Этим же вечером Жермена по моему настоянию заявила комиссару полиции об исчезновении мужа. И только на следующий день городок забурлил от этой новости.

В захолустье сплетни разносятся быстро, и через несколько часов вся округа узнала, что их могильщик исчез. В магазине было полно народу, пришедшего разузнать новости. Каждый выдавал версии, одна нелепее другой. Жермена, как и все, терялась в догадках.

– Я почти уверена, что у него не было любовницы, – делилась она со мной, – и даже если бы у него и была какая-нибудь связь, он бы никогда не ушел! Он скорее бы меня выгнал; его предприятие – это вся его жизнь!

Я попытался дать объяснение.

– Последние дни, как мне кажется, у него были большие затруднения из-за тебя... Представь, что у него наступила депрессия.

– Покончил с собой, он? Ты шутишь? Ты не помнишь его радость, когда парижские медики объявили, что у него нет ничего серьезного?

Полиция взялась за дело. Уже знакомый мне комиссар обзванивал парижские больницы, морги, службу розыска пропавших, сыскные конторы...

Неделя выдалась очень бурной. К нам приходил инспектор полиции, задавал кучу вопросов. Неловко я выдумал эту историю поездки в Париж с неким другом. Полиция перевернула все вокруг, чтобы узнать, кто ездил в тот день в столицу. Оптового торговца свининой, знакомого Кастэна, допрашивали несколько часов кряду по одной только причине, что он в то утро ездил в Париж.

В Париже нашли врача, который, конечно же, заявил, что больной в тот день к нему не приезжал. У него спросили, действительно ли болезнь, которой страдал его пациент, была не так серьезна, и он ответил, что Кастэн должен был приехать именно для того, чтобы провести более тщательные исследования. Каждый день масса людей во Франции исчезает, и полиция сунула дело в долгий ящик. Я и Жермена остались одни.

Перед нами стояла проблема: что делать с магазином? Мы, детально обсудив ситуацию, решили поставить все по-другому. В конце концов, Кастэн мог еще объявиться, по крайней мере, люди могли так думать, а Жермена не была готова продолжить дело своего мужа.

Я предложил старшему носильщику возглавить похоронные церемонии, и жизнь пошла своим чередом. Как и раньше, я обедал в полдень у Жермены, а по вечерам шел в свою гостиницу.

Все склонялись к тому, что это было самоубийство. Люди считали, что Кастэн, чувствуя себя больным и замечая, что я наставляю ему рога с его женой, – а для местных кумушек в этом не было никаких сомнений, – покончил с собой. Прочесали речку, окрестные леса, просмотрели колодцы, болота, заброшенные ямы. И каждый ждал, что тело пропавшего найдется.

Все это действовало мне на нервы. Мы жили в каком-то странном оцепенении, опошлявшем нашу любовь. Представьте себе, мы не осмеливались отдаться любви из-за этого дамоклова меча. Каждый раз, слыша звук открываемой двери магазина, Жермена бледнела, как воск, и закрывала глаза. Меня подмывало рассказать ей всю правду, но, зная ее прямолинейность, я не мог не понимать, что, имей я несчастье признаться ей в своем преступлении, она навсегда от меня откажется.

Однажды вечером, уже собираясь в гостиницу, я сел на край стола.

– Послушай, Жермена, хватит с меня такой жизни!

– У меня она не веселее...

– Ну так хватит глупить, уедем. Ты найдешь управляющего, и мы начнем настоящую жизнь.

– Но...

– Не спорь, прошу тебя. Просто пораскинь мозгами. И, как добрые люди говорят, посмотри правде в лицо. Одно из двух: или Кастэн умер, или же нет. Если он мертв, ты вольна действовать, как тебе заблагорассудится, плевать на пересуды.

Я умолк. Трудно было это сказать, не дрогнув.

– Если он жив...

Она взглянула на меня, в ее глазах был какой-то мерцающий свет. Да, это был взгляд, за которым скрывалось недоговоренное.

– Если он жив... – подбодрила она.

– Если он жив, Жермена, значит, он тебя бросил и ты свободна, понимаешь? В любом случае ты в выигрыше.

– Что ты предлагаешь?

Я вытер лоб тыльной стороной ладони, думая, что он вспотел, но он был, как лед. Она уступала, я выигрывал.

Вы считаете, что я все выдумал на ходу? Я же не спал почти ни одной ночи, а бессонница, как вы знаете, так распаляет воображение...

– Ты сейчас скажешь, что не сможешь одна заняться предприятием, так?

– Да.

– Ты найдешь управляющего.

– А потом?

– Когда ты его найдешь, я уеду отсюда н помашу ручкой, ясно?

– А потом?

Она чуть не подпрыгивала от нетерпения.

– Через три дня ты приедешь ко мне в Париж.

Но мещанка в ней все же взяла верх.

– Но что я скажу людям?

Я взорвался:

– Ты их пошлешь подальше! Придумай им какую-нибудь историю, если ты так уж дорожишь их мнением. Что ты так цепляешься за их пересуды? Если твое положение здесь дороже моей любви, скажи это сразу же, чтобы я знал, что мне ждать...

– Не злись, Блэз...

Она раздумывала.

– А если... если муж все-таки вернется?

– Пошлешь ему цветную открытку! Выбор за тобой. Разве он не покинул супружеское гнездо?

– Конечно...

– А в отношении предприятия: подпиши бумагу тому парню, который тебя заменит, о временной передаче дел. Тогда в случае появления Кастэна этот временно управляющий должен будет уйти.

– Как хочешь, Блэз...

Я взял ее за плечи и пристально посмотрел в глаза. Я тонул в этом голубом чуде... Я прижался к ней щекой.

– Ну что, Жермена, решено?

– Решено, Блэз!

– Ты приедешь ко мне?

– Да.

– Клянешься?

– Клянусь.

– Не пожалеешь?

– Не пожалею!

– Скажи-ка...

– Что, дорогой?

– А тот...

– Ты же знаешь...

– Морис?

– Да.

– Давай не будем о нем...

– Только раз. Скажи мне, ты его еще любишь?

Она потрясла головой. Я так ждал этого.

– Ты всегда будешь меня любить, Жермена?

– Мне так нужна твоя любовь, Блэз, что "всегда" – слишком мало!