Как вы думаете, что чувствует человек, которого тащат неизвестно куда, надев мешок на голову и буквально спеленав жесткими веревками? Если не знаете, не пытайтесь угадать — для здоровья вредно. Тех ужасов, что я передумал за эти два часа транспортировки — а транспортировали в вышеописанном виде именно меня — вполне хватило бы на полную голову седины. Неизвестность, черт бы ее любил. Правы были наши замечательные психологи, ни дна им ни покрышки: именно неизвестность пугает больше всего основного прочего. Кто меня поймал? Куда тащат? Зачем? Пленили меня одного или вместе с Сайни? И ведь это меня так просто скрутить, Лелек — орешек покрепче, так что могли и убить.

При полном отсутствии объективной информации и богатом культурном опыте воображение выдавало такие версии — Стивен Кинг отдыхает. Причем банальный каннибализм или ритуальное жертвоприношение не были самыми страшными вариантами дальнейшего развития событий.

Все, что я мог понять, полагаясь на тактильные и звуковые данные — везут меня в какой-то лодке, судя по всему, довольно большой и сделанной из дерева (либо иного достаточно твердого материла, но не металла — бок не холодило). Лодка довольно большая. А гребцы в ней не отличаются особой разговорчивостью, зато веслами ворочают на удивление слаженно.

А повязали меня прямо в "Тигрисике". Мы пристали на "техническую остановку", ткнувшись носом в заросший ивняком берег. Сайни перемахнул через форштевень и отправился любоваться достопримечательностями безымянного островка, а я остался на корме. И тут из-за мыска, который мы только что обогнули, быстро и совершенно бесшумно выскочила пара здоровенных лодок. Разглядеть я их не сумел, ибо события развивались молниеносно. Корму "ковчега" умело взяли в клещи, а в меня полетели то ли сети, то ли арканы — словом, что-то веревочно-ловчее. От первого броска я таки уклонился — все же сработали вколоченные Лелеком навыки — и даже сумел достать веслом метателя. Не уверен, что тот заработал хотя бы синяк. Все же драться, сидя п верхом на узкой, меньше метра, плетеной ладье — занятие не слишком результативное. А дальше уже не помню ничего. Может, огрели чем-то по голове. Может, придушили арканом аккурат до потери сознания. А может быть, вообще прыснули в нос какой-нибудь "пыльцой Морфея". От здешних чародеев и не такой пакости можно ожидать.

И вот теперь валяюсь я на дне неизвестного плавсредства, и везут меня в неизвестном направлении неизвестные же люди. Зашибись! А я не Рэмбо, не Джеймс Бонд и не майор Пронин, нет у меня опыта выпутывания из подобного рода переделок. Перетереть веревки о заранее заточенный ноготь, а потом перекусать насмерть похитителей не получится. Потому что, кажется, у меня и пальцы, и челюсти связаны. Судя по ощущениям. Во всяком случае, двигать не могу ни теми, ни другими. По жилам тут же потоками холодной ртути метнулась паника: а ну как вкололи в позвоночник какую-нибудь хитрую иглу, и я теперь полностью парализован? Правда, зачем тогда было связывать? Ведь веревки на теле я четко ощущаю. Конечно, и веревки, и паралич могут оказаться воспаленным бредом, искусно внушенным хитрым гипнотизером. Но эта гипотеза мне не понравилась, и я ее зарезал с помощью инструмента имени товарища Оккама. Короче, попытался хотя бы частично взять себя в руки. Если не убили сразу, значит, скорее всего, везут туда, где меня будут допрашивать. Кто? Вероятно, враги. Возможно, еще одна засада, оставленная по нашу честь — как те, в лесу. Тогда их не может быть слишком много. Хотя… Кто его знает, сколько народу на лодках встречало группу, вышедшую из лесу. Да, но напавшие подошли сзади. Однако, в путанице здешних плавней можно было легко спрятать засаду, пропустить нас вперед и только потом ловить. С тем же успехом это могут быть и граждане, напавшие на "лесную" группу у воды и отбитые "речным" десантом. Вернулись, чтобы мстить за своих, поплыли следом за обидчиками, а поймали нас. Вернее, меня. Вопросы, вопросы… И ни одного ответа. Ничья земля, называется, ненаселенная территория, блин! Буквально на каждом шагу какие-то субъекты, и все сплошь недружелюбные.

Кажется, приехали. Лодка ткнулась в берег. Меня рывком поднимают на ноги и, судя по ощущениям, закидывают кому-то на загривок. Этот кто-то движется вперед довольно бодрой, хотя и тряской рысью, из чего я делаю вывод, что это, во-первых, человек, во-вторых, наделенный недюжинной физической силой. И все это по-прежнему происходит без слов! Право, остается предположить, что я стал пленником популяции телепатов. Тогда какой, на фиг, допрос? Впрочем, мы можем думать на разных языках. Или я, в силу происхождения, непрошибаем для их ментальных лучей (или чем там они друг у друга в мозгах колупаются?).

Как говорил один мой знакомый, юмор — это последнее оружие в безнадежных ситуациях. Он же обещал шутить даже лежа в гробу. К счастью, возможности проверить это обещание он мне пока не предоставил.

Так, характер движения сменился. Меня несут вверх по достаточно крутым ступенькам: "носильщик" пошел медленнее, я наконец-то услышал его дыхание. И запах стал сильнее — запах пота и давно немытого тела, с легким привкусом болота, дыма и мокрого дерева.

Подъем кончился, мы вошли в помещение: внешние звуки почти пропали, а шаги "несуна" стали слышнее. А вот хлопка двери я не услышал.

Поворот, еще поворот, причем на втором меня приложили макушкой об стену или косяк — в общем, обо что-то твердое. Я протестующее замычал. Никакой реакции. Еще подъем, на этот раз по короткой лестнице, еще поворот.

Меня аккуратно ставят на ноги, поддерживая под локотки, чтоб не упал. Значит, сопровождающих, по крайней мере, двое.

Чужая рука появляется в районе горла, шарит там, перебирая пальцами. К челюстям и языку начинает возвращаться подвижность, но они все равно как чужие — словно после укола новокаина у стоматолога.

— Ты кто?

Вопрос прозвучал совершенно неожиданно, я даже не сразу понял, что обращаются ко мне. Во всяком случае, язык знакомый — тот, которому меня учила Лиина. А не тарабарщина Смарис. Будем считать это добрым знаком. И молчать пока. Ибо, как говаривал один мой знакомый (тот самый, что обещал шутить в гробу), сказавши на допросе "а", обязательно дойдешь и до твердого знака. Дело только во времени и усердии допросчиков.

— Дайте ему осмотреться, — приказал тот же голос, сипловатый, будто простуженный, но громкий и "командный", абсолютно уверенный в том, что распоряжение будет выполнено. — По крайней мере, узнаем, понимает ли он нас.

С головы сдернули мешок. Глаза под ним давно были закрыты во избежание неприятных контактов с мешковиной, но яркий свет резанул даже сквозь веки. Часто смаргивая слезы, я начал осматриваться. В голове само собой всплыло слово "блокгауз". Я не помнил толком, что оно означало, но что-то военно-фортификационное. А помещение, в которое меня доставили, явно носило на себе отпечаток милитаризма. Стены из поставленных вертикально толстенных бревен, обвязанных поверху просто-таки циклопическими мауэрлатами. (Не знаю, как далеко меня завезли, но в окрестностях реки, по которой мы до этого плыли, таким гигантам взяться было просто неоткуда.) Окошки крохотные, так и просящие, чтобы их назвали бойницами. Изготовлены без особых затей: в двух соседних бревнах делались выборки, и получался проем в две ладони шириной и четыре высотой. Да к тому же, кажется, расширявшийся наружу. Бойниц этих было много и на разных уровнях, так что света они давали достаточно. Потолок из бревен потоньше и не слишком плотно пригнанных. Посередине блокгауза — что-то вроде стола с бугристой столешницей. Приглядевшись, я решил, что он представляет собой макет местности. Река, во всяком случае, просматривалась.

Опираясь на сие дивное географическое сооружение, стоял хозяин. Точнее, Хозяин. Почему-то вопросов, кто здесь главный, у меня не возникло. Худой смуглый дядя лет 50 по нашим меркам, с пронзительными серыми глазами, ежиком седых волос (обычно здесь так коротко не стриглись), одетый в бесформенную и бесцветную (серо-буро-зелено-пятнистую, как хороший маскхалат) хламиду до колен, из-под которой виднелись штаны того же фасона и раскраски, заправленные в высокие ботинки. Явный вояка, хотя никакого оружия при нем я не видел. Зато обратил внимание на его крупные, длинные и сильные кисти, которыми он опирался на стол. Мелькнула мысль, что после рукопожатия с ним придется обращаться к хирургу. Вообще, весь он словно сочился силой — не злой, но серьезной, мрачной и абсолютно бесстрастной. Нет, не так. У ее владельца явно наличествовали и эмоции, и своя логика, и свои понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо. При этом он ни на минуту не засомневался бы, пуская силу в ход против другого человека, если бы посчитал, что так будет нужно. Я вообще не отличаюсь особой чувствительностью, но в своих оценках, мелькнувших в голове за пару секунд, был почему-то абсолютно уверен.

— Повторяю вопрос: кто ты такой? — в хрипловатом голосе никаких эмоций. — Я вижу, что ты понял мой вопрос, поэтому лучше отвечай сразу. Иначе у нас найдутся способы развязать тебе язык.

— Кто-кто? Человек, — буркнул я в ответ. Все равно ничего хорошего мне здесь не светит. А вообще — каков вопрос, таков ответ.

— Вижу, что не медведь и не суслик, — кажется, у моего собеседника все же есть чувство юмора. — А что делал на реке?

— На лодке плыл.

— Князь, позвольте применить, — голос прозвучал откуда-то справа. Я попытался повернуться на звук, но мою голову бесцеремонно развернули в прежнем направлении, сопроводив сие действо указанием "смотреть на князя". Князь так князь. Куда больше меня озадачило то, что я таки успел рассмотреть, повернувшись. У стены стоял здоровенный угловатый сундук — как раз с обычный стол высотой — на крышке которого были разложены раковины, весьма напоминавшие те, с помощью которых полжизни назад Лиина учила меня языку. Бли-ин, это может означать ковыряние в мозгах. Даже после тех памятных сеансов, когда мне хотели только добра и руководствовались принципом "не навреди", чувствовал я себя хреново. А здесь до моей тушки дела никому нет, вывернут и наизнанку, если понадобиться. И даже дорого продать свою жизнь не выйдет: тело по-прежнему непослушней дохлого компьютера, а вокруг амбалы и мордовороты.

Я скис. Ибо вообще не являюсь храбрецом, но сумасшествие страшило меня всегда даже больше, чем физическое увечье. А тут явно недалеко и до того, и до другого. Во рту сразу пересохло, в коленках появилась противная слабость, и пришлось приложить дополнительные усилия, чтобы сохранить штаны сухими и чистыми. Хорошо хоть челюсти уже двигались нормально — была возможность их сжать, чтобы хоть как-то взять себя в руки.

— Погоди. Сильнодействующие средства мы применить всегда успеем. Но даже они не дают гарантированного результата, зато могут испортить изучаемый образец. Я же предпочитаю неразрушающее исследование.

Елки-березки, что за профессор Мориарти тут обосновался? И какого рожна ему от меня надо? Научное любопытство удовлетворяет или считает меня разведчиком из конкурирующего клана? Что ему о нашей экспедиции рассказывать можно, а что — нельзя? Информация, информация — ее мне чертовски не хватает, чтобы выстроить хоть какую-то линию поведения.

Говорит он на языке Криимэ без акцента, как на родном, но это может ничего не значить.

— И куда ты плыл по реке?

— Вниз по течению.

— Да он же над нами издевается! — возмутился тот же голос, что предложил применить ко мне меры психического воздействия.

— Возможно, но не обязательно. Он ведь ответил на все вопросы, причем совершенно правдиво. Эти ответы, конечно, не те, что я хотел услышать, но, возможно, он меня просто плохо понял, — сочувствия в голосе Князя не было ни на грош, он просто анализировал ситуацию вслух, излагая доводы собеседнику, которого считал достойным. — Ведь наш язык для него не родной.

Далее последовала фраза, которой я не понял совершенно. О чем тут же сообщил.

— Интересно. Чужак, значит, — Князь выглядел действительно заинтересованным, как зоолог, наткнувшийся на незнакомого жука. — Расскажите-ка мне поподробнее, как вы его взяли.

— Наткнулись случайно в четырех лимах ниже по течению, во второй левой от главного русла протоке, — это уже заговорил кто-то за моей спиной, наверное, тот, кто хватал за голову. Говорил четко, без подобострастия, но почтительно и явно с опытом докладов коротко и по сути. — Услышали плеск весел, пошли следом, стараясь не приближаться. Он пристал к берегу, тут мы его и взяли. При задержании пытался оказать сопротивление, нанес веслом удар по голове моему загребному. Сломал нос.

— Нос лодки или загребного? — кажется, это была шутка.

— Загребного.

— Неважный у тебя загребной, если ему всякий встречный нос ломает.

— Князь, его явно учили бою на шестах. Удар поставлен. А загребной в это время управлял лодкой и не успел отреагировать.

— Все равно взыскание ему и тому, кто не обеспечил его защиту. На чем плыл этот человек? И был ли он один?

— В том-то и дело, Князь, что плыл он на совершенно необычной лодке. Из тростника.

— Лодка из тростника?! А веревки из песка у него не было?

Видать, это гибкое изделие из оксида кремния — распространенное здесь присловье.

— Никак нет, Князь, — кажется, докладчик оценил шутку, но не счел себя вправе шутить в ответ. — Только лодка. Точнее, плот, связанный в форме лодки из тростниковых снопов. На нем также находился упакованный в особые сумки багаж, а также незнакомое мне транспортное средство, предназначенное для передвижение по твердой земле.

— Что значит "незнакомое"? И почему ты решил, что по земле? — кажется, любопытство разбирало Князя все сильнее.

— Там было четыре колеса. Мне представляется, что это транспортное средство находилось в разобранном состоянии. Считаю также необходимым добавить, что в движение лодка приводилась веслом с лопастями на обоих концах. При этом часть снаряжения, скорее всего, изготовлена в Криимэ. Я бы предположил, что и описанное колесное средство передвижения сделано в кузницах Юго-западного университета. Возможно, с участием Бержи.

— Очень интересно. Очень. Где плот и его груз?

— Должны сюда вот-вот пригнать. Я не был уверен, что мои люди справятся с управлением незнакомым судном, не повредив его. Поэтому оставил вторую лодку из двойки с приказом отбуксировать плот.

Мне тоже было интересно. То ли здесь знали Бержи — и тогда это возможность договориться. То ли он был в здешних местах столь известной фигурой, что… Не знаю, "что". Но знакомое имя почему-то придало мне сил. Психологический эффект, панимаешь. А еще явное облегчение вызывал тот факт, что командир лодочного звена в докладе ни словом не упомянул о моем спутнике. Видимо, его таки не заметили. Сайни вышел на берег вместе с веслом, в багаже нашем покопаться им было некогда, не зная назначения велосипеда, определить, что на лодке два "транспортных средства", они не смогли (или не успели). А сама лодка действительно невелика, с ней и один управится. Так что есть надежда, что мой телохранитель придет и меня спасет. Призрачная, но надежда. Которая, как известно, "глупое чувство", но зато "умирает последней".

— Так что же за птичка к нам залетела? — Князь подошел ко мне вплотную и уставился в глаза в глаза.

И я действительно почувствовал себя птичкой под взглядом какой-нибудь кобры. Во-первых, потому что двигался дядя с потрясающей пластикой, словно перетекал из положения в положение — и каждое движение сочилось угрозой, как поступь львицы на охоте или скольжение все той же змеи. Передо мной он вдруг замер, оборвав перемещение на половине, в нелепо-угловатой позе. Замер, постоял миг-другой — и стек в обычную, ничем не примечательную позу. По-моему, ему нравилось выделывать такое со своим телом и ощущать, что оно полностью повинуется его воле.

Во-вторых, этот безжалостный взгляд не сулил мне ничего хорошего. Он не был ни злым, ни ненавидящим. Просто бездушным. Я знал, что со мной тут могут сделать абсолютно все что угодно — чтобы добыть информацию. И даже если она потом окажется бесполезной, Князь ни на секундочку не пожалеет, что угробил человека. Дескать, издержки процесса. А уж коли окажется, что я ему зачем-то нужен — хотя бы ради того, чтобы с моей помощью найти ворота в наш мир (такая версия выглядела более чем реальной), то мариновать в какой-нибудь клетке с датчиками меня будут годами. Что само по себе хреново. И хреново втройне, потому что у меня — Юлька. И ей больше как на меня рассчитывать не на кого. Посему — надо по-любому вырываться из ситуации. Торговаться с Князем, заинтересовывать его, обещать ему прямой выход на оружейный завод и в секретную лабораторию по производству плутония — что угодно. В конце концов, он — сила. А сила мне нужна для спасения дочери.

— Итак, ты якшался с умниками из университета, хотя сам не оттуда. И зачем-то отправился в весьма небезопасное путешествие по Лесу и Реке, — он так и произнес каждое из слов с большой буквы, наклонившись к самому моему лицу. — И сумел забраться в одиночку так далеко, что это вызывает уважение. Ты либо очень умел, либо очень удачлив. И то и другое нечасто встречается. Или ты был не один?

— Не один он был, не один, — послышалось откуда-то сверху. — Не дергайтесь, господин Кей Реттен, вы у меня на прицеле, а с такого расстояния я не промахнусь, и вы от стрелы не увернетесь при всех ваших умениях.

Князь замер на половине движения. Я тоже, потому что узнал голос.

— Кто говорит? — несмотря на неудобную, согнутую позу, тон моего, с позволения сказать, собеседника не выражал особой озабоченности. Скорее, заинтересованность.

— Сайни Лелек.

— А-а, Сайни, — всем видом и тоном выражая облегчение и дружелюбие, Князь выпрямился и повернулся на голос.

— Стоять! Я Ваши штуки знаю, а Вы знаете меня. Еще движение — дырку сделаю. Не смертельную, но весьма неприятную.

— Сайни, кончай выпендриваться, заходи и поговорим, как старые знакомые.

— А пока я буду заходить, вы из моего приятеля салат нарежете?

— Никто его не тронет. Слово рода Реттен. Он меня действительно заинтересовал. Да и ты тоже, раз сумел так близко ко мне подобраться.

— Слово рода — это, конечно, серьезно. Но почем мне знать, что Вы и его не нарушите. Ведь для вас…

— Довольно, — Князь пытался говорить жестко, но, кажется, он не хотел, чтобы Лелек рассказывал о чем-то в присутствии прочих здешних граждан. — Тебе остается либо поверить мне, либо нет. Ситуация ведь безвыходная. Вечно ты там сидеть не сможешь. А какой-то из моих людей к тебе подберется.

— Может, и подберется. А, может, отправится кормить рыб, не одолев и половину пути. А я в любом случае успею пустить стрелу в вашу, без сомнения гениальную голову. Я согласен, что слово рода для вас — не пустой звук. Но, если надо будет, вы его нарушите.

— Но мне не надо. Мне сейчас действительно интереснее поговорить с вами обоими, чем устраивать тут боевые действия. Заходи.

— Отпусти человека.

Князь сделал плавный жест рукой, и с меня сноровисто сняли путы (причем не резали веревки, как в дешевом кино, а аккуратненько так развязали, не слишком дергая).

— Это не все, — продолжал командовать Лелек. — Снимите укус с мышц. Вы ведь наверняка пользовались этой мерзостью.

— Пользовались-пользовались, — впервые на лице Князя появилась ухмылка, надо сказать, довольно неприятная, — а чего ж не пользоваться, если работает. И совсем не мерзость, удобная вещь.

По-моему, он провоцировал Лелека на спор. Может, внимание усыплял. Сайни, кажется, это понял и смолчал. Князь едва заметно пожал плечами, медленно, нарочито медленно поднял руку и коснулся точек на моей груди, шее, потом на бедрах. И произнес несколько слов, которых я, естественно, не понял. По мышцам заструилось тепло и побежали мурашки, как бывает, когда немилосердно отсидишь ногу. Только отсиженным я ощущал все тело. Не самое приятное ощущение — слабость и какая-то противная внутренняя щекотка.

— Дмит, возьми хоть ножик, что ли, и отойди к левой стене, прижмись к ней спиной. Все мне спокойнее будет.

Я повиновался, причем ножик мне подал охранник слева. Здоровенный такой. Это я о ноже, хотя и охранник маленьким не выглядел. Кажется, абсолютно все присутствующие понимали, что вояка сейчас у меня никакой.

— Я иду, — сообщил Лелек. — Готовьте почетную встречу. Предупреждаю, я зол, поэтому тем, кто попытается меня скрутить, могу и лапки поотрывать.

— Сайни, никто тебя крутить не будет. Встреча будет заключаться только в совместном поедании чего-нибудь вкусного. Извини, конечно, за скудость стола, мы все же не в столице. Но зато рыба свежая.

Присутствующие по знаку главного замерли в напряженном ожидании. Один из них потянул взводящий рычаг арбалета, но Князь отрицательно помахал ладонью. Кажется, ему и впрямь было интересно, как сюда забрался Лелек. Ну и зачем, заодно.

Я тем временем рассматривал компанию, благо теперь за голову никто не держал. В комнате было восемь человек, считая князя. "Человек" — в общем смысле. Один из них явно был гномом, хотя и довольно крупным — именно он хватался за арбалет. Другой — судя по всему, тот, что меня тащил — мог быть эльфом: уж больно высок. Третий походил на солдата империи Смарис — те же угольно-черные волосы, жесткие, словно лошадиная грива. В общем, болотный интернационал.

Додумать мне не удалось — Сайни появился. Причем невероятно эффектно. Над головами громыхнуло, затрещало, вниз посыпались обломки бревен и какой-то мусор, затем сверкнуло так, что все поневоле зажмурились. А когда разжмурились, Лелек уже стоял возле Князя — с арбалетом, наведенным тому точнехонько в переносицу. С расстояния в пять шагов — и промахнуться невозможно, и вырвать оружие противник не успеет. Насколько я понял, явился Лелек таки через дверь, а не через дыру в потолке, создание которой было ловким отвлекающим маневром. Кстати, надо будет поинтересоваться, как он это сделал. На взрыв вроде бы непохоже — грохоту меньше. И вспышка после, а не до основных разрушений. Явно какая-то магическая хреновина.

— А ты молодец, хватки не теряешь. Я бы сказал, нарабатываешь, — похвала Князя была вполне искренней. — И знаешь? Со времени нашей прошлой встречи ты серьезно прибавил. И тянешь теперь почти на Черного Короля.

Сайни в ответ закаменел лицом, словно от пощечины.

— К делу это не относится, — тон его, впрочем, был так же деловито-недружелюбен.

— Такие вещи всегда относятся к любому делу. И ты об этом осведомлен не хуже меня. Попытался уйти, верно? Видишь, ничего не вышло. Ты же знаешь, моим словам можно верить.

— Знаю. Нельзя, — Сайни криво усмехнулся.

— Ну, в этих вопросах — можно. Кстати, твой приятель — типичный Шут. То есть, конечно, нетипичный, но признаки Шута налицо. Итак, зачем столь странная компания пожаловала с Пустые земли? Неужто по мою душу?

— Поверьте, Кей Реттен, о вашем тут присутствии никто и не догадывался. Наша встреча — чистая случайность.

— Случайностей не бывает, — Сайни таки испортил Князю настроение. — И, сделай одолжение, называй меня Князь. Я уж привык.

— Князь так князь.

— А вы еще здесь? — Реттен сделал вид, что только что заметил подданных, все еще стоявших по залу напряженными изваяниями. — Нехорошо подслушивать, о чем болтают старые приятели после долгой разлуки. Можете идти.

Они и пошли. Я остался — во-первых, к подданным местного владыки себя не относил, во-вторых, рядом с Сайни оно спокойнее.

— Твой приятель может остаться.

Что ж, "ежели не можешь изменить действительность, сделай вид, что ею управляешь".

— И, сделай еще одно одолжение, убери свою стрелялку. Нервирует. Ты же знаешь, что, в случае чего, меня стрела не остановит.

— Не уверен. Мне многих доводилось останавливать. Князь, — в голосе Сайни слышалась явная ирония во время титулования. Тем не менее, он отошел от собеседника на несколько шагов, мельком оглянулся, но так как никаких стульев-табуретов в помещении не наблюдалось, с наслаждением сел прямо на пол. Впрочем, полностью расслабляться не стал, а заряженный арбалет пристроил на коленках.

— Ваше здесь появление рождает массу вопросов, — Князь прошелся по комнате взад-вперед, разминая затекшие члены и как бы ненароком то приближаясь к Лелеку, то отдаляясь. Убедившись, что его маневр не остался ни для кого секретом и что стрела регулярно грозит ему дырой в брюхе, резко остановился и уселся прямо на "географический стол". — Сначала самый насущный — как ты сюда попал? Цитадель ведь охраняется.

— Ваши вояки не догадались осмотреть берег там, где взяли моего товарища. Поэтому, когда они потащили нашу лодку, я просто уцепился за нее и поплыл. Естественно, появление столь диковинного судна не прошло незамеченным для стражи на пристани. Пока она глазела, я запросто проскользнул за первое кольцо охранения. Холм, конечно, у вас крутой, но не настолько, чтобы подготовленный человек не смог взобраться без тропы. Точнее, рядом с тропой. Три поста, так? И все пялятся на дорогу. Поэтому зайти в тыл и дать по голове этим горе-часовым для меня труда не составило.

— Да, ты это можешь. Одна радость — таких, как ты, немного.

— А дальше — по внешней стене на кинжалах. До самой крыши. Допрашивай вы его где-нибудь в подвалах, мое появление не было бы столь эффектным. Но вы посчитали, что чем выше, тем безопаснее. Увы, Смарис нас от этого заблуждения недавно отучили.

— Ладно, учту. Систему охраны надо пересмотреть. Может быть, окажешь старому приятелю услугу и сам ее переформируешь? Я ценю умелых. А людей мне не хватает.

— Извините, Князь. Времени нет, дела.

— Ну, положим, твоим временем сейчас распоряжаюсь я, — ишь ты, все же решил напомнить, кто здесь хозяин. Даже под дулом… пардон, под болтом арбалета. В общем, он прав — уйти нам, даже если мы его грохнем, все равно не дадут. Значит, надо договариваться. И Сайни начал рассказывать. Под его красноречивым взглядом я понял, что мне лучше не влезать в разговор "старых приятелей", которые, судя по всему, были раньше знакомы, друг друга уважали, но любви взаимной отнюдь не испытывали.

Говорил он четко, старательно обходя некоторые острые углы, в частности, мое иномирное происхождение. Не знаю, просек ли это Князь. Надеюсь, что нет: оказаться в положении подопытного кролика в здешней цитадели мне, повторюсь, отнюдь не улыбалось.

Рассказ занял не более 15 минут. Князь снова прошелся из угла в угол, оценивая услышанное, а, может быть, обдумывая ответ.

— Не знаю, разочарую я вас или порадую, но эти летуны — не из Смарис, — наконец, выдал он.

— Но я видел и оружие, и форму солдат. Подделка?

— Нет. И оружие, и форма подлинные. Более того, сами солдаты, которых вы убили, вполне могли считать себя верными подданными империи. А вот их командиры…

— Любите вы, Реттен, туману напускать, — сказал Сайни без всякого почтения. — Мы ведь не ваши вассалы, нас в мудрости и осведомленности князя убеждать нечего.

— А я ведь могу обидеться и ничего вообще вам не сказать.

— Нет, не можете. В ваших интересах нам дать хоть какую-то информацию. Эти, как вы говорите, летуны для вас — заноза в заднице. Вы их сковырнуть не можете, иначе давно бы это сделали.

— М-да, а раньше ты так со мной не позволял себе разговаривать. Я же говорю — тянешь уже на Черного короля, тянешь.

Я слушал всю эту белиберду про королей, сжавшись в углу, как мышка под щеткой пылесоса. Потому что прекрасно понимал — обсуждаются вещи, не для всяких ушей предназначенные. И не факт, что мои как раз входят в список допущенных. Сайни, насколько я мог заключить, тоже не радовала ни "королевская" тема, ни факт моей осведомленности о самом ее существовании. Но поделать он уже ничего не мог. И даже не торопил Князя. Просто смотрел на него сузившимися, предельно напряженными глазами.

— Ты прав, — заговорил наконец Реттен после затяжной, на измор собеседника, паузы. — Они для меня действительно, как ты деликатно выражаешься, заноза в заднице. Где ты эту фразу подцепил? Так вот, формально они — форпост империи на этих пустошах. Получают оттуда продукты, одежду, солдат и прочие ресурсы. И в случае серьезного конфликта вполне могут рассчитывать на ее помощь. А мне, как ты понимаешь, рассчитывать не на кого. Поэтому я их до поры до времени терплю под боком. Иногда пощипываю, как и положено доброму соседу. Они толком не знают, что за сила за мной стоит, поэтому боятся соваться. Пару раз получили по носу — вот и боятся.

Князь снова затеялся держать мхатовскую паузу, и на сей раз Сайни ему подыграл:

— Но фактически они частью империи не являются?

— Нет. Лет пятнадцать назад их умники из колдунов решили основать тут форпост. И постепенно пришли к мысли, что чем они более обособятся от центра, тем лучше. Мол, не будут им промывать мозги по поводу величия и могучия императора, не будут требовать исполнения дурацких планов и подчинения идиотским приказам… В общем, так и случилось. В конце концов, посылать в эдакую даль проверяющего — дело дорогое и хлопотное. Да он может и не дойти — если не сюда, так обратно. В Стаксу это быстро поняли. Но, как видно, здешние деятели время от времени отправляют на родину какие-то важные сведения. Потому что караваны с едой и амуницией к ним ходят регулярно, четыре раза в год.

— Их-то вы, в основном, и щиплете?

— А почему же не пощипать? В конце концов, они наши исконные враги, и сокращая их поголовье, я оказываю услугу родине.

— Из которой бежали 18 лет назад?

— Скоро уже 19. И не бежал, а вынужден был удалиться.

— Мы отклонились от темы.

— Ты же сам и отклонил. Но я не против. Слушай дальше. Голова у тебя, сам знаешь, хорошая (хоть и не по назначению ты ее используешь, под чужие стрелы подставляя). Так что, поди, сообразил уже, что смарисские умники и я шли примерно параллельным курсом. Есть земля, на которую никто не претендует и скрывающая в себе немало диковинок. Есть желающие на ней осесть подальше от столиц, политиков, генералов и прочих надоедливых типов… Вот только взять верх над этой землей пока не удалось ни мне, ни им. Она имя свое — Ничейная — очень даже заслужила. На небольшом участке окопаться можно. И то… Пытались эти ребята городки на реке строить. Так что ты думаешь — первым же разливом смывало. И они ведь не дураки, проверяли, надежно ли место, не угрожают ли ему паводки. Оказывалось, что пока там города нет, место вполне надежное. Лес растет, почва твердая… А как город поставили — так место сразу надежным быть перестает. То разлив посреди лета случится — и река новое русло пророет, аккурат через свежее поселение. То землетрясение…

— Здесь? На равнине?

— Представь себе. Слабенькое такое, но достаточное, чтобы естественная дамба, подпиравшая озеро лет эдак двести, вдруг расселась. Мне вот повезло, на каменном останце сел. Да еще там, где раньше школа магическая была. Непростое это место, ох и непростое…

— И много старых секретов добыть удалось?

— Опять от темы уводишь?

— Напротив. Думаю, что наши недруги тоже в "непростом месте" окопались. Вот и выясняю, что за места такие и чем могут новых хозяев порадовать.

— И мог бы соврать, но не стану, — Князь озорно сверкнул глазами из-под кустистых пегих бровей, контрастировавших с невзрачным ежиком на голове. — Найти удалось не так много, как хотелось бы. А в найденном еще поди разберись. Сколько лет прошло. И язык тот почти забыт, и назначение многих предметов — полная загадка.

— Но кое-что к делу приспособить удалось?

— Не без этого, мой дорогой, не без этого. Я ведь, хотя в нирситете вашем не обучался, кое-что в магии понимаю.

— Понимаете, — ответил Сайни так, словно сделал над собой усилие, чтобы не ввязываться в какой-то спор. Наверное, тема Университета была тоже больная, как и "королевская".

— Понимаю, — повторил Князь. — А вот сделать ничего не могу. Даже огороды вырастить — и то проблема. Не растет тут обычный овощ, хоть тресни. А попробуешь землю вскопать дальше полулимы от дома — происходит то же, что с городками этих неудачников. То зверье лезет — и ладно бы по земле, но под землей, камни выворачивая с человечью голову! То сорняк такой, что поли не поли — не выведешь… Даже эльфы мои руками разводят, а уж они всякую растительную душу чуют. В общем, едим то, что лес да река дают. А дают они, между прочим, много чего. Да вот не угодно ли откушать?

Слышал ли он что-то, нам неслышное, время ли точно рассчитал или слуг выдрессировал, да только при этих его словах открылась дверь, и здоровенный, по самые глаза заросший бородой мужик (между прочим, весьма похожий на памятного мне по лесу разбойника) втащил громадное деревянное блюдо, на котором лежала запеченная целая рыбина вполне ресторанного вида. Яблочка в зубастой широченной, как лопата, пасти не было, но все остальное было путем — всякие там пучки зелени и прочие украшательные излишества.

Мужик поставил ношу на стол-сундук в углу, аккуратно сдвинув в сторону раковины для мозгокопания.

Князь потянул носом (запах и вправду был преотменный, а у меня уж брюхо подвело от всех этих треволнений), азартно потер руки, так что костяшки затрещали, и пошел к столу.

Между прочим, блюдо было одно, тарелок к нему явно не полагалось. То есть, ежели мы хотели присоединиться к трапезе, нужно было подойти к опасному хозяину вплотную. Он прекрасно понимал, о чем мы с Сайни думаем. И даже подлил масла в огонь.

— А вот пока не поедите со мной, ничего больше не скажу. Я, в конце концов, обижен, что вы, как гости, не отдаете должное моей кухне, — Князь явно кривлялся, изображая эдакого старичка-помещика. Ну чисто гоголевский персонаж. Причем актер он был, вроде бы, скверный, играл ненатурально, но вот в голосе было что-то такое, что на миг заставило меня поверить: передо мной добродушный, в общем-то, хотя несколько вздорный дедок, хлебосольный, щедрый и любящий покомандовать домашними слугами, которые, впрочем, уже давно его не боятся хозяина. Наваждение длилось всего пару секунд, а потом схлынуло. Но послевкусие оставило, как после хорошего фильма с историей этого самого дедка в качестве сюжета. Это что ж он такое с мозгами делает?

Сайни аккуратно разрядил арбалет, вытащил из-за голенища не слишком длинный, но широкий и тяжелый нож (видел я, как он им кустарник рубил — страшное дело), стелющейся "боевой" походкой подошел к столу, замер на миг — в два взмаха отпластал себе здоровенный ломоть рыбы. Поднял его на кончике ножа и стал есть.

— А и молодец, — тем же "дедовским" тоном продолжил Князь, — уважил старика, спасибо. А только на острой стали я тебя всегда попроворнее был. Не боишься?

— Опасаюсь. А только совсем без опаски живут дураки да покойники.

— И те, мой друг, не всегда, — подхватил Князь. То ли это какая-то местная присказка была, то ли просто "туману напускал". — А товарищ твой что же не кушает? Ты уж не серчай, мил человек, на прием не слишком радушный. Мы тут, в болотах, люди простые, политесам необученные, не то что ты — сразу видать, личность ученая, университетская.

Я в ответ промолчал с самым независимым видом. Умеет читать по глазам — пусть читает. Но к столу подошел. Правда, тут же оказалось, что попал в дурацкую ситуацию. Со столовыми приборами тут была явная напряженка. Сайни, как я уже сказал, пользовался своим тесачком. Князь деликатно, словно светская львица ножом и вилкой, орудовал двумя стальными когтями жуткого вида. Именно когтями — я не заметил, когда и как, но он надел на средние пальцы что-то вроде широких перстней. Из каждого росло кривое лезвие размером с палец же, заточенное по вогнутому краю. Я нисколько не сомневался, что эти штуки задумывались как оружие, а не особый вид рыбных ножей. У меня же при обыске отобрали все, что могли, даже завезенный из далекого далека швейцарский ножик (когда-то приведший Бержи в полный восторг). А тот тесак, что выдал мне для безопасности охранник, он же ненавязчиво реквизировал, выходя. И сопротивляться я не стал.

Мое бедственное положение не укрылось от глаз сотрапезников. Сайни, безусловно, мог одолжить мне что-то из своего "гардероба". Уж у него за подкладкой, на поясе, за голенищами и в других, еще менее привычных местах, обитало не менее двух килограммов предметов самого что ни на есть режуще-колющего предназначения. Я это знал, и он знал, что я знаю. Но, видимо не без умысла, предпочел передать инициативу хозяину. Тот "фишку просек" и решил проблему не без изящества — резким движением правого когтя отколол от крышки сундука, игравшей роль столешницы, деревянную лучину едва ли не в полметра длиной и вручил ее мне с легким полупоклоном. Не знаю, может, по местным законам это было проявлением высшей любезности (хозяин ради тебя портит свою мебель), а может — тяжким оскорблением (тебе не доверяют, поэтому не дают острых предметов). Ну и ладно. Я внимательно осмотрел деревяшку, не без труда, но довольно быстро переломил ее пополам и принялся орудовать импровизированными хаси, благо, суши-бары донесли этот элемент великой японской культуры и до наших палестин. Рыба, к слову, пропечена была отменно, так что не составляло труда отщипнуть кусочек. На миг остальные участники застолья уставились на меня в немом изумлении. Видать, такого способа приема пищи здесь не знали, а я этот фокус еще никому не показывал — нужды не было. Обычно здесь ели ложками, до удивления похожими на наши, разве что чуть помельче, ножами (причем никаких запретов на "поедание с ножа" не было) и какими-то хитрыми двузубыми крючочками, виртуозное владение которыми входило в обязательный набор "воспитанного человека". Я их так и не освоил, в отличие от Юльки. Эх, где ж она сейчас…

— Сайни, ты мне так и не признался, где подцепил своего не слишком разговорчивого приятеля.

— Я же сказал, он откуда-то издалека, а откуда — сам не помнит.

Сайни, правда, такого не говорил, а на память никогда не жаловался. Так что это была подача мне.

— Вас, Князь, заинтересовал мой способ кушать этими восхитительными деревяшечками? Полно, это всего лишь шутка. Вы же сами изволили назвать меня шутом, а шуту положено шутить, — уж не знаю, за каким демоном я выдал эту галиматью. Может, просто не знал, как себя вести, а поэтому решил подурачиться. В конце концов, маску шута я любил время от времени примерять. Приятели говорили, что успешно. Опять же, от меня явно не ждали такой линии поведения, а потому "домашние заготовки" нашего хлебосольного хозяина могут пойти прахом. Или лесом — как им больше нравится. Он вынужден будет импровизировать. Глядишь, Сайни из этого что-то важное поймет. А то и, чем черт не шутит, я тоже.

Князь смерил меня долгим, как перелет Москва-Владивосток, взглядом. Замер, не донеся до рта кусок рыбы, наколотый на коготь, и смотрел. Ну и пошел он к черту, честно говоря. Я с ним в гляделки играть не собирался. Поэтому просто подхватил палочками еще одну рыбную крошку (увы, пластать я блюдо не мог, приходилось поклевывать) и положил в рот. Подмывало стянуть у Реттена его порцию прямо с когтя, а потом то ли его же угостить, то ли самому съесть. Но я сдержался. Еще сочтут хамством. По-моему, в одной из стран Востока такой жест — кормить своими палочками другого — считается признаком уважения, а в другой — оскорбления. Но, кажется, Князь мое намерение угадал — по глазам или по непроизвольному движению мышц. Поэтому таки положил свой кусок в рот. Прожевал и изрек не слишком насыщенное смыслом:

— Шут, значит…

Вот и поговорили…

После обеда Реттен, кажется, пришел в благодушное настроение, а потому рассказал нам довольно много. Даже показал на карте-макете, где, предположительно, находится главная база вероятного противника. Предположительно — потому что из четырех команд разведчиков, посланных ее искать, назад пришла только одна в неполном составе. По словам вернувшихся, местность там весьма недружелюбна, то есть кишит хищной живностью и нашпигована магическими ловушками.

— Но вы не отчаивайтесь, — вдруг сказал нам Князь, — мои ребята, конечно, орлы, но опыта у большинства маловато, да и в магии они не разбираются совсем. У вас есть шанс пройти. Да еще и вернуться, и мне все рассказать.

К слову, мы запросто могли проскочить мимо этого места в своих поисках. Потому что осели имперцы не на самой реке, а на одном из ее притоков, километрах в трех выше устья. Там, по словам Князя, тоже были выходы скальных пород, поэтому русла положения не меняли.

Кроме того, весьма вероятно, что преследуемая нами группа прошла в здешних местах восемь дней назад. Шли вниз по течению в одной большой "лоханке" (Реттен не был особо высокого мнения о судостроительных способностях соседей). Лодка княжеских разведчиков заметила их достаточно поздно и попыталась задержать. Те боя не приняли, налегли на весла и сумели оторваться. "У них есть способы заставить гребцов работать на износ", — пояснил Князь. Подумал — и приказал вызвать командира той самой разведгруппы, которая видела "лохань".

Разговор с ним добавил немного. Рассмотреть, кто именно сидел в посудине, никто из разведчиков не сумел — дело было ранним утром, в тумане и на значительном расстоянии. Но сама лодка была значительно крупнее тех суденышек, которыми обычно пользовались смарис, осевшие в здешних краях. Командир утверждал, что на борту находилось никак не менее двадцати человек — судя по количеству работавших весел. Но могло быть и тридцать, и больше.

— И как такая здоровенная лодка вверх по течению перед этим прошла мимо всех застав? — спросил я, ни к кому, собственно, не обращаясь.

— Да, и я давно хотел спросить — как это вы их упустили еще по дороге туда? — оживился Князь.

На что командир, изо всех сил пытаясь сохранить достоинство, ответил, что приказа на полное перекрытие реки не было, а рукавов и проток здесь столько, что даже такой большой "плавучий ящик" может пройти незамеченным, особенно ночью или под покровом тумана.

Кажется, эта тирада далась разведчику нелегко. Закончив ее, он шумно перевел дух и вытер вспотевший лоб, хотя особой жары в комнате не наблюдалось.

— Прав он, прав, — заметил Князь, обращаясь ко мне. — Ты, видать, привык то ли к рекам маленьким, то ли к армиям большим. А у меня людей куда меньше, чем надо бы. И хотел бы всю реку перекрыть, да не могу. Ступай! — это уже разведчику. Тот коротко кивнул и вышел, явно подавляя желание перейти на бег.

— Знаю, что шастают вверх-вниз по реке эти проходимцы, но перекрыть им дорогу не могу. Да и не хочу, если совсем честно. В конце концов, это ж не моя земля. Она ничейная. Так что пусть пока бегают. Мне важнее, чтоб в мои места не захаживали всякие…

Та-ак, вопрос о том, кто мы здесь — гости или все же пленники — снова поставлен. И, кажется, наш гостеприимный хозяин не торопиться на него отвечать. Ни нам, ни даже себе.

— Короче, — сказал он, вдруг хлопнув крупной ладонью по столешнице. Сейчас отправляйтесь-ка на ночлег. Все равно уже вечер скоро. Эй, часовой!

На крик из-за двери явился тот самый разбойник, что давеча приносил рыбу. Только на сей раз он был вооружен здоровенной деревянной булавой. Словно у опереточного гетмана, честное слово. В Украине одно время подобные игрушки заполонили все сувенирные лавки — точеные, расписные, безвкусные. Эта, правда, была без росписи, но вид имела тоже какой-то несерьезный. Я понимал, что приголубить ей можно, но все равно не внушала она уважения.

— Так, оставь игрушку за дверью и вернись, — велел князь. Часовой повиновался и вернулся уже без булавы.

— Теперь слушай внимательно. Отведешь их к пятому уровню, пусть на ночлег устраиваются. Выдашь каждому по рыбе, пусть сами себе ужин готовят, чай, не дети малые. Да, там, внизу, у причала, их лодка. Пусть сходят к ней, возьмут, что нужно для ночлега, и возвращаются. И смотри, чтоб не удрали — головой отвечаешь.

Тот в ответ лишь кивнул упомянутым лохматым предметом.

— Вот. Так что, ребятки, устраивайтесь, укладывайтесь. Там дальше разберемся, что с вами правильнее будет сделать. Все, ступайте.

Князь явно давал понять, что разговор окончен, так что мы встали и пошли за кудлатым и удивительно немногословным провожатым. Я, наконец, смог осмотреть цитадель (форт, крепость или как еще называлось то место, куда меня столь неделикатно приволокли несколько часов назад).

Бревенчатая башенка на самом верху, где, собственно, мы и беседовали (по-моему, в ней и жил Князь) стояла на каменистом холме — фактически, на скале, за много лет оплывшей и обросшей плотью лесной почвы. От входа вниз вела череда узких лестниц и извилистых, серпантином, тропинок. На некоторых поворотах высились сторожевые… даже не башенки, а будочки, но сложенные добротно, из бревен и валунов. Кое-где за такой будочкой виднелись небольшие плоские "карманчики" — небольшие дворики, явно обжитые. В одних двориках стояли какие-то хозяйственные постройки, другие, совсем крохотные, были ограничены с двух-трех сторон скальными стенками, по которым явно прошлись руки человеческие. Они же проделали прямоугольные входы в пещеры-казармы. В итоге весь холм являл собою эдакую многоэтажку в один подъезд и, увы, без лифта. Внизу, метрах в двухстах, петляла река, но мы до нее не дошли, свернули в дворик.

То ли местных жителей томил жилищный кризис, то ли Князь решил, что хватит с нас гостеприимства, но комнаты, даже самой простой, нам не предоставили. Вместо нее к нашим услугам был предложен роскошный навес, крытый, если не ошибаюсь, корой. Под ним на утоптанной рыжей глине лежали несколько потрепанных тростниковых циновок достаточно небрежного плетения. Постельные, стало быть, принадлежности. Стоял навес у сложенной из слоистых булыжников стенки повыше человеческого роста, так что от свежего ветра с реки мы были защищены. А вот от вездесущего комарья… Забыл сказать, антикомариные амулеты, как только мы вышли из лесу, работали с колоссальными сбоями, так что по вечерам приходилось поскорее нырять в палатку. Иногда прихватив с собой ужин. Уж больно злые были кровососы. Оставалось надеяться, что тут, на верхотуре, их поменьше будет. И что местный владыка защищает своих подданных от мелких вампиров.

Впрочем, сам дворик был обустроен вполне цивилизованно. В центре высился круглый каменный резервуар с водой, из стенки которого торчал самый настоящий кран — примитивный, будто у старинного самовара, но вполне действующий — и помыться можно, и воды для готовки набрать. А у обрыва был оборудован великолепный (особенно для того, кто давно скитается по лесам) туалет. И не "системы Сортира", а настоящий, с унитазами. К сожалению, без кабинок, обеспечивающих уединение. Правда, все эти подробности я выяснил позже. Потому что наш кудлатый провожатый, мельком показав нам "номер", тут же направился к пристани. Пришлось топать за ним.

Наш "Тигрисик" обнаружился внизу, между двух дощатых причалов, под бдительной охраной двух кадров явно гномского происхождения. Они изо всех сил ели глазами сваленные на палубе велосипеды. Видать, очень хотели поковыряться в незнакомых железяках, да приказ не велел. Ну что ж, в знании психологии Князю не откажешь. Такие стражи глаз с охраняемого добра не спустят — любопытство не даст.

Разбойный конвоир обменялся с гномами парой фраз, но так тихо, что я ничего не разобрал. Две пары глаз тут же уставились на нас с не меньшим любопытством, чем раньше на велосипеды — как же, повелители "шайтан-машин" пришли. Но ни одного вопроса не последовало. Дисциплинка тут у них.

Провожатый махнул рукой в сторону лодки и пробурчал что-то невразумительное про "вещи" и "ночь".

— Брать мало-мало, — вполголоса по-русски сказал мне Сайни.

Понял, не дурак, дурак бы не понял.

Копаться в сумках пришлось долго, тем более, не хотелось вытаскивать их на причал — во избежание. А на качающейся палубе распаковывать их было не слишком-то удобно. Взяли только по спальному мешку на брата, трофейный котелочек (бросить не жалко будет, если что) и еще кое-какие мелочи. Соль, например, и прочие травки-приправки, собранные хозяйственным Сайни по берегам.

Гномы, да и конвоир тоже, рисковали остаться без глаз — так они их пучили, глядя на пряжки-трехщелевки и прочую продвинутую рюкзачную фурнитуру. Еще бы: потянул за кончик ремешка — и затянул мешок. Ни узлов вязать не надо, ни дырочек в ремне ковырять. По молчаливому настоянию почтеннейшей публики я медленно, напоказ, выдернул из пряжки ремешок, покрутил ее, чтоб лучше было видно, а потом заправил его обратно и затянул сумку.

Подхватив барахло, мы принялись карабкаться вверх, что без тренировки удовольствия не доставляло. Дорога крутая, узкая и скользкая. Фортификаторы строили, так их и эдак. Понятно, что их задача — максимально испортить жизнь недругам. Но при этом достается и своим. Причем враги по этой тропке если и будут ходить, то редко-редко, может быть, совсем никогда. А вот своим мучаться каждый день. Сайни на это небось сказал бы, что не "мучатся", а "тренироваться". Кстати, он же тут уже поднимался, да еще и незаметно, меня спасая. Железный человек, честное слово. Терминатор 3,14…

Возвращаясь обратно, мы завернули на хозяйственно-бытовой двор. Он же — склад и кухня, судя по запахам сырой и вареной рыбы. То еще сочетание, непривычного человека с ног валит. Нам торжественно вручили по свежей рыбине, уже чищеной и потрошеной (видать, к засолке или еще какой консервации готовили). Кладовщик, кажется, пытался бурчать по поводу того, что у него продукты изымают. Разбойник шикнул на него, и тот заткнулся. Но никаких приправ и прочих пищевых излишеств к рыбе не предложил, хотя у него явно были — пряные ароматы засолочной щекотали носоглотку даже сквозь вездесущий рыбный "штын". Зато выделил по вязанке дров на брата. Тоже не слишком щедрых. Ну и ладно, обойдемся.

На одной площадке с нами, под другими навесами, квартировали местные солдатики. На удивление нелюбопытные и неразговорчивые. Ни сами к нам не подошли, ни на попытки Сайни завязать разговор не реагировали. Причем мы им были не просто безразличны, а словно бы неприятны. Хотя чем мы их умудрились обидеть, ума не приложу.

Тяжелые взгляды время от времени буравили спину и портили аппетит. Но окончательно испортить его все равно не могли, уж больно день выдался беспокойный.

Поэтому мы на них махнули рукой и принялись куховарить. Я разложил костерок, благо кострище среди закопченных камней уже имелось. А Сайни умело распял рыбу на деревянных рогульках (успел срезать во время подъема, когда поворот на пару секунд скрыл нас от глаз провожатого), натерев ее предварительно солью и нашпиговав травками. В общем, на ужин у нас предполагался рыбный шашлык. Все лучше, чем вареная рыбятина с "таком" — после ароматов на кухонном дворе она бы, чего доброго, и в рот не полезла бы.

— Ну? — спросил я, наконец, когда рыба была съедена и запита кипяченой водой с какими-то душистыми листиками.

— Что "ну"? — мрачно переспросил Сайни, оглядываясь вокруг. Но в радиусе трех-четырех метров от нас никого не было, а говорили мы достаточно тихо.

— Да уж понятно, что. Ты явно местного хозяина знаешь. И он тебя. Чего нам от него ждать? И что это за история про королей и шутов? Что, наконец, делать дальше — торчать в этом импровизированном замке, подбивая его хозяина на освободительный поход, или по-тихому смыться и попытаться самим освободить детей?

— Вон сколько вопросов. Ты думаешь, я знаю на них ответы?

— Думаю, на некоторые — знаешь.

— Ни чьерта я не знаю! — вдруг выругался Лелек, и я сообразил (наконец!), что последние часы дались ему ой как нелегко. Один только рейд по моему спасению чего стоил! А я, бревно эдакое, даже не поблагодарил.

— Извини. И спасибо. Ты, кажется, мне жизнь спас.

— В конце концов, это моя работа, — невесело усмехнулся в бороду Сайни. — Мы на то поставлены, чтобы, значицца, покой и благополучие беречь.

Хотя я не столь хорошо, как хотелось бы, знал здешний язык, стилизацию под "простого мужичка" уловил. Сам виноват, между прочим — в свое время несколько раз передразнивал в присутствии Сайни манеру говорить разных людей — то Бержи, то Лиины. Ему развлечение тогда явно понравилось, но повторять его при мне он не спешил. А теперь, видать, время пришло.

— Да и не факт, что именно жизнь, — прервал поток моих воспоминаний Лелек. — И не факт, что спас. Так, попытался…

Обнадежил, нечего сказать.

— Вообще же, в таких, как наш, походах с главной надеждой на Госпожу Удачу спасение жизни друг другу — это штука едва ли не повседневная. Я тебе уже говорил — привыкай.

— Хочешь сказать, что в следующий раз мне придется по стене лезть с арбалетом в зубах? Так я не умею, и зубы не настолько крепкие.

— Может, и придется. А необходимость, как ты сам говоришь, лучший учитель. Впрочем, я думаю, ты отчудишь чего-нибудь похлеще. Из своих штучек, здесь невиданных. Вроде недавнего поедания рыбы палочками. Ну, скажи, кто тебя просил выпендриваться?

— Не знал, что у вас этого не умеют. Да и потом, мое нездешнее происхождение любому за две лимы видно. А наш кораблик, груженый великами — тоже не самое распространенное явление в здешних местах.

— Тоже верно.

Мы оба бродили вокруг да около и сбивались на посторонние темы, не решаясь заговорить на главную. Лелек знал что-то, а я чувствовал, что это "что-то" — достаточно неприятная вещь.

Наконец, Сайни еще раз оглянулся, доел кусочек рыбы и лениво откинулся на спину. То есть со стороны это выглядело именно так. А в итоге его голова оказалась надежно укрыта за столбом навеса и словно случайно встопорщивщейся гробом циновкой. "Чтоб по губам не прочли", догадался я.

Заговорил он почти шепотом, который время от времени перемежал ленивыми зевками и потягиванием. Чтоб всякий наблюдатель со стороны решил, что речь идет о чем-то совершенно неважном. Зато сама по себе речь была до предела насыщена информацией. И вдобавок перемежалась русскими словами. Чтоб нас если и подслушали, то не поняли хотя бы часть.

Как по мне, маскировка достаточно жалкая. Но им, разведчикам, виднее, как во вражеских замках себя вести.

— Реттена, как ты правильно догадался, я знаю давно. Очень давно. Одно время служил под его началом… Долгая история. Он был одним из выдающихся офицеров. Невероятно талантлив, невероятно удачлив и невероятно самолюбив. Пытался бросить службу (или отпуск взять, уж не знаю) и учиться в университете. Но постоянно не ладил с преподавателями. Для него нет ни авторитетов, ни догм, ни даже традиций. А одним из любимых развлечений всегда было доказывать, что кто-то из больших и уважаемых шишек — дурак. Поэтому, к слову, он не получил генеральского звания, хотя давно заслужил.

Сайни остановился, явно давая понять, что ждет от меня вопроса.

Что ж, я подыграл, изо всех своих невеликих актерских сил разыгрывая ленивую болтовню. Повернулся с боку на бок, подпер голову рукой и лениво выдал:

— Ну и как же его в армии-то терпели, такого своевольного?

— Во-первых, происхождение. Но об этом потом. Во-вторых — блестящий, невероятно изворотливый и изобретательный ум. Ему поручали очень сложные операции — на безнадежных участках фронта, во вражеском тылу. Там, где нужно было действовать быстро и, как правило, автономно, на свой страх и риск. Когда он становился единоличным командиром, имея возможность посылать к твоему любимому "чьерту" всех штабных и прочих начальников — Реттен расцветал. И выдумывал такие комбинации, такие лихие маневры проводил, что все только диву давались. И закрывали глаза на многие его нарушения. Раз, например, группу разведчиков переодел в кочующий бордель. С бесстыдно размалеванными лицами, накладными грудями и прочим. Бордель с помпой и музыкой въехал в небольшой пограничный замок. Вражеский, естественно. Там, на границах, к мелким нарушениям дисциплины относятся проще. Замок этот стоял на важном для нас направлении, но боевых действий там не было давно, так что гарнизон от скуки уже беситься начинался. А тут такая возможность сбросить напряжение… Вечером во дворе "девочки" дали представление, пообещали всем желающим незабываемую ночь. И устроили ее — перерезали полгарнизона и открыли ворота.

А перед этим один из парней отказался переодеваться в шлюху. Заявил, что это урон его родовой чести. И Реттен его заколол. У всех на глазах. В одно движение. Хотя парень был явно не новичок в драках.

Ты не знаешь нашей истории, а то бы я тебе назвал несколько известных кампаний из недавнего прошлого. Кей принимал участие в каждой, хотя не всегда его участие афишировалось. Он убил главнокомандующего второй армией Смарис. Да как! Пристал к тамошнему цирку как канатоходец, три месяца потешал публику невероятными трюками. Наконец, когда его высокопревосходительство пожаловал с семейством на представление (можешь себе представить, как проверяли и цирк, и циркачей, и их оборудование), канат лопнул. Кей, падая, уцепился за обрывок и, пролетая маятником мимо генеральской ложи, метнул туда шест. Раскроил голову генералу, а сам, якобы сорвавшись с каната, вылетел в оконный проем, выломав ставни. И скрылся, хотя окно было на высоте третьего этажа. Даже охрана не сразу сообразила, что это убийство, а не несчастный случай. Как он это запланировал, как осуществил? Ведь репетировать он никак не мог. Наверное, не обошлось без магии: по некоторым умениям он вполне способен потягаться с лучшими университетскими профессорами. Часть у них и перенял, часть выучил сам, что-то получил по наследству.

В общем, великий и жестокий человек. Неудивительно, что многие солдаты шли за ним в огонь и в воду.

И я даже не могу сказать, что им движет, — вздохнул Сайни. — Его не интересует ни богатство, ни власть. Он давно уже мог стать губернатором одной из провинций. Особенно живущих по законам войны.

— Но здесь же он явно строит свое государство. Забрался на ничейную территорию, окружил себя воинами и преданными слугами, даже вон Князем велел себя величать. Я, правда, не уверен, что хорошо понимаю значение этого слова. Властелин небольшого государства, так?

— Не совсем. Скорее, военный вождь этого самого небольшого государства, находящегося в состоянии войны. Так что титул вполне уместен, — Лелек в задумчивости пожевал соломинку. Раньше я у него такой совершенно земной привычки не замечал.

— Пожалуй, — добавил он после некоторого молчания, — он хочет жить так, как считает правильным. Представление же о правильности у него весьма своеобразное. Мнение других людей его не интересует. Почти. В армии он вынужден был с ним считаться — как всякий военный, да еще и маг (что бы ни говорили университетские о его недоученности), он понимает, что такое сила. А здесь он сам себе голова.

— Средневековье какое-то, — пробормотал я по-русски. Лелек, естественно, меня не понял, но переспрашивать не стал.

Помолчали.

— А черным королем он тебя почему величает?

— Не хотел рассказывать, да ты ж не отстанешь, — вздохнул Сайни.

— Да ладно. Не хочешь — не говори, обойдусь. Я столько о вашем ми… о здешних порядках не знаю, что еще одной тайной больше — невелика разница.

— Велика, — отрезал Лелек. — Тем более, это тайна не только для тебя.

— Так, может быть, мне лучше ее и не знать? Меньше шансов выдать.

— Может, и лучше. Но я один не могу решить, что нам дальше делать. "Торчать", как ты выразился, или "смыться". Мне твой совет нужен. Боюсь, без этих сведений ты его дать не сможешь.

— А с ними?

— А с ними — не знаю. Для меня ведь твой опыт и твое прошлое тоже — сплошная загадка.

Он опять замолчал. Вообще-то, по-хорошему давно надо было спать, тем более, денечек выдался отнюдь не из легких. И глаза у меня слипались. Но я знал, что уснуть все равно не усну, буду ворочаться в тяжелой полудреме — ни отдыха, ни нормальной работы голове.

А Сайни все молчит и молчит, молчит и молчит. Я уже решил, что он передумал делиться своей страшной тайной, а то и вовсе заснул. Поэтому его вопрос меня совершенно огорошил:

— Помнишь, ты мне шахматы показывал?

Помню, конечно. Сайни — едва ли не единственный, кто всерьез заинтересовался этой мудреной игрой. Шашки — да, те многих прельстили (я рассказывал). А Лелек тогда долго расспрашивал меня о правилах, мы даже сыграли парочку партий, потом я, сам удивляясь собственной памяти, показал ему три-четыре дебюта и еще какие-то классические задачки, вроде мата королем и ладьей. Меня еще совсем пацаном отец этим премудростям учил — он-то страстный шахматист, а я вот не унаследовал.

— Меня эти твои шахматы тогда еще поразили, — пробормотал Сайни. Странно, а я и не заметил в нем ничего пораженного. — Уж больно они на нашу реальность намекают. Упрощенно, конечно, но смысл тот же.

Он опять замолчал, и я не выдержал:

— Какой-такой смысл? Борьба добра со злом, белого с черным?

— При чем тут добро и зло? — он искренне удивился. — Нет, разделением действующих лиц на пешки и фигуры.

— Ну, у нас о человеке, который имеет большое влияние, говорят "это фигура". А о простых исполнителях — "это пешки". С оттенком пренебрежения. Аналогия себе и аналогия, сравнение, которое, как известно, всегда хромает.

— А рождается у вас человек пешкой или фигурой?

— Да кто ж его знает? Есть случаи, когда ребенок появлялся в царской семье — и ровно никак на судьбы мира не влиял. А бывало, из низов поднимался, полсвета завоевывал…

— Понимаешь, а у нас считается, что большинство людей — пешки, и так ими и останутся. Не в том смысле, что они — незначительны или ими можно легко жертвовать… Нет, давай сначала. Существует у нас тут некая школа магическая… Или направление в исторической науке… Словом, есть те, кто способен видеть возможности человека (хотя не все в это верят). Вроде бы, один человек способен войну выиграть. А другой — город основать на новом месте. А третий — разрушить. Вот это как бы фигуры. Ну а четвертый, сколь он не бейся, не достигнет ничего. Он — пешка. То есть он не сделает ничего, что сколько-нибудь заметным образом повлияет на то, как крутится мировое колесо. Он может стать большим ученым, даже открыть нечто, что назовут великим…

— И это все равно не повлияет на ход истории?

— Повлияет. Но он тут ни при чем.

— То есть?

— То есть не открыл бы он, открыл бы кто-то другой. Это как большой камень на дороге — кто первый по ней пройдет, тот его и найдет. Молодец, конечно, что нашел, но шел бы первым кто-то другой — тоже нашел бы, камень-то лежит.

А фигура пройдет там, где никто не то что до него не ходил, но и где ходить-то невозможно, как считалось. То есть главный смысл заложен в нем самом, а не в камне, не в дороге.

Фигуры разные, их куда больше, чем в шахматах. И одна фигура может становиться другой. Реттен, между прочим, тебя шутом назвал. Шут — это тоже фигура.

— А пешка фигурой стать может?

— Как в шахматах? Причем сразу самой сильной? — таким тоном обычно родители дают ребенку понять, что он сморозил глупость. Тем неожиданнее было окончание:

— А неизвестно. Сторонники этой школы долго в свое время спорили вообще о том, откуда берутся фигуры. Считалось, что это — наследственное. Поэтому, когда Реттен говорит про свой род, это не пустой звук даже в его устах. Но известно достаточно много случаев, когда фигура возникала словно бы ниоткуда. Бабах — и приходит некто не ждан, не зван, перекраивает карту…

Лелек опять замолчал, и я осторожно начал выкладывать уже поднакопившиеся вопросы. Начал с тех, что помельче.

— Знаешь, у нас говорили примерно следующее. Техническое изобретение — ну, например, двигатель, как у Бержи в повозке — придумает не один, так другой. Даже бывало так, что одну и ту же штуку изобретали сразу двое. Мол, идея в воздухе носится. А вот ежели писатель свою книжку не напишет, то она так и не появится на свет. Выходит, любой писатель или там художник — это фигура? Вроде как главный смысл в нем самом, а не в бумаге или красках.

— Знаешь, интересная мысль, — Сайни, оживившись, повернулся ко мне. Видать, мое достаточно дурацкое замечание отвлекло его от неприятных дум, переключило мозги на что-то интеллектуально красивое, необязательное и к текущему моменту отношения не имеющее. — Но, наверное, все-таки нет. У вас в мире много ли книг способны не то что ход истории изменить, а хотя бы заставить большое количество людей хоть о чем-то задуматься?

Я признал, что нет.

— Но мысль действительно интересная. Я имею в виду аналогию между художником и фигурой в нашем понимании. Ведь для одного важнее всего в жизни написать картину, а для другого — построить государство.

— Или разрушить.

— Или разрушить, — согласился Сайни совсем другим, мрачным тоном. Я, кажется, опять задел за живое. Извини, дружище, но раз уж начали разговор…

— И ты, значит, из рода фигур, — я не спрашивал, я утверждал.

— Конечно. И мне это не слишком нравится.

— Поэтому попытался перехитрить судьбу, уйти в простые солдаты в мирном университетском городке, а не армиями командовать, историю менять…

— Откуда знаешь?

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться. Сержант, а повадки у тебя минимум полковничьи.

— Примерно так и было. Из-за этого я и с Реттеном в свое время разошелся. У него бзик на почве фигур. Дескать, мы избраны, чтобы управлять этим миром, а то, как это делают нынешние бездари — никуда не годиться и должно быть разрушено. Спаситель мироустройства, — с презрением и очень зло выплюнул Лелек. Чуть подуспокоившись, продолжил. — У нас в Криимэ в эту теорию с фигурами обычно не верят. Да ее и знаю немногие — во избежание брожения в умах. Так что разные посты занимают совсем разные люди. Вот Лиина — фигура, желтый дракон. А Дмиид — пешка. Странно, да?

— А как ты их различаешь — кто дракон, кто не дракон?

— Это что-то вроде запаха. Одна фигура другую может учуять. Хотя то, что ты — Шут, я не понял. У Кея чутье куда острее моего. А вообще есть специальные магические ритуалы, позволяющие точно идентифицировать ранг фигуры, ее цвет, статус, зрелость, потенциал…

Маска простого, хоть и опытного сержанта, окончательно слезла. Рядом со мной лежал весьма образованный и проницательный человек. И, кажется, не слишком счастливый.

— Постой. Ты сказал "желтый дракон". Значит, цветов больше, чем два?

— А почему их должно быть только два? Конечно, больше, их несколько десятков. Один в другой переходит. У каждого свой смысл. А ты думал, как в шахматах, да? — непонятно почему, но моя приверженность к этой аналогии забавляла Лелека.

— Да, — я не стал отнекиваться, хотя не могу сказать, что именно так и думал. И нарочно уже повторил:

— Черное и белое, борьба добра со злом…

Сайни захохотал в голос, словно услышал хороший анекдот.

— Странно, откуда в таком умном, вроде бы, человеке, такой примитивизм. Ну, где ты в жизни видел борьбу добра со злом, где видел черное и белое?

М-да, вот она, вредоносность литературы. Ежели мир "меча и магии", так обязательно Черный Саурон против Белого Гэндальфа. Ну или Серого. В реальном мире, где люди машут мечами и балуются магией, все было столь же запутано, как в моем родном. Сайни меж тем продолжил:

— Волк, даже если он тебя скушать хочет — он ведь не со зла. Просто голодный, да и работа у него такая — кушать тех, кто не может убежать. Чтоб другие учились быстрее бегать.

— Медбрат леса, — попытался я перевести расхожее у нас высказывание. За что и был наказан необходимостью объяснить, что имею в виду. Рассказ о местности, где сперва истребили волков, а потом вынуждены были спасать оленей, гибнувших от болезней и бескормицы, был встречен с одобрением.

— Вот видишь. Хотя волк — это знак черной фигуры. Типичный разрушитель. Но без него нельзя. Нужно время от времени что-то разрушать. Обычно — старое, чтоб дать дорогу новому. Если бы древоточцы не изгрызали упавшие деревья в труху, по лесу пройти было бы невозможно от старых стволов. И новым негде было бы расти.

— Ты, значит, разрушитель?

— Значит. Хотя не скажу, что шибко этим доволен. Все же созидать мне нравится больше. А разрушать получается лучше. Иначе зачем бы я пошел в солдаты, а не в строители? Забавно, верно?

Я в этом ничего забавного не находил.

— А король — он самая старшая фигура?

— Нет, хотя одна из самых мощных, — кажется, Сайни было неудобно в этом признаваться. Вроде как хвастаться своим "королевским" титулом. — Но все зависит от ситуации на доске. Вообще, король сравним с тем же драконом, но они играют по-разному. Король — он больше по управлению людьми. А дракон может повелевать… знаниями, что ли. Сведениями. Шибко мудрым зверем считается. Поэтому Лиина и стала ректором. Между прочим, большая редкость для женщины.

Понятно, и тут гендерное неравенство и сексизм.

— Я правильно понимаю, что черный король — это тот, кто может разрушить государство?

— Почти, — сухо ответил Сайни. Помолчал и добавил:

— Может и несколько государств. Хотя может и всего один городок — как сложится. Поэтому я и удрал в маленький гарнизон, подальше от столиц.

— Чтоб поменьше навредить, если что? — кажется, я начинал ему сочувствовать.

— Именно, — кажется, он мое сочувствие уловил, оценил и даже был за него благодарен. — Хотя тогда еще не знал, что на уровень поднялся, иначе точно в какую-нибудь деревеньку забился. До нынешней встречи с Реттеном я себя черным рыцарем числил, это все же куда послабее будет. Да, видать, судьба — куда лучший игрок, чем я. А вот вепревину так готовить не выйдет, ее сперва прокоптить как следует надо, с травкой. Да на дровах не абы каких, а душистых. Яблоня для этого хороша.

Я обалдел от смены темы, тем более, что тон у Сайни остался абсолютно тем же. Но пока мозг "обалдевал знанием", тело уже изготовилось к очередной пакости — ноги подтянулись к животу, чтобы, если что, то ли вскочить, то ли лягнуть кого. А руки нашарили столь милый моему сердцу топорик.

А пальцы Сайни, пока он делился кулинарными секретами, уже ласкали черенок метательного ножа на правом бедре, потихоньку вытягивая лезвие из ножен, пришитых к брючине. Все же не были они приспособлены к тому, чтобы извлекать оружие, лежа на спине. А в следующий миг Лелек уже стоял в какой-то немыслимой низкой стойке, скрутившись и припав к земле, причем было ясно, что из нее он может прянуть в любую сторону. Ну просто леопард перед прыжком — сильный, тяжелый, но удивительно подвижный зверь. Клинок в левой (почему в левой? тащил-то ведь правой, да и не левша) руке чуть ходил из стороны в сторону, как язычок змеи. А пальцы правой руки плели замысловатую вязь. Ты, дружок, еще колдуешь?

У меня так быстро и грозно не получилось, но спустя мгновение и я уже стоял в классической санчин-дачи, ухватив топорик под самое лезвие. Так и блокировать удобнее — верхней частью железки — и концом топорища обманные движения выводить.

И лишь затем я углядел того, на кого была направлена агрессия Лелека. Метрах в трех высилась фигура настоящего великана — больше двух метров точно. Кажется, эльф — массивности в нем не было. А вот сила явно чувствовалась, даже с моей толстокожестью невозможно было не учуять, насколько этот человек опасен. Хотя бы потому, что подобраться смог так близко, пока Сайни его учуял. Словно вырос, соткался из дымных сумерек, причем оставался в них таким же серым и расплывчатым. Казалось, двинется — растает. Но двигаться он явно не спешил. То есть делал это очень медленно. Нарочито медленно поднимая обе руки раскрытыми ладонями вперед. Знак мира? Или жест какой колдовской? Щас как звезданет парной шаровой молнией — никакой топор не поможет.

Впрочем, фраза серого незнакомца была еще чуднее его внезапного появления:

— Сайни, не осталось рыбки для старого знакомого?

Из дневника Юли

— Дорогая моя, как же я рада тебя видеть!

Я рванулась навстречу женщине. Лиина! И лишь миг спустя осознала, что совсем не она. Даже не похожа — у Лиины были роскошные черные волосы, с небольшой проседью, а эта — тусклая блондинка. И старше. И голос другой. Но наваждение было невероятно сильным, хоть и коротким. Чем она берет?

Наша лодка стояла у самой настоящей пристани — каменной и даже не лишенной некоего изящества — с перильцами в виде низких арочек. Правда, камень был сер и пятнист, как грязный асфальт, что отнюдь не добавляло нарядности.

Выходить на твердь земную, впрочем, никто не спешил. Неудивительно. Во-первых, последние три часа пришлось подниматься против течения, достаточно сильного, насколько я могла судить. Логово (база? опорный пункт?) наших похитителей находилось километрах в шести выше устья одного из притоков Большой реки, по которой мы шли все это время. Причем приток этот проложил себе путь по каменистой местности. Не горы — предгорья, но с выходами земных костей под светлы очи светила. Поэтому река то и дело петляла среди огромных валунов и твердых боков холмов, некогда бывших скалами. Вода извивалась и скакала среди булыжников поменьше. А лодочникам приходилось брать небольшие перекатики снизу вверх, в лоб.

Ну а во-вторых, часа за полтора до устья притока мы нарвались на засаду. Из-под прикрытия камышей и ивняка вылетели сразу две лодки и двинулись наперехват. Обе куда меньше нашей, но куда более ладные и ходкие. В каждой человек по десять.

Командир нашей посудины что-то выкрикнул — и на весла кинулись сразу все черные, а колдун запел. У меня от его завывания желудок словно стальной пятерней схватило — ни охнуть, ни вздохнуть, и слезы на глазах, так что и не видно почти ничего. Гребцы заработали как бешеные, причем все в лад, словно машина. Явно черные не хотели принимать боя с неведомыми лодочниками. А то, видать, были умелые воины, не чета бедным дикарям в шкурах, напавших на нас в начале речного пути. Наша лодка шла вперед судорожными рывками. Казалось, с каждым взмахом двух с лишним десятков весел она слегка приподнималась из воды, а потом плюхалась обратно, выталкивая брызги и пену из-под плоского, словно столешница, брюха. Гребцы вынуждены были компенсировать нелепость конструкции, перенапрягая мышцы, до предела натягивая жилы. А преследователи не отставали. Осторожно выглянув из-за борта, я поняла, что они готовятся к абордажу. Во всяком случае, крючья на веревках и длинные багры на носах лодок вызывали именно такие ассоциации. И радости мне это отнюдь не добавляло. Колдун увеличил темп в полтора раза, гребцы поднажали. Я видела, как на спине одного из них, как раз передо мной, лопнула куртка от чудовищной натуги мышц. А ведь ткань была что брезент. Весла при каждом гребке явно выгибались длинными луками, и, вылетая из воды, издавали краткое "вумм!". Наверное, колдовская песня заставляла каждого из черных работать на пределе возможного, выкладываясь полностью, досуха. Расстояние между нами и преследователями увеличивалось, и тогда те попытались догнать добычу с помощью стрел. Стрелять с раскачивающихся лодок неудобно, да и лучников там было немного: экипажи-то, в основном, тоже на веслах сидели. Так что дождя стрел не получилось. Но одного из гребцов убили — я видела, как красный, словно лакированный, наконечник выглянул из середины груди бедняги, и тот деревянной куклой рухнул на дно посреди гребка. Другой получил стрелу в плечо. Рука упала плетью. Но гребец продолжал грести другой рукой, весь перекашиваясь, чтобы не выпасть из ритма. А от третьей стрелы меня заслонил Кирпич. Сам ли он спиной почувствовал оперенную смерть, отдал ли ему такой приказ колдун или командир лодки — но Терроссиф вдруг прянул вперед, навалившись на меня. Через его тело я почувствовала еще толчок — и тут мне в грудь ткнулся наконечник. Ткнулся — и остановился, лишь пробив джемпер и уколов кожу. Потому что до того он пробил тело Терросифа. Не насмерть, но, насколько я могу судить, рана получилась неприятная. Стрела прошила мышцы руки и прошла между ребрами правого бока. Задела ли что-то важное — не знаю. Поэтому все, что я смогла сделать, пока лодка шла к гавани — перевязать рану обрывками его же одежды (жесткими, совсем не годящимися для повязки, причем и рвать приходилось, используя в качестве лезвия все тот же наконечник, аккуратно обломав кончик стрелы). Да пытаться остановить кровь и свести края ран вокруг древка с помощью весьма ограниченного набора медицинских заклинаний, которыми меня успели снабдить в школе. Вообще-то медицину нам читали факультативно (магов-медиков готовили на другом факультете), и эти формулы годились на то, чтобы живенько зарастить порезанный палец или там ссадину на коленке. Но другого у меня в запасе не было, а никто из экипажа на помощь пострадавшему прийти не спешил. Оторвавшись от преследователей — они отстали, как только лодка свернула в устье — колдун сбросил темп, но и только. По-прежнему гребцы работали "под песней", в глотках клокотало, мышцы вдувались, лица чернели от неподъемного напряжения. А я сидела, вся в чужой крови, и не понимала, какие чувства испытываю к этому человеку. Он украл меня, вырвал из привычного уже и дорогого мне окружения, протащил через весь лес. Он был мне неприятен. Но он единственный из похитителей говорил со мной. И он спас мне жизнь. Пусть по приказу, но спас. Наверное, я должна быть ему благодарна.

Кстати, выйти из лодки я не могла еще и потому, что на моих коленях лежала его голова и верхняя часть туловища. Тело все затекло, да и не знала я, куда деть раненого мужчину. Но встречавшая нас женщина, так похожая и так не похожая на Лиину, отдала какие-то распоряжения. В лодку спустились слуги — или кто там были эти двое в фиолетовых балахонах? Медработники? На солдат не похожи, да и без оружия (вооруженные чем-то длинным и зазубренным субъекты толпились на пирсе отдельно). В общем, с меня сняли пострадавшего, а самой помогли встать и буквально на руках подняли и поставили на причал. Я едва не грохнулась: затекшие ноги совершенно не держали. И тогда эта неизвестная женщина кинулась меня поддерживать, обнимать за плечи, не обращая внимания на то, что пачкается в крови.

Я отстранилась и осмотрелась.

На причале стало людно. Ребята в фиолетовом — их стало куда больше — вытаскивали из лодки и укладывали прямо на камни гребцов. Те явно не могли двигаться самостоятельно, выжатые, выжженые изнутри немыслимым усилием. Лица даже не черные уже, а серые, землистые, щеки ввалились, словно людей морили голодом в подвале неделю. Впрочем, я не знаю, как выглядят те, кто неделю ничего не ел в подземелье.

Потом вытащенных стали укладывать на носилки и оттаскивать дальше на берег, в тень каких-то раскидистых деревьев, похожих на высокие яблони.

— Не бойся, дорогая моя, им окажут помощь. И твоему спасителю тоже. Его ждет лечение и награда.

Блин, она что, мысли мои читать пытается? Да не думаю я сейчас о Кирпиче! В конце концов, я не просила меня спасать. И тащить меня сюда тоже не просила.

— Пойдем, милая, я покажу тебе твою комнату. Тебе надо помыться, переодеться. Я понимаю, дорога была утомительной и не слишком приятной, но теперь все позади. Ты даже не представляешь, какие захватывающие вещи тебя тут ожидают.

Ну, честное слово, словно малознакомая тетушка пытается завоевать доверие племянницы, приехавшей погостить — потому что родители сами укатили в Европу, а дочку решили спихнуть на лето к тетке на дачу.

Говорила женщина почти без акцента, лишь слега растягивала гласные — "по-ойдем, миилаая". Растягивала куда меньше, чем предыдущий толмач. Но на нервы все равно действовало. Впрочем, мне на нервы действовал сам факт ее существования — а также существования всех этих черных и фиолетовых дьяволов, затащивших меня на край света неизвестно во имя чего.

Злиться я могла сколько угодно, но подчиняться все равно приходилось. Придется, наверное, и идти в комнату. Но фиг я пойду одна.

Я оглянулась. Дрик уже вскарабкался на причал — благо тот, не считая перил, был сложен из диких нетесаных камней, так что лазить было довольно удобно. Вскарабкался — и стоял чуть поодаль, исподлобья наблюдая за мной и слушая слащавые речи тетки, которая явно играла тут не последнюю скрипку.

— Конечно, твой спутник может пойти с нами, раз уж вы вместе проделали столь нелегкий путь, — сказала она. Явно успела подготовиться к встрече, хотя никаких докладов ей, кажется, никто из прибывших на нашей галере не делал. Впрочем, при их уровне развития магической техники могли и вестника послать, и какую-нибудь телепочту задействовать. Аналог радио. У нас в Криимэ такого не было. Но это не значит, что не могло быть в принципе.

И мы пошли. За вторым поворотом нам открылось здание — и Дрик тихо охнул, а я про себя проговорила что-то не слишком приличное. ЭТО походило на что угодно, только не на замок, не на форт, не на крепость. Вообще ни на что не походило… Фантазия сумасшедшего архитектора, которого не взяли в клоуны. Эдакий арбуз, с боков приделаны греческие портики в количестве примерно семи штук, так что получался многогранник с колоннами. Все портики разные по ширине, а некоторые — и по высоте. Колонны тоже разные — то толще, то тоньше, то выше, то ниже, округлые и граненые… От углов многогранника вниз по склону холма, который оседлало это архитектурное страшилище, ползли извилистые каменные галереи со сводчатыми кровлями. В итоге здание напоминало осьминога, который выполз погреться на вершину рифа и свесил вниз щупальца. А главное — вся постройка была выкрашена в два цвета — черный и золотой. От вершины купола вниз ползли расширяющиеся полоски, что еще увеличивало сходство с арбузом. Раскраска проходила и по портикам, деля их на неравные цветные части. А щупальца у корней были поперечно-полосатыми, словно осьминог состоял еще и в дальнем родстве с шершнем. Правда, потом галереи приобретали обычный серокаменный цвет.

— Нравится? — спросила меня Тетка.

Она и впрямь считает, что это может нравиться?

— Впечатляет, — осторожно ответила я.

Дрик как-то странно глянул на меня. По-моему, что-то хотел сказать, но раздумал.