Карл умудрился перед самым походом серьёзно простудиться и в сводный батальон не попал. Кузен лежал в кровати, пил настои и морсы Акулины, и чуть не плакал от отчаяния. Ему так хотелось повоевать, а тут …

– Не переживай, братец. Ты главное здоровье поправь. Сражений и подвигов на твой век ещё хватит, – успокоил его я.

Уж кому как не мне знать о далеко идущих военных планах правительства. Так что кузен ещё успеет помахать шашкой.

Михайлов и Чижиков оказались в числе пяти гренадер, выделенных в батальон из третьей роты. Назначение они восприняли спокойно: ни огорчились, ни обрадовались.

Я предупредил, что вряд смогу с ними часто видеться, но, если понадобится помощь, пусть обращаются не стесняясь. В конце концов, вместе съели не один пуд соли.

– Благодарствуем за предложение, господин адъютант, – с нарочитой учтивостью ответил Чижиков. – Мы калачи тёртые, как-нибудь управимся.

– Хорошо, смотрите сами, – пожал плечами я. – Но, если что… по старой памяти можете на меня рассчитывать.

– Да и вы, если что-то понадобится, за нас вспоминайте, – усмехнулся гренадер.

Вечер закончился скромными посиделками в трактире. Я пил за одним столом с солдатами, с которыми прошёл и огонь и воду. Медные трубы большей частью выпали на мою долю.

В судьбе гренадер крутых перемен не случилось. Гренадерам предложили повышение до капрала, но Чижиков с Михайловым отказались, лишь Карл принял новый чин. Я рассчитывал постепенно вывести его в офицеры. Котелок у парня варит, да и прочими качествами не обделён. Мне же нужно сплотить вокруг себя команду из верных и умных людей, и кузен один из главных кандидатов.

Потом снова начались дела, долгая и тщательная подготовка к походу. Предстояло учесть тысячи мелочей, жаль, опыта мне не хватало. Приходилось соизмерять желания и возможности.

Прибыла большая партия ружей, заказанных в Саксонии. Подполковник Бирон, считавший что фузеи, изготовленные в Туле и Сестрорецке, уступают саксонским, радовался этому событию как ребёнок. Произведя проверку и выпустив кучу пуль, в том числе и конструкции Анисимова, мы пришли к выводу, что разница если и есть, то несущественна.

Куроедов доставил первую партию полевых кухонь. Они получились тяжёлыми и перевозились парой лошадей. Миних сказал, что по прибытию на Украину в кухни впряжём более выносливых волов.

От каждого капральства выбрали по повару, их быстро обучили нехитрым способам готовки в походных условиях. На очередном совещании Военной коллегии я посоветовал ввести обязательные офицерские пробы приготовленной еды. Миних, подумав, согласился и подписал указ, по которому обер-офицерам вменялось следить за качеством и вкусом солдатской пищи. Я отвёл Куроедова в сторонку и сказал:

– Вот что, Фома Иваныч, скоро я ухожу на войну, а там, как понимаешь, всякое случиться может. Куроедов побледнел.

– Да ты не волнуйся, – заверил я. – Обещание я помню, и раз дал слово, обязательно сдержу. Я напишу завещание. Ежели случится со мной какая-нибудь напасть, будет тебе вольная, но опять же по выполнению кое-каких условий. Так что помни, Фома Иваныч, у меня будет без обмана, но и ты уговор соблюдай. Куроедов просиял.

– Вот вам хрест. Всё исполню.

– Вот и здорово. За кухни тебе отдельно и большое спасибо. Постарался на славу. Надеюсь, не без выгоды.

– Само собой, – гордо кивнул Куроедов. – Но я по-божески. И мне хорошо, и казне того лучше.

С одеждой для гвардейских частей проблем не возникло, однако всем было прекрасно известно, что в действующей армии с обмундированием неважно, даже с формой старого образца. Часть солдат вместо тёмно-зелёных мундиров вынуждена носить белые парусиновые сюртуки с красным воротником и обшлагами. И вряд ли удастся переодеть всю армию раньше чем через несколько лет. Назвать точные сроки затруднялся даже президент Военной коллегии Миних.

Гвардейский мундир стоил дороже армейского за счёт более качественного сукна и покроя. Офицеры в обычное время носили аксельбанты, во время парадов и смотров надевали трёхцветные шарфы и белые перчатки с крагами. Пришлось внести ещё ряд декоративных элементов, призванных подчеркнуть разницу между элитными и рядовыми частями. Гвардейцы на воротники курток и шинелей пришили петлицы: измайловцы – зелёные, семёновцы – синие, а преображенцы – красные. У полка Конной гвардии на петлицах крепилась стилизованная металлическая подкова.

Какой-то местечковый идиот высокого ранга заставил солдат выбеливать ремни, портупеи и перевязи, но Миних, прикинувший сколько придётся потратить времени на пустое украшательство, быстро навёл порядок, пока модное веяние не вскружило головы другим офицерам. Как обычно, что-то полезное с трудом пробивает себе дорогу, а любая вредная дрянь распространяется быстрее гриппа.

Маршрут нам предстоял неблизкий. Первоначально общий сбор намечался в местечке Переволочны возле недавно построенной крепости Мишурный рог, потом Миних принял решение стянуть основные войска к Азову. Армии Ласси было предписано сосредоточиться вдоль Украинской защитной линии и препятствовать татарским набегам.

Уже в пути мы узнали о новой вылазке Фети-Гирея. В феврале 1737-го татары поднялись через Днепр выше Переволочны, нарвались на отряд генерала Лесли и перебили, причём сам генерал погиб, а его сын попал в плен. Правда на обратном пути неприятель был атакован и рассеян нашей кавалерией. Не выдержав натиска, татары бежали, бросив богатый обоз и пленных.

Боюсь, этот набег крымский хан записал всё же в свой актив. Турецкому султану пошли победные реляции: 'неверные' понесли большие потери и убедились в силе карающей десницы воинов Аллаха. Никто возле границ Крыма теперь не будет чувствовать себя в безопасности.

Подумав, мы решили, что нет худа без добра. Окрыленный успехами Фети-Гирей может обнаглеть и совсем потерять страх. В этом случае его будет намного легче поймать на удочку.

Чтобы добраться до Азова в максимально сжатые сроки и не измотать солдат длительным переходом, пришлось вспомнить опыт прежних лет, когда пешая гвардия на какое-то время превратилась в драгун. Ещё в прошлом году для кавалерии собирали коней по всей стране, за исключением Сибири, поэтому подыскать для нужд сводного батальона необходимое количество лошадей не составило большого труда.

Одно время высказывалась идея везти солдат на телегах, но потом от неё отказались по целому ряду соображений. На плохих дорогах многочисленные подводы были бы лишней обузой и сковали наше движение. Кроме того, всплыл ещё один досадный факт:

– Посмотрите, что получается, – горячился я, – Полковнику официально разрешается иметь в походе пять повозок, подполковнику три, на господ обер-офицеров две телеги на роту. Цифры реальные и понятные, хотя поужаться не помешает. Но Бог с ним, оспаривать поздно, обратимся к текущей ситуации. А она складывается абсолютно ненормальной. По факту мне из обоза сообщают, – я потряс перед членами Военной комиссии докладной, – что кое-кто из сержантов берёт в дорогу по шестнадцать телег, а некоторые из майоров все тридцать.

– Возможно, они позаботились о самом необходимом, – предположил Ласси. Я фыркнул:

– Если бы речь шла только о необходимом, господин фельдмаршал. Я пробежался по предварительному списку и ужаснулся: один субалтерн-офицер из польской шляхты везёт кормилицу-служанку и шестерых лакеев. Заметьте, не денщиков, которых ежели что можно поставить в строй, а партикулярных лиц. Зачем они ему сдались, причём все шестеро? И таких субалтернов несколько десятков. Наглость несусветная. Если формирование обоза и дальше пройдёт в том же духе, мы увезём в степь пол Петербурга. Интересно, сколько вёрст нам удастся проделывать в сутки, если за батальоном потащится длиннющий цыганский табор? Возьму на себя смелость предположить, что мы до Азова и за год не доберёмся.

– Дайте посмотрю, – Миних забрал у меня бумаги. Бирон, с которым мы обсуждали этот вопрос ещё до совещания, усмехнулся.

– Всё верно, – фельдмаршал отложил докладную. – Барон прав, обоз выходит зело великий, такую прорву тащить с собой не за чем. Надо рационально убавить, чтобы не сковывал нас в пути. Лично займусь этим.

Озабоченный Миних запретил офицерам брать в дорогу лишний багаж. Фельдмаршал составил список разрешённых вещей, сверившись с которым, я понял, что всё необходимое легко поместится в общеармейском кожаном ранце чёрного цвета. Чуточку переделанная конструкция позволила таскать в нём и провиант, и бельё, и обувь.

Всего в поход выступило три тысячи гвардейцев, все четыре полка выделили солдат и офицеров, соблюдая назначенные императрицей пропорции. Измайловцами командовал премьер-майор Гампф, под его руководством находилось почти девятьсот пятьдесят человек. Примерно по столько же людей поступило от семёновцев и преображенцев, от Конной гвардии было три роты.

Следуя через Новгород и Москву, мы соединились с остальными частями батальона в Воронеже.

Всё это время я безотлучно находился при подполковнике Бироне. Поскольку двигались мы пока по родной земле, особых мер предосторожности никто не предпринимал, секретов и дозоров не выставляли. Вели солдат специально назначенные 'очередные', поэтому основная офицерская братия, свободная от дежурств, стремилась держаться вместе.

Верхом отцы-командиры всех рангов передвигались редко, предпочитая в свободное время катить в собственных санках. Чтобы было веселей, в уютные повозки набивалось сразу по несколько офицеров, начинались шутки, дружеские подколки и разговоры по душам.

Мне непритязательный юмор этого века не нравился, он мало отличался от раблезианского и вертелся вокруг туалетных и интимных тем. Впрочем, господа из 'Комеди клаб' чувствовали бы себя здесь уютно. Мои любимые анекдоты о программистах и новых русских сослуживцам были бы непонятны. Так что я всё больше отмалчивался, изредка принимая участия в незлобивых розыгрышах. Скоро к батальону присоединилось и ещё одно важное лицо.

Бевернский кирасирский полк, которым командовал принц Антон Ульрих, в поход не взяли. Фельдмаршалы, посовещавшись, решили, что 'самоварам' в Азове делать нечего, против лёгкой татарской конницы кирасиры бесполезны.

– Зато, глядишь, в Польше пригодятся, – ободряюще сказал Миних жениху Анны Леопольдовны.

– Тогда прошу взять меня в поход волонтёром, – попросил принц, которому не терпелось проявить себя на поле боя.

– Достойное решение, ваше высочество, – похвалил фельдмаршал. – Токмо от одного меня положительной реляции недостаточно. Чай не из простых полковников будете.

Разрешение императрицы удалось получить на удивление быстро. Мало кто знал, что герцог Бирон начал вынашивать планы по женитьбе старшего сына на цесаревне Анне Леопольдовне, поэтому с лёгкой душой поспособствовал отправке Антона Ульриха на войну, рассчитывая таким образом устранить возможную помеху честолюбивым замыслам.

Принц двинулся на карете в сопровождении сорока слуг: адъютанта, секретаря, пажей, лакеев, поваров, даже личного доктора. Я по началу думал, что такой 'подарочек' станет всем обузой, но потом, когда увидел насколько прост в обращении и неприхотлив в быту кирасирский полковник, пришёл к выводу, что Антон Ульрих в сущности неплохой малый, а его длинный 'хвост' не более чем вынужденная плата за статус. Как ни крути, а всё же целый принц.

Прикинув все за и против, решил познакомиться поближе. Скоро представился и подходящий случай.

По мере продвижением к тёплым краям снега становилось всё меньше, затем он уступил место весенней распутице. Полозки пришлось сменить на колёса, но и они не спасали, когда приходилось двигаться по разбитым дорогам.

Карета принца основательно завязла в глубокой луже. Кучер безрезультатно пытался править лошадьми, чтобы вытащить экипаж на ровное и сухое место. Каждый раз карета немного подавалась вперёд, но почти сразу возвращалась, застревая ещё сильнее. Спины лошадей лоснились от пота, богато отделанный экипаж со страшным скрипом кренился, переваливался с бока на бок. Жалобно звякала сбруя, комки грязи летели во все стороны, но настырный кучер не прекращал тщетные попытки.

Помощи ждать неоткуда. Солдаты давно ушли далеко вперёд. Даже обоз, благополучно преодолевший эту напасть, успел скрыться из виду. Принц остался предоставлен святому угоднику Николаю и не слишком расторопным лакеям.

Слуги, облепившие транспорт господина как мухи арбузную корку, собирали по окрестностям хворост и старательно кидали под колёса. Сухие ветки бесследно растворялись в необъятном море грязи и помогали как мёртвому припарка.

Я как раз проезжал мимо и ещё издали заметил застрявший экипаж. Подполковник отправил меня с поручением, выполнив которое, я возвращался к четырёхместному возку Бирону. Лошадь поравнялась с плотно увязшей каретой.

Дела у страдальцев продвигались неважно. Уже поздний вечер, скоро луна скроется за рыхлыми тучами и станет темно. Ночевать здесь никому не улыбалось. Все рассчитывали встать на постой в ближайшей деревне, до которой такими темпами ещё пилить и пилить.

– Да что же это за мучение такое! – кричал кто-то по-немецки. – Это не яма, это просто бездна!

Я узнал адъютанта Антона Ульриха – подполковника Геймбурга. Как Манштейн от Миниха, так и он ни на шаг не отходил от своего начальника.

– Обычная русская дорога, господин подполковник. Впереди ещё много таких, по сравнению с которыми эта покажется ведущей в рай, – философски заметил я.

– Кошмар какой-то! – возмутился Геймбург.

– Когда мы выехали из Петербурга, я наивно думал: хуже не будет, но теперь убедился, что будет, да ещё как! Россия не перестаёт меня удивлять, – поддержал его другой голос, раздавшийся из самой гущи событий.

К моему удивлению, он принадлежал принцу, который выбрался наружу и наравне со всеми, стоя по колено в мутной жиже, толкал карету.

– Впрочем, чтобы быть объективным замечу: у меня на родине дороги в это время не лучше, – прибавил Антон Ульрих.

'Вот и повод сойтись поближе. Масть сама в руки прёт', – решил я, спрыгнув из седла, и сразу пожалел, что не одел высоких сапог.

Вода хлынула через край голенища, ноги моментально промокли. Ладно, не сахарный.

– Хотите присоединиться? – устало спросил принц.

– Почту за честь, ваше высочество. Надеюсь, не помешаю.

– По-моему мы уже перепробовали все способы, – покачал головой Антон Ульрих. – Скорее всего, придётся всё бросить и наравне с остальными скакать в седле, что впрочем, вполне подобает мне как солдату.

Я оценил реплику по достоинству. Его высочество нравилось мне всё больше и больше. Никакого чванства. Бесценное качество для монарха. Впрочем, если верить Пикулю, в захудалых немецких княжествах принцесса, торгующаяся на рынке за пучок укропа – рядовое явление.

– Не извольте волноваться. Наша нигде не пропадала, не пропадёт и здесь, ваше высочество. Что-нибудь придумаем, – изрёк я с нарочитым энтузиазмом.

Кажется, он передался и Антону Ульриху. Белобрысый, худющий, без парика, в мокрых, прилипших к телу одеждах, он походил на подростка, а не на титулованную особу, будущего отца российского императора.

Когда принц волновался, он начинал сильно заикаться. Это часто служило поводом для издевательств со стороны недоброжелателей, которых хватало.

Эх, тяжело ему добиваться расположения принцессы. И хотя саксонца графа Линара потихоньку, чтобы не привлекать внимания к скандальным обстоятельствам бурного романа с принцессой, спровадили восвояси, вряд ли впечатлительная Анна Леопольдовна, втрескавшаяся по уши, быстро забудет первую большую любовь. На фоне роскошного самца, который прыгал из постели в постель, сражал дам наповал пачками, обладал высоким ростом, рыже-белокурыми волосами и так ухаживал за нежной кожей лица, что каждую ночь специально мазался какой-то помадой и спал в перчатках и маске, субтильный заика-принц терялся.

Что самое интересное: в Россию Антон Ульрих приехал не зная, что его прочат в женихи принцессы Анны. Парень долго считал, что ему просто доверили честь командовать новым кирасирским полком, и что это и есть вершина его карьеры.

Как говорится, всё могут короли, но вот с женитьбой у них и впрямь напряги.

Принцесса его тихо ненавидела, её раздражал покладистый нрав жениха и далеко не геройский облик, хотя, как это часто бывает в жизни, внешность Антона Ульриха оказалась обманчивой. В слабом теле билось благородное и храброе сердце.

– Надеюсь, на небесах с одобрением слышат ваши слова … – принц вопросительно уставился на меня. Я поспешил представиться. Вряд ли Антон Ульрих мог знать моё имя.

– Барон фон Гофен, ваше высочество. Адъютант подполковника Густава фон Бирона.

– Тогда прошу вас, господин фон Гофен. Уповаю на вас и вашу уверенность.

– А ну разойдись, – я оттеснил от кареты хлипких немчиков, набранных под стать худенькому и низкорослому принцу, приналёг плечом и громко приказал кучеру:

– Чего ждёшь? Правь давай.

Кучер выпучил глаза, опасливо взялся за вожжи и принялся понукать лошадей. Я обратился к прочей прислуге:

– Ну а мы чего стоим? Кого ждём? За дело, братцы, – и неожиданно для себя пропел заразное:

– Э-э-й, ухнем! Антон Ульрих встал рядом, поднатужился.

– Ещё-ё-ё ухнем!

Кажется, поддалась, пошла, пошла, родимая. Теперь не сбавлять обороты и потихоньку, полегоньку толкать карету, пока не окажемся на сухом. Эх, лишь бы не сломалась, а то из нас нерастраченная молодецкая удаль так и прёт.

– Ещё! Давай, давай, братцы! Немного осталось! Работаем все вместе, никто не отлынивает. Господи, твоя воля, спаси и сохрани…

Под русскую 'Дубинушку', которую благодаря мне лакеи и принц выучили за пять минут совместной работы, мы выкатили экипаж из ямы. Похоже, раньше этой компании не хватало запала и координации действий. Я стал той соломинкой, что переломила хребет верблюду.

– Я очень признателен, барон, – обрадовано произнёс принц, ступая на подножку кареты. – Как только у вас выпадет свободная минута, приглашаю к себе. Приходите в любое время дня и ночи. Буду вас ждать. Я учтиво склонился.

– Благодарю, ваше высочество. Не премину воспользоваться столь высокой честью.

Фигура принца вдруг стала мне весьма интересна. И дело тут не только в моих шкурных замыслах, но ещё и в чисто человеческой симпатии. Антон Ульрих – мужик правильный.

Верно поётся: 'Принцев мало и на всех их не хватает', однако Анне Леопольдовне может повезти с мужем. При соблюдении некоторых условий, разумеется.

Император Иоанн, чей престол я тут спасаю, должен появиться на свет и точка! И никакой граф Линар не помешает, а если сдуру попробует, пусть пеняет на себя. Мы из него быстро это дурь выбьем. Если за Антона основательно взяться, сделаю из него человека.