Книга чудес (рассказы)

Дансени Лорд

Поиски слез королевы

 

 

Сильвия, Королева Леса, собрала свой двор в окруженном лесами дворце и осмеяла своих поклонников. Она споет им, сказала она, она устроит для них пиры, она расскажет им истории легендарных дней, ее жонглеры будут скакать перед ними, ее армии приветствуют их, ее шуты будут дурачиться перед ними и делать причудливые тонкие замечания, но только она, Лесная Королева, не сможет их полюбить.

Не так следует, отвечали они, обращаться с сиятельными принцами и таинственными трубадурами, скрывающими царственные имена; это не соответствует духу сказок; и в мифах раньше ничего подобного не было. Она должна была бросить перчатку, сказали они, в логово какого-нибудь льва, она должна была попросить сосчитать ядовитые головы змей Ликантары, или потребовать смерти любого известного дракона, или послать их всех в некий смертельно опасный поход, но чтобы она не могла полюбить их! Это было неслыханно, этого никогда не случалось в сказочных летописях.

И затем она сказала, что, если они желают отправиться на поиски, то она отдаст свою руку тому, кто первый доведет ее до слез; и поиски должны назваться, для опознания в историях и песнях, Поисками Слез Королевы, и за того, кто найдет их, она выйдет замуж, будь он хоть мелкий герцог из земель, не прославленных в сказках и легендах.

И многие выказывали возмущение, поскольку рассчитывали на какой-нибудь кровавый поход; но старые лорды, как сказал гофмейстер, шептали друг другу в дальнем, темном конце зала, что поиски будут весьма трудны и серьезны, ведь если бы она смогла когда-нибудь заплакать, она смогла бы также и полюбить. Они знали ее с детства; она никогда не вздыхала. Многих мужчин видела она, ученых и придворных, и никогда не поворачивала головы вслед им, когда они уходили навсегда. Ее красота была как тихие закаты холодных вечеров в ту пору, когда весь мир – недвижность, удивление и холод. Она была как сияющая на солнце вершина, стоящая в полном одиночестве, прекрасная в своих льдах, пустынная и одиноко сверкающая поздними вечерами где-то вдали от уютного мира, не соединяясь со звездами, сулящая гибель альпинистам.

Если б она могла заплакать, сказали они, она могла бы и полюбить. Так они говорили.

И она благосклонно улыбнулась этим горячим принцам и трубадурам, скрывающим царственные имена.

Тогда один за другим все искатели ее руки рассказали истории своей любви, простирая руки и становясь на колени; и очень жалостны и трогательны были их рассказы, так что в галереях дворца часто раздавался плач некоторых придворных дев. И очень любезно королева кивала головой, подобно вялой магнолии в полночь, безвольно отдающей всем ветрам свое великолепие. И когда принцы рассказали истории своей отчаянной любви и удалились, чтобы скрыть свои собственные слезы, тогда явились неизвестные трубадуры и преподнесли свои истории в песнях, скрывая славные имена.

И был там один, по имени Акроннион, облаченный в тряпье, на котором лежала дорожная пыль, а под тряпьем скрывалась потертая военная броня, на которой остались вмятины от ударов; и когда он погладил свою арфу и запел песню, в верхней галерее зарыдали девы, и даже старый лорд гофмейстер смахнул украдкой слезу, а потом усмехнулся сквозь слезы и сказал: «Легко заставить стариков плакать и добиться пустых рыданий от ленивых девочек; но он не дождется ни слезинки от Королевы Леса». И она любезно кивнула, и он ушел последним. И печальные, отправились прочь все эти герцоги и принцы, и таинственные трубадуры. Акроннион же, уходя, о чем-то задумался.

Он был Королем Афармаха, Лула и Хафа, повелителем Зеруры и холмистого Чанга, и герцогом Молонга и Млаша, но все эти земли были неведомы сказочникам и забыты или пропущены при создании мифов. Он обдумывал это, когда уходил в своей хитрой маскировке.

Теперь те, которые не помнят своего детства, те, которые заняты совсем другими вещами, должны узнать, что под фэйрилендом, который, как известно всем людям, лежит на краю мира, скрывалось Счастливое Животное. Оно – воплощение радости.

Известно, что жаворонок в полете, дети, играющие во дворе, добрые ведьмы и престарелые родители все сравниваются – как точно! – с этим самым Счастливым Животным. Только один «прокол» есть у него (если я могу один раз воспользоваться жаргоном, чтобы пояснить свою мысль), только один недостаток: в радости своего сердца оно портит капустные кочаны Старика, Который Заботится О фэйриленде – и конечно, оно ест людей.

Далее следует понять: кто бы ни заполучил слезы Счастливого Животного в некий сосуд и кто бы ни выпил их, тот сможет заставить всех людей проливать слезы радости, пока он остается под воздействием дивного напитка, способный петь или создавать музыку.

Тогда Акроннион обдумал все это: если б он смог заполучить слезы Счастливого Животного посредством своего искусства, удерживая от насилия заклятием музыки, и если б его друг смог убить Счастливое Животное, пока оно не прервет свой плач – ибо конец плача будет означать и конец дерзких людей – тогда он смог бы удалиться безопасно со слезами, выпить их перед Королевой Леса и добиться от нее слез радости. Поэтому он разыскал скромного благородного человека, который не заботился о красоте Сильвии, Королевы Леса, а нашел свою собственную лесную деву однажды летом давным-давно. И имя этого человека было Аррат, подданный Акронниона, рыцарь из отряда копьеносцев; и вместе они двигались по сказочным полям, пока не прибыли в Фэйриленд, королевство, сверкающее в солнечных лучах (как известно всем людям) в нескольких лигах от пределов мира. И странной старой тропой они пришли в землю, которую искали, борясь с ветром, со страшной силой дувшим на этой тропе и приносившим металлический привкус от падающих звезд. И затем они прибыли в продуваемый всеми ветрами соломенный дом, где живет Старик, Который Заботится о Фэйриленде, сидящий у окон комнаты, обращенных вспять от мира. Он приветствовал их в своей комнате под опекой звезд, поделился с ними легендами Космоса, а когда они сообщили ему об опасных поисках, он сказал, что будет только милосердно убить Счастливое Животное; ведь старик был одним из тех, кому не нравилось существование этой твари. И затем он провел их через черный ход, поскольку передняя дверь не имела ни тропы, ни даже порога – из нее старик обыкновенно выплескивал свои помои прямо на Южный Крест – и так они пришли в сад, где росла его капуста и те цветы, которые только и растут в Фэйриленде, всегда обращая свои лепестки к кометам. И он указал им путь к месту, которое он назвал Подземельем, где было логово Счастливого Животного. Тогда они пошли на хитрость. Акроннион должен был идти вперед с арфой и агатовым сосудом, в то время как Аррат обошел вокруг скалы с другой стороны. Тогда Старик, Который Заботится О Фэйриленде, возвратился в свой ветреный дом, сердито бормоча, когда он проходил мимо капусты, поскольку ему не нравилось поведение Счастливого Животного; и два друга расстались, и каждый пошел своим путем.

Никто не заметил их, только зловещий ворон собирался насытиться плотью человека.

Со звезд дул холодный ветер.

Сначала было опасное восхождение, а затем Акроннион двинулся по ровным, широким ступеням, которые вели от края к логову, и в тот момент заслышал он на верхней ступени непрерывное хихиканье Счастливого Животного.

Тогда он испугался, что эта радость может быть непреодолима, и ее не смутить самой печальной песней; однако он не повернул обратно, а мягко поднялся по лестнице и, поместив агатовый сосуд на ступень, запел песню под названием Печаль. Она была о далеких, забытых вещах, случившихся в счастливых городах давным-давно, в зените нашего мира. Она была о том, как боги, животные и люди давным-давно любили своих прекрасных спутников и давным-давно обратились в пыль. Она была о золотом времени счастливых надежд, но не об их исполнении. Она была о том, как Любовь презирала Смерть, но в то же время и о том, как Смерть рассмеялась. Довольное хихиканье Счастливого Животного внезапно прекратилось. Оно поднялось и встряхнулось. Оно сделалось несчастно. Акроннион продолжал петь свою балладу под названием Печаль. Счастливое Животное мрачно приблизилось к нему. Акроннион не поддался панике и продолжил песню. Он пел о злонамеренности времени. Две слезы повисли в глазах Счастливого Животного. Акроннион передвинул агатовый сосуд ногой в подходящее место. Он пел об осени и смерти. Животное плакало, как заледеневшие холмы плачут, тая, и огромные слезы падали в агатовый сосуд. Акроннион отчаянно пел; он пел о незаметных вещах, которые люди видят и потом не видят снова, о солнечном свете, падавшем на равнодушные лица, а теперь увядшем безвозвратно. Сосуд был полон. Акроннион почти отчаялся: Животное было слишком близко. Он подумал, что оно уже коснулось его рта! – но это были только слезы, которые стекали на губы Животного. Он чувствовал себя как лакомый кусочек на блюде! Животное переставало плакать! Он пел о мирах, которые разочаровали богов. И внезапно, удар! Верное копье Аррата пронеслось из-за плеча, и слезы и радость Счастливого Животного подошли к концу отныне и вовек.

И осторожно унесли они сосуд слез, оставив тело Счастливого Животного как новую пищу для зловещего ворона; и достигнув соломенного дома, продуваемого всеми ветрами, они попрощались со Стариком, Который Заботится О Фэйриленде; а старик, заслышав о случившемся, потер руки и забормотал: «И прекрасно, и замечательно. Моя капуста! Моя капуста!»

И немного позже Акроннион снова пел в зеленом дворце Королевы Леса, сначала выпив все слезы из агатового сосуда. И был торжественный вечер, и весь двор собрался там, и послы из легендарных и мифических стран, и даже кое-кто из Terra Cognita.

И Акроннион пел, как никогда не пел прежде и никогда не будет петь вновь. O, печальны, печальны все пути человека, кратки и жестоки его дни, и конец их – беда, и тщетны, тщетны его усилия: и женщина – кто скажет это? – ее судьба предречена вместе с судьбой мужчины вялыми, безразличными богами, обратившимися лицами к другим сферам.

Подобным образом он начал, и потом вдохновение захватило его, и вся беда в том, что красоту его песни мне нельзя описать: в ней было много радости, но радости, смешанной с печалью; эта песня была подобна пути человека: она была подобна нашей судьбе.

Рыдания зазвучали в его песне, и вздохи возвратились эхом: сенешали и солдаты рыдали, и громкие крики издавали девы; подобно дождю, слезы лились с каждой галереи.

Повсюду вокруг Королевы Леса пронесся шторм рыдания и горя.

Но нет – она не заплакала.