К «Резиданс де Малибю» мы подъехали на двух шикарных «Линкольнах». Еще из автомобиля Анжелла позвонила в отель некоему Брюсу и распорядилась приготовить для нас пять номеров и плотный ленч.
Надо обладать необыкновенным даром слова, чтобы описать отель. Он заслуживает своего названия!
Наши друзья были уже здесь. Профессор сообщил мне, что прямо в «линкольне» Берю был подвержен повторному рецидиву своей страшной болезни. Их водитель поделился со своим коллегой впечатлениями о стихийном бедствии, постигшем автомобиль.
Виновник бедствия постарался сгладить впечатление, обратившись к водителю:
— Прощай, друг! Поверь, я искренне огорчен из-за своей выхлопной трубы! Не надо переживать! Заменить чехлы на сиденье не так уж и сложно!
Берю быстренько освободился от своих штанов, сунул их опешившему мажордому, а сам направился к белоснежному бассейну, в центре которого позолоченный дельфин с глупым взглядом выбрасывал струю воды.
— Я страшно не люблю купаться, — плюхнувшись в воду, прокричал он нам, — но надо же привести себя в порядок, не так ли?
Публичное омовение притягивает праздношатающуюся публику и обслуживающий персонал. Любопытно наблюдать, как нерядовое событие нарушает монотонность дней. Я уже рассказывал, как однажды в Сахаре у меня случилась поломка автомобиля. В Сахаре, среди лунных пейзажей, без единого намека на ближайшее жилье! Но уже через пять минут а был окружен двадцатью аборигенами. Так и здесь, мгновенно бассейн оказался в кольце желающих понаблюдать за тем, как в воде плескался голый мужик.
— Скажите, — спрашивает меня Анжелла, — это примат или настоящий человек?
— Я знаком с ним более двадцати лет, но так и не разобрался в этом! — признаюсь я ей.
Анжелла нарушает это волшебное зрелище, приглашая нас в здание. Задыхающийся от исходящего от штанов аромата, мажордом торопливо возвращает их вылезшему из бассейна владельцу. Но тот великодушен.
— Нет, друг, можешь оставить их себе! У меня есть другие, а эти я дарю тебе! — На полуслове Толстяк неожиданно замолкает, застыв в позе роденовского «Мыслителя». Лицо его прямо на наших глазах сморщивается, синеет, как поляроидная фотография на солнце.
— Что с тобой? — заволновался я, опасаясь худшего,
— Моя задница! — стонет Александр-Бенуа.
— Что с ней?
— Она горит, как будто я сижу в перцовом соусе! Не кислотой ли наполнен бассейн?
Я опускаю руку в воду.
Прохладная, хорошая вода!
— Но это невозможно! У меня все горит огнем! Невыносимо! О-йо-йо-й! О, сеньор! Святой Александр, Святой Бенуа, молитесь за меня! У меня начинается агония! Люди, сделайте же что-нибудь! Позовите доктора, врача, лекаря — кого угодно!
Толстяк вдруг подпрыгивает, и, осененный идеей, бросается к газону, плюхается задом на подстриженную траву и начинает елозить по ней, как это делают собаки. Крики его переходят в вопли, такие же жуткие, как в камерах пыток Святой Инквизиции.
— Пригласите доктора! — прошу я Анжеллу, а сам опускаюсь на колени около пострадавшего. — Покажи мне свое хозяйство, Толстяк!
Теперь мой черед вопить. Зрелище неописуемое! Внутренняя поверхность берюрьевских ягодиц — сплошная опухоль пурпурного цвета.
— Скверно? — спрашивает меня больной между двумя стонами.
— Этого не расскажешь, — отвечаю я.
Появляется Анжелла с баночкой какого-то крема и с перчатками из тонкой резины. Я подавляю отвращение и начинаю намазывать промежность страдальца, от чего тот усиливает свои крики во сто крат. Пино дает мне доводящие меня до тошноты советы. Феликс же и его «ассистент», решив что их присутствие здесь бесполезно, подхватывают чемоданы и уходят в свои апартаменты.
Только через полчаса появляется бритый налысо доктор в белом халате, в голубой рубашке, с толстыми золотыми кольцами на пальцах. Бросив беглый взгляд на зону поражения, он отбегает в сторону, — его тошнит. Вернувшись, он распоряжается немедленно госпитализировать нашего несчастного друга.
— В чем причина его страданий? — спрашиваю я медицинское светило.
— Этот тип, по всему видно, имел половой контакт с обезьяной. Я склоняюсь к мысли, что это был бабуин.
— Что он говорит? — спрашивает Берю.
Я перевожу.
Тогда больной снимает с ноги туфлю и запускает ее в рожу доктора.
Бросок был настолько сильным, что нос, губы доктора моментально увеличиваются в объеме в три раза.
— Скажи этому педику, что если бы я был в состоянии, то оторвал бы ему кое-что и свернул челюсть! — кипятится несчастный, внутри которого пожар разгорается все с большей силой.
Приходится вызывать еще одного доктора, чтобы оказать помощь пострадавшему при исполнении своих профессиональных обязанностей лекарю, а также скорую помощь для эвакуации Берю. Только после этого жизнь в отеле входит в свое привычное спокойное русло.
«Резиданс» — поистине королевская резиденция! Но к чему тебе описывать ее? Это только пробудит у тебя желание увидеть все самому. Но от невозможности удовлетворить любопытство ты утешишься только крапивной лихорадкой, зависть часто провоцирует ее.
И все же! Просторная комната с ванной, отделанной мрамором зеленоватого оттенка. Бар, забитый на любой вкус напитками, четырехскоростной вибромассажер и надувная кукла с атласной кожей, которая болтает всякие глупости и имеет вид настоящей женщины, спортивный зал и фильмотека с двумя с половиной тысячами кассет, аэратор, иммитирующий воздух на выбор: весенний, морской, райский, знойный августовский...
Я решаю позвонить последнему Смитту из нотариусной конторы «Смитт, Смитт, Ларсон и Смитт». Тот выражает бурный восторг по поводу нашего прибытия в Лос-Анжелес и удивление от того, что мы остановились у Гарольда Ж. Б. Честертона-Леви, императора Голливуда.
— Я сейчас же выезжаю! — сообщает он мне, изобразив губами звук работающего двигателя автомобиля.
Я задерживаюсь на минутку около сидящей в кресле куклы. На круглом столике около нее — пульт управления с кнопками, каждая из которых снабжена надписью. Первая, например, голос. Я нажимаю ее. Манекен начинает вещать. Голосом Марлин (впрочем, такое имя у куклы). Кукла в чулках, в модных черных шортах и в кофточке с горностаевым воротничком; шевелюра, как у настоящей шлюхи — белая, с серебристым оттенком.
Она говорит:
— Привет, красавец! Меня зовут Марлин! Ты пробудил во мне желание. Если ты желаешь начать с минета, то нажми кнопку номер три. Чтобы овладеть мною, придется перенести меня на кровать и вернуться к столику, чтобы нажать кнопку номер четыре. Что же касается других фантазий, внимательно изучи инструкцию, которая находится в чулке моей правой ноги. Это все.
Не являясь роботоизвращенцем, я оставляю свою компаньонку до лучших времен и предлагаю себе стаканчик шато-икем.
Неожиданно вспыхивает экран телевизора и на нем крупным планом появляется лицо Анжеллы.
— Все о'кэй, месье Сан-Антонио? — интересуется сотрудница продюсера.
— Нормально.
— Возможно, вы желаете чего-то или кого-то?
— Вас, — отвечаю я, — но сомневаюсь, что это возможно, — остается только мечтать.
Она улыбается своей металлической улыбкой (улыбка куклы более человечная!), и экран снова превращается в мертвый прямоугольник.
Я уже осушил половину сказочной бутылки (вообще я предпочитаю называть этот предмет флаконом, словом, как мне кажется, более изысканным), когда мне сообщают о прибытии мистера Смитта.
Я встретил его на пороге своей комнаты.
Это высокий парень лет тридцати, его вьющиеся волосы слегка седоваты. Смуглое, слегка удлиненное улыбающееся лицо, взгляд светлый и открытый.
Мы пожимаем друг другу руки.
Он окружен аурой прекрасного мужского одеколона. Как и у меня, на его руке часы марки «Паша Картье».
— Итак, вы решили лично доставить сюда мистера Легоржеона?
— Именно так! Я приглашу его сюда, но сначала я хотел бы поговорить с вами наедине.
— С удовольствием!
— Вам известна причина смерти Фузиту Мартини?
— Никакого понятия на этот счет.
— Кто сообщил вам о ее смерти?
Он перламутрово улыбается.
— Она сама...
— Оригинально! Каким же образом? Надеюсь, вы не вызывали ее дух поворотом вращающегося столика?
Он достает из дорогого портфеля листок бумаги и протягивает его мне: письмо без даты адресовано нотариальной конторе.
Я читаю его:
«Месье,
Когда вы получите это письмо, я буду уже мертва и кремирована. Исходя из этого, я была бы очень признательна вам, если бы вы сообщили о моей смерти месье профессору Феликсу Легоржеону, моему наследнику, пригласив его для вручения ему прав на наследство. Лицо, уполномоченное мною передать вам это письмо, вручит вам также и копию моего согласия на кремацию тела, заверенную местными властями.
Позвольте выразить вам свой искренний и последний привет.
Мартини Фузиту»
К письму действительно была подколота копия заключения о смерти, подписанной доктором Дугласом Фербланом из Венеции. Документ имел и отметку полиции.
— Вы можете это письмо оставить себе.
— Кто вам вручил его?
— Священник католической церкви Лос-Анжелеса, отец Мишикуль. Вот его адрес.
Он достает из портфеля еще один листок.
— Спасибо за вашу заботу, месье Смитт. Как поживает Ларсон?
Он хмурит брови.
— О каком Ларсоне вы говорите?
— О вашем последнем партнере, имя которого значится в названии вашей фирмы.
Он смеется.
— Ларсона никогда не существовало. Мой дед вписал это имя, чтобы слегка разнообразить скучный перечень Смиттов.
Ничего не скажешь, забавные люди в этой семье!
Я приглашаю Феликса, и тот вскоре появляется со своими документами. Знакомство, обмен любезностями. Петушиный крик Маркиза подводит итог знакомству.
— Полдень, — сообщает нам профессор.
— У меня есть ключи от вашего дома. Не желаете ли вы осмотреть вашу собственность?
— Охотно, —соглашается Феликс.
Не теряя времени, мы спускаемся вниз, где у отеля нас ждет «мерседес» Смитта.
— Зовите меня просто Джим! — просит нас американец. — А какие у вас отношения с великим Гарольдом Ж. Б. Честертоном-Леви?
— Самые близкие, — сочиняю я.
— Вы знаете, что он человек номера один в Голливуде?
— Конечно.
— Директор кормит его из рук, а полицейские лижут тротуар, по которому он прошел.
— Вот это да!
— Когда у него возникает желание заняться любовью, он звонит любой звезде, и та тут же снимает трусики и мчится к нему.
— Райская жизнь, ничего не скажешь!
— Однажды, когда он был влюблен, то раскрасил и небо, и океан в розовый цвет, чтобы дать почувствовать своему объекту вожделения пламень своей души.
— Потрясающий тип! — восхищаюсь я.
— Как-то раз выкрутили пробку из радиатора его «ройса», — так он распорядился подключить к радиатору специальную батарею. Через неделю рядом с автомобилем нашли двух пораженных током мужчин.
— Талантливо придумано!
— А вы знаете, что его настоящая фамилия не Леви?
— Что вы говорите? Я скорее мог бы подумать, что он не Честертон. А зачем он прибавил к своей фамилии еще и еврейскую?
— Чтобы внушать доверие. В действительности же он родом из Уэльса.
— Что-то в вашей прекрасной стране слишком свободно обходятся со своими фамилиями!
— Это точно, Тони! Здесь важнее всего результат!
* * *
Мы въезжаем в Венецию, городок, не имеющий ничего общего со своим итальянским однофамильцем. Перенаселенный, грязный. Неистребимый запах фритюра, запах гнили, запах обездоленных пролетариев пропитал и атмосферу города, построенного из самого разного хлама (как говорит Берю: «Голь на выдумку хитра»).
В первый момент Смитт растерялся, так как впервые оказался в этом районе. Для оформления завещания он посылал сюда сотрудника своей конторы.
Останавливаемся перед строением с кирпичным фундаментом, с деревянными стенами, окрашенными в дикие красно-зеленые цвета.
Три ступеньки, стертые и шатающиеся сильнее, чем последние зубы старого пиренейского крестьянина.
Входим внутрь мрачного затхлого помещения, в котором, скажу я тебе, преобладает запах опиума. В гостиной, как написали бы знаменитые писатели, обладатели престижных премий, царит «неописуемый беспорядок».
— Вот мой вам совет,— обращается к наследнику мистер Смитт, — сначала наведите порядок в этом бараке, а потом только продавайте его, иначе не получите и четверти его стоимости.
Феликс выражает свое полное согласие.
Спальня тоже не в лучшем состоянии, хотя видно, что когда-то ее обставили со вкусом. Сейчас же занавеси на окнах, ковер, постельное белье изорваны, грязны, в кровавых и кофейных пятнах, проженные сигаретами. Несколько чудом уцелевших картин на стенах. Какие-то полотна в рамках выглядывают из-под кровати.
Да, малышка увлекалась алкоголем, нет сомнения: комната завалена пустыми бутылками из-под красного вина.
За это увлечение в полной мере расплатились своими жизнями родители Мартини.
— Я бы хотел, чтобы вы подписали некоторые бумаги, — обратился Смитт к профессору. — Постарайтесь только найти прочный стул, мистер Легоржеон.
Он раскрывает свой красивый портфель, достает из него бумаги, смахивает со стола объедки и предлагает профессору ознакомиться с документами и подписать их.
Как человек осторожный, Феликс просит меня перевести ему содержание документов, касающихся его парафин.
Я нахожу документы в порядке и позволяю профессору расщедриться на свои автографы.
После чего последний из основавших контору «Смитт, Смитт, Ларсон и еще один Смитт» доставляет нас в Малибу, где мы расстаемся с ним. Прежде чем покинуть нас, мистер Смитт вручает профессору ключи от наследуемого им дома.
— Как вы думаете, Антуан, эта жалкая хибара стоит чего-нибудь? — спрашивает меня разбогатевший профессор.
— Несомненно!
— Но она ведь не Бог весть что!
— Я согласен с вами только относительно самого здания, но не его содержания. Вам просто повезло, дружище!
— Вы смеетесь надо мной, малыш! Поломанная мебель, битая посуда! Несчастная, по-видимому, находилась в состоянии помешательства.
— А остальное, дорогой Феликс?
— А что же там остального?
— Собранные в доме картины!
Я раскрываю записную книжку, доставшуюся мне от отца, в которую успел занести список предлагаемых шедевров.
— Одиннадцать работ Магрит, — читаю я. — Пять Ботсро, две Ньоли, одна гуашь Николя де Стасль, две картины Дельво, — все это на сумму в несколько миллионов франков.
— Это серьезно, Антуан? — спрашивает очумевший профессор.
— Серьезно, мой милый Ватсон! В ближайшее время мы вернемся в ваш дом, возьмем одну из перечисленных мною картин и попробуем сдать ее на экспертизу, чтобы убедиться в моем предположении.
Он качает головой, как бы стараясь избавиться от тягостных мыслей.
— Я — богатый! Ничего худшего со мной не могло произойти! Что же я буду делать с этими деньгами?
— Вы можете и не превращать картины в деньги, а хранить их и жить рядом с ними. К тому же, ваша студентка завещала вам картины, а не деньги.
— Ты прав, малыш! — облегченно вздохнул профессор.
Подошедший к нам мажордом сообщил, что ленч готов,
и добавил:
— Сэр, только что звонили из клиники «Санта Тампакс», чтобы поставить вас в известность, что причиной страданий вашего друга является не половой контакт с обезьяной, а контакт с ядовитым растением, которым он протер интимные части тела. Сейчас его готовят к операции по удалению поврежденных частей тела и пересадке седалища шимпанзе.
— Правильно, для него это в самый раз! — соглашаюсь я.