Сказать, что меня окружили вниманием — значит, ничего не сказать. Красавчик хозяин (или не хозяин), усадив меня в кресло, собственноручно принес из бара, спрятанного в нише у лестницы, бутылку коньяка и пузатые коньячные рюмки. Поближе ко мне была подвинута немыслимой красоты антикварная тарелка с крохотными бутербродами — я не разобрала, что на них было сверху, но, по-моему, там присутствовала икра, копченый угорь, кажется, какие-то экзотические плоды… Вторая тарелочка, поменьше, но тоже антикварная, сияла прозрачными ломтиками лимона. Еще на столике, у которого я сидела, имели место фрукты, крекеры, шоколад. Красавчик составил мне компанию, причем, обслуживал меня, как вышколенный официант, ловя малейшее желание. Блондин, которого я про себя называла Саарен-младший, ничего не ел, даже не присел к столу. Он стоял поодаль у окна с рюмкой коньяка, время от времени пригубливал краешек, но, кажется, за все время так и не выпил ни глотка. И не сводил с меня глаз. Глаза у него были странные — такие темно-серые, что казались черными, в них зрачок почти сливался с райком, и только к самому краю радужки они светлели, становились похожими на небо над Парижем. Не то, чтобы я бывала в Париже, — откровенно говоря, как-то не довелось, — тем не менее, я могла поклясться, что парижское небо именно такого цвета, как его глаза. А это плохой признак, господа. Видите ли, я вполне могла побывать в Париже, и не один раз. Но что-то меня удерживает. Может быть, страх потерять мечту, свое тайное сокровище. Ведь если я прозаически поеду в турагентство, куплю путевку, сяду в самолет и просто прилечу в Париж, это будет уже не Париж…

Романтики меня поймут.

В общем, если цвет мужских глаз напомнил мне небо над Парижем, — это значит, я втюрилась. Очень неприятно в этом признаваться, но я человек честный.

Да, забыла: глаза Саарена-младшего я так хорошо рассмотрела, когда он пригласил меня потанцевать. Может быть, это у них было предусмотрено, но, как только я сделала глоток кофе, послышалась музыка — она лилась со всех сторон, видимо, из хитро спрятанных колонок, и была прелестна. Мой блондин сделал два или три шага на своих длинных ногах, совершенно бесшумно ступая по ковру, и во мгновение ока оказался возле меня — второй красавчик даже приподняться не успел. Я подняла голову ему навстречу и увидела эти странные глаза, и замерла, чуть дыша, и встала, трепеща, как кролик под взглядом удава. Он протянул руки и осторожно прижал меня к груди, как будто хотел не танцевать со мной, а просто обняться и так стоять всю жизнь. Я бы не возражала, кстати.

Ну, что вам сказать?.. Каюсь, я забыла про все на свете: про зарезанного Саарена номер один, про Горчика, про Сенечку… Забыла даже про мамулю, не говоря уже о предполагаемом наследстве. Я нежилась в теплых объятьях Саарена номер три, время от времени поднимая голову, чтобы встретиться с ним взглядом, и каждый раз трогательная растерянность, спрятанная в глубине его глаз и никак не вяжущаяся с внешностью супермена, заставляла мое сердце мучительно и сладко сжиматься. Этот огненный спазм расслаблял мои колени, и они подгибались; охватывал грудь, и соски болезненно набухали под черным бархатом; опалял рот, обжигал голову, оставляя пальцы леденеть, а щеки пылать. Честное слово, я никогда не испытывала таких чувств к мужчине!.. Мне хотелось плакать от его близости, клянусь.

Когда музыка закончилась, мы еще несколько долгих секунд стояли, прижавшись друг к другу, я боялась дышать, боялась поднять глаза, и в голове у меня застряла одна-единственная мысль: чертов брюнет даже не представил нас друг другу!..

Потом мы вернулись к столику, и я схватила чашку со своим остывшим кофе так поспешно, что та опрокинулась, и темная жидкость разлилась по столу. Я отшатнулась, чтобы спасти свой костюм, и поймала взгляд брюнета. Странный взгляд. Что в нем было? Разочарование?.. Гнев?.. Он, видимо, нажал какую-то кнопку, потому что появилась Инес и молча, не поднимая глаз, начала приводить в порядок стол. Похоже было, что я страшно неприятна этой женщине.

Глядя на ее худую спину, (некоторые умеют выражать неодобрение даже спиной!), я вдруг испугалась. С моих глаз как будто спала пелена, и я представила, как это выглядит со стороны и что сказала бы мамуля. Одна, в незнакомом городишке, куда приехала с полицейским детективом, чтобы разыскать убийцу, в компании с предполагаемыми преступниками, — пью кофе с коньяком, принимаю ванну, влюбляюсь в одного из них… И все это в течение каких-то полутора часов!.. А в это время детектив, возможно, уже убит! И меня вполне может ожидать та же участь. Или, как предполагала мамуля, меня попытаются накачать наркотиками, выдать замуж, а потом окончательно посадить на иглу и, в конце концов, убить. Ради папенькиного наследства, будь оно неладно!

Я даже не знала, существует ли оно на самом деле, это наследство, ведь мы с мамулей могли только строить предположения, но чувство смертельной опасности, внезапно охватившее меня, росло и росло до тех пор, пока я не ощутила, что мне трудно сдерживать паническую дрожь. Мысли скакали и путались от страха. Я попыталась взять себя в руки и вспомнить, что я ела и пила в этом доме. Может быть, в пищу или напитки были добавлены наркотики? Нет, я бы уже почувствовала неладное. Что нужно от меня этим людям?..

Давя подступившую панику, я даже сумела кокетливо улыбнуться, повернувшись к этой парочке, брюнету и блондину.

Господи, какой у него беззащитный взгляд!..

Нет, нет, нет, я больше не буду даже смотреть в его сторону. Это делает меня слабой, пылкой идиоткой с мозгами не в том месте…

Инес собрала свои тряпки и бесшумно исчезла за какой-то дверью.

Мужчины вернулись к столу, музыка опять заиграла, и мой блондин склонил безупречно постриженную голову, приглашая меня на танец. Нет уж, дорогой, хорошенького понемножку! Чтобы опять не расклеиться, я смотрела в точку, расположенную между его классически красивых бровей, и изо всех сил старалась говорить беспечно.

— Простите, нет. Я совсем забыла — я никогда не танцую с незнакомыми мужчинами, а нас никто друг другу не представил.

— Как?! — картинно вскричал брюнет. — Разве я вас не познакомил?.. Простите, простите, мисс Верник!..

— Разумеется, я вас прощу, — сказала я, сопровождая свои слова царственным жестом, — если вы будете так любезны исправить вашу ошибку.

— О, конечно, конечно, — брюнет с готовностью встал. — Мисс Верник, разрешите представить вам моего близкого друга, даже почти родственника… Андрей Саарен. Энди, это мисс Верник, журналистка, редактор самой популярной эмигрантской газеты и, как ты имел возможность убедиться, невероятно красивая женщина. И невероятно богатая, кстати…

Я с улыбкой перебила его:

— Кстати — о богатстве. Вам не кажется, что вы сами тоже забыли представиться? И все эти разговоры о доме… Вы ведь упомянули, что этот дом принадлежит мне?

— Совершенно верно, — с готовностью подтвердил он. — Разве я не представился?.. Я удивительно рассеян сегодня! И в этом нет ничего необычного, мисс Верник, — наш городок нечасто посещают такие женщины, к тому же, я как раз собирался звонить вам завтра — и вдруг вы здесь сама, собственной персоной… Есть отчего сойти с ума, а не только стать рассеянным! Каюсь и готов искупить свою вину на коленях!

Он и в самом деле опустился на одно колено, склонил голову и представился:

— Алекс Попович, адвокат. Могу ли я рассчитывать на то, что вы когда-нибудь простите мне мою невоспитанность?

У него была правильная речь. Пожалуй, слишком правильная. Наши иммигранты так не разговаривают. В том, как он говорил, какие слова употреблял, чувствовался странный наигрыш, как будто кто-то пригласил актера, чтобы он исполнил роль отлично образованного и хорошо воспитанного удачливого адвоката «из бывших». А, может быть, так оно и было — актер?.. А что же Андрей Саарен? Тоже актер?.. У меня заболело сердце. Саарен-младший, с его глазами цвета неба в Париже, с его ложбинкой на подбородке, с его твердым ртом, который, наверное, так приятно целовать?..

Стоп-стоп, — сказала я себе. Целовать и все остальное будем потом. Если выживем и унесем отсюда ноги.

Мне все меньше нравился мой радушный хозяин, или кто он там… адвокат? Ха!

Но я сделала вид, что поверила ему, и расправила плечи, демонстрируя безупречную грудь — это всегда деморализует мужчин.

— Я вас слушаю, мистер Попович.

— Можно просто — Алекс, — расцвел он в белозубой улыбке.

— Хорошо, Алекс, я вас внимательно слушаю.

Саарен-младший отвернулся к окну, но по его напряженной спине я видела, что он тоже внимательно слушает.

Брюнет сделал невероятно серьезное и деловое лицо, откуда-то, как по мановению волшебной палочки, появилась страшно дорогая и респектабельная кожаная папка с бумагами, и этот слишком красивый и воспитанный для адвоката тип принялся вовсю сыпать юридическими терминами. Из его тронной речи я поняла только то, что папенька оставил мне, кроме Фонтанного дома, купленного от ностальгических чувств, несколько участков земли в разных штатах — некоторые из них с постройками, — три лошадиных фермы, две квартиры: одну в Челси, другую в Риме, скромную сумму в полтора миллиона долларов, которая ждет меня в банке, еще, по самым приблизительным прикидкам, парочку миллионов, вложенных в драгоценные камни, и, самое главное, великолепный, еще не полностью разработанный прииск в Южной Америке.

Думаю, этот липовый адвокат ждал, что я упаду в обморок или стану биться в истерике от негаданно свалившегося на меня богатства. Всякий бы так и сделал! Но я как-то всего этого в полном объеме представить себе не могла, поэтому моя реакция, я думаю, его разочаровала.

Я отреагировала следующим образом: откинулась на спинку кресла, вытянула ноги, поднесла к глазам рюмку с коньяком и, разглядывая ее на свет, задумчиво произнесла:

— Хм… И что я должна делать?

Брюнет внезапно слегка побледнел под загаром и — вот невежа! — ничего не ответил даме. Я с удивлением посмотрела на него. Его взгляд был сосредоточен на моем лице, и до меня дошло, что происходит. Он, несомненно, решил, что я рассматриваю содержимое рюмки на свет и что-то там заметила. Значит, там что-то было?!.. Какое счастье, что я еще не выпила ни глотка! Ну, погоди, крапивное семя, выразилась я не совсем вразумительно: кажется, в прежние времена крапивным семенем называли вовсе не адвокатов, а кого-то другого. Но мне это было неважно. Я сделала вид, что пью. И заметила поверх края рюмки взгляд, которым обменялись эти два негодяя.

Сердце мое болело уже невыносимо. Ах, Андрюша, — подумала я горестно, — ты такой же подлец и преступник, как все остальные! Какую-то секунду мне хотелось выпить этот проклятый коньяк, в который явно было что-то подмешано, — просто для того, чтобы избавиться от обиды и боли. Но умереть от этого мне бы не удалось, а мне хотелось именно умереть. Впрочем, через секунду я вспомнила Сенечку, Горчика, Яна Саарена и его брата и незаметно выплеснула содержимое рюмки под стол. А потом опустилась в кресло и улыбнулась Саарену-младшему самой нежной из своих улыбок.