтировались привезенные с фронта танки и который намеревался посетить Кубе. Все было подготовлено для взрыва, но Кубе не приехал. Сорвалась и попытка нападения на Кубе во время его предполагаемого визита в свое недавно приобретенное имение в Минской области. Вместо этого он собрался вместе со своим заместителем Кайзером на инспекционную поездку в Барановичи. Как обычно, ехать он должен был на машине сопровождении усиленной охраны.

На этот раз в машину Кубе удалось заложить мину замедленного действия. Взрыв мины прогремел в Барановичах в назначенный час. Ожидаемого результата он не дал: Кайзер вышел из машины за несколько минут до взрыва. А Кубе, верный себе, в последний момент решил остаться в Минске.

Усилия военной разведки в «охоте» на Кубе тоже оставались тщетными. Хотя отдельные успехи были. Например, в начале июня 1943 года поступили данные о том, что из Минска в направлении Слуцка собирается выехать группа высших должностных лиц. Не исключалось, что среди них может находиться и Кубе.

По дороге была устроена засада. О ее результатах 2 июля 1943 года «Правда» опубликовала следующее сообщение: «Стокгольм, 1 июля (ТАСС). Гитлеровская газета „Минскер цайтунг“ сообщает, что 10 июня белорусскими партизанами были убиты: немецкий „областной комиссар“ Людвиг Эренлейтер, правительственный инспектор Генрих Клозе, начальник областной жандармерии обер-лейтенант Карл Калла…» В сообщении приводился список других уничтоженных жандармов и гитлеровских «хозяйственных руководителей».

К сожалению, и на этот раз Кубе среди них не было.

В начале сентября разведчикам стало известно, что в офицерской столовой Управления полиции безопасности и СД состоится банкет, на который в качестве почетного гостя должен прибыть сам Кубе. В результате произведенного взрыва было убито 30 и тяжело ранено 50 немецких офицеров. Кубе на банкет не явился.

И еще одно «торжественное мероприятие» было использовано для покушения на Кубе. От агентуры поступило сообщение о том, что немецкими властями готовится встреча прибывшего с фронта командного состава и что среди встречающих должен быть и Кубе. Оперативная группа «Местные» организовала в здании вокзала взрыв, который произошел в назначенное время. Среди прибывшего командного состава и участников встречи было много убитых и раненых, но Кубе приехал на вокзал с опозданием.

Всего было тщательно разработано более десятка вариантов плана уничтожения фашистского палача. Собирались взорвать кинотеатр, куда он должен был наведаться, устраивали засады на улицах, где он проезжал, подкладывали мины в автомобили. Несколько дней разведчики дежурили в грузовиках на перекрестках, чтобы раздавить его машину или хотя бы на мгновение остановить его автомобиль и забросать гранатами или пристрелить из пистолетов. Само собой, они понимали, что рисковали жизнью, что даже при самом лучшем исходе им вряд ли удастся уцелеть. Но слишком уж велик был народный гнев.

Тем временем готовилась еще одна операция, которая в конечном счете и увенчалась успехом. Не будет преувеличением сказать, что при ее проведении в полной мере был задействован «женский фактор». Другой ее особенностью стало то, что только счастливый случай, а точнее, конспиративность и добросовестность ее участниц уберегли операцию от провала.

А развивалась она в целом так. Разведчица группы «Артур» Н.В. Троян получила задание искать подходы к Кубе. Для этого она, в частности, использовала агента этой же группы, бывшую прислугу Кубе, которая рассказала, что после нее горничной у Кубе стала работать Мазаник Галина (настоящее имя ее Елена, но подруги звали ее так). Она охарактеризовала ее как патриотически настроенную и тяготившуюся своей службой у немцев женщину.

Разведка располагала данными о том, что Мазаник ранее работала в столовой, а ее муж Терлецкий — шофером автобазы НКВД (к этому времени он находился в Москве).

Троян получила задание переговорить с Мазаник. Конечно, гарантии успеха никто дать не мог. Кто знал, каковы действительные настроения у Елены, интересной молодой женщины, «вознесенной» в сферу ближайшего окружения Кубе? Что у нее на уме? Даже если она честный человек, не посчитает ли Надежду Троян провокатором, не побоится ли исполнить то, что ей будет поручено?

Полная тревожных мыслей, но уверенная в том, что все завершится успешно, шла Надежда на первую встречу. Она планировалась как ознакомительная. Но на этой встрече и Елена была осмотрительна. Она знала, что гестапо следит за ней. Боясь провокации, она уклонилась от прямого ответа на вопрос Троян, сможет ли она пойти на опасное дело.

После проведения встречи Надежда доложила начальнику разведка опергруппы, что, по ее мнению, с Мазаник можно вести серьезный разговор, и получила разрешение поставить все точки над "i". Девушки встречались еще несколько раз, но лишь на последней встрече, 18 августа, Надежда поставила перед Еленой вопрос об участии в ликвидации Кубе.

Мазаник дала твердое согласие на свое участие в уничтожении фашистского выродка. Обсудили несколько вариантов осуществления акции. Но их планам не суждено было сбыться. Опергруппа «Артур» была блокирована противником, и Надежда Троян не смогла больше встретиться с Еленой Мазаник.

Одновременно пути подхода к окружению Кубе искали и другие разведчики, в числе которых была Мария Осипова, бывшая сотрудница Минского юридического института. Она была связана с разведывательно-диверсионным отрядом Разведуправления Генштаба Красной армии «Дима». Оперативную работу в нем, а затем и сам отряд возглавлял Герой Советского Союза майор Николай Федоров.

Случилось так, что резидент отряда «Артур» Быкова-Финская смогла выйти на Осипову и после длительного разговора с ней тоже привлекла ее к работе в опергруппе «Артур». Таким образом, Осипова стала работать сразу на двух «хозяев» — на отряд «Дима» и на опергруппу «Артур». Видимо, на ее согласии сказался не только авторитет разведки, которую представляла опергруппа, но и то, что задачи обоих отрядов полностью совпадали и цель у них была одна: ликвидация Кубе.

Получив задание выйти на ближайшее окружение Кубе, Осипова стала искать связи с Мазаник. Встречу с ней помог организовать Николай Похлебаев, который по заданию подпольщиков работал директором кинотеатра. На встречу Елена Мазаник пришла с сестрой Валентиной Шуцкой. Мазаник не сразу поверила Осиповой. В качестве доказательства она потребовала организовать встречу ее сестры с кем-либо из командования.

Назавтра Осипова повела Валю в лес, в бригаду дяди Димы. С Быковой-Финской она связаться не могла, так как та в это время находилась в составе блокированной немцами группы «Артур». После возвращения сестры Елена Мазаник дала Осиповой согласие участвовать в акции против Кубе. Таким образом, она тоже стала работать на двух «хозяев».

Но и это было еще не все…

Группой Куцина в Минск были направлены квалифицированные, специально подготовленные для ликвидации Кубе агенты по фамилии Хохлов, бывший артист эстрады, и «Виктор», немец-антифашист. Под видом офицеров полевой службы гестапо они проникли в Минск и, быстро освоившись там, развернули деятельность по приобретению агентуры и изучению обстановки вокруг Кубе.

Вскоре они установили, что право беспрепятственного входа и выхода из дома Кубе имеет его горничная Елена Мазаник, которую они решили привлечь к работе. Хохлову удалось встретиться с ней. Он отрекомендовался хорошим знакомым ее мужа (группа Куцина имела о нем подробные данные) и заявил, что тот просил его, Хохлова, помочь Елене перебраться в Москву.

17 сентября состоялась вторая встреча Хохлова с Мазаник, теперь уже на ее квартире. На этот раз он сообщил ей об истинной цели своего пребывания в Минске и в довольно жесткой и настойчивой форме предложил ей оказать помощь в деле ликвидации Кубе, обещая за это отправить ее к мужу в Москву.

Елена, уже получившая такое задание от Троян и Осиповой, испугавшись настойчивости Хохлова, дала и ему согласие ликвидировать Кубе. Но где-то в глубине души у нее возникли сомнения в отношении Хохлова, и она потребовала от него доказательства того, что он советский человек и имеет право давать такие задания. (Конечно, это трудно утверждать, но, возможно, здесь имела место женская интуиция — впоследствии, уже после войны, Хохлов стал предателем.)

20 сентября при новой встрече с Хохловым, получив такое доказательство (партизанский документ), Мазаник подтвердила свое согласие выполнить его задание. При этом она перед ним не расконспирировалась и не сказала, что уже дважды получила аналогичное задание.

В этот день нервы ее были напряжены до предела: она ждала Осипову, которая должна была доставить ей мину…

В отряде дяди Димы все было подготовлено. Мину уложили на дно корзины, сверху насыпали бруснику. Кроме того, Осиповой и сопровождавшей ее Марии Грибовской дали несколько десятков яиц и пару стаканов крупы.

Дороги вокруг столицы тщательно охранялись эсэсовцами и полицаями… Осипову и Грибовскую трижды останавливали. Дважды ограничились проверкой документов, а один раз собирались проверить весь их груз. Отделаться от полицаев удалось, лишь поделившись с ними своим «богатством». Смертоносный груз был благополучно доставлен в Минск.

Осипова с нетерпением ждала Елену в условленном месте, но ни она, ни Валентина не появлялись. Тогда, положив мину в сумочку, Осипова направилась к Николаю Похлебаеву.

— Где Галя? Где Валентина? — волнуясь, спрашивала Осипова. — У меня все готово. Немедленно выясняйте, будут они выполнять задание или нет. Если нет — начнем осуществлять запасной вариант. Завтра чтобы все было ясно!..

Соблюдая осторожность, Осипова не вернулась к себе домой, а пошла на конспиративную квартиру. Вечером туда прибежала связная Реничка Дрозд.

— На вашей квартире был обыск, — сообщила она. — Соседку избили. Там оставили засаду. Вас видели в городе и теперь, наверное, хотят арестовать. Завтра будет Николай и тот, кто вам нужен.

А в это время, как было условлено, началась эвакуация семьи Мазаник из деревни Масюковщина в партизанский отряд. И хотя заранее распространили легенду, согласно которой семья Мазаник должна была переехать в усадьбу, якобы подаренную Елене немцами за хорошую работу, вывоз семьи все же проводили негласно. При этом произошел случай, который мог бы иметь трагические последствия. Когда партизанские подводы уже отъехали от деревни в сторону леса, оторвалась корова и убежала обратно в Масюковщину. Попадись она на глаза немецкой агентуре, это навело бы ее (агентуру) на мысль, что с семьей Мазаник происходит что-то неладное, а следовательно, и пребывание Елены в резиденции Кубе, и ее безопасность, и судьба всей операции ставились под угрозу.

Надо было спешить. Николай Похлебаев организовал встречу Осиповой и Мазаник. Договорились, что Осипова, под видом покупательницы туфель, придет на квартиру Мазаник, где передаст ей мину и проинструктирует, как заряжать и ставить ее. Сам же он отправился в командировку в Варшаву, а по возвращении, уже после ликвидации Кубе, был арестован и погиб в застенках гестапо…

Операция по ликвидации Кубе началась. Это было 21 сентября 1943 года. Но… Именно в этот день он куда-то уехал по делам на три дня. Мазаник вспоминала впоследствии: «У меня сразу отлегло от сердца: в нашем распоряжении еще целых три дня!» Вряд ли можно представить себе, что творилось в душе у бедной женщины эти три дня.

"В четверг, — вспоминает Мазаник, — во второй половине дня Мария Осипова пришла ко мне домой, как будто случайно узнав о том, что я хочу продать туфли, и сразу начала громко торговаться о цене, так громко, чтобы каждое слово было слышно соседу-полицейскому за тонкой стеной. Я требовала за туфли 200 марок, Мария предлагала сначала 100, потом 120, а в это время показывала мне, как надо заводить часовой механизм мины и как подкладывать ее между пружинами матраца, даже подложили мину в мой матрац и обе посидели, поерзали на ней, проверяя, не выпирает ли она каким-нибудь из своих углов. Но все было хорошо. И «покупательница», расплатившись за туфли, не спеша покинула квартиру… После полуночи я достала мину и в два часа поставила ее на боевой взвод: дело сделано, ровно через сутки произойдет взрыв.

Так и не сомкнули мы с Валентиной глаз этой неимоверно долгой ночью. Я еще не представляла себе, как сложатся обстоятельства, мысленно дала себе клятву выполнить задание, чего бы это ни стоило мне самой. Твердо знала одно: живой в руки фашистам не дамся. Не зря мы с сестрой на всякий случай носили с собой маленькие ампулки с ядом.

Шестой час утра… Валя начала собираться на работу… Я решила предупредить ее:

— Если у вас там появятся гестаповцы, значит, меня схватили. Что в таком случае надо делать — знаешь сама…

Прощаясь, быть может навсегда, мы молча поцеловались, и за сестрой тихонько закрылась дверь. А я принялась укладывать в портфель белье, мочалку, полотенце, как делала это всегда, когда собиралась мыться в душе. Потом опустила в сумочку мину и сверху прикрыла ее расшитым носовым платком. Лишь на мгновение стало страшно: поднимут платок — и увидят!.. Но сознание, что иначе мину в особняк не пронести, отогнало страх и последние колебания… Надо идти!"

Проявив незаурядное мужество, сочетаемое с чисто женской изворотливостью, кокетством и притворством (она имитировала зубную боль, да так естественно, что сам Кубе велел адъютанту после работы отвести ее к зубному врачу), Елена сумела на какое-то время остаться одна в спальне Кубе. Гаулейтер в бодром настроении отправился на работу. С ним ушел и его адъютант Виленштейн. Госпожа Кубе с младшим сыном Вилли уехала в магазин за продуктами, а двое старших, Геральд и Петер, ушли в школу.

Из воспоминаний Мазаник:

"Как правильно, как хорошо поступили мы, что еще вчера вечером, у меня дома, пробовали закладывать мину между пружинами матраца. Теперь на это у меня ушло не более двух-трех минут, да еще успела и прощупать, не выступает ли она. И только тут услышала торопливые шаги в коридоре, а вслед за ними увидела перекошенное от ярости лицо офицера, застывшего в проеме дверей.

— Ты, русская свинья! — заметался немец по комнате, заглядывая под кровать, под подушку, в гардероб. — Ты как посмела сюда войти?!

— Но мне фрау велела заштопать вот эти штанишки! — постаралась я сделать обиженный вид. — Я просто искала нитки и…

— Вон! — затопал он. — Вон отсюда!

Я пулей выскочила из спальни и — вниз, в полуподвал. Надела пальто, схватила портфель с бельем и мочалкой и, громко крикнув так, чтобы и офицер наверху услышал: «Ухожу к зубному врачу!» — захлопнула за собой входную дверь. На этот раз ни один, ни второй часовой не стали меня задерживать, и в следующую минуту ворота особняка остались позади".

Точно в назначенное время член группы Николай Фурц на грузовой автомашине с пропуском на выезд из города подъехал к зданию Драматического театра. Осипова, волнуясь, прохаживалась по Центральному скверу, пристально всматриваясь в прохожих. Мимо проходили немцы, полицаи, гражданских почти не было. Время шло, а ни Елена, ни Валентина не появлялись. Беспокойство все больше охватывало Марию.

И вдруг она увидела почти бегущую к условленному месту Елену. Взгляды их встретились, и Елена чуть заметно кивнула. Осипова поняла все без слов. В это время подошла и Валентина. Женщины, усталые, обессиленные, направились к машине. Николай отвез женщин километров за шестнадцать от Минска в сторону Лагойска, распрощался и повернул назад. А женщины, размахивая кошелками, зашагали дальше. К полуночи, не чувствуя под собой ног от усталости, добрались до деревни Янушковичи, где их встретили партизаны.

Из воспоминаний Елены Мазаник:

"…Вот когда на меня навалилось странное, сковавшее все тело, оцепенение, явившееся, очевидно, результатом пережитого за день. Слышала, как в избе разговаривают, как меня о чем-то спрашивают, и я что-то отвечаю, но кто спрашивает и о чем — почти не понимала. Только на один вопрос ответила твердо:

— Да, я сделала все, как надо!

А потом — в сон, как в темную бездну… И сквозь сон, а может быть наяву, негромкий разговор двух мужчин:

— Знаешь, какая радость? Партизаны убили гаулейтера Кубе! Москву ночью слушал по радио. Так и сказали: «Убит палач белорусского народа!»

— Эх, знать бы, кто его гробанул! Я бы расцеловал героя!"

Кубе вернулся домой в час ночи, а через двадцать минут произошел взрыв. Гаулейтер был разорван на куски. Начался пожар. Охрана бросилась в спальню, но массивная дверь была заперта изнутри. Дверь взломали. Из комнаты вырвались клубы дыма. Гестаповцы бросились разыскивать Елену Мазаник. За ее поимку была обещана большая сумма денег. В местной газете сообщались ее приметы. Но в это время Мария Борисовна Осипова, Надежда Викторовна Троян и Елена Григорьевна Мазаник уже летели на самолете в Москву. 29 октября 1943 года им были вручены Золотые Звезды Героев Советского Союза.

Фашисты ответили на убийство Кубе жестокими репрессиями.

Из показаний на судебном процессе по делу о злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в Белоруссии, подсудимого Эберхарда Герфа, генерал-майора полиции и бригаденфюрера СС:

«…В ночь убийства Кубе я был вызван к Готебергу, который мне сказал, что функции генерального комиссара он принимает на себя, о чем радировал Гиммлеру, и что за жизнь Кубе он безжалостно расправится с русским населением. Находившимся там же начальнику СС и полиции Гальтерману, офицерам СД и мне отдал приказ произвести облавы и безжалостно расстреливать… В этих облавах было схвачено и расстреляно 2000 человек и значительно большее число заключено в концлагерь…»

На том же судебном процессе кое-кто из преступников пытался оправдываться: дескать, если бы партизаны не убили Кубе, то мы не убили бы за несколько дней 2000 минчан. На это обвинитель задал резонный вопрос:

— Ну а операция «Волшебная флейта», во время которой было арестовано 52 тысячи минчан и большинство из них уничтожено… Ведь вы ее проводили до убийства Кубе! А план доктора Ветцеля, начальника отдела колонизации первого главного политического управления по делам оккупированных восточных областей, составленный еще до войны, который вы начали осуществлять с первого дня войны?..

Ответом было молчание… Теперь все знают, что за годы фашистской оккупации погиб каждый четвертый житель Белоруссии.

Убийство такой персоны, как гаулейтер, заместитель Гитлера в Белоруссии, вызвало большой политический резонанс во всем мире. Этот справедливый акт возмездия продемонстрировал шаткость, непрочность положения Гитлера на оккупированных советских территориях и очень громко подтвердил факт существования массового организованного сопротивления в тылу фашистов, организованного настолько хорошо, что перед ним оказалась бессильна гитлеровская военная машина с многочисленными карательными органами.

Сам Гитлер выразил соболезнование по случаю смерти своего любимца и прислал для него из Берлина специальный гроб. Все газеты Германии вышли с траурными рамками. Замолчать происшедшее или объяснить его геббельсовскими успокоительными выдумками о «фанатиках-одиночках» было невозможно.

А для бойцов, борющихся в тылу врага, смелая операция по ликвидации Кубе стала фактором, мобилизующим и вселяющим уверенность, что для них нет ничего невозможного.

 

ПОД ВИДОМ АМЕРИКАНЦЕВ

К осени 1944 года войска союзников практически освободили Францию, Бельгию и Люксембург. Линия фронта проходила вдоль горного массива Арденны, где их наступление выдохлось.

Ответный ход решил сделать Гитлер, отдав своим генералам приказ готовить контрнаступление. Руководство планированием операции осуществлял сам фюрер. Ему хотелось во что бы то ни стало снова захватить на Западе инициативу действий в свои руки. Вряд ли он ожидал от своих войск великих военных достижений; цели наступления были скорее политическими. Среди своего близкого окружения он говорил:

— Союзники не видят, что Германия борется за Европу, что она жертвует собой ради Европы, чтобы закрыть Азии путь на Запад. Ни английский народ, ни американский уже больше не хотят этой войны. И если «немецкий труп», каковым они считают Германию, восстанет и нанесет на Западе мощный удар, то союзники, под давлением общественного мнения в их странах, возмущенного тем, что его вводили в заблуждение, возможно, окажутся готовы заключить перемирие с этим «мертвецом», который чувствует себя довольно сносно. И тогда мы сможем бросить все наши армии на Восток и за несколько месяцев покончить с этой жуткой угрозой, которая нависла над Европой. Ведь Германия уже почти тысячу лет охраняет ее от азиатских орд и теперь снова исполнит эту священную миссию.

В общем, Гитлер смотрел на Запад, а холодеющей в ужасе спиной чувствовал угрозу наступления с Востока советских войск.

На все планы предстоящей операции Гитлер наложил отпечаток своего мышления: они считались окончательными и ни в коем случае не могли быть изменены. За сохранение планов в секрете каждый посвященный в них отвечал головой. Это возымело свое действие — как показали дальнейшие события, наступление немцев оказалось для союзников неожиданностью.

Помимо крупных войсковых операций была задумана совершенно секретная операция специальной службы, которую возглавил оберштурмбаннфюрер СС, освободитель Муссолини, Отто Скорцени. Суть ее Гитлер изложил в приказе, отданном им Скорцени:

— Частям, находящимися под Вашим началом, мы ставим в рамках этого наступления одну из самых важных задач. Действуя в тылу противника, вы обязаны захватить один или несколько мостов на Маасе между Льежем и Намюром. Эту миссию следует осуществить с помощью хитрости: пусть ваши люди переоденутся в американскую и английскую форму. Небольшие группы, экипированные таким образом, смогут распространять во вражеском тылу ложные приказы, создавать помехи, связи и сеять смятение в союзнических рядах.

Общее руководство, подготовка операции и координация действий были возложены на генерала Йодля.

Надо сказать, что здесь Гитлер не был первооткрывателем. Отдав свой приказ, он заметил: «В ходе нескольких диверсионных рейдов противник сумел с помощью этого приема нанести нам значительный урон. Например, несколько дней назад, во время взятия Экс-ла-Шанеля, в наши ряды смог просочиться американский отряд, облаченный в немецкую форму».

На Западе немцы впервые собирались использовать вражеское обмундирование. До этого подобного рода трюки немцы допускали только на восточном фронте, да и то лишь в первые месяцы войны. Йодль и Скорцени понимали, что ожидает тех, кто в чужой форме попадет в руки противника, — это будет равносильно смерти. Пользуясь предоставленными ему чрезвычайными полномочиями, Скорцени отобрал для участия в операции «Дракон» (по другим источникам «Гриф») добровольцев, более или менее сносно говоривших по-английски. Таких, правда, оказалось очень мало, их едва хватило на роту обеспечения. Для срочного обучения диверсантов из лагерей военнопленных доставили американских и английских унтер-офицеров, которым, естественно, не сообщали о цели занятий. Интересно, что они думали по этому поводу? Так или иначе, они добросовестно обучили «слушателей» наиболее употребительным выражениям, армейскому жаргону, форме обращения и поведения американских и английских солдат. Было собрано английское и американское обмундирование, личные документы убитых или пленных. Хуже обстояло с оружием и техникой: удалось добыть только несколько танков «шерман» и армейских джипов.

Отряды диверсантов должны были перейти линию фронта и проникнуть в тыл противника в неразберихе, вызванной внезапным контрнаступлением немецких войск. Оно началось 16 декабря 1944 года. Плохая погода препятствовала действиям авиации союзников и свела на нет их превосходство в численности. Положение англо-американцев оказалось сложным, на ряде участков им пришлось поспешно отступить. В поток отступающих незаметно вливались немецкие диверсионные группы. Нельзя утверждать, что их действия были решающими на тех направлениях, где немцы успешно наступали. Однако в ряде мест они давали частям противника ложные приказы, нарушали телефонную связь, перекрывали дороги, взрывали склады боеприпасов, минировали железнодорожные пути и шоссе, уничтожали и переставляли дорожные указатели.

Действия эсэсовцев осуществлялись с присущей им кровожадностью, за что они впоследствии жестоко поплатились. По приказу эсэсовского полковника Пайпера был расстрелян 71 безоружный американский военнопленный — немцы боялись, что пленные могут разоблачить их. Но в тот же день американская контрразведка остановила джип с тремя диверсантами и случайно обнаружила рацию германского образца. 22 декабря 1944 года в бельгийском городке Анри Шаппель американский военно-полевой суд приговорил их к расстрелу. Однако они успели дать показания, на основании которых американской контрразведкой с участием воинских частей была проведена операция, получившая славу «самой крупной охоты на шпионов во всей военной истории США». Перед военными судами предстали еще 128 диверсантов. Все они были расстреляны. Вообще же из трех тысяч участников операции «Дракон» в живых осталось менее тысячи.

К началу нового, 1945, года наступление немцев почти приостановилось, однако немецкие войска продолжали угрожать потрепанным силам союзников и в ночь с 31 декабря на 1 января возобновили наступление. Известно, что Черчилль именно в ходе этого этапа битвы в Арденнах обратился за помощью к Сталину, и тот обещал ускорить начало наступления советских войск в Польше. Оно началось в ночь с 12 на 13 января 1945 года. Как свидетельствует германский генерал-лейтенант Б. Циммерман, «только теперь (германское) верховное главнокомандование отдало, наконец, приказ о постепенном отводе своих войск из Арденн на позиции Западного вала и об одновременной передаче почти одной трети всех сил на Восток».

«Русские варвары» снова — в какой раз — спасли Европу.

 

СВЕРЖЕНИЕ ВЛАСТИ В БУДАПЕШТЕ

Сначала немного о том, кому и для чего оно понадобилось.

25 лет в Венгрии существовав фашистский режим, установленный диктатором М. Хорти, носившим странное для полностью сухопутной страны звание адмирала. Три с лишним года вооруженные силы Венгрии участвовали в войне против СССР. Они понесли огромные потери. Политика и экономика страны были почти полностью подчинены интересам гитлеровской Германии.

В марте 1944 года Венгрию оккупировали немецко-фашистские войска. В августе 1944 года Красная армия развернула мощное наступление на левом фланге советско-германского фронта. 31 августа советские войска вступили в Бухарест, 15 сентября — в Софию.

Обсудив создавшееся положение, венгерское правительство приняло решение не допустить вступление советской армии в страну. При этом оно рассчитывало на помощь немецких войск. Венгерские правители хотели выиграть время, с тем чтобы англичане, с которыми они уже давно поддерживали связи, могли оккупировать Венгрию. Это полностью совпадало с намерением У. Черчилля, лелеявшего мечту ввести английские войска в юго-восточную Европу. Хорти тайно обратился к США и Англии с предложением заключить перемирие и получил ответ с рекомендацией обратиться по этому вопросу к Советскому Союзу, войска которого уже перешли границу Венгрии. 1 октября в Москву прибыла венгерская миссия с полномочием подписать соглашение о перемирии, если Советский Союз согласится на «участие американцев и англичан в оккупации Венгрии» и на «свободный отъезд немецких войск». Действия Хорти не могли оставаться секретом для Гитлера. Германское командование усилило контроль над венгерскими военными учреждениями и войсками. Оно перебросило в район Будапешта крупные танковые силы и дало понять правителю Венгрии, что жестко расправится с любыми антигитлеровскими выступлениями венгров. Хорти, испытывавший животный ужас перед Красной армией, не стал противодействовать своим немецким хозяевам.

Наступление Красной армии продолжалось; она угрожала уже самому Будапешту.

В один из октябрьских вечеров Гитлер собрал совещание узкого круга лиц. На нем присутствовали Гиммлер, Риббентроп, фельдмаршал Кейтель, генерал Йодль и штурмбаннфюрер Отто Скорцени, уже прославившийся операцией по спасению Муссолини.

Гитлер в нескольких словах изложил последние события на юго-восточном направлении. Фронт, который только сейчас удалось стабилизировать вдоль венгерской границы, надо удержать любой ценой, ибо в этом огромном выступе находится миллион немецких солдат, которые в случае внезапного прорыва окажутся в плену.

— Мы получили конфиденциальные донесения, что регент — правитель Венгрии адмирал Хорти пытается установить контакт с врагом, желая договориться о сепаратном мире. Успех его замыслов означал бы гибель нашей армии. Хорти хочет найти согласие не только с западными державами, но также и с Россией, которой он предложил полную капитуляцию.

Выступление Гитлера дополнил Риббентроп, который изложил содержание последних депеш, присылаемых немецким посольством в Будапеште. Согласно этим депешам, положение следует считать «очень напряженным»; венгерское правительство явно желает покинуть лагерь стран «Оси». Немецкий генерал фон Бутлар писал после войны: «Это свое решение (удержание Будапешта. — И.Д.) Гитлер с фанатической энергией пытался провести в жизнь даже за счет ослабления других фронтов. Вообще в этот период Гитлер с невероятным упорством старался во что бы то ни стало сохранить за собой территорию Венгрии. Иногда начинало казаться, что потеря Венгрии означала для него больше, чем потеря Верхней Силезии или Саарской области…» Завершая совещание, Гитлер сказал:

— Вы, штурмбаннфюрер СС Скорцени, подготовите военный захват Замка на горе Будберг. Начнете операцию, как только мы получим сведения, что регент намерен отказаться от своих обязательств, вытекающих из его союзнического договора с Германией. Похоже, что генеральный штаб подумывает о высадке парашютистов или, возможно, о приземлении самолетов на саму эту гору… Чтобы помочь вам преодолеть все трудности, какие могут встретиться, я дам вам письменный приказ, который предоставит вам очень широкие полномочия. (Впоследствии Скорцени вспоминал, что с таким карт-бланшем он мог бы поставить весь рейх с ног на голову.)

В распоряжение Скорцени было выделено два батальона парашютистов и батальон мотопехоты, а также две эскадрильи транспортных планеров и самолет для личных передвижений. Свое войско он перебросил на окраину Будапешта.

Прежде всего Скорцени переменил фамилию, приказав центру по изготовлению фальшивых документов сфабриковать для себя паспорт на имя «доктора Вольфа». Отныне он будет действовать под этим именем. В Будапеште он появился в штатском, как и отпетые террористы из его батальонов, разгуливавшие в гражданских костюмах по всему городу.

Доктор Вольф действовал в контакте с начальником службы безопасности штурмбаннфюрером СС Вильгельмом Хеттлем, который еще с начала 1944 года обосновался в Будапеште, имея главной задачей нащупать и разгромить руководимое венгерскими коммунистами движение Сопротивления. Но теперь Хеттль вместе с «Вольфом» сконцентрировал все усилия для того, чтобы убрать правящую клику Венгрии, которую никак нельзя было считать надежной.

Вместе с командующим немецкими войсками в Венгрии «доктор Вольф» разрабатывает план боевой тревоги для всех немецких войск в Будапеште и вокруг него, чтобы в случае «заварухи» обеспечить контроль над железными дорогами, вокзалами, телефонными и телеграфными узлами.

Немецкие секретные службы уже успели установить, что сын регента Никлас фон Хорти только что имел сверхсекретную встречу с эмиссарами Тито с целью установления через югославских партизан контакта с советским Верховным командованием, чтобы договориться о сепаратном мире. На совещании «доктора Вольфа» с начальниками службы разведки решено установить наблюдение за действиями «Ники» Хорти, заслав в его окружение надежного агента. Таким оказывается некий хорват, который быстро завоевывает доверие как югославов, так и «Ники». Через него становится известно, что сам регент собирается принять участие в предстоящем ночном совещании заговорщиков.

Знакомясь с городом и обстановкой, «доктор Вольф» понимает, что предотвратить переход Венгрии на сторону неприятеля можно лишь путем боевой операции — захвата горы и замка, где находится правительственная резиденция. Его разведка устанавливает, что под Будбергом (Горой) тянется настоящий лабиринт туннелей, коридоров и колодцев, что может представить большую трудность при проведении боевой операции, однако при умелом их использовании может и облегчить ее.

Опасения «доктора Вольфа» усиливаются, когда он узнает, что командующий венгерской армией в Карпатах генерал Миклош уже ведет переговоры с русскими. В тот же день, 10 октября 1944 года, происходит ночная встреча между «Ники» и югославскими эмиссарами. На воскресенье 15 октября была назначена новая встреча. Пора действовать! Надо ослабить силы сторонников Хорти.

10 октября перед отелем «Ритц» остановился легковой автомобиль. Венгерский генерал Бакаи, комендант Будапешта, вышел из машины и направился в отель, расположенный всего в нескольких метрах. Но дойти туда не успел. Сотрудники немецкой службы безопасности схватили его, втолкнули в свою машину и увезли в неизвестном направлении.

11 октября 1944 года. Ночью в дверь квартиры командующего венгерской Дунайской флотилии, флигель-адъютанта Хорти, генерала Коломана Харди постучали: «Господин генерал-лейтенант, прошу немедленно открыть: срочное послание от господина регента!» Харди поверил, открыл и… Еще одна жертва службы безопасности рейха отправлена в концлагерь.

13 октября германское верховное командование посылает в Будапешт генерала Венка, который в случае волнений возьмет на себя командование всеми немецкими силами и будет принимать решения по ходу дела. Пока же немецкая полиция безопасности намерена арестовать сына регента вместе с югославами в надежде на то, что регент, желая избежать обвинений против сына, откажется от мысли о сепаратном мире. Командир полицейских сил генерал Винкельман просит «доктора Вольфа» «одолжить» одну из его рот, так как не исключено, что сына Хорти будет охранять личная гвардия — гонведы.

«Доктор Вольф» выделяет роту и сам выезжает на место встречи. Но гонведы начеку. Они встречают прибывших огнем. Перестрелка длится недолго. Со стороны немцев — двое раненых, гонведы уходят в укрытие. Немцы заходят в здание, где велись переговоры, однако немецкие полицейские, укрывавшиеся на верхнем этаже, уже ведут четырех пленных, в том числе Никласа Хорти и его друга Борнемицу. Для того чтобы находящиеся на улице гонведы не вмешались и не отбили пленных, полицейские придумали перевозить их как тюки, завернув в огромные ковры. Заговорщики яростно отбиваются; полицейские связывают их, обертывают коврами, выносят и взваливают на грузовик, который сразу же трогается. Он мчится прямо на аэродром, и вскоре пленные уже в самолете, летящем по направлению к Вене. Сын 76-летнего адмирала Хорти Никлас Хорти, который, согласно завещанию отца, должен был стать новым диктатором страны, выведен из игры.

Теперь очередь за правительством. Но в штаб немецких сил безопасности поступают тревожные новости. Из радиоперехвата стало известно, что 15 октября Хорти обратится к правительствам СССР, США и Англии с просьбой заключить перемирие.

Ни Венк, ни «доктор Вольф» не знали, что крупные успехи советских войск вынудили находившуюся в Москве венгерскую военную делегацию принять предварительные условия соглашения о перемирии между Венгрией и СССР и его союзниками. Главным в нем было то, что Венгрия, оставаясь независимым государством, должна была порвать связи с фашистской Германией и объявить ей войну. СССР дал согласие помочь венграм в ведении воины.

Однако сделав заявление о желании перемирия, Хорти не принял никаких военных мер против немецко-фашистских оккупантов, хотя у него и были для этого возможности. Не исключено, что здесь присутствовали и личные мотивы: он очень любил своего сына и наследника и беспокоился за его судьбу.

Единственное, что сделали венгерские власти, это приняли некоторые меры предосторожности и усилили охрану замка на горе, подступы к которому заминировали. Вся гора была переведена на осадное положение, движение по всем подъездным путям перекрыто. Немецкий военный атташе, пытавшийся выехать из своей резиденции на горе, сообщил, что он так и не смог этого сделать: его все время поворачивали обратно. Вскоре телефонная связь с ним была прервана.

Немцы считают это явно недружественным актом. А когда венгерское радио в 14 часов официально передало послание Хорти, в котором говорилось: «Венгрия только что заключила сепаратный мир с Россией», жребий был брошен. Немцы окружают гору кольцом своих отрядов, захватывают вокзалы и важнейшие здания в городе. Все это проходит без инцидентов. Немцы считают, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы венгерское министерство обороны издало приказ о капитуляции. Нужно срочно нанести удар.

Решено напасть на Гору следующим утром, 16 октября. Час "Ч" назначен на 6 часов утра, то есть практически на рассвете. Разработан детальный план окружения и штурма замка, по возможности без единого выстрела, используя фактор внезапности. Подразделения усилены ротой танков «Пантера» и управляемых по радио маленьких танков «Голиаф», несущих солидный запас взрывчатки и способных пробить самое мощное укрепление.

Специалисты отряда должны пройти по туннелям и просочиться в здание военного министерства и министерства иностранных дел.

Главный лозунг операции: «Венгры не являются нашими врагами». Он направлен на то, чтобы в любом случае сотрудничество между Германией и Венгрией продолжалось.

Как и было намечено, ровно в 6 часов операция разворачивается. Колонны немецких танков и автомашин с солдатами с разных сторон начинают движение к замку. Венгерские солдаты у баррикад с удивлением смотрят на немцев и беспрепятственно пропускают своих «союзников». Вершины горы достигли без единого выстрела. Лишь где-то сзади слышны глухие взрывы — это солдаты в туннелях пробивают проходы.

И вот уже немцы на площади у замка. Там стоят три танка, один них поднимает пушку вверх, показывая тем самым, что он не собирается стрелять. Немецкий танк всей своей массой наваливается на баррикаду, рушит ее, выбивает ворота и выставляет свою пушку во двор замка, оказываясь один на один с шестью противотанковыми орудиями, но те не стреляют.

Какие-то венгерские офицеры пытаются преградить путь «доктору Вольфу», но двухметровый «доктор» рявкает на них и командует: «Немедленно ведите нас к коменданту замка!» Венгры повинуются. «Доктор» открывает одну из дверей, навстречу ему идет генерал гонведа.

— Вы комендант замка? — спрашивает «доктор Вольф». — Сами видите, что сопротивление бесполезно. Мои солдаты уже заняли замок.

Где-то за окном слышатся одиночные выстрелы.

Генерал печально говорит:

— Сдаюсь. Я немедленно прикажу своим войскам прекратить огонь.

Он отдает нужные распоряжения и пускает себе пулю в висок. Так погиб венгерский генерал Карой Лазар. На месте боя остались 7 убитых и 27 раненых.

Правительство Хорти лишилось охраны. Но самого его в замке нет. Как выяснилось позже, он покинул замок за несколько минут до шести утра и перешел под покровительство генерала СС Пфеффер-Вильденбруха, а его семья еще накануне обрела убежище у папского нунция.

В целом вся военная часть операции заняла около получаса.

В Германию отправился специальный поезд: Скорцени и его отряд везли фюреру подарок — низложенного адмирала Хорти.

Операция, «бескровно» проведенная в Будапеште, вызвала много кровавых трагических последствий.

К власти пришел глава партии «Скрещенные стрелы» Ференц Салаши, провозгласивший себя «вождем нации». Новое правительство, состоявшее из нилашистов (членов этой партии), безоговорочно осталось на стороне гитлеровцев. Война со всеми ее бедами пришла на венгерскую землю и принесла ее народу много бессмысленных жертв. Кстати, сам Салаши и его министры при подходе Красной армии сбежали в западные районы Венгрии, а затем в Австрию.

Советские войска понесли тяжелые потери в битвах на венгерской территории, особенно в боях в районе озера Балатон и за город Будапешт, уличные бои в котором длились с 29 декабря 1944 года по 13 февраля 1945 года.

 

«ЭНИГМА» — ЗАГАДКА ВЕКА

«Энигма» в переводе на русский язык — «загадка». Само появление этой шифровальной машины тоже загадка. Ее изобретатель, голландец Гуго Кох де Дельфт, задумавший ее еще в 1919 году, предполагал использовать шифровальную машину в гражданских целях. Несколько позже немец Артур Шернбус приобрел патент на нее и назвал машину «Энигма». Штаб рейхсвера проявил живой интерес к ее оригинальному способу кодирования. В качестве эксперимента несколько экземпляров «Энигмы» были установлены в 1926 году на некоторых боевых кораблях. После первых испытаний решили оснастить ими три армии.

Но вот что интересно. Недавно английские исследователи обнаружили, что разработки «Энигмы» были завершены британцами еще в 1925 году, в связи с чем изобретатели получили коммерческий патент на ее производство. Скорее всего это была не сама «Энигма», а машина, аналогичная ей и использующая тот же принцип работы.

Устройство этой шифровальной машины довольно простое. В один из ее отделов вводят незашифрованное сообщение. Пройдя через машину, под воздействием различных электрических импульсов оно превращается в зашифрованный текст и выводится из другого отдела машины. Ключом, который постоянно меняется, обладает другая «Энигма», принимающая сообщение. Через нее оно проходит в обратном направлении, и текст из зашифрованного превращается в обычный. В эксплуатации машина несложна. Главное ее преимущество — безопасность. Даже заполучив машину, противник не сможет ею воспользоваться: она надежно хранит свои тайны, а регулярно меняющийся ключ очень скоро, максимум через месяц, сделает ее трофейным музейным экспонатом.

Первыми из соперников и потенциальных противников Германии на необходимость получения информации об этой машине и расшифровки передаваемых через нее депеш обратили внимание поляки. Польская экспозитура (разведка) знала об агрессивных намерениях немцев в отношении Польши и, естественно, стремилась вызнать больше о планах противника. Расшифровка телеграфной переписки и радиопереговоров немцев стала важнейшей задачей отдела Р (бюро шифров) польской экспозитуры.

В сентябре 1932 года экспозитура привлекает к разработке трех молодых людей — математиков, специалистов высшего класса — Мариана Режевского, Тадеуша Лисицкого и Генриха Зыгальского. После ряда безуспешных опытов они все же определяют механические процессы, происходящие в «Энигме». В соответствии с их инструкциями польская фирма АВА воспроизводит 17 экземпляров немецкой шифровальной машины, а также отдельные ее части. Но пока все это лежит мертвым грузом в лабораториях отдела Р, а перехваченные немецкие шифровки пылятся в архиве.

На помощь полякам приходит французская разведка. Произошло это так: в 1926 году германский военно-морской флот, а с 1928 года и сухопутные войска Германии полностью перешли на использование «Энигмы». После этого лучшие французские специалисты, возглавляемые Бертраном, вынуждены были признать свою неспособность проникнуть в секрет ее устройства. Оставалось одно: завербовать кого-либо из сотрудников германской службы шифрования.

Удача пришла неожиданно. В июне 1931 года во французское посольство в Берлине явился некий Ганс-Тило Шмидт, предложивший передать инструкцию по использованию шифровальной машины и шифровальные таблицы, используемые рейхсвером после 1 июня 1930 года. Лучшего не надо было и желать.

На установление контакта со Шмидтом был направлен опытный вербовщик «Рекс» — немец, Рудольф Шталлман, он же Лемуан, сотрудничавший с французской разведкой с 1914 года и показавший блестящие успехи в разведывательной работе. Он встретился со Шмидтом в Швейцарии, без труда нашел с ним общий язык и завербовал его, выражаясь профессиональным языком, на материальной основе. К ней примешивалась и обида Шмидта, считавшего, что на родине недооценивают его способности, заслуги и кровь, пролитую во время Первой мировой войны. Да еще и зависть к брату, делавшему блестящую армейскую карьеру. Шмидт стал регулярно передавать ценные материалы, получая за это хорошее вознаграждение.

Шмидт старательно поставляет своим новым хозяевам ежемесячные «ключи», используемые «Энигмой». Его шеф, Бертран, передает их руководителю французского бюро шифров Бассьеру и представителю британской службы МИ-6 Дандердейлу.

Однако вскоре выясняется, что ни французы, ни англичане не в состоянии проникнуть в тайну «Энигмы». Остается наладить контакт с поляками. С этой целью Бертран отправляется в Варшаву. Казалось, здесь будут поставлены все точки над "i". Представленный Бертраном материал увлекает поляков: перед ними то, что дает возможность отличить военный вариант от гражданского, — введение таблицы связей. Благодаря манипуляциям операторов обеспечивается ввод и отключение подачи электрического тока, что является дополнительной операцией в замене одной буквы на другую. Это нововведение, вполне очевидно, усложняет расшифровку посланий, кодируемых «Энигмой», так как многократно повышает число возможных комбинаций.

Заключается договор о сотрудничестве между экспозитурой и французской разведкой.

Но и это не помогает, хотя Шмидт (его псевдоним Asche, в переводе с немецкого — «пепел», видимо, предсказание его горькой судьбы) продолжает представлять, с опозданием лишь в несколько месяцев, таблицы ключей к «Энигме». Сравнивая их с шифротелеграммами, перехваченными за соответствующий период, можно без особого труда читать их. Но это уже в прошлом. Последние перехваченные телеграммы не читаются. Несмотря на все свое мастерство, польские специалисты не продвинулись вперед. К тому же польские руководители дали шефам экспозитуры строгие указания хранить все свои достижения в тайне, даже если это приведет к разрыву с французскими коллегами.

В декабре 1938 года немцы значительно усовершенствовали «Энигму», вмонтировав в нее два дополнительных барабана. Но Режевский, Лисицкий и Зыгальский делают огромные успехи: они создали настоящую счетную машину, предка ЭВМ, нареченную ими «Бомбой». Однако этим открытием экспозитура поделилась с французами лишь 30 июня 1939 года, за два месяца до начала войны.

Тем временем события в Европе развивались стремительно.

25 февраля 1938 года Шмидт сообщил о «плане Отто» — военной операции против Австрии. 14 марта Австрия была оккупирована фашистской Германией. 8 апреля 1938 года Шмидт сообщил о наличии плана военных действий против Чехословакии в сентябре, а 15 сентября уточнил, что вторжение произойдет 25 сентября. 29 сентября подписывается Мюнхенский договор, 1 октября вермахт оккупирует Судетскую область. Путь Гитлеру ко Второй мировой войне открыт!

15 марта 1939 года оккупирована Прага. 18 марта Франция и Англия заявили Гитлеру решительный протест. В ответ он оккупирует Клайпеду. 27 мая 1939 года Шмидт сообщил, что 23 мая Гитлер провел совещание с участием Геринга, Редера, Кейтеля, Браухича и Мильха на котором он заявил, что Польша будет атакована, как только для этого представится возможность, а если Англия решит помешать этому, он объявит войну и ей, предварительно оккупировав Голландию.

Английская разведка торопится. Гарольд Лерс Либсон, шеф поста МИ-6 в Праге, съездил в Варшаву, где наладил контакт с польским инженером Левинским, занимавшимся программой «Энигма» в Берлине. Он выражает готовность работать на Великобританию за сумму в 10000 фунтов. Одновременно в Лондоне МИ-6 завербовало талантливых шифровальщиков Нокса и Тьюринга. Они едут в Варшаву, встречаются с Левинским и, проверив его знания и способности, переправляют последнего в Париж. Там Левинский создает кустарную копию «Энигмы». А Нокс и Тьюринг в дровяном складе в Блетчли-Парке, в 60 километрах от Лондона, устанавливают британское подобие «Бомбы», сохранив за ней то же название.

В начале 1939 года происходит первая трехсторонняя встреча англичан, французов и поляков; затем еще несколько встреч, на которых, в самом преддверии войны, союзники начинают делиться секретами. Поляки чувствуют, что война не за горами, к тому же у них не хватает нужных данных для ускорения работы.

Бертран вывез из Польши две «Энигмы». Одну оставил во Франции, вторую отправил в Англию, где ее использовали при создании «Бомбы».

1 сентября 1939 года танки Гитлера вторглись в Польшу. 17 сентября сотрудники шифробюро сумели перебраться в Румынию, захватив с собой две машины и разрушив остальные. Военные сотрудники были интернированы, а гражданские инженеры Режевский, Зыгальский и Лисицкий отпущены. Им удалось перебраться в Париж, где они поступили в распоряжение Бертрана. Туда же позже добрались и освобожденные румынами офицеры шифробюро. Работы были продолжены в замке Виньоль, центре французской шифровальной службы, куда вскоре прибыли и английские специалисты. В результате совместных усилий к марту 1940 года дешифровальные машины заработали на полную мощность. В Англии это был источник «Ультра» — эквивалент французскому «Зэд».

27 февраля 1940 года на встрече в Лугано (Швейцария) с французским разведчиком Наварром Шмидт сообщил, что СД удалось получить в Варшаве свидетельство того, что поляки сумели сконструировать аналог машины «Энигма», и теперь шифрирштелле (служба шифрования) ведет соответствующее расследование. Шмидт выразил надежду на то, что французы сохранили в тайне полученную от него информацию, и, естественно, получил от Наварра соответствующие заверения, хотя тот и сам был встревожен этим сообщением. Но что еще оставалось Наварру делать, как не солгать?

Наварр посоветовал Шмидту проявлять максимальную осторожность и выходить на связь только в том случае, если он узнает дату германского наступления на западном фронте. Он также посоветовал Шмидту в случае реальной опасности бежать во Францию, но агент решительно отказался, заявив, что предпочтет умереть, так как бегство скомпрометирует его семью и особенно брата Рудольфа, уже ставшего командиром корпуса. Это была последняя встреча Шмидта с французским разведчиком.

2 мая прекращается поступление информации от «источника Зэд» (французское кодовое название для расшифровок депеш «Энигмы»). Для этого есть две причины: 1) немцы создали новое усовершенствование к своей «Энигме»; 2) в преддверии наступления (которое начнется через 8 дней) в немецкой армии введен режим радиомолчания. Лишь через 20 дней, 22 мая, команда из Блетчли-Парка сумела начать перехват и расшифровку немецких радиограмм.

На рассвете 10 мая 1940 года танковые корпуса под командованием Рудольфа Шмидта, Рейнхарда и Гудериана начали наступление. 22 июня все было кончено, и Франция подписала капитуляцию в том самом вагоне, в котором в ноябре 1918 года капитуляцию подписали немцы. Это был эффектный жест фюрера!

Хотя поражение летом 1940 года не было предотвращено, усилия разведслужб Польши, Франции и Великобритании не пропали даром, а сослужили службу в ходе дальнейших военных действий. В Блетчли-Парке Тьюринг закончил создание «Колосса» — счетно-вычислительной машины, способной намного ускорить расшифровку шифров «Энигмы», теперь до 24 часов.

1 и 8 августа 1940 года были перехвачены приказы штаба Геринга о подготовке люфтваффе к массированной атаке на военно-воздушные базы Англии, а 12 августа приказ о первом таком налете. Командование королевских ВВС сумело оказать необходимое противодействие.

В дальнейшем английская ПВО регулярно получала сведения о предстоящих налетах. Но для конспирации англичанам однажды пришлось даже пожертвовать целым городом и его населением. Это случилось тогда, когда было перехвачено сообщение о предстоящем массированном налете на Ковентри. С целью не допустить утечки информации о том, что англичане читают немецкие радиограммы, для обороны Ковентри не было принято никаких мер, и город был полностью разрушен.

Немцы так никогда и не узнали, что секрет «Энигмы» известен союзникам.

Захваченный во Франции Лемуан не выдержал допросов и выдал все свои связи, включая Шмидта. Ганс-Тило Шмидт был арестован, но его дело так никогда и не было обнародовано из-за нежелания компрометировать его брата Рудольфа Шмидта, генерал-лейтенанта, командовавшего 2-й танковой армией. Ганс-Тило умер или был убит в гестаповской тюрьме в 1943 году, а Рудольф Шмидт тогда же был уволен в отставку. Начиная с 1939 года сначала поляки, а вслед за ними французы и особенно англичане имели возможность использовать дешифрованные сообщения «Энигмы» и в течение всей войны с Германией знать наиболее важные планы вермахта, в том числе и на восточном фронте. Союзническими обязательствами предусматривался обмен подобной информацией с СССР, несшим на своих плечах основную тяжесть войны. Для этого были созданы специальные разведывательные миссии; была такая миссия и в Лондоне.

Как же выполняли англичане свои обязательства?

Пожалуй, самым известным примером является направленное Черчиллем Сталину в конце мая 1941 года предупреждение о том, что Гитлер собирается напасть на СССР. Известно также, что в июне 1943 года Черчилль сообщил Сталину о готовящемся наступлении германских войск в районе Орла, Курска и Белгорода. Известно еще несколько подобных предупреждений, но характерно, что почти все они были сделаны не тогда, когда в Блетчли-Парке расшифровывали сообщения о планах вермахта на восточном фронте, а много позднее, непосредственно накануне тех или иных событий, когда для принятия необходимых мер оставалось слишком мало времени.

К счастью, советская разведка не дожидалась проявления доброй воли со стороны Черчилля и в течение всей войны стремилась не столько полагаться на помощь союзников, сколько своими силами добывать стратегическую информацию. Добыла она и информацию о подготовке германского наступления на Курской дуге, причем перехваченная и дешифрованная в Блетчли-Парке шифротелеграмма генерал-фельдмаршала Вейха, в которой говорилось об этом и на основании которой Черчилль предупреждал Сталина, стала известна в Москве еще в начале апреля 1943 года, и поэтому информация Черчилля была воспринята Сталиным с благодарностью, но без особого интереса, да и сама благодарное носила, скорее, протокольный характер.

То, что советская разведка пользовалась источником «Ультра», в течение почти полувека являлось одной из наиболее оберегаемых тайн. И только совсем недавно появилась возможность официально признать, что информацию из Блетчли-Парка передавал «Карел» — Джон Кернкросс — тот самый «пятый человек» из кембриджской группы агентов которого британские службы безуспешно пытались «вычислить» вслед за Дональдом Маклейном, Гаем Берджесом, Кимом Филби и Энтони Блантом. Все, что было связано с деятельностью Джона Кернкросса, — одна из наиболее ярких страниц в истории разведки и органов госбезопасности, которая еще ждет своего исследователя.

Так сама жизнь связала французскую, германскую, польскую, английскую и советскую разведки в один тугой узел, окончательно развязанный только спустя шестьдесят лет.

Некоторое время назад поступили сообщения о нынешней судьбе «Энигмы». Вот заметка, опубликованная одной из газет.

"Британская полиция дала вынужденное согласие на выплату выкупа за возврат исторической реликвии — уникальной дешифровальной машины «Энигма» («Загадка») времен Второй мировой войны. Раритет выкрали из музея города Блетчли в апреле 2002 года. Именно с помощью «Энигмы» и при участии польских криптологов Лондон узнавал о секретных планах фашистской Германии, следил за перепиской Берлина со своей резидентурой в Соединенном Королевстве. Опытный образец дешифровальной машины весил около тонны, но со временем британские ученые добились уменьшения массы прибора. До наших дней сохранились лишь три образца «Энигмы».

После долгих и безрезультатных поисков полиция получила письмо от неизвестного. Человек, скрывавшийся под псевдонимом «Мастер», сообщил, что действует по поручению третьего лица, которое приобрело «Энигму» за баснословную сумму. Покупатель якобы изначально не знал о том, что приобретает краденое, а теперь соглашается вернуть реликвию в музей, но не даром, а за вознаграждение в размере 100000 ф. ст. В противном случае новый «владелец» угрожал уничтожить аппарат. В послании фигурировал снимок с регистрационным номером «Энигмы». Полиция решила не рисковать и удовлетворить аппетиты анонима. Деньги должны быть переданы в пятницу. Место и схема сделки не разглашаются. Администрация музея в Блетчли, откуда был похищен раритет, заявила, что уничтожение «Энигмы» стало бы «актом исторического вандализма».

 

ЗЛОВЕЩИЕ ТАЙНЫ ОЗЕРА ТОПЛИЦЗЕЕ

Летом 1945 года в федеральной земле Штирия в американской зоне оккупации Австрии возле городка Бад-Аусзее дети местного жителя Шварцкопфа выловили в озере Топлицзее целую кипу английских фунтов стерлингов. Отец отнес их в полицейский участок. В полиции высказали предположение, что деньги, возможно, принадлежали летчику английского самолета, сбитого над озером в конце войны. Пересчитали, выдали герру Шварцкопфу расписку об их получении и… забыли. А между тем дело обстояло гораздо серьезнее. После начала Второй мировой войны финансовое положение гитлеровской Германии оказалось подорванным. Экспорт сократился, внешнеторговые связи замерли, а марка за пределами Германии уже почти не котировалась. Надо было искать выход. Гитлер принимал все решения единолично, но перед этим все же выслушивал мнения приближенных. Осенью 1939 года он собрал совещание главарей рейха и воротил экономики.

— Мой фюрер! — начал свое выступление Ялмар Шахт, президент Рейхсбанка и имперский министр экономики. — Противник уже бросил нам вызов. Английские самолеты сбрасывают над территорией Германии миллионы фальшивых продовольственных И промтоварных карточек. Мы должны дать адекватный ответ. Народ и правительство Германии располагают достаточным количеством талантливых специалистов и материальной базой, для того чтобы наладить выпуск фальшивых банкнот наших противников — английских фунтов стерлингов, французских франков, американских долларов.

— Какова международная практика в этом деле?

— Во время войны за независимость в 1776 году США выпускали английские деньги, чтобы лишить англичан возможности продолжать военные действия против Америки. Англичане после французской революции начали выпуск фальшивых денежных знаков и финансовых документов на французское имущество с принудительным курсом для валюты Франции. Цель была потопить Францию в экономическом хаосе. Затем в 1811 году Бонапарт в преддверии войны с Россией наладил выпуск фальшивых австрийских и российских денег. Их количество и качество были таковыми, что ими даже платили жалование французским солдатам, а император Александр I после изгнания Наполеона разрешил использование этих денег в России. В годы Первой мировой войны мы выпускали фальшивые франки. Я даже закупил на эти деньги в Бельгии крупные партии товара, — продолжал Шахт. — Летом 1918 года Германия отправила в Россию несколько миллионов фальшивых рублей, напечатанных в Берлине. Они имели широкое хождение на оккупированной территории, особенно на Украине. В самой Германии в двадцатых годах грузинские эмигранты Садатарашвили и Карумидзе начали печатать в огромных количествах советские червонцы, надеясь вызвать государственное банкротство и переворот в СССР. Их афера, правда, не удалась. В августе 1927 года во Франкфурте-на-Майне было конфисковано двенадцать центнеров фальшивых банкнот.

— Ясно, — буркнул Гитлер. — Что мы получим в ответ на наши усилия?

— Во-первых, мы сможем продолжить закупки за рубежом сырья и материалов, необходимых для ведения войны. Во-вторых, ловкое введение в оборот достаточно большого количества фальшивых банкнот того или иного государства расшатает его экономику, подорвет международный авторитет…

— К тому же, — вмешался Геббельс, — среди населения возникнут антиправительственные настроения, словом, этому государству будет нанесен тяжелейший ущерб.

— И, наконец, последнее, но не менее важное. Мы сможем усилить финансирование нашей агентуры и дружественных нам групп за рубежом, тех, кого противник называет «пятой колонной». — Это сказал Гиммлер, возглавлявший тайные службы гитлеровской Германии.

— Хорошо. — Гитлер кивнул головой. — Думаю, вам и следует заняться этим делом. Все свои конкретные предложения доложите через десять дней. И главное — это касается всех — полное соблюдение тайны. И, конечно, высочайшее качество исполнения. Относительно валюты: франками заниматься не следует. Я думаю, недалек день, когда мы официально будем выпускать оккупационные франки. С долларами тоже подождем. Америка пока не вступила в войну, и не надо давать лишних козырей ее сторонникам. — Гитлер немного помолчал. — Но подготовительную работу можно провести. И по франкам тоже. Пока же сосредоточим усилия на выпуске английских фунтов стерлингов. И чем быстрее, тем лучше. Это все.

Тайна, о которой предупреждал Гитлер, соблюдалась так тщательно, что до сих пор неизвестна точная дата начала печатания фальшивых денег. Во всяком случае, это было в 1940 году.

Начальником эсэсовского центра по изготовлению фальшивых денег стал оберштурмбаннфюрер СС Бернгард Крюгер, человек с уголовным прошлым, возглавлявший в службе безопасности группу «Технические вспомогательные средства». Она размещалась в Берлине, на Дельбрюкштрассе.

Главной задачей группы Бернгарда Крюгера стала самая крупная в истории человечества акция по выпуску фальшивых денег, получившая кодовое наименование «Операция Андреас», позже ее назвали «Операция Бернгард».

Более двух лет потребовалось для того, чтобы эсэсовские фальшивомонетчики смогли печатать поразительно похожие на настоящие банкноты достоинством в пять, десять, двадцать, пятьдесят, а потом даже пятьсот и даже тысячу фунтов стерлингов. Но для этого приходилось решать целый узел проблем. Бумага должна была точно соответствовать по своей фактуре оригиналу, клише и печать не должны были отличаться от него ни рисунком, ни цветовыми оттенками, требовалось, чтобы номера серий, хотя и заранее рассчитанные, более или менее совпадали с подлинными, а даты выпуска и подписи на банкнотах в максимальной мере соответствовали настоящим.

Вот что вспоминал по этому поводу в своих мемуарах бывший руководитель германский разведки Вальтер Шелленберг:

"Два бумажных завода — один в Рейнской провинции, другой в Судетах — были целиком заняты изготовлением фальшивых купюр. Очень сложный процесс гравировки можно было начать только после того, как были выявлены сто шестьдесят основных опознавательных признаков. После этого мы отыскали самых искусных граверов Германии, которые приняли присягу о сохранении тайны и принялись за работу.

Профессора математики установили с помощью сложных формул систему нумерации английских банкнот. Выпускаемые нами денежные знаки всегда опережали нумерацию английского банка на сто—двести номеров. Эти фальшивые денежные знаки были изготовлены настолько тщательно, что ни один самый внимательный кассир не мог обнаружить подделки…

…В техническом совершенстве, которого мы достигли в производстве банкнот, мы убедились в конце 1941 года, когда один из наших людей обменял в Швейцарии значительную сумму пяти— и десятифунтовых банковских билетов. При этом он настойчиво требовал проверить, не фальшивые ли они, заявив, что получил их на черном рынке. Английский банк изъял из этой партии около десяти процентов кредитных билетов как фальшивые, подтвердив, что остальные являются настоящими. Это было сигналом к тому, что можно приступать к массовому выпуску таких денег".

Правда, гитлеровский разведчик Шелленберг несколько слукавил: деньги выпускались не на заводах в Судетах и на Рейне, а совсем в другом месте. В концентрационном лагере Заксенхаузен оборудовали ультрасовременными машинами два барака, № 18 и № 19. Обитателей бараков наглухо изолировали от всех внешних контактов оградой из колючей проволоки и многочисленной охраной. Здесь трудились сто тридцать заключенных. Они изготовляли бумагу для поддельных денег, печатали их, потом специально загрязняли свеженькие банкноты так, что они были похожи на бывшие в употреблении, и связывали их в пачки, предварительно перемешав номера серий. И так день за днем. Стоило узнику из этой команды заболеть, как его немедленно отправляли в крематорий. Бараки № 18 и № 19 в то время покидали только ящики с фальшивыми деньгами, лица с особыми удостоверениями и мертвецы. Среди изготовителей фальшивок особенно ценились бывшие фальшивомонетчики. Двенадцать из них даже были награждены фашистскими медалями.

Знаменитый гитлеровский разведчик и головорез Отто Скорцени проявлял особый интерес к производству фальшивок. Он нуждался в долларах для засылаемых в США агентов. По его предложению, граверов, занятых изготовлением клише для фальшивых долларов, а также всех, работавших над поддельными документами, перевели в городок Фриденталь, менее подвергавшийся опасности бомбардировок. Скорцени гарантировал изоляцию «фабрики» от внешнего мира. Отсюда готовые клише направлялись в Заксенхаузен, где печатались «почти настоящие» деньги.

Как же главари нацистского рейха распоряжались этими средствами? План Геринга разбрасывать купюры над Англией провалился. Немецкие самолеты с трудом преодолевали систему английской ПВО. Положение с горючим становилось критическим. Так что от этой «блестящей» идеи пришлось отказаться.

Начальник разведки Шелленберг использовал деньги для финансирования предприятий за границей там, где он знал, что имеет дело с расчетливыми и корыстными бизнесменами. Фальшивые деньги тратились также на контрабандную покупку оружия германскими секретными агентами. В странах, где существовало движение сопротивления, в Италии, Греции и Франции, на фальшивые фунты у некоторых партизан приобреталось английское и американское оружие, а затем оно использовалось при операциях против них же.

Вот еще один пример использования фальшивых денег. 25 июля 1943 года итальянский дуче Муссолини был арестован новым итальянским правительством и укрыт в неизвестном месте. Скорцени получил от Гитлера приказ найти и освободить своего верного союзника. Он смог это сделать, уплатив за сведения о местонахождении Муссолини пятьдесят тысяч фальшивых фунтов стерлингов.

Одной из самых крупных денежных трат германской разведки стала оплата операции «Цицерон». Такую кличку немцы дали своему агенту, работавшему камердинером у английского посла в Анкаре. Он передал немало ценной для германской разведки информации, изъятой им из сейфа английского посла, в том числе о Каирской и Тегеранской конференциях, о планах открытия второго фронта и т.д. «Цицерону» за его услуги выплатили триста тысяч фунтов стерлингов. Конечно, деньги были фальшивыми.

Казалось, что на этом дело закончилось, след «Цицерона» затерялся. Но вот бывший сотрудник западногерманской разведки (он же советский разведчик) Хайнц Фельфе в своих мемуарах вспомнил, что в пятидесятые годы в ведомство канцлера в Бонне поступило письмо «Цицерона» — Эльяса Базны, в котором тот указывал на свои заслуги, оплаченные фальшивыми деньгами, и требовал возмещения на этот раз настоящей валютой. Он так и не получил ответа на свое прошение. Но, как предполагает Фельфе, «Цицерон» пустил в оборот эти триста тысяч английских фунтов стерлингов еще до раскрытия после войны их происхождения и обратил их либо в добротную звонкую монету, либо инвестировал в какое-либо предприятие.

Конечно, печатая фальшивые деньги, фашисты не забывали и о личных интересах. Шелленберг вспоминает, что его шеф Кальтенбруннер имел намерение использовать фальшивые деньги на покупку для себя товаров на черном рынке. Однако это было предотвращено, причем не из-за «попрания» Кальтенбруннером «моральных устоев», а потому, что это грозило, как пишет Шелленберг, «нашему валютному курсу, поскольку имперский банк вынужден был бы покупать наши фальшивые деньги и обращать их в золото и твердую валюту».

Какие же реальные потери понесла Великобритания от эмиссии фальшивых банкнот? Официальных данных на этот счет нет. Но известно, что в 1945 году в результате операции «Бернгард» английский банк был вынужден выпустить новые пятифунтовые банкноты и изъять из обращения старые. Еще в октябре 1944 года в преддверии краха гитлеровской Германии в Страсбурге состоялось тайное совещание. На нем приняли решение очистить сейфы Рейхсбанка, а их содержимое, включая валютный фонд, золотой запас, художественные ценности, награбленные в оккупированных странах, поделить и передать избранным доверенным лицам, чтобы впоследствии, после проигранной войны, использовать в борьбе за создание нового, «Четвертого», рейха. Ценности было решено по возможности переправить в нейтральные страны.

Всеми этими операциями руководил Кальтенбруннер. Он же с помощью Отто Скорцени организовал «Альпийскую крепость» в горах Тироля, неподалеку от городка Бад-Аусзее, и лихорадочно готовил ее к обороне. Крестьян, проживавших в этом районе, заставляли рыть окопы, минировать дороги, сооружать походные лазареты. Офицеры-эсэсовцы копались в старых городских архивах в поисках сведений о заброшенных горных штольнях, чтобы использовать их в качестве бункеров, складов боеприпасов и хранилищ ценностей.

Кальтенбруннер собирался и впредь распоряжаться фальшивыми деньгами, установив контакты со швейцарскими банками и торговыми кругами и пользуясь тем, что за границей еще не обнаружили, что через свою широко разветвленную сеть эсэсовцы пустили в оборот свыше трехсот пятидесяти миллионов фальшивых фунтов стерлингов, обменяв их на сто восемьдесят миллионов настоящей валюты. Кальтенбруннер рассчитывал на поступление еще тридцати миллионов из Турции и стран Ближнего Востока.

Главари не забыли и о себе. Через подставных лиц они вложили большие суммы на собственные счета в иностранных банках. Технически это было несложно осуществить — в одном чемодане среднего размера перевозили пятьсот тысяч фунтов стерлингов, что соответствовало десяти миллионам марок.

По приказу Кальтенбруннера производство фальшивых денег было перенесено из Заксенхаузена в одну из шахтных выработок «Альпийской крепости», а затем в концлагерь Эбензее. Но с приближением разгрома Третьего рейха руководители операции «Бернгард» засуетились. Надо было заметать следы: убрать свидетелей, спасать себя, наличные «деньги», оборудование.

Проще всего решился вопрос с «профессорами математики», изготовителями бумаги, художниками, граверами и прочими участниками производства. Их расстреляли и сожгли в печах крематория. Печатные машины были взорваны, а фальшивые банкноты упаковали в водонепроницаемые ящики. Клише и рецептуру бумаги уложили в стальные футляры. Списки зарубежных складов фальшивых денег, агентов по их распространению и выписки из замаскированных счетов в различных банках запечатали в специальную сумку.

О том, как эти грузы оказались на дне озера Топлицзее, существует несколько версий. По одной из них произошло следующее: 3 мая 1945 года, в тот самый день, когда по радио сообщили о полной капитуляции Берлина, некий оберштурмфюрер СС, погрузив на автомашины ящики с деньгами и стальные футляры, отправился к Кальтенбруннеру в Бад-Аусзее. Но эсэсовец смог добраться только до Топлицзее, глубокого горного озера, вблизи которого располагалась экспериментальная подводная база германского ВМФ. Там у одного из грузовиков сломалась ось. Кроме того, автоколонна не смогла преодолеть труднопроходимые горные дороги. Часть огромных ящиков с фальшивыми деньгами пришлось скинуть в озеро. Остальные же были переданы в распоряжение Отто Скорцени, который таким образом получил огромную сумму фальшивых денег и с их помощью намеревался заняться подрывной деятельностью и кое-что в этом плане успел сделать. Но это уже другая история.

Однако есть и другая версия. По ней в последние дни войны Кальтенбруннер и другие отъявленные фашисты, в том числе печально знаменитый доктор Эйхман (впоследствии казненный по приговору израильского суда), жили в отеле, расположенном в парке городка Бад-Аусзее. Здесь собрались гитлеровские чиновники, генералы, тайные агенты. Они привозили с собой многочисленные ценности, картины, драгоценные камни и изделия из них, дароносицы и священную утварь церквей и монастырей всей Европы, а некоторые — даже крупные золотые слитки, переплавленные из золотых украшений и золотых зубов миллионов людей, уничтоженных в газовых камерах.

Прибывали колонны автомашин, нагруженных ящиками с пачками фальшивых английских фунтов стерлингов, американских долларов, французских франков, с документами Главного управления Имперской безопасности, досье, списками агентов. Куда все это деть? По приказанию Кальтенбруннера привели в исполнение план, разработанный еще в Страсбурге. Были составлены списки доверенных лиц и поделенных между ними ценностей. Документы упаковали в ящики и опустили на дно озера Топлицзее, глубина которого достигает 120 метров. Это альпийское озеро стало тайником гестапо. Кое-какие ценности зарыли в местных садах, надеясь вернуться за ними позже.

Все было проделано за несколько дней, а затем главари, заручившись поддельными документами, скрылись кто куда. О ящиках знали лишь несколько солдат секретной военно-морской базы. Но о том, что в них находилось, им, очевидно, известно не было.

Вероятно, один из ящиков при сбросе в озеро разбился о скалу или был поврежден, отсюда и появились плавающие по озеру банкноты, выловленные детьми герра Шварцкопфа.

Как мы знаем, тогда его сообщению не придали особого значения. Но некоторое время спустя в районе озера стали происходить таинственные события.

В феврале 1946 года сюда прибыли двое мужчин, назвавшихся инженерами из Линца, в обществе никому не известного человека. Они разбили палатку на берегу озера, а через пару дней инженеров нашли на берегу с распоротыми животами и выпущенными кишками. Неизвестный исчез. Может быть, он искал проглоченные план или схему? Позднее выяснилось, что убитые принадлежали к небольшой группе посвященных в тайну солдат береговой охраны военно-морской базы. С тех пор здесь стали появляться и другие загадочные незнакомцы, которые что-то искали, но находили только смерть. Некоторым, наоборот, удавалось ухватить какую-то добычу и благополучно скрыться с ней.

В 1952 году западногерманский журнал «Штерн» в целях рекламы послал на Топлицзее команду аквалангистов для исследования дна таинственного водоема.

Аквалангисты вытащили из воды огромное количество фальшивых английских фунтов стерлингов, но затем произошло то, что не было предусмотрено планом: 27 августа они извлекли со дна озера ящик с документами бывшего Главного управления Имперской безопасности. Что в нем содержалось — точно не знали даже сами журналисты. На ящик был тотчас наложен арест представителем боннской тайной полиции. Вместо поздравления члены экспедиции получили телеграмму: «Дальнейшее пребывание нецелесообразно. Немедленно прекратить поиски». Как выяснилось, в ящике находились списки сотрудников тайной полиции Третьего рейха и инструкции нацистским эмиссарам за границей.

«Дневников Гиммлера среди бумаг не оказалось», — было заявлено на пресс-конференции. И больше ни слова.

Летом 1963 года произошел еще один загадочный трагический случай. Три западногерманских туриста поселились в Альтаусзее. Через несколько дней один из них погиб в Топлицзее, куда он погрузился в поисках затопленных ящиков с документами. Погибший — спортсмен из Мюнхена — был, вероятно, сотрудником боннской тайной полиции. А его спутники, как выяснилось позднее, оказались бывшими нацистами и сотрудниками фашистского абвера.

С той поры австрийское правительство не дает разрешения на дальнейшие поисковые работы. Все ходатайства отклоняются под тем предлогом, что это противоречит общественным интересам.

После войны прошло уже больше полувека. И хотя в печати время от времени мелькают сообщения об отдельных находках, озеро Топлицзее продолжает хранить свои зловещие тайны.

 

ОХОТА ЗА «ТЯЖЕЛОЙ ВОДОЙ»

Скандинавский полуостров, сторожащий путь из Балтики в Арктику, во время Второй мировой войны имел огромное стратегическое значение как для Англии, так и для Германии. Черчилль, тогда еще первый лорд Адмиралтейства (то есть военно-морской министр), в декабре 1939 года требовал заминировать воды Норвегии и оккупировать Нарвик и Берген. Но правительство Чемберлена отвергло эти предложения. Как раз в те же дни Гитлер одобрил представленный адмиралом Редером план «Создания германских баз в Норвегии», то есть вторжение в эту страну.

14 декабря 1939 года в Берлин приехал Видкун Квислинг, глава фашистской партии Норвегии, человек, фамилия которого стала символом предательства и, как нарицательная, пишется с маленькой буквы (голландские квислинги, датские квислинги и т.д.). С ним руководители германской разведки, армии и флота обсудили план оккупации Норвегии.

Немцы заполонили Скандинавию сотнями своих тайных агентов задолго до начала войны. Они поддерживали контакты как с партией Квислинга, так и с другими организациями фашистского и прогерманского толка. Поэтому десантирование германских войск в Норвегии было практически бескровным. Активное сопротивление оказывалось лишь в нескольких точках страны, в том числе в Нарвике, где успели высадиться подразделения англичан. Страна была полностью оккупирована германской армией. Квислинг стал официальным главой нового марионеточного норвежского правительства.

Однако в Норвегии были не только квислинги. В стране развернулось движение Сопротивления, поддерживаемое британским Управлением специальных операций (УСО) и его агентами. В Лондоне было сформировано норвежское правительство в эмиграции.

Темной декабрьской ночью 1941 года в Норвегии был выброшен с парашютом, заботливо встреченный друзьями, капитан УСО Одд Стархейм, прибывший с особо важной миссией.

В то время в Лондоне эксперты министерства экономической войны совместно с британскими и норвежскими учеными проводили весьма секретное расследование. Им было известно, что еще до войны Норвежское государственное гидроэлектрическое управление («Норск Гидро Электрик») построило возле Веморка в «Бесплодных горах» (Хардангервидда) к северу от города Рьюкан завод по производству «тяжелой воды» (окись дейтерия), необходимой для проведения экспериментов в области атомной энергии. В мае 1940 года в Лондон просочилась информация о том, что немцы поспешили захватить этот завод еще до завершения норвежской кампании.

Немцы приказали руководителям «Норск Гидро Электрик» увеличить производство «тяжелой воды» до 3000 литров в год. Об этом сообщил один из норвежских беженцев, профессор Лейф Тронстад, который хорошо знал завод и его производственные возможности. Британские эксперты понимали, почему немцам так срочно требовалась «тяжелая вода»: их ученые вели исследовательские работы, направленные на создание атомной бомбы, еще до войны.

В октябре 1941 года руководители УСО сообщили в Министерство экономической войны и в Генеральный штаб о том, что немецкий рейхскомиссар в Норвегии Тербовен приказал увеличить производство «тяжелой воды» до 10000 литров в течение ближайших 12 месяцев.

Одду Стархейму было поручено разобраться на месте с тем, что происходит в «Бесплодных горах», и, если удастся, доставить в Англию норвежских инженеров, вынужденных там работать. Капитан Стархейм сначала направился в Осло, где остановился в семье агента УСО Расмусена. На третью ночь после прибытия его разбудила хозяйка:

— Ради Бога, вставайте, — шептала она. — Здесь гестапо. Они арестовали моего мужа.

Но было поздно. Стархейм был схвачен гестаповцами, но ему удалось бежать. Он менял убежище каждые несколько дней, не испытывая недостатка в друзьях, предоставлявших ему кров, еду и деньги. Наконец он достиг своей цели и оказался в «Бесплодных горах».

Еще в Лондоне Стархейму дали наводку на инженера Эйнара Скиннарланда, который работал на заводе по производству «тяжелой воды». Он знал не только размещение производственных помещений и лабораторий, но, будучи уроженцем этих мест, хорошо был знаком с окружающей местностью, реками, озерами, фьордами, горами и равнинами. Установив связь со Скиннарландом, который согласился отправиться в Англию, Стархейм разработал фантастический план.

УСО не предусмотрело никаких путей для возвращения Стархейма и его «улова» в Англию. Это было оставлено на его усмотрение. Свой план он должен был сообщить в Лондон по радио. Стархейм разработал что вроде «экспедиции викингов». Ему требовалось судно достаточно вместительное, так как несколько участников Сопротивления хотели вместе с ним отправиться в Англию, чтобы пройти курс тренировки в школе УСО и затем вернуться в Норвегию.

Выбор пал на 620-тонный пароходик «Гальтерзунд», совершавший каботажные рейсы из Кристиансанна в Ставангер и Берген. Стархейм собрал небольшую команду и научил ее членов обращаться с огнестрельным оружием. В разных портах они, приобретя билеты, сели на «Гальтерзунд» в качестве пассажиров. Последним поднялся на борт Стархейм. Когда вышли в море, он прошел на мостик и, угрожая пистолетом, приказал капитану взять курс на Шотландию. Большинство членов экипажа согласилось присоединиться к «пиратам», хотя некоторые и отказались, испугавшись за судьбу своих жен и детей.

Семь дней спустя, туманным утром 17 марта 1942 года, «Гальтерзунд» пришвартовался в Абердине. Стархейм всю дорогу соблюдал радиомолчание, но оставил своему агенту в Кристиансанне послание, которое тот по радио передал в Лондон. Оно гласило: «Похитили судно направляемся в Шотландию просим защиты с воздуха порядок». Из-за плохой погоды британские самолеты не могли вначале отыскать суденышко, но затем один из бомбардировщиков заметил световые сигналы и сопровождал его до Абердина.

В Лондоне полковник Вильсон и профессор Тронстад вместе с Эйнаром Скиннарландом разработали одну из самых секретных операций войны: взрыв завода «тяжелой воды» в Рьюкане. Скиннарланд добровольно вызвался вернуться назад и подготовить условия для проведения операции. После тренировки, которая длилась всего 11 дней и включала прыжки с парашютом, 29 марта инженер был выброшен с парашютом в ледовой пустыне на плато Хардангервидда. Это произошло менее чем через три недели после его исчезновения; он вернулся на свое рабочее место и свое отсутствие объяснил болезнью. Менеджер ничего не заподозрил. Полковник Вильсон вспоминал: «Это было самое быстрое возвращение и самая быстрая тренировка, которые норвежская секция УСО когда-либо осуществляла. Только два или три человека в Лондоне знали о реальных причинах этого».

Задачей Скиннарланда являлась подготовка площадки для группы диверсантов, которая должна была высадиться в апреле в дни полнолуния. Эти люди были специально подготовлены для операции, получившей кодовое название «Граус». Скиннарланду не разрешалось пользоваться радио для докладов. Они должны были в письменном виде, зашифрованные, передаваться через надежных курьеров в Осло, оттуда в Мальме, Швеция, а уже оттуда — в Лондон.

«Немцы очень полагаются на физическую охрану. Охранники размещаются в бараках, расположенных между главным машинным залом и электролизным цехом. Внутри цеха — пятнадцать вооруженных солдат, смена караула в 18 часов. Имеются часовые на временном мосту между Веморком и Рьюканом; единственная дорога, ведущая к заводу, может быть ярко освещена прожектором в случае тревоги…» — сообщал Скиннарланд.

В подпольной работе ему помогал только один человек, которому он доверял, — 25-летний Пер Лонгум.

Хардангервидда — одно из самых диких мест в Европе. Когда полковник Вильсон и его норвежские эксперты готовили операцию, они дали этому месту такую оценку: «Погода обычно ужасная, туманная и непредсказуемая, внезапные потоки воздуха штормовой силы могут вызвать весну среди осени; территория недоступна: горные пики и сотни опасных ледников, болот, горных потоков… едва ли существуют посадочные площадки…»

Четверо добровольцев, прошедших тренировку в специальных школах УСО, были отобраны полковником Вильсоном для этой операции: Клаус Хелберг, Дженс Поулсон и Арне Кильструп, родившиеся и выросшие в районе Рьюкана, и Кнут Хаугланд, который знал этот район. Старшим группы был Поулсон, Хаугланд — его заместителем. В течение нескольких месяцев группа проходила специальный курс тренировок, которые проводили самые квалифицированные инструкторы УСО. Они, например, научились двадцати различным способам бесшумно убивать немецких часовых. Хелберг, радиооператор, научился передавать морзянкой двадцать слов в минуту. Специальное лыжное снаряжение прибыло из Канады.

К сентябрю 1942 года подготовка была закончена. Полковник Вильсон и профессор Тронстад провожали группу на авиабазе Вик. Дважды самолет возвращался на базу из-за сильного тумана над районом Хардангервидда. Только 18 октября их третий полет оказался удачным. Диверсанты благополучно спустились на парашютах недалеко от Веморка.

Несколько дней спустя от Скиннарланда поступила радиограмма: «Немцы приказали упаковать и отправить в Германию весь имеющийся запас тяжелой воды точка этого количества достаточно для удовлетворения нынешних потребностей Берлина».

Это сообщение всполошило научных сотрудников Министерства экономической войны. Был информирован Черчилль; он созвал заседание Военного кабинета (так называлось правительство в годы войны), на котором присутствовали руководители генерального штаба, профессор Линдерманн и руководитель Объединенных операций лорд Маунтбэттен. Стало ясно, что время уходит и что в этой операции нельзя полагаться исключительно на усилия четырех молодых людей, какой бы подготовкой и энтузиазмом они ни обладали. От успеха или провала операции теперь зависела судьба Запада.

Бригадир Габбинс и полковник Вильсон разработали новый план операции на гораздо более высоком уровне. Была сформирована команда из состава Королевских инженерно-саперных войск и людей, уже участвовавших в рейдах в Норвегию. Тридцать человек должны были быть высажены возле Рьюкана с планеров для полномасштабной армейской атаки. Тем временем четыре диверсанта из группы «Граус» двигались по направлению к Рьюкану, не рассчитывая на прибытие группы поддержки.

21 октября они обосновались в «лыжном» домике, имея с собой шесть контейнеров со взрывоопасными веществами, оружием и продукты питания. От части груза пришлось избавиться. Они отказались от большинства продуктов, оставив себе только сухое мясо. 30 октября достигли Рейнара, первого селения в этом районе. 6 ноября, истощенные и полуживые от голода, обосновались в заброшенной «лыжной» хижине. 9 ноября со своей базы, расположенной в полутора километрах выше уровня моря, они установили первый радиоконтакт с Лондоном; их сигнал был: «три розовых слона». Полковник Вильсон понял, что они находятся вблизи поселка Рьюкан.

В Шотландии началась операция «Фрешмен» («Новичок»). 34 британских офицера и солдата на двух планерах «Хорса», буксируемых двумя бомбардировщиками «Галифакс», каждый с семью членами команды, поднялись с базы Вик 19 ноября, первый, «Эпил», — в 17.15, второй, «Берти», — в 17.50.

Планировалось, что пилоты отцепят планеры в 20 милях к югу от Рьюкана. Десантники должны были встретиться с четырьмя диверсантами УСО, которые посетили место предполагаемой высадки и описали его в своих коротких радиограммах. Они предупредили, что самолетные компасы могут давать отклонения из-за железорудных гор, окружающих эту местность. Все это было учтено при отправке десанта.

Через 6 часов 23 минуты после взлета поступил первый сигнал от «Эпила»: «Разрешите развернуться на базу. Планер упал в море».

Опрошенная после возвращения команда «Эпила» могла дать только неопределенное описание катастрофы. Самолет летел сквозь плотные низкие облака в 35 милях от района, где планер должен был отцепиться. Пилот решил повернуть обратно, так как и буксировщик и планер стали обледеневать. Во время разворота трос лопнул. Команда самолета могла только наблюдать, как планер спиралью вошел в туман и исчез. Команда считает, что внизу было море.

В действительности же планер ударился о покрытый снегом грунт, и из 17 человек 9 остались в живых. Германский лыжный патруль вскоре обнаружил их, четверых тяжелораненых госпитализировали в Ставангере. Там они и умерли. Согласно материалам расследования, проведенного после войны, они были умерщвлены врачом-квислинговцем, который сделал инъекции пузырьков воздуха в вены и наблюдал за их смертью. Он не избежал наказания: в 1945 году он был повешен участниками норвежского Сопротивления.

Пятеро оставшихся в живых были доставлены в концентрационный лагерь в Грини. Они были казнены вместе с участниками норвежского Сопротивления, захваченными карательной экспедицией. Казнь состоялась 18 января 1943 года.

После освобождения страны участники Сопротивления заставили Видкуна Квислинга произвести эксгумацию трупов. Бывший премьер-министр блевал и скулил, моля о прощении у трупов английских солдат, лежавших со связанными за спиной колючей проволокой руками.

Никакого сигнала не поступило на базу Вик от второго самолета и его планера. Но 24 часа спустя было передано коммюнике германского главнокомандующего в Норвегии генерала фон Фалькенхорста, в котором говорилось: «Два английских бомбардировщика с планерами, везущими диверсантов, появились вчера над Южной Норвегией. Они были сбиты самолетами наших люфтваффе. Команды вражеских бомбардировщиков и планеров были уничтожены до последнего человека во время воздушного боя». Это была пропаганда. Правда о том, что произошло со вторым «воздушным поездом», стала известна позже от агентов УСО.

Самолет «Берти» разбился, врезавшись в гору. Команда самолета погибла полностью. Планер отцепился и совершил на удивление мягкую вынужденную посадку в снег. Только трое из команды погибли, некоторые были ранены. Они были окружены германской полевой полицией и доставлены в Эгерсунн. После короткого допроса их расстреляли. Сначала были казнены раненые на глазах у своих товарищей. Все захваченные были в британской военной форме (следовательно, не могли считаться шпионами).

Итак, операция потерпела трагическое поражение. Четверо агентов УСО напрасно ждали поддержки в ледяной пустыне. Но недолго. Полковник Вильсон стал планировать новую операцию, получившую название «Ганнерсайд». Команда из 6 агентов УСО, руководимая Иоахимом Роннебергом, должна была приземлиться на парашютах, чтобы присоединиться к четырем диверсантам группы «Граус», переименованной весной 1943 года в группу «Своллоу» («Ласточка»).

Одновременно другие агенты УСО были высажены в Норвегии с самолетов и планеров, и к концу 1942 года полковник Вильсон располагал 19 агентами, действовавшими в разных районах Норвегии и имевшими прямую радиосвязь с Лондоном и Стокгольмом.

Разработчикам операции «Ганнерсайд» теперь активно помогал бывший главный инженер «Норск Гидро Электрик» профессор Йомар Брун, который бежал в Швецию и был переправлен в Англию. Он снабдил их самой последней информацией о заводе и предпринимаемых на нем мерах безопасности. Профессор Брун передал фотографии заводских зданий, электростанции, складов; по этим снимкам была построена модель всех сооружений, Роннеберг и его люди отрабатывали на ней будущие действия. Они были посланы в разведшколу близ Саутгемптона, именуемую «школой гангстеров», где прошли специальный курс тренировки. Все они уже имели опыт борьбы с захватчиками и участия в Сопротивлении.

Зима 1942/43 года оказалась самой суровой в Норвегии на памяти людей старшего поколения. Высадка команды «Ганнерсайд», намеченная на осень 1942 года, все время откладывалась. Наконец 16 февраля 1943 года она осуществилась.

Трудно объяснить, почему попытки уничтожения завода в Рьюкане, начатые в марте 1942 года, так долго откладывались и переносились, особенно после доклада Скиннарланда об отправке «тяжелой воды» в Германию. Полковник Вильсон объяснял это так: «В моих файлах, тогда хранимых под надежным замком, была бумага, которая предсказала, что это произойдет за два года до того, как результаты работ по созданию этого продукта (атомной бомбы) будут применены в боевых операциях».

Ученые доказывали правительствам союзников, что обладание таким количеством «тяжелой воды», которое было у немцев, недостаточно для быстрого создания атомной бомбы. Но весной 1943 года предотвращение дальнейшего поступления «тяжелой воды» в Германию стало необходимым.

16 февраля 1943 года шесть человек из команды «Ганнерсайд» высадились в 45 километрах от группы «Своллоу», находящейся на грани крайнего истощения и голодной смерти после 14-месячного ожидания в «Бесплодных горах».

25 февраля после форсированного горного марша люди из «Ганнерсайда» встретились с людьми «Своллоу». Пришедшие были не в лучшем состоянии — обмороженные и измученные, они больше годились для госпитальной койки. Но было решено, что времени терять нельзя.

Роннеберг и Паулсон разработали окончательный план. Он включал в себя следующие пункты: «Все люди находятся в униформе. Позиции будут заняты в полночь, в 500 метров от забора. Атака — в 3 часа после смены караула. Если прозвучит сигнал тревоги, группа прикрытия атакует охрану немедленно, в то время как группа уничтожения продолжает двигаться далее. Она должна уничтожить цех высокой концентрации в подвале цеха электролиза. Вход путем взлома двери подвала, при неудаче — через дверь первого этажа, при неудаче — через кабельный туннель. Каждого человека, несущего взрывчатые вещества, прикрывает другой с пистолетом 45-го калибра. Охранники с автоматами находятся у входа в караульное помещение. Если стрельба начнется до того, как группа уничтожения достигнет цели, то люди из группы прикрытия берут взрывчатые вещества. Если что-нибудь случится со старшим группы, каждый должен действовать по собственной инициативе, чтобы добиться успеха операции».

Приказ заканчивался фразой: «Если кто-либо будет захвачен в качестве пленного, он обязуется покончить с жизнью». С этой целью каждый член команды имел капсулу с моментально действующим ядом.

Чтобы узнать друг друга в темноте, были предусмотрены пароль «Пикадилли» и отзыв «Лейчестер Сквер».

Утром в пятницу, за 36 часов до намеченного начала операции, произошел неожиданный инцидент. Четыре молодых лыжника, два парня и две девушки, внезапно появились перед хижиной. Они выбрали это место для лыжной прогулки и перепугались, увидев группу дико выглядевших бородатых мужчин, вооруженных автоматами. Поняв, что случилось нечто серьезное, они позволили запереть себя в хижине до воскресенья.

Проведенная группой разведка показала, что положение в районе напряженное. Появились немецкие каратели из подразделений СС. На одном из мостов видели автобус с рабочими завода, который сопровождали немецкие солдаты.

Но выполнение операции решили не откладывать. В назначенное время диверсанты заняли свои позиции. Дальше все шло как по писаному. Шесть человек во главе с Паулсоном заняли места группы прикрытия. Четверо — группа уничтожения во главе с Роннебергом — направились внутрь здания. Первые две двери охранялись часовыми, пришлось пролезать через узкий кабельный туннель.

Пробравшись в нужное помещение, увидели охранника, дремавшего над книжкой. Это оказался норвежец. После того как Роннеберг зажег бикфордов шнур, норвежца отпустили:

— А теперь беги отсюда как можно скорее!

Сами участники группы уничтожения тоже поспешили выбраться наверх, где их ждали друзья из группы прикрытия. Они успели отойти от завода на достаточное расстояние, когда услышали свистящий звук, сопровождаемый глухим, не очень сильным грохотом. Не было видно ни огня, ни дыма.

После нескольких часов марша диверсанты достигли своего убежища. Они устали, но были так возбуждены, что не могли уснуть. Не было уверенности и в том, что все было сделано успешно. Может быть, взрыва и не было?

Однако установка высокой концентрации была полностью уничтожена и электрическая аппаратура разрушена. Даже через 6 месяцев упорных восстановительных работ немцы не могли использовать завод на полную мощность.

Пятеро из диверсантов, одетые в английскую униформу, прошли свыше 400 километров через всю Норвегию до шведской границы. Трое остались, чтобы присоединиться к инженеру Скиннарланду и наблюдать за результатами операции. Двое отправились в Осло.

Немцы были потрясены и разъярены случившимся. Рейхскомиссар Тербовен, генерал фон Фалькенхорст и члены квислинговского «правительства» поспешили в Рьюкан. Гиммлер приказал провести «специальные меры расследования», на которые было брошено 2800 человек из состава гестапо, полевой полиции и квислинговских штурмовиков. Проводились массовые обыски и аресты, более 150 норвежцев были заключены в тюрьмы и концлагеря как заложники.

Через полгода, когда завод вновь заработал, против него было проведено несколько воздушных рейдов. Результатов они не дали, но погиб 21 норвежец и 22 члена экипажей бомбардировщиков. Вся эта операция обошлась союзникам в 83 жизни: 41 — во время попытки с высадкой планерных десантов и 42 — во время бомбардировок.

Вильсону было предложено разработать план новой диверсионной операции. Но участник предыдущего рейда Хаукелид сообщил, что новая система охраны не позволяет провести ее. Он предложил уничтожить груз «тяжелой воды» на стадии ее транспортировки в Германию. В ночь на 20 февраля 1944 года Хаукелид и два других агента УСО — Кнут Лиер-Хансен и Рольф Сорле — пробрались на борт парома, перевозившего 15000 литров «тяжелой воды». Они заложили мины в виде сигар, и на середине озера Тиннсе паром взорвался и пошел ко дну. Вместе с ним на дне оказался и груз «тяжелой воды». Так, практически окончательно, были похоронены планы Гитлера по созданию атомной бомбы.

Все участники диверсионной операции по взрыву завода «тяжелой воды» благополучно завершили войну и заняли хорошие должности в освобожденной Норвегии. Лишь человек, начавший эту эпопею, Одд Стархейм, погиб 1 марта 1943 года после своего третьего рейда в Норвегию, когда он снова захватил пароход и попытался уйти на нем в Шотландию. На этот раз немецкий бомбардировщик потопил его.

 

МИССИЯ «АЛСОС»

Задолго до взрывов атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки правительственные и военные круги США опасались, что Германия может опередить их в создании и применении атомного оружия. Американцы, осуществив первую атомную реакцию в урановом котле (так в то время именовался реактор) в конце 1942 — начале 1943 года, считали создание атомной бомбы реальной возможностью и были уверены в том, что немцы добились в этом направлении еще больших успехов: ядерные исследования они начали на два года раньше американцев, первооткрыватель ядерного деления Отто Ган и автор первой статьи о теории котла были немцами.

Кроме того, в то время все считали, что германская наука превосходит американскую. Когда возможность создания атомной бомбы стала очевидной, то одна лишь мысль о том, что немцы могут оказаться впереди, наводила на ученых панический страх. Они считали, что в распоряжении немцев уже находились искусственные радиоактивные вещества в очень больших количествах, и полагали, что немцам нетрудно было отравить воду и запасы продовольствия в крупных американских городах.

Перепуганные, ученые называли даже дату и место предполагаемых радиационных атак Гитлера. Они считали, что немцам известен Чикаго как центр исследовательских работ, связанных с атомной бомбой, и что Гитлер, с его склонностью к драматическим эффектам, должен был избрать день Рождества для сбрасывания на город радиоактивных веществ. Многие из занятых в проекте создания бомбы людей были настолько встревожены, что даже отправили свои семьи из города. Вокруг Чикаго военные власти установили аппаратуру для обнаружения радиоактивности.

Однако положение с созданием атомного оружия в Германии было далеко не столь блестящим, но об этом мы расскажем позже. Пока же американские ученые и военные понимали, что перед лицом немецкой угрозы нужно принимать какие-то меры. Для начала был разрушен немецкий завод по производству «тяжелой воды» в Норвегии. Эту операцию выполнили совместно британская разведка, норвежское подпольное движение Сопротивления и американские бомбардировщики. Правда, немцы восстановили норвежский завод быстрее, чем ожидалось, что еще раз подтвердило большое значение, придаваемое Гитлером урановому проекту. Вот, собственно говоря, и все, что знали союзники об атомных планах немцев.

Обычные сводки разведки давали мало ценного: в них циркулировали фантастические слухи об ужасающих разновидностях секретного оружия и атомных бомб. В донесениях британских агентов всякого рода технические данные представляли собой безнадежную чепуху. Планы похищения выдающегося немецкого физика-ядерщика Вернера Гейзенберга оказались несостоятельными.

В этих условиях руководитель атомного проекта «Манхэттен», генерал Гровс, решил создать разведывательную группу с привлечением в ее состав ученых-физиков, не принимающих непосредственного участия в разработке атомной бомбы. Операция получила название «Миссия Алсос» и проводилась под патронажем правительства и военного командования.

Вначале группа направилась в районы Италии, освобожденные от немцев. Она вернулась еще до падения Рима, собрав скудные материалы в университетах Неаполя и Южной Италии.

После открытия второго фронта в июне 1944 года новая миссия «Алсос», под командованием полковника Бориса Паша и научного руководителя Самуэла Гоудсмита, вместе с войсками вторжения оказалась во Франции. В нее входили военные разведчики, а также ученые, которые (кроме Гоудсмита) не знали — по крайней мере официально — о наличии американского проекта атомной бомбы. В задачу миссии входили выявление и захват немецких ученых, занимающихся созданием атомного оружия, и отыскание соответствующей документации.

Первый этап поисков принес разочарование. Ни в Париже, ни в Брюсселе не удалось найти ни нужных людей, ни документов. Курьезный случай произошел, когда достигли Рейна. В Вашингтон в бутылках были направлены пробы рейнской воды на предмет обнаружения радиоактивности. К ним, шутки ради, приложили бутылку французского вина с надписью на этикетке: «Проверьте и эту на активность». Вскоре пришла секретная радиограмма, требовавшая немедленных действий: «Вода отрицательна. Вино обнаруживает активность. Посылайте еще. Действуйте». Ученые обрадовались, что в Центре оценили их шутку. Но не тут то было! Оказалось, что в вине, полученном из винограда, выращенного в районе минеральных источников, действительно присутствовала радиоактивность. Пришлось отправлять в Вашингтон несколько ящиков вина.

Накладка получилась и с запасами французского тория, вывезенного в Германию. Когда «Алсос» уже решила, что ухватилась за сведения, которые помогут в расследовании, оказалось, что торий просто похитила фирма, рассчитывающая выпускать «торированную» зубную пасту, хорошо отбеливающую зубы.

Наконец, при освобождении Страсбурга 15 ноября 1944 года удалось захватить нескольких немецких ученых-физиков и некоторые бумаги. Переписка носила, казалось бы, безобидный характер, но специалистам она сказала многое. «Мы нашли, — вспоминает Гоудсмит, — довольно прозрачные намеки на некоторые немецкие секретные атомные центры. Наиболее важный из них, Физический институт кайзера Вильгельма, возглавляемый Вернером Гейзенбергом, был эвакуирован в маленький городок Эхинген. Были указаны даже номера телефонов и точный адрес». В письме к Гейзенбергу говорилось о проблемах, над которыми работали в Страсбурге, об «особом металле, которым, очевидно, был уран» и т.д. Американцы узнали также о проведении на испытательном военном полигоне под Берлином крупномасштабных экспериментов. Были обнаружены отрывки вычислений, относившихся к теории уранового котла.

Правда, в этих бумагах отсутствовала точная информация, но и того, что там оказалось, вполне хватало для оценки состояния дел в немецком урановом проекте. Выяснилось, что в августе 1944 года работа немцев над реактором была еще в самой начальной стадии, они не сумели получить цепную реакцию, то есть находились примерно в таком положении, в котором американцы были в 1940 году еще до того, как развернули работы крупного масштаба над атомной бомбой.

Однако захваченные немецкие ученые были полны высокомерия, держались вызывающе и считали, что Германия успеет создать новое оружие небывалой силы до того, как потерпит поражение.

Помимо бумаг, касающихся атомных проблем, в Страсбургском университете были обнаружены и другие, носящие зловещий характер. Профессор анатомии Гирт был официальным представителем гестапо в университете и снабжал коллег «живым материалом» из концлагерей для так называемых «научных экспериментов». В ноябре 1943 года профессор вирусологии писал Гирту: «Из 100 направленных мне пленников 12 умерли в пути и только 12 пригодны для моих экспериментов. Поэтому я требую, чтобы вы прислали мне еще 100 военнопленных в возрасте от 20 до 40 лет, которые по своему состоянию здоровья пригодны для военной службы. Хайль Гитлер!»

Несмотря на сделанные находки ни ученые, ни военные до конца не были убеждены, что обнаруженные в Страсбурге документы по атомной проблематике не являются дезинформацией.

Гоудсмит как-то сказал сопровождавшему его майору разведки:

— Разве не прекрасно, что немцы не имеют атомной бомбы? Теперь мы можем не пускать свои бомбы в ход.

— Вы, конечно, понимаете, Сэм, — ответил майор, — если мы имеем такое оружие, то мы должны использовать его.

Это было начало 1945 года. Русские, освободив Варшаву, уже двигались к Берлину.

Интерес американской разведки к ядерным достижениям немцев не угасал. В марте 1945 года группа «Алсос» захватила в знаменитом университетском городе Гейдельберге выдающегося немецкого экспериментатора-ядерщика Вальтера Боте. Но он оказался «твердым орешком» и не раскрыл никаких секретов до самого Дня Победы. Лишь после этого, в июле 1945 года, он представил доклад о военных исследованиях института по урановой проблеме.

Так как захват Боте ничего не дал, а разведке требовалась не информация вообще, а точные технические данные, миссия «Алсос» продолжила свою работу. В апреле 1945 года в одной из деревень Тюрингии миссия «Алсос» обнаружила первую немецкую лабораторию по разработке уранового котла. Она размещалась в подвальном помещении школьного здания, примыкающего к скале, и была надежно защищена от бомбардировок. Однако оборудование лаборатории и ее состояние оказались довольно жалкими. Выяснилось, что все самые ценные материалы и документация вместе с ведущими учеными были вывезены всего за два дня до прихода американцев. Это сделали гестаповцы, прибывшие сюда на грузовиках и легковых автомашинах. Место назначения держалось в секрете, но предполагалось, что их забрали в «баварский бастион», руководящие нацисты собирались бороться до конца.

Поиски продолжались. Удалось захватить научный штаб Гейзенберга, штаб Государственного совета Третьего рейха по исследованиям вместе со всем штатом сотрудников, а затем и лабораторию с центрифугой в городе Целле.

Но основная цель еще не была достигнута — не был захвачен центр исследовательских работ по атомной бомбе и «мозг» германского уранового проекта — физик Гейзенберг. Было известно, что он находится в городке Эхинген, южнее Штутгарта. Группа «Алсос» с нетерпением ждала захвата этого района, как вдруг стало известно, что он находится на территории, которую должны занять французские войска. Это усложнило дело: ведь группа действовала по строгой инструкции, требовавшей сохранения в тайне от союзного персонала любой «атомной» информации.

Полковник Паш подумывал о захвате Эхингена парашютным десантом, чтобы похитить ученых и вывезти основную документацию до подхода французских войск. Этот план не сработал, но в Эхинген все же следовало попасть первыми. Решили организовать собственный отряд для захвата городка в обход французов, назвав это операцией «хамбаг» (обман). Операция удалась, отряд двинулся вперед. Как вспоминает Гоудсмит, «деревни сдавались по телефону, а французские колониальные войска больше интересовались свиньями и курами, чем учеными-атомщиками».

В Эхингене американцы сразу же направились в лаборатории Гейзенберга. Началось всестороннее изучение найденного. Вскоре прибыли офицеры от генерала Гровса и несколько английских ученых. Кто-то из военных поспешил взорвать пещеру, где находился экспериментальный урановый котел. Но это уже не имело серьезного значения.

Приступили к допросу ученых. Среди них был выдающийся физик Отто Ган, первооткрыватель деления ядра урана, основного процесса, делающего возможным создание атомной бомбы, и несколько других видных исследователей. Но все еще отсутствовал Гейзенберг, главный «объект» среди немецких физиков. Выяснилось, что за несколько до захвата городка он уехал на велосипеде к своей семье в Баварию, а самую ценную техническую документацию запечатал в герметически закрытый бидон, который сбросил в яму с нечистотами. Американский солдат, проклиная все на свете, сумел вытащить этот бидон. С солдатским юмором бидон, не отмывая, подложили под открытое окно комнаты, где спал Гоудсмит. Как и предполагали, в нем находились основные доклады о немецких изысканиях, связанных с урановым котлом.

Полковник Паш решил во что бы то ни стало захватить Гейзенберга. Это удалось сделать в маленьком городке Урфельде, южнее Мюнхена, еще находившемся в руках немцев. Узнав о прибытии американского отряда, к Пашу и его людям явились два высокопоставленных офицера СС и выразили желание немедленно сдаться американцам вместе со своими отрядами в несколько сотен человек. Но американский лейтенант проговорился, что их всего семеро… и Пашу пришлось срочно удирать из Урфельда вместе со своим трофеем — ученым Гейзенбергом.

В Гейдельберге всех захваченных ученых-физиков разместили на одной из вилл, а затем отправили в Париж. Все они считали себя важными персонами, «первооткрывателями» в области атомного оружия, и лишь 6 августа 1945 года — в день первого атомного взрыва над Хиросимой — поняли, как глубоко они заблуждались.

На этом, по существу, закончилась погоня за немецкими физиками-ядерщиками. Миссия «Алсос» нашла всех ведущих разработчиков немецкого ядерного проекта, все документы и материалы. Четырнадцать человек были интернированы, четверо уже находились в США. Осталось лишь несколько физиков-ядерщиков в Берлине или в советской зоне оккупации Германии, часть ученых попала в британскую зону оккупации, а затем в Англию, несколько ученых — во французскую.

 

«ЭНОРМОЗ»

Еще в конце 1938 года ученые теоретически рассчитали, что процесс распада урана может протекать в форме взрыва колоссальной силы. После начала Второй мировой войны по инициативе венгерского ученого, переселившегося в Америку в годы фашизма, Лео Сциларда, Альберт Эйнштейн направил письмо на имя президента Рузвельта. В нем он указал на возможность появления бомб нового типа и высказал опасение, что фашистская Германия может первой создать такую бомбу.

Американские генералы отнеслись к этому письму скептически, но Рузвельт, уловивший суть опасности, учредив консультативный Комитет по урану, который стал наблюдать за исследованиями и ввел строгую цензуру на публикацию любых работ по атомной проблематике. В журнале «Физикл ревю» 15 июня 1940 года появилась последняя научная публикация на эту тему американского ученого Макмиллана. После этой даты в научной прессе Запада наступило полное молчание.

На этот факт обратил внимание начальник научно-технической разведки СССР Леонид Романович Квасников, инженер-химик по образованию, по долгу службы следивший за всеми научными публикациями в иностранной прессе. Нью-йоркский резидент советской разведки Г.Б. Овакимян также заметил исчезновение открытых публикаций, о чем и сообщил в Центр. Осенью 1940 года по инициативе Квасникова в резидентуры в США, Англии, Франции и Германии была направлена директива: выявлять центры поиска способов применения атомной энергии для военных целей и обеспечить получение достоверных сведений по созданию атомного оружия.

В ответе, полученном из Германии, говорилось, что в засекреченном исследовательском центре возле Пенемюнде немцы разрабатывают дистанционно управляемые снаряды (имелись в виду «Фау-1» и «Фау-2» способные нести заряд большой мощности. В феврале 1941 года нью-йоркская резидентура сообщила: «…По сообщению агента Бир, ядерные исследования в США проводятся с некоторого времени секретно: ученые опасаются, что их публикации могут помочь немцам создать свою атомную бомбу…»

Ознакомившись с шифровкой, Квасников подумал: «Умолчание о каком-то секрете — лучшее доказательство его существования. Теперь главное — не затерять атомный след. А еще уговорить начальника разведки Фитина не докладывать пока об этом наркому Берии». Квасников опасался, что Берия все равно не поверит и обвинит разведчиков в дезинформации.

В резидентуры ушло новое указание: продолжить выявление научных центров по созданию атомной бомбы, установить, на какой стадии находятся разработки и какие научные силы к этому привлечены.

25 сентября 1941 года из Лондона поступила ценнейшая информация, добытая агентом советской разведки «Лист» (Дональдом Макленом) о состоявшемся 16 сентября 1941 года совещании Комитета по урану, на котором было решено в течение двух лет создать урановую бомбу. Комитетом начальников штабов было вынесено решение о немедленном начале строительства в Англии завода по изготовлению урановых бомб. Сообщалось также, что английские физики определили критическую массу урана-235, а также сферическую форму заряда, разделенного на две половины и другие технические параметры. Весь проект получил кодовое наименование «Тьюб Эллойз» («Трубный сплав»).

Эту информацию доложили Берии. Его первая реакция была отрицательной: это дезинформация, направленная на отвлечение материальных, людских и научных ресурсов от удовлетворения насущных нужд фронта. Примерно в то же время на имя Сталина пришло письмо от находившегося на фронте ученого-физика Г. Флерова, который имел возможность следить за зарубежной научной литературой и тоже обратил внимание на отсутствие каких-либо публикаций по ядерной тематике. Вскоре из Лондона поступил полный доклад Уранового комитета, который не только подтвердил серьезность намерений англичан, но и содержал важные технические данные. Внесла свой вклад и войсковая разведка: в феврале 1942 года ею был обнаружен дневник с математическими формулами, принадлежавший убитому под Таганрогом немецкому офицеру, по-видимому, мобилизованному на фронт ученому-физику. Научная экспертиза дневника установила, что это были расчеты, свидетельствующие о немецких работах по делению урана.

Теперь и Берия убедился в серьезности положения. По его указанию Квасникову было поручено подготовить докладную записку на имя Сталина. В ее основу была положена мысль о том, что в СССР уже давно ведутся исследования по разработке способа использования атомной энергии урана для изготовления взрывчатых веществ. В то же время агентурным путем получены достоверные данные о развернувшихся научно-исследовательских работах по созданию урановой бомбы в Англии, США, Франции и Германии. В записке далее говорилось о целесообразности создания при Государственном комитете Обороны научно-совещательного органа из авторитетных лиц, которые могли бы координировать и направлять работу в этой области. Предлагалось также «обеспечить секретное ознакомление с материалами разведки по урану узкого круга лиц из числа видных ученых и специалистов с целью оценки ими развединформации и соответствующего ее использования».

К этому времени уже существовала Урановая комиссия АН СССР, о чем разведка не знала, а академики в свою очередь и не подозревали о наличии научно-технического направления в советской разведке.

Теперь все зависело от Сталина, и он решил объединить усилия ученых и разведчиков. В конце 1942 года состоялось специальное заседание ГКО. В нем участвовали крупные ученые А.Ф. Иоффе, Н.Н. Семенов, В.Г. Хлопин, П.Л. Капица и молодой заведующий лаборатории И.В. Курчатов. Иоффе и Капица отказались от предложения Сталина возглавить работу по атомной тематике и предложили кандидатуру Курчатова.

В феврале 1943 года была создана Лаборатория № 2 при АН СССР, руководителем которой был назначен И.В. Курчатов, ставший к этому времени академиком. Он пригласил к себе Ю. Харитона, И. Кикоина, Я. Зельдовича и Г. Флерова.

По линии разведки ответственным за получение атомной информации был назначен Л.Р. Квасников. Он встретился с Курчатовым, который сказал ему:

— Как мне сообщили из вашей службы, у американцев над атомным проектом работают 200 тысяч человек. У нас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии.

Внешняя разведка разработала крупномасштабную операцию по проникновению в зарубежные научно-исследовательские центры и на промышленные объекты. Она называлась несколько необычно: «Энормоз», что в переводе означало «Нечто страшное и чудовищное». К участию в ней было допущено всего несколько человек: в центральном аппарате начальник разведки П.М. Фитин, его заместитель Г.Б. Овакимян, Л.Р. Квасников и переводчик с английского языка Е.М. Потапова; в нью-йоркской резидентуре — резидент В.М. Зарубин, сотрудники С.М. Семенов, А.С. Феклисов, А.А. Яцков; в лондонской резидентуре — ее руководитель А.В. Горский и его помощник В.Б. Барковский.

К этому времени президент США Ф. Рузвельт и премьер Англии У. Черчилль договорились о планах совместного создания ядерного оружия и обмене научной информацией по этой проблеме. Усилия ученых были объединены под названием «Проект Манхэттен». Американцы сумели ассигновать крупные финансовые средства на этот проект. Что касается Англии, то там не только не смогли выделить такие деньги, но и поняли, что в их стране, постоянно подвергаемой опасности немецких бомбардировок, разворачивать эти работы очень опасно. Воспользовавшись этим, американцы стали ограничивать передачу информации Великобритании, а затем, под видом обмена научными делегациями, переманили к себе ведущих ученых британского проекта «Тьюб Эллойз» Г. Бете, Э. Вигнера, Э. Теллера, Э. Ферми, Р. Пайерлса и других.

На главных объектах «Проекта Манхэттен»: хэнфордском и ок-риджском заводах, а также в Лос-Аламосской лаборатории (штат Нью-Мексико) разрабатывались конструкции атомной бомбы и технологический процесс ее изготовления. Для сохранения всех этих работ в тайне американские власти приняли беспрецедентные по тем временам меры безопасности и конспирации. Об этих работах знал весьма ограниченный круг лиц. Достаточно сказать, что даже вице-президент США Гарри Трумэн узнал о них, лишь вступив в должность президента после кончины Рузвельта. Крупнейшие ученые, занятые в проекте, числились под чужими именами и фамилиями, сотрудники лабораторий — под номерами и даже не имели водительских прав на свое имя. Они находились под неослабным наблюдением ФБР и военной контрразведки, не имели права покидать свои квартиры после 22 часов, их телефонные переговоры постоянно прослушивались. Под особым контролем оказались ученые специалисты неамериканцы. Даже письма от родственников они получали по анонимному адресу: «Армия США, п/я 1663». Ученым из Лос-Аламоса лишь по выходным дням разрешалось выезжать в близлежащие курортные городки Альбукерке и Санта-Фе. Посторонним же, даже местным жителям из штата Нью-Мексико, не позволялось появляться вблизи ядерного объекта. Внутри городка разрешалось переходить из лаборатории в лабораторию только в сопровождении охранника.

Все эти, а также другие меры безопасности позволили впоследствии руководителю «Проекта Манхэттен» генералу Гровсу авторитетно заявить: «Мы создали такую систему защиты, сквозь которую даже мышь не смогла бы проскочить». Ну что ж, может быть, мыши там и не шастали, а что касается советской разведки…

Главная стратегическая задача операции «Энормоз» заключалась в том, чтобы помочь советским ученым сократить срок создания собственной атомной бомбы и сделать так, чтобы в своих исследованиях и экспериментах они не пошли по неправильному пути. Для этого следовало проникнуть в святая святых «Проекта Манхэттен» — Лос-Аламосскую лабораторию с ее абсолютной закрытостью и жестким режимом секретности.

Задача ставилась еще шире: предполагалось найти подходы через родственников и знакомых к главному разработчику американской атомной бомбы Роберту Оппенгеймеру и его ближайшему помощнику, всемирно известному итальянскому физику Энрико Ферми. Об Оппенгеймере было известно, что в молодости он был дружен с членами компартии США, оказывал им финансовую помощь, а в годы Гражданской войны в Испании поддерживал левых, и по этим причинам его не хотели допускать к участию в атомном проекте. Однако именно генерал Гровс, призванный защищать проект от проникновения нежелательных элементов, сумел доказать необходимость участия Оппенгеймера в разработке атомной бомбы.

Чтобы направить работу нью-йоркской резидентуры в нужное русло, туда был командирован в качестве заместителя резидента Л.Р. Квасников. Он сумел доказать Зарубину, что резидентура в первую очередь должна заниматься не политической, а научно-технической разведкой. Созданная им самостоятельная группа имела своего шифровальщика и автономную связь с Москвой. В нее был включен самый опытный разведчик, бакалавр технических наук С.М. Семенов. Кроме того, по настоянию Квасникова, в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско были введены должности помощников резидента по научно-технической разведке.

Советской разведкой были охвачены почти все объекты американского «Проекта Манхэттен». В Чикагской лаборатории, разрабатывавшей «начинку» для атомных бомб, был приобретен весьма ценный источник — крупный ученый «Млад», который вскоре, по приглашению Р. Оппенгеймера, переехал на работу в Лос-Аламос. На заводе в Хэнфорде были завербованы два ученых-физика — «Анта» и «Аллен»; агент «Фогель» освещал ход строительства атомных предприятий; наконец, в Лос-Аламосе начал действовать еще один агент «Калибр» — инженер Дэвид Гринглас. Он работал в цехе, изготавливавшем приборы и инструменты для сборки бомбы и хорошо разбирался в ее конструкции. Именно он первым сообщил, что в Лос-Аламосе разрабатываются два вида атомной бомбы — урановая и плутониевая.

В 1943 году по предложению Оппенгеймера в состав английской научной миссии при «Проекте Манхэттен» был включен известный своими теоретическими исследованиями по атомной бомбе немецкий ученый Клаус Фукс. До этого он проживал в Англии. После нападения Гитлера на СССР он по собственной инициативе предложил свои услуги советской разведке и был завербован под кличкой «Чарльз». Через полгода работы на заводе в Ок-Ридже, на котором производился уран-235, Клаус Фукс был переведен в Лос-Аламос, где, таким образом, оказались уже три советских агента — «Млад», «Чарльз» и «Калибр».

Но наличие ценных агентов в самом необходимом месте — это далеко не все. Наиболее уязвимым звеном в работе разведки является передача секретных материалов. Квасников организовал дело так, что агенты фотографировали документы у себя на работе и передавали непроявленную пленку, которую в случае опасности можно было засветить.

Проводить встречи в самом Лос-Аламосе было невозможно, и они проходили в курортных городках Санта-Фе и Альбукерке. Для этой цели резидентурой использовались агенты-связники «Стар», «Раймонд», «Лесли», «Оса» и другие. Работа их была нелегкой и опасной. Известен и неоднократно описан случай с «Лесли» — Леонтиной-Терезой Пэтке, она же Леонтина Крогер, она же Леонтина Коэн — известной разведчицей, Героем Российской Федерации. Имея при себе материалы от агента, она подверглась полицейскому контролю у вагона поезда. Пытаясь якобы найти куда-то запропастившийся билет, она сунула полицейскому в руки пакет с прокладками, в котором была спрятана пленка. Когда поезд начал отходить, и она вскочила на подножку вагона, вежливый полицейский вернул ей пакет с бесценным грузом.

К началу 1945 года агентура, работавшая по атомной проблематике, поставляла исключительно ценную информацию. Вот отрывки из отзыва Курчатовым: «…Получение данного материала заставляет нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской атомной физики направления в работе…» «Материал большой ценности…. Таблица точных значений сечений деления урана-235 и плутония-239 позволяет надежно определить критические размеры атомной бомбы…»

В то же время он ставил перед разведкой и конкретные задачи: «…Получение подробных сведений по магнитному способу выделения урана-235 является крайне желательным…»

Помимо внешней разведки значительные заслуги в добыче ценной информации по атомной проблеме имеет и военная разведка.

Большим успехом в добыче атомных секретов стало привлечение советской военной разведкой к сотрудничеству канадских физиков Денфорда Смита, Нэда Мазерала и Израэля Гальперина. В начале 1945 Канаду прибыл из Англии ранее завербованный агент «Алек», ученый-экспериментатор Аллан Нан Мэй, который, в частности, передал военному разведчику П.С. Мотинову образцы урана-235, нанесенного тончайшим слоем на платиновую пластинку. К сожалению, результаты работы военной разведки на атомном поприще менее известны не только в силу присущей ей конспирации, но и потому, что в соответствии с решением руководящих инстанций вся получаемая военной разведкой информация по этой проблеме передавалась в ведомство Берии.

Квасников выполнил почти все указания Центра, кроме одного: ему не удалось установить контакт с Р. Оппенгеймером и Э. Ферми. Он телеграфировал: «…что касается охоты на О. и Ф., то это невозможно: оба имеют личных телохранителей, они находятся под постоянным наблюдением гонщиков (сотрудников слежки ФБР. — И.Д.)».

В 1945 году из Центра поступило указание: в связи с усилением слежки со стороны ФБР законсервировать работу с наиболее ценной агентурой до особого распоряжения. Квасников на свой страх и риск дал подчиненным указание: усилить бдительность, но работу продолжать. К этому времени, кроме весьма важных научно-технических, расчетных, конструкторских и других данных по атомной проблеме информация разведки содержала сведения и о планах и перспективах исследований американцев по термоядерному оружию. Были получены данные о начавшихся приготовлениях к первому испытательному взрыву атомной бомбы в пустыне Аламогордо, который планировалось осуществить 10 июля 1945 года, о чем сообщил агент «Чарльз».

Но свою первую атомную бомбу американцы взорвали не 10, а 16 июля, во время Потсдамской конференции трех держав. Трумэн, получив телеграмму с закодированной фразой «Роды прошли удачно», почувствовал себя хозяином Вселенной. В перерыве между заседаниями он сообщил Сталину о создании в США нового оружия. К удивлению Трумэна, Сталин не проявил к сообщению особого интереса и только заметил: «Очень хорошо! Используйте это оружие против Японии». Трумэн заявил окружившим его членам делегации: «Этот азиат ничего не понял». Вернувшись с официального заседания в свою резиденцию, Сталин сказал В.М. Молотову и маршалу Г.К. Жукову: «…они сочли, что я недооценил их достижения, и потому были разочарованы моей реакцией. Надо сегодня же поторопить наших ученых с созданием атомной бомбы».

Для Трумэна было бы полной неожиданностью узнать, что Сталину уже давно все известно о разработках и поспешных приготовлениях американцев к испытанию первой атомной бомбы. Сталину было известно и заявление заместителя госсекретаря США Джозефа Грю, сделанное через 10 дней после окончания Великой Отечественной войны: «Если что может быть вполне определенным в этом мире, то это будущая война между СССР и США» и заявление Гровса: «Главное назначение нашего проекта — покорить русских».

Первые «испытания» урановой и плутониевой бомб на живых людях американцы провели 6 и 9 августа 1945 года, сбросив эти бомбы на Хиросиму и Нагасаки и уничтожив сотни тысяч мирных жителей. Это придало новое ускорение советскому атомному проекту. 29 августа 1949 года была взорвана первая отечественная атомная бомба. Началось великое атомное противостояние двух великих держав.