В понедельник утром, в начале девятого, я, приняв душ, одевалась, когда позвонила палатная сестра из больницы. Состояние Терри оценивалось как критическое, и весь занимавшийся им лечебный персонал собирался на совещание. Поскольку родных отыскать не удалось, получалось, что я самый близкий ему человек, и они хотели сообщить мне свое решение. Проглотив на ходу чашку чаю, я поехала в больницу Святого Лоумана, а там, предупредив дежурную медсестру, прошла в комнату ожидания рядом с палатой интенсивной терапии.

Примерно десять минут спустя вошла Кора Гейвин, а за ней мужчина с блестящими, как осколки обсидиана, глазами и черной волнистой бородой ассирийской статуи.

— По-моему, Иллон, ты уже имела дело с доктором Хади Абдулмаликом, — представила Кора своего коллегу.

Я бы не назвала рукопожатие Абдулмалика крепким, но вялым оно тоже не было.

— Добрый день, — вежливо сказал он и отступил к двери, пропуская Кору вперед.

С официальным выражением лица Кора села подле меня.

— Боюсь, состояние мистера Джонстона со вчерашнего вечера ухудшилось. У него септический шок… — Она посмотрела на коллегу.

Абдулмалик не сводил глаз с окна на противоположной стене.

— Сердце, легкие, печень и почки поражены бактериальными токсинами. Наступила необратимая полиорганная недостаточность. Почечная функция компенсируется диализной машиной, дыхательная — аппаратом искусственного дыхания. Сепсис нарушил работу мозга, и едва ли к нему вернется сознание, даже когда мы прекратим поддерживать жизненные процессы в организме. — Ни разу, пока он рисовал пугающую картину, доктор Абдулмалик не взглянул в мою сторону.

— Вы хотите сказать, что, если его отключат от диализа и искусственного дыхания, он умрет? — Я перевела взгляд на Кору.

— Ничего не поделаешь, — вздохнула она. — Так или иначе, летальный исход неизбежен.

— И в подобных случаях нужно согласие ближайших родственников?

— Как правило. Между прочим, к нему утром кто-то приходил. Дежурной сестре показалось, что посетитель говорил с английским акцентом. Мы не знаем этого человека — он ушел и больше не возвращался. Нам неизвестно вероисповедание мистера Джонстона, если он вообще верующий, но у него побывали представители обеих христианских конфессий в городе.

Наступила тишина. Врачи ждали, чтобы я дала согласие на их решение, хотя, вероятно, имели законное право обойтись и без него. Просто из уважения к пациенту старались соблюсти формальности.

Как большинство старших детей в семьях, я знала, что однажды могу столкнуться с такой же ситуацией в отношении одного из своих родителей — судя по всему, отца. Но Терри Джонстон… Ничего подобного я не ожидала. Я почти не знала его. Он был ненамного старше меня. Что давало мне право решать — жить ему или умереть? В конце концов, я не могла в этом участвовать уже как работодатель, особенно если выяснится, что он заразился на раскопках.

И откуда у них такая уверенность, что ему не станет лучше, что сделано все возможное? Вдруг он поправится? Неужели нельзя подождать еще день или два?

А что изменится?

Ровным счетом ничего. Все это понимают.

— Мне бы хотелось побыть с ним, — попросила я.

Они обменялись взглядами.

Кора взяла меня за руку.

— Конечно. Только подожди немного, пока его уложат поудобнее… Что с тобой, Иллон?

Мне в голову пришла одна мысль, и я крепко стиснула руку Коры.

— Если у него шок от заражения крови, тогда, может быть, он заразился септической формой чумы? — Первично-септическая чума была наиболее скоротечным летальным проявлением той же болезни.

— Ни одной из разновидностей чумы у него нет, — сказал Абдулмалик.

— Мы до сих пор затрудняемся диагностировать инфекцию, — призналась Кора. — Но причина катастрофических последствий известна…

В кармане у нее зазвенел пейджер. Она прочла сообщение, сняла трубку внутреннего телефона на стене и куда-то позвонила.

— Остановка сердца в отделении экстренной помощи, — сказала она Абдулмалику, вешая трубку, и посмотрела на меня. — Сестра пригласит тебя в палату к мистеру Джонстону. Продолжим наш разговор, как только разберемся с поступившим в отделение больным.

Казалось, Терри мирно спит, вытянув руки по швам. Он был один, в комнате царила тишина. Все трубки и провода, тянувшиеся от него, уже убрали.

Кроме стула, в палате стоял лишь желтый контейнер для клинических отходов — уходя, я положу в него защитную одежду, в которой вошла.

— Терри… — Я села и прикоснулась к его руке. — Если ты меня слышишь… Мне жаль, что так получилось. Не уверена, что поняла тебя в тот вечер, но ты не ошибся — у тебя не бубонная чума.

Едва ли умирающему станет легче оттого, что диагноз не подтвердился и его убивает неведомая болезнь. Я сказала это лишь потому, что знала, какой ужас вызывает у людей само слово «чума».

Терри сделал еще один вдох, настолько слабый, что, не лежи моя рука у его грудной клетки, я бы ничего не заметила. Пустулы на шее стали темнее. Лоб усеяли пятнышки, не больше маковых зернышек и того же цвета. На моих глазах одно из них выросло до размеров спичечной головки и лопнуло — из кожных пор сочилась кровь.

Я достала из сумки гигиеническую салфетку и промокнула расплывающееся пятно. Пока вытирала ему лоб, Терри вздохнул только один раз — еще немного, и все будет кончено.

Я опустила окровавленную салфетку в желтый контейнер, удивляясь тому, как инстинктивное желание помочь ближнему пересилило страх заражения.

Прошла целая вечность, прежде чем Терри снова вдохнул, но выдыхал теперь так медленно, что было понятно — последний вздох. Лицо сразу побледнело — остановившееся сердце прекратило качать кровь.

— Складывалось впечатление, что у него несколько заболеваний одновременно, в чем и была проблема, — объясняла мне Кора. Прошло почти три часа, с тех пор как я приехала в больницу, и мы сидели в комнате ожидания.

К нашему разговору присоединился Абдулмалик, стоявший там же, прислонясь спиной к двери.

— Рентген грудной клетки выявил тяжелую легочную инфекцию. Мы диагностировали ее как бактериальную пневмонию, но позднее в крови и мокроте обнаружились признаки так называемых условно-патогенных инфекций. С помощью бронхоскопии удалось установить пневмоцистоз.

— Никогда не слышала.

— Микоз — грибковая инфекция легких, — пояснил Абдулмалик. — Иногда ее называют пневмоцистной пневмонией.

— В большинстве случаев ею страдают больные с синдромом иммунодефицита, — добавила Кора.

Фрэн оказалась права.

— То есть Терри Джонстон умер от СПИДа?

— Это очевидно. Нам остается выяснить, почему болезнь так стремительно прогрессировала.

Я пыталась осмыслить услышанное. Не все было понятно. Только с чего начать?

— А как же кровотечение? Я сама вытирала кровь с его лица, пока мы были одни.

Они переглянулись. Заговорил Абдулмалик:

— Кроме внутреннего кровотечения, было и внешнее, кожное — сепсис поразил кровеносные сосуды.

— А изъязвления?

— Гнойничковые образования. Не берусь точно назвать их причину. Но и у носителей ВИЧ, и у больных СПИДом они не редкость. Мы взяли пробы гнойных выделений, попробуем выяснить.

— Вы не представляете, как это для меня важно.

— Ты ведь еще в школе славилась любознательностью, да, Иллон?

— По-моему, нас таких было двое.

Кора чуть заметно улыбнулась.

— По крайней мере известно, что чумы у него нет, — настаивал Абдулмалик.

Я почувствовала, как щеки у меня краснеют.

— Не совсем. Бубонной чумы нет, но то, что есть, может оказаться… намного хуже. — Именно эти слова я слышала от Терри.

— Что вы имеете в виду?

— У доктора Абдулмалика большой опыт лечения инфекционных заболеваний. — Кора решила перейти на официальный тон.

Я разозлилась еще больше.

— Послушайте, я не претендую на роль знатока медицины, однако считаю, что вы должны убедить специалистов ЦИИЗа исследовать трупную жидкость, попавшую на Терри. Сами посудите — с какой стати покойника кладут в запечатанный свинцовый гроб и хоронят в замурованном склепе рядом со статуей Девы Марии в натуральную величину? Что-то уж слишком, вам не кажется? А может, это форма санитарно-эпидемического контроля в сочетании с неким религиозным обрядом? Что же тогда находится в гробу, если потребовались подобные меры безопасности? По-вашему, не стоит бить тревогу?

Абдулмалик пожал плечами, как бы давая понять, что все это вне его компетенции. В такие моменты я обычно стараюсь себя сдерживать: мол, разыгралось воображение, не нужно давать ему волю.

Кора взяла меня за руку.

— Я понимаю, — промолвила она. — У тебя на глазах только что умер знакомый человек, и в какой-то мере ты считаешь себя ответственной за его смерть. Поверь, твоей вины здесь нет.

Я не ожидала от Коры такого сочувствия, и оно тронуло меня до глубины души. Конечно, годами имея дело с убитыми горем людьми, она прекрасно знала, как их утешить. Но со мной, похоже, говорила совершенно искренне.

— Возможно, ты права… — Я поднялась. — Спасибо за все.

— Да, вот еще что, — задержала меня Кора, когда Абдулмалик открыл передо мной дверь. — В конечном счете причиной смерти мог стать несчастный случай. Нам придется поставить в известность коронера, а он, возможно, назначит вскрытие.

Такая перспектива меня не пугала — наоборот, была в моих интересах, давая дополнительную возможность выяснить, что в действительности убило Терри Джонстона.

«Черная смерть» была крайне опасна, когда появилась впервые. Но с каждой последующей эпидемией болезнь постепенно утрачивала губительную силу. В конце концов, ее возбудитель изменился настолько, что уничтожить в одночасье весь род людской уже не мог. Не знаю, каким образом удается микроорганизмам заглянуть в будущее — а некоторые, по всей видимости, способны на такое, — но чумные микробы пришли к тому, что как виду демонстративная смертоносность им не выгодна. Из поколения в поколение передавали они эту информацию, пока она не стала руководящим принципом: всех подряд не убивать. После того что я видела, напрашивался вопрос: не самый ли первый, летальный штамм бациллы чумы мы разбудили? Тот, до которого не дошел приказ о переходе к новой стратегии?

Мой «фрилендер», дожидавшийся на стоянке, до того нагрелся на солнцепеке, что пришлось его проветрить, прежде чем сесть за руль. Я открыла все двери, опустила стекла и, пока машина остывала, позвонила Финиану, чтобы ввести его в курс дел.

— Не стоит тебе появляться сегодня на работе, — предложил он. — Приезжай ко мне, хоть немного отойдешь. Я, правда, с минуты на минуту жду компанию репортеров — из тех, что специализируются на садах и парках, — однако к ленчу рассчитываю освободиться. Тогда можно было бы поискать информацию через СИТО.

— Считай, ты меня уговорил. Управлюсь с оставшимися делами и подъеду.

В машине я набрала телефон Пегги.

— Звоню из больницы. Плохие новости — утром скончался Терри Джонстон.

— Как же так, я видела его в пятницу вечером. Он не слишком хорошо выглядел, но мне и в голову не пришло… Господи, какой ужас.

— Врачи интересуются его родственниками. Не знаешь, с кем бы они могли связаться?

— К сожалению. Вообще-то парень был со странностями. Частенько заглядывал в офис, пока шли раскопки. Приходил вроде как поболтать и всякий раз просил аванс в счет получки.

— Я заметила, когда просматривала платежные ведомости.

— Денег у Терри никогда не было. Весь в долгах, тощий такой. Жалко его было — он и питался кое-как. — Сердце Пегги всегда болело за таких невезучих бедолаг.

— У него был вирус иммунодефицита — значит, приходилось покупать дорогие лекарства. Он тебе что-нибудь говорил?

— Никогда. Ведь все покрывает медицинская страховка. Сколько бы лекарства ни стоили, он вносил фиксированную ежемесячную плату.

— Насколько я поняла, ты выдала ему премиальные на несколько дней раньше, чем остальным?

— Терри хотел отметить день рождения. Я не знала, что нельзя…

— Я ни в чем тебя не виню. Просто должна убедиться, что не ошиблась. Где он жил, пока у нас работал?

— По-моему, он и еще несколько ребят снимали домик в Наване, но адрес мне не оставлял. Если кто знает, так только Бенджамин Аделола.

— Аделола… — Никаких вестей от Оушена Маккивера пока не было. — Ладно, спасибо. Вряд ли сегодня увидимся, остаемся на связи.

Я уже отъезжала от больницы, когда позвонила Мюриэл Бланден и узнала от меня о смерти Терри Джонстона.

— Как грустно: он умер, а никто из родных даже не знал о его болезни… Если понадобится помощь музея, чтобы отыскать родственников, мы готовы.

Я вспомнила о человеке, приходившем к Терри в больницу. Может, он снова объявится?

— Буду иметь в виду. Ты что-то собиралась сказать?

— Все думаю о шумихе, поднятой в городе вокруг статуи.

— Она с каждым днем сильней. — Я рассказала Мюриэл о звонке ректора и услышала ее хрипловатый смешок.

— Не стоит ли поискать компромисс, устраивающий всех?

— Тебя уже взяли в оборот?

— Пока нет. Не хотелось бы настраивать людей против музея. Почему бы не выставить ее на несколько дней у вас в центре? Пусть все посмотрят.

— Кстати, через две недели в Каслбойне пройдет фестиваль исторического наследия.

— Я за то, чтобы не откладывать выставку, а провести немедленно. Не следует оставлять статую на целых две недели, не оформив ее передачу музею.

— Поздновато спохватились, Мюриэл. Только уйму народа разозлите. Толково рекламировать выставку уже некогда, а подготовиться к фестивалю время еще есть. Праздничные афиши и флаеры с изображением статуи — лучше не придумаешь.

— А знаешь, пожалуй, ты права. Мы тоже успеем подобрать материалы, разъясняющие, почему ей лучше храниться у нас. Можем прислать кого-нибудь из специалистов — расскажет людям о своей работе.

— Имей в виду, городское шествие по случаю праздника Тела Христова состоится в следующее воскресенье. Ты наверняка знаешь, что отец Берк поднял всех на ноги и требует пронести статую по улицам.

— Не напоминай мне об этом ортодоксе! Ни за что не позволю, чтобы скульптуру, которой цены нет, таскали по городу, хватали руками, а то еще и под дождем.

В ее словах звучало высокомерие, даже бесцеремонность. А идти на попятный после громких заявлений о срочной перевозке статуи в Дублин для Мюриэл в порядке вещей. Спорить с ней смысла не имело — изменит свое решение без моего участия.

В голове у меня давно крутилась одна мысль.

— Хорошо бы пригласить сюда специалистов в области средневековой деревянной скульптуры, — сказала я Мюриэл. — Очень интересно послушать, что думает о статуе профессионал.

— Да кто же знаком лучше тебя? Почти все ссылаются на твою статью по этой теме..

— Я тогда готовилась к защите диссертации и писала по очень узкой проблеме, прямого отношения к деревянной скульптуре не имевшей. Хотелось бы узнать еще чье-то мнение.

В трубке было слышно, как Мюриэл затянулась сигаретой.

— Предлагаю вариант: завтра или послезавтра направлю к вам одного из музейных хранителей. Вы пообщаетесь, а потом он или она сопроводит статую в Дублин. Тогда в следующее воскресенье отец Берк ничего не получит, а к Неделе исторического наследия мы ее вернем.

— Что ж, думаю…

— Прости, что перебываю, Иллон, у меня еще одно дело, срочное. Есть такой журналист, Даррен Бирн; так вот сегодня утром он выступает в радиошоу Джерри Райана — оно через несколько минут начинается — и без нападок на музей по поводу статуи не обойдется. Они хотели схлестнуться со мной, но лучше, если новость озвучит кто-нибудь из Каслбойна. Как считаешь?

— Ты меня имеешь в виду? — Я чуть не сказала, что мне сейчас не до радиопередач — настроение не то, а потом подумала: почему нет? Стычка с Дарреном поможет отвлечься. Если Мюриэл мной манипулирует, пусть ее, мне самой охота задать парню трепку. Есть за что, особенно за Фрэн.

Я переключила радиоприемник в тот момент, когда Райан и Бирн заканчивали обсуждать вероятность ритуального убийства африканки. Ведущий программы увлеченно фантазировал по поводу возможного использования исчезнувших частей тела. Из черепа, например, «можно пить колдовское снадобье или хранить его в святилище богов племени. Так или иначе, ритуальные убийства, завезенные на наши берега выходцами из Африки, — малоприятный подарок».

— Как и смертельно опасные болезни, — поддакнул Бирн.

— Мое мнение на этот счет вам известно. Однако давайте продолжим. В субботнем номере опубликована ваша заметка о Мадонне и Каслбойне. Нет-нет, Мадонна не оставила сцену и не перебралась на жительство в графство Мит. Напротив, ту Мадонну, о которой речь, собираются выставить из графства. Вам слово, Даррен.

Я набрала телефон «горячей линии», слушая одним ухом разглагольствования Бирна насчет того, как Национальный музей пытается «хапнуть у граждан священную реликвию». На мой звонок ответил студийный ассистент, и как только услышал, кто я и зачем звоню, меня тут же выпустили в эфир. Райан бывал счастлив, когда люди, находящиеся на переднем крае обсуждаемых событий, звонили в студию, поэтому хотя бы на несколько минут его поддержка была мне обеспечена.

— Погодите, Даррен. У нас на связи археолог Иллон Боуи с новостями о статуе.

— Информация Даррена устарела, Джерри, — поспешила я объявить. — Национальный музей хочет, чтобы жители нашего города получили возможность увидеть статую. Она будет экспонироваться на выставке во время приближающейся Недели исторического наследия.

— Какая щедрость! — фыркнул Бирн. — Они позволят нам целую неделю любоваться нашей же статуей. Но раз уж леди в эфире, пусть лучше расскажет слушателям кое о чем поважнее. Последние несколько дней в больнице Святого Лоумана лежит пациент с загадочной болезнью. Он работал у нее на раскопках.

— Не гоните лошадей, Даррен, — вмешался Райан. — Это совсем другая тема.

— Позвольте мне договорить, Джерри, это и правда важно… — Последовала долгая пауза, было слышно, как в студии перешептываются и шуршат бумагами. Я знала, что сейчас начнется. — Мне только что передали записку, Джерри. Час назад парень скончался.

— Боже правый, как все ужасно. Не уверен, что нужно было вот так об этом объявлять. Надеюсь, мы не слишком травмировали семью и леди на другом конце «горячей линии». Вы нас еще слушаете, Иллон? Вам что-нибудь известно?

— Я была рядом, когда он умер.

— Всемогущий Боже, мои соболезнования вам и семье этого человека. Должен сказать, я восхищен тем, что, несмотря на обстоятельства, вы нашли в себе силы позвонить и выступить перед нашими слушателями.

Я подумала, что такая реакция разочарует Бирна, однако тот и глазом не моргнул. Очевидно, в запасе у него было что-то похлеще. Так оно и оказалось.

— Может, мисс Боуи поведает нам, от чего скончался ее бывший работник?

— Я не врач и не могу ответить на подобный вопрос.

— Но вы не будете отрицать, что в прошлую пятницу Терри Джонстон заразился в результате несчастного случая, когда на кладбище с чумными захоронениями на него попала некая субстанция, вытекшая из поднятого на поверхность гроба?

— На кладбище с чумными могилами? — воскликнул Райан.

— Именно так, Джерри. У нас в Каслбойне, — с важным видом подтвердил Бирн.

— Из гроба что-то вытекло?

— А потом он развалился, и его содержимое хлынуло на злополучного мистера Джонстона.

— Господи… Что вы можете сказать об этом как археолог, мисс Боуи?

Я ждала вопроса, и у меня было несколько секунд на обдумывание.

— На кладбище действительно произошел несчастный случай. Тем не менее связи между ним и болезнью мистера Джонстона не установлено. — Я изворачивалась, прикрываясь формальностями, но что мне еще оставалось?

— Да бросьте! — грубо заявил Бирн. — Парня окатило какой-то дрянью из гроба, он тут же попал в больницу с признаками заболевания, а через три дня его не стало. И вы не видите связи?

Я не знала, как ответить на его выпад, разве что повторить уже сказанное. Тут Райан счел за лучшее прекратить обсуждение, понимая, какие мне грозят юридические последствия, если несчастный случай произошел по моему недосмотру.

Но Бирн пошел напролом:

— А хотите, Джерри, я расскажу, что его убило?

— Наше время истекло, Даррен, ровно в двенадцать начнется программа новостей.

— Его положили в больницу с подозрением на бубонную чуму, соответственно и анализы все делали. Понятно теперь?

— Вы утверждаете, что он умер от чумы?

— От чего еще? Может, ее на местном кладбище откопали, может, издалека завезли, а только сейчас, когда мы тут беседуем, «черная смерть», сгубившая народу, как никто и ничто в истории, разгуливает по улицам Каслбойна!