Я до сих пор так и не видел нежную Изабель, не знаю, где она находится, и боюсь, что придется лететь в Чикаго, так и не познакомившись с ней, если это вообще возможно и если это не ее челюсть лежит в моем кармане.
Первая моя забота по возвращении в Париж – поспешить в дом сто двадцать на бульваре Курсель повидать Джо, если его еще можно повидать, а то имеется очень большая вероятность, что он сыграл в ящик (точнее, в топку).
Толстая консьержка стоит перед дверью своей комнаты, опираясь на ручку швабры, которая никогда не служила ей ничем иным, кроме как подпоркой.
Она смотрит на меня умиляющим коровьим взглядом.
– Ну, мамаша, – говорю я ей, – вижу, вы сегодня в форме.
– Гм! – отвечает она. Переводите, как хотите.
– Джо наверху?
– Да...
Мое сердце слегка сжимается. Значит, Я никогда не познакомлюсь с Изабель.
– Спорю, эту ночь он провел не дома. Толстая коровища качает башкой.
– Неправда, – говорит она. – Он больше никуда не выходит... Я сама хожу ему за покупками...
– Вы абсолютно уверены, что он никуда не выходил этой ночью?
– Абсолютно... У меня бессонница... Дверь никто не открывал...
Я морщусь.
Кажется, мне придется расширять семейный круг. Если Джо не выходил ночью, кто же тогда сжег Изабель? Ее папочка? Надо будет проверить распорядок дня эскулапа.
– Ладно, – говорю, – пойду поздороваюсь с голубеньким...
– Эй! – окликает меня консьержка. Я оборачиваюсь.
– У меня есть почта...
– Ах да! Я и забыл...
Она заходит в свою каморку и возвращается с желтым конвертом и открыткой.
Желтый конверт пришел из банка... Открываю его. В нем лежит вторая часть чека на десять миллионов триста десять тысяч франков, выписанного на имя владельца счета, то есть Людовика Бальмена. Приложенная карточка дает новое состояние счета: сто двадцать франков.
Странно! Это похоже скорее на закрытие счета, чем на оплату покупки.
Почтовая открытка изображает гуссанвильскую церковь, на обороте несколько слов:
Время тянется ужасно медленно. Действуй быстрее. Твой Джо.
Она отправлена в пятницу.
Значит, в пятницу Джо еще был во владении доктора.
Толстая консьержка, должно быть, прочла послание, потому что даже глазом не моргает.
– На прошлой неделе Джо уезжал? – спрашиваю я.
– Его не было пару недель.
– Когда он вернулся?
– В субботу, после обеда...
«После смерти Бальмена», – думаю я.
Я сую почту покойного в карман и поднимаюсь по лестнице.
Почему это «действуй быстрее»? Как будто возвращение парня зависело от решения или действия Бальмена...
Открытка была отправлена в пятницу. Она должна была прибыть по назначению в субботу утром, то есть до того, как Бальмен пошел снимать бабки со своего счета. Только задержка на почте...
Вот я и перед дверью.
Звонок условным сигналом.
Джо, дитя любви, открывает дверь, покачивая бедрами. Как она накрашена, милашка! Не удержалась... На ней те же фиолетовые брюки и желтый платок...
– О! Здравствуйте, дорогой господин комиссар. Каким добрым ветром?
Я слегка похлопываю его по щеке.
– Я проходил мимо, – говорю, – и не смог не зайти. Захотелось повидать тебя.
– Вы очень любезны. Проходите. Я захожу в квартиру.
На этот раз я выбираю диван, чьи ножки внушают мне больше доверия.
– Джо, – сразу перехожу я к делу, – ты знаком с Изабель Бужон?
Взмах ресниц, доля секунды колебания.
– Разумеется, – оживленно отвечает он. – Я даже провел недавно несколько дней в ее доме.
– В Гуссанвиле? Он вздрагивает.
– Вы знаете?
– Разве не долг полицейского знать все? – И я добавляю: – Почему ты поехал к ней? Она твоя подруга?
– Она подружка Парьо... Они часто ходили к нам в гости... Недавно у меня был небольшой бронхит, и, чтобы поправиться, я решил съездить в деревню...
– А! Понятно...
Я ищу мои сигареты, и пальцы натыкаются на пачку турецких.
Предлагаю одну педику.
– Нет, спасибо, – отвечает он. – Я не курю. Не настаивая, я кладу пачку на место, достаю сигарету для себя и прикуриваю от золотой зажигалки, но парень никак не реагирует. Я кладу зажигалку на подлокотник дивана. Джо рассеянно смотрит на нее.
– Хорошо повеселились?
– Там? Нет... Я ненавижу деревню.
– Общества Изабель тебе было достаточно? Он пожимает плечами.
– Что вы воображаете, комиссар? Я серьезный человек, и потом, женщины меня... Я смеюсь.
– Ну конечно...
Встаю и шагаю по гостиной, машинально считая ромбы на персидском ковре.
– Скажи мне, Джо... Ты знаешь, что Парьо умер? Он вскакивает весь белый.
– Что вы сказали?
– Что Парьо умер... Отравился газом. Или его отравили, но результат-то от этого не меняется.
– Не может быть!
Он кажется таким же изумленным, как доктор Бужон утром.
– Увы, может!.. Это я нашел его, когда пришел кое о чем спросить.
– Умер! – повторяет Джо.
– Да. Ты выходил из дому этой ночью?
– Я? Нет, после возвращения из Гуссанвиля в субботу я не сую нос на улицу.
– Болеешь?
– Погано на душе... Тоска... Деревня вымотала мне нервы... Бедняжка!
– Ты знаешь, где сейчас Изабель?
– Но... Она должна быть у Парьо, раз он умер... Разве только она ничего не знает... Надо позвонить ей в Гуссанвиль!
– Ее там нет.
– Вы так думаете?
– Я только что оттуда... Он смотрит на меня.
– Вы оттуда?
– Прямиком! Если так можно выразиться, потому что на дороге очень много поворотов.
– Может, она у своего отца?
– Тоже нет. Они поругались.
– Да, знаю... Но я думал, что...
– Что если Парьо отдал концы, возможно примирение?
– Да.
– Ты в курсе того, что до войны Парьо сел за попытку шантажа твоего старика?
– Смутно...
– В чем там было дело?
– Да так, ерунда, кажется...
– Человека не сажают на три месяца в тюрьму из-за ерунды... Разве что ерунда очень серьезна, сечешь?
– Бальмен мне рассказывал об этом... Речь шла о его нравах... Парьо хотел, чтобы он уступил ему дорогую картину или редкое украшение... Бальмен не соглашался... Тот пригрозил дискредитировать его в глазах одной богатой и немного чокнутой клиентки – американки... И сделал это... Жалобу подала американка... Короче, все запуталось, и Бальмен был огорчен больше всех. Они очень скоро помирились и с тех пор оставались друзьями.
– Вот, оказывается, как рождается большая дружба! – смеюсь я.
Между нами устанавливается тяжелое молчание.
– Мне кажется, нам нужно очень многое сказать друг другу, – произношу я наконец. – В один из ближайших дней я вызову тебя в полицию.
И направляюсь к двери.
– Комиссар, – говорит Джо своим тонким женским голоском, – вы забыли вашу зажигалку.
Я смотрю на него. Он кажется совершенно искренним. Вывод: зажигалка не его. Ничего удивительного, раз он не курит.
Я кладу ее в карман.
– До скорого, Джо!
– До скорого, господин комиссар. Чтобы оставить последнее слово за собой, я добавляю:
– До очень скорого!
Выйдя из дома, я направляюсь к площади Терн, захожу в бистро, заказываю двойной чинзано и два жетона для телефона. Проглотив стакан, я бегу засунуть жетоны в прорезь аппарата для трепа.
Сначала звоню инспектору Шардону.
– Привет, комиссар, – говорит он мне. В кои-то веки рот у него не набит орехами.
– Слушай, парень, – говорю я ему, – сообщаю тебе, что дело Бальмена, которое ты считал таким простым, вовсе не является таковым и вовсю продолжается.
– Не может быть!
– Может... Все-таки досадно, что я делаю твою работу... Если бы мне было чем заняться...
– А что случилось?
– Займись для начала «королевой», который жил с покойным. Установи за ним наблюдение... А в остальном – жди от меня известий...
– Хорошо, комиссар.
Затем я звоню медэксперту, доктору Андрэ.
– Сан-Антонио, – называюсь я.
– А! Добрый день! У вас появилась новая теория насчет смерти нашего клиента?
– Нет, но я хочу предложить вам для изучения новый труп.
– Серьезно?
– Вернее, кусок трупа.
– Где вы его нашли?
– В пепле.
– Вы что, копались в помойном ведре?
– Почти. Я могу к вам подъехать?
– Жду вас.
Я разворачиваю газетный лист на столе врача.
– Вот, – говорю, – кусок челюсти. Я хочу знать, кому она принадлежит, мужчине или женщине. Это очень важно. Вы можете ответить мне немедленно?
– Вне всяких сомнений.
Он берет фрагмент кости, в котором еще торчат два зуба.
– У вас есть минутка? Я только зайду в мою лабораторию и буду к вашим услугам.
– Конечно, пожалуйста. Простите, что так гоню вас, но послезавтра я вылетаю в Штаты и хочу успеть завершить это расследование, чтобы улететь с чистой совестью.
– Это делает вам честь!
Он выходит из кабинета.
Я беру журнал, но не могу его читать. К тому же это научный журнал, в котором все изложено жутко заумным языком.
Я кажусь сам себе похожим на «счастливого отца», ожидающего в коридорах клиники результатов родов.
Наконец дверь открывается.
Я вскакиваю и всем моим существом спрашиваю:
– Ну что, доктор, мужчина или женщина?
Он мило улыбается.
– Ни то, ни другое, – уверяет он. – Это баран!