Весь четвертый этаж каменного особняка матери Оливии Бостон был одной большой комнатой, ванной и студией. Пол был выложен полированной твердой древесиной. Стены — просто белые. Через два широких, выступающих наружу полукруглых окна лился обильный солнечный свет. Когда этого не было, у постели Оливии горел торшер, а там, где она работала, были включены лампы дневного света.

Оливия упражнялась по шесть часов каждый день, шесть дней в неделю. До Романа она работала столько же часов и по воскресеньям. Она была настолько уверена в его потенциале, что была готова пожертвовать ради него тремя часами воскресных упражнений.

Занятия не были каторгой для Оливии. Длинная стена была превращена в зеркало, вдоль которого была установлена перекладина. Работая в собственной студии, Оливия могла надевать то, что ей нравилось. А нравились ей обычные пуанты, длинные толстые носки — и ничего больше. Ей казались недостаточными те шесть часов ежедневно, когда она видела себя обнаженной.

Она работала над собой с дополнительным рвением по воскресеньям. Но как бы яростно она ни танцевала, как бы жадно ни упивалась своим восхитительным отражением, ей никогда не удавалось достичь того прекрасного, внезапного отлива больше чем два или три раза за воскресенье.

Жертва, которую Оливия приносила ради Романа, много значила.

В пятницу, после того как она завершила свою классическую рутину, рутину современного балетного танца, и магнитофонная запись уже переходила к напористому, оргазмическому ритму, она уже почувствовала, что подходит к краю, зазвонил телефон.

— Да? — выдохнула она.

Это отродье, ее сестра Портия, занудила:

— Мне так не хочется прерывать твой бурный роман, Олли, но звонит господин Дрейк.

— Не зови меня Олли, Поросенок Портия! Переключай.

— Мисс Бостон? Мисс Оливия Бостон?

— Да. Чем могу служить, господин Дрейк?

— Вы ведь пробовались, в центре «Шанаду», на «Привидение?»

— Да, конечно, господин Дрейк. Я помню вас. Разве я могла забыть? — «Как выглядел этот чертов мужик? И который из них был он? Там был десяток незнакомых лиц…»

— У меня для вас хорошие вести, мисс Бостон.

— Пожалуйста, зовите меня Оливией.

— Очень хорошо, Оливия. Дональд решил вас взять. Вы будете третьей балериной.

— Э… третьей?

— Это превосходное предложение, мисс Бостон. Репетиции начинаются через две недели.

— Чудесно. Пожалуйста, поблагодарите господина Дональда Бартла от моего имени. Для меня честь работать с таким выдающимся хореографом. И с вами, конечно. И не забывайте — Оливия!

Оливия повесила трубку и вернулась к зеркалу. Она посмотрела на себя в полный рост, в профиль, затем сзади, глядя через плечо. Бесполезно. Она потеряла «ритм». Ей будет нужно перекрутить магнитофонную пленку, по крайней мере, так далеко, где «Аравийская песня», иначе она никогда не достигнет… Она не имела в виду «оргазм». Это было такое, в чем она никогда не признавалась даже самой себе. Это был просто побочный эффект наблюдения за собой, танца для себя. Может быть, другие танцовщики испытывали такое же божественное ощущение. Ведь о таких вещах девушки не будут говорить.

По мере того как ее экстаз нарастал, вновь зазвонил телефон.

— Что на этот раз, — резко спросила она.

— Еще один джентльмен просит тебя, Олли. Но совсем не такой, что прежде.

— Ливи Бартон?

— Оливия, если угодно. И Бостон.

— Да-да. У меня есть для тебя работенка, цыпка. Шесть ночей в неделю, двести монет за ночь. Согласна?

— Это господин Крамер?

— Точно, цыпка. Ты приглядывала работенку три недели назад. Ты ведь та, что с длинными черными волосами и большим бюстом, правильно? Все еще без работы?

— Я… э… у меня все еще «отдых» по техническим причинам. Господин Крамер?

— Да?

— Можно я позвоню вам в понедельник?

— Если не хочешь работать, так и скажи.

— Нет, нет. Не в этом дело. Когда вы хотите, чтобы я начала?

— Примерка костюмов в понедельник утром. Не займет много времени. С нагрудниками это — «один размер для всех», не так ли, цыпка? Тоже самое с трусиками. Остальные штуки — в основном головные уборы, кроме майки с номером главной затейницы. После костюмов Берт объяснит тебе, что надо делать, так что примерно в три будешь свободна. Я хочу, чтобы ты начала во вторник ночью.

— Я приду, — сказала Оливия.

Она выключила музыку и направилась в ванную, чтобы смыть пот. Не было смысла начинать заново — настроение ушло.

В этот месяц она добивалась работы в восемнадцати местах, и вот в течение часа подвернулись два предложения — прямо противоположные.

Если она согласится на «Привидение», она, по крайней мере, будет танцевать в балете, но в уменьшенном виде. В ревю бара «Ридж-Ривер» она заработает тысячу двести в неделю. Но не деньги определят ее выбор. «Привидение» — престижная постановка. Она будет там танцевать, делая то, чему ее учили и за что платил страховой фонд, который создал ее отец. Там будет публика, которая оценит ее искусство. Кое-кто будет одет в смокинг, по крайней мере в ночь премьеры. И это может привести к большему успеху. Для «третьей балерины» в кордебалете есть путь наверх. Ведущая танцовщица может заболеть или сломать ногу. Это давало шанс.

С другой стороны, кордебалет в «Ридж-Ривер» очень мало танцевал. Они выходили, принимали позы и уходили. Там всего парочка танцевальных номеров, главным образом шеренга девочек, неуклюже подбрасывающих ноги перед посетителями, которым наплевать, как они танцуют, лишь бы поменьше было на них одежды.

Они приходят туда совсем не для того, чтобы оценивать по достоинству искусство танца.

На сцене в «Ридж-Ривер» не было обнаженных тел. Танцовщицы стриптиза не допускались. Шоу в «Ридж-Ривер» было на грани закона. Оно было очень популярным.

У них была парочка комиков, мужчина и женщина, но мужчины ходили в «Ридж-Ривер» не для того, чтобы послушать шутки. Они приходили посмотреть на женскую плоть.

Если Оливия согласится на эту работу, ей нужно будет стоять или двигаться в лифчике без бретелек и трусиках, возможно, с плюмажем или двумя. В течение трех представлений за ночь, шесть дней в неделю она будет подвергаться похотливому разглядыванию мужчин с входным билетом в кармане. Эти отвратительные мужчины, у некоторых на коленях небрежно лежат плащи, упорно смотрят на ее тело, воображая те несколько интимных сантиметров, которые скрыты от них. Они погружены в свои непристойные мысли, расстроенные сознанием того, что они никогда не доберутся достаточно близко, чтобы дотронуться.

Оливия включила на полную мощь холодную воду. По какой-то причине она чувствовала некоторую слабость.

— Я делаю это ради тебя — ради нас, — сказала Роману Оливия, опустив глаза и теребя складку на своем светлом замшевом платье.

— Но ревю бара «Ридж-Ривер? Не там ли они…

— Там нет обнаженных, — ответила она. — Это довольно консервативное место, сравнительно, конечно.

— Сравнительно с чем? С забегаловкой и стриптизом в Лас-Вегасе?

— Это просто невинное шоу с канканом. Ведь я же показываю свои ноги, танцуя в балете. Большинство танцев…

— Это совсем другое дело.

— Только в твоей глупой мужской голове! Смотри, я уже там пять дней. Там ничего нет, в самом деле. Я уже сэкономила четыреста долларов — для нашего ресторана.

Оливия…

Она видела, что он сам себя накручивал. Мужчины! Роман не упускал ни единой возможности, чтобы оглядеть ее с ног до головы, но если другой мужчина посмотрит на нее… Да, если он сильно разозлится, он может попытаться запретить ей. Это приведет к ссоре, и тогда…

— Роман, — перебила она его. — В самом деле, Роман! Мы ведь не женаты, даже не помолвлены…

Ей захотелось, чтобы на нем был галстук, чтобы она могла поиграть с ним, но он был в майке, поэтому она притронулась к его груди кончиком пальца и придвинулась на несколько сантиметров.

— Роман, дорогой. Мы деловые партнеры, так? Это твой тайный рецепт и твоя идея. Позволь мне делать то, что я могу, о'кей?

Роман посмотрел поверх ее головы и пожал плечами.

— Я там, знаешь, в безопасности, — продолжала она. — Я высоко на сцене, а вся публика — далеко внизу.

— А ты когда-нибудь спускаешься к…

— Конечно, нет. Это против правил.

Некоторые из девушек это делали, естественно, и зарабатывали хорошие «чаевые», позволяя мужчинам лапать себя. Плюс проценты от напитков, купленных им мужчинами. Это было делом выбора, но Оливия никогда не пойдет на это. Сама мысль о том, чтобы позволить одному из этих грязных животных дотронуться до себя, заставляла ее содрогаться.

— Я приду и сам посмотрю, — сказал Роман.

— Нет, ты не придешь, — резко ответила она, а затем, приблизившись, добавила мягче:

— Пожалуйста, не надо, Роман. Я буду чувствовать себя неудобно.

— Если это так невинно, то почему?

Оливия быстро придумала ответ:

— Это другое дело, если ты там будешь, Роман. Я признаю, что шоу немножко вызывающее, но с незнакомыми… Ну, они для меня просто лица. — Она сильнее надавила кончиком пальца на его грудь. — С тобой… Ну, у меня есть чувство к тебе. Ты мой друг. Я не хотела, чтобы мы были там вместе… То, что есть между нами… Что ты подумаешь обо мне, видя меня в том костюме.

— Так ты там в костюме.

— Конечно! Но ты увидишь больше, когда я буду в бикини на пляже, — солгала она.

— Но я слышал…

— Это только «звезды». Костюмы главных артистов намного легче, а у кордебалета гораздо больше одежды, чтобы не отвлекать внимание от главных. — «Хоть бы он поверил этому…»

— Ну…

— Роман, так мы едем? — быстро перевела она разговор. — Ты обещал отвезти меня сегодня в Калумн посмотреть помещения.

— Верно. О'кей! Поехали.

Оливия видела, что он лишь ненамного смягчился. Ну, У нее были способы преодолеть это. У нее была замужняя подружка, которая говорила ей, что лучше всего любовью заниматься после ссоры с мужем — «реставрационный» секс. Оливия, естественно, не собиралась идти на такие жертвы, но у нее были свои методы.

— Заводи машину, — сказала она ему. — Я пойду попью воды.

В кухне она расстегнула платье, намочила руки под краном и протерла мокрыми ладонями всю себя, от шеи до колен. Замша, когда намокает, прилипает к телу.

Оливия знала по опыту, что у любовной связи должен быть прогресс, сексуальный прогресс, иначе мужчина будет получать в другом месте свои низменные удовольствия. Она смотрела фактам в лицо и была достаточно подготовлена к ним. Ее «роман» с Романом потребует с ее стороны жертв, даже если она его будет притормаживать.

Огонь его вожделения нужно покрывать мокрым валежником, чтобы он тлел, но совсем не затух. Хитрость заключалась в том, чтобы пламя находилось в границах и под внимательным контролем. Ее ритуальные прощальные поцелуи, безопасные через открытое окно, становились все протяженнее по времени. Она одаривала его только одним поцелуем каждый раз, но каждый раз — дольше и чуточку интимнее. Оливия знала, как целовать. Ее поцелуи были технически совершенны.

Но придет день и Роман потребует большего — больше, чем поцелуи. Она была готова к этому. Мужчина ждал, что на его страсть будет ответ. Оливия была уверена, что она сможет подделать и это. Оливия знала, как стонать и извиваться. Она наблюдала за другими. У нее была практика. Секрет — наиболее сложная часть — состоит в том, чтобы допускать бесконечное, медленное движение к заключительной, отвратительной для нее близости. Но никогда так и не достигнуть этой необратимой точки.

Сегодня был день, когда он находился в состоянии холодной ярости, и поэтому она должна позволить ему больше — лишь чуточку больше — и накормить его обещаниями. Мужчины такие дураки! Их потребности ослепляют их. А ожидание завтрашней близости значит для них больше, чем сегодняшняя настоящая близость.

В машине, когда они ехали по живописной сельской местности, Оливия сказала:

— Такой прекрасный день! Ты видишь, какое солнце? Не возражаешь, если я открою окно?

— Возражаю? Нет.

Оливия откинула сиденье, как будто для того, чтобы нежиться в теплых лучах солнца. Она лежала с отброшенной назад головой, вытянутыми и слегка раздвинутыми ногами. Она понимала, что он не сможет одновременно смотреть на нее и думать о неприятном.

Юбка немного задралась. Она прогнула спину, будто в бессознательной реакции на ласку солнечных лучей. Ее груди поднялись выше, чем обычно. Если она будет упорно думать о том, как она выглядит, словно мысленно глядя в зеркало, ее соски отзовутся. И вскоре она почувствовала, как они отзываются. Смотря вниз на себя из-под чувственно опущенных век, она могла видеть реакцию своих грудей. Она мысленно напряглась. Одна из ее любимых фантазий: сотня голых мужчин привязана к деревянным столбам. Оливия, обнаженная до талии, гордо шествует мимо них, усмехаясь при виде их трепещущих, упругих, уродливых эрекций.

О'кей, господин Роман! Смотри, смотри искоса на мои прелести — и посмотрим, сумеешь ли ты и дальше сердиться!

— Почему мы едем в Калумн, Роман? Почему нельзя было найти что-то подходящее в Ридж-Ривер?

Он бросил взгляд на нее. Она с удовлетворением увидела, что у него на мгновение остановилось дыхание, а рука сильнее сжала руль.

— Ридж-Ривер? Нет. Помнишь, о чем мы говорили в тот первый вечер? Студенты — вот в чем секрет. Недвижимость в Калумне дешевле, к тому же здесь университет. Эти ребята всю неделю едят спагетти. Им иногда хочется съесть что-нибудь хорошее и дешевое.

— Не все из них, знаешь, так отчаянно бедны! Моя сестра, к примеру, у нее дела идут хорошо.

— Твоя сестра? Твоя младшая сестра? Она учится в университете Калумна? Я думал, она еще ребенок.

— Ей восемнадцать лет.

— А где же она учится?

— На юридическом. Ей кажется, что она хочет стать адвокатом.

— Адвокатом? Это, должно быть, дорого для твоей матери.

— Не так уж дорого. Мой отец, когда был жив, позаботился об этом. Он оставил в банке два страховых фонда на наше образование. Я использовала свой, чтобы научиться танцевать. Она предпочла юрфак. Фонд позволяет оплачивать ее обучение и некоторые расходы. По субботам она работает в книжном магазине ради карманных денег.

— Твой отец, должно быть, очень любил вас обеих. Держу пари, ты гордишься своей сестрой?

Оливии не понравился этот разговор. Ее сестра? Ее чертов отец? Если бы только Роман знал! У нее был верный способ вернуть тему разговора туда, где она должна быть, — к ней.

— Роман?

— Да, Оливия?

— Скоро лето. Я купила себе подарок на этой неделе.

— В самом деле? Какой?

— Ты когда-нибудь купался в Ридж-Ривер?

— Конечно. В детстве я проводил половину летних каникул на реке.

— Ну, сейчас, когда становится все теплее, я подумала, что мы можем поехать на речку в одно из воскресений.

— Неплохо. Мы ведь не можем все время пребывать в наших мечтах. Итак, что ты купила?

— Новый купальник, раздельный — это больше похоже на бикини.

Она наблюдала за его лицом, по мере того как картина возникала в его воображении.

— Бикини? — хрипло сказал он. — Еще прохладно, пожалуй. А как насчет закрытого бассейна?

— Мне… мне это не нравится. Я думаю о чем-то, где можно находиться в одиночестве. Я не поняла, когда покупала, но когда я его примеряла утром, оказалось, что он маловат. У меня всегда проблемы при покупке одежды, она оказывается слишком мала на бедрах… И лифчик не закрывает полностью. Мне будет очень неудобно появиться перед незнакомыми людьми.

Роман заерзал на сидении. Хорошо! Его мысли вернулись на тот путь, что она хотела. А она всего-то лишь пообещала, что он увидит больше. Это обещание она, пожалуй, может выполнить. Она с удовольствием позволит ему созерцать всю ее красоту, если только сумеет избежать его прикосновений.

Оливия на мгновение представила Романа, надежно связанного, как все мужчины в ее тайных мыслях, в то время как она проделывала стриптиз перед его страстно желающим телом. Он тяжело дышит, напрягшись на веревках, жаждет, но не может добиться большего, нежели пожирать ее взглядом, в котором смешались лед и огонь. Она берет в руки свои полные груди, словно предлагая ему дивный плод. Его глаза в это время…

— Так ты должна неплохо знать Калумн, — сказал он.

— Что? О, не так уж хорошо! Портия приезжает по воскресеньям, а мы редко навещаем ее.

— Что нам нужно, так это складское помещение или что-нибудь в этом роде, но там, где много студентов.

— Не в центре?

— Нет, если мы хотим, чтобы у нас были низкие цены.

— Ну, большинство университетских общежитий расположено в восточном районе. Давай поедем туда и посмотрим.

Они ездили туда-сюда, затем Роман остановился и поставил машину на ручной тормоз.

— На следующем перекрестке Университетская улица?

— Да, должно быть.

— Колледж «Святой Марии» налево, а колледж «Джулиана Эсквита» направо?

— Да, наверное

— Значит, «Святая Мария» для девушек, а «Эсквит» для юношей?

— В «Эсквите», кажется, совместное обучение, но он все еще на восемьдесят процентов мужской, так мне говорила Портил.

— Правильно. «Джулиан Эсквит» специализируется по юриспруденции, не так ли? Там, должно быть, учится твоя сестра.

— Да. Ей так нравится, что ее колледж в основном мужской.

«В самом деле, ей нравится это, потому что она просто потаскушка, — подумала Оливия. — Клянусь, что она позволяет этим грязным животным лапать ее или что похуже. Строит из себя принцессу Недотрогу дома. Но откуда знать, может быть, она Королева шлюх в каждую университетскую ночь».

— Мальчики направо, девушки налево — здесь должно быть много гуляющих парочек.

— Да, возможно.

— Они пройдут всего полквартала, а у нас здесь… Он указал рукой на небольшой кирпичный дом.

Оливия прочитала: «Ортопедическая обувь». Косо висевшая вывеска была старой.

— Давай выйдем и посмотрим поближе, — предложил Роман.

— О'кей.

Местечко выглядело не очень. Фасад был сложен из кирпичей разных сортов, кое-где были заплаты.

— Что ты думаешь? — спросил Роман.

— Э… трудно сказать снаружи.

Роман дернул дверь:

— Давай посмотрим внутри.

— Ты хочешь войти? Может, лучше посмотреть сквозь окна? Нужно быть осторожными.

— Не трусь!

Он взял ее за запястье и потянул во двор мастерской.

— Хватит места для парковки, — сказал он.

— Да. Нужно только убрать весь этот мусор.

— И замостить Это не такие уж большие расходы. А это что за дверь?

Это оказалась площадка для разгрузки с поднимающейся вверх дверью. Под ней было темным-темно.

— Ты не откроешь, она заржавела.

— Ну-ка, посмотрим.

Он взобрался на площадку и взялся руками за нижнюю часть двери. Она немного сдвинулась.

— Достаточно, чтобы пролезть, — сказал он. — Подожди меня.

Извиваясь, он прополз под дверью на животе, не обращая внимание на грязь. Мгновение спустя боковая дверь заскрипела.

— Прошу вас, Ваше Величество, — поклонился Роман.

— Может быть, нам нужно…

— Мы ведь перспективные арендаторы, не так ли?

Внутри здания был полумрак. Свет проникал лишь через окна с грубыми рамами.

— Давай руку, — предложил Роман. — Пол здесь неровный.

Оливия предпочла бы упасть, но пришлось дать руку. Его грубые мужские ладони были, по крайней мере, сухими. Она бы не вынесла, если бы они были потными.

Роман оглядывал убогие кирпичные стены, прикидывая, где что расположить Оливия соглашалась

— Пол не имеет значения, — сказал он ей. — Мне представляется, нужно поднять пол, чтобы сделать разные уровни, как зал и сцена. Давай пройдем наверх.

— Наверх? Лестница не рухнет?

— Нет. Ты видишь эти пилоны? Там наверху должно быть оборудование. Это место крепкое как скала. Давай я пойду первым. Если лестница выдержит меня, то она выдержит и тебя.

Оливия ждала, съежившись в полутьме, пока Роман не крикнул вниз:

— Это, должно быть, контора хозяина. Иди сюда!

Он оказался прав — это была большая комната, вдоль трех стен которой стояли полки. Большое окно в четвертой стене было закрашено снаружи, как и остальные окна, что превращало его в широкое туманное зеркало.

— Итак, Оливия, — сказал Роман, подходя к ней сзади и обнимая ее сильными руками, — это место будет нашей конторой?

Оливия посмотрела на свое отражение — их отражения. Несмотря на обыденность одежды, несмотря на грязь на плече рубашки, они оба были очень красивыми. «Красивая пара, будут говорить люди, видя нас вместе. Созданы друг для друга».

Он был невероятно привлекателен. Тысячи женщин отдали бы все, чтобы почувствовать, как его руки обнимают их, ладони прикасаются к их телам, поглаживают, сжимают, ласкают… Шлюхи!

Оливия почувствовала тепло внизу живота. Это ее отражение воздействовало на нее. А не его отражение. И тем не менее было что-то эротическое — она смело употребила это слово — явно эротическое в этом отражении: она в объятиях мускулистых мужских рук. Он смотрел, не отрываясь, из зеркала, его глаза горели похотью.

И какой мужчина не воспылает вожделением к этой привлекательной девушке? Ткань ее платья высохла, но она все еще облегала острые груди. Тонкая талия, стянутая широким белым ремнем. Под ним круто выступают бедра, мягкая округлость всех ее форм…

Оливия внезапно почувствовала сильное желание сорвать это платье, чтобы можно было увидеть в зеркале свои гордо торчащие груди, встать на колени и наслаждаться той глубинной влажностью, которая находилась там, где в зеркале сходились бедра.

Роман испортил все настроение, тыкаясь носом ей в затылок и взяв в ладони ее груди. Он нежно сжимал их, большими пальцами потирая напрягшиеся соски — настоящие, а не в зеркале. Все испортил! Если бы она просто смотрела на эту парочку в зеркале, если бы она не обращала внимание на настоящие, а не зеркальные ощущения и просто сосредоточилась на своих образах…

Палец Романа дотронулся до пуговицы на платье. Та нетерпеливо выскочила из петли. Оливия, почти загипнотизированная видением в зеркале, глубоко вздохнула, ткань разошлась, обнажая изгибы двух холмов. Его ладони тискали в зеркале ее плоть — и было так хорошо в этой отраженной зеркалом стране…

Она, девушка из зеркала, уже прерывисто дышала, ее груди вздымались в чашах его рук, которые их так нежно держали. Губы девушки из зеркала раскрылись, также как и ее бедра. Она шлюха, эта девушка в зеркале, шлюха, которая хотела, чтобы мужчина в зеркале ее…

А затем Оливия почувствовала это пульсирующее, продолжительное ощущение из реального мира. Ощущение шло от верхней части ложбинки между ягодицами прямо в копчик.

Она резко вырвалась из объятий Романа и стала застегивать пуговицу.

— Нет! Не сейчас, Роман. Не здесь. Не так.

Роман отпрянул при виде этой вспышки.

— Оливия! — вырвалось у него сквозь сжатые губы. Затем он пожал плечами и отвернулся. Его фигура четко вырисовывалась на фоне окна, и Оливия могла видеть свидетельство его желания, напрягшееся и пульсирующее сквозь материю его джинсов.

«Она сделала это, — подумала Оливия. — Какая сила! Роман, похоже, отказался от всех своих мечтаний просто за возможность раздвинуть ее бедра и погрузиться…»

Оливия содрогнулась, но было ли это содрогание отвращением или?… Если бы это могло произойти — только в зеркале, конечно! Если бы она каким-то образом могла наблюдать за Романом из зеркала и Оливией из зеркала, обнаженными, красивыми зверями, а самой быть вне этого, над этим — там, где к ней не могли прикоснуться!…

Путь назад в Ридж-Ривер был натянутым. Оливия отказала Роману в прощальном поцелуе. Он был так близок к тому, чтобы взорваться, поэтому малейшее поощрение может привести ее к ненужным трудностям. Он заслуживает наказания.

В своей студии она разделась и стала танцевать, танцевать, но, хотя внутри нее поднялся жар, он не достигал пика. Всякий раз, когда она приближалась к этой точке, ее танцующий образ терял контуры. Ей казалось, что появляется другой танцовщик — мужчина, обнаженный, грозный, властно протягивающий руки к ней и…

Она была вынуждена отвернуться от зеркала в ожидании, когда вернется здравый рассудок.

У Оливии этой ночью опять были кошмары. Она не переживала их многие годы. Она думала, что они покинули ее, но этой ночью…

В первый раз они посетили ее, когда ей было, наверное, лет двенадцать или тринадцать. Она проснулась ночью и по коридору пошла к комнате родителей. Оттуда, сквозь полуоткрытую дверь, были слышны звуки. Она посмотрела через дверь и увидела ужасные веща Ее отец что-то делал с бедной мамой. Сначала он делал это ртом. Ей, должно быть, было больно, потому что у матери была отброшена голова в гримасе мучительной боли. А затем отец бросил мать наискосок их большой старой кровати и взобрался на нее. Эти штуки у него висели и болтались, затем он приподнял ее за бедра и вонзился в нее.

Мать вскрикнула. Она ногтями вцепилась в спину отца, оставляя на ней кровавые царапины, но это не остановило его. Над их постелью висело зеркало, поэтому Оливия могла видеть приподнимающиеся и опускающиеся хищные ягодицы отца и агонию на лице матери. Отец мял бедные груди матери, используя их как упор, чтобы еще сильнее истязать плоть матери.

Ноги матери охватывали спину отца. Пятками она била по его ягодицам, но он все равно не останавливался.

А затем случилось наихудшее. Отец приподнялся, откинув назад свое тело, сквозь его искривленные губы послышался шипящий звук. В таком положении он посмотрел в зеркало — и увидел Оливию.

И подмигнул ей, как-будто это была какая-то веселая игра.

Второй кошмар был о том, как отец отозвал ее «поболтать». Он пытался ей объяснить, что виденное ею совсем не было чем-то плохим. Напротив — хорошим. Он настаивал, что Оливия должна молчать об этом, не говорить матери, потому что она окажется в затруднительном положении.

И затем он положил свою потную руку на ее колено.

Двенадцатилетняя Оливия в слезах убежала из комнаты. Она знала, чего он в самом деле хотел, это чудовище — он просто хотел проделать это над ней, все эти ужасные вещи, которые вытерпела мать…

Она никогда больше не смотрела отцу в глаза. Она больше никогда вообще не смотрела на него, за исключением того, когда она видела его отражение в зеркале. Там, в зеркале, где нет ни греха, ни вины, ни стыда, даже если оно отражало вместе отца и дочь.