Спеша на выручку Уинстону, Томас испытывал противоречивые, даже немного постыдные чувства: он не мог понять, то ли стремится помочь приютелю из чистого альтруизма, то ли эгоистично поддался собственному любопытству — уж больно хотелось узнать, что за штуковина этот смертоносный шар.

Уинстону наконец удалось остановить падение — его спина застряла на одной из ступеней. До дна лестничного пролёта оставалось ещё очень-очень далеко. Ослепительное сияние, льющееся через дверь люка, освещало всё до мельчайших подробностей. Обеими руками Уинстон пытался отлепить от головы серебристую субстанцию — та уже обволокла ему макушку и наползала на уши. Расплавленный металл густым липким сиропом нависал над ушными раковинами и собирался на бровях парня.

Томас перепрыгнул через Уинстона и присел, опершись коленями о ступень чуть ниже той, на которой лежал приютель. Тот тянул и дёргал серебристую массу, пытаясь не дать ей затопить глаза. Как ни странно, его усилия оказались не бесплодны! Тем не менее, парень вопил во всю мочь своих лёгких, метался, бился ногами о стену...

— Сними это с меня! — орал он. Услышав его сорванный, хрипящий, полупридушенный голос, Томас едва не поддался панике и не убежал прочь. Если эта штука причиняет такую боль...

На вид она была как очень вязкий серебристый гель. Упрямый и настойчивый, будто живой. Как только Уинстону удавалось отпихнуть массу от глаз, она ползком огибала его пальцы и норовила снова залезть туда, откуда её убрали. Томас видел участки кожи, подвергшейся атаке серебристого геля: багровые, покрытые волдырями ожоги. Отвратительное зрелище.

Уинстон выл что-то нечленораздельное. Возможно, он вообще испускал свои мучительные вопли на другом языке. Томас понял: надо что-то делать. Времени на раздумья не оставалось.

Он спустил с плеча свой узел и высыпал его содержимое — фрукты и пакеты запрыгали вниз по ступенькам. Обмотав простынёй руки — для защиты — он решительно принялся за дело. Уинстон пытался убрать гель от своих глаз, а Томас схватился за края шара, которые только что накрыли уши парня. Солнце нещадно палило сквозь одежду, у юноши даже возникла мысль, что того и гляди, она загорится. Он как следует уперся ногами, крепко вцепился в металлическую массу пальцами и дёрнул.

С неприятным чмоканьем края шара оторвались на несколько дюймов от головы парня, а затем выскользнули из пальцев Томаса и со шмяком снова накрыли Уинстону уши. Парень заорал ещё громче прежнего, хотя, казалось, куда уж громче. Пара-тройка приютелей двинулась на помощь, но Томас крикнул, чтобы они не мешались под руками.

— Давай вместе! — проорал он Уинстону. — Слушай меня, Уинстон! Мы должны действовать одновременно! Постарайся ухватиться за неё и оторвать от головы!

Тот не выказал ни малейшего признака того, что понял, о чём ему толкуют, лишь продолжал биться и брыкаться. Если бы Томас не находился ступенькой ниже, то наверняка бы уже докувыркался до самого низа лестницы.

— На счёт три! — кричал Томас. — Уинстон! На счёт три!

По-прежнему непонятно, слышал ли его приютель: он всё так же вопил, метался, молотил ногами по воздуху и бил ладонями по серебристому гелю.

На глаза Томаса навернулись слёзы. А может, в них залился пот со лба. Неважно, хоть так, хоть этак — глаза жгло огнём. И воздух, казалось ему, нагрелся до тысячи градусов. Все мускулы затекли от напряжения, ноги пронзило острой болью. Судорога.

— Делай, что говорю! — заорал он, не обращая внимания на боль, и наклонился, чтобы попытаться снова. — Раз! Два! Три!

Он ухватился за края серебристой массы, удивляясь необычному ощущению податливой твёрдости. А затем рванул изо всех сил. Масса подалась и отлепилась от головы парня. К счастью, тот то ли слышал призывы Томаса, то ли просто так удачно сложилось, но Уинстон одновременно надавил ладонями на липкую дрянь, словно хотел сорвать напрочь собственный лоб. Вся масса оторвалась от головы и повисла в воздухе противной дрожащей и пульсирующей тряпкой. Томас, ни секунды не колеблясь, размахнулся и швырнул эту гадость себе за голову и вниз, в лестничный пролёт, а затем обернулся посмотреть, что из этого вышло.

Рассекая воздух, серебристая масса снова быстро приняла форму сферы. Её поверхность, поколебавшись, застыла. Шар пролетел несколько ступеней вниз и вдруг на секунду приостановился, словно посылая несостоявшейся жертве долгий прощальный взгляд и раздумывая, где он дал маху. Затем шар скользнул вдоль ступеней вниз и исчез в темноте.

По непонятной причине шар не возобновил атаку.

Томас с шумом втянул в себя воздух. Такое впечатление, будто всё его тело вымочили в поту. Он прислонился плечом к стене, опасаясь смотреть на стонущего позади Уинстона. По крайней мере, тот орать перестал, и то хорошо.

Наконец, Томас набрался мужества и повернулся к страдальцу.

Это было жалкое зрелище: приютель скорчился, подтянув ноги к животу, и дрожал; волос на голове не было, вместо них — воспалённая, местами содранная чуть ли не до кости кожа, которую покрывали багровые, сочащиеся кровью пятна. Уши изорваны в клочья, но, по крайней мере, на месте. Парень стонал и плакал не только от чисто физической боли, но и от пережитого страха: ведь он практически был на пороге смерти. Прыщавая кожа его лица казалась теперь образцом свежести и чистоты по сравнению с ужасными ранами на остальной части головы.

— Ты в порядке, старик? — спросил Томас и прикусил язык: глупее вопроса он ещё в жизни не задавал.

Уинстон дёрнул головой, продолжая трястись всем телом.

Томас поднял голову. Минхо, Ньют, Арис и остальные приютели столпились парой ступеней выше. Против солнца было трудно разглядеть выражение лиц, но Томас всё же видел их глаза, устремлённые на разыгравшуюся внизу сцену — широко раскрытые, какие бывают у кошек, если их ослепить ночью лучом фонарика.

— И что это была за чертовщина? — остолбенело пробормотал Минхо.

Томас был не в состоянии говорить, поэтому только покачал головой.

Ситуацию «прояснил» Ньют:

— Волшебное желе, питающееся человеческими головами, вот что это за чертовщина.

— Наверно, какая-то новая технология, — подал голос Арис. Впервые за всё время пути он принял участие в дискуссии. Новенький оглянулся по сторонам, заметил, что все уставились на него с удивлением, передёрнул плечами, словно смутившись, и продолжал: — Ко мне вернулись кое-какие отрывочные воспоминания. Кажется, в мире имеются довольно продвинутые техно-штуки, но я ничего не припоминаю о летающих шарах из жидкого металла, отсекающих у людей части тела.

Томас покопался в собственной дырявой памяти. Нет, ничего подобного и он не помнил.

Минхо машинально указал на уходящие вниз ступени:

— Должно быть, эта дрянь обволакивает тебе всю физиономию, а потом въедается в шею и чистенько так перегрызает её. Красиво и нежно.

— Вы видели — оно просочилось прямо сквозь потолок! — добавил Котелок. — Давайте-ка выбираться отсюда. И поскорее.

— Всеми руками и ногами за, — кивнул Ньют.

Минхо глянул на Уинстона, и в его взгляде промелькнуло плохо скрытое отвращение. Действительно, приятного мало. Парень перестал дрожать и всхлипывать, только тихонечко стонал. Но вид у него был паршивый. Наверняка шрамы останутся на всю жизнь. И вряд ли когда-нибудь на ободранной голове опять вырастут волосы.

Минхо отдал распоряжения:

— Котелок, Джек! Поставьте Уинстона на ноги, и помогите ему идти. Арис, подбери его шмотки; ты и ты — помогите нести их. Мы уходим. Мне по барабану, какой там свет и как там жарко — что-то меня совсем не прельщает мысль заиметь вместо головы шар для боулинга.

Он повернулся, даже не удостоверившись, следуют ли его приказаниям. Судя по этому жесту, подумал Томас, из парня несмотря ни на что всё-таки выйдет отличный лидер!

— Томас, Ньют, — бросил Минхо через плечо, — мы трое должны выйти первыми.

Томас с Ньютом переглянулись. Во взгляде Ньюта читалась лёгкая опаска, но всё же любопытства и желания двигаться дальше в нём было намного больше. Томас полностью разделял его чувства, к тому же, он был согласен на всё что угодно, только бы как можно скорее и подальше уйти от Уинстона.

— Ну что ж, пошли, — сказал Ньют таким тоном, словно у них не было иного выбора, чем подчиниться. Но его лицо выдало правду: ему так же не терпелось улизнуть от несчастного Уинстона, как и Томасу.

Томас кивнул и осторожно переступил через бедного парня, стараясь не смотреть на его изуродованную голову — от этого зрелища его тошнило. Он посторонился, давая дорогу спускающимся по лестнице Котелку, Джеку и Арису, и устремился вверх, перешагивая через две ступеньки. Втроём — он, Ньют и Минхо — они устремились вверх, к солнцу.