Сколько же ей может быть лет? Двадцать?
Она улыбается мне.
— Это ваш пекинес? — спрашивает незнакомка.
— Нет. Я очень люблю собак, вот и забрел сюда, чтобы поприветствовать их. Боксер, наверное, ваш?
— Моей хозяйки.
— Вы служанка?
— Да. Няня.
Она объясняет мне, что принесла своей собачке поесть, что это очень качественный витаминизированный корм... В его состав входят кальций, фосфор, гормоны самца, икра боливийских лягушек... Такое обогащенное питание способствует росту и крепости зубов.
Наступает моя очередь анкетировать няню... Зовут ее Марлен Пуалфу, родилась она в Пальпези-ле-Гро (Манш); месяц назад умерла ее мать, а отец неделю спустя женился снова, брат ее живет в Северной Африке, сестра сейчас находится в санатории, она же устроилась нянечкой в семью атташе индийского посольства в США. На теплоходе она вместе с мадам и ее малышом... Очаровательным мальчишкой, которого зовут Аминула. Марлен путешествует на теплоходе впервые в жизни... Нет, она не боится морской болезни... Америка? Ей известно, что эта страна находится прямо под Египтом, и что по ней протекает большая река Волга. И еще она как-то прочла в журнале «Моя мечта и твое сердце», что там добывают нефть и что жители балдеют от жевательной резинки. Пожалуй, это все... Остальное ей придется еще открыть... Правда, до нее там уже побывал Гарибальди,— это он открыл Америку за десять тысяч лет до Иисуса Христа, но каждому свой черед!
Как видите, беседа с Марлен полна очарования... А поскольку она сложена не хуже, чем любая другая дурочка ее возраста, то я думаю, а почему бы мне не посвятить немного своего несвободного времени любви.
Я сочиняю легенду о том, что плыву в Голливуд, чтобы заангажировать Элизабет Тейлор для участия в съемках фильма «Он намыливается» у продюссера Монсавон. Она очарована... С самого начала я был поражен, увидев ее в траурном наряде, но сейчас, сквозь призму ее глупости, я начинаю понимать, что сходство между ней и тайным агентом чисто случайное, потому что это нежное создание имеет все данные для того, чтобы получить свидетельство о полном кретинизме.
Я стараюсь добиться свидания с ней, и она не против, но надо сначала решить деликатный вопрос о месте встречи. Поверьте мне, на борту теплохода подобный вопрос не всегда решается легко. Это на суше все просто; пам-пам, кино, ресторан, потом встреча в нормандском лесу! На теплоходе же: бар, салон, каюта!
Но в бар и салон слуги и няни не ходят,— это место времяпровождения их хозяев. Свою же каюту она делит вместе с мальчишкой. Я не знаю, насколько у него глубокий сон. Да и не хочется мне исполнять свое соло на флейте рядом со спящим младенцем.
Пригласить же ее к себе я тоже не решаюсь, ввиду того, что приходится делить жилплощадь с блаженным Пино и Божией немилостью королем идиотов Берюрье.
И вдруг меня осеняет...
А почему не сейчас и почему не здесь,— мы ведь в псарне одни, не считая этих двух милых собачек. И я начинаю из собственного репертуара Казановы типа «Вы так волнующи...», «Еще шаг и вы наступите на мое сердце, что лежит у ваших ног...», «Это само Провидение послало вас на моем жизненном пути» и так далее до тех пор, пока очарованная моим краснобайством, она не позволяет мне некоторые шалости, после чего назначает встречу во время воскресной мессы. Туда уж точно не придет ее хозяйка буддистка, чтобы сделать нам обструкцию за вольное поведение.
* * *
Что бы ни было, но завтрашний день приходит всегда. В моей команде состояние эйфории. Пино познакомился с американкой, а Берюрье тут же покорил ее. Он не стал держать это в тайне, а поспешил поделиться с нами радостью своей победы. Великолепная женщина: первый ее муж торговал галстуками, второй был развратником, третий продавал вареные сосиски, четвертый содержал бакалейный магазин и аптеку.
— Я очень давно искал подобную женщину,— заявляет он.— Если бы вы только увидели ее обнаженной! У нее тело принцессы...
— От которой сбежало четверо мужей,—желчно язвит Пино.
— Что ты понимаешь в этом! Ты бы целовал ей ноги, если бы она досталась тебе... Что это за женщина!.. Да, она просит, чтобы я обучил ее любви по-французски...
— Становишься профессором.
— Пусть тебя это не волнует! Возможно я и не Дон Жуан, но у меня есть несколько секретов!
Я не успеваю высказать свои соображения,— в каюту входит офицер, опекающий нас на корабле.
— Комиссар,— шепчет от,— мы выполнили вашу просьбу. Я принес первые результаты.
Он протягивает мне фирменный бланк Трансатлантической компании с тремя фамилиями и объясняет:
— На теплоходе обнаружено три женщины, имеющие в своем багаже траурные одежды. Речь идет о генеральше Доми-Тур, семидесятидвухлетней даме, муж которой умер год назад,— об этом даже писали газеты. Траурный наряд мадам Лека-Биней в память о погибшем всего неделю назад ее брате.
— Кто же третья?
— Это жена индийского дипломата, мадам Гара-Темиш! Но траурный наряд принадлежит не ей, а няне ее сына. Это все...
— Я благодарю вас... И браво! Вы очень оперативно справились с задачей. Спасибо!
Он уходит, оставив меня в полном смятении...
Допустим, что индийский дипломат был связан с Грантом. Чувствуете? В таком случае, он должен встретиться еще с кем-то в Нью-Йорке, чтобы передать ему документы... Дальше. Чтобы не очень привлекать к себе внимание, он поручает своей жене выполнить эту задачу. Он спокоен: женщина с ребенком не вызовет подозрений.
Дама же нанимает юную француженку по уходу за малышом. Заметив, что ее служанка в трауре, мадам решает воспользоваться траурным нарядом. Это позволяет ей скрыть свое лицо естественным способом. Вернувшись в отель, она
переодевается, складывает чемоданы и садится на теплоход. Вот почему в ее багаже находится черный наряд! Логично ведь? Логично! Я семимильными шагами приближаюсь к тайне! Я, можно сказать, уже на пороге ее разгадки!
— Что-то не клеится? — спрашивает меня Пинюш.— У тебя такой потерянный вид!
— Наоборот, старик! Все идет самым наилучшим образом!
Я напоминаю своим коллегам о главной цели нашего пребывания на борту теплохода «Либерте» и ставлю перед ними задачи.
— Берю, ты сейчас проникнешь в каюту генеральши... Я жду от тебя самого серьезного отношения к делу! Обыщи в каюте каждый уголок. Будь бдителен: тебя никто не должен застукать в каюте. Иначе испортишь все дело!
— Будь спокоен, шеф. Я владею своим ремеслом.
— Не сомневаюсь!.. Тебе же, Пино, предстоит познакомиться с каютой торговки удобрениями... Программа та же, что и для Берюрье. Понятно?
— Понятно, Сан-Антонио. Все это так неожиданно и не вовремя. Я назначил своей Нане свидание в баре.
— Придется предупредить ее, что появились непредвиденные обстоятельства. Придумай, что хочешь. Например, что твоя горячо любимая тетушка Амелия находится при смерти...
Толстяк пожимает плечами.
— Легко сказать,— хнычет он.
Я взрываюсь:
— Ты иногда задумываешься над тем, за что тебе платят зарплату? Или ты считаешь, что это вознаграждение за шефство над старыми американскими вдовушками?
— Не надо так думать обо мне, Сан-Антонио. Я всего лишь любитель! За последние четырнадцать лет я ни разу не изменил серьезным образом своей мадам Берюрье...
— Тем более! Ты же не поменяешь свою жену на американскую вдовушку. Даже если у нее и груди до самых колен.
— Как будто ты видел их?!
— Я хотел бы увидеть такие щедроты природы. Но боюсь, а вдруг я сердечник. Твоя богиня одной грудью моет посуду, а вторая в это же время подметает пол.
Ничего не сказав, Берюрье выскакивает из каюты, резко хлопнув дверью.
Пино смеется как сливной бачок.
— Можно подумать, что к нему возвращаются его двадцать лет!
— Тогда ему бы надо изменить и свою внешность: иначе годы могут подумать, что ошиблись адресом!
Пино взбивает расческой свои сто тридцать четыре волосины на бледном черепе. Затем той же расческой вспушивает усы, чтобы придать им задорный вид.
* * *
Праздничная месса на борту теплохода. Святой отец Колатэр правит ее на сцене кинозала. Зрелище, скажу я вам, очень волнующее! Среди верующих я замечаю и головку малышки Марлен в глубине церкво-театро-кино-праздничного зала. Она искренне радуется моему появлению и тут же сообщает:
— А вы мне снились сегодня ночью! Я видела вас в образе розового облака, сквозь которое я пролетала на крыльях! У меня за спиной было два больших крыла!
Слишком крутовато для ее интеллекта!
После окончания мессы я приглашаю ее к себе.
Мои коллеги где-то в это время шарят по чемоданам, я же закрываю дверь каюты на защелку и предлагаю Марлен кресло, а сам сажусь на койку.
Начинает слегка штормить. Кресло бросает из стороны в сторону.
— Садитесь рядом со мной! — приглашаю я нянечку.— Так будет менее опасно!
Она стремится к безопасности. Малышка явно не читала Кокто, но ее физическое развитие позволяет вполне компенсировать этот пробел в образовании. Ощущаю, что Марлен, все равно что богатейшая целинная земля, а такие земли надо возделывать!
Приступая ко второму акту чувственно-осязательной драмы «Все выше и выше!», я все же не забываю, что объектом номер один моих профессиональных интересов является ее хозяйка.
— Когда я думаю, что вы покидаете Францию, меня охватывает чувство горечи! — заливаю я глупышке.
— Почему?
— Мне кажется, что я вас больше никогда не увижу! Вы ведь обязательно найдете в Америке себе денежного американца, чемпиона по бобслею!
— Но это же не сразу случится! Мы с вами еще сможем встретиться в Америке! — успокаивает меня Марлен.
— Что вы? Ваша хозяйка не разрешит вам выходить из дома!
— Еще этого не хватало!
— Я просто знаю подобных рабовладелец!
— Моя хозяйка не такая! Она добрая... И потом, я вольна распоряжаться своим свободным временем!
— Это хорошо! Значит, она не очень следит за вами?
— Вы же видите...
— А сейчас вы обедаете с ней за одним столом?
— Нет... Я питаюсь в спецзале для детей.
У меня все вопросы иссякли, но зато созревает предложение:
— Вам бы надо снять свою юбку. Помнется она...
— Но это не очень удобно...
— Ну, что вы! Да это делают сплошь и рядом во всех приличных обществах! Самые знатные герцогини могут вам подтвердить это!
Она сопротивляется недолго.
И я присутствую при открытии скульптуры. Уверяю вас: это зрелищно. Это достойно телерепортажа. Чувствуется, что она совершенно без комплексов, а это всегда способствует самым тесным контактам.
Занятый по уши работой, я уже давно не оказывал внимания дамам. Поэтому свожу до минимума увертюру третьего акта вышеназванной драмы и являю на свет свое готовое к действию оружие. Марлен имеет право на исключительный сеанс, репертуар которого полностью сымпровизирован беспокойным сегодня океаном.
Как только я заканчиваю свою программу, малышка начинает лихорадочно одеваться и выскакивает из каюты, словно стартует на короткую дистанцию.
— Что же сказать хозяйке? — спрашивает она на прощанье.
— Что месса затянулась!
Я недолго остаюсь в одиночестве. В каюте появляется Пино. Лицо его зелено-голубого цвета южных морей.
— Что с тобой?
— Ты ничего не ощущаешь?
— Корабль горит, что ли?
— Он качается!
— Слава Богу! — улыбаюсь я блаженно.— Но ведь без качки доплыть до Америки никому еще не удавалось!
— Ой, Сан-Антонио, мне кажется, что сердце поднимается до самого горла!
— Выпей стаканчик. Оно опустится.
— Я в баре уже выпил целых пять! И никакого результата.
— Тоща ложись... К вечеру ты придешь в норму... Вот увидишь! А какие новости у тебя?
— Никаких, Сан-Антонио. Я ничего в каюте генеральши не нашел. Я... я об...
Пино не успевает закончить фразу и бежит в туалет.
Я же принимаю допустимую для меня дозу и жду приглашения на обед.
* * *
Как только начинает звучать уже знакомая мелодия, приглашающая к обеду, я выхожу из каюты, но направляюсь не в ресторан, а в апартаменты жены индийского атташе.
Самой совершенной инспекции я подвергаю все, куда можно заглянуть: шкаф, кровать, плафоны ламп, чемоданы, сливной бачок в туалете... Простукиваю паркет, трубы, перегородки. Ничего! Если не считать черного платья и черной вуали, что я нашел в ящике комода. О них и говорил мне офицер... Я боюсь сделать окончательный вывод. Пока. Вместо этого подвергаю тщательному осмотру каюту Марлен, которая находится напротив каюты ее хозяйки.
Она захламлена игрушками младенца, которых здесь видимо-невидимо, и в ящике, и на ковре, и на кровати. Но никаких следов ни документов, ни макета. Разочарованный, огорченный, убитый, в полном отчаянии я захожу в бар, чтобы отметить безрезультатность своей миссии стаканчиком бурбона. На борту теплохода алкогольные напитки продаются без наценок, поэтому было бы грешно не воспользоваться такой щедростью компании «Трансатлантик».
Мой Берю уже здесь. Он сидит за столиком рядом с миссис Онган-Гри. Спаивая даму густым анисовым ликером, он нашептывает ей какие-то глупости.
Отрадно видеть, что Толстяк становится галантным!
Я подхожу к ним. Мадам Шевинг-Гум одаривает меня улыбкой, похожей на серпантин, оборачивающийся вокруг моих ягодиц.
Церемониально я склоняю перед ней свою голову, словно русский принц.
Берюрье же меня не замечает или делает вид, что не замечает.
— Какие новости? — спрашиваю я его профиль.
— Глухо! — отвечает он.
Я присаживаюсь к их столику.
— Знаешь, шеф, к какому выводу я пришел? На борту нет той женщины, которая нам нужна.
Я не очень далек от того, чтобы разделить эту точку зрения.
Спившаяся публика в баре вызывает у меня раздражение, и поэтому я долго здесь не задерживаюсь. Неуютно, скучно. Меня охватывает ужас, что целых две недели придется болтаться на этой посудине. И все зря.
Подходя к библиотеке, замечаю впереди Марлен с малышом, которого она держит за руку. Они следуют за очень красивой, очень смуглой и очень благородной дамой. Это и есть жена индийского дипломата. Она вся дышит международным шпионажем, хотя трудно поверить в это! Но дело в том, что шпионы всегда похожи на кого угодно, но только не на шпионов.
Дама, сказав несколько слов Марлен, заходит в читальный зал, я же догоняю Марлен и предлагаю ей:
— Сплавь его в детскую комнату. Побудем немного вдвоем.
Она соглашается.
Неожиданное свидание! Через пять минут мы уже в ее каюте.
Она начинает раздеваться, но ее движения замедляются, когда раздается голос корабельного диктора из громкоболтателя. Диктор говорит на английском языке.
— Я же совсем забыла! — восклицает Марлен и снимает со стены спасательный круг.
Диктор повторяет тот же текст на французском, потом на испанском...
— Не везет,— сокрушается она.— Я совершенно забыла об учебной тревоге. Надо бежать за малышом.
Я подхожу к двери, открываю ее и застываю на месте, так и не переступив порог: мгновенно вспыхивает мысль словно лампочка, когда замыкаешь электрическую цепь, если, конечно, энергослужба Франции не бастует.
Я закрываю дверь и подхожу к Марлен.
— Ты говоришь по-английски?
— Я-я? Увы, нет! Я бы хотела владеть английским м... Зато отец мой говорит бегло.
Я не отвожу от нее своих глаз, словно от кастрюли с молоком, что должно вот-вот закипеть!
— Ты знаешь, что Грант убит? — спрашиваю я.
Она бледнеет...
Она бледнеет еще сильнее, когда видит мое удостоверение,
— Комиссар Сан-Антонио!
Она реагирует на эту новость.
— Я... Я не понимаю вас... Вы — полицейский! Но я ведь ничего плохого не сделала... Я... Я...
Она забывает, что хотела сказать, так как мой удар отбрасывает ее к стене.
— Хватит прикидываться дурочкой. Я раскусил тебя! Ты выдала себя тем, что сняла спасательный круг со стены после первого объявления о тревоге на английском языке, хотя утверждала, что не владеешь им.
Я продолжаю, не будучи абсолютно уверенным в своей правоте:
— Первая часть вашей операции удалась: Болемье доставил в Гавр документы и макет. Мы оказались рядом, когда Грант расправился с итальянцем, поэтому тут же последовало возмездие. Но перед смертью он успел нам все-таки кое-что сообщить... Например, о тебе, Марлен. Мы тут же помчались вдогонку за Болемье, но не успели... Зато посадка на «Либерте» прошла удачно... Такие вот дела, дама в трауре.
С ней происходит настоящая трансформация. Передо мной уже не дурочка, а разъяренная фурия. Словно пантера с выпущенными когтями она бросается на меня! Я успеваю уклониться в сторону и ударом в затылок укладываю ее на пол.
Теперь могу спокойно нажать кнопку вызова стюарда. Он появляется очень быстро.
— Даме плохо?
— Нет, это она поняла, что я неплох! Любовь с первого взгляда, так сказать!
Я прошу его пригласить сюда офицера Дезир.
— Скажите, на корабле есть камера для заключенных? — спрашиваю я, когда он появляется в каюте.
— Есть для умалишенных!
— Подойдет! Надо туда поместить эту мадемуазель!
— Это та, которую вы искали?
— Она... Мне бы найти спокойное местечко, где бы я мог побыть с ней наедине.
Он понимает мою просьбу по-своему, так как на его губах появляется игривая улыбочка.
— Я провожу вас.
Стакан воды, выплеснутый в лицо цыпочки, приводит ее в чувство.
— Пойдем со мной, красотка.— Я помогаю ей подняться с пола.— Нам предлагают место для уединения. Я думаю, что у нас найдется о чем поговорить! К тому же этот разговор не терпит отлагательств.
— Но я ничего не знаю! — кричит она, глядя в мои глаза.
— Не скромничай! Такой девушке, как ты, всегда найдется, что рассказать! Да и я помогу тебе в этом наводящими вопросами. Итак, в путь! Наручники я не стану одевать, чтобы не привлекать внимание пассажиров. Но ты же будешь себя вести спокойно, не так ли?
Мы выходим из каюты. Я замыкаю шествие, следуя за Марлен. Поведение ее не вызывает тревоги. И это, по-видимому, меня слегка расхолаживает. Поэтому, когда девушка неожиданно бросается в коридор, перпендикулярный нашему, я теряю какие-то доли секунды. Моя рука, выброшенная вперед, хватает пустоту. А Марлен словно на крыльях поднялась по лестнице на верхнюю палубу. Стараюсь догнать ее. Пистолет пока держу в кармане. Меня занимает вопрос, куда же она так торопится? На что надеется, где ее финиш?
Она устремляется на корму мимо загорающих на шезлонгах, которые с любопытством провожают глазами странных бегунов, соображая, как может называться подобное состязание, когда за вооруженной девушкой, а у нее в руке появился маленький пистолет, бежит невооруженный мужчина!
Марлен резко останавливается около бортового ограждения.
— Вам не удастся найти документы! — кричит она.— Они попадут в нужные руки!
Она заканчивает фразу уже в полете, перевалившись через поручни.
Над палубой взлетает крик ужаса. Я останавливаюсь, словно пригвожденный к месту. Ей все-таки удалось обставить меня, пусть даже ценой этого страшного прыжка в океан!
Я медленно подхожу к борту. Как быстро увеличивается расстояние между кораблем и Марлен,— она уже превратилась почти в темную точку на взбитой в пену винтами турбин поверхности океана.
Народ орет, голосит, требует остановить теплоход. Кто-то бросает за борт спасательный круг. И он, словно венок погребенному моряку, беспомощно качается на волнах.
Теплоход останавливается. Но темная точка, как еще недавно выглядела Марлен, бесследно исчезает, и снова поверхность океана кажется совершенно пустынной.
Это все!
Лишь только подгоняемые ветром куда-то к горизонту мимо теплохода бегут барашки волн...