60

Пятница, 26 октября, ночь

Когда Аксель проехал Конгсвингер, было без четверти два. Стрелка указателя уровня бензина качнулась вниз на красное поле, но он тянул с остановкой.

Он отъехал подальше от долины реки Гломма, и местность изменилась. Дорога петляла между двумя стенами густого ельника. Если он найдет Мириам, что с ними будет? Он знал это, но страшился додумать эту мысль до конца.

— Чтобы не быть самому себе отвратительным, ты должен ответить за свои поступки, — пробормотал Аксель, и слова эти будто были сказаны голосом отца.

Торстейн Гленне презирал тех, кто не умеет отвечать за свои поступки, кто прячется в кусты и оставляет другим расхлебывать кашу. И как всегда поступает Бреде, думал отец: «Ты ни в коем случае не должен стать таким». Голос матери: «Аксель — сын своего отца».

Он проехал мимо озера; должно быть, это и было Фалл-шёэн. Добрался до места, которое называлось Омуэн, свернул на бензоколонку. Ночью она не обслуживалась, и Аксель остановился возле автоматического насоса, где можно было расплатиться карточкой. «Ты здесь работал, — подумал Аксель, откинув крышку бензобака и опустив в него шланг, — может быть, ты до сих пор работаешь здесь. Я наступаю тебе на пятки, а ты ничего не подозреваешь».

Ему хотелось пить; обогнув здание, он нашел кран, с жадностью припал к нему. На углу стоял мусорный контейнер. Аксель подобрал канистру из-под стеклоочистителя, сполоснул ее и набрал бензина в нее тоже, уселся в автомобиль и заново изучил карту. Рассмотрел фотографию выкрашенного коричневой олифой домика, который затерялся где-то в глубине леса. Двинувшись снова в путь, он начал считать отходившие от дороги проселки, свернул на третий из них. «Охейм» было написано на указателе.

Аксель посмотрел на спидометр. Пройденное машиной расстояние составляло почти пять километров. Справа показался поворот на лесную дорогу. Она шла на северо-восток и терялась среди густого ельника. Пятнадцать минут он ехал по ухабистому и каменистому проселку. Потом дорога делала резкий поворот и уходила круто вверх. На вершине холма ее перегораживал шлагбаум. Аксель увидел, что шлагбаум заперт на внушительный замок. Пришлось задним ходом возвращаться в сторону проселка. Через пару сотен метров он добрался до места, где можно было припарковать машину, вынул из бардачка карманный фонарик, который ему одолжила Рита, потрусил назад к шлагбауму. Если бы полиция добралась сюда раньше его, они бы срезали замок. Он позвонил инспектору Нурбакку, тот не отвечал. Аксель прикинул, стоит ли дожидаться его приезда. «Мириам», — пронеслось у него в голове, и он отказался от этой затеи.

По ту сторону шлагбаума склон вздымался еще круче. На вершине дорога огибала маленькое озерцо. Тишину нарушали только звук его шагов по пружинящей почве, шумное дыхание, стук сердца. За невысоким пригорком стоял домик. Аксель едва различал его очертания в темноте, но чувствовал, что это там. Подойдя вплотную, он узнал ту стену, на фоне которой была сфотографирована Мириам на том снимке, — темные мореные поперечные доски.

Дверь была заперта. Он обошел домишко, включил фонарик и посветил в окно. С той стороны, что была закрыта от ветра, — несколько окошек поменьше. Аксель осмотрелся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы разбить стекло. В дальнем конце двора стоял сарай. Он тоже был заперт, но ушки, к которым крепился навесной замок, проржавели и разболтались. Он взялся покрепче и дернул; ему удалось сорвать замок, и он повалился навзничь вместе с дверью. Аксель посветил в темноту, увидел высокий штабель дров, вытащил из него полено. Штабель посыпался. Он скорее почувствовал, чем заметил тень, промелькнувшую над ним, увернулся, но его ударили чем-то большим и тяжелым, тем не менее ему удалось выскочить из сарая.

Когда он снова туда заглянул, на полу лежала темная неподвижная туша. Он пнул ее ногой. Огромный безжизненный зверь — медведь. Глаза остекленели, из открытой пасти торчали острые желтые зубы. Это было чучело зверя, приколоченное к подставке. Две лапы были отрезаны. Аксель отпихнул его в сторону и прихватил с собой деревяшку, из-за которой развалилась поленница. Собравшись выходить, он обнаружил прицеп, стоявший внутри сарая прямо перед выходом. Это был детский раскладной прицеп для велосипеда, совсем новый.

Он разбил стекло, откинул крючки, пролез внутрь, постоял, принюхиваясь. Пыль и древесная смола, вонь протухшей еды. Аксель посветил фонариком по сторонам. На полу домотканые коврики. Сам пол, похоже, недавно покрыли лаком. Дрова в печи. На двух стенах — пейзажи с изображением озерца и заходящего солнца за деревьями. Полуоткрытая дверь в крохотную кухоньку. Холодильник был закрыт, но отключен от сети. На полках — пара коробок с прокисшим молоком и никакой еды, которая могла бы так вонять. У входной двери он нашел ящик с предохранителями. Значит, в домике имеется свой электрогенератор.

На столике в гостиной лежали карта местности и конверт, в конверте фотографии. Аксель достал их, посветил на ту, что оказалась сверху. Мириам, идущая по городской улице. Следующей оказалась фотография хутора, на котором она выросла, снятая из окна. На третьем фото была запечатлена женщина в темном пальто, выходящая из дому. Аксель узнал Сесилию Давидсен и ее виллу в районе Виндерн. Он быстро просмотрел остальные снимки. Фотография машины Мириам, внутри угадываются два силуэта, на заднем плане — паром, курсирующий между центром и Несодденом. Потом он сам, выходящий из автомобиля. Последний снимок в стопке был сделан в темной комнате. Он сумел различить свое собственное лицо на какой-то кровати. Рядом с ним на подушке — темные волосы Мириам. Аксель отшвырнул фотографии на стол.

За печкой он обнаружил две двери. Ближайшая из них вела в спальню с двухъярусной кроватью. В углу шкаф, набитый шерстяными одеялами.

Вторая дверь была заперта. На полу перед ней что-то лежало. Белая футболка. Он расправил ее и тотчас же узнал — по ее имени, выложенному на груди розовыми пайетками. Футболка была вся в засохших желтоватых пятнах. Аксель всем телом навалился на запертую дверь. Та не поддавалась.

— Мириам, — прошептал он в щель между дверью и стеной, прижался к ней ухом и прислушался.

Оттуда не донеслось ни звука.

Он достал мобильный телефон, снова попробовал набрать номер младшего инспектора. И в ту же секунду звонок телефона раздался на кухне. Аксель схватил полено, которое оставил на столике в гостиной, осторожно прокрался на кухню, терзаемый ужасным предчувствием. Что-то случилось позади него. Не успел он обернуться, как на него что-то обрушилось, на мгновение расколов тьму перед глазами. И он провалился в небытие.

 

61

В начале восьмого Нина Йенсен была уже в своем кабинете. Она беспокойно спала и проснулась рано. Проворочавшись в постели больше часу, она решила лучше встать и заняться чем-нибудь полезным.

Выплюнув изо рта никотиновую жвачку, она напечатала свой пароль и вошла в систему.

— Ну, вперед, по новой, — пробормотала она обреченно.

После того как с Гленне обвинение было снято, им пришлось заново пересмотреть все показания свидетелей и другие документы Это напоминало настольную игру «ли ла», которая была популярна во времена ее детства. Когда до цели оставалось совсем чуть-чуть, можно было споткнуться и скатиться к одному из первых полей. Нина постаралась не вспоминать о том, сколько тысяч страниц документов по этому делу у них уже скопилось. И снова вернулись мысли о посещении кафе вечером накануне, не дававшие ей уснуть всю ночь. «Ну пока, Арве», — сказала она, когда они подошли к гаражу Управления полиции, и прозвучало это скорее как приглашение. И он подошел поближе и погладил ее по щеке, глядя при этом ей в глаза. В какой-то момент она подумала. «Вот сейчас случится это». Но он сказал: «Пока» — и пошел к двери гаража, оставив ее стоять там. Но, отойдя на пару шагов, он обернулся и предложил снова куда-нибудь сходить на днях. Может быть, сходить выпить пива вместе.

Нина схватила ручку и написала: «Арве». Сидела и смотрела на эту надпись. Почерк у нее всегда был красивый, и его имя очень хорошо смотрелось. Она достала пакетик с жевательным табаком и, пощелкав мышью, добралась до файла, посвященного Мириам Гайзаускас. Ей вспомнилось кое-что, о чем они разговаривали накануне. Возраст жертв.

Паульсен — 56, Давидсен — 46, Эльвестранн — 36. Три месяца тому назад Мириам исполнилось 26. В животе забурчало: Нина еще не завтракала. В ящике письменного стола нашлось яблоко, она схватила его и надкусила. Что-то там было еще. Первая жертва была обнаружена в лесопарке Нурмарка, следующая — во Фрогнер-парке, а третья — под дверью Мириам. На двери у нее обнаружили царапины от медвежьих когтей. Все как бы приближалось да приближалось. Нина внимательно прочла все комментарии Арве к записям в файле и с улыбкой отметила, что он исправил ошибку, о которой она ему сообщила. В Норвегии проживает семь лет — было там теперь написано. Первый год обучалась в народной школе «Сандане», поселок Нурфьорд.

Нина закрыла этот документ и вывела на экран обзор всего, что было написано ею самой за то время, что она работала над этим делом. Ее мучило ощущение, что она что-то прозевала, ка-кую-то важную деталь, что-то, на что в свое время не обратила внимания. Она открыла отчет о посещении пансионата в Рейн-коллене, вовсе не будучи уверенной в том, что найдет эту информацию здесь. Она услышала в коридоре шаги и узнала их, выплюнула табак и задвинула мусорную корзину поглубже под стол. Арве всегда приходит на работу рано. Если бы ее, которая, безусловно, относилась к совам, допросить с пристрастием, она бы, пожалуй, призналась, что у нее, может, и не один был повод прийти сюда раньше всех в это утро.

Кабинет Арве располагался немного дальше по коридору, и он должен был пройти мимо ее двери, которую она оставила приоткрытой. Но чтобы уж наверняка быть уверенной в том, что он сообразит, что она здесь, она пнула мусорную корзину и выругалась. Шаги в коридоре затихли, в дверь постучали. Она развернулась в своем кресле.

— Привет, Нина. У тебя проблема?

— Да нет, я просто… споткнулась.

Обо что можно было споткнуться сидя, она не уточнила.

— Спасибо за вчерашний вечер, — улыбнулся Арве.

От того, как он это сказал, у нее зарделись щеки. Наверное, он заметил это, потому что добавил:

— Мне очень понравилось.

— Мне тоже, — пролепетала она и, взяв себя в руки, показала на его запястье. — Ты порезался, Арве?

Он взглянул на руку:

— Вот черт, я думал, что все вытер. Ободрал руку сегодня утром, когда жиклёр в машине прочищал. — Он подмигнул ей. — Не беспокойся, я и это переживу.

Выглядел он более бледным, чем обычно, лицо осунулось, глаза воспаленные.

— Ты хорошо спал? — заботливо спросила она.

— Не могу сказать, такое впечатление, будто мой мобильный звонил всю ночь.

— Что-то важное?

Он провел рукой по небритому подбородку. Отрастающая щетина была темнее, чем волосы на голове.

— Вот, например, некий Аксель Гленне звонил несколько раз.

Нину разобрало любопытство:

— И что ему было надо?

— Да кто его знает? Он что-то невнятное талдычил про эту студентку-медичку, про какое-то письмо, которое она якобы получила. Мне кажется, он с нами ведет какую-то свою игру. Мне удалось его убедить в том, что мы все, кто сейчас на месте, тут же срочно помчимся выполнять его указания. Остальное услышишь на утреннем совещании.

«Не уходи!» — подумала она, и, видимо, он почувствовал, потому что Арве подошел поближе.

— А ты чем тут занимаешься? Мне казалось, что ты вовсе не ранняя пташка. — Он поглядел на экран ее монитора. — Оснесский район? Ты же мне так и не рассказала подробнее, как вы туда ездили.

Нина закинула ногу на ногу. И сегодня тоже на ней была надета облегающая блузка. Она заметила, как его взгляд скользнул по ее груди.

— Там лес стеной! — вздохнула она. — Ты, наверное, не можешь себе представить, что это за испытание для женщины, выросшей в Бергене, забуриться в такую глушь! Ты-то сам ведь вырос в такой же чащобе.

Он доброжелательно улыбнулся. Нине показалось, что он собирался присесть на край ее стола, так что она могла бы прикоснуться к его бедру.

— Два таких выезда за две недели, — защебетала она, очищая стол от лишних бумаг. — Викен заехал в какой-то глухой тупик. Мы доехали до шлагбаума и застряли там. Ты только представь себе: я одна с Викеном в девственном лесу. Нервы щекочет, скажу я тебе. Я себя почувствовала Красной Шапочкой на пути к бабушке. А в первую поездку и того хуже, я тогда оказалась в таком месте, называется Рейн-воллен…

— Рейн-коллен.

— А, и правда. Место обитания неземных существ с диковинными синдромами.

Арве молчал, и она почувствовала смущение, начала в подробностях рассказывать о посещении пансионата, о пожилой женщине, которая там работает, и о похожей на мумию иссохшей бедняге неопределимого возраста в инвалидной коляске.

Она излагала эту историю весьма живо, как ей самой показалось, и Арве пару раз улыбнулся.

— В какой-то момент я здорово струхнула. Из одной комнаты вдруг вышел такой огроменный детина, даун. Встал посреди комнаты, ударил себя кулаком в грудь и заревел. — Она воспроизвела его ужимки и слова: — «Освальд мишку ловить! Освальд мишку ловить!» А тетки на это — ноль внимания. Уселись себе с ним вместе на диванчик и давай его поглаживать по шерстке — он и успокоился.

Нурбакк кивнул:

— Они умеют с ним обращаться.

Нина отодвинулась от него вместе с креслом.

— Ты знаешь?.. Ты там был?

Он посмотрел ей в лицо. Выражение его глаз изменилось, ей показалось, они стали какими-то жестокими, но потом его взгляд вновь стал приветливым. Арве облокотился о ее стол и улыбнулся:

— Освальд мой брат.

 

62

Нина изо всех сил пыталась сосредоточиться. Она прошлась по всему тексту заметок о посещении Рейн-коллена, потом еще раз перечитала показания Мириам Гайзаускас. Арве ушел к себе в кабинет, а кроме него, никого еще не было. Она пыталась сосредоточиться на чтении материалов по делу, но в ушах все еще звучал ее собственный голос — как она изображает страдающего монголизмом Освальда. Она закусила губу. Давно она не чувствовала себя такой дурой. Она несколько раз попросила прощения. Арве пытался обратить все в шутку. Заверил ее, что не принимает ничего на свой счет. Что его не задевают такие подтрунивания. Что ему делали и говорили вещи и похуже. Что дело тут в недостатке знаний, а не в злом умысле. «А ты правда не сердишься на меня?» — повторяла она раз за разом. Перед тем как уйти, он погладил ее по голове. Легонько так прикоснулся. Хотел утешить, наверное, а может, и по какой-то другой причине.

Не успела она решить, что об этом думать, как позвонили с центрального поста:

— Тут один человек звонит, он у меня на связи. Просит соединить с тобой. Говорит, что он католический священник из какой-то церкви здесь, в Осло.

«Мириам!» — пронеслось в голове у Нины. Звонивший представился отцом Раймондом Угельстадом из ордена доминиканцев.

— Это касается Мириам? — вырвалось у Нины.

— Да, — сказал святой отец. — Она называла ваше имя, когда заходила ко мне на днях; я так понял, что вы, видимо, беседовали с ней.

Голос у него был высокий, и говорил он немного в нос. Она представила себе пожилого полноватого человека, монаха в коричневой рясе.

— Я звоню, потому что очень беспокоюсь. Я, откровенно говоря, боюсь, что с ней могло что-нибудь случиться…

Двумя минутами позже Нина уже стучалась к Арве Нурбакку. Как хорошо, что она может прямо сейчас обсудить с ним то, что рассказал святой отец. И это могло бы загладить недавнюю неловкость, может быть, она и вовсе забылась бы.

— Мне только что звонили. Это касается Мириам. — И она пояснила, в чем дело.

— Это необходимо проверить сразу же, — решил Арве. — Я как раз пытался дозвониться до нее, но она не отвечает.

Дверь в квартиру Мириам Гайзаускас была приоткрыта. На дверной ручке висел пакет — такой, в каких продают цветы. Нина развернула маленькую открытку, прикрепленную к пакету золотой тесемкой. «Когда это закончится…» — было написано в ней. Она показала ее Арве, который наклонился, чтобы разобрать надпись.

— Не нравится мне это! — пробормотала она и ногой распахнула дверь. — Мириам?

Арве встал сзади:

— Наверное, нужно принять меры предосторожности, прежде чем входить, Нина.

— У нас нет на это времени. — Ей очень хотелось продемонстрировать ему свою решимость. — Кого нам остерегаться? Думаешь, мы здесь наткнемся на страшного медведя?

Он засмеялся:

— А ты не из пугливых!

Нина прошла в гостиную. Там все на первый взгляд выглядело так же, как при ее последнем посещении. Несколько бутылок пепси на столе, стопка книг. Спальный альков был пуст, одеяло брошено как попало.

— Мириам? — повторила она и прошла на кухню.

И там никого. В раковине громоздилась немытая посуда. На столике оставлена тарелка. Рядом с ней лежал вскрытый конверт и несколько фотографий. Она взяла в руки одну из них. На ней была Мириам. Половина снимка была отрезана. Нина перевернула его и прочитала на обороте: «С четвертой это случится».

Викен побарабанил пальцами по столу. Он был свежевыбрит, и пахло от него дорогим лосьоном после бритья. Отглаженная белая рубашка была застегнута до самого верха. Нина знала, что Паянен и Ярле Фрёэна после промаха с обвинением, которое пришлось снять, вызывали на ковер к ведущему криминалисту. Нагоняй достался им. А уж чего ведущий криминалист терпеть не мог, так это когда кто-нибудь пытался свалить ответственность за свои ошибки на нижестоящих. Правда, как только Паянен вышла оттуда, она вызвала Викена на свой собственный ковер, но стоять на нем было значительно мягче, и незаметно было, чтобы эта беседа сильно сказалась на инспекторе. Возможно, Викен уже запасся хладнокровием, так что рассказ Нины и Арве о находке в квартире Мириам, похоже, только укрепил его во мнении, что он был прав. Сейчас он походил на пса, который, если уж вцепился в кого-нибудь, ни за что не ослабит хватку.

— Нет времени сокрушаться по тому, что прохлопали, — произнес он. — Можете быть уверены в том, что Паянен прекрасно знает, что я думаю. Я просил оставить человека дежурить у квартиры студентки. Я просил выделить денег на слежку за Гленне после того, как мы его отпустили. Но кто ж меня послушал!

Он исподлобья оглядел кабинет, но Нине почудился в его серых глазах довольный блеск.

— Ты должен был следить за ней, — сказал инспектор Арве Нурбакку.

— Я звонил ей вчера вечером. И все вроде бы было в порядке. Я ее просил держать на видном месте мой номер телефона и немедленно со мной связаться, если что-нибудь произойдет.

Викен поднял руку:

— Ты сделал все, что мог, Арве. Хорошо, что хоть кто-то понял, с чем мы тут имеем дело.

Нурбакк принял похвалу не моргнув:

— Еще вот какое дело. Гленне звонил мне два раза этой ночью.

Викен вытаращил глаза:

— И что ему было надо?

— Сначала он около одиннадцати позвонил на центральный пост, попросил соединить со мной лично. Когда я ему перезвонил, он сообщил, какими говнюками он нас всех считает. А я сдуру позвонил ему, не скрыв номер своего мобильного, и через несколько часов он снова позвонил. Понес какую-то невнятную чушь об этой Мириам. Продолжал браниться. Судя по тому, как он говорил, был не совсем трезв. Или что он там употребляет… Позже он еще пару раз звонил, но я себе позволил не ответить.

— Это вполне понятно, — согласился Викен. — Нина, ты отвечаешь за розыск Мириам. Все материалы на нее проверены, обновлены?

Нурбакк оглянулся на нее.

— Мне туда нужно еще добавить пару вещей, — поспешно вставил он. — Прямо сейчас этим и займусь. Дайте мне пару минут, и я раздобуду еще и распечатку звонков с ее мобильного телефона и с телефона Гленне.

— Хорошо. А ты, Йенсен, проверь, когда был послан пакет с цветами и кем. Есть у меня на этот счет сильные подозрения. А где Сигге?

— Он звонил, — сообщила Нина. — Сидит дома с больным ребенком. Или с двумя. Обещал, что постарается выбраться попозже.

Кустистые брови Викена, изогнувшись, сошлись на переносице, как две жирные гусеницы в акте спаривания.

— Ну что будешь делать с этим мужиком? — пробурчал он. — Жены у него, что ли, нет?

Цветы были посланы из магазина «Флауэр пауэр» в районе Майурстюа в среду вечером, без двадцати семь. Нина позвала к телефону продавца. Ему казалось, что он вспомнил мужчину, который выбрал этот букет из девяти роз на длинных стеблях. Описал он этого человека весьма расплывчато, но Гленне под описание подходил.

Продолжая думать о цветах, Нина набрала номер телефона справочной службы. Так, значит, посыльный с цветами был там в среду вечером. Поскольку на звонок никто не отозвался, он повесил пакет на дверь. В пятницу утром цветы там все еще висели. Но, по словам Арве, Мириам была дома, когда он звонил ей вчера вечером. Почему же она не забрала пакет с цветами?

Нина снова открыла отчет, который Арве написал о Мириам. То, чего она никак не могла вспомнить, имело отношение к его записям, — теперь это было очевидно. Что-то такое, что сказал Арве. Ну никак не хотело всплыть в памяти… Он еще не добавил туда информацию о том, что она была помолвлена с кем-то. Нина все сидела и всматривалась в текст на экране. Мириам упомянула как-то, что человека, с которым она была помолвлена, она встретила в первый год своей жизни в Норвегии. То есть тогда, когда она училась в народной школе в Нурфьорде. Можно было просмотреть списки бывших учеников, но вовсе не обязательно, что ее тогдашний жених учился вместе с ней в этой школе. Проще было бы спросить у кого-нибудь из ее знакомых.

В своих показаниях Мириам упомянула двух бывших одноклассниц как своих ближайших подруг. Нина записала их имена. Она нашла в блокноте эту запись. Подумала, что надо бы сообщить эти имена Арве, иначе может создаться впечатление, что она лезет в дело, порученное ему, что ей кажется, будто он недостаточно хорошо работает. С другой стороны, Нурбакк взялся проверить целую кучу разговоров по мобильной связи, так что ему и так есть чем заняться. И если уж Нина выяснит что-нибудь интересное, то, конечно, предоставит ему самому возможность доложить об этом начальству. Он будет ей только благодарен. И тогда-то она и сможет напомнить ему об их уговоре сходить выпить пива вместе.

Она собралась было позвонить в справочное, чтобы узнать номера мобильных телефонов этих подруг, как к ней в кабинет ворвался Викен:

— Ну, теперь он наш!

Нина никогда не видела его таким радостно оживленным.

— Фотографии, которые вы с Арве нашли в квартире Мириам, — они все заляпаны отчетливейшими отпечатками пальцев. И как ты думаешь, чьи они?

Догадаться было нетрудно, но она не хотела испортить удовольствие от сюрприза, который он ей преподнес.

— Гленне, — сказал Викен со всем тем спокойствием, на какое был способен. — Доктора Акселя Гленне.

У Нины появилось ощущение, что ей предстоит вскочить на крутящуюся карусель.

— Значит, есть вероятность того, что это он послал ей эти фото? — осторожно попробовала она возразить.

Викен забарабанил пальцами по косяку двери:

— Я звонил Фрёэну. Даже он воспринял эту информацию должным образом, Нина.

На его лице читалось: «Что я вам говорил?» Тем важнее рассказать ему то, что ей удалось выяснить.

— После того как Мириам приехала в Норвегию, у нее завязались серьезные отношения с одним человеком. Они были помолвлены. Я вот как раз пытаюсь разузнать, кто это был.

Викен отмахнулся от нее:

— Это подождет, Нина, ты мне нужна для другого. Нас же время черт знает как поджимает. Мы едем брать Гленне сейчас же, всем наличным составом.

 

63

Освальд все утро вел себя беспокойно. Он слонялся по гостиной туда-сюда, глухо рычал и совершенно не обращал внимания на то, что ему говорила Сигни Брюсетер. Он не поел и не дал ей ни умыть себя, ни привести в порядок. Ночные дежурные передали, что он вел себя так же и ночью: ходил кругами по комнате и совсем не ложился спать. Даже на Туру подействовало его возбуждение: она сидела на своем инвалидном кресле и почти непрерывно поскуливала. Уже не раз Сигни подмывало позвонить Метте Мартин и сообщить о том, что у них творится, но она решила попробовать продержаться до прихода Осе Берит. Ведь Осе Берит умела угомонить Освальда, каким бы взбудораженным он ни был.

В четверть двенадцатого раздался скрип входной двери, и Сигни вздохнула от облегчения. Но в гостиной появилась не Осе Берит Нюторпет, а женщина гораздо старше ее. Крохотная, тощенькая старушонка с укладкой на серебристых волосах и в очках с толстыми стеклами.

— Я услышала, что сегодня тут дела не ладятся, и решила прийти пораньше, — сказала она.

Сигни с отчаянием вытаращилась на нее:

— А Осе Берит не придет?

— Осе Берит на больничном. — Старуха протянула иссохшую морщинистую ладошку. — Меня зовут Ингеборг, Ингеборг Дамхауг. Я здесь много лет проработала в свое время.

Сигни мужественно улыбнулась. Осе Берит была такой мощной и крепкой, что можно было спрятаться за ее спину, когда Освальд дурил. А эта-то щепочка высохшая что сможет с ним поделать?

— А что случилось с Осе Берит?

Старушка вздохнула:

— Да как-то уж все сразу навалилося. К им на хутор из полиции приезжали и все вверх дном перевернули. Полы и то повскрывали. У Осе Берит нервишки-то и сдали.

Сигни опустила голову.

— Явно шастает тут у нас по деревне кто-то, а потом на людей напраслину всякую наводит, — фыркнула Ингеборг с негодованием. — Ну что, Освальд, как же это, ходишь да топчешься, а кушать и не хочешь, что ли?

— Освальд мишку ловить!

— Ладно-ладно, — проворковала Ингеборг, — ты и это можешь, конечно, Освальд, но вот сейчас давай-ка ты иди сюда и садись.

Она обняла рослого пансионера за талию и подвела его к обеденному столу.

— Ингенборг мишку ловить! — крикнул Освальд, и старушка разразилась смехом.

— Ой, вот бы кто посмотрел! — проклохтала она, утирая слезы, и вроде даже и Освальд немножко посмеялся.

Она поставила на стол молоко, Освальд тут же выпил целый стакан. Она налила ему еще и намазала хлеб маслом, и он с аппетитом на это набросился.

— Освальд и я — мы ведь старые приятели, — нараспев проговорила Ингеборг, — правда же, Освальд?

— Освальд автобус ехать, — пробурчал Освальд с набитым ртом.

Когда он наелся, Ингеборг взяла его за руку и повела в комнату:

— Ты сейчас приляг маленько, Освальд, ты же ведь всю ночку прокуролесил у нас.

— Я Освальда-то знаю с тех самых пор, как он совсем мальчонкой был, лет семи-восьми, — пояснила Ингеборг чуть позже, когда они уселись в гостиной попить кофейку. — Ой боженьки, ну и натерпелась я от этих мальчишек!

Сигни с удовольствием отхлебнула кофе.

— Осе Берит рассказывала, что, когда он был маленьким, отец запирал его в подвале. Разве так может быть?

Ингеборг покачала головой, глядя прямо перед собой. Тура заснула в своем кресле, голова у нее свесилась как-то набок, изо рта стекала слюна. Ингеборг встала и утерла ей лицо, подложила думочку под костистый подбородок.

— Да уж так и было, правда ее, — сказала она. — Я в те времена в инспекции по делам детей работала. Очень это тяжелое дело оказалось.

— Но отец у него, должно быть, совсем ненормальный был. Неужели никто о нем не донес?

Ингеборг мрачно посмотрела на Сигни:

— Вот это-то меня больше всего и мучает, что мы пораньше не сумели вмешаться. Нам не раз поступали сигналы, что Нурбакк перегибает палку, но только когда уже позвонил кто-то из ихних родственников и сказал, что вот теперь уж нам нужно пулей туда лететь… — Она закусила нижнюю губу, тонкую и бледную. — Уж с того времени больше двадцати лет прошло, но я тебе, Сигни, скажу, что я никогда не забуду того, что увидела тогда. Никогда.

— А что случилось-то?

Ингеборг прикрыла глаза. Сигни показалось, что веки старушки были не толще папиросной бумаги. Такое было впечатление, будто она смотрит на нее прямо сквозь них.

— Ну мы, значит, подъезжаем к этому домишку-то, далеко-о-о в лесу, — сказала она наконец, открыв глаза, блестевшие от слез. — А там-то, боже ж ты мой! Бутылки кругом валяются, грязная одежда и посуда, одно окно разбитое было, так что в дому холодина просто. Мы сначала все никак не могли найти мальчонок, пока в подвал не спустилися. Они там оба заперты были. И вот сидит, значит, Арве и Освальда обнимает, чтобы тот не замерз.

— Арве? — не поняла Сигни.

Ингеборг достала носовой платок и высморкалась.

— Старший брат Освальда. Они тама уж несколько дней просидели. Папаша ихний дал им бутылку воды да несколько горбушек хлеба им кинул, а самого его и след простыл.

— Но уж тогда-то вы вмешались?

— Это конечно. Арве-то, он вырос в приемной семье в Лиллестрёме. А Освальда вот в заведение определили, и сейчас ему лучше живется, чем в прежней-то жизни. Но что мы так долго тянули и не вмешивались… Папашу-то ихнего судили за жестокое обращение с дитями. Отсидел, должно, несколько месяцев. Ну а потом возвернулся сюда и жил как зверь какой в этом своем домишке, пока не спился и не умер.

Внезапно сморщенное лицо Ингеборг просветлело.

— Но вот я тебе скажу, Сигни, что Арве-то Нурбакк — вот это складный парнишка вышел. Даже не верится, что у него такая жизнь заладилась. Пока мы ему приемную семью не нашли, он у нас дома оставался, а потом все эти годы меня не забывал.

Она оттянула край ворота и показала нитку жемчуга, по виду настоящего.

— Всегда веселый, и все ему хорошо всегда, такой он, Арве. Он от одного только в ярость приходил — ежели кто дурное о его отце скажет. Вот тогда уж он и кричал, и бранился. Кабы полиция его за решетку не упекла, он бы никогда не спился бы, жил бы еще — вот как Арве думал. Он полицию ненавидел хужее всего на свете. Это если матери их не считать, которая их бросила. Я за него оченно переживала. Но он как-то успокоился с возрастом и никогда больше о них не заговаривал — ни о матери, ни об отце.

— Ужас! — воскликнула Сигни. — Что ж это ребенку надо пережить, чтоб таким стать?

Ингеборг вздохнула и посмотрела на часы:

— Да-да, Сигни, надо, наверное, нам пойти разбудить Освальда. Не то опять ночью куролесить будет.

Сигни подскочила со стула:

— Сиди-сиди, я сама.

Она открыла дверь в комнату Освальда. Из широко распахнутого окна ее так и обдало ветром. Постель была пуста.

 

64

Нина успела спросить, куда они едут, только когда уже завела мотор, а Викен уселся на сиденье рядом с ней и пояснил:

— Арве изучил распечатку разговоров по мобильному телефону Гленне. Вчера вечером, в двадцать один ноль-ноль, ему звонили со стационарного телефона на улице Тосен-вейен. Из дома, владелицей которого значится Рита Йентофт.

— Йентофт? Где-то мне это имя только что попадалось… С нее снимали показания. Сигге, если не ошибаюсь.

— Так и есть. Ей пятьдесят два года, родилась в местечке Гравдал, на острове Вествогэй, уже двадцать пять лет живет в Осло. Овдовела восемь лет назад. Всю жизнь работала в регистратуре разных медучреждений. В настоящее время трудоустроена в небезызвестном медицинском центре на улице Бугстад-вейен. Под судом не состояла. Налоговую и кредитную истории тебе доложить?

— Понятно, — сказала Нина, — его секретарша.

Она остановилась у самого въезда на парковку, там уже стояла патрульная машина. Викен выскочил еще до того, как она успела заглушить мотор. Возле крыльца топтались два констебля в форме.

— Мы звонили, но никто не ответил, — сообщил один из них. — Дверь не заперта, но нам было приказано дождаться вас.

— Позади дома? — рявкнул Викен.

— Там стоит наш человек.

— Хорошо. Тогда входим.

Он открыл дверь.

— Полиция! — крикнул он в прихожую.

Для того чтобы убедиться, что дом пуст от подвала до чердака, им понадобилось десять минут.

В приемной клиники на Бугстад-вейен было не протолкнуться. Перед окошком регистратуры женщина катала взад-вперед детскую коляску. В ней лежал младенец и надрывался от плача. Казалось, так же отчаянно зазвонил вдруг телефон за стойкой; трубку никто не снимал — там никого не было. Викен открыл стеклянную дверь рядом с регистратурой и пропустил Нину в коридор. Еще за одной дверью, направо, размещалась кладовка, полки были заставлены коробками с иглами для инъекций и прочей медтехникой. Кабинет Акселя Гленне был пуст и не освещен. На следующей двери висела табличка «Ингер Беата Гарберг». Викен постучал и вошел, не дожидаясь разрешения. К нему обернулась женщина в белом халате, с длинными, с проседью волосами, собранными в хвост. На смотровой кушетке позади нее, подтянув под себя ноги, лежал мужчина. От талии и ниже одежды на нем не было.

— Вы что себе позволяете?! — крикнула врач, тыча в Викена пальцем руки, затянутой в резиновую перчатку. — Сию минуту покиньте кабинет!

Инспектор пробурчал извинение.

— Полиция, — пояснил он. — Можно вас попросить на минутку, прямо сейчас?

Врач — это и была, как предположила Нина, доктор Гарберг — вышла к ним в коридор и закрыла за собой дверь. Она была на полголовы выше Викена, и, похоже, он несколько стушевался.

— Где Рита Йентофт? — спросила Нина.

Доктор Гарберг завела глаза к небу:

— Ну где она, в регистратуре, наверное, или в туалет вышла, я-то откуда знаю!

— Вы не видели Акселя Гленне со вчерашнего вечера? — встрял Викен.

— Нет, — прошипела врач, — я его не видела, и пора уже оставить его в покое. Вы уже и так достаточно попортили ему крови. Как ему дальше работать после всего, что вы наговорили журналистам? Я в жизни не сталкивалась с большей подлостью!

Она вся кипела от негодования, и Викен отступил на пару шагов, чуть не налетев на низенькую пухленькую женщину, вышедшую из двери за его спиной.

— Это что еще за бедлам такой? — спросила она.

Доктор Гарберг, не обращая на нее никакого внимания, продолжала отчитывать их. Она стащила с руки резиновую перчатку, скомкала ее и шваркнула на пол. Теперь она ругалась из-за архива, где хранились истории болезни пациентов: полиция порылась там без ее разрешения.

— Я разберусь с этим, Ингер Беата, — сказала пухленькая и повела их в кабинет Гленне.

Викен толкнул Нину локтем.

— Мадам страдает истерией, — поставил он диагноз. — Излечивается при помощи полбутылки и хорошего мужика.

Волосы у Риты Йентофт подверглись, по определению Нины, шоковому осветлению. Не очень-то это украшало женщину, которой перевалило за пятьдесят. Но она оказалась шустрой и дружелюбной и четко отвечала на все задаваемые ей вопросы.

— Вы в этом уверены? — повторила Нина. — Гленне сообщал в полицию о том, что он обнаружил в квартире Мириам Гайзаускас?

— Я уже два раза сказала это, но, пожалуйста, могу и еще два раза повторить, — ответила Рита Йентофт. — Аксель был в шоке от того, что увидел там. Он просто до смерти был напуган тем, что с этой студенткой могло что-нибудь случиться. — Слово «студентка» она чуть ли не выплюнула. — Поэтому-то он во что бы то ни стало хотел зайти сюда за конвертом.

— Каким конвертом?

Секретарша явно не имела ничего против того, чтобы рассказать им об этом.

Спускаясь вниз, к автомобилю, Нина сказала:

— То, что она говорит, судя по всему, заслуживает доверия. Это может объяснить, каким образом отпечатки пальцев Гленне оказались на фотографиях.

Викен хмыкнул.

— Готов согласиться с тем, что эта дамочка сама в это верит, — признал он. — Наивная душа! Что Гленне умело манипулирует людьми, никого не может удивить. Эта провинциальная простушка не единственная, кто позволил ему обвести себя вокруг пальца.

У инспектора зазвонил мобильный. Несколько секунд слушал молча, потом сказал:

— Набережная Акер-Брюгге? А ты предупредил центральный пост? Хорошо, мы там будем через пару минут. И вот еще что: Нина рассказывает, что эта Мириам была помолвлена, нам, разумеется, нужно разобраться и с этим… А, уже? — И он закивал, давая собеседнику договорить. — Прекрасно сработано, Арве.

Он бросился по лестнице со всех ног, вскочил в машину. Пока Нина усаживалась, он опустил стекло и укрепил на крыше синюю мигалку, включил сирену. Пока они, визжа тормозами, мчались по Бугстад-вейен, он короткими рублеными фразами обрисовал ситуацию:

— Четыре-пять минут назад снова был засечен звонок с телефона Гленне. Он находится на набережной Акер-Брюгге или где-то рядом. Слава богу, что хоть кто-то умеет хорошо работать.

Нина подтянула ремень безопасности. Во время срочных выездов она предпочитала сама вести машину, а не быть пассажиркой Викена.

— А что там про человека, с которым Мириам была помолвлена? — спросила она.

— Арве давно уже об этом узнал, все это указано в отчете. Это какой-то парень, с которым она познакомилась в школе где-то в Западной Норвегии. Сейчас он живет в Бразилии.

— А это точно?

— Ну разумеется, — снисходительно вздохнул он, — Арве все проверил и перепроверил.

Умело лавируя, он обошел вереницу машин. У него снова зазвонил мобильник. В бардачке он нашел наушники и вставил вкладыш в ухо.

— Да! — раздраженно бросил он, но интонация тут же изменилась. — Спасибо огромное за звонок, но это не может подождать?.. Ну ладно, тогда прямо сейчас обсудим.

Он по дуге пересек перекресток на красный свет и помчался вдоль Дворцового парка, время от времени издавая краткие междометия.

— Большое тебе спасибо, — завершил он разговор. — Я тебе перезвоню.

Он вытащил из уха вкладыш и отшвырнул его в сторону.

— Это Плотерюд звонила. Насчет частиц кожи, обнаруженных под ногтями Эльвестранн. Подтвердились предположения о профиле ДНК. Эти частицы оставлены человеком, среди ближайших родственников которого может быть кто-нибудь, страдающий синдромом Дауна. Ты знаешь, что это такое? Умственно отсталый. Но это нам мало чем может помочь. Эта дамочка могла поцарапать любого мужика в этом городе. Но Плотерюд еще кое-что сказала, и вот к этому нам нужно попристальнее приглядеться.

Нина не решалась своими вопросами отвлекать его от управления машиной, но Викен и сам продолжил:

— Они нашли в волосах Эльвестранн следы слюны и проанализировали ее.

— И что, там другой профиль оказался? — осторожно поинтересовалась Нина.

Вдоль по Лёкке-вейен инспектор еще наддал газу.

— Вот уж точно, другой так другой. Это не человеческая слюна!

Нина обеими руками вцепилась в сиденье. Ей казалось, будто у нее в руках целая охапка нитей, которые совершенно перепутались.

— А медвежья, к чертовой матери. Самца медведя, — буркнул Викен себе под нос.

 

65

Аксель проснулся от неприятного запаха. Воняло протухшим мясом. Он заворочался с боку на бок. Этот запах был предостережением ему. Он осторожно открыл глаза и ничего не увидел. «Может, я ослеп?» — пронеслась мысль. Он попробовал поднять руку и почувствовал острую боль возле плеча, будто его нажалили осы. Пошевелить руками не удавалось — они были плотно прижаты одна к другой, скованы за спиной. Аксель медленно повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую. Глаза привыкли к темноте, и он разглядел полоску света, наискось пробивающуюся откуда-то сверху.

— Я могу видеть, — пробормотал он и попытался сесть.

Голову пронзила резкая боль, он снова потерял сознание и упал на спину.

«Что там произошло, Аксель?»

Голос отца бесстрастен, в нем нет и следа гнева. От этого еще страшнее, чем если бы тот рассердился.

«Я не знаю».

Он смотрит вниз, но замечает, что отец медленно покачивает головой: «Ты думаешь, я идиот, Аксель?»

«Нет, отец».

«Ты там был. Кроме вас двоих, там никого больше не было. Я прошу тебя рассказать, что произошло».

Аксель не сводит глаз с туфель отца. В свете, падающем из окна гостиной, они отливают краснокоричневым. У него с Бреде договор. Если он нарушит его, некому больше будет защитить брата.

«Спроси у Бреде», — удается ему выговорить.

«Разумеется, я спросил Бреде. Он утверждает, что это был не он, но отказывается сказать что-ни-будь еще. Бреде вечно отказывается делать что-нибудь, тебе это известно. Он из тех, кто не желает отвечать за свои поступки. Ему не раз предоставлялась возможность признаться, но он сразу приходит в бешенство. — Отец тяжело вздыхает. — Я знаю, что ты и Бреде никогда не ябедничаете друг на друга. И это хорошо».

Его интонация становится дружеской, но от этого только хуже. Когда в его голосе такое дружелюбие, то весь мир твой. Когда это дружелюбие уходит из его голоса, ты теряешь все.

«Но для данного случая придется тебе сделать исключение. Убить собаку — такое же зло, как убить человека. Вот почему я задам тебе этот вопрос, Аксель. И я задам его только один раз. Это сделал Бреде?»

«Да, отец».

Аксель сидел, опираясь спиной на что-то жесткое и округлое, как труба. Тело задеревенело, — видимо, в этой позе ему пришлось просидеть много долгих часов. Руки скованы наручниками, чувствовал он. Аксель попытался понять, что же с ним случилось: «Меня сбили с ног. Он был здесь. Он поджидал меня в домике. Полиция не приезжала. Подвал… Меня держат в том самом подвале».

— Мириам, — прошептал он.

Где-то в темноте он услышал эхо своего дыхания. Слева. Нет, не эхо — дыхание кого-то другого, более медленное и более мощное, чем его собственное. Гнилостный запах был столь резким, что разбудил Акселя. Однажды ему довелось вместе с полицией вскрывать квартиру старой женщины, которую соседи не видели больше двух недель. Тот запах, что сейчас настойчиво лез в ноздри, был еще омерзительнее. Он старался дышать ртом как можно медленнее, чтобы выдержать. Старался сдержать порыв заорать во всю мочь, вытягивая шею кверху. Заставлял себя сидеть тихо. «Это мой единственный шанс, — подумал он, сам не зная почему. — Сохранять спокойствие. И это единственный шанс Мириам».

 

66

Его разбудил какой-то звук. Полоска света пропала, — должно быть, наступил вечер или ночь. Прямо у него над головой раздались шаги, послышался звук закрываемой двери. Шаги наверху вернулись назад, затихли. Что-то передвигают по полу, кажется мебель. Сразу после этого откинули крышку люка. В лицо ударил резкий свет, обжигая глаза. Пришлось зажмуриться. Он слышал, как кто-то спустился по приставной лестнице, пнул Акселя ногой — тот приоткрыл один глаз. В его лицо все еще светили фонариком. Фонарик держал в руке какой-то человек, склонившийся над ним.

— Ага, проснулся.

Аксель все никак не мог разглядеть говорившего. Но сразу же понял, кто это.

— Я тебе принес попить.

И к его губам прижали горлышко пластиковой бутыли. Она не пахла ничем. Он сделал несколько глотков.

— Что тебе надо от меня, Нурбакк? — пробормотал он.

Тот отвел конус света от глаз Акселя:

— А тебе что от меня надо? Это ведь ты забрался сюда без спросу.

Аксель вдохнул как можно глубже:

— Мириам…

Кажется, его собеседник засмеялся.

— Не надо делать ей ничего плохого, — простонал Аксель. — Это я ее втянул в это.

— Заткнись! — прошипел Нурбакк. — Я знаю обо всем, что у вас было, понял? Мельчайшие подробности всего, чем вы с ней занимались. И когда вы трахались в шалаше из еловых лап, и дома у нее в постели. Она хотела тебя. Не пытайся выгораживать ее, а то ведь я могу и на тебя тоже разозлиться.

Он снова направил фонарик прямо Акселю в лицо.

— Я против тебя, Гленне, ничего не имею, — сказал он чуть спокойнее. — Мне-то что, что ты трахал Мириам, — это нормально. Я позволил тебе делать это. Ты мужик в порядке. Если бы тебя не принесло сюда, ты бы уберегся.

— Уберегся от чего? — выдавил Аксель.

Нурбакк не отвечал. Помолчав немного, он сказал:

— В тот день, когда ты катался по лесу на велосипеде, я стоял и смотрел на тебя, как ты купался в том озерце. Мне ничего не стоило прикончить тебя еще тогда. Ты стоял голышом и озирался вокруг. Но это было бы слишком просто. Я только с велосипедом твоим немножко позабавился.

И он издал звук, имитирующий шипение воздуха, выходящего из лопнувшей покрышки.

— Вот когда я увидел, что ты остановился поболтать с теткой — божьим одуванчиком, я понял, что я должен сделать. Вот это было классно! Может быть, эта идея могла еще кому-нибудь прийти в голову. Но у кого хватило бы пороху действительно совершить что-либо подобное?

Он просвистел обрывок какой-то мелодии.

— Дело-то было вовсе не в тебе, просто ты все время мешался под ногами. — Он наклонился поближе к Акселю. — Да ты не виноват, черт подери! Ты мне нравишься, Гленне. Ты хороший врач, отличный отец своих детей. Это она устроила всю эту заваруху. Она наобещала вагон и маленькую тележку, а потом наплевала на это. Может, она и тебя называла родственной душой?

Аксель не нашелся что ответить.

— Как ты думаешь, как следует поступать с бабами, которые наобещают с три короба, а потом наплюют на это? — На этот раз Нурбакк не стал дожидаться ответа. — Я ей позволял догадываться о том, что ее ждет. Постоянно ощущать, что эта судьба подкрадывается к ней все ближе, но так, что она не могла понять, что же происходит. Одна — две — три. С четвертой это случится. Остальных бабенок подставили случайности, равно как и тебя. — Он засмеялся. — Ей было жалко меня, Гленне, она не могла себя заставить сделать хоть что-нибудь, что усугубило бы мое положение. Сначала она хотела убедиться во всем на сто процентов. Бедная девушка! А теперь кого жалко? Как тебе кажется? Ты мне нравишься, — повторил Нурбакк, поскольку Аксель так и не ответил ему. — Печально, что тебя занесло сюда.

— Нас найдут, — прохрипел Аксель. — Я звонил по мобильному из этого дома.

Нурбакк прищелкнул языком:

— Жаль огорчать тебя, но за мониторинг твоих звонков отвечаю я. Последний разговор, зарегистрированный с телефона Акселя Гленне, состоялся с набережной Акер-Брюгге. Им пришлось всей группой срочно выезжать туда. Но ты догадываешься, наверное, кто оттуда звонил. Теперь твой мобильник лежит на дне фьорда, совсем рядом с кромкой причала.

Аксель не сдавался:

— Многим известно, что вы с Мириам встречались. Рано или поздно…

— Может быть, это и всплывет, — оборвал его Нурбакк. — Может быть, и нет. В любом случае будет уже поздно.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне вот только что пришла в голову одна мысль. Наконец-то я себе представляю, как все это завершится. В этом есть нечто прекрасное. — Голос Нурбакка зазвучал так, будто он сейчас разговаривал со своим доверенным другом. — Завтра вас найдут. Вместе. Кто-нибудь на вас наткнется в гараже нашего лучшего следователя под зданием Управления полиции. Вы там будете лежать, обвив друг друга руками, будто обнимаясь… Будет лежать то, что от вас останется. Это логично. И это будет сильно. Можно было бы с тем же успехом подложить под это здание бомбу.

Аксель попытался связать вместе то, что он услышал, но был не в состоянии понять это.

— Если они очень постараются, то выяснят, кто вас там уложил, — хмыкнул Нурбакк. — Я так хочу. Они уже давно могли это понять. Соображай Викен побыстрее и будь он меньше занят самим собой, он бы уже несколько недель назад мог догадаться про меня и Мириам. — Его голос вдруг зазвучал озабоченно. — Я им все время подбрасывал всякую информацию, помогал выйти на след. Делали бы они свое дело как следует, ничего этого не случилось бы. Но теперь все же случится.

Аксель попытался повернуться:

— Где она?

Нурбакк кашлянул:

— А тебе так хочется знать?

— Да.

— Она лежит в кровати в одной из комнат наверху. Пришлось ее там запереть. Сейчас ей хорошо. Я как раз накрывал ее одеялом, когда ты вдруг ворвался сюда.

Аксель задергался в наручниках:

— Если ты выпустишь меня, я тебе помогу.

Нурбакк расхохотался во весь голос:

— Ты тут лежишь и собираешься мне помогать? Не обещай больше того, что можешь выполнить, Гленне. Помни, ты мне нравишься. Не разочаруй меня. Мы двое не будем врать друг другу. — Он склонился совсем низко и тихонько добавил: — Я скоро расстегну наручники.

Он достал какой-то предмет и поднес его к лучу фонарика, — это был шприц.

— Я уколю тебя, чтобы ты мог поспать. Когда ты проснешься, наручники будут расстегнуты. Я хочу дать тебе шанс. Я же не зверь какой-нибудь.

— Какой шанс?

Нурбакк осветил подвал фонариком, обведя им дугу. Потолок был таким высоким, что он мог стоять там, почти не наклоняясь. Помещение было разделено надвое решеткой.

— Тебя это место должно было бы заинтересовать, Гленне. Твой отец бывал здесь, наверное, не раз, когда партизанил. Мой дед помог ему бежать. Как раз перед тем, как его самого схватили. Я не исключаю, что они были друзьями. У них здесь был радиопередатчик и даже печатный станок. Но узников здесь не держали. Это началось гораздо позже, через много лет после окончания войны. Это мой отец встроил решетку.

И он посветил в один из углов комнаты. Там лежала огромная темная туша, ее бока медленно вздымались.

— Это что еще такое?

— Не кричи так, Гленне, или ты хочешь уже сейчас его разбудить? — Нурбакк снова направил туда фонарик. — Не так уж трудно поймать такое существо, когда ты знаешь все о том, как они живут, где обитают, как реагируют, когда ты выложишь приманку и прикроешь ее ветками и землей. Остается только залечь и ждать. Но вот эту громадину я бы никогда не сумел сюда затащить, если бы делал все в одиночку… Жалко, ты не познакомился с моим братом, Гленне.

Аксель широко распахнул глаза: он не мог поверить в то, что видел.

— Я ему вколол то же лекарство, что дам тебе. Он еще немного поспит. Сейчас и ты тоже заснешь, а где-нибудь через часик проснешься. — Он показал рукой на меховую гору. — Тогда ты окажешься там, за решеткой, вместе с этим зверем.

Он нагнулся к Акселю и всадил шприц ему в руку у плеча.

— Что это с тобой, Гленне? Ты что, не любишь мишек?

 

67

И снова темнота окутала его. Он плыл сквозь нее. Все ушло в какую-то даль, все ощущения были искажены. «Я нашла тебя, Аксель». Где-то вверху он видит ее лицо. «Мириам», — говорит он. «Жалеешь ты о чем-нибудь, Аксель?» — «Нет. Это тебя я искал. Всю жизнь искал тебя». Тогда она улыбается ему сверху: «Я хочу, чтобы ты жил». И пальцами закрывает ему глаза. По склону вверх поднимается вереница людей, они проходят в дверь. В руках они несут свечи. Встают вокруг и смотрят сверху на него, лежащего внизу. Даниэль наклоняется к нему и кладет ему на грудь цветок. Розу. Том плачет взахлеб не скрываясь. «Я старался быть хорошим отцом, Том. Пытался стать ближе к тебе». На Бии надета маленькая черная шляпка, лицо скрыто вуалью. Она прижимает к себе Марлен. Глаза у нее жесткие, тёмно-синие, они похожи на драгоценные камни, названия которых он не помнит.

Аксель рывком сел. Наручники болтались на запястье одной руки, руки были свободны. Вонь была такой же резкой, как прежде. Но он ощутил и какой-то новый запах — чего-то более влажного. Он волнами ударял ему в лицо. Каждый раз это сопровождалось каким-то хрипящим звуком. Аксель сидел, опираясь на решетку. «Заперт, — пронеслась у него в голове мысль. — Вместе со зверем!» Он ощупал руками пол рядом с собой. Задел что-то, поднял с полу и покрутил в руках, пытаясь понять, можно ли будет использовать это как оружие. И тут же разжал руки, едва поняв, что это такое. Остатки человеческой ноги.

— Нурбакк! — заорал он и, вскочив на ноги, принялся трясти решетку.

Слева от него раздалось звяканье крюка. Что-то происходило с меховой горой. Животное постепенно пробуждалось. Пятясь, Аксель отодвинулся как можно дальше. И в этот же момент откинули люк, с потолка хлынул свет. Потом вниз спустился Нурбакк:

— Хорошо поспал, Гленне?

Голос у него был радостный и звонкий.

— Я понял, что ты не шутишь! — крикнул Аксель. — Сейчас же открой эту чертову дверцу! Зверь просыпается, не слышишь разве?

— Да, — прошептал Нурбакк, — сейчас он проснется. Вот и посмотрим, что будет, понимаешь?

Он направил луч света на груду меха у стены. Стали видны два черных глаза.

— Мишке было у меня хорошо. Я зверей не обижаю. Но вот перекармливать его — я не перекармливал. Двух первых, что я сюда привозил, я дал ему немножко ободрать, а потом снова его усыпил Последней пришлось пожертвовать ногами. Так что теперь ему довелось отведать вкусненького. Неудивительно, что ему хочется еще, — ему ведь скоро пора в берлогу.

Нурбакк подвесил фонарь к торчащему из потолка крюку, повернул его так, что почти все помещение оказалось освещено.

— Нам нужно, чтобы было достаточно светло и мы могли бы как следует видеть, что происходит. — Он понизил голос. — Как правило, зверей, когда они просыпаются после снотворного, немножко пошатывает и они не совсем хорошо ориентируются в окружающей обстановке, но только не этот. Он бывает зол и раздражен. Но и напуган тоже, так же как и ты.

Аксель ухватился за навесной замок и попытался сорвать его:

— Чего ты хочешь? Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал. Тебе что-то надо?

Нурбакк сунул руку в люк, взял что-то, что лежало на полу в помещении сверху:

— Вот в этом-то вся, к черту, и загвоздка, Гленне. Нет у тебя ничего, что мне было бы надо. Теперь уже нет. Ну есть у тебя кой-какие деньжата, но они меня не интересуют. И еще есть у тебя твоя супружница, этакая красотка, не упустит хорошего мужика. Я с ней целый вечер порезвился.

Аксель слышал, что тот ухмыляется.

— Я на нее вышел в «Смюгет». Она той ночью вытащила счастливый билет, а ведь тоже могла оказаться здесь. Но по возрасту не подошла. Бог случайностей ей помог.

Он подошел вплотную к решетке, направил на Акселя видеокамеру.

— Расскажи мне, как это было, — сказал он. — Расскажи мне, каково было трахать Мириам, а я тогда расскажу тебе про твою жену.

— Сволочь! — завопил Аксель, пытаясь ухватиться за свободный конец наручников и сорвать их с руки.

— Ну расскажи, и я выпущу тебя. Интересно, она хотела, чтобы ты выделывал с ней те же штуки, которых она и от меня хотела?

Он поднес камеру к самому лицу Акселя.

— Ты мне всегда нравился, Аксель, — пробормотал он и, просунув ладонь через дверцу в решетке, крепко сжал плечо Акселя. — А то я бы с удовольствием послушал, как ты рассказываешь…

Аксель одним движением защелкнул наручники на запястье Арве.

— Аксель, ну же, зря ты это. — Голос Нурбакка снова стал низким, грубым. — Это ты очень даже зря.

Из угла послышалось низкое рычание и скрежет когтей по каменному полу. Нурбакк попытался высвободить руку, но Аксель извернулся и всем телом прижал ее изнутри к решетке.

— Ну ладно! — крикнул Нурбакк. — Я отопру замок. Но и ты, черт тебя дери, отпусти мою руку!

Он завозился с навесным замком, уронил видеокамеру на пол. Аксель слышал, как щелкнул, открывшись и слетев с проушин, замок. И в этот момент зверь кинулся на них. Хриплый рык, что-то навалившееся на них в полутьме. Акселя обдало дыханием из пасти, вонью звериного нутра. Он кинулся в сторону, увлекая за собой Нурбакка. Рык перешел в горловой хрип, завершившийся клацаньем зубов.

Нурбакк дико закричал. Животное вцепилось ему в руку мертвой хваткой и замотало головой из стороны в сторону. Глаза у него вылезли из орбит и налились кровью. Как Аксель ни прижимался к решетке дверцы, но и его мотало вместе с Нурбакком. С хрустом рука оторвалась от тела. Челюсти медведя разжались, зверь поднял голову, потом снова опустил ее и оскалил зубы. Аксель едва успел увернуться. Боль пронзила его голову. Дверца в решетке распахнулась. Его швырнуло на спину, и он вывалился наружу. Как сквозь воду, он слышал прямо над ухом вопли Нурбакка. Тот схватил его рукой за волосы, Аксель изо всей силы ударил локтем назад, попал во что-то мягкое. Он покатился кубарем и ухватился за приставную лестницу, взобрался на одну ступеньку, еще на одну, выбрался на пол комнаты сверху, отполз в сторону от люка. Ощущение было такое, будто половина лица сожжена. Он мог видеть, но только одним глазом. Снизу крики Нурбакка внезапно оборвались.

Аксель с трудом доковылял до двери в спальню. Все так же заперта.

— Мириам, ты тут?

Он обернулся и побежал к выходу. Из подвала доносились звуки, слышать которые было невыносимо.

Снаружи было темно. Землю припорошил тонкий белый ковер. Между деревьями просвечивал месяц. Аксель крадучись обошел вокруг дома. «Которое из окон, Аксель, — простонал он, — которое из окон?» Он остановился возле первого. С его запястья что-то свисало. На наручниках все еще болтался кусок оторванной руки, но это была не его рука. Он ухватился за нее и, размахнувшись, ударил ею по стеклу, дернул за раму изнутри, и окно распахнулось. Спрыгивая на пол, мимоходом заметил, что порезался.

В призрачном свете луны едва виднелась ее голова на подушке, рассыпавшиеся вокруг волосы.

— Мириам…

Аксель сделал еще шаг к кровати. В нос ударило зловоние. Он продолжал повторять ее имя, как будто этим можно было отогнать этот запах, очистить от него эту темную комнату. Он сдернул с нее покрывало. Тела было не видно, но от вони, распространяющейся из распоротого живота, избавиться не удавалось. Он, шатаясь, отступил на несколько шагов, бросился к окну, выбрался наружу и, дрожа, упал на землю. Когда он открыл глаза, из-за угла дома показался зверь. Аксель с трудом сумел подняться на ноги. «Стой спокойно, Аксель, не беги. Сейчас нельзя бежать». Зверь тоже поднялся на задние лапы, повернул голову и посмотрел ему прямо в глаза.

Аксель закричал. Этот вопль вмещал все, что творилось у него внутри. Он излил свою душу в этом крике и все орал и орал прямо в морду животному.

Медведь застыл, стоя на задних лапах; они были с Акселем примерно одного роста. Потом он опустился на передние лапы, пятясь, отошел на несколько шагов, поднял морду и принюхался.

Отвернулся, зарычал и потрусил к опушке леса, за вершинами деревьев которого уже почти скрылся месяц.

Когда Аксель пришел в себя, он обнаружил, что сидит в машине. Ключ зажигания был на месте. Он завел мотор и съехал на лесную дорогу. Из горла время от времени вырывались хриплые вскрики. Они пробивались толчками, и он не знал ни откуда они берутся, ни как их остановить. Аксель медленно продвигался вперед на первой передаче. Над его коленями болталась оторванная рука младшего инспектора полиции Нурбакка.

За очередным поворотом свет фар осветил идущего навстречу человека. Аксель притормозил. Он так и не видел правым глазом. Кто-то стоял, наклонившись над капотом, и пытался через лобовое стекло разглядеть, кто находится в автомобиле. Широкое лицо с искаженными чертами — раскосыми глазами и открытым ртом, кричавшим ему что-то.

Аксель нажал на гудок.

— Мишку ловить! — разобрал он вопли этого существа. — Освальд мишку ловить!

Аксель наддал газу. Огромное тело соскользнуло с капота и завалилось в кювет. В зеркальце было видно, что верзила снова выбрался на дорогу и двинулся вверх по склону.

 

68

За четверть часа до закрытия молодой человек за стойкой бензоколонки в Омуэне начал подбивать кассу. Вроде все сходилось. Прошло уж не меньше получаса с тех пор, как сюда заезжал последний клиент. Этого человека он знал — старая училка, которая когда-то была его классной руководительницей в начальной школе. Бензина ей не нужно было ни капли, а только газету и кое-чего из еды. Но он понял, что Сигни Брюсетер оказалась там, собственно говоря, потому, что ей хотелось посплетничать. Как обычно, засыпала его вопросами о том, чем он занимается, и какие у него планы на будущее, и тому подобное. И еще все порывалась рассказать о своей работе, мол, у них там из-под опеки сбежал какой-то даун. От беспрерывной стрекотни Сигни спятить можно. Парень представил, как возьмет самые большие плоскогубцы, что у них найдутся, и чпокнет ими тетку по черепушке, чтоб отстала от него. Но вместо этого сказал, что у него срочное дело в гараже, и тогда она отвалила наконец.

Он устроился в дверях комнатки на задах, где они обычно отдыхали, и глянул на экран телевизора, висевшего на стенке. Ему широко улыбался Джеки Чан. Этот фильм молодой человек уже видел и знал, что скоро там покажут кое-что клевое. Он сунул в микроволновку гамбургер. Собирался сначала умять его, а потом уж поехать домой, но решил взять его с собой и съесть дома, спокойно насладиться им там, удобно устроившись перед телевизором. Парень достал гамбургер из микроволновки и сунул в пластиковый пакет, где уже лежали местная газетенка «Гломдален» и банка энергетического напитка «Ред булл».

Как раз в этот момент на заправку въехала машина. На вид вроде «ниссан-микра», белая, но как бы не совсем; бабы любят такие расцветки. Машина прокатила мимо насосов и остановилась. С водительского сиденья вывалился мужик, шатаясь подошел к двери, открыл ее и застыл, покачиваясь, сразу за порогом. Этого зрелища парню, обслуживающему бензоколонку, не забыть никогда: у мужчины снесло половину лица, от кромки волос и вниз до самого подбородка. Внизу под щекой болталось что-то, что могло быть глазом… Светлая куртка была вся заляпана кровью. Мужчина ухватился для поддержки за подставку для газет; похоже, он пытался что-то сказать, но из окровавленного рта доносилось что-то нечленораздельное. Тогда он поднял руку. С нее свисало что-то прикрепленное к ней наручниками. Похоже было на ладонь и кусок руки выше запястья.

Парень, работавший за стойкой, попятился в комнатку для отдыха, захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Дрожащими руками он извлек из нагрудного кармана мобильный и набрал номер экстренного вызова полиции.

 

69

В ночь на субботу, 27 октября, в 1 час 10 минут, в районе Оснес области Хедмарк стартовала полицейская операция. В лесных дебрях к северу от Омуэна силы быстрого реагирования окружили домик, принадлежащий младшему инспектору полиции полицейского округа Осло Арве Нурбакку. В полной боевой готовности заняли позиции снайперы и патрули с собаками.

Дверь домика и два окна были широко распахнуты. Руководитель операции поднес к губам мегафон и отдал приказ всем находящимся в домике немедленно его покинуть. Никакой реакции, даже и после того, как приказ был повторен. В 2 часа 23 минуты домик был освещен со всех сторон ярким светом прожекторов, укрепленных на крышах подогнанных туда автомобилей, и на его штурм бросились бойцы. Первый ворвавшийся в дверь крикнул находящимся внутри, чтобы выходили, но ответа не получил.

— Слышу внутри какие-то звуки, — доложил он в микрофон головной гарнитуры. — Похоже на то, будто ребенок хнычет.

Ему дали добро на проникновение в дом. Внутри стоял нестерпимый смрад. В гостиной никого не было, на кухне и в спальне тоже. Дверь в соседнее помещение была заперта, перед ней установили часового. Выбили крышку люка, ведущего в подвал. Именно оттуда и доносились звуки. Один из трех бойцов лег на живот и осторожно подполз к краю люка. Вонь здесь была еще сильнее. С потолка подвала свешивался фонарь, отбрасывавший слабый свет. Подвал оказался гораздо глубже, чем могло показаться снаружи. Помещение разделяла надвое металлическая решетка. Полицейский свесился пониже, посветил собственным фонарем. В углу за приставной лестницей, ведшей вниз, спиной к нему сидело, скорчившись, какое-то существо. Теперь оно обернулось на свет. Полицейский увидел широкое бледное лицо, из косо посаженных глаз вроде бы катились слезы. Мужчина сидел и укачивал на руках что-то непонятное размером с куклу. Позади него в неестественной позе лежало тело.

— Что ты здесь делаешь?

Ответа не последовало. Подошел еще один боец:

— Я спускаюсь. У парня синдром Дауна. Похоже, там с ним еще один человек. Видимо, он без сознания.

И он спрыгнул в полутьму, с пистолетом в одной руке и фонариком в другой.

— Нельзя здесь так сидеть, — сказал он. — Что это там у тебя?

И он осветил то, что держал в руках сидящий. Сначала он не понял, что это такое, но вдруг резко отпрянул назад и прижался спиной к лестнице. Свет фонарика выхватывал из темноты лицо оторванной человеческой головы.

В 4 часа 15 минут во двор домика были вынесены останки двух человек, обнаруженные там. У одной из стен в подвале лежала куча экскрементов. Специалист из комиссии по охране диких животных не сомневался в том, какое животное их оставило; следы вокруг домика подтвердили его догадку. По всей видимости, повреждения на телах погибших вкупе с этой последней информацией позволяли определить причину смерти. Как только достаточно рассвело, в лес отправились четыре группы охотников. Им понадобилось три дня, чтобы выследить и окружить того медведя, которого, как они полагали, и держали в подвале домика. Медведя подстрелили и разделали. В его брюхе охотники нашли полупереваренные остатки того, что когда-то являлось человеческим существом.

В субботу, 27 октября, на 12:00 в Управлении полиции Осло была назначена пресс-конференция. Зал совещаний на четвертом этаже был забит представителями прессы, причем больше чем на треть это были журналисты иностранных СМИ. Полицию представляли начальник управления, ведущий криминалист управления, начальник отдела расследований преступлений против личности, а также начальник сектора расследования насильственных преступлений старший инспектор полиции Агнес Паянен, которая и выступила с сообщением по так называемому делу о медвежьих убийствах. Она твердо заявила, что теперь его можно считать раскрытым, и заверила присутствующих в том, что прессу будут постоянно информировать по мере того, как в связи с этим делом будут выявляться новые данные. В то же время она просила проявить понимание: для полиции это очень трудный день. Это дело не только страшная трагедия для погибших и их близких, оно нанесло тяжелый удар и по полиции Осло.

Как только было предложено перейти к ответам на вопросы, в зале воцарилась полнейшая какофония, и потребовалось немало времени, чтобы публика слегка успокоилась и задаваемые вопросы можно было расслышать. Паянен сидела бледная и осунувшаяся, с осыпающейся с глаз косметикой, и пыталась совладать со своим голосом. Многие из представителей прессы явно были не в состоянии сразу же переварить те, мягко говоря, сенсационные сведения, которые были оглашены, и потому задавали вопросы, ответить на которые было легко. Напротив, представители газеты «ВГ» были, похоже, на удивление хорошо проинформированы. Их репортер, женщина, сразу же спросила о младшем инспекторе полиции Арве Нурбакке и его роли в расследовании, а также о его отношениях с одной из убитых женщин. Для Паянен это оказалось полнейшей неожиданностью; она попыталась отделаться общими фразами, называя его «сотрудником полицейского округа Осло», так что начальнику Управления полиции пришлось прийти ей на выручку, хотя он и сам еще не был посвящен во все подробности дела.

— Раз уж серийный убийца сам принимал участие в расследовании и наверняка оказывал влияние на ход оного, это должно повлечь за собой определенные последствия и для самой полиции. Какие? — не отставала женщина-репортер.

Паянен сидела неподвижно и смотрела на журналистку «ВГ». Да, в общем-то, эти вопросы были адресованы не ей. Она повернулась к начальнику Управления полиции и по его глазам поняла, что последует за этим вопросом. Она чувствовала, что у нее начинает кружиться голова. Тот ответил:

— Мы проведем доскональный разбор действий всех участвовавших в этой операции представителей личного состава, в том числе руководящего. В настоящий момент, разумеется, было бы слишком рано говорить о том, к каким выводам мы придем. Однако уже сейчас можно твердо заявить, что в данном случае, если говорить об утверждении на должность сотрудников полиции и контроле за их работой, произошло нечто, что не должно было произойти ни при каких обстоятельствах.

Инспектор полиции Ханс Магнус Викен и остальные участники следственной группы следили за пресс-конференцией из комнаты, где обычно проходили совещания. Нина Йенсен сидела, устремившись к экрану всем телом, и что-то энергично жевала, а Сигге Хельгарссон прислонил спинку стула к стене и полулежал на нем, приоткрыв рот в изумленной ухмылке.

— От головы-то полетят! — провидчески изрек он, очевидно не заметив, что в данном случае эта метафора звучала несколько бестактно. — Вот в такие дни понимаешь, как тебе повезло, что ты не стал начальником.

В виде исключения на сей раз у Викена не нашлось для него едкого комментария. Инспектор стоял у стены, сложив руки на груди, молча и с каменным лицом. Картины этой ночи еще стояли перед глазами. Домик Арве Нурбакка, кровать с останками пропавшей женщины, Мириам Гайзаускас. И в подвале он побывал… Запах оказался еще более прилипчивым, от него было не избавиться. Он попытался отогнать эти воспоминания, схватил чашку с кофе и опрокинул в рот, чувствуя, как булькает и переливается в желудке кислота. Резь в желудке усилилась, когда инспектор подумал об Арве Нурбакке. Викен дал себе день, от силы два, на то, чтобы окончательно избавиться от этих мыслей. Всю ночь он пытался найти какое-то альтернативное объяснение случившемуся, ведь так или иначе Арве тоже оказался жертвой. В короткие минуты перед тем, как каталку с Акселем Гленне увезли в операционную Уллеволской больницы, Викену разрешили задать ему пару-другую вопросов. Его ответы подтвердили худшие из его опасений, но не развеяли окончательно остатки сомнений.

Только около десяти часов ему удалось устроиться за столом с письмами, которые хранились в автомобиле Гленне, и диктофоном, который обнаружился в домишке. Еще там была найдена видеокамера. Викен вывел первый видеоклип на дисплей компьютера и понял, что те страдания, которым жертвы подверглись в подвале домика, были тщательно задокументированы. Он решил отложить изучение этих материалов.

Когда он прочитал письма и дослушал тексты, начитанные на диктофон, все кирпичики этого дела встали на свои места и для сомнений не оставалось места. В этом расследовании Арве Нурбакк все время оказывался на шаг впереди следственной группы. Он вел их куда хотел и играл с ними: нашел объяснение отпечаткам медвежьих лап и следам когтей, посоветовал Викену послать следователей в Оснес, устроил так, чтобы они занялись поисками в непосредственной близости от домика, где он держал взаперти свои жертвы. И ему удалось их провести. Сведения о Мириам Гайзаускас либо сохранялись в тайне, либо были подтасованы. Личность бывшего жениха выдумана.

Викен взглянул на листок, на который он выписал время, в которое происходили определенные события. Мириам была похищена в среду вечером, вскоре после того, как она около четверти седьмого покинула католический храм в районе Майурстюа. Нурбакк мог успеть отвезти ее в свой домишко и вернуться к 21 часу, когда начинался допрос Гленне… Викена осенило, что, по всей видимости, Мириам, с кляпом во рту и снотворным в крови, лежала в багажнике автомобиля Нурбакка, пока сам Нурбакк участвовал в снятии показаний. В таком случае она находилась в гараже Управления полиции, несколькими этажами ниже того места, где они сидели. Патолого-анатомическая экспертиза показала, что она была убита не ранее ночи на пятницу, то есть более чем через сутки.

Но Викен не стал тратить время на самобичевание. Еще когда он читал письма, он сообразил, что из всего этого можно извлечь и кое-какую пользу. Он взял письма с собой и успел показать их Паянен перед тем, как ее вызвали к начальнику Управления полиции для участия в подготовке пресс-конференции.

Вскоре после этого позвонила Кайя Фредволл из газеты «ВГ». И тут Викена осенило, как следует разыграть карты. Он заторопился вниз по лестнице, уселся в машину и перезвонил ей.

Нина первая выскочила из комнаты для совещаний после окончания пресс-конференции. Викен проследил за ней взглядом; похоже было, что ей нужно побыть одной. Но когда он несколькими минутами позже проходил мимо ее двери, она окликнула его. Полный неприятных предчувствий, он остановился на пороге. Сидя перед компьютером, она махнула ему рукой:

— Посмотрите-ка на это.

Викен заглянул ей через плечо. От Нининых волос пахло какими-то фруктами, и он наклонился так низко, что коснулся грудью ее спины. Она открыла электронный сайт газеты «ВГ». Большую часть экрана занимал заголовок: «Неверность, ревность и зверские убийства». Под заголовком — фотография Мириам. Она стояла рядом со стеной домика и улыбалась. Ее приобнимал одной рукой огромный мужик с монголоидными чертами лица.

Викен видел его той же самой ночью: два инспектора вели его прочь от домика, в подвале которого он был обнаружен.

Теперь инспектор насупил кустистые брови и изо всех сил постарался разыграть изумление.

— Как же это, черт возьми, им удалось раскопать эту историю? — воскликнул он, когда Нина кликнула мышкой по ссылке «Узнайте всё о медвежьих убийствах и о скандале в полиции Осло».

 

70

Аксель слышит, что где-то вдалеке звонит телефон. Он встает с постели. Звук доносится откуда-то из-за окна, но через стекло ничего не видно. Он пытается открыть окно, но на нем нет задвижек. «Я не могу тебе ответить, Мириам. Я не знаю, откуда доносится звонок». Он заносит руку для удара, собираясь разбить стекло.

Сразу несколько человек хватают его за руки.

— Вам нужен покой, Аксель. — Низкий голос шел откуда-то сверху. — Вам нужен покой, и тогда все будет хорошо.

Он открыл глаза. Видел только один глаз. Над Акселем склонились три лица.

— Кто вы?

— Я вас оперировал.

— Мириам пытается мне дозвониться!

Женщина в маленьких круглых очках сказала:

— У вас не было с собой телефона, но, если кто-нибудь будет вам звонить, мы обязательно дадим вам знать.

— Что вы мне ввели?

— В капельнице у вас морфин.

Аксель снова откинулся на подушки. Стоящие рядом отпустили его руки.

— Я вижу только одним глазом.

Хирург присел на край его кровати:

— У вас теперь остался только один глаз, Аксель, зато он совсем не поврежден. У вас будет зрение как у одноглазого орла. — Улыбка будто приклеилась к губам хирурга. — Операция прошла успешно. Куда труднее справиться со всеми этими докучливыми журналистами. Но мы делаем все, что в наших силах, чтобы не допустить их к вам.

— А кто это звонит?

Женщина в очках снова склонилась к нему. От нее пахло хозяйственным мылом, а изо рта — сардинами.

— Здесь полная тишина, Аксель. Никто не звонит.

Он хватает мобильный телефон с прикроватной тумбочки и прижимает его к уху. Там ни звука; он снова ответил не по тому мобильному — ведь какой-то телефон продолжает звонить. Окно темное и непрозрачное, но ему видно, что за стеклом светит сильная лампа. Там движутся какие-то тени. «Сейчас тебе придется держать ответ за свои поступки, Аксель». — «Да, я отвечу за свои поступки, отец, но сначала я должен ответить на звонок. Это Мириам звонит. Это ей я должен все рассказать». — «Не испытывай мое терпение, Аксель, ты должен ответить за свои поступки немедленно».

На крыльце стоят двое парнишек. Лето, и солнце кажется почти что белым. Их худенькие тела обнажены до пояса, руки уже порозовели на солнце. Это один из первых теплых деньков летних каникул.

— Поехали на велосипеде на пляж в Уксвал, — предлагает Бреде.

— А мой велик еще не накачан, — отвечает Аксель. — А потом, мы же обещали последить за Балдером.

— Ты можешь сесть ко мне на багажник и отталкиваться ногами. Балдер побежит за нами.

— Его лапам это вредно, — возражает Аксель, — опять могут воспалиться. Ты же слышал, что отец сказал сегодня утром. Он тебя убьет, если ты это сделаешь.

Бреде смеется. Каким-то таким смехом, который будто исходит не из тоненького мальчишечьего горла, а еще откуда-то.

— А представь, вдруг Балдер заболеет и подохнет. Так тогда и надо папашке-то. Он же больше любит эту тварь, чем любого из нас.

Аксель медлит с ответом. Бреде говорит:

— Если ты не веришь, то мы ведь можем пристрелить этого пса, и увидишь, что я был прав.

Балдер поднимает свою большую голову и смотрит на них из тенечка рядом с будкой.

— Видишь, он над тобой смеется, — замечает Аксель.

Бреде не торопясь подходит к собаке, наклоняется над ней и почесывает за ухом:

— Да нет же, Балдер, ты же не надо мной смеешься, правда?

Собачий хвост ходит в траве из стороны в сторону, как огромная лохматая гусеница.

— Не надо так говорить! — восклицает Аксель, вдруг разозлившись.

— Чего не надо говорить?

— Про отца так говорить.

Бреде смотрит на него прищурясь. Его взгляд только еще больше раззадоривает Акселя. Он распахивает дверь в дом, бежит на второй этаж и выше, на чердак. Выскакивает назад, держа в руке кожаную сумку.

Бреде встает рядом с Балдером:

— Зачем тебе это?

— Ну, ты же у нас всегда строишь из себя такого крутого! — шипит Аксель. — Вот теперь и покажи, какой ты крутой на самом деле.

Он открывает сумку и вытаскивает из нее блестящее черное оружие, протягивает его брату. Бреде поднимает на него глаза и усмехается. Берет пистолет и снимает его с предохранителя.

— Да он даже не заряжен, — говорит он и протягивает пистолет обратно.

— А, вот ты какой крутой! Да я другого такого труса не знаю. Сам никогда ничего не делаешь, за тебя всегда кто-нибудь другой.

Аксель презрительно сплевывает. Он водит пистолетом в разные стороны. Приставляет дуло к виску Бреде:

— А ты готов поспорить, что он не заряжен?

Бреде все еще усмехается, но мускулы вокруг его рта напряглись.

— Ну попробуй, проверь, — говорит он тихо. — Посмотрим, сдрейфишь ты или нет.

Аксель легонько жмет на курок пальцем. Курок твердый и гладкий, и движение пальца уже невозможно остановить; можно притормозить, но нельзя остановить. В момент, когда курок спускается, мальчик выворачивает руку в суставе и направляет ее вниз, на собаку.

Над ним склонилась медсестра в круглых очках.

От нее все еще пахло сардинами, и он открыл рот, чтобы сказать ей это. Не могла бы она перестать наклоняться к нему все время?

— Вы посетителей примете? — дохнула она ему прямо в лицо.

Он попытался отвернуться:

— Это Бреде?

— Ваша семья пришла. Так зовут вашего сына?

В дверь прошмыгнула и застыла на пороге Марлей. Том отодвинул ее в сторону и открыл дверь пошире. За ними появилась Бия и закрыла дверь за собой. На жене была надета короткая куртка из мягкой черной кожи.

Марлен отважилась подойти к нему поближе. Она окинула лицо отца мимолетным взглядом, положила на одеяло букет цветов. Она и еще что-то положила, листок бумаги, потом отошла на несколько шагов.

— Это правда, что ты подрался с тем медведем? — прошептала девочка.

Он осторожно повернул голову, попробовал кивнуть.

— Я для тебя сделала рисунок.

Он взял листок в руки: на синем фоне — какие-то фигуры и маленькое желтое солнце с чем-то ярко-зеленым посредине.

— Это твой глаз на небе, — пояснила она все так же шепотом. — Он превратился в новую звезду. Рядом с Кассиопеей.

— Иди сюда, — выговорил он так четко, как только сумел. — И ты тоже, Том.

Они подошли к его кровати. Том обнимал сестренку рукой, будто удерживая ее, чтобы она не убежала.

— Скоро сюда придет Даниэль, — сказал сын. — Его самолет приземляется через час. Это я ему позвонил и попросил приехать.

Аксель взял его за руку. Там, где когда-то был глаз, закололо.

Бия все еще стояла у двери, чуть позади них. Ее глаза жестко блестели, как два сапфира.

— Я отвечу за свои поступки, — сказал он.