Самое замечательное время в этой лондонской клинике — вечер перед сном. Сами знаете, в больнице есть несколько периодов сна: утренний, послеобеденный и ночной!

Вечером между десертом и сном удается урвать примерно полчаса, когда я остаюсь вдвоем с моей медсестрой. Ее зовут Долли, и она даже говорит по-французски. Она розовая, и у нее светлые волосы.

Я ее однажды прихватил будто случайно, когда она наклонилась надо мной, чтобы поправить мне подушки.

Наши взгляды встретились, и она покраснела, увидев в моих глазах такое, от чего краснеют благовоспитанные барышни.

Я сделал губами «мфф», как бы приглашая отпробовать.

Она заколебалась. Я даже подумал, что она пошлет меня куда подальше, но вдруг почувствовал ее губы на своих, как говорится в романах для взрослых девушек. Ее рот напомнил вкус спелых фруктов… Я вонзился в него, как в сочное яблоко, а моя рука пошла в разведку… Она вначале взбрыкнула. Она чуть не вырвалась! Но когда я ей показал свое оружие номер 32 бис модернизированное, тут уж ей ничего другого не оставалось, как броситься на меня.

Ну, сначала прелюдия, как водится. Несколько вечеров мы как бы привыкали друг к другу. С вариациями, естественно… Она запирала дверь на ключ… Но это я вам так, для смеха. Если дамы хотят дополнительных объяснений, то могут построиться по две в ряд, я все объясню и вдоль и поперек…

— Итак, — мурлычет Долли, когда я вечером закончил показ, — завтра вы уезжаете?

— Да, мой ангел.

— Вы возвратитесь во Францию?

— Не сразу. Мне нужно закончить одну работенку…

— Тогда мы сможем видеться?

— Это верно, но видеться в спокойном месте, где я мог бы тебе рассказать о родине Вольтера, душа моя!

Она жадно целует меня и уходит.

Замечательная девушка. Такие, как она, могут растопить паковый лед.

Оставшись один, я начинаю методически рассуждать. Нет, не о ней, конечно! Девушка, это хорошо, но всему свое время, нельзя же им посвятить весь свой интеллект, иначе становится скучно, как после слишком обильного обеда.

Я думаю о моем расследовании, о его дальнейшем ходе, поскольку до конца еще далеко.

* * *

Вы, наверное, сгораете от любопытства, что же со мной приключилось до того, как я попал в эту клинику.

Ну, это просто. Рыбацкая шхуна откликнулась на сигнал SOS, посланный с яхты, и подошла к месту катастрофы. Рыбаки нашли только одного бедного паренька, потерявшего сознание, но мертвой хваткой вцепившегося в обломок мачты… Я, видно, был в таком плохом состоянии, что они было подумали, что я мертв. Но Сан-Антонио просто так не сдается.

Вы же знаете, мне везет! Везет обычно героям! А я кто по-вашему?

Воспаление легких! Рана на плече в два английских фута шириной. Катастрофическое ослабление организма! Давление, чтоб не соврать, упало на четвереньки, и они даже думали, что транспортировка для меня будет фатальной… Но я устоял.

Ну потом антибиотики, переливания крови — словом, весь комплект…

Через неделю я выкарабкался. Через две недели у меня больше не было температуры и я поднялся, а через три смог выйти из клиники…

История с яхтой наделала много шума в прессе. Но это квалифицировали как несчастный случай. Судно затонуло, не оставив следов убийства. Спасшиеся матросы ни в чем не признались.

Брандон приехал и опознал меня, затем известил шефа… Несмотря на свою так называемую незаинтересованность в деле, он кинулся к изголовью моей больничной койки, как родная мама. Видно, чтобы поправить мне подушки… Но вдвоем со Стариком они сделали все необходимое, чтобы мое имя не просочилось в прессу.

Английская юстиция чрезвычайно деликатна!

Лучше бы для моего спокойствия они нашли всю банду…

Я предоставил Брандону полный отчет со всеми подробностями. Пусть разбираются…

Тихий стук в дверь.

— Входите! — приглашаю я.

Мой ночной охранник просовывает свою огромную бычью голову в приоткрывшуюся дверь.

— Здесь полицейский! — докладывает он.

— О'кей!

Входит Брандон. На нем дорогое пальто скучного цвета огнеупорной стены. В руке шляпа, через локоть висит тщательно свернутый зонт, и весь он торжественный, как на похоронах. Его жена, очевидно, так же торжественно сейчас стоит на кухне у плиты и готовит ему пудинг.

— Ба! — говорю я. — Каким ветром?

Брандон адресует мне сочувственную улыбку старого товарища. Он профессиональным глазом осматривает мой температурный лист, где красная линия неуклонно стремится вниз.

— Вы выздоравливаете! — оповещает он тоном сиделки со стажем.

— Как заново родился! — соглашаюсь я.

— Браво! Как ваша рана?

— Болит, но заживает. Доктор сказал, что я даже не останусь парализованным.

— Очень хорошо, отлично… Он кладет руку на спинку стула.

— Вы позволите?

— Садитесь…

Он садится, ставит свой зонтик между ног, вешает шляпу на ручку зонта и расстегивает пуговицу идеально выглаженной рубашки, которую его жена тщательно выстирала, не пожалев крахмала, чтобы он выглядел на все сто, как истинный джентльмен.

— Комиссар, я пришел, чтобы поговорить о нашем деле.

— Хорошая мысль!

— Следуя вашему указанию, я сделал обыск у Стоуна. Мы смогли открыть сейф и нашли партию кокаина. Этот человек стоял во главе крупной организации, промышляющей наркотиками. У него было огромное количество продавцов здесь, в Англии, и я подозреваю, что его сеть охватывает и другие страны.

— Мне очень приятно это слышать…

— Но я не понимаю, — говорит он, — как вы через приговоренного к смерти Ролле вышли на этого человека?

— Мне кажется, что я вам уже объяснял все, что связано с моими розысками, коллега.

— Это верно. Но поймите, это не просто вопрос в широком понимании… Как по-вашему, какая связь между Стоуном и Ролле? Ведь связь существует, поскольку через одного вы вышли на другого…

Я со скрежетом чешу свой небритый подбородок.

— Эта девушка, Марта Обюртен… — напоминаю я. — Я хотел ее допросить по поводу Ролле. Разыскивая ее, я нашел ее труп. Это автоматически заставило меня искать возможного убийцу…

— Хиггинса?

— Хиггинса, да… Человека с седыми волосами. Кстати, вы что-нибудь узнали о нем?

— Нет. Он как растворился.

— А его машина? Красный «хиллман»?

— Машину мы обнаружили в одном из гаражей Дувра, где он ее регулярно оставлял. Это позволяет думать, что он смылся во Францию. «Хиллман» находится там уже в течение нескольких недель. Но никаких следов. На машине фальшивые номера…

Я задумчиво морщу лоб.

— Дя, вот тут, — продолжает он, — тупик.

— Это точно…

— Вы думаете, что Эммануэль Ролле тоже был в банде?

Я пожимаю плечами.

— Трудно сказать. Честно говоря, я затрудняюсь ответить…

— Все это остается очень загадочным, — вздыхает Брандон.

— Да уж…

Его заостренный нос подергивается. Как у кролика. Он что-то хочет спросить, но не осмеливается… Я спокойно жду, когда он решится. Здесь под одеялом я чувствую себя королем.

— Скажите, Сан-Антонио, — говорит он, — вы выходите из больницы завтра?

— Точно…

— И вы… конечно, сразу же возвратитесь во Францию? Я улыбаюсь.

— Не уверен…

— Правда?

— Нет, мне хочется еще раз посетить Нортхемптон. Меня не покидает мысль, что я там найду еще чего-нибудь… Именно оттуда я пошел по следу, и вы знаете, что именно оттуда ниточка потянулась к источнику, то есть к сейфу Стоуна. Словом, надо вернуться порыскать…

— Очень хорошо… Ему будто легче стало.

— Господин комиссар, скажите, вам очень помешает мое присутствие?

Я внимательно смотрю на него.

— Послушайте, Брандон, будем играть в открытую. Под скромным термином «присутствие» вы имеете в виду слежку за мной, поскольку, на ваш взгляд, я слишком непредсказуемый, так?

Он молчит. Его костлявые коленки сжимают тщательно свернутый зонтик.

— Да нет же, — заверяет он. — Я говорю откровенно… Я вижу, что вы натура экспансивная, ваши методы связаны скорее с чувствами, чем с логикой. И просто мне интересно посмотреть, как вы работаете. Более того, мне кажется, что вы не говорите по-английски…

Я продолжаю на него смотреть. Его покрытый рыжими пятнами лик чист, как весеннее небо.

Он искренен, я это чувствую.

— Брандон, теперь моя очередь быть откровенным. Да, я иду на ощупь, по нюху, следуя своему нюхомеру, если вы понимаете мои выражения, но только эта система может быть эффективной, когда присутствует фантазия… Если же вместо нее будете присутствовать вы, то я буду чувствовать себя скованно, а мне хотелось бы этого избежать…

Он вздыхает.

— Жаль…

— Не надо, не жалейте. Давайте условимся так: начиная с завтрашнего вечера вы ждете меня в гостинице «Коронованный лев». При малейшей опасности я дам вам знать. Идет?

Брандон горько смеется.

— Идет, — повторяет он за мной с акцентом Кирка Дугласа.

Он берет в руки себя, затем шляпу и зонтик и встает.

— Вам нужно что-нибудь?

— Машину.

— Я дам распоряжение. Ее пригонят завтра во двор клиники…

— Спасибо. О! Кстати, о машине. Я брал тачку напрокат у своего земляка в гараже «Эк-сельсиор» в Нортхемптоне. Она осталась перед офисом Стоуна…

— Не беспокойтесь, — отвечает Брандон, — мы ее уже давно перегнали владельцу.

Он выходит.

Люди Скотленд-ярда, что ни говори, очень хорошо организованы…

По крайней мере, доставляет удовольствие думать, что английские полицейские приучены спрашивать разрешения участвовать в деле…

Какой-то француз, переодевшись в священника, вскрыл дело с наркотиками прямо у них под носом… Белая мука! Вот только пирожки не испечешь…

Вы скажете, что я выпендриваюсь. Безусловно, вы правы! Но согласитесь, что есть отчего!