На следующее утро я проснулась, вся дрожа. Мне приснился кошмар. Я огляделась и увидела Тома, спящего рядом. То, что он оказался здесь, так потрясло меня, что я почти забыла о кошмаре. Но когда я опустилась на подушку, мой страшный сон немедленно вернулся ко мне.

Когда Том проснулся, я рассказала ему о кошмаре. Затем я начала толковать его — пользуясь принципами Юнга, которые я почерпнула у Дженис Финкль — но Том прервал меня прежде, чем я успела по-настоящему развернуться.

— В этом сне ты присутствуешь в каждом персонаже, — заявил Том.

— Да, какая-то часть меня, — согласилась я.

— Ты — молодой чернокожий, — сказал он. — И старуха, и ребенок, который на самом деле просто огромная голова.

— А еще и лодка, и вода, — согласилась я. — И достигну умственного равновесия, когда смогу принять, что и акула тоже.

Том одарил меня выразительным взглядом.

— В чем дело? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Том.

Он скатился с постели и направился в ванную.

— Так в чем дело? — снова спросила я.

— Может быть, человеку не стоит превращаться в собственное хобби, — крикнул Том из ванной.

— И что это должно значить? — крикнула я ему в ответ.

Том не ответил. Я встала с постели и подошла к ванной. Прислонившись к дверному косяку, я смотрела, как он чистит зубы.

— Я и есть свое собственное хобби, — наконец произнесла я.

Склонив голову к плечу, Том смотрел на меня из зеркала.

— Я не читаю книг по самопомощи, — заметила я.

— Больше не читаешь, — отозвался он. Прополоскал рот. — Ты больше не читаешь книг по самопомощи. Теперь они вот здесь. — Он постучал мне по виску указательным пальцем.

— Тебе не кажется, что еще немного рановато оскорблять меня?

— Я вовсе не собирался оскорблять тебя, — сказал Том. — Это самое обыкновенное наблюдение.

Я вопросительно приподняла брови, но потом решила не выяснять ничего.

— Расскажи мне какой-нибудь свой сон, — попросила я.

— Мы уже проходили это, — ответил Том.

— Совсем-совсем коротенький.

— Я не вижу снов, — сказал он.

— Все видят сны.

— Я не помню своих, — ответил Том, — а даже если бы помнил, это не имело бы никакого значения. Проснувшись, я всегда говорю себе: это был просто сон.

Мне кажется, я еще не успела сказать, что Том — полная противоположность неврастенику. Такие люди приводят меня в восторг, не по причине своего душевного здоровья и не потому, что я стараюсь походить на них. У меня есть другая цель: я хочу, чтобы они стали таким же сумасшедшими, как я. Думаю, такое часто случается. Мне кажется, что когда неврастеник сталкивается со своей противоположностью, то он неизбежно приходит к выводу, что нормальный человек подавляет свои внутренние порывы, после чего принимается их, подавленные, высвобождать. Я пыталась проделать то же самое с Томом. Можете мне поверить, я пыталась. Теперь, когда я задумываюсь над всем происшедшим, мне кажется, что это единственный положительный момент, который можно найти в романе Тома с Кейт Пирс. Эта интрижка выявила его уязвимые места. Все время я считала, что Том просто скользит по жизни: ходит на работу, читает свои ученые журналы, играет в гольф и пытается избежать женитьбы на мне. Но вдруг оказалось, что это не так. Наконец-то обнаружилось нечто новое, в чем предстояло разобраться.

Вполне возможно, что я несправедлива к Тому. Вполне возможно, на самом деле он более глубокая и сложная натура, чем кажется, а я просто не замечала этого, как не замечала и многого другого, что происходило с нами. Одна из проблем была вот такой: я никогда не могла угадать, о чем он думает. Кроме того, я понятия не имела, что он чувствует, но меня больше волнуют мысли, потому что они — основа основ. И если уж быть абсолютно честной с самой собой, то, полагаю, правда состоит в том, что он навсегда останется для меня загадкой. Не то чтобы он постоянно удивлял меня, открывая новые и неожиданные стороны своей натуры; скорее, он похож на чистый лист бумаги. Это звучит хуже, чем я попыталась описать, но пока не могу придумать, как еще это объяснить!

Когда мы с Томом только начали встречаться, я рассказала о нем по телефону своей сестре Мередит. Спустя несколько месяцев она прилетела в наш город по делам, и мы втроем отправились на ужин. Когда Том отлучился в туалетную комнату, я повернулась к Мередит и спросила: «Ну что?» «Он мил», — ответила она. Я кивнула головой, дескать, продолжай. «Он не совсем такой, каким я его себе представляла», — ответила она. Я начала наседать на нее, требуя уточнений, и наконец она заявила: «Он совсем не такой, каким ты его описывала». Знаете, иногда на мою сестрицу находит, но тем не менее она заставила меня задуматься. Совсем не такой, каким я его описывала? Как такое может быть? Я уже несколько лет не задумывалась над этим, но теперь, вспоминая ее слова, я начинаю кое-что понимать.

Есть еще кое-что, о чем я не думала довольно продолжительное время, но теперь, взвесив все, я пришла к выводу, что должна рассказать вам об этом. Это касается Кейт Пирс. Полагаю, вы можете назвать это историей Кейт Пирс в той мере, в какой она имела отношение к нам с Томом. Все началось, как это бывает, с фотографии.

Через несколько недель после нашего первого свидания с Томом мы ужинали у него в квартире. Я рассматривала фотографии в альбоме. У Тома был типично мужской фотоальбом. В нем полностью пропускались огромные периоды жизни, и в конце была масса пустых страниц для будущих событий. Создавалось впечатление, что он и дальше собирается идти по жизни, время от времени вставляя фотографии, которые его друзья присылали ему по почте, а потом, когда дойдет до последней страницы, то умрет.

— Кто она? — спросила я у Тома, когда добралась до этой фотографии.

— Это Кейт.

— Красивая, — сказала я. Она и в самом деле была красавицей. Большие карие глаза, длинные каштановые волосы, а также хрупкое телосложение маленькой девочки, при виде которого мне захотелось блевать.

— Сколько же вы, ребята, были вместе? — поинтересовалась я.

— Три года, — ответил Том.

— Большой срок.

— Это было в колледже.

— Три года в колледже — это очень долго, — сказала я. — Чем она сейчас занимается?

— Не знаю. Я не разговаривал с ней десять лет.

— А почему?

— Все закончилось плохо, — сказал он.

— Насколько плохо?

— У меня нет настроения говорить об этом, — сказал он.

Я продолжала листать страницы альбома. Позже тем же вечером, однако, я вновь вернулась к Кейт, и у нас с Томом состоялся вот такой разговор:

— Получается, твои чувства к ней еще не умерли? — спросила я.

— Я думаю, было бы странно, если бы я не питал к ней никаких чувств, — отозвался Том.

— Ты все еще любишь ее? — спросила я.

— Я даже не знаю, что значит «любить», — ответил он.

Разумеется, мне надо было немедленно поинтересоваться у него: «Что ты имеешь в виду?» Мне по крайней мере следовало попытаться прижать его и выяснить, какой именно части понятия «любовь» он не понимает. Но это произошло в самом начале наших отношений. Прошло, может быть, недели четыре, а в начале отношений о таком не говорят. Я даже не уверена, что об этом говорят в середине. Может быть, такие разговоры и сойдут вам с рук в конце отношений, но если вы похожи на меня, то вы просто сохраните эту информацию где-нибудь в закоулках памяти и постараетесь забыть, что она вообще там есть. И я почти забыла о ней — для меня Кейт Пирс была просто именем, упоминание которого вызывало отсутствующее выражение на лице моего нового приятеля. Выражение, которое я решила толковать как жажду возвращения и тоску о молодости, свободе, девчонках из колледжа, бросающих биты из лакросса на невероятно зеленых лужайках — то есть вообще о прошлом, а не о ней в частности.

Два года спустя. Суббота. Мы с Томом покупаем продукты в маленьком магазинчике на Пайн-стрит. Он загружал свой холодильник; я пошла просто за компанию. Мы подошли к кассовому автомату, и Том сунул карточку в приемное отверстие. А потом набрал код: 5-2-8-3.

— Ты сам выбрал код или тебе его дал банк? — задала я совершенно невинный вопрос. Один из тех вопросов, которые вы задаете, стоя в очереди в кассу.

— Я сам выбрал его, — ответил Том, и на лице его появилось странное выражение. Это было всего лишь выражение, не более того, но в то же мгновение я поняла все. Я поняла.

— О Боже, — вырвалось у меня.

Том взял свои покупки и вышел из продуктового магазина. Я пошла следом.

— Не могу в это поверить, — сказала я.

— Алисон, — сказал он, — не делай из мухи слона.

— Я не делаю из мухи слона, — ответила я.

— Этот код у меня еще с колледжа. И ничего не значит, — сказал он.

— По буквам это получается «Кейт», — продолжала я. — Это значит «Кейт».

— Для меня теперь это всего лишь набор букв.

— Не в этом дело, — сказала я.

— А в чем дело? — спросил Том.

Но я-то знала, в чем дело. Я прекрасно знала, в чем именно. В том, что Том набирал имя Кейт каждый раз, посещая банк. Это означало сильную привязанность, такое качество любви, к которой, как мне казалось прошедшие два года, он был неспособен. А тут вдруг оказалось, что способен, да еще как! Вот только не ко мне. В этом и было дело. Но я не собиралась говорить Тому. Ни в коем случае. Потому что не хотела, чтобы он понял, в чем дело. Том любил меня. Я знала, что он любил меня. Он любил меня, но у него были свои комплексы. У него был свой багаж. В общем-то, у каждого из нас есть пунктики, правильно? У каждого из нас есть свой багаж. И вы должны иметь в виду, что тогда, когда произошел этот маленький обеспокоивший меня эпизод, Кейт Пирс представлялась довольно абстрактной фигурой. Мой мужчина не разговаривал с нею уже более десяти лет. А я уже давно отказалась от намерения стать для кого-то первой, последней и единственной. Мне кажется, любой человек должен отказаться от такого намерения, разве что вы вышли замуж за свою школьную любовь. В мире нет ничего более скучного, чем женщина, вышедшая замуж за своего школьного воздыхателя.

— Не знаю, в чем тут дело, — сказала я Тому. Я начала плакать. — Просто от этого мне становится очень плохо.

Том сменил свой секретный код на дату моего рождения, и наши отношения возобновили свое течение. Вы, наверное, задаете себе вопрос: а действительно ли то, что происходило в колледже между Томом и Кейт, было настоящей любовью? Такая мысль много раз приходила мне в голову. Вот что я имею в виду: даже через десять лет после того, как они расстались, мужчина набирает ее имя в банковском автомате каждый раз, когда ему нужны наличные. Я полагаю, это можно назвать современным аналогом вырезания имени любимой девушки на коре дуба. Мне нравится думать, что я не такой человек, чтобы вставать на пути настоящей любви. Пусть даже будет так, что мои отношения с этим мужчиной закончатся тем, что он по-настоящему влюбится в другую.

Мы с Томом поговорили только один раз после того, как он вернулся, у нас вообще состоялся один-единственный серьезный разговор, и он касался именно ее. Как-то вечером в первую неделю его возвращения я усадила его на диван и сказала: «Ты должен серьезно подумать обо всем. Может быть, позже ты пожалеешь об этом. Может быть, ты любишь ее, может быть, она тебе нужна, может быть, с самого начала ты хотел только ее». И Том ответил мне: «Нет. Дело было не любви, — сказал он. — Если подумать, то дело было даже не в сексе». Тогда в чем же, спросите вы. Он так и не ответил в чем. Я только помню, что он взял мою руку в свои и поцеловал несколько раз. Сказал, что любит меня. Я ответила, что тоже люблю его. Мы сидели молча — слышно было только наше дыхание.

— Мы с этим покончили? — спросил Том.

— Конечно, — ответила я. — Конечно.

Он отпустил мою руку и включил телевизор.