Проходили недели болезни, и жизнь дома вращалась вокруг комнаты больного, медсестер, санитаров, ежедневных визитов врачей. Со времени сердечного приступа у Жюля Паулина веля себя безупречно, чем сыскала восхищение своих друзей. Несмотря на постоянные намеки в колонке Сирила Рэтбоуна на «рыжеволосую женщину», которая фигурировала в сцене сердечного приступа ее мужа, Паулина поступила так, словно абсолютно ничего не знала об этой истории, хотя была уверена, что все ее знакомые читают колонку или, во всяком случае, знают, о чем в ней пишут. Она никому не доверяла. Кто бы ни звонил, будь то ее отец, сестры или близкие друзья, вроде Камиллы Ибери и Роуз Кливеден, а тем более музейные хранители, которых она не раз развлекала у себя дома, или высокопоставленные чиновники, она коротко сообщала о состоянии мужа и заканчивала уверениями, что он скоро поправится. «Да, да, из больницы его уже перевезли домой. Замечательно, не правда ли? Вы знаете, ведь Жюль силен, как бык. Случившееся нас обоих ужасно напугало. Это предупреждение. Ему надо было давно сбросить вес. Теперь он похудел. Я передам ему, что вы звонили. Он будет очень рад. И спасибо вам. Мы оба признательны вам за звонок». Те, кто звонил и до кого доходили слухи о проблемах в таком долгом браке, отказывались им верить.

После возвращения Жюля в имение «Облака» Паулина начала снова выезжать по вечерам на небольшие приемы. «Нет, нет, Роуз, конечно, я приду, с удовольствием. Жюль хочет, чтобы я снова выходила. Думаю, ему доставляет удовольствие слушать сплетни, которые я рассказываю наутро. Через несколько недель он и сам сможет выходить. Длинное платье или короткое?»

Когда князь Фридрих Гессе-Дармштатский, возглавлявший отдел драгоценностей аукциона «Бутбис», позвонил Паулине из Лондона, чтобы узнать о состоянии Жюля, он сообщил, что недели через две намеревается прилететь в Лос-Анджелес, предварительно побывав на приеме у одного миллиардера в Танжере.

– Я дам в твою честь обед, Фридрих, – сказала Паулина. Ей очень нравился князь.

– Нет, нет, Паулина, я не думаю, что это удобно, когда Жюль так болен, – ответил князь.

– Но ты не поверишь, как быстро он идет на поправку. Я не собираюсь устраивать нечто грандиозное. Только десять или двенадцать гостей.

– Это будет великолепно, Паулина.

– Кого бы ты особенно хотел видеть?

– Давно не виделся с Фей Конверс.

– Замечательно. Фей как раз недавно прислала изумительные цветы для Жюля.

* * *

В тот день Фло, лежа в постели, слышала, как несколько раз звонил телефон. Она собиралась отключить его, но подумала, что может позвонит Жюль, и взяла трубку. Ее беспокоило, как бы Паулина не узнала об их планах на пятницу.

– Алло? – осторожно спросила она.

– Фло?

– Да.

– Это Филипп Квиннелл.

– О, Филипп. – Фло вздохнула с облегчением.

– Давно не вижу тебя на утренних собраниях, – сказал Филипп.

– Знаю.

– У тебя все в порядке?

– О, да. Кое-что случилось, Филипп. Ты, верно, слышал. Об этом сообщали в новостях.

– Слышал, конечно. Но, как я понимаю, он уже не в больнице, а дома.

– Да. Но он покинул больницу преждевременно. По своему состоянию он был еще не готов к переезду.

– Почему же его перевезли?

– Ты не догадываешься, Филипп?

– Нет.

– Из-за Паулины. Она узнала, что я ходила к нему в палату, переодевшись медсестрой, и хотела уволить весь медперсонал. Поэтому она и перевезла его домой.

– Откуда ты это знаешь?

– Мимоза Перес, одна из сестер, рассказала мне. Врачи были в бешенстве, что его увезли.

– Но его, конечно, продолжают лечить дома?

– Да.

– Вероятно, тебе не разрешают видеться с ним?

– Совершенно верно.

– Должно быть, тебе очень трудно, Фло?

– Да.

Они помолчали.

– Фло?

– Да, слушаю.

– Ты не пьешь?

– Нет! – Она поняла, что ответила излишне быстро и эмоционально. Поняла и то, что он обо всем догадался.

– Я все там же, ты знаешь, если захочешь поговорить, – сказал Филипп.

– Ты душка, Филипп.

– Звони хоть ночью.

– Спасибо. Я не забуду твоего предложения и надеюсь, что твоя светская подружка понимает, какое сокровище ей досталось.

Филипп засмеялся.

– Хочешь, я заеду за тобой утром и отвезу на собрание?

– Нет. Но я скоро начну опять туда ходить, Филипп. Правда.

– Хорошо.

Она уже хотела положить трубку, но передумала.

– Филипп, ты слушаешь?

– Да.

– Это правда, что Жюль заставил уволить тебя?

– Он сам тебе рассказал об этом?

– О, Господи, нет. Один подонок по имени Джоэль Циркон рассказал мне.

– Ладно, не беспокойся об этом.

– Мне ужасно неприятно. Я хочу, чтобы ты знал, что я не рассказывала ему, что была с тобой в те дни.

– Я знаю, Фло.

– Он нанял частного детектива, чтобы найти меня.

– Понимаю.

– Мне ужасно неприятно. Я чувствую, что ответственна за это. Ты же не просил меня приходить к тебе. Я просто свалилась тебе на голову в тот вечер.

– Жюль ненавидит меня с тех пор, как он разбил статуэтку балерины Дега.

* * *

– Паулина пригласила нас на обед в пятницу, – сказала Камилла.

– Не могу поверить, что она пригласила и меня, – ответил Филипп.

– Но это действительно так. Ты ей очень нравишься. Она особенно просила привести тебя.

– Это будет прием?

– Небольшой. Совсем небольшой. Думаю, двенадцать или четырнадцать гостей. Из-за болезни Жюля и тому подоб-ного.

– Значит, Жюль встает? Он будет присутствовать?

– Господи, нет. Пока нет.

– Странное время выбрала Паулина для приема, как ты думаешь?

– Паулина говорит, что он чувствует себя почти хорошо. Просто они очень напугались. Она говорит, что он скоро совершенно поправится.

– И как при этом ведет себя Паулина?

– Пример отличного поведения. Все так думают. Класс, ты знаешь. Я всегда ненавидела слово «класс», но это именно так. К тому же этот отвратительный Сирил Рэтбоун пишет ужасные вещи в своей колонке о рыжеволосой женщине, которую я встречала у тебя в номере. Конечно, я и словом никому не обмолвилась, что встречала ее, да и колонку Сирила Рэтбоуна никогда не читаю, но слышала от других. В основном от Роуз Кливеден.

– Но почему Паулина устраивает прием в такое время?

– Ради князя Фридриха Гессе-Дармштатского. Филипп засмеялся.

– А кто, черт возьми, этот князь Фридрих Гессе-Дармштатский?

– Возглавляет отдел драгоценностей аукциона «Бутбис» в Лондоне.

Филипп снова засмеялся.

– Ну, конечно.

– Что в этом смешного?

– Просто смешно, Камилла.

– Иногда я не понимаю тебя, Филипп.

– Иногда я не понимаю тебя, Камилла.

* * *

В пятницу утром, в тот день, когда Жюль Мендельсон должен был пройти кардиосканирование в отделении «Крыло Мендельсонов» при Медицинском центре Седар-Синай, и когда Паулина Мендельсон устраивала небольшой прием для князя Фридриха Гессе-Дармштатского, Фло встала рано, чтобы приготовить все для ленча с Жюлем и его адвокатом Симсом Лордом, с которым она никогда не встречалась. В семь утра – обычное время для ее посещений собраний анонимных алкоголиков в бревенчатом доме на бульваре Робертсон, где она не появлялась уже несколько недель, – Фло отправилась делать прическу у Пуки и маникюр у Бланшетт. Потом Пуки поделился с Бланшетт наблюдением, что никогда не видел Фло в таком нервном возбуждении и такой безразличной к сплетням о знаменитых клиентах его салона, которые она обычно выслушивала с таким удовольствием. Пуки очень нравилась Фло, поэтому он не спросил ее, не она ли та рыжеволосая, о которой столько болтают и намекают в колонке Сирила Рэтбоуна.

Фло так и не научилась прилично готовить, даже не могла сделать суфле из сыра, которое она планировала подать к ленчу, но зато знала, как сервировать – даже изысканно сервировать – стол. Несколько месяцев назад она вырезала из журнала фотографию убранства стола, приготовленного Паулиной Мендельсон для приема в «Облаках» в честь приехавшего посла. Взяв свои новые бокалы, новый китайский сервиз, столовое серебро от «Тиффани», новые скатерть и салфетки от «Портолте», она точно скопировала сервировку Паулины. Петра фон Кант, модная в то время в городе цветочница, приехала утром к Фло, чтобы сделать цветочную аранжировку в центре стола. Не по сезону ранние тюльпаны, заказанные ею в Голландии, оказались недостаточно распустившимися, чтобы удовлетворить Фло. «Они какие-то неживые, слишком закрытые, – причитала она. – Я хочу, чтобы они выглядели так, словно я сорвала их в своем саду. Ты обещала, что они будут распустившиеся». Петра, привыкшая к придиркам и раздражению светских клиентов, взяла фен для сушки волос и направила струю горячего воздуха на тюльпаны, пока они полностью не раскрылись. Позже Петра рассказала Нелли Поттс, декоратору Фло, что она никогда не имела дело с хозяйкой, более озабоченной высотой цветов в центре стола. Откуда Петре было знать, что в статье в том же журнале, из которого Фло вырезала фотографию, говорилось, что Паулина Мендельсон придерживается правила: высота цветов в центре стола должна быть такова, чтобы они не мешали разговору. И Фло Марч, впервые выступая в роли Хозяйки богатого дома, искренне придерживалась философии жены своего любовника. «Я хочу, чтобы цветы не мешали разговаривать за столом», – сказала она, словно собиралась принимать сорок, а не четырех гостей. Ей очень хотелось воспользоваться и карточками мест для стола, написанными каллиграфическим почерком, но, поймав взгляд Петры, без слов поняла, что расставлять карточки для четырех гостей совсем не в манере Паулины.

В бистро «Сад», где она иногда завтракала с Нелли Поттс, разглядывая дам из общества, которые, как она знала, были дружны с Жюлем и Паулиной, ей приготовили сырное суфле и проинструктировали, сколько минут его надо держать в духовке. «Тридцать или тридцать пять минут», – предупредил Курт, когда Фло забирала суфле. Она повторила, а затем записала эту инструкцию. Курт рассказал ей также, что приправу из уксуса к салату из листьев эндивии и латука надо приготовить «за несколько минут до подачи на стол». Он дал совет, как долго надо подогревать рогалики. Она записала все, что он сказал, словно на курсах по кулинарии. Она охладила белое вино с аукциона «Брешани» и съездила в булочную на Фермерском рынке, чтобы выбрать кофейный торт, который Жюль очень любил, намереваясь подать его на десерт.

За час до Предполагаемого приезда Жюля она трижды переодевалась. Больше всего ей хотелось, чтобы Жюль мог гордиться ею в присутствии Симса Лорда. По его глазам она всегда понимала: хорошо она одета или нет. Она отвергла серьги с желтыми бриллиантами, которые могли показаться слишком нарядными для дневного времени. Она решила не надевать костюм от «Шанель», чтобы не выглядеть чересчур разодетой для ленча дома. Отказавшись от всего черного, посчитав, что будет выглядеть слишком мрачно для такого радостного, как она надеялась, события для Жюля, и переодевшись в третий раз, она нашла, что сделала правильный выбор: надела бежевые брюки и бежевый шерстяной свитер с поясом в виде золотой цепи. Из украшений выбрала только кольцо с сапфиром и бриллиантами, которое она обещала Жюлю никогда не снимать.

Услышав звук приближающегося к дому «бентли», она бросилась к двери и широко ее распахнула. Олаф, одетый в белую майку и белые брюки, сидел за рулем. Симс Лорд, стройный, аристократического вида, сидел на заднем сиденье и пристально смотрел на нее. На мгновение ее охватил озноб. Если бы она знала слово «надменный», то непременно воспользовалась бы им для описания внешнего вида Симса Лорда. Жюль, неуклюже завалившись, сидел рядом с Лордом, его голова была едва видна. Фло увидела, как он поднял руку и слабо помахал ей.

Олаф поздоровался с Фло и, обойдя машину, открыл заднюю дверцу. Просунув одну руку под ноги Жюля, другой обхватив его за спину, он вынул его из машины и осторожно внес в дом. Фло, мгновенно поняв, что Жюлю неловко перед ней зато, что его несут, повернулась и прошла в глубину дома. Она не была готова к такому виду своего любовника. Ворот его рубашки был, казалось, на несколько размеров больше и болтался на шее. Его лицо осунулось и было землистого цвета, с темными кругами вокруг глаз. Ей показалось, что он похудел на тридцать или сорок фунтов с тех пор, как она в последний раз видела его в больнице. В данной ситуации было не до комплиментов в отношении такой потери веса.

– Вы приготовили для него кресло поудобнее? – спросил Олаф, продолжая держать Жюля на руках.

Фло не думала, что ему надо особое кресло, но она повела себя так, словно это была ее главная забота.

– Да, я думала посадить его здесь, на диване. Лучше в углу, чтобы он мог опереться на подлокотник или лечь, если захочет. Позвольте, я подложу подушку ему под спину. Вот так. Тебе удобно, Жюль?

Он кивнул головой. Когда Олаф опустил его на диван и помог устроиться поудобнее, Жюль взглянул на Фло и улыбнулся. В этот момент он, казалось, выглядел как и прежде, поскольку утомленное выражение лица скрылось за улыбкой. Симс Лорд и Олаф заметили это и посмотрели на Фло. Жюль обвел комнату глазами, и его взгляд приковал приготовленный Фло стол. Он снова улыбнулся и кивнул, оценив проделанную ею работу, которую, как он понял, она сделала только для него.

– О, Жюль, как приятно снова видеть тебя, – сказала Фло. Она подошла к дивану и опустилась перед ним на колени. – Я так по тебе скучала. Ты даже не представляешь, как. До сих пор я не понимала, как привыкла к тебе.

– Я тоже скучал по тебе, – сказал Жюль, и его голос задрожал. Казалось, он сейчас заплачет, но сдержался.

– Иногда я выходила из себя, потому что ты звонил столько раз за день. Двадцать, а может быть, больше раз, а теперь мне так не хватает твоих звонков.

Он снова улыбнулся.

– Ты знаешь Олафа?

– Да, я знаю Олафа. Он был так добр, когда приезжал сюда. Но я не знаю мистера Лорда. Привет, мистер Лорд. – Она поднялась с колен и протянула ему руку. Хотя он был красив и казался дружелюбно настроенным, от него веяло холодом. Она заметила его светлые, как лед, глаза и преждевременно поседевшие волосы. Она отметила про себя идеальный покрой его костюма и вышитые на кармашке голубой сорочки инициалы.

– Пожалуйста, зовите меня Симс, Фло, – сказал Симс Лорд, пожимая ей руку. Он представлял себе Фло Марч совсем другой. Он думал, что перед ним предстанет хорошенькая, но совсем заурядная женщина. И не ожидал, что она окажется красавицей, да еще со вкусом одетой. Он также не представлял, что все в ее доме выглядит столь элегантно. Но главное, он был не готов к тому, насколько отношения Жюля и Фло нежные.

– Честно говоря, я не знала, относитесь вы ко мне по-дружески или нет.

– Дружески, – подтвердил Жюль, отвечая за Симса. Не вызывало сомнений, что они обговорили все заранее. Когда Жюль говорил, его голос звучал почти как шепот, но чувствовалось, что он все еще повелевает.

– Рада этому, – сказала Фло и улыбнулась Симсу. – У меня в холодильнике замечательное белое вино. С аукциона «Брешани».

Жюль и Симс засмеялись.

– Жюль, выпьешь немного?

Жюль посмотрел на Олафа, как бы спрашивая разрешения, и согласно кивнул.

– А вы, Симс?

– С удовольствием.

– У меня есть и другие напитки, если вы хотите что-то другое.

– Нет, белое вино – это прекрасно. Особенно это белое вино.

– Олаф?

– Не могу, Фло, но спасибо.

Она подошла к бару, открыла бутылку вина и налила три бокала.

Жюль удивленно посмотрел на Фло.

– Ты собираешься пить вино? – спросил он. – Я думал, что ты ничего не пьешь, кроме «Дайет коки».

– О, сегодня можно. В конце концов, сегодня у меня настоящий праздник. Добро пожаловать домой, Жюль. – Она подняла бокал в честь этого тоста, Жюль и Симс последовали за ней. – Я только поставлю суфле в духовке, а потом мы поговорим.

– Она просто очаровательна, Жюль, – сказал Симс, когда Фло вышла из комнаты, но в его комплименте слышалась снисходительность, и Жюль заметил это.

Он недовольно кивнул. Жестом руки он попросил Симса открыть его портфель. Симс понял и вынул из портфеля бумаги, которые Жюль нетерпеливо взял.

Вернувшись в комнату, Фло увидела разложенные на стеклянной крышке кофейного столика бумаги и ручку.

– Завтрак будет готов через несколько минут, – сказала она.

– Пахнет чертовски аппетитно, Фло, – заметил Олаф.

– Мое сырное суфле. Что это за бумаги?

– Прочти их, – сказал Жюль.

Фло взяла Один из листов. Он был похож на официальный документ, в верхней части отпечатанное типографским способом имя Жюля и адрес его офиса. Ниже, в правом углу она прочла: мисс Фло Марч, 844, Азалиа Уэй, Беверли-Хиллз, Калифорния 90210. Фло посмотрела на Жюля, затем на Симса Лорда. Мужчины смотрели на нее.

– Прочти, – повторил Жюль.

– «Дорогая Фло, – читала вслух Фло. – Я дал согласие выплачивать тебе двадцать тысяч долларов в месяц в течение пяти лет, с момента подписания документа. Эти деньги будут выплачиваться тринадцатого числа каждого месяца из доходов, получаемых мной от торговых центров «Сантуччи» в Санта-Ана, Сан-Хосе и Санта-Крузе. Симс Лорд, мой адвокат и душеприказчик, уполномочен выполнять данные выплаты. С уважением, Жюль Мендельсон. Свидетели – Олаф Педерсон, Маргарет Мейпл.»

Фло оторвала взгляд от письма и, посмотрев на Жюля, разразилась рыданиями.

– Это чуть больше миллиона баксов, – проговорил Жюль, улыбаясь. – Ты – наследница.

– О, Жюль, – сказала она, снова опустившись перед ним на колени. – Я знала, я всегда знала, что ты позаботишься обо мне.

Жюль положил руку на ее голову.

– Это не все, – прошептал он. Снова махнул рукой Симсу Лорду, и Лорд передал ему другую бумагу. – Этот дом – твой.

– Почти ваш, – поправил Симс. – Владелец этого дома, актер, находится на съемках фильма в Югославии, и бумаги, посланные ему, еще не вернулись, но все предварительно согласовано.

– О, Жюль, не знаю, что сказать. – Она обняла его за шею и поцеловала в щеку. Он нежно смотрел на нее.

– Кажется, ваше суфле подгорело, Фло, – сказал Олаф.

– О, Боже! – вскрикнула Фло, вскочила на ноги и побежала в кухню. – Черт! – послышался ее вопль из кухни.

Вернувшись через несколько минут, она держала в руке сгоревшее суфле.

– Хочу вам показать, что с ним стало.

Жюль засмеялся, восхищенный ее непосредственностью. Симс тоже засмеялся.

– Но у меня есть еще салат и горячие рогалики, и твой любимый кофейный торт из булочной на Фермерском рынке.

– Мне подходит, – сказал Жюль. Олаф поднял его и перенес к столу.

– Жюль, садись рядом со мной. – Фло похлопала по сиденью стула, стоявшего справа от нее, с таким видом, словно она всю жизнь устраивала званые завтраки. – Карточек мест нет, поэтому вы, Олаф, садитесь рядом с Жюлем, а вы Симс, слева от меня. Мне приятно, что мы наконец встретились, Симс. Жюль говорил о вас постоянно.

Симс подал ей стул, она села, довольная собой, зная, что все сделала хорошо.

– Стол выглядит красиво, Фло, – заметил Жюль. Он знал, как много значит для нее принимать гостей в собственном доме. Он протянул руку и коснулся стоявших в центре стола тюльпанов. – Паулина всегда говорила, что ни одни цветы так красиво не умирают, как тюльпаны. – Это странное замечание было выслушано в молчании. Затем Жюль сказал: – Не понимаю, что заставило меня вспомнить сейчас столь непонятное высказывание.

Вначале разговор за столом не клеился. Слабость Жюля не позволяла ему доминировать, как он к тому привык на различных приемах, где бывал и где все гости с интересом слушали его, отдавая должное его великолепному знанию международных проблем, закулисных дел в мире бизнеса и искусства. Олаф, не привыкший к светской жизни, остро ощущал, что он всего лишь простой санитар, которого пригласили за стол ввиду необычных обстоятельств, а потому считал неудобным вмешиваться в разговор. Симс Лорд чувствовал себя гостем по принуждению, и его холодность могла все испортить, но положение спасла Фло, проявив себя настоящей хозяйкой. Она от всей души желала устраивать приемы для друзей Жюля наилучшим образом, чтобы он мог гордиться ею, а потому не могла позволить, чтобы первая попытка в этом деле оказалась безуспешной, несмотря на сгоревшее суфле. Вскоре ее самокритичный и полный юмора рассказ об утренних приготовлениях к ленчу заставил гостей разразиться смехом. Симс Лорд, большой поклонник дам, особенно замужних, мужья которых вращались в том же социальном круге, что и он, слушал ее и мысленно задавался вопросом: почему ни одна из дам, с которыми он частенько пускался в любовные эскапады, не может быть столь занимательной, как любовница Жюля.

Жюль, сидевший в изнеможении, мог только кивать головой, одобряя ее рассказ. Наконец Фло поднялась, чтобы убрать со стола, и сказала:

– Подождите, сейчас принесу торт.

Когда она вышла в кухню, Олаф первый заметил, что Жюль обмяк и с трудом сидит на стуле.

– С вами все в порядке, босс? – спросил он.

Голова Жюля упала на грудь. Он едва покачал головой. Олаф и Симс одновременно вскочили на ноги.

– Жюль, что случилось? – вскрикнула Фло, войдя в комнату с тортом и увидев, как мужчины склонились над ним.

– Он перевозбудился от поездки сюда, – сказал Симс Олафу тихо, но достаточно четко, чтобы это могла услышать Фло. – Думаю, надо скорее отвезти его домой.

Олаф, не обращая внимания на Симса, подхватил Жюля и отнес на диван. Положив его на спину, он начал массировать ему грудь. Симс и Фло стояли рядом и наблюдали.

Через несколько минут бледность на лице Жюля начала исчезать.

– Олаф, я думаю все-таки, что его надо отвезти домой, – сказал Симс снова. Он выглядел раздраженным и нервным. – Мы не можем позволить ему впасть в коллапс опять в этом доме. С нее уже достаточно. – Было ясно, кого он имел в виду.

Жюль, услышав его слова, кивнул.

– Для Фло это будет нехорошо, – сказал он Олафу. Олаф снова поднял его и понес к выходу. Фло взяла его за руку и вышла с ним к машине. Она открыла дверцу «бентли», и Олаф усадил его на заднее сиденье.

– До свидания, Жюль. – Фло пожала ему руку.

Он посмотрел на Фло. Рот его приоткрылся, вид был измученный. Жюль взял ее руку и поднес к губам, не отрывая глаз от ее лица.

– Фло, мы должны ехать, – сказал Симс.

– Да, да, я знаю. До свидания, Жюль, – повторила она. – Пожалуйста, пусть кто-нибудь из вас мне позвонит попозже. Я хочу знать, как он себя будет чувствовать.

Сидевший за рулем Олаф кивнул Фло и жестом показал, что позвонит. Затем включил зажигание.

– Пожалуйста, Фло, нам надо ехать, – повторил Симс нетерпеливо.

Фло отошла от машины и закрыла дверцу. Фло и Жюль продолжали смотреть друг на друга, пока Олаф разворачивал машину. Затем Фло побежала рядом с машиной, пока она не выехала на Азалиа Уэй. Она наблюдала за ней, пока она не скрылась в каньоне Коулдуотер. Она понимала, что уже больше никогда не увидит Жюля Мендельсона.

* * *

– Никто не дает таких приемов, как Паулина, – произнес князь Фридрих Гессе-Дармштатский голосом, полным восторга. Князь знал, что говорил, поскольку, где только он ни был, самые знаменитые хозяйки приглашали его, беззастенчиво спекулируя на его титуле. Роуз Кливеден, тайная приверженица монархии, даже присела перед ним в реверансе, хотя никто из членов семьи князя не приближался к трону уже более семидесяти двух лет, а княжество, чье имя он носил, перестало существовать еще в конце прошлого века. Дамам, суетившимся вокруг него, дела не было до того, что у него за душой нет ни цента, и он вынужден работать, возглавляя отдел драгоценностей аукциона «Бутбис» в Лондоне, чтобы оплачивать счета за чистку и глажку трех смокингов и девяти манишек – главной поддержки в его жизни. В светских кругах его рассматривали как хорошую приманку для приема, потому что он был в курсе всех новостей международной жизни, которые любят послушать люди из общества. У него хватило благоразумия оставить в Лондоне жену, также прекрасного происхождения, но скучную и малоприятную в общении. Он дал Паулине обещание, что ни словом не обмолвится о приеме у миллиардера в Танжере, на котором он побывал по пути в Лос-Анджелес, в присутствии ее гостей, желавших послушать его рассказ.

– Где же твое кольцо с бриллиантом де Ламбалль? – спросил он Паулину прежде, чем осведомился о состоянии здоровья Жюля. Бриллианты она надела на шею, на запястья, но обручальное кольцо со знаменитым бриллиантом уже несколько дней лежало в сейфе. Немногие интересовались бриллиантами в той степени, в какой ими интересовался Фридрих Гессе-Дармштатский, и было мало камней, которыми он восхищался так, как бриллиантом де Ламбалль, символом блестящего замужества Паулины Мендельсон в продолжение двадцати двух лет. Ему не надо было тщательно всматриваться в этот великолепный камень, чтобы определить, сколько в нем каратов, и когда он рассказывал о нем, о его происхождении, о том, кому он принадлежал и кто его носил, то полностью очаровывал ожидаемого покупателя.

Паулина посмотрела на свой палец. Фридриху она не решилась сказать то, что сказала Симсу Лорду: кольцо ей кажется таким же фальшивым, как и ее замужество.

– О! Я, должно быть, забыла его надеть.

В тот вечер присутствовало всего четырнадцать гостей, что, по масштабам обычных приемов у Мендельсонов, было совсем немного. Но каждая деталь приема была досконально продумана, и гости отметили это. Вечер был теплый, стояла полная луна. Цветы в саду Паулины смотрелись как никогда красиво, а скульптуры Жюля предстали в более выгодном свете. Аперитив пили в павильоне у бассейна, куда доносился запах цветущих растений из оранжереи. Среди гостей были Роуз Кливеден, выпившая слишком много, но сумевшая не испортить настроение другим гостям, по крайней мере, до обеда, Фей Конверс, Камилла Ибери со своим поклонником Филиппом Квиннеллом, Мэдж и Ральф Уайты, Фредди и Бетти-Энн Галаванты, Сэнди и Ив Понды. За исключением Филиппа Квиннелла и Фей Конверс, не было никого из мира искусства, которых Паулина постоянно приглашала на свои приемы. Круг гостей состоял из «старых лос-анджелесцев», как, бывало, их называл Гектор Парадизо. Все спрашивали о Жюле.

– Ему гораздо лучше. Врачи потрясены, – повторяла Паулина снова и снова, хотя видела, в каком состоянии привез его Олаф домой после процедуры кардиосканирования. Все слуги наблюдали из окна за его приездом. Дадли бросился с коляской во двор, чтобы помочь, но Олаф оттолкнул коляску, подхватил Жюля на руки, словно ребенка, и отнес наверх. Когда его проносили мимо Паулины и он был не в состоянии даже говорить, ей подумалось, что следовало бы отменить прием, но позже Жюль пришел в себя и настоял, чтобы прием состоялся.

Мисс Туми, медсестра, следившая за его состоянием, высказала недоумение, почему Олаф и Жюль отсутствовали так долго.

– Не заставили же его ждать в больнице, – говорила она. – Он построил это отделение, в конце-концов. Оно носит его имя. Они обязаны были принять его в первую очередь.

Мисс Туми уже начала усваивать претенциозность семьи, в которой жила. Олаф, занятый своими обязанностями санитара, не отвечал на замечания мисс Туми.

– Жюль просто в ярости, что доктор Петри не разрешил ему спуститься вечером, но он посылает вам всем привет, – сказала Паулина.

– Его «сад скульптур» – потрясающий! – воскликнул князь. – Мне бы хотелось подняться наверх и поговорить с Жюлем. Я никогда не видел сад при вечернем освещении.

– Возможно, позже, – быстро ответила Паулина. – Смотри, Дадли приглашает нас к столу. – Она оперлась на его руку, и они поднялись на террасу.

– Я сожалею, что тебе не понравились серьги с желтыми бриллиантами, Паулина. Я думал, что именно такие тебе хотелось иметь.

Образ Фло Марч с этими сережками в ушах в палате мужа в день, когда у него случился сердечный приступ, снова предстал перед глазами Паулины. Она подавила ярость, которая все еще переполняла ее при мысли, что Жюль подарил серьги своей любовнице.

– Почему ты заговорил об этом?

– Секретарша Жюля звонила, чтобы предупредить, что он возвращает их. Он хотел снова выставить их на аукцион.

– Неужели?

– Ты не знала?

– Когда это было, Фридрих? – спросила она, стараясь сохранить спокойный тон.

– В тот день, когда у него случился приступ. Мисс Мейпл позвонила мне и сказала, что он решил их вернуть, и в тот же вечер я услышал от Ивонн Балбенкян, что у него сердечный приступ.

– Понимаю, – сказала Паулина спокойно. Она задумчиво смотрела вперед, пока они шли по направлению к дому. «Фло Марч, – думала она, – вероятно, украла серьги после того, как Жюль упал без сознания в ее доме». При этой мысли она вздрогнула. В ее глазах Фло Марч выглядела преступницей.

– Мои слова тебя расстроили, Паулина? – спросил князь.

– Нет, нет, – ответила Паулина.

По случаю теплой погоды Паулина распорядилась накрыть стол не в столовой, а в крытом портике. Джервис, главный садовник, украсил портик горшками с желтыми фаленопсиями.

– Как красиво, Паулина, – повторяли восхищенные гости.

– Ты сядешь рядом со мной, Фридрих, – сказала Паулина. – Фей Конверс по другую сторону от тебя.

– С превеликим удовольствием, – заметил князь.

– Ты должен рассказать нам о приеме в Танжере.

– Это был кошмар, абсолютный кошмар. Танжер в августе! Вы представить себе не можете, какое это пекло. А народ? И эти запахи! И нигде нет кондиционеров. Длинные очереди за всем. Везде удлиненные лица. А как нас рассадили? Просто катастрофа! Люди, вроде нас, сидели бок о бок с теми, о ком никогда не слышали и не хотели бы услышать. Если бы вы видели выражение лица Лил Олтемус, когда она увидела гостиницу, в которой поселил нас Сайрус. Это зрелище стоило всего путешествия. – Он состроил гримасу высшей степени презрения, и все рассмеялись. – Естественно, она съехала из гостиницы и устроилась на яхте Резы Балбенкяна. Ужасно забавно, действительно. Я бы не хотел пропустить подобное ни за что на свете.

Филипп Квиннелл, сидевший рядом с Фей Конверс, наблюдал за Паулиной. Его нисколько не интересовал прием в Танжере, поскольку он не знал никого, о ком рассказывал князь, а потому не слушал. Но зато он заметил, с каким изяществом сидела Паулина во главе стола; положив локти на стол и обхватив ладонями подбородок, она все внимание обратила на своего почетного гостя, рассказывающего анекдот за анекдотом о светском приеме, который, казалось, вызвал всеобщий интерес. Филиппу пришло в голову, что Паулина делает вид, что слушает внимательно, но мысли ее были далеко.

Дадли тоже наблюдал за Паулиной, выполняя свои обязанности. Ему показалось, что за внешне спокойным видом Паулины скрывается напряженность. Наконец, с очаровательной улыбкой извинившись за необходимость покинуть гостей по хозяйским делам, она вышла в кухню и выразила Дадли недовольство тем, что одна из служанок жует резинку, обслуживая гостей.

– Я не жевала ее, Дадли, – сказала служанка, когда Паулина вернулась к столу. – Она была во рту, это правда, но я не жевала. Как, черт возьми, она узнала?

Мисс Мей Туми, медсестра, ворвалась в кухню, как вихрь.

– Я в полном замешательстве! Не могу понять, как можно проводить прием в доме, где на одном этаже веселятся, а на другом человек умирает?

Дадли, всегда лояльный к хозяевам, которым он служил много лет, не пожелал вмешиваться в подобный разговор со знающей свое дело медсестрой, но никто не давал ему права призвать ее к молчанию в присутствии многочисленных слуг. Он обменялся взглядами с Блонделл, помогавшей поварихе Джерти раскладывать на серебряных блюдах зеленую мяту. С Блонделл, проработавшей у Мендельсонов столько же лет, что и он, Дадли мог затеять подобный разговор, но не с мисс Туми. Вместо этого он вышел в буфетную, подальше от ушей слуг, и она последовала за ним. Хотя он не мог не согласиться с тем, что она сказала, он занялся своей работой, лишь кивком головы выразив свои чувства.

Закончив расставлять чайные чашки на подносе, он взглянул на мисс Туми и сказал:

– Мистеру Мендельсону хуже?

– Он не переживет ночь. Его необходимо отправить в больницу. Я хочу позвонить доктору Петри, чтобы он распорядился принять его.

Из крытого портика донесся взрыв хохота, последовавший за очередным анекдотом князя. Одновременно оттуда послышался звук колокольчика.

– Она зовет меня, – сказал Дадли и извинился перед рассерженной женщиной.

– Требует добавки для этого жирного князя, не иначе. Мисс Туми прошла с Дадли до двери.

– Передайте ей, что я должна с ней поговорить. Скажите ей, что это не терпит отлагательств.

Когда Дадли открыл дверь, ведущую в портик, оттуда снова послышался взрыв смеха. Во время десерта Дадли пытался улучить минуту, чтобы прошептать Паулине на ухо, что медсестра хочет поговорить с ней по внутреннему телефону, но Паулина жестом руки дала ему понять, чтобы он помолчал, пока князь не дойдет до кульминационного момента очередного анекдота. Затем, посмеявшись и высказав приличествующие моменту замечания, она повернулась к Дали.

– Мисс Туми, – прошептал он ей на ухо.

– Я позвоню ей после десерта, – сказала Паулина. – Передай Джерти, что щербет из грейпфрута – божественный. Подай гостям еще по порции и чернику тоже. Такое прекрасное сочетание. Не понимаю, почему мы раньше не подавали так.

Дадли настойчиво пытался выполнить поручение медсестры. Он почти беззвучно произнес «срочно».

Паулина приложила салфетку из Дамаска к губам и отодвинула стул.

– Я вынуждена пойти позвонить, – сказала она князю, но не встала из-за стола, пока не придумала для него занятие на время своего отсутствия. – Фридрих, ты читал книгу Филиппа Квиннелла о Резе Балбенкяне? Прекрасная. Какая там первая фраза, Филипп? Жюля всегда забавляла эта фраза.

Филипп, которому не доставило удовольствия оказаться в центре внимания, сказал:

– Не помню точно. Кажется, так: «Реза Балбенкян составил одно из самых огромных состояний в Америке, пользуясь знакомством со всеми легальными преступными элементами».

– Ужасно смешно, – сказал князь, но тут же переключил внимание слушателей на себя, начав рассказывать длинную историю о потугах Ивонн Балбенкян влезть в светское общество и о состоянии, которое она растрачивает. Убедившись, что гости слушают его с восторженным вниманием, Паулина покинула портик, вошла в дом и направилась в библиотеку. Подойдя к внутреннему телефону, она нажала кнопку.

– Слушаю, мисс Туми. Простите, что заставила вас так долго ждать, но, я думаю, вы знаете, что у меня гости. Что-нибудь очень срочное?

– Извините, миссис Мендельсон, но вам следует подняться сюда немедленно, – ответила мисс Туми. Тон обожания, с которым мисс Туми всегда разговаривала с Паулиной, исчез. Она была серьезна и деловита и не пыталась скрыть чрезвычайного сообщения.

По тону медсестры Паулина поняла все.

– Сейчас приду, – сказала она и повесила трубку телефона.

Выйдя из библиотеки, она с удивлением увидела, что Дадли стоит у двери.

– Все в порядке, миссис Мендельсон? – спросил он. На лице его была тревога.

– Да, да, конечно. Возвращайтесь к гостям, Дадли, – ответила она. – Вероятно, лучше подать кофе к столу, а не в гостиной, как ты думаешь? Им, кажется, там очень удобно. Жаль нарушать их настрой.

Дадли тут же понял, что Паулина боится подниматься наверх и всячески оттягивает это.

– Не надо ли мне позвонить доктору Петри? – спросил он.

– Нет. Только мисс Туми должна звонить, но я уверена, что в этом нет необходимости.

– Я мог бы попросить гостей разойтись, миссис Мендельсон. Уверен, они все поймут.

– О, нет, пожалуйста, не надо. Ты паникер, Дадли. Мистеру Мендельсону лучше. А теперь я должна подняться. Запомни, кофе подай в портик.

Она поднималась по лестнице, держась за перила, обитые красным бархатом. По пути она заметила, что третья картина Моне, изображавшая водяные лилии, висит опять криво, и на ходу поправила раму. На верху лестницы она свернула направо и через холл прошла к комнате Жюля. Постояв у двери и глубоко вдохнув воздух, она открыла дверь.

Войдя в комнату, Паулина вначале не увидела Жюля. Олаф стоял у кровати, наклонившись над ним, мисс Туми стояла с другой стороны, спиной к двери. Услышав звук открывшейся двери, они обернулись к ней.

– Он очень плох, миссис Мендельсон, – сказала мисс Туми. В ее голосе слышалось осуждение запоздалому приходу «без пяти минут» вдовы. – Не думаю, что он долго протянет.

Напуганная Паулина уставилась на сестру, затем подошла к кровати. Жюль лежал с закрытыми глазами. Его голова склонилась набок, рот был открыт. Он прерывисто и хрипло дышал.

– Я хочу побыть с ним наедине, – сказала она.

– Я позвоню доктору Петри, – сказала мисс Туми.

– Не сейчас. Не звоните, пока я не скажу.

– Хотите, чтобы я остался, миссис Мендельсон? – спросил Олаф.

– Вернетесь через минуту. Мне хотелось бы поговорить с мужем с глазу на глаз. Он слышит меня, мисс Туми?

– Спросите его.

– Жюль, ты слышишь меня? Это Паулина.

Жюль открыл глаза и посмотрел на жену. Его рука слабо зашевелилась на простыне, словно он пытался дотянуться до нее. Паулина обернулась и посмотрела, как мисс Туми и Олаф выходят из комнаты и закрывают дверь.

– Думала ли ты услышать от меня, что я напуган, Паулина? – спросил он. Тяжелая болезнь ослабила резонанс его голоса.

– Нет, не думала, – ответила она.

– Ты выглядишь шикарно, – прошептал он. – Как идет прием?

– Мне следовало отменить этот чертов прием еще днем, когда ты вернулся из больницы.

– Если они осуждают тебя, то скажи им, что я настоял на его проведении.

– О, Жюль, – сказала она, глядя на него. – Я чувствую себя такой беспомощной. Если бы ты был религиозным человеком, я бы позвала священника или раввина, или даже Руфуса Броунинга из «Всех святых».

– Нет, нет, никакого причащения. Я умираю, Паулина. Она посмотрела на него, но не ответила.

– Слез нет, как я вижу, – сказал Жюль едва слышно.

– Я выплакала все слезы. Он моргнул.

– Что бы это ни значило для тебя, Паулина, сонм ангелов не поет мне утешение.

– Если ты думаешь, что я хочу, чтобы ты страдал, Жюль, то ты ошибаешься. Я не хочу, – сказала Паулина, отводя взгляд. Она прижала руки к груди, словно озябла, хотя в комнате было тепло.

– Я помню тот вечер в Палм-Бич много лет назад, когда впервые увидел тебя на танцах у Ван Деганов. Ты была для меня всем, чего я хотел. Я очень сожалею, Паулина, поверь мне.

Она покачала головой.

– О, Жюль, пожалуйста, давай не будем ворошить прошлое.

– Послушай, Паулина. – В его слабом голосе прозвучала настойчивость. – Она неплохая девушка.

– Меня не интересуют ее добродетели.

– Позаботься о ней, Паулина.

– Ты, должно быть, сошел с ума. Как можешь ты просить меня об этом?

– Я даю хороший совет.

– Нет, я не обязана заботиться о ней.

– Если ты этого не сделаешь, Паулина, то это будет ужасно для тебя. Есть в жизни вещи, которые я хорошо знаю. Одна из них – деньги. Поверь мне.

Разговор утомил его. Его голова опять скатилась набок.

Паулина посмотрела на дверь. Ей хотелось уйти из комнаты, но инстинкт удержал ее. Она понимала, что он умирает. Она подошла к внутреннему телефону, стоявшему на столике рядом с кроватью, чтобы вызвать мисс Туми, но, заметив горящую кнопку сигнала, поняла, что одна из телефонных линий занята. Ей пришло в голову, что это мисс Туми звонит доктору Петри.

– Не звони мисс Туми, – сказал Жюль. – Не хочу еще одной отсрочки.

Паулина подняла трубку и прислушалась. Она услышала голос Олафа, торопливо говорившего: «Извините, Фло. Он не может говорить с вами. С ним хозяйка. Конец близок. Думаю, мисс Туми подозревает, что мы были у вас сегодня». Паулина швырнула трубку на рычаг.

– Ты должна кое-что узнать, Паулина, – сказал Жюль.

Она бы не выдержала, услышав еще слово о Фло Марч. До сих пор она ни к кому не испытывала ненависти, но Фло Марч она ненавидела всей душой. Она устало сказала:

– Нет. Не хочу больше ничего знать, Жюль. Я знаю все, обо всем, как и все наши знакомые.

– Киппи убил Гектора, – сказал Жюль почти неслышно.

Паулина, ошеломленная, затаила дыхание. Их взгляды встретились.

– Нет, нет, – прошептала она, качая головой, не в силах поверить в то, что сказал ее муж, хотя понимала, что он говорит правду.

– Открой сейф в библиотеке. Там лежит запечатанный конверт. Внутри записка Гектора.

– Где ты ее взял?

– В доме Гектора до приезда полиции.

– Что в ней?

– Он написал имя его убийцы.

Паулина начала плакать, осознав все, что он ей сказал. Киппи. Киппи сделал это. В тот вечер Киппи нужны были деньги, но она отказала ему. И Киппи пошел к Гектору. И вся эта история о самоубийстве, которую она никогда не могла понять, была придумана Жюлем, чтобы она не узнала, что сын убил ее лучшего друга.

Паулина, рыдая, упала на колени у кровати Жюля.

– О, Жюль, извини. О, Боже, Жюль. Ты сделал это для меня. О, Жюль, я так сожалею, извини.

Она взяла его руку и наклонилась, чтобы поцеловать ее. Она чувствовала, как любовь к нему возрождается, но это чувство давила мрачная мысль, закравшаяся в голову.

– Жюль? Кто-нибудь еще знает о том, что ты только что мне сказал? Пожалуйста, ответь мне. Кто-нибудь еще знает?

Глаза Жюля начали стекленеть, готовясь к встрече со смертью, но на минуту он смог отдалить теперь уже неизбежное событие и взглянул на Паулину. Он увидел в ее глазах панику, но не в силах был заставить себя сказать, что именно в доме Фло Марч на Азалиа Уэй он прятал Киппи шесть часов, пока предпринимал все усилия, чтобы изменить версию смерти Гектора Парадизо, представив ее самоубийством, а не убийством. Он не мог из уважения к своей жене допустить, чтобы в его последних словах прозвучало имя любовницы.

– Кто, Жюль? Пожалуйста, скажи мне, – умоляла Паулина.

Но Жюль Мендельсон был уже мертв. Паулина, приверженица епископальной церкви по рождению, могла быть истовой христианкой, когда сильно чувствовала эту тягу.

Стоя на коленях рядом с Жюлем, уронив голову на руки, она повторяла молитвы своей юности, молясь за мужа. Те же молитвы она шептала у смертного одра своей матери много лет назад. Затем она встала, произнося последние слова молитвы Господня, но переполнявшие ее мысли о том, что она должна сделать, вытеснили святые слова из головы. «Тебе царство, власть и слава во веки веков», – произнесла она церковным шепотом, но думала об обязанностях в своей жизни. Она увидела свое отражение в зеркале над камином. Как бы ей хотелось, чтобы она не была увешана драгоценностями, которые она надела ради князя Фридриха Гессе-Дармштатского и которые чересчур ярко сверкали в столь печальный момент. Но она не могла снять их, так как должна была спуститься к гостям и не хотела, чтобы они это заметили, а потом, когда все станет известно, говорили, что Жюль умер во время приема, устроенного в честь князя, который всего лишь торговец драгоценностями.

Когда она позвала мисс Туми зайти в комнату, дверь открылась немедленно, словно она все время простояла около нее. Мисс Туми вошла и направилась быстро к кровати.

– Он умер, – спокойно сказала Паулина.

– Бог мой! Почему вы не позвали меня?

Она была расстроена тем, что не присутствовала в момент смерти.

– Это произошло очень мирно. В какой-то момент он был жив, а в следующий – уже мертв. Я сразу даже не поняла, что случилось.

– Я позвоню доктору Петри, – сказала мисс Туми.

– Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом.

– Но я обязана позвонить доктору.

– Врач уже ничего не может сделать, – подчеркнула Паулина и повторила с ударением. – Я не хочу, чтобы пока кто-нибудь знал об этом, мисс Туми. Вы понимаете?

– Что значит пока, миссис Мендельсон?

– Пока я не избавлюсь от гостей. Полчаса, не больше. Я не хочу, чтобы они узнали, что муж умер. Очень важно, чтобы пресса не узнала об этом. Очень важно. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. – И она направилась к двери.

– Я позову Олафа, – сказала мисс Туми.

Паулина остановилась при упоминании имени Олафа. Резким тоном она сказала:

– Нет, не надо звать Олафа. Я не желаю, чтобы Олаф оставался в доме хоть на одну минуту. Я не позволю ему видеть тело мужа. Я обвиняю его в смерти мужа. Избавьтесь от него.

Мисс Туми, потрясенная, посмотрела на Паулину. – Хорошо, миссис Мендельсон.

Паулина вышла из комнаты и через холл направилась к лестнице. Она остановилась перед зеркалом, висевшим над комодом, и осмотрела себя, как она обычно проделывала в своей гардеробной: повернула лицо направо, потом налево. Лицо было очень бледным. Она пощипала щеки, чтобы они немного порозовели. Открыла ящик комода и взяла помаду, которую Блонделл держала здесь для нее. Подкрасила губы, затем поправила прическу.

Паулина спустилась по лестнице и услышала, что гости переходили из портика в гостиную. По голосам она определила, что Роуз Кливеден очень пьяна, а Фридрих Гессе-Дармштатский раздражен тем, что Роуз постоянно перебивает его во время рассказа очередного анекдота. Остальные гости, казалось, вообще не разговаривали. Как примерная хозяйка она понимала, что отсутствовала слишком долго и что необходимо восстановить гармонию хода приема, но, спустившись в холл, она направилась не в гостиную, а в библиотеку. Прикрыв за собой дверь, она постояла, раздумывая, стоит ли закрыть дверь на ключ, но решила, что это вызовет подозрения у Дадли, если он будет ее искать.

Она быстро подошла к картине Ван Гога «Белые розы», висевшей над камином, и приподняла раму знаменитого сокровища. За картиной находился стенной сейф. Паулина пододвинула ножную скамейку, встала на нее и, наклонившись ближе к дверце сейфа, начала открывать сложный замок. С необыкновенной ловкостью она повернула ручку замка налево, направо, затем опять налево, крутанула вокруг оси дважды и установила указатель на нуле. Дверца открылась. Внутри загорелась маленькая лампочка. В сейфе лежали бархатные и кожаные футляры с ее драгоценностями. Она отодвинула в сторону несколько бумаг и конвертов и достала небольшой, пять на семь дюймов, конверт. Он был запечатан. Сверху на конверте рукой Жюля было написано «личное».

Все еще стоя на скамейке, она вскрыла конверт. Из него выпал лист голубой почтовой бумаги, который, как она узнала, был из почтового набора от «Смитсонс» на Бонд-стрит в Лондоне, подаренного ею Гектору Парадизо на прошлое Рождество. На верху листка темно-синими буквами было напечатано его имя. Лист был сложен пополам. Трясущимися руками она развернула лист. На нем были следы крови. Синими чернилами наискосок неустойчивым почерком умирающего человека было написано «Киппи Петуорт сделал это».

У Паулины закружилась голова. Она прикрыла рот рукой и издала звук, словно ее сейчас стошнит. В голове теснились мысли о Жюле, Гекторе и Киппи.

Дверь в библиотеку открылась, и вошел Филипп Квиннелл. Они посмотрели друг на друга.

– Извини, Паулина, я не знал, что ты здесь.

Она все еще стояла на скамейке. Листок почтовой бумаги был у нее в руке. С необыкновенным спокойствием она сказала:

– Да, я ищу свое кольцо, Филипп. Забыла вынуть его из сейфа перед приемом, и, кто бы мог подумать, Фридрих заметил, что я его не надела, сразу как вошел в дом. – Она повернулась к сейфу, бросила листок Гектора вовнутрь и вынула кожаный футляр с кольцом. Надев на палец знаменитый бриллиант де Ламбалль, она закрыла дверцу сейфа и прикрыла ее картиной Ван Гога.

– Теперь ты знаешь, где находится сейф. Филипп в восхищении наблюдал за ней.

– Я зашел сюда, чтобы воспользоваться туалетной комнатой.

– Она там, – сказала Паулина.

– Я знаю, – ответил он. – Такое впечатление, что подобная сцена с нами уже случалась.

– Так и есть. В первый вечер, когда ты пришел сюда. – Сказав это, она вспомнила, что в тот вечер разговаривала по телефону с Киппи. Он звонил и просил денег. Тогда она не знала, что этот звонок был началом крушения ее жизни.

– О, я помню. С тобой все в порядке, Паулина?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Тебя долго не было.

– Междугородний звонок. Мой отец звонил из Мэна. Плохо себя чувствует. Гости перешли в гостиную. Я слышала голоса. Вернее, голос Роуз, досаждающей бедному Фридриху.

Филиппу не хотелось продолжать этот светский разговор.

– С Жюлем все в порядке, Паулина?

– Да, прекрасно, а что?

– Не хочешь, чтобы я выпроводил гостей?

– Господи, не надо. Я должна вернуться к гостям. Бедный Фридрих подумает, что я бросила его.

* * *

Вернувшись в гостиную, Филипп оглянулся в поисках Паулины. Она сидела на диване между Камиллой и Мэдж Уайт. Сидела молча, улыбалась, выглядела прекрасно, с удовольствием слушая безумолчную болтовню Роуз Кливеден, рассказывавшей в который раз одну и ту же историю. Филипп почувствовал, что Паулина сложила с себя полномочия хозяйки, что мысли ее витают далеко. Зная, что Роуз надоела всем гостям, она не предпринимала никаких попыток исправить положение. Когда она улыбалась или смеялась, то взгляд оставался задумчивым. Филипп подумал, что она, видимо, даже не отдает себе отчет, над чем смеется.

Наконец часы в холле пробили половину одиннадцатого, и Фей Конверс сказала:

– Кинозвезда отправляется домой.

– О, как жаль, – сказала Паулина, вскакивая на ноги. – Я позвоню Дадли, чтобы он принес твое пальто. Дорогая, не могла бы ты подвезти Роуз домой? Думаю, для нее небезопасно в таком состоянии вести машину с горы.

Всем стало ясно, что ей хотелось, чтобы гости ушли, но она не решалась сказать об этом, пока Фей Конверс первая не заикнулась о своем желании уйти. Паулина стояла в холле, раздавая дамам меховые манто, которые Дадли приносил на плечиках из стенного шкафа. «Это твое, не так ли, Мэдж?»

Выйдя во двор, Ральф Уайт сказал Мэдж:

– Не думаешь ли ты, что Паулина просто выставила нас?

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 21.

«Я знала Жюля с сексуальной стороны, но не чувствовала, что живу с ним. Я никогда не видела, как он, например, бреется. То, что ежедневно видят жены. Никогда его туфли не стояли в моем шкафу. А мне бы так хотелось, чтобы туфли мужчины стояли в моем стенном шкафу.

Не хочу, чтобы ты думал, что я тщеславная и тому подобное, но могу точно сказать, что Жюль действительно любил меня. Но поверь, это никогда не входило в его планы. Поначалу для него это было страстным увлечением. Он, видимо, думал, что увлечение это временное, позабавится со мной какое-то время, например, съездит со мной в Париж, а потом наваждение кончится, и он оставит меня, сделав хороший подарок, вроде какой-нибудь драгоценности или меховой шубки, а возможно, и небольшой суммы, как делают все богатые парни, когда бросают своих ненужных подружек. И все кончится по-хорошему. И я вернусь в кафе, а он к Паулине.

Я думала, так все и случится. Ждала, что он бросит меня. Но он не бросил. Когда год прошел, я поняла, что его чувства – настоящие».