Пролог

17 апреля 1993 года, за несколько минут до того, как вся его жизнь перевернулась, Хьюго Корнелиус Тороп спокойно рассматривал свое лицо в зеркале. Длинное чуть грустное лицо, брови домиком. Черные глаза, блестящие, как два лакированных шара, темные круги под ними. Ничего, рассосутся через несколько дней. В уголках глаз — морщинки. За последнее время их стало больше.

Практически вся операция прошла по плану. Оружие доставили на территорию, оставшуюся от Боснийской Республики. Это оказалось непросто. Пришлось обходить натовские военные корабли, которые в ноябре прошлого года установили блокаду против всей бывшей Югославии. Как говорил Ари Москевиц, «понятия Добра и Зла не изучаются в Национальной школе управления».

Сознательное бездействие демократической Европы в очередной раз вело континент к катастрофе. Именно это обстоятельство заставило горстку одиночек перечеркнуть собственные судьбы и создать первые колонны «Колоколов свободы». Отчаявшиеся безумцы и вершители истории высадились ледяной декабрьской ночью на обрывистых берегах крайнего юга Хорватии. Багажные отделения их старых лодчонок были до отказа забиты лучшим оружием, купленным на мировом рынке. Хьюго Корнелиус Тороп был одним из них.

Хьюго Корнелиус Тороп не был ни авантюристом, ни наемником, ни политическим деятелем, не работал он и на спецслужбу. Сам Хьюго иногда говорил, что он всего лишь тридцатитрехлетний мужчина, который в один прекрасный день перестал мириться с тем, что ежедневно целые народы исчезают с карты мира в Сараеве, Олове, Приедоре, Сребренице, Горажде, Бошански-Броде, Бихаче, в Боснии-Герцеговине — в Аду, читай — в Европе, а в Чреве Парижа и на Пиккадилли люди празднуют…

В конце марта Восточная Босния практически целиком перешла в руки сербов, и Ари Москевиц решил вернуть всех своих людей в районы, находящиеся под контролем боснийцев. В ближайшем будущем они мало что смогут сделать — разве что спасут то, что может быть спасено. Кроме того, необходимо было спланировать будущие операции.

Восьмого апреля 1993 года Тороп покинул место боевых действий, перешел хорватскую границу в противоположном от конечной цели направлении, направился на север к границе со Словенией, потом добрался до Австрии. Он провел ночь в тирольской гостинице, а на следующий день въехал на территорию Германии. Он добрался до Дюссельдорфа и остановился у Витали Гузмана, сменил машину и одним броском добрался до Амстердама.

Он хотел передохнуть несколько дней, прежде чем ехать в Париж готовить новую операцию.

Он много месяцев собирал материал для романа о конце света, и поездка в Сараево позволила наконец понять, как именно он возьмется за дело. Теперь он хотел одного — полета чаек и экзотических запахов, идущих из лавочек, торгующих кофе с легкой примесью марихуаны. И немножко человечности.

Амстердам был родным городом его отца, и Хьюго любил его с самого раннего детства. В первые шестнадцать лет своей жизни он каждый месяц приезжал сюда с родителями поездом из Парижа. Отец научил его голландскому, переводя все рекламные щиты и заставляя повторять названия городов, через которые они проезжали.

Итак, в тот вечер он собрал вещи и спустился к госпоже Рийкенс оплатить счет.

Он уже открывал дверцу машины, но тут вспомнил, что забыл диктофон в ящике ночного столика.

Перепрыгивая через ступеньки лестницы, он краем уха расслышал звук бегущих ног со стороны аллеи. Он оглянулся через плечо и увидел неясный силуэт человека, бегущего по тротуару в его сторону. Его мозг едва зафиксировал ситуацию. Рука уже поворачивала ручку двери, и Хьюго вошел в темный коридор. Он снял ключи с крючка и поднялся на свой этаж.

Диктофон лежал в ящике, рядом с коробкой батареек «Дюрасел», купленной накануне. Он сел на ровать и решил поменять батарейки, чтобы не делать этого в дороге.

Потом встал и пошел к окну, чтобы выкинуть пустую упаковку в ведерко для мусора, стоявшее возле письменного стола.

Именно в этот момент он заметил машину, медленно проезжавшую мимо соседнего дома.

На скорости меньше двадцати километров в час.

Сработал инстинкт — Хьюго откинулся назад, погасил лампочку у изголовья кровати и встал сбоку от окна, наблюдая за большим темным вэном, который медленно проехал мимо его машины и на той же ровной скорости проследовал дальше.

Большинство голландских домов снабжены хитроумной системой, позволяющей следить за происходящим на улице, оставаясь незамеченным. Речь идет о маленьких зеркальцах-шпионах, которые ставят по обеим сторонам окна. Тороп с первого дня оценил изобретательность и прагматизм этого народа, вынужденного жить ниже уровня моря.

В зеркальце отразилось лицо мужчины, который пристально вглядывался в тротуары и узкие пространства между припаркованными машинами. Его локоть высовывался из открытого окна машины. Толстая рубашка в клетку.

У вэна были голландские номера.

Хьюго шумно выдохнул. Ничего страшного. Не будь параноиком.

Просто человек потерял собаку, когда вывел ее пописать…

Хьюго уже пошел к двери, но тут его внимание привлекли красные огни задних фар вэна, остановившегося в конце улицы.

Машина не повернула налево, не проехала прямо, а просто осветила мощными фарами все пространство вокруг метров на триста.

«Он что-то ищет», — подумал Хьюго.

В ту же секунду вэн тронулся с места и развернулся в аллее, резко взвизгнув тормозами.

Хьюго увидел световое облако, поднимающееся по склону, и перешел к другому углу окна.

Вэн проехал мимо дома, и Хьюго смог разглядеть типа на пассажирском месте.

Коричневая куртка. Блондин, маленькие круглые очки. Он отслеживал тротуар, светя в окно сильным фонарем.

«Дьявольщина! — сказал себе Хьюго. — Такую экспедицию за пропавшей собакой или кошкой не посылают…»

И он связал это обстоятельство со смутным воспоминанием — той промелькнувшей тенью, убегающим от кого-то человеком…

Они ищут человека. Полицейские… или торговцы наркотиками сводят счеты.

Он запомнил номер машины, заложив его в ячейку памяти. Выждал пять минут после того, как вэн скрылся по ту сторону холма, и вышел из квартиры.

На пороге Хьюго притормозил и сунул руку под куртку, вытащил большой автоматический пистолет и дослал патрон в ствол. Поставив оружие на предохранитель, он вернул свой девятимиллиметровый в кобуру.

Спустившись по лестнице, Хьюго открыл дверь подъезда, взглянул налево, направо, прислушался, не едет ли машина.

Ничего.

Хьюго подошел к «вольво», взялся за холодную ручку дверцы и внезапно застыл на месте. Он был абсолютно уверен, что положил спальный мешок и испанское покрывало на чемодан. А теперь они лежали на полу, под задним сиденьем.

Хьюго медленно убрал руку с дверцы, придвинулся на несколько сантиметров ближе, пытаясь рассмотреть, что (или кто?) прячется под спальником.

Что-то есть.

Человек.

Он видел, как равномерно вздымается грудная клетка.

Хьюго бросил быстрый взгляд окрест, убедился, что улица пуста и в окнах тоже ни души. Для большей уверенности положил руку на предохранитель «ругера».

Бесшумно вынул его из кожаной кобуры, прижал к бедру, другой рукой взялся за ручку дверцы.

Он резко, одним движением, открыл дверь машины и тут же рванул на себя спальник, швыряя его через подголовник на переднее сиденье.

Он навел дуло своего автоматического пистолета на маленькую белокурую головку. Головку девочки лет двенадцати-тринадцати, не больше, которая в этот самый момент открыла голубые глаза, покрасневшие от сна в неудобной позе и ослепленные страхом.

 

1

Алиса Кристенсен

В субботу 10 апреля 1993 года, в самом начале девятого утра, юная девочка-подросток вошла в здание Центрального комиссариата полиции Амстердама.

Никто тогда не знал, что она поднимет на ноги полицейских по всей Европе, что очень скоро ее имя и фотографии появятся на первых полосах газет Старого Света.

Это была очень юная белокурая девочка, на вид лет двенадцати, ее синие глаза светились умом и смотрели на мир с выражением особой серьезности, которое невозможно было распознать сразу. Одета она была в стеганую темно-синюю куртку с капюшоном, с которого стекала вода, потому что в Амстердаме вот уже два дня не переставая шел нудный дождь.

Маленькая вымокшая девочка подошла к столу дежурного Когеля и взглянула ему прямо в глаза.

Стажер постарался улыбнуться странной гостье как можно вежливее. Он перегнулся через стойку и, не дожидаясь, пока девочка заговорит, спросил:

— Скажи, ты что, потеряла родителей? Девочка крепко, как спасательный круг, держала в руках небольшую спортивную сумку.

К большому удивлению Когеля, она отрицательно покачала головой, собралась было что-то сказать, но в последний момент передумала, кусая губы, словно пыталась помешать самой себе выдать секрет.

Полицейский не заметил, что девочка читает висящую за его спиной схему. За долю секунды она нашла то, что искала. Вот: убойный отдел. И список фамилий.

Сама не зная почему, она автоматически выбрала женское имя, то ли из-за инициалов, то ли послушавшись своего внутреннего голоса (мама, снова твои штучки!).

Чувствуя прилив новых сил и решимости, Алиса решительно произнесла:

— Я хочу видеть главного инспектора Аниту Ван Дайк. Это очень важно.

Молодого полицейского явно рассмешила ее серьезность, но он сдержался и спросил:

— Главного инспектора Ван Дайк? А по какому вопросу, мадемуазель?

Алиса моментально возненавидела этого типа — слащавый, слишком любопытный и слишком вялый. Она глубоко вздохнула, на секунду закрыла глаза, собираясь, потом уронила надменным, твердым и холодным голосом маленькой богатой девочки из хорошей семьи, умевшей заставить уважать себя:

— Соблаговолите передать инспектору Ван Дайк, что речь идет об убийстве…

И добавила, поколебавшись мгновение, пользуясь тишиной, воцарившейся в залитой неоновым светом комнате:

— Даже о нескольких убийствах. Сообщите ей, прошу вас.

Тон ее голоса прозвучал как удар хлыста — вполне заслуженное наказание для ленивого и не слишком сообразительного полицейского.

Агент кинулся к телефону и позвонил инспектору в кабинет.

Алиса видела, как он, пролепетав какие-то извинения, положил трубку. Лицо его было багровым.

Избегая смотреть девочке в глаза, он сказал, выходя из-за стойки дежурного:

— Я провожу вас к инспектору Ван Дайк, следуйте за мной.

Алиса наслаждалась своим, вполне заслуженным, успехом, прекрасно понимая, что самое важное только начинается.

Полицейский довел ее до лифта, и они поднялись на четвертый этаж.

Алиса почти пренебрежительно отвернулась от этого Когеля и ни разу не обратилась к нему, пока они поднимались в металлической кабине.

Двери бесшумно открылись, и они вышли на свет, шум (голоса, шаги, стук печатных машинок) и автомат с напитками.

Женщина в форме, наливавшая себе кофе, обернулась на шум пришедшего лифта и бросила заинтересованный взгляд в их сторону.

Когель повернул направо, и Алиса последовала за ним по коридору. По обе стороны — кабинеты за стеклянными дверьми, люди у телефонов, кто-то допрашивает задержанного, неумело печатая на компьютере протокол.

Она прошла сквозь каких-то людей, вяло окликнувших Когеля: «Привет, Эрик. Ну, как ты сам-то сегодня?»

В коридоре было влажно и жарко, и Алиса откинула кагаошон. Не просохшие до конца волосы медленно рассыпались по плечам. Неоновые лампы на потолке вдоль всего коридора казались ей более обжигающими, чем ряды сушек для волос в парикмахерской.

И вот наконец она у двери с матовым стеклом и пластиковой табличкой, а на табличке — фамилия, которую она прочла на первом этаже.

Молодой полицейский кашлянул и только после этого три раза постучал по дверному косяку.

Из-за полупрозрачной перегородки ответил женский голос.

Когель осторожно открыл дверь, ступил на порог, коротко отдал честь. Знаком он показал Алисе, что она может войти в маленький кабинет, окна которого выходили на потемневшую от дождя Марникс-страат.

Алиса медленно подошла к столу, выдержанному в строгом стиле, за которым сидела женщина лет тридцати. Ее волосы огненными прядями падали на ее плечи. Ярко-синие глаза, да и все лицо, светились умом и женственностью.

Завороженная элегантностью и внутренней силой, исходящей от этой женщины, Алиса, как во сне, на ватных ногах подошла к столу. Дыхание ее прерывалось. Она едва обратила внимание на то, что юный дежурный исчез и дверь кабинета закрылась.

Алиса стояла напротив инспектора Аниты Ван Дайк, которая смотрела на нее очень внимательно, но не строго, не зло, не отчужденно.

Она немного расслабилась, решив подождать, пока молодая женщина заговорит, и украдкой рассматривала ее взгляд, привыкая к обществу незнакомого человека.

— Садись, малышка.

Теплый, дружелюбный тон, голос звучит слегка приглушенно.

Инспектор указала на один из черных стульев с прямой спинкой, стоявших напротив ее старого кожаного кресла. Алиса выбрала крайний слева и села, держа спину прямо, как примерная ученица частной школы. Она полностью сосредоточилась на происходящем, стараясь держать себя в руках. То, что она собиралась сделать, было нелегко.

Анита Ван Дайк пристально взглянула на Алису, и девочке показалось, что ее сканируют.

«Это нормально, — думала она, стараясь сохранять спокойствие. — Она просто хочет понять, не вру ли я, не сочиняю ли…»

— Как тебя зовут, милая?

Алиса чуть не подскочила на стуле от неожиданности. Она погрузилась в глупые мечты, вместо того чтобы оставаться настороже.

— Алиса Барселона Кристенсен…

Она тут же взяла себя в руки и ответила почти сразу.

— Барселона?

Голос инспектора оставался таким же мягким, и Алиса поняла — инспектор пытается завоевать ее доверие, задавая простые вопросы.

— Эта идея пришла в голову моему отцу, он обожал Барселону, но… знаете… вы можете уже теперь спрашивать меня об убийствах, я не боюсь… Ведь я для того и пришла.

Она как будто слегка расслабилась и со вздохом бросила на пол свою спортивную сумку.

Анита Ван Дайк внимательно изучала девочку.

Алиса Кристенсен разглядывала какую-то точку в пространстве, расположенную между ней и письменным столом.

— Ладно. Так что это за история с убийствами? Алиса Кристенсен ответила не сразу. Она нервно потеребила ремешок своей сумки, потом взглянула на инспектора исподлобья, как будто заранее испытывая стыд за то, что вынуждена будет сказать, прикусила нижнюю губу и бесцветным голосом произнесла:

— Мои родители…

Анита Ван Дайк ждала продолжения, но Алиса погрузилась в глубокие внутренние размышления.

— Что ты имеешь в виду? Твои родители… Они видели убийство? Что-то произошло у тебя дома?

Ты должна быстро мне все рассказать, если хочешь, чтобы я помогла.

Алиса снова вцепилась в ремешок и пробормотала, глядя в сторону:

— Нет… Все не так… Э-э-э…Убийства… Это мои родители. Они убивают людей.

Анита Ван Дайк задержала дыхание, а в комнате мгновенно установилась мертвая тишина.

Оправившись от первого мгновенного изумления, Анита постаралась сделать в уме экспресс-анализ ситуации и составить план срочных шагов, которые позволили бы ей осторожно продвигаться вперед, одновременно прикрыв свои тылы.

— Слушай меня внимательно, Алиса: если не хочешь, чтобы твой приход сюда оказался бесполезным, мы должны будем все сделать правильно.

Алиса молча кивнула в знак согласия.

— Итак… Сначала ты расскажешь мне об основных событиях, потом мы составим первый протокол, который ты подпишешь. Дальше, если ты не слишком устанешь и сама этого захочешь, мы вернемся к детальному рассмотрению событий. Идет?

Еще один кивок. Между ними впервые установилось молчаливое согласие, они заложили первый кирпичик в стену доверия, и Анита поняла: она на правильном пути.

— Так, — продолжила она еще спокойнее и дружелюбнее, — ты не будешь возражать, если я запишу наш разговор?

Говоря это, Анита открывала ящик стола, чтобы достать свой маленький японский диктофон.

Алиса задумалась всего на полсекунды, потом помотала головой, давая понять, что не возражает.

Анита поставила диктофон на стол, нажала на «запись» и включила компьютер.

Мгновение Алиса как зачарованная любовалась голубыми бликами света на лице инспектора.

— Кроме того, должна напомнить, что ты имеешь право на адвоката, уже сейчас, и показания будешь давать под присягой.

— Я согласна, — проговорила девочка прямо в диктофон. — Мне не нужен адвокат… Я… я сама пришла засвидетельствовать кое-что…

Ее голос замер.

Анита улыбнулась ей, подбадривая, и спросила:

— Для начала скажи мне, как тебя зовут, где ты живешь, имена и фамилии твоих родителей, чем они занимаются.

— Хорошо, — произнесла Алиса хриплым голосом. — Меня зовут Алиса Барселона Кристенсен. Я ношу фамилию моей ма… мамы, Евы Кристенсен. Мне двенадцать с половиной лет, я живу с родителями на Рембрандт-страат, то есть я хотела сказать — с мамой и новым отцом, моим отчимом, Вильхеймом Брюннером… Мои родители управляют разными компаниями…

Пальцы Аниты Ван Дайк с тихим стуком летали по клавишам, заполняя собой комнату. Алиса завороженно смотрела, как быстро и ловко указательные пальцы молодой медноволосои женщины управляются с компьютером.

— Прекрасно, — заключила она, закончив. — А теперь расскажи мне все, с самого начала.

Анита внимательно посмотрела на девочку и поудобнее устроилась в своем старом кресле.

Лицо инспектора было спокойным и сосредоточенным. И Алиса решилась,

— Ну вот, — начала девочка, и Аните показалось, что она репетировала свой рассказ много часов, нет — дней — подряд. — Это началось в прошлом году, нет, в самом конце позапрошлого года. Тогда я точно поняла: происходят странные вещи… А еще немножко раньше…

В то лето, когда Алисе Кристенсен исполнилось десять лет, она впервые услышала, как бабушка ругается с ее мамой.

Стоя на самом верху лестницы, огромной лестницы, которая вела со второго этажа в вестибюль перед гигантским белым салоном в стиле арт деко, она видела, как открылась дверь и вошла бабуля, а следом за ней — мама.

— Ты просто-напросто шлюха. А твой австрияк — болван и простофиля.

— Отчего же, мама! — возразила Алисина мать, молодая блондинка, одетая в великолепное шелковое вечернее платье. — У него есть деньги, его отец был промышленником, преуспевшим в Германии, он унаследовал огромное состояние и дело, приносящее хороший доход.

— Нет… этот тип мне не нравится…Он кажется мне фальшивым, лицемерным, от него исходит нечто омерзительное.

— Перестань, мама… Мы прекрасно ладим…

— В том-то и дело… Ты — шлюха, роскошная, конечно, и все-таки шлюха! — Слова бабушки еще долго звучали в ушах Алисы.

— Неужели ты всерьез полагаешь, что этот человек может отвечать за Алису? — продолжала бабушка, — Он только и умеет, что разъезжать на спортивных машинах и проводить время в модных клубах с юными пустышками! Он совершенно не способен воспитывать ребенка, думаешь, этого хотел твой отец? Черт возьми, Ева, да с чего бы вдруг этому человеку превращаться в образцового отца…

— Да уж, родной был бы предпочтительней, — отвечала ее мать, и Алиса поняла: она говорит о человеке из ее воспоминаний и с единственной сохранившейся фотографии. Стилен Тревис, ее отец. Англичанин из Барселоны, как иногда называла его ее мать.

— Ах ты, дрянь! — завопила бабушка, и в тишине огромной комнаты зазвенели ее золотые серьги. — Ты все пачкаешь, все уничтожаешь… Хотела бы я, чтобы ты кончила свою жизнь в сточной канаве…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что собралась вычеркнуть меня из папиного завещания?

Бабушка пожала плечами:

— Ты прекрасно знаешь, что это будет незаконно, а следовательно, невозможно. Наш дорогой усопший владел тремя четвертями всего этого. — Она обвела рукой дом и все вокруг. — В его завещании специально оговорено, что после моей смерти все, что принадлежало ему, отойдет к тебе… Но…

Бабушка смотрела на свою дочь, стоявшую в самом центре огромного ковра.

— Но, — продолжила она, — от меня ты получишь чисто символическую долю. Все остальное достанется известному тебе Фонду помощи детям, больным лейкемией.

И бабушка радостно улыбнулась.

Странный огонек блеснул в этот момент во взгляде Евы Кристенсен. Никто его не заметил, только Алиса, видевшая лицо и фигуру матери в огромном зеркале, заменявшем стену в глубине комнаты.

Алису испугала ледяная густая ненависть во взгляде матери.

На Рождество бабушка заболела. Той ночью именно Алиса вызвала врача. Бабушку положили в больницу, а Алиса с матерью вернулись к себе в морозный снежный день 27 декабря. Мама сказала, что это, скорее всего, были ее последние каникулы у бабушки.

Несколько недель спустя, в начале февраля, бабушка умерла.

Утром 15 мая 1991 года Ева Кристенсен, Алиса Кристенсен и Вильхейм Брюннер переехали в огромный дом в Амстердаме. Алисе вот-вот должно было исполниться одиннадцать.

— Отныне, — сказала ей мать, — мы будем жить здесь, в доме моего отца. А летние каникулы ты станешь проводить в Швейцарии, у наших друзей из Цюриха.

После летнего отпуска родители вернулись в прекрасной форме, они смеялись, обсуждая, намеками и полунамеками, как хорош оказался опыт, испытанный на испанском побережье.

Именно тогда в их доме появился господин Кеслер. И остался с ними навсегда.

Господин Кеслер был помощником Вильхейма Брюннера. Он помогал ему во всем: водил новую машину — огромный «мерседес» цвета «серебристый металлик» с янтарными бликами. Занимался садом, стриг газон, убирал скошенную траву.

Господин Кеслер был высоким блондином лет сорока с серо-голубыми глазами, сильным и молчаливым. Алиса сразу инстинктивно почувствовала к нему холодную ненависть. А еще она его боялась. Алиса смутно чувствовала, что за правильными чертами красивого лица живет тщательно скрываемая жестокость.

Помимо обычных обязанностей, Кеслер возил на голубом грузовике с огромными фарами какие-то коробки, заклеенные скотчем.

Как-то раз Алиса спросила у матери, что в них, и та небрежно ответила, любуясь своими безупречными кроваво-красными ногтями: «Да так, ничего, это для взрослых, моя дорогая малышка».

Однажды Алисе удалось увидеть содержимое одной из коробок.

Потом она долго спрашивала себя, что взрослые делают с таким количеством видеокассет.

Коробки хранились в подвале, в комнате с бронированной дверью, ключ от которой находился в сейфе с самой современной системой сигнализации. Только Кеслер и родители имели к нему доступ.

Тогда же родители заговорили о студии, которую они покупают за городом. Алиса там никогда не была, только видела несколько полароидных снимков дома, сделанных в период оформления покупки.

Мать сочла нужным разъяснить Алисе, что они с Вильхеймом занимаются теперь еще и производством телепрограмм для иностранных каналов. Она с гордостью продемонстрировала дочери вычурную визитную карточку, где под ее полным именем — Ева Астрид Кристенсен — изящным шрифтом было выгравировано слово «продюсер».

Примерно полгода спустя, желая совершенствовать образование дочери, Ева наняла ей воспитательницу, мадемуазель Чатарджампу. Она работала, чтобы оплачивать обучение в университете.

Алиса сразу влюбилась в Сунью Чатарджампу, молодую красивую уроженку Шри-Ланки, она очень скоро заняла в ее сердце место матери, часто отсутствовавшей вместе с Вильхеймом. Последнего девочка терпеть не могла, хотя и была вынуждена смириться с его присутствием. Он был кичливым, фальшиво-утонченным буржуа, мелким снобом, карьеристом и обманщиком, вознесенным наверх исключительно богатством Евы. Отвратительный тип. Алиса не пыталась скрывать эти чувства, но мать даже не сердилась, поскольку сама Вильхейма ни в грош не ставила.

В конце концов Алиса научилась самостоятельно справляться со своими проблемами. Утром она уходила в школу, вечером ужинала в компании мадемуазель Чатарджампы, та проверяла ее уроки. Пожалуй, Алиса чаще видела мажордома и господина Кеслера, который то и дело привозил и увозил кассеты, чем родителей.

Однажды Алиса слышала, как мать сухо поставила на место ее учительницу, когда та задала ей вопрос о комнате в подвале.

— Соблаговолите заниматься тем, что входит в ваши непосредственные обязанности, мадемуазель! Эта комната закрыта, потому что мы охраняем наши авторские права. Мы не хотим, чтобы пираты на нас паразитировали.

Мадемуазель Чатарджампа опустила голову, извиняясь. Ева смягчилась и заговорила мягким, медоточивым тоном, который напугал Алису еще больше:

— Забудьте обо всем, мадемуазель Чатарджампа, ваша главная задача — помогать моей дочери с английским языком, чтобы она максимально улучшила результаты.

Единственной страстью матери в отношении Алисы были ее школьные оценки, намного превосходившие средний уровень. Ева воспринимала это как доказательство собственной гениальности и великолепной «конкурентоспособности ее генетического материала». Во всяком случае, так она говорила Вильхейму, хотя до того вряд ли доходил смысл ее слов. Алиса ненавидела, когда мать так говорила о ней. Она-то как раз прекрасно понимала значение всех слов, которые произносила мать, но всякий раз, глядя на тупую физиономию Вильхейма, дремлющего над консоме из лосося, или на новую затейливую прическу матери, думала: а вот и нет, ома — ни при чем, это просто чудо, что она не унаследовала ни одну из черт характера Евы. Благодарение Господу, что ей досталась чувствительность англичанина, который девять лет был ее отцом.

«Это не твои гены, мама, — думала Алиса, — а папины. Человека, которого ты прогнала, и я теперь даже не имею права его видеть».

Проснувшись однажды ночью, Алиса услышала, как вернулись родители. Они устроились в гостиной, чтобы выпить. Алиса вышла из своей комнаты и остановилась на площадке второго этажа. Присев в темноте на корточки, она стала внимательно слушать разговор.

— Я хочу, чтобы Алиса получила самое лучшее образование, — говорила мать, явно немало выпившая. — В конце… года я х-хочу отправить ее в п-пан-сион, в Швейцарию. Элитная школа. Для дочерей министров, дипломатов, финансистов. Ты слушаешь меня, Вильхейм?

— М-м? Да-да, дорогая, слушаю, — пробормотал австриец со своим жутким акцентом. — Но ты ведь знаешь, швейцарские школы ужасно дорогие…

— Я хочу, чтобы у моей дочери было все самое лучшее. — В голосе матери появились жесткие, не терпящие возражений нотки. — Мои родители не сумели правильно организовать мое обучение. Они заставили меня получать классическое образование в государственных заведениях! Бр-р-р! А ведь у них было полно денег, и они могли оплатить мне учебу в лучшей международной школе для девочек в Цюрихе… Я бы встретилась там с дочерьми банкиров, эмиров, техасских нефтяных магнатов и английских лордов, вместо того, чтобы… терять время на общение с… Ты слушаешь меня, жалкий червяк?

Алиса дрожала при одной только мысли о том, что ей придется отправиться в элитарную швейцарскую школу и учиться правильно рассаживать папских послов, сервировать стол и расставлять хрустальные бокалы, смешивать коктейли и взбивать шоколадные муссы. Она видела свое будущее совершенно иначе, ее привлекали науки — биология, история древнего мира, космос, подводный мир, вулканология, музыка, а вовсе не те пустяки, о которых болтала сейчас мать.

К тому времени мать уже год оплачивала уроки игры на скрипке, которые давала Алисе госпожа Якоб, русская эмигрантка, с отличием окончившая Московскую консерваторию, бывшая первая скрипка Ленинградского симфонического оркестра под управлением Шостаковича (рекомендации, ничего не говорившие ее матери, которая в разговоре отделывалась идиотским «да, конечно»). Для Евы валено было одно: среди европейского бомонда, прожигающего жизнь на модных высокогорных курортах, считалось шиком брать уроки у знаменитого артиста. В вечер первого визита старой русской дамы Вильхейм лениво клевал ужин, приготовленный новыми поварами, супружеской парой тамильцев, нанятых совсем недавно. Позже именно они представили Еве Сунью.

— Скажи мне, Ева, тебе не кажется, что Якоб — какая-то еврейская фамилия, а? Кроме того, она, по-моему, немного чокнутая. Что она имела в виду, рассказывая о какой-то осаде?

Алиса не отрываясь смотрела на мать, которая, делая вид, что не слышит вопроса, продолжала читать толстый еженедельник и поедать пармскую ветчину.

Тогда Алиса, увидев, что Вильхейм устремил бессмысленный взгляд в тарелку, холодно произнесла:

— Она говорила о блокаде Ленинграда. Между 1941-м и 1943-м. Ленинград был отрезан фашистами от всего мира и погибал от голода. Но каждый день оркестр выступал по радио.

Вильхейм подскочил на стуле и взглянул Алисе в глаза с каким-то странным, испуганным выражением. Алиса чувствовала, что мать ошеломленно смотрит на нее с другого конца стола.

Молодой австриец делал вид, что поглощен телевизором — новой навороченной моделью, стоявшей в противоположном конце шикарной комнаты.

Алиса аккуратно положила ложку и «добила» отчима, почти не разжимая губ:

— Еды было так мало, что людям приходилось беречь силы, совершая как можно меньше движений, именно поэтому оркестр играл только анданте. Вот что имела в виду госпожа Якоб, говоря, что анданте — ее конек. Именно поэтому она так улыбалась.

Алиса знала — Вильхейму неизвестен точный смысл слова «анданте». Ее разъяснение лишний раз подчеркнуло его никчемность. А он этого терпеть не мог.

— Майн готт, — пробормотал Вильхейм, — мерзкие евреи… Тебе и вправду так необходимо платить этой училке, а, Ева?

— Молчать! Впредь я бы попросила тебя позволить мне самой решать, что нужно моей дочери, а что нет. Здесь я решаю, понятно?

Вильхейм насупился и сдался, даже не попытавшись дать бой.

Однажды, несколько недель спустя после того разговора, подслушанного Алисой, она стала невольной свидетельницей странного телефонного звонка господина Кеслера.

В тот день уроки физкультуры после обеда отменили из-за болезни мадемуазель Люллен. Алиса погрузилась в «Дон Кихота» — она читала книгу по-испански — и неожиданно услышала какой-то шум. Выглянув в окно, девочка увидела белую японскую машину господина Кеслера. Он вошел в дом с озабоченным видом, неся под мышкой какой-то пакет.

Повара-тамильцы еще не пришли, у мадемуазель Чатарджампы был выходной. Алиса бесшумно открыла дверь своей комнаты и прислушалась к тишине дома, которую нарушал только звук шагов Кеслера на первом этаже. Алиса проскользнула в коридор и, дрожа от страха, спряталась за перилами лестницы.

Девочка подпрыгнула от неожиданности, услышав, что Кеслер вышел из кухни и направился к телефону, расположенному в вестибюле прямо под лестницей.

Он набрал номер и, жуя какой-то кусок, который, скорее всего, взял на кухне, попросил позвать Йохана.

После небольшой паузы он заговорил:

— Йохан? Это Карл. Думаю, ты знаешь, почему я тебе звоню…

Пресекая возражения невидимого собеседника, Кеслер продолжил:

— Мне плевать! Выкручивайся, как хочешь, но тела должны исчезнуть, ты меня слышишь, и…

Алисе совсем не понравился его тон. Она поблагодарила Провидение за то, что этот грубый и жестокий помощник отчима не живет с ними в одном доме (его поселили в отдельной квартире).

«Тела, — целыми днями спрашивала себя Алиса, — чтобы тела исчезли, что же все это может значить?»

Через день или два девочка услышала другой разговор — между матерью и Вильхеймом, они сидели тогда во второй гостиной с американским бильярдом, где иногда уединялись. Алиса шла мимо, дверь была приоткрыта, она услышала голоса родителей и остановилась.

— Думаю, моя дочь не так уж и неправа, считая тебя грубым и необразованным. Ты себе и представить не можешь, как это продвигает вперед психически… Энергия перетекает. Вильхейм, я уверена, ты совершенно не осознаешь… Ты видишь только финансовую сторону, в этом главное различие между нами, именно здесь лежит пропасть между аристократией и слоем новоявленной буржуазии…

— О-о, прошу тебя, Ева, уверяю, я чувствую все то, о чем ты говоришь, особенно в том, что касается крови…

Он оборвал фразу, как будто произнес запретное слово, и, хотя Алиса не могла его видеть, она точно знала: взглядом отчим молит мать о прощении.

— Несчастный кретин, — прошипела наконец мать, — мы поговорим об этом в понедельник в студии. А пока проследи, чтобы Кеслер и его люди лучше работали в будущем… я не хочу, чтобы инцидент повторился…

Алиса спрашивала себя, связаны ли рассуждения матери с телефонным звонком Кеслера.

А еще она не поняла, почему Вильхейм говорил о крови.

Летом ее мать и Вильхейм отправились в круиз по Средиземному морю, Алиса присоединилась к ним в августе и проводила время, выискивая редкие пустынные уголки в окрестностях курортов, где обретались родители. Сен-Тропе, Жуан-ле-Пен, Монако, Марбелья. Алиса проглотила «Степного волка» Германа Гессе, «Лолиту» Набокова, а еще эссе о цивилизации этрусков.

В начале нового учебного года Алиса, по непонятной ей самой причине, открыла боевые действия, вступив в спор с матерью об астрологии.

С самого начала лета их отношения неожиданно ухудшились. Начались мелкие стычки по пустякам. Между тем Алиса кончала год так хорошо, что могла перескочить через класс.

Однажды вечером, недели через две после начала учебного года (Алиса действительно пошла в четвертый, а не в третий), Ева попыталась объяснить дочери, как положение Сатурна в доме Меркурия (а может, наоборот) способно повлиять на человека, родившегося под знаком Льва, как она сама.

Алиса только улыбнулась в ответ, и мать холодно спросила:

— Чему ты улыбаешься, Алиса?

Девочка ничего не ответила, но Ева настаивала:

— Итак?

— Ничего, мама, пустяки… — Алиса не хотела оскорблять чувства матери.

Но Ева настаивала:

— Но я действительно хочу узнать, что смешного ты во всем этом находишь… Алиса, возможно, ты еще слишком мала, чтобы понять это, но Вселенная соткана из мистических сил, которые глубоко влияют на нас…

— Мама, — перебила ее Алиса, — ты прекрасно знаешь, что я не «настолько мала». Просто такое понимание Вселенной совершенно устарело, оно ошибочно и не соответствует ни теории Большого взрыва, ни квантовой механике.

Вильхейм, лежавший, как обычно после обеда, на диване перед телевизором, что-то пробормотал. Потом повторил:

— Большой взрыв? Квантовая механика? Черт побери, Ева, это немыслимо, где ты откопала такую дочь?

Мать повернулась к дивану из шведской кожи и бросила испепеляющий взгляд на фигуру в бежевом, растекшуюся кляксой по черной коже. Ледяным тоном она произнесла:

— Тихо, слизняк, моя дочь… она — гениальная девочка. Нам с ней просто необходимо объясниться… В дальнейшем постарайся влезать лишь в то, что тебя касается и что ты способен понять, договорились?

Покорная тишина расплывалась по комнате с дивана.

Ева снова пристально взглянула в глаза дочери:

— Современная, как ты говоришь, наука зачастую не способна объяснить многие тайны, и Зодиаки — одна из них.

— Мама, умоляю тебя, мадемуазель Чатарджампа мне подробно рассказала, как возникла наша Солнечная система… планеты и созвездия не имеют ничего общего с гороскопами!

— Да что эта маленькая азиатка понимает в Солнечной системе! Я плачу ей за то, чтобы она учила тебя английскому и математике, а не за то, чтобы забивала тебе голову всякой…

— Мама, Сунья — студентка физического факультета. Она знает, как появились Солнце, Луна, Земля, все планеты… И гороскопы здесь ни при чем!

— Замолчи сейчас же! — сухо оборвала ее мать. И тут же продолжила гораздо мягче, как обычно это делала:

— Не будем больше говорить об этом. Я напомню мадемуазель Чатарджампе, чем она должна с тобой заниматься. Что до всего остального…

— Но, мама, она специалист, и мне все это очень интересно, я бы очень хотела сходить с ней в следующие выходные в Музей астрономии.

— Об этом не может быть и речи…

— Мама! Ты же мне обещала, что каждую вторую субботу я буду вольна делать то, что захочу сама.

— Это даже не обсуждается, разговор окончен!

— Мама, пожалуйста, это так важно для меня, и мадемуазель Чатарджампа…

— Скажите пожалуйста — мадемуазель Чатарджампа то, мадемуазель Чатарджампа се, у меня уже уши вянут от этой фамилии! В любом случае ты никуда не пойдешь, и я, видимо, буду вынуждена…

Ева не договорила и ласково улыбнулась дочери, поправляя очки в дорогой оправе от Картье:

— Ладно, мы поговорим об этом позже, дорогая, а пока отправляйся делать уроки.

Не говоря ни слова, Алиса поднялась в свою комнату. Она прекрасно понимала, что говорить больше не о чем.

Восьмого января 1993 года, четырьмя месяцами позже, Сунья Чатарджампа не пришла в назначенный час в дом Кристенсенов. Не появилась она и на следующий день. Алиса начала беспокоиться, но мать говорила, что, возможно, Сунья больна или что-то случилось с ее родными, но что скоро она обязательно позвонит.

Прошла неделя, но девушка так и не объявилась.

Через некоторое время в их доме появился полицейский, чтобы опросить ее родителей. Алису отправили наверх, и ей пришлось довольствоваться долетавшими через приоткрытую дверь обрывками разговора. Однако то, что она услышала, совсем ее не обрадовало.

— Исчезновение мадемуазель Чатарджампы остается необъяснимым, — говорил полицейский. — Ее друг — он также знаком с вашими поварами — забеспокоился первым. Вот уже три недели, как ее нигде нет, семья в Шри-Ланке тоже не имеет от нее никаких вестей…

«Исчезновение», — подумала Алиса.

Исчезли… «Чтобы тела исчезли»… — сказал тогда Кеслер по телефону.

Именно в тот день Алиса решила пролить свет на странные события и в первую очередь выяснить все о закрытой комнате в подвале.

Девочке понадобились месяцы, чтобы разработать детальную стратегию. Путем сложных манипуляций ей удалось однажды заполучить ключ матери и открыть дверь той комнаты. Взрослые ушли, и в Алисином распоряжении был целый вечер.

Она повернула ключ в бронированной двери и вошла в небольшую темную комнату, состоявшую из металлических стеллажей, на которых были разложены видеокассеты. Сложенные картонные коробки хранились на полу под полками.

Девочка повернула выключатель, и неоновая лампа осветила комнату резким стальным светом.

На одних кассетах были наклеены белые этикетки, на других — указаны женские имена-названия, например «Три француженки, посаженные на кол». Алиса была достаточно начитанна и образованна, чтобы сообразить, о чем идет речь. Жуткая картина, подсказанная воображением, навалилась ядовитой волной.

И все-таки в тот момент ужас оставался умозрительным. Девочка полагала, что здесь собрана коллекция фильмов, запрещенных для просмотра детьми. Обычно их жестко контролируют, равно как и порнофильмы, даже продают запечатанными в сексшопах в особых кварталах.

Алиса поняла так: родители прячут здесь всякие постыдные вещи, их необходимо скрывать от светского общества, всех этих загорелых и пустых людей, которых мать с отчимом все чаще приглашают в дом.

На одной из полок этикетки кассет с женскими именами были окрашены в красный цвет.

Алиса не смогла сразу объяснить себе подобную перемену, но пробежала глазами имена.

Между несколькими кассетами с датскими и шведскими именами она натолкнулась на одну, при виде которой у нее остановилось дыхание. Ужасное предчувствие волной прокатилось по телу.

Дрожащей рукой Алиса достала кассету, взвесила на ладони, будто желая убедиться в реальности ее существования.

Маленькая наклейка блестела под неоновой лампой.

Слова, написанные красным, не оставляли никаких сомнений.

Сунья Ч.

Охваченная тоскливой тревогой, она поднялась наверх в пустой дом и уселась перед телевизором. Вставила кассету в магнитофон.

Выдержав не дольше минуты, нажала на «стоп» и зарыдала, упав на большой китайский ковер.

Алиса решила оставить кассету у себя, спустилась вниз, закрыла дверь и в тот же вечер положила ключ на место, как и собиралась. Родители вернулись ночью, были пьяны и сразу пошли спать. Девочка спрятала кассету под кроватью и заснула. Проснувшись утром, не знала толком, что будет делать.

В лицей она не пошла, прослонялась целый день по городу. Кассета была в спортивной сумке. К ужину она домой не вернулась.

Ближе к полуночи Алиса окончательно поняла, что сделанного не исправить, домой возвращаться нельзя. Она переночевала на подземной автостоянке, а на заре потащилась в центр города, позавтракала и пошла в комиссариат на Марникс-страат.

Анита Ван Дайк выключила магнитофон и несколько минут молча смотрела на девочку, которая все так же неподвижно и прямо сидела на своем стуле.

Алиса ответила ей напряженным взглядом, а потом достала из сумки большую профессиональную кассету и протянула ей:

— Это здесь, госпожа Ван Дайк. Господи, там правда мадемуазель Чатарджампа!

Согнувшись пополам, она зарыдала.

Больше получаса она терпеливо и подробно излагала свою историю, и Анита поражалась силе ее характера и хладнокровию.

Она ни разу не заплакала при упоминании имени матери, но имя мадемуазель Чатарджампы и рассказ о кассете уничтожили защитный барьер.

Анита растерялась, не зная, что делать.

В конце концов она просто сняла трубку и произнесла холодно-профессиональным тоном:

— Клаез? Вы не принесете мне видеомагнитофон из просмотрового зала?

Положив трубку, она обратилась к Алисе:

— Ты совершенно уверена, что на пленке… твои родители?..

Девочка колебалась всего мгновение, потом утвердительно кивнула.

Анита положила кассету на стол, прикрыв ее ладонями.

Алиса взглянула ей прямо в глаза.

— На них маски… но я уверена, что это они… Я узнаю их голоса, их силуэты…

Она горестно всхлипнула, но сумела совладать с собой.

«Какая удивительная девочка!» — думала Анита, принимая из рук помощника магнитофон.

— Теперь вы с агентом Клаезом отправитесь к детективам, там тебя покормят, а потом мы продолжим, хорошо?

Взглядом девочка дала понять Аните: «Я знаю, зачем вы меня отсылаете, — чтобы посмотреть видеозапись в одиночестве!»

Через несколько минут старший инспектор Анита Ван Дайк вызвала к себе молодую женщину-инспектора, известную своим умением обращаться с детьми, и отправила ее к Алисе с просьбой накормить и развлечь.

Потом вставила кассету в черный зев магнитофона.

Ей предстояло увидеть первое в ее карьере убийство, заснятое на пленку.

Мужчина кружил вокруг девушки, а она умоляла, чтобы ей позволили встать, и говорила, что выполнит все, чего от нее хотят.

Женщина держала в одной руке большой стальной шланг, в другой — электронож, который она протянула мужчине. Тот медленно мастурбировал над лицом жертвы. Оба были в черных масках. Венецианских масках.

Жертва начала кричать задолго до того, как мужчина отрезал ей сосок. Потом он рассек ей уголки губ.

Выведя на животе девушки причудливый орнамент, он взялся за ее левую грудь.

Несчастная издавала теперь хриплые нечленораздельные звуки. Мужчина мастурбировал все неистовее над ее изуродованным лицом, а женщина в маске поднесла к глазам зеркало и спросила:

— Ну и каково это — смотреть по телевизору, как умираешь?

Девушка ничего не могла ответить, потому что в этот самый момент мужчина разжимал ей зубы металлическим шлангом. Смерть наступила минут через десять, после разрыва шейной вены и сонной артерии.

Убийцы выкололи ей глаза, и мужчина кончил в одну из пустых орбит, потом они стали лихорадочно мазать себя ее кровью и начали совокупляться на полу, рядом с трупом.

Ван Дайк остановила кассету. Ноги были ватными, ладони вспотели, дыхание сбивалось. Медленно накатывала тошнота.

Она выпила два стакана воды и только после этого смогла набрать номер Петера Спаака.

В доме стояла абсолютная тишина, и Аните пришлось долго давить на звонок.

Наконец за тяжелой дубовой дверью, украшенной великолепной резьбой, раздались неторопливые шаги. Дверь открылась, и на пороге появился пожилой человек. Он был одет в безукоризненную униформу слуги, а склоненная голова свидетельствовала о выработавшейся за долгую жизнь привычке подчиняться.

Анита быстро достала удостоверение и представилась обычным сотрудником полицейской службы города. Небольшая хитрость — умолчание — стоила ей удивленного взгляда Петера. Интуиция, черт побери…

Анита попросила разрешения войти, чтобы поговорить с госпожой Кристенсен или господином Брюннером. Он, казалось, не был удивлен, представился как мажордом и объяснил, что дом пуст, а хозяева вернутся не скоро.

— Вы хотите сказать, что они уехали отдыхать? — спросила инспектор, когда они с Петером вошли в дом через потрясающей красоты дверь.

Слуга позволил себе улыбнуться:

— Нет… Дом выставят на продажу… все уже переехали… я должен оставаться здесь до подписания документов…

Анита выдала новую ложь:

— Ах так, я понимаю… Послушайте… Полиция Амстердама разработала новую программу предупреждения квартирных краж. Не могли бы мы взглянуть на систему сигнализации и определить размеры дома?

Белесые брови мажордома вопросительно взлетели вверх домиком.

— Госпожа Кристенсен предупредила меня о возможном визите людей из полиции, попросила показать вам дом и проявить, в ее отсутствие, максимальное гостеприимство.

Идя за старым слугой, Анита и Петер обменялись удивленными взглядами.

Они быстро вошли в образ выдуманных ими персонажей и с достоверной тщательностью сыграли свои роли. В самом конце Анита попросила показать им подвал, чтобы выявить возможные слабые места в весьма совершенной системе сигнализации, установленной в доме.

В ответной реакции не было ничего особенного, он просто повел их к широкой лестнице из розового гранита, ведущей в подвал. Внизу был оборудован огромный тренажерный зал (но большую часть оборудования уже вывезли), сауна и джакузи размером с олимпийский бассейн. В конце коридора находилась большая желтая металлическая дверь, скорей всего бронированная.

Анита небрежным тоном спросила:

— А здесь что?

Старик вынул из кармана жилета небольшую связку ключей и вставил один в главную скважину.

— Ничего особенного… просто кладовая…

Он потянул на себя тяжелую металлическую створку. Анита на мгновение задержала дыхание.

Даже царивший внутри полумрак не мог скрыть очевидного факта.

Комната была совершенно пуста.

В кабинете на втором этаже поставили раскладушку, и Алиса смогла несколько часов поспать тяжелым рваным сном под присмотром молодой женщины-полицейского в форме. День подходил к концу, когда Алиса проснулась, преисполненная смутных и не самых лучших предчувствий.

В комнату вошла инспектор Ван Дайк и села у нее в ногах на кровати. Алиса сразу поняла: что-то не так. У Аниты был озабоченный вид — брови нахмурены, на лбу — морщинки озабоченности, мысли витают где-то далеко в поисках решения.

Алиса решила прийти ей на помощь:

— Что случилось, госпожа Ван Дайк?

Эти слова вернули Аниту к реальности, она едва заметно улыбнулась. «Она смирилась…» — подумала девочка.

— У нас проблема, Алиса.

Девочка содрогнулась, но быстро взяла себя в руки.

Ей не понравилось слово «проблема». Наверняка все даже еще хуже, чем она могла вообразить. Коротко вздохнув, Алиса подумала: «Хорошо бы сейчас закрыть ладонями лицо, чтобы ничего не было, и чтобы эта комната с грязно-желтыми стенами исчезла, и чтобы вместо сидящей напротив незнакомой девушки появился мужчина, который умел бы взять ее за руку на пляже и рассказать о строении коралловых рифов в лагунах Тихого океана или описать захватывающую гонку акул-самок, когда они рожают своих детенышей».

Но реальный мир был куда жестче мира ее детских игр. Здесь вам не детская и не чердак, тут не превратишь кукол и бумажные декорации в дворец флорентийской принцессы или волшебный корабль кельтской морской феи. Теперь она попала в жесткий и более чем конкретный мир взрослых людей. Здесь шумят факсовые аппараты и пишущие машинки. И свет здесь искусственный — неоновый. И проблемы…

— Говорите, госпожа Ван Дайк.

Тон Алисы был почти умоляющим.

От этой женщины исходили честность и сила. Она будет надежным союзником в будущем, в чем бы ни заключалась пресловутая проблема.

— Итак… Твоих родителей в доме нет. Они вывезли большую часть мебели и вещей…

Алиса лежала на раскладушке, вытянувшись в струнку, и ждала продолжения.

— Они уехали, — повторила Ван Дайк. — И увезли все кассеты из подвала.

Алиса не могла шевельнуться от ужаса, горло у нее перехватило.

«Боже мой, — думала она. — Папа, папа, что мне делать? Где ты? Почему тебя нет рядом?»

— Нам открыл дверь какой-то человек… Старик, светлые волосы, очень светлые голубые глаза… Он показал нам дом…

— Это господин Лахют, — ответила девочка. — Мажордом. Он занимается домом и поварами, живет в маленьком домике в дальнем конце сада.

Инспектор мягко улыбнулась:

— Алиса, помнишь, сегодня утром ты говорила о студии, которую твои родители купили за городом? Ты знаешь, где она находится?

Алиса отрицательно покачала головой.

— А помнишь, ты описала мне большой дом и сказала, что видела фотографию, так?

— Да.

— Так почему же они говорили о студии? Могло так случиться, что они купили там небольшую квартиру? Там или где-то еще? Ты полагаешь, речь шла о студии звукозаписи или о кинопавильоне?

Алиса уже готова была ответить «нет», но в последний момент прикусила язык. «После того, что случилось, — думала она, — и правда, почему бы и нет? Они столько всего от меня скрывали, может, и это тоже?»

Она неопределенно пожала плечами:

— Я не знаю, госпожа Ван Дайк, — правда не знаю.

Инспектор успокаивающим жестом подняла руку и открыто улыбнулась:

— Конечно, сейчас это неважно. А теперь ты должна отдохнуть, а мы будем тебя охранять. Тот факт, что в доме мы ничего не нашли, не упрощает нам дела, думаю, ты и сама это понимаешь. Боюсь, для суда одной кассеты будет недостаточно.

Инспектор Ван Дайк встала, продемонстрировав длиннющие ноги в простых джинсах.

— Твои показания станут решающим свидетельством. Алиса, после нашего визита в твой дом я слышала, как один тип в Минюсте говорил: нет оснований требовать ордер на арест, не следовало проводить этот обыск.

Анита со значением взглянула на девочку:

— Я знаю, как ты умна, Алиса, — как взрослый человек, а может, поумнее многих взрослых… Я буду с тобой откровенна и честна. Мы постараемся вернуться к твоим показаниям. Твои родители — люди богатые и влиятельные. Скандал, если он разразится, может вызвать большое недовольство в верхах. А кроме тебя, у нас ничего нет.

— А как же кассета? — спросила Алиса. — Вы смотрели ее сегодня утром… — Голос девочки срывался от отчаяния. Анита вернулась к кровати и села рядом с ней. Ей так захотелось защитить Алису, что она обняла ее.

— Твоя кассета имеет смысл только вместе с твоими показаниями, Алиса. Маски, ты понимаешь?

Алиса, с трудом сглотнув, тихо кивнула.

Инспектор встала.

— Хорошо. Сегодня ты переночуешь в ведомственном доме под охраной двух полицейских. С завтрашнего дня все закрутится, и ты должна быть в форме. Поешь нормально, примешь настоящий душ и поспишь в обычной кровати. В понедельник я заеду за тобой утром, и мы отправимся к прокурору во Дворец правосудия… Идет?

Алиса отчаянно закивала. Действительно, что еще им остается?

Дверь закрылась, отгораживая ее от яркого неонового освещения коридора и полицейских в форме.

Девочка сидела на кровати и медленно пила кока-колу. Последние тяжелые дождевые тучи уплыли прочь, небо отражалось на асфальте всеми оттенками синевы. Оранжевый свет трепетал на горизонте, танцевал в каплях дождя на оконном стекле. Алиса знала, что этот уходящий день закрывает целую главу ее жизни. Сейчас она была первым словом, написанным на листе бумаги, который ураган вот-вот подхватит и унесет прочь, как сухой листок, упавший с дерева.

Так она чувствовала. Интуиция подсказывала: небо прояснится, все оживет. Алиса была уверена, что-то надвигается на город. Буря.

Именно эта буря заставляла девочку дрожать и бояться, потому что у нее было лицо ее матери.

Матери, которая сейчас наверняка разгневана.

Она просто в ярости.

 

2

Прокурор Горстен был миниатюрным суховатым человеком с узким строгим лицом. Черный костюм и круглые очки еще больше увеличивали его сходство с лютеранским пастором. Он сидел за величественным столом в комнате, отделанной темными тополями, свидетелями минувших веков, слышавшими множество людских секретов и видевшими столько преступлений… Кабинет освещался неярким светом, падавшим из высокого окна, выходившего на дворцовый сад.

На Алису произвела впечатление торжественная и гнетущая атмосфера этого места и непроницаемого человека, сидевшего против света.

Инспектор мягко взяла девочку за руку и подвела ее к прокурору.

Алиса села на высокий стул в стиле рококо, стараясь не ерзать и сохранять присутствие духа. А еще бдительность.

Она прислонилась к спинке, уставившись на носки своих туфель, и стала ждать начала разговора.

Голос прокурора вполне соответствовал его образу. Холодный и отстраненный.

— Итак, вот она какая, эта маленькая Алиса Кристенсен. Мадемуазель, а вы знаете, что уже стали знаменитостью?

Алиса смутилась, не зная, что ответить, и не поднимала глаз, ища выход из неловкой ситуации, потом бросила умоляющий взгляд на Аниту, которая сразу все поняла и пришла ей на помощь.

— Господин прокурор, эта девочка пережила настоящий шок… Хочу, чтобы вы помнили, как она чувствительна… Интеллект Алисы выходит за рамки обычного… Я принесла с собой некоторые ее школьные тетради… Вы будете поражены.

Анита вынула из своего портфельчика картонную папку и мягко положила ее на стол.

Прокурор взглянул на инспектора, потом на Алису. В глазах его было столько же доброты, как у ловчего сокола. Взял папку, молча перелистал, два или три раза удивленно крякнув.

Когда он дочитал, взгляд его изменился, стал человечнее. Внимательно посмотрев на девочку, Горстен перевел взгляд на Аниту:

— Да, инспектор Ван Дайк, это впечатляет. Но разве из этого следует, что все сказанное — правда?

Анита собралась с мыслями и заговорила:

— Господин прокурор, неужели вы действительно думаете, что такой тонкий и блестящий ребенок мог придумать такую жестокую шутку? Обвинить своих родителей, свою родную мать в ужасных преступлениях, не будучи абсолютно уверенной и внутренне убежденной…

— Послушайте, Ван Дайк, вы не хуже меня понимаете, что проблема не в этом.

Голос прокурора скрежетал, как ржавое железо.

— Проблема не в том, верит ли девочка в то, что говорит. Главное — насколько все ею рассказанное соответствует действительности…

Горстен бросил на Алису беглый смущенный взгляд, достал из ящика стола толстую папку с делом и продолжил:

— Единственное, что у нас есть, — это кассета, которую, как утверждает мадемуазель Кристенсен, она нашла в доме, где живет, в комнате, забитой кассетами подобного рода… Но ее родители отсутствуют, и соседи заявили, что они занимались переездом всю вторую половину дня девятого числа. В упомянутой мадемуазель комнате нет ни одной кассеты — она пуста.

Алиса в ужасе взглянула на Аниту. Сердце ее бешено колотилась. Она бросилась в атаку с отчаянием обреченного:

— Госпожа Ван Дайк, вы же знаете, что я сказала правду, — комната была забита кассетами, я сама их видела, а мадемуазель Чатарджампа исчезла много месяцев назад.

Алиса повернулась к строгому судье. Девочка не знала, как яростно блестели ее глаза, когда она отчеканила:

— Я ее узнаю. Они ее… убивают. И это действительно мои родители, я уверена! Неужели вы полагаете, что я могу не узнать свою мать, пусть даже на ней маска?

Прокурор, подперев подбородок руками, молча вглядывался в этот маленький белокурый и такой бледный огонек, который, казалось, готов был вот-вот взорваться на своем стуле.

Он наклонился вперед:

— Хочу быть предельно откровенен, мадемуазель. В настоящий момент у нас нет ничего, я подчеркиваю — ни-че-го, что дало бы нам повод выдвинуть обвинение против ваших родителей. Сейчас кассету изучают и всесторонне анализируют, чтобы определить, идет речь о настоящем убийстве или же о киномонтаже.

Алиса подскочила.

Анита не смогла ей помешать.

— Монтаж?! Господи, да вы разве не видели, что они с ней делают на экране? Вы не видели, что они…

И девочка разразилась рыданиями, в отчаянии заламывая руки.

Прокурор растерянно задвигался в кресле, сбивчиво бормоча слова утешения.

Анита встала и, сама себе удивляясь, обняла Алису за плечи, защищая от мира. Она холодно посмотрела на прокурора и обронила:

— Вы не будете возражать, если она останется под нашей защитой, пока эксперты не закончат работать с кассетой?.. Либо пока… не объявятся ее родители?..

Прокурор сделал вид, что не заметил некоторой дерзости вопроса, и жестом показал, что это его не смущает. Анита была уже у двери, когда ледяной голос прокурора заставил ее остановиться:

— Инспектор Ван Дайк… Если эксперты не установят, что на кассете сняты реальные события, мы будем бессильны. В противном случае мы сможем начать судебное преследование лишь по факту нелегального производства порно — или как там еще называют такие фильмы. Но не ждите от меня мандата на общеевропейский розыск или разрешения на запрос в Интерпол…

Вполне недвусмысленно. Анита взяла Алису за руку и повела ее обедать в ресторан рядом с комиссариатом.

Оставшуюся часть дня Алиса провела в небольшом домике в южном пригороде Амстердама в компании двух полицейских-антильцев. Они расположились в гостиной и смотрели футбольный матч. Алисе удалось разжиться книгами — по дороге она зашла в книжный магазин в центре города. Расположившись в маленькой комнате на первом этаже, она проглотила три научных журнала и взялась за роман француза Росни Эне «Война огня», действие там происходило в эпоху палеолита. Около семи приехала Анита и привезла пиццу, пиво, колу и индонезийские блюда. Поужинали они вчетвером в гостиной, в полной тишине, изредка прерываемой замечаниями о ходе матча. После еды один из антильцев пошел на кухню варить кофе, другой погрузился в привезенную Анитой газету.

Анита решила, что сейчас самое время поговорить.

— Соседи видели, как девятого вечером вывозили все вещи на двух больших грузовиках. Как раз в то время, когда ты слонялась по городу. Возможно, они очень быстро обнаружили пропажу кассеты. Кто-то звонил днем в твою школу узнать, была ли ты на занятиях утром, и директору пришлось сказать, что никто тебя не видел в течение всего дня.

Алиса слушала молча. Анита, не спеша, продолжала:

— Итак. Два больших грузовика. Два полуприцепа. И шестеро вооруженных людей, профессионалы. Руководил ими, судя по описанию, господин Кеслер. Среди них был индонезиец, еще один — лысый мужчина с усами в темных очках. Судя по всему, он хорошо знает Кеслера… твои родители уехали на своей машине. Что ты обо всем этом можешь сказать?

Девочка отрицательно покачала головой, но неожиданно кое-что, видимо, вспомнила.

— Подождите… мне кажется, я рассказывала вам утром о телефонном разговоре Кеслера с каким-то Йоханом.

Глаза Аниты загорелись.

— Черт возьми, ты права! Йохан… Возможно, это тот лысый, с усами.

Она присела на кровать рядом с Алисой.

— Нам будет трудно. Эксперты расходятся во мнениях по поводу достоверности съемки. Двое из троих считают, что подобное можно сымитировать.

Один утверждает, что есть вероятность подлинности. В общем, они никак не могут прийти к единому мнению. Прокурор не уверен, стоит ли показывать запись родителям Чатарджампы, чтобы они опознали на кассете свою дочь. Ты же знаешь, она из Шри-Ланки, поэтому все очень сложно.

Анита тяжело вздохнула, показывая девочке, какими занудами могут быть чиновники! Алисе все больше нравилась эта женщина.

— И что нее теперь будет? — спросила она. Голос ее прерывался от скрытого волнения и противоречивых чувств.

— Я убедила комиссара показать несколько кадров приятелю поваров твоих родителей, тамильцу, он знал мадемуазель Чатарджампу и предупредил власти о ее исчезновении. Кстати, имей в виду, что «исчезновение» мадемуазель Чатарджампы официально не признано. Весь февраль родители получали от нее открытки, сначала из Италии, потом из Турции. Возможно, в ее отсутствии нет ничего подозрительного, вполне вероятно, что она оставила репетиторство и занялась более доходным делом — съемками в фильмах… для взрослых.

Улыбка Аниты выражала сожаление.

— Так говорит прокурор. Вся эта история кажется ему все более невероятной, и он ничего не будет предпринимать, пока не объявятся твои родители.

При этих словах Алиса содрогнулась. Она снова думала о матери. О ее холодной ярости и дьявольской силе. Алиса не рассказала инспектору, что в подвале был оборудован еще и тренажерный зал, где ее мать регулярно качалась, когда была в Амстердаме. Но они, наверное, нашли часть инвентаря.

Один-единственный раз Алиса видела, как мать ударила по лицу молодого человека у входа в дом. Она хорошо запомнила тот случай. Тот человек работал с Кеслером. Ева разговаривала с ними и внезапно, без всякого на то повода, размахнулась и с силой ударила его по лицу — правой рукой, украшенной кольцом с огромным камнем. Голова молодого человека дернулась назад и врезалась в крышу «мерседеса». Тело его обмякло, и он упал на землю. Мать подошла к нему, схватила за воротник и прошипела что-то сквозь зубы. Он качал головой в полубессознательном состоянии. Изо рта у него текла струйка крови. На лице Кеслера, стоявшего за спиной Евы, красовалась хищная акулья улыбка.

Нет никаких сомнений — гнев матери обрушится на нее. Дочь — плоть от плоти, кровь от крови, «воплощение всех достоинств ее генетического потенциала» (так выражалась Ева) — предала ее.

Алиса, охваченная ужасом, понимала, что у нее не только ничего не вышло, но она сама навлекла на себя опасность. Похоже, ее родителей ни в чем серьезном обвинить нельзя, разве что в незначительных нарушениях. А раз так, через несколько дней они предпримут контратаку и с помощью армии своих адвокатов заберут ее домой.

При этой мысли Алиса не смогла сдержать дрожь.

Анита молча играла ручкой. Розовые ногти на черном стержне. Потом сухо щелкнула колпачком и заговорила:

— Пока что мы на перепутье. Настоящее расследование не начато, но дело уже открыто, и ты находишься под нашей защитой. На территории Нидерландов твои родители объявлены в розыск для дачи свидетельских показаний, но…

Она выдержала небольшую паузу, пристально глядя Алисе в глаза, и продолжила:

— Мы постараемся зацепиться за историю с грузовиками… Как тебе кажется, родительская студия может находиться в другой стране? Где-нибудь в Европе?

Алиса никогда об этом не думала, поэтому, прежде чем ответить, тщательно покопалась в памяти…

— Я не знаю… может быть… Мои родители много путешествуют по Европе, да и по всему миру. Я видела всего-то две или три фотографии, но там даже пейзажей не было…

Большой дом… несколько деревьев… вот и все. Она глубоко и безнадежно вздохнула:

— Это может быть где угодно, в Германии или в Португалии. — При этих словах из глубин памяти всплыла фотография дома в Алгарве, последний снимок, присланный отцом.

Анита молчала. Медленно встала, положила блокнот в широкий нагрудный карман куртки.

— Я заведу дело по факту исчезновения мадемуазель Чатарджампы. Это единственная серьезная зацепка, которая у нас есть. Ты должна оставаться здесь, большего я пока не могу сделать.

Алиса вымученно улыбнулась. Она понимала. Анита и так много для нее сделала. Сама виновата. Она была слишком наивной. Наивной и нетерпеливой. У нее было мало доказательств. Правосудие бессильно. Она допустила серьезную ошибку.

Груз этой ошибки давил ей на плечи, пока Анита Ван Дайк спускалась по лестнице встречать ночную смену. Алиса видела, как Анита села в машину и уехала. Она услышала, как полицейские на кухне открывают пиво.

Девочка закрыла дверь и села на кровать.

Наступила ночь. Луна отбрасывала мертвенный свет на белые стены комнаты. Алиса села к окну и стала смотреть на звезды и на мерцающие огни города, расположенного в нескольких километрах от их дома.

Собравшиеся над морем облака принесли с собой мелкий дождик. На севере город закрывала пелена дождя, превращая его огни в мерцающий океан.

Да. Ужасная ошибка. Других быть не должно.

Ни одной.

На следующий день Алиса закончила читать книгу за пять минут до прихода инспектора. В этот вечер она задержалась и появилась вместе с ночной сменой.

При первом же взгляде на Аниту Алиса поняла: у них новые осложнения.

— Сегодня днем события начали развиваться стремительно, — задыхаясь, проговорила Анита.

Алиса молча съежилась в ожидании надвигающейся катастрофы.

Анита встала у окна, глядя на город.

— Адвокаты твоей матери обратились в Министерство юстиции. Они собираются предъявить иск газете, опубликовавшей небольшую заметку об этом деле, где о твоих родителях говорится как о возможных серийных убийцах. Они возбудят дело против государства по ряду статей, мотивируя это тем, что мы начали проверять твои показания. Они подозревают нас в том, что мы организовали утечку информации и таким образом нарушили тайну следствия… Это более чем серьезно. По утверждениям адвокатов, твои родители не знают, откуда взялась эта кассета. Они подтверждают, что перевезли все вещи из дома в Амстердаме в другой, чтобы сделать тебе сюрприз. О твоем исчезновении они сообщили в районный комиссариат десятого апреля, во второй половине дня… по телефону. Они утверждают, что в подвальной комнате действительно хранились кассеты с порнографическими фильмами, но их использовали для производства собственных картин…

Анита замолчала. Алиса сидела, широко раскрыв глаза и не веря своим ушам. Господи, что же будет дальше?

Инспектор вздохнула:

— С другой стороны… Она колебалась.

Алиса заерзала на кровати, горло перехватил спазм, она не могла вымолвить ни слова.

— С другой стороны, адвокаты твоих родителей утверждают, что в последние месяцы ты страдала депрессией и весь прошлый год и начало нынешнего наблюдалась у психиатра…

Из горла Алисы вырвался нервный клекот, и она взорвалась:

— Но это же неправда! Я… я… меня просто мучили кошмары, я… Боже мой, моя мама попытается выдать меня за сумасшедшую… Вы понимаете? Она скажет, что я безумна!

Она рухнула на кровать.

Анита подошла к девочке и, как могла, постаралась ее успокоить. Но то, что предстояло сообщить, было еще ужаснее, а она не могла вымолвить ни слова.

Алиса сидела молча, раздавленная, уничтоженная, побежденная.

Анита взяла девочку за плечо и медленно притянула ее к себе:

— Слушай меня внимательно, Алиса. Прокурор просил адвокатов передать твоим родителям, что он хочет выслушать их показания по делу об исчезновении мадемуазель Чатарджампы. И по поводу кассеты тоже. Один из экспертов уверен, что на кассете снято настоящее убийство, но двое других настаивают, что это удачная инсценировка. Сегодня в конце дня прокурор сообщил мне, что никакое полицейское расследование в отношении твоих родителей предпринято быть не может…

Алиса бросила на нее отчаявшийся взгляд.

— Адвокаты сообщили, что полное медицинское заключение, подписанное психиатром, доктором Форстером, будет передано в прокуратуру. Похоже, твоя мать обвиняет твоего отца, Стивена Тревиса, в организации заговора, якобы он писал тебе письма, манипулировал тобой, чтобы разрушить образ матери, так что она и против него собирается возбудить дело.

Алиса обмякла, совершенно опустошенная, словно из нее выпустили весь воздух. Нечто смутное грозило сломать ее жизнь, разрушить судьбу, как сухую ветку, унесенную разъяренной рекой. Тонкая, изящная фигура Аниты склонилась над ней.

— Алиса… Я тебе верю. И не думаю, что ты все это придумала… Что-то подсказывает мне, что в то утро ты пришла рассказать мне правду.

Алиса жалко улыбнулась в знак благодарности. Да, она все понимала, но ничто не помешает беспощадному колесу раздавить ее, ведь так?

Лицо Аниты осветила спокойная открытая улыбка.

— Я продолжаю расследование по делу мадемуазель Чатарджампы. И я добилась для тебя защиты до конца недели… Прокурор Горстен хотел уже сегодня вечером передать тебя официальным представителям твоей матери в Амстердаме, адвокатской конторе Хасленса и Хаммера, именно они сделали запрос.

Алиса поняла, что инспектор Ван Дайк добилась для нее отсрочки еще на несколько дней.

Когда Анита ушла, Алиса поняла, что у нее появился неожиданный шанс. Она сможет перехватить инициативу и раскрутить колесо в обратную сторону. На несколько дней ей обеспечена безопасность. Несколько дней для того, чтобы составить новый план.

План, который спасет ее от собственной матери.

Матери, которая теперь сделает все, чтобы уничтожить ее.

 

3

Ваза с вульгарным звоном разбилась о стену. «Боже, — подумал Вильхейм Брюннер, — идиотка! Ваза, стоимостью в пять тысяч марок, разбита, как дешевая тарелка в кафе на заправке». Но в комнате уже звучал холодный разгневанный голос, заставивший замереть всех присутствующих.

— Сборище бездельников! Проклятые безмозглые мудаки!

Когда Ева Критсенсен впадала в ярость, даже Кеслер пугался. Вильхейм видел, что он предпочел бы стать невидимым, когда глаза этой красивой блондинки метали молнии из-за затемненных стекол ее очков.

— Она исчезла пять дней назад, а вы до сих пор болтаетесь, как дерьмо в проруби, не зная даже, где искать?

Тон был «сладким», как мышьяк. Вильхейм ненавидел этот медоточивый ужас. Часто — почти всегда — за этим следовало жестокое наказание провинившихся.

Кеслер молча смотрел куда-то в одну точку поверх головы Евы, застыв в полной неподвижности, как это делают наемники в военных южноафриканских лагерях.

— Кеслер! Кеслер… — Голос Евы резал слух, как осколок стекла вены.

Вильхейма поразило ощущение опасности: безобидная на первый взгляд интонация походила на нож убийцы.

Теперь Ева почти шептала:

— Кеслер, за что, как вы думаете, я так щедро плачу вам? А? Ответьте!

Экс-наемник молчал, прекрасно зная, что хозяйка не ждет от него ответа.

— Я сама скажу, почему плачу вам вдвое против той цены, которую дадут сегодня за вас на рынке…

Приблизившись, Ева кружила вокруг Кеслера с угрожающим видом. В этом движении странным образом сочетались доверие и желание подавить. Вильхейм знал, что Ева переняла манеру поведения офицеров американской морской пехоты, чьи методы специально изучала по энциклопедии. В каком-то смысле Кеслеру это даже нравится, почувствовал Вильхейм. В запрограммированности подобных ритуалов выражалась высшая степень извращенности Евы, Кеслера да и его самого, конечно.

Ева почти прижалась губами к уху Кеслера.

— Дело в том, что я жду от вас результатов. Потому так щедро и плачу. Результатов выше среднего уровня. Чего-то такого, что, как я надеялась, будет соответствовать вашему уровню, вашим амбициям. Но у вас, увы, честолюбие золотаря!

Кеслер решился было ответить, но в последний момент передумал. Госпожу Кристенсен не следовало перебивать во время приступов. Разумнее всего подождать, пока волна схлынет и Ева успокоится, резко сменив тему.

— Ответьте мне откровенно, Кеслер, я права?

Наемник не реагировал. Ева кружила над ним, как стервятник в украшениях от Картье и Бушерона. Она остановилась в нескольких сантиметрах от бесстрастно-безжизненного лица солдата удачи.

— Ну? Скажите, права ли я в своих ожиданиях? Не ошибаюсь ли, считая вас избранным? Одним из лучших? Ну, Кеслер?

Брызги слюны попадали Кеслеру в лицо, и он что-то невнятно буркнул.

— Что? Что вы сказали?

Тон ее голоса походил на звук взводимого курка. Вильхейм решил вмешаться:

— Ева, Кеслер ждет сведений… От человека из Министерства юстиции…

Ева застыла на месте, не веря своим ушам.

— Молчать! — просвистела она. — Тебя я не спрашивала, позволь уж мне самой справиться с ситуацией.

Повернувшись к сероглазому гиганту, она продолжила:

— Итак, о каких сведениях речь, господин Кеслер?

Запинаясь, тот промямлил:

— Ну-у… один из сотрудников господина Ван…э-э… нашего друга из Гааги… э-э… он работает в министерстве… Завтра мы наверняка узнаем, где ваша дочь, госпожа Кристенсен.

Ева застыла перед Кеслером в театральной позе, словно играла главную роль в комедии. Ее деланно заинтересованное изумление привело юж-ноафриканца в замешательство.

— Вы узнаете наверняка? Завтра? — Голос был полон злой насмешки. — Вы узнаете наверняка… — повторила она, более холодным тоном. — Я советую вам узнать это совершенно точно, господин Кеслер, надеюсь, вы меня понимаете?

Он молча кивнул. Губы Евы изогнулись в подобии улыбки. Внезапно потеряв интерес к Кеслеру, Ева переключила свое внимание на остальных. Бросив мимолетный взгляд на Вильхейма, она занялась Освальдом. Англичанин был опытным бухгалтером, и в его обязанности входило открытие новых банковских счетов для увеличения доходов от работы студии.

— Господин Освальд, думаю, вы можете быть свободны. Наши маленькие проблемы финансового управления вполне подождут до завтра.

И добавила, без тени улыбки:

— Благодарю вас.

Маленький толстяк мгновенно испарился, благодаря в душе судьбу, а Ева Кристенсен медленно направилась к Дитеру Борвальту, молодому адвокату, отвечавшему за юридические вопросы.

— Дитер, я хочу, чтобы вы объяснили мне кое-что…

Дитер, тоже хорошо знавший ритуал, ничего не ответил.

— Я хочу знать, почему наша контора не смогла сразу же вернуть опеку над моей дочерью. Почему моя дочь находится под защитой полиции, хотя официально мне не предъявлено никакое обвинение…

Дитер тщательно отряхнул фланелевые брюки, поправил очки и только после этого медленно открыл картонную папку, лежавшую рядом с ним на диване.

Бросил на Еву холодный взгляд профессионала, достал оттуда документ и протянул ей:

— Вот копия письма, которую мы отослали. Кроме того, мы ясно дали понять прокурору, что через три дня…

— Три дня?

Ева взорвалась. Она стояла вытянувшись в струнку, как будто через нее пропустили ток в несколько тысяч вольт, и потрясала листком, как Зевс, насылающий на Землю гром и молнии:

— Слушайте меня внимательно, Дитер. Я не потерплю, чтобы моя дочь еще неделю находилась вне дома! Ясно?

Дитер кивнул и протянул ей еще одну бумагу:

— Прочтите вот это письмо из министерства: в нем говорится, что официальный срок содержания свидетеля под защитой полиции истекает в субботу. Лучше не мутить воду и спокойно ждать окончания срока, чтобы забрать Алису.

Ева молча изучила оба документа и вернула их Дитеру:

— Вы можете гарантировать, что в субботу проволочек не будет?

Он постарался ответить самым профессиональным тоном, на какой был способен:

— Конечно, госпожа Кристенсен. Инспектор, которая запросила защиту для Алисы, не сможет повторить свой запрос… В любом случае они практически закрыли дело, ее отстранят… Все пройдет тихо…

— Подождите, Дитер. Вы говорите о той женщине, которая выдала себя за черт знает кого из муниципальной программы? И она же обеспечила Алисе спецзащиту?

Молодой адвокат молча кивнул.

— Так это та самая женщина, которая сняла первые показания с Алисы и первой же смотрела кассету, я правильно поняла?

— Да, — прошептал Дитер, — речь идет об одной и той же женщине, Аните Ван Дайк.

— Но тогда, черт вас возьми, — Ева Кристенсен занервничала, — почему никому не пришло в голову следить за ней, а?

В комнате повисла леденящая душу тишина. Ева повернулась к Кеслеру:

— Кеслер…

Она остановилась в нескольких метрах от него и процедила:

— Уверена, вы понимаете, насколько лучше должны работать… Подобная ошибка беспрецедентна по катастрофическим последствиям… но…

Она крутанулась на каблуках, широко улыбаясь.

«Ну вот, — подумал Вильхейм, — кризис миновал, теперь нам наконец позволят выпить шампанского».

Ева щелкнула пальцами и взглянула ему в глаза:

— Котик, думаю, пора открыть бутылку «Редерера»…

Обращаясь ко всем сразу и ни к кому по отдельности, она добавила:

— Я хочу, чтобы за этой легавой следили, хочу все о ней знать, и главное — где она бывает. Думаю, она ежедневно навещает Алису… Засеките место… Я хочу быть готова к любой неожиданности на случай, если до субботы дело осложнится и мы не сможем забрать Алису легально.

Она снова взглянула на Вильхейма:

— Я хочу знать о ней все, договорились?

Он сделал едва заметное движение рукой, давая понять, что все сделает.

В субботу утром Алиса Кристенсен сложила свои вещи в спортивную сумку, проверила, на месте ли деньги и паспорт, и стала терпеливо ждать обеда. К часу дня, как и было условлено, один из полицейских по имени Оскар поднялся к ней и сообщил, что они готовы.

Накануне Алисе удалось договориться с Анитой.

«Госпожа Ван Дайк… раз адвокаты моей матери приедут в субботу, позвольте мне после обеда немного погулять», — сказала она умоляющим тоном. Это сработало.

Они пообедали в небольшом скандинавском ресторанчике в центре, потом Алиса захотела посмотреть научно-фантастический фильм в кинотеатре Кэннона Тушински. Полицейские смотрели «Элайен 3» в благоговейной тишине среди очарованных подростков. Около половины шестого Алиса попросила разрешения зайти в большой супермаркет на проспекте.

Полицейские поставили машину за две улицы от торгового центра, вылезли на тротуар и пошли ко входу, оберегая девочку с двух сторон. Спортивная сумка била Алису по спине, сердце колотилось. Она направлялась навстречу своему будущему, к галереям, где попытается осуществить свой план.

Она больше не имеет права ошибаться. Промахов и так было слишком много.

Толкая стеклянную дверь магазина, Алиса была преисполнена яростной решимости.

В лицо ударила волна теплого воздуха. Народу хватало, это была почти толпа, но вполне преодолимая. Алиса побродила по первому этажу, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться драгоценностями и духами, шелковыми платками и галстуками, вернулась, чтобы купить небольшое колечко, вовлекая невозмутимых полицейских в замысловатый танец вокруг прилавков.

Потом она поднялась на эскалаторе на второй этаж, где находились отделы видеоигр, компьютеры и бытовая электроника, а оттуда — на третий, к полкам с книгами и видеотехникой.

Полицейские остановились у магнитофонов и лазерных проигрывателей. Алиса медленно вырулила к книжному отделу. Оскар повернул голову, чтобы взглянуть, где она, и Алиса помахала рукой, говоря, «все хорошо, я просто смотрю книги».

Оскар и Джулиан прилипли к полкам с лазерными дисками, сравнивая рэгги и сальсу.

Книжные ряды тянулись до самой лестницы. В этой части магазина посетителей было мало, несколько человек рылись в книгах. Алиса небрежно пролистала несколько томиков, медленно продвигаясь к голубым перилам. Когда она открыла «Глубокий сон» Реймонда Чэндлера, до цели оставалось всего несколько метров. Оскар и Джулиан изучали альбом Боба Марли. Алиса положила книгу и задержала дыхание. Сердце бешено стучало, адреналин заставлял мозг работать как часы. Жара в магазине становилась мучительной, Алиса чувствовала, как по лбу и шее стекают капли пота.

«Давай, последнее усилие», — скомандовала она себе, скользнула к крайним полкам, нашла Азимова и Олдиса, сборники научной фантастики в мягких обложках, от волнения различая одни только названия.

Алиса в последний раз бросила взгляд на Оскара и Джулиана, их головы виднелись поверх стоек с дисками в двух-трех рядах от нее. Джулиан оглянулся, Алиса ответила натянутой улыбкой и поставила на место книгу. Черноволосый полицейский вернулся к Джимми Клифу.

Алиса ждала не дольше секунды, вдохнула в грудь побольше воздуха, подобралась, дала команду ногам. Потом спокойно повернулась и обогнула перила, держась рукой за черный резиновый поручень. Алиса протиснулась между двумя пожилыми парами, обогнала стоявшую впереди женщину и шагнула с эскалатора, пройдя между двумя домохозяйками.

Второй этаж. Алиса схватилась за перила и прыгнула на металлические ступени, ехавшие на первый этаж. Толкнув старика, пробормотала извинения. Сверкающая лестница двигалась к стеклянным витринам с парфюмерией. Флаконы французских духов складывались во фрески, отсвечивали всеми оттенками янтарного и зеленого. Но Алиса смотрела только на маленькую табличку с надписью «Выход».

Девочка побежала, различая в противоположном конце магазина, за стеклянными дверями, бледный голубоватый свет. Она прибавила скорости и оказалась среди часов и драгоценностей. Здесь было многолюднее, толпа стала плотнее. Алиса с трудом продиралась между одетыми в меха женщинами; их губы были слишком густо накрашены, прически безупречны. Толпа становилась все гуще, и Алисе пришлось прокладывать себе дорогу локтями.

В странном танце, преграждавшем ей путь к свободе, Алиса почему-то замечала отдельные детали: массивные золотые серьги в ушах элегантной женщины с надменным лицом, склонившейся над витриной с баснословно дорогими швейцарскими часами. Неоновый свет на серой стали, золото и позолоченное серебро. Чей-то силуэт по ту сторону витрины. Серый костюм с шелковистым отливом.

Лицо мужчины блестит под яркими лампами дневного света. Лысый череп, блестящий и гладкий, как бильярдный шар. Густые усы a la turc. Черные очки, скрывающие глаза…

«Боже мой! — Алиса едва не упала в обморок от ужаса, инстинктивно ныряя в толпу. — Лысый, усатый, в темных очках — именно о нем говорила Анита…»

Алиса даже не пыталась понять, видел он ее или нет. Не оборачиваясь, как в кошмарном сне, она со всех ног бросилась к стеклянным дверям.

Электрический синий свет вечернего неба, отражающегося в крышах припаркованных у магазина автомобилей, на секунду ослепил ее. И в тот же миг она узнала японскую машину, стоящую у бровки тротуара и человека за рулем. Кеслер. Он сидел к ней в профиль, уставившись прямо перед собой. Алиса поскользнулась на пластиковом покрытии, покачнулась, потеряв равновесие, и растянулась всем телом, сдавленно вскрикнув от боли, пронзившей правую руку и колени. Поднявшись, она различила вокруг себя расплывчатые силуэты людей. Как сквозь ватную завесу услышала женский голос: «Все в порядке, детка?»

Не обращая внимания на окружающих, посмотрела внутрь машины, и то, что она увидела, заставило ее задрожать от ужаса. Кеслер. Холодные глаза Кеслера, уставившегося на нее. В его взгляде были изумление и холодная решимость.

Алиса отреагировала мгновенно, ведомая инстинктом: прыгнула вправо, к витринам с платками фирмы «Негтез» и галстуками Гуччи, к боковому выходу, сверкавшему медью ручек.

Она летела между прилавками, слыша, как падает за ее спиной стенд с галстуками.

Маневрируя между двумя корзинами со свитерами, на секунду обернулась.

От отдела товаров фирмы «Беннетон» к ней бежал тот лысый в темных очках. Метрах в десяти от него Алиса заметила еще одного и по загорелому лицу с раскосыми глазами узнала индонезийца.

Девочка нырнула в проход с майками.

Добежала до стеклянных створок двери, толкнула их влажными ладошками и в ту же минуту вырвалась на свежий воздух.

Алиса кинулась направо, в сторону, противоположную той, где стояла машина Кеслера.

В тот же момент она бросила последний взгляд внутрь магазина и сразу поняла: что-то не так. Лысый повернулся к ней спиной, держа в руке огромный пистолет…

Больше она ничего не разглядела, но, уже смешавшись с вечерней толпой, услышала грохот выстрелов.

Оскар первым обнаружил исчезновение девочки. Кладя на место виниловый диск Питера Тоша, он поднял голову и увидел, что в книжном отделе ее нет. За одну секунду осознал всю серьезность случившегося, схватил Джулиана за руку и поволок его к полкам, туда, где только что стояла Алиса:

— Черт побери, Джулиан, ее здесь нет… Джулиан вертел головой во все стороны, как перископ подводной лодки, в поисках маленькой фигурки в ярко-синей куртке.

Они начали прочесывать ряды с книгами.

— Где ты видел ее в последний раз, Джулиан?

— Там, у последнего стеллажа. Оскар ускорил шаг.

— Черт, черт, Анита нас убьет!.. Будь оно все неладно!

Джулиан ничего не ответил.

Они дошли до последнего ряда стеллажей, обогнули площадку перед эскалатором, то и дело оскальзываясь.

— Ты ее видишь?

— Нет, ее здесь нет.

Оскар круто развернулся, взглянул на ступени эскалатора и сразу понял, что произошло.

— Черт!

Он прыгнул на металлическую ступеньку, и она тяжело зазвенела под его ногами.

— Джулиан, давай скорей, она сбежала. Он почти кричал.

Джулиан, растолкав туристов, устремился следом.

На нижних ступеньках Оскар едва не сбил с ног двух подростков и тут же перепрыгнул на эскалатор, ехавший на первый этаж.

Он был уже внизу, среди стеклянных стоек с духами, когда Джулиан показался наверху эскалатора.

Оскар искал взглядом Алису, но ему мешала густая толпа. Подбежавший Джулиан разглядел что-то у выхода с высоты своих метра девяноста.

— Что-то происходит…

Взяв Оскара за руку, он указал на скопление людей:

— Что за…

Они рванули к стендам с часами Тимекс, Картье и Ролекс, разделились, пошли по параллельным рядам.

У главного выхода толпа была еще плотнее, и они, не церемонясь, расталкивали людей. За их спинами что-то рушилось. Оскар противоходом продвигался в толпе…

Расчистив проход, Оскар смог оценить обстановку. У главного выхода никто не видел девочку со светлыми волосами, но на другом конце магазина маленькая фигурка пробиралась между контейнерами к боковому выходу.

В нескольких метрах впереди него какой-то мужчина почти бежал в ту же сторону. Серый костюм, блестящая лысина.

Оскар читал отчеты Аниты и сразу вспомнил описание лысого усатого мужчины в темных очках, которого, скорее всего, звали Йохан. Он нащупал под курткой свой девятимиллиметровый пистолет и кинулся следом, зная, что за его спиной кое-что готовятся.

Увидев, что Алиса устремилась к выходу, а ее преследователь ускорил шаг, он предпринял отчаянную попытку:

— Йохан? — крикнул Оскар в освещенное неоном пространство. — Йохан, остановись!

От неожиданности мужчина притормозил и обернулся. Выражение глаз скрывали темные очки, он с невероятной скоростью сунул руку во внутренний карман, резко оттолкнул проходившую мимо пожилую даму (она рухнула в контейнер с джинсами) и вытащил черный пистолет.

Оскар бросился в сторону, поскользнулся, удержав свой пистолет в руке, но потерял равновесие и не сумел прицелиться.

Они с усатым выстрелили одновременно.

Пуля полицейского прошла в десяти сантиметрах от цели, пробила рекламный щит и застряла в потолке. Йохан прострелил Оскару ногу и правое плечо. Кровь заливала пол и контейнер с женским бельем.

Оскар рухнул в ворох белоснежных шелковых лифчиков, люди кричали, слышались выстрелы, высокие потолки усиливали шум.

Он ударился головой обо что-то твердое, и боль на несколько мгновений ослепила его.

Когда сознание вернулось, в магазине воцарилась мертвая тишина.

Кровь из раны в ноге текла с невероятной силой, тошнота накатывала приступами. В плечо пуля попала дважды, Оскар понял, что повреждены мышцы и кости. В это мгновение раскаленное железо ударило его в ногу, и Оскар погрузился в черную тьму. Он еще не знал, что в нескольких метрах от него лежит мертвый Джулиан.

Джулиан удивился, заметив, что Оскар неожиданно свернул в другую сторону. Черт, почему он не идет к выходу?

Оскар бежал метрах в пяти впереди, по правому проходу. На пересечении с главным проходом он поскользнулся и бросился в другую сторону. Джулиан с трудом продирался сквозь толпу, в какой-то момент проход опустел, и мимо него прошел человек более чем подозрительного вида: он почти бежал, при движении его широкая черная куртка распахнулась, и полицейский увидел знакомые очертания: пистолет.

Джулиан инстинктивно сунул руку под мышку. И тут Оскар сделал нечто непонятное.

Джулиан ясно различал перед собой троих участников заварушки.

Голос Оскара прогремел под сводами магазина:

— Йохан? — орал он. — Йохан, остановись!

Тип, несшийся впереди Оскара, обернулся и… Господи!

Реакция всех троих спровоцировала у Джулиана выброс адреналина: лысый в темных очках, Оскар и индонезиец практически одновременно схватились за оружие. Все происходило словно во сне. Ив этом сне он услышал свой голос, холодно скомандовавший человеку в черном:

— Не двигаться, сволочь! Полиция!

В ту же секунду он рванул «беретту» из кобуры и, держа рукоятку обеими руками, направил ее в спину этому типу.

События развивались все стремительнее. Лысый целился в Оскара, тот поскользнулся на кафельном полу и упал в контейнер с бельем.

Вспышки, дым.

Какой-то дикий, нелепый балет.

Стоящий перед Джулианом человек в черном резко подался в сторону, развернулся и выхватил блестящий черный автоматический пистолет.

Джулиан видел теперь только блеск оружия.

Его «бёретта» была нацелена в грудь индонезийцу, он дважды выстрелил, и на светлой рубашке расплылись два ярко-красных пятна. Он рухнул на стенд с настольными играми, коробки с «Монополией» рассыпались, но внимание Джулиана было приковано к тому, что происходило впереди. Метрах в трех-четырех от Оскара, упавшего в груду белья, он разглядел фигуру человека в сером. В ту же секунду раздался выстрел, пуля попала Джулиану в живот.

Вспышка боли.

Он почувствовал, как его отбросило назад, ноги подкосились. Он повалился на бок, стараясь удержать в руках пистолет.

Теперь Джулиан видел все под углом, но продолжал целиться в лысого. Ствол пистолета дрожал, и Джулиан несколько раз нажал на спуск.

«Попал!» — понял он по тому, как дернулся противник

Он собрался перевернуться на другой бок, но волна боли почти парализовала его. Джулиан уже не слышал выстрелов.

Удар дикой силы разорвал ему колено, но он даже не успел согнуться от боли. Бронированная пуля тридцать восьмого калибра прошла сквозь грудную клетку, разорвав легкое и трахею. Следующая, десять секунд спустя, разбила затылок, уничтожив правое полушарие мозга.

Тело Джулиана медленно осело на залитый кровью кафель пола.

Когда Алиса выбралась на улицу, она не знала, что происходит там, в магазине. Боже, выстрелы…

Сердце выскакивало из груди, образ Кеслера не шел из головы. Алиса бежала по улице, перпендикулярной проспекту, где была припаркована машина человека с жестокой улыбкой. Она подумала, что он мог выскочить из магазина, сесть в машину и отправиться за ней в погоню… Девочка опрометью неслась по улице, ничего не видя вокруг себя. Сероглазый мужчина на белой машине был так же опасен, как дыхание хищника за спиной.

Через несколько минут Алиса вдруг осознала, что уже метров двести или триста бежит по прямой. Нужно срочно уходить с этой улицы. Она свернула в небольшую аллею и заметила в нескольких шагах впереди характерный розовый свет «веселого» квартала. Девочка сбросила темп. Инстинкт толкнул ее в лабиринт извилистых улочек, она углубилась в джунгли света и витрин, где выставляли себя напоказ проститутки. Вокруг витрин и секс-шопов толклись странные типы.

Алиса прошла весь квартал из конца в конец и оказалась на набережной канала.

День клонился к вечеру. Небо окрасилось в «королевский» синий цвет, краски города были живыми и яркими, над крышами Харлема плыли перистые, по-весеннему розовые облака.

Алиса вздохнула. Увидев перед собой небольшой сквер, она решила дать себе небольшую передышку и села на скамейку. Ее мучила ужасная жажда. Кровь стучала в висках. Голова была совершенно пуста.

Одно было ясно: она попала в непредвиденную ситуацию. Непредвиденную и очень опасную.

Прошло несколько минут, и Алиса заставила себя подняться. Она вернулась к каналу. Некоторое время смотрела, как свет заходящего солнца отражается в воде. Мысли ее витали далеко. Она была совершенно одна. Одинокая маленькая девочка в огромном городе и с бандой убийц на хвосте.

Она купила бутылку колы в фургончике и решила приступить к осуществлению второй части плана. Алиса боялась, что в магазине произошло что-то серьезное. Выстрелы. Лысый мужчина достал из кармана пистолет. Он и его сообщник столкнулись с Джулианом и Оскаром. Неужели что-нибудь случилось с теми полицейскими? Она застыла на тротуаре. В мозгу у нее молнией сверкнула мысль.

Полицейские наверняка блокировали железнодорожный вокзал и автобусную станцию. Ей не сесть на семичасовой поезд, даже если она придет вовремя.

Вот ужас, весь ее план рушится. Она никогда не доедет до Португалии и никогда не увидит отца.

Она снова ошиблась.

В отчаянии Алиса вернулась назад.

Необходимо найти срочное решение. Перебороть рок. Алиса устала, выдохлась. Мир упорно противился исполнению ее простого желания: увидеть солнце и улыбку отца. Капельку тишины, немного песка…

Счастье.

Да, мир противостоял ей упорнее, чем волнорезы непокорному океану. В это самое мгновение мир воплотился для Алисы в конкретном образе. У человека, сидевшего за рулем белой японской машины, были холодные глаза, похожие на стальную дробь, глаза и улыбка убийцы.

 

4

С наступлением вечера похолодало, и Алиса поняла, что не хочет, как неделю назад, ночевать в подземном гараже.

Нужно бежать из Амстердама, но бродить по улицам становится для нее с каждой минутой все опаснее. Бары и кафе тоже не годятся — двенадцатилетнюю девочку там мгновенно заметят. Вокзалы и автобусные станции исключены, да пожалуй, что и за трамваями следят.

Отдаленный вой полицейской сирены метнул ей в голову молнию из вращающегося на крыше синего фонаря.

Алиса предпочла бы, чтобы ее поймали полицейские, а не Кеслер с матерью. «Ладно, если побег провалится, я признаю свое поражение и сдамся полиции. Может, после магазина они мне поверят?»

Она открыла дверь первой встретившейся ей на пути телефонной будки, взяла телефонный справочник.

Она и сама не знала, почему не стала звонить инспектору на работу. Она воображала себе Аниту скорее в маленьком уютном домике с видом на зеленую аллею, чем в том сверкающем неоновыми огнями улье. Наверное, ей просто хотелось поговорить, как делают друзья в разлуке, если им нужна помощь. Впрочем, какой бы ни была причина, Алиса обнаружила в справочнике тринадцать Ван Дайков, но ни одной Аниты.

Она прекрасно понимала, что это не так уж и важно, — номер может быть зарегистрирован на другого человека. Терпеливо — она сама себе удивлялась — девочка просмотрела номера, зарегистрированные в нескольких пригородах, и в Бёутенвель-дерте нашла единственного абонента с фамилией Ван Дайк и именем Анита.

Сердце Алисы бешено колотилось.

Она сняла трубку и набрала номер. Жужжание, тишина, характерный щелчок, потом — ну давай же! — первый гудок.

Десять гудков — и она повесила трубку. Горло перехватила судорога отчаяния.

Она стояла в стеклянной будке, не зная, что предпринять дальше.

Потом снова потянулась к трубке, опустила в щель несколько монет, открыла справочник на странице с телефонами официальных служб и набрала номер Центрального комиссариата, дрожа от нетерпения и тревоги. После второго гудка ей ответили:

— Центральный комиссариат, слушаю.

Алиса застыла с раскрытым ртом, не в силах вымолвить ни звука. Ее бросило в жар. Она задыхалась.

— Алло! Центральный комиссариат, слушаю, говорите!

— Я… я хотела бы поговорить с инспектором Ван Дайк.

Алиса тут же поняла, что совершила ошибку, не изменив голос. В трубке звучал ее голос — голос маленькой перепуганной девочки.

— С инспектором Ван Дайк? Кто ее спрашивает?

Алиса колебалась. Трубка трещала.

— Алло! — на том конце провода снова прозвучал стальной голос.

Как же ей представиться? Она не знает, есть ли у Аниты дочь или племянница. Господи, ничего не выйдет… Она решила рискнуть.

— Мне необходимо с ней поговорить по личному делу. Это важно. — Голос прозвучал твердо и решительно.

— Сожалею, но инспектора Ван Дайк сейчас нет на месте… Вы хотите оставить сообщение?

Алиса узнала слащавый тон агента Когеля и взмолилась про себя, чтобы он не опознал ее голос, но полицейский точно знал, с кем именно говорит.

В любом случае Анита для нее недоступна.

Алиса швырнула трубку на рычаг.

Этот отдаленный район города был ей совершенно незнаком. На улицах никого, но в окнах всех домов горит свет.

Алиса почувствовала себя одинокой, как никогда, ей даже позвонить некому. Она медленно вышла из будки и пошла на юг, сама не зная, что станет делать дальше.

В какой-то момент Алиса поняла, что вышла к одному из рукавов Амстел Канал, который она пересекла по Ван-Вустраат, и пошла по широкой Рейн-страат. Машин стало меньше, хотя вокруг трамваев все еще скапливались небольшие пробки. Алиса не знала точно, где находится, и могла только предположить, что где-то рядом Беатрикс-парк и шоссе на Утрехт. Так, во всяком случае, утверждали надписи на указателе. Юг.

Прямо на юг.

Чуть дальше Алиса различала огни светофоров следующих перекрестков, за ними — рукава канала. Ноги в кроссовках «Рибок» мерно отбивали такт по тротуару с регулярностью розовых рекламных зайцев, работающих на «вечных» батарейках. Глядя прямо перед собой, прижимаясь к стенам, Алиса шла вперед. Ужасно хотелось есть. Сейчас бы сосисок с жареной картошкой, пирога с миндальным кремом и гамбургер. Она прогнала эти ужасные мысли, упрямо пробираясь на юг к автостраде. Там она проголосует, доедет до Утрехта и сядет в поезд.

Она выберется. Она сможет. Ей хватит сил и воли. Она доберется до побережья Атлантики, до Ал-гарве. «Папа, — думала Алиса почти против своей воли, — я иду».

Эти мысли, как лейтмотив, задавали ритм, наполняли энергией кровь и мышцы.

Поглощенная единственной целью, Алиса почти пропустила бордовый «крайслер», ехавший ей навстречу по противоположной стороне проспекта.

Она не заметила, но ее — да.

Это ее и спасло в конечном итоге.

Тяжелые жесткие взгляды мужчин в темном вэне выражали изумление… они просто не верили своим глазам.

«Крайслер» медленно ехал в общем потоке. Ему мешал большой грузовик, пытавшийся перестроиться в другой ряд. Тем не менее они неумолимо приближались, и Алиса видела, что пассажиры не сводят с нее глаз.

Один из них что-то говорил в микрофон.

Алиса круто развернулась и помчалась по тротуару в обратную сторону.

Она пробежала по Рейн-страат до Амстел Канал во второй раз за день, она дышала как паровоз, кровь стучала в висках. Алиса не видела, как «крайслер» притормозил на красный свет, потом снова рванул с места с диким ревом, прижав маленькую «мазду», ехавшую по левой полосе, слепя ее противотуманными фарами.

Добежав до канала, Алиса не стала тратить время на размышления: повернула налево, прежде чем поняла, что снова ошиблась. По правому берегу невозможно было оторваться от преследователей, а вот на противоположной стороне влево уходили несколько улочек, куда можно было скрыться.

Алиса, издав рычание, побежала быстрее. Предчувствие ее не обмануло. За ее спиной рявкал мотор, визжали шины. «Крайслер» остановился прямо на перекрестке, потом выскочил на шоссе, его занесло, но водитель справился.

Движимая инстинктом, девочка перебежала на другую сторону и кинулась в улочку, которая вывела ее прямо к небольшой церквушке. Другая узенькая улица вела к каналу, и Алиса, не думая, побежала туда. Ноги отяжелели, она совсем выбилась из сил. И сбавила шаг, а потом и вовсе остановилась, успокаивая дыхание.

Легкие болели и горели: сказывалась нехватка кислорода.

Алиса едва успела прийти в себя, а у церкви уже ревел мотор машины преследователей.

Она снова бросилась бежать, но боль в правом подреберье заставила ее остановиться. Она оглянулась. Слишком поздно.

Бордовый «крайслер» совсем рядом.

Она сдавленно вскрикнула и побежала.

Эти люди находят ее так, словно на ней маячок.

Алиса попыталась оторваться от них южнее парка Сафарти.

Она оказалась на узкой покатой аллее и полетела вниз, почти смирившись с поражением. По обеим сторонам тянулись высокие деревья, во всех домах светились окна. У бортика тротуаров были припаркованы машины.

В голове Алисы мелькнула призрачная мысль о счастье, о доме — тепло и уютно, о семейном ужине в тепле под телевизор, когда вся семья удобно устраивается в глубоких кожаных креслах.

Она все еще слышала за спиной рычание мотора. Через мгновение их машина появится на аллее.

Алиса не знала, как сумел ее уставший мозг так быстро принять правильное решение. На тротуаре стоял человек. Метрах в ста от нее. С каждой секундой дистанция сокращалась.

Ей показалось, он забыл что-то дома и спешил вернуться, небрежно прикрыв заднюю дверь машины, вернее, он ее просто толкнул.

Алиса видела, как он взбежал по ступенькам и скрылся в темноте за дверью.

Отчаяние придало ей сил. Она побежала быстрее, хрипя и плача, сама не зная о чем.

Шум мощного двигателя «крайслера» зазвучал в аллее в тот самый момент, когда Алиса добежала до машины незнакомца. Пригнувшись, она открыла дверь, протиснулась под заднее сиденье и тихонько потянула ручку на себя.

Девочка надеялась, что ее маневр остался незамеченным, и еще сильнее вжалась в пол.

На сиденье над ее головой стояли два черных, практически одинаковых чемодана. Поверх одного из них хозяин бросил спальный мешок цвета хаки и пушистый клетчатый плед.

Алиса стремительно потянула их на себя и постаралась слиться с темнотой. Шум мотора приближался.

Громкое рычание заполнило все пространство вокруг. Под мешком и пледом нечем было дышать, но Алиса могла думать об одном: ей показалось, что машина тормозит.

Она проехала мимо ее убежища, медленно удаляясь в сторону аллеи.

Не заметили! Алиса перевела дыхание и минуту наслаждалось тишиной, воцарившейся вокруг.

Внезапно ее снова парализовал страх: «крайслер» возвращался.

Теперь он медленно ехал по аллее в обратном направлении.

Алиса представляла себе, как они вглядываются в тротуары и заросли зелени вокруг домов, связываются с кем-то по рации, сообщая, что упустили ее на такой-то улице в таком-то районе.

Она спрашивала себя, что случится, если хозяин машины, в которой она пряталась, появится сейчас на улице. Вдруг он привлечет внимание ее преследователей и они захотят расспросить его? Или обыщут машину? Найдут ее, сдернув спальник?

Звук растаял в ночи. Алиса расслабилась.

Она решила, что останется в этой машине, пока не найдет лучшего выхода. Она прекрасно понимала, что решения у нее нет.

Сейчас она хотела одного — заснуть. И проснуться в Португалии.

Пробуждение было ужасным: в лицо ей смотрел грозный черный зрачок большого автоматического пистолета.

 

5

Несколько решений, принятых в ночи

Тороп почти сразу осознал всю несуразность ситуации: маленькая светловолосая девочка оцепенела от страха под наведенным на нее оружием, и он молча сунул «ругер» в кобуру. Выставив вперед руку примиряющим жестом, дал понять, что она может подняться и сесть. Он освободил сиденье, поставив один чемодан на другой.

Взгляд съежившейся на полу девочки претерпел стремительную метаморфозу: ужас сменился изумлением, в глазах сверкнуло понимание.

Хьюго тоже анализировал ситуацию, решая, как будет действовать. Осторожно закрыл заднюю дверь, сел за руль. Поставив локоть на подголовник, обернулся к маленькой незнакомке, пытавшейся устроиться на сиденье.

— Те типы, в бордовом «крайслере», они тебя ищут?

Девочка смотрела на него снизу вверх, и взгляд ее был пронзительно-проницательным. Наконец она кивнула.

Тороп лихорадочно соображал.

— Ладно, давай начистоту: они твои родители? Кто-то из семьи?

Казалось, девочка решает, что можно ему доверить, а что — нет.

Вот она едва заметно покачала головой. Нет. Но она не уверена.

Беглянка, это точно. Следует действовать с ювелирной точностью, учитывая то, что он везет с собой и что лежит в багажнике.

— Хорошо… Знаешь, мы не должны здесь оставаться… тебя могут заметить. Не возражаешь, если мы тронемся?

— Нет, — почти прошептала она.

— Есть предложения по маршруту? В ответ на этот простой вопрос взгляд голубых глаз подернулся пеленой слез. Она кивнула.

— Может, скажешь?

Его тон оставался спокойным и внимательным.

— В Португалию… — Девочка отвечала тихо, но на удивление твердо.

Тороп уставился на нее, не скрывая интереса.

— В Португалию… — повторил он, доставая из кармана ключи от машины. — И только-то…

Он вставил ключ в зажигание, повернул.

— Слушай, я предлагаю для начала доехать до Беатрикс-парка, поесть жареной картошки и спокойно все обсудить, ладно?

Девочка угнездилась на сиденье, машинально натянув индейское одеяло на колени.

— Хорошо, — кивнула она и добавила в тот момент, когда Хьюго переключился на первую скорость: — И еще, если можно, колу…

Он посмотрел в зеркало, и их взгляды на мгновение встретились. Слабая улыбка осветила ее лицо. Чуть-чуть юмора.

— Скажи мне, как тебя зовут, — спросил он, глядя в зеркало.

— Алиса, — донеслось с заднего сиденья.

— Рад знакомству, Алиса. И добавил:

— Я — Хьюго.

Он взял влево и поехал на запад, к Беатрикс-парк.

Включил радио, и звук трубы Майлза Дэвиса заполнил салон. Хьюго закурил, чувствуя спиной, что девочка понемногу расслабляется. Они молчали. У входа в парк стоял небольшой белый грузовичок — закусочная на колесах. Хьюго решил припарковаться так, чтобы продавец не видел Алису. Он остановился у ограды, и тут сзади прозвучал ее голос:

— Скажите, мсье, вы полицейский?

В тоне он различил напряженное ожидание, критичное, как ему показалось.

По непонятной ему самому причине Хьюго принял решение сказать правду.

— Нет… я не легавый… — Его поразила скорость, с которой был задан следующий вопрос.

— А кто тогда, у вас же пистолет?

Тороп вздохнул. Ну конечно… Этого она не забудет.

Он вынул ключи из зажигания. Снова закурил, обдумывая ответ.

Выдать полуправду, не вдаваясь в подробности.

— Я работаю на одну международную организацию…

Молчание… И новый вопрос:

— На международную организацию? ООН? Или что-то вроде этого?

— Послушай, Алиса, — перебил ее Хьюго, игнорируя живой интерес, вспыхнувший в ее взгляде. — Давай-ка лучше я тебя порасспрашиваю, ладно?

Алиса замолчала и опустила глаза. На бледных щеках выступил легкий румянец.

— Не обижайся! — Голос его смягчился, — Если хочешь, чтобы я помог, должен точно знать все, что с тобой произошло, а пока… — С этими словами он открыл дверь. — Мы все-таки поедим жареной картошки.

И он хитро улыбнулся маленькой беглянке. Обрамленное светлыми волосами лицо озарилось ответной улыбкой. Алиса выдохнула:

— И кока-колой.

Она собралась было выбраться из машины и присоединиться к своему высокому черноволосому спасителю, но он остановил ее:

— Конечно, и колой тоже, но ты остаешься в машине. — Он сказал это так жестко, что Алиса поняла: возражений он не потерпит.

Хьюго вернулся с большим коричневым пакетом, и Алиса жадно набросилась на еду. Мужчина по имени Хьюго сидел, прислонившись спиной к дверце, и ел свою картошку.

— Ладно, — наконец проронил он. — Теперь расскажи мне все по порядку. Люди в бордовом вэне… они твои родственники?

— Да, — Алиса нервно сглотнула. — Но моя мама очень злая… и… и мы сейчас с ней не ладим.

Пауза. Молчание.

— Я хочу добраться до папы, он в Португалии… и, если бы вы просто отвезли меня в Утрехт на вокзал, это было бы замечательно…

— Зови меня Хьюго, так будет проще… Тон оказался слишком жестким.

«Черт бы тебя подрал, Тороп, во что ты опять вляпался? Почему сразу не попросил девочку убраться из машины, как только нащел ее?» Хьюго вздохнул. По той же самой причине, которая когда-то привела его в самое сердце Балкан. «Ну и что теперь?» — спрашивал он себя, внутренне уже решив рискнуть — безумно и бессмысленно.

Хьюго доел картошку, допил пиво, дождался, когда Алиса закончит, сложил мусор в бумажный пакет, бросил его на пассажирское сиденье и тронул машину с места.

— До Утрехта всего сорок километров… Я тебя отвезу»

Тороп выехал на шоссе А2, которое вело на Утрехт и Арнхейм.

Его одолевали сомнения. Он чувствовал, что девочка сказала ему часть правды, вернее — крупицу. Главное она скрыла. С каждой минутой неясное ощущение превращалось в уверенность.

Минут через пятнадцать он услышал за спиной легкое сопение; оглянувшись через плечо, Хьюго обнаружил, что девочка спит, натянув на себя клетчатое одеяло. Она совершенно расслабилась, светло, по-детски улыбаясь во сне.

«Ну и кретин, — думал о себе Хьюго, глядя на черную ленту шоссе. — Выжил там, чтобы вляпаться здесь».

Он догадывался, что его ждет впереди.

Алиса не знала, что именно ее разбудило. Скорее всего — тяжелый, холодный ослепляющий свет. Аможет, запах бензина или ровный шум, похожий на тихий стук сердца, спрятанного под кожухом.

Она поняла, что машина остановилась. На бензозаправочной станции. Приподняв голову, девочка разглядела спину Хьюго в старой куртке с черно-белым мишкой и гербом команды «Лос-Анджелес рейдере». Залив тридцать три литра, Хьюго вставил шланг на место.

Обошел машину и сел за руль. Алиса тихонько потянулась. Она не знала, почему так случилось, но внезапно ей показалось, что она в полной безопасности. Такого покоя она давно не испытывала. Пораженная внезапным открытием, поняла, что этот человек… да, именно так, играет сейчас роль ее отца. Временно, конечно. Это так хорошо! Алиса подумала, что это обстоятельство — один из таинственных ключей той замечательной науки, психоанализа, которой она однажды обязательно займется.

Хьюго поставил машину на стоянке, метрах в двадцати от кассы, обернулся и увидел, что девочка проснулась.

— Ну как, — спросил он с легкой улыбкой, — хорошо поспала?

Алиса, не до конца проснувшись, что-то пробормотала совсем по-детски.

— Ладно, пойдем что-нибудь съедим и попьем горяченького…

Именно в этот момент девочка наконец окончательно проснулась и вспомнила… вспомнила все, что произошло. Взглянув на часы на приборной доске, Алиса ужаснулась: 23 часа 1 минута. Господи боже, но ведь Утрехт всего в сорока километрах от Амстердама, а они ехали целых два часа.

Напряженная, как провод под током, она постаралась говорить спокойным тоном:

— Извините, а… где мы сейчас находимся? Молодой темноволосый черноглазый спаситель внимательно взглянул на нее:

— Мы в Бельгии. К югу от Маастрихта. Во взгляде светилось лукавство.

— Сейчас я тебе все объясню, — продолжил Хьюго. — Когда я подъехал к вокзалу в Утрехте, ты уже спала. Я пошел посмотреть расписание, и единственным подходящим поездом в южном направлении был поезд до Маастрихта, он отходил сразу после полуночи, я подумал — нет смысла будить тебя, ждать до полуночи и отправлять одну ночным поездом, тем более что Маастрихт для меня — небольшой крюк.

Алиса спокойно восприняла поток свалившейся на нее информации, удивляясь одному — таинственной силе, исходящей от этого человека. В его искренности не было ничего показного. Он просто излагал факты, давая ей время подумать и высказаться. Его поведение было безупречно логичным.

И все-таки тайна оставалась, хотя в ней не было ничего угрожающего. В Хьюго не было той темной злой силы, которую излучали мать, Вильхейм, Кеслер…

Нужно было что-то отвечать.

— Я и правда выпила бы горячего чаю, — непринужденно бросила она, удивляясь сама себе.

— Вот и хорошо, — хитро подмигнул он, — все лучше, чем кола.

Прежде чем Алиса успела ответить, Хьюго вылез из машины и открыл дверь с ее стороны — осторожно и почтительно, словно швейцар в ливрее, но в его поведении не было ничего шутовского. Просто распахнулась дверь в холодную ночь, и они вышли под ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Асфальт стоянки блестел в оранжевом электрическом свете фонарей.

Алиса последовала за Хьюго к кассе, потом к кафе в дорожном кинотеатре. Все ее чувства обострились. Она могла различать ультрафиолетовое излучение, исходящее от асфальта, особое мерцание желтого неонового света из кафе, завывание холодного ветра с Северного моря, рев машин, которые неслись по шоссе, как ракеты с красно-желтыми огнями.

Девочка подняла голову, заметив периферическим зрением, какая белая у Хьюго кожа. Как у глубоководной рыбы… Высоко в небе слабо мерцали далекие звезды. Над дорогой, по ту сторону черного пустыря, плыл по небу серп бледной луны.

Алиса вдруг почувствовала неразрывную связь с этой планетой. Ее свет пронизывал все вокруг, заставляя ее чувствовать незнакомое прежде возбуждение. Все было четким, ясным, сухим, жестким, сияющим и невыносимо определенным. Как стальная окантовка стеклянной двери кассы в желтом стеклянном стакане.

Ушедший вперед Хьюго остановился, поджидая Алису у входа, чтобы открыть ей дверь.

Алиса встряхнулась и побежала к нему.

Она вошла в зал, освещенный желтыми лампами дневного света, твердо зная, что только что пережила нечто очень важное для себя, хотя и не могла объяснить почему. Она чувствовала, что изменилась. Слилась с этим тусклым миром холодного света, пластиковой мебели, нержавеющей стали туалетных комнат и горячим воздухом сушилок.

Они съели стандартно-невкусную еду, какую подают во всех придорожных кафе, пребывая в состоянии странной фаталистичной безмятежности (Алиса чувствовала, что так влияет на нее Хьюго). Он не торопился, не похоже было, чтобы он слишком уж осторожничал, вглядываясь в каждое новое лицо и отслеживая все углы и закоулки. Никакой особой нервозности.

Алиса не могла знать, как жестко ему приходится контролировать себя.

Чертов ежесекундный контроль, который нельзя выдать окружающим. Правило безопасности, преподанное им Ари Москевицем, Хьюго всегда держал его в голове, контролируя ситуацию. Оставаться спокойным и замечать все первым — старая добрая методика итало-американских гангстеров, о которых все время пишет Уильям Берроуз-младший.

Он чувствовал привычную и приятную тяжесть оружия, висевшего в кобуре под мышкой. Хьюго выпил легкого пива и съел один двойной гамбургер, чтобы не осоловеть. Он медленно жевал жирную еду, зная, что от подобных блюд можно взять да и задремать внезапно за рулем, и это на скорости в сто пятьдесят километров!

Он и сам не сумел бы объяснить, почему вдруг ощутил смутную угрозу, но одно знал точно: это не привычная параноидальная осторожность. Однажды, у Травника, такое предчувствие спасло ему жизнь.

Да нет, это точно связано с Алисой, такой умной, переживающей сложный период превращения из ребенка в девушку с умом взрослой женщины. Да, и еще те типы в темно-красном вэне, которые ему не понравились.

Войдя в ярко освещенное кафе, Тороп приказал себе оставаться спокойным, мобилизованным, открытым во внешнюю среду, как поучал их Ари. Он инстинктивно следовал наставлениям бывшего моссадовца, охотившегося в пятидесятые-шестидесятые годы за бывшими нацистскими преступниками и практически никогда не ошибавшегося.

Итак, первое: не будем расспрашивать Алису о том, что с ней произошло, чтобы не спровоцировать шок. Поговорим о чем-нибудь другом, осторожненько наводя ее на нужные темы. Ладно, не будем садиться спиной ни к дверям, ни к стеклянной перегородке, она не защитит от шальной пули. Выберем место, откуда будет виден весь зал и — по возможности — все входы, предусмотрим путь отступления. (Прости, читатель, но другие хитрости Ари не описаны ни в одной книге!)

Хьюго задавал Алисе вопросы вразброс, разговор был рваным, с паузами на обдумывание, с ассоциативными рядами, возникавшими в его мозгу. Уже через полчаса он понял: у девочки очень высокий уровень общей культуры, а кое в чем она и ему даст сто очков вперед! Из беседы о Луне, пространстве, планетарной экосистеме, жизни подводного мира и первых человекообразных обезьянах Хьюго ловко вырулил на ее школьные успехи по географии, истории и точным наукам… Он не слишком удивился, узнав, что, ломимо произведений, полагающихся по программе, его юная спутница прочла кучу романов. «Ну и ну, — изумленно думал он, — глотать Стивена Хокинга, Ива Когатенса, Энтони Бёрджесса и Брюса Четвина в тринадцать лет?»

Ему необходимо переварить и запомнить главное: Алиса Кристенсен — невероятное существо. Она похожа на куколку бабочки, в которой уживаются три начала — ребенок, подросток и взрослый, она ужасно живая, но ее раздирают глубочайшие внутренние противоречия.

Хорошо, пора трогаться в путь.

Тороп допил кофе, глядя, как Алиса доедает шоколадный торт, потом машинально перевел взгляд на улицу. Центральная дверь выходила на бензоколонку и стоянку, где в этот момент припарковался большой голубой седан. Хьюго был уверен: они не заправлялись.

В машине сидели трое. Двое вышли, водитель остался за рулем. Хьюго тут же «сделал стойку». Мгновенно расстегнул верхние кнопки куртки.

Оставаться спокойным, улыбаться Алисе, которая шумно допивает колу через соломинку.

Двое поднимались по лестнице ко входу.

От них исходило злое нетерпение. Хьюго попытался оценить пришельцев. Так, первый — высокий, одет в серый костюм и синий пуловер. Длинные редкие волосы небрежно падают на плечи, макушка лысая, бесцветные глаза за круглыми очками на орлином носу. Второй — чуть пониже ростом, мускулистый, средиземноморский тип — черные вьющиеся волосы, темные глаза. Одет в джинсы, коричневую куртку с нашивками и кроссовки. Встав у касс, они принялись внимательно изучать зал. Больше всего Хьюго не понравились их глаза.

Особенно когда они нашли взглядами Алису.

Девочка сидела к ним в профиль, и по тому, как внезапно застыли лица мужчин, Тороп понял: они знакомы. Так кто же они? Не иначе — поделыцики тех, из «крайслера». Второй состав. Пятеро вооруженных мужчин брошены в погоню за ребенком! От этих людей исходили волны дикой жестокости. И это в стране, где этнические чистки и тоталитарное безумие не стали правилом жизни.

У обоих — оружие под одеждой.

Опасны, очень! Тороп мгновенно оценил ситуацию, небрежно отвернулся, продолжая держать ублюдков в поле зрения.

Он не сделал ни одного неосторожного движения, не сунул руку под куртку, но головорезы поняли: этот тип с Алисой, и начали пробираться ближе. Хьюго точно знал, что следует делать.

Он рассчитывал на собственное хладнокровие, что было рискованно. А еще он надеялся, что враги — свихнувшиеся обколотые отморозки и не откроют огонь в зале, где сидит человек двадцать посетителей, поскольку в этом благословенном 1993-м люди так не рискуют…

Хьюго с Алисой сидели рядом с другим выходом, в глубине зала, спиной к широкой бетонной колонне, обшитой дешевым пластиком под дерево. Стеклянная дверь находилась метрах в трех от них, слева. Только что через нее вышла молодая пара, и Хьюго отметил для себя: «В нужную сторону. Достаточно будет просто толкнуть!»

Так, ладно… Теперь главный вопрос: хватит ли хладнокровия малышке?

С самого начала этой невероятной истории Алиса выказала редкостную силу характера. Не каждый сумел бы вот так спрятаться под сиденьем его «вольво».

Хьюго поставил на кон их жизни, доверившись интуиции. Ему удавалось то и дело перехватывать взгляды двоих преследователей, которые механически потягивали свое пиво, ни разу допустив ошибки опознания.

Самым что ни на есть естественным движением он повернулся к Алисе:

— Скажи-ка, детка, ты считаешь себя хладнокровной?

Девочка молчала, не понимая, что происходит. Все так же спокойно улыбаясь, Хьюго допил свой «Туборг» и прошептал:

— Будешь действовать точно по моей команде, хорошо?

В его голосе была такая сила, что Алиса кивнула, как загипнотизированная.

По условленному сигналу Алиса сорвалась с места и ринулась вслед за Хьюго, который уже открывал дверь, выталкивая ее на улицу.

Ей удалось подавить страх и оглянуться. Те двое доставали мелочь, чтобы расплатиться и броситься в погоню. Алиса не узнала этих людей.

Они скатились по ступенькам, и Алиса вдруг осознала, что Хьюго не отпускает ее плечо: держит крепко, надежно, но спокойно.

Алиса вынуждена была почти бежать, хотя он шел спокойно и ровно.

Музыка за спиной зазвучала громче, но ей было слишком страшно, чтобы оглядываться.

Она инстинктивно прижалась к Хьюго.

Машина была уже близко, но Тороп подталкивал Алису вперед и на последних метрах. Когда они оказались позади серой «вольво», Хьюго нажал на кнопку и прошептал Алисе:

— Залезай назад и сразу ложись на сиденье. Он подтолкнул ее, открывая дверь, и прыгнул за руль. Машина бесшумно развернулась и устремилась к выезду.

Торопу пришлось обогнуть кафе, чтобы попасть на дорожку, ведущую к автостраде. Алиса видела, как один из преследователей открыл дверь, но через секунду стена дома закрыла ей обзор.

Хьюго нажал на газ, и скорость прижала Алису к сиденью.

— Я нее велел тебе лечь!

Голос прозвучал сухо — так отдают только те приказы, которые нужно исполнять, если хочешь выжить. Теперь не до смеха.

Алиса легла на бок и следила через боковое стекло за дорогой.

— Я должен во что бы то ни стало от них оторваться. — Хьюго перекрикивал ревущий двигатель… — Немножко потерпи…

Мелькали фонари, перила ограждения, поля. «Лучше уж лежать, — думала девочка, — так хоть не видишь цифр на спидометре».

Тороп знал, как рискованно ехать по автобану с такой скоростью в приграничном районе, но выбора у него не было. Ему вовсе не улыбалось сражаться с двумя или даже тремя вооруженными головорезами.

Он включил антирадарное устройство.

«Вольво», улучшенная Витали (а это ого-го как много!), ревела всеми шестью цилиндрами. Тороп с удивлением отметил про себя, что не потерял способности размышлять, даже теперь, когда огни фар их преследователей отразились в зеркале заднего вида.

Они бегут. Но это не обычное бегство. И преследователи у них нерядовые, да и девочку такую он вряд ли еще раз встретит.

Он подумал о матери Алисы. «Моя мама — злая женщина», — сказала она. Значение этого слова лучше понимаешь, когда мать посылает в погоню за собственным ребенком ударный батальон. Хьюго окончательно осознал, что впутался в темную, непонятную, дикую и опасную историю.

Нога вдавила в пол педаль газа. Он перешел на пятую. Стрелка неумолимо поползла вверх. Двести, двести десять, двести двадцать… Он еще никогда не вел машину на такой скорости. Оси у этой машины сделаны из специального сплава, руль слишком сильно вибрирует, вырывается из рук.

Стрелку зашкалило за двести двадцать, она ушла с черно-фиолетового фона за последнее белое деление. Приборная доска сверкала розовыми, алыми и зелеными огнями — ну просто авиатренажер да и только…

Руль бил по пальцам. Лента дороги улетала под колеса, подобно черной реке. Фонарные столбы были похожи на гигантских металлических кузнечиков с выпученными глазами, а туннели — на внутренности чудовищ с огромными сфинктерами. Ограждения светились таинственным светом, на серо-стальном капоте вспыхивали огоньки, похожие на мыльные пузыри.

Он все реже замечал машину преследователей и наконец окончательно оторвался от них на длинном склоне, таком редком для бельгийского ландшафта. Двигатель показал всю свою мощь. На подъеме скорость снижалась всего на десять километров, а потом машина неукротимо неслась вверх.

Окружающее пространство заполнял рев мотора, как будто взлетал «Аполлон».

Услышав за спиной глухой стук, Тороп понял, что Алиса свалилась на пол.

Не обращая внимания, Хьюго сосредоточился на терявшейся далеко за горизонтом дороге.

План родился у него в голове в считанные доли секунды. Времени у него достаточно.

Он от них уйдет.

Он спустился со склона. Метрах в трехстах вправо уходила проселочная дорога, ведшая через маленькую фламандскую деревушку к темному лесу.

Хьюго начал сбрасывать скорость и крикнул:

— Береги голову!

Через двести метров, у первого поворота, он все еще шел на ста двадцати, изо всех сил давя на тормоз. Пройдя поворот, он убрал ближний свет. На втором витке окончательно сбросил скорость и остановил машину на грунтовой дороге, шедшей параллельно шоссе. В ста метрах от них в лес уходила раздолбанная тропинка, и Хьюго, руководимый инстинктом, покатил туда с выключенными фарами.

Метрах в трехстах-четырехстах на отшибе стояли несколько домиков. Это была окраина городка. Хьюго выключил мотор. В салоне машины воцарилась тишина.

Тороп обернулся назад, держа в руке пистолет.

Взгляд его не отрывался от зеркала заднего вида, наблюдая за дорогой, наполовину скрытой тополями, похожими на черные тени на небе, залитом лунным светом.

Алиса села на своем сиденье и взглянула на Хьюго, прежде чем оглянуться.

Пахло кожей. Стояла полная тишина. Минуты текли очень медленно.

 

6

В этот поздний час неоновый улей здания был по-прежнему полон жизни: стрекотали факсы, щелкали принтеры, пулеметными очередями стучали машинки, жили своей жизнью компьютеры, бегали по коридорам люди в деловых костюмах, в форме, в джинсовых куртках и плащах. В кабинетах звонили телефоны, испытывая нервы всех присутствующих. Больше всего это напоминало дворец президента какой-нибудь южноамериканской страны, в которой только что объявили о введении чрезвычайного положения.

Замкнутые сосредоточенные лица. Ни одна плоская шутка не нарушала накаленной до предела обстановки. Даже тот, кто не знал о гибели полицейского, физически ощущал серьезность происходящего.

На последнем этаже улья, вдали от шума и гнева, в звукоизолированном кабинете, судья Ван дер Хеед, комиссар Хассл и человек из прокуратуры, этакий холодный современный яппи, собрались, чтобы выслушать Аниту.

За окном висела чернильно-черная ночь. Настольная лампа и галогеновый светильник скупо освещали комнату. Лица троих мужчин казались высеченными из мрамора.

Комиссару Хасслу сообщили о случившемся в восемь вечера, когда он вернулся после совещания с сотрудниками Интерпола в Гааге. Судья вынужден был прервать семейный ужин, а прокурор, которого отыскали на официальном приеме, прислал одного из заместителей. Они приняли инспектора Ван Дайк только через час, обсудив для начала проблему наедине.

Первые полчаса оказались самыми трудными для Аниты: ей пришлось изложить все подробности дела, приведшие к катастрофе. За операцию отвечала она.

Анита сидела, вытянувшись как струнка, и молча ждала продолжения.

С того места, где сидел комиссар, донеслось медвежье бурчание.

— А что мы вообще знаем о Кристенсенах? Голос Хассла звучал не слишком нежно, но Анита понимала: шеф протягивает ей спасительную соломинку. Она мысленно поблагодарила комиссара и ринулась в бой.

— Здесь вся информация, которую я смогла собрать официальным путем, — начала она, доставая из сумки увесистое досье.

Анита привстала и положила кремовую папку на стол перед Хасслом.

Кое-что мы знаем о Йохане Маркенсе, человеке из супермаркета, — добавила она. — А на индонезийца у нас ничего нет.

Она поудобнее устроилась на стуле.

Комиссар начал листать документы. Судья Ван дер Хеед отошел от окна и встал за спиной Хассла, читая исписанные страницы. Молодой прокурор смотрел на ночное небо.

— Обобщите для нас картину, — бросил наконец Хассл, кладя папку на кожаный подлокотник своего кресла.

Анита поняла, что получила шанс реабилитироваться после ужасной осечки, которую она допустила после обеда, и комиссар вынужден был устроить ей выволочку в присутствии типов из министерства.

Она понимала: комиссар делает все, чтобы она сама оправдалась перед высокими шишками правоохранительной системы и доказала свой профессионализм.

Инспектор собралась с мыслями и ринулась в бой.

— Итак… Ева Астрид Кристенсен. Тридцать семь лет. Родилась в Цюрихе. Ее отец, Эрик Кристенсен, датчанин, жил в Швейцарии, потом перебрался в Нидерланды, где женился на Бриджит Нолте, дочери богатого антверпенского ювелира. Эрик Кристенсен был бизнесменом с истинно протестантским менталитетом. Преуспел в международной торговле. Два года назад Ева унаследовала большую часть семейного состояния. Она продолжает дело отца и владеет новыми предприятиями, которые сама основала. Полный список прилагается.

Анита перевела дыхание и продолжила:

— Далее, Вильхейм Карлхайнц Брюннер, австриец, родился в Вене. Тридцать три года. Единственный ребенок в семье, скажем так… не совсем обычной. Мать умерла, когда он был совсем маленьким. Воспитанием занимался отец, Мартин Брюннер. В сорок пятом его осудили за коллаборационизм, но в шестидесятые, во время экономического бума в Германии, он быстро разбогател благодаря состоянию жены. Насколько мне известно, в конце восьмидесятых он сошел с ума и сейчас находится в лечебнице в Швейцарии. До встречи с Евой Кристенсен Брюннер успел промотать большую часть экономической империи. Казино, Лазурный Берег, горные лыжи, дорогие гостиницы. Теперь Ева управляет всем, что у него осталось.

Анита помолчала несколько мгновений, давая комиссару возможность переварить услышанное. Вернее, чтобы по установленному коду, понятному только им двоим, включились пришлые чиновники.

Толстый сыщик едва заметно кивнул, и Анита поняла, что может продолжать.

— Брюннер — не отец Алисы, а отчим. Настоящий отец — англичанин, живет в Португалии, но мы ничего о нем не знаем… Я еще вернусь к нему чуть позже.

Анита заметила, что комиссар прячет улыбку. Он сам поучал ее однажды: «Будьте осторожны, Анита, крупные акулы там, наверху, ненавидят таких умных и ярких людей, как вы… Никогда не создавайте впечатления, будто преподносите им урок».

Бросив на начальника взгляд сообщницы, она пошла дальше:

— Следующий — Йохан Маркенс, тридцать шесть лет. Родился в Бельгии, в Антверпене. Осужден один раз — десять лет — за нанесение увечий и незаконное ношение оружия. Два раза привлекался за торговлю наркотиками, но осужден не был. Проходил по делу об убийстве дилера, здесь, в Амстердаме… Всякий раз не хватало улик.

Комиссар приподнял бровь. Это был сигнал: здесь нужна дополнительная информация.

— И в деле об убийстве, и в деле о торговле героином были многочисленные свидетели, обеспечивавшие ему железное алиби… В обоих случаях Маркенса не было в Нидерландах.

Комиссар пристально посмотрел на Аниту. Она ответила на молчаливый вопрос:

— Ни Кристенсен, ни Брюннера не было среди свидетелей, хотя…

Огонек, вспыхнувший во взгляде комиссара, побуждал ее продолжать.

Анита сделала глубокий вдох.

— Вполне вероятно, что многие свидетели были связаны с Кристенсенами. Мы пока не успели проверить…

Анита хотела сказать, что после перестрелки в магазине прошло всего несколько часов, но она успела собрать первые сведения, необходимые для столь крупного расследования.

Кроме того, проведенное за неделю расследование позволило им многое узнать о чете Кристенсен — Брюннер.

Хуже всего обстояло дело с информацией о финансовой составляющей, они ничего не знали о встроенных одна в другую фирмах. Сегодня, перед тем, как случилась стрельба в магазине, Петер Спаак вернулся из министерства с отказом: им запретили финансовое расследование внутри «Кристенсен Инкорпорейтед».

Чиновники заерзали в креслах.

Анита, Спаак, другие члены их команды, сотрудники уголовной полиции, отдела по борьбе с наркотиками и отдела нравов, короче — большинство сыщиков были уверены: законные с виду предприятия Евы Кристенсен представляли собой хорошо организованную сеть фирм-прикрытий для самых темных дел, и полученная кассета дала им след. Они увидели надводную часть айсберга, по всему миру, в зонах «налогового рая», разбросаны фирмы, открытые на подставных лиц. К несчастью, Аните не удалось получить доступ к номерным счетам в Швейцарии и на Барбадосе.

Она поняла: комиссар хочет, чтобы она победила. «Используйте любое преимущество», — прочитала она в его взгляде.

— В перестрелке сегодня погиб молодой блестящий инспектор. Все это наводит на мысль о том, что связь между Йоханом Маркенсом и Кристенсами в высшей степени подозрительна…

Ван дер Хеед выпрямился, скрипнув стулом, и спросил:

— А что у вас есть на этого Кеслера?

Анита с трудом сдержала досаду. Кеслер оставался темной лошадкой. Гражданин Голландии. Родился в Гронингене. О его детстве и отрочестве им ничего не удалось найти, и Анита решила: скорее всего, он тогда жил в другой стране. В1955 году родители увезли Кеслера в Южную Африку, и о них ничего не было известно до 1991 года, когда Карл Кеслер всплыл в Амстердаме, на службе у Кристенсенов.

— Мадемуазель Ван Дайк?

Вопрос вернул ее к действительности, к судье Ван дер Хееду. Он ждал ответа, строго нахмурив одну бровь и недоуменно подняв вверх другую.

— Извините, — выдохнула Анита, — Мы очень мало знаем о Кеслере. Он — одно из белых пятен в этой истории…

— Хорошо, хорошо, — прервал ее молодой судья с аккуратно подстриженными усами. — А что вы можете рассказать нам об Алисе?

Анита постаралась нарисовать максимально точный портрет девочки:

— Она — блестящий ребенок. Чувствительная, очень умная, необычная. Нет никаких сомнений в том, что ее показания станут решающим элементом в этом деле. По разным причинам я уверена: она направляется на юг, в Португалию, где живет ее отец.

Слева, оттуда, где сидел яппи, донеслось подобие вздоха.

— Так чего же вы ждете от нас, мадемуазель Ван Дайк?

Голос судьи Ван дер Хееда был медоточивым. Анита выпалила в ответ, как выстрелила:

— Пусть это будет настоящее расследование! Мы не должны довольствоваться розыском Иохана Маркенса за убийство Джулиана. Есть еще Кеслер. По свидетельским показаниям, у выхода из магазина Маркенса подобрала белая машина, за рулем которой сидел некий блондин, соответствующий по описанию Кеслеру. Нужно объявить в розыск Кристенсенов, то есть Кристенсен и Брюннера, — за попытку похищения. За организацию убийств, за любые правонарушения, которые мы сможем им…

— Минуточку, Ван Дайк…

Ее прервал молодой яппи: загар, дорогой костюм, хищная улыбка.

Он встал, подошел к окну и с ходу напал на нее:

— Вот уже много дней подряд вы терзаете нас этой парой. Кристенсены… А ведь у вас против них нет ничего конкретного. Нет-нет, прошу вас, не прерывайте меня! Сегодняшнее происшествие доказывает одно: Йохан Маркенс находился в магазине, и девочка там находилась… это может быть простым совпадением, ну, не знаю, а что, если он оказался там, чтобы взять кассу, или по какой-то другой причине? Пока, во всяком случае, Кристенсены не кажутся мне причастными к этой истории. Адвокатская контора Хасленс и Хаммер уведомила нас, что они находятся где-то в Швейцарии и отвергают какую-либо ответственность за действия Иохана Маркенса, которого, кстати, уволили много недель назад…

— Вы шутите? — взорвалась Анита. — Они его уволили, а он, в день побега Алисы, перевозил их вещи?

— Хасленс и Хаммер утверждают, что Кристенсены высказали крайнее недовольство своим управляющим, потому что он не выполнил их распоряжения и не дал Маркенсу окончательного расчета…

Анита едва не вскочила со стула в приступе бешенства, но мгновенно овладела собой, метнув в противника испепеляющий взгляд.

— Послушайте, господин Ханс-Как-Вас-Там (она просто забыла его имя, а комиссар так и застыл на стуле), я спрошу вас об одном: кто именно не хочет, чтобы против Кристенсенов возбудили дело? Кто пытается любой ценой отвести от них удар? Что, в конце концов, здесь происходит? Должны мы бороться с преступниками или нет? Чего еще вы ждете? Чтобы убили егце одного полицейского, похитили или убили девочку?

Тон ее голоса превысил все допустимые децибелы, и комиссар, на которого она оглянулась, ища помощи, дал понять: «Нет!» Молодой яппи улыбался чуть жалостливо.

Судья Ван дер Хеед, казалось, раздумывал, не отправить ли Аниту в отпуск… Черт, и надо ей было вот так сорваться в решающий момент!

В отчаянии она обернулась к толстяку полицейскому, похожему на постаревшего викинга.

— Господин комиссар, — заговорила она, очень надеясь, что ее голос звучит холодно и профессионально (другого языка ее шеф не понимал), — давайте смотреть правде в глаза. Маркенс был связан с Кристенеенами, индонезиец тоже. Эти люди стреляли в полицейских, одного ранили, другого убили. Не говорите мне, что вызов в суд для дачи свидетельских показаний — все, что мы можем сделать.

Комиссар некоторое время молча смотрел на своего инспектора, потом, искоса взглянув на яппи, обернулся к Ван дер Хееду.

— Хендрик, думаю, мы обязаны объективно и методично разобраться в этом деле. В ситуации много подозрительного, и мы — конечно, помня о правах наших граждан — все-таки…

Анита поняла, что Хассл просто давит на судью, и что он наверняка много раз проделывал это в прошлом, действуя с ювелирной точностью.

Ван дер Хеед наклонился вперед.

— Чего вы хотите, Вил? Выражусь яснее: у вас есть разумные предложения?

Анита поняла — он спрашивает ее. Придется забыть о выдвижении официального обвинения и об объявлении в международный розыск за организацию убийств, похищения и другие преступления, задуманные молодой психопаткой.

Комиссар попросил самых широких полномочий и права посылать инспекторов за границу для допросов четы Кристенсен — Брюннер. Кроме того, уже завтра необходимо объявить Алису Кристенсен в розыск на территории всей Европы, и в первую очередь в Германии и Бельгии (дорога на юг!).

А в заключение Хассл попросил оставить инспектора Ван Дайк на этом деле.

Несколько секунд судья внимательно смотрел Аните прямо в глаза. Яппи наблюдал за ними с таким видом, словно происходящее его совершенно не касалось.

Ван дер Хеед согласился выписать повестку, действительную на территории Сообщества, а вот на Швейцарию потребуется больше времени.

Боковым зрением Анита видела улыбку блондина. «Это всего лишь игра, — ясно читала она в его взгляде. — Главное — карабкаться наверх, прикрывая тылы».

Молодой карьерист, выпускник Высшей юридической школы, попавший, благодаря связям, в верхние эшелоны прокуратуры. Этот хватку не ослабит, он уже вцепился клыками в ляжку добычи, того и гляди утопит!

Честно говоря, Анита не отказала бы себе в удовольствии засунуть ему свою пушку в глотку!

Она так кипела, что пришла в себя только в лифте, когда ее «враг» нажал на кнопку первого этажа, не дав себе труда узнать, куда нужно ей.

— Я еду на второй, — произнесла Анита ледяным тоном.

Он смутился, пробормотал какое-то извинение, уличенный в невоспитанности и нарушении элементарных норм поведения.

Анита обрадовалась своей маленькой победе и молча вышла из лифта, даже не взглянув в его сторону.

Открывая дверь кабинета Петера Спаака, она уже забыла о нем.

Да, у нее не отобрали дело, но в остальном все далеко не блестяще. Анитой овладело отчаяние.

Пусть катятся ко всем чертям! Теперь она пойдет до конца! Анита повернулась к Петеру. Он просто окаменел, изумленно уставившись на нее, рука с банкой пива замерла на полпути ко рту. Со стороны она, наверное, выглядела более чем странно: распаленная гневом, глаза мечут громы и молнии.

Она разочарованно улыбнулась Петеру и отошла к окну. Нужно спокойно продумать последовательность действий.

Где-то там, в ночи, находилась Алиса, а за ней по пятам гнались вооруженные люди.

Анита не очень-то знала, с чего начинать.

А впрочем, нет: одно она знала точно. Алиса сделает все возможное, чтобы найти своего отца, а тот где-то на юге Европы.

В Португалии.

Алиса была там, в черном провале ночи, между Амстердамом и Алгарве.

Она была одна. И ей наверняка было страшно.

Но Алиса не была одна. И ей, по большому счету, не было страшно.

Теперь, когда этот человек (Хьюго, мысленно поправила себя девочка) ехал через деревню, забираясь все дальше в глубь Фламандии, у нее появилась возможность изучить его, привыкнуть к его обществу, но ей никак не удавалось понять, что это за таинственная личность. И все-таки Алиса не решалась спрашивать.

Хьюго разложил на сиденье карту, выбирая маршрут. Он казался абсолютно спокойным, ведя машину ровно и сверяя маршрут на каждом перекрестке, перед каждой деревушкой.

Равномерное гудение мотора и мягкое покачивание машины в конце концов убаюкали Алису. Она снова натянула на себя красно-оранжевый плед и заснула, положив голову на кожаное сиденье. Скоро ей приснился сон.

Ее дом. Второй этаж. Она в своей комнате, из гостиной, с первого этажа, до нее доносятся голоса.

Из ванной внезапно появляется ее мать в белом халате. Прическа — как для торжественного рождественского ужина: высокий замысловатый пучок украшен блестящими позвякивающими безделушками. Дом вдруг преобразился, стал белым видением, повсюду мраморные лестницы, далее вместо стен белоснежные ступени.

Ева в Алисином сне выглядела как в худшие дни. Слишком ярко накрашена, глаза красные от дикой ярости, на ногтях — блестящий ярко-красный лак.

Она прошла несколько метров сквозь белую мглу, отделявшую ее от дочери, и остановилась напротив.

Поправила новые очки с затемненными стеклами, манерным жестом демонстрируя ей аристократический профиль. Во всем ее существе — скрытая угроза и внутренняя сила, грубая и страшная. Вот она наклонилась, и лицо с горящими глазами заполнило собой все пространство.

Резким движением мать вытащила откуда-то кассету и, потрясая ею, прокричала ужасным металлическим голосом прямо ей в ухо:

— ПОЧЕМУ ТЫ УКРАЛА ЭТУ КАССЕТУ, А, АЛИСА? ПОЧЕМУ?

Алиса не могла отвести глаз от лица матери. Молочно-белая светящаяся кожа. Голубые блестящие глаза, сверкающие, как льдинки под солнечными лучами. Золотые локоны беспорядочно рассыпаны по плечам и украшены странными черными стальными шпильками. Опасная красота.

Алиса в ужасе, она видит, как лицо матери приближается. Стальные украшения в волосах похожи на змей, свернувшихся клубком вокруг черепа, или на уродливых металлических ящериц.

Она в страхе отодвигается. Белые стены внезапно освещаются могильным светом, сужаясь, как лопнувшая шина.

Мать тоже меняется. Она все так нее размахивает кассетой, но Алиса понимает, что коробка пропитана кровью. Алая кровь падает крупными каплями, образуя липкие жирные лужи на белом мраморе. Ноги Алисы тоже в крови.

Лицо Евы застыло, как посмертная маска. Никогда прежде Алиса не видела такого дьявольского блеска в ее глазах. Волосы у нее тоже горят.

Мать снова закричала:

— ОТВЕЧАЙ, АЛИСА, ПОЧЕМУ ТЫ УКРАЛА ЭТУ КАССЕТУ, А? ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ — ВХОД В ПОДВАЛЬНУЮ КОМНАТУ ТЕБЕ ЗАПРЕЩЕН!

Жестом танцовщицы — точным, сильным, гибким и замедленным — она ударила Алису кассетой по лицу.

Резкая боль.

Девочка закричала во сне. Она закрывает лицо, пятится в сжимающемся молочном пространстве, видя, как лицо матери искажает немыслимая улыбка.

Она улыбается, показывая стальные зубы. По подбородку течет алая кровь, похожая на очень старое вино…

Алиса отступает все быстрее, но мать неумолимо преследует ее, зажав в пальцах кассету, истекающую кровью.

Она развернулась и побежала, но окружавшее ее пространство вдруг превратилось в облезлую стену с единственной дверью. Дверь эта бронированная, и девочка понимает: это та самая злосчастная комната. Стена преграждает ей путь. Секунду спустя на пороге появляется отчим и шипит:

— Ты хотела посмотреть кассеты? Ну что ж, ты получишь такую возможность, моя дорогая малышка…

И он разразился гулким сатанинским смехом.

За спиной была мать в ореоле белого огня с рукой, обмотанной пленкой, с разинутым ртом, истекающая кровью, ужасно шипящая. Алиса, застыв от ужаса, смотрит на Еву: она похожа на мерзкого танцующего дракона.

Появляется Вильхейм. Он в черной маске. Другую он протягивает жене, и она берет ее жеманным жестом: так маркиза из XVIII века принимала из рук любовника веер. Стальная челюсть виднеется из-под маски, как чудовищная примета, которую не скроешь. На губах, похожая на остатки хорошего обеда, блестит кровь.

— Психическая энергия, — отчеканила Ева, — психическая энергия, Вильхейм, психическая энергия и слияние-Алиса не понимала, что все это значит. Тут прозвучал голос Вильхейма:

— Ты знаешь, дорогая, я испытываю то же самое, особенно при виде крови…

Внезапно Алиса догадалась, что родители подталкивают ее к потайной комнате и что они собираются ее там запереть. Через секунду она в последний раз увидела стальную улыбку матери, услышала их смех, и дверь закрылась.

— Ты будешь наказана за все, что сделала, моя маленькая Алиса. Я уверена, ты поймешь, за что именно.

За дверью раздавался надоевший припев Брюннера. Возникало ощущение, что это играет довоенная виниловая пластинка.

— Я испытываю то же самое при виде крови…. Тоу-доу-тоу — доу… я тоже ощущаю это при виде крови….

В темноте Алиса различила штабеля кровоточащих видеокассет и трупы, среди которых находилось тело мадемуазель Чатарджампы, она чувствовала это всем своим существом. Алиса в ужасе заорала и в тот же момент проснулась, подскочив на сиденье, так и не увидев во сне мертвую Сунью.

Проехав километров пятнадцать Хьюго наконец сообразил, что дорога ведет на восток, в Германию. Он не мог сказать, был ли в этом знак судьбы, но дорога на восток выведет его к Дюссельдорфу, а значит — к Витали Гузману. Однако он тут же испугался, что поставит под угрозу всю систему безопасности их организации, что совершенно не входило в его планы. Хьюго даже не мог себе представить, что бы сказал Ари по поводу его положения. Последние три часа ему приходилось принимать моментальные решения, и он неплохо справился. Но никакого глобального плана в голове не было, ни одна из многочисленных тактик Ари не приходила ему на ум в нынешней ситуации, — наоборот, они казались ему слишком абстрактными, неясными и далекими от жизни. Вся эта история развивалась с такой стремительной скоростью последние несколько часов, как в Сараеве при самом сильном наступлении сербов. Однако на этот раз события развивались тайно, на внутреннем уровне, и затрагивали более интимную часть его личности. Витали наверняка сможет дать ему дельный совет.

В конце концов он выехал на национальную дорогу, ведущую на юг, но остановился на окраине первого же городка, заметив телефонную будку на пустыре, обсаженном деревьями.

Часы на приборной доске показывали двадцать минут первого ночи. Витали никогда не ложится спать раньше двух.

Хьюго обернулся и убедился, что Алиса крепко спит, осторожно вышел из машины, чтобы не потревожить девочку, и окунулся в холод ночи.

Телефона Витали не было ни в записной книжке, ни на бумажке. Все телефоны организации вы должны хранить в памяти, учил Ари. Вам следует забыть, как пишутся цифры.

Итак, он набрал номер по памяти, ожидая, пока соединение дойдет до Дюссельдорфа. Потом он использовал код. Два звонка, положить трубку, снова набрать, три звонка, опять положить трубку, набрать снова. Так современная система, установленная у Витали, успевала засечь любую про-слушку.

— Витали, слушаю!

Его хриплый голос рокотал в трубке. Хьюго не мог сдержать улыбки, представляя себе, как хрупкий парень создает новую программу. Витали мгновенно разобрался в механизмах действия организации и стал лучшим учеником Ари. Ему поручили разработку секретных программ.

Код, которым воспользовался Хьюго, сообщал: его проблема не связана напрямую с делами организации, но может стать таковой в будущем, а посему следует принять строжайшие меры безопасности против прослушивания.

По всем этим причинам он заговорил по установленной схеме:

— Привет, Витали, это Фокс. Помните, из Института Моцарта? Я звоню по поводу замены компьютера для заказчика из Дюссельдорфа. Дело довольно срочное, мы можем встретиться, скажем, завтра, в четыре? В тридцать восьмом? Да, кстати, не захватите ли вы с собой тот томик Вольтера, который я вам давал?

Хьюго произнес всю эту тираду самым беззаботным тоном, на какой был сейчас способен. На дьявольском языке Ари это означало: я — член организации, я попал в историю, которая легко и быстро может нарушить ту хрупкую систему организации, которую они с таким трудом отладили. Он запрашивал встречу в пункте № 11 следующим утром в восемь утра. Вольтер использовался им для дешифровки.

В трубке было слышно, как Витали записывает текст, бормоча что-то себе под нос.

— Никаких проблем. Вы приедете один или с заказчиком?

Таким образом Витали интересовался, будет ли изменено время встречи. Последняя дополнительная мера безопасности.

Если да, к названному часу прибавлялось число, равное количеству предполагаемых посетителей. Если Хьюго хотел встретиться раньше, он должен был бы сказать, что это очень важные клиенты, что нужно их обхаживать, или еще какую-нибудь звонкую фразочку. Вся гениальность Ари в том и состояла, что придуманный им язык был совершенно невинным — самый обычный разговор между партнерами по бизнесу.

— Я буду один, — коротко подтвердил Хьюго.

Все и так слишком непросто.

Они коротко простились, и Тороп вышел в звездную ночь. Надо признать, Вселенная была особенно необъятна в тот вечер.

Алиса по-прежнему крепко спала. Хьюго развернулся и поехал на север в поисках магистрали на Рейн.

Вскоре он выехал на великолепное четырехполосное шоссе, на перекрестке висел указатель с обозначением реки и названиями всех главных городов Рурской области.

Машина шла ровно, максимум через три часа они будут в Дюссельдорфе. Он найдет на окраине тихое место и поспит часа два-три. Потом они позавтракают и пойдут на встречу.

Жуткий вопль, раздавшийся сзади, мгновенно разрушил мечты о горячем шоколаде и безмятежном утре. Алиса выпрямилась на сиденье, черты ее лица исказились от невероятного ужаса, будто она встретилась с самим дьяволом. Девочка так побледнела, что проступила сеточка мельчайших сосудов на щеках и под глазами. На скулах Алисы Хьюго впервые заметил веснушки.

Во взгляде застыл густой страх, от всего ее существа исходила такая тревога, что она мгновенно заполнила салон машины, как если бы бросили дымовую гранату.

Хьюго недолго колебался. Припарковав машину на полосе аварийной остановки, вышел, открыл багажник, достал коричневую сумку и вынул оттуда металлическую фляжку.

Настоящий «Джеймисон» девятилетней выдержки. Ему, кстати, тоже не помешает выпить.

Как только старый ирландский напиток окрасил щеки девочки легким румянцем, она погрузилась в глухое молчание, оглушенная, словно боксер на ринге.

Алиса осела на сиденье, прислонившись виском к стеклу. Хьюго внимательно наблюдал за девочкой, понимая, что сейчас не время расспрашивать ее. Он включил вторую скорость и поехал в сторону дороги на Рейн.

Чтобы разрядить обстановку, он вставил кассету в магнитофон: нежная, не слишком печальная, легкая музыка.

Он выбрал самый спокойный альбом Принца под названием «Вокруг света за один день» в надежде, что сладенькие мелодии с ориентальным оттенком сделают черную ленту шоссе менее монотонной и однообразной.

Минут через пятнадцать сзади раздался легкий шорох, и тихий охрипший голосок спросил на последних тактах «Малинового берета»:

— Мы куда теперь едем?

Хьюго, пряча улыбку, поднял голову. Они с Алисой видели друг друга в зеркале. В ее глазах он снова заметил проблеск сообразительности.

— В Дюссельдорф, — ответил он. — Мы сделаем небольшой стратегический крюк.

Девочка глубоко вздохнула и снова уставилась в окно.

Через пару секунд она холодно произнесла:

— Не думаю, что это хорошая идея… Это отдаляет меня от цели.

Хьюго растерялся, не зная, что отвечать. Конечно, это не самая прямая дорога в Португалию, но не может же он рассказать ей про организацию или про Витали Гузмана!

Хьюго решил импровизировать, затронув струнку доверия, хоть и не был уверен, что с такой волевой умницей, как Алиса, это не заведет его в тупик.

— Скажи, ты мне доверяешь?

Слегка обернувшись, он заметил легкое движение, означавшее согласие.

— Я должен встретиться с одним человеком, который нам поможет. Его зовут Витали. Вот увидишь… Идет?

Их взгляды снова встретились в зеркале. Хьюго убавил звук.

— А теперь, если не возражаешь, расскажи мне все как есть. Кто ты? А эти вооруженные типы, которые тебя преследуют? Что за человек твоя мать? Наконец, что за гребаная тайна кроется за всей этой историей? Хорошо?

Он старался говорить холодным, отстраненным тоном. И это сработало. Голосом, срывающимся от волнения и усталости, Алиса снова начала разворачивать перед почти незнакомым ей человеком картину своей более чем странной жизни. По непонятным ей самой причинам она поведала встреченному в ночи человеку крайне важные сведения, которые не доверила даже той женщине из амстердамской полиции. Вот уже некоторое время ей снятся кошмары. Отсюда все и пошло.

 

7

«Вечер окончательно испорчен, — думал Вильхейм Брюннер. — А теперь еще и это…»

Ева готова была взорваться, это точно, и последствия будут разрушительными для ближайшего окружения. Когда она вот так «перегревалась», старикам, больным и слабым лучше было не попадаться ей на пути. Как тому болвану слуге, которому Ева врезала по роже, потому что он не успел вовремя убраться, хотя она вопила, отсылая его.

Все рухнуло. Слежка Кеслера стала сущей катастрофой. Южноафриканцу не оправдаться. Как только вернется, понесет телесное наказание.

Алиса воспользовалась ситуацией и сбежала. С наступлением ночи напряжение в гостиной нарастало. Ева превратила комнату в кризисный штаб, развесив по стенам карты Европы и потребовав, чтобы все, включая Освальда, были готовы к ночи без сна. Один из ее телохранителей установил на столе рацию, которой манипулировал темноволосый очкарик.

Ева приказала Сорвану возглавить операцию и разослать патрули на юг Голландии, охватив все основные магистрали. Франция, Бельгия. Эти команды должны были координировать свои действия с людьми Кеслера, подстерегая Алису повсюду: на вокзалах, автобусных станциях, бензозаправках. Девочка наверняка пробирается на юг. Люди Сорвана устроят ей засады. Ева начала прикалывать цветные флажки на большую карту Европы, висящую рядом с дверью.

Зеленые — машины Кеслера — из Амстердама на юг. Красные — группы Сорвана — через германо-швейцарскую границу на Страсбург, Мец и Нанси.

Позже, вечером, Ева влепила пощечину Освальду за то, что тот, как ей показалось, слишком медленно выводил замороженные в Голландии средства, а потом взглядом дала понять Дитеру Борвальту, что дойдет очередь и до него.

По последним сведениям из министерства, контора Хасленса и Хаммера вынуждена была сообщить властям новый адрес. Из Амстердама должен прибыть полицейский для допроса.

Следом за этим Ева прицепилась к человеку, которого назначила ответственным за операцию «Караван»: стремительную эвакуацию студии и вывоз всех кассет в Швейцарию, а оттуда — в подготовленный Евой тайник. «На все у вас уходит вдесятеро больше времени», — орала она, хотя несчастный сколотил команду из восьми человек и нанял два грузовичка, готовых выехать той же ночью.

Окончательно вывело Еву из себя сообщение, полученное по радио от одной из патрульных бригад Кеслера. Они заметили Алису где-то на границе с Бельгией, на автостоянке. Она сидела в серой «вольво», которую вел неизвестный.

Первоначальная эйфория быстро сменилась растущим напряжением. Лицо Евы стало мрачным и жестким, а это не сулило ничего хорошего. Сообщение о том, что «вольво» оторвалась от преследователей, стоило жизни статуэтке из слоновой кости и зеркалу эпохи Людовика XV, висевшему над каминной полкой.

Юному радисту повезло: статуэтка не была предназначена именно ему, но пролетела в десяти сантиметрах от его головы. Ева бы не возражала против того, чтобы наказать того, кто принес дурные новости, как это делали древние.

Она стояла перед размеченной картой, словно ждала, что странная схема таинственным образом даст ей знать, где находится Алиса. Странно, но она не взорвалась. Обернувшись к Вильхейму, она бросила ледяным тоном:

— Мне нужно с тобой поговорить.

И направилась в коридор, ведущий в их личную гостиную. Ева не проронила ни слова, пока он не закрыл дверь, потом встала напротив мужа, разглядывая его, как если бы он был тысячу раз виденным предметом мебели.

— Кеслер не справляется, — произнесла она наконец. — Мы больше не можем на него рассчитывать в тонких операциях, — надеюсь, ты это понимаешь?

Вопрос был явно риторическим, и Брюннер промолчал.

Ева подошла к великолепному письменному столу работы Филиппа Старка и уставилась в ночь, окутывавшую окрестность: покрытые снегом альпийские вершины, освещенные луной, напоминали висящие в воздухе купола. Внезапно она резко обернулась, и Вильхейм с ужасом ощутил охватившую ее новую волну раздражения.

— Мы будем вынуждены покинуть Европу, то есть привести в действие план срочной эвакуации, а мы еще не готовы…

Голос Евы напоминал свистящее шипение змеи, но она была даже опаснее гремучки, на которую по неосторожности наступили ногой.

— Промах Кеслера все очень усложнил. Если бы не его чудовищная тупость в магазине, Алисин побег от полицейских не вызвал бы никаких проблем… Теперь время работает против нас. Полицейские разошлют ордера на задержание по всей Европе и наверняка отправят за ней погоню, чтобы взять показания о перестрелке… Ситуация становится… критической. Форсмажорной. А ведь мы могли бы тихо, без шума, забрать ее… и раствориться, как и было предусмотрено.

Вильхейм заметил в глазах жены жестокий блеск

— Итак, — проговорила она ледяным тоном, — нужно как можно скорее отозвать Кеслера.

Брюннер отважился робко возразить:

— Но ведь Кеслер в базовом лагере, занимается Йоханом.

— Слушай внимательно, Вильхейм…

Ева не отрывала ледяного взгляда от лица мужа. Потом ткнула ему в грудь длинным ярко-красным ногтем и рявкнула:

— Мне плевать, что станет с этим мудаком Йоханом. И даже наоборот… Впрочем, это я тебе объясню позже, а сейчас ты позвонишь этому южноа-фриканцу, который у меня уже в печенках сидит, и попросишь его приехать как можно быстрее, соблюдая секретность.

— Но… Кто же будет управлять группами в Амстердаме? А с лысым что делать? Он ранен, и его разыскивает вся голландская полиция!

Ева сделала вид, что размышляет, хотя ответ был готов заранее, и Вильхейм это знал.

— Мы решим обе проблемы одновременно.

— Каким образом? — недоуменно выдохнул Брюннер.

— Я пошлю Сорвана в Нидерланды… Он возьмет на себя лысого — тот стал для нас обузой. Потом он вернется руководить поисками, будет оставаться на связи с группами Кеслера во Франции, и они начнут одновременно двигаться на юг, сжимая кольцо.

Вильхейм ничего не ответил, размышляя. Ева устроилась за столом, положив ноги в красных шпильках на матово-черный край, и закурила одну из своих любимых сигарок.

— Я запущу еще одну операцию. Вильхейм допил виски и пробормотал заплетающимся языком:

— Какую именно?

Ева выпустила в потолок струю сероватого сигарного дыма.

— Десантную, котик.

— Десантную?

— Использую джокер, как в покере. Гамбит, обеспечивающий победу.

Колечко, струйка дыма. И возбуждение, исходящее от молодой женщины в красном платье.

— Гейм-бит? — непонимающе переспросил Брюннер.

— Я пошлю в Португалию частного детектива. Завтра утром. Надежного человека. Преданного. Он умеет быстро находить пропавших людей. Я знаю, куда направляется моя дочь, Вильхейм. Ты понимаешь? Я знаю, что она едет к своему отцу, Стивену Тревису. В Альграву или в Андалусию, в общем, куда-то туда. Англичанин и маленькая девочка. Мой детектив их разыщет очень быстро, если она попадет в Португалию прежде, чем ее схватят люди Сорвана. Вот что я называю десантной операцией.

Вильхейм в третий раз долил себе виски.

— Как только сыщик их найдет, мы отправимся туда с самыми верными из наших людей, заберем Алису, пустив в ход официальную бумагу, выданную Хасленсом и Хаммером, хоть она и липовая, и скроемся с малышкой в наш новый мир… С другой стороны…

Она навалилась грудью на ребро стола. Взгляд ее витал где-то далеко, словно она высчитывала траекторию смертоносного лезвия.

— С другой стороны, — наконец продолжила Ева, — по описанию тип в «вольво» не похож на Тревиса, но мы должны изначально быть готовы к худшему.

— К худшему? — переспросил Вильхейм.

— Да. Он наверняка послал вместо себя одного из друзей и руководит из какого-нибудь богом забытого местечка в Португалии. От всего этого несет тщательно выношенным планом… И мы отправимся туда, как только мой человек их вычислит.

Ева с размаху плюхнулась на стул, сбросив ноги со стола.

Открыла один из ящиков, достала оттуда карту Европы, разложила перед собой на столе.

— Подойди, — приказала она хриплым голосом.

Он повиновался — инстинктивно, как загипнотизированный, похожий на марионетку… Боже, как он любил это ощущение!

Красный ноготь нацелился на один из кусочков разноцветной мозаики карт. Брюннер узнал Швейцарию. Ева прочертила линию вниз, на юг Испании, спустилась к Гибралтарскому проливу, пересекла границу Марокко, на секунду задержалась на побережье у юго-западной части Мараке-ша, дойдя до самой южной точки Африки. «Дакар» — прочитал Брюннер. Дальше линия шла через океан. Ярко-красный ноготь на синеве Атлантики. Маленькие желтые пятна: Караибы, Антильские острова, Ямайка, Панама, Венесуэла. Рай. Рай на земле.

Вильхейма завораживал кобальтовый блеск, дрожавший в зрачках жены.

В ее глазах словно выражалась вся великолепная полнота мира, с которым им предстоит вскоре слиться.

Они будут подобны молодым волкам в овчарне.

Внезапно красное платье Евы приобрело именно тот оттенок красного цвета, который он больше всего любил. Ода, проклятье, именно так: рай на земле!

 

8

Холодное осеннее солнце освещало воды Рейна и пустынные набережные. В воздухе витали резкие запахи, по обеим сторонам реки стояли заброшенные, проржавевшие пакгаузы. Старые цеха сталелитейных и нефтехимических заводов, предприятий черной металлургии и трубопроката, когда-то составлявшие славу Рурской области, уступали место стеклянным башням и современным невысоким изящным зданиям. Над всем этим промышленным пейзажем синело небо. Когда-нибудь здесь будет красиво.

Тороп смотрел на жирную золотисто-коричневую воду, блестевшую в желтом свете зари.

Рядом стоял высокий человек в очках — сутулый, невероятно худой, со светлыми волосами. Короткое пальто с капюшоном было ему велико как минимум на два размера. Витали Гузмана его внешний вид волновал так же сильно, как космонавта в скафандре — щипчики для сахара.

— У тебя с собой никаких бумаг, которые могут повредить сети?

— Нет, — ответил Тороп, — конечно нет.

Они говорили на французском, родном языке Хьюго. Еще одна уловка Витали на случай, если их подслушивают. К тому же французский — язык Малларме и Вольтера, а Витали был ценителем высокого стиля.

Сейчас он погрузился в глубокие раздумья.

— Ты совершенно уверен, что те типы на дороге были вооружены? — наконец спросил он со своим неистребимым акцентом, так не вязавшимся с его правильной речью.

Хьюго не обижался, зная, что этот человек всегда прокручивает в голове все возможные ситуации.

— Да. Таких я чую за многие километры, Вит. Подобных Тороп часто брал на прицел в Сараеве и в Бихаче. Обычно они приезжали из Белграда в автобусах, как на сафари. «Уик-энд» — так они это называли. Как минимум десяток он подстрелил.

Витали что-то пробормотал, покачав головой.

Хьюго понял, что бывший восточный немец, уроженец Берлина, недоволен сложившейся ситуацией. В душе он костерил себя за то, что так некстати впутал Витали в историю с Алисой: у того и так много работы, жизнь течет все стремительнее… Подпольная сеть «Либерти» охватывала теперь всю Европу. Каждый день новые мужчины и женщины связывались с ними, становясь активными участниками их работы по составлению Картотеки военных преступников. Студенты, безработные, рабочие, инженеры, несколько государственных чиновников, ученые, рок-музыканты, полицейские, военные, писатели…

Витали, конечно, мог бы теперь снять с себя ответственность за некоторые виды деятельности, но управление разросшейся сетью агентов оказалось несколько сложнее, чем было предусмотрено.

И вот теперь еще ему на голову свалился Хьюго Тороп со своей проблемой.

— Мне нужен только твой совет, — начал Хьюго. — Эту девочку преследуют вооруженные люди. Мать ее, судя по всему, по-настоящему опасна… Два кардинальных момента: с одной стороны, я ни при каких обстоятельствах не хочу сталкивать нашу организацию с мафией или любой другой преступной группировкой, разве что для приобретения оружия. С другой — я не могу бросить девчушку на произвол судьбы, зная, что за ней по пятам гонится банда вооруженных до зубов психопатов… Только не теперь, после всего, что мы пережили, понимаешь?

Хьюго взглянул прямо в глаза Витали, в который раз удивившись их неопознаваемому цвету.

— Теперь она со мной. Но ты бы мне никогда не простил, если бы я промолчал.

Он понял: Витали воспринял сказанное.

Витали отвернулся к реке, потом взглянул на «вольво», стоявшую метрах в пятидесяти от них, где на заднем сиденье виднелся силуэт девочки. Хьюго все так же смотрел на воду, опершись локтями на перила.

— Придется быть очень осторожным. Следует выработать четкий план. Для начала ты отправишься в дом номер четыре.

Хьюго схватил протянутую Витали связку ключей и быстро сунул в карман.

— Примешь душ и поспишь. Я вернусь во второй половине дня… и принесу все, что тебе понадобится.

— У тебя уже есть план? — коротко спросил Хьюго.

Ледяная улыбка в ответ ясно дала ему понять: не задавай ненужных вопросов! Впрочем, как это ни странно, он тут же передумал и заговорил:

— Возьмешь другие документы. Стрелой помчишься в Португалию и сбагришь с рук девчонку — кому угодно. Потом немедленно вернешься в Париж — с другим паспортом. Никаких контактов с организацией. Ни при каких обстоятельствах.

Молодой немец отошел от перил, давая понять, что встреча окончена. В его улыбке был оттенок лукавства, даже насмешки.

— Когда поедешь, дам тебе кое-что «взбадривающее» на два-три дня. Останавливаться будешь, только чтобы справить нужду.

Он сделал шаг назад и продолжил:

— Кстати, мы с тобой сегодня не виделись. Никто в организации не должен узнать… Ты согласен, что так будет лучше?

Хьюго молча кивнул. Он прекрасно понимал необходимость конспирации.

В тот момент, когда молодой восточный немец уже сворачивал за угол набережной, Хьюго пришло в голову, что они бьют все рекорды конспирации.

Витали контролировал большую часть тайных операций — «черные программы» сети «Либерти». Полулегальная сеть работала под прикрытием официально зарегистрированной ассоциации. Хьюго являлся одной из главных пружин одной из таких программ.

Итак, Витали даст ему оборудование организации, не ставя никого в известность. А ведь это святая святых, сердце тайн!

«Спасибо, Вит», — мысленно поблагодарил с улыбкой Хьюго.

Молодой гениальный программист сделает все, чтобы вытащить его из ловушки, в которую он так глупо угодил.

Уверенным шагом Тороп направился к машине.

Теперь сделаем все так, как приказал Витали: отправимся в дом на Бетховен штрассе, отдохнем и подождем его возвращения.

Витали — ас в своем деле.

Он заснул почти сразу, хотя не был уверен, что сумеет быстро успокоиться. Тем не менее, приняв душ и уютно устроившись на кожаном диване, он завернулся в плед и тут же поплыл по реке сновидений.

Несколько часов спустя телефонный звонок грубо вырвал его из сна. Солнце стояло высоко в небе серо-стального цвета. Казалось, что металлический купол накрыл город, весь этот мегаполис, протянувшийся с севера на юг долины Рура.

Хьюго дождался, чтобы телефон прозвонил трижды. Потом, в следующую попытку — четырежды. Трубку он снял на четвертом звонке третьей попытки и дождался, пока Витали не назвался. Тот заговорил по-немецки.

— Господин Шульце? Это Бауэр.

— Здравствуйте, Бауэр, — ответил Хьюго, пользуясь условным языком. — Чем могу быть вам полезен?

— Я звоню по поводу ремонта. Телевизор и португальская мебель.

Как и было условлено, Хьюго ничего не ответил.

— Мы можем увидеться завтра в пять?

— Великолепно! Завтра в пять. Бесконечно вам благодарен, господин Бауэр.

— Не за что, господин Шульце, до завтра.

Ари всегда утверждал: людей, вежливо прощающихся в конце телефонного разговора, никогда не заподозрят в принадлежности к банде гангстеров или к террористической организации, и уж в последнюю очередь — к тайной сети западноевропейских добровольцев, жаждущих как можно скорее покончить с остатками коммунизма на континенте.

Итак, Витали придет сегодня, в шесть вечера.

Черт бы все побрал, который сейчас может быть час?

Настенные часы показывали без четверти четыре.

Хьюго чувствовал себя средне. Он потянулся, размял ноги и отправился на кухню готовить чай и еду. Сверху донесся неясный шум.

Должно быть, Алиса тоже проснулась.

Хьюго услышал, как девочка спускается по крутой лестнице. Алиса сразу прошла в кухню, привлеченная пыхтением чайника на конфорке. Вот она появилась в дверном проеме и заявила:

— Хьюго, мне надо уехать. Я должна как можно быстрее найти своего отца. Я… я кое-что чувствую… Что-то случится.

Выражение лица было очень серьезным, напряженным. Голубые глаза излучали странную, гипнотическую силу.

Хьюго ничего не ответил. Он заварил чай и поставил кастрюлю в мойку, потом открыл холодильник, достал масло, несколько кусков разного французского сыра и выложил все на белую скатерку.

— Есть хочешь? — бросил он.

Девочка отрицательно покачала головой и собралась было выйти, но задержалась на пороге:

— Я уже должна была оказаться в Лиссабоне. Фраза прозвучала как удар бича, после чего Алиса молча пошла к себе. Лицо ее было замкнутым и надутым.

«Вот только этого мне и не хватало…» — вздохнул Хьюго. Да-а… Алиса — не великолепная загадочная красавица, а маленькая чума, подросток, способный даже члена общества защиты детей — жертв жестокого обращения вывести из себя, превратив в убийцу с утюгом.

Он попытался скрыть улыбку и принялся за еду — это был то ли обед, то ли полдник, то ли ужин, кто его разберет…

В голове Хьюго один за другим возникали вопросы, на которые у него не было ответа.

Что она имела в виду, заявляя «что-то случится»? Как будто все эти дни они жили спокойно!..

«Я кое-что чувствую, — повторил про себя Тороп. — Чувствую…»

Он мысленно вернулся к снам, о которых Алиса рассказала ему прошлой ночью. Все они были подобны тому, который заставил ее кричать от ужаса при пробуждении, когда они ехали в Дюссельдорф.

Ее мать с окровавленным ртом. Стальная челюсть. Заточение в комнате, где властвует мрак.

Алиса сказала, что в последние два года такие сны мучат ее все чаще и связаны они с возвращением матери из поездок, когда та выглядела отдохнувшей и посвежевшей. Ночью Алиса видела очередной кошмар, в котором мать представала в образе жестокого чудовища, дьявола во плоти, и всегда в компании с отчимом, этаким расторопным мажордомом.

Она рассказала ему, как убежала из дому, убедившись, что ее родители — преступники, возможно убийцы, и как ей удалось спрятаться в супермаркете в Амстердаме, скрывшись от адвокатов и от матери.

Хьюго не мог понять почему, но он действительно чувствовал какую-то неопределенную, но растущую угрозу: так было, когда сербский снаряд со свистом врезался во второй этаж их укрытия.

Сны Алисы — ключ к разгадке, Хьюго был в этом уверен, сам не понимая почему.

Он убрал остатки еды, вымыл посуду и улегся на большой диван. Он включил телевизор и при-дремывал за скучным детективным сериалом в ожидании Витали.

Что-то должно случиться, что-то должно случиться… почему она так сказала? Так что, черт побери, случится?

«Случился» Витали. И он принес новости.

«Дьявольщина!» — повторял Хьюго, глядя в разложенные на столе газеты. Да, на первой странице голландской газеты — фотография Алисы. В немецкой — статья, снабженная портретом с подписью: «Вы видели эту девочку?» Специальный полицейский выпуск.

— Вот дерьмо… — процедил он сквозь зубы и поднял глаза на Витали, который, судя по всему, был не слишком озабочен. Взгляд за толстыми линзами очков оставался абсолютно непроницаемым.

— О тебе и о «вольво» — ни слова… Скажи, ты знал о магазине? А о полицейском?

Хьюго ответил непонимающим взглядом. Витали ткнул пальцем в газеты.

— В Амстердаме. Когда крошка смылась. Была маленькая миленькая перестрелка. Двое убитых, двое раненых. Один из подстреленных — полицейский, который обеспечивал безопасность Алисы, некий Джулиан, не помню, как дальше.

Тороп переваривал информацию. Выходит, Алиса не все ему рассказала: либо специально опустила некоторые подробности, либо просто не знала о случившемся…

В это мгновение он кожей спины почувствовал приближение Алисы и почти не удивился, заметив ее в проеме стеклянной двери гостиной.

Девочка неподвижно стояла в центре огромного ковра.

Хьюго мгновенно, по взгляду, понял, какие противоречивые чувства ее раздирают. Смесь тоски и ярости.

Она не знала.

Не говоря ни слова, Алиса подошла к столу, на котором лежали разложенные газеты.

Хьюго потрясло ее хладнокровие. Девочка молча кивнула Витали и опустила глаза на снимки. Провела пальцем по серой зернистой бумаге, словно хотела убедиться в реальности волшебного воспроизведения.

Наконец Алиса подняла глаза, взглянула на Хьюго, перевела взгляд на Витали, снова посмотрела на Хьюго:

— Они убили Джулиана…

Бросила последний взгляд на портреты светловолосой девочки и отошла от стола.

— Думаю, у вас со мной ужасные проблемы. Безукоризненный немецкий.

Хьюго слегка повернул голову, ловя реакцию Витали,

Тот поднял руку пренебрежительно-отстраняющим жестом:

— Дорогая моя мадемуазель Кристенсен, поверьте, все это не имеет никакого значения. Мы разработали оперативный план действий, имеющий целью без промедления доставить вас без осложнений в Португалию.

Он бросил быстрый взгляд на Хьюго, словно ждал подтверждения правильности выбранного тона. Витали не слишком умел обращаться с людьми, особенно с молодыми, и тем более — с девочками-подростками. Хьюго решил подбодрить соратника и хитро подмигнул, мол, «все о'кей»!

Витали оттолкнул газеты, жестом фокусника вытащил карту Западной Европы и разложил ее на столе, закрепив специальными картонными карточками. Из кармана грязного прорезиненного дождевика достал маркер и начал прочерчивать жирную желтую полосу их будущего маршрута. Сначала они поедут вдоль русла Рейна, потом до Нанси, спустятся до Роны к Лиону, пересекут Прованс в направлении Испании. Иберийский полуостров они пересекут по диагонали и выскочат на юге Португалии.

— Маршрут номер один. Быстрый. Центральные автострады.

Витали достал второй маркер, красный, и начал чертить другой маршрут.

После Дижона — окольными путями через всю Францию. Центральный массив, Тулуза, Страна Басков, оттуда прямо на север Португалии, оттуда — через Атлантику и Средиземное море.

— Маршрут номер два. Медленнее, но безопаснее… Национальные дороги, второстепенные. Проезд через Пиренеи.

Хьюго смотрел на Алису: девочка внимательно изучала карту, то и дело поднимая глаза на Витали.

Витали снова взглянул на Хьюго, ища поддержки, тот незаметно кивнул в ответ.

Полунемец-полурусский заговорил:

— Я считаю, что мадемуазель Кристенсен должна принимать непосредственное участие в операции. — Его глаза ночной птицы внимательно наблюдали за Алисой из-за толстых стекол. — Она должна стать активным участником операции по собственному спасению… Так сказал бы… Билъбо… Согласен, Хьюго?

Бильбо было кодовым именем Ари. Хьюго молча согласился.

Алиса не могла отвести взгляда от поблескивающих очков руководителя всех секретных операций в Западной Европе. Именно так воспринимал его Хьюго, видя, что девочка тоже трепещет перед загадочным и властным незнакомцем.

Витали достал новую карту.

Оба маршрута — красный и желтый — могли быть разложены на несколько вариантов прохождения по местным дорогам. Красный маршрут можно было пройти тремя способами, пересекая Португалию с севера на юг. Желтый делился на два отрезка, один из которых, в свою очередь, раздваивался, достигая Альграву.

На карте было обозначено шесть точек доступа в эту средиземноморскую провинцию. Витали потрудился на славу.

Немец перевел взгляд с Хьюго на Алису и продолжил:

— Вы будете ехать днем и ночью, соблюдая все меры предосторожности. Вы, мадемуазель Кристенсен, должны будете спать, казаться как можно незаметнее и играть роль штурмана.

В знак согласия Алиса как-то странно изогнулась всем телом.

Взгляд Витали, как взор ловчей птицы, перекинулся на Хьюго.

— Ладно, перед отъездом мы должны успеть оговорить еще кое-какие детали.

Алиса мгновенно поняла и отступила назад, собираясь покинуть комнату, остановилась на секунду, посмотрела на мужчин:

— Спасибо за все, что вы для меня делаете, господа.

С этими словами она исчезла за стеклянной мозаичной дверью, как белокурый эльф.

В глазах Витали Хьюго прочел все тот же сакраментальный вопрос: «Ну, как я?»

Супер. Ты был великолепен, оценил его тактику Тороп, выкидывая вверх большой палец.

— Хорошо, — пробурчал Витали, — а теперь поговорим о том, чего малышке знать не следует.

Он достал вторую карту Португалии и зеленый маркер.

— Маршрут твоего возвращения.

Зеленый фломастер медленно «выполз» из Португалии и заскользил к Франции, распространяя по комнате запах бензина и оставляя за собой ярко-бирюзовый след.

— Вот твой паспорт. На имя господина Цукора, гражданина Германии.

Витали протянул Хьюго его подлинные документы.

— Уничтожь их перед отъездом. Теперь ты — Бертольд Цукор, музыкальный продюсер… это настоящий «подлинно-фальшивый» паспорт. Безупречный.

Хьюго цапнул у него из рук паспорт.

Витали вынул из кармана яркий пакетик с маленьким черным флакончиком.

— Нужно покрасить малышке волосы. В черный цвет. После этого сфотографируй ее. Вечером будет готов паспорт. Ты уедешь ночью, как только я привезу документы на имя Ульрике Цукор, твоей дочери.

Сказав все это, он поставил на карту Португалии небольшую серую коробочку. Хьюго открыл ее, увидел две цветные линзы для глаз и удивленно взглянул на Витали.

— Новые линзы «Минолта», орехового цвета, для Алисы, — пояснил тот.

Хьюго не мог прийти в себя от изумления.

Витали прыгнул выше головы — и все ради безопасности маленькой беглянки, спасенной его безответственным агентом.

«Все будет тип-топ», — решил для себя Тороп.

Кто бы ни преследовал Алису, этим людям не тягаться в изобретательности с Витали, им не справиться с мощью и действенностью сети.

Через два дня они будут в Португалии. Через три максимум — Алиса разыщет своего отца. Он вернется в Париж через четыре-пять дней.

Все будет хорошо. И просто, как дважды два.

Неизвестно почему, Хьюго не удавалось убедить в этом себя самого.

 

9

Человек, открывший им дверь, был молод, светловолос и одет в голубой костюм в тонкую полоску в тон и шелковый галстук в цене месячного оклада начинающего инспектора полиции. Приветливое лицо за щитом дежурной улыбки (раз в двадцать дешевле галстука).

Аните он показался слишком симпатичным, чтобы быть честным. Рядом с ней нетерпеливо переминался с ноги на ногу Петер, и она перестала разглядывать парня.

— Доброе утро, — произнесла она на своем весьма среднем немецком. — Мы — инспекторы голландской полиции Петер Спаак и Анита Ван Дайк… Можно войти?

Она протянула ему свое удостоверение, Петер последовал ее примеру.

Улыбка блондина стала еще шире, и это было явно ненормально.

— Да, конечно, инспекторы из Амстердама, заходите, прошу вас. Добро пожаловать в Браун-вальд.

Его голландский был безукоризнен.

Он слегка отступил в сторону, и их взорам открылся роскошный коридор. Пол был выложен итальянским мрамором. В конце коридора находилась массивная дубовая дверь, все двери комнат цвета слоновой кости были закрыты.

— Мы вас давно ждем, — продолжал журчать молодой человек, осторожно прикрывая за ними дверь. — Я — Дитер Борвальт, личный юридический консультант госпожи Кристенсен.

Это прозвучало почти как: «Ее величества королевы Нидерландов».

Он протянул руку, чтобы поздороваться. Анита мгновенно пожала его ладонь, а Петер и вовсе не снизошел до того, чтобы касаться наманикюрен-ных пальцев. Сунув руку в карман брюк, Борвальт повел гостей по коридору и открыл створки огромной двери из золотистого дуба.

Яркое весеннее солнце осветило пространство.

Свет проникал в помещение через высокие окна, выходившие на долину. Комната была отделана девственным, ослепительно белым мрамором. В зеркалах отражались серо-голубые горы с белыми шапками на вершинах, упирающихся в небеса. Размерами салон приближался к церковному нефу. Войдя, Анита почувствовала себя крестьянкой в грязных сабо, явившейся из хлева с ведром свеженадоенного молока.

Борвальт спокойно прошествовал в противоположный конец комнаты к бюро в стиле ампир, стоявшему на мраморном возвышении в стеклянном эркере (его размеры заслуживали Книги рекордов Гиннесса).

Затейливо изогнутый кожаный диван располагался в нескольких метрах от бюро, у стены. На диване — жемчужно-серый костюм с рыжими кожаными заплатками на локтях. В костюме — мужчина неопределенного возраста в круглых очках. Он искоса взглянул на вошедших. Человек небрежно листал какую-то папку, периодически отвлекаясь на зрелище альпийских хребтов по ту сторону сияющей синевы неба.

Дитер Борвальт картинно обогнул стол, элегантным движением открыл резную коробку черного дерева и сделал приглашающий жест. Он протянул ее посетителям:

— Настоящие гаванские сигары… Прямо с Кубы… Вы курите? Для меня это любимый наркотик…

Он снял с рыжеватой сигары коронку, покрутил ее между пальцами, взял гипсовую розу, оказавшуюся тяжелой массивной зажигалкой.

— Благодарю, но нет: я курю только чистый опиум, кстати, доложите о нашем визите госпоже Кристенсен.

Анита решила взять быка за рога. Борвальт на мгновение замер, изумленный неожиданным заявлением. Закурив наконец, он разразился звучным смехом — по мнению Аниты, натужным и слишком долгим.

— Чистый опиум… Великолепно, — наконец прокомментировал он, внезапно успокаиваясь. — Вижу, полиция не до конца утратила чувство юмора…

Он пустил в потолок закрученное колечко дыма.

— Юмор и терпение. Повторяю вопрос: вы сообщите госпоже Кристенсен о нашем приходе?

Ворвальт ответил не сразу, глядя на Аниту незамутненным взглядом, потом указал на человека, сидевшего на диване:

— К сожалению, в настоящий момент госпожа Кристенсен занята. Но здесь находится доктор Форстер, он — личный врач госпожи Кристенсен и располагает очень важной информацией по делу, которое привело вас сюда. Он готов сообщить ее вам.

— Подождите! — Анита подняла руку, призывая собеседника замолчать. Голос ее был ледяным. — Я должна в третий раз повторить свой вопрос или мне сразу показать вам ордер, который лежит у меня в кармане?

Улыбка Борвальта мгновенно застыла. Анита тут же различила в сине-стальном взгляде попытку быстро принять верное решение.

Анита терпеливо ждала, как он отреагирует.

Наконец он забормотал:

— Э-э-э… послушайте… госпожа Ван Дайк, видите ли, в воскресенье нашу адвокатскую контору в Амстердаме оповестили только сегодня утром. А госпожа Кристенсен и господин Брюннер уехали вчера утром. Мы всеми возможными способами пытаемся с ними связаться, но пока…

Анита постаралась не улыбнуться:

— Так скажите же мне, ради бога, куда они уехали? На Луну? В Антарктиду? В Женеву'?

Борвальт больше не улыбался.

— Послушайте, госпожа Ван Дайк, мне совершенно непонятен ваш юмор, он неуместен в сложившихся обстоятельствах (лексикон продажного адвокатишки!). Возможно, мне стоит напомнить вам, что в том числе и по вашей вине Алиса исче… сбежала. В настоящий момент госпожа Кристенсен пытается собрать всю свою энергию, средства и связи, чтобы как можно быстрее отыскать свою дочь. Поймите же… Ее очень волнует судьба Алисы, ведь девочка сейчас одна где-то на дороге или в незнакомом городе, а ведь города так опасны для тринадцатилетних девочек, красивых блондинок.

— Заткнитесь, ладно? — Сталь в голосе Аниты превратилась в кремень. — Алиса сбежала только потому, что за ней гнались! Вооруженные преследователи убили полицейского. Теперь их разыскивают. Йохана Маркенса, Кеслера…

Борвальт вздохнул:

— Госпожа инспектор… наша адвокатская контора неоднократно указывала вам на то, что Маркенс не работает у Кристенсенов уже два месяца. Его нанял лично господин Кеслер, который, кстати, сопровождает сейчас госпожу Кристенсен и был с ней во время того печального инцидента. Кроме нас с доктором, это могут подтвердить еще несколько свидетелей.

Анита вынуждена была признать, что молодой адвокатишка с изысканными манерами неплохо подготовился к встрече и держал фигу в кармане.

— Хорошо, так где же все они находятся? Он снова выдохнул облачко терпкого дыма:

— В Африке. На юге Марокко. По очень важному и сугубо конфиденциальному делу,

— Выражаясь человеческим языком, вы не можете дать мне их точный адрес?

— Искренне сожалею, но мы и сами не имеем от них никаких известий…

Анита была уверена, что он нагло врет, но поделать ничего не могла, а потому решила импровизировать.

— В таком случае советую вам как можно скорее передать обвинительное заключение Кристенсенам, где бы они ни были, — нежно-сладким голоском прошелестела она.

— Я сделаю все возможное, поверьте.

Анита снова не поверила и решила сменить тактику:

— Хорошо, господин Борвальт, а теперь я хотела бы послушать, что же такого важного может сообщить нам господин Форстер.

Ворвальт не удержался от улыбки ядовитого самодовольства, и она отравила атмосферу в комнате сильнее, чем дым кубинской сигары. Аниту едва не стошнило.

— Прошу вас, доктор Форстер.

С дивана донеслось покашливанье — доктор прочищал горло.

— Так, Дитер… Да, как вам уже сообщил господин Борвальт, я врач-психолог госпожи Кристенсен…

Он снова покашлял, будто настраивался, как расстроенный рояль.

«Смотри-ка, — подумала Анита, — он не сказал „психиатр“, хотя у Хасленса нас именно так информировали… Это могло означать, что Форстер — не настоящий врач. К тому же он не упомянул ни звания, ни степени».

— Информация, которую я должен вам сообщить, довольно деликатного свойства. Раскрывая ее, я до некоторой степени нарушаю профессиональную тайну. Поэтому позвольте мне не детализировать некоторые детали.

Мгновение он смотрел на лежавшую у него на коленях папку, потом сунул ее под мышку и поднялся, заскрипев артритными суставами.

Подошел к окну, взглянул на горы на горизонте, словно собираясь с духом для предстоящего разговора.

Анита уловила некую двойственность в этом согбенном пожилом человеке, который медленно поворачивался к ним, поправляя очки и раскрывая папку.

— Видите ли, госпожа Ван Дайк, в основном я лечу госпожу Кристенсен на сеансах софрологии и медитации, но иногда мне приходилось заниматься Алисой, ее дочерью.

Анита не перебивала его. Пусть говорит все, что хочет. Она удобнее устроилась в элегантном французском кресле и взглядом призвала Петера сделать то же. Посмотрим, что дорогой «доктор» Форстер нам поведает.

— Около трех лет назад Алисе стали сниться кошмары.

Он снова покхекал, глядя в свои заметки.

— Возвращающиеся сны. Очень тревожные. Они повторялись все чаще и достигли кульминации в конце девяносто первого, начале девяносто второго… Я весьма успешно лечил девочку в течение девяносто второго года, и зимой кошмары прекратились. Тем не менее…

Анита с нетерпением ждала продолжения.

— Тем не менее рискну утверждать, что пресловутая «комната с видеокассетами», которая так вас занимает, — часть галлюцинаций.

Кхе-кхе…

— Что вы хотите этим сказать? — холодно спросила Анита.

Казалось, Форстер подыскивает правильную формулировку.

— Ну-у… Я полагаю, что «комната с видеозаписями» — вымысел больного сознания ребенка, который она транспонировала на реальность.

— Вы это серьезно? А кассета, которую мы видели, — тоже кошмарный сон?

Доктор примиряющим жестом поднял руку.

— Прошу вас, успокойтесь. Нет. Конечно нет. Этого я не утверждаю. Я говорю исключительно о «комнате с видеозаписями». Кассета случайно оказалась в доме Кристенсенов, которые действительно хранили у себя порнографические фильмы для дальнейшего использования в экспериментальном кино, и…

Анита открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, и Петер вступил в игру.

— Экспериментальное кино? Так вы называете съемки, где девушке разворачивают анус электрическим ножом?

Форстер бросил на Петера мимолетный взгляд. В этом взгляде странным образом смешивались глухая тревога, сочувствие, отвращение и фатализм. Он снова откашлялся и продолжил так, словно ничего не случилось:

— Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Есть еще один важный момент, о котором я не решился вам сообщить… Профессиональная тайна…

Анита предоставила ему самому разбираться с собственной совестью.

— Единственное, что я могу сказать, — речь идет о проецировании кошмаров на реальность. Отправной точкой, разумеется, были некоторые элементы действительности, встраивающиеся в предуготовленный сценарий. Комната с видеозаписями — элемент, созданный воображением, кассета — факт действительности.

Анита не верила своим ушам.

— Видите ли, все подобные сны — крайне неудачное разрешение эдипова комплекса, который в Алисином случае приобрел гипертрофированные размеры.

«Посмотрим, до какой степени он раздует эти размеры», — подумала пораженная Анита.

Доктор пролистнул несколько страниц в поисках нужного места и прочел:

— Все сны имеют одинаковую структуру и закручены вокруг разрушительного образа Матери, все укладывается в схему ужасающей борьбы и погони, то есть инцестрального каннибализма. Отец всегда возникает как далекий загадочный персонаж, носитель света, одетый в костюм тореро или моряка. Алиса отчаянно стремится к нему, а мать гонится за ней с ножом или с пистолетом…

В уголках губ Форстера появилась хитроватая складка, глаза светились детской радостью.

Анита была парализована дьявольской точностью его анализа. Она понимала, к чему он ведет.

Старик захлопнул папку.

— Итак, позвольте спросить: а не совершает ли наша юная беглянка то, что до нее проделывали миллионы других, похожих на нее детей, — превращает сон в реальность? Большая Игра. Убежать от соперницы-матери к отцу, сделать сон реальностью, представить мать богомолом из-за той злополучной кассеты, которая свела на нет месяцы кропотливой работы.

В его голосе Анита услышала искренние нотки. А что, если этот «доктор» психо-каких-то там наук говорит правду?

— Вы повторили бы это на суде под присягой, доктор Форстер?

Она специально сделала упор на слове «доктор».

В ответ Форстер слегка пожал плечами, словно избавлялся от непосильной ноши.

— Я бы сказал, что эта теория имеет право на существование, многое объясняет и что подобные случаи встречаются чаще, чем нам бы того хотелось, у детей Алисиного возраста, особенно когда родители разводятся. Невротический бред. Побеги из дома… А теперь, возможно, наркотики и проституция…

— Значит, именно так вы бы выступили? Вот диагноз — невротические фантазии, связанные с неизлеченным эдиповым комплексом?

— Я заявил бы, что это весьма вероятно, учитывая два с половиной года работы и около тридцати проанализированных снов.

Тон его был безапелляционным. Дитер Борвальт курил сигару, едва заметно улыбаясь.

— Ладно, — проговорила Анита. — А теперь пусть один из вас объяснит мне, как мадемуазель Чатарджампа оказалась на этой кассете?

Форстера ничуть не смутило упоминание имени жертвы.

Адвокат кашлянул:

— Мы с доктором очень плохо знали эту девушку, поскольку бывали в доме Кристенсенов только по праздникам.

— Вас удивило ее исчезновение? Я хочу знать ваше мнение. Как вы объясните тот факт, что юная студентка из Шри-Ланки внезапно исчезает, а потом у ее бывших работодателей — и ваших нынешних, кстати, — появляется кассета, запечатлевшая ее смерть?

Плечи доктора, продолжавшего созерцать горные вершины, передернулись. Анита решила дожать его.

— Будьте откровенны, доктор, забудьте о психоанализе. Почему, как эта молодая студентка стала героиней этого, с позволения сказать, фильма, где некто отрезает ей груди электрическим ножом? Кто, по-вашему, способен на такое?

Доктор обернулся: он был в бешенстве, глаза метали молнии. Он мгновенно овладел собой, и только дрожь в голосе выдавала сдерживаемые чувства.

— Не знаю, инспектор, и мне кажется, что именно полиция обязана раскрывать подобные дела!

— Что я и пытаюсь делать…

— Я видел Сунью один или два раза, на приемах у Евы Кристенсен… Она отвечала за Алису…

Он назвал ее по имени, хотя тон оставался спокойным. Гневное тремоло затихало.

— С другой стороны, вам не хуже меня известно, что именно молодые иностранки, оторванные от привычной среды, чаще всего становятся объектами индустрии такого рода.

— Да, — согласилась Анита, — именно поэтому дельцы от порнобизнеса так мне омерзительны!

В глазах Форстера промелькнуло странное выражение. Он уже готов был что-то сказать, но тут вмешался Дитер Борвальт:

— Давайте все проясним. Что именно вы хотите узнать? Должен ли я напоминать, что ваш ордер распространяется только на Еву Кристенсен и Вильхейма Брюннера и что мы с доктором Форстером согласились на этот допрос с единственной целью — помочь правосудию нашей страны?

Анита не стала говорить, что она обо всем этом думает.

— Я собираю информацию. Пытаюсь понять. Делаю свою работу, если хотите.

— Полагаю, больше мы ничем не сможем вам помочь.

Первое по-настоящему честное высказывание за целый день.

Они покинули дом, и Петер повез ее в аэропорт Цюриха. За всю дорогу она не произнесла ни слова, переживая поражение.

Позже, в самолете, прижавшись виском к иллюминатору, стараясь погрузиться в созерцание облаков, она слышала, как Петер ворочается в кресле.

— Скажи, ты веришь во все эти психоштучки?

— Не знаю, — пробормотала в ответ Анита, — но в суде это могло бы возыметь действие.

Океан бело-золотых облаков не смог успокоить ее тревогу. Адреналин в крови зашкаливал, когда Анита ступила на летное поле под весенний ливень. Вечернее солнце играло на дождевых струях, перебирая текучие струны небесной арфы.

Увы, настроение Аниты мало соответствовало красоте города, застигнутого врасплох дождем и светом.

 

10

Автобан-Сити

Дюссельдорф был теперь родиной Витали. И родным городом музыкальной группы «Крафтверк», создавшей в 70-е новое направление — технопоп. Тороп вставил в магнитофон кассету с записью их «Компьютерного Мира».

Эта музыка, написанная здесь, в Руре, была словно специально создана для дороги. Панель управления. Спидометр, подсвеченный зеленым светом. Стеклянные башни, наполовину скрытые оранжевым дымом заводских труб, теплообменники, чередой уходящие в сторону Кельна и Бонна.

Ночь, черный совершенный свод над головой. Равномерное мелькание фонарей.

Киберпанковская урбанизация, конец двадцатого столетия… Сверкающее металлом родео машин, они напоминают диких животных, бегущих по асфальту дороги, черно-желтая территория с загадочным смыслом.

Белые буквы надписей, высвечиваемые фарами.

Алиса не спала на заднем сиденье. Отодвинувшись в противоположный угол, она прислонилась лбом к стеклу и следила за дорогой. Хьюго повернул зеркало, чтобы разглядеть ее. Лицо было спокойным. Темные волосы спадали на плечи. Взгляд, устремленный в ночь, изменился, как и все прочее.

Линзы орехового цвета и черные волосы делали ее похожей на иностранку. Какое-то искусственное создание, девочка-клон, путешествующая по Европе на заднем сиденье чужой машины… Она могла бы прилететь на космической тарелке, высадиться в долине Рейна и путешествовать автостопом — Хьюго подсадил бы ее, высветив случайно фарами.

Алиса перестала быть Алисой, они добились своего.

Маскировка оказалась потрясающей. Привезенная Витали одежда привнесла последний — идеальный — штрих в создание нового образа.

Хьюго вернул зеркальце в нужное положение и расслабился.

Он «загримировался», сменив черные штаны и куртку на потертую кожанку и светло-голубые джинсы. Витали постриг его и покрасил волосы, предварительно вытравив их, в темно-медовый, почти каштановый, цвет. К сожалению, голубые линзы кончились, так что Хьюго придется носить темные очки. Зато они сменили машину и ехали теперь на черном «БМВ». Один из членов организации владел автосалоном в Дюссельдорфе.

Хьюго удобнее устроился в кресле и нажал на газ.

Витали — это не человек, а просто чудо какое-то! Не случайно он стал правой рукой Ари, а потом возглавил самый секретный отдел их организации. Под непримечательной внешностью скрывался человек редкостного таланта, способный утереть нос любому аналитику ФБР и ЦРУ. Практический, конкретный, стремительный ум позволял ему заранее находить решение многих проблем, а умение приспосабливаться и прагматичное воображение довершали дело.

В его архивах наверняка хранится досье с описанием проблемы, похожей на ту, что поставила перед ним маленькая голландка. Нет никаких сомнений в том, что Витали уже наполовину разрешил ее, — задолго до того, как она возникла. Как говорит Ари, если предвидишь проблему, имеешь шанс избежать ее.

Витали превратил это вполне банальное правило безопасности в законченное произведение искусства, пусть и с налетом выпендрежа. Превращение девочки-подростка нордического тина в типичную представительницу предместий Барселоны или Флоренции может быть на сто процентов расценено как один из его шедевров.

НАНСИ-МЕТЦ

Указатель разделял автостраду на два ответвления, одно из которых вело прямо на юг. Арденны и Лотарингию — заброшенные металлургические центры, ржавеющие среди полей, — он проедет ночью под монотонное урчание двигателя, напоминающее рев ночного бомбардировщика. Постиндустриальный пейзаж — и это еще самое мягкое определение целины в центре Европы.

Километрах в двадцати от границы Хьюго развернул карту Витали и сразу нашел местную дорогу, проложенную вдоль русла Рейна.

Теперь он ехал по лесистой местности. Скорость — шестьдесят — семьдесят километров в час, не больше. Он убрал ногу с педали газа.

Точно следуя карте и письменным указаниям Витали, Хьюго через полчаса вновь выехал на автостраду.

Все эти маневры нужны были для того, чтобы не отмечаться на пунктах оплаты пошлины.

Хьюго посмотрел в зеркало бокового вида. Пограничный пост медленно исчезал на горизонте, превращаясь в оранжевое с голубым световое пятно. Он даже не заметил, как выехал из Германии.

«Добро пожаловать в Европу», — подумал он.

«Приветствуем вас в стране автобанов!» — поправил он себя и увеличил скорость до допустимого предела.

Машина пожирала километры, а Хьюго пытался в очередной раз оценить ситуацию.

Если мать этой девочки действительно преступница и в ее распоряжении по меньшей мере две машины вооруженных головорезов, то, скорее всего, в погоню за ними отправлены и другие люди, причем много.

А если к этому добавить еще и легавых, получается перебор!

В конце концов Хьюго вынужден был согласиться с формальным приказом Витали. Распоряжение касалось того, что он повсюду таскал за собой в двойном дне огромного чемоданчика с инструментами фирмы «Факом».

Он тогда попытался объяснить Витали, что это всего лишь сувенир, к тому же разобранный и разряженный. Ответное выражение лица Витали оказалось красноречивее всяких слов.

В Сараеве снайперы часто работали по трое. Хьюго никогда не хотел работать в бригаде, но, как и обучавший их боснийский офицер, был изумлен тем обстоятельством, что мог с четырехсот метров подстрелить движущуюся цель из оружия с оптическим прицелом. Выпущенная из штурмового карабина «АР-18» пуля калибра 5, 5 наносила действительно впечатляющие разрушения. А если уж трое стреляют очередями, можете быть уверены в смертельном исходе. Для боев, в которых он участвовал, «АР-18» был идеальным оружием. Второй стрелок из его бригады пользовался немецкой винтовкой и стрелял в основном по мишеням, находившимся на более далеких расстояниях. В каждой группе третий человек был вооружен автоматом-пулеметом типа «узи» или «Калашникова» и защищал товарищей в ближнем бою. Впрочем, «АР-18» неоднократно доказывал свою эффективность, когда приходилось с тридцати метров расстреливать противника, решившего раз и навсегда покончить с вами!

Вид разобранного оружия, когда его части лежали на белой тряпке посреди стола, щемил его сердце.

Витали разрешил Хьюго спрятать девятимиллиметровый «ругер» в тайнике под сиденьем.

Ружье, объяснял он, сразу обнаружат сканером на таможне, современные системы с ускорителями частиц просвечивают контейнеры с фотопленкой, не вредя их качеству. Если, по той или иной причине, на таможне захотят проверить содержимое багажника или чемоданчика, тебя сразу арестуют, девочку допросят, отправят к родителям, машину конфискуют, а оружие наведет на след организации.

Зато пистолет можно спрятать в салоне — вряд ли машину будут сканировать или тщательно досматривать, если в багажнике ничего не найдут.

Хьюго вынужден был смириться и с тоской наблюдать, как дорогое его сердцу воспоминание исчезает вместе с сумкой. Витали отвечал за их безопасность. Все должно было выглядеть максимально легальным — даже амфетамины, выписанные врачом Организации.

Перед самым отъездом Витали отвел Хьюго в сторону.

— Если уж ты так прикипел к этой штуке, мы это устроим, — прошептал он.

У них был в Португалии «законсервированный» почтовый ящик, которым пока никто не пользовался. Витали оставит там карабин или другое оружие аналогичного типа, после чего эту точку закроют навсегда. Хьюго сможет воспользоваться ею лишь в самом крайнем случае.

В Португалии. В Эворе. Все лучше, чем ничего.

Отсутствие хорошо знакомого тяжелого предмета под правой подмышкой и мысленное воспоминание о разобранном карабине, лежащем на столе в кухне за многие тысячи километров отсюда, нервировало Хьюго.

Ему потребовался длительный сеанс самогипноза, чтобы отрегулировать дыхание и привести в порядок мысли, но в конце концов напряжение отпустило.

Его обволакивали шум двигателя и свист ветра, врывавшегося в салон через приоткрытое окно. Внезапно он осознал, что кассета давно закончилась.

Съезжая со скоростной трассы перед французской границей, он внезапно понял, что в чем-то главном они с этой замаскированной девочкой едины. Больше часа ни один из них не нарушал молчания.

Да, оба они ценят тишину, оба стараются не разрушить гармонию утекающего времени, наслаждаясь ощущением движения, во всей полноте проявляющимся на дороге.

Тороп внимательно следил за тем, чтобы не превышать допустимую на этой второстепенной дороге скорость. Было бы глупо с его стороны дразнить черта (читай — дорожную полицию или, что еще хуже, таможенный вертолет, карауливший нарушителей даже в Европе «без границ»).

Ты — богатый музыкальный продюсер, едешь во Францию с дочерью. В Германии в среду начались школьные каникулы, и вы едете на Лазурный Берег или в Страну Басков, в Биаритц.

Проехав еще несколько километров, он вернулся к их «легенде».

Нет, не стоит упоминать Испанию…

Ты — богатый музыкальный продюсер, едешь в отпуск с дочерью на юг Франции. Информацию выдавай, но не уточняй.

«Запомните главное: давая одну информацию, вы скрываете другую — более важную».

Спасибо, Ари.

Он поставил новую кассету, выбрав альбом Принца, «Знак времен». Алисе вроде нравился этот маленький волшебник из Миннеаполиса.

Хьюго выбрал короткий путь. Спуститься по Роне до Прованса, отклониться к побережью, в сторону Нима и Монпелье, проехать через Перпиньян, въехать в Испанию через Барселону, просквозить Тарагону и Валенсию, Убеду, Кордову и Севилью, попасть в Фару и оказаться на южном побережье Португалии.

Он положил на этот маршрут тридцать часов. Максимум — полтора дня. Без сна. Без остановок, разве что на перекус и туалет.

Алиса пусть спит на заднем сиденье, умываться она сможет и в туалетах на заправках.

Основную часть пути они проедут по скоростным шоссе, объезжая крупные города по проселочным дорогам. В памятной записке Витали одна фраза была подчеркнута: в часы пик объезжать согласно указаниям.

Совершенство, что тут скажешь…

Перед ними разворачивалась бесконечная лента дороги, и Хьюго сосредоточился на езде.

Вчера, рассказывая ему свою историю, Алиса объяснила, что хочет найти в Португалии отца.

Форсмажорные обстоятельства и невероятное повествование о преступлениях одно ужаснее другого не позволили ему запомнить эту деталь. «Черт, — подумал он вдруг, — но почему она не позвонила ему по телефону?»

Или позвонила?

Неужели тут что-то еще?

Он откашлялся.

Ему придется нарушить молчание, а он толком не знает, как это сделать.

Наконец, решительно выдохнув, он ринулся в бой.

— Не хочешь позвонить в Португалию?

В ответ — изящная мелодия Принца.

Алиса все-таки уснула.

 

11

Начинался новый день, когда Петер Спаак предложил Аните прерваться и отправиться домой поспать. Уже трое суток она была на ногах, и это было совершенно неразумно, учитывая особый характер расследования.

Анита вынуждена была согласиться. Петер прав — она с трудом различает слова на разбросанных по столу страницах отчета.

Сразу после возвращения из Швейцарии они весь день пытались выйти на Маркенса и Кеелера, а потом всю ночь читали и перечитывали «худосочные» папки дела. Все, кто был в магазине, словно испарились. Не удалось отыскать никаких следов ни раненого лысого, ни блондина, ни белой машины.

Так, теперь Сунья Чатарджампа. Девушка ушла от Кристенсенов и вернулась домой, в свою маленькую квартирку. Никто не видел, чтобы она выходила. Соседка подтвердила, что Сунья часто по многу дней сидела взаперти, особенно во время школьных каникул, и беспрерывно занималась.

Несколько месяцев спустя она появилась — на видеопленке, обнаруженной у Кристенсенов.

Смертельные картинки.

Кристенсены растворились на природе. Где-то в Африке.

Обыск в квартире Йохана Маркенса не дал практически ничего. Личные вещи, нет даже телефонной книжки с номерами Кеслера или Кристенсенов. Ничего. Только незаконно хранящийся пистолет. Индонезийца удалось вычислить. Он обосновался в стране недавно. Судя по обнаруженным у него нескольким дозам героина — приторговывал. Пять лет состоял на службе в армии Индонезии. Никакой прямой связи с Кристенсами, разве что через Маркенса.

Что до Кеслера, его имя не удалось обнаружить ни в списках постояльцев отелей, ни в реестрах агентств по сдаче квартир, ни в документах кредитных организаций. Найденные в телефонном справочнике однофамильцы оказались пустышкой.

Кеслер. Повсюду он.

Да, Кеслер был ключом, связующим звеном между Кристенсенами и остальной бандой. Он, как и индонезиец, служил в армии. Они наверняка встречались либо в Африке, либо где-нибудь на Востоке как солдаты удачи. Возможно, Кеслер не в Африке, как утверждали Борвальт и доктор. Да, у него наверняка есть фальшивые документы, так легче спутать карты…

Как же все это воняет!

Анита закрыла папку, откинула голову назад, потянулась всем телом.

Они как вампиры — их не увидишь. В сознании сформировался образ — холодные кровопийцы. Беспощадные создания с безупречными улыбками, у каждого — крупный счет в банке, все вращаются в высших кругах — Анита убедилась в этом, просматривая список знакомых Кристенсенов из мира промышленности, финансов, торговли, моды и искусства. В течение всей предыдущей недели Петер развлекался, собирая газетные вырезки светской хроники за прошедшие годы.

Как только они взялись за работу, он принес Аните полное досье, и она то и дело восхищенно присвистывала, разглядывая статьи и фотографии. Кристенсены в Монако на приеме у княжеской семьи. Кристенсены в Сен-Моритце. В Аспене, в Колорадо. Кристенсены в Сен-Тропе, на собственной яхте, в разгар пышного празднества. Кристенсены на Каннском фестивале, в Опера де Бастий, на многолюдном «пати» в садах Королевского дворца в Гааге, на приемах в Нью-Йорке, с Трампами, в галереях современного искусства…

Анита не помнила, как добралась домой. Бело-голубой свет зари, отражаясь от воды, превращал каналы в живой серебряный поток. Петер поехал на своей машине, она — на своей и добралась до квартиры на автопилоте, механически разделась, рухнула на кровать и моментально провалилась в черную бездну.

Крик раненого кита превратился сначала в хрустальный звон, потом — в металлический скрежет, прорвав тонкую завесу сна. Анита поняла, что это разрывается телефон в ногах кровати. Она перевернулась, чтобы схватить мерзкую трубку.

На полу валялась сброшенная накануне в полубессознательном состоянии одежда.

— Да, Анита Ван Дайк, кто это?

Человеку на другом конце провода повезло, что он находился за много километров от разъяренного инспектора.

Легкий вздох. Скрежет.

— Это Петер. Привет. Как ты понимаешь, я звоню по важному делу. Ты проснулась?

— Да, продолжай, проснулась. — Вежливость давалась ей с трудом.

— Я тут наткнулся на отчет, который мы получили сегодня утром от Интерпола. В нидерландской части Антильских островов произошла перестрелка…

Анита вздохнула:

— Я слушаю, Петер.

— Ты не поверишь… Слушай внимательно. Два дня назад, ночью, прибрежный патруль Барбады производил досмотр судна, прибывшего из Сан-Висенте. Они прижали яхту на пляже, когда та причалила к берегу для выгрузки. Все закончилось плохо. Полицейский тяжело ранен, два члена экипажа убиты, двое встречавших судно ранены. Настоящая схватка…

Возникшая в трубке тишина прерывалась шипением и треском.

Анита едва удержалась, чтобы не закурить.

— В трюме, — продолжал Петер, — обнаружили марихуану и кокаин, несколько десятков килограммов порошка.

Анита собралась было спросить, какое им дело до ареста травки и кокаина в центре Карибов, но тут Петер продолжил:

— В трюме было кое-что еще. То, что нас интересует и из-за чего, собственно, я рискнул разбудить тебя, дав поспать всего шесть часов.

«Мерзавец, — подумала Анита, — ничего не скажешь — элегантный способ указать мне на время».

— Помимо порошка на яхте обнаружили кассеты.

Петер выдержал небольшую паузу.

— Двадцать штук.

Анита так судорожно сжала трубку, что рука побелела. Челюсти не разжимались, словно их посадили на зубопротезный цемент.

Петер, сбитый с толку глухим молчанием, пустился в объяснения:

— Двадцать копий одной кассеты. В отчете дано довольно точное покадровое описание… но я попросил, чтобы нам выслали один экземпляр, на всякий случай, хотя меня убедило то, что я прочитал… Ты понимаешь, о чем я, Анита?

Она что-то бессвязно пробормотала, глядя в бело-голубой потолок.

— Ты уверен, что это то самое? — произнесла она наконец хриплым голосом, как если бы ее связки пробудились от тысячелетнего сна. — Я хочу сказать, ты уверен, что на кассете снята она? Двадцать копий? Двадцать раз…

— Сунья Чатарджампа. Да

Анита глубоко вздохнула. С одной стороны, она почувствовала облегчение. Ведь это то доказательство, которого она так ждала. С другой — насколько было бы лучше, если бы все это оказалось неправдой.

— Так, теперь я полностью проснулась. Ты на работе?

— Да.

— Хорошо, буду через сорок пять минут.

— Ладно, — ответил Петер, — через сорок пять минут.

Анита бросила трубку и помчалась в душ.

— Как ты думаешь, это пиратские копии?

Анита смотрела в окно, размешивая сахар в кофе.

Петер сидел за столом и машинально перелистывал скрепленные страницы.

— В Южной Америке это было бы нормально. Но тут важно другое: пиратские они или нет, все поставлено на промышленную основу. Я связался с полицейскими из Барбады и Сен-Висенте — они допросят раненых и постараются восстановить всю цепочку. Увы, владелец яхты убит, так что потребуется время.

Анита глотнула обжигающе горячего кофе: — Полагаешь, стоит разобраться на месте? Она действительно хотела знать его мнение.

— Не знаю… У нас и здесь есть срочные проблемы.

— Спасибо за напоминание. Хорошо, мы разделимся.

Анита повернулась, он поднял на нее полный любопытства взгляд.

— Ты будешь собирать всю информацию по делу Маркенса и Кеслера, поставишь кого-нибудь на расследование истории Чатарджампы. Она, скорее всего, вышла из квартиры, либо кто-то туда вошел… Нужно вновь допросить соседей, еще тщательнее. Может, кто-то что-то видел, несмотря ни на что… Так, дальше, я хочу, чтобы ты собрал как можно больше информации о Форстере.

«Да, — отвечал взгляд Петера Спаака, — а ты-то чем займешься?»

— Я развеюсь в Португалии. Привилегия старшего по званию.

Она сделала еще несколько глотков кофе.

— Хотел бы тебе напомнить — мы все еще не знаем, где скрывается этот Тревис…

В голосе Петера прозвучали ледяные нотки.

— Знаю-знаю, но не могу ждать, пока зашевелятся испанские и португальские полицейские. Хочу сама туда поехать и найти его.

Взгляд Спаака стал холодным.

— Да, — добавила Анита, улыбнувшись уголками губ, — я уверена, что Алиса направляется именно туда…

Она отхлебнула еще кофе, не зная, как объяснить Петеру, что чувствует.

— Я убеждена, что мать станет преследовать Алису и попытается забрать ее у отца. Возможно, она в той же ситуации, что и мы, — не знает точного адреса Стивена Тревиса. Помощь местной полиции обеспечит мне небольшое преимущество во времени, и я смогу кое-что подготовить…

— О чем ты? Хочешь взять ее на месте преступления?

— Да, — ответила она, движимая каким-то новым жестким инстинктом. — Я уверена, что Кристенсен допустит ошибку или промах и это позволит нам задержать ее на время, необходимое для сбора всех доказательств. Здесь, в Европе.

Анита не торопясь допила свой кофе.

— Звучит неплохо, — процедил Петер, — совсем неплохо.

Анита непроизвольно улыбнулась: — Понимаешь, между Алисой и ее матерью существует какая-то особая связь. Я пока не могу ее точно определить, но доктор Форстер кое в чем не соврал. Мне кажется, обе испытывают взаимную странную жестокую смесь восхищения и отвращения. Ева Кристенсен никогда не отпустит от себя дочь и уж тем более не позволит угрожать себе. Ее ответная реакция будет неожиданной и непредсказуемой даже для нее самой. Одно я знаю точно: Ева не оставит дочь… Не оставит в живых, понимаешь? Глаза Петера сверкали. Анита читала в них восхищение коллеги и страстное желание, но постаралась не показать виду, что с такой легкостью разгадала его мужскую сущность.

— Ева сделает все, чтобы снова завладеть Алисой, — продолжила она. — Для этого она вынуждена будет нарушать закон. Именно этого я жду и хочу быть там, когда начнется

Петер загадочно улыбнулся.

— Скажи-ка мне вот что, — сказал он. — А не заведет ли меня мое расследование в Бриджтаун? В это время года там должно быть неплохо…

Он хитро подмигнул и закончил свою мысль:

— Уверен, в окрестностях Фару не хуже, я прав?

Анита кисло улыбнулась в ответ.

Мысленно она придумывала, что скажет комиссару, чтобы он согласился оплатить ей билет в самую южную точку Европы.

— В Португалию? Но вы ведь даже не знаете точного адреса отца малышки?

Голос комиссара Хассла звучал ровно — он просто ждал от Аниты разумного объяснения. Впрочем, это входило в его обязанности.

Анита глубоко вздохнула и бросилась в бой:

— Пока мы ждем необходимую информацию из Португалии, я успею слетать туда и все прояснить на месте. Так мы выиграем время. Я должна во что бы то ни стало допросить отца девочки, чтобы взглянуть с другой стороны на то, что мне рассказал психоаналитик Евы Кристенсен. С другой стороны…

Анита решила выложить последний козырь.

— Кроме того, я уверена, что Ева Кристенсен тоже отправится туда… чтобы вернуть себе дочь.

Во взгляде Вила Хассла промелькнуло понимание.

— Женская интуиция? — Да.

И тут же уточнила:

— Это материнский инстинкт, свойственный всем женщинам, даже таким, как Ева Кристенсен.

В ответ комиссар что-то невнятно пробурчал. Он уже размышлял над ответом и взвешивал свое решение.

— Каков ваш план? Важный вопрос.

У Аниты пока не было никакого плана, разве что неясные наметки, которые она изложила Петеру. Но она ни в коем случае не должна показать Хасслу свои сомнения. Нужно играть в открытую, с Хасслом лучше не темнить.

— Для начала — Фару. Свяжусь с местной полицией, задам направление поисков, найду Тревиса — прежде чем это сделает Ева Кристенсен.

Должно получиться. Не может не получиться.

— Знаете, Анита, в верхах недовольны. Во всех кабинетах мне повторяют, что у вас ничего нет… У вас будет очень мало времени на то, чтобы собрать убедительную информацию.

— Знаю, именно поэтому я должна ехать как можно быстрее.

Хассл хитро прищурился:

— Ладно, полагаю, вы знаете даже номер вашего рейса?

Анита едва не хихикнула от радости.

— Да, — подтвердила она. — Через три часа я могу улететь в Фару и окажусь там в конце дня…

Она хотела сказать: уже сегодня я смогу приступить к работе, в крайнем случае — завтра утром.

Хассл позволил себе намек на улыбку.

Анита ответила своему шефу широкой благодарной улыбкой.

Она собиралась высказать ему свою признательность, но комиссар жестом решительно прогнал ее за дверь.

Секундой позже она начала действовать.

 

12

Рано утром, когда они проехали Дижон, Алиса проснулась. Она села, и Хьюго увидел ее заспанное лицо.

Хьюго снова спросил, не хочет ли она позвонить отцу, но девочка ответила, что у нее нет номера его телефона. Они проехали еще несколько километров, прежде чем Тороп озабоченно спросил:

— Но адрес-то у тебя, по крайней мере, есть?

— Да… есть… ну… последний адрес…

— И где он?

Алиса наклонилась вперед, и Хьюго увидел, как она дотронулась до своего лба.

Он обернулся и ответил ей хитрой улыбкой сообщника. Да-а, эта малышка могла бы стать лучшей ученицей Ари.

— Еще у меня есть фотография. Снимок дома. Она протянула ему через плечо полароидный снимок, и Хьюго искоса взглянул.

— А сколько лет фотографии и адресу?

— Наверное, года полтора…

«Неплохо, — подумал Хьюго, — это может пригодиться».

Около девяти они остановились на большой площадке для отдыха на южной окраине Лиона: бензозаправка, туалеты, кафе, супермаркет. Быстро проглотили плотный, но жутко невкусный завтрак и снова тронулись в путь. Алиса успела привести себя в порядок в туалете автозаправки,

— Что ж, прекрасно. Так почему вы еще здесь? Все утро Хьюго, как выпущенная из ствола пушки ракета, летел по автобану вдоль русла Роны. В какой-то момент — он и себе не смог бы объяснить почему — Тороп поддался искушению; с сухим щелчком открыл дверцу бардачка. Достал диктофон. Убедился, что кассета вставлена, отвернулся от Алисы, изучавшей пейзаж за окном. Вдоль дороги тянулись вверх, убегали назад тополя. Хьюго прижал микрофон к губам, медленно заговорил:

— О необходимости «прямого действия». Здесь и немедленно. Сейчас мы едем сквозь урбанистическую цивилизацию, в то время как неумолимо приближается конец света или некто на него похожее. Мысль — это вирус. Он будет распространяться или мгновенно уснет, до лучишх времен, дожидаясь когда его случайно разбудят.

Возможно, книги — опаснейшие бомбы замедленного действия. Итак, в этот прекрасный день благословенного 1993 года машина едет по французской автостраде. Волей невероятной игры судьбы и хаоса двое людей пересекают континент из конца в конец, простые тени времен заката Европы. Каким-то чудом это рядовое событие рождает беспорядок, потрясение. Значит, остается только рассказывать ожизни, воспринимая опыт как бесконечную трансформацию…

Да, теперь они переживают закат вдвоем. Алису надо внести в сценарий. Она становится движущей силой действа, питаемого энергией самой жизни. Хьюго продолжил:

— Можно начать так: В субботу, 10 апреля 1993 года, в девятом часу утра, юная девочка-подросток явилась в Центральный комиссариат полиции Амстердама… Никто в тот момент не подозревал, что очень скоро она поставит на уши полицейские службы всей Европы…

Хьюго прервался, обернулся к девочке:

— Проголодалась?

Алиса отрицательно покачала головой. Потом, перекрикивая шум мотора, спросила:

— Вы писатель? В каком жанре?

Хьюго мгновение помедлил, сомневаясь, что она сможет его понять.

— Не знаю, как тебе объяснить… Это мой первый роман… Роман о конце мира… сегодня я вижу его жанр как боевик на дороге… за маленькой девочкой гонятся полиция и ее мать… один взрослый тип вернулся из настоящего ада… — Тороп подавил смешок.

— Но… это ведь наша история, правда?

Он слегка кивнул, потом, нарушив молчание, повисшее в машине, сказал:

— Вернувшись оттуда, я знал, что замысел романа и события моей жизни переплетутся Правда, тебя в первоначальном варианте сценария не было…

Хьюго снова ухмыльнулся.

— Это эксперимент, я хочу показать, как реальность врывается в вымысел, и наоборот.

Алиса надолго замолчала. Он понял — девочка размышляет над сказанным.

— Хьюго, — наконец начала она, — вы говорили, что работаете для какой-то международной организации… и у вас есть оружие… Только что вы вспоминали ад… Может, объяснить все по-настоящему?

— Объяснить тебе что? — Вопрос Хьюго прозвучал как выстрел.

— Ну-у, вы — писатель, но у вас есть пулемет и пистолет, и работаете вы на организацию, которая запросто помогает нам менять машины, достает документы и…

Она обвела руками саму себя, намекая на измененную внешность.

«И личность тоже», — мысленно дополнил этот ряд Тороп.

— Что ты хочешь знать? Шум двигателя.

— Итак?

— Откуда вы приехали? Что это был за ад? «Браво, девочка! — растерянно подумал Хьюго. — Так с чего же ты начнешь?»

Самолет описал широкий круг над океаном и начал заходить на Фару. Небо над побережьем очистилось, на всем Иберийском полуострове стояла великолепная погода.

Сидевший рядом с Анитой молодой португалец — они перекинулись парой слов во время полета — убрал книгу в небольшую спортивную сумку.

Анита придвинулась к иллюминатору, внимательно наблюдая за приближавшейся землей.

Сияющая охра, солнечная белизна домов, и до самого горизонта — синева, смешивающаяся с зеленью, припудренная серебром. Анита никогда прежде не была в Фару и не знала, почему из глубин памяти всплыли воспоминания о Лиссабоне.

Лиссабон, думала она, представляя себе исторический квартал этого города, серьезно пострадавший от пожара как раз накануне ее приезда летом… 1988-го. Да, именно тогда. Извилистые улочки с тенистыми портиками, рассеянные по всему городу, узенькие площади, зажатые между фасадами домов с висящим на балконах бельем, — все это способствовало быстрому распространению огня. Те дома, что не сгорели дотла, были украшены огромными черными фресками, написанными копотью.

На сей раз Аните было не до туристических красот. Она не сможет прогуляться ночью под мелодии фадо , доносящиеся из открытых окон домов, остывающих от дневной жары.

Удар шасси по бетону полосы, скрежет, запах керосина на трапе, формальности — все прошло очень быстро. Инспектор из Центрального комиссариата Фару приехал за Анитой в аэропорт, и через двадцать минут после приземления она входила в здание.

Капитан Жоашин да Кошта был невысоким полноватым человеком, с пышными усами и манерами, слишком грубыми для португальца. Быстро разделавшись с формальностями, он провел ее в свой кабинет и молча предложил жесткий расшатанный стул.

Сам он уселся в кресло по другую сторону стола и тяжело вздохнул, выражая вековую покорность судьбе.

— Кажется, вы немного говорите по-португальски?

— О, совсем чуть-чуть…

Капитан да Кошта мгновение смотрел на Аниту.

— Ладно. Мы постарались кое-что разузнать об этом англичанине, Стивене Тревисе.

Анита промолчала.

— Последний дом, в котором он жил, сдан одной немецкой паре. Он съехал около трех месяцев назад. Мы пока не знаем куда.

Анита переваривала информацию.

— У вас есть адрес этого дома? Инспектор снова молча взглянул на нее:

— Вам это ничего не даст. Наш инспектор расспрашивал немцев и сотрудников агентства по недвижимости. Тревис уже освободил дом к моменту заключения сделки. Новые жильцы въехали неделю спустя. Агентство никогда больше ничего не слышало о вашем англичанине.

Анита попыталась все проанализировать за несколько мгновений.

— Они действительно ничего не знают о том, куда он мог уехать?

Полицейский безнадежно махнул рукой. Этот жест означал одно: Тревис мог сейчас находиться где угодно, но уж никак не в Алгарве и, скорее всего, даже не в Португалии,

Анита наклонилась вперед:

— Послушайте, капитан, дайте мне адрес. Это единственная зацепка, с которой я могу начать.

Да Кошта снова вздохнул, всем своим видом выражая непонимание: и зачем это голландской полиции так нужен адрес бывшего английского моряка, живущего в Португалии? Он что-то черкнул на клочке бумаги.

— И еще… не хочу вас затруднять, но…

Анита замолчала, пытаясь привлечь внимание собеседника.

Тот вопросительно поднял бровь.

— …смогу ли я поговорить с тем инспектором, который опрашивал новых арендаторов и сотрудников агентства?

Капитан с трудом удержался от недовольного возгласа.

— С инспектором Оливейрой? Вы найдете его в четвертом отделе на втором этаже.

Анита поняла, что беседа окончена. Толстяк полицейский уже смотрел в окно, на сияющую синеву неба, сливавшегося с морем.

— Прекрасно. Благодарю вас за все, что вы сделали.

Секунду спустя она покинула кабинет капитана.

Переступая порог ресторана, Анита вознесла мысленную хвалу «мачизму» инспектора, пригласившего ее пообедать.

Антонио Оливейра из четвертого отдела оказался молодым любезным и очень опытным полицейским. Он терпеливо изложил ей все подробности своих бесед с агентом по недвижимости и с новым арендатором дома Тревиса, объяснив, что потом его отвлекли другие срочные дела. Его улыбка говорила: «Ты ведь хорошо знаешь, какая собачья жизнь у всех полицейских, что в Амстердаме, что в Фару!» Анита все поняла — она умела читать между строк.

— Конечно, думаю, работы хватает, даже здесь…

— Да нет, сейчас еще не сезон.

Потом они заговорили о росте числа карманных краж, угонов машин, о дилерах и прочих подонках, «высаживавшихся» каждое лето вместе с туристами. Анита в основном поддакивала.

Она объяснила Оливейре подробности своего расследования, выделив несколько деталей и рассказав о главных направлениях, которые разрабатывала полиция Амстердама.

Во взгляде молодого сыщика Анита читала подлинный интерес, осознавая одновременно, что ее фламандский шарм не оставил его равнодушным.

У нее было мало времени. Необходимо было найти англичанина за пару дней, и Анита решила пойти ва-банк. В этой гонке не помешает надежный союзник — человек, хорошо знающий местную специфику и свое дело и заинтересованный в результате чуть больше остальных.

Анита собралась броситься в атаку, но Оливейра ее опередил:

— Может, поужинаем и обсудим дело за тарелкой рыбы?

И вот уже молодой официант подводит их к столику у окна с видом на скалистую бухту, покрытую белой скатеркой.

Усаживаясь, Анита думала о том, что ей необходимо точно понять, как бы повел себя на ее месте португальский коллега.

Подождав, пока принесут еду, она приступила к расспросам.

— Вы не рассказали мне, чем занимался этот Тревис.

Оливейра скорчил гримасу:

— Да вот это-то нам как раз не совсем ясно…

Анита настаивала:

— И все-таки, расскажите поподробнее? — попросила она, проглотив кусок удивительно вкусной рыбы-меч.

— Хорошо. Тем более что я успел собрать кое-какую информацию.

Улыбка тронула губы Оливейры, во взгляде блеснул хитрый огонек. Анита рассмеялась:

— Да уж, палец вам в рот не клади! Ладно, давайте, колитесь!

Молодой сыщик ответил неопределенным жестом, смысл которого Анита прекрасно поняла: когда-нибудь… Разве мы плохо сидим?

Она мгновенно рассмеялась в ответ, прикрывая рот ладошкой, поправила рыжевато-медную прядь волос, упавшую на лоб, и тут же почувствовала — кокетство действует!

Анита, конечно, мало напоминала топ-моделей с глянцевых суперобложек журналов: треугольное худое лицо с высокими скулами, худощавая фигура, не слишком пышные формы. Зато глаза часто вызывали у представителей мужского пола выброс адреналина, и она читала в их взглядах желание.

Похоже, сейчас именно тот случай.

«Спокойно, — подумала она. — Даже если он клюнул, сейчас не время для романтического приключения…»

Она «надела» на лицо серьезное выражение.

— Итак, чем он занимался?

Оливейра отвел взгляд и, немного подумав, приступил к рассказу:

— Начнем в хронологическом порядке. Лейтенант ВМС Великобритании. Служил сначала на Дальнем Востоке, потом в Гибралтаре. Семь лет преданной образцовой службы на благо ее величества. Отставка. Переезд в Барселону, потом в Андалусию. Осел в Алгарве. Знакомство с молодой голландкой Евой Кристенсен. Разнообразные занятия. Пишет картины и выставляет их в Португалии и в Испании. Летом катает туристов на яхте или на прогулочном катере. Жена часто ездит за границу по делам — она весьма успешная предпринимательница. После рождения дочери семья переезжает в Барселону. Все, конец. Однако в последние месяцы перед переездом Тревис, похоже, имел дело с разными темными типами в Лиссабоне и Испании. Все они были так или иначе связаны с итальянской мафией. И последнее. После развода, лет пять назад, он вернулся сюда, в Алгарве… Почти нигде не бывал, рисовал дни напролет, но выставлялся редко.

Анита не скрывала восхищения. Столько сведений при таком «пристрелочном» расследовании!

Оливейра рассказывал неторопливо и мягко, так что она без труда понимала его.

Ей было легко с этим молодым инспектором, она даже начала думать по-португальски…

— Хорошо, а теперь посоветуйте, как мне действовать.

Оливейра коротко рассмеялся:

— Что заставляет вас предполагать, будто он до сих пор здесь?

— Ничего. Но почему бы не начать отсюда? Оливейра бросил на нее взгляд, в котором читались удивление и любопытство:

— Начинайте не в Фару.

— Почему?

— Да потому, что я уже допросил все местные агентства по недвижимости и портовое начальство.

Анита чуть не поперхнулась вином.

— Что вы сделали?

— Сегодня утром, после звонка из Амстердама о вашем приезде, я побывал в агентствах и в порту. Тревиса здесь нет.

Анита не отводила от него внимательно-изумленного взгляда.

Оливейра сам заплатил по счету. Она знала, что мужчины Средиземноморья не допускают мысли о том, что женщина будет платить, и не стала настаивать

Инспектор проводил Аниту до Центрального комиссариата, напомнив по дороге, что едет на следующий день в Лиссабон, а возможно, отправится в Порто, на другой конец страны, чтобы забрать одного задержанного. Он посоветовал ей начать с восточной части города — она была ближе всего к испанской границе. Возможно, Тревис отправился на юг Андалусии и у нее будет пусть небольшой, но шанс хоть что-то узнать о нем.

Анита оценила весь фатализм его предположения и промолчала в ответ, не раскрывая рта всю дорогу, пока они ехали в комиссариат.

Сев за руль своей машины, она решила последовать совету Оливейры. В конце концов, его метод ничем не хуже любого другого.

К полудню разговор сам собой угас, и Хьюго обратил наконец внимание на настоятельное требование своего организма.

За последние несколько часов Алиса проявила такое жадное любопытство, что ему пришлось, не отрываясь от дороги, срочно систематизировать все свои знания по истории и попытаться объяснить ей глубинные причины конфликта, вернувшись аж к началу века и подробно описывая различные типы тоталитарных коммунистических режимов в Европе и мире.

Он как раз дошел до начала первой мировой войны, рассказывая о прекрасном июне 1914-го в Сараеве, когда почувствовал, что пора отлить. В любом случае он практически закольцевал повествование. Начало и конец двадцатого века, тот же город в самом сердце Балканского полуострова, который стал своеобразными скобками в истории. «Теперь вперед, — подумал он с привычным фатализмом, — на встречу с будущим». Поставил старую запись «Роллинг Стоунз» — авось поможет дотерпеть пятнадцать километров до следующей стоянки.

На площадке огромной заправки Эссо было полно машин, стоявших в очереди к колонкам. Грузовики стояли на специальной парковке вдоль дороги. В кафе толпились водители и туристы, юнцы, путешествующие автостопом и словно сошедшие со страниц иллюстрированной энциклопедии конца века. С порога Хьюго внимательно осмотрел весь зал, стараясь подметить необычную деталь, подозрительных типов, пристальные взгляды или выпирающие из-под одежды пушки. Инстинктивно взяв Алису за руку, он подвел ее к длинной стойке с выставленными на ней в ряд тарелками с едой. Не обнаружив ничего подозрительного, позволил себе умственную передышку, решив «отпустить вожжи».

— Возьми мне кусок лимонного пирога и пиво… себе — все, что понравится. Сядь вот там, в углу, за маленький столик, я вернусь через минуту. Он быстро пошел по направлению к туалету.

В кабинке, шумя, как Ниагарский водопад, Хьюго даже удовлетворенно застонал от облегчения, потом вымыл руки и сполоснул лицо, стоя рядом с водителями в клетчатых рубашках и засаленных майках и сотрудниками дорожной службы в строгих коричневых костюмах.

Он возвращался к Алисе, чувствуя себя невесомым, как воздушный шарик.

— Ладно, — начал он, садясь за оранжевый пластиковый стол, — а теперь расскажи мне об отце. О человеке из Португалии.

И набросился на пирог. Черт, что за вкус, сплошная синтетика… Алиса смотрела на него снизу вверх, жуя крабовую палочку:

— Я не видела его уже четыре года.

— Что такого страшного произошло между твоими родителями, что отца лишили права видеться с тобой? Ты больше не носишь его фамилию?

Алиса опустила глаза в тарелку. Хьюго не деликатничал, он должен наконец узнать правду.

— Я точно не знаю. Я тогда была маленькая. Моя мать подала на развод, а потом что-то произошло. Адвокаты. Судебный процесс. Отец проиграл. Год спустя после развода мы виделись в последний раз… Потом мама объяснила, что по документам я теперь не Алиса Барселона Тревис Кристенсен, а просто Алиса Барселона Кристенсен.

Хьюго улыбнулся. Не слишком весело.

— Ты действительно не знаешь почему? Что случилось на самом деле?

Алиса отрицательно покачала головой. Потом как будто решилась и открыла было рот, чтобы ответить, но снова передумала и, не говоря ни слова, проглотила следующую крабовую палочку.

Хьюго не упустил ни одного движения ее души.

— Почему ты не можешь ничего мне рассказать?

Алиса подняла на него глаза, в которых плескалась тревога. Мгновение молча смотрела, потом проглотила очередной кусок сурими и уронила:

— Эти штуки из крабов совсем невкусные. Хьюго прикрыл глаза:

— Ладно, как хочешь…

Он доел, одним глотком допил пиво и собрал грязную посуду на один из подносов.

— Ты больше ничего не будешь?

— Нет, я и есть-то не хотела.

— Хорошо, тогда уходим.

Хьюго встал и направился к кассе.

Алиса шла следом, сохраняя дистанцию как минимум в метр.

Следующие двести километров они проехали в молчании. На выезде из Нарбонна произошло непредвиденное осложнение: столкнулись две машины, и возникла многокилометровая пробка. Хьюго сверился с картой Витали, лихорадочно обдумывая ситуацию. Можно съехать с автострады, ведущей к южной границе на Перпиньян. Добравшись до главной трассы через Центральные Пиренеи, он избежит крупного таможенного поста по пути в Барселону. И въедет в Испанию по горным дорогам Страны Басков и Наварры: Памплона, потом Бургос. Оттуда он спустится прямо к Саламанке и попадет в Португалию с севера, где его вряд ли ждут. Десять минут спустя Хьюго ехал прямо на запад, в сторону Каркассона, Тулузы и Тарба, там он собирался свернуть к границе. Да, он правильно составил маршрут на день и поэтому мог — во имя сохранения полной тайны — увеличить время прохождения маршрута на несколько часов.

Через некоторое время Алиса заерзала на сиденье. Поставив локти на подголовник, она спросила вкрадчивым голосом:

— Вы сердитесь, Хьюго? Он не знал, что отвечать.

— Вы хотели, чтобы я вам все рассказала, там, в закусочной…

Она скорее утверждала, чем спрашивала, но Хьюго решил развеять ее опасения:

— Да нет, не беспокойся, полагаю, у тебя были веские причины…

Он сам, пытаясь объяснить ей, что за ад имеет в виду, тоже не был до конца честен: не назвал ни одного имени, ни разу не упомянул Витали и других членов организации, придумал какую-то гуманитарную организацию, работающую на боснийское правительство, наврал, что отвечает за безопасность ее членов, потому и носит оружие. Он смешал достаточно реальных фактов с ложью, чтобы все выглядело вполне правдоподобно. Он ничего не рассказал девочке ни о поставках оружия, ни о боях в Черске и Сараеве, ни о горном селе, в котором они нашли сотни трупов, ни словом не обмолвился об изнасилованных девушках, которых обезглавили на их собственных кухнях или в маленьких спальнях на кроватях, загаженных нечистотами. Он не стал расписывать в деталях тот случай, когда они с Беширом Ассиневичем, Марко Людовичем и двумя французами, неожиданно осветив фонарем дверь погреба, увидели распятую девочку со вспоротым животом. Стоило ему вызвать эту картину в памяти, и она часами не выходила у него из головы. Хьюго умолчал и о том, что показали ему боснийские офицеры: десятки маленьких девочек сидели взаперти в школьном зале — похожие на дешевых кукол с переломанными ногами. Многие боснийцы не могли сдержаться — слезы катились из их глаз, опустевших навсегда, навечно…

— Знаешь, это мой отец…

Хьюго не сразу включился. Душа его витала далеко от тела, которое вело черный «БМВ» по французской дороге. В некотором смысле это не было преувеличением: огромная часть его памяти и личности навсегда осталась там, перед той дверью в жуткий пыльный погреб, набитый мертвыми телами, разрушенными жизнями.

— Твой отец? — хрипло переспросил он.

— Да… это он меня попросил… и я ему обещала… Никому не рассказывать того, что он писал…

Хьюго нахмурился.

Тем хуже — в любом случае через двадцать четыре часа Алиса Кристенсен навсегда исчезнет из его жизни. Пусть подавится своими проклятыми секретами!

Перед ним расстилалась лента дороги, у него была кассета Джимми Хендрикса, а зажигательная гитара Перпл Хейз в конце концов все «устаканила».

Ему даже удалось прогнать из памяти то проклятое видение. Ту гребаную дверь с распятым на ней человеческим телом.

Она оказалась на восточной дороге, шедшей вдоль побережья. Раствориться в пейзаже. Узнать эту землю, эту страну, насладиться ее ароматами и языком, привыкнуть к лицам и видам…

Чтобы быстро продвинуться, придется рассчитывать на интуицию и везение.

Один из каналов передавал безликую мелодию в стиле диско. Слева тянулись пляжи, обсаженные кипарисами и соснами. Анита начала отбивать такт по рулю, слушая песню Уитни Хьюстон.

По широкой скоростной дороге № 125 она проехала Ольяно, несясь вперед по серой ленте шоссе.

Солнце давно нырнуло за горизонт, упав по другую сторону Атлантики, — наше светило всегда точнее любых часов и приборов.

Деревья, выхватываемые фарами из темноты, напоминали огромных призраков.

Анита решила остановиться в небольшой харчевне, которая возникла перед ней на мысе, в стороне от пустынной дороги, словно свалившись с неба. Она поставила машину на пустую стоянку и вошла во влажно-жаркий зал с белыми оштукатуренными стенами, на которых были развешаны рыболовные сети и чучело рыбы-меч.

Внутри, за столом у окна с видом на океан, ужинали двое старых рыбаков. Вглубине четверо мужчин помоложе играли в карты. Один из них оказался хозяином. Он сразу поднялся навстречу Аните с обычным для этих мест простым и сдержанным гостеприимством, улыбнулся, произнеся несколько слов, состоявших преимущественно из шипящих звуков.

Анита коротко ответила и прошла к столику у окна, позади того, где сидели рыбаки.

Она заказала большой стакан сервесы, съела несколько оливок.

Через окно она видела белые перила ограждения над растущими на склоне соснами, спускавшимися к пляжам. По морю бежала легкая зыбь, волны складывались в затейливые фигуры, а над водой самоуверенно сияла полная Луна.

Тихонько пела старая пластинка. Простая мелодия, в которой звучала традиционная португальская печаль. Песня рыбаков — таких, как эти двое стариков, молча попивающих свой бакальхао.

Четверть часа спустя они поднялись и вышли из ресторанчика, негромко попрощавшись с остальными и почтительно, но с достоинством, поклонившись Аните.

Она подозвала хозяина, чтобы заказать кофе, а когда тот подошел, достала из сумки фотографию Стивена Тревиса:

— Я ищу этого человека, он мой друг. Англичанин, бывший моряк. Мне сказали, что он жил в окрестностях Фару.

Хозяин внимательно и вежливо изучил снимок, потом, отрицательно покачав головой, вернул Аните:

— Нет, я его не знаю… Эй, Жоакин, посмотри, знаешь этого типа? — Он обращался к картежнику в красной рубашке. Тот поднял на него взгляд:

— Что там, Антонио? Что за тип?

— Вот, гляди… — Хозяин помахал снимком. — Иди сюда, посмотри, он друг нашей маленькой иностранной гостьи.

Мужчина положил карты, встал, подошел к хозяину.

Внимательно изучив фотографию, он тоже отрицательно покачал головой.

— Эй, ребята, а вы его знаете?

Жоакин отнес карточку своим приятелям, они смотрели, передавая из рук в руки, вежливо отвечали:

— Нет, нет…

Жоакин вернул фотографию хозяину, тот протянул ее Аните:

— Мне жаль, мадемуазель, мы не знаем, кто это. Вряд ли он здесь живет… А вы-то сами откуда?

— Из Голландии… Из Нидерландов, — почему-то растерявшись, уточнила она, пряча снимок.

— Вы знать эти места? — Хозяин перешел на ломаный «туристский» — голландский.

— Нет, я здесь впервые. — Анита ответила ему по-португальски. — У вас есть свободная комната. На эту ночь?

— Ну конечно! — Хозяина восхитило то обстоятельство, что молодая иностранка с севера решила остановиться в его гостинице. — У меня есть очень красивая комната с окнами на море, на втором этаже.

Он поднял глаза к потолку, затянутому сетью цвета сушеной морской травы.

— Отлично… А можно мне коньяку к кофе?

— Коньяку? — переспросил хозяин. Анита молча кивнула.

Он вернулся через три минуты с кофе и бокалом, в котором плескалась янтарная жидкость, поставил посуду на стол так торжественно, как если бы угощал Аниту амброзией или частицей крови из чаши Святого Грааля.

Анита благодарно улыбнулась и поблагодарила по-португальски, потом сделала глоток обжигающего напитка с французским коньяком.

Хозяин вернулся к столу и спокойно продолжил игру.

Луна над океаном заигрывала с волнами и пеной.

Анита залюбовалась видом сливающихся с морем небес. Она не смогла бы вспомнить, когда поднялась с места, взяла ключи от комнаты и поднялась наверх в сопровождении хозяина (он счел своим долгом донести ее маленький чемоданчик до дверей).

Анита вошла, бросилась на кровать, зашвырнув одежду на кресло у окна, и нырнула под свежие простыни с забытым ощущением счастья и легкости. Она проспала десять часов, ни разу не проснувшись.

Оранжевое круглое слепящее солнце опускалось за горизонт прямо перед ними. На небе волшебного густо-синего цвета не было ни облачка, и только огненный шар освещал вселенную теплым светом.

Стрелка показателя уровня бензина собиралась вот-вот поцеловаться с нулем.

— Так, — объявил Хьюго, — на следующей остановке писаем и заправляемся!

Десятью километрами дальше под фонарем они заметили рекламный щит «Тексако». Хьюго остановился, залил полный бак высшего сорта и снова прыгнул за руль.

Оказавшись на дороге, ведущей к Памплоне, достал упаковку дезоксина и, не запивая, проглотил сразу две таблетки. Не прошло и двух минут, а нога по собственной воле решила вдавить в пол педаль газа, но он совладал с собой, включив на всякий случай противорадарную «квакушку».

Хьюго вел машину, как загипнотизированный: нервы на пределе из-за скорости, во рту — горький вкус, губы потрескались и высохли.

Он больше не включал ни радио, ни магнитофон, ему хватало мерного гудения мотора в ночи.

Немного недоезжая до Торрес-дель-Рио Хуго заметил боковым зрением какое-то движение. Невероятным — почти гимнастическим — движением Алиса перекатилась через сиденье и очутилась рядом с ним. Хьюго повернулся к ней, удивленно подняв бровь.

Девочка слабо улыбнулась в ответ.

Она будто хотела сказать: «Мы ведь в одной лодке, правда?» Ему нечего было возразить.

Несколько часов спустя Алиса сделала шаг к примирению. Сразу после Бургоса, недоезжая до Квинтана-дель-Пуэнте, девочка внезапно напряглась, съежилась. Он не понимал, в чем дело: только что она казалась ему невероятно сосредоточенной, погруженной в глубокие размышления. Наступила ночь. Чтобы разрядить атмосферу, он включил радио, покрутил ручку, ища что-нибудь приличное на средних волнах. Диско, кантри, диско, диско, местное варьете, диско, ага, вот классика, ну уж нет, только не Оффенбах, снова диско, фольклор, какой-то нудный спор, диско и… Одна фигня!

Напев блюзовой гитары плыл в пространстве, как жар недуга. Он не узнал отрывка, но решил, что это Элберт Кинг.

— Хьюго… Я ужасно хочу поспать в настоящей кровати…

Он не отрываясь смотрел на дорогу. Брошенное в ответ «что?» прозвучало рассеянно, почти бессвязно — спасибо амфетаминам!

— Давайте остановимся, мне надоело ехать в этой машине.

Она снова играет в «капризную малышку».

Хьюго с трудом подавил вздох. Да что ей нужно, черт побери, пульмановский спальный вагон?

И все-таки он расслышал в ее голосе, бесцветном от усталости и сумятицы чувств, невероятное напряжение.

«Будь подобрее, хрен моржовый! — ругнул себя Хьюго. — Она — ребенок, которого взрослые сволочи ткнули лицом в кошмар…»

Он повернул голову, улыбнулся ей самой теплой улыбкой, на какую был способен в сложившихся обстоятельствах.

— Ладно, ладно, — произнес он, опьяненный скоростью, — мы остановимся…

Как по волшебству, фары выхватили из темноты металлический щит — рекламу гостиницы.

Хьюго въехал на большую стоянку — площадка была посыпана гравием, — примыкавшую к дому с башенками, освещенному красивыми фонарями. Розовый камень оживал в электрическом свете, стиралась вековая патина.

Хьюго выключил радио, вынул ключи из зажигания.

Сидевшая рядом Алиса блуждала в лабиринте своих мрачных мыслей. Ситуация оставалась сложной, и Хьюго боялся, как бы у девочки не случился нервный срыв. Он знал — даже если это произойдет, он ее поймет.

Тяжело вздохнув, он взялся за ручку дверцы.

— Знаете что, Хьюго… Я правда вам очень благодарна за все, что вы для меня делаете…

Он открыл дверь.

Поставил ногу на землю.

— Хьюго, вы должны меня выслушать, пожалуйста.

Притормозив, он повернулся к девочке. Снова улыбнулся. Алиса пристально смотрела на него глазами неестественного цвета, на лице читалось невозможное отчаяние. Она вцепилась в его руку:

— Хьюго, пообещайте мне одну вещь… Он сделал ей знак продолжать.

— Моя мать не должна вас отыскать! Понимаете? Он не отводил взгляда.

Она сказала «вас»? Почему? Вопрос ясно читался на его лице, и Алиса прекрасно его поняла. Она так волновалась, что ореховый цвет радужки глаз казался почти натуральным.

— Поклянитесь, что не станете пытаться… победить ее… если вы встретитесь… бегите…

Хьюго постарался скрыть самоуверенную ироничную улыбку.

— Послушай, Алиса, давай все проясним… Ты залезла ко мне в машину, и я согласился довезти тебя до Португалии. Я обратился за помощью к некоторым друзьям и теперь еду в Фару, чтобы передать тебя отцу. Только не спрашивай меня, почему я это делаю, а если однажды кто-нибудь начнет задавать тебе вопросы, отвечай, что ничего не знала. Идет?

Он смотрел на нее почти жестко. Вот дьявол, пора ей вернуться на грешную землю! За ней гонятся вооруженные бандиты во главе с чокнутой матерью-преступницей. Так что задний ход давать поздно…

— Мы летим вперед… Как ракета, которая не способна остановиться после пуска… Ты понимаешь?

Она понимала.

Девочка согласно кивнула, но не остановилась на сказанном.

— Вы не поняли… Моя мать…

— Что твоя мать? — выдохнул он.

— Она не должна вас найти…

— Перестань, Алиса…

— Вы не понимаете… не знаю, что она сделает со мной, но я совершенно уверена в том, что будет с вами, если вы ей попадетесь!

В ее голосе звучала совершенная убежденность.

Хьюго снова взялся за ручку.

— Если она вас найдет, то убьет, понимаете, Хьюго, убьет!

Он выскочил из машины, хлопнул дверью, обежал вокруг.

Лицо Алисы совершенно изменилось под влиянием страха и отчаяния. Он терпеливо ждал, пока она решится наконец выйти, протянул ей руку дружеским жестом, словно хотел доказать, что на свете все еще существуют человеческое тепло и доверие.

Он никому не позволит убить себя…

 

13

Свежий ветер распахнул окно и донес с пляжа запах сосен и морской воды, Прозрачные занавески раздувались, как маленькие паруса.

Анита сладко потянулась, наслаждаясь светом солнечных лучей, падавших на белоснежные простыни. Она встала, приняла душ и оделась, любуясь скалами и песчаными бухточками, омываемыми волной. На часах еще не было восьми. В комнате телефона не оказалось, и Анита спустилась на первый этаж, чтобы позавтракать.

Кофе и бутерброды ей принесла дородная женщина средних лет. Она приветливо улыбнулась, хоть и не произнесла ни слова. Когда Анита столкнулась с ней у стойки бара, она поздоровалась, и ее «бом диа» оказалось таким же солнечным, как мир вокруг. Пять минут спустя она вернулась с подносом.

Анита накинулась на еду с жадностью, удивившей ее саму. Морской воздух, солнце, смена обстановки, спокойная милота местных жителей — все это «взбадривало» аппетит.

Она выпила две большие чашки кофе, проглотила все бутерброды и почувствовала, что готова противостоять целой армии адвокатов.

Она заплатила по счету хозяину и решила еще раз попробовать что-нибудь разузнать о Тревисе:

— Скажите, где здесь можно зафрахтовать яхту с капитаном?

Он задумался, бормоча себе под нос «яхта, наем», потом открыто взглянул ей в глаза и широко улыбнулся:

— Ну да, что-то в этом роде есть на выезде из Тавиры, рядом с пляжем. Контора, бюро по прокату яхт для туристов — вот чем они занимаются.

— Я вам очень благодарна… Кстати, а как оно называется, это бюро?

— Постойте, я проверю…

Прежде, чем Анита успела возразить (ей вполне хватило бы географического указания), он убежал в кухню, откуда вернулся с рекламной открыткой: на ней был коллаж из фотографий яхт.

— Вот их реклама: де Суза и Корлао, самая крупная здешняя компания… Они скупили много маленьких предприятий, и все шкиперы теперь работают на них. Иногда они приходят к нам поужинать…

Анита улыбнулась в ответ, стараясь запомнить название и внешний вид современного безликого здания — белого, низкого, никакого.

— Большое спасибо, сеньор, — мягко произнесла она по-португальски, взяла сумку и вышла из гостиницы.

Подбежав к «опелю», бросила сумку на заднее сиденье и секунду спустя тронулась с места.

В Тавиру.

Анита не заметила белый «сеат», припаркованный метрах в четырехстах у обочины, который медленно поехал следом.

Кеслер не спал уже трое суток, если не считать дремоты во время перелета из Женевы в Марокко, откуда он практически сразу вылетел в Фару. Черт побери, эта мерзавка Кристенсен хочет его уморить…

Последняя спокойная ночь выдалась накануне потасовки в амстердамском универмаге, поэтому, несмотря на амфетамины, он клевал носом.

Просто чудо, что он не упустил девушку. Очнувшись от тяжелого сна, Кеслер пытался поудобнее устроиться на сиденье и внезапно заметил, как маленький черный «опель» вылетел на национальную автостраду.

Глухо зарычав, он встряхнулся и до упора повернул ключ в зажигании.

Точно следуя указаниям Евы Кристенсен, он преследовал инспектора, держась на расстоянии.

Свою новую штаб-квартиру Ева обустроила на огромном пляже южномарокканского побережья.

«План очень прост, — сказала она ему. — Если эта легавая едет в Фару, значит, попытается найти моего драгоценного муженька. У меня там свой человек, он тоже ищет и будет вашей правой рукой. Слушайте меня внимательно, Густав (она обожала называть своих подчиненных кодовыми именами), я хочу от вас одного — чтобы вы следили за этой гадиной днем и ночью, куда бы она ни отправилась, и ежедневно мне докладывали, пока она не отыщет Тревиса… После этого вы сразу со мной свяжетесь».

И она посмотрела на него, как на ребенка-дауна, которому нужно все разжевывать.

Маленькая «корса» ехала впереди, а Кеслер никак не мог прогнать из памяти детали той мучительной аудиенции. Отражение в зеркале было вечным напоминанием ужасного наставления Евы: нехилый шрам на правой щеке — так хозяйка приласкала его железной линейкой…

Кеслер внезапно понял, что холодное бешенство поднимается в его душе так же неотвратимо, как морская вода заполняла трюмы «Титаника», но даже не пытался совладать с собой. В один прекрасный день вся эта припадочная семейка заплатит за все сполна. Он пока не решил, с кого начнет: с королевы-матери, с ее дуры-дочери — этой маленькой отличницы, или с заносчивого кретина Вильхейма Брюннера, красивого и пустого, как обложка дешевого итальянского журнала, а может, и с папаши — неудачника и авантюриста (он ничем не лучше остальных). Одно он знал точно: он здорово оттянется, когда будет нажимать на курок помпового ружья двенадцатого калибра.

Инспекторша доехала до Тавиры, не останавливаясь, стремительно пересекла город Километра через три-четыре она свернула направо, на маленькую раздолбанную дорогу, которая вела к пляжу. Кеслер слегка притормозил и принялся наблюдать. Главное, чтобы его не заметили. «Опель» тронулся, он дал ему скрыться за поворотом и только после этого тронулся в погоню.

За вторым поворотом он увидел пляжи, корабли на рейде и яхты, стоящие на приколе вдоль набережной. Над морем нависало высокое плоское бело-желтое здание. Маленький черный «опель» приткнулся на стоянке перед входом.

Кеслер затормозил, чтобы наблюдать за происходящим издалека. Женщина хлопнула дверью машины, поднялась по ступенькам и исчезла внутри дома. Ему удалось прочитать надпись, сделанную крупными буквами на складе позади дома. «Де Суза и Корлао Материаль нотика». Под действием времени и морского ветра она почти стерлась. Вдруг какое-то смутное воспоминание пришло ему на ум. Он уже слышал это название, но не мог вспомнить, где, когда и кто его упоминал, но оно всплыло из глубин памяти: через эту компанию Ева Кристенсен продала яхты Тревиса богатым туристам перед их отъездом из Португалии… Да, именно так. Однажды в разговоре Дитер Борвальт называл «компанию морского оборудования, которая распродала яхты Тревиса». Тогда же упоминалась и Тавира.

Эта инспекторша — не такая уж бестолочь. Если Тревис в этих краях, именно здесь ей помогут найти его след.

Поскольку дорога заканчивалась метров через пятьдесят за зданием, Кеслер решил развернуться и подождать на главном шоссе.

Анита представилась инспектором амстердамской полиции и попросила вызвать начальника отдела, отвечавшего за набор экипажей, не называя причину своего визита. Секретарь связалась с начальством, и по тому, как девушка понизила голос, Анита сообразила — оправдывается, что не узнала цель ее прихода.

Секретарша проводила ее до комнаты, находившейся в глубине основного крыла здания. При ее появлении хозяин кабинета встал, предложил ей стул и опустился в свое кресло. Она сразу почувствовала, что он нервничает.

Бросив на нее короткий взгляд, мужчина сразу перешел к делу:

— Вы говорите по-португальски или предпочитаете вести беседу по-английски?

Анита расслабилась: человек был явно расположен к сотрудничеству. Около сорока или чуть больше, смуглое открытое лицо, пожалуй, слегка бледное из-за постоянного сидения в закрытом кабинете. Руки крепкие, мускулистые, огрубевшие — судя по всему, бывший моряк.

— Благодарю вас за это предложение, мой португальский далек от совершенства, но надеюсь, я справлюсь, господин?..

— Пинту. Жоакин Пинту. Чем могу вам помочь, мадам?..

— Инспектор Ван Дайк из криминальной полиции Амстердама.

— Чем могу быть полезен, инспектор Ван Дайк? Он пытался поудобнее устроиться в кресле, но все никак не мог найти нужного положения.

— Я ищу одного человека, тоже иностранца. Возможно, несколько лет назад ваша компания имела с ним дело…

— Иностранец?

— Да, англичанин.

Уголки его губ слегка дернулись.

— Его зовут Стивен Тревис.

При этих словах он занервничал еще сильнее, тяжело вздохнул, посмотрел на Аниту, потом перевел взгляд на океан. Она терпеливо ждала ответа.

Пинту еще раз вздохнул, словно на его плечах лежал тяжелый груз, и произнес:

— Что он опять натворил, этот Тревис?

Он смотрел на Аниту пристально, но без враждебности, сразу выложив все карты на стол.

— Вы его знаете? Вздох. И ответ:

— Ну конечно, я его знаю.

— Служащий или друг?

— И то, и другое.

Он едва заметно улыбнулся.

— Я вас слушаю, продолжайте.

— Что вы хотите узнать?

— Где он живет? Вы знаете его адрес? Еще один тяжкий вздох.

— Не хотите сказать, в чем дело? На этот раз вздохнула Анита:

— Ничего противозаконного. Мы просто хотим с ним поговорить — как со свидетелем — об одном деле, расспросить о некоторых событиях и людях, из Голландии.

Пинту смотрел ей прямо в глаза:

— Я не знаю, где он сейчас живет. Он исчез из поля зрения месяцев шесть назад. Я слышал, что он продал свою халупу в Албуфейре, а звонил он мне всего раз, сообщил, что с ним все в порядке. В этом весь Тревис.

— Вы сказали, в Албуфейре?

— Ну да… Он там обосновался после развода. Не сразу, конечно… Плавал недолго, потом снимал разные дома, прежде чем купил домишко в Албуфейре. Но теперь я действительно не знаю, где он.

Анита чувствовала, что собеседник выдал ей не всю информацию, но надавить на него не могла и поэтому продолжила как ни в чем не бывало:

— Вы знаете, почему он так внезапно переехал? Молчание.

— Нет… Знаете, Тревис всегда был таким. Он был способен внезапно сорваться и уехать на Коморы… Может, он сейчас на Борнео или в Бразилии… Или даже на Марсе.

— Ну да… — пробормотала Анита себе под нос.

— А если бы вы захотели с ним связаться? Пинту с трудом подавил горький смешок.

— С Тревисом? Господи, да тут и думать не о чем, — это дохлый номер! Остается только ждать, когда он сам постучит в мою дверь и скажет «Привет!», как если бы мы расстались накануне… Так я всегда и поступал, и это срабатывало…

Анита позволила себе улыбнуться.

— Тревис непредсказуем. Да он и сам не знает, что будет делать на следующий день. Ничем не могу помочь, сожалею…

— Ничего страшного… Вы были на редкость внимательны, я вам очень благодарна… Господин Пинту, вы говорили, что Тревис был одновременно и вашим сотрудником, и другом… Объясните, что вы имели в виду?

— Объяснить что?

— Ну… Как вы познакомились, чем он в то время занимался… Любые детали, мелочи… Вижу, вы не очень расположены…

— Да нет, не в том дело… просто это довольно длинная и непростая история, не знаю, с чего начать.

— Начните с самого начала — этот метод отлично работает.

Они рассмеялись почти одновременно, и обстановка разрядилась.

— Да, вы правы. Ладно. Я сам из Бразилии, родился в Рио, мать — португалка, отец — бразилец. Я встретился с Тревисом здесь, в Алгарве, пятнадцать лет назад, мы одновременно сюда приехали. В семьдесят восьмом, в сентябре семьдесят восьмого… Я тогда работал капитаном и привез канадцев в Фару. Тревис приехал из Барселоны. Два-три месяца мы снимали вместе хибару, пока подыскивали постоянное жилье. Он был блестящим моряком британского флота и одним из лучших шкиперов, каких я знал в жизни.

Анита тут же поймала его на слове:

— Был?

Глухое молчание, снова тяжелый вздох и тут же, следом, загадочная ностальгическая улыбка и взгляд, обращенный в себя, в прошлое.

— Да, чертов славный шкипер… Но потом все пошло не так…

Анита затаила дыхание, обратившись в слух. Мужчина кинул на нее косой взгляд, вздохнул, встал и отошел к окну.

— Думаю, он тогда уже был знаком с той женщиной, во всяком случае, мне он рассказал о ней почти сразу. Они встретились в Барселоне…

— Что за женщина? Ева Кристенсен?

— Да… она. Голландка… как и вы… Я думал, вы приехали из-за нее, так? Из-за этого хренова развода? Тревис сделал какую-нибудь глупость? Забрал маленькую Алису, да?

Пинту резко обернулся. Лицо его было очень серьезным.

Очевидно, он очень хорошо знал Тревиса, гораздо лучше нее.

Анита взмахнула рукой, давая понять, что он ошибается:

— Нет-нет, не беспокойтесь, уверяю вас, с Тревисом все в порядке. Давайте вернемся к разговору. Вы познакомились с Тревисом в Фару, позже — с той женщиной…

— Да. Ева Кристенсен приехала не сразу. Кажется, впервые она здесь появилась месяца через четыре после приезда Тревиса и пробыла не больше недели. Они тогда почти не выходили из комнаты.

Во взгляде Жоакина Пинту сверкнул огонек. Анита никак не отреагировала, и он продолжил:

— Потом она стала приезжать чаще, и… в семьдесят девятом, да, в сентябре, она обосновалась здесь окончательно. Купила Тревису две яхты, очень скоро, в восьмидесятом родилась Алиса — по-моему, в Швейцарии… они вернулись сюда…

У Пинту снова нервно дернулись уголки губ.

Вздох.

— Ева Кристенсен изменилась. Неуловимо. Мы с Тревисом стали настоящими друзьями, и я часто бывал в их великолепном доме, который она купила к западу от Лагуша.

— Где это? — Анита приготовилась записывать адрес в блокноте.

— Ла-Каса — Асуль. Теперь там центр талассотерапии… Вы его без труда найдете.

Каса — Асуль. Лагуш.

— Продолжайте, я слушаю…

— Алисе не было и двух лет, когда отношения между ними стали портиться. Что-то не ладилось. Помню, на Алисино двухлетие в Каса-Асуль устроили грандиозный праздник, и с Тревисом невозможно было говорить, понимаете, он не был, как обычно, немногословным, нет… Ему было явно не по себе, он избегал общения, не смотрел в глаза, таким я его никогда не видел… Меньше чем через год они уехали в Барселону… Потом большой дом продали, через моего маклера избавились от яхт, и тогда я понял: они сжигают мосты, больше я с Тревисом не увижусь…

Пинту замолчал и вернулся к столу. Казалось, он вызывает из глубин памяти воспоминания, давно и навечно там похороненные.

— Но Тревис все-таки вернулся? — Да.

Голос Жоакина внезапно охрип.

— И что дальше?

— Я начал кое-что подозревать незадолго до их отъезда, и шесть лет спустя понял, что не ошибался. Черт, если это не из-за малышки, значит… Господи…

Анита смотрела не понимая:

— Простите, Пинту, но я..

— Я должен был сразу догадаться — как только узнал, что вы из полиции Амстердама…

— Что вы хотите этим сказать, господин Пинту? Он взглянул ей прямо в глаза:

— Можете не юлить: я был уверен, что рано или поздно так и будет.

Анита с трудом держала себя в руках. Стараясь не сорваться, она мягко спросила:

— Может, все-таки скажете, что вы имеете в виду? Я не улавливаю…

— Неужели?

— Слушайте, вы сказали либо слишком много, либо слишком мало. Итак?..

У Пинту дернулись губы. На лице читались удивление и отчаяние.

— Вот дьявольщина, надеюсь, я его не заложил?

— Вот что я вам скажу, Пинту: если скроете от меня важные факты — сами окажетесь в дерьме!

Они больше не смеялись.

— Я думал, это из-за… Амстердама… Анита недоуменно приподняла бровь.

— Из-за наркотиков, понимаете?

Анита переваривала информацию, стараясь не выдать волнения. Холодно и жестко она переспросила:

— Наркотики? Тревис был наркоманом? Вы совершенно уверены?

— Еще бы. Впервые я заметил у них дома. Он был под кайфом. В другой раз, перед самым их отъездом, я видел следы уколов на его руках… Он больше месяца не выходил в море. Для такого человека, как он, это свидетельство неминуемой катастрофы. Обычно стоило ему один день не пройтись на яхте вдоль побережья, и он уже чувствовал себя несчастнейшим из смертных. Я ничего не смог сделать, не хватало времени, отреагировать… не знаю… Он уехал, а когда вернулся… Боже… Это был совершенно другой человек, понимаете?

Анита читала в его взгляде жгучее бешенство. Ярость, окрашенную ненавистью.

— Он по-настоящему подсел?

— Полностью. — Он был уничтожен. При разводе его лишили родительских прав и заткнули рот алиментами.

Все та же холодная ненависть во взгляде.

— Понимаю, — почти прошептала Анита. На лице Пинту было написано ожидание. Аните понабилось секунд десять, чтобы понять.

— Хочу вас успокоить, господин Пинту… я не могу поделиться с вами сведениями, но уверяю — мы НЕ разыскиваем Тревиса за сбыт наркотиков, если вы этого опасаетесь.

Мысленно она прокручивала в памяти информацию, полученную от инспектора Оливейры. Тревис общался с темными личностями, членами синдиката, связанного с итальянской мафией. Одним словом, с дилерами.

Впрочем, это вовсе не означало, что Тревис был одним из них. С дилером связываешься, когда тебе нужен порошок.

— Вы часто виделись после его возвращения? Задавая этот вопрос, Анита хотела выяснить, не видел ли Пинту одного из них.

— Как вам объяснить… мы увиделись не сразу. Встретились случайно, год или больше спустя после его возвращения, я тогда отправился по делам в Вила-Реал, это на границе с Испанией. Он был в плачевном состоянии. В прошлом Тревис мне очень помог, подыскал мне работу, когда я кончил плавать (Пинту решительно подавил болезненные воспоминания)… И я решил им заняться, чтобы он вылечился, нашел ему работу в маленькой мастерской по ремонту яхт и катеров, которую наша компания приобрела в Лагуше.

— Получилось? Пинту колебался.

— Не особенно… Первый раз он продержался около года, потом снова подсел, уволился с работы и исчез — месяца на три. Потом вдруг позвонил и сказал, что купил дом рядом с Албуфейрой. Мне тогда сразу пришло в голову, что он провернул какое-то дельце — иначе за такой короткий срок большую сумму не соберешь, но закрыл на это глаза. Время от времени мы встречались… Я видел, что он все еще употребляет, хоть и уменьшил дозу и даже набирал вес… Но потом он снова исчез… как я вам уже рассказывал… И опять появился с куском денег, и снова уехал… Так продолжалось до декабря прошлого года. Тогда он продал дом и исчез, позвонил только раз — поздравлял с Новым годом, но с тех пор я о нем ничего не слышал…

«Эти маленькие, но такие выгодные путешествия по-настоящему подозрительны», — решила Анита.

— Спрошу откровенно: вы хоть раз видели кого-нибудь из тех, кто поставлял Тревису порошок?

— Ни разу, это правда! Таким было наше молчаливое соглашение. Если к нему должен был прийти поставщик, он давал мне понять, и я не навещал его.

— Он зарабатывал только так?

— Нет… ну… я точно не знаю. Мы никогда не задавали друг другу вопросов, понимаете?

На его лице появилась улыбка — грустная, ностальгическая, как воспоминание о трудной, но такой крепкой дружбе…

— Тревис всерьез занялся живописью… Она его и спасла, вот только денег было мало… Постепенно уменьшил дозу, и я знаю, что колоться он перестал, но нюхал и курил много… смесь кокаина с героином… взрывоопасную дрянь…

Анита поняла, что Пинту один раз пробовал эту «взрывчатку» сам.

— В прошлом году он снова начал выходить в море. Мне кажется, он на пути к выздоровлению…

— Я тоже искренне на это надеюсь, господин Пинту. — Анита поднялась, собираясь уходить. Она узнала намного больше, чем могла рассчитывать. — Я вам очень признательна за помощь…

— Не стоит… Надеюсь, что не подставил Тревиса тем, что развязал язык…

— Не волнуйтесь… Наша полиция не имеет права арестовывать наркомана в Алгарве. Да и в Амстердаме тоже, понимаете?

В ее улыбке смешались безмятежность и отчаяние.

Анита протянула ему для прощания руку через стол и оставила Пинту наедине с его мыслями о жизни, английских моряках и голландских женщинах.

Дезоксин — не лучший в мире настой от бессонницы. Алиса сразу погрузилась в глубокий сон, а вот Хьюго долго лежал на кровати, уставившись в потолок, переводя время от времени взгляд на погруженную во мрак деревню за окном. Он по-прежнему был одурманен быстрой ездой, нервы были натянуты до предела, во рту все пересохло. Снова вернулись тяжкие воспоминания: сербские танки Т-72, палящие из пушек. Он заснул тяжелым сном только в половине шестого утра, когда небо уже начало светлеть.

Проснулся Хьюго, когда солнце стояло высоко в небе, прямые лучи били в окно, светили в лицо.

В комнате было тихо. Хьюго медленно перевернулся на бок и окончательно проснулся.

Постель Алисы оставалась разобранной, вот только ее самой там не было. Из ванной не доносилось ни звука. Номер был пуст, рюкзак, который Алиса накануне вечером бросила в кресло возле шкафа, исчез.

— О-о-о, нет… — инстинктивно простонал Хьюго, готовясь к худшему.

Он торопливо оделся и сунул голову под холодную воду, чтобы встряхнуться и вернуться к реальности.

Скатившись по ступенькам древней лестницы, он ринулся к стойке портье. Молодой человек в голубой униформе раскладывал корреспонденцию по ячейкам номеров.

Хьюго спросил на ломаном испанском:

— Вы знать, где маленькая девочка? Моя дочь? Тот помолчал мгновение, оценивая странного пришельца со стоящими дыбом волосами.

— Из какого вы номера? — спросил он наконец, стараясь не смотреть на голову Хьюго.

— Из двадцать девятого. Номер двадцать девять. Моя дочь — блондинка… э-э… нет… брюнетка… На ней спортивные черные брюки… и… темно-красная… куртка…

— Да, да, господин Цукор (портье сверился с записями)… Сегодня утром она уехала из гостиницы… Она спрашивала, какой здесь ближайший город…

Хьюго лихорадочно соображал.

— Она не оставила сообщения для меня?

— Э-э… нет, сеньор, только попросила передать вам эту открытку…

Портье протянул ему плотный белый конверт: внутри лежала открытка. На конверте было всего два слова: Бертольду Цукору. Хьюго кинул на молодого человека злобный взгляд — как все медленно! — и вскрыл конверт.

Открытка, купленная в гостинице с видом Парадора.

Он перевернул открытку. Несколько слов на голландском, написанных твердой рукой:

«Дорогой мой „Бертолъд“!

Мне кажется, вы сделали для меня все, что можно было сделать.

Но вы ни при чем в этой истории. Так что не стоит подвергать вас риску — аопасность очень велика в той истории, куда я втянула вас совершенно случайно.

Не сердитесь на меня. Разрешите мне самой найти отца в Португалии. Теперь я уже близко».

Ниже, менее четким почерком, было добавлено несколько слов по-французски:

«Спасибо за все, что вы сделали. Не пытайтесь меня найти, пожалуйста!»

Хьюго поразила взрослость тона этого послания. И еще одно, главное: он ни разу не говорил девочке о своем происхождении. У него не было акцента — отец очень рано стал учить его языку. Так как же, черт побери, Алиса догадалась, что он француз?

Он сунул открытку в карман.

— Где ближайший город?

— В трех километрах по направлению к Торкемаде…

Хьюго вынул кредитку.

— За одну ночь…

— Портье взял у него карточку, а Хьюго поднял глаза на настенные часы за барной стойкой. Без десяти одиннадцать.

— Э-э… Когда моя дочь уехать?

— Э-э… рано утром, мсье… около трех часов назад…

Администратор использовал кредитку и вернулся к Хьюго с чеком, тот подписал.

— У вас есть автовокзал?

— Да, мсье.

— Есть рейсы на Португалию?

— В Португалию? Да, конечно, есть маршрут до Гуарды, это на границе… Пересадка в Саламанке…

— Спасибо…

Хьюго уже бежал к выходу, уронив копию счета на залитые солнцем ступени.

Естественно, ни на автовокзале, ни вокруг него ни одной темноволосой девочки, похожей на Алису, не было. Дежурный сообщил Хьюго, что утренний автобус на Саламанку выехал в девять. Черт побери…

— Вы видеть маленькая девочка… брюнетка… моя дочь… лет двенадцать… в красной куртке… э-э, в автобусе на Саламанку?

Мужчина взглянул на Хьюго, который репетировал эту фразу всю дорогу до станции.

— Да, — наконец произнес он осторожно. — Она купила билет… Девочка говорила с акцентом и…

Хьюго, не дослушав, выскочил на тротуар. Мотор взревел, и машина на скорости сто семьдесят километров в час помчалась по левой полосе в сторону Саламанки. Он не пощадил ни одного из водителей, имевших несчастье по воле рока оказаться на одной с ним дороге, — каждого бедолагу он слепил дальним светом.

Чтобы побороть сон — ночь оказалась слишком короткой, а пробуждение — ураганным, — Хьюго, не запивая, сожрал таблетку дезоксина.

Он едал завтраки и повкуснее.

Путь до Вальядолида по дороге № 501 был трудным и ужасно долгим — приходилось то и дело сбавлять скорость, стоять на светофорах. Всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать этот город как картину в пластиковой рамке зеркала бокового вида.

Дорога на Саламанку оказалась обычным двуполосным шоссе, проложенным через плоскую сухую равнину с чахлыми иссушенными солнцем деревьями. Все было забито грузовиками, автобусами с немецкими туристами и японскими мини-вэнами.

Даже исполнив немыслимо опасные номера между машинами, Хьюго приехал в Саламанку только в половине первого.

Автовокзал находился на въезде в город — на него указывала покрытая желтой пылью металлическая табличка, забитая прямо в выщербленный асфальт.

Хьюго зашел в первое кафе, но Алисы там не оказалось. Он заказал у стойки кока-колу со льдом и спросил у красивой барменши, брюнетки лет двадцати, где можно узнать расписание автобусов. Не желая терять время на еду, он проглотил вторую таблетку дезоксина, запив ее колой. Лучшее средство для похудания — принимаешь, есть не хочешь и худеешь до полного истощения.

Хьюго осушил стакан в три приема, изучая расписание, которое дала ему, обольстительно улыбнувшись, красавица брюнетка в черном платье. При иных обстоятельствах он бы, скорее всего, не устоял.

Алиса приехала сюда без четверти одиннадцать. Минут за пятнадцать до отправления автобуса на Гуарду, который ушел ровно полтора часа назад…

Полтора часа. Она опережала его на целых сто километров!

Вот дерьмо…

Хьюго заплатил за выпитое двойную цену и пулей вылетел из бара, не удержавшись от короткого прощального взгляда на смуглую красавицу-дикарку.

Сто чертовых километров, даже сто тридцать, — значит, автобус уже подъезжает к Гуарде, а он только-только выбирается из Саламанки. Хьюго констатировал это печальное обстоятельство, изучив карту, расстеленную на пассажирском кресле.

Ему показалось, что прошли века, пока он добрался до границы.

 

14

Солнце стояло высоко в небе, прожигая пляж ослепляющими лучами. Стоял апрель, но песок уже прогрелся. Вечный прибой здесь, на диком побережье юга Марокко, звучал как военные барабаны. Ева Кристенсен наслаждалась ощущением включенности в этот ритм. Естественный загар горнолыжного курорта Куршевель забронзовел под африканским солнцем. Все ее стройное сильное тело напитывалось энергией, словно каждая пора превратилась в фотоулавливающий элемент. На этом пустынном диком берегу шум волн звучал воистину по-вагнеровски — ничего общего с тем банальным «шлеп-шлеп», которое порой различаешь в Сен-Тропе или в Марбелле среди шипения радиоприемников и воплей дебильных юнцов.

В этом месте все ее природные данные достигали полного расцвета, сила и ум приобретали бесконечную мощь. Она была дочерью элементов, солнечной весталкой и сиреной, ее астральное предназначение наконец-то раскрывалось в истинном свете благодаря дому Марса, который так блистательно сходится со знаком Льва… Ничто не сможет ее остановить, она во всех отношениях исключительное существо. Первая женщина в мире, достигшая таких высот.

Она снова подумала о крови и задрожала, губы ее раскрылись в пароксизме желания. Теплая кровь Суньи была чистого, яркого, красного цвета, Ева вспомнила, что уловила тогда особый аромат. Она становится настоящим специалистом — может, как какой-нибудь супервинодел, определять происхождение и год изготовления… Ее смех разнесся далеко по пустынному пляжу…

Но главное в другом — кровь Суньи была абсолютно здоровой. Благодарение Богу — Ева заставляла ее все время сдавать анализы, объясняя, что не хочет подвергать опасности Алису, и только потом позволила себе то маленькое безумство…

И все-таки она не должна была уступать бесконечным просьбам Вильхейма. Он мужчина. И не умеет себя контролировать. Он так же зависит от ЭТОГО, как Тревис от тяжелых наркотиков. Бедный маленький янки, он тоже оказался непригоден для Великого Проекта.

Видеокассета с Суньей могла бы стать очень опасной для всего их дела, если бы полиция имела хоть малейший шанс найти ее тело. Она стала первой жертвой, которую можно было напрямую связать с Кристенсенами. Чудовищная ошибка, чуть было не перечеркнувшая годы терпеливых усилий. Ах, Вильхейм, ты всего лишь тупой невежественный кретин…

Ева раздраженно перевернулась на живот, подставив спину солнцу.

Черт возьми, — против собственной воли, она вернулась к этим мыслям, — он ничем не лучше тех придурков, недоделанных гангстеров, которые умудрились дважды упустить их…

Алиса была с каким-то мужиком… Скорее всего, это человек Тревиса… Господи, как же ей хочется оказаться лицом к лицу с дорогим бывшим мужем…

И дочери ее выходка просто так с рук не сойдет. Она получит хорошую взбучку, которую запомнит на всю жизнь. Что до незнакомца, Ева пока не решила, как с ним поступить — то ли отдать на растерзание Сорвану и его парням, то ли заняться им самостоятельно (можно взять бритву — это было бы неплохо — и методично срезать кожу — маленькими квадратиками, один-два сантиметра, не больше). Ей понадобится один день, чтобы расправиться с ним, с перерывами на отдых и еду… Времени хватит, чтобы закончить все и исчезнуть…

Звук приближающихся шагов, приглушенных песком, заставил ее поднять голову и взглянуть в сторону дома, стоявшего на дюне напротив нее.

Мессауд — марроканец, подставной хозяин виллы — торопился к ней с телефоном в руке.

— Это мистер Вондт, мисс Кристенсен… из Португалии.

«Говорит, как железом по стеклу скребет», — подумала она, беря трубку. С непроницаемым лицом Ева дождалась, пока Мессауд уберется, потом рявкнула:

— Алло, Вондт? Это Ева, можете говорить…

— Здравствуйте, мадам Кристенсен… Так… Я только что виделся с Кеслером и могу отчитаться, как было условлено…

— Слушаю вас.

— Начну с отчета Кеслера. Вчера вечером, сразу после его звонка, девушка рассталась с полицейским и поехала по 125-й, ночь провела в небольшой гостинице… Он следил за ней все утро, мы находимся в Албуфейре, она съездила в Тавиру на фирму де Сузы и Корлао, потом попыталась встретиться с немцами, которые купили дом Тре-виса, но их не было на месте. Теперь она ждет конца перерыва, чтобы поговорить с нотариусом, подписавшим акт купли-продажи… Сейчас почти половина третьего, но вы сами знаете, как медленно здесь все делается… Это все, что Кеслер просил меня вам передать… Он не оставляет ее ни на секунду…

Вондт коротко хохотнул, Ева ответила смешком:

— Великолепно. Пусть продолжает, я жду от него известий, как мы договорились, сегодня вечером, конечно, если ничего серьезного не случится.

— Он будет точен… (Снова короткий смешок.) Если ничего не выйдет, я уже встречался с одним из моих людей в Севилье. По-моему, появился след…

— Продолжайте, Вондт, я вся внимание…

— Этот парень стоит во главе сети крупных перекупщиков на юге Испании и в Алгарве, он дал мне выход на двух оптовиков, которые могут быть мне полезны. С одним у меня встреча днем, с другим — вечером, причем он дал мне понять по телефону, что поможет…

— Который из двоих?

— Второй, из Фару.

— Вам не удастся встретиться с ним раньше? Ева Кристенсен подумала о дочери, которая была теперь где-то совсем близко, в Португалии…

— Мадам Кристенсен, поверьте, если бы я мог, уже бы сделал.

У дилеров наверняка перенасыщенный график встреч…

— Хорошо, хорошо… Скажите, люди Сорвана на месте?

— Да, сидят в засаде со вчерашнего вечера. Сменяют друг друга для короткого отдыха…

— Послушайте, Вондт, — голос Евы стал устрашающе гортанным, — следите, чтобы все прошло хорошо. У Тревиса, возможно, не было времени передать Алисе свой новый адрес… Есть шанс, что она приедет в Албуфейру, понимаете?.. Пусть только испортят все дело — достаточно будет, если они вовремя предупредят вас с Сорваном. Ясно?

— Кажется, они получили четкие указания от вашего болгарина. Послушайте, мадам Кристенсен, если мой контакт окажется полезным, я вас поставлю в известность, обещаю… Так, Кеслер делает мне знак — девица уходит с пляжа, — значит, нотариус скоро начнет принимать… Ладно, у меня есть и другие связи в этих местах, мне наверняка сообщат хоть что-нибудь. За те несколько часов, что у меня есть в запасе, я буду всюду совать свой нос и соберу информацию. Прощаюсь до вечера.

Разговор прервался, прежде чем Ева успела ответить, но она не сердилась на Вондта. Бывший легавый из отдела по борьбе с наркотиками, перешедший в частный сыск, был настоящим профессионалом. Его услуги были невероятно дорогими, но одновременно и самыми эффективными, у него была истинная страсть к шпионским играм, он обожал копаться в грязном белье окружающих. Благодаря работе Вондта Ева обладала безраздельной властью над теми, кого приближала к себе. Он был единственным, кому она хоть сколько-нибудь доверяла.

Ева Кристенсен поднялась с махрового полотенца, убрала тент и «Антологию китайских пыток» в свою роскошную кожаную сумку и поднялась по дюне к дому.

Петля неумолимо затягивалась на шее Тревиса. Тревиса и ее дочери.

Пора готовиться к небольшому путешествию.

Выйдя из нотариальной конторы Ольвао и Ольвао, Анита не смогла сдержать вздоха разочарования. День в Тавире начался удачно, ей внезапно показалось, что она сорвала банк и узнала о Тревисе гораздо больше, чем надеялась сделать за неделю неустанных поисков. Да, сведений много, но все они о его прошлом. Анита не знала ни чем сейчас занимается Тревис, ни где он находится.

Антонио Ольвао не смог рассказать ей ничего нового. Он занимался подготовкой акта купли-продажи на его заключительной стадии: в присутствии обеих сторон подписал контракт. Точка. Анита попросила разрешения посмотреть документы, но это ничего не дало. Стивен Ховард Тревис указал адрес продаваемого дома, и с тех пор никто ничего о нем не слышал.

Немцы, с которыми нотариус периодически встречался в Албуфейре, никогда не говорили с ним о бывшем владельце, агентство по продаже недвижимости тоже не имело о нем сведений.

Анита дошла до машины, решив, несмотря ни на что, зайти в агентство, которое свело Тревиса с покупателями. Офис находился в километре от конторы нотариуса, на самой окраине. Агентство было открыто, она толкнула дверь, моля своих детективных богов, чтобы они послали ей хоть одну зацепку…

Меньше чем через десять минут она вышла на улицу, осознавая, что наткнулась на глухую стену. Молодой клерк слово в слово повторил ей то, что сказал нотариус. Он больше ни разу не видел Тревиса после продажи дома и не думает, чтобы нынешние владельцы могли знать больше. Он написал их адрес на клочке бумаги прежде, чем Анита успела объяснить, что уже там побывала. Он из кожи вон лез, чтобы оказаться ей полезным: обещал держать в курсе дела через комиссариат в Фару, уточнил, через кого можно держать с ней связь. Анита дала ему координаты инспектора

Оливейры, и он записал их в объемистый ежедневник.

Садясь в своей «опель», Анита снова вспомнила Оливейру. Вот кто наверняка мог бы ей помочь, но он в Лиссабоне или где-нибудь еще…

Анита медленно ехала к бывшему дому Треви-са, не надеясь застать там хозяев.

Но перед домом стоял огромный темно-синий «мерседес» с немецкими номерами. Бавария, Мюнхен. Она остановила машину в нескольких метрах от дома, подошла к каменной ограде, толкнула калитку хлипких деревянных ворот и пошла по аллее, вымощенной красным кирпичом, в сторону небольшой веранды. Тяжелым заржавевшим молотком Анита постучала в створку массивной старинной двери, выкрашенной в голубой цвет.

Чей-то силуэт мелькнул на веранде, направляясь в ее сторону.

Женщина. Зеленая тень. Она на секунду исчезла в коридоре и тут же вынырнула у самой двери.

Скрипнул замок, и она показалась на пороге.

Блондинка с крашенными в платиновый цвет волосами, лет пятидесяти, но великолепно сохранившаяся, не лишенная очарования, даже больше. Одета в элегантное бирюзовое платье, великолепное колье из мелкого жемчуга вокруг шеи.

Анита представилась по-немецки:

— Здравствуйте, мадам, прошу прощения за вторжение… Меня зовут Анита Ван Дайк, я из криминальной полиции Амстердама… (Она протянула хозяйке удостоверение.) Не могли бы вы уделить мне пару минут?

Женщина внимательно изучила документы, слегка удивилась, посмотрела на Аниту и с легкой улыбкой спросила:

— Криминальная полиция… Амстердама? Но что случилось?

— Это касается бывшего владельца дома. Я бы хотела задать вам несколько вопросов, если не возражаете.

Женщина явно колебалась, продолжая внимательно разглядывать гостью, потом грациозно посторонилась — воспитанность взяла верх над недоверчивостью.

— Входите, прошу вас.

Она провела Аниту в другой конец дома, выходившего на море. Большая гостиная с открытой террасой над берегом. Женщина предложила Аните сесть в кресло, сама приземлилась напротив, на краешке дивана в стиле Чипендейл.

— Хотите, чтобы я позвала мужа? Он где-то недалеко, на пляже, ловит рыбу.

Анита любезно улыбнулась:

— Нет-нет, не стоит, в этом нет необходимости. Женщина расслабилась:

— Так чем я могу быть вам полезна, инспектор? С ее лица не сходила легкая улыбка, словно она хотела засвидетельствовать внимание женщине и холодное уважение — полицейскому чиновнику.

— Видите ли, — начала Анита, — я разыскиваю человека, который несколько месяцев назад продал вам дом… Стивена Тревиса. Ни нотариус, ни риэлтор не дали мне нужную информацию. Я решила попытать счастья с вами.

Хозяйка ничего не ответила. Потом тихо спросила, шевельнув тонкими пальцами, на которых блестели два роскошных золотых кольца:

— Вы голландка?.. Хотите продолжить разговор на родном языке?

Хороший голландский. Анита удивленно улыбнулась. Женщина поправила волосы:

— Я родилась в Гронингене… переехала в Германию после того, как вышла замуж.

Она посмотрела в ту сторону, где ее муж ставил удочки.

— Ну что же, ничего не имею против, — ответила Анита на родном языке, улыбнувшись ей, как сообщница. — Спасибо, фрау Бауманн. Что вы можете мне рассказать о Тревисе?

— Боюсь, ничего нового я вам сообщить не смогу. Мы никогда больше не видели Тревиса. Он практически переехал, когда мы встретились. Один раз. Единственный — перед тем, как пойти к нотариусу, — поправила она себя. — Когда мы пришли осмотреть дом.

Анита размышляла, как зайти с другой стороны.

— Хотите что-нибудь выпить, госпожа Ван Дайк?

— Нет, благодарю вас… Э-э… Он вам не звонил? Возможно, он что-нибудь забыл или хотел что-то узнать? Почта, посылка?

— Нет, ничего, уверяю вас… Забавно, но ваши вопросы напомнили мне о визите одного человека два дня назад. Он спрашивал о том же самом.

— Мужчина? Какой мужчина? — встрепенулась Анита. — Полицейский?

— Нет-нет… инспектор налоговой службы. Он сказал, что у господина Тревиса большие льготы по налогам, потому что они ошиблись в расчетах и он много лет переплачивал, так что им нужно с ним встретиться и вручить чек…

— Инспектор налоговой службы? Голландец?

— Да, ему я тоже сказала, что господин Тревис — англичанин, на что он ответил, что у него давно вид на жительство в Амстердаме…

— Ладно, допустим… Вы можете описать мне этого человека?

Хозяйка дома обреченно улыбнулась:

— Значит, вы тоже думаете, что это обман? Он произвел на меня впечатление… как бы вам объяснить… Знаете, он был похож на налогового инспектора, но говорил вовсе не как чиновник из Министерства финансов, хотя очень старался…

Анита коротко рассмеялась, и хозяйка с удовольствием к ней присоединилась.

— Так как же он выглядел?

Женщина помолчала, составляя в уме портрет.

— Высокий. Короткие волосы… Шатен. Светлые глаза. Сорок лет, не больше. Атлетическое телосложение. Квадратное лицо. И удивительно сильные руки. Совсем не как у чиновника, понимаете? — Она подмигнула.

— А как у кого?

Женщина оказалось проницательной.

— Не знаю… на рабочего он не похож… Слишком чистые руки… Просто очень мощные… Спортсмен…Большие физические нагрузки… Забавно, но я подумала о руках военного, мой муж — офицер НАТО… Да, что-то в этом роде.

Анита молча переваривала информацию.

— Он что-нибудь еще сказал, этот налоговый инспектор?

— Ничего. Он был здесь всего несколько минут. Я даже не пригласила его войти… Он только сообщил про чек, задал мне два-три вопроса… Я посоветовала ему обратиться к нотариусу или в агентство, хотя знала, что они не сообщат ему ничего нового. Он вежливо поблагодарил меня, сел в машину и уехал.

Ни в агентстве, ни в нотариальной конторе никто не сказал Аните об инспекторе, а должны были бы. Значит, тот человек к ним не приходил.

— Вы запомнили марку машины и цвет? Минутное размышление.

— Марку я не назову… Цвет… светлый, по-моему — белый, серый, кремовый, в общем, что-то пастельное…

Да, думала Анита. Она не узнала ничего о Тревисе, но узнала нечто совершенно новое. Кто-то еще разыскивает Тревиса, и она догадывается, кто стоит за этим псевдоинспектором и дергает за ниточки.

Когда Анита покидала дом Бауманнов, по ее затылку бегали мурашки тревоги, потом заныло все тело. Она мучилась всю дорогу, пока ехала в Каса — Асуль, последнюю резиденцию четы Тревис — Кристенсен.

Ловушка захлопнулась за Алисой ровно в два пятнадцать. Автобус как раз проехал Зезер. На крутых склонах террасами росли кустарники и олеандры. Сидевший перед ней человек спросил у соседа, который час, именно в тот момент, когда автобус затормозил у последней остановки до перевала Сьерра-де-Гардунья. Обычная табличка, установленная на обочине дороги.

В это мгновение Алиса, сидевшая на последнем сиденье, обернулась и увидела позади большую синюю машину, ехавшую за автобусом от самой Гуарды, не обгоняя его. Теперь автомобиль остановился метрах в пятидесяти от него.

Оцепеневшая от страха девочка увидела, как из машины вышел человек и торопливо направился к автобусу.

У мужчины была светлая кожа и голубые глаза, одет он был в серый костюм, вышедший из моды лет десять назад, и шел открыто, не прячась, их глаза встретились. Жесткий холодный взгляд приказывал: главное — не поступай опрометчиво!

Девочка отвернулась, парализованная ужасом, увидев, как он пробежал вдоль автобуса и остановился за пожилыми португальцами — мужем и женой, с трудом поднимавшимися по ступенькам.

Он купил билет до Эворы и начал протискиваться по проходу между креслами. Проходя мимо нее, он едва заметно улыбнулся, но ухмылка моментально исчезла с его лица, едва он занял свободное место у прохода, в пяти рядах от Алисы.

Повернувшись к Алисе спиной, он вытащил из кармана туристический справочник и больше ни разу на нее не взглянул.

Автобус вздрогнул и тронулся с места, оставляя за собой шлейф пыли. Синяя машина ехала следом, как привязанная, водитель что-то говорил в микрофон.

Алиса села прямо и закрыла глаза. Челюсти ее судорожно сжались — от ужаса и отчаяния. Она добровольно прыгнула в пасть к чудовищу.

Лучшей ловушки, чем этот автобус, придумать было невозможно.

Единственное, что он сумел сделать, — это приехать в Гуарду через час после отправления автобуса.

Перед границей ему пришлось остановиться на заправке — бак был пуст. Неподходящий момент для прокола. Хьюго купил бутылку «Эвиан» и залпом выпил половину, сидя на капоте.

Станция располагалась на холме (над Вильяр-Формозо). Приграничный городок был зажат между склонами Сьерра-Эштрела. С плохо сдерживаемым нетерпением Хьюго ждал, пока заправщик нальет ему полный бак, не отводя взгляда от крыш домов, сверкавших на солнце в пяти километрах внизу.

Вскоре он снова сел за руль.

На автовокзале в Гуарде ему сообщили, что автобус на Эвору отправился с небольшим опозданием в 13.25. Девочка-иностранка, подходящая под описание, приехала автобусом из Саламанки и ждала отправления на террасе бара.

Хьюго выехал из города в 14.20. Голод давал о себе знать, и ему пришлось выпить очередную таблетку. Он ехал прямо на юг, к Белмонте и Чертову Колодцу (дивное название, учитывая обстоятельства!).

Дорога шла вдоль русла реки в долине Зезеры. Сзади и справа за стеклами окон медленно проплывали сланцевые верхушки Сьерра-Эштрелы и Сьерра-Лоузы.

Дорога петляла по холмам, и, несмотря на мощный двигатель, Хьюго не превышал скорости в шестьдесят километров, пользуясь каждым прямым участком шоссе, чтобы вдавить педаль газа до отказа. Слава богу, наконец-то последний склон.

Часы на панели управления показывали 15.10.

Автобусу понадобилось больше получаса, чтобы забраться на вершину холма, потому что ехал он со скоростью тридцать километров в час, вздыхая и кряхтя, как старый мул под грузом прожитых лет.

Вначале черепашья скорость старенькой развалюхи усиливала чудовищный стресс, овладевший всем существом Алисы. К ощущению полной загнанности, без надежды на спасение и помощь извне, примешивалось еще одно чувство — самоубийственное нетерпение. «Ладно, — хотелось ей крикнуть мужчине в сером костюме, — вы выиграли! На следующей остановке я сойду и сяду с вами в машину».

Мысленно она торопила события: пусть уж автобус поскорее проедет через эти проклятые горы и спустится к Каштелу-Бранку, следующей остановке на маршруте.

Прошли долгие мучительные минуты, и девочка вдруг почувствовала, что страх отступает, слабеет. Алиса была ошеломлена, осознав, что он вообще исчез, растаял, как струйка дыма в воздухе.

Новое чувство постепенно вырастало из отчаяния.

Словно ее мозг самостоятельно искал решение, не заботясь о состоянии ее души. Нажимал на клавиши с вопросами, типа «Как мне выйти из этого положения?», открывая ящички с фрагментами решения.

Без какой-либо помощи со стороны мозг склеил фрагменты мозаики. И предложил решение. План.

Кое-что может получиться. И это «кое-что» позволит ей выбраться из капкана на колесах! Она попыталась успокоить дыхание. Теперь ей следовало усмирить иную форму нетерпения.

Автобус начал спуск к Каштелу-Бранку, двигаясь так нее медленно, как на подъеме. Дорога была извилистой и довольно узкой и пролегала по лесистым склонам холма. Боковым зрением Алиса видела заднюю дверь с подножкой — ступеньки были покрыты выцветшим линолеумом. Ступеньки разделяли Алису и того мужчину, который справлялся о времени как раз в тот момент, когда человек в сером костюме вышел из машины.

Совсем рядом с дверной гармошкой, на высоте человеческого роста, находилась маленькая красная кнопка. Запасный выход.

Сбежав по ступенькам, она без труда нажмет на эту кнопку.

Дорога была совершенно свободна. К счастью, если не считать маленького вэна-"мицубиси”, который он обогнал, обойдя его справа, других «препятствий на колесах» он не встретил.

Минут через двадцать пять Хьюго увидел далеко на горизонте долину Тежу, лежавшую за плоскогорьем по ту сторону лесистых склонов хребта.

Он добрался до вершины.

Нажал на педаль газа и начал накручивать обороты по серпантину к Каштелу-Бранку, где находилась следующая остановка автобуса. Если ему хоть чуть-чуть повезет, он сможет ее там нагнать. В худшем придется ждать до Порталегре, это сразу за хребтом Марвао. Но в любом случае — задолго до Эворы.

Хьюго обуздал амфетаминовый порыв вдавить в пол педаль газа.

Сейчас не самый удачный момент для того, чтобы начать кувыркаться в машине по этим крутым склонам, заросшим соснами, кедрами и другими деревьями, характерными для Средиземноморья.

Хьюго попытался произвести в уме сложные вычисления и сопоставить их маршруты. Выходило, что Алиса опережала его минут на сорок пять максимум. Даже на тридцать с хвостиком. С Каштелу-Бранку может ничего не выйти, а вот с Порталегре стоит попытаться. В долине Тежу он прибавит скорость и окажется там раньше Алисы.

Он начал спускаться, вцепившись обеими руками в руль и не отводя взгляда от ленты дороги, петлявшей среди скал и деревьев.

На одном из поворотов он едва не налетел на голубой «форд».

Ему удалось избежать столкновения, резко повернув руль влево. Машину просто бросили на обочине дороги у подножия лесистого склона холма. «Форд» был пуст, и Хьюго показалось, что окно со стороны водителя опущено.

Он не придал этому значения. Нужно было нагнать автобус, не отвлекаясь на мелочи. Он снова сосредоточился на дороге.

За следующим поворотом он наконец увидел автобус и сразу понял: что-то не так. Он сбросил скорость. Автобус стоял у обочины. На дороге, у капота автобуса, стоял водитель и махал руками, призывая Хьюго остановиться.

Он резко затормозил. Что-то случилось.

И он был уверен — случилось с Алисой.

В какой-то момент — Алиса и сама не знала почему — мозг приказал ей приготовиться. Как только автобус оказался на особенно крутом и узком вираже, она почувствовала, как все ее мускулы напряглись. Водитель сбавил скорость, и тело Алисы пришло в движение. Она вскочила и невероятно гибким движением схватилась за перекладину, обогнула ее и устремилась вниз по ступенькам, одновременно давя ладонью на кнопку. Створки двери со свистом сложились в гармошку, мотор захрипел.

Алиса уже ставила ногу на последнюю ступеньку. Она рванулась к песчаному склону холма, пытаясь не закрыть глаза.

Несколько секунд ее тело парило в воздухе… Удар оказался слишком сильным. Алиса не удержала равновесия и покатилась вниз по склону. Удар, еще один. Ветки и острые камни царапали ей лицо, резали руки. Врезавшись в ствол огромной сосны, Алиса услышала свой крик.

Она перевернулась на бок, почти ослепнув от боли. Наверху, на дороге, прямо над ней, стоял автобус. Машина остановилась за автобусом, и водитель присоединился к пассажирам, столпившимся у обочины. Мужчина в сером бросился в погоню по склону. Алиса вскочила, вытерла лицо разорванным рукавом кофты и бросилась в глубину леса.

За ее спиной преследователь поскользнулся и выругался на незнакомом ей языке.

Девочка бежала, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, на кровь, капавшую со лба, слыша только свое дыхание и гулкий топот ног.

Как бы ей хотелось навсегда затеряться в глубине этого леса!

Хьюго не понял ни слова из объяснений обезумевшего водителя.

Он вышел из кабины, но Алисы не было ни в автобусе, ни среди сбившихся в кучу людей, в которых то и дело тыкал пальцем водитель, что-то торопливо и сбивчиво объясняя на незнакомом Хьюго языке.

Жестом он велел водителю замолчать и произнес, стараясь артикулировать как можно четче:

— Говорите медленно. Я иностранец. Что случилось?

Водитель застыл с раскрытым ртом, собираясь с мыслями.

Хьюго решил ему помочь:

— Где быть темноволосая девочка? Маленькая девочка — иностранка, голландка, в куртке гозо? — произнес он на чудовищном испано-португальском наречии.

— Ну да, сеньор, об этом я вам и толкую. Эта малышка… она выпрыгнула из автобуса… но это не самое страшное.

Выпрыгнула из автобуса? Ах ты…

Шофер схватил его за руку и потянул за собой к толпе. Хыого увидел на земле чьи-то ноги в старых, сбившихся в гармошку черных чулках.

Шофер растолкал людей и указал Хьюго на старую португалку, лежавшую на земле. Над ней склонился старик — он похлопывал ее по руке, шептал слова утешения. Старушка была явно не в лучшей форме.

Водитель все никак не отпускал руку Хьюго.

— Ей стало плохо после того, что произошло, сеньор, надо вызвать врача из Каштелу-Бранку.

Хьюго высвободился, взял его под руку, вытащил из толпы и подвел к автобусу:

— Послушайте. Я ужасно тороплюсь. Расскажите, что точно случилось?

— Э-э… значит, так, сеньор… Сначала эта девочка. Она выскочила на ходу несколькими километрами выше, ясно? Все стали кричать, мужчина поднялся и тоже выскочил… э-э… я остановился и вышел посмотреть. Сзади остановилась машина. Вы понимаете, сеньор?

Дьявольщина! Хьюго сделал ему знак продолжать.

— Люди вышли из автобуса, и я увидел, как мужчина спускается по склону. Другой вышел из машины и велел нам ехать… Господь милосердный! Никто не сдвинулся с места, и тогда я спросил: кто вы? Он ответил — полицейский, но я-то видел, что машина иностранная, да и он — не наш. Тогда он вытащил огромный пистолет и выстрелил один раз в воздух. Бах! Прямо над ухом этой бедной женщины… Все вернулись в автобус, и я решил доехать до Каштелу-Бранку, но старушка брякнулась в обморок… Надо ехать за доктором в Каштелу-Бранку, вы понимаете, сеньор? И предупредить полицию…

Мимика и жесты дополнили картину. Хьюго почти все понял. Большего ему не требовалось.

Очень кстати из-за поворота показался старенький «Пежо-504». Тороп указал водителю автобуса на приближавшуюся бежевую машину с местными номерами.

— Ладно, — промолвил Хьюго. — Слушайте меня, сеньор: я не ехать в Каштелу-Бранку… Он — да. Сожалею и… привет…

Он быстро сел в машину, развернулся и нажал на газ, а вслед ему неслись ругательства в адрес «этих говнюков голландцев», которые кричал ему в спину водитель автобуса.

Через некоторое время Алиса поняла, что теперь за ней гонятся двое. Этот участок горы был усеян глубокими овражками и скалистыми выступами. Деревья и кусты кое-как скрывали ее от преследователей, но они наверняка слышали ее топот. Перед ложбинкой, делившей надвое пригорок, Алиса резко изменила тактику: она обогнула широкий выступ, заросший колючим кустарником, и скользнула в небольшую пещерку под нависшей над серой землей скалой.

Заслышав тяжелые торопливые шаги, она затаила дыхание.

Ее преследователи перекрикивались. Тот, кто стоял ближе к ней, спросил на плохом голландском со странным акцентом:

— Тео? Ты ее видеть? Он подошел еще ближе.

— Я ее больше не видеть, Тео? А ты? Другой отвечал, идя в их сторону:

— Черт возьми, что происходит, ты ее потерял? Чистый и ясный голландский. Прерывистое дыхание, топот бегущих ног. Оба идут мимо нее, проходят в нескольких метрах от скалы…

— Твою мать, Борис, только не говори, что упустил ее!

— Не знаю, Тео, вдруг я ее больше не видеть…

— Вот мудак! Не видеть, не видеть… Нельзя было ее упускать, кретин… Представляешь, какая рожа будет у Сорвана, когда мы скажем, что она нас сделала?

Тишина. Снова звук шагов, на этот раз медленно удаляющихся…

Надежда медленно возвращалась к Алисе.

Шум шагов стих. Она постаралась успокоить дыхание. Не помешало бы усмирить и биение сердца и перестать потеть.

Она бесшумно выскользнула из своего укрытия.

Осторожно подняла голову над зарослями, чтобы взглянуть, куда делись преследователи, и тут за ее спиной раздался голос:

— Ну вот, Борис, мы ее поймали! Я же говорил, девчонка очень хитрая!

Вскрикнув от страха, Алиса обернулась.

Напротив нее стоял крепкий тип в очках. Он рассмеялся и небрежно навел на нее огромный пистолет.

Когда «форд» появился в поле его зрения, Хьюго весь подобрался. В машине появились пассажиры. Один из мужчин только что сел на пассажирское сиденье, другой — судя по всему, водитель — подталкивал Алису к заднему сиденью. Его костюм был в земле и пыли.

Хьюго продумал несколько вариантов плана обезвреживания врагов, но не разработал ни одного на случай, если они его опередят и схватят Алису раньше. Придется импровизировать.

Правой рукой он вытащил пистолет из кобуры и сунул его под куртку, медленно сбавил скорость, остановился посреди дороги, поставив машину на ручной тормоз, потом опустил стекло.

— Извините, — прокричал он по-голландски, — вы не могли бы мне помочь? Я ищу дорогу на Монсанту. (Название он недавно заметил на указателе.) Ладонь крепко сжимала «ругер». Краем глаза он видел, что Алиса во все глаза смотрит на него, раскрыв рот от изумления.

Водитель, открывший дверцу, от неожиданности обернулся.

Взгляд, который он кинул на Хьюго из-под очков, вряд ли можно было назвать любезным.

А он уже открыл дверцу своей машины, поставил одну ногу на землю.

Рука под курткой на рукоятке «ругера». В тот момент, когда Хьюго оказался на шоссе и готов был вынуть оружие, он увидел, что водитель ошеломленно смотрит на него. Черт, он заметил пистолет! Этот человек испортил все дело.

Хьюго уже наводил пистолет на водителя, а его сообщник вдруг заорал:

— Твою мать, Борис, это он, человек Тревиса! Хьюго собирался всего лишь заставить их отдать ему Алису, но профессиональные навыки водителя изменили ситуацию.

Он мгновенно вытащил пистолет, то же сделал и второй.

Ответное движение Торопа было инстинктивным и на удивление стремительным. Поддерживая левой рукой, он упер дуло «ругера» в обтянутую коричневой кожей грудь водителя.

— Ложись! — прокричал он Алисе. Гримаса исказила его лицо, когда он нажал на курок.

Кровавые пятна расползались по куртке водителя.

Хьюго без перерыва стрелял то в водителя, то в пассажира, продолжая продвигаться вперед. Он выпустил половину обоймы в переднюю часть их машины. Двенадцать или тринадцать выстрелов из специального девятимиллиметрового. Лобовое и боковые стекла «форда» разлетелись вдребезги. Водитель рухнул на сиденье, ударился лицом о руль. Рука разжалась, пистолет полетел вниз. Тело медленно сползало на землю, вздрагивая от каждого нового выстрела. Пассажир на переднем сиденье — не зря его называют местом смертника — встретил свой конец по-иному. После десятого выстрела тело его перестало дергаться.

Протяжный вой заглушил звук канонады.

Это кричала Алиса. Потом ее вопль перешел в протяжный жалобный стон. Когда в исковерканной машине воцарилась тишина, Тороп открыл заднюю дверь и нырнул внутрь, чтобы вытащить Алису. Он не церемонился. Времени у них не было.

Девочка почти не реагировала и позволила запихнуть себя в «БМВ», не произнося ни единого слова. Ее жалобные причитания стихли. Мертвенно-бледное лицо перепачкано кровью, в волосах застряли кусочки стекла, одежда разорвана. Колени, локти, спина — все было в крови, как будто она вылезла из машины по переработке отходов.

Хьюго убрал пистолет в кобуру, приподнял теплое тело водителя, чтобы усадить его за руль. Труп завалился набок, на ноги второй жертвы. Тонкая струйка крови вытекала из приоткрытых губ. Склонившись над ним, Тороп нащупал ключи от зажигания, завел машину и развернул колеса в сторону склона. Пара усилий, два хороших толчка — и автомобиль выехал на песчаную обочину. «Форд» на секунду завис, потом покатился по склону, набирая скорость. Вот он столкнулся с деревом, развернулся вокруг своей оси, перевернулся набок и покатился дальше, подпрыгивая и переворачиваясь. Звук от удара железа о скалу разнесся в воздухе.

Хьюго не стал терять время, провожая его в последний путь…

Он кинулся к машине — двигатель «БМВ» оставался включенным, протиснулся за руль. Прежде чем тронуться, он повернулся к Алисе и, глядя ей прямо в глаза, процедил:

— Так, ладно, я не твой отец, но поверь — единственное, чего ты заслуживаешь, это парочки хороших затрещин.

На покрасневших глазах девочки выступили слезы.

— Обещай мне одну вещь, хорошо?

Алисе потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами и кивнуть.

— Никогда больше не повторяй подобной глупости, договорились? Ни-ко-гда…

Девочка едва заметно кивнула. Она плакала беззвучно, разве что всхлипнула пару раз. Хьюго протянул ей пачку бумажных платков и на первой скорости отправился в путь.

Черт, водитель «пежо», должно быть, почти добрался до Каштелу Бранку. Местные легавые скоро прилетят. Он резко прибавил скорость, преодолевая очередной хребет по пути на север. Это направление было «обманкой», он уводил возможных преследователей от истинной цели.

Ситуация складывалась не в их пользу. Тела тех двоих негодяев найдут быстро и неизбежно свяжут с ним. Скоро у него на хвосте окажутся полицейские — причем на сей раз ни за что ни про что.

К тому же, несмотря на данное самому себе обещание сделать на неопределенное время перерыв в подобной деятельности, он только что хладнокровно убил двух человек на обочине сельской дороги.

— Никогда больше не выкидывай подобных идиотских фокусов, черт тебя подери! — бросил он через плечо.

И добавил с иронией висельника:

— Ты хорошо меня поняла? Никогда больше не выпрыгивай на ходу из автобуса!

Он даже не пытался рассмешить ее.

 

15

Каса-Асуль возвышалась над морем, подобно бело-голубой жемчужине, упавшей с небес на желто-оранжевую землю, подобно хрупкому драгоценному метеориту.

Ровно в пять тридцать Анита припарковала свой «опель» в тени древнего раскидистого кедра.

Вилла была жемчужиной колониального стиля. Она состояла из центральной части и двух крыльев, облицованных лазуритом. Дом стоял в огромном парке, засаженном кипарисами, кедрами и пробковым дубом. Каменная терраса возвышалась над пляжем. Великолепная гранитная лестница спускалась к морю, последние ступеньки были засыпаны белоснежным песком.

Вдалеке, на западе, пенные волны бились о скалы.

Чтобы попасть в парк, пришлось преодолеть крепостную стену через массивную чугунную решетку и пройти по извилистой аллее к роскошному подъезду. На вкопанном в землю щите яркими анилиновыми красками было написано: «Каса-Асуль, институт талассотерапии». Красное солнце над стилизованными синими волнами служило логотипом.

Каса-Асуль была построена в 1860 году богатой семьей англо-португальских судовладельцев. Позже, в начале века, после падения династии Алвейра-Андерсон, вилла долго пустовала, если не считать недолгого периода в тридцатых годах. В конце шестидесятых один голландский ювелир решил реставрировать дом, а в 1980 году его приобрела Ева Кристенсен и превратила в свою португальскую штаб-квартиру.

Каса-Асуль была заведением особого рода. В зимний период, когда деятельность комплекса приостанавливалась, сюда пускали туристов, он превращался в музей, в парке можно было выпить чаю.

Интерьер был одновременно спокойно-роскошным и кичливым.

Молодая женщина у стойки портье удивленно взглянула на Аниту, когда та попросила вызвать директора заведения.

Анита повторила вопрос:

— Могу я поговорить с директором? Служащая спохватилась:

— Я… мне очень жаль, но господина Ван Эйдерке сейчас нет на месте… Что вас интересует, мадам?

«Ван Эйдерке, — подумала Анита. — Голландец».

— Анита Ван Дайк. Полиция Амстердама… Я собираю сведения о бывших владельцах Каса-Асуль. Господин Тревис и госпожа Ева Кристенсен. Когда я смогу встретиться с господином Ван Эйдерке?

— О, очень нескоро, мадам. Он в деловой командировке в Южной Америке… Если хотите, я вызову господина Олбейдо. Он новый заместитель директора… Возможно, он будет вам полезен?

Новый?

Анита невольно вздохнула:

— Давно он здесь работает?

— С момента ухода на пенсию господина Гонсалвеша, мадам, уже месяц.

— Так… нет, благодарю вас, не стоит. А где я могу найти господина Гонсалвеша?

— Боюсь, здесь вам опять не повезло. Он отправился с женой в круиз. В Индонезию. Они мечтали о таком путешествии много лет. Есть еще господин де Врис, помощник господина Ван Эйдерке, но он вернется из Севильи только завтра…

Анита с трудом подавила стон разочарования. «Скажите мне, — ей хотелось заорать так, чтобы хрустальная люстра разбилась вдребезги, — а горничная, она что, отправилась в космический полет к Сатурну?»

Взяв себя в руки, она прикрыла глаза и на секунду задержала дыхание.

— Ладно, — произнесла она, — хоть чашку чаю в парке еще можно выпить?

Сидя в парке, в сладостной прохладе эвкалипта, Анита постаралась и проанализировать, и систематизировать собранную за день информацию. Потом она вернулась в холл и спросила у портье, откуда можно позвонить за границу.

Женщина указала ей на телефонную кабину в глубине огромной комнаты с мраморным полом, заметив с милой улыбкой, что позвонить можно в любую часть света — лишь бы мелочи хватило.

Анита проверила содержимое своего кошелька и позвонила в Амстердам Петеру Спааку.

Он взял трубку после второго звонка:

— Спаак у аппарата…

— Привет, Петер, это Анита.

— Анита! Ну как там погодка в Фару?

— Великолепная, Петер, великолепная… Что, подобьем бабки?

Она опустила очередную монету.

— Давай… Кто начнет?

— Ты.

— Ладно, но я тебя разочарую. Со вчерашнего дня никаких новостей, разве что пленки из Барбады. На них действительно Чатарджампа, но это все. Ни одного свидетельского показания по поводу ее исчезновения. Мы блуждаем во мраке.

— А те типы из магазина — Кеслер, Маркенс?

— Тоже ничего. Мы даже не смогли разыскать их машину. Ни одной зацепки, ни черта!

— Твою мать!

— Вот-вот… Следующая монета.

— Ладно, — продолжил Петер, — у меня все-таки кое-что есть, но чуда не жди…

— Давай.

— Наш дорогой доктор Форстер — случай довольно интересный. Он окончил университет в Амстердаме, учился в Эссене, в Германии, потом в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Получив докторскую степень, преподавал в Голландии. В семидесятые годы допустил какой-то промах и был лишен лицензии.

— Что именно он сделал?

— Не знаем. Факультет, где он преподавал, замял дело. Один старик из отдела нравов кое-что припомнил. Форстер соблазнял красивых студенток — силой личности и особыми методами убеждения, весьма эффективными, вроде сеансов тантрической йоги с употреблением «стимулирующих напитков», понимаешь, о чем я?

Анита понимала.

— Продолжай.

— Вот, собственно, и все. Его не осудили, родители забрали жалобы, и Форстер скрылся на другом конце света, в Южной Африке.

В Южной Африке? Кажется, Кеслер тоже жил какое-то время в Южной Африке?

— Да, — продолжал Спаак, — Кеслер оттуда же. Я на расстоянии слышу, как ты скрипишь извилинами.

— Копай дальше, — оборвала шутку Анита. — Еще что-нибудь?

— Ничего… Только разные сведения о… как бы это назвать…

Следующая монета.

— Финансовая сторона дела, понимаешь? Я связался со своим старым приятелем из налоговой службы, и у нас состоялась весьма любопытная беседа… М-м… У тебя есть еще пара минут, это в двух словах не расскажешь?

Анита взвесила горстку мелочи в кармане.

— Вперед, Петер.

— Хорошо. Галактика Кристенсен — это тебе не шуточки. Напомню, что нам было известно. Итак: компания по производству рекламных роликов и видеоклипов здесь, в Нидерландах, с филиалами в Германии и Франции. Финансовая компания, зарегистрированная в Швейцарии. Фирма по оказанию услуг в области международной торговли, снова у нас — в Роттердаме, но со штаб-квартирой в Люксембурге. Есть еще фирма в Бельгии по импорту-экспорту электронного оборудования широкого потребления, хай-тек, видео и прочая фигня, а еще холдинговая компания, созданная — догадайся где? В Барбаде. К этому добавь инвестиционную группу в Юго-Восточной Азии, зарегистрированную в Гонконге.

— Неплохо для начала.

— Угу. Помимо всего этого Кристенсен входит в совет директоров трех или четырех других компаний, например: компания по капиталовложениям в Германии и фирмы по выпуску музыкальной продукции в Лондоне, а также в фирмы, доставшиеся Брюннеру по наследству. Я не стану упоминать десятки банковских счетов, открытых в разных странах мира.

— Скажи-ка, — у Аниты возникла неожиданная догадка, — она, случайно, не владеет какими-нибудь оздоровительными центрами или институтами талассотерапии здесь, в Португалии?

— Центры? Подожди, посмотрю в списке… Нет, ничего такого не вижу, но ты сейчас поймешь…

Пауза. Шелест перелистываемых страниц. Анита воспользовалась передышкой и опустила очередную монету.

— Анита? Вот что мне объяснил Купере. Многие из этих фирм, особенно финансовые компании, могут иметь долю в других предприятиях. Как русские матрешки. К тому же она вполне может пользоваться подставными лицами — те управляют ее компаниями. Настоящий лабиринт. Куперс показал мне, как швейцарская фирма владеет акциями многочисленных компаний во всем мире, и это не обычные пакеты акций. Завтра мы опять зароемся в это дело… Скажи, ты уверена по поводу этого центра талассотерапии?

— Пока не знаю… Петер, проверь, не мелькнет ли где-нибудь имя Ван Эйдерке?

— Ван Эйдерке, наш малыш-голландец? — Да. Он новый директор Каса-Асуль, бывшей виллы Кристенсен в Сагреше. Сейчас здесь центр талассо… не знаю, Петер, может, это ложный путь, но ничего серьезнее у меня пока нет. Следующая монета.

— Ван Эйдерке. Каса-Асуль. Я посмотрю. Еще что-нибудь?

Анита рассказала о своих дневных поисках, потратила еще две монеты и, пожелав Петеру удачи, повесила трубку.

Она четко осознавала, что расследует по-настоящему грязное дело.

Хьюго довольно быстро сообразил, что долина в верховьях Зезери — настоящая ловушка. Между Каштелу Бранку и Ковилья было слишком мало объездных путей, только на запад, а дальше — совсем плохо, к Сьерра-Эштрела до самой Гуарды.

Следовало как можно скорее съехать с этой дороги и найти другой путь, чтобы спокойно добраться до Фару. Крюк в пределах разумного.

Он выпил две таблетки амфетаминов. Оставалось одно — вернуться в Испанию. Объездными путями. Взглядом он искал пути к отступлению по лежавшей на сиденье карте. Хьюго хотел объехать Гуарду, крупный приграничный город, они там сегодня уже побывали, оба. Он нашел маленькую дорогу, которая вела от Белмонте к Сабугалю через безлесье с развалинами сторожевых башен, сохранившимися со времен испано-португальских военных стычек. Сабугаль находится на полпути к Испании. Лучше, чем ничего.

Необходимо было решить неотложные дела, в первую очередь — сменить номера. Он свернул на каменистую дорогу, уходившую направо от шоссе в сторону виноградников и оливковых деревьев. Там он занялся делом, говоря самому себе, что скоро станет экспертом в этом деле.

Вернувшись на дорогу, он вспомнил о второй проблеме: нужно срочно придать Алисе человеческий облик, помыть, сменить одежду, выкинуть линзы и вернуть волосам природный цвет.

Сабугаль, небольшой городок с населением в две тысячи человек, располагался на одном из холмов над долиной Коа. Хьюго увидел замок тринадцатого века на вершине, у подножия протекала маленькая речушка. Он нашел глинистую дорогу, ведшую вдоль реки, остановился на берегу, выключил мотор и обернулся к Алисе:

— Сначала отмоем тебя. Потом займемся ранами.

Он вышел из машины, пошел к багажнику за аптечкой, заметил, в какой напряженной позе сидит девочка, но списал это на ее эмоциональное состояние. Рядом с ней зверски убили двух человек.

— Придется все это сделать… Иначе мы не сможем ехать дальше — нас тут же поймают, понимаешь?

Она кивнула, но не сдвинулась с места. Он протянул ей руку:

— Давай, последний рывок…

Но она упорно отказывалась двигаться. Черт побери, какая муха ее укусила?! Внезапно его осенило. Придется принять во внимание, что Алиса Кристенсен — девочка из высшего голландского общества. Она так просто не разденется перед незнакомцем. Даже если он только что спас ей жизнь.

Особенно если этот незнакомец с такой холодной жестокостью расстрелял двоих людей. Ошеломленный Хьюго понял, что его поступок воздвиг между ними глухую стену. Для нее он перешел во вражеский стан! На сторону ее матери. Вписал свою страницу в Кровавую Книгу. Оказался убийцей.

Что-то взорвалось в его душе, словно разлетелась какая-то гниль. Сцепив зубы, чтобы скрыть эмоции, рвущиеся наружу, он бросил аптечку на сиденье и вернулся к багажнику. В чемодане нашел большое банное полотенце из тирольской гостиницы, черную водолазку и широкий армейский ремень из Боснии. Молча положил вещи рядом с Алисой. В полотенце был завернут кусок мыла, прихваченный из гостиничного номера. Тороп проверил сигареты в кармане и отправился прогуливаться на природе.

После операций в Центральной Боснии и Сараеве они вернулись в Сплит, в глубь хорватской территории. Маленькая гостиница была переполнена журналистами и походила скорее на крупный центр международного туризма, где собрались группы гуманитарной помощи, журналисты, военные и гражданские представители ООН, туристы. Среди них были чиновники посольств и государственные секретари по европейским делам. Однажды Хьюго пригласили на вечеринку, которую устраивал один местный чиновник. Людович, молодой хорватский бандит, принес несколько приглашений. Наверняка получил от какого-нибудь журналиста в обмен на фотографии или интервью. В запасе у Людовича была масса историй «корреспондентов» и «спецкоров» — конечно, если те были кредитоспособны.

В девять часов они втроем — Хьюго, Бешир и Людо — поднялись на пятнадцатый этаж гостиницы, где приглушенный шум голосов смешивался со звоном бокалов. На приглашениях было указано «вечерний туалет», так что Хьюго не оплошал: в чемодане, который он оставил в камере хранения гостиницы перед отъездом в Сараево, лежал и великолепный английский смокинг и лакированные туфли. Он поклялся себе надеть его и выпить шампанского после возвращения в Дубровник, а потом сжечь его на пляже, следуя ритуалу, смысл которого он и сам не понимал.

Беширу и Людо было гораздо сложнее подобрать одежду, но возможности хорвата оказались неограниченными, пусть даже Беширу костюм был маловат.

Охранник у входа в огромный конференц-зал окинул их зорким взглядом, изучил приглашения. Глядя на Бешира, он недоуменно приподнял бровь, и тот широко улыбнулся в ответ в свои роскошные усы.

В свое время Бешир был полицейским в Сараеве. Как он говаривал, когда война закончится, они с Людо снова окажутся по разные стороны баррикад. А пока приходилось признать, что их тандем — лучший. С шайкой бандитов и группой безумных иностранцев, вроде Хьюго Торопа, они сколотили неплохую команду. Генерал Радко Младич знал это не понаслышке.

Для страны, ведущей войну, птифуры были просто великолепны. Правда, у посольств и всех этих чертовых международных организаций неисчерпаемые запасы ликеров и разных деликатесов. И они могут мгновенно доставить их в любую точку земного шара. Хьюго начал немедленно пожирать сладости и пить шампанское, ничуть не стесняясь.

Вечер, естественно, оказался скучным, и в какой-то момент они втроем подошли к небольшой группе людей, жарко обсуждавших что-то за столом.

Молодой англичанин. Французы. Французов было полно в Сплите. Особенно представителей государственных организаций, которые «покрывали» войну. А что же, в Сплите не было погребов, где распинали девочек.

Знание обоих языков позволило ему освоиться с франглийским эсперанто, на котором говорили в группе.

Он понял, что хорватское контрнаступление в Крайне являло собой угрозу переговорам по мирному процессу в Женеве. Хорваты не играли по правилам.

«Да уж, — думал Хьюго, — они отвергают правила, не согласны с разделением народа и никогда не согласятся признать сербские завоевания, пусть даже их благословило Международное командование миротворцев ООН».

Разговор перешел на давление европейцев, желающих немедленного вмешательства.

— Знаете, — говорил молодой английский функционер, — у нас многие тоже выступают за вторжение, Франция не одинока.

Великолепный университетский французский. Почти безукоризненное произношение.

— Разумеется, — отвечала молодая блондинка в дорогущем брючном костюме, — но именно у нас больше всего проблем из-за этого хренова воинствующего пафоса… Эти мне интеллектуалы… Кабинетные бунтари…

«Ну надо же, — подумал Хьюго, — воинствующий пафос…»

— Знаете, — вступил в разговор один из французов и тут же перешел на английский (более светский). — Нам придется пережить кучу протестов, демонстраций, требований, они постараются надавить на нас, заставить разработать операцию против сербов. Ничего, как говорится — собака лает, ветер носит… Мы продолжим работу по восстановлению мира.

«Черт возьми, „собака лает“, — думал Хьюго. — Неплохо сказано…»

— Вы правы, — вежливо отвечал по-французски англичанин. — Но вы не можете не согласиться, что если и сербы уйдут с переговоров в Женеве…

— Не уйдут, поверьте мне, — вступил в разговор третий собеседник. — Осталось только унять боснийцев и заставить их согласиться на разделение территорий…

— Вы, как и я, знаете, что они никогда на это не пойдут, — возражал с безнадежной убежденностью англичанин.

«Это точно!» — почти вслух произнес Хуго. Ситуацию взорвала блондинка:

— В конце концов они вынуждены будут внять голосу рассудка… страна залечит раны… разделеие территорий… поверьте, они согласятся… поверьте мне.

Рупор доброй воли… Глоток шампанского, на шее вздрогнуло жемчужное ожерелье.

— Простите, но… — Хьюго вмешался в разговор так непринужденно, как будто интересовался временем или адресом. — «Разделение территорий» — это что, эвфемизм? Замена слову «апартеид»?

Он произнес эти слова по-французски, без малейшего намека на какой-либо акцент. Десять округлившихся от изумления глаз уставились на него.

— Кто вы такой? — первой заговорила женщина, остальные молчали, опустив носы в бокалы с шампанским.

Хьюго залпом допил содержимое своего стакана, взглянул женщине прямо в глаза и ответил:

— Я? Я как раз один из патологических воинственных интеллектуалов, которые никогда больше не согласятся, чтобы шушуканья на конференциях заглушали вопли и стоны.

Женщина взглянула на него холодно, высокомерно, со скрытым гневом.

— Ясно, — буркнула она.

Четверо ее спутников тщетно пытались сконцентрироваться на своих птифурах. Англичанин пытался сделать глоток из пустого бокала.

Взгляд блондинки остановился на значке, который Хьюго всегда носил в петличке. Венок из лавра и роз, в его основании — земной шар, наверху — пустоглазый улыбающейся череп, который поддерживают с двух сторон два престарелых борца за мир образца Гражданской войны в США. Эмблема первой колонны «Колокола свободы» — «Отряда борцов за свободу». Сотня людей, похожих на него самого, десятеро из которых уже погибли, а дюжина других лежат в каком-нибудь заштатном госпитале.

— Я слышала о вас в посольстве, — продолжила разговор женщина. — Молодые бездельники, искатели приключений, срывающие все попытки добиться длительного мира…

— Ага, — съязвил Хьюго, — я уже недавно слышал где-то это слово — «мир»… на похоронах тридцати школьниц, в районе Травника, по-моему… Длительный, говорите?

И тем же небрежно-светским тоном спросил:

— А вы-то что здесь ловите?

Женщина медленно сделала глоток шампанского, глядя на Хьюго все с тем же ледяным спокойствием. Но теперь в глубине ее глаз плескался гнев.

— Нас, мой дорогой, — она обвела рукой троих своих коллег, — прислало сюда французское правительство… Ознакомительная миссия секретариата Европарламента. Господин Дэвис выполняет ту же работу для британского правительства… Мы стараемся разобраться в ситуации и представить как можно более полный и точный отчет…

— Тогда вам следовало бы отправиться в другое место…

Она собиралась возразить, но Хьюго не дал ей такой возможности, протянув свой стакан Беширу, который наполнил его до краев. (Он знал всего несколько слов по-французски и мало что мог понять в их диалоге, но почувствовал, что Хьюго необходимо «дозаправиться».)

— Так что же вы здесь изучаете? Женщина с трудом сглотнула, но голос ее прозвучал все так же уверенно:

— Лично я занимаюсь проблемой сексуального насилия. Необходимо составить точный отчет о систематической практике такого насилия в лагерях и оккупированных селах…

— Систематическом… — задумчиво произнес Хьюго. — Если это то, что случилось с Медихой Османович, тогда я понимаю.

— Медиха?.. Что вы хотите сказать? Кто такая Медиха Османович?

Она едва заметно напряглась.

— О, вы ее не знаете, — процедил Хьюго, между двумя глотками шампанского. — Девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Я нес малышку на руках до машины «скорой помощи» после освобождения ее родной деревни. По мнению врачей, ее насиловали каждый день в течение целого месяца… Она выжила, как это ни странно… Несмотря на сотню скотов в мужском обличье… и приблизительно столько же псов…

Боковым зрением он следил за реакцией элегантной чиновницы и по исказившемуся лицу понял, что попал в болевую точку. Когда боснийский офицер упомянул собак, он тоже испытывал нечто такое…

Скрытое бешенство во взгляде женщины уступило место буре чувств — отвращению, жалости и — это точно — ненависти. Она взглянула на него с невероятным напряжением:

— Вы… вы просто грязный негодяй… — Даже хуже, — поддержал он разговор.

— Я знаю людей вашего сорта… — Голос блондинки звучал на повышенных тонах.

В уголках ее глаз он угадывал близкие слезы. Черт, неужели даже чиновников по европейским «делам» можно взволновать? Люди в зале начинали коситься на них.

— Да, знаю… — Она почти кричала. — Вы умеете только разрушать… да… да… вы любите убивать, вот так-то.

Ее слова упали в тишину зала с тем же звуком, с которым на дипломатическом обеде шлепается на белоснежную скатерть кусок камбалы под соусом тартар.

Хьюго поставил стакан рядом с собой на столик. Пора было смываться.

— Не думаю, что люблю это так сильно, как вы полагаете…

Он обошел ее, слегка задев рукой.

— Потому что иначе я бы с огромным удовольствием замочил всех вас…

Его последняя фраза прострелила гробовое молчание, царившее вокруг них, Хьюго шагнул к выходу. Бешир и Людович шли впереди него.

Лицо блондинки распадалось на части, четверо ее спутников явно мечтали оказаться за сотни километров от ресторана.

— Чтобы утешить вас, — Хьюго решил поставить жирную точку в разговоре, — признаюсь, что в какой-то момент эта мысль все-таки посетила мой мозг.

Заходя в лифт, он с удивлением понял, что сказал чистую правду.

Вернувшись к машине, Хьюго увидел, что Алиса уже умылась и переоделась. Старая одежда грудой валялась у ее ног. Драную спортивную сумку она поставила рядом на сиденье, сверху положила кошелек, фальшивый паспорт и еще кое-какую мелочь. Она словно проверяла размеры. Одежда была ей велика размера на два, бинты она смотала и убрала в аптечку.

— Я потеряла почти все деньги, когда падала… Хьюго окинул взглядом разложенные вещи: паспорт на месте, это главное.

— И я потеряла фотографию…

— Ты обработала раны? Девочка молча кивнула.

— Хорошо… но я только что понял, что забыл одну важную вещь: надо перекрасить волосы.

Он достал из бардачка обесцвечивающий шампунь.

Алиса безропотно позволила ему вымыть ей голову в реке. Хьюго методично лил ей на волосы обесцвечивающую жидкость, краска линяла быстро. Сине-черные пятна медленно уплывали вниз по реке. Естественная скандинавская блондинистость постепенно проступала в пене после каждой очередной попытки. Потом Хьюго проделал то же со своими волосами, и девочка улыбнулась ему, как сообщница.

Их действия — такие банальные и обычные, дали им передышку в экстраординарной ситуации.

Встав на ноги, Хьюго взглянул на свое отражение в воде: вытравленная шевелюра приобрела платиново-стальной отлив.

Он протянул Алисе полотенце, и девочка начала сушить волосы, стоя у кромки воды.

Он был смущен совершенно женской чувственностью движений — она старалась не спутать длинные золотистые пряди. Черт возьми… Слишком широкая одежда скрывала тело подростка, но через несколько лет она станет необыкновенно красивой женщиной.

«О-о-о нет», — подумал он. Отведя взгляд, Хьюго забросил на середину реки порванную одежду, потом медленно вернулся на берег.

— Выкинь линзы в воду, — велел он Алисе. Он все время спрашивал себя: «Старик, а ты сам-то, не того?»

Сев за руль и поставив кассету, Хьюго прогнал дурные мысли и терпеливо ждал, пока Алиса займет привычное место на заднем сиденье.

Солнце медленно заходило на западе, справа от них. Алиса шла к нему по берегу, окруженная золотым сияньем. Дверца открылась на вступлении к песне Луи Рида, что как нельзя лучше соответствовало моменту.

— Отлично! — подвел он итог, разворачиваясь на пыльной тропинке. — А теперь подыщем тебе более подходящую одежду.

От Сабугала к испанской границе вела проселочная дорога. Первым делом следовало купить шмотки.

Хьюго не без труда нашел магазин одежды на другом конце городка, прямо под стенами замка. Этот пережиток прошлого держала сухая как палка старуха. Специально для подростков ничего не было, но Хьюго откопал испанские джинсы, бледно-розовый свитер и серо-голубую парку — не слишком красивую, но она хоть не напоминала модель из каталога периода правления Салазара. Он попросил упаковать все покупки в пакет, расплатился дорожным чеком на имя Бертольда Цукора и помчался к машине, припаркованной в нескольких метрах от магазина на углу безлюдной улочки.

Теперь можно было ехать к границе.

— Переоденься прямо здесь, — через плечо бросил он Алисе на выезде из города.

Он сделал над собой усилие, чтобы не смотреть в зеркало.

Два часа спустя они выехали на шоссе № 630 в Испании.

Огромный красно-оранжевый шар солнца падал за горизонт.

Хьюго выпил очередной порошок и поехал прямо на юг, в сторону Севильи и Бадахоса.

Позвонив в Центральный комиссариат, Анита узнала, что инспектор Оливейра вернется в районе половины восьмого. Она сказала, что будет не позже восьми, попросила, чтобы он ее дождался, и помчалась в Фару.

Когда она добралась, еще не было восьми. Оливейра сидел в своем кабинете. Он вскочил и протянул ей руку поверх стола, заваленного папками с делами. Анита энергично встряхнула его ладонь, садясь в кресло.

— Здравствуйте, инспектор, как прошел день? Он ответил открытой и дружелюбной улыбкой. Анита кисло ухмыльнулась.

— Садитесь же, прошу вас, — продолжал Оли-вейра. — Расскажите…

Анита умостилась на сиденье с тяжким вздохом:

— Итак, я узнала кое-какие подробности о Тревисе, его корнях, окружении, жизни… Но ни на йоту не продвинулась в его поисках… понимаете?

Оливейра пробормотал что-то утешительное. Сцепив пальцы в замок под подбородком, он внимательно и сосредоточенно смотрел на Аниту:

— Что именно вы узнали?

— Судя по всему, он наркоман. Те местные типы, о которых вы давеча говорили, дилеры?

— Не все. Многие — да. Остальные — скорее связные сицилийской мафии… но все его встречи с этими людьми носили эпизодический характер — например, в ночных клубах, понимаете? Мы ничего против него не смогли найти. Ничего конкретного. Я даже не знал, что он употреблял…

— Он окончательно втянулся не здесь… Он жил в Барселоне, с женой и дочерью. Когда вернулся сюда, уже увяз по шею… Но в конце концов потихоньку выбрался… Он совершеннейший кремень…

Кстати, вы можете назвать мне тех в округе, кто напрямую замешан в торговле наркотиками?

— Да… я сохранил кое-какие документы…

Оливейра встал и подошел к огромному металлическому шкафу, выкрашенному в зеленый цвет, открыл дверцу, покопался в папках, вытащил коричневое увесистое досье и вернулся на свое место, листая на ходу страницы.

— Вот… Да, именно это… Торговцы порошком. Кокаин, героин. Много денег, шикарные машины. Тревис посещал те же модные ночные клубы в Испании и Португалии, возил их на своей яхте по Средиземному морю. Мы проверяли, не использует ли он корабль для транспортировки наркотиков, но ни одного доказательства не нашли. Когда родилась малышка, он бросил клубы, а вскоре вообще уехал из страны вместе со всей семьей… Вот, имена дилеров: Франко Эскобар, испанец из Севильи. Я знаю, что он погиб два года назад в самой заурядной автокатастрофе. Превышение скорости — передозировка кокаина, естественно. Так, дальше — Нуно Перейра. Мы его поимели и засадили на шесть лет в тюрьму. Остались Рикардо Альварес, Джулио-младший Пикоа и Тео Андропулос, по прозвищу Грек. Все по-прежнему в деле.

Оливейра говорил, как пожарный, перечисляющий очаги пожара, который предстоит затушить.

— Вы знаете, где их можно найти?

— В это время суток, конечно, нет, — ответил он, бросив взгляд на часы. — Они могут сидеть в любом ресторане на побережье, в любом казино на территории отсюда до Лиссабона или до Барселоны… Но…

Анита встрепенулась.

Оливейра полистал старую записную книжку, улыбнулся и схватился за телефон. Набрав номер, он прикрыл на всякий случай трубку рукой и объяснил:

— Один знакомый. Дилер, помогает мне. Трубка глухо трещала.

— Токио, это я, Васко… Нужно встретиться в обычном месте.

Пауза. Снова треск.

— Через полчаса, годится?

— Хорошо, хорошо, через час…

Он повесил трубку и закрыл книжку:

— Через час. Вы подождете меня в машине… У нас как раз есть время перекусить.

Анита приняла приглашение как дар небес. Во-первых, она хотела есть, во-вторых — с Оливейрой все идет как по маслу. Он всех здесь знает. Это его территория, его город, его страна. У него полезные связи, он знает планы преступников, умеет дернуть за нужную ниточку.

На этот раз они ели филе рыбы-меч в другом ресторанчике, где инспектор был завсегдатаем. Анита поняла, что Оливейра вывел ее в свет, потому что ему хотелось похвастаться в квартале.

Аниту удивила собственная снисходительность. Оливейра не хвастался, не выставлялся.

Просто «Привет, ребята, будьте повежливей с дамой», а не «Смотрите, какую штучку я привел сегодня». Все это улучшало вкус рыбы и вина.

Поели они быстро. В девять Оливейра взглянул на часы, давая понять, что пора двигаться.

Они сели в машину, выехали из города и через пятнадцать минут остановились рядом с огромным пляжем, на котором были понатыканы бело-голубые кабинки, блестевшие под луной.

Небо стало глубоко-синим — такой цвет появляется перед наступлением кромешной тьмы.

На противоположном конце пляжа стояла машина. Водитель, заметив их, проехал метров пятьдесят им навстречу и остановился. Фары мигнули три раза, потом погасли. Оливейра ответил тем же и открыл дверь.

— У меня всего десять минут, — сказал он, вдыхая ночную прохладу, и нырнул в темноту. Фонарь — единственный на пляже — освещал капот машины. Водитель вылез и направился к Оливейре.

Анита видела, как они разговаривают у каменного парапета над дюнами. Кончики горящих сигарет мелькали в воздухе, как светлячки. Вот оба бросили окурки на песок похожим жестом и разошлись в разные стороны — не пожав друг другу руки, не кивнув на прощанье. Оливейра подбежал к машине, открыл дверцу, сел, довольно ворча.

— Рикардо уехал на Лазурный Берег — казино, салоны красоты, он это любит. Где Джулио-младший, он не знает… но Грек… он здесь.

Инспектор вставил ключ в зажигание и завел мотор.

— Недалеко, между Фару и Эворой.

«Сеат» ехал на север по шоссе Н2. Анита догадалась, кого они собираются навестить.

Грек и Тревис познакомились в море. В отличие от других торговцев, Грек не был богат. Он продавал только травку, редко — кокаин, и то маленькими дозами. Зато ремонтировал двигатели скутеров. Оливейра методично сообщал ей подробности:

— Так они и познакомились… Он привел Грека в один испанский ночной клуб, куда наведывались остальные. Так он расширил дело, стал больше зарабатывать, но никогда не догонял ни Рикардо Альвареса, ни Нуно Перейру.

— Как будем действовать?

— Беспокоиться не о чем… Грек меня знает… Он ответит на все вопросы. Мы просто скажем ему чистую правду — что ищем Тревиса, что в его интересах сообщить нам все…

— Куда именно мы едем?

— В район Алентежу, к югу от Бежа. Несколько лет назад Грек купил небольшой участок и своими руками выстроил дом. Он пробудет там еще несколько дней…

Анита в который уже раз позавидовала Оливейре — осведомитель у него был действительно классный!

Они ехали по холмам к северу от Фару, по отрогам Сьерра-ду-Кальдейран. Путь был неблизкий — не меньше ста километров.

Они остановились у обочины, метрах в двухстах от погруженного в темноту дома. Стояло простое строение квадратной формы. На склоне холма с одной стороны к нему примыкали заросли олеандров, оливковых деревьев и неизвестных Аните экзотических кустов.

— Гаскинда сеньора Андропулоса, — произнес Оливейра, презрительно скривив рот.

Часы на приборной доске показывали без четверти одиннадцать. Прямо перед ними на горизонте тянулись изломанные вулканические массивы горных хребтов.

Полицейские одновременно вылезли из машины.

Дом окружала невысокая каменная ограда, Оливейра обратил внимание Аниты на большую зеленую машину, стоявшую позади дома:

— Он здесь…

Оливейра перепрыгнул через стенку, помог Аните преодолеть препятствие, и она бесшумно приземлилась рядом с ним.

Он с удивлением покачал головой, потом направился к двери и решительно позвонил. Резкий звук разнесся по всему дому. Анита встала за спиной инспектора, на всякий случай положив руку на рукоятку револьвера. Оливейра еще раз нажал на кнопку звонка, будя темный дом.

— Эй, Грек! — закричал он. — Это я, инспектор Оливейра, из Фару… Полиция! Открывай!

Он снова позвонил. Внутри была гробовая тишина. Анита шагнула назад — взглянуть, не зажегся ли свет в одном из окон. Нет, темно. Она решила обойти дом вокруг. Позади дома стоял «ниссан». Анита обогнула машину, увидела, что стеклянная Дверь в кухню приоткрыта, различила силуэт огромного холодильника. Она вошла, постучала три раза. В доме царил мрак. Анита направилась к полуоткрытой двери слева по коридору. Он заканчивался небольшой аркой, ведущей в гостиную. Из гостиной другая арка вела к входной двери с витражами из матового стекла, за которой виднелась тень Оливейры, орудовавшего с замком. Анита побежала, чтобы открыть ему дверь изнутри.

— Это я, Анита, — шепнула она, поворачивая ключ.

Оливейра любезно улыбнулся и вошел.

— Ну что? — тихо спросил он.

— Не знаю, в доме как будто никого, — ответила она. — Либо он страшный соня, либо сидит в подвале и не слышит.

По коридору они дошли до винтовой лестницы, ведшей на второй этане прямо через гостиную.

— Обыщите первый этаж, — прошептал Оливейра, — а я поднимусь туда.

Он вытащил оружие — французский пистолет «Манхурин-357». Анита достала свой тридцать второй калибр, вошла в комнату, огляделась, вышла в коридор, ведший, судя по всему, на кухню. Дверь оказалась справа. Анита неслышно подошла, толкнула ногой створку.

Комната была залита лунным светом. В односе-кундье Аниту охватила смертельная тоска: здесь царил ад.

Войдя, она не заметила, что все здесь перевернуто вверх дном. Кровь повсюду — на полу, стенах, холодильнике, даже на столе.

Источник — голое мертвое тело, привязанное к ножкам массивного деревенского стола. Человека пытали. Из огромной раны на шее стекала темная липкая жидкость. Гениталии изуродованы, истерзано все тело. По кухне разбросан мусор — грязные тарелки, бутылки из-под вина и пива, рваные пакеты. Дверцы шкафчика распахнуты, пакеты с рисом и макаронами выпотрошены, крупа рассыпана. На бортике раковины — остатки роскошного ужина.

Анита не сделала ничего, что могло бы нарушить картину хаоса, царившего на кухне, не зажгла свет, не ступила на заляпанный пол. Она полетела к лестнице, крича во все горло:

— Оливейра? И еще раз:

— Оливейра, я нашла его… вы слышите, Оливейра? Я нашла его, внизу…

Он что-то отвечал, поднимаясь к ней, стуча каблуками по лестнице.

Потом звучный бас загрохотал совсем рядом:

— Анита? Вы что-то сказали? Вы его нашли?.. Шаги на лестнице.

Фигура инспектора на повороте.

— Спускайтесь, это здесь.

Голос Аниты прозвучал слабее, чем ей самой хотелось.

Пятью минутами позже, когда Оливейра бежал к своей машине, кухня в задней части дома осветилась слабым желтым сиянием.

В комнатах лампы дневного света высветили жуткую отталкивающую картину.

Обезумевшие мертвые глаза смотрели в какую-то точку над желтоватым потолком. Лицо — вернее, то, что от него осталось, — было обезображено.

Анита обошла кухню, стараясь ни к чему не прикасаться.

Она с опаской приблизилась к развороченному во многих местах телу Грека. От трупа исходила чудовищная вонь. Анита прикоснулась к руке, чтобы определить температуру, и с удивлением поняла, что кожа еще теплая. Труп не успел окоченеть… Боже мой… Они разминулись с убийцами самое большое на полчаса.

Анита обошла вокруг стола: на полу и на тарелках валялись недокуренные косячки, виднелись и остатки кокаиновых дорожек.

В углу, между раковиной и стеной, у помойного ведра, полного мусора, она заметила открытый ящик. Он лежал на большом мокром полотенце.

Анита заглянула внутрь: остатки травки, пустые пластиковые пакетики, в некоторых — остатки белого порошка. Запасы Грека.

Его запытали до смерти, чтобы он выдал свой тайник. Анита толкнула ногтем ящик, закрывая его. К ручке было прикреплено проржавевшее кольцо. Ящик казался абсолютно непроницаемым.

Оливейра вызвал полицейских из Бежа, и оттуда немедленно прислали патруль, двух инспекторов из отдела убийств, «скорую помощь» и судмедэксперта.

Стоя в дверях, он молча обозревал сцену действия:

— Этот кончил еще хуже остальных…

Анита вышла на улицу — старый добрый «Кэмел» поможет ей хоть немного расслабиться.

Сама не зная почему, она заинтересовалась колодцем, который заметила в углу у ограды. Люк был открыт, цепь поднята. Она пошла к нему, двигаясь, как в замедленной съемке, глянула вниз, увидела цепь со ржавым крюком на конце. Да, здесь и был тайник Грека. Герметичный ящик, обернутый тканью и привязанный к цепи, хранился на дне колодца.

«Нет… это не работает… — думала она. — Никто не терпит смертных мук из-за наркотиков. Даже если в тайнике несколько килограммов… Из-за этого люди не умирают, как скоты».

Может, убийцы обкурились и просто решили слегка развлечься? Сегодня все может быть. Одновременно они пировали и оттягивались, мочась под себя и швыряясь отбросами.

НЕТ. Тоже не складывается. Больше в доме ничего не тронули. Все убрано, расставлено по своим местам, чисто, как будто туда никто не заходил. Не вяжется с поведением голодных наркоманов или дилеров из конкурирующей группировки — те перевернули бы вверх дном весь дом…

Да, странноватое впечатление производит этот островок ужаса и насилия внутри нетронутого дома.

Прибыл патруль. На пороге появился Оливейра. Полицейские быстро осмотрели дом и вышли покурить в ожидании инспекторов из Бежа.

Минут через двадцать послышался вой сирены — примчались люди из убойного отдела. Следом, в древнем раздолбанном «фиате», приехал шестидесятилетний эксперт доктор Пиньеро. Один из инспекторов сфотографировал кухню маленьким японским аппаратом со вспышкой.

Труп перенесли в «скорую помощь» под присмотром судмедэксперта. Явились два пожилых усталых эксперта и сняли отпечатки пальцев по всему дому. Потом они стали рыться в мусоре на кухне, сложили окурки и соломинки для нюхания кокаина в пластиковые пакеты. Они тоже сделали нужные им для работы снимки стареньким фотоаппаратом гадзеровского производства.

В соседней деревушке, до которой было не больше километра, в окнах некоторых домов начал зажигаться свет. Вой полицейских сирен разносился в горах, как крик ночных электрических птиц.

Оливейра взял Аниту за руку, прервав ее раздумья.

— Идемте, — сказал он, — нам здесь больше нечего делать…

— Не факт… — Она покачала головой. — Мне бы хотелось еще раз осмотреть второй этаж… Я буду очень осторожна, дождусь, пока не уйдут эксперты…

— Что вы хотите найти? Не думаю, что это как-то связано с вашим делом… У Грека забрали его загашник. Он поплатился жизнью за наркоту… Вот и все.

— Знаю, — отвечала Анита. — Они хотели, чтобы мы в это поверили… но мне все-таки кажется, что дело в Тревисе…

Оливейра удивленно поднял брови.

— Сегодня мне сообщили, что еще кто-то ищет Тревиса. И если мои подозрения подтвердятся, все детали сложатся в единую картину. Методы — крайняя жестокость и острый ум. Голову готова прозакладывать — вы найдете очень мало отпечатков! Даже на кухне…

— Думаете, тот или те, кто ищет англичанина, узнали о связи Грека и Тревиса? Что они встречались или…

— Возможно, Грек снабжал Тревиса, и они это узнали — уж не знаю как…

— Подождите-подождите… ничто на это не указывает, вы сами это понимаете… Может, это просто банда наркоманов, которые решили: есть пустой дом на отшибе, скупой Грек и полным-полно травки на крупную сумму…

— Ну да, — перебила его Анита, — все возможно, но тогда объясните, почему остальные комнаты не тронуты, а?

Оливейра готов был отвечать немедленно, но воздержался, решив подумать.

— Да, это действительно странно… Они не выходили из кухни?

— Нет, только достали из колодца ящик… У них не…

— Ящик, из колодца? С чего вы взяли, что он там был?

— Так… догадка… Ладно, смотрите: они сидят на кухне и выходят только за ящиком. Кто-то должен был им приказывать, командовать операцией.

— О чем вы? Кто-то… Но кто?

— Все было спланировано, причем профессионалами. Это вам не буйные наркоманы… Вы заметили — немного травки, чуточку кокаина… Только чтобы взбодриться… никаких шприцев… сожженных ложек и прочей наркоманской херни… И еще одна деталь…

— Да?

— Даже худший скряга на свете не смог бы долго сопротивляться таким пыткам… Но они ведь не остановились и после того, как…

— Еще бы — они же хотели оттянуться после «работы»!

— Вы правы, есть и другой вариант: сначала тайник, потом — главное задание: узнать, где скрывается Тревис.

— Но почему им было не начать с главного? Раз уж они за этим приехали?

— Не знаю… Чтобы сжечь все мосты. Скажите, а вы ничего особенного не заметили в комнатах? Ну, там, вещи не на месте, мебель сдвинута…

— Мне не хватило времени, чтобы все осмотреть… Ладно, хотите туда вернуться?

— Да, конечно, если вы не против.

— Не беспокойтесь, инспектор Ла Паз — мой старый приятель. Он даст нам взглянуть.

— Спасибо, — просто ответила Анита и пошла следом за Оливейрой в дом.

 

16

Примерно в ста пятидесяти километрах к югу шоссе № 630 пересекалось с 5-м по направлению к Бадахосу. Отсюда до Фару можно было ехать двумя путями. Сразу свернуть на Бадахос, до Эворы и потом к Алгарве. Или же продолжать дальше рулить по 630-й до Севильи, потом свернуть на А49 в направлении Вила-Реал-ди-Санту-Антонью, а от границы уже ехать прямо на запад до самого Фару.

Он остановился на обочине и снова убрал пистолет в тайник. Десять секунд на размышление. Надо все хорошо взвесить.

Он повернул направо. К Бадахосу и Эворе.

В первый раз после перестрелки Хьюго задумался о последствиях. Теперь у него на хвосте висят не только полицейские. Наверняка те двое и их дружки с удовольствием поболтали бы с ним…

Хьюго мысленно вернулся к матери Алисы и внезапно осознал, как мало знает об этой женщине, он даже не видел ни одной ее фотографии. Портрет, нарисованный его воображением, выглядел противоречивым, ведь крупицы сведений, которые дала ему девочка, были противоричивы и смутны. Сны, в которых ее мать возглавляла какую-то международную банду. И одновременно твердой рукой управляла своими предприятиями по всему миру.

Недоезжая до Бадахоса он почувствовал жуткий голод. Ему совершенно необходимо что-нибудь съесть. Амфетамин перестал действовать. Нужно воспользоваться моментом, остановиться, заправить машину и продолжить путешествие после ужина и крепкого кофе, это поможет бороться со сном.

У въезда в городок он заметил придорожный ресторан, остановился на площадке у обочины и разве что не зарычал от удовольствия, потянувшись и разминая мышцы, затекшие от порошков и долгого сидения за рулем.

Когда он выключал мотор, часы на щитке показывали немногим больше половины десятого вечера. За едой Хьюго не произнес ни слова. Алиса тоже молчала. Он жадно поглощал острые блюда, запивая их терпким вином. Она ела мало, не привыкшая к слишком жирной пище.

Он заказал кофе. Закурил. Потом встретился взглядом с ослепительной голубизной глаз Алисы и сказал:

— Ладно… теперь расскажи мне все, с самого начала.

Алиса смотрела на него снизу вверх. Казалось, она судорожно соображает, как поступить.

— Я тебя слушаю, — повторил Хьюго. — Рассказывай. Твоя мама. Твой отец. Все эти вооруженные люди… Я должен знать все.

Алиса с трудом сглотнула — она поняла намек.

— Что вы хотите знать?

— Прежде всего — о твоей маме. Чем именно она занимается? Почему ты утверждаешь, что она убивает людей? Я имею в виду не сны и не разговоры, подслушанные под дверью, мне нужны конкретные факты…

Он отхлебнул кофе, затянулся сигаретой, ни на мгновенье не спуская глаз с Алисы.

— Это сложно… После снов и обрывков разговоров, про которые я вам рассказывала, кое-что случилось… Но я, наверное, не имею права говорить об этом.

Хьюго молча смотрел на девочку.

— На прошлой неделе я нашла дома кассету… И убежала, взяв ее с собой. Я пошла в полицию, и меня там допрашивали. Потом полицейские пошли к нам домой, но оказалось, что родители уехали. Они все увезли… Первым делом, конечно, из комнаты с кассетами. В полиции меня оставить не могли, и я поняла, что мама захочет меня вернуть, и убежала в том магазине, где убили полицейского. Потом…

Что случилось потом, он знал. Ладно…

— А что было на кассете?

Алиса опустила глаза к тарелке с едой, оставшейся нетронутой.

— На кассете была… Сунья Чатарджампа. Хьюго сделал еще глоток кофе.

— Кто это?

— Сунья Чатарджампа. Она была моя учительница.

— Так, понятно… Молчание.

— Они… На кассете они убивали ее, они… о господи, это было так ужасно…

Хьюго замер, не донеся чашку до губ. Не сказал ни слова, сделал еще один глоток.

— На кассете была твоя мама, да? Девочка молча кивнула.

— Понятно.

Он прекрасно понял, о чем шла речь. В конце зимы пошли разговоры о том, что некоторые командиры сербских спецподразделений снимали собственные подвиги в оккупированных мусульманских деревнях. В апреле, когда операция закончилась и Витали приказал Хьюго вернуться во Францию, он застукал Бешира и еще нескольких офицеров боснийской разведки за просмотром восьмимиллиметровой кассеты. Они отобрали ее у арестованного четника — младшего офицера федеральной армии. Хьюго видел этого человека в маленькой комнатке, примыкавшей к помещениям командного поста Колонны, — он был в жалком состоянии. Сочувствие испарилось, как только Вешир рассказал ему о кадрах на кассете. Ни он, ни люди из боснийских спецслужб не захотели показать Тревису пленку, они заявили, что до единственного работающего видеомагнитофона тридцать километров езды. Но Хьюго не сомневался: они пытаются уберечь его от новых ужасов.

— Не засирайте мне мозги, мужики! — сказал он им тогда холодно-уязвленным, тоном. — Я вам не паршивый турист…

В конце концов Бешир сдался, удрученно покачав головой:

— Ну, раз ты так настаиваешь… Разведчики дернулись было, но смолчали. Полчаса Хьюго смотрел записанные на кассете сцены кровавого насилия, больше всего напоминавшие плод фантазии дикого безумца. Двухчасовая кассета — так сказал ему Бешир. Деревни до штурма и после. Что-то вроде маленького репортажа о последнем отпуске. С перерывами на насилие, пытки и резню. Трупы, выставленные напоказ, как охотничьи трофеи.

«Самое страшное, — подумал Хьюго, — звук». Он никогда не сможет забыть эти крики, мольбы и стоны. Но главное, что он запомнит навсегда, — смех.

Через тридцать минут, выключив плейер, холодно бросил сквозь зубы:

— Сделайте так, чтобы мы с этим типом никогда не встретились!

Тронувшись с места, Хьюго принял еще один пакетик взбадривающей отравы. Они проехали несколько километров, потом он взглянул на карту, разложенную на пассажирском сиденье. Бадахос, Элвас, Эстремос, Эвора. Около ста тридцати километров. Полтора-два часа — чуть больше или чуть меньше, в зависимости от состояния местных дорог. Почти половина одиннадцатого.

— Ладно, а какую роль играет во всем этом твой отец? — бросил он через плечо.

Труба Майлза Дэвиса пела, выводя причудливые мелодии, изящные, как арабески…

— Никакую. Я просто хочу его найти. Он сумеет мне помочь… хоть я и не знаю как…

Вздох заглушил конец фразы.

— Я хотел спросить, как он познакомился с твоей мамой, как они расстались… Расскажи в нескольких словах.

Нужно включить в игру ее природные склонности. В зеркало заднего вида он послал ей понимающий взгляд.

Алиса задумалась, потом наклонилась вперед, облокотилась на спинку пассажирского сиденья.

— Ладно, познакомились они в Барселоне, потом жили на юге Португалии в большом доме… Я была совсем маленькой… Потом мы переехали в Барселону, потом мама отослала меня в пансион, в Швейцарию, потом я вернулась, но папа и мама уже собирались разводиться. Мама отправила меня в Амстердам, потом сама туда приехала. В последний раз папа виделся со мной…

— Так, вчера ты не захотела мне рассказать, почему не носишь его фамилию, говорила про какой-то суд…

— Да… Когда я вернулась из Швейцарии, папа очень изменился. Как будто заболел… Когда они разводились, мама сказала мне, что он занимался чем-то «плохим» и ей пришлось расстаться с ним… Он делал что-то настолько «плохое», что его могли посадить в тюрьму, и мама объяснила, что решила подвести черту под прошлым, что мы забудем этого человека и что я не буду носить его фамилию.

Потом, после развода, был еще один суд, и я стала не Тревис Кристенсен…

Хьюго лихорадочно соображал.

— Ладно… А откуда у тебя последний адрес и фотография дома, если вы с тех пор не виделись?

Долгая пауза, только шум мотора и виртуозные пассажи Майлза.

Он обернулся и взглянул на нее. Алиса не сразу отвела взгляд, но все-таки отвела.

— Итак?

Черт, он напугал ее.

— Я… я… я не имею права говорить вам…

— Кто тебе запретил?

— Папа.

— Почему?

— Он… Он объяснил, что я не должна никогда говорить об этом.

— О чем — об этом?

— О том, о чем я не имею права вам рассказывать. Ее лицо приняло недовольное выражение, и она вжалась в сиденье.

Черт бы ее побрал!

Тишину нарушали шум работающего мотора и труба.

Прежде чем подняться наверх, Анита минут десять бродила по первому этажу, заглядывая во все комнаты подряд.

Ребята из лаборатории уже заканчивали работу, один из них вышел на площадку, чтобы поговорить о чем-то с Оливейрой.

Аните нужно было что-нибудь конкретное. Письменный стол. Блокнот с адресами. Записки. Любая информация, за которую можно было бы зацепиться.

На втором этаже она увидела закрытую дверь. Комната, в которую Оливейра не входил.

Она натянула перчатки и взялась за ручку.

Кабинет. Абсолютно пустой и чистый, как все прочие комнаты в доме.

Через окно, выходившее на дорогу, проникал лунный свет, и она могла рассмотреть обстановку. Напротив шведского книжного шкафа — черный секретер с выключенным компьютером. Хорошая машина «Компак», на базе «Пентиум-486», с винчестером-башенкой. Дела у Грека явно шли неплохо. С другой стороны, зачем торговцу наркотиками такой навороченный персональный компьютер?

Стакан с карандашами. Стопочка чистой бумаги… И…

Чем ближе Анита подходила к секретеру (современная штучка в стиле восьмидесятых, наверняка фирмы «Старк» или хорошая имитация), тем явственнее различала незаметную деталь: один из ящиков был немного выдвинут. На пару сантиметров, не больше, но этого хватало, чтобы разрушить впечатление строгой гармонии.

«Вот, — подумала она, завороженно глядя на ящик. — Вот оно…»

Кто-то заходил сюда, кто-то рылся в бумагах и почте, в электронной почте — то же сделала она сама. Кто-то очень опасный и хладнокровный приказал своим людям «сделать» дилера, если он ничего не найдет наверху. Может, они сначала обработали его, а потом, поскольку Грек упорствовал и не отдавал им информацию, главарь решил провести настоящий обыск? Скорее всего, он приказал головорезам любыми средствами выколотить из торговца его долю товара. Да, так все и было. Дополнительный заработок и чистая прибыль. Кроме того, такой поворот дела позволял лучше замести следы.

Да. Аните показалось, что в мозгу зазвучал сигнал радиомаяка. Все правильно.

Она выдвинула ящик. Пачка бумаги. Два блокнота. Записная книжка. Футляр от ручки «Монблан». Пустой.

Первый блокнот был толстым и тяжелым. Она быстро открыла его. Рисунки. Заметки. Наброски. Надо же — эскизы кораблей. Несколько вычислений…

Оливейра говорил, что Грек и Тревис познакомились на «морской» почве благодаря кораблям. Капитан Тревис и греческий механик.

Все складывалось в единую картинку. Может, Грек решил заняться кораблестроением? Наркоденьги позволяли ему вложить деньги в прибыльное дело…

Хорошо, пусть так.

Во втором блокноте были адреса. Анита сразу же открыла страничку на «Т».

Никакого Тревиса. Какой-то Техеро. Толейда. Американский «Тропико-бар»…

Она посмотрела на «С», но не нашла ни Стивена, ни другого похожего имени.

Решила просмотреть все страницы, одну за другой, прочла их, но не встретила ничего, что позволяло бы ей найти англичанина. Куча портовых баров. И названия кораблей, судя по всему.

Она положила блокнот на место и взяла записную книжку.

Встречи, встречи, потом вдруг большой перерыв. На несколько дней, иногда на неделю. Нигде нет ни Тревиса, ни Стивена, ни совпадающих инициалов. Грек явно не вчера родился. Адреса и телефоны его клиентов — даже если они где-то и записаны — уж никак не в блокноте, который легко может найти первый встречный. Анита уже собралась бросить книжку в ящик, как вдруг наткнулась на очередную пустую неделю. Снова та же небольшая деталь, на которую она дважды или трижды обращала внимание: отдельно назначенная встреча. Слово «Манта» и стилизованная рыбка. Странно, хоть и банально. Вполне в духе этих то ли моряков, то ли дилеров. Таинственно и одновременно обыденно.

Что такое «Манта»? Скат? Рыба? Рыбалка? Нет, здесь водится не так уж много скатов… Скат… Она отложила слово в ячейку памяти.

Анита начала открывать ящики секретера один за другим, но не нашла ничего интересного. Никакой переписки, только толстая пачка счетов в среднем ящике. Она встала, решив обойти комнату, и начала с книжного шкафа. Иногда письма прячут в книгах.

Ее удивил подбор книг. О море. О подводном плавании. О картографии. О кораблестроении. Записки путешественников. Великие географические открытия пятнадцатого века, португальские первооткрыватели, Васко да Гама… Несколько узкоспециальных работ по гидродинамической механике. Книги о парусниках восемнадцатого века, о полинезийских пирогах и современных тримаранах. О поликарбонатах и о композитной резине…

Так, понятно… Грек не был ни рядовым торговцем кокаином, ни обычным механиком, чинившим моторы. Библиотека явно меняла его образ, свидетельствовала о природных способностях и профессионализме.

В шкафу Анита обнаружила толстые альбомы с фотографиями подводного мира. Некоторые из них были на английском языке. Один из альбомов был посвящен исключительно электрическим скатам: «Морской дьявол. Удивительная жизнь скатов».

Она открыла альбом на титульной странице. В глаза ей бросилось посвящение. На английском языке.

«Эль Греко от Нэпа. Это книга о нашей мечте. Соблюдать умеренность при использовании. Твой друг Стивен».

Ее палец невольно потянулся к давно высохшим чернилам.

Ей захотелось сказать невесть когда написанным словам: «Здравствуйте, господин Тревис!»

Впрочем, все это не давало ей ключа. Она полистала книгу, но больше ничего не нашла. Поставила том на место. Пустышка… Напрасная надежда… Ложный след. Ни письма, ни записки, вложенной между страницами.

Анита встала в центре комнаты и несколько секунд любовалась горным рельефом за окном, с вулканическими вершинами, парящими в лунном свете. Дорога напоминала след радиоактивного пепла. Она уже собиралась выйти из комнаты, но тут взгляд ее упал на молочно-белую громаду большого компьютера.

Инстинкт толкнул ее к секретеру. Она села в большое удобное кожаное кресло. Включила машину. Если только Грек работал в Windows, она разберется. На экране зажегся логотип Microsoft. Версия 3.1. Отлично. Она щелкнула по иконке жесткого диска — открылся колоссальный список файлов. Десятки программ, множество папок с приложениями. Ярлыки программ, большая часть которых была ей неизвестна. Программы для рисования и конструирования.

Среди разных папок с приложениями она в конце концов она нашла то, что искала, сама того не ведая. Папка «Манта» — иконку для нее, в виде черно-белой рыбки, судя по всему, придумал сам пользователь.

Анита щелкнула по ней и увидела новую страницу файлов. Приложения. Текстовые редакторы, в том числе Word, целый набор графических редакторов, САО…

Манта/01, Манта/02, 03, 04… Манта/Паруса… Манта/Киль…

Она выбрала наугад, щелкнула, пошла загрузка САО…

Как только на экране открылось новое окно, Анита поняла, что такое «Манта».

Корабль. Чертежи корабля, «Манты», безрамного шестнадцатиметрового парусника.

Так вот в чем дело. Грек собирался строить парусник. Теперь его проект навсегда останется набором файлов с чертежами и конструкциями, собранием виртуальной информации.

Н-да… Но «Манта» ничего не могла рассказать ей о Тревисе, хотя Анита была совершенно уверена, что англичанин так или иначе связан с проектом. Она вспомнила посвящение на титульном листе. Тревис подарил Греку книгу, посвященную редким видам скатов. «Книга нашей мечты» — так он написал. Речь наверняка шла о проекте судна.

Анита закрыла файл с чертежами и вернулась к первой странице «Манты».

Никаких следов присутствия Тревиса.

«А ну-ка погоди!» — рявкнула она на саму себя. Наметанный глаз выхватил среди множества окошек персональный логотип… Якорь, корона… Сукин сын… Эмблема Королевских военно-морских сил. Папка «Кэп».

Эль Греко от Кэпа…

Она быстро, почти лихорадочно, щелкнула по иконке.

Текстовый редактор, Word 4.

Заметки. Почта. Заметки Тревиса, написанные на португальском и английском.

Десятки писем.

15 сентября 1990 г. Эль Греко от Кэпа.

Думаю, ты должен рассматривать ситуацию под этим углом. Мы поставим на парусник мотор, чтобы плавать по рекам. Я знаю, у тебя масса дельных идей по этому поводу.

А пока:

Не забудь — нет ничего лучше парусника в открытом море, особенно на серьезной волне. Значит, надо просто сделать лучший парусник в мире и оснастить его нашей системой моторов.

Дальше шли многочисленные эскизы, выполненные с использованием программ «Truc Paint.» или «Mashin Draw».

9 апреля 1991 г.

Надо еще раз обмозговать этот шов. Не думаю, что он выдержит ветра Индийского океана. Кроме того, напоминаю, что надо бы всерьез заняться созданием общества, если мы хотим купить этот чертов участок. Теперь мне как можно скорее нужна твоя половина капитала.

Да, вот еще что: поставь крест на золотистом цвете! Если выберем нормальный цвет, получим преимущество в весе, потому что в золотом содержатся более тяжелые красители. Напоминаю тебе — работа предстоит серьезная, она потребует точности, аккуратности и быстроты исполнения.

Если тебя интересует мое мнение — я не хочу, чтобы «Манта» стала этаким плавучим казино а а Лас-Вегас. Да, Тео, настоящие скаты — полосатые, черно-белые, а вовсе не золотистые.

Следом шла бесконечная череда технических деталей и схем, выполненных на компьютере. Ну да, именно так они и общались.

Первые «содержательные» письма относились к 1990 году. И все касались этого проклятого корабля.

Так что же это была за работа, требовавшая трех главных достоинств, присущих гениальному шпиону? Вот дьявол, история Тревиса становилась все загадочней! Чем больше она узнавала, тем меньше понимала. Анита решила все-таки просмотреть почту в поисках хоть какой-нибудь информации.

В конце концов в одном из писем на португальском она раскопала кое-что интересное.

6 сентября 1992 г.

Вначале — некоторые технические детали о материалах для изготовления рангоутов и о новом японском нейлоне. И дальше:

Ладно. Теперь плохие новости: ситуация осложняется, и мне придется «исчезнуть» раньше, чем я рассчитывал, — если ты понимаешь, о чем идет речь. Мне придется ускорить Проект, по крайней мере по моей части. Я анонимно выставлю дом на продажу. Рассчитываю исчезнуть с экранов радаров к концу года. Потом — полная тишина в эфире, пока я тебя не вызову. Надеюсь, что все объяснил доступно.

Последнее письмо — через месяц.

Будь я проклята! Тревис запрограммировал свое исчезновение и принял максимальные меры предосторожности. Открывая последнее письмо, Анита почувствовала, что волнуется сильнее, чем сама бы того хотела.

10 декабря 1992 г.

Итак, последнее письмо перед моим «отбытием». Все идет так или почти так, как я предвидел. Я уеду ночью, в сочельник. Помни: не пытайся связаться со мной ни под каким предлогом. Это может продлиться несколько месяцев. Продолжай отделку. Спокойно заканчивай «Скат». В самом худшем случае увидимся весной.

«Господи, — соображала потрясенная Анита. — Связывался ли Трение с Греком после своего запланированного исчезновения? Сейчас весна. И… корабль почти закончен. А это значит… ну конечно, участок. Участок, на котором их общество наверняка соорудило ангар…»

«Греку не хватило времени на отделку», — подумала она.

Необходимо найти следы этого участка…

Она занесла и это задание в одну из ячеек памяти.

Знал ли Грек, где находится Тревис?

Если да, то не выдал ли он хоть что-то тем людям в своей кухне? Информацию, позволяющую отследить Тревиса?

Черт возьми, нет никаких сомнений — Грека и запытали до смерти только ради того, чтобы выследить англичанина.

Может, Тревис просто не успел появиться и Грек только и мог, что в отчаянии умолять своих палачей поверить, что он не знает, где прячется Тревис… А те не поверили.

Да. Так все и было. Один из них — явно главарь — отправился обыскивать комнаты, не доверив столь тонкое дело подручным. Нашел секретер. Копался в ящиках. У Аниты кровь застыла в жилах при мысли, что он наверняка догадался включить компьютер, сидя в том самом кресле, где сейчас расположилась она. А вдруг ему удалось отследить Тревиса по следу «Манта», что, если он открывал те же файлы, читал письма?

Ее передернуло от отвращения — показалось, что сиденье все еще хранит тепло тела хладнокровного убийцы. Столь же методичного, как она сама.

Анита поискала на жестком диске хоть какие-нибудь сведения об обществе, но ничего не нашла. Она ужаснулась, подумав, что ее «предшественник» мог найти файлы, прочесть их и стереть… Нет ничего проще, если умеешь пользоваться компьютером, а этот ледяной мерзавец уж наверняка все умеет…

Но… нет, нет, тогда бы он стер ВСЕ…

Правда, убийца мог найти досье «Манта», и в этом случае он тоже получил важную информацию о местонахождении Тревиса.

Ангар. Участок.

Оставался маленький шанс, что он не обнаружил ничего о «Манте» ни в записной книжке, ни в библиотеке. Черт! И что ему не хватило ни времени на обыск всех уровней, ни терпения, чтобы обшарить десятки и десятки файлов, где не упоминалось имя Тревиса, и он не наткнулся на нужный!

Если разобраться, шанс этот не был призрачным. Они не могли себе позволить застрять здесь надолго. Кто-нибудь мог зайти, несмотря на позднее время, а убийцы зря рисковать не любят. Да, теперь Анита ясно представляла себе весь сценарий. Если человеку, искавшему наверху, удалось напасть на след участка, он, видимо, спустился и велел своим «ужесточить» допрос. Чтобы расколоть Грека. И тот, скорее всего, что-то рассказал, поняв, что это его единственный шанс на спасение. Но дело для него все равно кончилось плохо.

А может, пришелец так ничего и не нашел и спустился вниз с твердым намерением вырвать признание у этого поганого Грека. Они перешли черту. Привязали его к столу и… Но Грек не знал, где Тревис. И тогда они перерезали ему горло…

Она смотрела на экран, похожий на маленького квадратного светящегося божка. Когда она выключила прибор, глаза у нее покраснели от усталости, и она отключила систему. Механические органы погрузились в кремниевую кому…

— Ну как, нашли что-нибудь?

Голос Оливейры раздался за ее спиной так неожиданно, что она подскочила на стуле. Анита не слышала, как Оливейра поднимался по лестнице, но различила звук отъезжающей машины.

— Ладно, — заговорил он, — пора уезжать. Дом опечатают. Люди из лаборатории уходят, Ла Пас нас ждет… Так вы что-нибудь нашли?

Она что-то буркнула и пошла к лестнице.

Ла Пас и его помощник опечатывали маленькую заднюю дверь, через которую Анита попала в дом. На улице похолодало, и Аниту пробрала дрожь,

Оливейра ждал ее внизу лестницы.

— Ла Пас мне кое-что рассказал… Анита молча ждала продолжения.

— Сегодня вечером недалеко отсюда было совершено два убийства.

— И?..

— Двоих застрелили. А ведь здесь не то место, где сводят счеты по-ковбойски, вам не кажется?

— Вы хотите сказать, что в один и тот же день, в одном и том же месте случилось слишком много насильственных смертей?

— Вот именно, — бросил в ответ полицейский, направляясь к выходу из сада. — Есть еще одно важное обстоятельство…

Он толкнул маленькую деревянную калитку.

— Те двое ехали в машине с немецкими номерами. У них были фальшивые бельгийские паспорта… Кто-то нашпиговал обоих свинцом — по полдюжины пуль в каждого. Из специального девятимиллиметрового. Мы нашли больше пятнадцати гильз.

— Где это произошло?

— Примерно в двухстах пятидесяти километрах отсюда, в Бейриа-Баикса, к северу от Каште-лу-Бранку.

— Вы же не собираетесь отправиться туда прямо сейчас?

— Нет, но на пути к Эворе есть уютный отельчик, его хозяин — мой старый приятель. Остаток пути проделаем завтра утром. До обеда успеем осмотреть трупы в Каштелу-Бранку.

— Отличный способ нагулять аппетит перед обедом…

Оба хохотнули — коротко, но искренне, с облегчением.

Потом быстро пошли к машине, молча залезли внутрь, и Оливейра, плавно тронувшись с места, выехал на шоссе.

Анита обернулась и смотрела в заднее стекло, как исчезает дом Грека в угольно-черной ночи, медленно сливаясь с лунным туманом.

Маячок на машине Ла Паса мигал, как далекий пульсар.

 

17

Лукас Вондт с наслаждением прикурил ароматный косячок. Когда он затянулся, сухой табак тихо затрещал. Впереди, по ту сторону ветрового стекла, море катило на берег серебристо-синие волны. По обе стороны, насколько хватало взгляда, тянулись песчаные пляжи Прайя-ду-Карвуэйру. Бледно-золотой диск луны светился в небе, усеянном звездами.

Он постарался расслабиться, вытянувшись во весь рост на сиденье. Следует признать, что вечер выдался просто ужасный. Черт, он в жизни не видел таких душегубов, как этот болгарин и его наемники. Ева Кристенсен перестала выбирать средства. Конечно, он не впервые видел, как убивают человека, сам знал как минимум двоих, которым пришлось перейти на пособие по безработице из-за замены коленных чашечек титановыми после того, как он лично всадил в них заряд дроби. А третий — с ним он «общался», служа в полиции, — вообще умер от ран. Но тут — о боже! — когда он спустился…

Лукас Вондт гнал от себя черные мысли, но они возвращались, не отпускали… Димитриеску, этот сукин сын, бывший агент Секуритате, которого Сорван подобрал на набережной в Стамбуле, не скрывал удовольствия, пытая парня. Иногда он окликал Сорвана, спокойно жравшего свою половину курицы из бумажной тарелки и подбадривавшего ученика холодно-безучастной улыбкой.

— Эй, шеф, видели? Этот говнюк здесь все обоссал! Разве так можно?

Сорван со всей силы двинул Греку в челюсть. Тот жутко кричал, окровавленное лицо распухло. Сорван потер запястье и сказал:

— Привяжите его к столу.

Сорван беспокоился о своих людях: днем они сообщили, что следят за Алисой от самой Гуарды, но вот уже несколько часов от них нет известий. Сорван, он тоже хотел немного расслабиться, успокоить нервы.

Вондт сказал:

— Делаем, как договорились. Я посмотрю в доме. Оставайтесь здесь… И не забудьте про порошок…

Сорван уставился на него ледяными глазами — ну точь-в-точь огромная старая кобра, — потом рявкнул:

— Валяйте! Прриготовьте мне фаррширрованного индюка, ха-ха-ха… Вондт, я с вами заключать парри.

Он помог подручным положить истерзанного голого Грека на стол…

— Парри, что этот жирный ублюдок рраскажет все, раньше чем вы… что-то найдете… Сколько времени нам даете?

Вондт, стоявший на пороге, вздохнул. Взглянул на часы, прикинул:

— Я не хочу рисковать. Полчаса. Самое большее — сорок пять минут. Потом уходим…

Он надел перчатки и обыскал дом. Он прекрасно знал, что и где нужно искать. Кабинет. Библиотека. Может быть, сейф. Он быстро обнаружил кабинет на втором этаже и тщательно перерыл секретер, стараясь не оставлять следов. Нужно было найти что-то, относящееся к Тревису, к Стивену, какой-то английский код. Что-нибудь.

Ничего подобного в секретере не оказалось. Ни в стопках счетов, ни в письмах, лежавших в среднем ящике. Ничего в блокнотах и в записной книжке Грека. Потом он просмотрел библиотеку: вынимал книги и ставил их обратно, быстро пролистывая в надежде, что оттуда выпадет спрятанное письмо. Ноль.

Он сел перед секретером и перерыл коробки с дискетами, стоявшие возле компьютера. Нашел дюжину дискет с пометкой «Манта» и еще сотню разных других, множество сложных графических программ. Поколебавшись минуту, включил компьютер и открыл одну дискету «Манта».

Ни на одной не было ничего, кроме чертежей корабля, выполненных в программах, совершенно ему непонятных. Однако на жестком диске он тоже обнаружил файл «Манта». Ему удалось открыть ее, но на следующем уровне тоже были десятки и десятки папок. Он искал что-то, связанное с Треви-сом, но ничего не находил. Раньше ему не доводилось видеть такого обилия программ. Папок было так много, что они не помещались на экране, в чем он убедился, двигая курсор с помощью мыши. Он говорил себе, что не продвинулся ни на шаг, что здесь не было ничего, что могло бы помочь найти Тревиса, что Грек был осторожным и умным дилером и что именно по этой причине приходилось прибегать к тем крайностям, до которых дошли Сорван и его приспешники.

Он вышел из кабинета и направился в спальню, расположенную на том же этаже. Тщательно обыскал комнату. Выдвинул ящики комодов и ночного столика, поискал под кроватью и среди одежды в шкафу. Не нашел ни одной визитной карточки, ни одного номера телефона, нацарапанного на бумажке с инициалами С/Т. или с пометкой «Манта». Ничего.

Вондт начинал думать, что информация, полученная от человека в Фару, была дрянной липой.

— Грек всегда продает товар этому англичанину, — сказал информатор. — Я это знаю, я его поставщик. Он часто приходит ко мне, и я всегда спрашиваю новости о его клиентах, особенно если речь идет о старых знакомых. Он мне всегда говорит, что все в порядке. Но про этого он всегда говорит, что не видел его. И вот я сказал себе: а может, все как раз наоборот? Понимаете?

Но в доме не было ничего, что свидетельствовало бы о связи между этими двумя людьми. Ничего, кроме нескольких порций травки или порошка… Да, да… Именно… конечно же, Грек точно знал место, где скрывается Тревис. Или по крайней мере, как связаться с ним…

Когда Вондт подошел к лестнице, дом огласился звериным воем, и он открыл дверь в кухню с ощущением тяжести в желудке.

Войдя в помещение, на мгновение остановился. Сорван и его подручный приступили к делу с помощью Лемме, голландца. Двое других — Карло и Штрауб — устроились на отдых возле раковины. Один из них, громко рыгнув, высыпал в чистую тарелку здоровую порцию кокаина. Разделив ее надвое, втянул половину в одну, потом — в другую ноздрю, удовлетворенно закряхтел и передал тарелку соседу. Димитриеску курил толстую самокрутку и казался очень возбужденным. Грек издавал непонятные звуки, его тело было изрезано ножом или осколками битых бутылок.

Димитриеску зажег конфорку и положил на нее большой кухонный нож. Он ухмылялся, поглядывая на Грека, который корчился на столе, не сводя глаз с раскалявшегося ножа.

— Ну? — спросил Вондт.

— Пока мало, — ответил Сорван. — Он дать нам запас и название барра у грраницы, в Вила-Реал. Но это недостаточно, да, и он скажет нам все, а, Гррек?

Он обращался к дилеру, как к расшалившемуся ребенку, которого следует немножко пожурить. Вондт ненадолго задумался:

— Спросите его про «Манту».

— Что? — переспросил болгарин. — Манта?

— Да. Это название судна. Может, Тревис замешан… узнайте все, что ему известно.

Нож уже раскалился, и Димитриеску потрясал им, как крестом. Вондт не стал задерживаться. Он вышел из кухни и поднялся на второй этаж. Впрочем, дикие вопли доставали его и здесь.

Он снова включил компьютер и открыл досье «Манта». Что-то важное должно было находиться в этой чертовой папке. Он обреченно вздохнул и посмотрел на часы. Пятнадцать минут, самое большее — двадцать.

Он терпеливо просматривал информацию и наконец нашел то, что искал.

Да, это оно. Рисунок в виде символа военно-морских сил. Кэп. От «капитан». А Тревис был лейтенантом во флоте ее величества.

Он лихорадочно нажимал на клавиши.

— Матерь Божья, — пробормотал он сквозь зубы, выйдя на новый уровень и узнав логотип Word 4, в котором кое-как разбирался. Он щелкнул по иконке и увидел список писем. Их переписка.

В первом письме речь шла о технических деталях, непонятных для дилетанта, приводились цифры, размеры, данные анализа ветров и течений… Он не узнал ничего нового.

Во втором письме упоминался предстоящий отпуск, но и здесь не было ничего, что могло бы прояснить тайну. Речь шла о слишком большом сопротивлении киля — автор письма накатал по этому поводу целую диссертацию. С математическими формулами, всякими морскими словечками. Вондт был уверен, что это написал Тревис, «Кэп», но что с того? А время поджимало. Он открыл другое письмо и наткнулся на фразу, наводившую на мысль о том, что Кэп планировал что-то вроде добровольного исчезновения… письмо было написано несколько месяцев назад. Другой корреспонденции.

«Да, — с внезапным воодушевлением подумал Вондт. — Точно. Грек не врал, говоря, что ничего не знает».

Черт возьми. Тревис просто исчез. То, что предчувствовала Ева Кристенсен, узнав о продаже дома, оказалось правдой. («Тревис не любит шутить, — сказала она ему. — Конечно, он нашел место, где спрятаться, прежде чем похитить мою дочь. Вам придется потрудиться, господин Вондт, — уточнила она, — мой бывший муж — вовсе не дилетант. Именно поэтому я вас и выбрала. И так много плачу вам…»)

Он встал и выключил машину. Проверил, все ли в кабинете осталось на своих местах, и пошел к лестнице. Не было никакого смысла и дальше терзать Грека, чьи стоны звучали теперь совсем глухо. Благодаря «Манте» теперь можно было выследить Тревиса. Регистрационный номер. Ангар. Общество. Может, они даже успели несколько раз выйти в море на этом чертовом судне и кто-нибудь где-нибудь видел его у причала.

Войдя в кухню, он понял, что больше тут делать нечего. Команда Сорвана хорошо потрудилась — Грек был едва жив. Смерть стала бы для него благословением Божьим, и Вондт распорядился, не чувствуя угрызений совести.

— Итак? — спросил он у Сорвана, быстро отведя взгляд от жуткой окровавленной раны на лобке.

— Ну, он орал «Тревис», «Кэп»… Потом повторял «Манта», «Манта»… А еще, по-моему, звал свою мать.

Вондт поморщился. От Грека жутко воняло — кишки не выдержали.

— Ладно, думаю, больше мы ничего не узнаем. Кладите дурь в тачку и гасим свет.

Сорван понял намек.

Вондт быстро вышел и направился на задний двор к машине, сел и сразу включил радио.

После того как весь этот эпизод прокрутился у него в мозгу, словно фильм (чересчур откровенный, на его вкус), он почувствовал, что медленно приходит в себя. Ветровое стекло напоминало экран кинотеатра на колесах, на котором показывали пляж, океан, звездное небо и отблески луны. Он не мог поступить иначе — следовало выполнить контракт, отработать двадцать тысяч немецких марок, только и всего. Ничего личного. Греку не повезло — он оказался не в том месте не в то время…

Вондт надеялся, что Сорван все сделал быстро и достаточно чисто. Если болгарин поручил «погасить свет» Димитриеску, пыточных дел мастер из Бухареста наверняка проявит изобретательность.

Он глубоко затянулся душистым табаком.

Ладно, завтра утром он поедет в Вила-Реал-ди-Санту-Антонью, зайдет в этот бар «В порту».

Там наведет справки о судне «Манта» и поищет некоего Тревиса по прозвищу Кэп. Сорван и его бандиты останутся под замком в Мончике, к северу от этого пляжа.

Луна отражалась в волнах, пена отливала хрустальным блеском. По радио звучала музыка в стиле кантри, тихо, под сурдинку.

В открытое окно вливался звук прибоя, постепенно заполняя собой весь мир.

Около четверти первого ночи он был на Пласа-ду-Жиралду, в центре Эворы. Он правильно выбрал маршрут. Эвора оказалась дивным маленьким городком в Алентежу с двадцатитысячным населением. На въезде и выезде, у городских ворот, сохранились руины городской стены эпохи римского владычества.

Витали велел ему запомнить названия пяти улиц — все находились недалеко от собора.

Каждому адресу соответствовал свой день, начиная с парадорской ночи в Испании. В точности следуя указаниям, он припарковал машину возле церкви, перед строгим фасадом розового гранита, взглянул последний раз на план города и направился к улице Мурариа.

Перед домом № 18 стоял маленький синий «фиат». Как было условлено, он сразу открыл багажник, достал ключи из-под лежавшего на дне куска линолеума, не теряя времени, вынул письмо из бардачка, запер машину, кинул ключи обратно в багажник и бегом вернулся к своему автомобилю, где его ждала Алиса.

Он вскрыл письмо, пробежал его глазами и сразу же выехал на дорогу, ведущую на юг.

Из города в этом направлении вели две дороги — № 254 и № 18, соединявшиеся через сорок километров, недалеко от Бежа.

Явка Витали находилась в десяти километрах к югу от Эворы, если ехать по 254-й к Виана-ду-Алентежу.

Там, на опушке леса, тянувшегося вдоль прямой и пыльной дороги, стояла старая заброшенная будка электрического трансформатора. Он остановился и потушил фары.

Выйдя из машины, обошел маленькое строение, нашел старую железную дверь с пятнами ржавчины: на проржавевшей табличке был нарисован череп с молниями — знак опасности высокого напряжения. Он усмотрел в этом намек Витали на эмблему колонны «Колокол свободы», — значит, речь шла именно об этой табличке. Потянул на себя дверь — она открылась с громким скрипом, — вошел в темное пыльное помещение. Зажег фонарик, посветил вокруг. Из будки вынесли все оборудование, только на полу валялись какие-то обломки, со стен свисали металлические конструкции. Витали указал в письме, что в трех метрах над полом, в верхнем северо-восточном углу, должен был находиться воздухопровод, до которого можно было легко дотянуться, встав на кучу мусора у стены.

Воздухопровод защищала алюминиевая решетка, покрытая жирным черным налетом. Он дернул. Решетка поддалась довольно легко.

Он направил луч фонаря в темную трубу, по стенкам заплясали черно-фиолетовые отблески.

Пластик. Пакет для мусора, обмотанный скотчем. Длинный предмет. Он сунул руку в трубу и осторожно вынул сверток. Не слишком тяжелый. Это не «АР-18». Он прижал добычу локтем, поставил решетку на место, настолько аккуратно, насколько смог сделать это, удерживая равновесие на металлической трубе. Потом спрыгнул на землю.

Достав швейцарский нож, он срезал клейкую ленту и вспорол упаковку. Показался черный, густо смазанный ствол.

Он отбросил мешок. Пистолет-пулемет «Штейер-АУГ». Четыре обоймы по сорок патронов в каждой, примотанные скотчем к мощному, отливающему муаром стволу, создавали силуэт диковинного металлического зверя. Слегка изогнутые магазины.

Ага, вот это хорошо: оружие было снабжено видоискателем с системой ночного видения.

Отлично. С такой пушкой вряд ли можно рассчитывать на прицельную стрельбу с расстояния более ста метров, но фотооптика давала определенные преимущества в темноте. «Не забыть бы», — сказал он себе.

К магазинам была приклеена скотчем маленькая картонка.

Он снова зажег фонарик, чтобы прочесть записку.

Привет, Фокс.

За то время, которое у меня было, ничего лучше я найти не смог.

Чтобы показать, что вы здесь были, возьмите ржавую трубу в углу справа от двери, вынесите ее на улицу и положите на землю вдоль стены, параллельно дороге.

Не забудьте сжечь записки (у меня не было под рукой бумаги, саморазрушающейся в течение тридцати секунд).

Будьте крайне осторожны.

Витали.

«Ничего лучше не нашел… Тоже мне, скромник!» — подумал Хьюго, сдерживая улыбку.

Он сунул оружие и магазины в мешок, вышел из будки и положил трубу вдоль стены.

Перед тем как сесть в машину, закинул сверток в багажник. Потом открыл бардачок, вынул письмо Витали, положил картонку в тот же конверт и достал из кармана бутылочку с бензином для зажигалки.

Алиса молча с любопытством наблюдала за его странными действиями.

Он вышел из машины.

Облил бумагу бензином и сделал несколько шагов в сторону будки. Щелкнул зажигалкой. Язычок пламени задрожал на ветру, но не погас. Он поджег конверт и бросил его на землю у приоткрытой двери.

Терпеливо ждал, пока все не сгорело, потом вернулся к машине.

— Так, — сказал он, повернувшись к Алисе, — мы в Эворе, сейчас почти час ночи, и до Фару мы доберемся часа через два-три, не раньше… Можем выбирать: либо отправляемся немедленно, либо остаемся на ночь в Эворе и все остальное откладываем на утро. К завтраку доберемся. Тогда уж точно не разбудим твоего отца среди ночи.

Напряжение гонки отступало. Он почувствовал, как устал после ночи и двух долгих дней, проведенных за рулем, с перерывом на какие-то пять часов. Слишком много событий. Да, он бы с радостью вытянулся на постели.

Алиса молча смотрела на него.

— Ну так что? — спросил он.

— Ну-у, как хотите, Хьюго, — застенчиво пробормотала она. — Но мы правда могли бы поспать в гостинице и поехать завтра утром.

Он понял, что вчерашние перегрузки дались Алисе еще тяжелее, чем ему. Необходимое оправдание. Он завел машину.

— В путеводителе упоминается симпатичная гостиница, — сказал он, разворачиваясь. — «La pensao O Eborense». Расположена в бывшем solar…

Девочка ничего не ответила, но по ее лицу он определил, что она все поняла… Судя по ее виду, она отлично знала, что такое solar…

Он остановился перед роскошным зданием, погруженным в темноту, только через застекленную Дверь на первом этаже пробивался свет. На стоянке насчитал три или четыре машины. Две португальские. Одна испанская, одна немецкая. Ясно, туристы. И он, Бертольд Цукор, тоже турист.

Заглушил мотор и молча вышел из машины. Алиса вылезла, залюбовалась изящным маленьким белым дворцом.

— Здесь красиво, — прошептала она. Хьюго открыл багажник.

Взяв пустую спортивную сумку, засунул в нее автомат, не снимая пленку. Потом открыл стоявший слева чемодан, достал оттуда белье — футболку, носки, трусы, туалетные принадлежности. Из ящика с инструментами взял катушку черного скотча, сунул в сумку с автоматом и бельем.

Перекинув сумку через плечо, запер багажник. В гостинице загорелый человек с приветливыми и умными глазами дал ему ключ от четырнадцатого номера, пожелал приятного отдыха и показал комнату. Обесцвеченные волосы Хьюго вызвали у него улыбку.

Довольно большая комната, ничего лишнего. Окна выходят на рощицу. Душ, туалет. Две большие и явно удобные кровати.

Хьюго поблагодарил хозяина и закрыл дверь.

Алиса уселась у окна.

— Прими душ и ложись, — спокойно велел он.

Она бросила на него удивленный взгляд, но не возразила, пошла к маленькой ванной комнате.

Хьюго подождал, пока она запрется, и только тогда открыл сумку. Достал автомат, разрезал скотч, державший магазины, сразу вставил один.

Сухой щелчок. Патрон вошел в ствол. Готово к употреблению.

Потом он примотал скотчем еще один магазин к уже вставленному, вверх ногами, чтобы иметь возможность быстро перезарядить оружие.

Точно так же склеил между собой два оставшихся магазина, сложил все в спортивную сумку и поставил ее, не закрывая, у своего изголовья, с левой стороны. Он был псевдоправшой, несостоявшимся левшой. Но иногда воспоминания об этой двойственности странным образом всплывали на поверхность. Он стрелял, как левша, закрывая правый глаз, держал винтовку и автомат, как левша. Странное дело, но если речь шла о ручном оружии, типа «ругера», ему было проще пользоваться правой рукой — более ловкой, более развитой.

До него доносился шум воды.

Он проверил, заперта ли дверь на ключ. Закрыто на два оборота.

Снял куртку и ботинки, вытянулся на кровати.

Алиса вышла из ванной в длинной белой футболке и в белых носочках, прыгнула в кровать, зарылась под одеяло и погасила ночник.

Хьюго встал и отправился в душ. Хорошенько отмылся, надел чистое белье, лег, тоже завернулся в одеяло.

Через щели жалюзи проникали бледно-золотые лучи лунного света. Он не заметил, как уснул.

Они подъехали к Эворе по дороге № 18 незадолго до половины первого. На перекрестке Оливейра заметил, что № 254 красивее, но № 18 короче.

Полицейский петлял по старинным улицам, ведя машину осторожно, но уверенно. Он затормозил перед «порше», стоявшим на площадке возле белого здания, въехал на стоянку и припарковался рядом с «мерседесом» с немецкими номерами.

Хозяин гостиницы проводил их наверх по лестнице, украшенной экзотическими растениями, и они успели оценить красоту террасы, выходившей на маленький парк.

Они расположились в комнатах по соседству, договорившись встретиться за завтраком, в половине девятого.

Анита поставила спортивную сумку на кровать, обошла номер, быстро приняла душ. Повторила процедуру и не шевелилась, пока в нагревателе не кончилась горячая вода. Поняла, что не может расслабиться. Несмотря на усталость, нервное напряжение не отпускало. Она вытянулась во весь рост на кровати, попыталась навести порядок в мыслях.

Услышала, как где-то на этаже тихонько открывается дверь. Приглушенный шум.

Анита завернулась в простыни. Свет гасить не стала, уверенная, что сразу не уснет.

Увы — вынужденное ночное бдение оказалось бесплодным. Перед глазами снова и снова возникал образ замученного до смерти человека — непристойное, отвратительное зрелище. «Папка „Манта“», — повторяла она про себя, как заклинание, пытаясь сосредоточиться на том, что раскопала в документах.

Тревис. Кэп. Корабль. Общество. Где-то есть ангар. Банковский счет. Завтра же, после морга, надо будет заняться всем этим.

Псевдобельгийцы. Едут в немецкой машине. Люди Евы Кристенсен? Но кто их остановил? Что, у Евы К. были конкуренты? Местные? Мафия?

Господи, Оливейра ведь говорил, что Тревис знаком не только с дилерами, но и с агентами влияния и связными мафий… Черт… Неужели Тревис обратился к наемникам сицилийского синдиката, чтобы противостоять бывшей жене?

Она перевернулась на спину, ощутив внезапное напряжение, ей наконец удалось сосредоточиться. «Так, — подумала она, охваченная яростью. — С этой точки зрения мы дело не рассматривали. Может, Тревис не просто моряк-наркоман? Неужели это всего лишь прикрытие и на самом деле он работает на мафию или на какую-то другую организацию? Но почему в таком случае он приказал убить тех людей на обочине португальской дороги?» «Потому и велел, — ответила она самой себе. — Они оказались не в том месте. Значит, Ева К. близко и кольцо сжимается. Да, Тревис должен был принять крайние меры предосторожности против бывшей супруги. Он решил опередить события и приказал убить парней, оказавшихся слишком любопытными… Может, даже он сам находился где-то поблизости… Ну конечно!». Но тут было еще что-то. Анита интуитивно чувствовала, что это «нечто» зовут Алиса.

Непонятно, откуда пришло это понимание» но она словно ощущала ауру девочки в «происшествии». Анита заворочалась под одеялом.

В мозгу начинал вырисовываться сценарий. А что, если Тревис каким-то образом спланировал бегство Алисы? Да, но… Как? Ответа пока не было.

Предположим, он работает на мафию — тогда у него должны быть налаженные связи, эффективная сеть. Допустим, ему удавалось общаться с Алисой, несмотря на судебный запрет. Может быть, именно об этом «проекте» шла речь в письме Тревиса Греку? Неужели он именно поэтому и запрограммировал свое исчезновение?

Чтобы на месяцы исчезнуть из жизни перед осуществлением плана. Иметь время хорошо замести следы. Конечно, корабль предназначался для того, чтобы уплыть вместе с дочерью на другой конец света, в надежное убежище.

Прекрасно, но ведь Алиса сбежала из дома, увидев кассету с Чатарджампой, и тут невозможно заподозрить вмешательство извне.

Да, вот в чем неувязка — в хаосе, в беспорядке, в игре случая. Алиса наткнулась на кассету до того, как Тревис успел все подготовить. Она убежала, не дожидаясь приказа, и наверняка понятия не имела, где он обретается. Этого вообще никто не знал. Ни его друзья, Пинту и Грек. Ни она, агент полиции, вовлеченная в эту историю. Ни Ева Кристенсен, ни его дочь. Никто.

К трем часам ночи она так и не уснула. Придумала сотню гипотез, прокрутила в голове тысячу сценариев. Проклиная бессонницу, встала и налила стакан воды. Минут пять ходила по комнате, залитой бледным светом, потом обреченно закурила и снова легла.

Выкурив сигарету, почувствовала, что задремывает. Она старалась ни о чем не думать, ей хотелось раствориться в тишине, окутавшей бывший solar.

Анита медленно погружалась в сон.

Мир постепенно наполнялся звуком работающих моторов. Машина, еще одна, прямо у входа в гостиницу. Все смолкло. Тихо хлопнули дверцы, шум шагов, приглушенные голоса.

Она не поняла, почему эти звуки разбудили ее и заставили подняться. Она выглянула в окно и увидела две машины, припаркованные перед подъездом. Несколько человек быстро и тихо шли к двери. Она выпрямилась, инстинктивно отпрянула назад. Встала сбоку от окна и увидела, что двое остались у двери, на стреме. Что это значит? Полиция?

Возможно, в полиции стало известно, что они с Оливейрой остановились здесь, и с ними захотели связаться по поводу одного из дел (хотя она по-прежнему была убеждена, что дело — одно!). Анита решила одеться и начала натягивать джинсы, когда услышала шум, доносившийся с первого этажа. Приглушенные звуки, напоминающие… Эй, да там что-то ломают, потом чей-то жалобный возглас, и тишина.

Тут явно что-то не так… Она быстро оделась, рванулась к висевшему на спинке стула «хольстеру», схватила кобуру и тут услышала топот на лестнице.

В голове словно зазвучал сигнал тревоги. Опасность! Готовность номер один.

Вондт ехал в сторону Мончике, когда возбужденный Кеслер связался с ним по рации.

— Зараза! — Помехи превратили напряженное, сдавленное звучание его голоса в металлический скрип. — Вы не поверите, что случилось двадцать минут назад…

— Что такое, Кесс… Густав? Что за паника?

— Слушайте, ч-черт… Я тут, в Эворе, баба из полиции уехала из дома Грека с португальцем, и они отправились на север, как я вам и говорил…

— Ладно, ладно! — Вондт раздраженно оборвал его. — Что дальше?

— Они ночуют в Эворе, в маленькой гостинице. На улице прикончить их было сложно, я остановился подальше, хотел спокойно дождаться утра, а потом…

— Короче!

— Ну и через двадцать минут, угадайте, кого я увидел?

— Черт вас дери, Кеслер, вы что, нарочно! — выдохнул взбешенный Вондт. — Мне не до загадок, давайте информацию…

— Девчонку…

Голос зазвучал тише, как будто выключили микрофон.

— Что? — заорал Вондт в передатчик.

— Девчонку, Вондт, девчонку Кристенсен. Не прошло и получаса, как она подкатила в черной тачке — «БМВ», а за рулем был тип, совершенно непохожий на… ну, ведь у Тревиса-то тоже могут быть свои люди, понимаете?

«Господи боже мой! — подумал Вондт. — Кеслер выследил девчонку».

— Где это? В Эворе?

Название ничего ему не говорило, и он открыл бардачок, чтобы достать атлас.

— Ну да, — подтвердил металлический голос Кеслера. — Это не в Алгарве, а в Алентежу, ближе к центру страны.

— Сколько километров?

— Сложно сказать с этими португальскими дорогами… Вы-то сами где?

— А как вы думаете? Конечно в Мончике! Наступила тишина, потом Кеслер снова связался с ним:

— Оттуда добираться неудобно. Самый прямой маршрут — по поганым дорогам. Вам надо в Бежа, так что рулите прямиком на 2-ю — по 124-й, к югу от Мончике, а оттуда к северу, как будто едете на…

Кеслер снова замолчал.

— На север от Бежа? — заорал Вондт.

— Ну да, А мне что делать?

— Ничего. Главное — ничего не предпринимайте. Следите и сообщайте мне важную информацию, если появится. Вы уверены, что это дочка Кристенсен?

— Слушайте, я подобрался ко входу и рассмотрел их у стойки. Молышку я хорошо знаю… Довольны?

— Хорошо, — вздохнул Вондт, — делайте, что я сказал, и все будет в порядке.

Он отключил связь, задумался. Надо срочно найти Еву Кристенсен.

Так он и поступил, приехав в дом одного из Евиных друзей. У нее повсюду были свои люди.

Сорван и его бандиты спали — храпели в гостиной и спальнях, двое караулили в кухне. В полной темноте.

Ему удалось дозвониться Мессауду в Марокко, но тот сообщил, что Ева уехала в испанское Марокко, где ночью должна была сесть на корабль, который на следующий день доставит ее к берегам Алгарве, о чем он предупредил Сорвана еще вечером. Вондт оборвал его и спросил, как можно срочно с ней связаться.

Мессауд задумался:

— Сегодня ночью, к сожалению, не выйдет, ваш телефон не коммутируется со спутниковой системой, которой пользуется мадам Ева. Я уже сказал Сорвану, что завтра она сама свяжется с вами, сразу как только приедет.

Дерьмо, подумал Вондт. Ему так нужно поговорить с Евой! Вопрос жизни и смерти…

— Слушайте внимательно, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, что у вас есть возможность подключиться к спутниковой связи корабля, поэтому сделайте все в точности так, как я вам скажу, ладно?

Вондт знал, что госпожа Кристенсен должна была недвусмысленно объяснить все значение исходящих от него приказов. До него донеслось невнятное, но утвердительное бормотанье.

— Позвоните ей через минуту. Скажите, что русалочка показалась, но возникли проблемы. Что с русалочкой, судя по всему, агентша из Амстердама. И там же человек Тревиса. Скажите ей это. Что русалочка в гостинице с этим типом, голландкой и местным, из полиции. Скажите, что, независимо от ее решения, мы сейчас же выезжаем, на случай, если она надумает действовать. Здесь останется человек, который ответит на ваш звонок. Вы ему просто скажете ДА или НЕТ. Если ДА, мы действуем, НЕТ — возвращаемся. Поняли?

Он выслушал, как собеседник повторяет все его указания.

— Хорошо, господин Вондт, я свяжусь с мадам Кристенсен и перезвоню вам как можно скорее.

— Помните, если мы успеем уехать, просто скажите нашему парню — «да» или «нет», вы поняли?

— Да, господин Вондт.

Он выключил телефон и поднял людей. Не прошло и часа, как три машины помчались в ночь по направлению к Эворе.

Они проехали уже километров десять, когда с ними связался человек из Мончика.

— Ответ — да, — лаконично сообщил он.

«Беретта-32» в руках. Палец на спусковом крючке, дуло направлено на дверь. Она прижалась к стене в том месте, которое окажется прикрытым, если дверь вдруг распахнется.

Топот на площадке внезапно стих, кто-то командовал приглушенным голосом:

— Заткнитесь. Тихо. Нужно найти четырнадцатый номер.

Несколько слов шепотом, которые она не разобрала.

Черт, что же там такое, в этом четырнадцатом номере, если туда направили такой отряд?

Анита спрашивала себя, спит ли Оливейра, разбудил его этот шум или нет.

Она попыталась припомнить расположение комнат на этаже. Ее номер восемнадцатый, Оливейра — в девятнадцатом, в глубине коридора. Если она не путает, четырнадцатый должен быть по другую сторону площадки, потому что это крыло начиналось с шестнадцатого номера.

Из-под двери не пробивался свет. Эти типы действовали в темноте.

Может, полицейские пришли кого-то арестовывать…

Она тихо встала по другую сторону двери, мысленно поблагодарив случай за то, что не заперлась на ключ.

Осторожно повернула ручку и приоткрыла дверь — на сантиметр, не больше.

Несколько человек (она видела только силуэты) стояли перед дверью в глубине коридора, на другой стороне лестничной клетки. Здоровенный мужик на верхней ступеньке смотрел в ее направлении, вглядываясь в темноту. Он, судя по всему, был у них главным.

Не меньше пяти человек. Трое перед дверью. Один на верхней ступеньке, другой ниже на лестнице. Ах да, еще двое снаружи. А может, еще один или двое остались внизу, на стреме. Господи, целая армия. Что же…

Именно в этот момент она уловила резкое движение, и тишину разорвал взрыв. Вспышка, грохот, дверь вышибают ногой. Кто-то выстрелил в замок и…

В коридоре воцарился ад.

 

18

Его разбудила Алиса.

Сначала резкий толчок прервал снившийся ему мучительный, повторявшийся время от времени старый сон. Потом он услышал голос, заставивший его открыть глаза. Он с трудом вернулся к реальности. Совсем близко увидел лицо Алисы. Серьезное выражение, губы что-то шепчут, рука трясет его за плечо. Темная комната.

— Хьюго, — повторяла она, — проснитесь… Хьюго, вы должны проснуться…

Он проснулся:

— Что случилось?

— Они здесь, Хьюго… Ох, их столько, люди моей матери… они в гостинице.

Он окончательно пришел в себя, откинул одеяло, сел на кровати.

— Да! — Девочка с каждой минутой все больше поддавалась панике. — Я видела, как они вошли, я слышала шум внизу, я… я плохо спала и услышала машины… о-о-о!

Она вздрогнула, услышав тяжелые шаги на лестнице и приглушенные голоса.

— О господи, это они! — Она почти кричала, но Хьюго жестом приказал ей замолчать, спокойно махнул рукой на дверь туалета, одновременно вытаскивая пистолет-пулемет.

Хьюго тихо встал и замер за кроватью, прислушиваясь к происходящему. Алиса закрылась в туалете. Снова воцарилась тишина. Он снял пулемет с предохранителя, включил фотооптику, устроился поудобнее, прислонясь к стене, вытянул ноги и направил ствол на дверь. Подушка удобно держала спину.

Похоже на ночные съемки. В прицеле четко видна зеленоватая дверь на фоне стены, тоже зеленой, но другого оттенка, посветлее. В коридоре не было света — хотят воспользоваться темнотой. Ну что же, получат.

Он терпеливо ждал, пока откроется дверь.

Мощный взрыв заставил его подскочить — а ведь он привык к таким вещам. От резкой вспышки в том месте, где взорвался замок, одноцветное изображение пошло полосами.

За темно-зеленым прямоугольником открылся другой, темнее, почти черный, но в нем ясно вырисовывались три силуэта — насыщенного, светящегося ярко-зеленого цвета. Крестик коллиматора лег прямо на средний силуэт. Доля секунды — и люди ворвутся в комнату.

Он уже жал на спуск. Поток оранжевого пламени с адским грохотом пронзил ночь. Он почувствовал отдачу в плечо и увидел, как рухнули двое — тот, что был в центре, и его сосед справа. Пламя по-прежнему разрывало мрак, человек слева попытался выстрелить, бросившись вперед. Хьюго ясно увидел, как линза прицела зарябила от вспышки, но человек плохо прицелился. Оранжевый огонь бушевал по-прежнему, крестик прицела указывал на мишень. Гротескный пируэт — и он тоже упал. Со всех сторон слышались вопли. Под свинцовым ливнем крошились дверь и стена. В коридоре появилась еще одна зеленая тень, человек выстрелил в его сторону, пули попали в шкаф и в кровать. Здоровенный бугай. Хьюго не успел прицелиться — тот бросился ничком на пол, исчез. И еще один, нет, двое на лестнице, один — с карабином, оба бегут наверх. Пламя разрывало ночь. Высокий парень тоже палил вовсю. Окно за спиной взорвалось осколками. Грохот выстрелов из огромного пистолета, который в руке верзилы казался игрушкой. Он стрелял слишком точно, Хьюго прижался к стене. Человек с карабином уже поднялся на площадку и прицелился в сторону комнаты. Косяк двери разлетелся в щепки, второй выстрел пришелся в ножку кровати, брызнули куски дерева и металла.

Хьюго навел прицел на человека на лестнице, огонь не прекращался. Он увидел, как силуэт отбросило к стене, зеленая тень слилась с зеленовато-серым фоном. Тело с глухим грохотом скатилось по ступенькам. Человек, бежавший с ним, бросился на пол, пули врезались в стену.

Первая обойма кончилась. Он быстро вытащил ее, перевернул, вставил вторую. Раздался сухой щелчок.

Он взвел затвор.

Именно в этот момент в коридоре произошло что-то странное. Здоровый тип больше не стрелял в его сторону, а целился в другой конец коридора. Впрочем, когда он поливал огнем парня на лестнице, краем глаза заметил, что в коридоре открылась дверь. Да, дверь напротив его собственной, и оттуда выскочил зеленый силуэт. Бугай повернулся и стал палить в ту сторону, человек сначала согнулся, потом упал. Кто же это, ради всего святого? Хьюго направил видоискатель на лежащего, и пламя снова порезало мрак, но тень откатилась к стенке коридора, прижалась к ней, растаяла. Этот не так прост. Выстрелы доносились уже с лестницы. И из глубины коридора. Ах, дерьмо, тип с лестницы снова поднялся и разрядил полную обойму в направлении комнаты. Автомат. Пули свистели вокруг него. Слишком близко. Видимо, этот гад засек, откуда велся огонь. А сзади появился еще один — с помповым ружьем. Он прицелился между ними и стал обстреливать площадку. Парень с ружьем со стоном скатился по ступенькам. А здоровяк, вжавшийся в стену, по-прежнему стрелял, сволочь-Хьюго бросился на пол, прокатился под кроватью, добрался до двери. Но из глубины коридора донеслись новые выстрелы, и Хьюго услышал, как кто-то выругался на непонятном ему гортанном языке. Новые залпы. Он лежал на животе рядом с распахнутой дверью. Встал на колени, навел прицел на коридор. Увидел, что великан, вроде раненный, спускался задом с лестницы, стреляя наугад — в направлении его комнаты и в разные стороны. Его прикрывал второй человек на лестнице, обстреливавший помещение с двух рук. Казалось, этаж подвергся нападению полчищ особо прожорливых термитов. Господи, по ступенькам уже поднимался новый человек, тоже с ружьем, за ним — другой, вооруженный маленьким израильским «ПП» с очень коротким стволом. Они штурмовали лестницу, стреляя на ходу. Пули и крупная дробь разлетались по всей комнате, оставляя отметины на стенах. Хьюго направил видоискатель на зеленоватые фигуры. Пламя снова прорезало ночь, перила площадки рассыпались от выстрелов. Он увидел, что не промазал. Тип с двумя пушками упал, человек с ПП покатился по ступенькам. Парень с ружьем профессионально бросился вниз с лестницы, подхватив по пути на площадке тяжелый силуэт, волочивший ногу. Им чудом удалось увернуться от града пуль, сыпавшихся на площадку, пока Хьюго не расстрелял весь магазин.

Щелчок бойка резанул уши.

Он перевел дух, вытер пот, заливавший лицо и шею.

Он слышал, как они бегут по первому этажу, как открывается дверь, как кто-то кричит на улице. Короткие приказы. Они стремительно вывалились из гостиницы, побежали по гравию. Почти сразу до него долетел звук заработавших моторов и захлопывающихся дверец. Заскрипели шины.

Было странно, что ночную тишину не нарушает вой полицейских сирен.

Боже милостивый! Уже три недели ему не было так страшно! Его тело покрывала мокрая липкая пленка. Поняв, что их не меньше десяти, он сказал себе: держать оборону будет труднее, чем он рассчитывал. Ладно, обошлось. Вот это да… Ему и присниться не могло, что он сумеет так быстро убить шестерых или семерых человек, всего за… сколько? Примерно… за две или три минуты?

Трупы, валявшиеся на пороге комнаты, тяжелый пистолет-пулемет в руке доказывали реальность происходящего.

Здесь нельзя оставаться. Он подбежал к туалету и тихо сказал:

— Алиса, это я, Хьюго. Можешь выходить. Все кончено.

Он услышал, как отодвигается задвижка, потом дверь приоткрылась, показалось перепуганное лицо.

Хьюго небрежно держал оружие стволом вниз: думая о срочном отъезде, он забыл о некоторых событиях. После того как здоровяк срезал человека из комнаты напротив, из глубины коридора стреляли второй раз. Наверняка именно эти выстрелы уложили главаря команды теней.

Он размышлял над всем этим, как вдруг заметил, что Алиса застыла и смотрит куда-то позади него. На лице ее были написаны непонимание, изумление и восхищение одновременно. Рот приоткрыт, растерянный взгляд устремлен поверх его плеча.

Он хотел повернуться, и тут услышал чей-то резкий, сухой голос:

— Policia. Polizei. Полиция. — И дальше — по-португальски: — Не двигайтесь и бросьте вашу игрушку.

Краем глаза Хьюго увидел изящную фигуру в проеме двери. Длинные растрепанные рыжие волосы, рассыпались по плечам. Простой черный джемпер и джинсы. Голос был таким чувственным…

Он медленно повернулся: она приближалась, профессионально направляя на него пистолет.

Другая рука безвольно свисала вдоль тела. Несмотря на темноту, он разглядел пятна на плече. На бледном запястье чернели подтеки.

— Не делайте глупостей, бросьте пушку. Я правша.

«Она просто хочет объяснить, что держит свой маленький пистолетик в руке, которой лучше владеет», — сказал себе Хьюго. Он перевел взгляд на Алису.

Девочка, словно парализованная, с трудом смогла пролепетать по-голландски:

— Го… госпожа Ван Дайк…

Женщина улыбнулась ребенку, не отводя дуло пистолета от лица Хьюго. Он находил эти манеры отвратительными, начисто лишенными изысканности.

«Ван Дайк? — подумал он. — Так эта девица и есть голландская инспекторша?»

— Положите эту штуковину, — повторила она по-португальски, не обескураженная его упрямством. — И поднимите руки.

Потом позвала (по-голландски, как не преминул отметить Хьюго):

— Алиса, иди ко мне.

Быстрым движением, которое, однако, заставило ее тихо застонать, она пистолетом нажала выключатель справа от себя. Люстра осветила комнату.

«Хорошенькая», — невольно подумал Хьюго.

Пистолет уже вернулся на прежнее место.

У него не оставалось выбора. Он осторожно, за ремень, опустил пушку, положил ее на пол.

— Никаких проблем, — сказал он на родном языке отца. — К тому же он пуст.

— Поднимите руки… И по-голландски:

— Кто вы?

Молодая женщина смотрела на него подозрительно-изучающе.

Она была очень бледна. На лбу выступил пот. Глаза затуманились от усталости.

Хьюго, не представляя, как выпутаться из ловушки, молчал. Медленно поднял руки.

Положение спасла Алиса.

— Мадам Ван Дайк… Анита, не делайте ему ничего плохого. Это Хьюго, мой друг, он помог мне. Спас от людей моей матери…

Девочка готова была встать между ними.

Анита мягко отодвинула ее, но даже это движение причинило ей боль — слабый вскрик перешел в стон.

Несколько бесконечно долгих секунд она смотрела на Хьюго, потом спросила:

— Вас нанял Тревис?

Хьюго с трудом сдержал смех: «Тревис, меня?» Он смотрел на нее не мигая, на губах застыла улыбка. Что за чертовщина, в конце-то концов?

— Вы серьезно?

Молодая женщина смотрела на него не слишком ласково, пытаясь разобраться в ситуации. Алиса шагнула к ней:

— Мадам Ван Дайк, Анита… Пожалуйста, послушайте… Говорю вам, он — друг.

Девочка, как загипнотизированная, смотрела на пятно крови, расползавшееся по плечу и руке молодой женщины.

— Кто вы? — снова спросила Анита, морщась от боли. — Что вы делаете с Алисой?

— Я ее сопровождаю.

— Сопровождаете? Куда?

— К ее отцу.

От него не укрылся интерес, вспыхнувший в глазах инспектора полиции.

— Куда «к отцу»?

Хьюго сделал неопределенный жест рукой в сторону девочки.

— Точно не могу сказать, куда-то в сторону Фару. Малышка знает адрес, и у нее есть фотография дома.

Анита повернулась к Алисе. Казалось, даже это легкое движение потребовало от нее напряжения всех сил.

— Ты знаешь адрес отца, Алиса?

Та медленно наклонила голову, но не проронила ни слова.

Анита сверлила ее взглядом. Потом взглянула на Хьюго, не убирая оружия, снова повернулась к Алисе, краем глаза продолжая наблюдать за Хьюго.

— Скажи, Алиса, — вздохнув, спросила она, — тот адрес, он не в Албуфейре?

Алиса закивала.

— Ясно, — тяжело вздохнув, ответила женщина. Хьюго внимательно рассматривал ее. Казалось, инспекторша о чем-то напряженно думает, одна бровь приподнялась.

«Да, — сказал он себе. — Она думает о том же, о чем и я».

Тишина угнетала все сильнее.

— Скажите, — обратился он к Аните самым беззаботным тоном, на какой был способен, — вам не кажется, что эти ваши дружки из-за угла времени зря не теряют? В этой гостинице выпущено столько пуль, словно пехотный полк побывал на стрельбах!

Он не скрываясь смотрел на жирное красное пятно, расплывавшееся по ее плечу.

Она взглянула на него холодно, пожалуй даже агрессивно.

— Нам, — сухо бросила она.

Хьюго ответил ей не менее холодным взглядом:

— Мне? Честно говоря, не уверен.

Он просто хотел выиграть минуту или две. Нужно было найти выход.

Ее взгляд и круглое рыльце маленького пистолетика по-прежнему были направлены в его сторону.

— Анита, — простонала Алиса, — ну пожалуйста…

— Секундочку, Алиса.

Голос молодой женщины звучал очень твердо.

— В чем вы не уверены? — переспросила она, с трудом подавив гримасу боли. Взгляд на мгновение затуманился.

— В том, что должен уходить с вами.

— Полагаете, в вашем положении можно спорить?

Теперь ее голос звучал не громче вздоха, хрипло, и на долю секунды Хьюго подумал: «Она неотразима!»

— А я упрямый. У меня мать бретонка, а отец — фламандец.

Молодая женщина улыбнулась, но пистолет не отвела.

— Если думаете, что я не решусь применить силу, ошибаетесь.

— Я этого не говорил.

Инспекторша смотрела на него непонимающе, но с интересом. Однако мгновение спустя это выражение исчезло, ярко-синие глаза затуманились.

Хьюго увидел, как она пошатнулась, шагнув вперед, лотом качнулась в сторону с приглушенным стоном. Рука с пистолетом непроизвольно потянулась к раненому плечу.

Воспользовавшись этим, Хьюго решился: он подойдет к ней, но будет осторожен.

Лицо молодой женщины исказилось от боли. Кровотечение не прекращалось. «Сколько кровищи», — подумал Хьюго, увидев, как на пол падают алые капли. Рукав черного джемпера был липким от крови.

Он услышал стон, который она пыталась сдержать. В глазах слезы, челюсти судорожно сжаты.

«О черт…» — расслышал он, увидев, как женщина оседает с запрокинутой головой, проваливается в беспамятство.

Он успел подхватить ее. Голова Аниты безвольно откинулась назад, пистолет выпал из руки и по чистой случайности не выстрелил, ударившись об пол.

Он осторожно опустил ее на ковер.

— Алиса?

Девочка подошла, готовая выполнить все его распоряжения, — Хьюго сразу это понял и почувствовал благодарность.

Он бросился к своей куртке, натянул одежду и кинул девочке через комнату ключи от «БМВ», которые она ловко поймала на лету.

— Смываемся. Иди, открывай машину.

Она уже бежала к лестнице, без колебаний перепрыгивая через трупы, валявшиеся поперек двери и на ступеньках.

Когда Анита пришла в себя, они подъезжали к Баикса-Алентежу. Хьюго вел машину по узкой дороге, ориентируясь с помощью Алисы: она сидела рядом, на пассажирском месте, с картой, разложенной на коленях. Молодая женщина со стоном повернулась на заднем сиденье. С той минуты, когда Хьюго отнес Аниту Ван Дайк в машину, Алиса успела рассказать ему, кто она такая. В гостинице, проходя через вестибюль, он заметил, что ночной портье убит — широкая рана на горле напоминала рот, оскаленный в страшной улыбке. Телефонные провода были вырваны. В машине он мгновенно наложил Аните жгут и временную повязку. В ночном городе им не встретилась ни одна полицейская машина. Только свет, горевший в окнах нескольких соседних домов, свидетельствовал: люди слышали перестрелку в гостинице. Можно было подумать, что комиссариат полиции в полном составе провалился сквозь землю.

В двадцати километрах от Эворы Хьюго остановился на окраине какой-то деревушки и занялся раненой.

Подсунув сложенное одеяло под голову Аниты, он разрезал рукав ее свитера карманным ножом. Пятью сантиметрами ниже плеча на ее руке зияла жуткая рана — огромная черно-красная дыра. Он отрезал рукав, отшвырнул его в сторону.

Потом, осторожно приподняв руку молодой женщины, нашел второе отверстие с другой стороны. Пуля прошла навылет. Очень большой калибр, бронированная. Значит, есть серьезные внутренние повреждения. Пощупав руку, заподозрил перелом.

Он услышал, как ахнула Алиса, подошедшая к нему с дорожной аптечкой, ящичком чуть больше коробки с инструментами. Как говаривал Ари Москевиц, надежное оборудование занимает не намного больше места. Правильно. Вот только весит гораздо больше.

Хьюго быстро открыл большой чемодан. Там было все необходимое для лечения практически любых огнестрельных ранений.

Он вытащил маленький пузырек с перекисью водорода. Хороший антисептик Обезболивающее, бинты, нитки, средство для прижигания ран и блестящие ножницы. Приступил к операции.

Алиса завороженно наблюдала за происходящим.

Закончив, Хьюго сменил номера на машине и свернул на дорогу, шедшую через лес за шоссе на Монсаррас. Они ехали по каким-то проселочным дорогам на восток, потом на юго-восток.

Он услышал, как молодая женщина пошевелилась, потом спросила:

— Где мы?.. Где… Куда мы едем?

Он бросил взгляд на карту и повернул на узкую дорогу, извивавшуюся между голыми холмами.

— Мы в Нижнем Алентежу, едем к границе Испании.

Он нашел дорогу, круто поднимавшуюся по горам к вершине, где стояла древняя сторожевая вышка. Они находились на юго-востоке от Мора, недалеко от границы, которую португальцы испокон веков защищали от набегов кастильцев. Дорога была каменистой, на скалистых склонах почти ничего не росло.

Он остановился возле старой башни и выключил фары. С этого места открывался вид на бесплодную долину, окруженную невысокими холмами.

Женщина постепенно приходила в себя. Она села, прислонилась спиной к дверце, возле которой Хьюго положил вместо подушки свернутое индейское одеяло. Ее бледное лицо покрывала испарина.

— Алиса, — сказал Хьюго, — возьми в мешке трубочку, синюю с белым, и вторую, зеленую, и дай ей бутылку с минеральной водой.

Алиса выполнила распоряжение. Молодая женщина взяла протянутые ей предметы, глухо застонав. Ее левая рука покоилась в лубке, повязка была наложена совершенно профессионально.

— Примите две таблетки жаропонижающего и одну — антибиотика. И выпейте всю бутылку, — приказал Хьюго.

Женщина покачала головой и улыбнулась. Проглотила таблетки и поставила бутылку рядом с собой.

— Ну и что мы теперь будем делать? — спросила она совершенно серьезно.

— Я думаю… Было бы правильнее всего вам — отправиться в больницу, мне — отвезти малышку к отцу…

Молодая женщина вздохнула:

— И где он, по-вашему, находится?

— Я вам уже сказал в гостинице — точно не знаю, зато Алиса знает. Да и вы говорили — Альбофера или что-то в этом роде.

— Албуфейра, — выдохнула она, поправляя.

— Вот-вот. Албуфейра.

— Но он не там.

— Как это?

— Он не в Албуфейре. Этот адрес недействителен. Стивен Тревис уехал оттуда четыре месяца назад. Он больше не живет в этом доме… Никто не знает, где он.

«Вот мерзавка!» — подумал Хьюго с такой страстью, что сам испугался, не произнес ли он это вслух.

Взглянул на Алису, молчавшую с приоткрытым ртом, ошеломленную. Он понял, что она знает не больше него, что понятия не имеет, где ее отец.

Да, это уже настоящий кошмар.

— Слушайте, — заговорила Анита. — Все, что вы делаете, теперь не имеет смысла. Хотя я совершенно не понимаю, что случилось в Эворе и почему полицейские так и не приехали, можете быть уверены — не пройдет и нескольких часов, как вся страна будет разыскивать вас… нас…

Хьюго лихорадочно соображал, голова работала как компьютер, обожравшийся амфетаминов. Ари, что сказал бы Ари, черт возьми?

«Думай сам! — заорал его внутренний голос — Ищи это сраное решение!»

— Хьюго… — Теперь голос девушки звучал примирительно. — Вы должны отвезти меня в полицию. Как можно скорее. Эти люди убили полицейского, там, в гостинице, в глубине коридора. Полицейского, который помогал мне искать Тревиса в Португалии. Вы должны оставить нас с Алисой в каком-нибудь комиссариате. Потом, если хотите, я дам вам двенадцать часов, чтобы вы успели добраться до Испании или Франции…

Хьюго взглянул на нее ироничнее, чем сам того хотел:

— Вы что, смеетесь? Думаете, можете диктовать условия?

Его голос звучал жестко, и он решил сбавить обороты.

— Слушайте, барышня. Вы ранены, а мне надо отвезти девочку к ее отцу.

— Я вам сказала — адрес изменился!

— Знаю. Слышал.

— Так что же вы собираетесь делать? На это у Хьюго ответа не было.

— Пока не знаю, я как раз обдумывал ситуацию, когда вы меня прервали…

Девушка вздохнула.

— Слушайте, — снова заговорил Хьюго, — я вам верю, но вы должны кое-что понять, это очень важно.

Анита подняла на него удивленный взгляд:

— Что именно?

— Алиса не хочет обращаться в полицию. Она говорит, что мать тогда непременно вернет ее. У отца нет никаких юридических прав. Она мне сказала все это — слово в слово, — пока вы спали. Если хотите, пусть подтвердит.

Он сделал знак Алисе — чтобы вмешалась. Девочка повернулась к инспекторше, помедлила пару секунд, собираясь с духом.

— Анита… это правда. Если меня отвести в полицию, мама и ее адвокаты меня вернут, вы же знаете…

Хьюго закурил и протянул пачку «Кэмела» через спинку на заднее сиденье, девушка взяла сигарету, он дал ей прикурить и стал ждать ответа.

— Ладно… Вы правы. Мне сейчас не до споров… Что вы решили?

— Прежде всего мы отдохнем. И я еще раз осмотрю крупнокалиберную дырку у вас в руке… если не возражаете.

Осмотрев рану и удостоверившись, что повязка и швы в порядке, он взглянул на Аниту и улыбнулся:

— День или два обойдемся. Но потом я бы отвез вас в больницу…

— Кто вы?

— Хьюго — прозвище. Меня зовут Бертольд Цукор.

Он даже не взглянул на Алису, чтобы проинструктировать ее. Анита вроде пока не собирается проверять у него документы.

— Бертольд Цукор, — прошептала она.

— Хотите посмотреть документы?..

— Нет, нет, все в порядке. Как вы встретились с Алисой?

Хьюго посмотрел на девочку:

— Спросите у нее, пусть изложит объективную версию…

Женщина не ответила.

Он встал у машины, выпрямился, глубоко вдохнул чистый бодрящий воздух.

Поняв, что Хьюго не намерен нарушать молчание, Анита сдалась:

— Расскажи мне, Алиса.

Та встрепенулась, задумалась, вздохнула и начала:

— Значит, так. Когда я сбежала из магазина, мамины люди гнались за мной, и я спряталась в машине Хьюго. Вот. Случайно. Потом Хьюго увез меня и…

Он понял, что она колеблется, не зная, рассказывать ли о Витали, и едва удержался, чтобы не подмигнуть ей, когда она продолжила, «забыв» о Дюссельдорфе.

Он обошел машину, чтобы размять ноги. За его спиной девочка продолжала:

— Потом… Мы доехали до Испании, и на границе маминым людям удалось меня схватить, но Хьюго меня освободил, и мы добрались… Досюда, до Эворы…

Тороп улыбнулся. Вернулся к машине, сел за руль.

Казалось, молодая женщина пытается осознать услышанное. Ей нужно было свести все концы и найти решение запутанного ребуса.

— К северу от Каштелу-Бранку, в немецкой машине, нашли двух людей. Нашпигованных пулями. Ваша работа?

Он тоже старался соображать быстрее. Надо играть по-честному. В конце концов, двумя трупами больше, в его-то ситуации…

— Да. Эти типы поймали Алису. Довольно запутанная история. Мне пришлось вмешаться…

Она с любопытством смотрела на него:

— А чем вы вообще занимаетесь, господин Цукор?

Он не сумел подавить короткий смешок. Помимо его воли глаза хитро прищурились.

— Если честно, боюсь, нам не хватит ночи, чтобы решить эту загадку. Я и сам постоянно задаюсь вопросом…

Он увидел, как дрогнула мышца в углу красиво очерченного крепко сжатого рта. Намек на улыбку. Крошечная искорка дружелюбия во взгляде. Мимолетная, но очевидная. Она, похоже, ослабляла оборону.

— Теперь моя очередь спрашивать, если не возражаете…

Девушка молча кивнула.

— Что вы знаете о Тревисе? У вас есть хоть какие-то предположения о том, где он может быть?

— Я кое-что знаю о Тревисе, но не имею права рассказывать вам об этом. И я совершенно не представляю, где он может прятаться.

Хьюго подобрался. Надо было держать удар.

— Эй, просто дайте мне след. Поделитесь хоть чем-нибудь из ваших сведений. Чем быстрее я найду ее отца, тем скорее все это кончится, вы понимаете?

Анита задумалась на несколько минут:

— Да… Можно начать с корабля, который называется «Манта». Ангар. Площадка на побережье. Компания с тем же названием.

— Это все, что вам известно?

— Да, — солгала Анита, умолчав про мафию и наркотики.

— «Манта», — прошептал Хьюго.

Он посмотрел на часы на щитке. Через час взойдет солнце.

— Хорошо, поспим часок-другой, ладно? А на рассвете отправимся в путь.

— С чего вы собираетесь начать?

Он опустил спинку, устроился поудобнее на сиденье, довольно замурлыкал. Жестом предложил Алисе сделать то же самое. Салон «БМВ» был достаточно просторным, чтобы они не мешали Аните.

Прикрыв глаза рукой, он ответил на вопрос молодой женщины:

— Еще не знаю… Потом посмотрим. Сейчас надо вздремнуть. Час или два…

«ПМ» лежал в запертом багажнике. Ключи — на цепочке в кармане куртки. Пистолет на месте. Девочка не знала о его существовании. Маленький пистолет тридцать второго калибра в кобуре, слева под мышкой, под наглухо застегнутой курткой.

Через мгновенье он провалился в бездонный колодец блаженства.

Услышав выстрелы и автоматные очереди, Вондт вышел из машины. Он приказал двум французам, наблюдавшим за входом, взять ружья и встать по углам улицы, открывать огонь по всему, что движется, и постоянно быть с ним на связи по рации. Включил свою и быстро подошел к двери.

Происходившее в гостинице напоминало сражение за форт Аламо. В вестибюле он увидел Рудольфа, сжимавшего свой револьвер тридцать восьмого калибра. Тот с отчаянием махнул в сторону лестницы, которую пытались штурмовать Кеслер, вооруженный помповым ружьем, и индонезиец с маленьким «узи». Отовсюду слышалась пальба, мощный заградительный огонь преграждал путь на площадку. Они осторожно поднимались по ступенькам, и вдруг под ноги им скатилось тяжелое тело, а интенсивность обстрела усилилась. Грохотало по всему этажу.

Он заорал Кеслеру и Джампуру, чтобы они шли туда, во имя всего святого, а сам зарядил свой сорок пятый. Потом рявкнул на Рудольфа — что он тут возится, когда на втором этаже столько работы. Толстый немец побежал вслед за Кеслером.

Но выстрелы учащались, к ногам Вондта, подбежавшего к ступенькам, скатилось еще одно тело. Выстрелы и автоматные очереди разрывали воздух, грохот стоял немыслимый. Помповое ружье соскользнуло со ступенек рядом с изрешеченным пулями трупом. Он услышал крики и шум поспешного отступления. На него налетел Кеслер, спускавшийся бегом и тянувший за собой Сорвана, раненного в ногу в нескольких местах; тот выкрикивал ругательства. Его рука, перекинутая через шею южноафриканца, безвольно свисала, пальцы вяло сжимали рукоятку огромного автоматического «Магнума-44».

Кеслер бросился к Вондту, поддерживая Сорвана под руку. Болгарин волочил ногу, лицо его было искажено болью.

— Что там творится? — спросил Вондт, заранее зная, что услышит в ответ.

— Дерррьмо!.. Там двое стреляют! Один гад с пулеметом, что ли, в номере… Мы потеряли Штрауба и Карло… и Димитриеску… Лемме, Джампур, швейцарец… Шесть человек, не меньше… Одни трупы на лестнице…

Вондт холодно смотрел на него:

— Надо забрать девчонку. Время еще есть.

Он нервно взглянул на часы, понимая, что дело проиграно. Кровь из Сорвана хлестала фонтаном. При всей его мощи, с этой раной он мог принести пользы не больше, чем болгарский тяжелоатлет без анаболиков. Лицо совершенно белое. Его ранили не только в ногу. Одна пуля попала в бок, под ребрами, а на ляжке была целая россыпь дырок. Очередь.

Кеслер ответил ему не менее жестким взглядом. «Остается только считать потери, Вондт, — говорил этот взгляд. — Ты спланировал эту операцию, смотри, с чем мы остались».

И Вондт принялся считать. Оставались Рудольф и два француза да их трое. За пять минут силы уменьшились практически вдвое. Он понял, что человек Тревиса был профессионалом и выбрал номер за его стратегически удачное положение. Единственное, что им оставалось, забросать противника гранатами, но мадам Кристенсен вряд ли будет рада, если они доставят ей дочку по частям.

— Смываемся, — сдался он.

Пока они добирались до машин, он вызвал по рации французов.

Черт, этот тип, скорее всего, уничтожил и патруль в Гуарде…

Они взяли к северу, по 114-й, в направлении, противоположном ложному вызову, на который выехало полкомиссариата Эворы. По дороге легавым приготовили ловушку — на крутом повороте были рассыпаны кузнечные гвозди. Пока они не вернутся или не вызовут подкрепление, их коллега будут звать на помощь, запертые в багажниках своих машин в гараже. Телефон был отрезан и в полиции, и в казарме пожарников. Они выигрывали не менее часа у полицейской машины — пока те, кто попал в ловушку, свяжутся с соседней деревней, пока сменят шины и вернутся в комиссариат… Найдут своих… восстановят линию, получат первые сигналы и явятся в гостиницу…

Они разделились на три машины. Вондт с Рудольфом, двое французов, Кеслер с Сорваном. У съезда на 4-ю, ведущую на север, он помигал фарами Кеслеру, чтобы тот остановился у обочины. Приказал сменить голландские номера на португальские, которые Сорван откопал сегодня утром вместе с кучей фальшивых прав.

Он потребовал, чтобы Кеслер ехал первым, за ним — он сам и Рудольф, и, наконец, французы — с интервалом в пять или шесть минут. Не надо, чтобы их видели вместе до дома в Мончике. Целью этого бегства на северо-запад было заставить всех поверить, что они отступили в Лиссабон — на случай, если кто-то засек их машины перед гостиницей или на выезде из города. Но на пересечении 4-й с 10-й, ведущей к Сетубалу, нужно было резко свернуть на юг и потом перейти на 5-ю в направлении Грандоле. Немного недоезжая до Грандолы, на перекрестке, они возьмут на юго-запад, в сторону Миробриги, потом к Одмире, а там по 266-й доберутся до Серра-Мончике. В идеале, надо было бы приехать в Алгарве затемно. «Придется гнать, но не очень нарушать правила», — подчеркнул он. Предстояло проехать триста — триста пятьдесят километров. И на это есть часа три-четыре, не больше.

Потом он терпеливо ждал, пока Кеслер и Сорван не скроются в темноте, и снова включил передатчик.

Еве К. все это совсем не понравится.

Приехав в Мончике, надо будет сразу связаться с доктором Лаасом в Каса Асуль. Срочный вызов от имени госпожи Кристобаль. Сорван был любимым киллером Евы К, он не должен умереть.

Когда часы на щитке показали четыре, он приказал Рудольфу трогаться в путь.

 

19

Лучи солнца, бившие в ветровое стекло, окончательно разбудили его. Придя в себя, он почувствовал, что во рту все пересохло, а мочевой пузырь вот-вот лопнет, и взглянул на часы на щитке.

«Господи, — подумал он, пытаясь вернуться к реальности. — Сейчас почти половина девятого!»

Вокруг холмов клубились огромные облака тумана, пробивавшийся сквозь них солнечный свет казался призрачным.

Алиса спала, прислонившись головой к дверце, закутавшись в индейское одеяло, Анита, прикрытая армейским пуховиком, тоже. Хьюго потянулся и открыл дверцу.

Он пошел облегчиться за старую сторожевую башню. Вдохнул всей грудью сухой воздух, ощутил теплый ветерок. Вот дьявол, они опаздывают на час!

Воспользовавшись одиночеством и царящим вокруг покоем, попытался собраться с мыслями.

Если у Тревиса есть в Португалии корабль, носящий имя «Манта», рано или поздно они найдут какой-то ангар, склад, компанию — что-нибудь. Достаточно позвонить в администрацию нескольких портов в Алгарве и узнать, не зарегистрирован ли где-то корабль с таким названием. Этим вполне могла бы заняться лохматая девчонка из полиции. А сам он тем временем наводил бы справки в портовых барах на побережье.

Итак, прежде всего им нужно уехать из Алентежу, вообще из Португалии, и через Испанию спуститься к Вила-Реал-ди-Санту-Антонью. В голове постепенно складывался план. Потом они найдут безопасное место, где можно будет оставить Алису, и отправятся на поиски Тревиса. Если захотеть, все это можно сделать за несколько дней. Нужно только, чтобы эта инспкторша согласилась на сделку, которую он собирается ей предложить.

Он вернулся к машине, взял бутылку с минералкой, отпил немного. Потом сел за руль и тихонько включил магнитолу. Вставил кассету со старыми записями Дилана — «Небо Нэшвилла», она помогала ему очухаться по утрам.

Анита просыпалась медленно, она больше не стонала. Просто за его спиной началось какое-то движение. Дыхание. Движение. Волны.

Алиса проснулась совсем по-другому.

Она очнулась мгновенно, как будто внутри включился какой-то мощный мотор. Открыла глаза — и две секунды спустя сна как не бьшало. Она быстро протерла глаза, залюбовалась игрой солнечных лучей с остатками утреннего тумана над долиной.

Тороп взял из бардачка темные очки, надел, вставил ключ в зажигание.

— Ну, так, — сказал он почти весело, — полбутылки «Эвиан» в качестве завтрака… на мой взгляд, маловато… Особенно с учетом того, что нам сегодня предстоит.

Он почувствовал, что переигрывает. Его фальшивая беззаботность только раздражала дам, и установившееся молчание было лучшим тому подтверждением.

Не пытаясь исправить положение, он тронул машину с места и ласково попросил Алису снова развернуть карту. Дал задний ход, объехал старую сторожевую башню и развернулся с другой стороны. Потом взглянул на карту, ища самый скрытный путь в Испанию и на юг.

Машина на большой скорости ехала по каменистой дороге.

Через несколько километров, в маленькой деревушке, он пробежался по магазинам и купил еду. Отъехав немного дальше, они остановились на обочине и проглотили импровизированный завтрак, даже не выходя из машины.

Потом, так же молча, продолжили путь.

Он пересек границу по маленькой второстепенной дороге, потом выехал на 433-ю, а пятнадцатью километрами дальше свернул на 435-ю. Он старался не превышать скорость, и к Уэльве они добрались через полтора часа.

Тишину нарушали только записи на кассетах, которые он регулярно вставлял в магнитолу.

У въезда в город была аптека. Он притормозил У края широкого выщербленного тротуара. Надо было что-то придумывать. Он вышел из машины, вошел в магазин и через две минуты вернулся с бумажным пакетиком в руке. Уселся, закинул пакетик в бардачок.

Свернул направо, к западу, в направлении Ви-ла-Реал-ди-Санту-Антонью.

Проехав Гибралеон, он попросил «девочек» обращать внимание на объявления о сдаче жилья внаем, установленные по краям дороги. Было чуть больше одиннадцати, солнце жарило вовсю. Вдоль национального шоссе его пассажирки насчитали около десятка щитов с указаниями на сдающиеся помещения, но он остановился только за десять километров до Аямонте, приграничного испанского города. За Аямонте граница между двумя соперничающими иберийскими народами испокон веков проходит по Рио-Гвадиана. На другом берегу реки находится Вила-Реал-ди-Санту-Антонью, лузи-танский соперник андалузийского Аямонте.

Алиса заметила щит с объявлением на узкой дороге, отходившей от национальной автомагистрали на север.

Через пятьсот метров такой же щит стоял перед маленьким двухэтажным домиком.

Хьюго вопросительно посмотрел на Алису, которая, судя по всему, разбиралась в местном наречии.

— Это сдается, дом свободен.

Он ограничился сухим «хорошо».

На щите был указан номер телефона. Он доехал до Аямонте и нашел телефонную будку у въезда в город.

Остановил машину у самой будки — от двери до багажника было не больше метра.

Сконцентрировавшись по методу Берроуза-Москевича, он стал набирать номер по памяти, анализируя при этом свое внутреннее состояние.

На туристической англо-испанской тарабарщине ему удалось оговорить условия найма виллы; кроме того, он понял, что примерно через час в доме кто-то будет. Около часа дня. Сеньор Хуанитес.

Отлично.

Он поехал обратно, решив найти укромное местечко где-нибудь поблизости. В пяти-шести километрах от сдающегося дома был небольшой пляж. Он припарковался у дорожки, ведущей к морю, и обернулся назад.

Посмотрел на Аниту, потом на Алису.

— У нас есть час, — сказал он. — Можем немножко отдохнуть.

Голландка-инспекторша слегка улыбнулась.

Он открыл бардачок и протянул Алисе бумажный пакетик.

— Думаю, ты уже привыкла.

Алиса открыла мешочек и вынула бутылочку с красящим шампунем. Угольно-черный цвет. Она одарила его обреченной улыбкой, но в ее глазах, когда она открывала дверцу, мелькнул хитрый огонек.

Она беззаботно направилась к морю, плескавшемуся в ста метрах от нее, у подножия песчаных дюн.

Хьюго повернулся к Аните:

— Ну ладно, думаю, что нам с вами надо поговорить.

Он постарался придать лицу как можно более безразличное выражение, потом вышел из «БМВ» и как ни в чем не бывало открыл ей дверцу. Анита отказалась от предложенной помощи и вышла из машины самостоятельно.

Было довольно жарко, с юга, со стороны Африки, дул теплый ветер, но она куталась в куртку, пытаясь справиться с легкой дрожью.

— Вы приняли таблетки, как я вам сказал в Аямонте? — спросил он тоном спокойного, доброжелательного врача.

Она пробормотала что-то утвердительное, потом, не мигая, уставилась на него.

— О чем вы хотите поговорить?

Он окончательно собрался с мыслями.

Потом оглядел пляж, нашел взглядом Алису и открыл багажник. Почти машинальным жестом вытащил спортивную сумку, в которой ощущалась тяжесть автомата.

Вернувшись к Аните, он сделал неопределенный жест, приглашая ее следовать за ним к пляжу.

— О нашем будущем сотрудничестве.

Его черные очки встретились с глазами молодой голландки.

— То, о чем вы меня просите, — просто дикость.

Они сидели, прислонившись спинами к песчаному холму. Алиса аккуратно красила волосы, морская пена лизала ее босые ноги.

Методично излагая основные пункты своего плана, Хьюго наблюдал за девочкой и одновременно за дорогой, ведущей к пляжу.

Он не смог сдержать улыбку:

— Нет. Я предлагаю вам нечто совершенно конкретное… В обмен на что, как уже сказал, позволю вам связаться с голландской полицией и португальскими легавыми.

— Это уже граничит с полным беззаконием.

— Да, но всего лишь граничит, и только. Поверьте, внешность бывает обманчивой, я и правда неплохо разбираюсь в этом вопросе.

Он снова улыбнулся.

Ему хотелось разрядить обстановку.

Но фокус не удался.

— Нет, вы просите, чтобы я солгала моим коллегам и начальству…

Она поудобнее пристроила свою забинтованную руку.

— Единственное, о чем я вас прошу, — промолчать о некоторых сторонах ситуации для пользы вашего же расследования. Ненадолго…

Анита не ответила. Казалось, она пытается принять решение, что к чему. Хороший признак.

— Послушайте, — снова заговорил он, спеша закрепить успех. — Я нуждаюсь в вас и в возможностях полицейского расследования, но и вы нуждаетесь во мне, если хотите, чтобы Алиса действительно была в безопасности…

Он хотел сказать, что самая большая опасность подстерегает Алису в том случае, если она попадет в руки местной полиции. В этом случае мать поднимет на ноги всех своих юристов и вернет дочь в тот же день. Никаких весомых доказательств связи Евы Кристенсен с налетом в Эворе не существовало. Значит, сейчас необходимо как можно скорее спрятать девочку, уйти вместе с ней в подполье, поддерживая при этом регулярные контакты с полицией — в Голландии и Фару. Достаточно сказать половину правды. Во время налета Оливейра был убит. Алиса скрылась с человеком, остановившим нападавших. Аниту ранили. Тот же человек оказал ей первую помощь, а потом оставил на автобусной остановке — эта мифическая остановка могла находиться где угодно на португальской территории, им просто нужно указать направление, идущее от испанской границы. Анита должна сообщить, что все в порядке и она продолжит свое расследование. Надо будет сказать, что полиция Фару должна сосредоточить усилия на розыске тех, кто совершил налет в Эворе. А им самим нужно как можно скорее найти Тревиса и передать ему девочку. Потом Анита сможет действовать по своему усмотрению.

Можно поступить по-другому: он не поедет снимать дом, оставит Аниту на дороге, а сам отправится вдвоем с Алисой на поиски ее отца.

Анита поморщилась.

Он закурил, протянул ей сигарету.

— Три дня. От силы четыре. Пока не найдем

Тревиса…

Зажав в губах «Кэмел», она потянулась к трепещущему огоньку зажигалки.

— Нет — Нет. — Она покачала головой с выражением безысходности на лице. — Не думаю, что могу принять ваши условия… Это сочтут грубой ошибкой.

— А вы не думаете, что будет ужасной ошибкой, если мы допустим, чтобы малышка попала в лапы к мамаше? До того, как вы успеете придумать стоящий план и увезете ее в Патагонию?

Он почувствовал, что девушка всерьез обдумывает последствия возможного решения.

— Хорошо, — выдохнула она наконец. — Согласна. До вечера среды. Потом я пересмотрю ситуацию. Но в обмен хочу кое-что получить.

Тороп вздохнул:

— Говорите.

— Скажите, чем вы занимаетесь в действительности… Я не спрашиваю, как ваше имя, ничего конкретного… Просто — кто вы? Чем занимаетесь?

— Но я же могу наплести все что угодно!

— Правильно…

Она хотела сказать, что рассчитывает на его честность.

— Сожалею, но я почти ничего не могу вам рассказать…

Его поразил ее настойчивый взгляд.

— Вы из мафии? Из организации?

— О черт! — вырвалось у него. — Что вас навело на такую мысль?

И тут же пожалел, что не сдержался. Такое великолепное прикрытие! Тип из мафии. Которого якобы нанял Тревис… Он догадывался, какие мысли бродят в голове у Аниты Ван Дайк. Впрочем, уже через секунду она сама уничтожила все его сомнения.

— Вас нанял Тревис, да? Но что-то в его плане не сработало, и вы теперь не знаете, где он скрывается, связи у вас нет…

«Ага, — лихорадочно думал он, — а вот это действительно неплохая идея, стоит уцепиться…»

— Ну, что-то в этом роде… Мгновенная пауза. Не дольше вздоха.

— Знаете, я предпочту, чтобы вы мне ничего не рассказывали, это лучше, чем плести плохо придуманную чушь.

Он играл недостаточно искренне, она почуяла обман. Да, девчонка — настоящий телепат, с ней будет непросто.

— Но хочу вам напомнить, что меня интересует надводная часть айсберга, — продолжила она ледяным тоном. — Я хочу знать, с кем связываюсь.

Надо быстро сообразить, найти грань между важной и второстепенной информацией. Применить стратегические правила Ари. Любая информация — это вирус. И от того, как ты его закодируешь, зависит, какую работу он будет выполнять. Конечно, упоминать о Сети нельзя…

— Хорошо. Попытаюсь дать вам сжатый отчет… Прежде всего, я не знаком с Тревисом. Как вам сказала малышка, нас свел чистый случай. Во-вторых, я работаю на себя. Наемник, частник, предлагающий свои услуги направо и налево-Синие глаза пытливо всматривались в него — она запоминала информацию.

— Какого рода услуги? И кому это — направо,

налево?

Да, тут легко не выкрутишься. Теперь придется идти до конца.

«Когда выдаешь важную информацию, — говорил Ари, — помни, она должна быть достаточно драматичной: это вызовет интерес и повысит значимость сказанного. И тогда создастся впечатление, что ты действительно рассказал все самое главное, тогда как суть останется в тени, укрытая эмоциональной „громадой“ твоей информации-вируса».

Когда Ари получит Нобелевскую премию, у человечества почти не останется проблем.

Он глубоко вздохнул и забросил наживку:

— Например, поставки оружия боснийскому правительству.

Девушка приняла эту информацию молча, как и подобает профессионалу.

Потом спросила, рассеянно водя пальцем по песку:

— Наверное, больше вы мне ничего рассказать не можете?

— Нет, — мгновенно ответил он. — Это и так перебор. Больше ничего.

Она закончила рисунок, минуту молча смотрела на него, потом разрушила, проведя ладонью.

— Ладно. Договорились. — И протянула ему здоровую руку, скрепляя договор.

Перед отъездом он тоже выкрасил волосы остатками красящего шампуня Алисы. Пергидролевая шевелюра слишком уж бросалась в глаза. Хотя гостиничный портье, единственный человек, который мог бы засвидетельствовать, что у господина Бертольда Цукора были обесцвеченные бело-седые волосы, уже ничего не расскажет.

Он решил не выдавать сразу присутствия Алисы. Надо выиграть немного времени. Если хозяину дома понадобился час, чтобы приехать, значит, он живет далеко и вряд ли появится здесь в ближайшие дни. Поэтому Хьюго оставил девочку в машине, припаркованной за деревьями, а в дом зашел с Анитой, которую представил как свою жену. Супруги из Голландии, хотим провести у вас пару недель. Хозяин согласился сдать дом на две недели.

Он заплатил оставшимися у него испанскими деньгами. Днем будет время снять деньги со счета Цукора в Аямонте.

Большую часть времени Хьюго провел у окна, не сводя глаз с дороги и деревьев, за которыми поблескивал черным металлом «БМВ», Он постарался дать понять хозяину, что они спешат — без слов, одним только своим нетерпением, холодными, четкими и сдержанными манерами, как будто посылал ему невидимый и неслышный, но совершенно ясный сигнал.

Хозяин оставил им ключи, дал последние наставления касательно газа и уехал на стареньком мотоцикле.

Хьюго побежал к машине, завел ее за дом, вытащил чемоданы и велел Алисе как можно скорее зайти внутрь. Теперь надо было разработать подробный и последовательный план действий. Он попросил Аниту и Алису сесть вместе с ним в полутемной гостиной — жалюзи были полуопущены.

Первое: Алиса не должна выходить из дома ни при каких обстоятельствах. Второе: Анита останется с ней большую часть времени, за исключением поездок в Аямонте, откуда они с Хьюго будут звонить в полицию.

Третье: он доверяет Аните, вернет ей пистолет, а сам будет ежедневно уезжать в поисках информации в доки и порты Алгарве. Он может отсутствовать максимум сутки. И каждые пять-шесть часов будет ей звонить. Нужно придумать код для сигнала, что все в порядке. Это он сейчас сделает. Анита должна рассказать о выработанном сценарии полиции в Фару и попросить их выследить тех людей. Иностранцев. Среди них точно были голландцы, но могли быть и другие. Кроме того, ей придется попросить, чтобы человек из полиции проверил в администрациях портов, не зарегистрировано ли где-нибудь судно «Манта».

Анита задумалась, потом слабо улыбнулась:

— В целом — согласна, но хочу внести некоторые уточнения. Во-первых, не понимаю, зачем нам ездить звонить в Аямонте, если в доме есть телефон…

— Потому что полицейские могут захотеть засечь номер, и я не стану рисковать.

— А может, дело в том, что вы мне не доверяете и хотите контролировать мои разговоры?

Он колебался долю секунды. Собрался. Да, девочка не вчера родилась.

— Если бы я вам не доверял, как вы думаете, оставил бы я вас тут одну с пушкой?

Ответная реакция была боксерской.

— Это ни о чем не говорит… Почему я должна позволить вам вести собственное расследование, а сама сидеть, как Пенелопа, ожидая вашего возвращения?..

— Да что же это… А с Алисой вы что собираетесь делать?

Анита бросила быстрый взгляд на девочку, сидевшую на краю диванчика рядом со странным торговцем оружия:

— Я просто предлагаю делать это по очереди… И засечь нас будет труднее…

— Не смешите! С вашей рукой вы не уедете дальше первого поворота…

— Мне уже гораздо лучше. Вы говорили о четырех днях. Я предлагаю вам действовать самостоятельно сегодня и завтра, а два следующих дня, если рана позволит, играю я…

Ему совершенно не улыбалась перспектива такого риска. Однако девица, судя по всему, не отстанет.

— Согласен. Я работаю сегодня и завтра, а в среду решим.

— Отлично, — ответила она красивым низким голосом.

— Ну, тогда не будем терять время. Отправимся звонить и заодно кое-что купим. Потом я отвезу вас домой и отправлюсь в Вила-Реал.

Молодая женщина не сводила с него напряженного взгляда.

— Надо признать, вы действительно очень упрямы.

Тишину нарушил его искренний смех.

— Да, — кивнул он, — и, кроме того, за последнее время стал ужасно миролюбивым.

Перед его глазами по-прежнему стояла картина: вспышки выстрелов в темном коридоре и падающие с криком зеленые тени.

К половине восьмого Вондт добрался до Серра-ди-Мончике. С дороги он позвонил Дорсену и попросил его связаться с доктором Лаасом из Каса-Асуль и вызвать того специальным паролем. Кеслер и Сорван были уже недалеко. Около восьми утра он вошел в большой дом у подножия горы, чтобы справиться о состоянии болгарина.

Дорсен, человек, оставленный им в резерве, уже позвонил в Каса-Асуль, и врач должен был приехать с минуты на минуту. Софийский киллер лежал на диване в гостиной, его нога под самодельной намокшей от крови повязкой распухла; бежевый бархат обивки покрывали ярко-красные пятна.

— Тут вот еще какое дело… — заговорил Дорсен. Вондт повернулся к нему:

— Что? Звонила мадам К.?

— Нет, ребята из Марвау, португальцы… Они звонили минут десять назад… По поводу нашего патруля в Гуарде.

Вондт отвел его подальше, в коридор у входа. Хватит плохих новостей! Будем контролировать информацию.

— Валяй, слушаю.

— Ну, они сказали, что вчера искали везде, но парней и след простыл. Говорят, вечером была перестрелка к северу от Каштелу-Бранку. Двух типов в иностранной тачке изрешетили…

«Вот дерьмо, — подумал Вондт, — дело действительно дрянь». Человек Тревиса был опытным убийцей.

Дорсен продолжал:

— Они, когда позвонили, сказали, что больше нет смысла искать. В местных утренних газетах написано про это. Два типа с фальшивыми бельгийскими паспортами. Убиты. И машину с телами столкнули в канаву.

Вондт с трудом сглотнул. Мрачную картину придется обрисовать мадам Еве.

Подведя итог, он попытался придумать план отступления. Семерых потеряли в гостинице. Двух в Каштелу-Бранку. Оставались португальцы. Команда, следившая за домом Тревиса в Албуфейре. Команда из Вила-Реал-ди-Санту-Антонью. Ребята из Бадахоса. Нескольких человек он оставил на границе, после звонка из Гуарды, просто из осторожности (в Мончике он взял с собой только Джам-пура и Рудольфа, которые следили за 433-й, к юго-востоку от Мора).

Девочка сейчас в Португалии, это точно. Значит, нечего оставлять людей на границе. Нужно продолжить слежку за домом в Албуфейре, а эти шестеро заменят выбывших.

Он велит Дорсену заняться перемещениями, а сам поспит немного, до звонка мадам К, как договаривались.

Потом отправится в портовый бар в Вила-Реал. Надо найти Тревиса. Во что бы то ни стало.

Он лег в одной из большой спален на первом этаже, но не проспал и трех часов.

Его разбудил Дорсен: мадам Кристенсен на проводе. Было чуть больше одиннадцати. Вондт с трудом собирался с мыслями, пока шел к телефону в вестибюле.

— Добрый день, мадам К., — сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

На деле же из его глотки вырвалось хриплое рычание.

— Добрый день, Лукас. Как дела, что-то случилось?

Похоже, эта женщина наделена невидимыми радарами. Надо играть в открытую, нечего крутить и врать, она этого не любит.

— У нас проблемы. Серьезные. Где вы?

— Черт, а где мне, по-вашему, быть?.. На курорте, конечно.

— Вы в доме? Слушайте… Не следует покидать корабль или то место, где вы находитесь.

Он пытался играть профессионально. Надо было дать ей понять, что он контролирует ситуацию, несмотря на катастрофу.

В трубке прозвучал короткий вздох, прерываемый помехами.

— Что еще случилось? Мне сказали, что к вам срочно вызвали доктора Лааса…

— Да. В Эворе все прошло очень скверно. У нас убитые и раненые.

Снова вздох.

— Боже… Насколько я понимаю, Алиса в очередной раз растворилась в пространстве?

— Да. (Он не стремился преуменьшить проблемы, наоборот.) Ее охраняет человек Тревиса. Специалист. А теперь, после Эворы, все португальские легавые на уши встанут… Поэтому оставайтесь на борту… Это очень важно. Я заеду к вам вечером, чтобы обсудить новый план…

Он начинал понимать ход мыслей Евы К.

— Когда? — холодно спросила она. Удалось!

— После обеда. Сначала мне надо побывать в Вила-Реал-ди-Санту-Антонью, там мы нашли следы Тревиса… Сорван ранен, но это не страшно, выпутается. Вообще-то мы потеряли семерых… и еще двоих ребят вчера вечером к северу от Каштелу-Бранку, вы все прочтете в газетах или услышите в новостях.

— Черт возьми, Лукас, этот тип… Прикончите его поскорее, Вондт… Вы меня слышите?

Она почти заикалась, как будто ей под юбку заползла змея.

— Приезжайте, когда покончите с этим. Теперь главное — Тревис. Моя дочь, наверное, у него, о нет…

— Не факт… я объясню вам вечером. Мне пора.

— Хорошо, Лукас, до свидания.

И она повесила трубку.

Вондт принял душ, плотно позавтракал, взял у Кеслера несколько таблеток амфетамина.

Потом объяснил Дорсену, что от него требуется.

Правильно он сделал, что оставил в резерве именно этого парня. Он намного умнее остальных, И к тому же отличный стрелок. Молодой, но с хорошими задатками. Сумеет вести дело в его отсутствие.

Ровно в полдень Вондт выехал на дорогу, ведущую на юг.

 

20

По дороге в Аямонте Хьюго попытался разговорить спутницу. Он тоже нуждался в информации.

— Что вы можете мне рассказать о матери Алисы?

Она искоса взглянула на него:

А может, начнем с того, что вы знаете? Он прекрасно понимал, чего добивается Анита. Уж ей-то прекрасно известна цена информации.

— Алиса рассказала мне довольно бессвязную историю. Я знаю, что ее мать очень богата. И, судя по всему, действует стремительно. С другой стороны, она сумела развестись с отцом Алисы, лишив его всех родительских прав… Кроме того, Алиса поведала мне про видеокассету, которую нашла дома, в Амстердаме, после чего и решила сбежать. Еще она болтала что-то о снах.

В глазах девушки мелькнула искра интереса, но она промолчала, напряженно размышляя, — Хьюго казалось, что он слышит, как скрипят извилины ее мозга.

— Что вы знаете о кассете?

Он подавил улыбку:

— Думаю, все. Полный мрак.

Она молча покачала головой, лицо было серьезным.

Значит, есть что-то еще. Он чувствует.

— Ладно, поговорим о Тревисе. Вы вроде считаете, что он связан с мафией…

— Знаете, у этой семьи вообще странная история… Будто раньше у него были какие-то отношения с сицилийскими гангстерами… Думаю, он мог нанять кого-то. Старого приятеля, что-то вроде того…

— Хорошо. А чем конкретно он занимается? «Коза ностра»?

— Не думаю. Он бывший моряк, служил в английском флоте. Потом в Испании познакомился с матерью Алисы. Они жили в Алгарве. Точно могу сказать, что он наркоман. И что строил свой корабль — «Манту» — вместе с одним типом, свидетелем происходившего…

Хьюго насторожился:

— Кто этот свидетель?

Анита колебалась, прикидывая, стоит ли отвечать, но потом решилась:

— Ладно, вы в любом случае могли прочесть это в газетах… Свидетель был дилером. Те ребята в Эворе достали его раньше нас, вчера вечером… Но в доме мне удалось найти кое-какую информацию…

Какая-то деталь начинала беспокоить Хьюго.

Скажите, — спросил он у въезда в город, — как, по-вашему, ребята из Эворы узнали, что мы с Алисой остановились в той гостинице?

— Понятия не имею, — ответила Анита. — Может, у них, как у мафии, повсюду осведомители? Или хозяин гостиницы стукнул, не знаю…

— Нет, своего они бы не прикончили… Мм сообщили не из гостиницы.

Наступило молчание.

Он затормозил перед телефонной будкой и еще раз изложил свой план Аните.

Спор разгорелся по поводу важного момента, который он считал давно улаженным.

— Нет, — настойчиво повторял он, — к телефону пойдем вдвоем. Я обязан принять все меры предосторожности.

Внутри у нее все кипело, глаза только что молнии не метали.

— Ну же, — уговаривал он, — потом я отвезу вас в дом, и если захотите изменить ту версию, которую сейчас изложите полиции, — ваше дело… Вам надо будет просто объяснить им первую ложь… Мы оба знаем, какому риску подвергается Алиса. Я должен подстраховаться — на всякий случай… Пошли, не упрямьтесь, скажите все, как мы договорились!

Она пристально взглянула на него, и Хьюго почувствовал, что опасность миновала.

— Ладно, — кивнула она с обреченным видом. Он открыл перед ней дверь кабины, встал рядом.

Первый звонок она сделала в Фару. По разговору он понял, что там царит паника. Никто не понимал, куда после ночной перестрелки пропала Анита, и она терпеливо изложила придуманную версию случившегося, упомянув, что находится к югу от Сетубала, как и просил Хьюго. Потом попросила, чтобы полиция начала искать судно «Манта», объяснив, почему все убийства последних двух дней были связаны с Тревисом и Алисой. Она обходила многие важные подробности, не сводя с него пристального взгляда синих глаз, и договорилась о следующем телефонном звонке около семи часов вечера с полицейским, который должен был возглавить поиски в портах Алгарве.

Когда Анита повесила трубку, в ее глазах он прочел вопрос: «Ну, как, господин Я-никому-не-доверяю?»

Хьюго, следя боковым зрением за окрестностями, бросил на нее быстрый взгляд и позволил себе улыбнуться:

— Отлично… Теперь звоните в Амстердам.

Ее глаза сверкнули в ответ синим, неожиданно злым огнем.

Они нашли заправку, залили бензин в бак и расплатились по карточке Цукора. Потом наведались в супермаркет, где Хьюго загрузил полную машину еды и одежды для Алисы. В книжном магазине купил огромную пачку португальских газет и разных книг на испанском (он знал, что Алиса прекрасно владеет этим языком). Еще взял две французские газеты двухдневной давности — заголовки сообщали о бойне в осажденной Сребренице, сравнивая ее с восстанием в Варшавском гетто ровно пятьдесят лет назад. Правильно. Хьюго с трудом сдерживал волну холодного бешенства, подступавшую к горлу при виде фотографии Караджича. Психиатр, переквалифицировавшийся в борца за расовую чистоту, гордо улыбался, стоя рядом с начальником своего генштаба генералом Младичем. Казалось, оба готовы сражаться со всем миром, бросая недвусмысленный вызов Западу. «Теперь, господа, — словно бы говорили они, — теперь слишком поздно». Хьюго спросил себя, есть ли возможность убрать их, и подумал, что идея «фетвы» против подобных мясников вдохновила бы мусульман всего мира куда больше, чем охота за писателями-"богохульниками».

Из португальских и испанских газет он понял, что в Сребренице идет разоружение мусульманских сил, а сербская армия и четники стоят на окраинах. «Господи, твоя воля! — подумал он. — Вот вам великолепная иллюстрация к пресловутому „не надо усугублять войну войной“…

В этот ясный день 23 апреля 1993 года происходили и другие, еще более мрачные, непонятные и обескураживающие события. Поскольку план Вэнса-Оуэна предусматривал разделение боснийского населения по этническому принципу, хорваты и мусульмане дрались друг с другом за контроль над Центральной Боснией, территорией, которая в соответствии с планом должна была отойти к боснийским «хорватам». Дьявольщина!.. Может быть, сейчас на этой покинутой всеми земле столкнулись силы Марко Людовича и Бешира Ассиневича. Отчаяние, переполнявшее его сердце, не омрачало спокойствия европейской дипломатии. Он вспомнил, что именно заставило его присоединиться к Ари, Витали и первому отряду колонн «Колокола свободы» летом 1992 года. В тот день, выступая по радио, Государственный секретарь по европейским делам1 спокойно утверждала, что сторонники вмешательства — это «пособники сил смерти, распоясавшихся в бывшей Югославии». (1 В то время — Элизабет Гигу) Он сразу позвонил Ари и сказал, что согласен.

Запад в очередной раз ничего не понял. И простодушные граждане могли по-прежнему осуждать эту «средневековую войну», не понимая, что это предтеча будущих войн. Что Европа отступила перед расистским пониманием раздельного развития и силового передела границ и создала порочный прецедент на пороге двадцать первого века. Он кусал губы, мучаясь над вопросом, не слишком ли поздно они приступили к формированию колонн «Колокола свободы», находившихся в зачаточном состоянии…

Он попросил Аниту перевести ему самые интересные места из статей, чтобы составить общее представление о содержании статей.

На внутренних полосах, в рубрике «Происшествия», сразу после описания убийства в техасском городке Вако, они наткнулись на заметку о перестрелке в гостинице Эворы. Там сообщалось, что Убийства грека-дилера в Беже и двух мужчин в Каштелу-Бранку могли быть связаны с инцидентом в Эворе. Насколько смогла понять Анита, половина личного состава полиции попала в ловушку, отправившись по ложному вызову. Еще четверых полицейских заперли в багажниках их автомобилей. Телефонные провода в полицейском управлении и казарме пожарников были перерезаны. Помимо нападавших, были убиты ночной портье и один полицейский. В розыск была объявлена банда, состоящая из десяти человек. Кроме того, разыскивали молодого человека и девочку с темными (или светлыми) волосами, в черной машине с французскими или немецкими номерами.

Хьюго понял, что «БМВ» засекли и разъезжать на нем дальше опасно…

Домой они ехали на предельной скорости.

Он поставил машину в парке, у задней ограды, так, чтобы ее не было видно с улицы, и задумался. Отсутствие колес значительно осложняет дело. Нужно будет взять напрокат тачку в Аямонте.

Хьюго повернулся к Аните:

— В эту машину можно будет сесть не раньше, чем найдем Тревиса… Я доеду до границы на автобусе и там арендую машину. А вы займитесь своей рукой и внимательно следите за домом. Запритесь…

Он вышел из машины, открыл багажник. Анита шла следом.

Открыв спортивную сумку, он выпрямился, держа в руках сверкающее помповое ружье.

В памяти мгновенно всплыла картина — Алиса тащит охапку ружей, которые он приказал ей собрать возле трупов, а сам он несет к машине потерявшую сознание девушку.

Нет, так не пойдет! Нельзя терять ощущение реальности… Сейчас не время витать в облаках.

— Я подобрал две штуки в гостинице и полную коробку патронов. Одно оставлю себе.

Он передернул длинный стальной затвор, издавший характерный щелчок.

— Готово к употреблению.

Анита с сомнением смотрела на мощный «ремингтон»:

— Честно говоря, не уверена, что это… что я с ним управлюсь… — И она кивнула на лубок и гипсовую повязку на плече; голая рука беспомощно свисала из отрезанного рукава черного свитера.

Хьюго не сразу понял охватившее его странное чувство. Почему он не может отвести глаз от этого кусочка плоти, уложенного в угольно-черный лубок, обмотанного белыми бинтами, от наспех разорванного свитера? Почему она кажется ему такой сексуальной?

Он хмыкнул и снова запустил руку в спортивную сумку, достав огромный блестящий пистолет:

— «Магнум». Тридцать восьмой калибр. Автоматический. Этим вы быка остановите. И ружье оставьте… Придумаете что-нибудь…

Ветви эвкалиптов и кедров качались под теплым ветром, напоенным запахами моря и песка. Ветер пустыни. «Из Африки», — подумал он. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, образовали вокруг них шатер перламутрового света. И вдруг он заметил, как хороша собой девушка в золотистом свете, обвеваемая сирокко, принесшим неведомо откуда аромат женщин далеких племен… Ласковый ветер словно призывал их отдаться на волю чувств…

Он снова хмыкнул, чувствуя смятение и неловкость, закрыл багажник, положил оружие и ключи от машины на крышу. Проверил, все ли взял, коротко взглянул в ее сторону и решил, что пора уходить.

— Поздно, я пошел.

Он повернулся и пошел по узкой дорожке, ведшей вдоль стены дома в гору.

Сзади послышался голос Аниты:

— Постойте…

Он притормозил и обернулся.

— По-моему, у меня тоже есть след…

Он внимательно разглядывал ее, понимая, что черные очки скрывают выражение глаз. Он мог бы стоять так часами, глядя на нее…

— В Тавире, в морских складах Корлау… Там есть человек, который знал Тревиса, некий Пинту, Жоакин Пинту… Может быть, ему что-то скажет название «Манта»…

— Тавира?

— Да… Это в пятидесяти километрах от границы, но я вас не прошу туда ехать. Могу устроить все отсюда, по телефону. По крайней мере, сделаю хоть что-то полезное…

— Отлично, Анита, займитесь этим, — коротко бросил он.

И направился к дороге.

Ему казалось, что спину прожигают два синих луча ее глаз.

В автобусе по пути в Аямонте Хьюго постарался сосредоточиться на практических задачах.

В гостинице Эворы он дал имена Бертольда и Ульрике Цукор. Под тем же именем он делал все покупки в Аямонте, но при найме дома инстинктивно решил воспользоваться другими документами, взятыми у Витали. По идее, это имя должно было использоваться при возвращении во Францию. Йонас Остерлинк, подданный Нидерландов. Теперь он может заниматься поисками, заставив всех заинтересованных лиц поверить, будто Цукор поехал в западном направлении. Тем самым удастся отвести полицию и всех прочих подальше от места, где они задержатся еще на несколько дней, не предусмотренных в плане. Он будет пользоваться документами Остерлинка в Испании, для аренды дома, а потом для возвращения, вернее — для бегства на север. Как только удастся найти Тревиса, он оставит след Цукора подальше от их убежища, а потом передаст Алису отцу, оставит Аниту в телефонной будке, а сам доберется до дома, сменит машину и рванет без остановок к Пиренеям.

Вот это уже было похоже на одну из «вирусных стратегий», которыми пользовался Ари при отладке тонкого механизма своих операций. С таким планом у него появлялись серьезные шансы на удачу…

Автобус прибыл в Аямонте. Он вышел на пыльное шоссе и направился к зданию автовокзала, где виднелась вывеска агентства «Хертц».

Взяв на неделю большой зеленый «ниссан» на имя Цукора, поехал прямо к границе. Переехал через Гвардиану у самого устья, любуясь через левое открытое окно залитым солнцем океаном, напоминавшим сейчас раскаленную плазму. Поразительно теплый ветер напоминал о приближении лета, в нем уже ощущался тропический зной. В Вила-Реал-ди-Санту-Антонью Хьюго шестым чувством сообразил, где находится порт, и оставил машину на набережной. На рейде стояло много судов, прибрежные улочки были заполнены народом.

Пришедшее вдохновение помогло ему сочинить подходящую легенду.

Мысленно проигрывая свою роль, он медленно подгреб к первому заведению.

В третьем баре придуманный им персонаж приобрел вполне реальные черты — не без помощи алкоголя! Всякая неловкость испарилась, ему удалось окончательно вжиться в образ.

Теперь Хьюго без малейших стеснений изъяснялся на странном еврожаргоне — смеси английского, испанского, французского и португальского, чтобы увеличить шансы быть понятым. Важные слова приходилось повторять на разных языках по три-четыре раза. «Я журналист, пишу о кораблях, — представлялся он. — Ищу человека по имени Стивен Тревис, чтобы расспросить его о судне „Манта“, построенном по его чертежам, мне говорили, он иногда бывает в вашем баре…» Таким образом он сразу заявлял свои намерения.

Пока хозяин разносил стаканы, он осмотрелся; вокруг царил полный покой. Перед ним поставили большой бокал пива, увенчанный шапкой пены, который помог ему еще лучше вжиться в роль.

Хозяин окинул взглядом помещение, желая удостовериться, что все клиенты довольны, и вернулся к Хьюго.

— Господин Тревис редко заходил к нам, но вот в «Атлантико» он бывал каждый день…

— Obrigado, честное слово, very much, — ответил Хьюго, отпив большой глоток.

— Скажите, — снова заговорил бармен. — Вы… в какой газете вы работаете?

— О, в «Яхтинг интернешнл», это немецкое издание…

— Вы немец…

— Да… немец… по происхождению, но родился в Швейцарии…

— Скажите, сеньор, а почему столько людей интересуются кораблем сеньора Тревиса?

Несмотря на легкое опьянение, Хьюго вздрогнул.

— То есть?

— Ну… другие газеты. Час назад еще один журналист заходил, он сказал, что работает для голландского журнала. Пишет статью о «самодельных» кораблях, и ему рассказывали о каком-то Тревисе и о строящемся корабле под названием «Манта»…

Боже правый!

Его опередили коммандос Кристенсен. Грек-дилер раскололся.

— Вы им сказали про «Атлантико»?

— Да, я знаю, что Тревис там часто бывал, вместе с этим парнем — Греком, о котором сейчас пишут в газетах… Вот ведь история, а? Вас именно это интересует? В чем там дело? Мафия? Наркота?

«Врать бесполезно», — сразу подумал он. Допил пиво.

— Да, я веду расследование этих событий. Спасибо за все. Вот, всем еще по бокалу.

Он поднялся, положил пачку долларов на оцинкованную стойку.

И вышел из бара, прежде чем кто-то успел среагировать.

В баре «Атлантико» повторился тот же сценарий. Теперь он совершенно уверенно играл роль прожженного журналюги, вдохновляясь воспоминаниями о нескольких типах, которых встречал в больших отелях в Сараеве и Сплите. В большинстве своем это были неплохие ребята, вовсе нет. Но за последнее время они столько раз становились свидетелями провалов гуманитарной политики Запада, что члены колонн «Колокола свободы» казались им милыми мечтателями. Некоторые из них вообще не покидали гостиниц в Загребе, Сплите и Дубровнике, другие действительно пережили ад артиллерийских обстрелов новых четников в Сараеве, кому-то удалось добраться до лагерей военнопленных в сербской зоне летом и осенью 1992 года, кто-то сопровождал конвои ООН, прорвавшиеся в феврале, после десятимесячной блокады, в Восточную Боснию, в области, где люди, чтобы выжить, становились каннибалами.

— Вы делаете свое дело, мы — свое, вот и все, — сказал он однажды чешской журналистке, с которой провел вечер в Дубровнике. Обоим предстояло уехать — ей в Прагу, ему — непонятно куда. — Конечно, но в чем ВАШЕ дело?

— В том, чтобы больше не пропадали такие люди, как Златко.

И он показал на Златко Вириановича, сербского журналиста из газеты «Ословоение», одного из тех демократически настроенных сербов, античетников, «боснийцев», которые воевали бок о бок с хорватами и мусульманами в окруженнои столице и повсюду в Боснии.

— Не порите чушь! — насмешливо воскликнула журналистка. — Я спрашиваю, чем именно вы занимаетесь, вот и отвечайте на поставленный вопрос.

Его слегка качало от выпитого, и скрытность сдала позиции под действием водки, как будто внезапно открылся какой-то клапан.

— Скажем так: мы — честные наемники, мы боремся за справедливость и свободу. Современный вариант средневековых рыцарей, братьев по…

Молодая чешка, потрясенно глядя на него, прошептала:

— Ой, только не говорите, что вы замешаны в этом деле…

— В каком именно?

— Не прикидывайтесь идиотом. (Ее очаровательный славянский акцент окончательно разрушил его оборону.) В этой организации, о которой говорят намеками во всех уголках посольства. Колонны «Колокола свободы». Я права?

Он улыбнулся, стараясь сохранять непроницаемое выражение лица.

— Нас горсточка, но скоро станет больше, мы распространимся, вирус. Скорее даже — антивирус, понимаете, ведь мы борцы с варварством и тоталитаризмом, сейчас — здесь, а потом и в других местах…

— Вы абсолютно ненормальные, — расхохоталась она. Музыка ее смеха, звонкого, как флейта, окончательно растопила лед, и он тоже рассмеялся.

— Да, мы психи. Мы думаем, что свобода и ложь — это вирус и вакцина, мы верим, что литература, биология и астрофизика — точное оружие, нацеленное на все, противное разуму, на тоталитарный бред, любой, все равно, какого цвета — коричневого или красного, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Боже, да вы совсем безумны, еще хуже, чем я думала…

И они снова расхохотались.

Тем вечером он почувствовал, что вполне мог бы заняться любовью с этой девушкой, но что-то неясное, темное, смутное остановило его в последний момент.

За два дня до их встречи подразделение Хьюго освободило мусульманскую деревню, которая многие месяцы оставалась в оккупации, и зрелище резни, предшествовавшей отступлению сербских националистов, все еще стояло перед его глазами. Рассказы о групповых изнасилованиях будоражили память, и он чувствовал, что должно пройти не мало нормальных, обычных дней, прежде чем занятия любовью перестанут вызывать у него кошмарные ассоциации.

Он расстался с девушкой на рассвете, после того, как сжег на пляже свой смокинг (как было предусмотрено по плану).

Хьюго вдруг понял, что воспоминания унесли его далеко от действительности бара «Атлантике», где он уже изложил в общих чертах свою легенду и получил тот же ответ, что и в предыдущем кафе. Почему все журналисты разыскивают Тревиса? Это из-за Грека? Никто ничего не знает.

Судя по всему, язык великого Шекспира не был совсем уж чужд бармену. Наверное, летом сюда часто заходят английские туристы.

Хьюго заказал вторую кружку.

— Вообще-то меня интересует его судно, — повторил он по-английски. — Больше, чем история с наркотиками, — поправился он, решив на сей раз действовать в другом направлении.

— Судно?

— Да, «Манта», судно, которое он строил с Греком…

— И тот тип, что был до вас, говорил то же самое. Невероятно, вы что, договорились?

— Какой тип, журналист?

— Ну да, из голландского журнала про парусники.

— А, это, наверное, мой коллега Рийкенс. Можете его описать? — В любом случае стоило попробовать.

— Ну… Довольно высокий, спортивный, где-то под метр восемьдесят… Лет сорок, темный, глаза светлые.

Отлично.

— Он вам назвал свое имя? Маловероятно, но вдруг этот тип назвал свое настоящее имя.

— Нет, просто сказал, что работает для голландского журнала.

— Да ладно, в любом случае по описанию не похож… Ну и что вы поведали моему конкуренту из Амстердама?

— То же, что вам — что мы ничего не знаем. В этом баре договориться оказалось труднее.

— Ладно… выпью-ка я третью кружечку… Он положил доллары на прилавок.

— Единственное, что мы знаем, Тревис иногда заходил сюда с Греком. — К бармену, словно по волшебству, вернулась память. — Они садились вон там и выпивали по кружке, а потом уходили. Куда, не знаю… Но Грек жил тут неподалеку, — может, к нему шли…

М-да, этот след недалеко уведет.

Хьюго пристально посмотрел на усатого толстяка. Спокойно, как будто предлагая войти в игру. Его рука по-прежнему лежала на маленькой пачке зеленых купюр.

— Вот еще что. Вашему коллеге я еще сказал, что Тревис встречался здесь с парнем из Тавиры, он работает на судостроительную компанию…

«Черт, — подумал Хьюго, — информатор Аниты…»

Он внимательно взглянул в глаза бармену и допил шестую за этот день кружку пива.

Почувствовав, что совершенно опьянел, вышел облегчиться на задний двор, потом взял последнюю кружку в знак благодарности, после чего вывалился наконец на улицу и пошел к машине, наслаждаясь прохладой, царившей на набережной.

Четверть часа спустя, более или менее протрезвев, он отправился искать почту, которую и нашел каким-то чудом, двигаясь на ватных ногах и чувствуя чудовищную усталость.

Он позвонил Аните в Аямонте. Как было условлено. Три звонка. Повесить трубку, набрать еще раз. Если все в порядке, она должна ответить после четвертого. Если не ответит, он должен мчаться туда на всех парах, держа наготове заряженные автомат и ружье.

Она сняла трубку.

Ее очередь подать сигнал.

— Это Анита, я слушаю.

Это означало, что все в порядке. Если бы она назвалась по фамилии — Ван Дайк, — это означало бы проблемы.

Можно было говорить.

— Это я, Хьюго. У меня небольшая проблема…

— Какого рода?

— Коммандос вышли на след Тавиры. Еще какой-то тип всех расспрашивал. Смешно, он придумал ту же легенду, что я, ну, почти ту же. В общем, надо бы предупредить вашего тамошнего свидетеля. Пусть не говорит ни с кем, кроме меня, ладно? Вам удалось с ним связаться?

— Да, как только вы уехали, я ему позвонила, но он мне ничего не сказал о других визитерах…

— Это нормально, думаю, он опережает меня на час, не больше. — Хьюго нервно взглянул на часы. — Я потерял какое-то время, Быстро звоните ему. Я представлюсь как Цукор. Никому другому пусть ничего не рассказывает, ясно? Я перезвоню минут…. через десять, самое большее…

И он сразу повесил трубку. Пошел прогуляться в сторону садов, высаженных вдоль берега реки, откуда были видны белые домики Аямонте.

Через пять минут вернулся и набрал тот же номер.

Та же процедура…

— Это Анита, я слушаю.

— Хьюго… Ну и?..

— Какой-то тип приезжал…

— Дьявол.

— Нет… Жоакин ничего ему не сказал. Он меня заверил. Человек представился журналистом, сказал, что хочет сделать репортаж о необычных кораблях, но Пинту заявил, что ничего не знает про «Манту». Думаю, не врет. Он сказал тому человеку, что вообще плохо знаком с Тревисом, что они общались когда-то давно и что тот обращался к нему за какими-то техническими советами, когда готовил чертежи.

Хьюго облегченно вздохнул.

— Описание?

— Высокий, темные волосы, голубые глаза. Мускулистый, уверенный в себе.

— Так, а этот Пинту, он что-то знает или действительно не в курсе?

— Мне сказал, что ничего не знает… Что с момента нашей встречи ничего нового не выяснилось. Он не знает, где Тревис. Он понятия не имеет, где может находиться эта мифическая «Манта». Говорит, лучше бы его оставили в покое.

— Вы ему сказали, что я заеду?

— Говорю вам, он ничего не знает и… Он резко перебил ее:

— Скажите ему, что я заеду, Анита, мне нужна информация, и у нас нет никаких доказательств, что он говорит правду.

— Хорошо…

— Я буду там минут через сорок пять…

— Да…

— Ладно, перезвоню вам после разговора с Пинту.

— Договорились, Хьюго… Разрешите мне…

— Что?

— Могу я позвонить в Центральный комиссариат Фару вечером, до вашего приезда? Если вдруг они что-то нашли в одном из портовых управлений, вы могли бы туда поехать.

Он сообразил, что это отличная возможность выиграть время.

— Валяйте. Но не разговаривайте слишком долго. Скажите, что звоните из автомата где-то в районе Сетубала, как и раньше.

— Да, конечно…

— И скажите вашему свидетелю, чтобы был осторожен, вы знаете, на что способны эти ребята.

— Обязательно. Я предупрежу его. — Все, до вечера.

И он повесил трубку, стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, уговаривавшему его продлить разговор — ну хоть на несколько секунд.

— Зараза, сейчас не время…

Он сразу сел в машину и поехал на запад, по дороге, идущей вдоль берега.

Вондт остановился на обочине, чтобы в последний раз посмотреть на заводские строения Корлау через открытое окно. Нужно было подумать, составить план. Этот Пинту что-то скрывает, он чувствовал это на протяжении всего разговора. Не так чтобы что-то серьезное, нет. Но парень был настороже. Он признался, что знаком с Тревисом, но не видел его с тех самых пор, когда тот приезжал к нему в Вила-Реал, чтобы проконсультировать по поводу постройки судна. Это было года два назад. И где это судно, он тоже не знает.

Парень соврал. Точно. Все остальное наверняка правда, но вот с Тревисом они еще виделись. Вондт чуял это, словно уловил некий сигнал, указывавший на брешь в обороне врага. В течение почти десяти лет подобные сигналы помогали ему находить слабые места в прикрытиях и вранье дилеров, с которыми он имел дело. Будь голландская полиция немного умнее, она смогла бы извлечь пользу из его талантов, а не выкинула бы вон только потому, что какая-то сучка из Гарлема проболталась о мелких подарочках, которые он получал от своих стукачей.

Так… Надо вызвать Кеслера, пусть последит за этим Пинту, а он пока продолжит поиски. Вечер начинался неплохо, у него была назначена встреча в Фару с агентом от оптовика, который, возможно, выведет его на какой-то канал. Потом надо будет съездить в Сагриш, в Каса-Асуль, где остановилась Ева Кристенсен. Он двинулся в направлении Фару и связался по рации с Мончике.

Кеслера не пришлось упрашивать уехать из Мончике, где Сорван метался по дому, словно тигр в клетке.

Неторопливая еда позволяла подробно, пункт за пунктом, мысль за мыслью, проанализировать ситуацию. Во время неудачного нападения Сорван потерял пятерых лучших своих людей. К ним следовало добавить Бориса, двух парней из Каштелу-Бранку. Кеслер потерял только одного — Лемме — в Эворе и одного вместе с Борисом. Это все.

Не останавливаясь, он доехал до Фару, где встретился с нужным человеком. Он уже передал ему каналы Грека, и парень казался надежным.

Этот молодой австралиец летом болтался на пляжах, а зимой подторговывал наркотой. Разговор шел на английском, на отдаленной набережной близ порта.

Парень рассказал о судне, которое видел пару раз, недалеко от Сагриша, в море, черно-белом судне с названием «Манта», он прекрасно это помнил, дело было в конце осени 1992 года. В ноябре.

— Ну да, первый раз я его заметил еще на дороге, его везли на прицепе, вроде к «тойоте» 4x4, это было недалеко от пляжа, к северу от Сагриша, в сторону Одесеиксе. А второй раз, недели через две, уже на воде, у другого пляжа, немного ниже Синиша, я узнал его по виду и окраске, черно-белой. В первый раз я прочел на борту название — «Манта» — и тогда вспомнил.

— Синиш? Это немного южнее Сетубала, на западном побережье, правильно?

— Да, к северу от Сагриша. Вот и все, что я знаю.

Его улыбка ясно говорила, что пора переходить к расплате.

Вондт отблагодарил его тысячей немецких марок, как и договаривались, и сразу направился в сторону Сагриша. Черт побери, все так удачно складывается! Он разработает четкий план вместе с королевой-матерью, а после этого останется только добраться до Одесеиксе — это севернее по атлантическому побережью, за Серра-Мончике, — и начать систематически прочесывать местность до самого Синиша.

Рано или поздно он найдет этот треклятый корабль.

 

21

Подъехав к ангарам предприятий Корлау, Хьюго несколько секунд любовался синей громадой океана, потом вышел из машины.

На проходной он представился: Цукор, к Жоа-кину Пинту.

Очаровательная девушка указала ему на дверь в глубине коридора справа.

Хозяин кабинета смерил его холодным подозрительным взглядом и, не скрываясь, осмотрел с ног до головы. Хьюго терпеливо ждал, пока закончится сеанс сканирования.

— Вы тоже голландец? — спросил Пинту, садясь в кресло, но не предлагая сесть посетителю.

Мужик лет сорока, щекастый, с брюшком, но за внешностью добродушного толстячка наверняка скрывается твердый характер.

Он сразу и без малейшего труда заговорил по-английски, как будто угадал, что Хьюго плохо владеет здешним наречием.

— Нет. Немец, — сразу ответил Хьюго. — Родился в Швейцарии, Работаю для частного сыскного агентства…

Пинту довольно долго молча смотрел на него.

— Частного? Детектив?

Он жестом предложил Хьюго сесть. Тот устроился на стуле, глядя прямо в черные проницательные глаза собеседнику.

— Именно так. Частный детектив… Мне… мне надо как можно скорее найти Тревиса. И я хотел бы начать с человека, который недавно заходил к вам.

— Я уже сказал госпоже Ван Дайк, что ничего не знаю…

— Да, но что именно хотел узнать тот человек?

— Он спросил, знаю ли я некоего Тревиса, слышал ли о судне «Манта»… Я ответил ему, что с Тревисом знаком, но о судне ничего не знаю, и вам скажу то же самое.

Ну, тут, по крайней мере, все ясно.

— Он представился вам репортером из журнала по судоходству?

— Да…

— Вы ему не поверили?

— Нет. Я хорошо знаком с людьми из специальных изданий и… не знаю… Инстинкт. Со мной говорила госпожа Ван Дайк, я знаю, что была какая-то заварушка, да и потом, сегодня утром я читал газеты, вы понимаете?

Он прекрасно понимал.

— Вам что-нибудь известно об отношениях Тревиса с Греком?

— Очень мало. Это было в то время, когда Тревис жил здесь с госпожей Кристенсен, я уже рассказывал госпоже Ван Дайк…

Хьюго принял информацию к сведению.

— Хорошо. Согласен. Вы не знаете, где находится Тревис, и не знаете, где «Манта»…

— Именно так.

— Отлично. Теперь рассмотрим проблему вот под каким углом…

Он не закончил фразу, помедлил мгновение, чтобы оценить любопытство, медленно разгоравшееся в глазах Пинту.

— Если я спрошу вас не о том, где находится этот чертов корабль, но где он может находиться? Что вы на это ответите?

Черные глаза Пинту пробуравливали его насквозь.

— Чего вы от меня хотите, я что, ясновидящий? Хотите, чтобы я нашел вам корабль, подвесив маятник над картой?

Хьюго расхохотался — как будто непроизвольно. В действительности он все точно просчитал.

— Нет. Но вы знаете Тревиса, и вы моряк. Постарайтесь рассуждать логично, припомните — вдруг вы знаете какое-то место, где Тревис мог поставить ангар для судна, где-нибудь на пляже?

Пинту задумался.

— Нет, — наконец ответил он. — Честно говоря, он может быть где угодно. Не знаю… в Сетубале или в Алгесирасе…

— Нет, нет, он в Португалии, где-то здесь, в Ал-арве. В каком-то месте, которое любит…

— Господи Иисусе, да вы упрямец… (Это он сказал по-португальски.)

— Да. Слушайте, я не хочу вас пугать, но с типом, который приезжал к вам, шутки плохи. Мы с Анитой должны найти Тревиса раньше, чем он, понимаете?

— Это как-то связано с событиями в Эворе? Там вроде была сущая мясорубка…

— Хьюго с трудом скрыл улыбку. Расскажи он ему правду, в таких обстоятельствах, это было бы страшно.

— Да-да, эти ребята шутить не любят. Я боюсь, что Тревис в опасности, да и вы тоже, так что самое лучшее для нас — найти его первыми.

В комнате снова наступила тишина, прерываемая ритмичным стуком пишущих машинок и телефонными звонками.

Пинту поерзал в кресле:

— Я согласен, господин Цукор. — Он тяжело вздохнул. — Но я, по сути дела, мало что знаю. Тревис — необычный человек, он периодически вот так исчезает, я уже рассказывал госпоже…

— Ван Дайк, я знаю. Я просто прошу вас пошевелить извилинами и припомнить несколько мест, куда любил наведываться Тревис в те благословенные времена, когда вы его хорошо знали. Как вам кажется, вы в состоянии это сделать?

Нужно было подстегнуть события. Время поджимало. Становилось не до шуток.

Пинту пристально взглянул на него. В глазах были самые разные чувства, но только не агрессивность.

— Так, не думаю, чтобы он поехал в Каса-Асуль, это в Сагрише…

— Бывший дом Евы Кристенсен?

— Да… с этим у него связаны дурные воспоминания, но в то же время…

Взглядом Хьюго просил его продолжать, не вдаваясь в ненужные рассуждения.

— Как бы вам объяснить? Тревиса страшно занимала история мореплавания. Именно в Сагрише великие португальские исследователи первого поколения задумывали свои путешествия через Атлантику, именно оттуда стартовали экспедиции к мысу Доброй Надежды… Тревису все это было очень интересно, я помню, что он часто ездил на мыс Сагриш, откуда Энрике Мореплаватель повел первые каравеллы к Мадейре, к Азорским островам, в Африку…

Хьюго запомнил эту информацию. Мыс Сагриш.

— Но это недалеко от Каса-Асуль, и он наверняка считает это место проклятым — из-за жены…

— Он что, по-вашему, верит в злых колдуний? Пинту взглянул на него с укоризной:

— Да, вы точно не знакомы с госпожой Кристенсен… Кроме того, Тревис, как все моряки, суеверен, он не стал бы крестить свой корабль в нескольких кабельтовых от Каса-Асуль…

— Хорошо, — вздохнул Хьюго, — вычеркиваем Сагриш… Что еще?

— Ох, честно говоря, там, как мне кажется, скорее всего…

— Постарайтесь.

Собеседник взглянул на него, пытаясь скрыть улыбку:

— Да-а, от вас не так-то легко отделаться…

— Уверяю, я человек воспитанный и умею себя вести, но сейчас нахожусь, так сказать, под давлением обстоятельств. Улавливаете?

— Вроде да. — Пинту хохотнул. — Знаете что, вы не очень на меня наседайте.

Он выдвинул ящик, достал оттуда серый автоматический пистолет и положил его на стол.

Хьюго узнал модель — русский, «Токарев». Медленно покачал головой в знак согласия:

— Да уж, не стану… Ну, так что насчет этого места?

Нужно было поддерживать свою репутацию.

Пинту вздохнул:

— Не знаю… Так, что-то приблизительное…

— Я вас слушаю.

— Перед тем, как они уехали в Барселону, он говорил о каком-то местечке, кажется, возле Одесеиксе. Ему там нравилось, он там часто бывал. Года три назад, еще до того, как он советовался со мной по поводу судна, я его случайно там встретил.

— Одесеиксе?

— Немного севернее, в устье Миры, в сторону мыса Синиш. Мы случайно встретились на дороге и поболтали.

А вот это уже стоящая информация.

— Где это точно, если в километрах?

— По 125-й, потом по 120-й примерно двести. После Одесеиксе надо повернуть к морю по маленькой местной дороге.

Хьюго лихорадочно соображал.

— Так… Скажем, часа два-три.

Он посмотрел на часы, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

Ах, дьявол, уже шесть часов прошло…

Он пристально взглянул в глаза Пинту и одарил его самой человечной улыбкой, на какую был способен:

— Скажите честно, Жоакин, у вас на сегодняшний вечер что-то намечено?

Когда они подъезжали к пригороду Тавиры, сидевший рядом с ним бывший бразильский капитан вдруг рассмеялся:

— Ну и ну, должен признаться, никогда еще не встречал типа, который так умеет уговаривать…

Хьюго неопределенно улыбнулся, переключая скорость:

— А у вас было какое-то дело поважнее? Пинту откинулся на подголовник:

— Нет, конечно… Если Тревис влип, то я должен помочь ему выпутаться.

И он тихонько побарабанил пальцами по пистолету, засунутому за пояс.

Хьюго молча вставил в радиолу кассету Хендрикса.

На выезде из города он заметил телефонную будку и остановился.

— Мне надо позвонить Аните, — объяснил он и, Удивляясь собственному лихорадочному нетерпению, набрал номер, соблюдая все условленные предосторожности.

На четвертом гудке после второго набора номера Анита ответила.

Когда в трубке зазвучал ее голос, перед глазами Хьюго уже стояло ее лицо.

— Это Анита, я слушаю…

Он слышал ее дыхание, и воображаемый образ постепенно наполнялся жизнью. Волосы, беспорядочными локонами падающие на плечи. Стройная фигурка в черном свитере, обнаженная рука, выглядывающая из бинтов и отрезанного рукава, в угольно-черном лубке, похожем на странные боевые доспехи.

— Это Анита, я слушаю.

Чер-р-т! Надо спуститься на землю. В голосе Аниты послышались тревожные нотки.

— Хьюго… привет. Все в порядке… небольшие проблемы с соединением… Так, у меня есть новости. А у вас?

— Я только что говорила с инспектором из Фару. Он обзвонил почти все порты провинции, пока что никакой «Манты» в регистрах не найдено…

— Это нормально.

— То есть как?

— Не стоит искать в Алгарве. Нужно взять повыше, в Баикса-Алентежу, Одесеиксе, на мысе Синиш, понимаете?

— Как вы это выяснили?

— Ну, это долгая история… Пинту кое-что вспомнил, и мы собираемся там порыскать…

— Вы собираетесь порыскать? Что это значит?

— То, что сказал. Пинту со мной…

— Вы спятили. Он вздохнул.

Она сказала это с неподдельным отчаянием.

— Не настолько я и спятил. Пинту знает местность, он моряк, он понимает культуру страны и знаком с Тревисом. Это увеличивает мои шансы найти отца Алисы раньше других. Я вам как-нибудь расскажу об уроках Ари Мое… Билъбо.

Черт побери, он чуть было не назвал настоящее имя Ари.

— Гарри Мосс Бильбо?

— Один мой друг. Проехали… Так вы не забудете? Пусть полиция ищет на побережье Алентежу, не в Алгарве. Я перезвоню позже, расскажу, как наши дела…

— Ладно.

Судя по всему, она смирилась со своим вынужденным бездействием.

Хьюго сам не понимал, почему вдруг решил продолжить разговор.

— Да, а вы ничего подозрительного не заметили? Машин, ездящих вокруг дома, туристов с большими биноклями?

В трубке послышался звонкий смех.

— Нет, нет, Хьюго, не волнуйтесь. Вообще, должна вас поблагодарить за лечение. Рана затягивается, а перелома вроде не было. Через неделю верну форму на сто процентов.

— Тем лучше…

Он не знал, что еще сказать. Тишина, нарушаемая только треском на линии, заполнила мир.

— Алло, Хьюго? Снова смех.

Звонкий голосок, — казалось, телефонная кабина звенит, как хрустальный бокал.

Он вдруг понял, что его состояние трудно назвать нормальным, и сделал над собой невероятное усилие, чтобы вернуться к суровой действительности.

Пора было ехать дальше.

— До вечера.

Его голос прозвучал как хриплый рык, но в нем было новое и очень стойкое чувство.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и вернулся в машину.

Отъехав от кабины, увеличил громкость. «Easy Riiider», — выводил Хендрикс в сопровождении гитар.

Easy Riiider…

После Фару 125-я свернула в направлении Вила-Маура.

— А вы ни разу не слышали, чтобы он говорил о каком-нибудь участке, складе? Даже когда виделись с ним в Вила-Реал?

— Нет, нет. Ни разу. Он просто говорил, что советовался с кем-то о постройке парусника, может, он даже не имел в виду его собственный корабль…

— Ясно…

Хьюго бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Я не знаю, почему он решил держать это в тайне, может, потому, что Грек был в курсе… — продолжал Пинту, размышляя вслух.

— Угу… Слушайте, давайте немного про этого типа из журнала по судоходству. Вы его машину видели?

— Да. — Пинту широко улыбнулся. — Я посмотрел в окно, а он как раз остановился на минутку на дороге. Кремовый «Пежо-405», М116. Супертачка.

— Ах так… Значит, не белый «сеат»…

— Нет, М116, я уверен… а что?

— Да так… едет за нами одна от самой Тавиры, по-моему… Но я засек ее только после выезда из Фару.

Пинту повернулся, попытался разглядеть машину в правое боковое зеркало.

— Белый «сеат»?

— Вот-вот. Но сейчас он довольно далеко…

— Что собираетесь делать?

— Пока ничего. Ехать…

— И как далеко, Господи Иисусе, до норы Тревиса?

Тон был далеко не ласковый.

— Нет, до ночи… скоро остановимся.

— До ночи? У вас есть план?

— Нет, пока нет, но не сейчас, так через какое-то время представится случай, не сомневайтесь.

— Значит, так и будем ехать?

— Так и будем.

Случай представился между Албуфейрой и Сильвишем. Он увидел узкую дорогу, почти проселочную, ведшую на север в направлении предгорий Мончике и Калдейрау. Небо порозовело, синие и фиолетовые облака плыли над холмами. Сверкнув последним оранжевым отблеском, солнце скрылось за линией горизонта. Хьюго, не задумываясь, резко повернул направо. Потом сбавил скорость — ехать было нелегко.

В зеркало он увидел, что «сеат» тоже свернул с шоссе и последовал за ними по каменистой и сухой долине, которую оживляли пышные заросли на склонах холмов.

— Так, теперь надо бы найти какую-нибудь сельскую дорогу или совсем маленькую тропку…

Он нашел ее километров через десять, у другой развилки. Каменистая дорожка вела на восток, к Серра-Калдейрау, теряясь в ночи среди холмов.

— Ладно, вот как мы поступим; я остановлюсь, а вы сделаете все, о чем мы сейчас договоримся. Ясно?

Пинту молча кивнул.

Кеслеру не удавалось связаться с Вондтом, именно поэтому он так нервничал. Во всяком случае, так он позже объяснял себе все случившееся. Вондт был у Евы Кристенсен, где-то в Алгарве, может быть, на ее яхте, никто не знал специальную частоту, которой пользовалась Ева К. во время перемещений по морю, он вообще сомневался, что с ней можно соединиться по обычной рации.

Как бы то ни было, Вондт приказал ему даже не пытаться связываться с ним во время его «физических» свиданий с госпожой Кристенсен, и Кеслер с плохо сдерживаемым нетерпением поглядывал на маленький радиоприемник, подвешенный под приборной доской. Вот почему он чуть было не пропустил момент, когда те двое свернули направо, к северу.

— Ах, сволочь! — пробормотал он, включая сигнал поворота. — Они едут прямо к Серра-Мончике!

Внутри у него все похолодело. Эти типы выследили их убежище?

Но как же они смогли…

Вондт.

Вондт заезжал после обеда к этому парню, Пинту, в склады Корлау, а потом велел ему следить. Меньше чем через полчаса после приезда Кеслера Пинту вышел вместе с темноволосым мужчиной в черных очках и в черной кожаной куртке военного образца.

Кеслер переговорил с Вондтом, который в тот момент ехал в Сагриш. Тот попросил его сесть на хвост их машине и ни в коем случае не упустить ее из виду. Сказал, что свяжется с ним сразу после разговора с госпожей К. Кеслер спросил:

— Как вы думаете, кто этот парень?

— Не знаю, — рявкнул металлический голос Вондта из динамика.

— Вы не думаете, что это тот самый? Сицилиец от Тревиса? Стрелок из гостиницы?

— Дьявол, Кеслер… м-м, Густав, я ни хрена не знаю, вы все мне говорили, что видели какую-то тень с волосами металлического цвета. Правильно? А теперь ты говоришь о брюнете, так вот, уясни: Я НЕ ЗНАЮ!!! Все, что мне от тебя нужно, — чтобы ты ни на секунду не терял из виду их задние огни.

И этот сукин сын вырубил связь.

Ну вот, а теперь Вондт будет виноват, если они едут в Мончике. Он засветился, идиот, и это в любом случае означает, что кто-то напал на след их группы.

Вондт специально повторил, что просит его только следить за машиной и ждать вызова. «Но, если Пинту и сицилийский убийца нападут на убежище, ребятам несдобровать», — лихорадочно думал он.

Он долго колебался, потом позвонил в дом. Трубку взял Дорсен.

— Слушаю, Дорсен.

— Это я, Кеслер. Есть новости…

— Да?

— Пинту, тип из Тавиры, к которому ездил Вондт, он в машине с сицилийцем из Эворы, я еду за ними. Понял?

— Ну и что?

— А то, что они едут прямо к Серра-ди-Мончике. Долгая пауза.

— Ты Вондту звонил?

— Нет, сейчас он недоступен.

— Что предлагаешь?

— Поговори с Сорваном, и будьте настороже.

— Что это значит? Я тебя спрашиваю, что нам делать, если эти ребята сюда вломятся…

— Сам знаешь, я приказов не отдаю. Я могу только получать их от Вондта, но сам не могу приказать ничего и никому, так что поговори с Сорваном и решайте. И перезвони мне.

Он резко прервал разговор.

Дерьмо, их нет на дороге, вот ублюдки… Нет, вот машина, он заметил их на разбитой дорожке, которая уходила к каменистым массивам на востоке, удаляясь от Мончике.

Ему пришлось резко затормозить, чтобы не проскочить развилку.

Он увидел красные огоньки и белый свет фар, мелькавшие между холмами. Нужно держаться на расстоянии, чтобы его не засекли.

Ему перезвонил сам Сорван:

— Эй, что за дела? Сицилиец Трревиса у нас на хвосте?

— Точно сказать не могу. Они двигались в сторону Серра-ди-Мончике, но только что повернули на восток, к Серра-Калдейрау, или как там…

— Если они возвращаться в Мончике, срразу звони, Кеслер…

— Что собираетесь делать?

— Это есть мое дело, срразу звони, и все. Сорван бросил трубку, не дождавшись его неопределенного «ладно».

Он переключил внимание на машину. И вдруг свет фар погас.

Нервно — слишком нервно — он надавил на педаль газа, и автомобиль заскакал по каменистой дороге. Он натолкнулся на «ниссан» сразу после крутого поворота, за холмом, не очень крутым, но служившим хорошим прикрытием.

Машина стояла с погашенными фарами, обе дверцы были закрыты. Он резко затормозил, но все равно чуть было не врезался ей в хвост.

Не выключая мотора, быстро сунул руку под куртку.

В тот же момент тишину разорвал грохот пальбы, стекла разлетелись вдребезги.

Он инстинктивно съежился на сиденье под дождем из осколков плексигласа, впереди вспышки выстрелов разрывали мрак.

Потом наступила тишина, такая же угрожающая, как внезапный раскат грома.

Голос снаружи прокричал по-английски:

— В следующий раз разнесу всю тачку, ясно?

Голос шел спереди справа. Оттуда, где больше не было ветрового стекла и где на склоне холма, за большим камнем, стоял какой-то тип. В руках у него был массивный короткий автомат с мощным телескопическим прицелом. От ствола шел дымок.

Человек медленно двинулся к машине, глядя в прицел.

Кеслер сообразил, что первый залп пришелся на пассажирское сиденье и на правую сторону капота, приведя в негодность мотор, но чудесным образом сохранив жизнь ему самому. Его пальцы сжимали рукоятку револьвера, но он не рисковал достать его.

Сзади слева послышался другой голос:

— Главное — не двигайтесь, сеньор.

Он повернул голову, чтобы взглянуть в зеркало, и то, что он увидел, его не вдохновило.

У задней дверцы стоял второй тип со здоровенным ружьем.

Кеслер медленно поднял руки над головой, чтобы они могли разглядеть их.

Да, на сей раз мадам Кристенсен совсем не обрадуется.

— Что вы собираетесь с ним делать?

Пинту указал ружьем на человека с серыми глазами, стоявшего перед капотом «ниссана». Его руки были скованы за спиной наручниками, которые у него же и нашли. Револьвер пленника Хьюго сунул себе за пояс.

— Еще не знаю, думаю…

Он встал с капота и взглянул в глаза своему преследователю.

Человек, приезжавший к Пинту после обеда, оставил неподалеку своего сторожевого пса. Это совершенно точно. И так же ясно, что этот тип следил за Анитой в тот вечер, когда она виделась с Пинту, а потом ехал за ней до Эворы и вызвал туда всю банду.

Может быть, его ребята и сейчас знают, где он. Тянуть нельзя.

— Жоакин, столкните его тачку в кювет, чтобы мы могли проехать, надо будет развернуться.

Потом снова внимательно посмотрел на сероглазого темноволосого парня. Волосы были почти черные, а брови слишком светлые. Да, этот тип покрасил волосы, как и он сам. Человек бесстрастно уставился в какую-то точку на горизонте. Хьюго спокойно оценивал ситуацию, прислушиваясь к кряхтению Пинту, толкавщего машину к краю холма.

— Ты влип, здорово влип… — процедил он по-английски, укладывая автомат в спортивную сумку. Шум машины, скатившейся по склону, придал веса его словам. Он присмотрелся к неизвестному и внезапно, под влиянием интуитивного импульса, спросил:

— Ты голландец?

Тип невольно бросил на него удивленный взгляд.

Хьюго снова заговорил, перейдя на голландский:

— Ты по уши в дерьме. Отдаешь себе в этом отчет?

На лице задержанного читались злоба и обреченность.

— Ладно, объясню в двух словах. Ты читал прессу. Вся твоя гребаная шайка засвечена. Вы убили двух легавых, и вся полиция страны сидит у вас на хвосте. Насколько мне известно, кольцо сжимается. Если ты серьезный человек, то понимаешь: когда двести или триста полицейских окружат ваше логово, вы ничего не сможете сделать. Дальше. Полиции известно, где находится Тревис, сечешь?.. И его охраняют. Наконец, за твоей хозяйкой охотится специальная полицейская бригада из Амстердама, и она тоже долго не продержится. Алиса в надежном месте, под надежным присмотром.

Еще один мелкий вирус, оптический обман, Достаточно взять ситуацию такой, какая она есть, и чуть-чуть сгустить краски — это гарантирует достоверность. Хьюго увидел, что мужик побелел. Значит, ложь попала в точку. У этих типов уже должна начаться паранойя — в полной изоляции, в чужой стране, да еще со всей местной полицией на хвосте. Вирус должен сработать.

— Ну вот, если твоя компашка не решит устроить римейк «Форта Аламо», все вы окажетесь в тюряге… Я предлагаю сделку. Можешь спасти свою шкуру.

Лицо пленника снова скривилось, но на сей раз он не отвел глаз.

— Какого рода сделку?

— Именно такую, какой ты жаждешь. Ты переходишь на нашу сторону, а я постараюсь уладить проблему с полицией.

— Постараешься уладить с полицией… В гробу я видел твою сделку… Кто ты такой?

Он явно пытался выиграть время. Наверняка его дружки где-то неподалеку.

Стоя у бокового зеркала, человек не смотрел в какую-то определенную точку, но его взгляд был устремлен в сторону Серра-ди-Мончике, за спиной Хьюго. Сам он отражался в зеркале: призрак в черной коже, глаза, покрасневшие от гонки и порохового дыма. Хьюго подумал, что зеркало напоминает живой телевизионный экран, стоящий между ним и действительностью.

— Я — частный детектив, — нахально соврал он. — У меня есть лицензия и разрешение на ношение оружия. Кроме того, что я предложил, могу разрядить обойму тебе в ноги, а потом вызвать легавых из первой же телефонной будки по дороге. Теперь понимаешь, о чем я?

Человек долго молчал, лотом кивнул:

— Ладно, согласен, что надо делать?

— Прежде всего, ты залезешь в багажник, и мы отсюда смотаемся. Потом, если будешь умницей, возобновим беседу в более подходящем месте.

Широко улыбавшийся Пинту уже открывал багажник «ниссана».

Кеслер, сжавшись, устроился в темной яме. Пинту запер багажник и кинул ключи Хьюго.

— Вперед, — сказал Хьюго, усаживаясь за руль. Он так резко рванул вправо, на восток, что шины заскрипели.

— Мы не разворачиваемся? — спросил Пинту.

— Нет, я передумал.

— А, черт, вот оно как… Вы не простак…

— Я просто хочу иметь свободу выбора. Вероятность того, что дружки прибудут с той или с другой стороны, примерно равна. Не знаю почему, но я хочу поехать прямо на восток, а потом сверну на 125-го, и мы устроимся где-нибудь на пустынном пляже. А там посмотрим, на что он действительно сгодится.

— Дьявол, еще и это… — пробормотал Пинту с мягкой улыбкой, все еще качая головой.

— Не волнуйтесь, все обойдется.

— Надеюсь… Вам же будет лучше.

— У нас один шанс на двоих, так что это разумно.

Пинту расхохотался и помотал головой, как будто никак не мог привыкнуть к этой мысли.

— Ну-ну, еще и это, — бормотал он между приступами смеха, которые постепенно затихали, заглушаемые шумом мотора.

По 2-й национальной им удалось доехать до Фару без приключений, потом Хьюго перешел на 125-ю и поехал на запад, миновав тот отрезок пути, по которому они проезжали часом раньше.

Вскоре после Алмансила он свернул к океану и затормозил в конце дорожки, обрывавшейся перед дюнами и пляжем, недалеко от прибрежного городка Квартейра. Выключив мотор, погасил фары и, прежде чем выйти из машины, бросил взгляд на Пинту. Потом, с «ругером» в руках и ПП за спиной, отправился открывать багажник.

Несмотря на неудобную позу, Кеслер относительно легко выбрался наружу.

Выпрямившись во весь рост, он посмотрел на Хьюго, потом на Пинту, подошедшего к ним с помповым ружьем в руках.

— Итак, — сказал Хьюго, — вернемся к разговору… Вот что я тебе предлагаю. Я посоветуюсь с полицией.

— Подождите… Что вы хотите этим сказать? Слово «полиция» произвело должный эффект.

— Ничего нового. Узнаю, имею ли я законное право заключить с тобой небольшую сделку и о чем могу с тобой договариваться. А ты пока расскажи, куда денешься, если я предложу тебе несколько часов, чтобы исчезнуть и смыться…

Тип надолго задумался, потом поднял глаза на Хьюго:

— Сколько часов?

— Ну, именно об этом я и буду советоваться с полицией, когда получу от тебя информацию. Взгляни на ситуацию под таким углом: я буду посредником, который поможет тебе спасти твою шкуру.

Тип переварил информацию, в его глазах не отразилось никаких эмоций, они оставались холодными, как стекляшки.

— Итак, что вы хотите знать?

— Буду честен: точное местонахождение остатков твоей группы. Не думаю, что полиции потребуется больше двух дней, чтобы накрыть вас (маленькая, вполне допустимая ложь), но я хочу, чтобы это закончилось сегодня ночью. Конечно, пока из полиции мне не сообщат, что все прошло гладко, ты останешься в нашей компании…

Ему даже не пришлось указывать на Пинту. Толстяк одарил задержанного сияющей улыбкой, не переставая беззаботно похлопывать по темно-коричневой рукоятке своего пистолета, выглядывавшей из-за пояса джинсов.

— Так, а сейчас я хочу, чтобы ты сказал, как к тебе обращаться.

Мужчина снова посмотрел в глаза Хьюго:

— Меня зовут Густав Сименс. Это все?

— Нет, конечно. Еще ты мне расскажешь все, что тебе известно о вашей милой работодательни-це: где она отсиживается, до какой степени ты замешан в ее делишках. Только после этого я тебя отпущу. Не буду скрывать мне нужны определенный объем и ценность информации,

Мужчина вздохнул, прикрыл глаза. Он начинал осознавать ситуацию, понимать, в какое дерьмо вляпался.

— Уточним: мне нужно, чтобы твое предательство было необратимым. С сегодняшнего вечера. Чтобы ты не мог дать задний ход и был вынужден как можно скорее смыться отсюда. Может, даже, отвалить из Европы. В обмен я выторгую максимально возможную отсрочку. Даже подурачу немного полицию, чтобы дать тебе фору… если буду доволен тобой.

— А чем вы докажете, что выполните свои обещания?

— Только одним: тем, что я мог бы вначале разрядить обойму тебе в ноги. Прежде, чем начать разговор.

Человек пробормотал что-то вроде «да» и слегка кивнул головой.

Он взвешивал решение, копался в самом себе. Болезненный выбор, но сделанный явно без угрызений совести.

— Ладно, если мне дадут двадцать четыре часа, можешь считать, что мы договорились,

— Мне нужно поле для маневра, чтобы вести переговоры. Ты согласишься на двенадцать часов. За это время успеешь скрыться.

Человек бросил на него ледяной взгляд, который Хьюго встретил совершенно бесстрастно. В конце концов пленник ответил:

— Согласен, пусть будет двенадцать часов.

— Хорошо, — небрежно ответил Хьюго, — лезь обратно в багажник

И указал на широко раскрытую черную пасть, которая, казалось, привыкла к обычному «багажу».

В Алмансиле Хьюго нашел телефонную кабину и укромное место, где оставил «ниссан». «Если человек, назвавшийся Сименсом, сообщил своим данные о машине, нужно будет как можно скорее поменять ее завтра утром, как только откроется прокат», — думал он, открывая стеклянную дверцу. С молниеносной скоростью набрал номер, выполнил все действия, предписанные правилами безопасности, но ему показалось, что прошла вечность, прежде чем в трубке зазвучал голос Аниты.

— Это Анита, я слушаю. Все шло хорошо.

— Так, это снова я, Хьюго. У меня новости. Молчание и электрическое пощелкивание телефонной линии.

— Какого сорта?

Хьюго попытался привести в порядок мысли, он не был готов к докладу.

— Неожиданные. В общем, так: когда мы с Пинту выехали из Фару, я понял, что за нами следят… Я… как вам объяснить… Понимаете, мы искали Тревиса, и мне не хотелось вести хвост в правильном направлении…

— Ясно.

Она соглашалась с ним. Значит, все может получиться.

— Я импровизировал и… мы свернули с национальной в сторону Сильвиша.

— Хорошо, Хьюго… — вздохнула Анита. Что означало: «Не тяни, переходи к сути!»

— Да, мы нашли дорожку в сторону Серра-Кал-дуэйро. Знаете, заброшенную. Темно было. Мы устроили парню засаду.

Снова молчание и щелчки, потом тихий вздох. Он начал сомневаться, что изложил события достаточно понятно.

— О, черт! Знаете, кто это?

— Он сказал, что его зовут Густав Сименс, слушайте, но я…

— Вы проверили?

— Что проверил?

— Его личность. Документы посмотрели? «Вот еще!» — с возмущением подумал Хьюго.

Конечно нет, что он, полицейский?

— Нет, но я вам сейчас сообщу кое-что поважнее.

Вздох

— Ну?

— С ним можно сговориться. Он укажет, где прячутся его сообщники. Расскажет все, что ему известно про мамашу Кристенсен. Все — чем он занимался, как устроена организация, состав. В обмен вы дадите ему часов двенадцать, чтобы он растворился в пространстве.

Долгое молчание, помехи, еще один тихий, едва слышный вздох.

— Вы уже начали с ним договариваться?

В голосе прозвучали строгие нотки. Значит, ей нужны немедленные разъяснения.

— Нет, я ему сказал, что прежде должен получить официальное разрешение от официального представителя из полиции. Но он согласен. Если мы дадим ему двенадцать часов, он все выложит. Прямо сейчас. Полицейским останется только доехать до их норы, и никто не будет путаться у нас под ногами, пока мы ищем Тревиса, понимаете? Мы обезглавим всю банду и прижучим Еву К. с помощью полиции. Потом спокойно найдем Тревиса, отдадим ему Алису, и вы доведете до конца дело с мадам Кристенсен.

Новая пауза.

— Понятно… А вы?

Надо же… Она проявляет интерес к тому, что будет с ним, чем он займется дальше.

— Мне тоже придется раствориться в пространстве, почему — объясню позже… Пока что можете дать мне официальное разрешение начать переговоры с Сименсом на тех условиях, о которых я сказал?

Опять молчание. Ее дыхание стало более тяжелым.

— Да. Не больше двенадцати часов. Но я хочу знать, где находится госпожа Кристенсен, и его настоящее имя.

Хьюго задержал дыхание. Об этом он не подумал.

— Анита, я этого не предвидел… Извините. Слушайте, я попытаюсь с ним столковаться, а потом сразу перезвоню. Вы пока подготовьте полицию к операции. Если все пойдет нормально, через полчаса сможете назвать им адресок.

— Хорошо, давайте условимся о звонке через полчаса. Если через сорок пять минут вы не позвоните, я буду знать, что у вас проблемы… серьезные. Скажите, где вы.

Забота, смешанная с профессионализмом. Это его особенно тронуло.

— Я в Алмансиле, к западу от Фару.

— Знаю. Если вы не звоните через сорок пять минут, я предупрежу полицию. Опишите вашу машину.

— Хорошо. Темно-зеленый «ниссан». Новый. Испанские номера.

— Опишите мне Сименса.

— Большой, крепкий. Темные волосы, глаза серо-голубые, лицо худое, костлявое, правильные черты, прямой нос, легкие морщины. Лет сорок пять, не больше.

Напряженный вздох.

— Волосы темные?

— Да, но крашеные, я уверен — на самом деле волосы того же цвета, что брови. И вообще, судя по цвету кожи, он очень светлый блондин, почти пепельный. Мне легко описать его, потому что мой отец был такого же типа… Я имею в виду — внешне…

В трубке послышался смешок, сочный, почти осязаемый, несмотря на расстояние.

— Невероятно, Хьюго, вы знаете, кто это?

— Нет, откуда? — ответил он, искренне удивившись вопросу.

— По вашему описанию, речь идет о Кеслере, Карле Кеслере.

— И ЧТО?

— А то, что он… как бы это сказать, секретарь по особым делам Евы Кристенсен и Вильхейма Брюннера, он отвечает за безопасность. Ему должны быть известны все ветви организации, о, черт, Хьюго, вы понимаете?! Совершенно необходимо, чтобы мы с ним встретились. Он как-то связан и с триллерами, вы понимаете?

— Нет, ничего не понимаю. То вы говорите «да», то «нет». И что это за триллеры во множественном числе? Алиса мне говорила об одной кассете.

Вздох, помехи.

— Во множественном?.. А, понятно, вы не подозревали?..

— Что… Нет… Дерьмо… Господи, я даже не знаю, как вам объяснить. Ладно, давайте по порядку. Ева Кристенсен снимала и другие фильмы, кроме того, что нашла Алиса, я правильно понял?

— Да. Когда Алиса выкрала кассету, она лежала в комнате среди других подобных.

Ясно, теперь он понимал. Наконец-то мамаша Кристенсен показала свое настоящее лицо.

— То есть она — современная людоедка, поставившая производство триллеров на поток?

Короткий смешок, холодный, сдавленный, горестный.

— Да, можно и так ее описать.

— Понимаю… — задумчиво произнес он. Теперь охота приобретала смысл.

Ад переехал. Нет, он размножался, как вирус. Хьюго вспомнил, как в феврале двое парнишек в Англии зверски убили двухлетнюю девочку. В Сараеве, когда Златко Вирианович рассказал ему об этом случае — об убийстве ребенка другими детьми, — мир предстал перед ним в новом свете. Европа рушилась под напором собственных вирусов, современный западный мир дошел до грани, и его внезапно открывшееся подлинное лицо не сулило ничего, кроме осязаемого мрака. Двусмысленная маска яппи — каннибала и гуманиста одновременно. Того, что он знал теперь о Еве Кристенсен, было достаточно, чтобы составить чудовищный психологический портрет. Деловая женщина, днем занимающая достойное место в международных финансовых кругах, в мире моды, рекламы и видеоклипов, по ночам она фабриковала непристойные фильмы. Пытки и убийства в прямом эфире, на видеопленке. Благодаря своей власти и возможностям она сумела поставить дело на широкую ногу — с точки зрения количества и, безусловно, качества продукции. Хьюго был убежден, что она делала щедрые взносы в многочисленные фонды.

— Скажите мне, вы сами видели эти фильмы, вы… что это было, любительские съемки на видео, вроде «сам себе режиссер», или вам показалось, что это… как сказать… снимали профессионалы?

— Это профессиональные съемки. Изображение почти красивое, понимаете? Я имею в виду освещение, раскадровку, все чисто, эстетично — до такой степени, что наши эксперты не смогли на сто процентов определить, трюки это или реальные Действия… Поразительно, правда?

«Да, — подумал он, — век заканчивается конфеткой, пьяной вишенкой на вершине пирамидки из взбитых сливок…»

Что до него, то он столкнулся с Историей в самый непредвиденный момент: он, который пытался найти ее в сердце Балкан и не нашел ничего, кроме войны — страшной и безнадежно разрушительной. История вышла из тени совершенно неожиданно, выскочила, как чертик из табакерки. В постмодернистской Европе конца двадцатого века.

Все как будто было специально запрограммировано, чтобы эта встреча состоялась. Он, человек-призрак, подпольщик, темная личность даже в собственных глазах, и она, Золотое Дитя порока.

— Ладно, — сказал он, встряхнувшись. — Что делать с Кеслером?

Короткая пауза, и тут же:

— Я хочу найти логово Кристенсен и узнать все про организацию. Включая названия фирм-прикрытий и подставных лиц.

— Идет. Делаем, как договорились, я звоню максимум через сорок пять минут. До свидания,

Анита, спасибо вам.

Он тяжело дышал — гораздо тяжелее, чем того требовали последние слова.

Вяло протянул руку, чтобы положить трубку.

До него донеслось далекое «до свидания» в шорохе телефонных помех, потом раздался металлический щелчок разъединения.

Чтобы окончательно собраться с мыслями и выйти, ему потребовалась мучительно долгая минута.

На пляже Квартейры Хьюго снова открыл багажник и выпустил Кеслера. Пока они ехали, у него было много времени, чтобы подготовить дальнейшее развитие событий, и теперь он хотел выглядеть гуманным, но неуступчивым.

— Как дела? — спросил он сероглазого сорокалетнего мужчину…

Тот пробормотал что-то невнятное и снова выпрямился, так же спокойно, как в прошлый раз…

— Прошу прощения за наручники, но я не должен допустить ни малейшей ошибки.

— Понимаю.

— Хорошо, перейдем к серьезным вещам. Полиция согласна дать вам двенадцать часов, ни минутой больше. Им нужно знать, где прячется ваша хозяйка. Или соглашаетесь, или нет. Больше я ничего сделать не могу.

Человек стоял спокойно, полностью держа себя в руках. Как военный. Старый солдат. Бывший наемник. Или что-то в этом роде.

— В любом случае выбор у меня невелик. Хьюго снова держал в руках автомат.

— Это верно. Не считая того, что полиции известно твое настоящее имя, Карл Кеслер, и потому в твоих интересах сразу приступить к делу, а потом смыться. Честно говоря, это было бы лучшим решением.

Человек оставался невозмутимым. Казалось, он терпеливо ждет продолжения.

— Ладно, начнем с главного, дальше легче пойдет.

Он повесил автомат на плечо, поставил маленький диктофон на запись, установил между собой и Кеслером на крышке багажника.

Кеслер сдвинул брови: он чувствовал себя обреченным и был готов сделать первый шаг. В багажнике у него было много времени, чтобы все обдумать.

Он ни разу не вздохнул, только прочистил горло.

— Главное убежище в Мончике. В Серре, в направлении пика Фойа, большой дом, стоит в лесу, вдали от дороги. Дом принадлежит подставному человеку Евы Кристенсен, имени его я не знаю.

— Так, отвлечемся минут на пять-десять для полноты картины. Прежде всего, какую роль ты играешь в машине Кристенсен, в чем состоит твоя работа…

— Я занимался проблемами обеспечения и безопасности.

— Что это значит? Мне говорили, что ты был своего рода секретарем по особым делам при Брюннере и Кристенсен.

— Да… у меня была официальная должность — уполномоченный по безопасности и логистике, но только в Амстердаме, в нидерландской зоне…

— Так… И какие конкретные обязанности у тебя были?

Ответы Кеслера стали менее четкими.

— Ну, много всего, от систем сигнализации до промышленного шпионажа. Мне нужно было сделать амстердамский дом неприступным и охранять тайну различных операций, которыми занималась Ева К., подчеркиваю — на территории Голландии.

— Это означает, что Ева Кристенсен руководит международной сетью и повсюду в мире на нее работают подставные лица и секретари по особым поручениям?

— Не знаю. В организации доступ к любой информации строго контролируется.

— Хорошо, теперь подробнее о членах банды, о ее устройстве.

— Что вы хотите знать?

— Все — как они действуют, кто они, обо всех понемногу, потом вернемся к верхушке.

— Ладно… Во-первых, новый руководитель по спецоперациям, Сорван, он болгарин. Я знал о его существовании, но ни разу не видел до… всей этой истории. Ева К. наняла его в прошлом году, нашла в Турции.

— Давай, опиши его в общих чертах…

— Так, это бывший сотрудник болгарских спецслужб, после падения коммунистов сбежал в Турцию, там связался с теневиками — из международных финансовых кругов и тех, кто связан с торговлей оружием и наркотиками. Он привел с собой слаженную команду, человек десять, подобранных в портах Афин и Стамбула, — ты практически всех уничтожил тогда вечером…

— Хочешь сказать, что он на меня до смерти сердит?

Злобная гримаса Кеслера показала, что Хьюго точно выбрал слово.

— Отлично, а что ты делал среди них, следил за нами?

Секундное колебание.

— Чем больше расскажешь, тем меньше полиция захочет урезать твой небольшой резерв времени…

Кеслер посмотрел на диктофон, где безжалостно крутилась кассета.

— Меня назначили на особую должность для этой «спецоперации».

— Рассказывай.

— Я должен был выследить вас и отчитаться.

— Перед Евой Кристенсен?

— Нет… нет…

— Тогда перед кем? Перед Сорваном? Кеслер ответил не сразу. Он переминался с ноги на ногу, почти пританцовывал.

— Да… Сорван…

Нотки искренности в голосе прозвучали не слишком убедительно. Да, это вам не Ромер…

— Не пудри мне мозги. Ты прекрасно понимаешь, что, если Ева К. от нас уйдет, шансов у тебя не будет. Ты должен рассказать все. Чтобы вся паутина была как на ладони. В противном случае от полиции ты, может, и уйдешь, но всю жизнь будешь ждать удара в спину, всю жизнь будешь оглядываться…

На этот раз наемник не смог скрыть вздоха. Его плечи опустились.

— Ну, в этой операции действует один тип, который всех здесь знает, в Португалии. Ответственный за операцию. Этого типа Ева К. иногда нанимает для специальных поручений в Европе, в разных местах. Понимаете, организация — это не что-то раз и навсегда устоявшееся. Эта баба — настоящий хамелеон, она все время приспосабливается.

— Ну и кто этот большой босс? И где он?

— В данный момент, наверное, едет в Мончике. Но весь вечер он провел с Евой К.

— Где?

— Этого я не знаю. Только Вондт знал, где она находится.

— Вондт — тот самый тип? Легкий кивок.

— Высокий и светлый. У меня пленка идет.

— Да.

— Так, кто выслеживал Тревиса?

— Вондт. Мне было поручено следить за инспекторшей из Амстердама, с которой ты перезваниваешься. Я никого не убивал в гостинице, полицейского убил Сорван, а Джампур прирезал охранника, потому что он собирался ее позвать. И ее тоже наверняка Сорван ранил.

В уголках губ Кеслера появилась хитрая складочка.

«С которой ты перезваниваешься…» Он догадался о закулисной стороне и решил отметиться: обеспечивал тылы, разоблачая сообщников.

— Так, и что удалось Вондту?

— Он нашел какой-то ход в Тавире, в одном баре у границы. Потом съездил, поболтал с вашим дружком (он показал подбородком на Пинту) и велел мне приехать и наблюдать. А тут и ты подкатил.

В его тоне слышалось нечто вроде профессионального уважения. Надо признать, для простого рассказчика, вышедшего из тени, он неплохо держался.

— Хорошо, теперь расскажи про нападение на гостиницу в Эворе и про Грека в Беже.

— Про Грека знаю только, что Вондт вышел на него через какого-то местного типа, не знаю, откуда он. Вондт никогда не называет своих ребят. Думаю, у него есть один связной в Испании, а тут, в Португалии, еще несколько человек… Если это они поработали с Греком, то я ни хрена не знаю, потому что сам в это время следил за дамочкой в Эворе.

— Но она тоже заезжала к Греку.

— Верно, но что там случилось, я не знаю.

Хьюго сразу понял, что Кеслер врет, но времени на детали у него не было. Мужик просто пытается спасти свою шкуру, ничего больше

— Так, хорошо, про Грека ты ничего не знаешь, давай про Эвору.

— В Эвору с Вондтом приехали ребята Сорвана, практически в полном составе, и еще двое со мной. Они слишком шумели на лестнице, это правда, и мы с Сорваном призвали их к порядку. Но ребята слишком возбудились от этого чертова кокша, а дальше ты сам все знаешь.

Хьюго позволил себе слегка улыбнуться. Кеслер сделал красивый жест, не упомянув, что на его совести были жизни нескольких человек, но поступил так не из альтруизма. Судя по взгляду Кеслера/Сименса, он явно рассчитывал на взаимность.

— Ладно, могу тебе обещать: когда возьмут дом и всех, кто в нем, я сниму с тебя наручники.

Ответа не последовало, лицо мужчины снова стало жестким. Он сделал свое дело. На секунду задержав взгляд на диктофоне, отвернулся к дюнам и океану, откуда дул свежий ночной ветер.

Хьюго выключил запись и положил диктофон в большой нагрудный карман куртки. С выражением искреннего сочувствия на лице распахнул багажник

— Последняя поездка в таких условиях, обещаю. Как только позвоню, вернемся сюда, и я тебя выпущу.

Кеслер медленно залез в тесную клетку.

— Не переживайте. До сих пор я не мог на вас пожаловаться.

Хьюго закрыл багажник, почти расстроенный тем, что приходится снова мучить «солдата неудачи».

Он медленно ехал по разбитой дороге, стараясь, чтобы путешествие в багажнике не превратилось в пытку тряской.

Двадцать минут спустя он остановился перед телефонной кабиной и снова связался с Анитой.

Неизменное «Это Анита, слушаю», лроизнесенное со смирением монастырской послушницы.

— Хьюго. Итак, Кеслер заговорил. Он раскололся по всем статьям, у меня все записано на пленку. Эскадрон смерти затаился в Серра-Мончике. В укромном уголке, недалеко от пика Фойа. Большой дом на склоне горы, этого им будет достаточно?

— Секунду, я записываю… Хорошо. Ничего точнее?

Он вздохнул.

— Нет… Но там вряд ли много скрытых мегаполисов… Нужно искать большой дом в направлении пика Фойа, в отдалении от дороги, в горах…

— Да, да, поняла. А что насчет убежища королевы-матери, как вы ее называете?

— Говорит, что этого не знает…

— Да бросьте вы!

— Думаю, не врет. Он прекрасно понимает, что с мадам Кристенсен ему уже ничего не светит. Рассказал мне о каком-то Вондте, который координирует тут всю их проклятую организацию в поисках Тревиса и захвата Алисы.

— Как вы сказали, Вондт? Черт, это имя что-то мне говорит…

— Вондт? — тупо переспросил Хьюго.

— Да. Подождите, я должна вспомнить.

— Слушайте, решайте сами, но мне кажется, Кеслер выполнил условия договора. Дайте ему время, и забудем о нем. Не волыньте, лучше побыстрее передайте информацию…

— Я не тяну. Карл Кеслер — основной свидетель по делу, чтобы не сказать больше. Я схожу с ума от одной лишь мысли о том, что он вот так возьмет и исчезнет…

— Да, но без него мы бы так и стояли на месте против десяти вооруженных боевиков и одной Евы Кристенсен, которая где-то там дергает за веревочки. Если мы снова на них нарвемся, они нас коньяком поить не станут, а я уже достаточно испытывал судьбу, вам не кажется?

— Ладно, ладно, чего вы хотите?

— Эй, не прикидывайтесь! Время, я хочу, чтобы вы сдержали ваше слово чиновника юридической полиции, и больше ничего.

— Хорошо, ладно, но только не двенадцать часов. Это слишком много, мне не удастся никого уговорить.

— Черт, мы же договаривались.

— Да, но он должен был сделать нам подарок — рассказать, где найти мадам. А так ценность его показаний снижается вдвое…

— Шести часов мало, он сдал всю команду…

— Ерунда. Важен мозг или центральный орган, например этот Вондт. Кстати, где он? Не в Мончике?

— Нет, но у нас останутся только он и дамочка. У нее не будет ни одного боевика… слушайте, по-моему, все идет не так, как она задумала, и у нас в течение нескольких часов, пока они или кто-то еще не найдут пустой белый «сеат» в овраге, останется преимущество. Это преимущество — Кеслер, и мы должны им воспользоваться. Вы сами сказали, главное — мозг. И важный орган. Если мы хотим прижать Еву К. и Вондта, должны воспользоваться всеми возможностями, без разбора. Тут, в обмен на побег одного человека, мы одним махом захватываем десятерых, в том числе их главного, Сорвана, этого болгарина. Мы уничтожим эскадронсмерти, и Кристенсен лишится средств слежки и действия, правильно? Ей придется исчезнуть из страны, оставив здесь дочь, и мы сможем передать ее отцу, ясно? Потом можете организовать погоню за этой дамой и за пределами Европы… А я вернусь к привычной жизни.

Наступило долгое молчание, которое он прервал вопросом:

— Ну, поговорим через двенадцать часов, хорошо?

— Восемь.

— Анита, кончайте этот цирк, двенадцать! У нас нет времени играть в упрямого торговца и покупателя, вам ясно?

— Ладно, — выдохнула она с яростью, — вы победили. Десять часов — и ни секундой больше.

«А, чтоб ее! — подумал Хьюго, вешая трубку. — Эта голландка не из простачков».

Подойдя к багажнику, он трижды постучал по крышке, нагнулся к замку:

— Кеслер, вы слышите меня?

— Да, — донесся изнутри слабый голос.

— Все в порядке, едем обратно на пляж, там выйдете.

Он сел за руль, спрашивая себя, сколько времени потребуется местной полиции, чтобы накрыть всю волчью стаю одним ударом. Нужны, как минимум, все силы Фару плюс координация с местными подразделениями, отсюда до Баикса-Алентежу. Собрать сотню людей, разработать эффективный план стремительной операции — это не так легко. Полиции потребуется несколько часов, чтобы все организовать, ничего страшного — до рассвета дом будет окружен, а может, удастся внезапно атаковать.

Надо бы поспать в тихом уголке, пока гроза не пройдет. Вдоль берега можно найти немало уютных пляжей и бухточек, а в это время там никого нет…

 

22

Над морем опустилась ночь. Потягивая бургундское, Ева Кристенсен любовалась полной, почти рыжей луной в звездном небе. Ужасные новости, принесенные Вондтом, не стерли с ее лица улыбку роковой женщины. Она пригласила его поужинать на яхте, и на протяжении всей трапезы, сервированной ловким французским метрдотелем, они обменялись несколькими малозначащими фразами. Вондт спросил ее, где Вильхейм Брюннер.

Ответ был коротким: «Он остался в Африке», потом она добавила что-то вроде: «В ближайшем будущем главное — наш план. Не волнуйтесь, Вондт, я владею ситуацией», — все с той же неизменной улыбкой. Ветер играл ее светлыми волосами, иногда она погружала пальцы в шелковистую массу, поправляя медовую прядь. Вондт не мог видеть ее глаза за дымчато-синим стеклом бокала, но задавался вопросом, какой наркотик мог вызвать у женщины состояние такого удовольствия.

Ему очень хотелось узнать, где находится Кес-лер и что связывает Пинту с киллером Тревиса.

Именно о Кеслере он рассказал Еве Кристенсен сразу после приезда на яхту. О Кеслере и еще об австралийском следе, появившемся вечером, это могло хоть как-то компенсировать катастрофу в Эворе.

Вначале Ева, лежавшая в шезлонге с бокалом коктейля в руке, холодно оглядела его с головы до ног. Потом ее лицо озарила слабая улыбка. Весь вечер, пока багровое солнце опускалось в море, эта улыбка становилась все лучезарнее.

— Я говорила вам, что мой бывший муж не привык останавливаться на полпути. Кого бы он ни нанял, это профессионал, причем явно один из лучших в своем деле. Нужно приспособиться к ситуации.

— Да, — коротко ответил Вондт.

— Что вы сделали с людьми, которые должны были следить за приграничными дорогами?

— Всех отправил в Мончике. В резерве у меня люди из Албуфейры, они следят за бывшим домом Тревиса…

— М-м-м, — пробормотала Ева. — Не стоит держать столько вооруженных людей в доме в Мончике. Кончится тем, что их заметят и мы потеряем всех сразу…

Вондт знал, что вступать в спор с этой женщиной, не имея на то достаточных оснований, опасно. Она принимала только бесспорные аргументы!

— Конечно, мадам… Но не стоит забывать, что этот дом стоит в уединенном месте и Сорван умеет вести себя тихо. Правда, можно оставить в Мончике связного, а остальных увести.

Улыбка Евы сияла.

— Мы с вами отлично понимаем друг друга, Вондт…

При первом намеке на улыбку он едва не поддался смертоносному очарованию. И весь вечер мужественно сопротивлялся своим чувствам. Не время. Сейчас надо как-то выпутываться из этой хреновой ситуации, изобретать выход.

Но теперь, под сияющими золотыми звездами, под влиянием внутреннего возбуждения, желания, весны и лунного света, да еще и великолепного французского вина, он спрашивал себя, долго ли еще сможет противиться силе, притягивавшей его к ней словно магнит.

— Завтра же утром разделите группу. Ядро оставите в Мончике, а остальных переведете в другой дом. Снимите его где-нибудь недалеко от того места, о котором мне говорили.

— Мыс Синиш?

— Да, если Тревис еще там, удастся действовать быстрее. Но в Португалии мы можем остаться максимум на два дня…

Вондт поднял одну бровь, потрясенный. Улыбка стала еще более откровенной, головокружительной.

— Я не хочу ненужного риска. Если за два дня я не верну Алису, мы приостановим операцию, тихонько всех увезем и будем действовать по-другому. Я займусь подготовкой плана сегодня ночью.

За сиреневатым бокалом что-то блеснуло.

— Теперь нам надо будет сосредоточиться на Тревисе: мы расставим ему ловушку, которую я придумала сегодня вечером… Ах да, еще надо разобраться: если этого киллера нанял мой бывший муж, почему он ищет его с помощью Пинту? Об этом Вондт уже подумал.

— Два варианта; меры безопасности, на случай, если человек попадет к нам в руки. Своего рода игра в шпионов — он знает дорогу к Пинту, а тот в конце концов выводит его на Тревиса.

— Неплохо придумано. А второй вариант?

— Ну… Что-то у них не сработало, хотя этому типу здорово везет. Может быть, Тревис так хорошо затаился, что они сами потеряли его след, но я склоняюсь к первой гипотезе…

— То есть к шпионской игре?

— Да. Две-три стратегические остановки, чтобы парень мог получить информацию и приблизиться к цели. От Амстердама сюда. А Пинту — посредник, который откроет последнюю дверь.

— А почему Пинту, а не Грек?

— Ну… ваш муж, то есть ваш бывший муж… у него чутье, он, наверное, понял, что с Греком иметь дело опасно, и поставил на старого дружка — моряка, такого же, как он сам.

— Да-да, — прошептала Ева Кристенсен, — психология, я должна была догадаться…

Внезапно возбудившись, произнесла с каким-то пугающим напором:

— Кеслеру никак нельзя упустить этих людей. Они нас приведут прямиком к Тревису. Когда вернетесь с яхты, сделайте все необходимое, чтобы окружить его дом, но потихоньку. Потом дождетесь, когда Алиса окажется там, как мы договаривались, и позвоните мне из Каса-Асуль. Пока Пинту и этот тип будут там, ничего не предпринимайте. Спокойно выждите, пока они уедут, и тогда действуйте. Но на этот раз без шума, ладно? Не нужно перестрелки, я хочу тихо и спокойно увезти их обоих. Его и ее. Живыми.

Слово «живыми» она произнесла с какой-то странной интонацией, но Вондт не понял, что она означает.

— Потом все приедут в условленное место встречи и получат свои деньги и новые документы. Когда они окажутся на борту, остальным я займусь сама. Гонорары погибших будут разделены между теми, кто пережил нападение. И каждому добавлю по пять тысяч марок премии. Людей надо стимулировать… я хочу, чтобы Сорван доверял мне, и вы, и Кеслер.

— Если Сорвану что и понравится, так это возможность заняться тем парнем, киллером от Тревиса…

Улыбка Евы на мгновение застыла.

— На это у нас не будет времени.

Она сделала резкий, решительный жест рукой, как бы говоря, что тема закрыта.

— Слушайте, Вондт, этот тип похож на вас. Ему платят за работу, и он ее выполняет, вот и все. Сейчас для нас имеет значение моя дочь, это самое главное, а потом уж Тревис — по возможности живой, вот и все. Дождитесь отъезда Пинту и агента Тревиса, я хочу, чтобы все прошло как по маслу, понимаете?

— Все ясно. Я успокою Сорвана.

— Правильно.

— Хорошо, а что нам делать, если сицилиец останется охранять?

— Позвоните мне из Каса-Асуль, как договорились. Я решу — в зависимости от обстановки.

Мир заполнился шумом океана и ветра. Лицо Евы казалось недоступным для любых внешних воздействий, ее взгляд был обращен на луну. На губах сохранилась тень улыбки, но она вела себя так, словно Вондта рядом уже не было.

Он понял, что беседа закончена.

Два моряка-испанца спокойно ждали на корме, пока он спустится в шлюпку.

Вондт отплыл от красивой белой яхты и ни разу не оглянулся. Вдали, в слабом лунном свете, он мог видеть изрезанный берег и светлое пятно здания института, погруженного во мрак. Брызги хлестали его по лицу.

В институте Каса-Асуль был один особый клиент, голландец по имени Йохан Плиссен, друг хозяина, которому всегда отводили просторный номер в одном из коттеджей, удаленных от основного здания. Шлюпка доставила его к дебаркадеру, откуда нужно было пройти по дорожке к ступенькам, вырубленным в прибрежной скале.

В конце узкого бетонного мола мелькала тень. А ведь совершенно не предполагалось, что кто-то будет встречать его здесь, да еще и размахивать руками. У Вондта появилось скверное предчувствие.

Человек представился помощником Ван Эй-дерке. Он прекрасно говорил по-английски.

— Вам звонил некий господин Кайзер, по очень срочному делу, я попытался перевести вызов в вашу комнату, но вас не было. Мне сообщили, что вы на корабле, но, когда я связался с госпожей Кристобаль, она сказала, что вы уже уехали… И я решил дождаться вас здесь.

«Господин Кайзер, — лихорадочно думал Вондт. — О боже, Сорван звонил в Каса-Асуль! Это могло означать только что-то действительно страшное, настоящую катастрофу».

— Ваш друг сказал, что перезвонит… теперь уже через десять минут.

Человек смотрел на часы, поднимаясь по ступенькам.

— Я переведу вызов в ваш номер.

За поворотом дорожки, ведущей к главному зданию, он исчез в темноте.

Отпирая дверь, Вондт почувствовал, как внутри все сжалось от тревожного предчувствия.

Он ждал десять минут, сидя у маленького серого телефона.

Точно на одиннадцатой минуте раздался звонок.

Коротко бросив в трубку: «Алло, Йохан Плиссен у телефона», он напрягся в ожидании.

— Коммутатор. Вас просит господин Кайзер. Да, настоящая катастрофа.

«Нас спасло только нетерпение Сорвана», — думал Дорсен за рулем автомобиля, мчавшегося с потушенными фарами по лесной дороге после загадочного телефонного звонка от болгарина.

После переговоров с Кеслером по радио вечером Сорван начал метаться по комнате, словно хищник в клетке. Раненый хищник, с перевязанной ногой, опирающийся на металлическую трость. Но все-таки хищник, кровожадный и дикий.

Он разбудил команды приграничной стражи и велел быть в состоянии боевой готовности. Сицилиец Тревиса и тип по имени Пинту направлялись к убежищу.

За считанные минуты дом превратился в неприступную крепость. Сорван расставил людей на все стратегически важные точки и снаружи, и внутри. Двух французов отправил на разведку в парк. Велел Рудольфу подняться на второй этаж и осмотреть все вокруг в бинокль ночного видения. Весь свет в доме был потушен, все шторы задернуты. Он ничего не сказал Дорсену, спокойно ждавшему в гостиной. Тот попытался прояснить обстановку. Он подошел к Сорвану, изучавшему в щелку горы, залитые лунным светом.

— Что именно сказал Кеслер, где эти ребята Тревиса? — прошептал Дорсен.

— Где-то ррядом. Он говорить, они ехать между Серра-Мончике и дрругой… Калдоерро… Он перрезвонить, если они возврращаться в Мончике.

После этого он добрых десять минут кружил по первому этажу, куря огромную сигару, — по ее светящемуся кончику можно было следить за его перемещениями.

Дорсен занял позицию на столе у окна и начал готовиться. Он зарядил свою «беретту», загнал патрон в ствол «Калашникова» со съемным прицелом и стал терпеливо ждать, не сводя глаз с леса и узкой дороги, похожей на извилистую беловатую ленту на склоне холма.

Спустя полчаса он услышал шепот остановившегося рядом Сорвана. Клубы дыма заполнили гостиную.

— Где Кеслерра носит, черрт побери?

Повернув голову, Дорсен увидел стоявшего рядом гиганта, пристально всматривавшегося в узкую дорогу. На серпантине не было видно ни одного огонька, двигавшегося в их сторону.

— Может, они едут вовсе не в Мончике, — осмелился прошептать Дорсен.

Болгарин смерил его взглядом, отвернулся.

Словно разъяренный носорог, он бросился ко входной двери. Палка застучала по зеркальному паркету огромного зала. Дорсен услышал, как он открыл дверцу маленького комода, где была спрятана рация, потом до него донеслось потрескивание настраиваемого аппарата.

— Алло, К-2? Кайзерр на связи, вы слышать? — прорычал Сорван.

Рычал он минут пять, без перерыва. Потом пауза — не больше полминуты. Тяжелое дыхание, клубы дыма расплываются по гостиной. И снова дом содрогнулся от звуков громового голоса, кидающего вопросы в радиомикрофон и в бесконечное пространство.

Затем Дорсен услышал тяжелые шаги — Сорван возвращался в гостиную.

— Доррсен? Кеслер не отвечать. Там прроблемы…

Дорсен спокойно повернулся к гиганту.

— Наша должна действовать…

Дорсен инстинктивно понял, что болгарин выбрал его своим заместителем, и повесил на плечо русский автомат.

Казалось, Сорван о чем-то задумался.

— Наша выходить. Пойдем в эти горры, где Кеслер видел, куда идти сицилиец. Делиться на команды. Идем ты, я и два фрранцуза. Антооон!..

Раскаты его голоса долетели до кухни, где в это время находился Антон.

Тот примчался бегом. Из всех людей Сорвана уцелели только Антон, Рудольф и два француза. Раньше он караулил у границы Вила-Реал-ди-Санту-Антонью с одним из ребят Кеслера и потому не попал в перестрелку. Команды Кеслера дежурили в Бадахосе и Албуфейре. Что касается двух португальцев из Марвау, они были из местных, их, скорее всего, обеспечил загадочный португальский связной.

Антон, молодой слушатель болгарской школы полицейских, сбежал из страны в 1991 году вместе с Сорваном.

Гигант обратился к нему по-болгарски:

— Антон, ты с Рудольфом должен остаться здесь, будешь руководить двумя командами в доме… Нам прридется выйти, чтобы найти Кеслера и сицилийца. Будем связываться по ррадио. Если заметите горящие фары, сообщите. Ничего не делайте. Пусть подъедут и даже войдут в дом. Пррижмете их внутри, ясно? Не стррелять. Если мы приедем раньше, сделаем то же самое, понял? Антон едва заметно кивнул.

— Хорошо, вызови фрранцузов по ррации.

Он повернулся к Дорсену, а Антон уже быстро шел ко входной двери, прижимая к уху черный прямоугольник в кожаном футляре.

— Не нрравится мне, что Кеслер молчать, — проговорил болгарин на ломаном голландском.

Дорсен не ответил. Ему это тоже не нравилось. Именно Кеслер нанял его, посулив не очень опасную работу, и он неплохо изучил этого стреляного воробья из антитеррористического подразделения южноафриканской полиции. Никто не мог сравниться с Кеслером в умении вести слежку за людьми — без устали, днем и ночью, в любых условиях. Он мог делать это незаметно, не отвлекаясь ни на секунду. Благодаря этой своей способности Кеслер оказал множество каких-то темных услуг частным компаниям с сомнительной репутацией, и, насколько знал Дорсен, именно в одной из них познакомился с Вондтом, а потом и с женщиной, на которую они все работали, с этой госпожей Кристобаль, которая так щедро платит. «Кеслер не даст себя провести», — думал он, одна только мысль об этом казалась столь невероятной, ее следовало загнать поглубже в подсознание.

Дорсен сел за руль, Сорван — рядом, на пассажирское место, французы устроились сзади. Они взяли старый «опель вектру», и Дорсен послушно следовал всем указаниям Сорвана, который изучал дорогу по карте, разложенной на коленях и закрывавшей повязку и трость.

Они спустились в долину и поехали на восток, через тридцать километров Сорван приказал свернуть на узкую дорогу, ведшую к № 124. Он внимательно смотрел на карту, ведя указательным шльцем по отметкам, и одновременно следил за гридорожными указателями. В какой-то момент последовал приказ повернуть, на сей раз — на маленькую дорожку, углублявшуюся в Серра-Калдуэйро.

— Вот, когда они сверрнуть на этот доррога, Кеслер последний рраз связаться с нами.

Дорсен замедлил ход и включил ближний свет. Он прищурился, чтобы лучше видеть смутно белевшую дорогу, которая вела к склонам высоких, поросших лесом холмов, неровной линией вытянувшихся у горизонта.

Именно здесь они и наткнулись на машину Кеслера.

Что-то было не так. Она валялась у обочины, у подножия каменистой гряды, поросшей соснами и кедрами, на боку, странным образом удерживая равновесие. Машина была совершенно изуродована, в лунном свете они ясно разглядели борозду, которую она пропахала среди кустов у склона под дорогой, обвивавшейся вокруг горы. Эге, да ведь тачку Кеслера скинули с вершины холма, и она докатилась до самой дороги, до этого места. Сорван рассматривал кучу металла молча, сжав зубы, в его глазах горел мрачный огонь.

С трудом выйдя из машины, хромая и опираясь на трость, он подошел к перевернутому «сеату».

Дорсен вышел следом, за ним последовали французы.

Они обошли машину и направили фонарики на дорогу по обе ее стороны и на склон холма. Они искали тело Кеслера, но никто ничего не увидел.

— Они могли его пришить выше, на дороге, не в машине, — пробормотал Дорсен, стараясь не повышать голос.

Сорван посмотрел на капот «сеата», присел перед радиатором.

— Это точно тот гад с пулеметом… Ладно, — сказал он, выпрямляясь, и добавил, бросив взгляд на темный левый склон холма: — Надо спихнуть тачку туда… Давайте.

Французы поставили машину на колеса: поднялось облако пыли, раздался грохот железа и звон бьющегося стекла.

Потом вместе с Дорсеном они уперлись в груду искореженного металла и столкнули ее в каменистую ложбину, поросшую колючим кустарником и соснами, на дне которой струилась мелкая речушка, извивавшаяся между холмами и пригорками.

— Поехали дальше… Надо находить Кеслерр…

Не говоря ни слова, они вернулись в «опель».

Сорван сразу схватился за микрофон и вызвал Мончике.

Соединившись, он зарычал по-болгарски:

— Антон? Ну?

— Ничего, шеф. Ничего. Ни тачек, ни гостей. Никаких новостей.

Сорван заворчал:

— Будь ты неладен! На каком языке тебе объяснять: я спрашиваю, есть ли новости от Кеслера, а ты должен сказать — да или нет, ясно?

Сорван произнес это таким тоном, что у Дорсена похолодела спина.

— Ясно, шеф, ясно! Нет, нет, никаких новостей от Кеслера нет.

Сорван молча прервал связь, взглянул на дорогу. Подъехав к участку, откуда свалился «сеат» Кеслера, Дорсен включил фары на полную мощность. Земля была усеяна обломками металла и осколками плексигласа, сверкавшими в электрическом свете, как слюда. Они вышли и обшарили кусты у дороги. Сорван нашел следы «сеата» и другой машины. Эта машина уехала отсюда на восток.

Но тело Кеслера они так и не нашли.

Сорван велел Дорсену погасить фары, потом присел на пассажирское сиденье. У его ног, опиравшихся на землю, поблескивали плексигласовые звездочки. Он посветил фонариком на карту:

— Так, эта доррога вести на № 2, вот туда… Но наша теперрь в двадцать четырре километра от Мончике…

Он посмотрел на Дорсена и французов, которые шли к машине от кустов, отрицательно качая головами.

— Деррьмо, — проворчал болгарин, — что этот сукин сын делать с тело Кеслера?

Дорсен на мгновение запнулся. То, о чем он подумал, было намного хуже.

«Святые угодники! — думал он. — Если Кеслер жив и сицилиец заставит его говорить, мы все влипли…»

Сам того не желая, он вздрогнул, увидев, что болгарин внимательно смотрит на него, продолжая освещать карту фонариком.

— Моя думать то же, что и ты, Доррсен… (Его голос звучал почти нежно.) Моя как рраз думать, как скорро Кеслер расколется. Что ты думать, твоя его знать хоррошо, да?

Дорсен сразу понял, почему Сорван взял его с собой.

— Кеслер не заговорит. Это крепкий орешек. Казалось, Сорван взвешивает его слова. Потом,

словно приняв какое-то решение, ткнул пальцем в карту:

— Возврращаемся в Мончике… Нет смысла искать Кеслерр. Как веррнемся, прредупредить Вондт…

Дорсен переминался с ноги на ногу;

— Сорван? Я вот что подумал…

Болгарин холодно посмотрел в его сторону, теперь уже бесстрастный, как всегда.

— Моя слушать, Доррсен…

— Вот что… Если сицилиец Тревиса тут шарил, это не означает, что мы себя выдали, понимаете?

Сорван не издал ни звука в ответ.

Дорсен продолжал:

— Может, дело как раз в том, что Тревис и живет где-то здесь. А Кеслер, он за ними проследил до самой хаты или почти что, а потом они его заметили и захватили, вместе с Тревисом.

Сорван оставался бесстрастным, как скала. На его губах появилась было легкая усмешка, но тут же исчезла.

— Знаешь, прро что я думать, Доррсен? Моя думать, что Кеслер подставиться, что этот киллер Тревиса его застррелить. Что этот сицилиец прроследил вашего Кеслера до это место.

И Сорван показал на темные горы.

— Пошли, здесь нечего делать.

Когда Дорсен развернулся, Сорван взглянул в его сторону и бросил:

— Прросто моя надеяться, что он продерржится парру часов, ваш шеф. Пока наша смываться…

Дорсен побледнел и больше не проронил ни слова. Когда они доехали до подножия Серра-ди-Мончике, радиоприемник ожил.

— Да, Кайзерр, — прорычал болгарин.

На связи был де Вламинк, человек Кеслера. Его голос с металлическими нотками звучал обреченно:

— Черт, вы сказали, чтобы мы позвонили, когда увидим фары… Ну так сообщаю вам, Сорван, что у нас тут фары со всех сторон.

— А, черрт, что это… — подскочил гигант.

В тот же момент француз, сидевший справа, махнул рукой в сторону долины.

— Смотрите, — холодно сказал он по-английски.

Они уже объехали холм. Справа открывался вид на темную долину, за которой возвышался массив Серра-ди-Мончике.

Горы были усеяны бесчисленными угрожающе мигавшими синими огоньками.

Когда небо окрасилось в нежно-розовый цвет, Хьюго решил действовать. Полюбовавшись еще мгновение на игру пены на серебристых волнах, он вышел из машины. Вытянулся во весь рост на песке, быстро сделал несколько гимнастических упражнений и проглотил еще две таблетки возбуждающего средства. Пинту спал на заднем сиденье, Кеслер — на пассажирском, прикованный за правое запястье наручниками к дверце.

Но спал он вполглаза — стоило Хьюго сесть, как он тут же проснулся.

Поежился, провел свободной рукой по волосам и принялся спокойно ждать развития событий.

Хьюго вставил в магнитолу кассету «Паблик Имидж Лтд». Ему требовался мощный допинг — жесткая музыка, которая поддержала бы его силы. Сделав это, он освободил южноафриканца.

Теперь он действовал в полном соответствии с методом Барроу-Москевица: держал в поле зрения дорогу, пляж и Кеслера справа от себя и одновременно наблюдал за тем, что происходило за машиной, в зеркало заднего вида.

Пинту тоже проснулся и выпрямился на сиденье.

— Ну, шоу продолжается? — спросил он, зевая. Хьюго улыбнулся в ответ.

— Давай узнаем новости…

Он заметил, что Кеслер слегка поежился. В его интересах, чтобы вся операция прошла гладко.

В телефонной кабинке в Алмансиле Хьюго собрался с мыслями и набрал номер дома в Аямонте. Все те же меры безопасности.

Голос Аниты. Невероятно напряженный, под маской светской уверенности в себе — огонь.

— Это Анита, я слушаю.

— Добрый день, Анита, это Хьюго, хочу узнать новости.

— Операция закончилась. Все прошло более или менее гладко. Человек сто полицейских окружили дом. Два человека попытались выйти, их застрелили, остальные сдались.

Хьюго не удержался от вздоха.

— Хорошо… Это значит, что теперь мы можем отпустить Кеслера и спокойно заниматься Тревисом.

— Нет.

Ее «нет» было слишком твердым.

Он сразу почувствовал, что, если попытается возражать, обожжется. «Ну что нее, против огня попробуем лед», — сказал он сам себе, чтобы при-ободритьса

— Я люблю, чтобы все было ясно. Вы хотите сказать, что готовы отказаться от своего обещания?

Наступило молчание, предвещавшее приближение грозы.

— В доме было всего шесть человек… а этого Сорвана, их главаря, не оказалось… И Вондта не было… Кстати, я должна вам кое-что про него рассказать, вечером я звонила в Амстердам, так вот, он бывший полицейский…

— Анита, слушайте меня внимательно. (Его голос был совершенно ледяным.) Я дал слово Кесле-ру, и вы тоже дали слово, так что не пытайтесь уйти в кусты. Нравится вам это или нет, но через час я освобожу нашего типа, говорю это совершенно серьезно…

— В таком случае знайте, что я потребую ордер и на ваш арест! И я прикажу закрыть границу для человека по фамилии Кеслер или Сименс. Это я тоже сделаю через час!

Да, обстановка накалилась до предела.

— Эй, чего вы от меня хотите? Чтобы я тащил его за собой до самого убежища Тревиса?

— Нет. Я скажу, что вам следует сделать: вы сдадите его полиции в Алмансиле. Я сейчас же свяжусь с ними… А вы вернетесь сюда. Теперь я сама буду вести это дело.

— Надеюсь, вы шутите? Так-то вы понимаете партнерство? Мне — вся черная работа, а вы будете лавры пожинать, так, что ли?

— Не прикидывайтесь идиотом. Если их главарь еще на свободе, это значит, что ситуация практически не изменилась. Алиса по-прежнему в опасности. Мадам К. действует, а этот Кеслер представляет собой потенциальную угрозу, хотя и дает нам информацию… Я сказала вам вчера: он замешан в этой истории с кассетами. Во всяком случае, он не мог не знать о некоторых вещах…

— Мы топчемся на месте, Анита, повторяю вам, что мы дали ему слово. Может, для вас это ничего не значит, но мне кажется, мы должны сохранить остатки достоинства, понимаете?

— А я вам повторяю, что в обмен на его свободу нам нужен Сорван — как минимум, а у нас его нет. И мадам К. по-прежнему дергает за веревочки-Хьюго лихорадочно соображал. Зараза, вот ведь упрямая, он такого не ожидал.

— Ладно. Предположим, я вытяну из него сведения, которые нам помогут найти Вондта или мадам К., тогда вы пересмотрите свою позицию?

Долгая пауза.

— Послушайте, Хьюго, зачем вам эта игра в посредника? Вы что, его адвокат? Уверена, вы не стали бы сочувствовать ему, если бы знали всю подноготную этой истории и то, чем занимался Кеслер…

— Я и прошу, чтобы вы меня просветили.

— Не сейчас.

Так бы и отлупил ее, честное слово.

— Ладно, — продолжил он, — а что насчет нашей сделки? Если он сдаст нам Вондта или Кристенсен?

— Скажите, что я гарантирую ему снисходительность судей, ну, скажем, определенное понимание, если он сдаст нам верхушку. Мне нужна Ева Кристенсен. Не меньше.

Вот ведь ослица твердолобая эта фараонша из Амстердама!

Хьюго чуть было не рассмеялся, но желание веселиться быстро прошло.

Теперь надо было проиграть с Кеслером новую ситуацию, и ошибиться нельзя.

— Вы не облегчаете мне жизнь, Анита, — бросил он перед тем, как повесить трубку.

За несколько секунд он обдумал стратегию дальнейшего поведения. Главное, чтобы Кеслер ни о чем не догадался.

Он сел за руль и сразу тронулся с места, сохраняя спокойное и сосредоточенное выражение лица человека, занятого только машиной.

Свернул на шоссе к Фару, потом на узкую дорогу, поднимавшуюся по склонам холмов в северном направлении.

Кеслер напрягся — едва заметно, но Хьюго заметил.

Пора действовать.

— Обговорим твой выезд из страны. Полиция согласна, но нужно еще кое-что сделать.

Сероглазый мужчина средних лет по-прежнему сосредоточенно следил за дорогой, но напряжение понемногу отпускало его.

Доехав до холмов, он нашел лесную тропинку и без колебания свернул на нее. Они очутились в золотисто-зеленом шатре, полном восхитительных ароматов, врывавшихся в салон через опущенные стекла. Верхушки живого свода колыхались под свежим бодрящим ветерком, словно потоки света лились с ветвей.

Хьюго с наслаждением вышел из машины, жестом пригласив спутников следовать за ним.

Пинту по-прежнему не выпускал из руки пистолет.

Кеслер шел за ними, отстав на несколько метров. Он выглядел слегка встревоженным. Лицо Пинту было замкнутым, но не агрессивным, он тоже не понимал, что должно произойти.

Хьюго повернулся к сероглазому и сказал:

— Есть небольшая проблема… Сорван и Вондт сумели улизнуть из ловушки. Скорее всего, с несколькими подручными.

На лице Кеслера появилось удивительно сосредоточенное выражение.

— Ну вот… Теперь полицейским нужна мадам Сам-Знаешь-Кто… Ты сможешь уйти, но нам нужна верхушка… Извини.

Ему была противна эта ложь с примесью фальшивой жалости.

Сероглазый ответил не сразу. Он переварил информацию, не спуская глаз с Хьюго.

— Я уже говорил вам, что ничего не знаю. Госпожа Кристенсен уехала из Амстердама и отправила нас с Вондтом сюда на поиски Тревиса. Сорван занимался Алисой под наблюдением Вондта. Только ему известно, где находится госпожа Кристенсен.

Хьюго задумался:

— Напряги память. Надо вспомнить все… иначе мне придется сдать тебя фараонам.

Он медленно вынул «ругер» из кожаной кобуры. Резко взвел курок. Диктофон, висевший у него на поясе, крутился медленно, слегка вибрируя.

Углы рта Кеслера дернулись в нервной гримасе, он вздохнул:

— Вчера… Вондт что-то такое говорил о мысе Сагриш. Там у него была назначена встреча.

— С Евой Кристенсен?

Кеслер ответил не сразу. Видя, что Хьюго терпеливо ждет ответа, он пробормотал, не разжимая губ:

— Вондт так не сказал, это запрещено, но я совершенно точно знаю, что с ней. На девяносто девять процентов,

Хьюго широко улыбнулся: — Ну, вот и прекрасно… надо было мне сразу сказать… Больше ничего?

— Нет, он упомянул, что едет к мысу. Это все. Я ведь объяснил — вся информация строго разграничена.

Хьюго поднял руку без оружия в знак примирения:

— Ну ладно, ладно… А теперь поговорим о том, чем в действительности занимается госпожа Кристенсен.

Кеслер закрылся, ушел в себя, но Хьюго не обратил на это ни малейшего внимания.

— Прежде всего, что тебе известно о кассетах? Кеслер уставился на какую-то точку в лесу, между ним и Пинту.

— Выражусь яснее: ты хочешь, чтобы тебя допрашивал я или та легавая из Амстердама?

— О чем вы?

— Я задал вопрос!

— Не знаю, о чем вы.

— Не держи меня за идиота. Я в курсе истории с ужастиками, так что колись. В чем была твоя роль?

Кеслер опустил голову:

— Я уже говорил вам, что занимался только Амстердамом. И только вопросами безопасности.

Хьюго знал, что Кеслер врет и что-то скрывает, но не представлял, как лучше надавить на него.

Вдруг он вспомнил одну деталь из рассказа Алисы о ее жизни в амстердамском доме.

— Ты видел ту кассету?

— Какую?

— Которую Алиса стащила у родителей.

— Не понимаю.

— Я тебе не верю. Алиса рассказывала, что ты часто куда-то возил кассеты из дома в Амстердаме и что-то привозил обратно. Коробки, полные видеокассет… Туда, обратно… Слушай, даю тебе десять секунд на размышление, потом стреляю в колено, и ты вернешься к этому разговору на больничной койке, причем беседовать придется с полицией всего континента…

Кеслер внимательно посмотрел на Хьюго и Пинту, опустил голову:

— Ладно… я вам все скажу, но за это вы меня отпустите.

— Нет, этого я сделать не смогу. Придется спросить разрешения «у девчонки из полиции». В твоих интересах не тянуть волынку, чем раньше ты заговоришь, тем скорее сможешь уйти.

Он удивлялся своей способности громоздить одну ложь на другую.

— Прежде всего, в двух словах, твое настоящее имя, сколько лет, чем занимался…

— Ладно… Мне сорок четыре года, я родился в Нидерландах, но почти всю жизнь прожил в Южной Африке… Я… что вы хотите узнать?

— Кто ты на самом деле. Я люблю знать, с кем договариваюсь о серьезных вещах. Что ты делал в Южной Африке?

— Я… Работал в армейских разведподразделениях, потом в полиции.

Ах вот как? Хьюго прекрасно представлял себе, какого рода работу мог выполнять Кеслер в Соуэто или в лесах Трансвааля.

— А что заставило тебя работать на частных лиц здесь, в Европе?

— У меня были проблемы…

— Какие именно?

Кеслер переступил с ноги на ногу:

— Какие бывают у полицейских.

Он явно не хотел распространяться на эту тему.

— Проехали… Вернемся к делу. Как ты поступил на службу к Кристенсен?

— Когда мне пришлось уехать из Африки, я сбежал в Испанию, потом в Голландию, а там познакомился сначала с Вондтом, а потом с Вильхей-мом Брюннером. Он меня и нанял.

Хорошо. Теперь Хьюго яснее представлял себе психологию собеседника.

— Твои функции?

— Безопасность дома в Амстердаме и…

— Это ты мне уже говорил. Меня интересуют кассеты. Чем ты занимался во всей этой истории с кассетами?

— Так… В мои функции по обеспечению безопасности входило наблюдение за тем, чтобы с «особой» продукцией мадам Кристенсен все шло гладко.

— Что это значит?

— Главное, чтобы Маркенс хорошо делал свое дело.

— О чем ты? Кеслер колебался.

— Повторяю: объясни толком! Кеслер выдохнул:

— Чтобы все тела исчезали…

Хьюго смотрел на него, все еще не понимая:

— Тела?

Растерянное молчание.

— Я буду отрицать, что говорил с вами об этом, понятно?

— Я просто хочу все выяснить, а потом делай что хочешь.

— Ладно… Маркенс и еще несколько человек занимались уборкой тел… после съемок фильмов. Это я нанял Маркенса и еще двух или трех ребят, они занимались безопасностью студии, а потом все подчищали.

Хьюго смотрел на стоявшего перед ним человека и никак не реагировал. Происходящее казалось ему сценой из скверного кино.

— Позволь уточнить. Ты мне говоришь, что Ева Кристенсен регулярно снимала такие фильмы, а ты руководил командой, которая убирала тела, я правильно понял?

Лицо Кеслера исказила непонятная гримаса. Он молча кивнул.

«Ублюдок», — подумал Хьюго. Так и есть, в конце двадцатого века на свет появился гибрид голливудского менеджмента и администрации нацистских концлагерей смерти. Его это даже не удивляет, отметил он про себя, чувствуя горечь во рту и резь в желудке.

Теперь надо идти до конца, как в той маленькой боснийской деревушке, когда он спустился в подвал.

— Сколько было фильмов, хотя бы приблизительно?

Очень длинная пауза, нарушаемая шумом ветра и шелестом ветвей. Человечный и одновременно трагичный контрапункт.

— Точно не знаю, все-таки это была не совсем моя епархия…

«Не совсем, — повторил про себя Хьюго. — Нет, конечно, каждый из вас отвечал за один маленький винтик машины. Техника разделения ответственности, восходящая к Эйхману, но в современной версии».

— Сколько?

Вопрос прозвучал как выстрел.

— Не знаю… Один или два в месяц…

— И в течение какого времени?

— В таком темпе — примерно года полтора… О боже!

— Сколько трупов в фильме, в среднем? Хьюго казалось, что звук его голоса идет из колбы с жидким гелием.

— Что?

— Сколько мертвых тел вы убирали после каждой съемки?

Жидкий гелий вот-вот растечется…

— Сколько?

— Три, четыре, пять — точно не знаю… Примерно…

Хьюго быстро подсчитал в уме. Небольшой рекорд, совершенно невероятный.

— Как это происходило? Как вы находили девушек?

— Не знаю. За это отвечали другие люди.

— Кто?

— Насколько я знаю, Сорван. И какой-то врач. Куча народу, у них была целая команда. Съемки проводили в Голландии…

— Где именно?

— Не знаю… Все было…

— Разграничено, да, я понял.

Хьюго запоминал сведения, как живой компьютер.

Судя по всему, Пинту кое-что понимал по-голландски: его жизнерадостное лицо изменилось — бледный, с заострившимися чертами лица и сжатыми губами, он рассматривал Кеслера с видом человека, заметившего ядовитого паука, которого следует как можно скорее раздавить.

Хьюго ощущал, как в нем постепенно нарастает какое-то новое чувство.

Он остановил запись.

Презрительным жестом бросил к ногам человека с серыми глазами пару наручников.

Пинту сразу понял, что происходит, и спокойно навел ружье на Кеслера.

— Приходится констатировать изменение ситуации, так что наденьте наручники.

Кеслер переводил взгляд с одного на другого, взвешивая шансы на побег.

Близки к нулю, да еще с бандой старых дружков и полицейских со всей Португалии на хвосте — это понятно сразу.

Он просто спросил:

— Что значит «изменение ситуации»?

— Надень наручники, я должен подумать. Хьюго навел на него «ругер». Следует быть предельно осторожным.

По другую сторону от машины Пинту превосходно играл свою роль, целясь Кеслеру в щеку.

Тот медленно нагнулся и поднял блестящие наручники.

Когда его руки оказались скованными за спиной, Хьюго открыл багажник.

Кеслер холодно посмотрел на поднимающуюся металлическую крышку и сплюнул на землю:

— Играешь не по правилам, парень.

— Согласен. Но я вынужден так поступать… Перед тем как захлопнуть багажник, Хьюго на мгновение задержал на нем взгляд на Кеслере;

— Я пытаюсь разрешить твою ситуацию наилучшим образом. Поверь, это не так-то просто.

Он хотел сказать, что мог бы сразу сдать его полиции без малейших угрызений совести, а может, и по-ирландски, с пулей в колене.

Немного недоезжая Фару, возле пляжа, он нашел телефонную будку. Набрал привычную последовательность цифр, подождал, пока Анита не ответила.

— Привет. Хьюго. Так, Кеслер сообщил мне весьма занятную информацию. Вы записываете?

Он не стал дожидаться ответа.

— У Вондта, того типа, который руководил похищением Алисы в Португалии, вчера вечером было свидание на мысе Сагриш. Что вы об этом думаете?

Долгое молчание. Потом издалека донеслось слабое «бог мой!».

— С другой стороны, Кеслер описал мне в общих чертах деятельность нашей мадам К. В сложившихся обстоятельствах будет лучше, если я передам вам его лично…

— То есть?

— Слушайте, мне осточертела роль посредника, я представляю себе его биографию, и все это мне не нравится, понятно?

— Вы… Что вы узнали о Кеслере? Хьюго вздохнул. Дама неисправима.

— Он работал в полицейских и армейских спецподразделениях в Южной Африке. Выслеживал боевиков АНС в лесах и городах, понимаете?

— Да.

Скрип ручки по бумаге.

— Так… Это позволяет нам понять, что общего у Сорвана, Вондта и Кеслера — все они бывшие полицейские. Наверное, это один из принципов, по которым мать Алисы набирала персонал?

— Согласен.

— Хорошо, теперь давайте начистоту: этот тип мне мешает. Мне пора ехать на поиски Тревиса, в то место, о котором я вам говорил вчера вечером… Предлагаю вам вот что. Ваша рука зажила, и вы сможете проехать пятнадцать километров. Берите с собой Алису, и назначим встречу на границе в Вила-Реал, на набережной. Вы отдаете мне Алису, я вам отдаю Кеслера. Вы его допрашиваете, делаете, что захотите, а мы с Пинту едем искать Тревиса, находим и вручаем ему Алису…

Еще одна длинная пауза.

— Послушайте, давайте сделаем, как я предлагаю. Если мадам К. еще дееспособна, она по-прежнему будет выслеживать Тревиса и Алису… Время поджимает. Нам надо закрыть это дело в течение дня… Делайте, как я сказал, не спорьте хотя бы раз в жизни.

Молчание, вздох.

— Ладно, я считаю, что это глупо и опасно, но все сделаю, как вы сказали, сама не знаю почему… где именно на набережной?

— Въезжайте на набережную через ворота и тут же остановитесь. Я там буду…

Он взглянул на часы и быстро сосчитал:

— Скажем, через сорок пять минут. Идет? Ответом ему было мрачное «договорились». Он повесил трубку и бегом вернулся к машине. Теперь надо как можно скорее передать девчушку ее отцу.

Он оставил Кеслера в багажнике, не останавливаясь, доехал до Вила-Реал, там попросил Пинту арендовать машину, оплатил бензин по карте Цукора, выдал ему пачку эскудо и сказал, что они встретятся на набережной.

Не прошло и пяти минут, как показалась «БМВ». Анита вела машину здоровой рукой, вторая безвольно лежала на коричневом пластике руля. Алисы в машине не было, и его охватила холодная ярость. Он вышел из «ниссана» и решительно зашагал к ней по набережной. Если эта баба решила еще раз наколоть его, пусть пеняет на себя.

Когда он поравнялся с машиной, Анита распахнула пассажирскую дверцу.

«Где Алиса, черт побери?» — чуть было не заорал он, залезая, но тут же заметил на заднем сиденье военное одеяло, из-под которого торчали пряди черных волос. На него взглянули синие глаза. Он широко улыбнулся и подмигнул девочке.

Вздохнув, Хьюго уселся поудобнее, повернулся к молодой женщине и попытался придать лицу соответствующее выражение. Она молча смотрела на него, пока он приходил в себя. В машине царила тишина.

— Ну и что именно мы должны сейчас делать? — спросила она наконец.

Он вдохновенно изложил ей свой план:

— Нам необходимо найти Тревиса. Раньше других. Я оставляю вам Кеслера, забираю Алису и еду в сторону Одесеиксе вместе с Пинту… Надеюсь, в течение дня выйти на его след.

Бросив беглый взгляд на часы на приборной доске, он продолжил:

— Я и так уже потерял много времени. У вас есть Кеслер, с ним вы сможете проследить большую часть цепочки и установить местонахождение матери Алисы. А пока вы будете его допрашивать, я отправлюсь с Алисой к отцу.

Анита смотрела на него, не видя, погрузившись в раздумья. Потом прошептала:

— Это слишком опасно…

— Теперь придется рисковать.

Они слишком долго топтались на месте. На светофоре вот-вот зажжется красный.

— Нет, — мягко повторила она. — Это слишком опасно. Часть бандитов на свободе. Ева К. наверняка скрывается в Каса-Асуль. Надо же, я не нашла ничего подозрительного, но теперь все представляется таким очевидным…

Судя по всему, она была недовольна собой. Хьюго вжался в сиденье.

— Алиса, все в порядке? — бросил он через плечо.

Она ответила слабым шепотом, толстая ткань приглушала голос.

Анита не сводила с него глаз.

— Ладно.

— Вы и правда хотите пуститься в дорогу с Алисой? Это глупо…

— Вы можете предложить что-то лучшее?

— Конечно! Доверьте мне Алису и Кеслера, и я немедленно помещу их обоих под охрану сотни полицейских.

— Мне плевать на Кеслера, но вы знаете не хуже меня, что сотня вооруженных полицейских не помешает г-же Кристенсен вернуть девочку — при самом строгом соблюдении буквы закона, благодаря высокопоставленным сообщникам в министерствах.

— Нет, это не пройдет. Теперь, когда у нас есть Кеслер и другие…

— Анита, нельзя недооценивать ни эту даму, ни тех, кому удалось уйти из ловушки.

— Вот именно! Алиса должна быть в безопасности. Не думаю, что ее отец сможет это обеспечить. Нам пора выйти из подполья и рассчитывать отныне на правосудие, если хотим чего-то добиться.

Ее фраза странным эхом отозвалась у него в памяти. Месяца два назад такой же вопрос задал ему один друг, молодой писатель, живущий в Париже, француз, принимавший участие в самых секретных операциях сети «Колокола свободы»: «Ты не думаешь, что нам надо пересмотреть подходы? Довериться официальному правосудию? И выйти из подполья…»

— Не в тех случаях, когда речь идет о преступлениях против человечности, — ответил тогда Хьюго. — Мы — вооруженная рука Судьбы.

Он снова взглянул на Аниту:

— Мое доверие к административным механизмам более чем ограниченно.

— Вы не правы. Хороший механизм часто оказывается более эффективным, чем взвод элитных бойцов.

— Зависит от того, чем они занимаются. Механизм уж точно не способен импровизировать, изобретать, думать, творить, приспосабливаться.

— Господи, да кто вы такой, в конце-то концов? Анархист?

— Я из вида, близкого к вымиранию. Не волнуйтесь, до конца века мы попытаемся в последний раз защитить нашу честь…

На лице Аниты он прочитал любопытство.

— Ладно, пойдем на компромисс, — сказал Хьюго. — Предлагаю следующее: еще двадцать четыре часа подполья. Скажем, до завтрашнего полудня. Если до тех пор я не найду отца Алисы — сдаюсь. В интересах ее безопасности предлагаю: вы обе поедете с нами, и мы оставим вас в укромном местечке — в одном отеле, о котором мне рассказывал Пинту.

— Нет, — ответила она почти сразу. — Я должна заняться Кеслером.

— Но черт бы вас побрал! — взорвался Хьюго, переходя на крик. — Вы можете побеседовать с Кеслером через день или два, когда мы отыщем Тревиса!

Он чуть не оглох от звуков собственного голоса.

— Нет, я не могу дать Кристенсен ни секунды передышки… если она в Португалии, я должна ее прижать, пока она не смылась… Вы сказали, что Кеслер называл ее имя. Будет достаточно, чтобы он подтвердил это под протокол, и я засажу ее до конца дней…

— Подождите, подождите, Кеслер клялся, что в жизни не признается в этом полиции… Пленка не имеет никакой юридической силы, вы это знаете…

— Это средство давления. После хорошего предупреждения он расколется…

— Вы знаете, как проходят допросы задержанных?

— Мне удалось переговорить с инспектором, который занимался поиском в портовых управлениях. У всех людей подложные документы — чаще всего бельгийские или немецкие. Они все говорят, что работали на некоего Сорвана, а один из них упоминал госпожу Кристобаль…

— Ну, теперь понимаете, что вас ждет с Кеслером? Слушайте, это ключ.

— То есть?

— Кеслер, конечно, будет сопротивляться. Пусть им занимаются ребята из Фару, вызовите ваших коллег из Амстердама…

— Я уже это сделала…

— Дайте же мне закончить! Вызовите их сюда, а мы будем искать убежище Тревиса, потом отдадим ему Алису и…

— Да вы не просто упрямы, вы…

— А вы? Какими словами определить ваш норов?

Мгновение она смотрела на него, потрясенная, потом рассмеялась:

— Ничего я не думаю…

Хьюго расслабился и тоже расхохотался:

— Слава богу, что наше сотрудничество носит временный характер и…

Он осекся.

Их глаза встретились на долю секунды, показавшуюся ему часами. Как будто зрачки связала линия высокого напряжения… Природу смутных чувств, живших в его душе, Хьюго понять не мог.

— Хорошо… — пробормотал он, — надо найти решение.

— Вряд ли это будет просто.

— Нам обоим придется постараться… Предлагаю разрезать грушу пополам. Пинту присматривает за Алисой, пока вы допрашиваете Кеслера, а я ищу Тревиса. Еще нет одиннадцати. После обеда я вам позвоню, и мы снова согласуем план… В зависимости от обстановки.

— Не нравится мне это…

— Боже мой, Анита, да взгляните же правде в лицо. По-другому не получается.

Она погрузилась в долгое молчание, потом процедила сквозь зубы:

— Когда после обеда?

— Предположим, в пять? У вас будет время допросить южноафриканца и подготовить план дальнейших действий…

— Как поступим сейчас?

— Оставим Кеслера в багажнике «ниссана» в ста метрах от комиссариата полиции в Фару, а дальше разбирайтесь сами. Я возьму «БМВ», но вы должны сказать полиции, чтобы они не слишком пристально смотрели за мной.

Он выпятил подбородок, указывая на «бразильского моряка», въезжавшего на набережную за рулем большого синего «фиата».

На губах Аниты появилась легкая улыбка.

— А какие у вас аргументы? Да, вы ведь за два дня убили «всего лишь» с десяток человек.

Хьюго сглотнул комок, величиной с бильярдный шар, застрявший в горле.

— Скажете, что отец Алисы нанял меня, чтобы защищать ее. Что я действовал в пределах допустимой обороны и готов дать объяснения перед судом, когда девочка окажется в безопасности.

Он надеялся, что его мешанина из правды, вымыслов и полуправды поможет. Все вроде получалось, но реакцию молодой женщины он не угадал. Она смотрела на него, непроницаемая, как сфинкс:

— Согласна.

— До Фару поедем вместе… следуйте за мной.

И он, пока она не передумала, выскочил из машины, уподобившись космонавту, обнаружившему на борту возгорание.

 

23

Хьюго оставил «БМВ» на стоянке аэропорта Фару, и они пересели в «фиат», арендованный Пинту для поездки к мысу Синиш.

Кеслер был в руках полиции, Анита займется им.

Хьюго решил, что они не расстанутся, нарушив тем самым обещание, данное им голландской полиции. «Сегодня — день лжи и предательств», — подумал он, но Пинту был нужен ему как переводчик, не могло быть и речи о том, чтобы оставить его прохлаждаться в гостинице.

После Одесеиксе и Алгарве они добрались до Алентежу. Машина ехала вдоль диких пляжей атлантического побережья, по маленьким дорогам, даже не указанным на карте, от бара к бару, от одной рыбацкой деревеньки к другой.

Они усаживались в баре — мужчины по бокам, Алиса посередине, или находили место, откуда можно было наблюдать за дорогой и выскочить в окно или уйти через неприметную дверь. Обычно в тот момент, когда они заказывали еду или расплачивались, Пинту задавал вопрос хозяину. Они ищут судно «Манта», принадлежащее одному англичанину по фамилии Тревис. Португальцы в большинстве своем — любезные, открытые и гостеприимные люди. В их отрицательных ответах не было ничего агрессивного, они только что не извинялись за то, что не могли сообщить ничего полезного. Пинту с блеском выполнял обязанности переводчика. Казалось, он отлично чувствовал себя в этих ресторанчиках на берегу моря и в маленьких кафе возле пляжей, где на песке сохли живописные разноцветные лодки.

Тревиса не знал никто. Они допивали свою порцию, платили, уходили и снова садились в машину. Хьюго настроился на благоразумие. Они не заказывали спиртного, не брали даже пива, довольствуясь по примеру Алисы кока-колой или кофе.

Так они провели большую часть дня, забираясь все дальше на север, и к четырем часам пополудни, переехав на другой берег Рио-Мира по дороге № 393, добрались до Вила-Нова-ди-Милфонтиш.

«Отсюда недалеко до Эстремадуры и мыса Синиш, — думал Хьюго, глядя на карту. — Может, Тревис решил, что от бывшего дома в Сагрише его должны отделять две провинции…»

В самом Вила-Нова они не нашли никого, но чуть дальше к северу на их пути лежала крохотная деревушка, где жило всего несколько семей.

Рыбацкий поселок примостился на маленьком пригорке, возвышавшемся над пляжем, где лежали лодки, выкрашенные в яркие цвета — красный, как плащ тореадора, белый, словно выгоревший под солнцем, изумрудный, напоминающий насыщенную хлорофиллом тропическую зелень.

Посреди пляжа несколько рыбаков вручную вытягивали из моря невод. Они по очереди перехватывали длинную сеть и, закрепив ее на плечах, поднимались с пляжа. Дойдя до границы дюн, рыбак обматывал сеть вокруг кола, вкопанного в песок, потом следующий выходил из пены, согнувшись под тяжестью, чтобы выполнить свою часть работы. Люди терпеливо сменяли один другого, и Хьюго несколько мгновений наблюдал за их работой, не изменившейся за тысячи лет.

У въезда в деревушку стояло небольшое здание — бывшее и гостиницей, и кафе, и игровым залом, и переговорным пунктом. Оно напоминало все заведения такого рода, встретившиеся им на пути. Главным украшением были рыбацкие сети и чучела рыб. Только сев с Пинту и Алисой за маленький стол в глубине зала, Хьюго заметил нечто особенное. Алиса пребывала в каком-то странном состоянии, как будто все ее чувства обострились до предела. Напряженная, почти впавшая в гипнотический транс. Она обводила глазами стены, будто пыталась разгадать древнюю тайну. Хьюго проследил за ее взглядом. Стены большого зала были увешаны картинами. Не меньше полудюжины, разного формата. Одна из них висела совсем близко, в простенке между двумя окнами, где они потягивали свою кока-колу.

«Напоминает манеру Тернера», — подумал Хьюго, рассматривая игру света и тени, создававшую ощущение сумерек на картине. Корабли, некоторые охвачены огнем. Стиль более жесткий и хаотичный, даже гротескный, вместо парусников — современные боевые корабли. Небо и океан почти сливались, угольно-черные, с белыми и оранжевыми вспышками и несколькими серыми, зелеными и голубыми пятнами. Картина напоминала кадр из фильма о ночном морском сражении. Ютландском сражении, запечатленном на черно-белой архивной фотографии, где древние гигантские броненосцы-дредноуты столкнулись с немецкими Kriegsmarine.

На другом конце зала, у входной двери, Хьюго увидел еще одну — маленькую — картину. Написанная в зеленоватых тонах, словно через ночной видоискатель, она изображала языки пламени и света, тянувшиеся за ракетой, выпущенной с ультрасовременного крейсера, подобно хвосту метеора, который почему-то устремлялся в небо, вместо того чтобы падать с него.

Он ощутил дрожь во всем теле, как будто ему ввели смертельную дозу истины.

Что там говорила Анита, черт бы ее побрал! Вывший военный моряк?

Он вскочил со стула, шатаясь, как пьяный, несмотря на данное воздержание, успел заметить, как Пинту удивленно поднял на него глаза, как Алиса повернула голову, пораженная его внезапным порывом. Перед ним мерцали охра и пурпур маленькой картины. Красный берег на фоне темного неба. На песке, на границе моря крови, возвышался стальной столб, увенчанный двумя красноватыми мегафонами. Словно одинокий сигнал бедствия, заброшенный I полный странной угрозы. «Красная сирена», — прочел он на черной картонной карточке. Эти слова вызвали в нем смутное волнение, причину которого он и сам не смог бы объяснить. В нижнем правом углу картины была подпись автора. Три буквы: SКР. По-английски это читалось как «escape», бегство. Он обошел зал и остановился, потрясенный, перед большой картиной, висевшей на задней стене, под чучелом меч-рыбы. Это полотно называлось «The Great Escape-1990». Великое бегство. На фоне волн — черно-белый корабль, похожий на те английские шхуны, которые отправлялись штурмовать мыс Горн или Индийский океан в прошлом веке. Утонченный силуэт парусника, быстрого, словно акула, с трудом угадывался в массе океанских валов, стремившихся навстречу бледной заре, мягко светившейся на горизонте.

Великое бегство.

Он бросился к бару, где хозяин читал газету и грыз соленые орешки, и сделал знак Пинту. Они облокотились на оцинкованную барную стойку, и пузатый трактирщик взглянул на них приветливо и внимательно:

— Чем могу служить, сеньоры?

Хьюго увидел искреннюю улыбку Пинту, услышал его спокойный голос:

— Мы ищем старого приятеля, нам сказали, что он сейчас живет где-то в этих местах. Англичанин. Его фамилия Тревис. У него есть судно, парусник, называется «Манта»…

Тишину нарушало жужжание игрового автомата на другом конце бара.

— Это имя ничего не говорит мне, сеньоры. Как вы сказали, Тревис?

С лица Пинту не сходила дружеская улыбка.

— Спросите у него, кто автор картин, — бросил Хьюго по-английски, когда Пинту скосил на него глаза.

— Кто нарисовал эти картины? — спросил он у хозяина, обводя зал рукой.

Тот колебался долю секунды, не более:

— Это не ваш приятель, художника зовут О'Коннелл, он ирландец.

— Дайте нам еще две кока-колы, пожалуйста. Воспользовавшись тем, что хозяин отошел, Пинту повернулся к Хьюго:

— Я знал, что Тревис рисует, но видел всего одну или две картины, давно, и они совсем не похожи на эти… Как вы догадались?

— Бегство, SКР, это вам что-нибудь говорит? Пинту на минуту погрузился в раздумье:

— Нет. Ничего.

— Тогда не знаю. Интуиция, чутье. Он бывший военный моряк, а эти картины…

Вернулся хозяин с двумя стаканами и двумя маленькими бутылочками с красно-белой этикеткой.

Хьюго откупорил бутылку и обратился к Пинту по-английски как ни в чем не бывало:

— Расспросите его про художника. Скажите, что я коллекционер, эти картины меня чрезвычайно заинтересовали. Добавьте, что Тревис тоже художник и что мы ищем его именно поэтому. Вы его немного знаете, а я хочу купить картины…

Нужно было запустить правдоподобную дезу, скрыть подлинную информацию, тот факт, что они разыскивают Тревиса.

Хозяин медленно вытирал стаканы, стоявшие на краю раковины.

Пинту откашлялся и заговорил:

— Знаете, мы вам признаемся, сеньор… Человек, которого я сопровождаю, — богатый коллекционер, он интересуется работами Тревиса, хочет купить кое-что, но должен сам с ним поговорить. Он решил, что эти картины тоже написал Тревис, и только что сказал, что хотел бы встретиться с художником. Как вы думаете, это возможно?

Хьюго вынул последнюю пачку долларов и небрежным жестом бросил деньги рядом со своим стаканом. Следовало вести себя прилично и ни в коем случае не обидеть этого человека.

Хозяин внимательно посмотрел в глаза Пинту, потом Хьюго. Он изучал их лица спокойно и холодно. Потом медленно подошел.

— Господина О'Коннелла не было здесь несколько месяцев. В последний раз он оставил мне маленькую картину, вон ту, что над дверью. Это было в январе.

— И он не дал вам никаких координат — ни адреса, ни телефона, ни номера почтового ящика? — настаивал Пинту.

Хозяин подошел, молча взял доллары.

Хьюго видел, что он пересчитывает их — глазами. Пятьдесят долларов. За пять кока-кол и небольшую информацию. По курсу эскудо получалась кругленькая сумма, особенно для прибрежного района Алентежу.

— Я… Не знаю, где он, сеньор, но… думаю, что знаю, кто мог бы нам помочь.

Зелень купюр явно выводила его из равновесия. Казалось, деньги жгут ему пальцы. Он долго перебирал их и наконец, бросив на посетителей смущенный взгляд, кинул банкноты в кассу.

Хьюго захотелось ободрить его: все нормально, такое сегодня время. Что значат эти пятьдесят долларов в сравнении с миллионными взятками? Королевским жестом, надеясь в душе на правдоподобие, он произнес на ломаном португальском:

— Сдачи не надо, сеньор

Хозяин с явным облегчением закрыл ящик кассы.

— Огромное спасибо, сеньоры, очень вам благодарен. Я попытаюсь связаться с человеком, о котором говорил… Не знаю, правда, дома ли он сейчас.

И он направился в конец бара, к телефону-автомату.

Кто-то ответил на его звонок. Хозяин говорил тихо, но Хьюго видел, что Пинту прислушивается. Разговор шел по-португальски, возможно, он ухватит какую-то информацию.

Вскоре толстяк положил трубку и вернулся к ним:

— Мой друг сказал, что сейчас будет непросто связаться с господином О'Коннелом, но он попытается. Он перезвонит мне часа через два-три…

Хьюго дал понять Пинту, что им не следует здесь оставаться, и после обычных слов благодарности, пообещав вернуться через два или три часа, они подхватили Алису и вышли на улицу.

— Алиса, ты когда-нибудь уже видела похожие картины?

Девочка не ответила. Казалось, что она погрузилась в воспоминания.

Хьюго посмотрел на часы. Немногим больше пяти. Воздух был теплым, но в нем уже чувствовалась океанская прохлада. Рыбаки закончили вытягивать первую сеть и собирались приступать ко второй, находившейся метрах в ста левее.

Хьюго решил, что может позволить себе пятнадцать минут покоя. Потом они продолжат поиски «Манты», главное — не упустить зря время.

Они оставили машину, но спортивную сумку Хьюго взял с собой.

Все трое уселись на песок, прислонившись спинами к склону дюны, и молча наблюдали за рыбаками. Их действия вокруг деревянных кольев напоминали танец, старинную церемонию поклонения сокровищам, погребенным в морской пучине.

Потом они снова поднялись к ресторанчику, сели в «фиат» и продолжили судьбоносное путешествие на север.

Уже давно Центральный комиссариат Фару не наблюдал столь бурной деятельности. Специальные бригады занимались допросом задержанных. Кеслера полностью изолировали от других.

Он сразу потребовал адвоката, но ему пришлось удовлетвориться присутствием Аниты и двух инспекторов из комиссариата, засыпавших его вопросами. Несмотря на магнитофонную запись, сделанную Хьюго, вначале он упорно хранил молчание.

Первыми сдались двое португальцев, захваченные в доме в горах. Они мало что знали, но их сведений хватило, чтобы уличить других в нападении на гостиницу и убийстве дилера-грека, К полудню «бельгиец», называвший себя де Вламинком, был опознан нидерландской полицией по фотографии и поддельным документам, переданным Анитой по факсу. На самом деле человека звали Ваарменк, и его разыскивали за совершение разных преступлений. Он часто посещал Йохана Маркенса.

Стена начала осыпаться со всех сторон.

В час дня из Амстердама прибыл Петер Спаак с интересной информацией, так что, возобновив допрос Кеслера, Анита смогла нажать на нужные рычаги.

— Итак, вернемся немного назад, а потом я задам тебе один-единственный вопрос: ты готов сотрудничать с нами и сдать госпожу Кристенсен или предпочитаешь гнить в тюрьме, ежеминутно спрашивая себя, как и откуда они тебя достанут?

Она дала ему несколько секунд на размышление и продолжила:

— Ты — единственный, кому известно ее имя, об этом свидетельствует пленка. Все остальные говорят, что слышали о какой-то госпоже Кристобаль. Это означает, что ты входишь в высший эшелон организации и твоя ответственность достаточно велика. Я уж не говорю о попытках похищений и убийствах — в том числе одного полицейского при исполнении служебных обязанностей здесь, в Португалии… Но даже с хорошим адвокатом, на которого ты получишь право по возвращении в Голландию, твое дело потянет на такой срок, что тебе только и останется, что считать годы. Поэтому я предлагаю тебе честную сделку: понимание — как во время следствия, так и на суде. В обмен на это и в интересах твоей же безопасности нужно, чтобы ты помог покончить с Кристенсен…

Она посмотрела в глаза киллеру-южноафри-канцу со всей возможной холодностью:

— Мне точно известно, что она где-то недалеко от Каса-Асуль, но я хочу знать, где именно.

Было заметно, что Кеслер лихорадочно размышляет.

— Я… Я уже говорил вашему коллеге, что ничего не знаю о Каса-Асуль. Мне сообщили, что Вондт поехал к мысу Сагриш, вот и все… Здешняя «точка встречи» была известна только ему.

— Ладно, это тебя не спасает. Второй вопрос: находящийся здесь Петер Спаак занимался финансово-юридической стороной этого дела, и нам интересна твоя реакция на такие названия, как «Голден Гейт инвестментс», «Холи Грааль интернешнл продакшн» и «Горгон лимитед».

Кеслер не шелохнулся:

— Не знаю ни одного. Я занимался только безопасностью дома и…

— И специальными операциями — это для нас не новость. Я вернусь к этому через пару минут, а пока что давай расскажи-ка нам во всех подробностях о структуре организации милейшей госпожи Кристенсен…

Информация, привезенная Петером Спааком из Амстердама, позволила ей получить ордера на обыск Каса-Асуль сразу после полудня. Вернувшись в маленький отдельный кабинет, Анита снова обратилась к Кеслеру:

— Я пока не знаю, что мы найдем в Каса-Асуль, но в твоих интересах рассказать все до нашего возвращения…

Никогда еще собственный голос не казался ей таким жестким.

То, что удалось выяснить Петеру Спааку, граничило с чудом. Владельцами Каса-Асуль были некий Ван Эйдерке, гражданин Нидерландов, и две компании — одна португальская, зарегистрированная в Лиссабоне, вторая — испанская, зарегистрированная в Барселоне. За барселонской компанией стояла «Голден Гейт инвестментс», финансовая группа госпожи Кристенсен, со штаб-квартирами в Швейцарии и в Нью-Йорке.

Местная полиция взяла под наблюдение Каса-Асуль, в ожидании кавалькады, выехавшей к ним по Дороге № 125. Анита, сидевшая во второй машине, ыталась сдерживать нетерпение, читая и перечитывая досье, доставленное Петером из Амстердама.

«Голден Гейт» владела еще одним центром талассотерапии в Барбадосе — им тоже руководил голландец, некий Лееварден. Как ни странно, судно, подвергнутое досмотру в Сен-Венсане, накануне было замечено свидетелем недалеко от центра талассотерапии.

В ее мозгу начинала складываться схема. Центры талассотерапии, разбросанные по всему миру, через них проходили кассеты… Там же собирались бандиты из местных, занимавшиеся наркотиками и оружием…

«Да-да, — возбужденно думала она, постепенно впадая в ярость. — Каса-Асуль — европейский вариант центра в Барбадосе…»

Однако досье Спаака приоткрывало завесу и над другими элементами тайной структуры «Кристенсен инкорпорейтед».

Компания «Холи Грааль», зарегистрированная в Нидерландах и Великобритании, имела филиал в Германии. Этот филиал при поддержке «Голден Гейт» контролировал работу небольшого общества «Горгон лимитед», специализировавшегося на разработке фотооптических киноэффектов. Это общество приобрело помещение старого мукомольного завода на территории бывшей ГДР, чтобы разместить в нем студии. Впрочем, немецкая полиция, обыскав накануне помещение, не нашла там ничего подозрительного. Это значило, что «Горгон» и «Холи Грааль» имели в Европе и другие помещения.

Теперь разработка дела шла одновременно в Германии и Нидерландах, Франции и Бельгии, но «потребуются недели кропотливой работы, чтобы вытащить все на поверхность», — сказал ей Петер, усаживаясь на пассажирское сиденье. Увидев огромный дом, показавшийся на горизонте, у подножия скалы, на границе высоких дюн, в парке, где росли кедры и эвкалипты, она ощутила уверенность в обратном.

Здесь они точно нароют много интересного.

Они въехали в институтский парк, и добрый десяток полицейских машин окружили дом.

Девушка, сидевшая в приемной, вытаращила глаза, увидев Аниту в сопровождении отряда полиции. Анита и комиссар, лично выехавший на место ради такого события, дали ей понять, что нужно шевелиться, срочно вызвать персонал и постояльцев: полиция будет обыскивать все здание. Девушка вернулась через две минуты, такая же перепуганная, в сопровождении уверенного в себе молодого мужчины с умным лицом, в строгом, хорошо сшитом костюме.

Он представился на безукоризненном португальском как Ян де Врис, личный помощник господина Ван Эйдерке, находящегося сейчас в отъезде, и спросил, о чем идет речь.

Анита решила атаковать.

— Я Анита Ван Дайк, из криминальной полиции Амстердама, у меня есть ордер на обыск и достаточно людей, чтобы обыскать и опросить всех в этом доме.

Она старалась, чтобы шипящие звуки звучали нежно, по-лузитански.

— В частности, я хотела бы опросить всех постояльцев и административный персонал, ваш заместитель директора на месте?..

— М-м… Да, да, у себя в кабинете, вы хотите, чтобы я за ним пошел?

— Вас будут сопровождать наши люди, а пока что я хочу просмотреть список ваших гостей.

— Конечно.

— Затем вы соберете весь персонал и попросите постояльцев спуститься в холл, после чего проведете нас по всей территории. Специальные бригады проверят ваши финансовые документы…

Она указала на Петера и двух инспекторов из португальской полиции.

— Наконец, — продолжила Анита, — пока мы будем осматривать территорию, вы мне расскажете все, что вам известно о господине Ван Эйдерке, о его поездках в Южную Америку и о некой госпоже Кристенсен или Кристобаль.

Мужчина отправился выполнять поручение в сопровождении четверых полицейских.

Пока комиссар и полдюжины инспекторов занимались присутствующими гостями, заместитель директора и весь административный персонал поступили в распоряжение Петера Спаака и другой группы инспекторов.

Анита спросила у де Вриса, где находятся двое отсутствующих постояльцев — голландец по фамилии Плиссен и некий Вагнер из Мюнхена.

Этот простой вопрос привел его в замешательство.

— Я… я не знаю, где эти люди, кажется, господин Вагнер собирался провести два дня в Лиссабоне… Господин Плиссен… не знаю.

Она сразу поняла, что молодой человек что-то скрывает, не знает, как поступить.

— В ваших интересах ничего от нас не утаивать. Если попытаетесь хоть в чем-то воспрепятствовать правосудию, обещаю вам настоящие неприятности.

Эти слова Анита произнесла по-голландски, на языке Иеронима Босха. Он, по ее мнению, лучше годился для запугивания.

Де Врис заметно терял самообладание.

— Я… Этот господин Плиссен общался с госпожой Кристобаль, о которой вы упоминали.

Он выпалил это на одном дыхании, как будто спешил поскорее закончить, и на родном языке.

— Откуда вы знаете?

— Мне позвонил господин Ван Эйдерке и сказал, что я должен уделять особое внимание господину Плиссену. У меня был телефон, по которому я мог связаться с некой госпожой Кристобаль…

— Зачем?

— Господин Плиссен оставил его — на случай, если кому-то понадобится срочно связаться с ним во время их встреч. Так и произошло, какой-то человек позвонил и сказал, что это срочно, и тогда я попытался дозвониться ему на судно…

— На судно?

Молодой человек набычился, поняв, что выдал важную информацию.

— Я… да, на судно.

— Какое именно?

— На яхту госпожи Кристобаль, она стояла тут на якоре… Но сегодня утром ее уже не было…

— Название яхты?

— Не знаю.

— Номер телефона у вас сохранился?

— Я… Да, я выучил его наизусть.

Анита записала номер на листке из своей записной книжки и сообщила его инспектору в Фару, чтобы тот узнал, на чье имя зарегистрирована линия и можно ли выяснить название судна.

— Скажите мне, господин де Врис, что скрывается за официальным фасадом этого райского уголка?

Анита подозревала, что управляющий не слишком много знает о делах госпожи Кристобаль и господина Ван Эйдерке, но решила выяснить все сразу, не теряя времени.

— Я… ну, честно говоря, ничего… Я понимал, что тут происходят странные вещи, но клянусь вам, я не был в курсе…

— Что значит «странные вещи»?

— Ну… эти передвижения судов. У господина Ван Эйдерке, как и у госпожи Кристобаль, есть любительская радиостанция… по ночам он часто закрывался у себя в кабинете и передавал сообщения… Иногда неподалеку вставали на якорь суда, и господин Ван Эйдерке посещал их… но в большинстве случаев я ничего об этом не знал. Он просил меня заниматься текущими делами заведения, а сам много путешествовал…

— Как и сейчас. Он ездил в Южную Америку? Куда конкретно?

— Точно не знаю…

— Говорите правду, господин де Врис!

— Уверяю вас, он собирался уехать далеко, возможно даже в Бразилию, но детали мне неизвестны.

— Барбадос? Он собирался ехать через Барбадос?

Минутное раздумье.

— Как будто да, и через Венесуэлу…

— По делам?

— Мне не все известно, я вам уже…

— Ладно, теперь ответьте прямо и не задумываясь на следующий вопрос: вам приходилось смотреть видеокассеты, проходившие через Каса-Асуль?

— Видеокассеты?

— Да, видеокассеты, видеопленки, вы что, внезапно поглупели?

— Извините меня! Да, у нас есть кассеты в видеотеке. Фильмы, чтобы развлекать гостей, и аудиовизуальные курсы — восстановление формы, морская фитотерапия, в таком роде.

— Покажите.

Де Врис провел их в большую видеотеку, размещавшуюся в подвале. Просторная комната — скорее всего, бывшая прачечная, рядом с погребами.

Анита спросила у де Вриса, где взять видеомагнитофон, и один из полицейских принес аппарат из кабинета заместителя директора.

Здесь было около двухсот кассет. Многочисленные фильмы почти на всех языках мира и около тридцати кассет со специальными программами. Талассотерапия, диеты, морская биология, релаксация, «современная» астрология. Анита вздрогнула, увидев, что большая часть кассет изготовлена компанией «Холи Грааль», но ни на одной из них не нашли ничего шокирующего. Никаких сцен убийств и пыток, ни даже детской порнографии, ничего — только учебные или рекламные фильмы, расхваливающие новые методики, новые продукты или центры здоровья, описывающие предстоящее открытие центров люкс в Бразилии и на Сейшелах.

— Другие кассеты где-нибудь есть?

— Нет, не думаю… Только те, что взяли гости…

— Другие видеомагнитофоны?

— Ну… да, то есть… да, есть еще один у меня в кабинете и в одной комнате на первом этаже, ну и, конечно, во всех номерах.

Он хотел сказать: «У нас высококлассное заведение!»

— Так, мне понадобится штук шесть, полиция должна просмотреть все ваши пленки…

— Господи, да что вы ищете?

В его удивленном возгласе слышалась неподдельная искренность.

— Этого я вам сказать не могу, но мне нужны ваши видеомагнитофоны. И экраны для просмотра.

С разных этажей принесли еще пять магнитофонов, которые подключили тут же в прачечной, через тройники, найденные в кладовой.

Шесть полицейских в форме начали отсматривать кассеты в ускоренном режиме, ища подозрительные кадры.

Потом Анита приказала де Врису провести ее по заведению.

В основном здании она не нашла ничего и попросила показать ей другие помещения. Речь шла об отдельных павильонах: в каждом были оборудованы «апартаменты» высшей категории, и о пристройке, примыкавшей к западному крылу здания. Один из павильонов был снят Плиссеном, и она попросила де Вриса отпереть дверь. Вместе с двумя португальскими полицейскими они перерыли Желтые апартаменты от пола до потолка, но не нашли ничего, что позволило бы точно установить личность Йохана Плиссена, хотя Анита была уверена в том, что это Лукас Вондт, бывший полицейский из Амстердама, ставший в восьмидесятые годы частным детективом и руководивший теперь группой головорезов здесь, в Португалии.

Постоялец не оставил в номере ничего, но Анита попросила снять отпечатки пальцев со всех предметов в павильоне.

Выйдя на улицу, она увидела, что с юго-запада, затягивая небо, надвигаются облака. Картина навевала тревожную меланхолию. События развивались не по сценарию. Сеть снова оказалась пустой. Обыск в Каса-Асуль вряд ли принесет какие-то плоды, только насторожит Еву Кристенсен, и она исчезнет.

Анита устало попросила де Вриса открыть им пристройку.

Пристройка служила складом и была забита самыми разнообразными предметами, словно старый чердак. Правда, чердак роскошного дома, где были свалены старинные бронзовые, чугунные и фаянсовые ванны, хромированные краны в стиле артдеко, старые шторы из красного поплина, свернутые, покрытые пылью восточные ковры, старинные кровати со спинками из кованого железа, кухонная утварь, паровые утюги двадцатых годов, старые телевизоры, в том числе французские, фирмы «Томпсон», сделанные в шестидесятых.

Де Врис спокойно наблюдал, как Анита бродит в пыли посреди этой свалки.

— Господин Ван Эйдерке говорит, что здесь полно очень редких вещей и что он собирается реставрировать самые красивые…

Анита постепенно продвигалась в глубь помещения, преодолевая баррикады из ковров и ящиков.

Вскоре она вынырнула на поверхность — в волосах паутина, куртка и брюки покрыты серой пылью.

— Там какой-то люк, закрытый на новый замок, вы можете найти мне ключ? — возбужденно спросила она.

На лице де Вриса застыло непонимание. Он тщательно перебрал всю связку ключей, потом с виноватым видом поднял голову:

— Знаете, инспектор, я не понимаю. У меня нет ключа от этого… люка. Думаю, его ни у кого нет, это старый ход, которым давно никто не пользуется.

— К чему тогда новый замок?

Его унылая физиономия доказывала, что он действительно ничего не знает.

— Ладно. Не важно… Следуйте за мной.

Ей удалось отпереть замок специальной отмычкой, и один из полицейских-португальцев потянул на себя железное кольцо. Анита заметила, что на массивной квадратной дубовой крышке скопилось не слишком много пыли.

Маленькая деревянная лесенка, очень простая, но крутая, вела на два метра вниз и упиралась в толстую деревянную дверь, тоже закрытую на висячий замок. Анита зажгла фонарь — металл заблестел в круге света. Она посветила вокруг. Стенки колодца были выложены обтесанными камнями, явно ровесниками дома.

— Полагаю, и от этой двери у вас нет ключа? Де Врис молча покачал головой.

Она скользнула в дыру, спустилась по ступенькам и подошла к двери.

Покопавшись минут десять в связке ключей, сделавшей бы честь любому домушнику, она сумела открыть и этот замок.

Дверь открылась с характерным скрипом ржавых петель.

Комната была пуста, если не считать составленных в разных местах картонных коробок. Анита вошла в маленькое темное помещение с низким потолком. Полицейские с шумом спускались следом.

В комнате на стене не было никакого выключателя. В этот сводчатый подвал свет проникал через крохотное окошко, выходившее на другую сторону пристройки. Коробки были аккуратно заклеены широким коричневым скотчем. Анита осторожно подошла к одной из коробок. Взрезала скотч кончиком перочинного ножа и слегка приоткрыла крышку.

Фонарь осветил черный блестящий пластик футляра видеокассеты.

Анита вздрогнула и открыла коробку пошире.

Там были десятки кассет. Очень похожих на аудиовизуальные программы института. Эта видеотека напоминала особую, очень ценную коллекцию, на торце кассет красовалась маленькая красная русалка в золотом круге.

Изящная надпись «Нью Лайф Пикчерс».

Анита вынула из кармана шелковую перчатку, натянула на правую руку, вынула наугад одну кассету и посветила на нее фонарем.

«Сила преображения».

Молодой полицейский нагнулся над ящиком:

— Что это?

— Точно не знаю, — прошептала она. Разогнувшись, обвела взглядом десяток коробок, стоявших по углам комнаты:

— Надо немедленно просмотреть все это.

Десять минут спустя коробки перенесли в бывшую прачечную. Де Врис, как завороженный, наблюдал за происходящим: шесть стоящих в ряд видеомагнитофонов, показывавших в ускоренном темпе джакузи и океанские волны, были выключены. Анита взяла шесть новых кассет, вставила их в черные глотки аппаратов и стала терпеливо ждать появления картинки.

Ей попались пять разных фильмов, один из них шел одновременно на двух крайних экранах. Между двумя «Силами преображения» можно было увидеть «Горячую и красную, как жизнь», «Сестрицу Полную Луну», «Праздник сумерек» и «Культ пилы».

Шесть бесконечных повествований о зверствах, жуткие видеоклипы для просмотра в аду.

Крики и мольбы, несшиеся из динамиков, были настолько невыносимы, что пришлось приглушить звук. Некоторые ленты шли на никому не понятных иностранных языках. «Возможно, на славянских», — думала Анита, окаменевшая перед чудовищным зрелищем. Молоденькие девушки, иногда совсем девочки. Лет по четырнадцать-пятнадцать…

Истязать человеческое тело можно воистину бесконечно. В каждом фильме была сцена казни, которой предшествовали длинные сеансы пыток и мучений. Изображение было четким, глубоким, насыщенным, с хорошим разрешением. Снимали наверняка профессионалы. Красивые световые и дымовые эффекты. И музыка. Классика, джаз тридцатых и сороковых годов. Словно контрапункт мольбам и животным воплям.

Потрясенная невыносимым зрелищем, Анита начала кое-что понимать.

В «Празднике сумерек», например, палачей-мужчин и женщин — было около дюжины, все в масках, они пили кровь своих жертв, подвешенных за ноги, из великолепных хрустальных бокалов. То же самое делали и две пары в «Горячей и красной, как жизнь».

В «Культе пилы» двое мужчин и одна женщина с лицами, скрытыми кожаными капюшонами, насиловали и расчленяли заживо четырех девушек-подростков из разных стран Восточной Европы, Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока.

В «Сестрице Полной Луне» группа женщин в красных масках медленно пытала двух подростков восточного типа — индусов или пакистанцев, двух чернокожих женщин и маленькую тощенькую девочку-подростка с рыжими волосами.

На лицах окружавших ее людей, помимо ужаса и отвращения, Анита видела жалость и сострадание к жертвам.

Несколько пар черных гневных глаз были обращены на де Вриса, который стоял опустив голову… Вот в чем было дело. Запретными съемками наслаждались не только Ева К. и ее новый любовник, они делились своим опытом с другими. Наверняка входной билет стоил недешево. Частный клуб, для самых избранных, где в выходные можно позволить себе предаться дикости в самом чистом виде, снимая ее роскошной аппаратурой, а не вульгарной камерой. Наверное, потом эти ленты продавали за большие деньги другим приверженцам «стиля», готовым, в свою очередь, вступить в секту избранных. Во всем мире. Организация с четким разграничением ответственности и с обществами-прикрытиями.

Во всем мире, на протяжении многих месяцев, даже лет, мужчины и женщины регулярно предавались чудовищным играм и хранили напоминания о своих извращенных развлечениях в укромных уголках личных библиотек. Другие наслаждались ими тайно, в ожидании, когда смогут и сами испытать подобное… Да, Ева Кристенсен изобрела куда более мощный наркотик, чем белый порошок, распространяемый мафией.

Наркотик — красный и горячий, как жизнь. Кровь. Насилие. Террор.

Чистая Власть.

Самый безжалостный из наркотиков.

Они довольно быстро пересекли границу Эстремадуры, и в Танганейре Хьюго нашел телефонную кабинку, откуда позвонил в Центральный комиссариат Фару. Как и было условлено, он представился «инспектором Хьюго из Амстердама» и попытался объясниться по-английски. Если он правильно понял дежурного, Аниты в комиссариате не было — она оставила телефон, по которому просила с ней связаться.

Хьюго взглянул на часы. До шести оставалось совсем мало времени.

Он набрал номер и услышал молодой женский голос, напряженный и растерянный: «Каса-Асуль, Добрый день». Он попросил позвать инспектора Аниту Ван Дайк, и ему ответил угрюмый голос по-португальски, — судя по всему, человек интересовался целью его звонка.

Хьюго произнес по-английски, как можно четче, акцентируя каждый слог:

— Я — инспектор Хьюго из Амстердама, мне нужно с ней поговорить.

Человек с трудом отвечал на ломаном английском:

— Инспектор Ван Дайк уехала в Фару, вы можете найти ее там… теперь уже скоро.

«Вот черт, — подумал Хьюго, — не надо было тянуть».

Переведя дух, он спросил, все так же по слогам:

— Можно ли связаться с ней в машине и попросить, чтобы она встретилась со мной в условленном месте?

Долгая пауза, прерываемая треском в трубке. Собеседник Хьюго переваривал информацию.

— Да… Где вы хотите с ней встретиться?

— Скажите, чтобы она доехала до Вила-Нова-ди-Милфонтиш, потом свернула на узкую дорогу, идущую вдоль берега, и остановилась в первой рыбацкой деревне. У въезда есть бар. Я буду там ждать ее.

Снова пауза, на этот раз еще более долгая.

— Вила-Нова-ди-Милфонтиш… Узкая дорога… первая деревня… хорошо, сеньор.

— Передайте, что это инспектор Хьюго, не забудете? Пусть едет туда сразу, как только получит мое сообщение, хорошо?

— О'кей, инспектор…

— Бесконечно вам благодарен. Obrigado…

Он повесил трубку в надежде, что его послание быстро дойдет до Аниты.

Нужно было убить еще немного времени, и Хьюго решил ехать дальше на север. Дорога № 120 в направлении Синиша шла через холмы, окаймляющие пляжи в этом районе, а потом, у высокого мыса над океаном, сворачивала к востоку.

Внезапно ему в голову пришла мысль.

— Скажи-ка, — обратился он к Алисе, сидевшей на своем привычном месте сзади. — Тебе что-нибудь говорит фамилия О'Коннелл?

По лицу девочки он понял, что она погрузилась в раздумья.

— Да… Кажется, это фамилия моей бабушки по отцу… Но я ее никогда не видела…

— Бабушки по отцу, мамы твоего отца?

— Да, — вздохнула она.

Хьюго и Пинту понимающе переглянулись.

— Так, теперь скажи мне… Ты уже видела когда-нибудь картины вроде тех, что висели в баре, например картины твоего отца?

Девочка медленно кивнула.

Он ненадолго остановился перед мысом, выраставшим на горизонте. Потом свернул с шоссе и поехал по узенькой песчаной дорожке вдоль моря.

Здесь пляж изгибался дугой, на дальнем конце его ровную поверхность нарушали маленькие пригорки. То тут, то там росли сосны разной высоты. Вдоль дороги беспорядочно рос густой кустарник.

Хьюго посмотрел на небо — вокруг огненного шара, висевшего над горизонтом, появились мазки оранжевых оттенков.

Значит, О'Коннелл — это Тревис. Если немного повезет, они смогут встретиться уже сегодня вечером.

Его полупобег-полупогоня подходит к концу. Он и сам не понимал причин, по которым это дикое приключение увело его с севера на юг Европы. Как будто кто-то дал ему непонятный знак из будущего. Почему это должно было случиться с таким человеком, как он, балансирующим на волнах хаоса истории? С несостоявшимся писателем, который в один прекрасный день решил: раз он человек, то не может допустить гибели всех своих надежд, поскольку бред о чистоте рас, однажды уже чуть было не погубивший Европу, снова расползался по миру.

Возможно, он просто увидел все происходящее в новом свете? Когда по пути в Амстердам он остановился у Витали, они долго разговаривали. Витали рассказал ему, что в Германии повсюду, главным образом в больших городах, молодежь объединяется в группы, олицетворяя собой надежду и начало противостояния.

— Если они замечают, что в их районе появились неонацисты, сразу дают им понять, чтобы убирались — побыстрее и подальше… Называют себя «Пантеры паники».

«Неплохо», — подумал тогда Хьюго. Ядерное поколение принимает эстафету.

— Ты с ними уже контактировал?

— Да. Отличные ребята. Они абсолютно невосприимчивы к идеям тоталитаризма, любого толка. Занимаются музыкой, многие превосходно разбираются в компьютерах…

Хьюго расхохотался:

— Вижу, ты времени не теряешь…

— Ты не хуже меня знаешь, что наш срок отмерен.

— Точно… Ладно… И ты всерьез надеешься внедрить их в какую-то из наших «черных программ»?

— Мы с Ари думаем, что первый узел можно будет создать довольно быстро.

— Где? В какой программе? Прежде всего — в «КиберФронте». «КиберФронтом» называлась операция по взлому и разрушению компьютерных сетей неонацистов и необольшевиков, расползавшихся по всему миру, — их следы они находили в США, Латинской Америке, России, Европе… Программа должна была затронуть и базы данных, принадлежащих фондам, газетам и группировкам тоталитарного толка, главным образом — в Западной Европе. Хищение файлов, рассылка вирусов последнего поколения и все прочее. Они думали над этим много месяцев. Хьюго осознал — машина будет запущена, и попросил пару недель отпуска.

«А что происходит там?» — спросил его тогда Витали. «Ситуация не блестящая, — ответил Хьюго. — В худшем случае нас ждет тотальная война на Балканах, которая охватит весь регион и дестабилизирует ситуацию даже в бывших советских республиках, в России, Украине… О вероятности ядерного конфликта ты, сам знаешь. В „лучшем случае“ сербы согласятся с „мирным планом“ наших дежурных Чемберленов, и тогда на побережье Адриатики появится своя ЮАР с новыми четниками во главе… Нам придется нанести очень сильный удар до лета».

Их задача была проста. Заставить снять эмбарго, мешавшее борьбе новых демократических сил, увеличить количество колонн «Колокола свободы», расширить подпольные операции, поставку вооружений и снаряжения боснийским силам. Тогда Витали мрачно заметил: — Этот чертов вирус размножается. Наши корреспонденты в Москве сообщают о тесных контактах коммунистов с неонационалистами…

Хьюго ничего не ответил. Он имел возможность наблюдать этот новый тоталитарный гибрид вблизи. Иногда среди отрядов милиции новых четников попадались русские и украинские наемники. Те, кого они захватили в плен, были либо бывшими кагэбэшниками, либо сторонниками крайнего крыла компартии, либо полуграмотными казаками, зараженными крайним национализмом с оттенком православного интегризма. Многообещающий конец века…

«А теперь, — думал Хьюго, глядя на солнце, медленно и неотвратимо скатывавшееся к горизонту, — дело дошло до того, что появились условия для развития этакой „капиталистической“ копии вируса тоталитаризма. Частный нацизм? Ошеломляющее тому доказательство — вся эта сволочная фирма Евы Кристенсен…

Ох, дерьмо, — думал Хьюго. — Неужели в ближайшем будущем колоннам «Колокола свободы» придется вести борьбу с новой породой серийных убийц? Раззолоченные нацисты, вампиры, не имеющие никакой иной идеологии, кроме жестокости и желания унижать других людей, хищники с гладкими лицами и загорелыми телами, реализующие себя в убийствах и терроре?»

Неужели именно здесь таится смысл того хаоса, в котором он оказался?

Небо озарилось ослепительным диким светом, и это зарево словно таило в себе ответ.

Внезапное появление Алисы прервало его размышления.

— О чем вы думаете, Хьюго?

Ни о чем он не думает, просто наслаждается несколькими мгновениями, украденными у природы, у красоты неба и океана, у песчаного берега и скал, к которым спускается Пинту, засунув руки в карманы. Всей этой светлой безмятежностью стихии, деревьев, камней и морских птиц, с криком летающих над волнами.

Девочка казалась взволнованной и одновременно заинтригованной. Она явно долгое время размышляла над какой-то проблемой.

Хьюго постарался улыбнуться в ответ как можно дружелюбнее и теплее.

Она не ушла, осталась рядом с ним на вершине дюны и тоже погрузилась в созерцание окружавшей их красоты.

Там, где дальний конец пляжа заканчивался маленькой скалой, к морю спускались своеобразные бетонные сходни. Они доходили до легкого алюминиевого строения, которое под оранжевыми сполохами неба казалось сделанным из чистой меди. Ангар для яхты. Именно этот ангар, который Алиса заметила с дороги, привел их сюда. С точки зрения статистики, у них было мало шансов встретить здесь Тревиса, но, с другой стороны, после Одесеиксе им попадалось не так уж много подобных строений. Казалось, его специально установили на пустынной и труднодоступной части побережья. Стоило потратить десять минут на то, чтобы убедиться

Несмотря на строгую функциональность, ангар был по-своему красив. Блестящий металлическими боками, простой и чистый, он сиял в лучах прожектора, освещавшего все пространство вокруг и несоразмерно удлинявшего тени, придавая всему теплый красноватый оттенок.

Хьюго внезапно ощутил, как гармонично все вокруг. Этот уголок мира, находившийся всего в нескольких часах перелета от ада цивилизации, был красивым, подлинным, живым. Казалось, это место существовало здесь всегда и ждало его, чтобы привнести в душу мир и облегчение. А он сам, разве не был он частицей всепоглощающей гармонии? Разве он не был просто человеком, живущим в конце двадцатого века, отправляющим в море будущего свои послания в бутылке? Послания самого простого содержания: «Привет, ребята, я был здесь в благословенном 1993 году, мы сумели сделать, что хотели!» Ему захотелось оставить память о себе в этом месте, и он нацарапал на большом камне перочинным ножом слово «FOX».

Фокс. Имя, под которым он участвовал в тайных операциях. «О» закручивалось змеей, словно символ вируса познания и слова. «X» можно было понимать как две скрещенные сабли, или две стрелы, или две кости под черепом — в зависимости от настроения.

Алиса внимательно следила за его действиями. Закончив писать, он передал ей нож, она молча взяла его и нацарапала свое имя — Алиса — с другой стороны скалы. «Алиса К, 1993».

Несколько веков спустя кто-нибудь обнаружит их следы…

Хьюго выпрямился, подхватил тяжелую спортивную сумку, повесил на плечо и тоже спустился к океану. Компания двинулась через пляж, вдоль кромки пены. Он заметил, что Алиса шла по воде, даже не пытаясь увернуться от бесконечных наскоков волн. Раз или два она оглядывалась на них: ее лицо выражало крайнее напряжение, в живых глазах не было настоящего веселья. «Не так-то часто она смеется», — подумал Хьюго, перебирая в памяти прошедшие дни.

Они стали бесконечной вереницей дорог, насилия и тревоги. Она убегала от самого страшного врага, которого только можно себе представить, — от собственной матери, социопатки худшего типа. «Конечно, интуитивно она чувствует, что почти у цели, что отец близко», — подумал Хьюго, уворачиваясь от высокой волны. Да, конечно. Алиса, как он уже не раз замечал, обладала редким и загадочным даром — удивительной интуицией, а в сочетании с умом вундеркинда это составляло гремучую смесь. Алиса бежала перед ними, далеко впереди, к камням и бетонным сходням.

Рядом с ним шагал Пинту. Прекрасная погода. Чистое небо. У подножия скалы, спускавшейся в море, вода была глубокого темно-зеленого цвета. Поднявшийся свежий легкий ветерок облегчал идущий от земли зной.

Только подойдя к подножию скалы и сходням, он увидел, что поведение Алисы изменилось. Самым радикальным образом.

Она стояла перед дверью ангара, обращенной к океану. Хьюго видел ее в профиль: она подняла глаза и видела что-то, остававшееся скрытым для них, и словно окаменела. На лице ее читалось невыразимое потрясение.

Хьюго внезапно осознал, что бежит. Опершись на камень, он перебрался через нагромождение глыб возле сходней. Пинту следовал за ним.

Когда он выбрался наверх, Алиса стояла все так же неподвижно. Она разглядывала высокую металлическую дверь, закрывавшую вход в ангар. Автоматическую дверь, поднимающуюся вверх.

На двери было два предмета. Кнопочный пульт с интерфоном. И маленькая табличка из прозрачного пластика. За табличкой была надпись и рисунок. Ему не нужно было читать эту надпись.

На рисунке был изображен электрический скат, похожий на живой черно-белый самолетик.

«Что-то не склеивается», — почти сразу подумал Хьюго. Алиса не должна была знать об этой стороне жизни своего отца. Он подошел к ней и положил руку на плечо:

— Скажи, этот скат тебе о чем-то говорит? Она подняла на него глаза, горевшие яростным огнем.

— Это папино… Здесь. Он посмотрел ей в глаза:

— Что ты хочешь сказать? Откуда ты знаешь? Дьявол, Хьюго готов был поклясться, что ни он сам, ни Пинту, ни Анита ни разу не говорили при ней об этом, даже не намекали.

Алиса показала пальцем на табличку:

— Манта. Это знак моего папы, я точно знаю… Внезапно Хьюго осенило.

— Слушай… ты хочешь сказать, что тайно общалась с отцом?

Он понял, что попал в точку. В глазах Алисы что-то промелькнуло.

— Что ты знаешь об этом скате, Алиса?

Хьюго видел, что девочка колеблется, размышляет, сомневается, пытается привести в порядок мысли.

— Нет, папа никогда мне не говорил… но это странно… Как только мы вошли в тот бар, я почувствовала, что папа недалеко, а теперь все еще непонятнее…

— Что именно кажется тебе странным?

— Это место, все похоже на…

Она осеклась.

— Давай, Алиса, прошу тебя, я должен знать. Еще чуть-чуть — и он перешел бы на крик.

— Это еще один сон. Последнее время мне часто снился металлический дом на берегу моря. Но настоящий дом, понимаете? В этом доме меня ждал папа и…

Хьюго удержался от вздоха, чтобы не выдать нетерпения, подступавшего к горлу, словно неудержимая тошнота.

— В этом доме был океанариум, ну, такой… а в нем — дельфины, киты, акулы, а еще — электрические скаты. Очень много скатов. В конце сна мой папа тоже превратился в ската… Та-а-к, приехали…

Он повернулся к Пинту, тоже не сводившему глаз с таблички. Алиса. Табличка.

В два или три прыжка он подскочил к интерфону. Нажал на большую кнопку вызова.

Он позвонил несколько раз подряд. И вдруг ему ответили. Единственная проблема состояла в том, что это голос раздался сзади и человек произнес: — Не двигайтесь, господа. И все будет хорошо… Судя по всему, им целились в спину.

Анита получила послание Хьюго в патрульном автомобиле, где вместе с ней находились Оливаду и двое полицейских в форме. Она попросила водителя посигналить фарами передней машине, в которой ехали Петер Спаак и комиссар Фару. Отчаянно кокетничая и безнадежно упрямясь, она сумела уговорить толстого полицейского оставить ей машину без мигалок, чтобы она «могла встретиться с коллегой из Амстердама в районе мыса Синиш. С ним могут быть важные свидетели»…

Услышав это объяснение, Петер поднял на нее недоумевающий взгляд, но, увидев ее серьезное лицо, не стал задавать вопросов. Они подмигнули друг другу. Анита попросила его вернуться в Фару вместе с остальными и продолжить допрос Кеслера. Сейчас они находились между Лагоу и Алькантарией, километрах в пятидесяти от Фару. Развернув старый серый «датсун», Анита направилась в сторону Вила-Нова-ди-Милфонтиш, от которого ее отделяло сто пятьдесят километров.

Прошло почти два часа, прежде чем она остановилась перед ресторанчиком, стоявшим в стороне от въезда в городок. Небо на горизонте стало красно-фиолетовым, солнце только что опустилось в пучину океана.

Машин поблизости не было. Никаких признаков синего «фиата» в поле зрения.

Она вошла в ресторан с неприятным предчувствием. До сих пор Хьюго никогда не опаздывал. Человек за стойкой приветливо улыбнулся и пожелал ей доброго вечера. Анита села на табурет и попросила чашку кофе.

Когда хозяин принес ей дымящийся «эспрессо», она обратилась к нему по-португальски:

— Простите, я иностранка, ищу своих друзей. Они назначили мне встречу в этом месте… Двое мужчин, один местный, второй — иностранец, с ними маленькая девочка…

Выражение лица хозяина изменилось. Он смотрел на нее, но ничего не отвечая.

— Послушайте, — вздохнула она, вытаскивая свое удостоверение, — я офицер полиции, приехала из Нидерландов и сотрудничаю с португальской полицией…

Ей удалось придумать правдоподобную ложь.

— Эти двое тоже из полиции, один из голландской, второй — из комиссариата Фару… Мы договорились встретиться у вас.

Она посмотрела на часы:

— Это очень важно. Вы можете мне сказать, где они?

Хозяин ресторана вздрогнул, словно внезапно вспомнил что-то.

— Простите меня, мадам, но эти двое представились покупателями картин.

Он обвел комнату взглядом:

— Они искали какого-то человека, художника, и сказали, что картины их тоже интересуют…

Анита обернулась, чтобы оценить картины, развешанные по стенам, снова взглянула на хозяина, поднесла к губам чашку.

— Кто их написал?

— Один ирландец… Он тут бывает иногда. Продал мне одну или две картины, а остальные отдал — вроде как на хранение… Я… Я знаю кое-кого, кто мог бы с ним связаться, и жду звонка от этого человека с минуты на минуту… И ваши друзья-полицейские тоже должны вот-вот подъехать.

Анита расслабилась, сделала еще один глоток кофе. Хозяин продолжал:

— Послушайте, тут вот еще что…

Анита взглядом попросила его продолжать.

— Около часа назад сюда заезжали еще двое, тоже иностранцы. И они тоже искали этого человека…

— Тревиса? Вы имеете в виду Тревиса? — Да, его.

— О чем они вас спрашивали?

Она сделала стойку, как охотничья собака.

— Все о том же: Тревис, судно «Манта», но для меня все это темный лес, я им так и сказал…

Анита застыла с чашкой у рта.

— Они расспрашивали вас о картинах?

— Нет… почти сразу же уехали, не обратили на них внимания. Они выглядели усталыми и… как бы это сказать… нервными, напряженными… но в то же время уверенными в себе, вы меня понимаете?

Еще как!

— Что еще они хотели узнать?

— Э-э… ну… они спрашивали, не проезжали ли здесь после обеда еще какие-нибудь люди, которые тоже искали Тревиса…

— И что вы ответили?

— Ну… я колебался, но они мне не слишком понравились, и я сказал — нет, никого я не видел, и тогда они расплатились и уехали.

— А как имя этого ирландского художника?

— О'Коннелл. Он подписывается S.К.Р.

S.К.Р. Уменьшительное от «Skip», капитан. «Черт возьми», — подумала она, оцепенев, — этот О'Коннел и есть отец Алисы».

— Вы знаете, куда они поехали?

— Ваши друзья поехали на север. А эти двое сели в большую черную машину и отправились в том же направлении примерно час назад… Но я им ничего не сказал…

«К северу»… Это слишком неопределенно.

— А мои друзья вам больше не звонили?

— Нет, мадам, нет. Но они скоро будут здесь… Анита медленно допила кофе. Переполнявшая ее тревога с каждой секундой усиливалась. Эти двое неизвестных, скорее всего, уцелели после облавы. Из компании Вондта, Сорвана и их людей. Если они рыщут здесь, значит, тоже выслеживают «Манту». Кроме того, это означает, что Хьюго, Пинту и Алиса в опасности. В смертельной опасности.

Она уже собиралась попросить хозяина подробно описать незнакомцев, чтобы срочно объявить их в розыск по всей Португалии, но тут на другом конце бара зазвонил телефон.

— Наверное, это мой друг… Или ваши… Хозяин подбежал к телефону и снял трубку:

— Жоржи у телефона…

Тихий быстрый разговор. Она расслышала только неопределенное «сейчас позову», и хозяин направился к ней, поставив аппарат на стойку.

— Это вас, мадам… э-э-э… Ван Дайк… Какой-то господин Хьюго…

Взяв трубку, Анита услышала знакомый голос. Он звонил из какого-то богом забытого уголка, с пляжа к югу от Синиша. Из корабельного ангара.

Он нашел Тревиса.

«Вернее, — поправил он себя с легким смешком, — Тревис нас нашел».

 

24

Это был высокий мужчина, с кожей, огрубевшей от солнца, воды и ветра, худым лицом и ярко-синими глазами, в которых застыла вековая усталость. Светлые волосы подстрижены коротким ежиком, по-военному. Он стоял перед ними, положив руку на плечо прижавшейся к нему Алисы. Заткнув за пояс большой автоматический пистолет сорок пятого калибра, он смотрел на Пинту и Хьюго с любопытством и благодарностью, его глаза горели непонятным светом. Улыбка, как у Чеширского кота, веселость в уголках губ.

Часом раньше, когда за их спинами прозвучал голос, Хьюго не шевельнулся, выполняя приказ. Пинту застыл, словно превратился в соляной столб, но Алиса повернулась и слегка вскрикнула:

— Папочка?

Хьюго сразу понял, что произошло. Звук тагов по камням… Пинту тоже поворачивается…

— Вот задница! — воскликнул он. — Стивен, ты что, совсем…

Человек ответил сухо:

— Алиса, отойди в сторону, прошу тебя.

Хьюго услышал щелчок взводимого курка. Потом увидел, как Алиса побежала куда-то назад, продолжая кричать по-английски «папочка!».

В последнюю секунду он увидел, что глаза девочки наполнились счастливыми слезами, и продолжил спокойно изучать металлическую дверь, держа руки на виду. В такие моменты нельзя делать глупостей. Он рассчитывал, что Алиса и Пинту решат все проблемы.

— Стивен, — снова заговорил Пинту, и в его голосе прозвучали тревога и облегчение одновременно. — Матерь Божья, мы тебя столько дней ищем…

Ответом стал рев океана.

Потом до Хьюго долетел дрожащий от волнения голосок девочки, произнесшей по-английски несколько слов, заглушённых шумом волн.

— …это друзья, папа, правда… ничего плохого, они помогли мне найти тебя…

В ответ раздалось какое-то ворчание, словно человек приглушенно выругался.

Хьюго повернулся — очень осторожно, медленно и плавно, по-прежнему держа руки на уровне ушей.

Сначала он увидел взволнованно улыбавшегося Пинту, стоявшего с опущенными руками, груду камней у сходней, океан, потом мужчину, который одной рукой держал за плечо Алису, а другой наводил на него пистолет.

Солнце светило ему прямо в лицо, и он различал только силуэты в ореоле цвета расплавленной меди. Зато направленный на него предмет не оставлял никаких сомнений.

Фигура, обнимавшая Алису, надвинулась на него, и прозвучал тот же голос: — Кто этот тип? Человек обращался к Пинту. — Стивен, черт тебя дери, это друг. Его зовут Хьюго… м-м-м… Бертольд Цукор, и он, между проим, привез твою дочку сюда из Амстердама.

Незнакомец был теперь в нескольких метрах от Хьюго, так что он начал различать черты его лица. Взгляд отца Алисы смягчился. Рука, державшая оружие, расслабилась — он явно колебался. Алиса теснее прижалась к отцовскому плечу: — Папа, это правда… Хьюго меня привез из Амстердама… Он… Он все это время защищал меня и спас от маминых людей. — Хьюго слегка улыбнулся Алисе, и она ответила улыбкой сквозь слезы. «Спасибо, Алиса», — подумал он, стараясь выразить чувства взглядом. Между ними была теперь прочная дружба, и радость от этой близости заполняла все его существо.

Человек с любопытством разглядывал Хьюго. Он хотел было задать какой-то вопрос, но промолчал, посмотрел на Пинту, потом на ангар, потом снова на Хьюго и вздохнул.

Поставив наконец пистолет на предохранитель, заткнул его за ремень и от чистого сердца протянул Хьюго руку:

— Прошу простить меня… Стивен Тревис, как вы догадались, я отец малышки Алисы.

Хьюго опустил одну руку и протянул другую:

— Бертольд Цукор… но меня называют Хьюго. Несмотря на обстоятельства, я испытываю большое облегчение от встречи с вами.

Человек ответил ему улыбкой и коротким смешком:

— Прошу прощения за оказанный вам прием… но я сейчас слегка нервничаю…

Хьюго ничего не ответил.

Тревис повернулся к Пинту, раскрывая ему навстречу объятия.

— Господи, Жоакин, как все-таки приятно тебя видеть!

И они крепко обнялись.

— Ладно, не стоит здесь оставаться, место слишком открытое…

Тревис оторвался от Пинту, набрал код на замке.

Послышался легкий щелчок, потом шум мотора. Дверь начала подниматься, и им пришлось отодвинуться. Дверь качнулась вверх и медленно замерла под потолком.

Хьюго, разинув рот, смотрел в открывшийся перед ним проем.

Из полумрака ангара к солнцу тянулся бушприт великолепного черно-белого парусника, полностью оснащенного, готового к отплытию.

— Так это и есть «Манта»? — спросил Хьюго по-английски, медленно идя вдоль борта. Отличный корабль, не меньше шестнадцати метров. Изящный и благородный.

— Да, — ответил Тревис, — мы потратили почти три года, чтобы достроить его.

— Здесь? — изумился Хьюго, обводя рукой алюминиевый ангар.

— Нет, нет, — засмеялся Тревис — Сюда мы привезли его только в прошлом ноябре, для отделки и наладки… Его делали в судоходной компании в Лиссабоне.

Тревис провел их в маленький застекленный кабинет, расположенный на верху лестницы, от которой на высоте трех метров от пола, по всему периметру ангара тянулся балкончик.

Они вошли в кабинет, Тревис занял место у окошечка, выходившего на пляж. Дочка пристроилась рядом, Хьюго плюхнулся в старое кресло, а Пинту уселся верхом на стул, облокотившись на спинку.

Тревис повернулся к Хьюго и Пинту:

— Думаю, вам есть что мне рассказать.

Он выдвинул ящик стола, достал большую пенковую трубку и набил ее табаком, не отводя глаз от Хьюго, расплывшегося в улыбке.

— Уверен, вам тоже… Вы живете под чужим именем? О'Коннелл — фамилия вашей матери?

Не отвечая, Тревис раскуривал трубку. Выпустил одно за другим несколько колечек голубого дыма.

— Да. Кстати, я так и не понял, каким образом вы меня нашли.

— В ресторане есть кое-какие ваши картины.

— Хорошо, но как вы поняли, что это я? Что Тревис и О' Коннелл — одно и то же лицо?

Хьюго попытался сформулировать точный ответ, что оказалось непросто.

— Сам не знаю. Пинту сказал, что когда-то встречался с вами в районе Одесеиксе и давным-давно вы говорили ему про укромный уголок близ мыса Синиш. Мы стали искать. А когда зашли в тот бар, я увидел картины. Анита говорила, что вы служили в королевских ВМФ, и я связал это…

Еще несколько тяжелых синеватых колец к потолку…

— Кто такая Анита?

— Анита Ван Дайк… Инспектор полиции из Амстердама… Она ведет дело вашей жены…

— Это к ней пошла Алиса в Амстердаме?

Он повернулся к дочери, та утвердительно кивнула.

— Я не очень понял, что произошло, но думаю, что должен поблагодарить вас за все, что вы сделали.

Хьюго протестующе поднял руку:

— Я сделал только то, что должен был сделать, уверяю вас… Теперь ваша дочь с вами, мне осталось только предупредить Аниту и исчезнуть. Теперь мяч на вашей половине.

Тревис выдвинул другой ящик и достал бутылку виски.

В углу комнаты стоял маленький старый холодильник. Он достал оттуда лед и бутылку минеральной воды, потом вынул стаканы из шкафа. Плеснул мужчинам виски, протянул дочке стакан содовой.

Они молча выпили, и Хъюго наконец расслабился.

Тревис продолжал курить, но открыл форточку, чтобы проветрить помещение. Он попросил Хьюго рассказать его интерпретацию истории.

Хьюго начал с той ночи, когда он нашел Алису под сиденьем своей машины, подробно и четко рассказал об их долгом путешествии из Амстердама, сообщил о многих важных вещах, в том числе все, что знал о предприятии Кристенсен.

— Постепенно я понял, что ваша бывшая жена создала более чем процветающую фирму, выпускавшую и продававшую кассеты вроде той, что нашла в доме ваша дочка… Совершенно случайно Анита Ван Дайк, занимавшаяся расследованием этого дела, оказалась с нами в одной гостинице в Эворе, а за ней следил тип из банды…

Тревис ничего не отвечал, погрузившись в глубокие раздумья. Он стоял перед открытым окном и наблюдал за пляжем. В отблесках закатного солнца его лицо стало медно-золотистым, как у индейца навахо или хопи.

— Надеюсь, вы не слишком рисковали, приехав сюда с моей дочкой.

— Нам удалось нейтрализовать большую часть банды прошлой ночью… но времени действительно было мало. Мне нужно было найти вас как можно скорее, потому что эти ребята шли по вашим следам.» Но сейчас им следует поскорее слинять из страны.

Во всяком случае, он сам на это сильно надеялся.

— Теперь, если не возражаете, прежде чем я уеду, мне хотелось бы узнать вашу версию, господин Тревис. Расскажите мне все.

Он использует рассказ этого человека в своем романе о конце века.

— Что именно вас интересует?

— Все, что происходило в истекшую неделю, во время нашего бегства, а еще то, что происходило после вашего исчезновения. Не буду скрывать — мне кажется, что вся ваша жизнь окутана тайной.

Он попытался быть вежливым, чтобы не напугать собеседника.

— Вы задаетесь вопросом, как человек, вроде меня, мог жениться на такой женщине, как Ева Кристенсен, так ведь?

Хьюго старался не выдать своего смущения, но действительно считал это частью мозаики. Пинту заерзал на стуле.

— Честно говоря, я и сам не понимаю.

Тон Тревиса свидетельствовал о том, что он давно и мучительно размышляет на эту тему.

Он продолжал смотреть на океан. Темно-синие, почти фиолетовые, волны бесконечно накатывались на берег, на песок, постепенно приобретавший красный оттенок, как и небо на горизонте. Четко очерченный кроваво-красный диск солнца вползал в воду.

— Когда мы с Евой встретились, я как раз ушел с флота, жил в Барселоне и часто бывал в матросских барах. Всю жизнь, с детских лет, я любил ходить под парусом. Познакомился с несколькими испанцами с юга и с Балеарских островов и решил наняться капитаном туристических яхт в Андалузии. За месяц или за два до отъезда я познакомился с Евой Кристенсен через дальнего знакомого, приятеля моего приятеля, он пригласил меня на прием, который она устраивала на борту своей яхты…

Хьюго допил виски, а Тревис, не отводя глаз от воды, раскурил новую трубку.

— Не стану объяснять, что это была любовь с первого взгляда, безумная и бурная. И взаимная, я это сразу понял.

В этом Хьюго не сомневался. Изможденное лицо и горькая улыбка Тревиса не могли скрыть того, что лет двенадцать назад он был весьма привлекателен.

Тяжелые клубы дыма вылетали в форточку, с пляжа тянуло свежим ветерком.

— Ева Кристенсен была восхитительной девушкой. Мы… Мы сошлись… Потом я уехал в Андалузию… Провел там несколько месяцев, потом вернулся, поселился в Алгарве…. Нашел португальских друзей, с которыми мне было проще, чем с испанцами… Жоакин и Грек… Ева приехала ко мне и купила Каса-Асуль.

Назвав имя погибшего дилера, Тревис глубоко вздохнул.

— Знаете, когда газеты сообщили о его смерти, я уже знал, что Алиса сбежала, и — теперь об этом можно говорить — ее побег спутал мне все карты…

— Ваши карты? — переспросил Хьюго. Тревис ничего не ответил. Глухой шум волн, доносившийся из открытого окна, нарушало причмокивание Тревиса, сосавшего трубку.

— Да, — сказал он наконец. — Это длинная история…

Он допил виски и снова наполнил стакан, потом протянул бутылку Пинту. Хьюго вежливо отказался. Ему предстояло отправиться в путь, проехать две тысячи километров за один присест. Он ничего не ответил, выжидая, пока тишина и виски окончательно развяжут язык англичанина.

— Все очень сложно… Но когда Ева лишила меня родительских прав, это случилось из-за наркотиков…

Хьюго увидел, как Алиса резко вскинула голову и уставилась на отца. Да, ей тоже придется узнать немало нового. Загорелая рука Тревиса нежно ласкала волосы дочери.

— Я тогда серьезно подсел. Мы развелись, но я ясно понимал, кто такая Ева, понимаете?..

Хьюго не хотелось прерывать его. Уточнить детали можно будет позже. Пусть воспоминания разворачиваются сами собой.

— Я не знал, куда податься, и вернулся в Алгарве. Дошел до точки. Был в полной заднице… Меня вытащил Пинту.

Повернув кресло движением руки, он поднял стакан в честь друга.

Потом снова откинулся на спинку. Пинту ответил ему понимающей улыбкой.

— Кое-как мне удалось выкарабкаться, и я снова стал рисовать. Но и с Греком виделся… Время от времени покуривал или нюхал, мы кайфовали… Однажды Грек напомнил мне о предложении, которое я получил от одного крупного дилера, когда еще жил с Евой в Каса-Асуль…

Хьюго приподнял бровь, нетерпеливо ожидая продолжения.

Алиса подошла к отцу, села рядом. Тревис обнял ее за талию, словно желая защитить.

— Ну да… это началось почти сразу после рождения Алисы… так… постепенно. Мы с Евой часто ходили в модные кабаки, где я познакомился с этими ребятами, да и Грек кое-кого знал… В общем, в один прекрасный день один из них предложил мне перевезти груз, понимаете?

Хьюго утвердительно кивнул.

— Я сказал «нет»… Чувствовал себя ответственным за Алису, не хотел делать глупости. Я отказался, и тот тип никогда больше ко мне не подкатывался. Но потом, когда я вернулся, Грек сказал: все изменилось. Ева забрала у меня Алису, я больше ни за кого не отвечал. И я согласился на пару операций, чтобы заработать.

Хьюго не шелохнулся.

— Я хороший моряк. Знаю Средиземное море и Южную Атлантику наизусть, знаком с организацией британских сил в Гибралтаре, французского и испанского флота, понимаете?

В его словах прозвучала гордость профессионала.

— Я дорого брал за свою работу. За два года сделал около десяти рейсов… Провел пару операций другого рода…

Хьюго непроизвольно насторожился:

— Могу я спросить, какого именно? Облако дыма поплыло к окну.

Тревис взглянул на Алису. В его глазах были стыд и смущение. Но дочь улыбнулась в ответ — и стало совершенно ясно, что ей все равно, кто он — контрабандист или космонавт, преступник или министр; главное — он здесь и он ее отец.

Хьюго ощутил легкое волнение и грусть.

Тревис продолжил свой рассказ:

— Я перевозил оружие.

Хьюго с трудом удержался, чтобы не вскочить со стула.

— Дважды… В прошлом году.

Хьюго не мог отвести глаз от его лица, и тот, почувствовав напряжение во взгляде собеседника, снова «прикрылся» облаком дыма.

— На Сицилию… и в Хорватию.

Черт возьми… Хьюго был потрясен, но старался сохранять спокойствие, чтобы не выдать волнения. «Черт возьми! — хотел заорать он. — Вы, случайно, не знаете Остроповича из Загреба — он отвечал за один из главных нелегальных маршрутов?» Нет, не может быть и речи о том, чтобы выдать хоть малейшую информацию о Сети. И он не сказал ни слова, глядя на Тревиса и изо всех сил стараясь не улыбнуться. Возможно, они разминулись всего на несколько дней на хорватском берегу, куда приставали «шлюпки» Сети? Воюющие друг с другом бывшие югославские республики получали оружие из разных источников, в том числе и от мафии, в этом нет никаких сомнений. Тревис тоже водил подпольный конвой оружия, нарушая эмбарго. Хьюго почувствовал внезапное волнение. Да уж, этот бывший военный моряк, знающий толк в контрабанде и судовождении, был бы для них находкой… Тревис не спускал с него глаз. Хьюго, делая вид, что спокойно слушает, налил себе второй стакан виски.

— Так вот, в один прекрасный день мы решили, что все эти деньги плюс то, что зарабатывал Грек, надо пустить на постройку судна… Мы придумали, какой будет «Манта», я кое о чем посоветовался с Пинту, запудрив ему при этом мозги, — прости, старик…

Он поднял стакан, всем своим видом выражая искреннее раскаяние.

— Вот дьявол, да к чему все эти секреты? — воскликнул Пинту. — Почему ты строил этот чертов корабль тайком?

Тревис выпустил новое облако дыма, несколько секунд помолчал.

— У нас с Греком была цель… как бы вам лучше объяснить… Вообще, сначала я просто хотел построить собственный парусник, но потом появилась идея придумать нечто особенное…

— Да что в ней особенного, в твоей «Манте»? — спросил Пинту, махнув рукой в сторону мачт, видневшихся по другую сторону балюстрады.

Улыбка Тревиса была одновременно хитрой и загадочной.

— Много чего. Мы вложили в него практически все бабки.

«А это значит, — подумал Хьюго, — много бабок».

— Вот… Вначале мы думали заняться VIP-туризмом — немного спорта, тропики. Потом стали уточняться детали. Мы подумали, — будет здорово получить многоцелевой корабль: лучший на море, это главное, но чтобы на нем можно было ходить по рекам в любых условиях. Со сменным килем и убирающимися поплавками, чтобы подниматься вверх по реке… По Амазонке… По Нилу, по Миссисипи… Потом мы с Греком довели до ума наш проект гидроэлектромотора — эту идею я взял из работ какого-то неизвестного русского инженера двадцатых или тридцатых годов, сгинувшего в Сибири… Да чего говорить — я вам скоро все покажу. Честно говоря, мы столько загребали на товаре, что сразу скумекали — такое судно прекрасно подойдет для подпольных перевозок. То есть если с туризмом дело не выгорит, всегда можно будет вернуться к нашему делу, потому-то никому ничего не говорили.

Тревис усмехнулся.

— Позже, за те месяцы, пока корабль потихоньку строился в доке, до меня дошло, что он идеально подойдет для еще одного дельца, что только повысило секретность, усилили меры безопасности…

Тон последней фразы ясно дал понять собеседникам: Тревис не верит в совершенство систем безопасности. В глазах отца Алисы снова мелькнула грусть — он вспомнил об убитом друге, схватил стакан, сделал большой глоток виски, издав рычание. Взглянул на Хьюго, на Пинту, потом на дочь, снова на Хьюго.

Хьюго тоже глотнул виски. Он ждал продолжения спокойно, но безмятежность была не более чем маской.

Тревис вынул изо рта трубку, решившись наконец.

— В прошлом году, когда работа над «Мантой» подходила к концу, я начал планировать… как бы это сказать…

Он посмотрел Хьюго прямо в глаза.

— Я начал планировать ее похищение, но лучше назовем это «возвращением».

Он снова погладил Алису по волосам.

— Вы понимаете, не могло быть и речи о том, чтобы она оставалась со своей матерью и та испортила бы ей жизнь…

Разумеется, подумал Хьюго, в подобных обстоятельствах и он не смог бы поступить иначе.

— Ну вот, я начал придумывать, как организовать дело… я знал, что с Евой нужно держать ухо востро, и решил исчезнуть за несколько месяцев до окончательного осуществления плана, чтобы вынырнуть другим человеком. Мы с Греком купили эту землю и построили ангар. Достаточно далеко от Алгарве, чтобы Ева не сразу смекнула, что я замешан в деле, если бы прослышала про судно… Мы два или три раза испытали «Манту», потом я продал дом в Албуфейре и удрал…

— Куда? В это место? Под именем О'Коннелла?

— Нет. Я скрылся во Франции, на юго-западе. Потом вернулся в Испанию — в Астурию. Взял с собой все необходимое, чтобы писать, и рисовал на пляжах, а жил в вагончике. Я продавал картины, и цены меня не слишком волновали, у меня достаточно денег на счете в банке. Я планировал вернуться в апреле-мае. В прошлом году устроил так, чтобы меня узнали здесь как О'Коннелла — приезжал сюда несколько раз, продал картины двум или трем типам, в том числе Жоржи, хозяину ресторана. В мае мы с Греком должны были сесть на корабль и отправиться в Амстердам. Там я вернул бы себе Алису. А потом мы уплыли бы в Бразилию.

Мысли Хьюго неслись вперед на всех парах, как перегревшаяся скороварка.

— Подождите, но как бы вы связались с Алисой?

Т ревис промолчал, медленно поднеся к губам стакан.

— Что вы собирались сделать, чтобы связаться с Алисой? — настаивал Хьюго.

Вот где настоящая загадка.

— Ну-у-у… Я, конечно, знал, что Ева читает ее почту, и с этим ничего поделать не мог. В первый год я ограничился несколькими открытками, в которых указывал адреса абонентских ящиков. Алиса отвечала мне, иногда писала длинные письма. Я уверен — Ева просматривала ее послания, это чувствовалось в каждом предложении… потом она затеяла процесс по лишению меня родительских прав… В общем, однажды — Алисе было тогда лет десять — мне нужно было оказаться в Бельгии, чтобы уладить одно дело, и я решил проехать через Амстердам — хотел увидеть дочку. Я проводил целые дни, наблюдая за ней… Потом мне пришлось уехать. Через два месяца я вернулся и провел в городе две недели. Бродил вокруг дома, шел за Алисой по дороге в школу или в кино. В конце концов я узнал, что в дом к Кристенсенам регулярно ходит какая-то старушка. Наблюдая за окнами в бинокль, понял: это преподавательница музыки — она учит Алису играть на скрипке… Я проследил за женщиной и однажды, в парке Беатрикс, заговорил с ней… Я просто попросил ее передать несколько писем Алисе, рассказал всю правду… Ну, скажем, необходимую и достаточную часть правды… Честно говоря, я ужасно удивился, когда старуха согласилась. И она прекрасно все сделала — передала письма, где был указан мой настоящий адрес и где я пытался объяснить Алисе, что произошло.

— Вы думаете, Ева Кристенсен могла быть в курсе происходившего?

— И продолжала делать вид, что ничего не знает? Как будто ничего не случилось? Читая тайную переписку… Да, я часто об этом думал и, признаюсь, дрожал от страха за госпожу Якоб, хорошо зная, кто такая Ева Кристенсен, понимаете? Именно поэтому я решил прервать эту параллельную переписку. Месяцев шесть назад. Имея своим противником Еву, нельзя играть с огнем… Уехав из Албуфейре, я больше не связывался с госпожой Якоб, потому что сам не знал, где брошу якорь. Ни к чему было рисковать, передавая адрес, который наверняка оказался бы временным… Я никогда не упоминал о своем плане в письмах к Алисе, это было слишком опасно… В нужный момент я просто передал бы ей сигнал и указал место встречи на словах, через госпожу Якоб. Но Алиса нашла эту проклятую кассету и убежала, прежде чем я успел с ней связаться… Мне все стало известно случайно, из газеты, кажется немецкой… Потом я узнал об убийстве Грека и о событиях в Эворе и тут же сбежал сюда — вчера. Я не знал, что делать. Сегодня днем один из моих знакомых сказал, что вы заезжали к Жоржи и что вы меня ищете. Я думал, это вы похитили мою дочь, и, когда увидел вас с Пинту, решил, к ужасу своему, что он предал меня…

Большой глоток виски поставил точку в рассказе.

Хьюго переваривал полученную информацию, его мозг работал как компьютер.

Что за дикая история…

— Хорошо, вы несколько раз упоминали, что знаете Еву Кристенсен, понимаете, что она собой представляет. Что вы имели в виду?

Тревис нахмурился.

Речь явно зашла о вещах, которые ни при каких обстоятельствах не должна слышать девочка-подросток, особенно если речь идет о ее собственной матери. Хьюго разозлился на себя, за допущенную ошибку и проявленное любопытство, но он должен был узнать!

— Вы ведь знаете, господин Тревис, что ваша дочь видела ту кассету и точно знает, на что способна ее мать.

Он хотел сказать: она видела эскадрон смерти в деле, много раз, с близкого расстояния.

Плотные синеватые клубы табачного дыма, кружась, плыли к окну.

— Бот что я вам скажу: давно это началось и прогрессировало, так что, когда мы встретились, она уже была такой… Должен признать, что после рождения Алисы ситуация ухудшилась… Не знаю почему. Говорят, после родов у женщин иногда случается депрессия… Я вынужден был наконец признать некоторые вещи.

Хьюго воздержался от вопросов. Еще одно облако дыма…

— Грек рассказал мне, что она встречалась со всеми здешними дилерами и прочими мафиози в модных кабаках. Я больше не хотел там бывать, но узнал, что она иногда наведывалась туда без меня. Подумал — может, встречается с мужиком… Начал пить… Помню, как-то вечером я рассказал ей о предложении, которое получил от одного жулика, — тот просил отвести их судно… Сказал, что отказался, а Ева в ответ — ну и зря… Что это могло бы быть возбуждающе. Мы жутко поругались.

Тревис выпустил кольцо в потолок.

— А в другой раз, незадолго до нашего отъезда в Барселону — все уже было очень плохо, — я начал баловаться порошком, и Грек явился навестить меня в Каса-Асуль… Ева уехала — я не знал куда…

Грек рассказал мне об одном деле, о слухах, которые курсировали в городке. А ему донес один дилер в каком-то баре… Пауза.

— Говорили, будто появилась женщина, которая платит за разрешение присутствовать при казнях. Вроде бы такое случилось два или три раза. По описанию она как две капли воды походила на Еву. В тот вечер наша ссора дошла до драки: разбитая посуда, зеркала, все такое… мне кажется, тогда Ева перешла какой-то барьер… она стала осторожнее и больше не повторяла подобных экспериментов, пока мы жили в Барселоне… Но я чувствовал — она продолжает заниматься темными делишками… Мы почти не виделись, она постоянно уезжала по делам — в восьмидесятые ее состояние росло как на дрожжах… Потом был развод и все остальное…

Последняя затяжка, облако дыма в потолок.

Рассказ Тревиса подошел к концу, а сам он обвел взглядом ангар.

Хьюго обдумывал информацию. В его мозгу словно прокручивался фильм о жизни этого человека. Он не знал, что сказать.

Положение спас Пинту:

— Ну ладно, а когда же мы сможем увидеть чудо кораблестроения?

Тревис позволил себе улыбнуться, следом, почувствовав облегчение, улыбнулся и Хьюго.

— Пойдемте, — позвал Тревис, поднимаясь, — я вам покажу…

Хьюго последовал было за ними на балкончик, выступавший над судном, но вдруг резко остановился:

— Извините, господин Тревис, но мне нужно позвонить.

Он с тревогой взглянул на часы: черт, он же назначил Аните встречу в баре, а сейчас уже восемь!

Тревис долго смотрел на него, прежде чем ответить:

— Этой инспекторше из Амстердама, да? Знаете, я не горю желанием ее видеть.

Хьюго настаивал:

— Послушайте, Анита Ван Дайк делает все, чтобы арестовать вашу жену. Она очень помогла нам, она рисковала — профессионально рисковала, своей карьерой. Мы не можем на нее наплевать, забыть о ее роли в нашем деле. Сейчас она уже должна была приехать на встречу с нами и не понимает, что случилось… Я должен ее предупредить.

Властный тон Хьюго заставил Тревиса нахмуриться, но вот на его губах появилось подобие улыбки, он поднял бровь — и сразу стал похож; на аристократа былых времен.

— Она приедет одна?

— Обещаю вам это.

— Тогда звоните. И присоединяйтесь к нам внизу.

Тревис взял дочь за плечо и дружески подтолкнул Пинту к порогу.

Хьюго кинулся к толстой телефонной книге, быстро набрал номер.

Уже тронувшись в путь, Анита долго не могла справиться с тревогой, от которой холодело в животе. Следуя указаниям Хьюго, она выбралась на дорогу № 390, проехала Серкаль, затем Танганейру, нашла 120-ю, ведущую прямо к мысу Синиш.

Ночь спустилась на землю мгновенно. Дорога была пустынной. Фары ее машины выхватывали из темноты другие машины: она обогнала только один большой грузовик за несколько километров до той дороги, о которой упоминал Хьюго. Узкая каменистая дорожка спускалась к пляжам у самого основания маленького полуострова.

После резкого поворота, среди камней и редких деревьев, она увидела ангар. Возле высокого металлического строения дорожка стала песчаной. Фары осветили заднюю стенку ангара, бетонные сходни и пляж, мигнули и погасли.

Анита захлопнула дверцу и сделала несколько шагов по площадке. Строение было погружено в полный мрак. Она заметила открытую форточку в центре металлической стены, но и оттуда свет не шел. Видимо, вход сделан со стороны сходней. Она уже собиралась обойти ангар, когда из темноты возникла фигура человека.

Она едва не подскочила, но почти сразу узнала Хьюго.

— Это я, Анита… Я ждал вас снаружи — мы не хотели ни открывать дверь, ни зажигать свет.

Легкая улыбка тронула его губы, и Анита поняла, кто проявил осторожность.

Он набрал код на замке, и высокая дверь, слегка качнувшись, медленно поползла вверх. Тишину нарушал шум электромотора.

— Вот «Манта»… — проговорил Хьюго, вытягивая руку в сторону парусника. В темном ангаре он напоминал «Летучий Голландец».

Анита заметила слабый свет, шедший из какого-то помещения на судне.

— Все внутри, — пояснил ей Хьюго.

Она с улыбкой наблюдала за ним, пока дверь ехала вверх. Он обернулся в ее сторону и улыбнулся в ответ — хитро и серьезно:

— История подходит к концу… Во всяком случае, для меня…

Анита ничего не ответила, но почувствовала, как екнуло сердце. Она вздохнула — надеясь, что неслышно, — когда Хьюго вошел в ангар.

В то мгновение ей показалось, что звезды стали вдруг гораздо ярче.

— Идемте… Вам пора познакомиться с Тревисом… Увидите, это удивительный человек.

Анита не поняла, почему он продолжает улыбаться.

Хьюго подошел к пульту и нажал на кнопку. Высокая металлическая дверь с громким щелчком остановилась. Хьюго нажал на другую кнопку, и дверь медленно качнулась обратно, оставляя их внутри, словно закрылся тайный вход в забытую гробницу.

Хьюго повел ее за парусник. Рядом с одним из металлических стапелей, прочно удерживавших судно на земле, на палубу вела лестница. Хьюго быстро взбежал по ней.

Когда Анита выбралась наконец наверх, он уже стоял на палубе, протягивая ей руку. Она с удивлением отметила про себя, что приняла его помощь. Когда их ладони соприкоснулись, по всему ее телу словно пробежал электрический ток, но она запретила себе думать об этом, быстро высвободилась и пошла следом за ним во внутренние помещения.

Под своеобразным куполом из дымчатого плексигласа находился узкий люк, в нем — металлический трап к коридору. Свет шел из глубины. Анита оказалась перед небольшой дверцей. Потолок в коридоре был низким, так что им обоим пришлось пригнуться.

Хьюго открыл дверь, желтый луч осветил коридор.

В комнате Анита увидела Алису, Пинту и незнакомого мужчину.

В углу горела маленькая газовая лампа.

Хыого отстранился, давая ей пройти, потом занялся представлениями:

— Анита Ван Дайк… Стивен Тревис.

Мужчина уже поднялся со стула и шел к ней, протягивая руку и искренне улыбаясь.

Пожимая руку отцу Алисы, она рассматривала его. Лицо, потемневшее от морской воды и солнца, круги под глазами, обтянутые скулы. Она вспомнила, что Пинту рассказывал ей о пристрастии Тревиса к наркотикам.

Анита вдруг заметила, что Хьюго тоже осунулся. Скорее всего, он давно не высыпается.

— Хотите что-нибудь выпить, мисс?

Тревис кивнул на откидной столик, где громоздились пустые бутылки из-под содовой и бутылка виски.

— Нет, благодарю вас…

— Тогда, может быть, осмотрите корабль? Анита переступила с ноги на ногу, чувствуя себя неловко.

— Не сейчас, господин Тревис, но…

Она боялась разрушить царившую здесь гармонию. Совершенно преобразившаяся, сияющая Алиса рядом с отцом. Искренне улыбающийся Пинту, допивающий виски с содовой. Хьюго, с разгладившимся, несмотря на усталость и тяжеленную спортивную сумку, лицом. Он не сводил с нее глаз, в которых светился насмешливый огонек. Как будто знал, что она собирается сказать.

Анита сделала глубокий вдох и решительно начала:

— Послушайте, вы должны понимать, что, если мы хотим одолеть Еву Кристенсен, нам потребуются ваше свидетельство и показания Алисы… Я… Я должна отвезти вас в комиссариат Фару.

В маленькой каюте повисла свинцовая тишина.

Хьюго, закинувший наконец на плечо свою сумку, тяжело вздохнул и с грохотом бросил ее обратно на пол.

— Хорошо… Я иду за «фиатом».

Он выскочил из каюты, и Анита осталась лицом к лицу с отцом Алисы, холодно глядевшим на нее.

Внезапно, видя, как от отчаяния исказилось личико Алисы, она сдалась:

— Ладно… я пойду прогуляюсь. Я… дам вам возможность самим принять решение.

Анита и сама не понимала, что заставило ее так поступить.

Она вышла в коридор, начала подниматься по трапу.

Шум открывающейся двери заглушил рокот океана.

Он был уже на палубе, когда услышал за спиной ее голос:

— Хьюго… Подождите!

Обернувшись, он увидел Аниту, улыбнулся ей, но не остановился.

— Подождите… Черт возьми, да подождите же… Анита наконец догнала его.

Схватила за руку:

— Где ваша машина?

Хьюго кивнул на пляж;, тянувшийся к югу:

— Мы оставили ее с другой стороны… На дорожку, ведущую к ангару, надо заезжать выше, Тревис объяснил мне…

Он направился к груде валунов, решив спуститься на песок.

— Вы… Почему вы не захлопнули дверь?

Хьюго повернулся к ней. Волосы Аниты растрепались, рассыпались по плечам, в беспорядке падая на куртку. Над ними простиралась вселенная — усыпанный звездами небосвод. В полутьме глаза женщины казались лунно-желтыми. За ее спиной молочно-белым пятном вырастал ангар. Она была невероятно хороша. Хьюго не мог отвести глаз от нежного тонкого овала лица, от кожи цвета слоновой кости, светившейся под звездами, от бледных губ. Он был не в состоянии издать ни одного членораздельного звука.

— Лучше будет… нам следует запереть… Напряжение в ее голосе придало Хьюго сил.

— Да… Конечно, вы правы.

Он подошел к ангару, нажал на кнопку автоматического управления.

— Знаете, — снова заговорила Анита, — я не хотела пугать Алису и ее отца… Но вскоре после вас в ресторанчик к Жоржи заезжали двое…

Хьюго окончательно очнулся:

— Мужчины?

— Да. Судя по описанию, одним из них был Вондт, второго я не узнала…

— Дерьмо! — тихо выругался он, провел рукой по «ругеру» под курткой, словно пытаясь подбодрить самого себя.

— Я… я позвонила с дороги коллегам в Фару. Они приказали местным патрулям удвоить бдительность. Могу я пойти с вами?

Мгновенье Хьюго молча смотрел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами.

— Я дала Тревису время, чтобы они все обдумали и поговорили… им это необходимо…

«Ну да, конечно, — про себя согласился он, — Тревису есть над чем подумать».

— Можно я пойду с вами? Мне тоже надо подышать свежим воздухом.

Хьюго почувствовал, что сердце забилось быстрее. Черт, даже руки вспотели.

— Конечно, — бросил он, надеясь, что голос прозвучал беззаботно и спокойно.

Анита шла рядом, стараясь приноровиться к его темпу,

«Н-да, — думал он, вышагивая вдоль пенной кромки, над которой разливалось радиоактивное свечение. — Эти типы не из слабаков, а мадам Кристенсен, судя по всему, не собирается упускать добычу…»

— Что собираетесь делать с ними в Фару?

— Хочу устроить очную ставку Алисы и Кеслера. И попрошу Тревиса рассказать мне все, что он знает о Еве К.

— Вы представляете, где она может находиться? В ответ — только шум волн. Он подумал, что так, в конце концов, лучше всего.

Ева Кристенсен находилась где-то там, в ночи, скрывавшей океан лучше любого камуфляжа.

Хьюго открыл дверцу машины. Образ матери Алисы словно впечатался в его мозг безликой тенью, слившейся с ночью.

Он попытался прогнать мысли о страшной женщине, переключиться на ту, что сидела рядом с ним на пассажирском сиденье.

Вставил ключ в замок зажигания, не зажигая фар, запустил мотор, закинул руку за подголовник, обернулся. Ему надо было сдать назад метров на двести по узкой песчаной дорожке, потом, следуя указаниям Тревиса, подняться к ангару.

Он уже собирался переключиться на заднюю скорость, но тут руки их случайно соприкоснулись. Как будто он воткнул пальцы в электрическую розетку.

Их глаза встретились, но взгляды бежали один от другого.

Черт, да что же он так дрожит от ее прикосновений?

Хьюго вдруг померещилось, что его рука, лежавшая на рычаге переключения, обратилось в мягкое тесто. В паху забурлила кипящая лава. Ноги отказали. Голова не работала. Позвоночник задеревенел. Глаза не могли, не хотели отрываться от неподвижного и бесконечно меняющегося вида моря и песка, деревьев, колыхавшихся на ветру, облаков, которые неслись по черному своду небес, подобно табуну лошадей, заслоняя собой звезды.

Он слышал ритмичный шум волн и напряженное дыхание Аниты.

Нужно было пошевелиться, что-нибудь сделать, обязательно, немедленно.

Анита опередила его, положив ладонь поверх его руки.

Хьюго почувствовал, как сердце заколотилось в бешеном ритме, словно он принял самый мощный амфетамин в мире.

Он с трудом проглотил комок, сдавивший горло.

— Не думаю, что это разумно в создавшейся обстановке…

Он и сам не понимал, как ему удалось заговорить. Господи…

— Что — неразумно?

О, черт, ее голос звучал так близко, так чувственно. Он медленно повернул голову. Она была совсем близко. Слишком близко.

Поздно. Теперь ничто не сможет остановить то, чему суждено случиться. Он предпринял последнюю отчаяную попытку сопротивления.

— Слушайте… вы из полиции, а я… Это… это невозможно, понимаете?

Немыслимое отчаяние прозвучало в его голосе. Он и сам был потрясен.

— Нет… я не знаю, кто вы, — ответила она.

— Вот именно.

Никогда прежде взгляд молодой женщины не был таким настойчивым. Он почувствовал, что последние бастионы его защиты рушатся.

Пальцы Аниты легко касалась его руки, и вынести это было труднее, чем если бы она изо всех сил сжала его ладонь.

— Вы не понимаете, что делаете, — заговорил он, переведя дух.

— Не понимаю, вы правы… И самое удивительное, что это совершенно не важно сейчас…

Ее голос обратился в жаркое дыхание, и оно обожгло ему лицо, как ветер пустыни. Запах мяты. Хьюго тонул… Крепость пала.

Когда их губы соединились, сердце мужчины едва не вырвалось из груди.

Спустя вечность, когда к нему вернулось сознание, он увидел ее лицо и волосы цвета меди, и они заполнили всю вселенную. Он взял это лицо в ладони и снова погрузился во влажный, шелковистый, жарко-живой мир.

Прошло еще какое-то время, и вдруг она улыбнулась — обезоруживающе-весело:

— Вы собираетесь всю ночь жечь бензин?

Он не среагировал. Тогда она нагнулась, повернула ключ в зажигании, щекоча ему лицо волосами.

Салон погрузился в тишину. Не разгибаясь, Анита включила радио, и в машине зазвучала меланхоличная, жалобная музыка старого фаду.

Хьюго пытался овладеть собой. Он должен вернуться на землю! Их отношения заведомо обречены, немыслимы. Суровое лицо Ари Москевица, как образ верховного Бога, выплыло из глубин памяти, но было изгнано женщиной.

Она припала к нему, прижалась губами к его губам.

Горячее, сладостно обволакивающее облако поглотило их.

Счастье на несколько мгновений.

Грохот выстрелов разорвал тишину их мира.

Через ветровое стекло они видели берег и ангар в конце пляжа. Подскочив, как от удара током, они стали напряженно вглядываться в окружающий пейзаж. Дверь ангара была открыта, повсюду суетились люди. Оранжевые языки пламени вспыхивали в ночи. На дорожке, ведущей к шоссе, стоял большой автомобиль с потушенными фарами.

— Дьявол, — прошептала Анита, распахивая дверцу. В руке она уже держала свой «магнум».

Он выскочил следом, призывая дождаться его.

Они побежали по мокрому берегу.

У ангара царил хаос…

Они бежали вдоль кромки воды. В мозгу Хьюго билась всего одна мысль: «Черт, „Штейер-АУГ“ и помповое ружье остались в спортивной сумке, ты допустил страшную ошибку, приятель!» Кольт прыгал в кулаке, как нетерпеливый стальной ястреб.

Стремительно несясь на другой конец пляжа, он пытался оценить ситуацию. Кто-то притаился за ангаром и вел огонь по группе людей, залегшей за «датсуном» Аниты. Он узнал силуэт Тревиса, уклонявшегося от пуль, и… «Нет!» — беззвучно заорал он. Два человека бегом поднимались по тропинке к большому автомобилю, их прикрывали еще трое, стрелявшие очередями в сторону ангара. Один из бегущих нес на плече маленькую, кричащую, отбивающуюся фигурку.

Они схватили Алису.

Он почувствовал, что сердце вот-вот оборвется, и даже не заметил, что враги уже засекли их. Он увидел языки оранжевого пламени, фонтанчики песка и воды, поднятые вокруг них пулями. В ушах жужжал рой неистовых насекомых.

Не пытаясь прикрыться, рванулся с криком вперед, разряжая на ходу свой пистолет. Оружие прыгало в его руке, как юркий возбужденный зверек. Он увидел, как один из нападавших опрокинулся на спину, и понял, что Анита тоже стреляет по другой группе, рвущейся к машине. Тревис снова открыл огонь. Третий из нападавших — тоже раненный — пытался ползти, сохраняя сидячую позу.

Там, наверху, тип, схвативший Алису, сумел добежать до машины, которая разворачивалась ему навстречу.

Господи, они опоздали! Из темноты выскочил человек, швырнул что-то в сторону ангара, туда, где стояла Анита.

С оглушительным грохотом, озаряя пляж, взметнулся огромный столб пламени. Машина взлетела в воздух и взорвалась, дверцы раскидало в разные стороны. Тело, лежавшее у колеса, было разорвано на куски… Граната… у этих гадов были гранаты. Кто-то бежал к машине. Хьюго начал стрелять в его сторону, но патроны тут же кончились, и он вынужден был притормозить, чтобы выкинуть пустую обойму в воду и вставить новую. Анита обогнала его. Она тоже стреляла — в другого типа, — и тот вдруг качнулся вперед. Два резких звука слились в один. Механический рык мотора… Машина сорвалась с места и на полной скорости помчалась к дороге, освещая фарами столбы пыли. Крик внутри ангара.

Крик Тревиса. Голосом, полным отчаяния, он выкрикивал имя Алисы, эхом отдававшееся в огромном строении.

Он догнал Аниту возле камней, сгруженных у сходней. Увидел Тревиса, постаревшего в одно мгновение на сто лет, с глазами, утратившими всякое выражение. Руки его безвольно висели вдоль тела, в правой был зажат пистолет сорок пятого калибра. На земляной площадке рядом с ангаром в жирных клубах черного дыма догорал «датсун» Аниты. Окровавленное изуродованное тело валялось на камнях среди обломков плексигласа и почерневшего металла, Фантасмагорические красные и оранжевые отблески плясали на алюминиевых стенках ангара и на песке. В нескольких метрах, на дорожке, возле обуглившихся обломков багажника, Хьюго увидел сидящего в странной позе человека. Ноги расставлены, руки опираются о землю, голова опущена.

Чуть выше, уткнувшись лицом в землю, лежал еще один, неподвижный, как камень.

У ног первого лежал пистолет, и Хьюго, подойдя, отбросил его ударом ноги подальше к воде. Человек медленно поднял голову. Его мертвенно-бледное лицо заливал пот, на животе расплывалось большое красное пятно. Парень тяжело, неровно дышал.

Хьюго посмотрел ему в глаза. Судя по ране, дело плохо.

Он медленно направил пистолет в лоб сидящему, тот покосился на свое оружие.

К ним подошли Анита и двигавшийся как автомат Тревис.

— Они убили Пинту… Телефонные провода перерезаны.

Голос Аниты звучал очень мрачно.

Тревис смотрел на раненого, не видя его. Его мысли блуждали где-то во мраке ночи, словно он пытался догнать машину, увозившую его дочь.

Хьюго откашлялся, сделал глубокий вдох. От мысли о том, что ему предстоит сделать, в желудке возникла резь.

— Откуда ты? — спросил он по-английски у раненого, похожего на брошенную ребенком тряпичную куклу. Человек выплюнул на выдохе:

— Я француз…

— Ладно. — Хьюго перешел на язык пленника. — Здорово вы постарались — перерезали провода, взорвали машину… Мы даже не сможем вызвать тебе врача…

Он не закончил. Надо было дать парню время переварить информацию. И осознать последствия. Это не так-то легко…

Он собрал все силы, чтобы продолжить, больше всего на свете ненавидя то, что должен был сделать.

— Мы оба знаем, что твои дружки не захотели тебя ждать… я хочу заключить с тобой сделку.

Человек опустил глаза на свою рану, с трудом поднял голову. Судорога невыносимой боли исказила его рот.

Хьюго на мгновение прикрыл глаза. Глубоко вздохнул. Главное — не думать и нанести точный удар. О господи…

— Все очень просто… Вообще-то можно предупредить легавых. На судне есть радио… Но ты должен сказать, куда отправились те, в машине.

Ветер пригнал облако дыма.

— Иначе я оставлю тебя гнить на этом берегу. Как подсказывает мой опыт, ты — крепкий парень, у тебя вся ночь впереди.

Он имел в виду — целая вечность…

Человек протяжно вздохнул, зашелся в приступе кашля, захлебнулся кровью.

— Я… Я точно не знаю…Только босс в курсе…

— Ну, может, были какие-то указания? Человек снова закашлялся. Зловещие красные кляксы растекались по его рубашке, по песку.

— Я… Да, к югу… Кажется, на пляже. Хьюго повернулся к Аните.

— На берегу, — зачем-то перевел он на английский. — К югу.

Он увидел, как Анита вздрогнула.

— На берегу? — переспросила она по-голландски. — Черт, значит, речь идет о корабле и…

Хьюго улыбнулся:

— Я тоже так думаю.

Он снова повернулся к раненому:

— Вы должны были перевезти Алису на корабль, так?

Тот задыхался, на губах пузырилась кровавая пена.

Не поддаваться. Продолжать.

— Не знаю, говорю вам… На берегу… к югу-Страшный приступ кашля заставил его согнуться от боли.

Хьюго смотрел на него, пытаясь справиться с чувством жалости, готовым взять верх над остальными чувствами. Гнусно, конечно, но придется выбирать между этим типом и Алисой.

Он схватил Аниту за руку и повернулся к Тре-вису.

Тот с трудом выходил из состояния отупения. В его взгляде Хьюго прочел холодную решимость.

— Все, что вы можете теперь сделать, — это научить нас управляться с вашим маленьким шедевром.

Когда они направились ко входу в ангар, он заставил себя не оглядываться.

 

25

Ночь была чернее сазки, брызги пены хлестали их по лицу. Морская вода окатывала палубу, и они промокли насквозь. Все более плотные облака плыли по небу, закрывая звезды. Теперь с юго-запада дул холодный ветер, а вдали, у горизонта, словно поднялась темная, непроницаемая, грозная стена. Иногда бело-голубые молнии разрывали эту пока еще далекую, но неумолимо надвигающуюся завесу.

Волны превратились в мощные яростно пенящиеся валы.

«Манта», управляемая Тревисом, летела по волнам. Бегая взад и вперед по палубе, Тревис отдавал приказы, не всегда понятные с полуслова. Он просил Хьюго заняться одним воротом, потом другим, а Анита, все еще слабая из-за ранения, иногда сменяла его у штурвала. Все остальное время она держала радиосвязь с береговой охраной и с полицией Фару.

— На Фару и Сагриш надвигается страшная гроза, — закричала она, поднимаясь на палубу. — Сильная буря. Вертолеты не смогут вылететь, суда вряд ли подойдут. Даже аэропорт закрыли…

Хьюго посмотрел на нее, пытаясь осмыслить информацию. Тревис только что прокричал ему, чтобы он поднял что-то, но он не понял, что именно, и теперь держался за поручни, не зная, куда кидаться.

— Беритесь за штурвал. Держите курс точно на юг, — крикнул англичанин Хьюго, хватаясь за какой-то парус.

Тревису потребовалось довольно много времени, чтобы поднять паруса, а затем нагнуть большую мачту вперед. Как только они спустили корабль на воду, англичанин крикнул, что шанс догнать Алису появится лишь в том случае, если турбины будут работать на полную мощность.

Теперь «Манта» неслась вперед, неумолимо рассекая волны. Вдали, слева, невысокие утесы и дюны вытянулись в серую линию.

Внезапно сверху посыпались крупные капли дождя, неотличимые от брызг пены и морской воды, летевших на палубу.

Купол неба над головой стал черным и таким низким, что Хьюго мог бы дотянуться до него рукой.

Молния прочертила горизонт.

Тревис вернулся за штурвал.

Хьюго не сразу увидел корабль. Анита, поднявшаяся на палубу, вдруг вытянула руку в сторону темной стены.

— Смотрите! — крикнула она, пытаясь перекрыть шум.

Он прищурился, приставив руку ко лбу, чтобы прикрыться от дождя. К юго-западу весь океан был окутан дымкой серо-голубого газа, но ему показалось, что вдали, между двумя валами, он что-то видит. Призрачное белое пятнышко, терявшееся в штормовых тучах. Хьюго сосредоточился и сумел разглядеть катер, мчавшийся в облаке пены наперерез ветру и волнам.

Он собирался сказать об этом Тревису, но тот уже на полном ходу поворачивал штурвал вправо.

Корабль опасно накренился, и Тревис, протянув Хьюго огромный бинокль, крикнул:

— Не теряйте их из виду, это точно они…

В бинокль ночного видения — такой используют английские военные моряки — он видел штормовой океан в зеленоватом свете. Катер лавировал между волнами.

В маленьком суденышке, прижавшись друг к другу, сидели несколько человек. Волосы одного из них развевались по ветру. Маленькая фигурка в окружении группы мужчин, явно вооруженных…

— Вы правы! — заорал он. — Быстрее… Быстрее!

И протянул бинокль Аните.

Потом он поднял свою спортивную сумку, стоявшую у ног Тревиса, и при виде помпового ружья сразу вспомнил о том, что случилось раньше. Они нашли тело Пинту у входа в ангар, в луже крови. Ружье валялось рядом с ним. Тревис тогда еще сказал: «Он даже не успел им воспользоваться.»

Хьюго вытащил пистолет-пулемет, убедился, что два полных магазина, примотанные скотчем к дулу, надежно закреплены. Зарядив оружие, он приготовился стрелять. Ему удалось навести прицел на катер, но, разумеется, на таком расстоянии и речи не могло быть о стрельбе.

— Догоните эту лодку, Тревис, догоните же, черт ее побери… — процедил он сквозь зубы.

В это мгновение из темноты возник второй корабль.

В нескольких сотнях метров от катера над волнами вырос высокий силуэт. Яхта вынырнула из грозы, развернувшись к ним бортом, нос ее был обращен к югу. Наведя бинокль, Хьюго различил на корме несколько фигур. В воду был спущен длинный черный канат. Они бросили якорь.

Хьюго повернулся к Аните. Даже сейчас он не мог не заметить, как она хороша: волосы развеваются по ветру, лицо залито дождем, спасательный жилет выглядит как кираса воина.

Она взглянула в его сторону.

— Это наверняка судно Евы Кристенсен, — крикнула она ему в ухо. — Шторм заставил ее подойти к берегу, чтобы забрать подручных и Алису.

Тон Аниты означал: мать Алисы совершила большую ошибку.

Он пока не знал, как именно, но они непременно должны были воспользоваться этим промахом.

Вдруг он вспомнил одну деталь. Когда Тревис показывал им свой парусник, он рассказал, что они искали способ преодолеть хрупкость носа, главным образом — из-за исключительной скорости «Манты», решили пожертвовать легкостью ради прочности и обшили переднюю часть парусника своего рода «броней».

— Быстрее! — закричал он. — Быстрее!

В его голове начал складываться план. План самоубийственный, план камикадзе, черт бы его подрал!

На лице Тревиса читались удивление и интерес.

— Поторопитесь, — повторил Хьюго, сбавив тон.

— Что вы придумали? — крикнул Тревис.

— Поймайте эту гребаную лодку…

— Не уверен, что успею…

Хьюго ничего не ответил. Катер уже подходил к белой красавице яхте. Ее силуэт с каждой секундой вырисовывался все четче, несмотря на потоки воды, лившиеся с неба. Никогда — воистину никогда — Хьюго не чувствовал себя таким промокшим. Ему казалось, что он провел вечность на дне океана.

Анита схватила его за руку:

— Что вы хотите сделать, Хьюго? Алиса в той лодке…

«Да знаю я, великий Боже!» — хотел заорать Хьюго, но сдержался. Он был занят, просчитывая шансы на успех своего безумного плана. Чуть выше абсолютного нуля. Катер приближался к яхте, но «Манта», бесспорно, двигалась быстрее. Тревис сумел построить настоящий корвет.

Хьюго поднес к глазам прицел «Штейер-АУГа», навел его на силуэты на палубе яхты.

Молния снова прорезала небо, теперь гораздо ближе к ним, прогремел оглушительный раскат грома. Гроза опускалась на них, а яхта смотрела носом на юг, туда, где туч было меньше. Казалось, что она щадит катер, боровшийся с огромными волнами. Шум ветра превратился в бесконечный нарастающий вой. Корабль почти скрылся за завесой дождя и брызг, но при каждой вспышке молнии его снежно-белый корпус сверкал, как под лучом прожектора.

Хьюго заметил, что катер подошел к яхте с левого борта… «С левого…» — мысленно отметил он. Хрупкая скорлупка болталась на гребне волны сразу за яхтой. В зеленоватом свечении прицела он видел, как с катера бросили конец на яхту, веревку подхватили и кто-то двинулся к трапу, подталкивая перед собой маленькую фигурку. Человек помог девочке ухватиться за перила и начать трудное восхождение.

«Ну же, дьявол, шевелись!» — мысленно скомандовал себе Тревис, и в этот момент катер отбросило волной на несколько метров от трапа.

Внезапно один из находившихся на палубе яхты людей жестом указал на… них. «Беда — подумал Тревис — нас засекли…»

Он был готов к чему угодно, но только не к тому, что случилось несколько секунд спустя.

Темноту прорезали вспышки, но не небесные. Они шли с палубы… «Господи, — ужаснулся Тревис, — они обстреливают катер!» Тут он увидел, как один тип что-то бросил в катер. Простое движение руки, какой-то предмет…

Взрыв подкинул суденышко над волнами, вывернув его наизнанку. Вспышки с палубы по-прежнему разрывали мрак, и нацелены они были на «Манту».

В ту же минуту один из людей Евы бросился к лебедке и начал поднимать якорь.

«Невероятно», — подумал Тревис, застыв как в ступоре. Ева Кристенсен пожертвовала своими людьми, чтобы поскорее сбежать. Она не колеблясь уничтожила их, чтобы не заговорили…

«Манта» была уже в ста метрах от яхты, подходя на всех парах сбоку.

Вспышки выстрелов мелькали перед визиром ружья. Пули летали над ними, как убийственные брызги. Тревис повернулся к Аните.

— Обхватите меня за пояс! — прокричал он, пытаясь точнее навести прицел.

— Что? — крикнула она, изумившись.

— Обхватите меня за пояс, черт возьми, мне надо прицелиться…

Хьюго почувствовал, как Анита подошла сзади, положила руки ему на бедра, прижала к палубе. Это ослабило напряжение, и он нажал на спуск, почувствовал отдачу и увидел, как люди на яхте начали прятаться за высокими бортами. Человек, пытавшийся поднять якорь, опрокинулся на спину. Цепь упала в воду.

— Что будем делать? — заорал Тревис. Хьюго продолжал поливать огнем палубу. Не оборачиваясь, крикнул:

— А что вы хотите, чтобы мы делали? Тараньте этот проклятый корабль!

Прошло уже больше часа, и Алиса утратила всякую надежду. Ни Хьюго, ни Анита, ни отец никогда не найдут ее. Мать одержала победу.

Мать. Ева стояла перед ней. Ее стальной взгляд проникал в самую душу. Мать улыбалась, как акула, и молча смотрела на дочь из полумрака главного салона яхты.

Снаружи все еще стреляли, но девочке было все равно.

Да, сейчас она видела, во что превратилась ее мать, которая по-прежнему молчала и просто рассматривала ее с головы до ног.

Перестрелка смолкла, и Ева встала.

Не в силах шевельнуться, Алиса смотрела, как Ева поднялась с роскошного кресла и медленно направилась к ней. Обходя большой обеденный стол, она провела кроваво-красным ногтем по полировке, производя мерзкий скрип. Легкая походка, опасная сила. Красота матери напоминала красоту оружия массового уничтожения. Теперь Алиса осознавала это, как будто научилась читать мысли той, что зачала ее.

— Мама… — пролепетала она, не владея собой.

— Дорогая доченька… — прошептала в ответ Ева. Ее голос напоминал шипение ядовитой змеи. Алиса почувствовала неудержимую дрожь во всем теле.

Мать остановилась в двух метрах от нее. Даже в полумраке ее глаза сияли ослепительно синим светом. Алиса знала, что у нее глаза матери. Та бессчетное количество раз повторяла ей, как они похожи, утверждая, что материнский генетический материал определил внешность дочери. Их сходство усиливало сковывавший ее ужас. Она словно смотрела на собственное отражение — этакий взрослый клон, явившийся из будущего. Алиса попыталась что-то пробормотать, но Ева улыбнулась еще шире:

— Думаю, я допустила слишком много промахов в твоем воспитании, моя милая… Тут нет твоей вины. Но я все исправлю в самое ближайшее время, будь спокойна.

Алиса не совсем поняла, что хотела сказать мать, но почувствовала, что скрытый смысл ее слов не сулит ей ничего хорошего.

Она вдруг осознала, что отступает назад — шаг за шагом — по мере того, как мать приближается к ней, пытаясь сохранить дистанцию.

Мать собиралась сказать еще что-то, но тут на палубе снова раздались выстрелы. Ева вздернула одну бровь, лоб прорезали морщинки — доказательство волнения. Алиса услышала топот бегущих ног — на лестнице, потом в коридоре, потом дверь резко распахнулась.

На пороге появился человек, помогавший ей вскарабкаться на борт, с него текла вода, мокрые пряди волос липли к щекам. В руке он держал пистолет.

— Что происходит, Лукас? — бросила Ева властным голосом.

— У нас проблема, мадам Ева…

— Какая?

— Ваш муж и сицилиец… можно сказать, они к нам прицепились… взяли свой чертов корабль, идут к нам на всех парах…

— Черт, так потопите их, как тех…

— Они держат палубу под плотным огнем, а нас осталось трое… По-моему, одного из ваших испанцев ранили в ногу…

— Говнюки… Алиса, оставайся тут…

Мать оттолкнула ее в сторону, бросилась к шкафу с оружием, стоявшему за дверью, открыла, вытащила большое ружье с магазином под казенником.

Выдвинув ящик, схватила пригоршню патронов, ссыпала их в карман своего кожаного пальто и выбежала.

Алиса видела, как она несется по коридору, стучит каблуками вверх по лестнице. Дверь осталась распахнутой.

Грохот перестрелки перекрывал шум стихии, и Алисе захотелось выглянуть в иллюминатор, чтобы взглянуть на отцовский корабль, но в этот момент с лестницы скатилось чье-то тело, послышались сдавленные крики, звон разбитого стекла. Тело шмякнулось на пол у нижней ступеньки. Человек был весь в крови, а большой автомат, скатившийся следом, придавил ему грудь. По полу в коридоре что-то покатилось. Предмет выскользнул из кармана упавшего и теперь крутился, как волчок, рядом с его головой. Маленький черный волчок, расчерченный квадратами, с металлической петелькой.

Алиса прекрасно поняла, что это такое, и, промедлив не дольше секунды, бросилась в коридор.

В тот же момент страшный удар, сопровождаемый грохотом сминаемого металла, сотряс весь корабль.

Алиса растянулась на полу во весь рост, в нескольких сантиметрах от гранаты.

В первый момент Тревис уставился на него, не веря своим ушам, но Хьюго тут же понял, что былые инстинкты английских пиратов взяли свое.

— Возьмите веревку на палубе, у моих ног, и привяжитесь… — заорал Тревис. — Иначе вылетите за борт при столкновении!

Отдав команду, он повернулся лицом к яхте — они летели прямо на ее левый борт. Хьюго схватил веревку, в несколько секунд привязал себя и Аниту. И снова прижал ПП к плечу. На палубе яхты два человека тоже возобновили стрельбу, но целились они плохо. Первый магазин опустел быстро. Хьюго ожесточенно поливал огнем палубу, стрелял он и по рубке, где заметил вспышки выстрелов. Тип, стоявший у штурвала, повалился навзничь. Второй убегал, согнувшись, на нос судна. Большого бокового стекла в рубке уже не было. Сквозь шумовую завесу, созданную океаном и грозой, до Хьюго донеслись крики. Снова и снова он выполнял движения, которые проделывал сто, тысячу раз в жизни. Отбросить пустой магазин, повернуть полный. Присоединить к автомату. Теперь яхта занимала весь прицел. Она приближалась с огромной скоростью. Хьюго снова выпустил очередь по палубе и увидел, как упал еще один человек, не успевший даже поднять ружье. Он стрелял, не останавливаясь, снова в направлении рубки. Внезапно яхта резко повернула, в результате оба судна сблизились еще больше. Прямо над бортовым трапом стоял человек с винтовкой, выстрелы разрывали мрак. В тот момент, когда Хьюго нажал на спуск, его грудь оказалась в центре видоискателя. Человек упал на спину. До «Красной сирены» оставались считанные метры. Все, готово, черт, сейчас они ее протаранят…

Удара такой силы он не сумел бы вообразить даже в самых страшных своих кошмарах…

Тревис выполнил великолепный маневр: прошел вдоль левого борта яхты и нанес удар прямо по корме, туда, где находился мотор. Столкновение было фантасмагоричным. Ни один из них не устоял на ногах, несмотря на все приготовления и веревки. Анита, упавшая на раненую руку, закричала от острой боли. Тревис каким-то чудом сумел удержаться одной рукой за штурвал. Хьюго понесло вперед, он потерял равновесие и чуть было не выпустил из рук оружие, но вцепился в него, как в спасательный круг.

В корпусе «Красной сирены» образовалась огромная дыра. Теперь они видели эмблему и название, написанное готическим шрифтом. Удар повредил и нос «Манты»: обломки стали, титана и поликарбоната скрутились, образовав фантастическую скульптуру.

Скорее, теперь надо спешить.

— Возьмите ружье и пули в сумке! Быстро!

Сам он уже вскочил на ноги, скользя по палубе, залитой морской водой. Снова поднял ГШ, навел прицел на палубу.

Могучие волны вливались в зияющую пробоину.

Мотор яхты жалобно закашлялся и смолк, турбины остановились. Теперь в воздухе звучала одна только мощная симфония стихии. Ни один звук человеческого голоса не исходил из недр корабля, слившегося с парусником. Теперь они напоминали морских чудовищ в немыслимом объятии. Волны пытались оторвать «Манту» от яхты, но (и Хьюго удивился, что еще способен обращать на это внимание) дождь стал ослабевать: гроза отступала в глубь континента, куда-то в сторону Алентежу…

Он нагнулся к Аните:

— Как дела?

— Все будет хорошо, — слабым голосом пробормотала она, поднимаясь.

Тревис выхватил из сумки «ремингтон» двенадцатого калибра и начал заряжать помповое ружье. Хьюго увидел на его лице выражение хищной решимости. Нет никаких сомнений — этот способен убить!

«Хорошо, — подумал он, — пришла пора встретиться с чудовищем в его логове».

— Что будем делать? — Анита почти шептала.

— Надо идти туда… Но, боюсь, они ждут нас — держат под прицелом трап.

Тревис понял его.

— Так как же нам быть?

Да, план придется придумывать за несколько секунд. Значит, будем импровизировать.

— А если пройти изнутри? Через дыру, которую мы пробили… Пока яхта не пошла ко дну…

Две секунды, отведенные на размышления, прерывал только шум дождя.

— Нет, — покачал головой Тревис. — Это слишком опасно. Попытаемся причалить, как на лодке, и способ тут только один…

— Какой? — спросил Хьюго.

— Довериться «Манте» и суровой муштре военно-морского флота.

Тревис снова занял место за штурвалом и повернул большую рукоятку справа от себя. Хьюго услышал глухое жужжание за спиной, а под ногами почувствовал легкую вибрацию.

Тревису удалось прочно прижать парусник к борту дрейфующей яхты. Хьюго уцепился за ступеньку трапа и подтянулся, «Штейер-АУГ» висел у него за спиной. Ему вовсе не нравилось болтаться в непроглядном мраке всего в нескольких метрах над бушующими волнами. «К счастью, четырехмесячный „турпоход“ на Балканах способствовал восстановлению спортивной формы», — думал он, стараясь не смотреть вниз.

Он примерно представлял себе, как будет действовать наверху. Дождется англичанина на трапе, не высовываясь за борт. Потом, как сказал Тревис, обстреляют палубу. «Вы своей игрушкой — с одной руки, а я вот этим. (Тут он загнал пулю в ствол своего сорок пятого калибра.) Потом перекатимся за борт, каждый со своей стороны, а ваша подружка пойдет за нами и будет нас прикрывать».

«Что ж, изложено связно», — подумал Хьюго, прежде чем дать добро на этот план и начать воехождение. Тревис стоял рядом, в руке у него был трос с металлическим крюком на конце… Хьюго с трудом удерживался на трапе, и его вовсе не радовала мысль о том, что придется управляться со «Штейер-АУГом» одной рукой. Он нащупал кобуру пистолета под спасательным жилетом и показал оружие Тревису:

— Для начала я поработаю этим, если вы не возражаете.

Тревис подмигнул:

— О'кей… На счет «три» — вперед…

— О'кей, — кивнул Хьюго.

Нет, что он здесь забыл, в этом бурном море, зачем гоняется за этой проклятой «Красной сиреной»? На этом философские размышления Хьюго были прерваны: Тревис прошептал заветное «Три, пошли!», как в замедленной съемке, и все завертелось в бешеном темпе.

Они одновременно вскарабкались наверх, и Хьюго дотянулся рукой до палубы под поручнями. За кончиками его пальцев открывалось чужое пространство, темное и пугающее. В двух метрах от себя он увидел тело, застывшее в неловкой позе. Задняя стенка рубки с приоткрытой дверью. Помещение командного отсека, изрешеченного пулями, два пустых боковых коридора. Его палец уже лежал на спусковом крючке. Обстрелять рубку. Он перевалился через поручни на целую секунду позже Тревиса. «Бог мой, — подумал он, — перекатываясь по палубе, неплохо учат в военном флоте, надо признать».

Тревис торопливо разматывал свой трос с крепежным карабином, когда с носа судна раздались выстрелы. С двух сторон. Хьюго разрядил магазин в этом направлении. Послышались голоса, стенания на испанском. Тревис тоже открыл огонь, и они бросились к двери рубки, подчиняясь невидимой силе, синхронизировавшей их движения.

Тревис сдернул с плеча помповое ружье, Хьюго повторил его жест, убрав «ругер» и вооружившись автоматом.

«О'кей, все не так уж плохо, мы живы», — думал Хьюго, прижимаясь к створке двери. Он увидел, как Анита с трудом вылезла на палубу, и понял, что теперь события начнут развиваться стремительно. Надо защитить ее. Он приготовился стрелять, прицелился в противоположный конец корабля. В зеленоватом мерцании прицела обрисовались контуры кормы.

Ах, дьявол! В ту же секунду там внезапно появился какой-то человек и начал стрелять. Он явственно слышал, как смертоносные насекомые жужжат над его головой. Яркие огоньки чертили полосы на зеленом экране. Он в бешенстве поливал огнем корму и вдруг услышал крик, а за ним — шум падающего тела. Щелкнул боек автомата — магазин был пуст. Он снова выхватил пистолет, откинув автомат за спину. Справа от него Тревис и Анита отвечали на огонь другого стрелка (тот тоже вскоре умолк). Из дула ружья Тревиса поднимался дымок. Дождь почти прекратился. Стихия успокаивалась, словно заканчивалась длинная, бесконечно повторяющаяся мелодия, полная тонких нюансов.

Он задавался вопросом: сколько врагов притаилось в темноте? Где эта сука Ева Кристенсен?.. И где, черт возьми, Алиса?

Притаившись по обе стороны двери, они прислушивались, сдерживая дыхание.

В воздухе ощущалась странная вибрация.

В конце концов они переглянулись, лица их выражали удивление.

До них донеслись голоса. Ниоткуда, издалека, распыленные ветром, приглушенные переборками судна. Да, голоса шли изнутри, кто-то разговаривал за этой дверью.

Хьюго посмотрел на Тревиса, взялся за ручку двери и потянул ее на себя, молча, всего на один сантиметр. Сомнений не было, разговаривали внутри. Значит, надо спускаться.

В этот самый момент судно резко накренилось вперед и влево, и они с трудом удержались на ногах, ухватившись друг за друга. Внезапно оттуда, из-за двери, раздался вопль.

«Алииииса!» — закричал кто-то, а потом чудовищный взрыв разорвал внутренности судна.

— Дай мне эту гранату, Алиса, — сказала ей мать. — Я не стану повторять дважды.

Застыв от ужаса, Алиса смотрела на дуло нацеленного ей в лоб ружья. Глаза Евы светились в полумраке дьявольским блеском.

Алиса крепко сжимала гранату обеими руками, вытянув их перед собой. У нее не хватило времени выдернуть чеку — мать подобралась совсем близко.

Вода в салоне поднялась уже на десять сантиметров, и ноги у нее заледенели от холода. Собственное тело казалось Алисе чужим, словно это была живая, но посторонняя субстанция.

— Мама, — мягко произнесла она, — положи это ружье, прошу тебя.

— Дай мне гранату, глупышка, — приказала мать, и голос ее прозвучал намного жестче.

Наверху, на палубе, гремели выстрелы. Это было похоже на фейерверк на улице в праздничный день, и Алиса отвлеклась на мгновение. Краем глаза она уловила молниеносное движение матери: в одной руке та по-прежнему держала ружье, крепко зажимая его под мышкой, а второй вырвала у дочери гранату, прежде чем девочка успела среагировать.

Маленькое черное металлическое яблочко оказалось в красных когтях Евы.

— Ну что же, детка, — прошипела мать, кладя ружье на стол и потрясая перед носом Алисы гранатой. — Вижу, кое-какие задатки в тебе есть… Это самая приятная новость… Лицо матери преобразилось, — казалось, она близка к мистическому экстазу. Гранату Ева подняла над головой, как дар самому грозному божеству на свете.

— Странно, Алиса, но я даже не могу на тебя рассердиться… Да и не одна ты… виновата… Я мало тобой занималась… Позволила идеями о гуманизме и равенстве развратить твой ум…

Алиса едва различала силуэт матери сквозь пелену слез, застилавших ей глаза.

— Мама… Умоляю тебя… Что ты делаешь? Мать бросила на нее безумный взгляд.

— Любуюсь ключом к нашей свободе, малышка. Жестом, чудовищным в своей уверенности, она выдернула чеку. Пальцы побелели от напряжения, с которым она сжимала гранату.

— Мама…

— Я совершила грубейшую ошибку, не занявшись твоим воспитанием. Я бы преподала тебе истинные таинства жизни. Открыла перед тобой восторги транспсихического слияния… ритуала крови, Священного Грааля… Ты не должна бояться, Алиса… — Ева перешла на шепот. — С нами ничего не может случиться… у нас особые гены, мы… я расскажу тебе позже, когда мы окажемся далеко отсюда, объясню, почему мы принадлежим к высшей расе, чье предназначение в ближайшем будущем — подчинить себе человечество.

— Мама… — продолжала умолять девочка, — прошу тебя… Сдайся… Они… Они не сделают тебе ничего плохого… Они…

— Что ты там несешь, глупышка?

Тон голоса Евы мгновенно стал жестким. Глаза горели безумной, болезненной злобой. Она потрясала над головой смертоносным оружием.

В это мгновение Алиса вдруг поняла, что выстрелы смолкли. До ее слуха доносился только скрип корабля да адское ворчание океана.

Судно стонало под ударами волн, с новой и новой силой бившихся в борта.

— Что ты вообразила? — бросила мать с презрительной гримасой. — Знаешь, что они сделают? Объявят меня сумасшедшей… Отправят в психушку… Меня. А ведь я всего лишь экспериментировала с новой формой абсолютного подчинения, чтобы возродить свою душу через сложные изначальные приемы, которые я хотела воскресить, пыталась возродить их к жизни, приспособить к нашему времени. Ты увидишь, Алиса, настанет день и мой гений оценят по достоинству…

— Мама… умоляю… что ты хочешь сделать? Мать коротко рассмеялась в ответ:

— Что? Все беды из-за твоего идиотского образования — научного, материалистического… упадничество, непонимание, отказ от великих законов естества… Выживают только сильнейшие. Жажда крови — игра. Открывающая путь к Бессмертию… Когда-нибудь я напишу об этом книгу…

И она пустилась в странный танец с гранатой.

— Прежде всего следует понять: убийство — это искусство… И доступно оно избранным. Мир — охотничий заповедник для аристократов двадцать первого века. Для тех, кому выпадет уничтожить всю эту копошащуюся массу, гордо называющую себя человечеством…

— Мама, мамочка… — с трудом проговорила сквозь слезы Алиса, — Почему мадемуазель Ча-тарджампа, почему!

На последнем слове голос ее зазвенел напряженной яростью.

Ева раздраженно отмахнулась:

— А! Да какое тебе дело до этой шлюшки из третьего мира?.. Все дело в Вильхейме, мужчины так слабы, скоро ты в этом убедишься, их так легко водить за нос или за другое место, но на них нельзя положиться… Сучка заплатила за то, что забивала тебе голову материалистическими идеями. Как можно забывать о священной природе человека и космоса? Ангел мой, уверяю тебя, нам нужны религии. Новые, возвращающие к дикарской чистоте древних ритуалов. Так готовится будущее… У меня грандиозные планы по этой части, Алиса, проекты, в которых тебе отводится важная роль, клянусь…

— Мама…

Внутри Алисы что-то сломалось. Мать как будто исчезла. Последние крохи любви растаяли в душевной боли, как скала, подорванная динамитом. «Ты больше не моя мама, — думала она, и горло ее сжималось, словно какой-то ядовитый газ поднимался со дна души, — Ты — Нечто. Ты превратилась в…»

В этот момент в пробитый борт яхты ударила новая, более могучая волна. Дверь резко распахнулась, пропуская внутрь поток черной морской воды, и мир перевернулся.

В глубинах сознания Алисы что-то переменилось в это мгновение: она осознала все происходящее так полно, как случается только во снах.

Мать опрокинулась назад, выпустив из рук гранату, которая полетела следом, как роковой спутник. Она сама едва не упала вперед, чудом удержавшись за ручку двери. Все вокруг раскачивалось, а она тонула в маслянистой воде. Мать в конце концов плюхнулась в воду, издав странный стон. Алиса увидела, как граната разорвалась в воде между обтянутыми шелком ногами.

С отчаянием обреченной Алиса рванулась к коридору.

Пространство за ее стеной наполнилось криком, а яхта внезапно выправилась от удара волны в другой борт. Девочка упала в воду у подножия лестницы, и тут в салоне прогремел взрыв. Она успела увидеть, как тело перекатилось к стенке, потом ее обдало горячим ветром, принесшим обломки и дым, обжигавший все тело, и она почти лишилась чувств, упав щекой на первую ступеньку.

Она еще успела понять, что наверху внезапно распахнулась дверь. Струя холодного влажного воздуха ворвалась в помещение, и в темноте Алиса разглядела на ступеньках силуэты троих людей на фоне ночного грозового неба.

— Итак, Ева К. ускользнула от правосудия…

Анита смотрела на яхту, погружавшуюся в море. Тревис маневрировал, чтобы развернуть «Манту».

Парусник тоже пострадал, но все-таки был на ходу, хоть и двигался очень медленно.

— «Красная сирена» исчезает в пучине. Мне это кажется логичным, — пробормотал Хьюго.

Десятью минутами раньше, спустившись по лестнице, Тревис бросился к Алисе, а Хьюго с Анитой осторожно вошли в развороченный салон. Они услышали, как Алиса с трудом пролепетала: «Она отпустила гранату, папа, я ничего не могла сделать…»

Хьюго увидел окровавленные останки чудовищно изуродованного тела, оторванные ноги, обугленные живот и грудь, вывалившиеся внутренности на другом конце помещения, голову, почти оторвавшуюся от шеи. Весь этот ужас плавал в грязной воде среди обломков и мусора. Копна обгоревших светлых волос закрывала лицо, да они и не испытывали никакого желания разглядывать его вблизи.

Бурлящая морская вода вливалась через огромную пробоину в полу, окруженную лоскутами рваного металла, похожего на лепестки черного цветка.

Анита застыла, ошеломленная жутким зрелищем. Хьюго повернулся к ней и сказал:

— Ордера больше не нужны… — И добавил шепотом: — Не стоит им видеть это. Чертов корабль тонет, надо поскорее убираться…

Он подхватил ее свободной рукой, заставив оторваться от мрачной, но завораживающей картины.

В ста метрах от них «Красная сирена» заваливалась набок, погружаясь в море. Сходя с тонущего судна, Хьюго увидел, как чей-то труп плыл к поручням на носу, оттуда же доносился сдавленный стон. Спускаясь по трапу и перебираясь на палубу парусника, он убеждал себя, что ничего не слышал.

Не прошло и двух-трех минут, как «Красная сирена», задрав нос, медленно исчезла в волнах.

Тревис стоял у штурвала. Лицо его было жестким, глаза смотрели вдаль, на серую линию берега. Облака над их головами медленно рассеивались, показались первые звездочки. Смертельно бледная Алиса жалась к отцу, с ее волос текла грязная вода.

Анита и Хьюго стояли на корме «Манты», наблюдая, как яхта погружается в пучину. Их тела соприкасались, но в этом не было ничего нарочитого, они просто промокли насквозь и теперь нуждались в капельке тепла, чтобы противостоять ледяному ветру.

Когда они причалили к берегу у ангара, судно, гибнущее во мраке океана, все еще стояло перед глазами. Тревису удалось выбросить парусник на песок возле сходней, не нанеся дополнительных повреждений. Анита сумела связаться по радио с коллегами. Металлическое потрескивание нарушало тишину пляжа, пока она пыталась точно описать место кораблекрушения.

Тревис увел дочку в ангар, и Хьюго заметил, что, проходя мимо тела Пинту, он прикрыл его куском брезента. Хьюго ждал Аниту у кромки прибоя:

— Вы сказали им, что мы здесь?

— Что? — удивленно переспросила она.

— Вы сообщили своим коллегам, что мы вернулись сюда?

— Да… да, но я сказала, что все в порядке… и мы будем в Сагрише рано утром… Сообщила, что Ева Кристенсен утонула вместе со своей яхтой. Мне удалось связаться с моими сотрудниками в Амстердаме. Брюннер в бегах — наверное, в Африке. Ева Кристенсен мертва, но теперь нам предстоит распутать весь клубок, установить все ее связи, найти членов секты, где бы они ни были…

— Послушайте… — Хьюго схватил Алису за руку, даже не заметив этого, настолько он был измучен случившимся. Мысли его путались, тысячи противоречивых желаний боролись с чувством долга. — Я… Тревис сказал, что где-то между холмами он оставил свой джип… Я возьму «фиат», а потом в Фару пересяду в свою машину…

Рука Аниты обвилась вокруг его руки. Глаза напоминали два мощных прожектора, и ему следовало их остерегаться.

— Я… я уже говорил вам, что… мне необходимо исчезнуть, понимаете, и речи быть не может о том, чтобы я выступал свидетелем и фигурировал в протоколах следствия…

Анита не отводила от него взгляда.

— Это… будет довольно сложно… Придется объяснять бойню в Эворе.

Она придвинулась к нему, продолжая сжимать его руку здоровой рукой.

— Вы можете сказать, что Бертольд Цукор погиб при нападении на яхту. Мое тело утонуло… Попросите Тревиса и Алису придерживаться этой версии, уверен — они согласятся.

Их разделяли сантиметры. Несмотря на ветер, он ощутил волну тепла от соприкосновения молодых, полных жизни тел.

— Но мне вовсе не кажется, что ваше тело утонуло…

— Господи, Анита, какая вы забавная!

— Знаете что, Хьюго, или Бертольд Цукор, или кто вы там такой… вам следует знать, что из лап правосудия не так-то легко вырваться.

Очаровательная чувственная улыбка осветила ее лицо.

Он попытался вырваться, но Анита держала крепко, и Хьюго почувствовал, что его воля слабеет.

— Не валяйте дурака, — отчеканил он. — Я прошу вас солгать, а следовательно — нарушить присягу, так что не усугубляйте свое положение…

— Это так важно?

— Что именно?

— Не знаю, ваша проклятая миссия или что там еще?

В глазах молодой женщины Хьюго видел море эмоций. Желание и злость, неудовлетворенность и любопытство. Теперь и в нем забурлили чувства.

— Я… это… это совершенно не связано…

Он пытался врать, сам себе не веря, сраженный ее красотой и желанием.

— Послушайте… — Анита вздохнула, выпуская его руку. — Я… совершенно вымоталась. Просто хочу поспать несколько часов и уехать на рассвете… Вы сможете подумать обо всем этом утром, на свежую голову…

Ее пальцы обвились вокруг его ладони подобно ленте влажного шелка, и Хьюго понял, что сопротивляться бесполезно. Ее губы были солеными, восхитительными на вкус, в них как будто сосредоточилась вся вселенная.

Они спали в «фиате», прижавшись друг к другу, тяжелым, но удивительно счастливым сном.

Когда взошло солнце, Хьюго проснулся и увидел машину «скорой помощи», ехавшую по дорожке на другом конце пляжа (туда погрузили тела Пинту и бандитов). Анита стояла на сходнях, лицом к океану.

Когда несколько часов спустя Хьюго Корнелиус Тороп, он же Йонас Остерлинк, ехал вдоль побережья Страны Басков, перед глазами у него, словно кадр из фильма, стояло лицо Аниты и сцена их расставания в Фару, на аэропортовской парковке. Иногда на этот «крупный план» наплывало другое изображение, Алиса и Тревис в нескольких километрах от Каса-Асуль, там, где их пути разошлись.

Хьюго постарался не затягивать прощание.

Опустившись на колени перед Алисой, он приколол к ее куртке значок с эмблемой «Колокола свободы».

— На память… Папа тебе все подробно объяснит, но ты должна будешь сказать, что я погиб на яхте, что меня убила твоя мать.

Он поцеловал девочку, а она обняла его за шею, уткнувшись лицом в плечо.

Хьюго крепко пожал руку Тревису, Анита деликатно ждала его рядом с машиной.

— Что вы собираетесь теперь делать? — Он имел в виду: после допросов и длительного судебного разбирательства.

— Пока не знаю, — покачал головой Тревис — Может, поеду в Барселону, или в Ирландию, потом вернусь в Голландию… Надо будет поговорить с Алисой…

— Жаль, — прошептал Хьюго, помимо своей воли.

— Что вы хотите этим сказать?

Отвечая, Хьюго постарался не наводить тень на плетень, но и не разболтать ничего по-настоящему важного.

— Ну-у, я знаю людей, которых очень заинтересовал бы ваш опыт, Тревис.

— Какой именно?

— В области судовождения и навигации, а еще — знание самой современной морской техники… Ваши навыки подпольной жизни.

— Теперь я отвечаю за Алису… Так что посвящу себя живописи и безделью.

— Конечно, — тихо ответил Хьюго. — Именно поэтому я и не хотел задавать вам ненужные вопросы.

«Лендкрузер» англичанина поехал в сторону Сагриша, к Каса-Асуль, где ему надлежало встретиться с Петером Спааком из полиции Амстердама.

Они с Анитой продолжили путь в «фиате». Ехали молча, не говоря ни слова.

В Фару они долго смотрели друг на друга, стоя рядом с «БМВ», потом обнялись. Хьюго из последних сил пытался сохранять дистанцию.

Анита поняла и пристально посмотрела ему в глаза:

— Я… Мне наплевать на ваши дурацкие тайные операции… По-моему, это просто глупо, что мы расстаемся вот так, словно ничего не произошло… Оставьте мне хоть что-то: адрес, номер телефона.

Она повисла у него на шее, и Хьюго пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы оттолкнуть женщину.

Хьюго показалось, что ноги его вросли в бетон.

— Я… нет, невозможно… я должен как можно скорее убраться из Португалии, Анита, здесь я сделал все, что мог… Я обязательно еще раз приеду в Амстердам…

Он пытался уверить ее в правдивости обещания, но взгляд молодой женщины стал печальным. «Черт возьми, — кричал его внутренний голос — Что ты делаешь, кретин? Поцелуй ее, увези за три тысячи километров отсюда!» Но другой голос, не менее воинственный, отвечал: «Идиот, беги, пока не стало слишком поздно, будь реалистом!»

Он не знал, откуда взялся инстинкт, побудивший его действовать. Он долго целовал Аниту, удерживая ее лицо в сантиметре от своего. Глаза девушки были полны непролившихся слез.

Потом сел в машину и секунду спустя тронулся в путь.

Он не мог оторвать глаз от зеркала заднего вида, следя, как ее одинокая фигура на парковке становится все меньше и меньше.

Когда Хьюго пересекал границу, ее образ все еще стоял у него перед глазами.

Он знал, что пройдет вечность, прежде чем он сумеет забыть ее.