Занятие м-ра Томаса Шапа было таково: убеждать клиентов, что товары подлинны и превосходного качества, и что в вопросе о цене их невысказанная воля будет учтена. И чтобы продолжать этим заниматься, он каждое утро выезжал поездом очень рано, чтобы преодолеть несколько миль до Сити от пригорода, в котором ночевал. Так он проводил свою жизнь.

С того момента, как он впервые почувствовал (не как тот, кто читает нечто в книге, но как тот, кто открывает истину инстинктивно) самое безобразие своего занятия, и дома, в котором он ночевал, его формы, отделки и претензий, и даже одежды, которую он носил; с того момента он отрешился от этого, от мечтаний, амбиций, от всего фактически за исключением того, что материальный м-р Шап, который одевался в сюртук, покупал билеты и зарабатывал деньги, мог в свою очередь стать материалом для работы статистика. Та часть м-ра Шапа, что склонялась к поэзии, никогда не обращала внимания на ранний городской поезд.

Он имел обыкновение поначалу отправляться в полет воображения, проживал весь день в мечтах среди полей и рек, купающихся в солнечном свете, когда он озаряет мир ярче всего, исходя с дальнего Юга. И затем он начал воображать в тех полях бабочек; а затем людей в шелках и храмы, которые они возвели своим богам.

Заметили, что он был тих и даже принимал по временам отсутствующий вид, но не нашлось ни единой ошибки в его поведении с клиентами, с которыми он остался столь же любезным, как и прежде. Так он мечтал в течение года, и его воображение обретало силу, пока он мечтал. Он все еще читал газеты за полпенни в поезде, все еще обсуждал эфемерные темы проходящего дня, все еще голосовал на выборах, хотя он больше не отдавался этим вещам целиком – его душа была теперь не в них.

Он провел приятный год, его фантазия была еще плохо знакома ему, и часто обнаруживались красивые вещи вдалеке, на юго-востоке в крае сумерек. И он был наделен сухим логическим разумом, а потому часто говорил: «Почему я должен платить свои два пенса в электрическом театре, когда я могу видеть все без его помощи?» Несмотря ни на что, он был прежде всего логичен, и те, которые долго его знали, говорили о Шапе как о «приличном, нормальном, уравновешенном человеке».

В самый важный день своей жизни он поехал как обычно в город ранним поездом, чтобы продать надежные изделия клиентам, в то время как духовный Шап бродил по причудливым странам. Когда он шел от станции, сонный, но внешне бодрствующий, его внезапно озарило, что реальный Шап был не тот, кто идет по делам в черной и уродливой одежде, а тот, кто бродит по краю джунглей среди валов древнего восточного города, возвышавшихся из-под толщи песка, среди валов, на которые пустыня накатывалась одной вечной волной. Он имел обыкновение называть тот город именем Ларкар. «В конце концов, воображение столь же реально, как тело», совершенно логично решил он. Это была опасная теория.

В этой другой жизни, которую он вел, он понимал, как в Бизнесе, важность и ценность метода. Он не позволял воображению уходить слишком далеко, пока оно совершенно не привыкало к первоначальному окружению. Особенно он избегал джунглей: он не боялся встретить тигра там (в конце концов, тигр не был реален), но разные неведомые вещи могли бы там таиться. Медленно он создавал Ларкар: вал за валом, башни для лучников, ворота из меди и все прочее. И затем в один день, он подумал, и весьма справедливо, что все облаченные в шелка люди на улицах, их верблюды, их товары, которые прибывают из Инкустана, сам город – все это были плоды его желания. И тогда он сделал себя Королем. Он улыбался, когда люди не поднимали шляпы перед ним на улице, пока он шел со станции на службу; но он был достаточно практичен, чтобы признать: лучше не говорить об этом с теми, которые знали его только как м-ра Шапа.

Теперь, когда он был Королем города Ларкара и всей пустыне, которая лежит на Востоке и на Севере, он послал воображение блуждать дальше. Он взял полки своих охранников – наездников на верблюдах – и выехал со звоном из Ларкара, со звоном небольших серебряных колокольчиков на шеях верблюдов; и он прибыл в другие города, лежащие далеко среди желтых песков, с яркими белыми стенами и башнями, устремляющимися к солнцу. Через их ворота он прошел со своими тремя полками, облаченными в шелк, светло-синий полк охраны был справа от него, зеленый полк – слева, а сиреневый полк шествовал впереди. Когда он прошел по улицам города и понаблюдал за людьми, и увидел, как солнечный свет касается башен, он объявил себя Королем там, и затем помчался дальше в воображении. Так он проходил от города к городу и от страны к стране. Хотя и проницателен был м-р Шап, но я думаю, что он забыл о жажде увеличения владений, жертвами которой короли так часто были: и так что когда первые города открыли перед ним свои сверкающие ворота, и он увидел народы простертыми под копытами его верблюда, и копьеносцев, приветствующих его с бесчисленных балконов, и священников, почтительно стоявших перед ним, он, который никогда не имел даже самой незначительной власти в известном мире, стал неблагоразумно жадным. Он продолжал свою причудливую поездку с необычной скоростью, он забыл о методе, считая, что ему недостаточно быть королем страны, он стремился расширить свои границы; так что он путешествовал все глубже и глубже в неизведанное. Напряженность, которую он придал этому необычному продвижению через страны, которые истории неведомы, и города, окруженные столь фантастическими оборонительными сооружениями, что, хотя их жители были людьми, противник, которого они опасались, казался чем-то меньшим или большим; изумление, с которым он созерцал ворота и башни, неизвестные даже искусству, и толпы людей, пытающиеся любым способом провозгласить его своим сюзереном – все это начало влиять на его способность к Бизнесу. Он знал, также как любой другой, что его воображение не могло бы управлять этими красивыми странами, если бы тот, второй Шап, такой незначительный, не был хорошо защищен и накормлен: и защита и продовольствие означали деньги, деньги и Бизнес. Его ошибка была скорее ошибкой некого игрока с хитроумными планами, который не учел человеческую жадность. Однажды поутру он вообразил себе, что прибыл в город великолепный, как восход солнца, в переливчатых стенах которого были золотые ворота, настолько огромные, что река лилась между их створками, пронося, когда ворота были открыты, большие галеоны под парусами. Туда прибывали танцоры и музыканты, и их мелодии звучали вокруг; этим утром м-р Шап, телесный Шап в Лондоне, забыл про поезд в город.

Год назад он никогда и не подумал бы об этом; не нужно удивляться, что все эти вещи, только недавно замеченные его воображением, должны были сыграть злую шутку даже с памятью такого нормального человека. Он совсем перестал читать газеты, он утратил интерес к политике, он все меньше и меньше заботился о вещах, которые происходили вокруг него. Это неудачное опоздание на утренний поезд даже повторилось, и в фирме строго поговорили с ним об этом. Но у него было утешение. Не ему ли принадлежали Аратрион и Аргун Зирит и все побережья Оора? И даже когда фирма нашла недостатки в нем, его воображение наблюдало яков, утомленных странствием, медленно движущиеся пятнышки среди снежных равнин, несущие дань; и видело зеленые глаза людей гор, которые странно смотрели на него в городе Нит, когда он вступил туда вратами пустыни. Все же логика не оставляла его; он прекрасно знал, что эти странные предметы не существовали, но он был более горд тем, что создал их в своем сознании, а не тем, что просто управлял ими; таким образом в своей гордости он чувствовал себя кем-то большим, чем король, он не смел думать кем! Он вошел в храм города Зорра и стоял там некоторое время в одиночестве: все священники склонили перед ним колени, когда он уходил. Он заботился меньше и меньше о вещах, о которых мы заботимся, о делах Шапа, бизнесмена в Лондоне. Он начал презирать людей с королевским презрением.

Однажды, когда он сидел в Соуле, городе Тулса, на троне из цельного аметиста, он решил, и это было объявлено тот час же серебряными трубами по всей земле, что он будет коронован как король всех Чудесных Стран.

У того старого храма, где поклоняются Тулсу, год за годом, уже больше тысячи лет, были устроены павильоны на открытом воздухе. Деревья, которые росли там, низвергали сияющие ароматы, неизвестные в любых странах, которые запечатлены на картах; звезды ярко сияли по такому выдающемуся случаю. Фонтан швырял, гремя, непрерывно в воздух пригоршни и пригоршни алмазов. Глубокая тишина ожидала звука золотых труб, ночь священной коронации настала. На старых, изношенных ступенях, ведущих неведомо куда, стоял король в изумрудно-аметистовом плаще, древней одежде Тулса; около него возлегал тот Сфинкс, который в течение последних нескольких недель давал королю советы.

Медленно, с музыкой, когда трубы зазвучали, подошли к нему неведомо откуда, архиепископы «числом одна сотня и двадцать», двадцать ангелов и два архангела с потрясающей короной, диадемой Тулса. Они знали, когда подошли к нему, что продвижение по службе ждало их всех за труды этой ночи. Тихий, величественный, король ждал их.

Доктора внизу сидели за ужином, сторожа мягко скользили из комнаты в комнату, и когда в удобной спальне Хэнвелла они увидели короля, все еще стоящего прямо и с королевским достоинством, с выражением решительности на лице, они подошли к нему и сказали: «Ложитесь спать, доброй ночи». Тогда он улегся и вскоре крепко уснул: великий день подошел к концу.