Глава 1

Скачок

Сгорбившаяся старуха, едва передвигая ноги, вышла из подъезда дома в элитном районе центра Москвы. Никого не удивило, что бабка, еле державшаяся на ногах, одна пошаркала за угол. К ней привыкли. И охранники, и консьержи знали – бабуля с пятого этажа. Мать известного дирижёра. Она была старой, но в полном уме. Старость сделала её не только глухой, но ещё злой и неприветливой. Она никогда не здоровалась и не смотрела на людей. Молча уходила. Молча приходила. Ходила каждый вечер покормить уток на близлежащий пруд, замаливая тем самым, по её мнению, грехи своей молодости, связанной с миром Мельпомены и изобиловавшей бурными романами с известными поэтами весёлых шестидесятых. Пошаркает туда, а примерно через час возвращается. Вот и на этот раз – потупила взгляд в пол и, бормоча проклятия всему миру, – скрылась за дверью. Старуха зашла за угол. Не оглядываясь, она вдруг ускорила движение. С каждым шагом она двигалась быстрей и быстрей. Когда расстояние от дома увеличилось до такой степени, что её перестали фиксировать камеры видеонаблюдения, бабка юркнула в высокие вечнозелёные заросли можжевеловых дерев и исчезла. Минут через пять в противоположной стороне из кустов вынырнула молодая девушка в спортивной куртке, тёмной вязаной шапочке и чёрном шарфе, закрывавшем почти всё лицо. В руках она держала большую матерчатую сумку тёмно-серого цвета. Девушка быстро зашагала по направлению к станции метро и уже через семь минут растворилась в людском потоке, затерявшись в бурлящей разнородной массе пассажиров. Старуха в подъезд не вернулась. Сменившиеся как раз во время её отсутствия консьержи и охранники не заметили сего странного обстоятельства. Они и не могли заметить. Одна смена – уехала отдыхать. Вновь заступившие – вообще ничего не подозревали о затянувшейся прогулке престарелой жительницы.

Но что же это за странное преобразование в кустах? Куда делась старуха? И откуда взялась девушка с большой сумкой? А дело было так…

Хозяева квартиры в этой же «элитке», но двумя этажами выше – уехали надолго. Они жили на два дома. Зимой чаще в Москве. Летом – в Ницце. Хотя и в зимние месяцы уезжали на несколько недель в Альпы, оставляя квартиру на домработницу Катю. Вот и теперь Катя осталась за хозяйку в квартире профессора Хомич и его супруги. Квартира была чистой, и только два раза в неделю Катя поливала цветы да протирала пыль. На этот раз она приехала на квартиру рано утром в понедельник и осталась на три дня. Она жила тихо, ступая на цыпочках и стараясь как можно меньше производить шума. Цветов было много, и Катя любила с ними разговаривать. Для полива она использовала специально приобретённую хозяйкой лейку и проводила эту, казалось бы, незамысловатую процедуру строго по графику, в специально подобранное время. График полива висел на стене, и хозяйка дома Алла Степановна требовала строгого его соблюдения. Окончив с поливом, домработница подошла к картине неизвестного художника, висевшей на стене, отодвинула её и, не снимая тонких резиновых перчаток, в которых обычно убиралась, просунув руку под раму – достала ключ от сейфа. Сейф находился в кабинете хозяина Даниила Львовича, и был замаскирован, представляя собой подставку под аквариум. Огромный, с морской водой и диковинными обитателями, он был гордостью хозяина и занимал полстены кабинета. Обслуживали его работники специализированной фирмы, приходившие раз в месяц. Аквариум стоял на красивой тумбе, выполненной из красного дерева. В ней же находилась сложная система очистных, воздушных и иных прибамбасов для этого чуда «аквадизайна». Сейф был аккуратно и незаметно вмонтирован в боковую стену. Получалось – одна боковина имела нишу, совершенно незаметную для людей, обслуживающих аквариум. Никто из них даже не заметил ни разу чего-то неладного в конструкции. Они чистили, промывали, проверяли работу и уходили. Знали о сейфе только хозяин и его жена. Ну, конечно, и те, кто его производил. Но они жили далеко. Сейф был привозной, из-за «бугра». Сделан он был под заказ и доставлен в квартиру точно в срок и без нареканий со стороны заказчика. Но как-то однажды, когда хозяева были в отъезде, в квартиру позвонили из службы доставки. Привезли заказанный давно диван. Катя хотела принять заказ, но оказалось, он оплачен наполовину. Поскольку диван доставляли не из-за «бугра», а из-за пределов Садового кольца, то доставили его с опозданием почти на месяц. Хозяева не дождавшись – уехали. Что было делать? Она позвонила в Ниццу, и Алла Степановна, после долгой паузы, терзаний и мучений, всё же открыла тайну тумбы. Сказала, где взять ключ, – «в духовом шкафу на кухне», но страстно просила никому не говорить об этом. Хозяйке уж очень хотелось получить долгожданный диван. Катя взяла из сейфа указанную сумму, оплатила заказ, и пахнущий кожей красавец разбросал свои блестящие плечи в гостиной, напротив камина. Катя, конечно, клялась в исключительной честности и порядочности. Она и в мыслях, де, не держала подумать даже кому-то сказать о сейфе и тем более о его содержимом. Всё же по приезде хозяева сменили замок сейфа, а ключ перепрятали в другое место – за картину, изображавшую то ли «Утро на ферме», то ли «Секс на лужайке». Этакий крик души амбициозного, но, по-видимому, бесталанного художника. Ключик висел там тайно от всех много дней, пока Даниил Львович не прибежал домой днём, как раз во время уборки квартиры. Даниил Львович был человеком от науки. Доктора заработал ещё до той поры, когда диссертации штамповались сотнями и продавались легко и непринуждённо, как картофельные чипсы к пиву. Ещё до того момента, когда весь депутатский отряд дружными рядами выстроился в очередь за получением научной степени. До того, как работы кандидатов и докторов можно было представлять, как копии друг друга, для заверения нотариусом, настолько они были одинаковы. И это естественно, так как писали их одни и те же люди, поставившие на поток решение задачи по повышению значимости депутатского корпуса. Доктора наук, имевшие до этого не полное высшее, а иногда и неоконченное среднее, заседали в палатах. Они гордились своими приставками на вычурных, отмеченных двуглавым гербом визитках – к. э. н., или д. ф. н., что означало соответственно – кандидат экономических наук и доктор философских наук. Что, естественно, придавало шику в глазах бывших друзей по ПТУ или пацанов из одной «Бригады». Расценки на научные труды были сносными. Кандидатская от трёх тысяч долларов. Докторская от семи тысяч. Наш профессор – был настоящим. Но совдеповски заточенным. Тогда тоже упор делался на применение своих знаний в рамках учения марксизма-ленинизма. С годами страсть к идеям Маркса – Ленина прошла. И он приспособился к враждебной ранее идеологии обращения свободного капитала. Но об этом позже.

Итак. Пришёл он домой раньше времени. Ранее такого за ним не наблюдалось. Катя вначале удивилась, но потом продолжила уборку как ни в чём не бывало. Она пылесосила, протирала пыль, наклоняясь довольно смело и откровенно, демонстративно не замечая хозяина. Алла Степановна уехала по магазинам и обещала вернуться только к вечеру. Хозяин как-то странно всё ходил из угла в угол, мешая пылесосить, и что-то мямлил себе под нос. Затем, очень неловко и коряво, но достаточно быстро, приблизился к домработнице, схватил её за упругий зад, быстро задрал платье и, прижавшись плотно к тугим ягодицам своим тщедушным уже оголённым тельцем, задёргался в каком-то исступлённом экстазе. Катя, вначале возмущённо вырывалась, но потом ею обуял гомерический хохот. Она от смеха даже перестала сопротивляться. Как? Профессор! Доктор каких-то там непонятных для неё наук – опустился до уровня Ваньки-слесаря, пристававшего к ней каждый раз, когда приходил починить или поменять какую-нибудь прокладку или кран?

А меж тем «свихнувшийся» профессор задёргался, словно в конвульсиях, обнял домработницу двумя руками за грудь, затрясся всем телом и… обмяк. Очки свисали на одной дужке с раскрасневшегося уха, слюна тонкой ниточкой протянулась от губ почти до груди, а глаза испуганно и нервно бегали, не находя предмета, на котором можно было бы задержать взгляд. Катя села на пол и продолжала хохотать. Её хохот дошёл до слёз, и стало абсолютно непонятно – смеётся она или плачет. Профессор схватился руками за голову, отскочил к злополучному дивану, плюхнулся на него, нервно застёгивая штаны, и запричитал: «Простите! Простите, ради всего святого! На меня нашло! Вы… такая молодая, сильная… да нет, что я… мы с Аллочкой столько лет… и я, в общем-то, люблю её… Кошмар! Простите… умоляю! Не губите!» Он упал перед Катей на колени и плакал как дитя, глотая слёзы и размазывая их по щекам. Катя поднялась, еле уняв смех, и как ни в чём не бывало, спокойным, деловым тоном сказала:

– Даниил Львович, я – девица… всё ещё, – при этом она едва сдерживала смех, но продолжала играть. – А вы воспользовались своим превосходством. Я зарабатываю на хлеб честным трудом … – она всхлипнула и утёрла выступившие от смеха слёзы. – А вы!.. – и домработница посмотрела на профессора так, что тот готов был умереть, лишь бы загладить свою вину. Он никогда не изменял своей жене. Да и вообще – Аллочка была у него первой и единственной женщиной. Долгие годы он лелеял мечту, как любой, даже самый преданный муж, попробовать с другой женщиной, но природная робость и внешняя непривлекательность не позволили осуществиться тайным мечтаниям. Он много учился, работал, защищался. Кандидатская, докторская, работа на кафедре, статьи в научные журналы многих стран, потом бизнес-проекты, и времени для женщин не оставалось. Разве только в мечтах. Но, когда в доме появилась Катя, профессор решил реализовать свою мечту во что бы то ни стало. Он строил планы, представлял, как всё это однажды произойдёт, готовил пламенную речь, но не решался. И вот теперь – решился! Однако ожидаемой эйфории счастья не наступило. Всё произошло и без ответного участия желанной домработницы. И теперь он сидел с мокрыми штанами на новом кожаном диване и хотел провалиться сквозь землю, а Катя добивала его своим менторским тоном и целомудренной речью оскорблённой и униженной девушки:

– Я сейчас же позвоню Алле Степановне и расскажу ей…

– Умоляю, всё что хотите… умоляю, – Даниил Львович находился в предынфарктном состоянии. – Хотите… право, даже не знаю, обидит вас это или… возьмите деньги, – он потупил взгляд. – Сколько скажете? Не обижайтесь! Это не подкуп… это знак доброй воли… в знак наших добрых отношений… ну, простите! – он заплакал ещё сильнее.

Катя пустила слезу, шмыгнула носом и промычала сквозь напиравший смех:

– Хотите унизить до конца бедную девушку?

– …!

– Молчите! Молчите… Но раз вы так, то я скажу. Да! Мне очень нужны деньги. У меня больна мать!

– Сколько? – хватаясь за соломинку, всхлипнул сексуально озабоченный профессор. – Сколько? – и, не дожидаясь ответа, потеряв бдительность, прямо на глазах у домработницы – сунул руку за картину, достал ключ и, не скрываясь, полез под аквариум в сейф.

Катя, искоса поглядывая за действиями немолодого ловеласа, сказала тихо и очень застенчиво:

– Пятьдесят… тысяч… рублей, – и нарочито громко всхлипнула.

– Конечно… вот, возьмите. Здесь семьдесят! Только… умоляю!

Это случилось за месяц до отъезда хозяев. И вот теперь, взяв ключ из заветного, но малозаметного тайника, домработница Катя направилась в кабинет к аквариуму. Она открыла тумбу во второй раз, и уже знала – где тайная замочная скважина. Первый раз, при оплате дивана, искала долго. Ключ был плоский с утолщённым концом и испещрён замысловатыми вырезами и углублениями. Он точно совпал по размерам с отверстием и провернулся легко и очень плавно. Дверь сейфа, толкаемая невидимой пружиной – медленно открылась. «Сейф!»

В нём было чем поживиться. В первый раз там лежало не много, и всё рублями. Сейчас же! Купюры исключительно по пятьсот евро, были аккуратно упакованы в банковский переплёт. Пачек было десять штук. «Это что же – полмиллиона?» – у Кати взмокло под грудью и защекотало в носу. Какие-то бумаги разных цветов, украшения хозяйки… «Ладно – потом разберусь». Она аккуратно сложила всё содержимое сейфа в приготовленную заранее большую матерчатую тёмно-серую сумку, закрыла сейф, стянула перчатки, сунула их в боковой кармашек той же сумки и стала переодеваться. Одежда была более чем странной. Добротное, но старушечье пальто с каракулевым воротом, заранее купленное, на толкучке, валеночки с модными, но всё же галошами, огромный пуховый серый платок, закрывавший почти всё лицо, и в довершение всего – очки с толстыми линзами. Сумку она подвязала под пальто спереди, но объёмное одеяние скрыло её наличие. Катя подошла к зеркалу, посмотрела на себя, перекрестилась, надела серые варежки, взяла палку – трость и вышла, предварительно изучив обстановку в дверной глазок. Входная дверь запиралась автоматически, мягко и без стука. Далее: на лифте. Затем, мимо консьержей и охраны, опустив голову, и шаркая по-старушечьи ногами, бубня что-то себе под нос, Катя вышла на улицу и доковыляла до можжевельника. Ландшафтный дизайн вокруг дома представлял собой широкую живую изгородь, в которой легко укрыться и переодеться. Старушечье пальто, платок и валенки она сложила в сумку с деньгами, огляделась по сторонам и как ни в чём не бывало – направилась к метро. Расчёт сработал. Её приняли за ненормальную актрису, с верхнего этажа, и не обратили внимания.

На съёмную квартиру воровка пришла к вечеру. Спрятала сумку с деньгами и украденными ценностями в раскладной, допотопный диван-кровать, предварительно достав из неё старушечьи вещи. Затем долго принимала контрастный душ, приводила себя в порядок, смывая остатки не до конца стёртого в кустах можжевельника маскировочного грима и успокаиваясь после проделанной рискованной операции. Ей представлялось, сделать это будет просто. Но на поверку вышло не так. Мелкая дрожь не унималась с момента выхода из квартиры. Всё время казалось – кто-то следит. Она с трудом заставляла себя не оглядываться каждое мгновение и к дому добралась абсолютно разбитая и опустошённая. Но совесть – не мучала. Однако была страшна возможность разоблачения. Мысли никак не приходили в порядок, хотя план вынашивался и разрабатывался не один день. «Что там теперь? Куда девать столько денег?» Расчёт был тысяч на четыреста рублей. Когда в первый раз она, с разрешения хозяйки, брала деньги, для оплаты дивана, там было четыреста. И то сумма для неё приличная. Но не такая! Вначале она ликовала. Потом тряслась от страха, молясь – только бы добраться домой. А теперь нервно соображала, что с этими деньгами делать? Оставить здесь? Найдут. Хозяева кинутся, заявят в полицию. Первой на подозрении будет она. Обыска не избежать. Обратиться к Кириллу? Глупо. Он больше испугается, чем она. А бумаги? Наверняка это акции какие-то. А бриллианты хозяйки! По плану её работы следовало завтра идти на квартиру хозяев и ждать представителя фирмы по чистке аквариумов. Сделать нужно будет всё для того, чтобы у него оказался ключ от сейфа в руках. Он оставит на нём отпечатки, и подозреваемых в краже будет уже двое. Помимо её – ещё и работник фирмы, обслуживающий аквариум. Поскольку свои отпечатки на ключе она не оставляла, работала в перчатках, а на сейфе естественно найдут отпечатки второго подозреваемого, который и не догадывается, что боковая стена тумбы и есть сейф, – заподозрят именно его. А он оставит отпечатки – факт! Он всегда там что-то крутит, продувает, прочищает. Деньги она перепрячет в тайнике, который заранее приготовила в подвале нежилого дома, в двух кварталах от съёмной квартиры. Там – тихо. Нет ни бомжей, ни пьяниц. Памятник архитектуры. Проход скрыт с улицы. В подвале – маленькая каморка. В ней – подпол. Небольшой. Размером с чемодан. Сантиметров сорок вглубь, и примерно таких же размеров в длину и ширину. Накрыт подпол фанерой, а сверху тонким металлическим ржавым листом. Долго Катя искала этот схрон. Пока случайно, прогуливаясь вечером, не забрела в этот дом. Сторож – с центрального входа. Никогда не выходит из своего убежища. Охранять особо нечего. Лаз во временном заборе очень узкий, незаметный. Катя, стройная и небольшая девушка, и то с трудом протискивается в него. Вот отойдёт от стресса и спрячет деньги. Хозяева ещё не скоро приедут. А там потихоньку – перетаскает в новое место… А куда? Пока не до конца решила. Домой к родителям – нельзя. Могут проверить. У профессора связи… Но к тому времени, когда вернутся Хомичи – наверное, придумает… Главное, чтобы не заподозрили. Приедут Хомичи – обязательно ей позвонят. Она же, после встречи с аквариумщиком, больше не пойдёт на квартиру. Цветы подвянут, факт. Но это один из пунктов её плана. Последним в квартире был – парень – аквариумщик. А она уйдёт в аптеку, оставив его одного. Больше не возвратится до приезда хозяев… Якобы «поплохело». Заболела и свалилась с гриппом – надолго. Потом осложнение. Врача не вызывала – прописки нет. Сама лечилась. Лекарств надо бы накупить и раскрывать пачки. План был наивный и сырой. Но Кате показался очень хорошим.

Подумают на Ромку… Жалко его? Нет. Он же не брал. Разберутся потом… Немного успокоившись, Катя легла на ставший в мгновение очень дорогим диван и, укутавшись в потрёпанный плед, – уснула. Точнее, отключилась. Так бывает. Стресс. Переутомление моральное, и всё такое. Нервно и хаотично думала, перед тем как уснуть. Но, куда девать такие деньги, так и не придумала. Она знала – до приезда хозяев деньги нужно перепрятать. Искать будут. И будут наверняка у неё. Но до приезда ещё далеко. Только через три недели явятся господа Хомич. Успеет убрать в тайник. Полежат. А там она что-то придумает.

 

Глава 2

Радость познания

Рома Зюлькинд с детства любил всё живое и подвижное. Всякие жучки, паучки и козявки вызывали в мальчике восхищение и жажду познания. Не то что бы его не интересовал футбол и салки, карты и вино, женщины и деньги. Интересовали, как любого нормального мальчишку, юношу, мужчину. Но больше всего этого – его интересовали живые существа. Многоножные, волосатые, с крылышками, пупырчатые и членистоногие прятались по коробкам и шкатулочкам, выползая в ненужное время и, часто, в ненужном месте: на уроке, под крики девчонок, или дома, пугая маму и доводя до истерики младших сестёр. Сестёр было трое. Все погодки. Рома – старший. Он ловил насекомое население двора десятками. Изучал их строение. Привязывал за лапку ниткой и пускал полетать живой вертолёт. Постепенно его любовь переросла в серьёзное увлечение, и уже в школе он стал лучшим по естественным наукам. В советское время из него получился бы замечательный ботаник, или зоолог. Но в настоящее время сии профессии мало востребованы и мало денежные. Он всё же поступил в профильный вуз, обучался заочно. Его не призвали, по состоянию здоровья, в ряды вооружённых сил. Учился, подрабатывая временщиком, где придётся. Но однажды, совершенно случайно, Рома наткнулся на объявление на сайте поиска работы. Требовались молодые люди в фирму по обслуживанию аквариумов. Тут его жизнь резко изменилась. Вот уже почти год он работает не только для того, чтобы не подохнуть с голода, но и удовлетворяя свой ненасытный аппетит познания. Его непосредственные начальники вначале улыбались, позже саркастически кивали головой, а далее ревностно завидовали знающему парню, боясь его резкого карьерного роста и конкуренции в должностном продвижении. Но напрасно. Рома жил в мире семейств угрехвостых, муреновых, ножебрюшковых, шилохвостых, платаксовых, щетинозубых, помацентровых, губановых и прочих разных представителей аквариумного общежития. Общался на равных с аборигенами водного мира, шевеля губами и кивая в ответ их глупым выражениям выпученных глаз и «пыханью» грязью. Он мог говорить о них часами. О рыбе-императоре, жёлтой мурене, пятнистом моринге, желтохвостой рыбе-бабочке, полосатом трезубом бычке и ещё черт его знает о каком количестве жёлтобрюхохвостопёрых. Употребляя при этом заумные латинские названия, совершенно не стараясь произвести впечатления на собеседника, а просто естественно вставляя в свой рассказ Gymnothorax moringa или Chaetodon xanthurus. Основная его работа заключалась в обслуживании аквариумов клиентов компании. В основном аквариумы стояли в богатых домах, и Роме, помимо зарплаты, иногда доставались чаевые, а иногда и надменные упрёки от прислуги, за грязную обувь или пролитый небольшой объём воды. Но это не омрачало радостное времяпровождение Зюлькинда. Он работал, зная в лицо каждую рыбу, и самостоятельно лечил или подкармливал необходимыми добавками своих подводных друзей, помимо выполнения основной работы. В квартиру Аллы Степановны и Даниила Львовича Хомич Роман ходил один раз в месяц, во вторую среду. Дома их, как правило, не бывало. Общался он с Катей – домработницей. Девушка приличная и общительная, часто поила его чаем и давала ещё с собой какие-то пряники и конфеты. Сегодня как раз среда, и он шёл к Хомичам по графику, прыгая через две ступеньки, не дожидаясь лифта.

Домработница Катя ждала прихода Романа. После кражи она продолжала выполнять свои обязанности. Поливала цветы, протирала пыль, кормила рыб. Она ждала дня, когда придёт этот придурковатый очкарик обслуживать надоевшую ей стеклянную глыбу. Трёшьтрёшь её, а следы видны всё равно. Катя открыла дверь Роману и затараторила, прямо с порога:

– Ой, Романчик дорогой, здорово, что пришёл пораньше…

Рома глянул на часы и пожал плечами – время точного прихода не оговаривалось договором…

– Ты начинай свои процедуры, – продолжала девушка. А я до аптеки добегу. Надо срочно.

– Ну, хорошо. В принципе… так сказать, ты мне и не нужна. Иди, конечно… – Роман поправил очки, разулся в прихожей и пошёл к аквариуму.

Катерина, хлопнув дверью, громко уже с лестничной площадки, крикнула:

– Я скоро!

Зюлькинд, двигаясь привычным маршрутом к аквариуму, вдруг заметил, что большая картина на стене гостиной перекосилась вбок – вот-вот свалится. Зоолог-любитель инстинктивно подскочил к полотну, вызывавшему у него всегда лишь недоумение своим замысловатым содержанием, и попытался поправить его. Однако картина явно за что-то зацепилась. Рома чуть сильнее налёг, и она сорвалась с крючка. Какой-то металлический предмет звякнул об пол. Это был небольшой и странный ключ. Картину всё же, удалось зацепить за торчащий из стены крючок, а ключ, повертев в руках, Роман положил на комод, стоящий у противоположной стенки…

Роман поправил очки, разулся в прихожей и пошел к аквариуму

Катя позвонила Роману на мобильный телефон минут через сорок.

– Слушаю, – Роман закончил свои дела и теперь с нетерпением ждал домработницу, чтобы уйти по другому адресу.

– Ромчик, прости засранку, за задержку. Пришлось в центральную бежать, в нашей лекарства не было. Ты, знаешь что, – захлопни дверь. Что-то голова разболелась… Ладушки?

– Ладно.

Роман обулся, взял свою сумку с баночками, вышел и захлопнул дверь. Замок, мягко шипя, автоматически закрылся. Парень сбежал по лестнице вниз и, выходя из подъезда, зацепился карманом куртки за ручку двери. Консьерж, заметив замешательство ботаника, строго спросил:

– Ты, что это никогда лифтом не пользуешься, а? – ему было откровенно скучно, и хотелось хоть с кем-то пообщаться.

Рома, покраснев от неудобства, что-то промямлил и выскочил на улицу. Он очень стеснялся людей вообще, а людей облечённых хоть какой-то мало-мальски властью, просто боялся.

День стоял солнечный, морозный, и настроение Романа быстро достигло нормального равновесного состояния, когда вдруг опять зазвонил мобильный телефон. Звонила домработница Хомичей Катя.

– Слушаю.

– Рома, ты захлопнул дверь? – голос у неё был хриплый. Похоже, заболела.

– Конечно, как ты и просила.

– Ну, пока… Я приболела. Сегодня не пойду на квартиру… Можешь проверить – закрыл хорошо, или нет?

– Да закрыл… Хорошо… Но я схожу – проверю…

Странный звонок лишь на мгновение отвлёк юного натуралиста от благостных мыслей. Он снова витал в облаках, мечтая о своей лаборатории, где он сможет спокойно заниматься любимым делом. Мечта эта стала чем-то вроде цели. Но для её достижения Зюлькинд ничего не предпринимал. Несмотря на свои еврейские корни, характером он обладал типично российским. Мечта хороша, если сбывается сама по себе. Проснулся утром – и ты богат! А делать что-то для её достижения?.. Увольте. Однако мечтать он мог часами… И такие мелочи, как звонки домработницы, свалившиеся картины, валяющиеся на полу ключи от сейфа, не отвлекали его. А между тем, план Кати сработал. Зная дотошность Зюлькинда в мелочах, несмотря на всю его несобранность в житейских делах, она нарочно наклонила картину, положив ключ на самом краешке обратной стороны массивной рамы. Начнёт поправлять – упадёт. Она проверяла несколько раз. Картину Роман поправлял неизменно. И сегодня поправил и поднял ключ, и оставил на нём свои отпечатки.

Роман вернулся на квартиру. На вопрос консьержа: —«Зачем пришёл?», сказал: —«Проверить дверь. Катя, мол, заболела – не придёт». Дверь была закрыта. Рома со спокойной совестью уехал. Охранник пометил в тетрадке, что он возвращался.

 

Глава 3

Всплеск на солнце?

Коля Рекрут, бывший неформальный лидер Сонмовской группировки, ехал на встречу с избирателями в своём новеньком «Мерседесе», любуясь в зеркало заднего вида аккуратно уложенными волосами и идеально подстриженными усиками – а ля Иосиф Виссарионович. Он не пользовался услугами водителя, любил рулить сам. По радио передавали новости. Диктор заунывным голосом говорил о приближающейся магнитной буре, явно представляющей аномалию, и предупреждал о возможных проблемах в работе электронных приборов, а людям, как он выразился, «метеозависимым», рекомендовал сидеть дома. «Делать им нечего. Придумали тоже – магнитные бури. Всю жизнь ими пугают. Лучше бы про спорт, что ли…» Рекрут стал манипулировать пальцами на пульте рулевого колеса, ища спортивную волну. Но, вместо привычных звуков – приёмник зашипел и отказывался вообще что-либо находить. Машина с охраной следовала сзади, оттирая пристраивающихся и не давая вклиниться наглым московским водителям в пространство между ведущим и ведомым, как любил называть тандем: «шеф – охрана», начальник службы безопасности Саша Полковник. Саша, бывший полковник ГРУ, сидел на «правой чашке» – так он называл место справа от водителя, и внимательно следил за всем, что происходит по маршруту передвижения. Солнце было настолько ярким, что не спасали даже тёмные очки, и ему пришлось откинуть козырёк над лобовым стеклом.

– Как в Египте!.. А ещё ведь зима, – сказал он, обращаясь к водителю.

– А по мне, так и лучше. Грязи меньше на дорогах, – водила был, что называется, возрастной, но очень крепкий и жилистый. Седой ёжик обрамлял высеченное лицо, а глубокие морщины придавали всему его виду жёсткость и уверенность. На заднем сидении сидел громадный парень, с низким лбом и ушами – пельменями, явно сломанными в часы, проведённые на борцовском ковре. Он мало говорил, но внимательно смотрел за машиной шефа.

– Смотри, шеф не прибавляет. Соблюдает. Всё по науке. Депутат – пример законопослушания! – Саша Полковник заржал и стал набирать номер на своём мобильнике.

– Чёрт, ничего не пойму, Юрок, ну-ка глянь на своём – есть приём? Мой опять, видно, глючит. Как хорошо раньше было. Кнопочки, циферьки… и никаких тебе «айфоноф» и «айпедов». А тут, – он кивнул на свой новейший гаджет, – как в лаборатории, а толку ноль. То закачать, то прокачать. Хрень, короче…

– Слушай, Полковник, а у меня тоже заглючило, по-моему, вся связь накрылась, – водила крутил ручку настройки приёмника и удивлённо кривил рот. – И приёмник вон шумит. Ни одна волна не ловится… ни фига! – он усердно крутил приёмник, но всё тщетно.

– Тоже не работает? Ну, что ты ляжешь, будешь делать, – Полковник махнул рукой и потянулся на заднее сидение за переносной рацией.

– Нет ничего надёжнее армейской… Вот у меня на Кавказе, в 2004-м… – Алло, приём, кто слышит – ответьте? Слушай, не нравится мне это. И рация мёртвая, – Полковник сосредоточился. – Прижмись ближе к ведущему, вот, так… ещё поближе.

Джип «Gelandewagen» приблизился к «Мерседесу» почти вплотную. Можно было хорошо наблюдать мимику на лице шефа – Коли Рекрута. Тот был явно не доволен. Полковник открыл окно правой двери и, высунувшись по пояс, гаркнул:

– Шеф, проблемы?

Рекрут, сердито махнул рукой, потом поднял свой телефон и стал показывать – дескать, не работает.

– Да, что за форс-мажор-с, – присвистнул Полковник. – Не нравится мне это!.. Ой, не нравится. У нас такое было, когда РЭБовцы приезжали…

– Кто? – удивился водила.

– Батальон радио-электронной борьбы. Включат свои глушилки, и поминай, как звать. Ни одна блядь не выйдет в эфир!.. Слушай, – он присвистнул, – так, может, нас прессуют?.. Ну, за шефом следят – вот и включили.

В это время, в довольно плотном, но быстро движущемся потоке машин стало происходить что-то неладное. Люди в автомобилях тщетно пытались настроить свои приёмники, крутили телефоны и долбили по дисплеям навигаторов. Всё заглохло в минуту. А через некоторое время автомобили начали глохнуть прямо на ходу, странно дёргаясь и не желая вновь запускаться. Но была одна странная особенность. Старенькие «Волги», «Жигули» и потрёпанные «Газели» – продолжали ехать, как ни в чём не бывало. Их было очень мало. Управляли ими исключительно азиаты, или азербайджанцы – видимо, работники рынка. Постепенно набережная превратилась в одну большую стоячую пробку. Солнце палило, словно был не зимний февраль, а июль, и это была не Москва, а Эквадор. Яркие лучи холодным светом проникали сквозь тёмные очки и тонированные окна, но мороз при этом – не уменьшался. Люди выходили из машин. Кое-кто открывал капоты и торчал вверх воронкой, разглядывая незнакомый пейзаж импортной игрушки изнутри. Радио молчало, мобильники не звонили, интернет завис на всём пространстве, цифровые АТС дали сбой и не запускались, огромные экраны рекламы погасли, электроника авто – сдохла, телевизионная картинка исчезла с экранов, а все эти «вай-фаи» с «блютузами» исчезли, как придорожная пыль, сдуваемая ураганом. Мир вернулся на десятки лет назад! Настал крах электронного новшества! Но наши граждане не догадывались пока, в чём причина. Ругали сотовых операторов, выбрасывали «чёртовы китайские подделки», плевались на работу провайдеров… но толку от их возмущений было ноль! Коля Рекрут, привыкший к действию, вышел из своего «Мерседеса» и, потянувшись на яркое Солнце, завертел шеей, разминая затёкшие от долгого сидения мышцы. Полковник вышел из джипа сопровождения, огляделся по сторонам и попросил шефа:

– Николай Фомич, опасно, сядьте в автомобиль.

– Да там движок заглох.

– Здесь что-то не то. Или широкополосные помехи… или… у нас в войсках учили, что при ядерном взрыве есть пять основных поражающих факторов, – Полковник говорил, и одновременно закрывал собой шефа от открытого пространства. – Световое излучение, ударная волна, проникающая радиация, радиоактивное заражение и электромагнитный импульс. Похоже – он.

– Кто?

– Импульс, мать его…

– И чего теперь? – Рекрут смотрел без страха, но с недоумением.

– Ну, взрыва, допустим, по причине отсутствия других факторов, – явно не было. Значит, кто-то или что-то спровоцировали этот грёбаный ЭМИ… ну, импульс. А вдруг людишки?.. Ваши враги? Много «доброжелателей» не хотят вашего выдвижения… – глаза Полковника бегали по сторонам, а жестами он руководил выпрыгнувшим из машины телохранителям, указывая на место, где тем расположиться.

Меж тем набережная превращалась в растревоженный улей. Народ разных мастей и сословий грязно ругался, глупо улыбался, грубо орал друг на друга и создавал толпу ничего не понимающих и разозлённых индивидуумов, постепенно сливающихся в комок нервов и агрессии. Прошло достаточно времени, пока подъехала машина ДПС. Это была старенькая шестёрка «Жигулей» с надписью на борту «…лиция». Очевидно, первые буквы сорвали только что, дабы не компрометировать громкое и звучное название профессионалов – «Полиция» несерьёзным и архаичным «Милиция». Сколько лет прошло? А всё надписи не поменяют. Но, машина подъехала та, которая завелась. Остальные полицейские наряды так же стояли пойманными мустангами-жеребцами, стреноженные неясным явлением. Машина с «… лицейскими» кое-как пробралась по тротуару в гущу орущих людей и заглохших железных коробок, совсем еще недавно представлявших собой ярких, и не очень, представителей мирового автопрома. Полненький и краснолицый, в плохо сидящей на нём форме, сержант выкатился на набережную и с чувством спасающего весь мир героя стал прохаживаться в толпе, явно не зная, что делать. Он кряхтел и ходил, заложив полосатый жезл за спину. Мысли никак не посещали его неразумную голову. Саша Полковник окликнул сержанта:

– Начальник! Эй, – он присвистнул и замахал рукой. Сержант недоумённо ткнул себя пальцем в грудь и почему-то шёпотом спросил:

– Я?

– Ты, ты. Поди сюда.

Неотягощённый разум и привычка делать, а потом думать, заставили стража порядка приблизиться к солидному дядьке.

– Ну?

– Да, не ну, а слушай сюда, – Саша Полковник достал свою ксиву и сунул её в нос сержанту. – У меня спецпассажир. Вот тебе хлопец, – он указал на здоровяка, прикрывающего Николая Фомича. – Сажай шефа и его в машину и быстренько на Охотный ряд. Где Дума, надеюсь, знаешь?

– Так точно, – неуклюже поправляя пародию на обмундирование, прогнусавил сержант.

– Ох, горе мне с вами… ты как форму носишь? В армии служил?

– Почти…

– Как это? – Полковник усмехнулся. – Ну ладно, сейчас не важно. Ведро работает? – он указал на обшарпанный синий колпак спецсигнала на крыше «Жигулей».

– Не знаю. Какая машина завелась, я ту и взял…

– На маршруте опробуешь, давай… – и, обращаясь уже к Коле Рекруту, продолжил: —Николай Фомич, прошу в самодвижущийся аппарат органов правопорядка… Давайте, давайте… Бережёного, как говорится, и Бог бережёт.

– А не бережёного – конвой стережёт, – пробурчал Коля Рекрут и полез в машину.

В этот момент его голова лопнула сзади, и чуть повыше надбровной дуги, с противоположной стороны, из образовавшейся дырочки хлынула кровь. Всё тело Коли Рекрута дёрнулось. Он взмахнул рукой, обмяк и, падая, выскользнул из штанов, которые соскочили почти до колен. Слетел и один туфель. (Депутаты ботинок не носят. Везде тепло. И в машине, и в кабинете.) Полковник видел такое не однажды.

– Снайпер! – крикнул он и по инерции, выхватив пистолет из подмышки, упал на Колю Рекрута, которому было теперь всё равно.

 

Глава 4

План одобряем

В доме на противоположной стороне набережной, у окна, стояли двое. Толстяк, с лысой головой и большим квадратным подбородком и мужчина – среднего роста, в строгом костюме, галстуке и с биноклем в руках. – Всё видели, Сергей Сергеевич… – скорее подтвердил, чем спросил толстяк.

– Какой кошмар, – без эмоций пропел Сергей Сергеевич. Столько людей стало свидетелями… Это не работа.

– Половина ничего не поняла, а половина ничего не видела. Те, кто рядом… вон, прячутся по машинам… Сейчас поедут… Вот, видите? Уже завелись. У них в данный момент ступор от непонятности происходящего. Так бывает. Ну, посудите сами: вдруг глохнут все двигатели, подъезжает сотрудник полиции, падает человек, его накрывает телом другой. Всё нереально, но за гамом и возмущениями и неразберихой… Вон, тело уже спрятали в джип. Молодцы.

– Кто у него смотрел за телом? – отняв бинокль от глаз, спросил Сергей Сергеевич.

– Сашка ГРУшник. Этот подумает десять раз, прежде чем шум поднимать. Он же видит – Рекрут мёртв, значит искать надо нового хозяина. Он понимает, что убрали его не урки с «мылзавода» и не дружки его, бывшие сидельцы.

– Что, и заявления не будет?

– Будет… Конечно, будет. Дело будет… И вести это дело будет следователь Алимов…

– Он уже стал «важняком»? – Сергей Сергеевич отложил бинокль и присел к столику, сервированному и накрытому на две персоны. Кофе, сладости и немного фруктов.

– Вчера… утвердили.

– Алимов, Алимов… – Сергей Сергеевич задумался. Я знал неплохо его дядю. Хороший был человек… преданный. Пострадал от Дляна с Петровым… Эти гадёныши многим поднасрали… А что, скажи, – он прихлебнул из чашечки, – так и того, – он глянул вверх, – и самолёты можно тормознуть?

– Думаю, скоро можно будет. Пока радиус пятьсот метров, примерно…

– Хорошая штука. Но представь, если она не у нас в руках. А?

– Америка работает над этим очень давно. Европа с Японией не отстаёт. Но, сами понимаете – гуманность… – лысый не договорил, его перебил Сергей Сергеевич:

– Какая, Петя, гуманность, к чёрту? Они полмира ввергли в гражданскую войну. И пойдут на всё… – он причмокнул и, покачивая головой, добавил: —Ни стыда, ни совести. Прямо не люди, ей-богу, – речь его лилась монотонно без эмоций и препинаний. Он словно барабанил заученный текст, не вдумываясь в смысл сказанного.

– Это ж надо! Так ненавидеть всех людей! Смотри – Сирия, Ирак, Ливия, Египет, Афганистан, Украина!

На подходе Молдавия… А перед тем Югославия… А ты говоришь гуманность. С волками жить… – он поставил чашку и закивал головой, продолжая жестом недосказанное. Лысый вытянулся в струнку:

– Понял. Так что? Даём отмашку на подготовку представления аппарата? – Петя преданно и хитро смотрел на старшего товарища, вкладывая в смысл вопроса явно что-то больше сказанного.

– А у этого Коли, как, чёрт его, – Сергей Сергеевич прищёлкнул пальцами. – Забыл его прозвище.

– Рекрут, Сергей Сергеевич. Коля Рекрут. Гангстер и убийца.

– Постой, но он же депутат… Член какой-то там фракции. И вдруг гангстер? – явно с сарказмом пробубнил Сергей Сергеевич.

– Так бывает, увы, – толстяк развёл руками, не широко, но медленно, для усиления значимости произнесённого. – Ничего не поделаешь. Россия-матушка. Я и… уверен, вы за него не голосовали. Он по партийным спискам прошёл… Говорят, много отвалил, – Петя хихикнул в кулак, как будто вспомнил чего.

– Да. Много ещё предстоит нам поработать. У него, этого Рекрута, семья, дети?

– Воровское кодло – вся его семья. Говорят, он последнее время по мальчикам специализировался.

– Что, трахал их? – при этом элегантный пожилой мужчина показал двумя руками жест, означающий озвученное им действо, очень умело и энергично.

– Ну, вы, Сергей Сергеевич, когда удивляться перестанете? Ей Богу… как на Луне живёте. Да у нас почти вся Дума на учёте по этим делам, а про СМИ и говорить нечего. Все же телевизионщики – петухи, зуб даю!

– Но это здорово! – сказал Сергей Сергеевич.

При этих словах лысый поднял вопросительно брови вверх, а его шеф продолжил, поясняя:

– Очень хороший рычаг воздействия в случае чего. Хотя, с другой-то стороны… Ну, вот… что же закон там «антигейский»… Это ж они, что – против себя, думаешь? – Сергей Сергеевич явно лукавил. Он любил косить под этакого простака перед подчинёнными. Перед руководством – был сама уверенность. Чёткость. Твёрдость. А перед подчинёнными играл в простачка, дабы показать свою непричастность ко всему происходящему. Такой адепт идейного борца, с личной непорочной репутацией. Подчинённые знали об этом и подыгрывали с радостью.

– Самые ярые антисемиты – евреи, самые ярые гомофобы – латентные, а иногда и явные, но скрывающиеся педерасты… Это не я сказал, а вы, Сергей Сергеевич. Забыли…

– Ну, всё равно – молодец. Сказал хорошо. А как же зона там и всё прочее? У них ведь не принято?

– Да авторитетные сидельцы его не уважали никогда. Он же больше по беспределу…

– Ну, значит, и правильно убили, – тоном обыденно будничным промурлыкал Сергей Сергеевич. – Ты вот что, Пётр. Готовь своих разработчиков. Докладывать заказчику надо вовремя и под хорошее расположение духа, – Сергей Сергеевич хитро улыбнулся, склонив голову как-то неловко набок и, хмыкнув, добавил: —А солнечное «паление» – это тоже вы?

– Совпало… но прогноз знали. Воспользовались. Теперь проще будет оправдание найти. Всплеск на Солнце. Заголовки в завтрашних подконтрольных газетах заготовлены, – Петя-толстяк достал из бокового кармана лист бумаги, развернул его и зачитал: «Небывалые протуберанцы на Солнце!», «Всплеск на небесном светиле родил магнитную бурю», «Что ещё нам преподнесёт Светило?» и так далее, – закончив читать, убрал лист обратно, приблизился к столу и стал прихлёбывать остывший кофе.

– Давай, знаешь, как сделаем, – Сергей Сергеевич прищурил глаз в задумчивости.

– Как?

– Я – на доклад… прямо сейчас. А ты, – Сергей Сергеевич поднял указательный палец вверх, явно выделяя что-то очень важное. – А ты – к своим профессорам. Готовьте правильный доклад. Не мне тебя учить. Чтобы смета была… не копеечничайте, в общем… Даром, что ли, работали. Да и пусть поменьше болтают. Я имею в виду не на стороне, это вообще не обсуждается. Я имею в виду, пусть не болтают промеж собой про откатики, подкатики… Мне эти крохи ни к чему. Но средства – ведомству пригодятся. Вы же своими щипками – порочите имя… и дело.

– Они и не в курсах, вообще. Они ж на окладе. А расчёты по затратам мой человек делает.

– Замечательно, план одобряем, – Сергей Сергеевич вышел за дверь, что-то бормоча себе под нос.

Петя, оставшись один в комнате, допил одним глотком кофе, заглянул, подняв крышку, в кофейник, рассовал конфеты, стоящие в вазочке по карманам, и тоже удалился. Он был в хорошем расположении духа. Как же – испытания аппарата прошло успешно – это, во-первых, а во-вторых, убрали под шумок его давнего врага – Колю Рекрута. Теперь задача осталась чисто техническая. Сергей Сергеевич доложит о своём личном участии в эксперименте и его успешном проведении, а он – Петя, подготовит учёный контингент к «правильному» докладу о завершении проекта. Это сулило неплохое продвижение, и вдобавок – хороший куш. Затраты по проекту составили так, – мелочишка, но смета составлена грамотно – комар носа не подточит!

Петя, он же Пётр Миронович Кривых, вышел на улицу. Сел в скромный, старенький «Ford» и покатил в лабораторию. Деньги ему были очень нужны. Кому они не нужны. Но ему сейчас просто необходимы, эти чёртовы бумажки. Он работал с Сергеем Сергеевичем давно, выполнял, в начале карьеры в основном функцию – «прими, подай, беги, а то долбанёт!» Позже на вторых и третьих ролях работал в системе безопасности. Аналитика – его задача. Но вот, года два назад он возглавил отдел внедрения инновационных технологий. Куда их внедрять, и с чем это «едят», толком не знал никто. Но слово модное. Понятие современное, а значит, надо проявить себя. И надо же такому случиться! Прямо в масть произошло. Словно по заказу – его одноклассник как-то за столом рассказал в пьяном угаре, что давно изобрёл аппарат, который запросто остановит любую машину, управляемую с применением электроники. Это был шанс. Одноклассник, давно и сильно пьющий человек, был всё-таки неплохим изобретателем. В семье что-то там у него не сложилось, да и хватки не было, вот и пил. Кривых, обладая звериным чутьём до всего полезного, уцепился за план и сумел преподнести его помощнику Сергея Сергеевича. И – выстрелило. Одноклассника отмыли, закодировали, пристроили к делу. Получился замечательный завлаб – Лаптев Евгений Иванович, школьная кличка – Лапоть. Включили разработку его идеи в план на предстоящий год. Возглавить проект разработки поручили Петру Мироновичу Кривых. Он развернулся. Заработала лаборатория, затараторили служебные телефоны, заскрипели кожаные кресла под задами нанятых сотрудников, засветились экраны сверхсовременных компьютеров, заработал бюрократический аппарат, распределяя премии, отпуска, путёвки, надбавки и проценты, завертелась карусель под названием современное инновационное производство. Оно обросло всей необходимой атрибутикой. Кабинет руководителя проекта – Петра Мироновича Кривых, секретарша с кофеваркой, уборщицы в форме, завхоз с озабоченным видом и левыми счетами на «хозяйственные нужды», любовные интрижки и корпоративные пьянки по праздникам. Короче – коллектив единомышленников за деньги налогоплательщиков.

Долго его лишь спрашивали: «Ну, как успехи? Осваиваете бюджет?» Бюджет осваивался. И очень даже успешно. Благодаря тому, что они ничего осязаемого не производили, а проект проходил под грифом «особой важности» – высшая степень секретности, откат доходил до восьмидесяти процентов, и успешно оседал на счетах команды Сергея Сергеевича, иногда давая неплохой осадок в бюджет Пети Кривых. Но всему хорошему иногда приходится заканчиваться. Не совсем, но… В общем, потребовался отчёт и подтверждение хоть какими-то фактами работы. Пётр Миронович представил ворох документации, кучу графиков, схем, смет и прочей маскировочной чепухи. Все одобрительно кивали головами, ибо сами же и делили откатные средства. Работу признали удовлетворительной, но попросили практическое подтверждение. Схема была по-детски наивной. Современные технологи от распила бюджета давно действуют по другим схемам, где целая сеть подставных фирм, дочерних предприятий и смежников умело отчитываются за пустоту. Да-да, за не выполненную работу, но актированную, утверждённую и оплаченную. Плюс подключали схемы поглощения более мелких, действительно что-то делающих предприятий, уводя деньги в офшоры на нужные счета. Однако в ведомстве Сергея Сергеевича действовали по старинке – откат, он и есть откат. Получил бюджетные средства – отчитался за все, но процент назначенный отдай благодетелю, заказ подогнавшему. Их не проверить. Закрытый бюджет. Закрытая информация. И все сложности ни к чему.

Аппарат, воздействующий на электронные средства, был готов давно. Его собрал Петин одноклассник Лапоть, а ныне кандидат технических наук и заведующий лабораторией Евгений Иванович Лаптев. Прибор, собранный в гараже, ещё пять лет назад, достали, отмыли и испробовали на детской радиоуправляемой машинке. Сработал! Машинка взвизгнула и заглохла. Были составлены акты, сняты ролики в семнадцати ракурсах с кадрами схем, цепей, графиков и пояснений изобретателя. Доклад прошёл наверх. На этом испытания и завершились. Все понимали, что это туфта. Но сознаться не могли – замараны все! Долго продолжаться шоу не могло. Проект хотели спустить на тормозах. Замылить в заброшенных отчётах и похоронить с сотнями других, таких же никчемных и ненужных. Но незадача. Сверху потребовали ещё эксперимент на реальных объектах. Долго готовили и утверждали планы, сметы, графики, и главное – средства… А сегодня эксперимент состоялся! На свой страх и риск проводили на оживлённой улице. И удачный! На случай неудачи было, конечно, заготовлено научное обоснование, но оно не понадобилось. То ли Лапоть действительно гений, то ли Кривых везунчик. Первое по-настоящему крупное задание – и несомненный успех! Когда год назад Петя подкатил с этим предложением к помощнику Сергея Сергеевича, тот рассмеялся. Какие-то эфемерные планы по разработке аппарата, дистанционно влияющего на работу электронных приборов. Но Пётр страстно объяснил помощнику, что перспектива неслыханная. Тот убедил Сергея Сергеевича. Поехало потихоньку. И вот уже звучат с разных трибун в перечне «достижений научного прогресса отечественных разработок», громкие фразы про чудо-изобретение, применимое в военном деле. Шумок поднялся. Но! Результата ведь нет! А деньги в бюджете заложены! Нужно было хоть что. Хоть вечный двигатель. Главное, отчёт о потраченных средствах. Но вот когда всё-таки Пётр Кривых уговорил лично Сергея Сергеевича посмотреть эксперимент с аппаратом, к делу подтянулись и другие структуры, под шумок включившие в процесс элемент устранения зарвавшегося бывшего уголовного авторитета Коли Рекрута. Так сказать, совместили эксперимент с основной деятельностью всего большого хозяйства Сергея Сергеевича. Результат налицо. Аппарат работает, это раз. Деньги бюджетные потрачены не зря, это два. Коля устранён не без помощи аппарата – три. И наконец – затраты минимальные, а бюджет и смета приличные. Довольны все. И заказчики, и исполнители, и Пётр Кривых. Ура! Он ликовал, ведя свой старенький авто, мягко и опасливо лавируя в московских пробках и пробиваясь к головному офису.

Проект одобрен! Значит, будет заказ, может быть и в промышленных, но, конечно же, в ограниченных масштабах. На секретных предприятиях. А это уже другие деньги и другие барыши!

 

Глава 5

Гром-баба

Она родилась в семье, где не знали, что есть можно из отдельных тарелок и пользоваться не только ложкой. Мать приехала из-под Рязани, работала всю жизнь уборщицей. Отец – пил и умер рано, не дожив до счастливых дней, когда водка продаётся везде и круглосуточно. Природа наградила её статью, привлекательностью и хитреньким умением дружить со всеми, словно не замечая людских пороков и гадостей, которые преподносят ей знакомые. Простую житейскую истину – «друзей много не может быть», она понимала, как «много друзей не бывает». Страсть к мужскому полу, а скорее жадность ко всему чужому, в данном случае к мужикам, делала жизнь насыщенной романчиками, более похожими на периодические случки. Стоило мужику хоть раз с ней заговорить – и он уже гарантированно с ней переспит, а потом, хоть через год стоило переспавшему позвонить, и она уже готова к встрече, не вспоминая причину расставания и не имея обиды за долгое молчание. Порой окружающие удивлялись, как видная и красивая женщина общается с никчемными, несостоявшимися лодырями и неудачниками, да ещё с непрезентабельной внешностью. Удивлялись не все.

Мужчины, добившиеся положения и имеющие статус (негласный) «завидных», считали неприличным общаться с ней. Но тайно, иногда – общались. Быть очередным «одним из многих», хоть и с красивой бабой, нормальный мужик себе не позволит. Если изредка, в силу каких-то причин, и случались у неё такие мужики, то продолжения такие отношения не имели. Однако Люба пользовалась знакомством и могла иногда попросить одного из случайных «бывших» об одолжении. Помогали. Не желали огласки, видимо, имеющегося факта в их биографии. Подруги тоже любили общаться с ней в «полноги». Но это не помешало ей переспать, хоть по разу, со всеми их мужьями.

Работы толком не имела никогда. Перебивалась временными заработками. В девяностые немного «челночила». Но малоуспешно. Позже торговала, перекупая и продавая. Но, странное дело, была всегда при каких-то доходах. Откуда? Никто не знал. Ходили слухи о её покровителе, которого якобы видели один раз с ней в одном дорогом ресторане. Очень взрослый и серьёзный господин. Но то всё слухи…

Высокая блондинка с тёмными огромными глазами, она излучала вульгарную похоть, хотя и не всегда это осознавая. При детальном рассмотрении легко было заметить и неправильные, почти мужские крупные черты лица, и некрасивые «уши» по бокам бёдер. Но в целом она воспринималась большой и красивой, а точнее, заметной и яркой. Звали её Любовь Кравцова. Отчеством не пользовалась, может потому, что имя отца не очень ей нравилось: Савелий. Любовь Савельевна – не очень звучно, по её мнению, хотя, по мнению других – очень даже «аппетитно» и экстравагантно. Но на вкус и цвет…

Её многочисленные партнёры называли её то Любашей, то Любаней. Иногда Любкой. Многие просто – Люб, или ещё проще – «эта». Вообще, когда о человеке говорят «эта», звучит обидно унизительно, но и подчёркивает самобытность и известность того, о ком идёт речь. Ну, допустим, в определённой компании зашёл разговор. Один говорит: «Вчера был у Этой…» И всем, без лишних слов ясно, о ком речь. Она не сильно скрывала свои многочисленные связи. Мужчины, делившие с ней в разное время любовное ложе, догадывались друг о друге. Люба же умела всё обставить так, что каждый считал другого рогоносцем, чувствуя себя главным любовником. Денег они ей почти никогда не давали, но она крутилась и жила довольно безбедно, подрабатывая частным маклерством и посредническими услугами, пользуясь многочисленными связями и знакомствами. Везде – своя баба в доску. И в пьянке, и в работе. Жила она в маленькой квартирке, но недалеко от центра. Ездила на старом «Пежо», а чаще общественным транспортом, используя время проезда для очередного знакомства с представителями… чуть было не сказал «сильного пола». Скорее, не сильного, а «сального». Вот и в тот день высокая сексапильная блондинка вышла на станции метро «Таганская» и, сверкая радостными глазами, шла, высоко держа голову и играя холёным тугим крупом под плотно облегающей формы юбкой. Последний любовник исчез, не найдя оправданий своему поступку. Даже не позвонил. Любаня две недели маялась одна, и её эгоистичное «я» жаждало новых отношений или новых ощущений, а неуёмная натура – горячих впечатлений. А скорее, удовольствия от того, что украла у другой, которой мужик принадлежит. Она шарила глазами, ища взгляда мужчин везде: сидя в вагоне метро, стоя в очереди за колбасой или заправляясь бензином на бензоколонке. Пока – голяк! Не клюют. Она старела, плохо замечая это. Поэтому объясняла себе уменьшение числа любовников простыми женскими доводами. «Мужики в Москве перевелись, а оставшиеся выродились. Ну, ладно, альфонсы, а то ведь и эти – то пьют, то под «хвост» балуются. Называют себя загадочно «нетрадиционными изгоями». Эдакие – непризнанные «гении голубого секса и неординарные личности, непонятые гопниками и снобами средь «постсовдеповского» закомплексованного люда». Те мужики, кто получше – заняты. Имеют помимо жены любовницу, иногда не одну, или кучу домашних – дочерей, сестёр, мам, тёщ и всякого другого «нашейного» бабьего стада. Не подступится! Заклюют! Но сегодня Люба решила – во что бы то ни стало закадрить хоть какого мужичонку. Не для души, так – «на раз-два».

Вообще всем окружающим трудно было дать объяснение такому поведению странной блондинки. Она была лёгкой в общении, острой на язык, страстной в постели и немного загадочной. Проявлялась эта загадочность в её периодическом исчезновении куда-то «по делам». В каких-то ночных звонках «одного знакомого». В странной серьёзной задумчивости, когда никто не смотрит. Что-то скрывалось за этим большим и развратным творением природы. Какая-то неуловимая чёрточка ответственности за происходящее. Никто до конца не мог её раскрыть. Её – Любу Кравцову, всеобщую знакомую и всеобщую любовницу. Она что-то писала иногда на своём компьютере, улыбаясь при этом с явным злым сарказмом. Часто зачищала компьютер, стирая всё, что было ранее в его памяти. Но эти маленькие странности были никому не известны.

Сегодня, переходя улицу у театра, Люба случайно столкнулась с молодым человеком. Точнее, он сам, неуклюже лавируя среди людей, задевая всех своим портфелем, врезался в Любашу, уронил очки, наступил на них, долго извинялся, краснея и заикаясь, а потом, присмотревшись и увидев красивую женщину – совсем потерял дар речи.

– Ну, – Люба, язвительно улыбаясь, искала черты привлекательности в ботанике, вытиравшем стёкла поднятых с асфальта треснувших очков. «Рослый, молодой, не жирный – это плюс. Тютя, размазня, нищий, судя по одежде и особенно обуви, – это минус».

– Что, простите? – он, наконец, напялил на нос перекосившиеся очки.

– Вы нарочно, или так, от задумчивости? – «А он всё-таки ничего. Наверно, и в штанах кое-что имеется». – Я, видите ли, шёл…

– Шёл, он, видите ли. И чуть не сшиб под троллейбус бедную девушку. – «Очень даже ничего!»

– Простите, задумался… простите.

– Ну, и чего стоим? Помогите дойти до скамейки. Я ногу ушибла, – соврала Люба и захромала, придерживаемая неуклюжим молодым человеком. – И как нас зовут? – девушка кокетничала, но придерживавший её парень не замечал этого.

– Кого «нас»? – молодой человек недоумённо посмотрел по сторонам.

– Вот балда. Нас это значит вас. Неужели не понятно? – Ну… Понятно… конечно, теперь понятно, – парень оправил пиджачишко, явно не по росту, и представился, поправив пальцем очки на переносице:

– Рома… Э… Роман Зюлькинд, – и добавил, явно нервничая: —К вашим услугам, – лицо его сделалось красным, а глаза смотрели на обувь.

– Зюлькин? – Люба не сдержала смех.

– Зюлькинд… Фамилия.

– Интер-ресная фамилия. Швед?

– Кто?

– Ты. Швед? С такой-то фамилией.

– Я гражданин России… но… если честно, то да… я… еврей… – Рома краснел и пыхтел. Ему явно понравилась высокая блондинка. Он не знал, как себя вести, но и не пытался уйти. Да ему бы и не позволили.

– Ну, что ж, Рома Зюлькин…

– Зюлькинд, – поправил он Любу.

– Мне больше ндравится Зюлькин, – дама подмигнула Роме большим ярко накрашенным глазом и звонко засмеялась. Придётся тебе проводить даму до дому. А?

Рома совсем растерялся, поёжился, опять поправил кривые от падения очки и мямлил что-то про аквариумы, работу и вообще…

– Никаких отговорок. Натворил – отвечай.

– Понял, – он привык подчиняться. Ему нравилось, когда дают задание, а он уж выполняет, не совсем и далеко не всегда задумываясь, зачем.

Через полчаса Рома, сидя за столом у Любы дома, прихлёбывал сухое вино и закусывал бутербродом с сырокопчёной колбасой, что малосочетаемо, но вкусно. Люба, в хорошем расположении духа, кружила вокруг и предлагала новому другу то выпивку, то закуску, не забывая при этом весьма откровенно прислоняться упругим бюстом к Роминому плечу, отчего Зюлькинд краснел и не мог проглотить кусок.

– Так, говоришь, за рыбками присматриваешь?

– Нет. Ну, в общем – да… Но не присматриваю, а как бы это… Провожу наблюдения и вывел интересную теорию и закономерность. Так называемый рыбий мир, простите за не совсем уместное сравнение. Похож очень на наш… ну человеческий. То есть, – он зажмурился, замотал головой, – нет, не совсем так. Просто многие законы, или условности нашего сосуществования очень сходны с их, рыбьим социумом! Представляете?

– Ой! Удивил бабу толстым хреном! Я давно знаю – люди как звери. А рыбы? Те же звери. Вон у нас в деревне, когда к бабке еду. Да что ты! В стаде коров, ещё одно там осталось в агрохолдинге. Такие законы. Ого! Есть и вожак, и приближённые тёлочки, и смотрящие и… короче – как у нас. Тоже мне, открытие сделал.

– Да, Люба! – вздохнул Роман. – Я знаю, порой народная мудрость и наблюдательность могут привести к замечательным открытиям, – он захмелел, и ему было хорошо.

– Эти открытия каждый пацан в деревне знает. А вот бычков племенных – маловато, – девушка вздохнула. – Как и у нас… – И она погладила Зюлькинда по ноге выше колена…

Многое что мог себе представить Рома Зюлькинд в этой жизни. С фантазией у него было в порядке. Но такого! Он лежал голый на большой кровати и смотрел в потолок, соображая – в раю он или ещё на земле. Мама не рассказывала ему, читая Агнию Барто и Чуковского, что есть женщины которым «это» нравится. Рома был искренне уверен, что всем женщинам противна даже мысль об «этом». Он тайно, запершись в туалете, листал затёртые глянцевые журналы, наводнившие одну шестую часть суши в девяностые, и проповедовавшие свободные отношения, отвлекая жителей разорённой страны от повседневных невзгод. На листах журналов красовались дамы в таких позах и с такими формами, что Рома не мог уснуть. Позже, уже в двухтысячных, он, ещё совсем пацан, экономя на всём, включая еду, купил видеомагнитофон, и, застывшие глянцевые картинки ожили, лая на немецком языке и возбуждая молодой организм вздохами, криками и откровенными сценами ожившей Камасутры. Потом интернет с его вседозволенностью. Но то журналы и фильмы, да ещё западные. А тут вдруг такое и наяву! Люба была великолепной любовницей – и это во-вторых, а во-первых, Рома не знал, что он сам на всё происшедшее здесь только что способен. Да, откровенно, сравнивать было не с чем. Любаня стала его первой женщиной. Он лежал и твёрдо решил – женюсь! Люба плескалась в душе и, улыбаясь своему отражению в зеркале во всю дверь, удивлённо кивала головой. «Надо же. Такой тютя, а каков кобелино! Надо запрягать, пока в свободном выпасе. Если не врёт, конечно!»

Рома слышал звонок своего мобильника, но не мог сообразить, что за звуки. Он ещё полностью не отошёл от всего. Люба выглянула из ванной:

– Кажись, звонит! У тебя, наверное… Э-эй… Ты не помер от напруги?

Зюлькинд огляделся, стыдливо, как бы опомнившись, прикрылся простынёй и спешно стал искать трубку.

– Ало… Кто-кто?.. А, Катя…

– Какая это там Катя, – улыбаясь, но изображая ревность, подошла к нему Люба.

– Да, Катя, я всё, как ты просила… да… и захлопнул, и проверил, – Роман, прикрывая одной рукой ухо, отвечал девушке, не обращая внимания на Любу. – Там ключ валялся, так я на комод его… Хорошо.

Люба смотрела на меняющегося в лице парня и хмурилась.

– Катя, говоришь. Ну, ну, – и, улыбаясь, шлёпнула его подушкой по темечку. – Какая это сучка Катя тебя охмурила? – шутливо, но грозно приговаривала Люба и долбила Рому по башке подушкой. Он отбивался не совсем успешно и оправдывался, рассказывая сбивчиво про домработницу в квартире, где он следит за аквариумом.

– Так она не того? – Люба показала жестом, что подразумевает под словом «того», ударив ладошкой поверх кулака.

– Нет, конечно, не того-этого, – бурчал Зюлькинд, пытаясь найти трусы среди постели.

– Живи пока, – Люба отбросила подушку и, сладко потянувшись, швырнула Роме его трусы прямо в лицо:

– На, а то застудишь своего полицая.

– Почему поли… я… собственно… не сердитесь… Хотел предложить вам, то есть тебе… я хочу…

– Ну, рожай! – Люба стояла на кровати, на коленях уперев руки в бока. Она была красива и сильна. Тугие налитые бёдра, небольшой упругий животик и грудь! О, это была действительно грудь. Причём нигде ни грамма силикона!

– Да… наверное, конечно, не вовремя… – Рома натягивал трусы и одновременно пытался надеть очки, что естественно не получалось. Он запутался в своих ногах, уронил очки и, наконец, пробурчал:

– Я хотел… то есть хочу… предложить вам руку и, так сказать, сердце…

Девушка тряхнула густой прядью белой гривы и, прикусив нижнюю губу, явно сдерживала смех:

– Я у тебя первая?

– Ну… в какой то мере, если не считать… но там только поцелуи… Да… – Рома, наконец, напялил трусы и теперь предстал перед ней нашкодившим ребёнком, которого мамка застукала за рукоблудием…

– Позвони мне завтра, – абсолютно серьёзно, с грустинкой ответила девушка, и ушла в ванную.

 

Глава 7

Пропажа обнаружена

Семейство Хомичей вернулось из поездки не через три недели, как считала Катя, а на пятый день после кражи. Что-то там у них стряслось. Даниил Львович прямо с порога, даже не переодевшись, а лишь бросив чемоданы на пол, побежал в уборную. Причитая и причмокивая, он бормотал что-то про невыносимые пробки и расстройство желудка. Алла Степановна плюхнулась на диванчик в прихожей и стала снимать сапожки. Ноги отекли, и сапожки не желали сниматься.

– И кто придумал эти дурацкие застёжки, – возмущалась она, как вдруг… Её взгляд выхватил из полумрака комнаты серебряный блеск ключа, почему-то лежавшего на комоде. – Даня, – заверещала она, приложив руку к тому месту, где подразумевалось сердце, – Даня, засранец хренов, ключ! Скорее, – Алла Степановна ступая на застрявший на ноге сапог и поэтому прихрамывая, попрыгала в комнату. Это действительно был ключ от сейфа. Нехорошее предчувствие сковало большую грудь госпожи Хомич, но она нашла в себе силы ещё раз позвать мужа:

– Даниил, твою маму! Ключ! Не за картиной! Нас, кажется, обокрали! А ты всё… просрёшь всё нажитое!

– Что? – Даниил Львович, придерживая рукой штаны, стоял на пороге комнаты.

– Вот, – Алла Степановна указала на комод. Я точно помню – убирала его. Вот. Полюбуйся. Как он здесь оказался, а?.. Не вздумай трогать, – предупредила она бросившегося было к ключу мужа.

– Ничего не трогать руками… – сказала она скорбным голосом.

– Да, – муж дёрнул плечом, – но мы же не знаем, пропало ли что-то из сейфа или, может, случайно… ну – вывалился из-под картины… Я не знаю – уборщица задела картину, например. Я говорил – это ненадёжное место… Положила потом на комод… Зачем вору оставлять улики?

Немая сцена длилась довольно долго, пока жена, сбросив, наконец, примятый сапог, не подняла вверх палец и не произнесла зловещим шёпотом:

– А как же отпечатки? Вдруг ограбление…

– Посмотрим. У меня с собой, в портмоне, есть запасной.

Хозяин квартиры вернулся в прихожую, долго рылся в карманах пальто и пиджака и, наконец, выудил ключ – точную копию лежавшего на комоде.

– Вот, – он подошёл к аквариуму, мягко ступая, словно боясь кого-то вспугнуть.

Сейф открылся привычно легко. Дверца плавно отошла. Даниил Львович с опаской заглянул внутрь и, не говоря ни слова, тихо сполз на пол. Снял очки и заплакал, беззвучно и сопливо.

– Блядь! – только и сказала хозяйка.

Люди обращаются в полицию по разному поводу. У кого-то украли кошелёк, кому-то нагрубил и дал в морду сосед, кто-то не доволен шумом после одиннадцати или кошкой, повадившейся гадить на коврик перед дверью. Но обращение, когда пропали большие деньги, хранящиеся дома в сейфе и не занесённые в декларацию о доходах, выглядит не совсем разумным. Так решили пострадавшие господа Хомич. Даниил Львович пил успокоительные пилюли, тряся головой и пытаясь проглотить таблетку. Алла Степановна судорожно рылась в записной электронной книге, соображая – кому позвонить. Все записи крутились вокруг косметологических центров и пластических хирургов. Можно было подумать, что Алла Степановна только и занята косметологическими процедурами и подтяжкой стареющего лица. Среди записей в основном попадались аббревиатуры и сокращения типа: «Пласт. Хер. Дав. Эд. Лаз.», что для одной только хозяйки записей было понятно, и означало: «Пластический хирург (сокращение почему-то через букву «е») Даватисян Эдуард Лазаревич». Или: «Косм. Кор. Н. Союз. Б.17». Никакого отношения сия запись к космическим кораблям серии «Союз» не имела, а обозначала «Косметика, коррекция ногтей. Союзный бульвар, дом 17».

Роясь в своих шифрах и кодах, госпожа Хомич, наконец, наткнулась на запись, которая взволновала её, подарив надежду на помощь. «Ад. Рай. Сам. Хам.» Что несомненно означало – «Адвокат Райский Самуил Хамалович».

Телефон Райского ответил голосом женщины: «Вы позвонили Самуилу Хамаловичу. К сожалению, он не может сейчас вам ответить. Оставьте сообщение после сигнала».

Алла Степановна затарахтела в трубку, едва сдерживая слёзы: «Это я! Помните дело о наследстве в Одессе… ну, с бри… ой, с камнями? Мне нужна срочно ваша консультация!» Ожидание было не долгим. Даниил Львович ходил взад вперёд по комнате, периодически открывая сейф и заглядывая внутрь. Сейф всегда оставался пустым.

– Сядь! Что ты ходишь и заглядываешь? Что там прилетит откуда-то и ляжет? Вспомни лучше – кто знал за ключи? – Алла Степановна обмахивалась большим носовым, белоснежным платком и, потирая то и дело виски, посматривала на молчащий телефон.

– Помилуй! Кто мог, кроме нас, знать?

– Я, не знаю… но, может, ты кому-то говорил? Ты же у меня такой дурак… хоть и профессор… ой, боже ж, боже ж мой! Там же этих чёртовых бумаг на мильйон почти. А «брыллианты» мои! А деньги! Ведь только ж поменяли на эти чёртовы евро! Скоко всего? Да не молчи ты, изверг! Скоко всего получается? – Алла Степановна смотрела на мужа, а тот теребил редкие волосы и махал руками на все её причитания.

– Я спрашиваю: сколько? Нам же людям что-то говорить надо. Скажи, умоляю, Даник! А то щас тресну по дурной твоей башке. Я ж говорила – в банк! А ты!

– Банки закрывают один за другим. В нашем бардаке не то что деньги, грязное бельё не сохранишь!.. Миллион сто пятнадцать тысяч… если с бумагами и акциями! Ну и твои… эти… – он показал рукой почему-то на свою шею.

– Боже, хоть бы ты не называл такую сумму, – Алла Степановна хотела закатить глаза, но тут раздался звонок её мобильного телефона. Она передумала умирать и, придав голосу трагичность, но стойкость сильной женщины, ответила:

– Ало.

– Райский говорит. Здравствуйте.

Алла Степановна Хомич оживилась, поднялась с кресла, стала поправлять сбившееся на груди платье, как будто её мог видеть адвокат.

– Самуил Хамович, миленький…

– Хамалович…

– Что, не вы?

– Продолжайте, только отчество моё Ха-ма-ло-вич. Продолжайте, – голос говорившего был бархатно-приторный и не позволял собеседнику ни перечить, ни иметь своего мнения.

– Это я, Алла Хомич. Ну, помните? Ну, та, что… Хомич…

– Помню. Говорите коротко и по существу. Я сейчас в Америке. Буду послезавтра.

– Самуил Хаммалович, у меня горе, – она всхлипнула и высморкалась в платок, зажатый до этого в ладони. – Пропало всё наше наличное сбережение… всё до копейки…

– Так. В полицию, насколько я могу понимать, обращаться не корректно.

– Ой, как не корректно. Так не корректно, аж подташнивает от страха. А вдруг подумают… да нет – нельзя… помогите, а?

– Ждите. Вам позвонит от меня Александр. Представится – Саша Полковник. Расскажите ему суть вопроса. Он начнёт какие-то действия до моего приезда. Гарантий никаких, но помочь постараюсь. Ждите, – и отключил связь.

– Алла, – Даниил Хомич стоял перед женой с видом человека, идущего под танк со связкой гранат. На его глазах застыли слёзы решимости и отваги:

– Я иду в полицию!

Алла Степановна молча закивала головой и, пожав плечами, выдохнула:

– Иди, конечно. Там хоть с голоду не помрёшь. В тюрьмах кормят… говорят, три раза на день. А я останусь помирать от нищеты. Иди, иди Данник, – она затрясла подбородком и на вдохе, с шипящим свистом, запричитала:

– Господи, сколько лет я удерживаю этого идиёта. Да тебя же там, в твоей полиции, и выпотрошат до последнего. Останешься не только без денег, но и без штанов. Отнимут и квартиру, и дачу, и дом в Ницце, и твою любимую баню в деревне. Куда он пойдёт, люди добрые? Ты, правда, веришь им? Так вон, – она указала на лоджию, – иди к соседу. Тут рядом. Он – полковник этой самой милиции, или полиции, чёрт её разберёт. У него как раз новая жена. Он ей ещё «Мерседес» не купил, а так все при всём. Старой-то, Люське, с детьми – оставил дом в Переделкино. Откупился. Ему как раз сейчас придурков не хватает. Развести и посадить. Поможет! Видать, профессионал, раз такие деньги ему там платят… Где ты живёшь? Сам же только что сказал – бельё… да ну тебя! Идиёт ты у меня.

– Но что делать?

– Ждать звонка от человека адвоката, – и Алла Степановна указала пальцем на трубку. Даниил Львович, вытянув вперёд шею, внимательно посмотрел на аппарат, словно ожидая от него чудесного спасения, и, кивнув с заговорщицким видом головой, согласился, почему-то шёпотом:

– Хорошо… раз ты считаешь… хорошо, – и вышел на цыпочках из комнаты.

Звонков ещё в этот день было два. Первый раз позвонили из сервиса автомобилей, где недавно проходил обслуживание автомобиль Аллы Степановны, интересовались качеством обслуживания, а второй из страховой компании, по поводу продления страховки всё того же автомобиля. Саша Полковник не позвонил. Хомичи не ели и не пили. Сон их был тревожным и кратким. Они постоянно просыпались и глядели на часы. Время остановилось. Когда в девять тридцать раздался звонок – они как раз собирались звонить адвокату.

– Да-да, – госпожа Хомич была бледнее простыни, голос осип и хрипел, словно с перепоя.

– Кто это? – удивились на том конце. – Мне нужна Алла Степановна. Молодой человек, не могли бы пригласить её?

– Это я, – стараясь говорить своим обычным тембром, пропищала Алла Степановна.

– Я от Райского.

– Ах, да, конечно… Мы очень ждём вас. Оч-ч-ень, – обокраденная женщина даже приложила руку к сердцу и сделала брови домиком, подчёркивая драматизм ситуации.

– Адрес?

– Через час с небольшим в квартиру Хомичей вошёл мужчина. Он тихо поздоровался и так же тихо представился:

– Саша Полковник. Я от Райского.

Алла Степановна завертелась перед красивым незнакомцем. Она предлагала: то – сесть, то – чаю, а попутно рассказывала, довольно сбивчиво, о пропаже денег из сейфа.

– Вы даже представить себе не можете, уважаемый господин Саша Полковник, сколько я пережила за эту ночь. Что вы! Такого кошмара я не помню давно. Мне хотелось кричать и плакать, но я только икала и стонала. Потому шо соседи это же не люди, а натуральные сволочи. Они, наверное, и навели. Я же думала, а вдруг эти изверги придут ночью и добьют меня с Даником. Начнут пытать, а у нас слабое сердце, – при этом она кивком указала на суетившегося рядом мужа. И больные нервы, – здесь она ткнула себя в грудь пальцем… Но когда появились вы! Мне стало спокойнее. Правда… Я же верю и надеюсь. Вы же поможете?

Полковник отставил в сторону предложенный чай, покивал медленно головой и без преамбул сказал:

– Буду разговаривать с каждым из присутствующих в доме, по одному. Ещё кто-то есть?

– Кому тут быть, – махнул рукой хозяин.

– Тогда начнём с вас, уважаемый, как, простите, ваше имя-отчество?

– Даниил Львович, – склонив голову набок и откинув потом слегка её назад, представился профессор, не без гордости.

– Замечательно. Вы Алла, э…

– Степановна, – подсказала супруга профессора.

– …Степановна. Идите в другую комнату и не вздумайте подслушивать. Вот.

Алла Степановна недовольно, но покорно вышла и прикрыла за собой дверь, бормоча про культурных людей и дворянские корни, не позволяющие ей подслушивать. Но, всё же, сидя на кухне, она прислушивалась к тому, что происходит за стенкой, приставив к ней пустой стакан.

Профессор стоял в позе побитого петуха и являл собой жалкое зрелище. Он был в рубахе, застёгнутой криво, и спортивных брюках, видать ещё тех времён, когда границы были на замке.

Вы Алла Степановна, идите в другую комнату, и не вздумайте подслушивать

– Ну, что ж, господин профессор, – Полковник предложил собеседнику жестом сесть. – Я не верю в чудеса. Деньги с ногами не бывают. В теорию заговоров и тайных сообществ, охотящихся на умы нашего общества, даже такие светлые, как ваш, – тоже не верю. Отсюда простой вопрос:

– Что пропало? Когда и откуда?

Даниил Львович мялся. Теребил, как школьник, край мятой рубахи, но всё же отвечал:

– Пропали деньги из сейфа, – он показал сейф, открыв тумбочку под аквариумом. – Акции и ценные бумаги… не именные. Всё вместе на один миллион сто пятнадцать тысяч семьсот евро… Всё хранилось в сейфе, под аквариумом. Да, ещё Аллочкины бриллианты… что-то около пятидесяти тысяч.

– Похвальная точность, – заметил Полковник. – А вот место для сейфа – неудачное. Преступники всегда руководствуются принципом – ищи, где прячут дилетанты. А дилетанты прячут в места, кажущиеся для них не логичными. Ну, ладно. Это теория. Кто знал про место, где лежали деньги? Постарайтесь понять, что, сказав правду, вы сами себе поможете.

– Да кто? Ну, я, ну – Алла… Степановна. Да, пожалуй, и всё.

– Точно всё или «пожалуй»? – Саша усмехнулся, подморгнув глазом смущённому профессору.

Даниил Львович, оглянувшись на закрытую женой дверь, подкрался к ней и, убедившись, что та плотно заперта, заговорил почти шёпотом:

– Александр, вы мужчина, вы должны меня понять! – Про бес в ребро – я так понимаю, собираетесь рассказать? Давайте – кайтесь… отпущу грехи, – он улыбнулся.

– Это чистая случайность. У нас в доме работала, да и сейчас приходит Катя. Девушка очень порядочная, но, как бы это лучше объяснить…

– Да, как есть.

– У нас ничего, точнее, почти ничего с ней не было. Но, в силу сложившихся обстоятельств… в общем, я при ней доставал деньги из сейфа, для лечения её мамы, – профессор обрадовался своему рассказу. По его мнению, получилось правдоподобно и не пошло. – Это уже кое-что.

– Нет, нет. Она сущий ангел. Плакала… да и потом, – она и раньше брала из сейфа деньги, для покупки дивана. Но замок мы сменили. И место хранения ключа…

– Адрес и телефон вашей Золушки, – Полковник смотрел взглядом, не допускающим не то что пререканий, а даже заминки при ответе, поэтому Даниил Львович выпалил без запинок и телефон, и адрес. Он знал его наизусть, всегда порываясь позвонить, чтобы объясниться. По телефону, ему казалось – проще. Но не решался, тем более после произошедшего между ними. Разговор с Аллой Степановной стал простой формальностью, после которой Саша Полковник откланялся и ушёл, приказав «ждать у окна».

 

Глава 8

Разбитые надежды и новые перспективы

– Что! Только вот эти бамаги и брыллианты? А где же деньги? – Алла Степановна, смотрела на лежавшие перед ней на столе, принесённые Сашей Полковником акции и свои украшения.

– Деньги, очевидно, у грабителей, убивших вашу домработницу, – Саша развёл руками. – Сейчас у нас, а точнее, у вас, два варианта. Первый – идти в полицию, второй – довольствоваться найденным.

– Уб… били… Катю? – Даниил Львович опустился на стул.

– Её здесь? У нас… ну, того? – Алла Степановна, держась за сердце одной рукой, второй делала конвульсивные движения, требуя, очевидно, воды.

Саша подошёл к столу, взял бутылку с минералкой и, налив воды в стакан, подал хозяйке квартиры:

– Убили. Да. Но не здесь – не у нас… точнее, не у вас. Она вас обчистила или её друзья – не знаю. Её убили… У неё на съёмной… Короче смерть пока – тайна для всех. Очевидно, я первый, кто обнаружил труп. Естественно, не сообщил никому. Иначе не имел бы права забрать вот это, что лежит перед вами, Алла Степановна. Нашёл на кухне – в мусорном ведре.

– А пятьсот тысяч? – задёргал нижней губой Даниил Львович.

– Вот я и говорю – в полицию… Ваши накопления унесла домработница. И уж, я не знаю, то ли поделилась с кем, то ли, наоборот, отказалась делиться. В общем, её не поняли. Девушку грабанули, ударив по голове… Я не знаю – подельники её убрали, или залётные какие… Но факт остаётся фактом – её убили на съёмной квартире… Денег не было. Почему не взяли остальное? Может потому, что не нашли. Времени мало у них, видно, было. Я нашёл. Может, не искали вовсе? Ну, или… Трудно сказать наверняка, – почему. Может – стукнули, и она, ещё живая, отдала деньги, а после их ухода умерла… Чёрт, столько загадок. Не готов сразу ответить. Труп до сих пор ещё там. Можем проехать… Вдруг я плохо искал? Дверь прикрыта, но не заперта на замок. Я толкнул – она открылась. Уходя – прикрыл. Меня никто не видел. Камер там нет. Так что, надеюсь, всё чисто…

Хомичи замахали руками, давая понять, что ехать не будут даже за миллион сверху к пропавшим. А Алла Степановна лишь глухо произнесла:

– И эту тварь мы держали в доме. Ничего святого.

– Да… ужас… просто ужас, – бормотал Даниил Львович. Кто бы подумал!

– Ну, тогда надо зачищать…

– Это как? – посмотрел испуганно на Полковника Даниил Львович.

– Ну, Даниил Львович, вы же профессор. Рано или поздно – труп обнаружат. Откроют дело. Установят личность, место работы, выйдут на вас…

– Нет! На нас ничего не надо! – запричитала Алла Степановна. – Только не впутывайте… – и схватилась за то место, где предполагалось сердце.

– Это как раз впутался, а точнее, вляпался – я! Зачищать – моя специальность. Труп не должны найти. У Катерины в Москве, как я понимаю, родни нет. Так?

Хомичи кивнули в знак согласия и пожали плечами, виновато глядя друг на друга.

– Так, – продолжал чеканить слова Саша Полковник. – Значит, нет трупа, нет проблем. Хозяйке квартиры позвонят мои люди и извинившись, скажут, что квартирантка съезжает… Да, да. Съезжает, но оставила деньги за месяц вперёд. А поскольку квартира сдаётся нелегально, то шуму поднимать хозяйка, надеюсь, не будет. Тем более что ей уже мы подыскали нового съёмщика. И она счастливо и самозабвенно продолжит пить на своих шести сотках со сторожем Замиром, наслаждаясь преимуществом владения московской квартирой, – Саша посмотрел на принесённые акции и украшения. Кивнул в их сторону и добавил: —Всё, что могу, господа. Извините. Вы срочно найдите новую домработницу. Желательно схожую с убитой… Так надо.

– Ой, – при слове «убитой» супруги Хомич вздрогнули.

– …ну что ж, такова правда жизни. Теперь далее, – Саша подошёл почти вплотную к главе семейства, – про исчезнувшие деньги никому ни слова. Это, конечно, совет. Вам решать.

Даниил Львович заморгал в ответ. Полковник, выпив тоже воды, прямо из бутылки, продолжил:

– Это может навести на след. Подозревать будут меня и… вас, – он глянул на испуганно икнувшую Аллу Степановну. – Вы же меня наняли? Так что переживайте свою потерю тихо. Работу по поиску грабителей и убийц я продолжу…

– А разве это не подлость – не заявить про душегубство?.. – начал было, заикаясь, профессор. – Ведь она же у нас… столько работала.

– А ты ещё пожалей тех, кто и её… она же воровка! Может, и она навела тех, кто потом… по башке? А завтра они явятся сюда? Ты что тогда скажешь? – Алла Степановна подскочила к мужу и прошипела всё это ему в лицо.

– Так я же и говорю… полицию надо бы как-то аккуратно… – инстинктивно, закрывая лицо руками, пробормотал всклокоченный профессор.

– Да. Без полиции, я вижу, не обойтись, – грустно заметил Полковник. – Ну, что ж… ваш выбор, – и он достал мобильный телефон из кармана, намереваясь звонить, очевидно – в полицию.

– Стойте… Стойте! Не надо… Катю – не вернёшь, а мы… а нас… словом – не надо. Найдите их, – госпожа Хомич пыталась заглянуть в глаза Полковника. Тот лишь махнул рукой, спрятал трубку в карман и вышел за дверь, предупредив:

– Будьте на связи. Да, расчёт за услуги – через адвоката. Там ещё за её, Катину съёмную квартиру, за два месяца. Мы хозяйке заплатили… Я говорил. Но это так, пустяки – сорок тысяч.

– Ага, ага… – как в бреду пролепетали Хомичи.

После ухода «серьёзного человека» в квартире стало до ужаса тихо, страшно и неуютно. Профессор прошёл на кухню и достал бутылку коньяка из шкафчика. Словно в бреду, он, трясущимися руками, открыл её и стал пить прямо из горлышка. Светло-коричневая влага лилась по подбородку, стекая на грудь и живот. Алла Степановна вошла в кухню, когда бутылка была отставлена на стол. Она заметила потёки на муже и вскрикнула:

– Даня! Что это – кровь?

– Успокойся… это коньяк. И мне стало намного лучше. Выпей и ты, – профессор налил в стакан крепкий напиток и протянул его жене. Та оттолкнула коньяк и полезла в шкафчик за лекарством.

– Ты виноват. Ты, – скрипела, запивая капли валерианы водой, хозяйка квартиры.

Профессор сидел, осоловевший от выпитого и пережитого, и говорил невпопад, без эмоций.

– По теории несовместимости индивидуалистских эмоциональных и психо… ик… матичских данных, мы с тобой, Аллаа… Степановна… ик… ой, фу-у… Короче – жить вместе нам просто противопоказано. Но, к величайшему разочаров… то есть – к величайшей радости, теория часто расходится с практикой. Пить будешь?

– Не могу. Ни пить, ни есть – не могу. Как жить-то теперь? Когда чужие люди вот тут вот рылись, искали. Обворовали. А потом её и… Я не смогу здесь жить. Ты как хочешь. Я уезжаю в Ниццу. Квартиру надо продавать к чёртовой матери.

– Да…

– И дачу – тоже. И вообще – в этой стране жить нельзя!

– Да…

– Завтра же свяжись со своим этим, как его, чёрт… релтером, или риэлтером… Короче, продавать, уезжать и всё. Всё.

– Да… ик…

– О, о-о. Нажрался. Морда твоя профессорская. Тут вещи серьёзные происходят, а он. Иди – ложись… Да оставь ты эту пол-литру, – и она вырвала изо рта Даниила Львовича почти опустошённую бутылку.

Профессор звонко чмокнул губами, глупо засмеялся и, бормоча под нос какой-то мотивчик, отправился в спальню.

В комнате зазвонил домашний телефон.

– Кто там ещё? – Алла Степановна, взволнованно теребя халат, подошла к аппарату, осторожно взяла трубку и тихо спросила:

– Кто?

– Добрый вечер, – голос на том конце был вкрадчиво похабный и излишне приторный. Звонил мужчина.

– Вам кого? – опять шёпотом спросила Алла Степановна.

– Мне бы профессора Хомич, будьте так любезны.

– Его нет дома… То есть спит! Он спит. Да – спит. Позвоните завтра. Утром, – она не успела положить трубку. Даниил Львович стоял рядом с ней в позе ощипанного павлина и гордо и смело спрашивал у жены:

– Это кого, простите, нет дома, а? Это меня, может быть, нет дома? Так я здесь, – с этими словами он забрал трубку у совсем обалдевшей жены, которая ни разу не видела своего мужа в таком виде, и произнёс зычно и бодро:

– Аллё! Профессор Хомич у аппарата!

– Профессор, я очень рад. Это я – Кривых.

– Что? Каких кривых? Это про мою работу? Не паазволю! – профессор прекрасно узнал звонившего, но чувство личного достоинства, подбодряемое коньяком, не давало ему разрешения признать какого-то там выскочку. Он явно играл, словно на сцене перед публикой, распаляемый своей значимостью.

– Нет, нет же. Это я – Пётр Миронович, уж простите, но фамилия моя Кривых. Так уж повелось… раньше. Кто-то из дворян – Голицыны или Долгорукие, а кто-то и из них, о которых спрашивали – «чьих будешь?». Я значит – Кривых. Ну не это сейчас важно. Ну, вспомните – проект по внедрению инноваций в сфере точного… ну, в академии… Я, как вы тогда считали пришёл на ваше место… Но это не совсем не так.

– А-ах, вот кто это! Так я вам вот что скажу. Вы – невежественный дурак, мой дорогой. То, что вы заняли мою должность – нелепая ошибка, а то, что вы мне предлагали засвидетель-вст-ствовать, – язык не слушал своего хозяина, – в качестве эсп… эксперта, – в отличие от языка, мысли выстраивались чётко, и память воспроизвела толстого лысого человека, склонявшего его принять участие в эксперименте, никакого отношения к науке не имевшего. Профессор был отнюдь не чистоплюй. Ничто земное было ему не чуждо. Они просто не сошлись в цене. И теперь он напускал значимости. Ему было неприятно говорить. – Я не подпишу эту глупость. Не па-а-д-пи-ишу-у! – Хомич не страдал порядочностью, просто ему не хотелось за бесплатно участвовать в фарсе. – Да и не надо. Я, по другому, по Вашему, вопросу. Тот проект забудьте. Не моя вина. Вы же сами сказали – невежество, вот я и ошибся. Но ваш… ваш проект. Тот… который вы говорили – плод высочайшего вдохновения. Да, вот… тот проект Сергей Сергеевич одобрил.

Даниил Львович после этих слов, казалось, вырос на голову. Живот подтянулся, морщины разгладились, волосы распрямились, а хмель словно улетучился. Он был гордым до тех пор, пока гордость не касалась его идеи, его тайного увлечения, его творческого поиска, его работы – проекта всей жизни.

– … простите, прости… ть… ик… Это не розыгрыш? Не…

– Не до розыгрышей, – вздохнули на том конце. – Завтра в девять часов – у кабинета Сергея Сергеевича. – Буду! – стиснул зубы в эмоциональном порыве протрезвевший Даниил Львович.

Трубка запищала короткими гудками, а ошарашенный профессор ещё долго стоял, боясь положить её сверху телефонного аппарата.

Вот уж действительно – где-то убудет, а где-то прибавится! Его работа. Да нет – его детище, плод многих десятилетий труда – может быть, получит признание. Раз сам С. С., к которому у профессора и допуска-то не было, обратил на неё внимание! Это маловероятно – но это, похоже, факт. Этот Пётр, как его, чёрт – Миронович, конечно, прохвост ещё какой. Но к телу Сергея Сергеевича доступ имеет. Все знают. И врать ему сейчас? Зачем? Месть за отказ подписать бред, представляемый научным экспериментом, практически бесплатно? Может быть. Но может быть и по-другому. Этого прохвоста всегда тянуло к запаху денег. Вот обратил внимание его босс на работу профессора, он и задумал присоседиться. Позвонил, предупредил. А там глядишь – и в проект позовут. «Тьфу ты, в самом деле, – Даниил Львович встряхнул головой. – Что за дурацкие выводы, после какого-то звонка?»

Но выводы строились сами. Надежда рисовала в голове профессора картины, расцвеченные яркими красками предвкушения признания его изобретения, получения финансируемой личной лаборатории и… Эх! Даже дух захватило! «А вдруг – не врёт, собака?» Ещё в годы своей работы над «кандидатской» Даниил Львович мало надеялся на реализацию идеи и её практическое применение. Он затронул тему старую, как мир, и такую же неизученную – телепатию. И, как следствие, доказав возможность телепатических способностей отдельных личностей, – попытаться воздействовать на человека бесконтактным методом на расстоянии. Ну, это говоря популярным, ненаучным языком. А если по существу, то ещё в студенческие годы товарищ Хомич увлёкся работами доктора Джозефа Бенкса Райна. Этот американский учёный был в первой трети двадцатого века основателем систематического изучения явлений парапсихологии. Поскольку в СССР работы американцев – были не то что редкостью, они были – «антисоветчиной», а также привилегией для людей, работавших на КГБ, то и работал Даня Хомич на свой страх и риск – втихую. Доставал, где мог, данные и результаты западных исследований (благо – «самиздат» затрагивал все сферы жизни общества. И купить можно было). Он листал, изучая, сидя в уборной, затёртые, рассыпающиеся листы неровно распечатанного текста и восхищался. Он проводил самостоятельно какие-то эксперименты и, независимо от американцев из института Райна в Университете Дьюка в штате Северная Каролина, получил некий результат. Нет, он – конечно, знал про доктора Карла Зенера, который разработал систему карточек с пятью разными символами для анализа телепатических способностей. В сущности, о них знали все, кто занимался этой темой. Но Даня Хомич, молодой учёный, неожиданно для себя, получил удивительный результат в эксперименте… Да, да! И с кем? А вот с людьми, страдающими синдромом Дауна. Как это бывает, когда человек зациклен на какой-то мысли, она сопровождает его повсюду – дома, в театре, в столовой. Вот! В столовой это и произошло.

Однажды, обедая в городской «тошниловке», молодой Даник машинально жевал жёсткий бифштекс и думал о своей работе и недавнем эксперименте с собакой, которая, по его мнению, угадывала мысли хозяина. Собака приносила тапки – без команды, подавала газету, но всё это могло быть и результатом выработанного за годы совместной жизни с хозяином рефлекторного поведения. Жуя невкусную еду, он захотел её посолить. Даня искал глазами солонку и нигде не находил. В это время по залу ходил парень, работающий судомойкой и уборщиком грязной посуды. Во времена Советов людей с синдромом Дауна, устраивали на работу, не связанную с материальной ответственностью, или с повышенным риском. Парень всем мило улыбался, пуская иногда слюни и глядя немигающими круглыми глазами. «Соль бы лучше принёс», – подумал Даня. Парень, кличка которого была – Серёга-Приятного-Аппетита, молча пошёл на кухню и принёс соль. Он поставил её именно на столе, перед Даней. Другой бы только удивился. А может быть, и не заметил странного совпадения, но постоянно работающий мозг аспиранта зацепился за этот факт. На следующий день история с солью повторилась. Результат замечательный. Стоило пристально посмотреть на Серёгу-Приятного-Аппетита и подумать о соли, как он её тотчас же приносил. Дальше эксперимент усложнился. Попеременно Даня требовал, мысленно, то перец, то ложку, то салфетку. И – о чудо! – приносил! Аспирант Хомич всё тщательно записывал, систематизировал и делал выводы. Через месяц ежедневных опытов, с перерывом на выходные дни работника с синдромом Дауна Серёги, у Даниила собрался неплохой объём материала. И с ним он пошёл к своему руководителю. Руководитель сидел на своём месте долгие годы и занимался тем, что разгадывал кроссворды, а после работы предавался любимому наслаждению – пил. Реакция его была предсказуема. «Знаешь, Даня, занимайся-ка ты своей темой, а с ерундой… Вон – сходи на Лубянку. Там такое любят», – сказано было явно с шуткой, или даже с издёвкой, но воспалённый мозг учёного воспринял это почти командой. И он пошёл. И, что вы думаете – его послали? Нет. Прикрепили к «человеку», и попросили докладывать о результатах, намекнув, что этой темой занимается целый отдел, но чтобы туда попасть, нужно много всяких барьеров преодолеть. А таких «желающих, на халяву прибиться к конторе, за деньги, спецпаёк, спецмедобслуживание и прочие блага – хватает!» Время шло. Эксперименты усложнялись, пока Серёга не пропал. Олимпиада! Блин. Всех людей, «не соответствующих образу советского человека», убрали. Пьяниц и дебоширов – за сто первый километр, инвалидов – в больницы и профилактории, нищих – пинками из подземных переходов. И видимо, Серёга-Приятного-Аппетита попал под категорию душевнобольных. Ну, такая была политика! Пропал милый малый, а вместе с ним застопорились Данины эксперименты. Конечно, людей с таким отклонением от нормы, достаточно много. Вот только их, как правило, либо опекают родные, которые не позволят экспериментировать над ними, либо содержат в специнтернатах. Туда вход заказан. Это на загнивающем Западе их считают абсолютно нормальными, но имеющими некоторые особенности поведения и развития. У нас же, как во всём.

Сотрудники КГБ только в кино и книгах бережно относятся к талантам, на них работающим. Не получилось у еврейчика – и ладно. Они не хотели пускать «чужака» на свою «сочную поляну». Своих теоретиков хватает. Сотрудники КГБ прежде всего люди, и на уме у них отнюдь не эфемерная безопасность Родины, а вполне реальные вещи. Премии. Квартиры. Должности. И какой-то там придурок со своими даунами их не интересовал. Даня помыкался, да и забросил работу. Потом началась перестройка с гласностью. Потом развал всего, что и так держалось непонятно на чём, и работа легла в стол, как сотни других, гораздо более интересных и перспективных, и не только с точки зрения их авторов. Даниил Львович защитился по другой, более прозаической теме. Крепко засел в НИИ. Стал доктором. Преподавал в институте, но своё детище холил и лелеял в свободные минуты, предаваясь работе, втайне от всех, как порядочный семьянин, втихаря посещающий любовницу. Проект молодости, благодаря его непризнанной необходимости и какой-то мистичности, будоражил его, заставляя возвращаться к нему снова и снова. И вот, не так давно, ему представился случай рассказать о своём проекте человеку по фамилии Кривых. Их познакомили на научной конференции по проблеме модернизации и внедрения в отечественное производство инноваций. Кривых распинался в красноречивых призывах не бояться нового подхода к науке, бороться со стереотипами и штампами, идти в новое, необъяснимое… Хотя сам никакого отношения ни к науке, ни к инновациям с модернизацией никогда не имел. Но говорить мог красиво и убедительно, горя глазами и делая упор на развитие – «… Отечественных технологий и импортозамещения!» Начальникам нравился пыл господина Кривых и его считали специалистом в этой области. Хотя у него был мясомолочный техникум… не законченный. Диплом о высшем – купил. Боялся каждый раз, предъявляя его при устройстве на работу. Пока – проходило. Горячего борца за идею возрождения отечественного производства и новых технологий продвигали по службе, и очень скоро он уже и сам считал себя крупным спецом, лихо оперируя терминами и выражениями, вызывая уважение у ответственных лиц, его продвигающих.

Даниил Львович предложил ему к рассмотрению свою выстраданную тему. Тот взял и обещал помочь. Надо заметить, что и сам Даниил Львович неплохо освоился в условиях рыночных, простите – базарных отношений, которые установили в стране чиновники. Рынком в России и не пахло. Лавки, лавочки и мелкие предприятия барахтаясь из последних сил, выживали не «благодаря», а «вопреки» всему, что происходило в стране. Крупный бизнес принадлежал клану «власть предержащих». Остальной деловой фон в стране поддерживался закачиванием в государственные корпорации миллиардов от продажи нефти и газа, а потом успешно растаскивался по норам. Правда, норы эти находились в очень хороших уголках нашей планеты. На Лазурном берегу, на побережье Женевского озера, в испанских курортах, в альпийских деревушках, в швейцарских банках. Профессор Хомич не сильно вдавался в тонкости экономического строительства державы, но условия уяснил чётко. Будучи человеком насколько увлекающимся, настолько и жадным, он включился в схему зарабатывания денег, урывая от бюджетного пирога. Схема была очень проста и накатана. Главное, найти нужного человека, представляющего заказчика. Поскольку в России основной заказчик на научные новинки есть само государство, то и денежки неплохие из бюджетика страны на это выделялись. Причём заказчик, а точнее его представитель, не был заинтересован в результатах исследований или изобретений. Во главу угла ставилась возможность выбить под проект деньги и «распилить» их. Причём, до девяноста процентов – составлял откат чиновнику, «протолкнувшему» заказ. Придумывалась тема с «красивым» названием и под неё, пройдя отбор и отсев, тендер или аукцион, получались «хрусты», и немалые. Отсутствием воображения и умением красиво озаглавить проект Даниил Львович не страдал. Темы сыпались одна за другой. Исполнители подбирались из числа проверенных и не сильно орущих молодых «учёных». Это чтобы фамилия Хомич часто не фигурировала в проектах. Одним из последних «изобретений» был прибор ночного видения, работающий в полной темноте и, якобы, в цветном изображении отслеживающий предметы. Непонятно, куда смотрели все? Приборов ночного виденья в мире, да и в стране, пруд пруди. Эта тема старая и достаточно хорошо изученная. Но как-то «куратор» – представитель заказчика смог убедить (естественно, за долю) высокую комиссию пустить в разработку этот изобретённый «велосипед». Заказчиком стало Министерство по Чрезвычайным Ситуациям. Деньги выделены огромные, и Даниил Львович не удержался. Он просто кинул своего компаньона, подставив его. Однако это история другая и длинная, но факт остаётся фактом – тихий и скромный профессор, голубой воришка, с преданными часто мигающими глазками, освоил специальность «кидалы». И очень этому был рад. Всё было хорошо, пока не назначили на место его бывшего «толкача» проектов вышеназванного господина Кривых. Новым начальником Пётр Миронович стал в одночасье. Выскочил на поляну, как стрела из лука. И не сложилось у них с профессором Хомич деловая пара под модным названием «тандем». Хомич сам метил в это кресло. А тут вдруг чужой… Да ещё неуч. Не притёрлись. Хомич ушёл из дела.

Потом у них был неприятный инцидент с экспериментом по влиянию ЭМИ на электронные системы. Короче, звонок Петра Мироновича Кривых стал неожиданностью, но и дал надежды. А вдруг? Необходимо срочно поднять все материалы и записи. Систематизировать. Составить презентационный план, для показа высокому начальству. Чем хороша была тема телепатии – невозможностью материального подтверждения эксперимента на сто процентов. И у профессора, постаревшего, заматеревшего и отягощённого жаждой наживы, новые перспективы вызывали, скорее, не юношеский бескорыстный порыв к открытиям, а практический план заработать хорошие дивиденды. Простите – деньги. Которые теперь были, ой, как кстати.

 

Глава 10

Любовь зла…

Поправляя очки и краснее большими светящимися на солнце ушами, Рома Зюлькинд шёл домой, глупо улыбаясь и строя планы на будущее. Его душа пела на все голоса, и внутри играл оркестр, выдувая гимн любви и новым ощущениям. Он влюбился! Люба! Любаша! Любовь! Такую женщину Рома не то что не имел никогда, а даже боялся себе представить в своих фантазиях. Когда, несколько лет назад, его друг детства вернулся из армии, Рома слушал его рассказы о приключениях в солдатской хлеборезке с учащённым дыханием, но неверием в реальность. Он не мог поверить, что такое возможно. По ночам, вспоминая рассказы друга, о полнозадой работнице продовольственного склада, Рома долго трясся под одеялом, натирая плоть до кровоподтёков и представляя всё услышанное в красках и лицах. Причём на месте друга, в описанных им сценах, всегда оказывался он – Рома. Позже у него был один неудачный опыт с медсестрой, окончившийся провалом. Всё сразу пошло неплохо, но как-то не так, как представлялось. Кроме гадливого воспоминания остались пятна на брюках и желание всё побыстрее забыть. И с той медсестрой он старался больше не общаться.

А вот то, что произошло сегодня! Он ликовал, твёрдо уверовав в необходимость жениться на этой волшебной девушке. Хотя девушка давно перекатила тот рубеж, когда о возрасте говорят – что-то около тридцати, в глазах Зюлькинда она была идеально красивой и вообще без возраста. Нет возраста у богинь! Он решил поговорить с домашними и был убеждён, что все одобрят его выбор.

Домашние выбор не одобрили. Мать грустно покачала головой, выслушав Ромин азартный спич о его желании во что бы то ни стало жениться и, вздохнув уныло и долго, сказала: «Весь в папу. Тот тоже – каждый раз женился». Сёстры, присутствовавшие во время излияний брата с подачи разгорячённой раненной любовью души, сначала хихикали, а позже уразумев, что брат не шутит, принялись наперебой костерить самозванку, претендующую на их и без того переполненную жилплощадь. Понимания в семье он не встретил. Это не охладило пыл, а лишь подзадорило его к началу действий. Первым делом он решил наладить утерянные связи с людьми, предлагавшими ему потрудиться на ниве научных исследований, с зарабатыванием «нешуточных» денег. Да-да, так ему и сказал тот человек – «нешуточных». Таким человеком был Пётр Миронович Кривых – человек надёжный, как представлялось влюблённому джентльмену Роме Зюлькинду. Конечно! Он себя ассоциировал именно с джентльменом, обязанным жениться на девушке, которая доверила ему самое дорогое – своё тело и, как представлялось – душу! С Петром Мироновичем Рома познакомился в его загородном доме, куда ездил обслуживать аквариум. Аквариум у Кривых был знатный. Огромный, с экзотическими растениями и рыбами, изготовленный из силикатного стекла. Рома любил такие системы. Где сам аквариум назывался «дисплеем», а фильтровальные узлы, оборудованные в отдельной ёмкости, но связанные с основной ёмкостью трубопроводом, называются – «сампом», который используется для размещения разнообразного оборудования химической, биологической и механической фильтрации, а также обогащения воды. В такой емкости также вмещается некоторый объем воды, который в сумме с объемом самого аквариума дает общий суммарный объем всей системы. Короче, Рома не сомневался – человек, имеющий такой аквариум – не может быть плохим. А как же? Ведь он любит всё живое! Да. Именно так он думал.

Рома тоже понравился хозяину, и прежде всего своим отношением к делу, и знанием таких тонкостей, о которых Кривых и не слышал. А он считал себя знатоком в деле аквариумного рыбоводства. Как-то, в один из визитов, Пётр Миронович завёл разговор о зарплате, семейном положении и взглядах на будущее господина Зюлькинда. Рома стесняясь, краснел, и бубнил про достаточность заработка и небольшие потребности. Кривых всё же оставил ему свою визитку с прямым телефоном, закончив деловой фразой – «Будет нужна работа – звони». И вот – работа понадобилась. Понадобились те самые бумаги, наличие которых делает из мальчика мужчину, из обывателя делового человека, а из альфонса благодетеля. Хотя альфонсы редко меняются, но это так, к слову. В общем – понадобились деньги! И он позвонил.

Кривых долго вспоминал, кто это ему звонит, задавал наводящие вопросы. А потом вдруг выпалил: – «Ромка – аквариумщик! Как же, брат, помню-помню! Значит, понадобились все-таки юаньки? Ну, и правильно. Есть у меня проектик. Завтра жду в девять. Поговорим». Он назвал адрес. Спросил точные – фамилию, имя, отчество, попросил взять обязательно с собой паспорт и распрощался.

Утро долго не приходило в Ромино окно. Ночь тянулась томительно и нудно, отдаваясь капанием из крана, скрипением кроватей сестёр и визгом тормозов ненормальных ночных гонщиков на улице. С рассветом Зюлькинд встал и стал готовиться к встрече. Он достал свой выпускной костюм и, обнаружив, что тот ужасно мал – расстроился. Дело поправила мама, тревожно наблюдавшая за ранними сборами сына. Молча, сжав тонкие губы большого рта, она вынесла отцовский костюм и подала Роману. Костюм сел как влитой. В зеркале перед Романом стоял взрослый мужчина, очень похожий на отца, и смотрел на него. «Это же – Я!» – промелькнуло в голове Романа. Мать, наклонив голову, припала на грудь сына, постояла с полминутки и, махнув рукой, вышла на кухню, причитая про – «Копию своего папашки» и про то, что он, Рома – «Такой же дурачок сознательный… окрутят бабы…»

Пётр Миронович был сама любезность и предусмотрительность. Усадив гостя в кресло и, предложив прекрасного английского чая (хотя то, что в Англии растёт чай, Рому немного удивило), долго рисовал яркими красками картины предстоящего дела и перспективы их совместной работы, сдабривая сказанное меткими афоризмами и яркими аллегориями. Заложив правую руку за спину, а левой дирижируя своей собственной речи, Пётр Миронович вещал:

«В тот момент, когда судьбу человечества вершат лучшие умы мировой науки, создавая новейшие технологии будущего, наш отечественный застоявшийся корабль академической мысли сидит на мели рутинно-канцелярского хлама, не в силах конкурировать с другими странами. Нашей науке не хватает свежих решений, смелых открытий и незамыленных взглядов!» Все эти штампы господин Кривых повторял от конференции к конференции, от встречи к встрече и потому не сбивался. Речь его текла так ровно и безупречно, что Роман и мысли не мог допустить о каких-то корыстных целях этого «святого» двигателя российской науки. Закончил же Пётр Миронович без патетики: «Так вот, молодой человек, – будете работать под моим руководством, беспрекословно выполняя порученное – будет и успех, и деньги, и!..» Он задрал подбородок вверх, потряс им, показывая, какое это большое и значимое – «И». Под ёмким, протяжным – «И» – очевидно понимались те многочисленные блага, общее имя которым ещё не придумано, но все и без того догадываются, что это хорошо.

Зачем ему понадобился Рома? Всё просто. Пётр Миронович был из тех, кто считал, что команду надо подбирать и воспитывать самому. А личную преданность шефу ставил намного выше профессионального мастерства. Старые кадры завистливы и непослушны. Они интригуют и считают господина Кривых бездарной выскочкой, а посему каши с ними не сваришь. Как раз он сейчас подбирал преданных, идейных, молодых исполнителей для нового доверенного ему проекта, и Рома показался ему одним из подходящих кандидатов. «Таким, – думал Кривых, – всегда можно припомнить их нищенское прозябание и кто их вытащил из дерьма. Поэтому они благодарны и исполнительны… до поры…»

– Я – согласен, – искренне ответил Рома.

– Я – не сомневался, – улыбнулся в ответ функционер от науки. – Тогда сегодня же, сейчас, вы берёте перо и бумагу, – он протянул ему листок и ручку, – и пишете заявление о приёме на работу. А завтра к девяти часам – как штык. Определяю вас в группу профессора Хомич.

Рома не обратил внимания на знакомую ему фамилию. Точнее, он знал профессора Даниила Львовича и никогда не интересовался его фамилией. В бланке наряда стоял адрес на обслуживание аквариума и фамилия Кати – Смирнова. Почему так? Рома не задумывался. Поэтому будущего своего шефа профессора Хомич он не ассоциировал с хозяином квартиры, в которую приходил регулярно и обслуживал аквариум.

Возвращаясь, домой, Рома первым делом набрал номер телефона любимой. Он горел от нетерпения сделать ей предложение. Теперь, когда на горизонте замаячила доходная работа, и перспективный специалист Зюлькинд может обеспечивать не только себя, но и свою семью – откладывать свадьбу было глупо. Телефон не отвечал. Люба не могла ответить, она стояла на четвереньках, на огромной круглой кровати в «Гостинице на час» и любовалась своим отражением в зеркале. Её сильное тело прогибалось, двигаясь в такт мощным движениям прильнувшего сзади огромного мужика, который запрокинув голову сопел и хрипло, шёпотом матерился, обхватывая Любины бёдра. Руки его были сильными и горячими, движения мощными, протяжными и плавными. Где-то в лабиринтах валявшейся под креслом одежды, Любин телефон играл мелодию из «Сильвы», Люба закатывала глаза, закусывала губы и не обращала на него внимания. Здоровый мужик сопел распалённым дыханием племенного быка, иногда хлопая по упругим бёдрам партнёрши руками так, что находящимся за стенкой казалось – «кому-то лепят смачные пощёчины».

Телефон надрывался… Люба только громче стонала. Мужика, однако, напрягал этот противный, хоть и мелодичный звонок. Он отвлёкся, и сладострастное облегчение откатилось куда-то далеко, не давая возможности забыть обо всём и насладиться минутой высшего блаженства. Он посмотрел тоже в зеркало. Картина ещё больше отвлекла его от сладостных реалий происходящего. Саша Полковник, а это был именно он, вспомнил рассказ своего сослуживца, про конногвардейцев…

«Рассказ про конногвардейцев»

Передаётся со слов рассказчика и с использованием его выражений.

Сей рассказ поведан давним товарищем Саши Полковника по совместной службе, во время ночного рейда, на коротком привале.

«И врать мне вам, братва, нет никакого смысла, – начал тогда свой рассказ друг Полковника и его тёзка Сашка – капитан, однополчанин.

Пили, значит, мы всю ночь. Повод был необыкновенно порядочный. Не то, что тапки обмывали купленные. Нет. Серёга выиграл пять тыщ! И выиграл, блядь, как раз в свой день рождения. Купил в киоске лотерею «Спринт» за полтинник. «Дайте, – говорит он продавцу, – подарок ко дню рождения». Та протягивает билет. Он открывает. Даже надорвал кусочек. Медленно разворачивает и улыбается. «Вот, – говорит, – спасибо. Пять тыщ…» А «Жигули» тогда как раз почти столько стоили. Все улыбаются. Мол – пизди, пизди. И продавец – девушка молодая – тоже тянет рот до ушей.

Серёга молча показывает ей билет надорванный. Улыбка исчезает с её лица, и появляется гримаса то ли отчаяния, то ли зависти. Ну, мы все давай его поздравлять. Намёки дешёвые кидать, насчёт обмыть там и прочее. Серёга лыбится и, немного бледнея, спрашивает у продавца: «А деньги когда получать?» Та мямлит, что-то себе под нос, объясняя про экспертизу, проверку и прочую ерунду. Короче, деньги он получил только через месяц. А в тот день мы забурились к нему в холостяцкую коммуналку, обмывать выигрыш.

Сколько ни бери водки, а бежать всё равно ещё раз придётся. Так и получилось. Выпили по одной колдунье на брата – мало. Комбат крякнув, пробасил, сюсюкая на шипящих звуках. У него всегда по пьянке пропадали шипящие: «Со-то я не напился, Сергей Александровиць. Надо стобы кто-то исё принёс. На стременную». Пошёл я. Рядом была стоянка такси. Взял пузырь за чирик. Иду обратно. Навстречу женщина. Темно на улице. Не видно, старая или молодая. Да после пятисот водки – разница небольшая. Слово за слово. Она не боится – человек в форме, лейтенант. Короче, кончилось знакомство у неё дома, в кровати. Женщина очень приличная. Выпившая шла, по причине отмечания какой-то диссертации, какого-то коллеги по работе – выдающегося зоолога. Ну, я, значит, слушаю про диссертацию – что-то там у каких-то обезьян, то ли в башке, то ли в жопе, а сам пристраиваюсь потихоньку. Она ничего… Позволяет. Вдруг, как обухом по башке: «А где муж, думаю?» Ну, соответственно, задаю ей этот вопрос. Не придёт ли любимый твой невовремя? Она говорит, что нет, не придёт. Умер, говорит, и на стену показывает. А на стене портрет какого-то кавалериста, с шашкой и в папахе. Я начинаю соображать, мол, много лет-то барышне, раз фотка такая старая, и муж на ней в форме довоенной ещё. Она интеллигентная – намёк моих сомнений раскусила. И говорит: «Не волнуйся. Он меня на тридцать лет старше был». Я продолжил. Поставил её на четыре точки. Только это, значит, принял позу по-гусарски – сзади, вижу на меня пялится кто-то. Вот же блядь, а! Присмотрелся – зеркало. Вид классный. Скачу, словно конармеец на кобыле, только шашки с папахой не хватает. Моя фуражка рядом, на стуле лежит. Я, не переставая «скакать», дотянулся до фуражки, надел её – и поскакал дальше. А сам в зеркало посматриваю. Ну, сука – точно конармеец на лошади едет! Только жопа голая мелькает, да лошадь ржёт по-человечьи – охает и ахает! Приложил руку к козырьку, словно честь на параде отдаю, а она в этот момент, возьми да и обернись. Все её вздохи, всхлипы и ржание давно одинокой, голодной вдовы оборвались, и она, то ли с горечью, то ли со смехом спросила: «Ты, что – дурак?» Я сбросил фуражку, ойкнул, и поскакал во весь опор дальше, отрабатывая свой конфуз. Ничего – получилось всё… у обоих».

…Вспомнив этот рассказ, Полковник не мог удержаться. Ему стало до того смешно, что он остановился в своих изысканных движениях и залился смехом, переходящим в слёзы. Ну, очень ему стало смешно. Да ещё этот телефон… «Ну, бля… сейчас посмотрю, кто звонит – найду – убью!» Быстро спрыгнув с кровати и вызвав тем недоумение и стон возмущения Любы, Полковник стал шарить по полу, ища чёртов телефон…

А звонил Роман Зюлькинд. Не дождавшись ответа, он опустил трубку в карман, развёл руками и сел в подъехавший автобус. По крайней мере, у него теперь есть работа и он сможет предложить этой замечательной девушке стать его женой. Он представлял, как будет приходить домой, как его будет встречать любимая жена, как они будут ужинать вместе. Как потом… Его мысли прервал сигнал из кармана.

– Слушаю, – Роман даже не глянул на номер.

В трубке молчали.

– Слушаю… Люба, это ты… вы?

– Нет, это не Люба. Это её папа. Ты что же, сучонок, совратил девушку – и в кусты, – Саша Полковник явно издевался, но Рома не понял этого. Он всерьёз разволновался. Речь его стала сначала, спутано-плаксивой, с обещаниями обязательно предложить руку и сердце. Потом, истерично-вызывающей – «я попросил бы… в таком тоне» и прочее. Потом он перешёл на сдержанно-деловой фальцет, стараясь произвести впечатление самостоятельного, «серьёзного мужика». Но закончил сконфуженно сбивчиво, с извинениями и обещаниями. И… что он «вообще хотел просить отца благословить их отношения».

– Ну, брат ты мой, – продолжал игру Полковник, – такие вещи впопыхах не делают. Знаешь, какие парни к ней баки подбивают?

– …

– То-то! Дело обстоятельно делать надо. Обстоятельно.

– Да. Понимаю.

– Сможешь ли ты обеспечить семью? Семья это! Это о-го-го! – Саша, напрягся, подбирая слова, касающиеся важности семейных отношений, но кроме: «Муж и жена – одна сатана», в голову Полковнику ничего не лезло.

Роман начал рассказывать про денежную работу, которую только что получил. Про научные разработки, сулящие немалые доходы. Он, по мере продвижения рассказа, возвышался в своих собственных глазах, а посему закончил: «Знаете что, папаша! Я бы на вашем месте был рад, что такой жених хочет взять в жёны вашу дочь! Да я, с самим… господином Кривых в проекте! А он! А его! Да, что вам объяснять. Это не человек – глыба! А вы мне про обеспечение».

Сашу словно шарахнуло по башке пыльным мешком: «Ну, ни хрена себе случайности. Хотел приколоть Любкиного мальчишку, а попал на знакомого Кривых. Или гундит, падла?» В трубку же он сказал:

– Хорошо, молодой человек. Ваши аргументы сейчас неуместны. Мы посовещаемся на семейном совете… С Любой посове… ту… емся, – он прикрывал трубку рукой и отбивался от начавшей понимать суть разговора Любы, которая пыталась вырвать трубку и расцарапать Полковнику всю его наглую, небритую рожу. – До свиданья, молодой человек. Я по… з… воню… – продолжал отбиваться Саша Полковник. Окончив разговор, он посмотрел с укоризной на свою партнёршу по недавнему сексу.

– Ну, ты чего, дурочка, что ли? – очень мягко и тихо спросил Полковник девушку, которая перестала на него нападать, а села на край кровати и принялась молча одеваться.

– Сам дурак. Тебе чего от меня надо?

– Не понял, – Полковник смотрел на Любу с истинным удивлением.

– Тебе чего от меня надо? – Люба сидела в одном чулке, с растрёпанной причёской и размазанной тушью над правым глазом.

– Да я думал, нам обоим это надо.

– Ну и вали.

– Да, пожалуйста, – мужчина встал, пожал плечами и пошёл в душ.

Люба, продолжая одеваться, материла Полковника вполголоса и прерывала свои проклятия в его адрес громкими обидными словами, выкрикивая:

– Ты посмотри на него! Он ещё будет моих мужиков воспитывать! Папашка выискался! Срань болотная! Бугай неотёсанный! Козёл старый!

Саша уже вышел из душа и, вытираясь большим белым полотенцем, смотрел на ругающуюся девушку. Он кивал в такт её бурным и ярким эпитетам и хмурил незлобно брови:

– Ну-ну, – это вот про старого козла – по-моему, лишнее.

– А какого…

– Зелёного.

– Что?

– Ты спросила – какого? Я ответил – зелёного.

– Ты что же лезешь в мою личную жизнь? Трахаешь и будь доволен, а в мою личную…

– А ты – не довольна?

– Знаешь! Не путай – потрахаться – с этим.

– С чем? Влюбилась?

– Я? Ты чё, того? А если честно – не знаю, – опустив плечи, устало сказала Люба и глубоко, по-детски вздохнула. Она посмотрела на свои красивые, ухоженные руки, зачем-то легонько плюнула на ноготь и «полирнула» его о простынь. Потом, как ни в чём не бывало, потянулась и через зевок сказала:

– А он лучше вас всех, как оказалось. И дело не только в этом… – она кивком указала Полковнику пониже пояса. Саша невольно прикрыл свой могучий орган рукой и, отбросив полотенце, стал натягивать одежду.

На влажное тело брюки натягивались плохо. Полковник балансировал на одной ноге и, кряхтя, бормотал про странность женской логики. Но, вдруг, его словно посетила какая-то гениальная идея. Он застыл в одной штанине, держа брюки правой рукой и подняв указательный палец левой руки вверх, выдал:

– Любаша! Эврика! У меня к тебе дело!

 

Глава 11

Тайна. Тайна?

(Из доклада тайного агента)

«Вас интересует СС? Ну, то есть Сергей Сергеевич… Понимаю… Сергей Сергеевич Иванов, по своему разумению сидит настолько высоко, что ему нет необходимости кому-то что-то доказывать. Его мысли заняты судьбами народов, а не отдельных людишек, и поэтому такие мелочи, как жалость, сострадание, порядочность или сочувствие, ему непонятны, хоть и знакомы. Знакомы где-то далеко, за гранью взрослых лет. В глубоком детстве. Он был простым мальчиком, и страдал и мучился, когда видел несправедливость. Например, когда его любимых героев молодогвардейцев пытали или убивали на экране кино. Он переживал за соседскую кошку, за маму друга, которую избивал пьяный отец. Он очень близко принимал к сердцу страдания угнетённых народов Африки. И, будучи школьником, гордо держал на линейке, посвященной первомайским праздникам, плакат с надписью: «Руки прочь от Вьетнама!». Его до глубины души волновала судьба Анжелы Дэвис, хотя он не совсем понимал – где она и почему ей нужна свобода? Слово «Свобода», в его понимании, вообще, ничего не значило. Свобода может быть у птиц, выпущенных из клетки. У тигра, которого отвезли в заповедник и пустили в лес, но это слово как-то не вяжется с людьми. Он сам считает, что полностью свободен. И всегда очень горд, за страну, в которой жил, живёт и собирается, наверное, долго ещё прожить, несмотря на резкие повороты в курсе и направлении развития государства. Да! И это серьёзно. Горд, как миллионы сверстников из шестидесятых. Они, не все, конечно, всерьёз радовались, что не родились где-то в Африке, или не дай бог, в США! Это было так давно. Сейчас, Сергей Сергеевич, пройдя путь от школьника Серёжи Лившица до Сергея Сергеевича Иванова, от бедного студента, до руководителя самого секретного и важного ведомства страны, ничем не гордится, никому не верит и руководствуется одним простым принципом – «Хорошо то, что не ведёт к потрясениям!» А средства? Средства – любые, невзирая на попутные издержки в виде жертв региональной войны, взрывов домов, разорения предприятий, переселения народов и… другие мелочи. «Прагматизм – далеко не цинизм!» – Он любит это выражение. Считает себя прагматичным и верит в разум, а не в эмоции. Долгие годы он шёл по лестнице карьеры твёрдо, но медленно. Это и помогло ему не запятнаться во времена пятилеток, гласности, перестроек, ускорений и ГКЧП. Однако должности в России во все времена либо покупались, либо дарились с барского плеча, за личную собачью преданность, (другого не дано), и ему пришлось выбирать. Платить он не хотел, по идейным соображениям, поэтому Иванову была ближе вторая возможность выдвинуться. Он предан беззаветно. Кому? А тому, кто у кормила. Его принцип – власть от бога, срабатывал во времена любых правителей. И во времена атеистов и во времена перекрестившихся атеистов. Сначала клеймил позором диссидентов, потом хулил не перестроившихся. Затем – осуждал ГКЧпистов и поддерживал шоковую терапию. Позже рьяно её клеймил позором. Сейчас исполняет волю лидера. Она для него и закон, и конституция. Должности все получал, как цепной пёс кость и место охраны. Такой у нас аппарат. Такой у них, извините, менталитет. Бывали в нашей истории, конечно, исключения в кадровой политике, когда назначали на должность временщика – «стрелочника», который, став на пост, должен был принять непопулярное решение, диктуемое сверху. Это решение публично осуждалось. Подставного «стрелочника» снимали с должности и… щедро одаривали привилегиями и новыми назначениями. Либо – послом, либо – к кормушке бюджета. Но это уже после публичной порки. Всё внешне выглядело грозно. На самом деле подставной «стрелочник» выполнял план реализации задуманного преступного сговора верхушки власти, кладя на алтарь отечества свою репутацию, но приобретая статус неприкасаемого. Так было в девяносто восьмом с премьер-министром, который объявил «дефолт». Так было и в 2008, когда была объявлена, по сути, война Грузии, которую начал действующий на тот момент главковерх, но все понимали, что само решение принял его кукловод, сидящий в тени власти, и сам же эту тень создающий. Так, хоть и коряво, было сделано при вводе войск в Крым – разрешением Совета Федерации. Так намечается сделать и сейчас. Есть хороший, по выражению лидера, план. И выбор на должность «стрелочника» пал на господина Иванова Сергея Сергеевича. Ему предстоит стать основным исполнителем и правой рукой лидера в коренном изменении направления развития страны. Но Вы не обольщайтесь. У Лидера есть планы и на Вас…

Встреча с лидером назначена на следующей неделе. Она пройдёт с глазу на глаз. Добыть запись беседы считаю невозможным. Искренне Ваш…»

Подпись агент не ставил. Он, а может быть она, работал на ЦРУ давно, ещё с советских времён. Доклады делал обзорные без конкретики и точных цифр. Свои донесения обличал в форму свободного повествования не без художественных приёмов, что делало его донесения не совсем шпионскими докладами, а так – размышлениями на бумаге. Его западные вербовщики допускали подобную форму донесений, исходя из принципа – лучше «что-то», чем «ничего». У них тоже отчётность перед руководством за потраченные средства налогоплательщиков. Несмотря на странный стиль послания, больше походивший на повествование ни о чём конкретном, ЦРУ выуживало из потока общих фраз и размышлений нужную информацию. Работал агент и на другие разведки. И везде получал деньги. Передавая данные – не испытывал стыда. Его не терзала совесть, не мучали ночные кошмары. Он работал. Работа ничем не хуже других. Раз есть такая работа – должен же её кто-то делать? А сведения? Так – пустяки. Но мы, не знаем так ли всё просто. Один ли он. Не игра ли это. Ничего конкретного. Вёл ли он двойную игру, или нет? Не ведомо. Пока.

Характеристики на работников и свои личные наблюдения, как в данном случае с Ивановым, он писал, иногда – делая частные выводы. Не возбранялось. И никаких там тебе секретных планов. Схем мобилизационного развёртывания. Или карт с размещением ракетных шахт.

Для чего «там» – за океаном, нужен был доклад о Сергее Сергеевиче? А им нужно всё, что касается руководства спецподразделений, обороны, ядерных и космических изысканий. Всё. А Сергей Сергеевич был назначен на секретный проект, под будоражащим воображение названием – «Абориген». По крупицам выуживая информацию, ЦРУшники строили более менее стройную картину ситуации в огромной северной стране. Стране – представлявшей собой никому не понятную, не предсказуемую махину, готовой в любой момент развернуться на сто восемьдесят градусов и натворить бед, цепляя своей кормой, бортами, носом все близлежащие карлики-страны, как ржавый лайнер в порту, сорвавшийся с якорных цепей.

По докладам различных, более менее мыслящих источников, ситуация в стране была близка к очередному развороту. Страна прожирала больше, чем производила. Всё, что ещё работало и приносило в бюджет – плотно было облеплено чиновниками и погонами всех мастей, доивших, стригущих, берущих и страждущих. Во внешней политике – не лучше. Со всеми вокруг разругались. Технологий своих не создали, чужие оказались недоступны, из-за агрессивной позиции в мире и благодаря «мудрой» политике партии власти и её лидера, выход из ситуации представлялся очень уж неблагоприятным для всех. Это либо опять занавес и полная изоляция, с военным противостоянием, либо, что гораздо хуже – война. Иначе – распад на лоскуты федеральных самообразований, и возможно – гражданское противостояние.

А тем временем Сергей Сергеевич прибыл на беседу к лидеру ровно в два часа ночи по Москве. Лидер любил сидеть почти до утра. Его ночной режим работы выбивал из колеи весь аппарат, вынужденно находящийся на рабочих местах до тех пор, пока горел свет в кабинете кормчего. Утром не выспавшиеся, усталые и злые – все возвращались в кабинеты, а лидер мог спать до обеда и подъехать когда угодно. Его улыбка наводила ужас на подчинённых и ставила в тупик оппонентов, которых становилось всё меньше и меньше.

Сергей Сергеевич уверенной походкой подошёл к дубовой, двустворчатой двери кабинета номер один. Дверь открылась, как по приказу невидимого волшебника.

Лидер был сама учтивость. Он встретил Иванова со стаканом чая в руке. Стакан, в белом металлическом подстаканнике, комнатные тапочки на ногах лидера, тёплая кофта на плечах, работающий в углу кабинета телевизор и лежавшая на коврике сука лабрадора чёрного окраса – дополняли картину умиротворённости и покоя своей трогательной простотой.

– Добрый вечер, дорогой Сергей Сергеевич! – лидер вышел навстречу Иванову, расползаясь в пугающей ухмылке. – Не разбудил я вас, часом? – И не дождавшись ответа, продолжил: —Тут вот какая ситуация. Да вы присаживайтесь, – он указал кивком на стул, а сам сел напротив. Их разделял небольшой, но массивный столик, придвинутый к огромному кабинетному столу сбоку.

– На заседании совбеза многие наши коллеги высказались за смягчение риторики в диалоге с Западом. Вы как лично к такому повороту событий? – лидер смотрел пристально на Иванова, прищурив глаз не то от горячего пара из стакана, не то из-за желания лучше вникнуть в ответ подчинённого. А скорее – проверить собеседника «на вшивость». Как выдержит его прищур? Как отреагирует? Лидер любил экспериментировать с собеседниками, употребляя изобретённые лично им различного рода ужимки, усмешки, или просто резкие движения, вызывавшие у подчинённых страх. А порой и ступор.

Сергей Сергеевич не отреагировал. Он довольно спокойно и по-деловому заговорил так, словно перед ним сидел не сам «он», а товарищ по общему делу.

– Я, как и многие коллеги, очень внимательно слежу за вашими, господин лидер, высказываниями, вашими указами. Распоряжениями и просто советами, – Сергей Сергеевич был спокоен и даже твёрд. Это явно импонировало лидеру. Он улыбнулся ещё шире и очень буднично сказал:

– Вы пейте чай. Чай замечательный. Наш. Краснодарский. Ведь умеем всё? Не так ли? Зачем нам чужое? Что-то в его поведении было ужасно знакомо… Где-то это уже видел Иванов… Или читал. Спокойный тон, искусственно приглушённые интонации в голосе, лёгкое подобие улыбки. Кому он подражает? Не то Штирлицу, не то Сталину…

Сергей Сергеевич ответил по-деловому чётко:

– Уверен, что коллеги необдуманно и скороспело внесли данные предложения, – слова про отечественный чай стали тем сигналом, который уловил тонкий номенклатурный нос чиновника. Он понял, чего ждёт от него шеф. Понял и произнёс это: —Никаких уступок. Никаких послаблений. Поддаться – значит показать свою слабость. Считаю необходимым ещё больше сплотить нацию, для чего необходимо, в первую очередь – «А», – он стал загибать пальцы, – усилить пропаганду разоблачения коварных планов Запада. Все эти совместные НКО и прочую шелуху запретить…

– Как? – Лидер улыбался.

– Народ у нас умный, хоть и дурак… Законодательно назвать их, ну, скажем, иностранными филиалами… Или нет, лучше иностранными агентами. Да. Агент слово многозначное. Агент может быть страховым, а может быть и вражеским. Но в ассоциации простого человека раз агент – значит враг.

– Зря вы так о народе… Хотя зерно есть…

– «Б» – заткнуть рты местным, так называемым, либералам. Это просто. Всех более менее популярных телеведущих перетянуть – кого деньгами, кого угрозами, а кого шантажом. Уж простите – тут не до сантиментов. И они подпоют и запляшут… Там ни одного безгрешного, как впрочем и везде… Ещё раз простите…

– Ничего, продолжайте…

– Они сожрут всех, кто осмелится мешать им говорить то, что нужно нам… И, наконец «С», – ограничить доступ к мировой сети интернета и западным средствам массовой информации.

– А с интернетом проблемы будут… Не так просто это…

– К тому времени поднимется террор по всему миру…

– Это предсказание?

– Это очевидная реальность. Поднимется, причём небывалый по масштабам. Ну, и в рамках борьбы с ним – инициировать законы, ограничивающие возможность террористическим организациям использовать мировую сеть. Наши спецы работают над предложениями. Найдётся какой-нибудь обиженный депутат… предложит… Дума пока своя… Это начало. Оно, как вы заметили, не касается вопросов экономики. Вопросы экономики возникнут. Проблемы будут очень большими. Прокормить такую армию силового аппарата – не шутки. Поэтому я и моя команда, безгранично, простите за нескромную откровенность, преданная вам лично, подготовили альтернативную программу работы отечественной промышленности в условиях изоляции от всего мира, – он кашлянул и, явно не без удовольствия, добавил:

– В тесном сотрудничестве с нашими немногочисленными, но преданными друзьями и Китайской Народной Республикой.

Лидер удивлённо поднял брови. Хотя удивление было явно наигранным и, естественно, неискренним. С ним никто не смел говорить так. Беседы обычно носили наставительно инструктирующий характер.

Причём лидер любил логичные построения, привязывая их к историческим событиям, и повторял, после окончания предложений: «Ну, посмотрите. Ведь это же факты. Я ничего не выдумал. Или там подтасовал. Только факты». И действительно, люди, слушавшие его, уже через несколько минут беседы, принимали декларируемую позицию говорившего как аксиому, не требующую никаких доказательств. Здесь же ситуация была другой. Говорил Иванов. И говорил смело, не заискивая и не стараясь понять – нравятся его слова собеседнику, не нравятся. Он был убеждён в своей правоте и в понимании со стороны лидера. Его смелость опиралась на первые слова лидера о хорошем отечественном чае. Месседж уловлен. Вектор определён. Но это была кажущаяся смелость и открытость. Сергей Сергеевич долго готовился к разговору. Проанализировал все последние выступления и заявления лидера, его замечания в адрес подчинённых, а главное, в адрес противников. Он говорил заученные накануне фразы, изображая иногда задумчивость, дабы преподнести заготовку как экспромт и искренний прорыв наболевшего. Но тон сохранял сдержанный.

– Да. И только так, – продолжал, спокойно глядя прямо в глаза своему всемогущему собеседнику Сергей Сергеевич: —Преданная лично вам команда единомышленников – одно из основных условий, господин лидер. Иначе – развал, хаос и бардак. Никакие эфемерные чувства долга перед отчизной, уж извините за прямоту. Никакие лозунги и призывы к возрождению сильной демократической державы, никакие порывы и воззвания к здравому смыслу и плюрализму мнений – не нужны! Мнение должен высказывать один! Вождь – сила закрытого общества. Лидер – явный, сильный, справедливый и безжалостный и его преданные псы. Причём псы цепные, охраняющие идею. Стерегущие покой и возможность руководить всем этим замесом, который вам достался. Замес говняный, надо сказать. Застывший, в виде вонючего прогорклого пирога, с его верхушкой – толстого слоя воров чиновников, которые якобы контролируют лежащее под ними болото, с прослойкой сладенько-жиденького наполнителя, покрытого плесенью из избалованной либеральной интеллигенции, и огромного основания – серой и туповатой массы. Она же и есть болото, как таковое. Но болото может выдать и зловоние и трясиной припугнуть, но может и помочь утопить неугодных. Нужно только проторить в нём проходы да вешек наставить. А если правильно и в нужном месте болтануть – поднимется вся жижа и потопит неугодную верхушку, заодно с прослойкой. Бунт? Да. Но он не нужен. Точнее, нужен управляемый. Возглавляемый, спровоцированный гнев народа. И, спокойно выполняя волю этого народа, можно провести революцию, возглавив её самому. Убрать неугодных, наградить непричастных и наказать невиновных, но много болтающих, – закончил шуткой Сергей Сергеевич Иванов.

Лидер поставил чашку на стол. Забросил ногу на ногу и, явно размышляя, заговорил тихо и, как могло показаться, недоумённо:

– Я, признаться. Немного удивлён, Сергей Сергеевич, вашими смелыми и не совсем, а точнее совсем не популярными высказываниями. Если это просто сотрясание воздуха – грош им цена, – он посмотрел на карту огромной страны, висевшую на противоположной стене, и, указав на неё рукой, продолжил: —Если всколыхнуть эту махину… Дальше мы понимаем… Но если у вас есть конкретный план действий – готовьте расширенный доклад, – он поднялся. Иванов встал следом, с достоинством, не торопясь.

– Вы свободны. Ответ о докладе должен быть обдуманным. Не торопитесь говорить, что у вас всё готово. До свидания, – Лидер повернулся спиной к Иванову и, даже не пожав ему руку, вышел из кабинета.

Войдя в соседнюю комнату, лидер обратился к сидящим за столом двум мужчинам средних лет. При первых его словах они поднялись, застёгивая по-военному свои партикулярные пиджаки.

– Думаю, он может нам пригодиться. Недаром оставляли свободу действия его аппарату. Взгляд нетрадиционный, смелый, наглый, но интересный. Уточните с ним дату. Пусть готовится к докладу на узком совещании Совета безопасности.

 

Глава 12

А жизнь в болоте продолжалась

(Из доклада тайного агента)

К сожалению, ничего конкретного пока нет. Пытаюсь встроиться в проект. Команда собрана. Руководитель – Иванов. Исполнитель – Кривых. Трое учёных, Лаптев Евгений Иванович – не из академического сообщества (странный выбор). Хомич Даниил Львович – доктор наук, но в последнее время подсевший на распил бюджета, и третий – вообще неизвестный мне Карл Сидорович Кац – отчество отлёт! Для Карла Каца – Сидорович! Наверное, он – подставной из конторы, чтобы следить за всем изнутри. Один – случайный человек – Зюлькинд Роман. Секретарь и водители – бывшие сотрудники других отделов – так – мелюзга. Попытаюсь сделать отвлечённый анализ ситуации, хотя Вам это и не очень нравится. Но мне приятно. Этакий, дневник предателя. Предатель я? Да! Или нет? Нет! Борец.

Так уж в природе заведено – сверху гадят, снизу ловят. Верхняя власть, явно растерявшись, от результатов своей неуклюжести – заёрзала, задёргалась, принимая скоропалительные, необдуманные решения. А, как известно, – на скользкой дороге – не тормозят резко и не ускоряются. Только тихо и плавно, и желательно на пониженной передаче. Шараханья из стороны в сторону привело к кризису в этой и так нелепой, по своей конструкции экономике, где чиновники делают бизнес, а остальные смотрят, не допущенные ни к чему. Самостоятельных бизнесменов сожрали налоги и проверки. Новых предпринимателей нет – дураки работать «за так» перевелись. Госкорпорации проели бюджет, составленный из доходов от продажи нефти, газа и металла, а мелкие ручные структуры, организованные аппаратчиками – отмывают сворованные средства и отправляют к вам. Так вот, господа капиталисты. (Шутка.) Капитализм по-русски! Однако доходы от продажи сырья и металлов стали уменьшаться благодаря сговору вас – запада с саудитами, а также новым менее энергозатратным технологиям и алчности российских функционеров. А расходная часть бюджета разрастается, как снежный ком. Все рублёвые средства, выделяемые Центробанком для развития банковской системы и производства, тупо вкладываются в бумажки – доллары, или евро. А нахлебников – уйма. Армия растёт – кругом же враги. Полиция растёт – внутри зреет нарыв недовольства обнищанием. Бюджетники ропщут, служащие стонут, бизнесмены уже смеются – терпение лопнуло. А пенсионерам всё равно – дай, они основной электорат. Ну и чиновники. Эти гребут… как в последний раз. Санкции Запада – вбивают кол… Надо ожидать нетрадиционных решений. Как бы не того…

На этом сообщение прерывалось. Что означало загадочное – «не того», должны были догадаться сами получатели.

А меж тем раззадоренный своими планами новоиспечённый жених – Роман Зюлькинд приступил к работе у господина Кривых. Он и представить себе не мог такого. Кабинет, пусть маленький и без секретарши, но его личный, был достаточно удобным и вместительным. Тут тебе и стол с компом. Тут и высокоскоростной интернет. Тут и уголок для – чай, кофе. Гордость переполняла его. Ему хотелось честно отработать аванс доверия. И ещё – чтобы любимая девушка узнала о его достижениях. Круг обязанностей пока определён расплывчато. Пётр Миронович Кривых – непосредственный шеф Ромы, собирал свою команду два раза в день для постановки задач. Задачи пока были, в основном, организационные: распределение кабинетов, утверждение окладов, режим рабочего дня, служебные авто. Да, да. Роме полагалась маленькая «Шкода», но новая, правда – без водителя. А вот профессору Хомич Даниилу Львовичу – «Ауди» А-8. С персональным водителем. Профессор скромно пыжился, раздувал щёки и расправлял плечи, но взлететь пока не мог. Кроме Зюлькинда и профессора в отделе у Кривых собрались два представителя фундаментальной науки – Карл Сидорович Кац, малоизвестный в научном сообществе, и друг детства руководителя проекта – Лаптев Евгений Иванович. Он же – автор идеи, прошедшей недавно практическое испытание. Также – секретарь-референт Кривых – молодая, высокая, крашеная блондинка, явно для свободного общения с Кривых. (Зюлькинд, конечно, об этом не догадывался.) А для всех – ещё один секретарь «у двери» – Серафима Илларионовна Полякова. Женщина в возрасте и с истинно преданным взглядом идейного борца за нравственность. И это только вершина бюрократического айсберга огромного отдела, расширенного для проекта. Были, как полагается – завхоз, лаборанты, МНСы и прочая шелуха, включая уборщиц.

Рома сидел за столом, с огромным чувством самоуважения. Ему нравился стол. Письменные приборы на нём. Всего их было закуплено в количестве ста штук (куда столько?) специально для проекта, на сумму, превышающую затраты на изготовление прибора Лаптя, основного, так сказать, фигуранта проекта. Заняться было абсолютно нечем. С утра он просмотрел в интернете новости на рынке аквариумных новинок. Сделал кое-какие записи в личном календаре и, опершись на руку – уснул. Его разбудил звонок телефона.

– Да, – Рома схватил допотопную трубку аппарата спецсвязи. Она выскользнула из онемевших пальцев. Нервно прыгнув вслед за ней на пол, Зюлькинд ответил сонным голосом:

– Да-да… Алё!

– Роман? Освоился, смотрю. Как кабинетик, не жмёт? Ничего. Поработаешь – дадим побольше, а пока слушай. Подготовь мне коротенько данные по возможности воздействия человека на аквариумных рыб.

– Чего?

– Не – «Чего», а доложишь завтра к обеду – как человек, используя свой интеллект, может силой… ну, я не знаю – мысли пусть, – воздействовать на поведение рыб. Это надо для предоставления промежуточных отчётов. Я же объяснял.

– Конечно, – вспомнил недавний разговор с Кривых Рома. – Всё сделаю, Пётр Миронович. Не переживайте. Завтра к утру…

– К утру не надо. К обеду. Ну, пока. Давай… воюй.

Зюлькинд вспомнил разговор и их план с начальником. По этому плану Рома, как знаток водного мира, должен был аргументированно придумать результаты эксперимента, которого никто не делал. Это в рамках программы – «Телепат». Поначалу он удивлялся, что такую чепуху можно представлять наверх. Однако Кривых его быстро убедил, что это не важно: ерунда или нет. Важен отчёт о проделанной работе. А там, наверху, как выразился шеф – «Люди компетентные… но дел у них много. Вникать в ход процесса – наша задача». Рома сел за доклад. Он аккуратно, строчка за строчкой, соблюдая все правила, приведённые в образце, которым снабдил его Кривых, набирал дурацкий доклад. Оправдание себе Зюлькинд находил в словах шефа, сказанных на первом сборе команды:

«Мы знаем истинную цель нашей работы, – говорил пафосно Пётр Миронович, – она великая. Да, да. Не улыбайтесь. Конечно, будут у нас и противники, и недоброжелатели. Все будут. Но вот когда мы выдадим на-гора результат! Посмотрим, что вокруг запоют! Так что, мальчики, любые мои указания, которые даже покажутся нелепыми – исполнять. Всё делаем для решения большой задачи. Мы обязаны довести проект и доказать, что воздействие… э… телепатическое на любого человека возможно. Что, помимо оружия массового поражения, есть и куда более грозное оружие – влияние на умы противника. Без убийств и взрывов. Без ракет и самолётов мы сможем победить любую армию, заставив её подчиняться нашей воли. За работу, други мои. Нас ждут великие дела». Так и сказал: «Великие дела». Роман поначалу думал, что это такая форма шутки. Прикалывается начальник, употребляя в своей речи такие высокопарные слова. Придаёт сказанному ироничного оттенка патетикой и гипертрофированной патриотичностью. Но чем больше он общался с Кривых, тем меньше понимал – где правда, а где прикол. А после первой зарплаты желание сомневаться в правоте дела отпало. Кругленькая сумма упала на счёт Романа, приятно отсвечиваясь нолями в полученном СМС о поступлении денег на его личную карту. Увлёкшись работой, Роман вдруг понял, что звонит мобильник. Где-то далеко и тихо. Чёрт, он оставил его в кармане пиджака, а пиджак повесил в шкаф. Пока доставал, отвечал – звонок прекратился. Звонила она, его любимая девушка Люба. Он тотчас набрал номер:

– Алло, Любаша, это вы… ты, – не дожидаясь ответа, забарабанил Зюлькинд.

– Я. Приветик. Как делишки? – Люба растягивала фразы. Она что-то держала во рту. Похоже – леденец, который так игриво щёлкал по зубкам и ещё больше будоражил влюблённого идиота. – Какие планы? Давно не звонил.

Тембр голоса Любы так возбуждал молодого человека, что он налился краской и ощутил оживление ниже живота:

– З-занят немного. Но я… Я хотел сегодня же. Может… встретимся? – он засунул руку в карман и стал мять очнувшийся орган.

– М-м… я подумаю.

– Хочешь, я заеду за тобой. Куда?

– О, у нас авто? Прикольно. Давай в семь у театра Высоцкого…

– На Таганке?

– Да… на Марксистской… Ну, или на Таганке. Короче, в семь. Пока.

– До встречи…

На встречу Люба опоздала ровно на десять минут. Она выплыла на площадь, заставив обернуться всю мужскую половину плотного потока пассажиров в час пик. Ярко-жёлтый плащ, красные туфли на умопомрачительной шпильке, такого же цвета шарф и сумка. Перчатки тоже ярко-красные, до локтя, на голове копна красивых волос, собранных в большой, объёмный, но очень элегантный ком. Рома вышел навстречу, нелепо поправляя очки. Он пожалел, что не последовал совету своего нового шефа – сменить гардеробчик. Нелепая одежда… эти курносые туфли. Надо было, конечно, всё это выбросить и купить новое, элегантное.

Люба, не замечая разительного различия между ними, бойко обняла Рому, поцеловала в рот и, поправляя волосы, затараторила скороговоркой:

– Я, прости, опоздала. Как всегда, дура! Вышла не в ту сторону, представляешь. Хотела дорогу перейти, а там этот… с палкой. Машет этим хвостом от зебры. Свистит. Я ему – «фак». Он за мной. Народ ржёт.

Он грохнулся. Пока помогла встать, отряхнула, извинялась… Ой, а ты же говорил на машине. А какого цвета? А марка? Да ты в помаде! Это я, что ли? Дай вытру.

Хмурый народ, серой змеёй, с вкраплениями молодой цветастой поросли, тянувшейся к входу в метро, смотрел в основном безразлично на влюблённую пару. Но были и пристрастные в своих взглядах. Некоторые женщины смотрели с ненавистью на яркую блондинку. Некоторые мужчины хмуро ненавидели Рому, раздевая Любу глазами и вспоминая свою нелепую вторую половину, пропахшую кухней. Настроение от этого у них не улучшалось.

– Что за народ, – Люба взяла Рому под руку, и они пошли к парковке. – Ни одной улыбки. Я что, так ужасно выгляжу?

– Ты! – Рома закивал головой в разные стороны, не в силах описать всю прелесть девушки.

– Я тоже думаю – отпад! Прежде всего, тебя надо приодеть. У тебя какая копейка есть?

– Конечно… и очень даже много. Меня в проект…

– Отлично. Это твоя тачка? – Люба указала на старенькую семёрку «Жигулей».

– Нет, вот, – смущаясь и краснея, промямлил Зюлькинд.

Новенькая «Шкода» казалась ему верхом совершенства.

– Клёвая. А какая марка? «Ауди», что ли?

– Ну, концерн «Фольксваген». А марка, вот, совместная – «Шкода», да.

– Открывай. Я сама шкода, с детства. Бабуля так называла. Клёво – шкода, в шкоде, – Люба задорно засмеялась, усаживаясь на переднее сиденье. – Давай рули в Атриум, тут рядом. Я покажу.

Через десять минут они въехали на подземную стоянку торгового центра.

– Ой, Ромка, я так скучала за тобой!

– По тебе…

– Какая разница. Бабушка говорила – «за тобой». Так прикольней. А трахни меня прямо здесь. В тачке. Пробовал?

У Ромы пересохло во рту. Он смотрел, как Люба подняла плащ, юбку и поставила ноги на торпеду служебной «Шкоды», перед собой, отодвинув предварительно сидение до упора назад.

– Й-я-а, не знаю… удобно ли… камеры, наверное, тут… – он краснел и раздувал ноздри.

– Так и чё? Увидишь себя в Ю-Тубе! – и она звонко засмеялась. – Ладно. Пойдём тебя приоденем.

Зюлькинд примерял одежду, стоя в кабинке и выбирая из вороха дорогого шмотья приличные, как ему казалось, вещи. Ему нравилось всё. Люба критически оценивала очередной наряд и браковала. Когда он по её просьбе стал примерять брюки, девушка, как бы невзначай помогая ему застегнуть молнию, прильнула рукой пониже живота и стала мять его плоть. Глаза Романа расширялись. Он с ужасом смотрел то на занавеску, то на руку девушки. В нём боролись – стыд и похоть. И похоть победила. Люба стащила с него брюки вместе с нижним бельём и… Это было второй раз в жизни Романа Зюлькинда. Первый раз тоже с Любой, совсем недавно. Тогда он думал: «А как же теперь она будет с ним целоваться?» Сейчас он не думал ни о чём. Он мычал от наслаждения.

Ширма раскрылась широко и резко. Пожилой мужчина, провинциального вида, в фуражке-аэродроме, в старой дублёнке, с чёрными усами и характерными чертами южного лица, выронил костюм, взятый для примерки.

– Ва! – сказал он. И в этом «Ва» было всё. И напрасно прожитые годы, и жажда возвратить назад молодость, и зависть, и страх, и удивление. Недалеко от южанина, в торговом зале, стоял неказистый мужичок, в старом пиджачке, смешных очках и плохо вычищенных ботинках. Он тоже увидел всё происходящее в примерочной кабине. Если усатый южанин застыл в позе удивлённой зависти, то второй свидетель практически затрясся. Лицо его передёрнула гримаса крайнего наслаждения. Тело дёрнулось в краткой конвульсии, и он обмяк. Подошёл к стоявшему здесь же креслу для ожидающих посетителей и, рухнув в него, прикрыл глаза.

Люба, не вставая с колен, строго посмотрела на ворвавшегося мужика и, с укоризной сказала:

– Видишь, мужа одеваю. Закрой, ара, да…

Рома чуть не упал в обморок, а мужик задвинул шторку, и, как в тумане, пошёл к выходу.

– Э, э! Мужчина! Костюмчик… я говорю, костюмчик берёте? Тогда на кассу, – довольно громко но не грубо, окликнула его продавщица.

Он молча подошёл к кассе. Рассчитался. Взял пакет с костюмом и вышел. На выходе из отдела его встречала многоголосая южная семья. Полная, но весёлая жена, с кучей разнокалиберных пакетов и таких же разнокалиберных детей.

– Ну, чито, Ашот? – спросила жена. – Увидель, что искаль?

– Увидель… – не моргая, ответил мужчина и направился к эскалатору. – Точно такое и искаль… – добавил он, но уже тихо и для себя.

Второй наблюдатель действа за шторкой пришёл в себя, огляделся по сторонам и поднялся из кресла медленно и тяжело. К нему подошёл большой человек в костюме, не оставляющем и тени сомнения, что он охранник. Взял под руку и вывел из зала. Проходя мимо кассы, охранник сунул девушке-менеджеру несколько купюр и, не дожидаясь чека и сдачи, повёл Фирельмана, а это был он, к эскалатору.

Приключение в примерочной кабинке не смогло поменять настроение боевой гром-бабы. Она была всё так же активна и весела. Роман немного смущался и краснел, вспоминая недавнее происшествие. Они всё же приодели его и, перекусив в местной забегаловке, претендующей на японскую кухню, отправились к парковке, оттопыриваясь разноцветными пакетами. Около машины Романа стоял человек в чёрной длинной одежде, с поднятым воротником. Роман попытался обойти его, но незнакомец железной рукой остановил Зюлькинда.

– Роман? – глухо спросил он.

– Роман, – заметно волнуясь от неожиданности, промямлил Рома, не пытаясь высвободиться.

Люба стояла рядом, чуть в стороне. Её глаза злобно сузились в щель. Рот растянулся злой улыбкой. Она узнала Полковника. Тот, в свою очередь, подмигнув ей, продолжил разговор с оторопевшим Романом.

– Я – бывший муж этой дамы.

Люба вспыхнула, но промолчала. Роман попытался геройствовать:

– Бывшим… бывших… мне нет никакого дела… я… вы… – он покраснел и говорил сбивчиво, чуть запинаясь. – Вы уходите… вот, – закончив, Роман опустил глаза.

– Как? А её обязательства? Она вам не рассказывала?

Рома посмотрел на Любу. Девушка зло молчала, глядя исключительно на Сашу Полковника. Тот, улыбаясь, продолжил:

– Обязательства выплатить за квартиру, которую я ей оставил.

– Я женюсь на ней! – петушиным голосом выкрикнул Роман. – И её проблемы станут моими.

Присутствующие оценили поступок. Люба подскочила к Полковнику и, вцепившись в бетонный бицепс руки, нервно потребовала:

– Отпусти… ну… Хватит. Не сейчас!

Полковник одобрительно закивал Роману головой, не обращая внимания на Любу:

– Слушай! Ты – молодец! Мужик… Только откуда возьмёшь деньги. Квартирка маленькая, но в центре. А это минимум двести пятьдесят зелени…

– Люба, – заикался Роман, – не беспокойся… не унижайся. Я всё оплачу.

Люба, продолжая теребить руку Саши Полковника, шептала, брызгая слюной:

– Отпусти, скотина… Мы же договорились… подумать… а ты так сразу…

Полковник спокойно, но уверенно отстранил девушку. Отпустил Романа и, разведя руками, сказал, улыбнувшись:

– Ладно. Две недели у тебя есть, – повернувшись к Роме, одобрительно скривил рот и добавил:

– Рыцарь… хвалю. Ну, пока, бродяги. Жду… две недели.

Он ушёл в лабиринт стоянки. Чёрный человек с поднятым воротником…

 

Глава 13

Настоящий Полковник

Полковник последнее время спал нервно и чутко. Он просыпался от любого шороха, садился, свесив ноги, на кровати и жадно пил воду из бутылки, всегда стоявшей рядом. Его бросающаяся в глаза холодная расчётливость и непреклонная решимость в действиях и поступках давались ему не так легко, как могло показаться. У него было полно комплексов и почти фобий, мешавших ему жить. Полковник боролся с ними, но не всегда успешно. Оставаясь наедине, невидимый для других, он мог расслабиться и немного поддаться своим слабостям. Последние годы, после увольнения со службы, внесли сильные коррективы в его поведение и его настроение. В армии – было всё не так просто, как принято считать. Живи, мол, по уставу – завоюешь честь и славу. Нет. И там полно нюансов. И подлецов много. И карьеристы, все почти. И подонки встречаются… Но их видно. Им чаще говорят в глаза правду. Чаще бьют морду. В большом мужском коллективе не спрячешься за дверью своей квартирки. Не сможешь оскорбить товарища безнаказанно. Сделал – отвечай, или не делай гадости. Обучение через ответ. Ответ жёсткий, но справедливый. В армии всё проще в стадии выяснения отношений. «Что у вас, рук нет? Орёте, как бабы», – часто говорили в начале военной карьеры старшие сослуживцы. Конечно, в этом была и мальчишеская бравада и пафос, и гипертрофированная романтика героического предназначения… Но разборки в туалете были обычным повседневным фактом. Как умывание, утренняя зарядка и прочее… Хам знал – хамство просто не сойдёт с рук. И прежде чем сказать, человек думал.

А вот после увольнения… Условности гражданского быта, с его многочисленными глупыми устоями, не пошли, как говорят, Полковнику в масть. Он сдерживал себя, чтобы не сказать подлецу, что тот подлец. Терпел чванство и ханжество высокомерных начальников… В армии тоже командиры были разные. Но там всё решалось прямо и чётко. Особенно в боевой обстановке. Ещё со времени обучения в военном училище он уяснил главное правило. Делай как должно – и будь, что будет. Принцип не срабатывал после увольнения. Все вокруг делали «не как должно». Но у многих всё получалось. Он пытался делать по совести… И ему приписывали странное – «по понятиям». Ну, раз «понятия» совпадают с его жизненной позицией, значит – он по ним живёт.

С самого раннего детства Саша больше всего боялся показаться трусом в глазах других. Не сама трусость его пугала, а страх перед ней. Он боялся, что кто-то догадается, как ему бывает страшно. Он специально шёл на риск, прыгая с «тарзанки» в воду, стоял на краю карниза высотного дома, ходил по брусу под самой крышей полуразрушенного завода, лез в драку, гонял на мотоцикле – и всё, лишь для того, чтобы показать окружающим свою смелость.

Как-то, уже в армии, будучи командиром роты, он разговорился с товарищем, настоящим служакой, героем двух войн. Хотя лет ему было меньше тридцати. В армии быстро взрослеют. Вечер был длинный и запойный. Разговор мужской и честный.

– Вот скажи мне, майор, ты боишься? – спросил пьяненький Саша.

Майор посмотрел прищуренным глазом, выпил рюмку, крякнул и, покачав головой, только развёл руками.

– Ну. Да? Или нет? – ещё раз спросил Саша.

– Ты ждёшь, что я тебе начну втирать про дураков, которые не боятся ничего?

– Не знаю…

– Ждёшь… Ищешь подтверждение общего заблуждения, что, мол, бесстрашных людей не бывает… и всё прочее… И вот, когда я это скажу… Ты обрадуешься. Потому, что сам борешься со своим страхом…

– Борюсь. А как ты понял?

Майор налил ещё по рюмке, поднял свою и задумался, явно не зная, с чего начать. Он шевелил губами, жевал ус, стряхивал крошки со стола на пол. Заговорил же – тихо, опустив глаза:

– Ещё в военном училище я заметил фигню… Ну, знаешь на курсе молодого бойца – обкатка танками?

– Знаю – ерунда… окоп крепкий. Пригнулся, нырнул под броню, а когда сверху прогрохотало – вылезай и бросай противотанковую…

– Вот. У нас парень был… Лёнька Пантелеев. Он, кстати, из-за имени и фамилии страдал. Даже в училище брать не хотели. Но взяли… Голова у него была – во! Умный, как Келдыш. Но…

– А при чём тут Келдыш?

– Не важно. Давай выпьем…

Они опрокинули. Закурили. Майор продолжил:

– Парень умный но… так боялся танков… Просто трясло. Оказывается, в детстве, в деревне – трактора испугался. Это потом узнали. Фобия. Его, бля, к армии-то подпускать нельзя… А без обкатки к присяге и не допускают. Что делать? Ротный говорит: «Кто парню поможет, тот докажет, что настоящий будущий офицер». Я – помог. Вдвоём пошли. А окопчик был не в полный профиль, а так… Нарушение, конечно. Не знаю, я бы своих бойцов не пустил. Но тут. Курсанты – белая кость. Помнишь?

Саша кивнул.

– Лежим. Прёт старенький Т-64АК. Далеко ещё… Время есть убежать. Грохочет. Дождик моросит. Траки скользят. Лёнька подвывает, зубами стучит, белый весь, но сидит, а мне ржать охота. Не могу! Они-то там думают, что Лёнька плачет, а это я ржу. Лёнька на меня смотрит, губы трясутся. Я – заливаюсь. Говорю ему в ухо: «Вспомнил, как в школе на уроке литературы, за окном грейдер работал. Трещал – училку не слышно. Вот кореш мой и говорит – пёрдну, мол, и никто не услышит. И пёрднул. Громко! Только в этот момент грейдер заглох!» Лёнька смотрит на меня и сквозь слёзы – улыбка… Прошли обкатку, как по маслу. А у Лёньки фобия прошла. Я потом стал замечать – как стрёмно всем – на меня веселье находит. Всё соображаю, действую, а страха никакого. После училища – ТУРКВО. Оттуда в Афган. Правда уже под самый конец – в восемьдесят восьмом… Уж сколько меня ругали, бля? И грозились в двадцать четыре часа, и погоны снять, и в «дурку» отправить… Не знаю, что такое «бояться», и всё тут. Думали – понты. Стали они меня испытывать. Ночью – пошёл караул проверять. Иду с разводящим и сменой, вдруг – шорох сильный за колючкой. Разводящий со сменой – упали, оружие к бою. Я чую, как зверь прямо – нет для меня опасности. Подхожу к колючке, а с той стороны дракон в фуражке… И главное, видно его… под фонарём как раз. Натуральная рожа, серая и язык раздвоенный плюётся. Разводящий даже с предохранителя не снял, так обосрался. Ну, понятно, был бы с той стороны дух, или боец какой. А то чудище. А мне хоть бы хны. Подхожу ближе – вижу. Наши придурки, бля – варана привязали. Фуражку на него… Уж и не знаю, как держится. Он шуршит, но лапы-то связаны. Я смену поднял. Крикнул шутникам, что думаю, и пошёл дальше. А этого варана, со связанными лапами, потом развязали, а он хвостом солдату ногу сломал. Ну, ему оформили документы… представление – «За БЗ» и – домой… Но это позже было…

А в тот момент все охренели. Как я не испугался? Слух по полку пошёл, что я немного не в себе. Особист вызвал… потолковали. Потом замполит. А через дня три… колонна нарвалась… Таблетка шла в госпиталь с больным… Срочно… Аппендикс, что ли? Не знаю… Сзади БТР сопровождения. Я – старший группы. БТР отстал немного. Расслабились… На таблетку напали. Видят – «буханка» одна едет… Может, думали, в ней ценное что, а может, лекарства нужны были… Да шут их поймёт. Напали, в общем. Места давно контролируемые. Откуда духи взялись… Ну, я и отличился. Шмалят, бля, – ничего не поймёшь. Хорошо, на броне были. Врассыпную. Взрыв какой-то хиленький был… Вроде все живы. Механик водитель – без сознания. БТР целый… Огонь плотный – не высунуться… Помню всё чётко. Знаю – опасно. Страха – никакого. Все в кювете. Головы не поднять… Высмотрел зону мёртвую за БТРом… Вроде не простреливается. Проскочил. Духи из подствольников вначале дали. А потом только калаши работают. То ли шайка какая была, то ли просто бродяги… Вооружение у них дрянь… Не суть. Я механика вытащил. БТР завёл и тихонько, не торопясь, прикрыл бронёй остальных. Все немного пришли в себя. Отогнали… В полк вернулись, меня к награде. Послали представление на «Красную Звезду» – не дали. Получил «За БЗ». Наши хотели чего побольше¸ но залёт у меня был по пьянке. Замполиту дали орден. Он нас встречал после всего. Командир спрашивает, так же как ты вот: «Страшно было?». «Нет, – говорю, – Не страшно». Он лыбится. Не верит. Следующий раз, ещё хлеще… Долгая история, но суть та же. Выехали на рекогносцировку… Ну, наливай ещё. Опоньки… Молодец. Ну, будь здрав, боярин… Ух, дай загрызть чего там? – майор откусил маленький кусок хлеба. Задумался.

– А что за история?

– Да, бля… смешно даже рассказывать. Нас на вертушке подстрелили… Падаем. Командир вертушки чего-то своим орёт… не понятно… Упали на склон, пологий. Не поверишь – катимся под гору, и все, бля… целые. Я опять заржал. Дальше – больше. Внизу – духи. Ребят… эх… бля… двоих потеряли. Я выскочил… стал шмалять… попал в кого-то… И всё делаю, как в кино. Падаю, отползаю. Опять шмаляю… Игра прямо. Знаю – должен бояться! Ни хера! Ну, откуда я это могу? Доктор потом говорил, что возможно такая реакция на опасность. Сосредотачиваться. Я, уже в Союзе – к врачу ходил. Замполит заставил. Пришёл, ага… «Лечите – не боюсь ничего». Они плечами пожимают и терминами так и сыпят. Потом не до того было… Кавказ… А там, сам знаешь… В Афгане столько двухсотых не было… Не полную наливай… Ох, после седьмой – как вода, – майор закурил.

– Там-то сам бог велел бояться… Хотя Бог-то и не боится ничего… Грех это… Ну я же не он… Чёрт его знает. В детстве не обращал внимания. Ну, на велике, на спор, без цепи с горы спускался. Было дело. Цепь снимаешь – тормозов нет… Такие велики были. Собак не боялся. Пацаны дразнили кобелей на стройке. Те кидались, а я стоял… тоже на спор, конечно. Бог миловал. Полают, полают и отходят. Потом привыкли. Вилять стали. Да в детстве значения не придавал. Много у нас придурков было… А теперь привык. И не интересно уже, – майор достал из наружного кармана портсигар.

– Видишь? – он указал на вмятину почти посередине. Металл крепкий. Дружок сам делал. Титановый сплав какой-то. Он на «оборонном» работал. Это меня осколок хотел урезонить. Мы возвращались с зачистки… Главное дело всё уже… никого… откуда этот пацан взялся. Лет двенадцать, не больше. Переулок… вдвоём не разойтись. Он туда РГДешку – шлёп. Сам в проходной… и исчез. Все на землю. Я схватил её… куда? Сунул в дырку какую-то в стене и прикрыл собой… Шарахнуло не сильно. Очнулся – живой значит. Основной удар в щель противоположную пришёлся. В меня – осколок. Вот след только на подарке.

– И что, всё незаметно прошло?

– Да какой там… – майор махнул рукой. Комиссовать хотели. Не за то. За другое… Неоправданный риск, пьяная бравада – чего только не приписывали… Потом, наградили, – он указал на бордовую с жёлтой полоской колодку на гимнастёрке.

– Я застал тоже… Вторую, правда, компанию… проскочил… Но боялся всегда… – сказал Саша.

– Лучше бы и я боялся…

Саша часто вспоминал тот разговор. Он знал – майор тот жив до сих пор. Фамилия у него была интересная – Корж. Потому и запомнил. Жив. На пенсии. Где-то на Украине или на границе с ней выращивает клубнику и продаёт на рынке. И это – удел героя? О его подвигах Полковник специально узнал, разыскав вначале его сослуживцев, а потом подняв личное дело майора Корж, в Подольском архиве. Изучив документы, Полковник понял, что случаи, рассказанные майором, были смехотворной толикой всех его подвигов. Но вот только подвиги были у него и в не служебное время. Офицерское троеборье – вино, карты, женщины. Драки в ресторане, с патрулём, угон милицейского катера… И потом – венец всему! Незаконная дуэль! Кто бы мог подумать. В двадцать первом веке – стрелялись из-за дамы! Его разжаловали, а потом и уволили из вооружённых сил. Но пенсию всё же дали. Всё это Саша узнал, когда уже служил в ГРУ. Он завидовал бесшабашной дерзкой храбрости уволенного майора и одновременно удивлялся – «Но почему он сказал: «Лучше бы и я боялся?». Этот вопрос терзал Полковника. Он отвечал на него, логично обосновывая выводы, построенные на общепринятых понятиях. На инстинкте самосохранения, на глупости – быть неосмотрительно бесшабашным, на умении осторожностью и хитростью победить врага. Но все его выводы разбивались о простую суровую армейскую истину – трусом быть хуже, чем слыть героем. Героем Полковник не был. Нет, для других он был образцом смелости и отваги. Но чего ему это стоило! И он опять и опять задумывался – «Почему, лучше? Почему он так сказал? Значит – он всё же чего-то боится? И это что-то – его смелость. Он чувствует, что она может быть губительной для него. Может стать причиной конца всего. Замкнутый круг!» Но, несмотря на размышления и сомнения, Саша Полковник воспитывал в себе дух! Заставлял, через силу, через ужас преодолевать и выполнять.

После всех переездов и передряг армейской службы бывший полковник ГРУ устроился, так сказать, не совсем по специальности. Работа начальника охраны больше подходит ФСОшникам. Но что предложили… Служил по старому армейскому принципу – делай как должно, и будь, что будет. Шеф, хоть и из бывших лихих парней девяностых годов, но мужик правильный. С принципами. Не доглядели. Шефа убили. Уголовное дело развалилось. Виновных не нашли. Саша остался без работы. Его недавно порекомендовали одному адвокату. Сговорились на сдельной основе – помощником. Вот и первое задание. Пропали деньги, акции и бриллианты жены из дома профессора. Акции и камни Полковник вернул хозяевам быстро, но там непонятка вышла… Не совсем хорошо прошло всё… Шероховатости уж очень серьёзные…

И вот теперь он сидел на краю кровати холостяцкой квартиры и размышлял: «Адвокат тот ещё хрен. Это не профессор со своей клушей. Начнёт копать… А с уборщицей не всё гладко… Ой, не всё. Надо действовать».

План действия выстроился не сразу. Как-то спонтанно. Всё одно к одному. Никаких логических цепочек и правильно выстроенных выводов. По наитию. По чутью, Полковник родил схему, которая, как ему казалось, была подходящей. Его удивляло, как это герои книг оценивают всё, раскладывая как по полочкам – первое, второе, третье… дедукция, анализ. У него было гораздо проще, как он думал. Однако разброд мыслей – это всегда кажущееся состояние для думающего существа. Если есть цель – решение должно прийти. А правильное оно или нет, время рассудит.

Сейчас, главное, адвокату доложить, что акции и побрякушки нашёл и вернул клиентам. Как всё было – промолчу. Хомичи напуганы. Полковник предупредил о сохранении тайны гибели домработницы… Да, может адвокату и по фиг. Получит свой гонорар… Главное – потерпевшие не проболтались бы.

Он встал с кровати, потянулся смачно и долго, передёрнулся, как мокрый пёс, и стал искать мобильный. Телефон валялся под столом. Набрал номер Любы. Долго – гудки, потом голос Любы, зло:

– Чего тебе?

– Роман с тобой?

– … будь человеком – отстань от нас… прошу…

– Ладно. Только одно условие…

– Я тебе что – должна чего-то или ты беспредельщик? Какой долг ты мне приписал? Какая квартира? Ты-то к ней каким боком? Спала с тобой? – Да! А про квартиру зачем? Могу ведь послать просто…

– Можешь. Но не пошлёшь. Ты же сама согласилась. Вспомни.

Люба яростно запричитала, не сдерживая эмоций:

– Это было тогда. Сейчас… Тебе не понять… Что-то сильно переменилось. По-моему… – и Люба попыталась изобразить раскаивающуюся Магдалину, но после театральной паузы, с закатыванием глазок, увидев себя в зеркале, вдруг прыснула смехом в кулак, и, махнув рукой, добавила, сквозь давивший её смех:

– Да ну тебя к чертям собачьим! Чего прицепился? Хочешь встретиться – я не против… Но так, на раз-два… Сунул-вынул и бежать… Как раньше…

– Да, послушай… – попытался вставить свои пять копеек Полковник.

– Нет, это послушай ты! – Люба больше не разыгрывала из себя прихожанку на исповеди. – Говори, чего нужно, но только по делу…

Полковник Саша, чуть помолчав, причмокнул губами, вздохнул, но сказал:

– Мне самому стыдно. Веду себя, как рэкетир недобитый. Но… увы… кушать хочется… Короче – мне нужна информация от твоего Зюлькинда…

– Ты и фамилию знаешь!

– Только одна информация… слово офицера…

– Чего? – Люба негодовала и удивлялась. – Ты даёшь слово офицера, занимаясь шантажом? Боже, мир перевернули, наверное!

– Мне необходимо знать, что за проект, в котором участвует Рома. Только название и основные направления… и больше я никогда, поверь – никогда не позволю себе подобного… а если…

– Чего «если»… убьёшь?

– Перестань… если вам, будет туго… короче – преданней товарища вряд ли найдёте. Дорога длинная. Всё. Срок до завтра.

Полковник отключил связь.

Люба позвонила уже вечером. Встречу назначили в ближайшем к Любиному дому кафе. Полковник пришёл минута в минуту. Люба и Роман сидели за столиком.

– Я присяду? – Саша Полковник был сама учтивость и вежливость.

– В общем, – начал Роман без предисловий. – Я знаю о проекте очень мало. Основной смысл – телекинез, телепатия. Возможность влиять на человека на расстоянии – это первое. И подпроект – телепортация. Остальное пока неизвестно. Отдел новый, и работы как таковой нет. И вообще… по-моему, всё только для получения денег. Лапоть, он же Лаптев Евгений Иванович – это мозг проекта. Друг Кривых – действительно очень увлечённый и умный мужик. Носится с идеей остановки любых механизмов на расстоянии. Его, однако, никто не слушает. Кривых больше общается с бухгалтером. Всё чего-то списывают. Дают акты всем на подпись. Даниил Львович Хомич…

Полковник напрягся и чуть повёл бровью. Но не стал уточнять, тот ли это Хомич. Да и Рома мог не знать. Но совпадение было бы очень кстати.

– В проекте занимается непосредственным телепатическим воздействием. Я – вообще «сбоку припёку». Иногда выступаю с докладами, вроде «Влияние внушения на живые организмы. На примере аквариумных рыб». И за это – такие деньги, на отдел? Бред!.. Всё, больше ничего не знаю. Профессор Хомич засекретил свою работу. Доступ к ней только у Кривых… ну и… конечно… сверху кто-то, – он махнул рукой и принялся пить остывший чай. Люба смотрела в глаза Полковника, сжимая при этом Ромину руку. Она ждала реакции. – Спасибо. Больше, чем даже я ожидал. Я слово сдержу. От меня не будет ни звонков, ни угроз… хотя, по-моему, их и не было. О нашем разговоре не узнает никто. Держи костыль, – он протянул огромную ладонь опустившему взгляд Зюлькинду. Роман глянул вначале на девушку и, только дождавшись её одобрительного кивка головой, вложил свою кисть в железную клешню Полковника.

Полковник, конечно, врал. Его интерес был отнюдь не личного. А тем более не патриотического характера.

Он чётко выполнял задачу. Работал на Кулика. Да-да. Проект Петра Мироновича, а точнее, его шефа Сергея Сергеевича Иванова – был интересен Кулику.

Звонок телефона оторвал Кулика от анализа докладов агентуры.

– Говорите, только по существу… – он слушал и продолжал читать доклады.

– Контакт налажен. Объект соприкосновения определён. Начинаю внедрение.

– Хорошо, Александр. Продолжайте…

 

Глава 14

«Абориген» зародился

(Из доклада тайного агента)

На закрытом заседании Совбеза заслушали доклад начальника проекта, под кодовым названием «Абориген».

Докладчиком был Иванов Сергей Сергеевич, содокладчик – Кривых Пётр Миронович. Основная тема… ой, я не могу, – «Телепатия и телекинез». Иванов лишь обозначил общие направления, а этот Кривых расписал всё как по нотам. Начал он с «разведывательных данных» о разработках на эту тему, вероятным противником. Вам, господа, поучиться бы у русских выколачивать средства из бюджета. Это высший класс. Школа! Его бы, этого Петра, к вам в НАСА, и бюджет увеличился бы на порядок. Как ни дурите вы сенаторов с конгрессменами, а до нашего Кривых – не дотягиваете. Он открыл «секрет» полишинеля, вытащив из нафталинового сундука данные о проектах ЦРУ «Sun Streak» (Солнечный удар), «Grill Flame» (Пламя под решёткой) и «Center Lane» (Осевая полоса). Ну, вы лучше меня знаете этот гениальный развод на бабки, под общим названием «Star Gate» (Звёздные врата). Проекты провальные и затратные. Но то была холодная война, и Советы тратили до шестидесяти миллионов рублей в год на эту шнягу! А рубль был – не чета нынешнему даже доллару. Тогда в университете Стэнфорда, господин Рассел Торг и Гарольд Путкхоф руководили исследованиями. И задачи ставились им очень даже конкретные. Они должны были произвести эксперименты с так называемыми дальневидящими. И с их помощью определить: где прячется Каддафи перед бомбовыми атаками 1986. Найти склады с плутонием в жопе мира – Северной Корее. Обнаружить советский ТУ-95, который грабанулся в Афгане. Ну и обнаружить местонахождение заложника, похищенного «патриотами» Италии, называвшимися «красными бригадами». Двадцать лет эти «медиумы» с колдунами умело вешали лапшу на уши всем, а в результате, после оценки их деятельности американским институтом исследований, были разогнаны. Но «бабулечки» подняли не малые. Я вам, господа, рассказываю ваши же секреты, только для того, чтобы дать понять – я не вчера родился. И кое-какая информация у меня имеется.

И вот теперь эту байду Иванов, сотоварищи, впаривает Совбезу! Я задаю себе нескромный вопрос – «Кто из нас агент? Я, который пытается подорвать эту чёртову бандитскую власть, или они – разворовывающие, с умным видом, под маской секретности, и без того трещащий по швам бюджет страны?» И отвечаю однозначно – «Они!»

Можете спокойно идти спать, или пить пиво с виски. Ничего у них не получится. Деньги давно поделены и распилены. Поработают, пыль в глаза напустят и закроются. Так что, господа империалисты, – жуйте рябчиков с ананасами и не переживайте.

Искренне ваш…

Полумрак комнаты придавал беседе черты таинственности и загадочности. Люба сидела, поджав ноги под себя, на диване. Рома – напротив, в кресле. Люба, пряча то и дело лицо в ладонях и тряся копной волос, говорила почти шёпотом, с придыханием выдавая слова порциями:

– Ромочка… милый мой мальчик… ты просто… да что я говорю… Ты не знаешь его… Он… ты бы видел его ребят… просто скажи мне… правда, считаешь, что я в сговоре? Нет… я ему, в начале ещё нашего с тобой знакомства, дала согласие… да нет… шутка… просто так вышло… А он… вон как получилось. Но секретов то ты никаких не сказал ему… Всё хорошо… Он слово сдержит…

Роман молчал, стараясь не смотреть на девушку. Полумрак скрывал горящие уши и слезящиеся от обиды глаза. Он верил ей, но обида и злость мешала сделать шаг навстречу Любе и забыть Полковника. Забыть их разговор в кафе. Он ведь действительно ничего не рассказал. Проект работает. Никаких сложностей. Кривых доволен. Опыты начались. Лапоть, ну то есть Лаптев Евгений Иванович – в завязке и что-то там придумал уже. Всё по плану.

– Знаешь, Любаша, я не предатель… Да, нет… не то… Не люблю играть на два фронта. Но мне твой Полковник…

– Но почему мой? О господи… Почему мой? – Люба попыталась коснуться головы Романа. Он мягко, но уверенно отстранил её руку.

– Не важно. Твой случайный знакомый… понравился…

– В каком смысле? – Люба удивилась.

– В самом прямом… Смотри. Я работаю в лаборатории Петра Мироновича. Он меня взял. Он мой благодетель. Так? – Бесспорно! Я рассказал первому встречному, даже когда мне ничего, в сущности, не угрожало, чем занимается наша контора. Так? Опять бесспорно! А мне не стыдно! И мне не противно! Но мне противна фальшь и ложь, окружающая этих людей, этого господина Кривых, эти никому не нужные эксперименты. Хомич, со своим странными секретами. Все напыщенные, глазки бегают. Всего боятся. Разговоры только про счётную палату да Следственный комитет. К чему такая имитация работы? Я совсем недавно в проекте, и то понял, что смысл его – украсть больше денег. Причём, обставив это воровство красивыми фразами. Имитацией научного процесса. Докладами про чёрте что. Но на выходе-то ноль. Один, огромный… и без палочки! А у Полковника всё ясно. Пришёл, сказал, что надо ему. Получил – пожал руку, и всё!

– Наехал! Наехал он, сука. И меня перед тобой выставил…

– Может, и наехал. Только, кажется мне, он лучше их… – Все они козлы конченные. Все только за бабки усераются. И Полковник такой же. Ты тоже мне – «правильного» нашёл.

– Нет правильных и неправильных. Все мы грешники. Есть прямые люди, и с ними проще. Пусть они враги или неприятели. Пусть. Но они настоящие. Они с открытым забралом. А мои, с позволения сказать, коллеги, простые ублюдочные крысы. Крысы с патриотической мишурой и фиговым листком из лозунгов и призывов. А Полковник… Он смотрит в глаза собеседнику… и не врёт… по-моему… хотя не знаю.

Люба смотрела на Зюлькинда, явно не всё понимая. Он говорил, казалось, простые вещи, но вещи эти были уж больно оголены и не прикрыты. Так не принято. Так мы все – не говорим и не делаем. Тех, кто делит мир на чёрное и белое – мало. Больше тех, кто оперирует полутонами. И не потому, что они более интеллектуальны или умны, а потому, что так проще жить. Меньше конфликтов. Люба не знала этого, но чувствовала это. Она с детства понимала – правду человеку говорить опасно. Никто не желает узнать о себе правду. Да её никто и не может знать. Попробуйте сказать своему учителю математики: —«Самуил Яковлевич, вы некрасивый, вонючий, с волосатыми ушами и перхотной головой ублюдок, который привык бояться жены, директора, собак, но отыгрывается на учениках!» Попробуйте. Что из этого получится? Или на глупейший вопрос почти всех женщин: «Сколько мне лет, как вы думаете?», ответьте правду. Она, в лучшем случае зарыдает. Комплименты – дань традиции, а не констатация факта. Так же всё и в политике, бизнесе, работе. Правда – это ложь, во имя правды. Мудрёно? Может быть. Вот и Люба не понимала возмущения Романа. Она считала – любой на месте руководителя проекта поступил бы так же, как и его начальник. Если есть деньги, их необходимо попробовать взять! Что тут странного? Роман говорит о вещах ей незнакомых и непонятных. Но, как искренне, чёрт возьми. С него будет толк. Она слушала и незаметно для себя перестала понимать смысл его слов. А Роман всё говорил, словно ища себе оправдание. А в конце – встал, поправил очки и, опустив голову, невнятно пробурчал:

– Короче… мне нужно встретиться с Полковником. – С кем? – Люба словно очнулась, широко раскрыв глаза, полные тревоги и удивления.

– Саша… Полковник… срочно.

Встреча состоялась. Роман приехал раньше на полчаса к месту, оговоренному заранее Любой и Полковником по телефону. Он приехал один. Долго ходил около ресторана, не торопясь зайти. Обдумывал свою речь и своё поведение. Ему очень хотелось не разочароваться в этом человеке. Задавая себе один и тот же вопрос: «Для чего всё это я затеял?», Зюлькинд неизменно находил один и тот же ответ: «Кривых и компания – жулики. Не могут такие люди быть полезны государству. Они враги! А значит, и он, раз в одной с ними команде». Ровно в тринадцать часов Рома вошёл в заведение. Саша Полковник уже сидел за столиком. Как же он прошёл, что Рома не заметил? Странно, но и этот факт сыграл положительную роль в закреплении мощного образа Полковника. Присев на край стула, напротив своего «виз-а-виз», Зюлькинд стал мять салфетку, судорожно пытаясь начать разговор. Его спас Саша, предложив меню, которое до этого безуспешно пытался подать Роману официант.

– Выбери поесть. Здесь нормально кормят. Я лично предпочитаю борщ с пампушками. Жаль чеснок – не совсем прилично, но иногда балуюсь. Пить что будем?

– Водку, – Рома слегка оттаял, выдохнув накопленный общим зажимом организма воздух.

– Водку так водку. Вот здесь, – Полковник указал на длинный перечень различных водок. – Какую предпочитаешь?

– Белую… не знаю… обычную.

После первой рюмки завязался разговор. Со стороны казалось, что встретились два давних хороших приятеля. Они выпили ещё и ещё. Через час грань между чужими людьми притупилась до такой степени, что по ней можно было спокойно елозить языком, неся всякую чушь и не боясь при этом казаться смешным.

Полковник говорил тихо, словно опасаясь сказать лишнее во всеуслышание, поэтому Рома наклонялся к нему близко, ощущая терпкий приятный запах свеже-выпитого спиртного вперемешку с дорогим одеколоном.

– Ты позвонил – молодец. Я ждал. Я предлагаю работать со мной, не потому, что ты такой хороший, а просто увидел в тебе остатки человеческого…

– А ты уполномочен определять, что человеческое, а что нет? – Роман опьянел и поэтому осмелел.

– Нет… Не уполномочен… И наверняка моё понимание порядочности не совпадает с мнением большинства… Я – человек системы, к сожалению. Долгие годы службы сделали из меня почти игрушку. Игрушку, которой только плати и приказывай. Это правда. Но есть ещё одна деталь… Есть в моём понятии… Чёрт, слово противное – понятие! Знаешь почему?

– Нет, – Роман икнул и дёрнул головой.

– Потому, что его замарали уголовным беспределом… Потому, что мой бывший шеф – негодяй и беспринципная сволочь, говорил всё время – «Давай разберёмся… по понятиям». А на самом деле его понятие всегда подгонялось под нужный результат.

– Так, значит, жить по понятиям – плохо? – Роман выпил очередную рюмку и потянулся вилкой к тарелке с мясной нарезкой, стоявшей посередине стола. Вилка не слушалась, и процедура происходила с многократными безуспешными повторениями. Полковник пододвинул тарелку к Зюлькинду:

– Бери рукой…

– Нет, это неудобно.

– Правильно… Но если убрать условности и сказать – по понятиям, это же никому не мешает, то, значит, можно. Так и в отношениях. Я не хочу по понятиям. Я хочу по закону… Но законы херовые… И что? Что тут… – Ну да? – Роман всё же подцепил колбасу и засунул целиком весь кусок в рот.

– Я хотел сказать явно другое… Погоди… – Саша опрокинул в себя рюмку водки. – Так будет лучше. Вот… Вспомнил. У меня есть принципы… Заметь, принципы, а не понятия.

– А у меня нет? Да? – Роман икнул неприлично и, несмотря на опьянение, сконфуженно огляделся. Но никто не обращал на них внимания. В ресторане народу находилось мало, а персонал удалился в подсобное помещение.

– Не знаю… Может, и есть. Но, вот ты… Знаешь, чего хочешь?

– Я? – Зюлькинд вскрикнул это самое «я» так, словно очнувшись ото сна.

– Ты, ты… Чего тебе нужно в жизни?

– Не знаю… – честно признался Роман. Он неоднократно задавал сам себе этот вопрос, но ответа не находил. В голову лезли дурацкие желания – то денег, то силы, то мира во всём мире…

– А я знаю, чего хочу. У меня – цель! И цель эта ясная, чёткая и рациональная. Родилась она ещё в девяносто девятом… на войне.

– На какой? – заплетаясь, спросил Роман.

– Действительно – на какой… – незло хмыкнул Полковник. – В Москве и не задумывались, что где-то молодые и здоровые парни, заметь, не самые худшие, рвут друг другу глотки… И только потому, что некоторые мудаки делают всё через жопу… На какой? На обыкновенной. На той же, что и сейчас идёт. Необъявленная война… По всему миру…

– Ты хочешь остановить войны?

– У-у, брат, эко тебя… Цепляет водочка, – Саша Полковник поднёс бутылку к лицу. Прикрыл один глаз и внимательно посмотрел на этикетку. – Всего то сорок оборотов… а как тебя цепануло… Остановить войны нельзя. А потом – кто я? Прыщ на голой заднице… И это в лучшем случае. Прыщ ощущается. А моего присутствия в мире никто не замечает. Бегает, какой-то поц, как миллиарды других. Как я могу чего-то там останавливать. Моя цель – коммунизм!

Роман затряс головой и глупо хихикнул. А Полковник продолжил, не обратив на смешки внимания:

– Коммунизм. В отдельно взятой квартире. И эта квартира – моя. Вот так вот. А война… Война – двигатель прогресса… Это дважды два. Цель у меня – стать независимым, свободным человеком.

– А ты не свободен?

– Какой там… Всегда на кого-то пахал. Вначале – на Родину, потом на говнюков, ею прикрывающихся… – Полковник посмотрел по сторонам, наклонился к самому Роминому уху, но сказал громко:

– Ты со мной?

Роман, тоже осмотрелся, и тоже на ухо громко, ответил:

– Железно.

Саша Полковник протянул Роме руку…

Утром следующего дня Роман проснулся в состоянии, похожем на невесомость. Ноги, руки, а особенно голова – были чужими. Трудно было вспомнить, как он добрался до дома. И, дома ли он вообще? Он был дома. Помнил, однако, Рома главное. Он согласился с Полковником работать в одной команде.

 

Глава 15

Майор Корж

– Христя, та подай уже ты мне оту бадягу, – мужчина в ВДВешном тельнике и камуфлированных брюках полевой формы стоял, полусогнувшись над грядками с огурцами. Его слова были обращены к женщине, также склонившейся в работе около открытого парника. Женщина разогнула спину, утёрлась предплечьем, держа испачканные в земле кисти рук перед собой. Она была ещё не старой, с округлыми бёдрами, крепкими икрами ног и тёмными густыми волосами, выбивавшимися из-под косынки, завязанной по-особому, сзади головы. – Шо? – женщина пыталась сдуть назойливую мошку, кружившую у её переносицы.

– Та ни шо! Он хочу чуть попрыскать.

– Поздно прыскать. Завязь пошла.

– А сожрёт гад, тада шо? – мужчина отвечал незлобно, рассудительно и спокойно.

– Та нехай вин вже вдавыться. Надоело…

Взгляд Христи переместился в сторону от мужчины. К дому, видневшемуся из-за кустов густой сирени, подходил одетый не по местному человек. Явно он искал чего-то или кого-то. Оглядывался и шарил взглядом по сторонам.

– Ой, Гнат, а там хто-то пришёл.

– Та де?

– Та он возле хаты… пойду гляну.

Она, тщательно вытирая руки, предварительно омытые из шланга, о передник, – направилась к дому.

Гнат, отложив в сторону грабельки, пошёл следом. Подойдя к дому, Христя остановилась. Незнакомец заметил её и, слегка улыбнувшись, поздоровался:

– Здравствуй, хозяйка. А хозяин где?

– Та и хозяин вот он, – вышел из-за спины Хрысти Гнат. Здорово, Сашко.

– Ой, тебя не узнать. Седина… Привет, бродяга, – Саша Полковник подошёл к хозяину Игнату, и они крепко, по-мужски обнялись.

Хрыстя смотрела на Сашу недоверчиво и, как ему показалось, неприветливо. Как будто чего-то ждала от него. Словно он принёс в их дом не то плохую весть, не то предстоящую разлуку. Однако на стол собрала быстро и по-крестьянски богато. Варёный картофель, в чугунке, не из-за бедности, а для вкуса, пахнущий печью и дымком. Сало, с розовыми прожилками. Солёные огурчики – были мелко покрошены и вместе с лучком отправлены в рассол, чуть сдобренный подсолнечным маслом. Рассол был налит в глиняную глубокую тарелку. Масло хозяйка наливала из пятилитровой бутыли, аккуратно и точно выверяя каждую каплю. В довершение на стол подала скворчащую свежиной сковородку, с подчревной. Водка стояла казённая, и коньяк, который привёз с собой Полковник. Напряжение женщины не прошло и после третьей рюмки. Она нервно следила за мужчинами, которые пили и ели с удовольствием, вспоминая незнакомые ей имена и случаи из прошлой совместной службы.

– А Степанов? Ну, ротный во втором батальоне… помнишь?.. Ну, который не пил… язва или чего там у него было?

– Помню… чего ж… длинный такой…

– Да. Он – депутат. В Хакасии обосновался…

– Мне говорили, что-то… А Чугуна, комбата, не знаешь, вытащили?

– Нет… давай за Чугуна… И за всех наших. Не чокаясь…

– Помер всё-таки… Давай…

И они подымали стопки, и пили, не считая количество выпитых рюмок и не обращая внимания на Хрыстю.

Саша сильно захмелел. В Москве он особо не налегал на спиртное. Так, иногда вечерком соточку примет. Работа. А здесь – тишина, простор, сослуживец. Словно вернулся в прошлую жизнь. Он не заметил, как стемнело. Вышли во двор. Небольшой дворовый пёс вилял всем телом и ластился к мужчинам. Кот, сидя на дровах, сложенных под сараем, презрительно созерцал, как этот подхалим прогибается перед хозяином, и гадливо щурился. Где-то запел петух, но быстро замолчал, словно испугавшись своего то ли запоздалого, то ли раннего – одинокого крика. Воздух был лёгкий, свежий и живой.

– Как же… как мне… вот всего этого хотелось, – Саша пьяно обнял Игната. Игнат улыбнулся, но не ответил, а лишь похлопал товарища по спине. Полковник держал его могучими лапами и, не отрываясь, спросил шёпотом:

– А чего это хозяйка не рада?

Игнат отошёл к скамейке, присел на неё, и, промолчав с полминуты, пожал плечами.

– Надоела ей вся шумиха вокруг меня…

– Какая… ш-шуми-ик-ха? – Саша искренне удивился.

– Ну, да… Вы ж теперь другая страна… – беззлобно сказал Игнат Корж. – А ты как, кстати, умудрился проехать границу, с твоим послужным…

– Забыл, где я служил. У меня и паспорт украинца есть… и не только… а ты как думал? Фирма… – и Саша засмеялся тихо и коротко.

Игнат покивал молча, а затем продолжил:

– Ездят разные… И журналисты, и телевизионщики. Про мои способности – легенды… Мудак один, бывший замполит расписал… Вот они из меня пытались героя лепить… Но я сказал, что вне политики… Пока отстали. А тут – ты вдруг… Хрыстя и насторожилась…

Полковник подсел рядом на лавку. Корж хлопнул себя по коленям ладонями, посмотрел с улыбкой на друга и предложил умиротворённо:

– Давай спать. Завтра утречком на рыбалку сходим. Там и поговорим.

– А я бы ещё выпил… – сказал Полковник и почему-то вздохнул грустно и протяжно.

Хрыстя появилась тут же, держа на тарелке две полные стопки водки и аккуратно нарезанное сало с огурчиками и чёрным хлебом.

– Вот это жена! Можно я её поцелую? По-братски?

– А ты мэнэ спытай. Ты ж не його будэшь цилувать, – хитро ухмыльнулась Хрыстя. – Я баба мужняя, та сама соби хозяйка.

Игнат сделал игриво смущённую гримасу и развёл руками. Мол – да, такая она у меня. Ничего не поделаешь. Саша лишь махнул рукой и предложил выпить.

Что они и сделали с большим удовольствием и аппетитом.

– Ну, якшо всэ, хлопци, то лягайтэ спать, а я прыбэрусь трохи… А як ще будэтэ, то будь ласка в хату, а то он комары, як с глузду зъихалы… Давайтэ в хату, – она незлобно подтолкнула мужчин к открытой двери.

Рассвет в деревне отличается от рассвета в городе настолько, что описать это невозможно. Можно попытаться обрисовать происходящее, но передать атмосферу вокруг – не получится.

Ночь растворяется в рассвете постепенно: серая, затем белеет, не выделяя ярких красок, не очерчивая резко предметы, а извлекая их как на старых переводных картинках, медленно добавляя контраст и яркость. Первые лучи мягко ощупывают покрытую росой траву, цветы, предметы во дворе. Ночные запахи приобретают свежий привкус, ощущаемый всем телом, всеми клеточками организма, и всё это наполнено звуками: шуршанием листвы, мычанием коров, криком петуха, жужжанием первой пчелы… Все звуки, даже довольно громкие – не резкие, а осторожно-пугливые, набирающие силу вместе с наступлением утра.

Полковник спал на сеновале. Прямо на душистое сено было постелено льняное рядно. Поверх него – плотная перина, скорее напоминающая гимнастический мат, пуховая подушка и чистая, белоснежная простынь. Укрывался стёганым одеялом в цветастом пододеяльнике. Похмелья не было.

Он потянулся большим телом и крякнул. Игнат уже встал и налаживал удочки.

– Я не рыбак вообще-то, – начал Саша.

– И я тоже. Та это разве ж рыбалка. Так – времяпровождение. Вставай. Вода в умывальнике. Сейчас перекусим и почапаем. А там и расскажешь – зачем приехал. Явно не просто горилки попить, – Игнат хитро и дружелюбно ухмылялся, и Саша узнал прежнего майора Коржа, с которым не одну… да что там говорить.

Дорога к реке, вначале широкая и пыльная, постепенно сузилась до заросшей травой тропинки. Она пряталась в тени сосен и радовала утренней прохладой.

– А ты почему решил, что мне надо что-то? – спросил Полковник, шагая след в след за своим товарищем. – Тебя не было почти пятнадцать лет… Вот и ответ. Немногословность Коржа не удивляла Полковника. Майор всегда был не очень разговорчивым, а с возрастом привычки не меняются. Хотя, иногда, когда хорошо выпивали, Корж становился замечательным рассказчиком, умело используя и аллегории, и прекрасные сравнения, и аналогии. Его даже дразнили «краснобай». Хотя кто не слышал его рассказов, явно бы удивился. Как молчун может быть краснобаем? Да вот так. Молчит, но когда заведётся – рассказ льётся связно и красиво, словно читает. Над рекой поднимался лёгкий пар. Вода гладкостью поверхности не уступала зеркалу, и лишь частые всплески играющей рыбы рисовали круги, напоминая, что поверхность не застывшая, а живая. Игнат подошёл к явно давно выбранному месту, расстелил плащ-палатку и стал доставать нехитрую снасть и наживку. Удочки приладил на торчавшие из песка рогатины. Сел. Саша стоял рядом и смотрел на поплавки. – Не закис в своём эдеме? – начал Полковник.

– Та с Хрыстей разве ж закиснешь. У неё генератор идей в голове. Каждый день какое-то новое задание, – Корж улыбался. Ему было хорошо. Все ужасы пройденных войн и конфликтов были далеко, словно в прошлой жизни.

– Ну, хорошо, – Саша перешёл сразу к делу. – Приехал я, действительно, не горилку попить. Есть работа. Интересная и высокооплачиваемая.

– Ты же знаешь – деньги не про меня, – Корж поднялся, остро и внимательно глядя на оживший поплавок. – Кажется – клюёт, – он мягкими, но довольно быстрыми движениями в три приёма: взялся за удилище, подсёк и вытащил, красивого желтобоко-полосатого окунька.

– Есть затравка…

– Может, и не про тебя, но в хозяйстве, деньги – не лишнее. Хрыстя у тебя женщина деловая. Оценит. Дело интересное. Начальников нет. Партнёр – я. Команда – почти все из наших. Молодёжь. Ну и пару шпаков, по-моему, правильных. А обратился я к тебе из-за твоего странного дара…

Корж удивлённо посмотрел на бывшего сослуживца и, хмыкнув, спросил:

– И ты, как эти писаки?

– Я честно и сразу говорю – обратился к тебе, потому что помню твои подвиги и твои рассказы. Мне нужен такой человек. Конечно, можно было наврать про желание тебе помочь, про армейское братство и про всякую чепуху о дружбе и взаимопомощи. Не буду. Ты нужен для работы как уникум. Но, естественно, в качестве равноправного партнёра и компаньона.

– А делать-то что? – Корж опять наживил немудрёную приманку на крючок и забросил его в воду.

– Вести себя естественно… Если, конечно, твой дар отсутствия страха не пропал… Опасности – никакой, или почти – никакой. Эксперимент будет проходить по изучению возможности воздействия телепатически на человека, и воспитание в нём бесстрашия. Создание суперсолдат…

– Я думал, это только в кино… А оказывается, и в Москве такой хернёй страдают…

– Подробности позже. Это основное. Ну, если согласишься, то ехать нужно уже завтра. Можешь Хрыстю взять с собой. Проект рассчитан месяца на три. Дальше выбирай сам – работать или забрать деньги и – домой.

– Хрыстю от хозяйства не оторвать, это всё равно, что солдата от голой бабы… Буду думать. Час, – и он замолчал, насупившись и сосредоточившись, казалось, на рыбалке. Полковник, дождавшись, когда потеплеет – искупался и завалился в тени спать.

На следующий день Саша Полковник и Игнат Корж ехали в Москву.

 

Глава 16

Внедрение

– И ты говоришь, что сам видел, как он воздействует на людей на расстоянии? – Пётр Миронович скривил губы в гаденькой ухмылке. И продолжил: —Нуну… Влился в проект, значит… во всём видишь проявление изучаемого вопроса. Только, поверь мне, дорогой Рома, – никаких экстрасенсорных способностей нет. Их просто не существует в мире. Это доказано многолетними опытами, наблюдениями и фактами. Авантюристы и разводчики, ловко манипулирующие доверчивыми наблюдателями – есть. Хоть пруд пруди. А вот телепатов, телекинеза и прочих «теле» человечество не родило. А от природы ему того не дано.

– А тогда зачем наш проект… Такие затраты… И вообще всё это? – Рома обвёл взглядом кабинет Кривых, явно имея в виду не только его, но и всё, что скрывается под покровительством хозяина, оседлавшего сии современные пенаты, и вообще всего проекта, с его отчётами, экспериментами, учёными советами, докладами и прочей полагающейся такому делу атрибутикой.

Кривых ответил не задумываясь:

– Есть решение наверху. Нам поручено – выполняем. А моё личное мнение… Оно для отвлечённых бесед. Будем работать. А вдруг я ошибаюсь, – он смотрел на Зюлькинда очень серьёзно. Роман отвёл взгляд. Помолчали.

– Ну, ладно, – продолжил Роман, настраиваясь на скептическую волну начальника. – Пусть ничего нет. Но я вчера видел! Видел, как этот мужчина заставил человека ходить по краю карниза с закрытыми глазами! – Рома врал красноречиво и беззастенчиво в первый раз в жизни. По-серьёзному. В детстве ему приходилось юлить, привирать, фантазировать, но чтобы вот так продуманно – впервые.

– Где это ты видел? – скорее для завершения ненужного ему диалога, чем из любопытства спросил Кривых.

– Где? Да на стройке дома нашего. Я же в ипотеку вступил. По вашему совету. Спасибо, кстати. Приехал посмотреть, как строится. Хожу по будущей своей квартире и наслаждаюсь. Планирую, что и где будет стоять. Слышу – голоса и смех. Прислушался – с улицы. Думаю: «ни фига себе слышимость», этаж-то седьмой. Вышел на лоджию посмотреть и чуть не обалдел. Какой-то тип здоровенный стоит на соседнем пролёте и даёт команды другому, похудее, но крепкому такому мужичку: «Налево, направо, вперёд…» И тот подчиняется. Глаза открыты, а сам будто спит. Смотрит в одну точку, как лунатик…

– А откуда ты знаешь, как лунатик смотрит? – Кривых проявил интерес к рассказу. Это приободрило Рому, и он продолжил легенду, разработанную накануне Полковником:

– Ну, не знаю… как зомби из фильма… Отрешённый, а команды слушает.

– Ну и что?

– Да то, что у меня-то лоджия встроенная, а там балкон… без перил ещё. Тот здоровый подведёт мужика командой к самому краю балкона, и вдруг резко так – «Стоп». Тот стоит, а внизу семь этажей. Я побоялся вспугнуть. Зашёл внутрь, а сам подсматриваю. Они ещё пару минут поупражнялись, и вдруг – команда: «Глаза открыть». Который как зомби – открыл глаза, а этот здоровяк, как ни в чём не бывало говорит: —«…и немного подремонтировать, вот и всё». Как будто продолжил неоконченный диалог. Зомби спокойно кивает и в такт отвечает: «Хорошо, согласен. Можем выходить на сделку».

– Да не заморачивай себе голову… Хотя… А он твой будущий сосед? Ты не знаешь случайно?

Рома гордо расправил плечи и немного кокетливо доложил:

– Я стал ждать их на улице. Как только они вышли из подъезда, подошёл к ним и завязал разговор, ну насчёт окончания стройки и всякой ерунды, про управляющую компанию…

– У меня сейчас времени мало, – перебил Романа Кривых. – Вот лист бумаги, вот ручка. Опиши всё в деталях. Но я, думаю, это пустышка. Свободен.

Роман вышел из кабинета. Посмотрел на бумагу, ручку, пожал плечами. «Что у меня, бумаги нет или ручки? Я на компьютере распечатаю». И пошёл к себе писать доклад. Весь доклад был придуман накануне Полковником. Роман заучил его наизусть и теперь точно воспроизвёл всё на бумаге. Распечатал доклад и тяжело вздохнул. Ему не очень всё это нравилось с точки зрения морали. Но его это почему-то очень радовало, словно он был вовлечён в какой-то тайный сговор. Интрига, игра, адреналин – всё это приятно будоражило и придавало его работе тайный смысл чего-то очень нужного и героического.

Оставив доклад, заклеенный в конверт, секретарше, Зюлькинд уехал домой, где его ждали Полковник, Корж и Люба.

– Всё в порядке, бобик сдох? – встретил его с порога Саша Полковник.

– К-какой бобик?.. я не понимаю, о чём вы говорите… Письмо – передал. Разговор состоялся. А бобик… не понял… – Роман не был настроен на юмористическую волну.

– Ладно, пошли дальше, – Полковник усадил Романа на стул. – Заглотил твой шеф наживку? Или всё очень грубо и некорректно? Как думаешь?

– Думаю, что… Ничего я не думаю. Он не верит всяким бредням про телепатию и прочее. Его задача – освоить бюджет. И он это, не скрывая от нас – проповедует. Но сам предложил написать отчёт.

– Написал?

– Написал и передал.

– Молодец. Теперь второй этап нашей операции. Назовём его, – Саша задумался лишь на мгновение. Назовём – «Выход героя». Как вам, господа?

– Глупо и не оригинально, – сказала Люба и продолжила готовить кофе на всех присутствующих.

– Ну и пусть. Зато определяет задачу. А задача ввести Игната в проект, – Полковник хлопнул по плечу боевого товарища и, широко улыбаясь, добавил: —Ваш выход, «гер» майор.

– Хорошо, не хер… – Корж улыбнулся грустно, но широко.

На следующий день Рома был вызван к господину Кривых в кабинет. Секретарша – на удивление скромная и некрасивая особа, лично зайдя к Зюлькинду, тихо, но настойчиво сказала:

– Вас ждёт Пётр Миронович, прошу сейчас же, – и тут же вышла, оставив за собой приятный шлейф духов и удаляющийся цокот каблучков. Рома, нервно собрав бумаги, разбросанные по столу, выдохнул, и пошёл к шефу. Он не знал, какая реакция будет у начальника на его доклад, но догадывался, что именно этот доклад стал поводом для вызова. Кривых начал сразу же, как только Роман переступил порог:

– Так, давай-ка мне срочно разыщи этого твоего соседа, который… ну… ты рассказывал.

– Который не боялся ходить по краю?

– Нет! Он мне ни к чему. Другого, который руководил! Как хочешь – уговаривай, но доставь и поскорее. Да, не вздумай рассказать про проект. Соври что-нибудь…

Зюлькинд не понимал, к чему такая спешка и почему нужен не Корж, которого по плану должны были внедрить в проект как человека, подверженного воздействию, а Полковник, которого держали для второго этапа операции. Может, в докладе его просквозила неточность? Однако ответить отказом своему старшему товарищу по проекту, да ещё руководителю – не решился, а лишь, глупо моргнув, ответил:

– Я п-понял, – и вышел прочь.

Далее, не заходя в свой кабинет, почти выбежал на улицу и, только пройдя какое-то расстояние, решился позвонить Полковнику. Полковник ответил мгновенно: – Ну?

– Просит привести вас…

– А… почему не?..

– Сказал, он ему не нужен…

– Всё, конец связи. Встречаемся в «ч» плюс сорок, на квартире.

Рома был уже обучен некоторым терминам и понял, что лишние разговоры по мобильному телефону – ни к чему, а встреча – через сорок минут. Он приехал раньше срока и ждал у подъезда. Ключи от квартиры, которую Полковник снял как конспиративную, Зюлькинд забыл в машине, а добирался на метро. Саша подошёл к нему сзади и тихо сказал:

– Заходи в подъезд, не оглядываясь.

Они оба вошли в подъезд и пешком поднялись на второй этаж. Этаж тоже подбирал Полковник. На вопрос Романа: «Почему именно нужен второй?», Саша, улыбаясь, ответил, что прыгать со второго удобнее. «Тогда почему не первый» – интересовался Рома, Полковник ответил: «Чтобы в окна не заглядывали». К чему такие предосторожности, Роман не понимал. Но с каким-то непонятным и не знакомым доселе чувством продолжал играть в игру, абсолютно не подозревая о последствиях её, или тем более об опасности.

– Значит – понадобился ему я? А ты всё написал, как говорили?..

– Ну, вы же читали…

– Да. В делах с писаниной у меня не всё гладко… Но ладно, будем вносить коррективы в связи с вновь возникшими обстоятельствами. Слушай и запоминай. – Слушаю, – Роман сидел на стуле, а Полковник расхаживал по почти пустой комнате и наставнически говорил:

– Нашёл ты меня, если вдруг поинтересуются, в моей новой квартире. Приехал в дом, а я как раз с мастером бригады обсуждал работы по ремонту квартиры. Мастер, как ты понимаешь – Корж. Так… Дальше…

Как же ты меня уговорил поехать, а? Есть соображения на сей счёт? – Полковник грустно улыбнулся.

– Сказал, что работаю в фирме по установке кондиционеров… Ну, якобы вы и Корж как раз этот вопрос обсуждали…

– Стоп-стоп-стоп… Значит, ты мне предложил поехать… а я как раз с мастером обсуждал вопрос… Всё правильно. Молодец.

Через час легенда была состряпана, и Полковник с Зюлькиндом поехали на встречу с Петром Мироновичем Кривых.

Азарт захлёстывал Романа. Ему всё больше и больше нравилось то, чем он сейчас занимался.

Рома провёл Полковника через пункт охраны, сказав, что они по поводу кондиционеров. Перед тем как везти Полковника на встречу, Роман позвонил шефу и сказал, что нашёл нужного человека. А также объяснил, что ведёт он его якобы в фирму по установке кондиционеров. Кривых похвалил за находчивость, и обещал проинструктировать охрану. Поэтому охранник кивнул в ответ и пропустил обоих, предварительно проверив Полковника. Лишнего ничего Саша не взял. Пистолет предусмотрительно оставил дома, в сейфе.

В приёмной у кабинета Кривых было пусто. Секретаря не было на месте, а дверь в кабинет – открыта.

– Заходи Роман, – Пётр Миронович появился на пороге с чайником в руке. – Располагайтесь у меня, по-простому. Вон за столиком. Я только водички наберу – и к вам. Будем знакомиться с гостем.

Роман очень удивился, что Кривых лично с чайником. Раньше всегда этим занималась даже не секретарь, а Таня – помощница. Удивился, но не подал виду. Кривых глянул на Полковника… и сразу признал в нём начальника охраны убитого недавно депутата, а ранее криминального авторитета Коли Рекрута. Полковник не узнал Петра Мироновича, потому что никогда раньше его не видел. Кривых разрабатывая операцию по устранению Рекрута, хорошо запомнил «эту наглую рожу» с фотографии в личном деле Полковника. И личное дело тоже запомнил. Уж больно красочно всё там было, несмотря на сухие казённые фразы. Полковник прошёл, как говорят – «Крым и Рим». После увольнения в запас личное дело было закрыто. Но Кривых знал, что Роммель Александр Оттович, он же Саша Полковник, работал на Рекрута, потом на адвоката, а дальше… дальше след терялся. По слухам, ушёл на вольные хлеба. А что именно, не понятно. Пока не засветился. И вот на тебе – здесь.

Кривых вернулся довольно быстро, включил чайник и, потирая руки, уселся напротив сидящих за маленьким столиком гостей.

– Ну-с, господа, с чем пожаловали?

– Да, собственно, ваш сотрудник порекомендовал мне провести кондиционирование помещений… – Полковник недоговорил.

– А, так с этими пустяками к исполнителям. А то мне Роман про какие-то интересные эксперименты рассказывал. Мы ведь занимаемся инновационными проектами в различных сферах. Кондиционирование там… отопление – одно из многих направлений, – Кривых улыбался искренне, по крайней мере, так казалось.

Полковник не ожидал такого прямого ответа и, немного замявшись, всё же нашёлся:

– Эксперименты – моё хобби. Но с Романом мы о них не говорили. Откуда вы знаете о моём увлечении?

Оба собеседника играли, догадываясь, что каждый ведёт свою партию. Только Саша точно знал – Кривых имеет в виду его показательные выступления с Коржом. А Пётр Миронович пытался понять – блефует бывший полковник, или нет. Он поставил пустую чашку на стол, игриво покачал головой и, улыбаясь, промурлыкал:

– Уж поверьте на слово – такая у нас работа…

– Из болота тащить бегемота… – съязвил Саша, специально подражая мурлыканью собеседника.

– Именно так, – Кривых преобразился. Он поднялся легко и пружинисто. Подошёл к сидящему Полковнику и, наклонившись, выпалил прямо в лицо:

– Программа поиска людей, обладающих телепатическими и экстрасенсорными возможностями. О вас, Александр Оттович, мне многое неизвестно. Но! То, что я знаю – достаточно для определённых выводов. Но не для полного понимания вашей фигуры.

Полковник сидел спокойно, разглядывая покрасневшее лицо Петра Мироновича, не скрывая саркастической усмешки.

– Ваши способности вводить людей в состояние гипнотического сна и подчинять себе – использовалось во время службы в армейской разведке? – Кривых пошёл ва-банк. Блеф был большой. Он поставил сразу на карту всё в строящихся взаимоотношениях с будущим подопытным типом проекта. Он не был уверен – ошибся Зюлькинд, рассказывая о странном случае на стройке, соврал ли или придумал всё? Он надеялся, что если рассказанное Ромой – правда, эффект от сказанного будет оглушающим.

Полковник подыграл, сделав подобие нервного вздрагивания, а затем заёрзав на стуле. Кривых – ликовал! По-моему – попал в точку!

Саша, продолжая играть роль изобличённого в невинной шалости школьника, хихикнув, сказал:

– Мои безобидные пробы пера, так бы я это назвал, никогда не использовались ни в службе, ни в повседневной жизни. Я не знаю, откуда вам известно про мои опыты… Я пойду, пожалуй, – он встал и, откланявшись, направился к двери. Кривых, продолжая ликовать, мягко взял его за локоть.

– Давайте поговорим, Александр Оттович. Вы же сейчас без работы? Если я не ошибаюсь?

И опять Полковник подыграл, изобразив искреннее удивление:

– Да-а, пока-а… – чуть растягивая слова, ответил он.

– А у меня к вам деловое и, заметьте, денежное предложение. Присядьте, присядьте. Вот хорошо. Проект – абсолютно легальный. То, что вы – бывший сотрудник ГРУ – замечательно. Нет необходимости тратить время на инструктажи по поводу неразглашения, сохранения и прочей атрибутики такого дела. Ваша задача – участвовать в экспериментах по телепатическому воздействию на людей. Подчинение своей воле силой мысли… ну, или каким-то неизученным магнитным полем… гипнозом, биополем, наконец…

– Я не знаю даже, как это мне удаётся… Пробовал часто. Иногда получалось. Чаще – нет. Разные люди реагируют по-разному, – Полковник понял, что зверь попал в силки. Теперь потуже затянуть петлю, и он наш.

– А заставить делать людей что-то экстраординарное… ну, я не знаю, подойти к краю обрыва, например. – Теперь понял, откуда Роман узнал о моих шалостях. Я же на своём бывшем сослуживце эксперимент ставил. Каюсь. Он мужик хороший. Служили давно вместе. Теперь без работы. Дал ему возможность подработать ремонтом моей квартиры.

– Но квартира-то не ваша, Александр Оттович, – Кривых полез в ящик своего стола и достал копию договора долевого участия с застройщиком какого-то совсем постороннего господина. Договор распространялся на квартиру, где разыгрывался концерт.

– Я вот и подумал – не блеф ли это. Не лохотрон дешёвый для меня подготовили. А? – он резко повернулся к Роману, адресуя вопрос именно ему. Роман вжался в спинку кресла, заморгал глазами и впился взглядом в Полковника.

Полковник предвидел такой ход событий. Квартира рядом с той, где Зюлькинд действительно собирался вить своё гнездо с Любой, была не продана. Саша заранее заключил договор с застройщиком о намерении её покупки.

– Да. Квартира оформлена на одного из учредителей компании риелтора, но я заключил договор о намерении её приобретения. Вот… Бумага у меня случайно… Роман ведь выцепил меня прямо со стройки. Я туда всегда с ней прихожу. Иначе не пустят. Вот она… Да и зачем мне ремонтировать чужую… – он пожал плечами, разыгрывая полное недоумение.

Кривых с некоторой даже радостью посмотрел мельком в протянутую Сашей бумагу и с облегчением вздохнул. Ему, ох, как не хотелось обмануться в Романе, и понять, что его попросту имеют.

– Это я так. Проверка бдительности. Как у вас говорят.

– У нас так не говорят. И дело не начинают с недоверия. Я не рвался к вам. Меня притащил этот рыжий… – Полковник глянул на Романа. Тот покраснел. – Предложил кондиционеры по хорошей цене, а сейчас вербовку с проверкой затеяли. Извините, господа, – он встал. – Я ухожу. До свидания.

На сей раз попытка задержать его – не удалась. Полковник вышел, плавно и плотно закрыв за собой дверь. – Для начала неплохо, – заключил Кривых, потирая руки. – По крайней мере, я убедился, что меня не дурят, что ты, Роман – честный парень и что материал для работы есть.

Он отпустил Зюлькинда домой, а сам стал разрабатывать план вербовки этого ГРУшника. План был прост. Ему необходим был живой материал, для представления начальству хоть каких-то результатов работы по изучению телепатических возможностей человека. Этого Полковника необходимо элементарно купить. Причём, он уверен был – недорого. Представить его в качестве примера воздействия на людей, силой телепатии или гипноза – не важно. Вытащить его напарника – подопечного, который ходил в полусонном состоянии по краю балкона, обставить красивым отчётом, многочисленными протоколами с фиксацией видео- и аудиозаписей, начертить кучу всевозможных графиков эффективности воздействия, обрисовать перспективу – и это будет материал для отчёта о проведённой работе и потраченные средства. Верил ли он в неординарные способности Полковника? Не известно никому, в том числе и самому Кривых. «Поживём – увидим», – рассуждал он.

Кривых распечатал проект договора, по которому исполнитель – Роммель Александр Оттович выполняет работу… далее нудно и канцелярски правильно шёл текст контракта.

Договориться удалось. Саша Полковник приехал на встречу с Кривых вместе с Игнатом Коржом.

– Это зачем ещё? – лукаво спросил Пётр Миронович, кивая в сторону Игната.

– Хочу показать результат моих экспериментов, – отведя в сторону своего работодателя, сказал Полковник. – Это Игнат, мой бывший сослуживец. Сейчас работает строителем… точнее, бригадиром хохлов-строителей. Встретились почти случайно. Но я помню, что ещё со времён совместной службы – имел на него какое-то гипнотическое воздействие…

– Подождите, подождите, – перебил Полковника Кривых. – Мне нужен чистый эксперимент, а не подставные лица.

– Да, не подставной он. Вы только посмотрите на результат, а там решайте – подставной он или нет.

С этими словами Саша повернулся к стоявшему шагах в десяти Игнату и, наклонившись чуть вперёд, вперил в него взгляд выпученных глаз.

Корж хотел что-то спросить, но замолк на полуслове и как-то обмяк. Зря, что ли, репетировали накануне? Руки повисли плетьми, подбородок упал на грудь, а ноги зашатались, словно ватные. Глаза же при этом оставались открытыми и не моргали. Кривых, ехидно усмехнувшись, хотел было что-то сказать, но Полковник прервал его намерения резким жестом руки. Кривых промолчал, но улыбку недоверия не снимал со своего лица, добавив к ней саркастическое кивание головой. Однако произошедшее в следующее мгновение заставило его не только убрать улыбку, но и открыть рот.

Полковник заговорил каким-то утробно-скрипучим голосом:

– Игнат, – Корж вытянулся во фрунт и ещё пристальнее впился в Сашу немигающим взглядом. – Подойди к окну…

Игнат подошёл.

– Открой фрамугу, – опять выполнил.

– Стань на подоконник (этаж десятый), – встал. Окно выходило в закрытый, охраняемый двор. За окном – тишина, и только пение птиц. Секретность, мать её ети!

– Стоять смирно, – Игнат стоял спиной к улице. Пятки его свисали с узкого отлива окна. Полковник повернулся к Кривых:

– Дальше?

– Если он, – Пётр Миронович указал пальцем на Коржа, – не скалолаз, то впечатляет… Но ничего не доказывает. Привести можно кого угодно.

– Но, в таком случае, – Саша был спокоен, – зачем я вам понадобился, если не верите? И откуда вообще информация о моих возможностях? – обернулся к Игнату: —Слезай, приехали, – тот послушно спрыгнул на пол и вышел из кабинета. Его никто не задержал. Плотно закрыв дверь, Игнат сел в кресло, стоящее в уютной приёмной. Чему-то улыбнулся и, откинувшись – закрыл глаза. Секретарь Серафима Илларионовна продолжала что-то печатать.

В кабинете диалог продолжился:

– Информация от Романа, – улыбаясь, ответил Пётр Миронович. – Понадобились вы мне для прикрытия своей задницы перед руководством. Проект денежный, а результатов недостаточно… Я достаточно откровенен? – Кривых снял с лица улыбку и строго посмотрел на Полковника. Продолжил строго:

– А вот вам, уважаемый Александр Оттович, зачем нужно в наш проект, я пока не знаю. Да, вначале я поверил Зюлькинду. В его рассказ про феноменального соседа. Но, ознакомившись с вашим личным делом – выбросил из головы случайное совпадение. На кого работаете? Только быстро. Понимаете, надеюсь, что проект особый. Контроль – не шуточный. Церемоний не будет.

Полковник наклонил голову, хмыкнул, как-то уж очень нервно, но, тут же собравшись, ответил спокойно и сдержанно:

– Да… да, вы правы. Мне нужно в проект. Я ни на кого не работаю. Элементарно – заработать. Романа подбил на сделку с совестью. Он – ни при чём. Абсолютно бесплатно… за идею.

– Какая же здесь идея? – Кривых присел на стул, около своего стола, сбоку. – Идея – в чём?

– Он действительно верит в справедливость. В то, что зло наказуемо, добро – побеждает, альтруизм – существует… и вообще, в счастливый конец. Поколение «Хэппи энда»…

– Ну да… ну да… – Пётр Миронович иронично улыбнулся, явно показывая недоверие к словам Полковника.

– Поколение, выросшее на американских фильмах. Верят в счастливый конец… Наверное, поэтому им удаётся побеждать? Американцам…

– Интересная теория, – Пётр Миронович указал на кресло в углу кабинета, приглашая Полковника к беседе. Тот сел, расстегнул ворот рубахи и, хлопнув огромными лапами по коленям – засмеялся:

– Надо же – теряю хватку и чутьё. Не разглядел хищника… – улыбнулся Полковник.

– Хищник – конечно – я? Лестно. Признаюсь – польщён, – Кривых не разделял радости Саши. Он был серьёзен и строг. Продолжил по-деловому, без красочных изысков и витиеватых оборотов:

– ГРУ – хорошая школа. Если действительно ваш интерес – деньги – замечательно, можно поработать. Люди нужны. Тем более с вашим послужным… Но, если… даже не хочу говорить. Роман – пешка, как вы понимаете. Планов не знает. Видит надводную часть айсберга. А за проектом – большое дело. От вас требуется – откровенность. Правдивость. Да, правда и только – правда в отношениях со мной. Конечно – добросовестное выполнение обязанностей и, извините – личная преданность.

– Ну, правду полностью гарантировать не могу. Как, впрочем, никто. Знать всё, что действительно думает ваш подчинённый, или начальник… Да даже – друг, не желал бы ни один нормальный индивидуум. А уж правду о себе – расскажет только идиот! Всё остальное – за хорошие деньги – пожалуйста.

– Вы считаете, что говорить правду человеку, с которым делаешь серьёзную работу, – глупо?

Саша вспомнил свой разговор на подобную тему с Любой, и ему стало весело. Какие разные по сути люди, а вопросы интересуют всех одни и те же. Тогда, в споре с Любой – они нашли точки соприкосновения, признав, что правда – зло. И теперь Полковник был рад выдать давние размышления собеседнику. Людям нравится неординарность в мышлении. Особенно если она преподносится как экспромт…

– А вы считаете – разумно? – съязвил Полковник. – Ха! И ещё раз – ха! Не притворяйтесь правдолюбом. Ну, помилуйте – не вам говорить. Кто говорит о правде – либо априори лжёт, либо прохвост, либо дурак. От него больше вреда, чем пользы. Допустим, захотелось мне один день… Всего лишь день! Да нет, даже один час – быть правдивым. Представьте. Выхожу из дома и у подъезда сразу же говорю сидящим старухам, вместо – «Здравствуйте, милые дамы» – «Суки вы трепливые! Сидите весь день и людей обсираете!» Дальше подхожу к машине и припарковавшейся скверно соседке – выкладываю правду про её мужа-блядуна, сына – кокаинщика, дочь – проститутку, и её саму – кривоногую, молодящуюся дуру!

Потом, приехав на службу, отвечая на дежурный вопрос коллеги: «Как дела?», вместо привычного: «Спасибо, ничего», рассказываю о своих делах правдиво: «Запор, – говорю, – с утра замучил. Ночью твою жену представлял, как я её трахаю. Начальника хочу грохнуть…» И далее – по списку. Иду дальше и что вижу? Сослуживца, который мило улыбается мне уже пять лет и тоже всё про дела спрашивает, а за спиной – рвёт зад на моё место. Я – ему правду: «Ты, карьерист долбаный, какого чёрта про дела мои спрашиваешь? Тебе есть дело до них? Ты знаешь, что под тебя копают, а твой друг – стучит? Не знаешь? Ну, тогда слушай правду!» И рассказываю ему, что он рогоносец. Причём рога ему наставляет собственный брат. Что над ним весь отдел смеётся, и кличка у него Козёл. Скажу правду про его бабскую фигуру, про вонь из рта… И он мне скажет спасибо? Нет. Он подумает, что я сошёл с ума. Дальше, я расскажу правду начальнику, как его ненавидит весь коллектив, в том числе и я. Он тоже не обидится, нет. Тоже решит, что я – того! Можно осчастливить правдой жену, выложив ей все свои похождения. К счастью – я не женат… Но предположить можно… О! Она будет очень благодарна за правду! А представьте, на минуту, сколько женщин получит правдивый ответ на дурацкий вопрос: «Как вы думаете, сколько мне лет?» Они же повесятся. Или президенту начнут докладывать правду о положении в стране! Причём любому и любой страны! Когда спорщики, в каком-нибудь телешоу, призывают говорить правду – я смеюсь. Так и хочется сказать: «Заткнись, идиот! Что ты расскажешь? Как спишь с тёщей, берёшь взятки, продаёшь должности, мечтаешь свалить со страны, мочишься по ночам и боишься кошек? Это ты призываешь рассказать?» Да самые страшные дураки – правдивые люди! Заметьте – правдивые, а не честные.

– А что, есть разница? – хмыкнул Кривых.

– Огромная! Правдивые люди – ходячее недоразумение, портящее настроение всем окружающим. Закричать: «А король-то – голый!» может только независимый ни от кого ребёнок. Но и он зависит от мамкиной титьки, которая его кормит. А если королю не понравится, то он отнимет мамку вместе с титькой. Но вот честные люди, это те, которые рассуждают с позиции допустимости определённой доли откровенности. Откровенности, которая не унижает, но даёт определённое направление мысли. Даёт тонкий намёк на неловкость ситуации, некорректность высказывания со стороны собеседника. При этом, не обижая его, то есть, действуя в рамках существующих норм достоинства и чести. А отсюда и честности. Правда и честность – отнюдь не близнецы. Правда – убийственна для общества. Честность – спасение его, – Полковник поднялся, застегнул пиджак. Принял строевую стойку и, улыбнувшись, отрапортовал:

– В работе – я честен, в деле – целеустремлён, в дружбе – постоянен. Но правды гарантировать не могу. Честь имею.

Кривых остановил его желание уйти, тоже поднявшись и сделав примирительный знак рукой:

– Погодите, Александр. Мне нравится ваш подход к делу. Сработаемся… Надеюсь.

Полковник расслабил стойку. Подмигнул одним глазом и по-свойски сказал:

– Игната бы привлечь. Уникум, а не мужик.

– И что в нём такого? – смягчив тон, кинул Кривых.

– Отсутствие чувства страха, как такового… И ещё… Он сам даже не догадывается, но обладает способностью передавать своё… как бы лучше? Может – бесстрашие, что ли… свои ощущения… другим людям… Воздействует на них. Вот кто действительно – без страха и упрёка… С ним спокойно и, всё, что он говорит, убедительно, то есть – вера в это – принимается абсолютно за истину…

– Бросьте вы свою галиматью! – взвился успокоившийся было Кривых.

– Я же пообещал – максимум откровенности. Поэтому – можете не сомневаться, – Саша добродушно усмехнулся.

– Ладно, – сменив тон и явно что-то придумав, ответил Кривых. – Завтра – проверим.

Он лукаво подмигнул Саше и улыбнулся, едва заметно приподняв один угол губ.

 

Глава 17

Испытание

Утром следующего дня полковник Александр Оттович Роммель и Игнат Ефимович Корж прибыли к назначенному Кривых месту. Встретили их осведомлённо. Пропуска были заказаны заранее.

Испытание придумал сам руководитель проекта. Точнее, мини-полигон существовал давно. На нём проводили, и неоднократно, подобные, или примерно похожие испытания. Только немного подкорректировали задачи, и всё. В закрытом дворе учреждения, руководимого господином Кривых, собралось человек десять – одиннадцать. Сам Пётр Миронович, Игнат с Полковником, Роман, профессор Лаптев Евгений Иванович, профессор Кац Карл Сидорович, оператор с камерами, расставленными по разным углам для фиксации эксперимента, звукооператор с техникой, Даниил Львович Хомич и сидящий в стороне, под тенистым навесом, за столиком – Сергей Сергеевич Иванов. Рядом с ним сидел у большого переносного пульта человек и настраивал какую-то аппаратуру. Иногда подходил к нему помощник и подносил какие-то бумаги, похожие на кардиограмму… Они молча переглядывались, кивали, и помощник удалялся в незаметную дверь позади сидящего за пультом оператора.

Суть испытания состояла в следующем:

Игнат Корж должен передвигаться в сооружённом из высоких, окрашенных в разные цвета, листов ДСП и прозрачного пластика, лабиринте. Листы чередовались так, что происходящего за поворотом испытуемый не видел. За каждым очередным поворотам его ждала неожиданность. Все заняли позиции. Приготовились. Начали.

– Пошёл, – скомандовал Кривых.

Корж, хмуро глянув на руководителя эксперимента, двинулся в лабиринт. Первый поворот – не преподнёс неожиданностей, хотя все присутствующие тревожно ожидали какого-то подвоха. После уверенно пройденного поворота наблюдатели невольно выдохнули. Спокойным оставался один испытуемый. Он шагал уверенно, не делая лишних движений и не пытаясь предугадать события. За вторым поворотом – ждал сюрприз. Прямо перед носом Игната, откуда-то сверху вылился огромный ушат воды и загрохотал искусственный гром. Раскат был резкий и оглушающий. Все вздрогнули и инстинктивно пригнулись. Майор Корж замер на мгновение, лишь для того, чтобы вода не попала на него. Осмотрел лужу и, пожав плечами, перепрыгнул её. Далее, за прозрачной стеной из пластика разорвалась петарда. Причём сила взрыва была не столь громкой, сколь ослепительной. Все невольно прикрыли глаза руками. Игнат же только прикрыл глаза и уверенно и быстро повернулся к вспышке спиной. Надо отметить, что на теле у Коржа находились датчики, измерявшие пульс, давление, температуру. Все данные фиксировались и записывались именно тем человеком, который сидел около Иванова. Игнат ловко шмыгнул за угол, где его уже ожидал огромный детина с пистолетом в руке.

Игнат Корж должен передвигаться в лабиринте

Детина гаркнул Игнату из-за угла так, что один из операторов вскрикнул. Игнат отреагировал спокойно. Он, не вздрогнув, чуть присел, уйдя с линии соприкосновения с вероятным противником. Перенеся тяжесть тела на заднюю ногу, оттолкнулся ей и, словно выстрелил передней ногой, нанеся точный и резкий удар в пах. Пистолет вывалился, а детина, охнув, схватился за место удара.

– Дурак! – выдавил из себя он и скорчился от боли. Затем стал быстро приседать на пятках, повторяя про дурака, и многое чего другого в адрес Игната. Корж, не оглянувшись даже, двигался дальше. Игра захватила всех присутствующих. Они располагались на небольшом балконе, возвышающемся метра на два, и наблюдать было очень удобно. Действие развивалось стремительно. Испытуемый подошёл к очередному повороту как раз в тот момент, когда из-за угла должен был выскочить огромный цепной пёс, сдерживаемый туго натянутой цепью. Все это видели, за исключением находящегося в лабиринте майора Коржа. Пёс рвался и хрипел, но не лаял. Игнат наверняка слышал его рычание. Цепь ослабили, и кавказец, размером с небольшого медведя, ринулся на Игната. Длина цепи была отрегулирована так, что оставался один лишь закуток, до которого псу было не добраться. Корж даже не остановился. Он лишь отступил в сторону от летевшего на него зверя и, ни секунды не колеблясь, влепил сочного пинка в бок пролетевшему по инерции мимо псу. Собака, инстинктивно взвизгнув, завалилась на бок, но тут же вскочила и, с ещё большим остервенением, кинулась на своего обидчика. Игнату хватило этих мгновений, чтобы оценить ситуацию правильно. Он остановился именно в том углу, куда цепь не позволяла добраться волкодаву. Затем он поднял правую руку вверх… пёс рвался и хрипел, не оставляя своей попытки разорвать противника… Его клыки щёлкали у самого горла майора. Игнат медленно стал вращать рукой, словно пропеллером. Пёс постепенно, продолжая рваться и рычать, инстинктивно стал сопровождать движение руки круговыми движениями головы. Движения руки постепенно ускорялись. Ускорялось и движение лающей и рычащей головы собаки. Внезапно Игнат резко опустил руку, словно рубанул воздух, почти к самым глазам волкодава, одновременно скомандовав резко и громко – «Фу!» Пёс застыл. Перестал хрипеть и рваться. Он тяжело дышал, роняя пену изо рта на землю. И, как-то совсем уж по-человечески, с непониманием и стыдом, смотрел на подавшего команду противника. Он видел – перед ним – человек. И этот человек его не боится, так же как и кинолог, с ним работавший. И пёс подчинился. «Сидеть», – последовала, не столь уже резко, но твёрдо и уверенно команда. Пёс сел, продолжая сиять белками исподлобья.

«Хорошо, хорошо», – поощрил пса Игнат. Затем подошёл к собаке, и, не касаясь, встал слева от неё. Через пару секунд Корж достал из кармана платок, уронил его перед псом и, отдав команду охранять, спокойно пошёл дальше по лабиринту.

Стоявшие на балконе наблюдатели отреагировали сдержанно, но явно подавляя эмоции, нахлынувшие, вероятно, на всех после увиденного. Сергей Сергеевич, помимо того, что наблюдал эксперимент с самой высшей и удобной точки, мог следить за происходящим на мониторе. Он не выразил никаких эмоций.

Пес сел, продолжая сиять белками исподлобья

Игнат шёл дальше. Оставалось два поворота. Первый из оставшихся встретил Игната выкатившейся под ноги обыкновенной РГД 25, гранатой наступательного боя. Игнат мгновенно усмотрел – стопорного кольца нет. Он носком ботинка (а ходил он в армейских берцах, практически всегда) откинул гранату в окоп, находившийся рядом, и через секунду – взрыв. Игнат успел лечь на землю, как раз перед самым взрывом гранаты. Лёг, а не упал, опираясь на руки и не касаясь земли телом, чтобы не испачкать одежду. Граната разорвалась в окопчике, практически у самых ног майора. Осколки вылетели наружу. Радиус действия наступательной гранаты всего двадцать пять метров. Вверх полетели незначительные осколки. Основной удар пришёлся на стены окопа. Так что никому она ущерба не причинила. Испытуемый удивлённо посмотрел на место взрыва. Да, взрыв был, реальный. Он встал. Улыбнулся, и погрозил пальцем в сторону наблюдателей. Последний поворот оказался пустым. Но майор повёл себя странно. Вместо того чтобы выйти и завершить эксперимент, он махнул ногой через воображаемую линию поворота. И как только нога вернулась назад – почва за поворотом обвалилась, увлекая в глубокую яму лист ограды лабиринта.

Весь лабиринт, словно доминошный паровозик, стал складываться, разрушаясь. Корж, очень спокойно и быстро вильнув несколько раз и ловко увернувшись от падающих листов ДСП и оргстекла, вышел на ровную площадку. Не дожидаясь окончательного разрушения, закурил и направился к остальным участникам эксперимента.

Его встречали восхищённые и в то же время недоумённые взгляды присутствующих. Только Сергей Сергеевич не был восхищён и удивлён. Он махнул недовольно рукой и вошёл в потайную дверь в стене, рядом с местом, откуда наблюдал весь этот эксперимент.

Через час Иванов принимал Кривых с докладом и распечатанными данными показания датчиков на теле Игната.

– Ну, что ваш герой? – спросил он, прежде чем Кривых уселся на предложенный стул. – Как показания приборов?

Кривых выглядел несколько озадаченным, но старался говорить по-деловому, без эмоций:

– Показания, как у индийского йога. За весь эксперимент – ни одного всплеска частоты пульса, давление идеальное, дыхание ровное. А все остальные параметры записаны и соответствуют норме человека, находящегося в спокойном, я бы, даже сказал – расслабленном состоянии. Но как? Пусть лабиринт чепуха, как выразился профессор Хомич, – детская игрушка. Но всё же! От неожиданности, взрывов, нападений зверя, гранаты – должны происходить эмоциональные и физические изменения в организме. А их нет! И это факт. И зафиксировал его не я.

– Постой, не суетись. Выпей чайку. Настоящий чёрный. А то в последнее время мода на зелёный, жёлтый – чёрте какой, только не обычный бархатный. Ну как? – в его голосе улавливались нотки лидера, не так давно предлагавшего ему тоже чаю…

Кривых отхлебнул суетливо из предложенной ему чашки. Обжёгся. Ответил, что нормально, и продолжил:

– Его притащил полковник Роммель…

– Надо же, как тесен мир. Он же охранял…

– Да! Именно – Колю Рекрута, царствие ему небесное. Попал ко мне случайно. И привёл этого вояку. Бывший комбат. Званий не выслужил, денег не нажил, но вот его дело я запросил – и зачитался им, словно романом. Участник всех последних конфликтов и войн. Причём отбывал туда, забрасывая начальство рапортами, как доброволец.

– Ранения, контузии? Нет? – Иванов покрутил пальцем у виска, намекая на ненормальность испытуемого.

– Ничего. Так мелочь, но не связанная с головой. Мне полковник Роммель, ну Сашка, сказал, что этот тип – его бывший однополчанин. Что не ведает страха. За это страдал от начальства. Да и из армии ушёл не сам. Выгнали за дуэль.

– Да ну? Есть ещё и такие у нас? Ну, значит – жива армия. Жива! Если есть такие хлопцы. Слушай, он просто находка для нас. Проверь как следует все связи и, если всё более менее чисто, привлекай к делу. Скоро начнём.

– Я только и ждал, Сергей Сергеевич, вашего одобрения. Конечно – проверим.

– Да, слушай. А если бы его разорвало гранатой, или завалило в конце… И ещё этот амбал с ножом, да и пёс, я тебе скажу, ого-го…

– Нет. Ничего не могло случиться. Граната – учебная. В окопе взрывали другую, боевую. Если бы он не сбросил учебную туда – взрывать было бы незачем. Обвал – возможен только, если нет нагрузки на грунт, амбал – опытный спец, а пёс… Ну, там свой секрет. Цепь так устроена, что её в любой момент можно натянуть… Только вот, Игнат об этом не знал. А вёл себя… Впервые у меня такой… Не буду вам голову забивать деталями. Разрешите идти?

Иванов кивнул головой. Кривых встал и не по-военному, очень неумело развернулся на каблуках.

Пошатнулся, теряя равновесие, чуть не упал. И вышел, вызвав улыбку у Иванова.

Сергей Сергеевич не любил такие штучки. Не надо изображать из себя того, кем не являешься. Но хорошее расположение духа не позволило ему сделать замечание этому хитрому, но преданному толстячку.

 

Глава 18

Ужас профессора Хомич

Домой возвращался Даниил Львович около восьми вечера. Погода стояла плохая. Мелкий дождь. Зябко. Хорошо, гараж под домом. Вылез из машины. Достал из багажника пакет с фруктами и, думая о нехорошей встрече с Сашей Полковником, направился к лифту. Почему нехорошей? А не ожидал профессор, что придётся вновь встречаться с человеком, так или иначе ставшим свидетелем их семейной драмы. Кража. Смерть домработницы. Его только от мысли, что всё всплывёт – бросало в пот. Катю вспоминал часто. Он не держал на неё зла. Представлял, как она лежит в луже крови. С задранной юбкой. На руках и ногах кровоподтёки – следы пыток. Волосы растрёпаны… Этот образ был явно из детективных сериалов. Даниил Львович никогда в жизни не сталкивался ни с чем подобным. И вдруг, человек, которого он знал и с которым у него было кое-что, – мёртв. Да ещё не просто, а убит. Замордован. Он просыпался по ночам. Ходил по комнате, в предчувствии чего-то нехорошего. Ему чудились шаги. Он представлял, что она сидит в кресле, вся в белом, и с таким же белым лицом. Смотрит на него немигающими мёртвыми глазами и улыбается. Мороз пробегал по коже, волосы шевелились на ногах, и холодок стоял где-то в паху. Но недавно его страхи ещё больше обрели мистическую подоплёку. Руководитель проекта привёл к ним в коллектив Рому Зюлькинда. Парня, чистившего в доме Хомичей аквариум. Он, естественно, был знаком с Катей. Она его встречала, провожала, когда Хомичей не было дома. И вот теперь он здесь!

По работе профессор Хомич старался не пересекаться с бывшим чистильщиком аквариумов, но приходилось всё-таки. И не раз. Роман оказался очень толковым и знающим молодым человеком. И вскоре профессор свыкся с его присутствием. Но когда в проект припёрся тот, кто помогал отыскать сворованные деньги! Тут у профессора чуть не наступил нервный срыв. И мистика ночных кошмаров переплелась с реальностью бытия.

Дело в том, что Даниил Львович, конечно же, узнал Полковника Сашу, когда столкнулся с ним в коридоре перед выходом во двор в день проведения испытания в лабиринте. Он ужасно удивился. Потом испугался, а потом повёл себя странно. Делал вид, что они не знакомы. Отворачивался, как бы невзначай, или заговаривал с кем-то, когда Саша хотел с ним объясниться, рассказать, что теперь – в проекте. Что опасаться его не стоит. И вообще – вести себя естественно. Хомич – не шёл на контакт. Но и это ещё не всё. На днях раздался звонок его домашнего телефона. Профессор поднял трубку:

– Да…

Молчание.

– Я слушаю, говорите.

– Милый, я тебя жду, – ответили в телефоне. И голос этот принадлежал Кате! Даниил Львович бросил трубку. Выскочил на балкон. Немного освежившись, всё же пришёл в норму, решив – показалось. Однако звонок повторился поздно ночью, когда Алла Степановна уже спала, а профессор вышел в туалет из спальни. Сквозь сон, не успев испугаться, он ответил:

– Алло.

– Я жду тебя… – звал Катин голос.

Профессор не мог уснуть до утра. Он пытался проверить по определителю номера, откуда звонили, но напрасно – номер не определён. Звонки раздавались ещё два раза, причём теперь на мобильный. Его состояние было близко к срыву. Он решил обратиться к врачу в ближайшее время. Но что он ему скажет? Про убийство, воровство, тайную похоть? Рассудок здорового человека отказывался считать себя нормальным.

Переваривая в голове все свои воспоминания и потрясения, Хомич нажал кнопку лифта. В гараже – никого. Лифт открылся медленно и плавно. Профессор вошел в кабину лифта, роясь в карманах, чтобы достать ключи от квартиры. Дверь бесшумно закрылась. Лифт поехал. Подняв глаза, Даниил Львович увидел девушку. Как она вошла в лифт и когда, – ему было неясно. Но придавать значение столь незначительному факту он не стал. Видимо, едет с нижнего яруса парковки. Однако неприятный холодок пробежал под одеждой. Лифт внезапно остановился. Дверь не открывалась. Никогда ранее не было случаев поломки лифтов в таком элитном доме. Даниил Львович хотел нажать кнопку аварийного вызова, но девушка опередила его. Она закрыла кнопку своей спиной. Затем откинула капюшон и посмотрела на товарища по несчастью. Хомич открыл рот, но не закричал. Его трясло от ужаса. Перед ним стояла домработница Катя. Она распахнула плащ, показывая своё полностью обнажённое тело. Лицо её было мертвенно бледным, и только алый рот выделялся ярким пятном, придавая ещё большую нереальность происходящего. Катя сказала тихо, но вполне внятно:

– Ты всегда хотел этого… Ты меня убил, но я прощаю… Бери меня…

Дальше – пелена… туман… Хомич потерял сознание.

Полковник продолжал свою игру. Он прекрасно понимал опасения Даниила Львовича. Всё-таки профессор напуган тем, что Катю убили, и он сам, пусть и косвенно, но причастен к этому. Хотя бы, как не доложивший в полицию об убийстве. Также он понимал – скрывать их знакомство глупо и опасно. Но, этим грех было не воспользоваться.

И он воспользовался в полной мере, пойдя на хитрый маневр. Эдакий – армянский ход. Зайдя в кабинет Петра Мироновича, как-то на днях, он завёл разговор на тему усложнения экспериментов по воздействию на людей, без физического контакта.

– Хотите, я всё же докажу свои возможности на ваших людях? Вы убедитесь, что доля правды, и большая, в моих словах о возможности влиять на других, есть.

– С чего это вы? – Кривых уже определил роль бывшего полковника в своей схеме, и ему не нужно было ничего усложнять. Он имеет проект, финансирование, штат. Появился отличный клиент – Игнат Корж, которого можно демонстрировать проверяющим как продукт телепатического воздействия, на область мозга, отвечающую за страх. Поэтому ответил вопросом и без интереса:

– Какие ещё воздействия?

– У вас работает некий профессор Хомич…

– Даниил Львович? – перекладывая бумаги со стола в сейф, спросил Кривых.

– Да. Мы с ним знакомы… Правда, шапочно… Но не в этом дело. Я определил его психотип…

– Даже так… – улыбнулся Кривых.

Полковник, пропустив мимо ушей явную издёвку начальника, продолжил:

– Он подвержен частым всплескам эмоций, как положительных, так и отрицательных. Это – отличный материал для демонстрации моих способностей. Про Коржа-то вы всё поняли. Моя заслуга только, что притащил его к вам. А профессор… – он улыбнулся, – профессор должен стать лакмусовой бумажкой, определяющей мои способности. Дайте разрешение на эксперимент.

– И вы хотите его заставить сделать какую-то гадость? – очень буднично, продолжая рыться в бумагах и не глядя на Полковника, спросил Кривых.

– Никогда. Наоборот. Он будет видеть то, чего нет на самом деле. Это докажет, что определенному типу людей возможно внушить нужную нам информацию, выдав за реальность.

– Слушайте, господин полковник, я для вас приготовил знакомое дело. Хотел назначить начальником внутренней безопасности. А вы? Ну… впрочем для вашего профиля – не помешает. Давайте… Только будет ли это этично? – Кривых впервые, с начала разговора, внимательно посмотрел на Сашу и покачал головой. – Все-таки профессор готовит доклад… что-то там с даунами связано. Тоже, кстати, говорит – бомба.

– Будет очень этично. И потом, вы же должны знать тайные и скрытые наклонности своих подчинённых, а эксперимент высветит их. Это точно.

– Ладно. Он хороший мужик… Но это его не обидит. В конце концов – общее дело делаем.

На том и разошлись. А вечером того же дня Даниил Львович возвращаясь с работы, встретил в лифте свою бывшую домработницу.

На следующее утро Полковник готовил доклад Петру Мироновичу о начале эксперимента. Доклад – в устной форме. Только факты. Кривых слушал, вначале невнимательно, потом прислушиваясь, а вскоре – с интересом. Роммель оказался неплохим оратором. «Надо бы использовать», – промелькнуло у Кривых…

Меж тем доклад – рассказ вошёл в кульминацию, где профессор Хомич предстал весьма неблаговидно. Мания преследования – это раз. Навязчивые видения голых женщин – это два. Страх подниматься одному в лифте своего дома – это три. И в заключение – образ некой домработницы Кати, которую он то ли убил, то ли стал свидетелем убийства. Его поведение неадекватно – гласил вывод. Нервная система разодрана в клочья. Он опасен для дальнейшего привлечения к работе в проекте. Полковник закончил сочувственной фразой:

– Даниил Львович об этом мне не говорил. Хотя про Катю его знаю. Работая у одного адвоката, я улаживал кое-какие дела семьи Хомич. В них фигурировала некая домработница Катя. Но о видениях и страхах профессора я сам догадался. Навёл справки – жива-здорова Катя. Живёт в другом городе. Не тужит. Всё в порядке. Но чувствую, что Хомич думает о какой-то Кате мёртвой и трясётся весь. Как это у меня происходит – не знаю.

Кривых помолчал. Поднялся со стула и стал расхаживать по кабинету. Заложив руки за спину, он чеканил слова. Монотонно, почти без интонаций, разрушая доводы доклада Саши Полковника:

– Допустим, что у Даниила Львовича, как, впрочем, у многих, есть определённые проблемы с психикой. Допустим. То, что он боится слежки – не говорит о его мании преследования. Я тоже в последнее время остерегаюсь… Времена нынче… А у нас проект… Секретный. Если вы заметили, что он часто оглядывается или смотрит в зеркало заднего вида своего авто, не стоит делать выводы о мании. Про голых баб – вообще чепуха. Наверняка – залезли в его компьютер, хотя это категорически запрещено инструкцией, и нашли там порнографию. А представляете это, как ваши телепатические способности. Лифт. Здесь – просто догадки, которые, вы надеетесь, я – не проверю. А насчёт убийства домработницы… Предлагаю эксперимент. Вызовем профессора ко мне. Я задам ему ряд наводящих вопросов, касающихся якобы выявленных вами фобий, и посмотрим его реакцию, – Кривых победно глянул на Полковника. Тот кивнул головой, в знак уважения доводам начальника и… согласился:

– Как раз об этом я и хотел вас просить.

Кривых нажал кнопку селектора:

– На шестнадцать… сегодня… профессора Хомич – ко мне.

– Хорошо, Пётр Миронович, – ответил аппарат голосом Серафимы Илларионовны.

В шестнадцать часов профессор вошёл в кабинет Кривых, придерживая под мышкой папку с отчётами о текущей работе. Он был уверен, что вызов – простая рутинная формальность. Узнать как дела? Какие трудности? Нужна ли помощь? Пётр Миронович слыл демократом и частенько вызывал подчинённых на разговор тет-а-тет. Где попутно дел обсуждались и другие проблемы.

– Присаживайтесь, Даниил Львович, – Кривых указал не на стул, а на мягкий угол, стоявший у стены кабинета. Сам присел рядом. Предложил воды. Чего покрепче – Хомич отказался.

– Ну, тогда к делу, – Пётр Миронович упёрся взглядом в подчинённого. – Вы наяву встретились с погибшей домработницей Катей?

И тут произошло невероятное. Профессор Хомич вскочил с дивана, рванулся к двери кабинета, сбил по дороге секретаршу, принёсшую чай, опрокинул стул и вылетел в приёмную. Его никто не остановил. Полковник вышел из своего укрытия – потайной каморки за стеной кабинета, улыбнулся и, кивая головой, сказал:

– Вот. Что и требовалось доказать. Не знаю, как это у меня происходит.

Кулик, хмыкнув, ответил с сарказмом:

– А что собственно доказывает его реакция? Ну, разыграли наверняка человека… Знаете – такие подставы… Короче – занимайтесь своими непосредственными обязанностями… Да… И оставьте бедного профессора в покое. Договорились, – и, не дожидаясь ответа, добавил:

– Я вас больше не задерживаю. Всего доброго…

Полковник грустно хмыкнул и вышел из кабинета.

 

Глава 19

Упущенная информация профессора Хомич

За шесть месяцев до этого

Почти неделю Катя спала на «золотом» диване, мучаясь и раздумывая – куда пристроить деньги и эти дурацкие бумажки. Вот же незадача. Все, кого ни спроси «Зачем тебе деньги?», ответят не задумываясь: «Дайте мне их, а я уж найду куда потратить!» Вот и Катя думала точно так же. Получив, а вернее, стырив бабки, она теперь маялась и абсолютно не представляла, что ей делать. Если начинать тратить – станет сразу ясно, кто обчистил хозяев. Спрятать в каком-нибудь банке – не выход. Тоже поймут. Да и в банке не примут. Это не девяностые, и источник дохода указать придётся. А что она укажет? Признается: «Поставила хату своих работодателей-кровопийц?» Нет! Здесь надо придумать какой-то умный ход. Она уже строила план про наследство от бабки, проживающей в Канаде. У неё в Канаде действительно жила двоюродная бабка. Попала туда девчонкой, выйдя замуж за пленного, то ли румына, то ли венгра. Правда, денег у неё отродясь не было. Венгр тот, или румын, помер давно и оставил её горевать, без права возвращения на родину. Это только наши российские дуры думают, что там, за бугром, одни богачи.

Да – нищие они и сквалыги! А те, у кого копейка водится, женятся на русских исключительно из соображений экономии. Она и любовница, и кухарка, и посудомойка, и нянька, и домработница. Короче – не знаю, как насчёт коня и горящей избы, но то, что у мёртвого поднимет, борщ сварит, сама дом уберёт и детей присмотрит – это к бабке не ходи. Вот и женятся расчётливые европейцы и америкосы на наших «универсалах» трудового и сексуального фронта. В общем, жила бабка и потихоньку радовалась, что солнце встаёт по утрам, к вечеру садится. И кушать есть чего, да и спать есть где. Не бедно и не богато – как большинство там.

После, когда стало можно вернуться, двоюродная бабка уже и язык забыла. Да она и не порывалась сильно. Работала в богатых домах прислугой, поварихой. На старости лет, всё же, каким-то путём заимела пенсию. Жила в глуши, в маленьком домике. Катя узнала о ней от своей родной бабушки. Пару раз писала с просьбой помочь переехать в Канаду, но дело дальше переписки не продвинулось. «Нет, бабка не прокатит, – размышляла она. – Тут нужно посерьёзнее аргумент. Может, Кирилл? Да, он парень неглупый, но жадный и альфонс-альфонс. Ну, то есть в квадрате. Залечь на дно остаётся. Что за радость? Вот-вот и приедут хозяева. Поднимут гвалт. Будут трясти её и Романа, наверняка. И если не перепрятать деньги!..» Она решила точно, что завтра унесёт их из дому. Вначале – в тайник в заброшенном доме, потом в камеру хранения, а потом… Потом… А вот потом, она ещё не придумала. «Можно передать поездом домой. А что? Заложить вещами. Вдруг проскочит. Нет! А если вскроют? Да и кому доверить встречать? Господи, что же делать? Всё! Спрячу у Кирилла… Поживу пока у него. Увольняться от Хомичей пока нельзя. Потом спровоцирую этого профессора, расплачусь, разрыдаюсь… Повод для увольнения замечательный. Хозяйке пожалуюсь… А он уж! Не то что отпустит – выставит. А как же? Я и совратила её мужика! Так и запоёт! Потом забираю деньги и домой. А там и стены помогут». Мысли девушки о перспективе дальнейшей жизни прервал настойчивый стук в дверь. Звонок не работал давно. Катя занервничала, но, понимая, что не открыть – значит навести подозрение, пошла к двери.

– Кто? – голос был спокойным на удивление.

– Дядя Саша из Жмеринки, – ответили с той стороны добродушно и весело.

«Какой дядя Саша? Из какой такой Жмеринки?» – пронеслось в голове домработницы, открывающей по инерции дверь. Она ждала ответа совсем другого. «Полиция», например. Или – «Откройте, мы знаем, что вы там». А тут Жмеринка! Она обрадовалась. Точнее, успокоилась. Точно была уверена – ошиблись. На пороге стоял Саша Полковник и улыбался.

Прямо с порога, не здороваясь, огромный детина сказал громко и сердито:

– Деньги быстро достала и принесла, – не окончив ещё фразу, он ввалился в квартиру и закрыл за собой входную дверь. Катя словно по башке получила. Вся съёжилась вначале. Потом молча подошла к дивану, подняла раскладывающийся край и достала сумку.

– Вот… деньги, – с облегчением села на пол и тихо заплакала, размазывая слёзы по щекам.

Всхлипывая и икая, она заговорила, казалось, для себя:

– Не знаю, как получилось. Вроде знала… ну, как дальше… а теперь… не знаю, – и ещё сильнее залилась слезами.

Полковник проверил содержимое сумки, не снимая тонких лайковых перчаток. Сел на старенькое кресло и стал смотреть куда-то в сторону окна. Пауза затянулась. Его молчание ещё больше пугало девушку. Теперь слёзы ушли, и осталась только дрожь всего тела и периодическое икание.

– Говоришь – знала… как дальше? Это хорошо. Без чётких планов таких дел не делают, – Саша Полковник встал, подошёл к сидящей на полу Кате и, медленно подняв её, поставил на ноги. – Кто ещё знает, что деньги у тебя? – он смотрел в глаза девушки, и его лицо не выражало никаких эмоций. Просто – спокойное, доброе лицо, со шрамом на брови. Она не ответила, лишь покачала головой из стороны в сторону.

– Ой ли? – Полковник игриво подмигнул.

– Да, нет… нет… точно. Кириллу хотела… но он… так – тютя.

– Если врёшь – дела не будет. Говоришь правду – получишь долю.

Катя, понемногу успокаиваясь, но продолжая икать и сбиваться, заговорила. Она говорила долго, быстро, словно по-писаному. Сколько раз она рассказывала то же самое подушке – лучшей подружке, обливая её ночными слезами.

– Мне нужны были очень эти деньги. Я до сих пор не знаю, какая там, – она кивнула в сторону сумки, – сумма. Но на мою мечту, даже не мечту, а необходимость – думаю, хватит. Мне скоро двадцать семь. Я пашу с четырнадцати. Сначала в магазине – уборщицей. Это ещё у себя в городе. Потом нянькой, в богатой… хотя, по московским меркам, какие они богачи. Так – на рынке у нас в городе палатки. Платили копейки. Утром – за молоком, днём с малым. А он капризный. Только на руках. Тяжеленный. Да ещё камеры в доме понаставили. Один раз прикорнула у кроватки. Думала чуть-чуть покемарить… в общем, выгнали с треском и ещё раззвонили по городу, какая я плохая. Уехала в Москву. Здесь попала в хороший дом. Работала по совести. Убиралась. Как подошло время зарплаты – обалдела. Дали много, и ещё подарок от хозяйки. Платье. По мне – такое дорогущее. Но уехали они. То ли за границу, то ли… не знаю. Хорошие люди были. Вежливые. Богатые. Хозяин стихи свои читал. Соберёт всех у камина. И нас с поварихой и гувернанткой. У него деток двое было. Хорошенькие. Нас любили как родных. Почему в кино про богатых ерунду показывают? Хорошие люди. Но что-то у него там с органами, или властью… не срослось, вроде как бы… Перед отъездом – мне рекомендательное письмо и расчёт с учётом недополученной прибыли… Так хозяин сказал.

Сунулась в конторы. Меня рвут с руками и ногами. Как же, это только в рекламе они пишут: «Няньки, домработницы, проверенные, образованные». На самом деле цепляются за любую, чтобы потом клиентам впарить. А тут письмо рекомендательное от таких людей. В общем, пристроили домработницей к хмырю одному. Он хрен с бугра, спал до обеда. Потом куда-то уезжал. Приедет поздно. К его приезду всё должно быть готово. Стол накрыт. Ванна горячая… любил он. Я должна была встречать с халатом в руках и обязательно в форме… он покупал сам. Спереди форма как форма. Воротничок стоечка под горлышко. Фартучек беленький. Чепчик, а сзади – голая вся до задницы. Поначалу я заартачилась, но… деньги мне нужны были…

– Да что ж ты всё – нужны деньги, – Полковник нахмурил брови. – Можно подумать, тебе одной нужны, эти деньги.

– Понимаю, но мне почему-то нужнее…

– Ну-ну…

– Короче, примет он ванну. Я его должна была вытереть и в халат нарядить, а потом он меня перед обеденным столом и трахал. И ещё просил, чтобы кричала и сопротивлялась. Да… что теперь вспоминать… Грохнули его… Не знаю кто. Меня таскали полгода по прокуратурам. Осталась без работы. Пошла в фирму. Говорили, очень солидная. Предлагали людям лекарства. Я, как лохушка, по телефону впаривала пенсионерам бодягу какую-то. Недолго. Когда в офис «маски-шоу» нагрянули, нас, троих операторов, и взяли, а руководство не нашли. Опять допросы, арест. Даже по телеку показали. Глядите, как наживаются на человеческом горе… Нажилась. Мне зарплату ни разу не заплатили.

– Если я начну рассказывать про свои приключения, – Полковник хмыкнул, – ты сойдёшь с ума. Давай ближе к делу.

Катя опять села на пол, подтянула ноги к подбородку. Обняла их руками, а подбородок уткнула в колени. Она словно не услышала Полковника и продолжила, глядя в никуда:

– Нашёлся мусор один. Он меня допрашивал по делу об убийстве хозяина моего… ну, которого грохнули. Встретил меня на вокзале. Я там иногда ночевала. «Давай, говорит, помогу, по старой дружбе».

– Помог?

– Да… Дом хороший. Зарплата сдельная. За день не более четырёх клиентов…

– Проституткой, – утвердительно констатировал Полковник. – Знакомая история. Ничего героического. Проза жизни. Мальчики – в армию. Девочки на панель. Хороший вариант.

– Не спорю. И в тепле, и при деньгах. Напрягали только «крышующие». Потом… позже. Месяцев через шесть… Что-то там у них с хозяином не срослось. Ночью как-то забрали нас с подругой. Вроде на «субботник». Ну, дело-то привычное. Думали как всегда – баня, пьянка, два ствола…

– В смысле?

– Да старший у них был странноватый… хотя все вы, мужики, странноватые… Он, в общем, кончал только когда в «два ствола»… Был у него помощничек. Вдвоём развлекались. Девки плакали, но терпели. А куда деваться. Говорили, очень высоко сидит. Забрали нас не на субботник. Привезли в дом. Дом не богатый, где-то в Переделкино. Хозяин вышел в маске театральной. Такой вежливый. Поблагодарил сопровождавшего нас охранника и просил через час забрать. Мы смотрим и не догоняем. Маски – это мы проходили. Часто ими прикрывались солидные клиенты. Но чтобы в таком захолустном доме был какой-то известняк… Дом, ну очень обыкновенный, а отслюнявил провожавшему штук пять зеленью. Я случайно в зеркале видела, как они расчёт вели. Напряглась, и Ленке, спутнице моей, говорю, валить, мол, надо. А она зелёная и не опытная в наших раскладах. Не догоняет. Говорит, что мужичок нормальный. Может, чаевыми отблагодарит. А мужичок тот дверь запер. Шторы были задёрнуты, и предложил выпить чего-то. Я Ленку толкаю – не пей, дура. Сама-то хотела выплюнуть. Но потом момент улучила, когда он отвернулся, и вылила в цветок.

Там у него были горшки какие-то. Ленка после бокала в штопор пошла. Поёт, орёт и ржёт без конца. Потом и вовсе стала приставать сама к нему и ко мне. Лезет с поцелуями. Он подозрительно смотрит на меня. Я смекнула, что в бокале было. Подыграла ей. Вроде лесбийской игры. У нас таких чудиков много было. Клиент расплылся, вышел в соседнюю комнату. Попросил нас раздеться к его приходу. Ну, думаю – нормально. Придёт, посмотрит на наши забавы. Подрочит. И на том всё. Разделись. Он зашёл. Не один. Кобеля притащил. Немецкого дога. Пустил к Ленке. А пёс ласковый такой. Стал на неё прыгать. Лапы в тапки специальные одеты. Прямо цирк. Ленка ничего, тащится. Я так испугалась… собак боюсь с детства… Короче, через минуту Ленку дог прёт, только слюни летят. Меня – этот клиент… Ему смотреть на всё это надо… так не может.

Когда нас назад везли, у подруги начался отходняк. Орёт, рвётся куда-то… всю меня и себя облевала…

Катя встала, подошла к окну и, постояв немного молча – резко повернулась к Полковнику:

– Ленка не повесилась… не выбросилась из окна. На следующий день, словно как бы ничего и не было. Она вообще не впечатлительная была. Отходняк был не тяжёлый… а она всё помнила, оказывается…

– Ты зачем мне это всё рассказываешь? Страсти нагоняешь? Не надо. Про нашу жизнь я много знаю. Про женскую долю тяжёлую наслушался во как, – Полковник провёл ладонью под подбородком. – Не осуждаю, не обвиняю… а сочувствие? Сочувствие сожрать может… Я свою роту без голов видел. А им всем не более двадцати было. Мёртвые, и с членами во рту… Была такая… первая Чеченская. А по телевизору про убийство Листьева с утра до вечера. И ни слова про Майкопскую бригаду… Мы живём здесь и сейчас. Хочешь выжить – смотри вперёд. Оглянулась – замучает страх или совесть. Это у кого что за плечами…

– Значит, вы… мы, единомышленники… – Катя посмотрела на мужчину с надеждой. – В каком-то смысле… не знаю…

– Да, в полном.

– Я, так понимаю, что с подругой вы тогда же порешили – всем мстить, что есть мочи? – спокойно продолжил Саша.

– Догадаться не трудно… Хотя ты… простите – вы первый, кто догадался. А рассказала я это четверым. Трое сбежали от меня после моих откровений. А четвёртый, Кирилл, жалеть стал… ещё противней.

– Вот что, дорогая моя Катя, – Полковник подошёл к девушке. – Оправдываться будешь перед ним, – он указал пальцем вверх. – Я не Святой Пётр, и грехи мне твои прощать не по рангу. Бабки срубила у профессора? Катя кивнула.

– А значит – не всё тебе в этой жизни до фонаря. Так? Так. Поэтому слушай сюда и запоминай. Мне сказки про тяжёлое детство, грязные простыни и сырые подвалы рассказывать не надо. Мне интересно, как ты, зная, что никого, кроме тебя, в квартире не было, собиралась отбрехиваться? Или кто-то всё-таки был…

– Был, – перебила Катя Сашу Полковника.

– Сообщник?

– Да какой там сообщник… Рома… аквариум чистит. – Отлично. Теперь поподробней и с выражением. План подставы наверняка имелся?

– Имелся… Ромка хороший пацан, – Катя успокоилась, поняв, что убивать её не будут. – Он аквариум чистит у хозяев. Ну, там воду меняет, рыб…

– Понятно. Дальше-то что?

– Я ключ от сейфа подбросила… точнее… не важно. В общем, он его обязательно должен был взять. Значит – будут отпечатки. Плюс на сейфе. Он же в тумбе под аквариумом… Вот и весь план подставы… господи… – девушка взлохматила руками волосы. – Какая же я…

– Сука? Сука и тварь, – добавил спокойно Полковник. – Без эмоций. Дальше.

– А что дальше? Дальше думала отсидеться. Деньги в тайник спрятать. Потом в камеру хранения… и свалить на родину. Денег, думала, тыщ двести-триста… рублей… А там вон сколько… Ну и испугалась. Я таких деньжищ не видела никогда.

Полковник хмыкнул и поднял сумку, взвешивая её на руке.

– Тяжёленький скарб. Делить будем?

– Издеваетесь, – хмыкнула Катя и, поднявшись, спросила как-то уж очень буднично: —Сколько мне дадут?

– Значит, будем делить. По-честному, или по-братски? – Полковник явно не шутил.

– Я такой прикол уже слышала. Всем он почему-то в кайф… по-братски, по-блядски… А это не одно и то же? – Катя начинала понимать, что он не шутит. Или всё-таки… Вы меня проверяете? На слабо, так? Мол, до какой степени я опустилась. Только зря это. Я про себя всё сама знаю…

– Да уймись ты, революционерка. Уймись. Эти деньги ворованные, так?

– Допустим.

– И допускать нечего. Ты украла у профессора. Он, между прочим, их тоже не заработал. Кинул своего компаньона. Интересный фрукт этот профессор. Я пробил… Тщедушная тварь порой бывает страшнее саблезубого тигра. Но про это позже. Если захочешь.

– Вы действительно серьёзно? Я думала, вы из полиции, – Катя поправила сбившуюся майку и закрыла лицо руками. – Господи, я же чуть не померла от страха. Вы меня не арестуете… и не убьёте?

– По тебе не сильно заметно, что боишься, – Саша Полковник мотнул головой. – Красиво держишь удар. Тебе сколько стукнуло?

– Не поняла. Чего стукнуло?

– Лет сколько?

– А, в этом смысле. Много уже. Я же говорила. Старенькая.

– А на мечту сколько, говоришь надо?

– Домой хочу. Сесть в тёплую ванну. Она у нас старая такая. Чугунная. Кафель, на стенах, кое-где потрескался. Но чисто. Мама чистюля. Сидеть и слышать, как мать с отцом разговаривают, а на кухне в сковороде что-то шипит. Пахнет уютом. Бабушка зовёт брата со двора. На улице дети галдят. Кричит петух… Вот честно. Никаких денег. Только бы вернуть всё опять. Опять школа. Подруги.

– Ты книги не пробовала писать? Хорошо получилось бы.

– Да кому я нужна. Вот скажите мне. Люди нужны друг другу? – Катя смотрела мимо Полковника.

– Это типичный вопрос неудачников. Слабаки и недотёпы, я не беру, конечно, больных людей. Им природа не дала возможности, как остальным. А вот остальные кричащие, кому они нужны?.. О них особо. Тот кричит, что любят его только за деньги. Этот пытается доказать, что, мол, вам всем нужен не я, а мои связи.

Эта рыдает, что ценят не её, а то, что она сидит с вашими детьми. Ну и тому подобное. А как вы хотели, господа. Любить должны ваше тело? Вот то обрюзгшее испитое, потрёпанное тельце любить? Нет, можно любить и уважать за какие-то дела, поступки… Молодых и красивых любят за возможность насладиться этой молодостью и красотой по назначению. То есть для своего удовольствия, а не для их. Старых любят за возможность получить от них какие-то блага, богатства, наследство, воспользоваться их связями. За то, что можно переложить на них часть своих домашних забот. Человек – не кусок кожи, набитой костями. Человек – это всё, что связано с его возможностями сделать жизнь близких лучше и приятней, – Полковник говорил спокойно, почти без интонаций, но чувствовалось, что тема ему близка. – Нет хуже человека разбитого параличом и лежащего в доме. Его тайно, да часто и явно ненавидят уже через пару недель, а то и дней. Виноват он в этом? Пожалуй – нет. Но вот тот неудавшийся гений, просидевший всю жизнь в конторе и не заработавший не то что квартиры, а на приличный костюм, что он может дать детям? Наплодил их – это да. А дальше как хотите. И за что его любить?

– За самое главное, – Катя грустно улыбнулась, – он дал жизнь.

– Бог дал жизнь. Он лишь тупой исполнитель. Ладно… не туда мы зашли. Вернёмся к нашему делу. Убивать никто никого тут сейчас не будет. Ты что же думаешь, убить, как два пальца… Это где такое видела. В кино? Убить человека сложно. Да ещё молодого, и, – Саша посмотрел на девушку, окинув с ног до головы, – очень даже ничего. Ты сделала дело. О моральной части не говорим. Я тоже сделал – нашёл воровку, уж как есть, извини.

Вот они, – он поднял сумку. – Предлагаю следующий вариант. Я отдаю тебе тридцать процентов кэша, и помогу смыться из города. Согласна? Времени на раздумья нет.

– Да.

– Тогда… собирайся. А Парня подставлять не будем. Это грех…

Катя быстро подошла к шкафу. Достала ещё одну сумку, и стала забрасывать в неё свои немногочисленные вещи. Полковник в это время пересчитывал купюры и раскладывал по пачкам. Акции отложил отдельно в принесённый с собой кейс. Бриллианты осмотрел, хмыкнул и сунул в карман куртки. Через каких-то полчаса делёж был закончен, Катя собрана, а Полковник с сосредоточенно серьёзным видом оглядывал кучку ассигнаций, предназначавшуюся девушке.

– Пойдём через крышу. Да, да. И не смотри такими глазами. Я не знаю, следят за тобой или нет. Скорее – нет, но как говорила монашка, надевая на свечку презерватив – «Бережёного Бог бережёт». Подъезд я проверил. Чердак открыт, лестница есть. На верхнем этаже одна дверь. Квартира одного пьяницы – неудавшегося, кстати, гения, с высшим… за плечами… Это к вопросу о нужности. Живёт один. Сегодня пил с утра, так что пролезем незаметно. Дальше – через чердак в третий подъезд. Выйдешь не с парадного, а с заднего входа. Машину не лови. Дуй прямиком через город до вокзала, пёхом. Здесь до Курского двадцать две минуты. Билеты на поезд не покупай. Выезжай на электричке. Отъедешь как можно дальше. Потом на маршрутках между городками – до Питера. Дам адрес, пересидишь, пока…

– Тогда сразу поймут, что сбежала с деньгами, – Катя удивилась недальновидности показавшегося ей таким серьёзным человека.

– Да, поймут… если я не расскажу легенду… Это уже не твоя забота. Деньги не трать. Жди звонка. Как доберёшься – телефон не покупай. Тебе дадут позвонить. Адрес запоминай. И он назвал ей медленно адрес питерской квартиры. Они расстались.

Катя сделала всё, как учил новый знакомый. Добиралась сложно. Больше на перекладных.

Отсиделась в Питере – тишина. Немного успокоилась. Квартирка – маленькая, однокомнатная, в тихом районе, недалеко от центра. После приезда в Питер Катя поехала по адресу, указанному Сашей. Дверь открыл парень-азиат и, не задавая лишних вопросов, сразу отвёл на другую квартиру. Строго соблюдала всё сказанное Полковником. Никому не звонила. На улицу выходила, предварительно проведя маскировку. Женщинам просто поменять вид. Достаточно не накраситься. Надеть платок, надвинув на лоб. Старомодное старушечье платье, и можешь смело идти, никто не узнает. Да и кто может искать её в Питере. Полковник пообещал – поиска не будет, и с каждым днём Катя всё больше в то верила.

Деньги были. Однако она старалась не светиться крупными купюрами. Обменять две пятисотенные банкноты помог всё тот же азиат. Жила скромно. Но вот как-то днём раздался условленный ранее, с азиатом, стук в дверь. Катя тихо подошла, посмотрела в глазок и испугалась. На пороге стоял Саша Полковник. Открыла дверь, инстинктивно отойдя вглубь коридора. Разговор был коротким, но не терпящим возражений. Полковник заговорил так, словно они расстались пять минут назад:

– Засиделась, девочка. Пора поработать. На сборы и разговоры время есть. До нашего поезда два часа. Пока собираешься – ознакомлю с задачей.

Катя не посмела возразить. Она даже не сказала ничего в ответ. Просто пожала плечами и стала собирать свой нехитрый скарб.

Полковник уселся на стул, стоявший напротив облупившегося зеркала, и заговорил. Его слова были более похожи на постановку задач подчинённым:

– Хомич вошел в один проект. Он мне интересен. Ты поможешь мне. Первое – от тебя необходимо точное соблюдение инструкции, которую получишь в Москве… от меня, конечно. Второе – никакой самодеятельности… Впрочем, это вытекает из первого. И третье – в твоих интересах не болтать. Да, и, между прочим: тот парень, которого ты хотела подставить с ограблением…

– Ромка, что ли?

– «Ромка, что ли…» – передразнил её Полковник, – да. Он тоже в проекте.

– Что ж за проект такой, если и Ромчик там? Разведение рыб? Ой, не могу…

– Твой номер шесть, девочка. Умела насрать – умей убирать. Бабки срубила из сейфа – я промолчал. Отрабатывай. Молчание дорогого стоит. А вопросы… Вопросы, если есть – задавай. Всё ясно?

Катя кивнула и промямлила:

– Да… – потом добавила отрешённо: —Я собралась.

Так, начались ужасы профессора Хомич Даниила Львовича. Звонки. А потом… Катя поджидала его в лифте дома, где проработала несколько лет горничной, и знала – как войти в подъезд и выйти из него, не привлекая внимания консьержей и охраны. Был секрет проникновения через гараж. Хомич вошел в лифт. Катя вжалась в стену, перестав дышать. Ничего. Не обратил на неё внимания. Может быть, не заметил. Он всегда был невнимателен в быту. Лифт остановился между седьмым и восьмым этажами. Это уже работа Полковника. Как? Не Катиного ума дело. Катя расстегнула плащ и предстала перед обалдевшим профессором в голом виде, произнеся заученные слова, точно по инструкции.

Дальше тщедушный ловелас грохнулся в обморок. Лифт доехал до девятого этажа – остановился. Катя вышла, и чёрной лестницей спустилась вниз. Далее – на улицу. Выйти всегда легче. Мало обращают внимания. На улице – не спеша к метро, а там – на съёмную квартиру – ждать дальнейших указаний.

Указания поступили скоро. На следующий день Полковник пришёл вечером. Катя лежала на диване и смотрела какую-то чепуху по телевизору. Полковник открыл дверь своим ключом. Он очень тихо вошёл в комнату:

– Отдыхаешь? – спросил Полковник громко и резко.

Катя вскрикнула от неожиданности. Села и, замахав руками¸ рассерженно затараторила:

– Так нечестно, я почти спала… Нельзя так резко… Это опасно, соседей испугаем моим криком.

Полковник, явно довольный эффектом неожиданного появления, улыбнувшись, ответил:

– Бдительность, бдительность и ещё раз… что?

– Да ну вас, – Катя выключила пультом телевизор. Я не шпионка какая, просто помогла. Но мне это очень неприятно… Человека до инфаркта чуть не довела.

Далее тщедушный ловелас грохнулся в обморок

– Этот человек хотел тебя обидеть…

– Я вас умоляю, – она махнула незлобно рукой. – Какое там… Ну, подумаешь, поелозил мужик… Он же всю жизнь со своей… – и она изобразила такую рожу, что Саша невольно рассмеялся.

– Ладно. С ним всё в порядке… почти. Ходит, как пыльным мешком прибитый. Здоровается со мной, не глядя в глаза, и тут же убегает. Значит, клиент готов, – Полковник прищурил глаза, сжал огромный кулак, нацелился им на подоконник, но вместо удара мягко опустил руку. Помолчал, потом добавил:

– Замаха порой достаточно, чтобы убить врага…

– А он разве враг? – Катя смотрела на Полковника смело, и, как ему показалось, с насмешкой.

– Чувствую – да. Они все враги. Он, его начальник – Кривых. Его подчинённые…

– А Рома, тоже враг? Вы говорили, что он в проекте… Я его помню как чистильщика аквариума. Поднимаются же люди.

– Рома – дурак… Точнее – жизнерадостный дурень. Его я прощаю.

– Даже так? – Вы судья… – Катя закивала головой. – Не болтай лишнего… Тоже мне девочка-целочка… Бомбанула профессора на бабки, а теперь строит из себя непонятно «что».

– «Кого»… – огрызнулась Катя.

– Ну, пусть будет непонятно «кого»… Мы все… знаешь – Саша покрутил открытой ладонью у головы, явно намекая на грехи, имеющиеся у каждого, – со скелетами в одном месте. Я нравственную сторону решения задач не трогаю.

– А как же можно осуждать поступки других, которые вы почему-то считаете безнравственными, и при этом работать такими же безнравственными методами?

– Крыс убивают безнравственно… На то она и крыса. А это шобло – хуже крыс. В то время, когда мои боевые товарищи гибнут хрен знает за что, получая копейки, – они грабят всю страну… Да, ну тебя к бесу. Давай чаем лучше угости, – Полковник снял кожаную куртку, посмотрел по сторонам и бросил её на стул, стоявший у окна.

Сидя за чаем, они говорили мало. Говорил в основном Полковник. Катя слушала, глядя на остывший чай. – Твоя новая задача проста до предела, – инструктировал бывший ГРУшник. – Послезавтра я заеду за тобой. Ожидать будешь дома, но одетой и готовой к действию…

 

Глава 20

План в действии

Профессор Хомич пришёл домой после приёма у психиатра. Настроение было ужасным. Алла Степановна бубнила из кухни про какие-то ложки, которые он не туда положил или не так поставил… Он – думал об одном: «Неужели галлюцинации? Доктор внимательно слушал, записывал. Долго рассматривал зрачки. Смотрел язык. Водил молоточком влево-вправо. Стучал под коленную чашечку. Диагноз затруднился поставить. Да и как? Хомич не рассказал всю правду. Боялся – признают сумасшедшим. А там… пиши – пропало. В психушку только попади! Не выберешься. Там нормальные, ведут себя так, что сомнений нет в их сумасшествии. Нет. Нужно искать другую причину этих видений. Или всё-таки его разыгрывают? В таком случае розыгрыш очень жесток и бесчеловечен. Нужно обращаться к …»

А вот к кому? Он не мог придумать. В комнату вошла Алла Степановна:

– Даник, а ты не помнишь того бравого Сашу – Полковника? Ну, который нам кое-что возвернул.

– Как не помнить, если он у нас в проекте работает. – Да? – Алла Степановна перестала перемешивать в миске какую-то мудрёную стряпню. Присела на краешек стул и, кивая головой, продолжила:

– Так он мине приснился. Вроде как звонок. Я беру свой мобильный, а он говорит: «Алла Степановна, а Катя-то живая. Воскресла». Я так спугалася, что проснулась. Смотрю, а трубка в руке. Вот и не могу понять. Приснилось мне, или вправду ночью он звонил. А я спросонья не поняла?

– И у тебя тоже? – вырвалось у Хомича.

Жена посмотрела на мужа как-то не очень хорошо. Потом встала, подошла к нему поближе. Даниил Львович, пряча глаза, запричитал:

– Я имею в виду, что мне тоже какие-то странные не то звонки, не то сновидения… Не знаю.

– Ты что-то не договариваешь, Даня. Тебе он звонил?

– Нет… Он – не звонил. Она звонила…

– Хто?

– Катя, – Даниил Львович сжался, прикрывшись инстинктивно руками, словно ожидая удара.

– Заработался совсем, – только и ответила Алла Степановна, да и направилась в кухню, продолжая помешивать ложкой в миске. Дойдя до двери, она вдруг резко остановилась и, не оборачиваясь – охнула так, что профессор дёрнулся от неожиданности:

– О-ох! Ох, и дурни мы с тобой, Даник! Ох, и дурни! Дундуки, таки да! Они ж нас обвели круг пальца… Ой, как идиётов обвели.

Алла Степановна, несмотря на крупные габариты и приличный вес, пулей влетела в кухню, поставила миску на стол, сдёрнула передник так, что треснули лямки, и, выйдя в прихожую, стала одеваться.

– Ты куда? – подойдя к ней, спросил муж.

– На кудыкину гору!

– Я серьёзно…

– Та и я тоже… серьёзно… О… Они не знают, с кем связались! У меня папа был следователь по особо… А вправду – куда сейчас я? – Алла Степановна перестала одеваться. Присела на пуфик, стоявший под вешалкой, и глубоко вздохнула. Потом сняла плащ. Повесила его обратно и стала разуваться, причитая и приговаривая проклятия Полковнику, Кате, всему миру и Даниилу Львовичу заодно:

– Де вы все взялись на мою голову, черти проклятые… полковники, уборщицы… и ты, профессор недоделанный…

– А я-то тут при чём? – профессор в недоумении смотрел на жену.

– Та ни при чём! А только деньги в сейфе хранил зачем?

– Но, мы же вместе так решили…

– Мы решили! Так я – баба, глупая! А ты? Он целый профессор. Но, видать тоже того, с валетами, – она покрутила пальцем у виска.

И в этот момент зазвонили оба мобильных телефона супругов. От неожиданности Даниил Львович и Алла Степановна дёрнулись, потом замерли и не решались ответить. Первым пришёл в себя представитель сильного пола. Он взял со стола трубку мобильного телефона и спокойным, насколько возможно в данной ситуации, голосом сказал:

– Я слушаю вас. Говорите.

Алла Степановна не слышала голос звонившего, она ответила по своему телефону:

– Слушаю.

Ей ответили сразу же. Мужской ровный голос, чеканя слова, приказал:

– Мужу не мешать. Рот на замке. Это условия вашего спокойствия.

Больше ни слова звонивший не произнёс. Женщина, не понимая, что происходит – смотрела на замолчавшую трубку и нервно трясла нижней губой, явно пытаясь что-то сказать, но слова застряли глубоко и сильно. А между тем глаза профессора расширились до чрезмерных размеров и грозили вывалиться под дужками очков на пол.

– Хочет встретиться? Но… я думал, что… В каком смысле?

– …

– Мы ничего… я просто…

Разговор, очевидно, закончился, так как несчастный муж Аллы Степановны опустил руку с трубкой и упал на стул, уперев при этом взгляд в супругу.

– Что? – Алла Степановна спросила тихо и заискивающе.

– Мне срочно нужно на работу… Дело не терпит отлагательств… Мне срочно… Ты не видела мои брюки, Аллочка?

– На тебе… Что? Кто звонил, Даня? Что-то серьёзное? – Допытывалась жена.

– Ничего особенного, просто вскрылись определённые обстоятельства… А где могут быть мои… ах, вот они. Собравшись и одевшись, Даниил Львович ушёл из дома, оставив жену в недоумении и догадках о сути звонка, который заставил профессора срочно уйти. Уже сидя в машине, профессор опять ответил на настойчивый звонок телефона:

– Я еду, – не сомневаясь ни на мгновение, кто звонит, ответил профессор.

– …

– Нет. Не сказал.

– …

– Даже жене… Я всё понял. Еду по адресу… Далее всё, как вы сказали…

Ровно через час он подъехал к воротам высокого забора, на улице Косыгина. Ворота плавно отъехали в сторону. Никого. Ни охраны, ни хозяев. Профессор нажал педаль газа и, оглядываясь по сторонам, направил машину вглубь усадьбы.

Ещё через пять минут Даниил Львович сидел в огромном кожаном кресле и слушал. Его собеседник сидел напротив. Это был человек неопределённого возраста. С точностью можно было сказать лишь одно – далеко за шестьдесят. При этом назвать его стариком было бы столь же уместно, как действующую балерину назвать пышкой. Подтянут, строен, выбрит до синевы и одет по последней моде. Говорил собеседник тихо, но чётко; расставляя и акцентируя, словно на листке бумаги, знаки препинания не только временными паузами, но и интонацией голоса:

– Меня зовут Кулик. Отчеств и званий не нужно. Одно имя – Кулик. Надеюсь это понятно?

Даниил Львович неопределённо кивнул головой. Назвавшийся Куликом продолжил тихим голосом:

– Ваше участие в убийстве Катерины, конечно, косвенно… Оно – не доказано. Однако, сокрытие преступления – является тоже преступлением.

Хомич непроизвольно и нервно покусывал нижнюю губу и пытался сохранить самообладание. Ему это не очень удавалось. А мужчина напротив – продолжал всаживать слова в его размякшее сознание, целенаправленно подавляя волю профессора:

– Она здесь…

Хомич дёрнулся, но не посмел встать. На пороге появилась Катя. Наряд на ней был своеобразный – костюм уборщицы, но юбка слишком короткая, едва прикрывала половину округлых ягодиц, тёмные чулки поддерживались ярко алыми подвязками. Кофточка плотно облегала грудь, оголяя её до сосков, на голове чепчик, туфли на огромной тонкой шпильке и, вдобавок, рот с ярко накрашенными губами, Катя перекатывала языком карамельку чупа-чупс…

Профессор закрыл глаза, замотал головой, забормотал что-то себе под нос. Потом открыл глаза снова – Катя исчезла.

– Вы хотите избавиться от видений и кошмаров, – подтвердил, а не спросил, сидящий напротив Хомича человек. – Для этого необходимо всего одно – работать с нами… И… уверяю вас, мой уважаемый профессор, все страхи и видения исчезнут моментально.

Даниил Львович, мотал головой, растирая при этом ладонями лицо:

– Нет… Не может быть… Не может… Я не верю в мистику… Не верю… Но это стало невыносимо… Говорите, что я… нет, что вы… а точнее, кто вы такие? Что я должен… да нет! Что вам от меня нужно?

Хомич был бледен. Слова вырывались из него, словно рассыпавшаяся дробь – порциями, коротко и звонко ударяясь об пол.

– Во-первых – успокоиться…

– Вы предлагаете мне – успокоиться! – вскочил с места профессор. – Успокоиться, когда эти кошмары преследуют меня! Не дают спать, есть, пить, просто ходить, жить! Я умом понимаю – подстава! Блеф! Дешёвка! Розыгрыш! Но сердцем… Я устал… так нельзя! Вы… Вы… Что вам надо?

– Ну-ну-ну… Сядьте… Вот. Зачем уж так. Достаточно простого вопроса. Что нам от вас нужно? Я правильно понимаю?

Хомич не ответил, а лишь кивнул головой, зажатой между ладонями. Он качался взад-вперёд и всхлипывал малым дитятком.

– Во-вторых – нам нужна ваша, профессор, голова. Не дёргайтесь. Голова, не в смысле часть тела отдельная, а ваши мозги и ваши разработки. Мы, группа патриотов, понимаем всю нелепость ситуации в мире. И, что естественно – пытаемся привести всё творящееся вокруг к порядку. Пусть не сразу, не в одночасье, но постепенно и планомерно… Кто-то должен разгрести эти Авгиевы конюшни. И подбираем людей… Умных, честных, благородных… Ну, скажите – не высокая ли миссия? Вам всего знать не обязательно. Профессор должен делать своё дело. А ваше дело в данный момент – проект. Я так понимаю, что результаты у Лаптева неплохие? И аппарат, способный создать огромной силы электромагнитный импульс определённой направленности – готов?

Хомич, вполне осмысленно, посмотрел на собеседника.

– Хорошо, Даниил Львович, – заметив его взгляд, сказал человек, сидящий напротив. – Вы уже воспринимаете происходящее нормально. Итак! План наш такой. Проект, который курирует Сергей Сергеевич, а исполняет господин Кривых, вышел на прямую линию. И эта прямая – финишная. Основной идейный вдохновитель, конечно, безусловно – Петя, то есть Пётр Миронович. Это факт. Но фактом остаётся и то, что все разработки ведёт его бывший одноклассник, а теперь участник проекта – Лаптев Евгений Иванович. В просторечии – Лапоть. Так?

– Так, – продолжая волноваться и немного подрагивать, ответил профессор Хомич.

– Наша структура, косвенно, заинтересована в продвижении проекта. В выдаче ему путёвки в жизнь. Знать все перипетии межведомственных конфликтов вам не обязательно… Да и небезопасно, – Кулик улыбнулся и подмигнул Хомичу. Тот икнул в ответ.

– Значит, принимая наши условия… А другого выхода у вас, профессор, нет. Вы не становитесь предателем Родины, или «разглашателем» гостайны. Нет! Вы делаете одно дело, но с различными организациями… Далее. В проект должен войти наш человек, который занимается примерно тем же, что и вы, но параллельно. Таким образом, соединив усилия, мы получим хороший результат. И все наши конкурентные неурядицы забудутся, как только там, – Кулик указал пальцем вверх, – увидят результаты работ. А результаты будут. Итак, вы с завтрашнего… да нет – с сегодняшнего дня вступаете в тесный контакт вот с этим человеком.

Кулик слегка махнул рукой, и в комнату вошёл мятый, дёрганый мужичок, в старомодном костюме и грязных, стоптанных туфлях. Он, щурясь и показывая плохие зубы, видимо, изображал улыбку. Это был Фирельман.

– Не смотрите предосудительно на внешний вид, профессор, – серьёзно продолжил Кулик, – в природе много что не привлекательно, но полезно. И на Солнце тоже есть пятна. Это наша золотая голова Фирельман Альберт Борисович…

– Так он же… – профессор, не договорив, ахнул испуганно и прикрыл рот ладонью.

– Да. Он – номинант Нобелевской премии. Пропал при невыясненных обстоятельствах. Но такова судьба гениев. Быть на виду не всегда безопасно. Лучше – легенда о пропаже. Так надёжней, – Кулик посмотрел сурово на Фирельмана, от чего тот съёжился и ещё больше сощурился. – Подойдите. Вот. Присаживайтесь.

Фирельман уселся на свободный стул и смотрел сквозь линзы очков то на Хомича, то на Кулика.

Кулик, спокойно, уважительно и по-деловому, стал вводить в курс дела обоих своих пленников. «Пленников» – так подумал профессор о его и Фирельмана статусе.

Между тем, Кулик ставил задачу настолько профессионально, и проявлял при этом столь глубокое понимание темы, что Даниил Львович, невольно, заслушался.

Кулик говорил следующее:

– Сам по себе проект с возможностью просто подавить все имеющиеся электронные средства передачи данных – ерунда. Обыкновенные игры, не требующие большого ума и новейших разработок. Другое дело – провести эксперимент так, чтобы выглядело всё, как природный катаклизм. Чтобы комар носа не смог подточить. И ни одна паршивая газетёнка не выступала с разоблачениями душителей свободы СМИ. Но и это не всё. Процесс временного ограничения передачи любой информации всеми имеющимися средствами, включая космические, тропосферные, релейные, радийные, проводные, оптоволоконные и ещё черти какие, короче – все, и остановка работы всех ретрансляторов и провайдеров интернета – должен совпасть во временном отрезке с работой вашего, профессор, прибора воздействия на разум человека.

Хомич невольно охнул.

– Что? Не ожидали? Вы думали – все верят в ваши псевдо-эксперименты. Не волнуйтесь. Ваша работа, так сказать, под прикрытием основной темы проекта – секрет полишинеля. На самом деле, мы давно занимаемся чем-то подобным, и основным двигателем в наших изысканиях на эту тему является господин Фирельман Альберт Борисович. Ваш секретный доклад о возможности воздействия на психику, волю, разум человека на расстоянии, далёк от идеала. Но… кое-какие моменты, практически в точности совпадают с доказательствами господина Фирельмана.

Кулик замолчал ненадолго, глядя в упор на Альберта Борисовича, который под его взглядом стал суетиться, дёргать карманы своего куцего пиджачишки и смотреть исподлобья попеременно на присутствующих.

Хомичу было и страшно, и противно одновременно. Он видел перед собой лощёного удава и кролика с полностью подавленной волей. На секунду он даже подумал: «Вот же результат воздействия! Вот полная парализация воли человека на расстоянии!» Его мысли прервал голос Кулика, который продолжил:

– Вам знакомы работы замечательного японского учёного Митио Каку?

Хомич слегка кивнул, пытаясь держаться достойно и независимо.

– Отлично. Мы следим за его изысканиями… И – не только его. Всё связанное с паранормальными, на взгляд обывателя, явлениями тщательно отслеживается нашими специалистами. Изучается и архивируется в базу данных. Основная задача… впрочем, об этом не сейчас. Остальные инструкции получите у моих помощников. Кстати, с одним из них вы прекрасно знакомы. Не правда ли?

– Может быть… Не припомню… Мир науки так тесен… Но, видите ли в чём дело. За годы работы… – лепетал профессор.

– Не копайте глубоко. Это Александр Роммель. Или в быту просто Саша Полковник. Помните такого? Конечно – помните. Не надо удивлённых взглядов, профессор. Роммель – офицер ГРУ. Он, естественно, в нашем проекте всего лишь исполнитель и передаточное звено. Естественно и то, что Саша попал в проект не случайно… Ну, вот теперь, когда всё примерно понятно – приступайте к работе.

– Что я должен делать? – нерешительно спросил Хомич.

– Продолжать работать на благо нашей Родины. Все свои результаты сверять с господином Фирельманом Альбертом Борисовичем, – Кулик, достаточно вежливо, кивнул в сторону Фирельмана и добавил: —Поздравляю с вступлением в ряды истинных патриотов России, – и в завершение улыбнулся непонятной улыбкой. В ней можно было уловить и игривость таинства, и насмешливый сарказм всезнающего циника.

 

Глава 21

Ваш выход, господин «Бесстрашный»

Игнат Корж по приезде в Москву обосновался у полковника Роммеля дома. В быту – неприхотлив, в общении – ненавязчив, к деньгам – нежаден, к развлечениям равнодушен. Не лезет с расспросами, не вмешивается в личную жизнь… Короче, жилец золото, а учитывая, что встаёт он рано и готовит завтрак на двоих, Полковнику грех было жаловаться на соседа.

После испытания, проведённого в центре Кривых, Игнат не знал, чем себя занять. По магазинам походил, в музеи заглянул, но не вникал, на футбол пару раз съездил. Но болел он всю жизнь за киевское «Динамо», а играли команды российские, посему Корж бросил и это занятие. Отремонтировал в квартире у Саши Полковника всё, что только можно было. Даже старый приёмник, валявшийся на лоджии в ящике с инструментами. Телевизор майор не любил. На вопрос Полковника: «Чё телек не смотришь?», отвечал с улыбкой: «Так для дурнев ящик придуман… Одно и то же по всем каналам… Для каких идиотов показывают? Не знаю…»

И вот после длительного застоя, Игнат вызвал Сашу на разговор. Они сидели на кухне, ели ужин, приготовленный Коржом, и разговаривали.

– Знаешь, Сашко, – начал Игнат, – ты, как у нас говорят – «Нэ журысь!» Я всё понимаю. Не нужен я твоей организации. Да и бис с ним. Поеду до Хрысти. Звонит каждый день. А понадоблюсь – сообщишь… Я мигом… Одна нога там, другая здесь. А?

– Самому неловко… честное слово. Дёрнул тебя… А тут… Короче, проект этот курирует пиджак – гражданский. Болтун и казнокрад. Я ему втолковывал про перспективы твоего использования… А он… Короче, ладно, – Полковник поднялся из-за стола, вышел в комнату и вскоре вернулся с туго набитым увесистым конвертом в руке. Молча положил конверт перед своим старым другом и принялся хлебать борщ.

Корж хмыкнул, дёрнув немного плечом. Почесал нос и взвесил на ладони свой гонорар.

– Если за такую ерунду столько платят… Плакал ваш бюджет. Разорите его… – сказал, но конверт очень аккуратно и бережно убрал в карман брюк. Затем поднялся, открыл холодильник и достал запотевшую бутылку «Столичной».

– За гонорар положено выпить. Ты как? А то у меня припасено… Вчера купил. Думал на посошок, перед отъездом…

– Наливай… я сегодня больше никуда.

Они засиделись. Пили немного. В основном вспоминали былую службу, товарищей. Спать разошлись только засветло. Разбудил их звонок в дверь.

– Кого это? – выругался Роммель.

– Я открою, спи, – ответил Игнат.

На пороге стоял молодой человек, раздражающий своей широкой улыбкой и щеголеватым видом. Он кивнул сонному Игнату и, не спрашивая разрешения, а мягко отстранив его в сторонку, прошёл в квартиру.

Игнат отступил, почесал плечо, выглянул за дверь и, никого там не обнаружив – закрыл её.

– Ты хто? – спросил хрипло, после сна, Корж.

– Я за вами, уважаемый господин Корж. Вот, – и он протянул конверт с сургучной печатью.

– Так ты ФПСник? А я смотрю… Все вы на одно лицо. – Что?

– Фельдъегерская почтовая связь…

– Пусть будет ФПСник, – согласился молодой человек. – Как вам угодно.

– Сашко, – позвал Игнат, – тут малява яка-то… кудысь зовут, – Корж прекрасно говорил на русском, но иногда забывался и переходил на суржик, диалект той местности, где он родился, а сейчас живёт с Христей.

Саша вышел в белом халате, взъерошенный и неумытый. Поглаживая отросшую за ночь щетину, он покосился на гонца, взял письмо из рук майора, и хотел вскрыть его.

– Извините, товарищ Полковник, – остановил его улыбающийся парень. – Сугубо конфиденциально. Ещё раз – простите.

– Да ничего, – буркнул Саша и передал конверт товарищу. – Понимаю. Служба.

Молодой человек благодарно кивнул.

Игнат не без труда вскрыл конверт и стал читать вслух:

«Рекомендую прибыть немедленно по прочтении на приём. Инструкции получите у передавшего конверт. Руководитель».

– Ничего не пойму… – скривил губы, удивляясь, Корж, – Какой руково… А вы значит, молодой человек, будете меня… этапировать?

– Я получил приказ сопроводить вас, товарищ майор, на приём к руководителю. Это всё, что я знаю.

Советую собираться. Машина не у подъезда, а за углом. Такое распоряжение. Выйдем из квартиры раздельно. Я буду ждать в машине. Номер – е123кх, чёрная БМВ, – Он чуть наклонил голову, развернулся и вышел за дверь. Корж смотрел на Полковника, который чесал затылок и зевал.

– Чего смотришь? Собирайся. Ты, по-моему, в проекте, – только и сказал Саша Полковник.

На приём Игната привезли вовсе не в кабинет и не на загородную дачу. Его ждали у тихого озера, на берегу. Сопровождавший молодой человек указал ему на мужичка в армейской плащ-накидке, сидевшего с удочкой. На ногах – болотные сапоги, на голове – деревенский картуз, сидит на ободранном раскладном стульчаке. Корж подошёл, помялся, не зная, как доложить, и начал по-армейски:

– Игнат Корж, прибыл по вашему приказанию… – потом, слегка улыбнувшись, добавил: —Хотя у меня на данном этапе – начальников нет.

– Поклёвка прошла, – не поворачивая головы, ответил рыбак. Говорил он певуче, сильно окая. – С утреца ничего было. А сейчас только играет. Вон! Смотри, смотри, – он указал головой вглубь озера, где действительно играла рыба, – окунь разошёлся… Малька гоняет, а на удочку не идёт шельмец.

Рыбак установил удочку на воткнутой рогатине, отёр руки о плащ-накидку и, повернувшись к майору, протянул руку:

– Клим Прокопьевич.

– Игнат Корж… – пожал руку и представился майор. Рыбак по-отечески слегка похлопал Игната пониже плеча и почему-то тихо сказал:

– Пойдём к огоньку. Там ушица знатная готова… Заодно и поговорим.

Совсем рядом, за небольшими кустами, на поляне, скрытой со всех сторон зарослями, перед березняком – горел костёр. Переносной столик, два раскладных стула стояли чуть в сторонке. На столе, на бумаге – две ложки, крупно нарезанный чёрный хлеб, пачка масла, соль, перец в приоткрытых спичечных коробках. Игнат невольно усмехнулся. Клим Прокопьевич, заметив улыбку, довольно сказал:

– Каюсь, не обладаю большой изобретательностью. Люблю всё по-старому. Душа отдыхает. Знаю, что принимают за дурь или претензию на оригинальность… Знаю, что некоторые даже подшучивают… Пусть… Мне действительно так нравится… Коля! – окликнул он кого-то в сторонку. – Выходи, будешь на раздаче.

Из ближайших кустов вышел большой и полноватый мужчина, в ватнике и тоже в болотных сапогах, по-видимому – Коля. Он достал откуда-то из рукава бутылку «Московской» водки и две гранёные стопки стограммовки. Поставил всё на стол. Затем подошёл к костру, над которым дымился ухой – алюминиевый, закопчённый котелок. Миски стояли рядом на небольшом пне. Здесь же лежал разводящий-черпак. Коля аккуратно разливал уху, и подносил наполненные миски к столу. Игнат и Клим Прокопьевич сидели друг напротив друга, держа в руках налитые до краёв стопки.

– Выпьем, за знакомство вначале, – предложил хозяин застолья и протянул свою стопку к Игнату. Они чокнулись и выпили.

Уха была действительно хороша. В меру перчёная, и в меру жирная. Хлеб, намазанный маслом, хорошо оттенял вкус острой пищи. Корж ел с аппетитом и удовольствием. Он не успел позавтракать. Клим Прокопьевич ел со звуком, подставляя под ложку кусок хлеба, и всё покачивал головой, приговаривая:

– Хороша ушица, ой как хороша… Не могу я их разносолы… Только вот приехал из Лондона. Голодный ходил на приёмах, веришь?

– Верю… У меня самого хозяйство… – ответил Игнат, закусывая хлебом очередную порцию ухи. – Я тоже люблю свою пищу. Жинка у меня Хрыстя… Хозяйка ещё та… Пельмени делает… Скучаю.

– Ничего – завтра свидитесь. Она приехала… – глядя хитро, из-под густых бровей, сказал Клим Прокопьевич.

Игнат отреагировал спокойно:

– Это хорошо. А то я уже сам намылился ехать. Скучаю… А где остановилась? – он посмотрел на бутылку, потом на немного удивившегося Клима Прокопьевича: —По второй?

– Не откажусь… – улыбнулся глазами хозяин застолья.

Они выпили, закусили, и только потом Корж услышал ответ:

– Кристина твоя в нашей ведомственной… тут не далеко… Слушай, как ты относишься ко всему происходящему? – спросил вдруг новый знакомый Игната.

– А чё, мне нравится… Природа, уха… Хрыстя, опять же, приехала.

– Я о другом… И ты прекрасно понимаешь, о чём. Саша не даром тащил тебя сюда… Поэтому дурочку валять не надо. У меня конкретный вопрос: —Нравится тебе, как всё сейчас устроено в мире, в стране…

– Э-эх, Клим Прокопьевич… – Игнат замолчал, полез в карман за сигаретами. Он закурил, и только потом продолжил: —Я служил государству… Плохо ли, хорошо ли, не мне судить, но честно… Присягу принимал… До последней капли… клялся. И те, кто у меня принимал присягу… Я не имею в виду «ваньку» взводного, стоявшего в тот момент рядом… Я имею в виду руководство страны… и они, призывая к моей совести и сознательности – сами же это государство угробили! Как я, советский офицер, могу к этому относиться?

– По-разному относятся все присягавшие… поразному, – продолжал хлебать уху собеседник.

– Я, конечно, не идиот… образование высшее имею, – спокойно говорил Игнат. – Вижу, понимаю, что Союз шёл не туда. Многое противно было… Особенно дурацкие лозунги, призывы. Пропагандистские штампы, притворные раболепские взгляды вороватых чиновников от партии и комсомола, враньё в газетах… по радио, телевизору. Враньё нашего замполита, в общем-то нормального мужика, но заложника системы… как и мы все, кстати… Да много чего. Но это не повод – разрушать государство… Это не повод. И когда, сейчас ребята, с кем я спал в одной казарме, – по ту сторону баррикад, возведённых политиками, я не доволен. Я не доволен войнами между людьми, жившими в одной стране и принимавшими присягу на верность одному народу… Когда один вор, сидя в Киеве, а второй в Москве, третий в Тбилиси – посылают убивать близких друг другу людей – я не доволен. То ли ещё будет. Но я отошёл от войн… Хватит… У меня хозяйство, Хрыстя… И что я могу? А уха действительно хороша…

– Ну, – наливая водку в рюмки, сказал рыбак, – по третьей… Давай.

Они выпили. Закусили хлебом, уху съели, а больше никто не доливал. Коля куда-то исчез. Клим Прокопьевич снял плащ-накидку, затем кепку, расстегнул молнию старой спортивной олимпийки. Поправляя носком сапога какой-то камешек под ногой, он заговорил. Тихо и буднично:

– Всё так… всё так… И присягу заставили нарушить, и страну развалили, и новую построить не смогли. Поссорились со всем миром, экономику угробили… Опять окружили себя холуями… С экрана сплошные лозунги и речёвки… Противно, согласен… Но ты согласился работать в проекте… Мне так сказали…

– Да, я согласился… Больше из-за денег, не скрываю. Суть знаю плохо, но доверяю своему боевому товарищу…

– Роммель говорил – не боишься ничего?

– Есть такой грех…

– Вон оно как… Грех… Хорошо, что понимаешь… Хотя Христос учил не бояться, но солдату ничего не бояться – значит положить голову зря… Хотя страх страху рознь. Обдуманная осторожность – одно. Трусливое бегство – совсем другое… Ну, да не нам судить… Пути господни… сам понимаешь. Так вот, голуба моя, твоя задача повлиять на принятие решения одним большим человеком…

– Нет, вы неправильно меня поняли – я бесстрашный, но не сумасшедший… Свои возможности оцениваю трезво. Повлиять могу только на Хрыстю, и то когда она этого захочет…

– Не торопись. Данные теста, который ты проходил, показывают возможность твоего организма на подавление воли человека и внушение ему всего, что будет нужно тебе. Так учёные говорят. У них машина по алгоритму высчитала… Все твои показатели проанализировала и вычислила… Так что против науки… Так что, Игнат, ты можешь внушить человеку то, что тебе нужно. Да… да. А тебе нужно будет то, что нужно нам. Есть замечательный план.

Клим Прокопьевич хитро и широко улыбнулся, качнув немного слегка опущенной головой. Ударил себя ладонями по коленям. Заговорил уверенно и чётко:

– Страну спасёт полная перезагрузка, как бы ни было затёрто это понятие. Решение принято, всё готово, но… Есть одно значимое «Но». Проект очень шоковый и болезненный для общества. Как расположить к себе людей? Как добиться полной поддержки, которая сродни самым страшным испытаниям Отечественной Войны? Войны, которая потребуется для реализации плана. Нужно полное доверие всего народа. В обществе непререкаемый авторитет у одного человека… И ты догадываешься, у кого…

– Конечно, да… У Лидера, – хмыкнул Корж.

– А вот он колеблется. Не идёт на эти меры. Доказывает, что не годятся они для нашей страны.

– А что за способ такой? – Корж усмехнулся, не до конца ещё понимая, куда клонит рыбак.

– А вот смотри. Восстановить нарушенные связи со всем миром вряд ли удастся – это, во-первых, отсюда вытекает во-вторых – весь мир всё больше воспринимает Россию как потенциального противника. Сильного, жестокого и непредсказуемого. Далее вытекает в-третьих – Запад постарается разрушить угрозу. Путь только один – полная изоляция путём экономических санкций, что, по их мнению, приведёт к спаду уровня жизни, и далее – внутреннее недовольство масс, перерастающее в стихийный бунт. Майдан, только куда более страшный и кровавый. Власть рухнет. Опоры слабые. Пока только призывы да лозунги, поддерживаемые сомнительными военными успехами, пахнущими обычной уткой от СМИ, приготовленной на быстром огне, а потому сырой. Экономика трещит… И, когда нечем будет заплатить чиновникам, пенсионерам, бюджетникам, армии, спецслужбам, – настанет полный… – Клим Прокопьевич произнёс почти беззвучно слово, которое Игнат хорошо разобрал по губам. – Правильно – он. Выход – перехватить инициативу. Раз экономическая блокада – значит ответ – временная изоляция страны, под лозунгом – внешней угрозы. Создание системы добровольно-принудительного труда, поднятие и развитие своего производства, сельского хозяйства, оборонной промышленности, науки, культуры… То, что частично удалось после подавления хаоса двадцатых годов прошлого века. Вернуть всю добывающую промышленность под крыло государства. Провести чистку рядов партии, а она, какая-никакая осталась, перебить горе-руководителей, которые растаскивают бюджет, расправиться с преступной воровской братией, тесно связанной с властью, устранить внешнее влияние полностью, закрывшись железным занавесом… И потом, уже с позиции силы – выходить в мир. Постепенно открывая границы, выходя на мировые рынки, разрешая внешнюю торговлю и культурные связи…

– Утопические идеи взрослых людей более опасны, чем детские фантазии, – глядя на собеседника, сказал Игнат полностью серьёзно.

– Нисколько. Всё гениальное, как вы знаете – просто. Отдать на растерзание капиталу страну – легко. Задача любого крупного финансового игрока – уничтожить конкурента. Так откуда же мнение, что Запад заинтересован в развитии нашей экономики и промышленности? Это только глупые Ельцин и Гайдар верили в сказки помощи утопающим. Нет – помощь утопающим дело самих утопающих. Короче – тебя подвергнут обработкой на специальной машине. Это абсолютно безопасно и не больно. Но! Ты будешь обладать всей полнотой знаний темы. Будешь вооружён доводами и фактами, которые помогут тебе повлиять на лидера.

– Меня! Странно. Обыкновенный заштатный военный пенсионер, и вдруг…

– Результаты проведённых тестов, во время твоих испытаний, говорят обратное. Таких людей мало. Они есть. Найти их трудно. Мы десять лет искали. Сколько аферистов перелопатили! У! Роммель нашёл. Молодец. То, что Петька не взял тебя к себе в проект, даже хорошо. Для него ты отработанный материал. И попадаешь ко мне, по личной просьбе Сергея… Он присутствовал на эксперименте. То, что ты заштатный пенсионер – очень хорошо. Твоя задача просто поговорить с Лидером… Это уже после проведённого курса сверхновой методики подсознательного внушения. Ты будешь сидеть в специальной шапке, или шлеме, чёрт их не разберёт этих учёных, а всё что нужно – запишется тебе на корку… И ты, как уникум – передашь всё записанное, в разговоре тому, кому мы скажем… Просто?

– Глупо… – съязвил Корж.

– Ты многого не знаешь… Да нет! Не представляешь, куда шагнула наука. Только на Западе она – в коммерцию идёт… А у нас – в секретные закрома родины… И под грифы секретности. Шлёп – и открытие закрыто. А точнее, используется по назначению… в интересах государства. Вот поэтому мы и отстаём… Наверное. Но не нам судить. Тебе просто необходимо поговорить с лидером…

– Ха! Ни хрена себе – «только поговорить». Но как? – Я всё организую… Ты способен внушать людям имеющуюся у тебя уверенность… А направить в нужном направлении эту уверенность помогут наши учёные. Отказ не принимается…

Ровно через десять дней после ужина с ухой на природе, Игнат Корж был представлен Лидеру. Представление прошло буднично, без особых проблем. Но этому предшествовали определённые события.

Клим Прокопьевич, привёз его на ближнюю дачу, к заранее оговоренному с Лидером часу. Поводом послужило предложение от Клима Прокопьевича познакомить Лидера с народным «самородком», которого якобы откопали учёные в глубинке и обнаружили в нём редкий дар провидения. Лидер попросил не морочить ему голову, а заняться порученными делами. Клим Прокопьевич входил в группу контроля над спецпроектами.

– Займитесь лучше своими прямыми обязанностями, – как всегда, твёрдо и негромко отрезал Лидер.

– Но это и есть моя работа, – отвечал Клим Прокопьевич. – Я сам, и вы прекрасно это знаете, далёк от мистического хлама… И реалист по жизни… Но, такого! Даже страшно становится… Уникум. Много раз его тестировали… Не знаю… Может, во время моего планового доклада по спецпроекту «Абориген» найдём пару минут? Так, для интереса…

– Ладно. Чёрт с тобой. Вези, – ответил Лидер.

Он любил иногда что-то новенькое, пахнущее жареным. Нет, он был не авантюрист. Боже упаси. Он был нормальный человек, загнанный своими амбициями в самое пекло политической борьбы, отягощённый властью и не имеющий возможности вырваться. Слишком много врагов желали его краха и физического уничтожения. Стоило не то что упасть – просто споткнуться, и всё полетит кувырком. И он и вся выстроенная и заточенная под него система держится на одной гайке. Так получилось! Видно, в России по-другому нельзя. Он устал от огромного количества лиц. От постоянных перелётов. От встреч. От интервью. От советчиков. От лизоблюдов и льстецов. Он понимал – скоро всё может кончиться. Пик карьеры достигнут. Радости от этого нет. Хочется просто пойти по улице. Поесть мороженого. Выпить вина. Встретиться с женщиной и увлечь её не положением и всемогуществом, не богатством и должностью, а обычным мужским обаянием, умом. Поехать в трамвае, пойти в театр, не привлекая внимания всех – от министра культуры до уборщицы туалета. Всё это стало недоступно. Потеряно навсегда. Уйти сам с поста он не может. Во-первых – его сразу же прикончат, и не в переносном, а в прямом смысле слова.

Прикончат не враги, нет. Те не успеют, хоть и хотят этого. Его уничтожат самые близкие. Те, кто поёт хвалу, льстит и мажет маслом каждое его слово, каждое действие. «Акела промахнулся!» И они пойдут… Только не на Север, а на Запад. И будут лизать и каяться, всё сваливая на деспота-тирана и его систему.

Больше чем за себя Лидер опасался за семью. Он был уверен – «…семью тоже не пощадят. Семью Николая Второго отдали на растерзание фанатикам – революционерам. Садистам и дегенератам. Россия мстит за слабость и мягкотелость. Как остаться у власти и не забронзоветь окончательно, не поддаться маразму вседозволенности диктатора, не уничтожить всякую свободу, не порвать со всем миром? Он не знал… Однако принять предложение от группы старцев, как называли тайный совет при Лидере, он не решался. Как? Опять занавес. Опять спецпайки, ГУЛАГ, чистки, индустриализация, мелиорация, ирригация, и прочая «… ация» путём бития палкой по спине? Методом ломания хребтов? Не готов… Нет. Нужно иначе.

Хотя… Тот же Столыпин призывал действовать жестоко, для достижения всеобщего блага, для возвеличивания государства. Только через террор – к процветанию, только через тернии – к звёздам… Окружение холуйское. Чиновники сплошь воры и казнокрады. Но где взять других? Пустить на самотёк рынка? Но это путь к децентрализации и развалу империи. Свобода хороша в маленькой Швейцарии или Люксембурге… Но не в огромной, неустроенной, тёмной и невежественной России. Он всё видел и всё понимал. Он искренне желал процветания и могущества своей стране… Советы, советчики… только ищут возможность украсть из бюджета, который трещит, и не только по швам. Он лезет и лопается, как прогнившая старая ткань на пропотелой, нестиранной рубахе крестьянина. Клим советует закрываться от всего мира… Так, мы и так уже натворили… Никто в мире руки не подаёт… Много наворотили, много. А может, пойти до конца, раз выхода нет? Может, прислушаться к старцам? Что ещё за юродивого привезли для беседы? Откуда у них это средневековое невежество?

Как можно верить глупостям человека, не имеющего понятия о глобальных проблемах человечества?

О кознях и заговорах, о блоках и равновесных действиях в мире…

Что мне может нового посоветовать какой-то неудачник, по-моему – бывший майор? Смешно! Хотя, я и сам был всего лишь подполковником…

Уважу старика… Всё-таки многие его мысли дали плоды, когда претворялись в жизнь. Послушаю». И он послушал.

Но, послушал после того, как Игнат прошёл процедуру…

Короче – по порядку.

 

Глава 22

Геном… блин

Игнат, после беседы на природе, был доставлен в спецлабораторию Кулика. Он прошёл курс терапии названной здесь – Седьмой Х. На вопрос Коржа, что за название мудрёное такое? Очкастый лаборант отвечал на полном серьёзе, надеясь на понимание:

«Немного поясню, что за название. Как известно человеческий организм состоит из ста триллионов клеток. А внутри каждой клетки – ядро из двух геномов. Материнского и отцовского. Геном – это полный набор генов. И во всех клетках их пара. Только в половых клетках один геном. Каждый геном – это около восьмидесяти тысяч генов, собранных из хромосом. У человека таких хромосом всего двадцать три. Вот… И дело в том, что, по убеждению учёных, за инстинкт всего живого, и человека в том числе, отвечает хромосома под номером семь. Термин «инстинкт», чаще годится для животных, но и человек полагается иногда на инстинкты. В начале и середине двадцатого века, благодаря теориям Маркса, Фрейда, Ленина, Боасу и Мид, Уотсона и Скинера – в действиях человека попытались вытеснить инстинктивное поведение, объясняя поступки воздействием воли нашего мозга, ставшие результатом воздействия психологии и других социально-общественных наук. Доказывали – всё, что мы делаем – результат наших решений. Воли нашего мозга, воспитания нашими предками-родителями. Они пытались вдолбить всем, что наша воля – есть продукт общественно-социальной рациональной закономерности. Что в этом наше отличие от животных, которые руководствуются, увы, инстинктами».

На это разъяснение Игнат ответил многозначительным «Угу», и забыл о сказанном. Посчитав учёного немного зацикленным на своей науке и, как многие из них поступают, преувеличивающим значимость предмета, которым сам занимается. А может, и вовсе брехня.

Но всё сказанное молодым учёным было истинной правдой о взглядах на проблему способностей и генетического наследия человека. И выводы учёных так называемых социальных наук, принятые во всём мире, как имеющим место быть, – не находили понимания в лаборатории Кулика. С этими выводами просто не согласились в лаборатории Кулика. Точнее, они развили научную теорию одного из первых западных психологов Вильяма Джеймса.

Он считал, что инстинктов у человека ничуть не меньше, чем у животных. Да, они скрыты под покровом вторичных поведенческих реакций, но создают основу наших привычек и навыков. Но есть основа, заложенная в каждом из нас!

И в доказательство тому учёный Ноам Хомски показал, что наша разговорная речь – продукт как культуры, так и врождённых инстинктов человека. Да и Чарльз Дарвин говорил, что речь – «инстинктивная тенденция к освоению искусства». И позже десятки учёных доказывали, что речь и даже грамматика является врождённым инстинктом человека. У языкового инстинкта есть свой ген, лежащий на хромосоме семь. Отсюда – «Седьмой Х», седьмая хромосома. Этот вывод подтолкнул учёных из спецлаба Кулика к другим исследованиям. Они доказали, что так же как ген, отвечающий за грамматику в мозге человека, есть и гены, отвечающие за другие способности, не приобретённые в результате обучения, а заложенные, запрограммированные заранее. Значит – есть вероятность наличия людей, у которых можно выявить гены, отвечающие за предвидение, предчувствие, предсказание. В нас заложена программа. Да. Нас подготовили к возможности предугадывать, обучаться, познавать. И всё это с рождения, то есть на инстинктивном уровне.

Разработки велись давно и тщательно. Основой научного потенциала стал господин Фирельман, которого Кулик, взяв под свою опеку, уже не выпускал из поля зрения.

Учёный стал заложником своего неординарного ума и необыкновенных способностей. Подтянув к проекту, через завербованного полковником Роммелем профессора Хомич, разработки из отдела Петра Мироновича Кривых, Кулик взял под полный контроль работу по изучению данной темы. И когда при встрече с Сергеем Сергеевичем Кулик обмолвился, что у него готов продукт для представления наверху, Иванов Сергей Сергеевич понял, что проиграл… Но тут же присоединился к делу, забыв межведомственные разногласия… Конечно, для своего же блага. Ну, надо же казаться причастным к успеху. Так он считал. Хотя в душе негодовал и проклинал Кулика. Этого неизвестно откуда взявшегося выскочку, который как-то смог узнать о всех новых разработках отдела Кривых. Как ему удаётся?

А лаборатория Кулика вела разработки и в других направлениях. Больше всего уделялось внимания изучению хромосомы номер семь, и номер четырнадцать. Семь – понятно из вышесказанного, а четырнадцать? Почему? Всё просто. И этому есть объяснение.

Каждый правитель, добившись власти и всемогущества, рано или поздно понимал – «Все в этом мире смертны!». Ему становилось обидно и больно. Как же! Почему? Когда достиг, казалось, всего – нужно уходить из жизни. Уходить! Нет! И он начинал искать выход, пусть не вечной, но долгой жизни.

И он искал выход, привлекая и приближая к себе людей от науки… и не только. Маниакальные идеи, присущие всем тиранам, возбуждали в нём веру в сверхъестественное и необъяснимое. У трона оказывались люди, порой очень далёкие от науки… но не от умения красиво обрисовать свои «неординарные» возможности.

Не находя способов продления жизни через официальную науку, правитель всё больше доверялся ведунам, колдунам, пророкам… и прочей шушере, теряя нить реальности и уверовав в возможность отдаления естественной смерти путём заклинаний, гаданий, чар и колдовства. Да, да… И многие обыватели, узнай они истинную правду о своих правителях, смеялись бы до слёз… И это в лучшем случае. В худшем же, просто попытались бы его свергнуть… Поэтому – знать правду о своих правителях нежелательно никому. Узнав, что великий и ужасный тиран – из такого же «теста», что и мы все – обыватель перестал бы принимать его всерьёз. Особенно в тех странах, где у власти не избранные временные управляющие государственным хозяйством, а вечные вожди, забронзовевшие в своей деспотичности и цинизме. Уверовавшие в свою гениальность, непогрешимость и незаменимость.

Искать путь к бессмертию начали едва ли не с появления человека разумного. Наши, практически современники, лидеры, не блистали оригинальностью. И Сталин, и Мао, и Гитлер и новый Лидер, не жалели средств для поиска путей к вечной жизни.

В лаборатории Кулика искали возможность создать бессмертные клетки организма с помощью изучения теломеразы.

Ген теломеразы – ген вечной молодости, и в организме человека он включён в клетки во всех тканях, за редким исключением. А вот с момента «выключения» этого гена – начинается необратимый процесс старения. Взяв за основу, что в результате выключения гена теломеразы и его отсутствия происходит старение и смерть, учёные из отдела Кулика, проводили эксперимент по внедрению гена теломеразы в лабораторные культуры клеток. И – о чудо! Клетки стали делиться до бесконечности, не теряя своей молодости. Результаты были озвучены в самом узком кругу.

Было принято решение о дополнительном финансировании проекта. А подспудно горстка людей, имевших доступ к данной информации, ввела полный запрет на оглашение результатов экспериментов. Они же, на полном серьёзе, стали уверовать в возможность приобрести вечную жизнь.

Лидер лично принимал доклады об успехах в данной области научных исследований. Он видел – прогресс есть. Результаты превосходят ожидания. Это ещё больше подстёгивало его к укреплению своего положения. К усилению своей власти. Он рассматривал любые варианты достижения этой цели.

Всё это я рассказываю только для того, чтобы стало ясно – почему жёсткий и прагматичный Лидер согласился послушать бредни какого-то там предсказателя недоучки. Он верил своим учёным. И вера эта заставила его пойти на уступки и встретиться с Игнатом Коржом.

Итак – встреча состоялась.

Но почему нельзя было предъявить лидеру кого-либо другого? Подготовить заранее. Из своих. Всё просто. Объяснение есть. Ну, во-первых, банальность фразы часто является гениальной – «Нет пророка в своём отечестве». Слишком хорошо знаком Лидеру круг людей, его окружавших. В том числе и из мира науки. Слишком много он знал про каждого.

А во-вторых… Дело в том, что Игнат действительно обладал чудо даром – отсутствием страха. Доказано было многократными экспериментами, в том числе и в лабораториях Кулика. Это давало ему много козырей в диалоге с Лидером. Этих козырей не хватало для других. При встрече с Лидером, все, без исключения, и даже СС и Кулик, попадали в полную зависимость от его взглядов и убеждений. Невозможно было подобрать человека, способного без робости вести диалог с непререкаемым главой государства. С возведённым на пьедестал и теперь обожаемым Лидером. Не попасть под его влияние мешала больше всего обычная трусость.

Да! Иванов и Кулик держались в разговоре с ним вполне независимо, но чего им это стоило. Какие усилия они прилагали, репетируя предстоящую беседу. И всё равно его их идеи не принимались Лидером однозначно. Он всегда подвергал их сомнениям. Через некоторое время в его распоряжениях мелькала тень от озвученных идей. Но так он поступал всегда со всеми понравившимися ему идеями. Вначале – критиковал, а по прошествии времени – выдавал за свои мысли.

Однако Лидер имел вполне чёткое представление дальнейшего развития страны. И в него, в это представление, не входила завеса от всего мира. Переубедить его никто не мог. Очень большая часть в его окружении придерживалась вполне современных демократичных взглядов. Но команда «самых близких друзей» настроена была на полную изоляцию. На полную закрытость, по примеру СССР.

Они, вначале робко, позже более настойчиво – пытались увлечь Лидера своей идеей, но их сдерживала нерешительность. Точнее природное чувство страха, инстинкт самосохранения. «А вдруг Лидер воспримет предложение как попытку переворота? А вдруг обвинит в недальновидности, реваншизме, волюнтаризме? А вдруг? А вдруг?» Поэтому нашли, как им казалось, способ донести и убедить. Подставить человека незнакомого, но обладающего определённым даром убеждения.

Возможность существования таких типов была доказана теоретически. Но на практике – сотни претендентов на роль прорицателей, предсказателей, магов и медиумов на поверку оказывались простыми шарлатанами. Их кружило много вокруг властных структур во все времена. И нынешнее руководство – не исключение. Только веры не было. Раскусывали их в Лаборатории на раз. А тут! Вдруг такой уникум.

Зацепились вначале за бесстрашие… А как провели исследование! Мама дорогая! Он! Самородок – ни дать, ни взять. Это тот, кого искали столько лет. Он, сам того не зная, мог свои убеждения навязывать другим. Мог убеждать. Только «вставь» в него то, что нужно передать, и жди результата. «Вставить» решили с помощью метода Фирельмана.

Корж на некоторое время стал подопытным существом. Он согласился и переносил все эксперименты легко и спокойно. Огромное количество информации, буквально обрушилось на его мозг. Тысячи проводков, подведённых к головному убору, представляющему собой подобие шапочки для плавания в бассейне, напяленному на майора, несли огромный объём информации. Параллельно испытуемый подвергался обработке прибором Фирельмана.

Путём воздействия на различные участки головного мозга Игнату Коржу была заложена в подсознание информация. Информация – доктрина. Она содержала миллиарды символов и посылок, но окончательно ставила перед собой одну задачу. И эта задача – сформировать чёткое представление и понимание главной идеи. Идеи, основной принцип которой – суверенная демократия в закрытой стране.

Его подвергали воздействию в течение трёх усиленных сеансов.

И вот сегодня – «Ваш выход, господин «Бесстрашный».

И выход состоялся… Они встретились. И долго говорили с глазу на глаз. Лидер и человек, не ведающий страха и умеющий подсознательно внушать мысли собеседникам…

Мысли, умело вложенные в него в лаборатории Кулика, и при участии специалистов Иванова…

А что последовало потом? Что говорил Игнат? Известно немногим. Но вот что последовало за встречей – известно. Последовало вот что:

Утро было обычным. Ленивый дождь моросил без остановки. Вроде лето, а Солнце, казалось, позабыло, как выглядит земля. Прохожие кутались в воротники, прикрываясь зонтами, и хмурились, не глядя друг другу в глаза. Профессор Хомич въехал во двор заведения, привычно приложив ладонь к пульту управления автоматическими воротами. Далее процедура тщательной монотонной проверки документов на двух КПП, потом глаз к окуляру, и он в кабинете. Окуляр – конечное звено пропускной системы. Работа созданного секретного отдела в последнее время шла так стремительно и успешно, что руководитель проекта господин Кривых, не успевал докладывать куратору, Иванову Сергею Сергеевичу, о «достигнутых высоких результатах». Лапоть, а точнее, Лаптев Евгений Иванович – оказался на удивление работоспособным и гениальным в одном лице, что большая редкость.

Эксперименты давали ошеломляющий результат. Созданная система легко блокировала все электронные приборы в радиусе километра, хотя выводилась на тысячную часть возможной мощности. Все работники отдела словно заразились работоспособностью Лаптя. Роман Зюлькинд иногда даже ночевал на рабочем месте, готовя доклад о результатах очередных испытаний на подопытных животных. Даниил Львович с удвоенной энергией проводил свои опыты по телепатическому воздействию на разум человека. Полковник Саша занимался рутинной работой по обеспечению безопасности проекта, соблюдению режима секретности и… следил за профессором Хомич. Точнее, контролировал его своевременные доклады о результатах экспериментов Фирельману. Приборы Лаптева работали всё с большей мощностью, увеличивая радиус действия, что вызывало сбои в системах связи близлежащих отделений полиции, пунктов скорой медицинской помощи, такси, а также сбои в сотовой связи и работе интернета. Конечно, под действие приборов попадали и люди. Не выгонишь ведь всех за радиус в километр.

Но опыты с использованием двойного воздействия проводились исключительно в малых масштабах и не выходили за рамки кабинета. Параллельно с опытами Евгения Ивановича Лаптева проводились опыты на людях. В основном это были безобидные, добродушные пациенты, с выраженным синдромом Дауна.

Вопрос этики и человеколюбия не стоял.

«Какие могут быть сантименты? Цель – оправдывает средства. И все эти доморощенные защитнички прав человека – обычные трепачи и нытики, не умеющие ничего сделать самостоятельно и серьёзно. А быть в оппозиции куда как приятней. Ошибки есть у всех работающих».

Примерно под таким девизом проходили эксперименты.

Хомич настойчиво вёл линию, что индивидуумы с синдромом Дауна наиболее управляемы и результаты экспериментов будут нагляднее.

Однако в последнее время проводились эксперименты и над обычными людьми, без видимых отклонений в их поведении. Кандидатов в подопытные набирали не только из подневольного контингента, как например – осужденных на пожизненное заключение. Привлекались и добровольцы из состава армейских подразделений, которым один день эксперимента засчитывался за месяц службы. Бомжи, алкоголики… Контингент различный.

Работа принесла результат. Проект вступил в силу и ждал своего внедрения…

Итак – профессор Хомич вошёл в свой кабинет и включил компьютер. Открыл почту и прочитал давно ожидаемую команду от руководителя проекта: «Время Ч». Он ждал этой команды давно. Часто представлял себе, как всё произойдёт. Проигрывал в голове свои действия. Но! Получив команду, немного растерялся. Холодный пот прошиб Даниила Львовича. «Вот оно! То, что все так ждали, и то, что может в корне изменить жизнь миллионов людей страны… А может быть, и мира».

Время Ч – означало включение всего механизма воздействия на полную мощность, сегодня ровно в полдень. Аппараты, рассредоточенные по всей России, связывались в единую сеть, и покрывали своим воздействием практически всю территорию страны. Они располагались на территории военных объектов, максимально засекреченные. Истинное назначение их не знал даже обслуживавший персонал. Строго по инструкции ответственные за эксплуатацию офицеры должны были включить напряжение и обеспечить его бесперебойную подачу к объектам. Далее всё выполнялось автоматически. Сигнал распространялся на подконтрольную территорию, влияя на всех, находящихся на ней жителей…

Профессор смотрел на экран своего компьютера и нервно кусал губы. Он не до конца понимал всю ответственность и непредсказуемость затеянного. После разговора с Куликом события стали развиваться настолько стремительно, что не оставалось времени на осмысление полученных результатов. «Неужели задача этих «патриотов» – взять под полный тотальный контроль всю страну? – часто думал Даниил Львович, лёжа в своей постели и не имея возможности уснуть от непроходящего страха. – Неужели и я стану соучастником такого кабака? А как же власть? Полиция?

Армия, наконец? Президент? Неужели они все заодно?» Он не находил ответ на свой вопрос. Время шло, и он всё чаще видел, что к ним на объект приезжают высокие чины в форме и в штатском. Приезжает Иванов. А недавно он приехал с Куликом и человеком, очень напоминающим самого Лидера.

Время до полудня пролетело незаметно, словно в бреду. Ровно в двенадцать дня по всем каналам внутренней связи прошла команда «Запуск». Сколько раз он со всеми вместе отрабатывал учебный запуск системы глобального подавления и внушения, но никогда не думал, что придётся осуществить это в действительности. Профессор открыл кодовый замок на бронированной крышке стола. Из-под верхней части выехал пульт всего с одной кнопкой. Хомич, поколебавшись лишь мгновение, нажал её…

То же проделали и остальные участники проекта в разных частях страны. Но этого было недостаточно для запуска системы. Головной компьютер находился на пункте оперативного управления. За пультом сидел Кулик. Рядом расположились Сергей Сергеевич Иванов и, чуть сбоку, – Лидер. Кулик посмотрел на экран. Загрузка «сто процентов» – означала – все объекты готовы и ждут команды на включение.

– Ну, с богом, – тихо и уверенно произнёс Лидер.

Кулик ответил коротко и чётко:

– Есть.

Он приложил ладонь к пульту управления, а затем, словно дублируя команду, повернул допотопный механический переключатель на девяносто градусов.

 

Глава 23

Конец связи… Ок

… просто связь пропала, а я не успел его предупредить. – Да ладно. По электронке отправь.

– Савелий Петрович, у нас ни один комп не работает… – Зина, не до тебя… У нас налоговая… свяжись с систадмином… Сходи в кафе, внизу… Там «вай-фай»… В общем, делай, а не ной…

– Да как не ныть, Савелий Петрович? – запричитала главбух. – Зина – ладно… Она секретарь! Но у меня проект! Мне сдавать клиенту к утру!

– Опа! Савелий Петрович!

– Серёжа! Тебе что?

– Как что? Не работает ни один прибор… Вот смотрите… Телевизор – молчит, телефон – даже не шипит, компы – зависли… – Блин, и свет погас!

– Лифты не работают.

– Так их ещё вчера отключили… Говорили – профилактика…

В обычном офисе, рядовой компании, как и в тысячах других, шёл обычный же рабочий день.

Рабочий день шёл и на предприятиях, в государственных учреждениях, в больницах, на сельскохозяйственных полях, в учебных – высших, средних и специальных заведениях, в отделах полиции, в гостиницах, кинотеатрах, магазинах, воинских частях, роддомах, фермах… По всей стране. И вдруг! Всем разом стало непонятно – что произошло? Остановились машины, замолчали телефоны, погасли экраны компьютеров, заглохли двигатели тракторов, перестала течь вода, погасло электричество! Хорошо лето – отопление отключено! Долго не темнеет!

Пополз шёпот: «Вот почему целый месяц объявляли по всем каналам, что сегодня – день без перелётов! Объясняли это необходимостью перехода на новую систему общероссийского обеспечения безопасности полётов. И сегодня ни одна авиакомпания не совершала ни одного авиарейса, ни одна воинская лётная часть не проводила учебных полётов, ни один авиаклуб не совершил тренировочных вылетов! А воздушное пространство над страной закрыли неделю назад. Объясняя повышенной угрозой террора и срывая планы миллионам гражданам многих стран».

Все угрюмо кивали головами, но боялись говорить вслух то, что и так стало ясно… Мир, а точнее, седьмая часть его суши, погрузились в полную информационную глухоту.

Крики в кабинетах, возмущения, удивления, объяснения постепенно затихли… И пришла тишина. Тишина может оказаться страшней любого грохота. Люди переглядываясь, пожимали плечами, разводили руками, кивали головами, но в большинстве своём молчали… Потом пополз ропот… Он расползался по улицам и переулкам, коридорам и этажам, переходя в гул негодования и доходя до истерических нот…

– Да у меня больной на столе!..

– Крановщика! Крановщика хоть бы предупредили!..

– Дети! Ведь в школе экзамен…

– Я начальник полиции, в конце концов, или хрен моржовый? Могу знать, что произошло?..

– Кассы, кассы не пробивают! Ой, граждане, не берите ничего с полок!..

– Банкомат сожрал мою карту, кому предъявлять?.. – Не успела договорить с сестрой! Позор! В Израиле тоже так? Нет? Так какого же, извините…

– Слетел проект! Как не сохранил? Идиот старый! Коту под хвост работа!..

– Всем! Всем! Всем! Судам, находящимся в акватории…

– Экспедиция геологов – на связь не вышла…

– Руководство молчит – значит, что-то знает…

– Да нет связи, чёрт побери!

Такого хаоса история не описывала со времён появления пера и бумаги! Хлопали двери, орали дети, кричали бабки, визжали мамаши, матерились мужики, сигналили в пробке заглохшие автомобили, свистел обезумевший постовой, вытирал лысину платком чиновник… Станки остановились, свет погас, вода перестала литься из кранов, компьютеры жили своей жизнью, пока не сдохли бесперебойные источники энергии, интернет почил в бозе, все радиостанции зашумели и отключились, телеканалы погасли… Страна вступила в проект! Началось…

Продолжалось безумство недолго. На следующий день, под вечер, вдруг – дали свет. Потекла вода из кранов, включились светофоры, заработали телевизоры и радиоприёмники, вещая один центральный канал и одну общегосударственную радиостанцию. Телефоны пока молчали. Не было и намёка на интернет.

По главному телевизионному каналу страны через каждые тридцать секунд диктор за кадрами балета «Лебединое озеро», объявлял: «Внимание! Просьба сохранять спокойствие. Ситуация под контролем. В двенадцать часов по Московскому времени состоится прямая трансляция обращения Лидера к жителям страны! Повторяю…»

Голос был чёткий, знакомый с детства, и вселял хоть какую-то уверенность в жителей огромной страны. Шептались о провокациях США, о заговоре евреев, о террористах Ближнего Востока… И ждали, ждали, ждали…

Ровно в двенадцать часов на экранах телевизоров, на экранах городской рекламы, на всех частотах крупных радиостанций началось обращение Лидера. Он был собран, спокоен и слегка ироничен, как показалось напуганным обывателям. Говорил без бумажки, глядя открытым взглядом каждому зрителю в глаза.

«Дорогие соотечественники. Дорогие друзья… – небольшая пауза с последовавшим вздохом. – Понимаю ваше недоумение и, я бы даже сказал, опасение, по поводу случившегося коллапса. Такого не ожидал никто. Наши службы выясняют причину случившегося. Было несколько рабочих версий. Одна из них – природный катаклизм, вызванный сильным всплеском Солнечной активности. Другая – происки наших, не побоюсь этого слова, недругов, – он помолчал, слегка хмуря брови, опять вздохнул и, перебрав в руках небольшие листки бумаги, в которые он, впрочем, не заглядывал, продолжил:

– Первая версия отпала. На то есть веские причины. И основная – доклад Академии Наук об отсутствии каких либо вселенских и других природных катаклизмов в данный период времени.

Остаётся второй вариант. Искусственно созданная ситуация. И если это так… А специалисты всё больше склоняются к этой второй версии, то это не что иное, как удар в спину… И нанесён этот удар цинично и безжалостно… Что же случилось? Что произошло?… Как докладывают компетентные органы – причиной выхода из строя нашей системы энергоснабжения, телекоммуникационных средств и радиосредств связи стал мощный электромагнитный импульс. Природа его устанавливается. И по моим данным, я повторюсь, она всё же – искусственная.

И если это подтвердится, то это провокация. Провокация, которую, я квалифицирую как террористический акт. Тот безжалостный цинизм, с которым была проведена диверсия, иначе как преступлением против человечества назвать нельзя.

Сотни миллионов ни в чём не повинных людей перенесли страшное потрясение в результате таких действий. Я не буду останавливаться на частностях и последствиях произошедшего. Всему своё время. Мы дадим оценку. И каждый виновный ответит отдельно. Я скажу лишь, что исполнителем этого чудовищного по своим масштабам преступления стали международные террористы, получившие молчаливое, а может быть и не молчаливое, согласие со стороны определённых стран. Страны эти вам хорошо известны… Больно и горько получать удар от врагов… Но ещё больнее, когда этот удар наносят партнёры. Ещё вчера претендовавшие на роль близких друзей…

Мир никогда не станет прежним. Мы найдём достойный ответ на происки неадекватных, так сказать, «блюстителей миропорядка». Россия никогда не шла на поводу, никогда не плясала под чужую дудку, никогда ни под кого не ложилась.

Мною подготовлены указы министерствам и ведомствам, по оценке и преодолению возникших проблем в результате глобального террористического акта, совершённого в отношении нашей страны.

И ещё… Прошу меня понять. С сегодняшнего дня в стране объявляется чрезвычайное положение, со всеми вытекающими из этого последствиями. Временно закрываются все границы. Прекращается дипломатическое и другое сношение со всеми странами мира. Повторяю – мера эта временная и вводится до момента прояснения ситуации.

Уверен, что граждане нашей страны отнесутся с пониманием, и сплотятся воедино, для того чтобы отстоять свою независимость. Никто не сможет сломить нас. Наше дело правое. Мы победим!»

Балет «Лебединое озеро» продолжился. Вся страна, сидя у экранов, переживала незнакомое чувство непонятной тревоги, страха перед неизвестностью, вперемежку с эмоциональным подъёмом, с небывалым всплеском патриотического порыва и желанием встать грудью на защиту России…

А как иначе… Заработали аппараты из лаборатории господина Кривых, усиленные передатчиками энергии Фирельмана. Воздействие началось…

Так же вставало утром Солнце, так же росли деревья и щебетали птицы, так же текли реки и таяли ледники, так же зима сменялась весной, а далее – лето, осень… Всё осталось прежним, за исключением небольшого «но»… Мир содрогнулся. Из России высланы все послы. Отозваны российские послы из всех стран. Приостановлено сношение политическое, экономическое, культурное, научное, военное со всеми странами. Функционировали некоторые структуры в системе глобальной энергосистемы, железнодорожного сообщения и атомной энергетики. Но и в них были внесены коррективы. Они объявлены секретными проектами. Занавес, господа…

Из доклада агента ЦРУ.

Дождались, господа капиталисты!

Ждите. Россия закрывается! И не будет вас спасать! Скоро жахнет! Начнётся – с Ближнего Востока… Огонь уже разгорается. Надо было думать, когда Вы лезли в Ирак, Ливию, Египет, Сирию и… Посмотрите наш фильм «Белое солнце пустыни». Посмотрите! Посмотрите! «Восток – дело тонкое». Заметьте – без восклицательного знака. Там вообще всё нужно делать без восклицаний и наставлений. Либо – назначить старшего из них, и дать ему неограниченные полномочия. Либо подружиться с тем, кто держит всех в кулаке. Непонятно? Вам – нет. Вы – тупые олухи! Плевать я хотел на ваши угрозы разоблачения! Я сам иду в ФСБ. Вы довели мир до войны! Сунули палку в осиное гнездо, пытаясь достать из него самку. Но забыли о тех, кто пострадает в результате вашего слоновьего поведения в «посудной лавке». Я – старый идиот! Ну, ладно по молодости! Тогда идеи либерализма и всеобщего равенства кажутся идеалом. Но сейчас! Каким олухом я был! Ведь ваши слова о демократии и свободе – не что иное, как простая ширма для идиотов, которые, получив возможность жениться на мужчинах, курить марихуану, изображать протесты на демонстрациях, рисовать похабные карикатуры на кого угодно, не видят главного. Главное – ваша безнаказанность и вседозволенность. Кто у вас правит? Горстка зажравшихся евреев, узурпировавших доступ ко всем материальным ценностям. И все ваши брехливые крики о равенстве оказались не более чем фарсом перед оболваненной Голливудом и гамбургером толпой толстых обывателей. Но Европа! Просвещённая Европа… Она первая начнёт расплачиваться за содеянное Вами. Нельзя пускать средневековых дикарей в цивилизованное пространство без поводка!

Россия закрывается от вас и ваших проблем… Скоро все содрогнутся… А мы – останемся единственным бастионом спокойствия и сохранения общечеловеческих ценностей. Идите на хуй, господа…

 

Глава 1

Трудодень

Как неохота просыпаться. Утро едва проклюнулось серым светом из мрака чёрной ночи. Стальной осенний рассвет открывал затянутое тучами небо, которое нависло так низко, что казалось – сливается с краем земли совсем рядом, прямо за бараком. Моросящий холодный и противный дождь не прекращался третьи сутки…

Крылов лежал на боку, прикрывшись ватником и плащ-накидкой. Сапоги сохли у остывшей за ночь буржуйки. Топить разрешили с началом октября, но только ночью. Для просушки одежды и сапог. Что будет зимой?

Дневальный – гад, орёт как резаный: «Подъём!» и долбит куском арматуры в рельс, подвязанный у входа в барак.

Крылов вылез из-под влажного ватника. Отыскал портянки, которые сунул вечером под матрац, в надежде просушить, и стал наматывать их на озябшие ноги. Сапоги не лезли. Буржуйка погасла давно, а дежурный истопник, сука, вместо того, чтобы подбросить дровишек, видно уснул под утро… Тоже можно понять. Вторые сутки без смены… Молодой. Положено…

Дневальный тоже хорош… Не доследил. А теперь, вон, орёт петухом. Выслуживается.

Бригадир Хмуров – долговязый и седой мужик, стоял в проходе между нар и молча контролировал подъём личного состава. Он полностью соответствовал своей фамилии. Кустистые брови нависали над глазами. Глубокие носогубные морщины и опущенные вниз края губ придавали его лицу угрожающе хмурый вид. Он был одет в тёмно-серый ватник, такого же цвета штаны. На ногах прохари. Лёгкие хромовые сапоги – привилегия бригадиров. Почему их так называли? Крылов не знал. Да и мало интересовался. Назвали, и назвали… Что-то из далёкого прошлого. Здесь, вообще не принято задавать вопросы: «Почему? Зачем?». Так же как не принято было искать справедливость, или хоть какой смысл содержания людей в продуваемых бараках. Бараки назывались – «БОТ». Что означало – барак общего типа. За пределами барака – двор, огороженный двумя рядами колючей проволоки, с вышками по углам. На них днём и ночью торчали стволы автоматов над поднятыми воротниками необъятных тулупов часовых – зимой и над плащ-накидками – летними дождливыми ночами. Во дворе, помимо бараков – дощатые уличные туалеты, с выгребными ямами. Отдельный барак для приёма пищи. Посередине двора – импровизированный плац, для построений личного состава. Чуть в отдалении, за отдельной дополнительной оградой – большой армейский кунг. В нём – штаб отряда и канцелярия. Между ограждениями – караульные собаки. Огромные полудикие кавказские овчарки. Всё вместе – «территория».

Содержались в бараках в основном граждане, до конца не осознавшие правильность курса Лидера и руководимого им Фронта Народного Спасения. Народец в основном привередливый, избалованный и трудно перевоспитываемый. Бывшие бизнесмены, коммерсанты, программисты, сотрудники туристических компаний, работники оппозиционных каналов радио, телевидения, газетчики, писатели и им подобные бумагомаратели. Мелкие чиновники, которые имели наглость усомниться в правильности выбранного курса, военные, полицейские, врачи и даже педагоги с научными степенями… Короче, те, кто долго не принимал, хотя они все утверждали, что просто не понимают, идею создания суверенной закрытой демократии.

Для их же блага они были отделены от сознательной части граждан и охранялись, так как являлись, к сожалению многих, частью общества.

Бараки, конечно, не были столь комфортны, как их бывшие места проживания, но в стране были тяжёлые времена, и тратить средства на людей вне закона, было бы непозволительной роскошью.

Таких закрытых территорий было множество по всем Федеральным Округам бесконечных просторов страны…

Остальное население страны, делилось на сознательных, тех, которые обитали в городах, посёлках, сёлах. И – не до конца осознавших, тех, которые временно размещались в Зонах полузакрытого типа. Из такой зоны можно было попасть в увольнение и получить условно-досрочное освобождение, за хорошую работу и успехи в политической подготовке. «Территория» же являлась пристанищем для безнадёжно непримиримых и несознательных элементов. Уголовный элемент содержался в отдельных лагерях и не имел возможности общаться с перевоспитываемыми «бывшими». Поначалу пытались объединять контингент. Получилось не очень складно. Много неприятностей. Разделили.

Крылов, одевшись, ходил между нарами и расталкивал просыпавшихся поселенцев из его отделения, приговаривая:

– Вставайте, господа, вставайте. Немного осталось. Ещё пару недель – и смена. Отбудем на нестрогую зону. Там обещали баню…

– Вино и женщин, – добавил Ник (так он себя представил остальным соседям) с нижних нар. Просыпавшиеся сидельцы уныло бормотали всякие глупости:

– Да, господа, не много нужно для счастья. Правы ФНСы… Нас легко сломать.

– Кто взял мой сапог?

– Да кому он, твой тридцать восьмой, нужен…

– Поживей, пожалуйста… – Крылов оделся и, стоя в проходе, поторапливал остальных.

Те, кого он не то что бы по привычке, а скорее, из принципа, называл «господами», на удивление, не материли его, а молча сползали на холодный земляной пол и, отряхнув ступни о грязные, засаленные серые штаны, натягивали сапоги. У многих портянки лежали расправленные поверх раструбов сапог. «Господа» просто совали в раструб ноги, и выходили на построение, захватив ватник, шапку и большие брезентовые рукавицы.

Завыла утренняя сирена. Подъём состоялся. Из стоявших в ряд трёх бараков высыпала серая масса поселенцев и привычно превратилась в довольно стройные ряды. Три трудовых бригады, по сто человек в каждой, расположились на площади между бараками, буквой – П.

Из штабного дома вышли четыре человека в красных каракулевых папахах. Они были одеты в такие же ватники, как и все, но чистые и с нашивками на рукавах. Двое с двумя красными ромбами. Один – с четырьмя синими прямоугольниками. И ещё один – с тремя белыми квадратами. На ногах у них были тёплые унты, с яловым верхом и мехом внутрь. На портупее у каждого висела кобура.

Бригадир Хмуров прорычал:

– Начальники полусотен, провести перекличку.

Начальники полусотен вышли перед строем съёжившихся и переминающихся перевоспитываемых и стали выкрикивать фамилии:

– Авдеев…

– Я.

– Аверьянов!

– Я… Куда денусь?

– Авдюшко!

– Живой…

– Не понял?

– Я…

Перекличка шла привычно. По окончании бригадир принял доклад от полусотенных начальников и направился в центр плаца к стоявшим там красношапочникам.

Обладатель белых нашивок поочерёдно принял доклад от бригадиров, которые подходили к нему по одному и рапортовали, что ночь прошла без происшествий и что трудовые бригады полны решимости приступить к выполнению задания.

Заиграл гимн. Где-то совсем рядом зазвонили колокола. Обладатель синих нашивок приступил к подъёму знамени. Все стоящие на площади сняли шапки и начали молиться. Кто явно издевательски, а кто и достаточно серьёзно и рьяно. Двое, с красными нашивками, пристально следили, чтобы процесс моления проходил у всех без исключения. Они ходили вдоль шеренг и, щурясь, всматривались в лица крестящихся в шеренгах.

Перекличка шла привычно

Из штабного домика вышел священник в большом ватнике поверх длинной рясы и, проходя мимо строя, окроплял всех из небольшого таза, который нёс за ним дневальный. Попик мёрз и трясся, то ли от холода, то ли от раннего подъёма. А может, с похмелья… Его жиденькая бородёнка тряслась в такт читаемой им какой-то непонятной и давно заученной молитвы. Перевоспитываемые в основном пытались уклониться от капель разбрызгиваемого зелья. Кое-кто, однако, благосклонно наклонял голову, оказывая уважение служителю культа. День в трудовом лагере начался.

После построения по случаю подъёма бригадиры получили задание и, подозвав начальников отделений, раздавали наряды на работы. Отделение Крылова получило наряд на работы в строящемся цехе железобетонных изделий.

Крылов взял лист бумаги с заданием из рук Хмурого, сложил его вчетверо и сунул в карман ватника. Повернулся к строю. Мотнул головой, то ли в знак несогласия с чем-то, то ли от холода, и, пряча руки в огромные варежки, встал впереди шеренги. Его отделение было первым в бригаде, и его место всегда получалось впереди. Он очень противился этому, пытался как-то спрятаться за стоящими подчинёнными. Переминался с ноги на ногу, но стоял. Маленький человек, занимавший когда-то пост главного редактора вполне уважаемого радио. Попал в лагерь по политическим убеждениям. Поводом послужило его неосторожное высказывание в очереди, когда отоваривал талоны на хлеб. Он просто заметил, что до полной изоляции хлеб в магазинах был всегда и без талонов. Его забрали прямо из очереди. Точнее, сознательные граждане дали ему в зубы и доставили в ближайший пункт ФНС – Фронта Национального Спасения.

В центр плаца вышел один красношапочник, на рукаве которого красовались синие нашивки. Он потёр рукой в суконной коричневой перчатке своё ухо, прокашлялся и сипло скомандовал:

– Напраа-ва!

Нестройные две шеренги повернулись нечётко и в разнобой.

– В столовую! Ша-агом арш! – продолжал надрываться синенашивочник.

Длинная змея из человеческих тел поплелась к большому бараку в дальнем углу огороженной территории. В столовый барак заходили достаточно быстро. Вскоре все, что казалось маловероятно, разместились стоя за высокими деревянными столами. По двадцать человек за стол. Разводящие, назначенные на постоянной основе, открыли дымящиеся баки с пищей и стали разливать баланду в алюминиевые миски. Ложку каждый имел свою. Хранили кто за голенищем, кто в кармане, кто за пазухой.

– Приятного аппетита, господа, – словно извиняясь, пожелал всем Крылов.

– И вам, «мон шер», того же, – ответил язвительно здоровяк с выцветшими бровями. – Смотрите, не объедайтесь. Это не к лицу строителям новой жизни.

– Толя, не нужно, – тихо предостерёг его стоящий рядом очень худой парень. – За соседним столом – третий справа, видишь?

– Ну, – тихо ответил Толя.

– Подсадной… ФНСовец… Мне нашептали…

– Ищут материал для показательных выступлений? – спросил Толя.

– Кто их знает… Дотянуть бы до нестрогой зоны… – парень ещё ниже склонился над миской и зло стал хлебать коричневую баланду, закусывая влажным и тяжёлым чёрным хлебом.

– На объекте – становись рядом. Есть разговор, – буркнул он в миску, но явно обращаясь к Толе.

– Смотря что за наряд… – буркнул Толя.

Ели все быстро, стараясь успеть до момента, когда остывавшее быстро варево не превратится в холодные помои, которые трудно проглотить. Стук ложек, кашель, окрики бригадиров, дополнял картину – завтрак для немых. Ели молча. Говорить строго запрещалось. Толя, отломив кусок черняшки, незаметно сунул его в рукав. То же сделали многие.

– Закончить приём пищи, – дежурный по пищеблоку громко стукнул в ладоши. Все моментально прекратили есть. Ложки, тщательно облизав, или отерев куском хлеба, прятали за голенище или во внутренний карман, часто специально для этого пришитый из куска найденной и выстиранной тряпицы. Хлеб с остатками баланды – совали за щеку и сосали с явным удовольствием, растягивая процесс ощущения еды во рту. – Построение по полусотням на плацу перед пищеблоком, – опять заорал дежурный.

На ходу надевая бесформенные шапки искусственного меха, и натягивая брезентовые рукавицы, перевоспитываемые вышли на улицу. Рассвет перешёл в серое утро. Моросил противный дождь. Земля под ногами, чуть подмёрзшая за ночь, совсем расхлябилась сверху, но оставалась твёрдой снизу. Это заставляло скользить и балансировать, чтобы не свалиться. Крылов, постоянно прикрывая уши от ветра рукавицами, скорее попросил, чем скомандовал:

– Первое отделение, будьте добры – в колонну по два. Пожалуйста, господа.

– Да уж… Господа… Нечего сказать. Хоть бы ты по-другому обзывался, – бубнил большой степенный мужчина в маловатом, для него ватнике, который не сходился на груди и был застёгнут на три нижние пуговицы. Сверху торчала бесформенная тряпка, заменявшая шарф. Он скользил, размахивая руками, пытаясь удержать равновесие, но всё же послушно занял своё место в строю в первой шеренге.

– Степан Николаевич, не пиздите, пожалуйста, – не зло адресовал ему Толя.

– Не буду, ладно, – пробасил здоровяк, – сегодня настроение не то…

Вскоре колонна из десяти человек построилась по двое и зашагала нестройно в сторону КПП. Начальник отделения Крылов шёл рядом, всё время глядя под ноги и что-то бормотал себе под нос.

Перед КПП колонна остановилась. К Крылову подошёл низкорослый раскосый солдат, с «калашом» через плечо, посмотрел протянутый ему наряд и дал отмашку открыть ворота. На выходе – шмонали очень редко. Только, если прошла информация от стукачей, что кто-то хочет вынести за территорию имущество «территории». Но поскольку выносить было практически нечего, то – шмон устраивали по возвращении, и по полной программе, с выворачиванием карманов, вывёртыванием шапок, снятием сапог, а если надо, и с раздеванием догола, несмотря на погоду.

Прошли большую канаву, разрытую ещё во времена так называемой «вседозволенности», свернули на асфальтированную дорогу, и идти стало легко и приятно. Застучали сапоги о дорогу, оставляя на ней прилипшие к подошве комья грязи… Заговорили перевоспитываемые, окрыляемые воздухом свободной территории.

Дождик стал менее противным… Пьянящее чувство открытого пространства – знакомое только сидевшим за закрытым забором.

– Егор, а ты мне про того… ну в пищёвке, правду сказал, или боялся, что заметут за разговоры, и хотел, чтобы я заткнулся? – спросил Толя у идущего рядом худого парня.

– Да. Правду. Его позавчера подсадили. После отбоя строил из себя целку. Плакал… Причитал, что, мол, ни за что попал. Потом на разговоры откровенные всех пытался вывести… На ссучившегося – не тянет. На порядочного сидельца – не похож. Ребята со второго барака не могут его вспомнить, хотя проходит он как участник дела о подпольном доме интернета. Ну, помнишь накрыли в Подмосковье… То ли в Люберцах, то ли где-то рядом… Подвал с компами и интернетом. Технология новая была. Их всех замели. Но этого супчика там никто не помнит. Точно ФНСовец, – Егор говорил тихо, но внятно, не глядя на собеседника. Толик слушал, глядя вдаль, и то и дело сплёвывал кровавую струйку на землю.

– Кровит до сих пор? – спросил Егор.

– Десна совсем разболелась… Мне бы луковицу достать. Я же привык на витаминах… Спорт всё-таки…

Они замолчали, так как приблизились к объектам свободных граждан. Здесь говорить по инструкции запрещено. Вдоль обочины стояли кирпичные дома абсолютно одинаковой архитектуры, цвета и размера. В окнах горел свет. Было хорошо видно собирающихся на работу людей. Дети, женщины, мужчины – одевались, завтракали, чистили зубы, умывались. Закрашены только окна туалетов. Штор и занавесок не было. Указ за номером 112—07 строго запрещал закрытость личного пространства, как пережиток индивидуалистского прошлого «вседозволенности». Колонна прошла жилой квартал и приблизилась к объекту строительства. Большой мужчина в маленьком ватнике громоподобно спросил:

– Наряд хоть путёвый, Крылов?

– Видите ли, Степан Николаевич, – Крылов споткнулся и чуть не упал. Он уцепился за старичка, идущего рядом со здоровяком:

– Простите, профессор… чуть не грохнулся… Вот бы людей насмеш…

Крылов опять запнулся за чью-то ногу, но старик поддержал его за локоть.

– Что вы, господин Крылов, ничего. Я ещё крепок и гожусь для поддержки, – грустно улыбнулся в ответ старичок, которого Крылов назвал профессором.

– Спасибо, Лев Григорьевич, – поблагодарил Крылов. Профессор молча кивнул, но тут же спросил:

– А насчёт наряда Степан Николаевич прав. Хотелось бы, хотя бы для понимания предстоящей работы, узнать, что там…

– Четыре человека – подсобниками. Ник – старший, с ним учитель, главбух и рэкетир… Анатолий и Егор – на растворный узел. Трое – на подачу у транспортёра. Я – на учёте и в помощь прорабу.

– Хорошо тебе, Крылов, – незло сказал Толя, – всё на учёте, да на учёте. Ты и в те времена вседозволенности учитывал на своей радиостанции, наверное, а?

– Верно, Анатолий, – Крылов вздохнул и грустно улыбнулся. – Я учитывал множество факторов, влияющих на биржевые индексы… Учитывал общественное мнение, учитывал влияние погодных условий… Не учёл главного… – он замолчал, глубоко вздохнув.

– Кажись, пришли, – сказал кто-то из строя. – Вон идёт в каске. К нам, наверное.

Колонна остановилась и превратилась в маленькую толпу серых и озябших людей. К толпе подошёл прораб в белой каске, тёплой куртке с цигейковым воротником, больших сапогах, и весело поприветствовал всех разом, выдыхая перегар с луком:

– Привет перевоспитуемым! Работа ждёт, срок идёт, а песня льётся! – и громко заржал.

Не встретив ответного восторга, он крякнул, взял лист наряда из рук Крылова и сказал:

– Подсобников давай не четырёх, а всех. Там кирпич завезли… Долго ждали. На подачу поставим. Двоих на растворный узел отправляй… Кто?

Из толпы отделились Толя и Егор. Прораб оценил вышедших из кучки сидельцев и, кивнув головой в сторону растворного узла, добавил:

– Вперёд… Там Силуанов… Увидите. Мелкий такой, шустрый… Каску в руках носит. Скажете – я прислал.

Толя и Егор поплелись к растворному узлу искать мелкого и шустрого Силуанова. Остальные потянулись вглубь строительства за бригадиром. Отойдя на приличное расстояние, Толян, не поворачивая лицо к Егору, сказал:

– Чего изобретать велосипед? Зачем сложности? Вон – свобода… Беги не хочу…

– Это кажущаяся простота, – ответил Егор, улыбнувшись очень грустно и долго. – Уйти можно… Да. Обнаружат через пять минут. Как только не подойдём к растворному… Дальше – облава… Ксивы нет, шмоток гражданских нет, плана нет… Не получится…

– А там получится?

– Вряд ли… Но шанс есть…

Они подошли к месту работы. Замолчали.

Остальные тоже прибыли на объект. Работа была монотонная, тягучая и тяжёлая. Подавали кирпич каменщикам, подтаскивали раствор, перетаскивали козлы и помогали разбирать и собирать леса. Каменщики все были из сознательных граждан, или тех, кто прошёл перековку и осознал своё истинное предназначение. Крылов отмечал всё проделанное отделением с особой тщательностью и аккуратностью. Поэтому людей его отделения редко наказывали за срыв плановых заданий. Бумаги в порядке. В них всё учтено. Придраться не к чему. Хотя, если надо, придраться можно и к столбу. Комендант стройки – бывший начальник гарнизонной гауптвахты, рыскал по всей стройплощадке, выискивая любой повод выслужиться и найти «пособника, разгильдяя, несознательного» и так далее, перевоспитываемого. Ближе к обеду, ослабленные недоеданием и недосыпанием работники совсем выбились из сил. Каменщики, выполнив норму в двести кирпичей, ушли. На их место пришли другие. Новые покрикивали на подсобников и то и дело позволяли себе колкие выражения в их адрес. Тщедушный профессор раскладывал кирпичи у ног кряжистого малого с красным тупым лицом и фиксатым ртом.

– Что, доходяга, борзота заела? – покрикивал краснорожий. – Небось, в своих там университетах тяжелее хрена в руках ничего не держал? – и ржал, сверкая золотыми коронками. Его плоское лицо, то ли бурята, то ли калмыка, выражало полную удовлетворённость возможностью издеваться безнаказанно над другим человеком. Лев Григорьевич пожимал плечами, кашлял… Но молчал и терпел. Положение перевоспитываемого – не позволяло вступать в дискуссию со свободными или даже условно вольными обывателями.

Степан Николаевич работал, словно вол. Его лицо казалось отрешённым, а руки и ноги делали своё – таскали, перекладывали, ходили, словно заведённые. Казалось, он пытается забыться за работой. Он успевал подавать кирпич и за себя и иногда за профессора.

Фиксатый всё покрикивал на старика. Но тот лишь вздыхал в ответ. Молчание профессора ещё больше заводило каменщика. И вот, улучив момент, когда старик наклонился за кирпичом, краснорожий дебил влепил ему пинка под зад. При этом выматерился и заржал. Лев Григорьевич выпрямился. Снял шапку. Поправил очки и, тщательно подбирая слова, сказал:

– Молодой человек. Положение, в котором на данный момент я нахожусь, не позволяет мне вступать с вами в дискуссию, которая непременно приведёт к скандалу. Но это не даёт вам морального, хотя бы, права…

– Чего? – краснорожий подошёл вплотную к профессору. – Мало вы за наш счёт жировали, при вашем Ельцине – Пельцине. Так ты и сейчас, гнида казематная! – он замахнулся… Удар последовал бы непременно, но огромная лапа Степана Николаевича перехватила руку каменщика. Тот с ненавистью глянул на огромного дядьку и, осёкшись, прошипел отборным матом что-то совсем непонятное, из которого следовало – «Ничего, найду на вас управу».

Крылов подошёл сзади и, суетясь и охая, стал уговаривать фиксатого успокоиться. Говорил, что всё уладит, что если хотите – может написать, так как прораб поручил ему учёт и каменщиков, сколько нужно. Конфликт казалось, затухал. Но вдруг, словно хищник из засады, из-за рулонов с утеплителем выпрыгнул комендант. Его обветренное лицо, посечённое морщинами, выражало истинное блаженство:

– Вот-вот! Вот почему показатели у твоего отделения хорошие. Ма-алчать, тварь продажная! Я тебя, сучок гнилой! Да это же трибунал! – он бегал взглядом по всем застывшим перевоспитываемым, и, видимо, не найдя подходящей кандидатуры, прорычал:

– Все пойдёте как свидетели! Если нет, – как соучастники в деле о приписках!

Крылов стоял, сняв шапку и втянув голову в хилые узкие плечики. На его глазах появились школьные слёзы. И он стал похож на первоклашку новичка, которого поймали за онанизмом. Все молчали. К ним со стороны растворного узла подошли Толя и Егор.

Егор, дуя на руки, приблизился вплотную к коменданту и что-то стал говорить ему прямо в ухо. Тот злился, играл желваками, но молчал. Потом резко развернулся на каблуках. Зло глянул через плечо, и ушёл. Это было похоже на чудо. Егор подошёл к всё ещё плачущему Крылову и по-отечески принял его голову на плечо: – Ну… Ну – всё, командир… Всё… Отставить слёзы. – Да… Егор, – всхлипывая, ныл Крылов. – Да, спасибо… Спасибо, – и вновь разразился громким плачем, на сей раз уже навзрыд. Егор сильно сжал его шею. Отстранил от себя и влепил слабую, но довольно резкую и звонкую пощёчину:

– Не будь бабой… да ёлки… будь ты мужиком.

Крылов растирал грязным кулаком слёзы, и кивал головой, постепенно успокаиваясь.

– Я ведь сам… всегда всех… ну… успокаивал. А тут… накатило просто… Боже, как стыдно…

– Брось. Порой самому – хоть в петлю… Слушай, – сменил тему Егор, – не знаешь, что там затевается, – и указал в сторону дороги, ведущей к территории. Все посмотрели в направлении указанном Егором. Вдоль дороги выстраивались солдаты, подгоняемые молоденькими лейтенантами. Все в узкоплечих шинельках и портупеях, перетягивающих их тонкие талии. Солдаты были с автоматами, в парадной форме, и все как на подбор – рослые, поджарые и даже похожие, как братья.

– Нет… Не знаю, – совсем успокоившись пробурчал Крылов. К бригаде подошёл комендант. Глядя в сторону, он зло приказал:

– Сворачивайтесь, и бегом на территорию.

Два раза повторять не пришлось. Отделение Крылова нестройной колонной по двое быстро направилось к КПП территории. По мере приближения к КПП они всё ускоряли шаг и к воротам прибыли практически бегом. Как ни странно – отделение уже ждали.

– Быстрее пра-аходиим! Не заа-держивай! Давай! Давай! – кричал начальник караула по охране периметра.

В самих воротах образовалась небольшая пробка из возвращающихся спешно с работ бригад. Никто не понимал, что за спешка. Не было даже привычного шмона, с издевательствами и избиениями провинившихся, которых поймали за попытку проноса посторонних предметов на территорию. Вообще бригады уходили на работы самостоятельно, без выводных и сопровождающих. Побег одного – карался карцером всего отделения. И если в течение суток беглеца не ловили, каждого второго увозили в неизвестном направлении. Куда? Перевоспитываемые не задавали этот вопрос даже себе. Боялись узнать ответ. Никто ещё из увезённых не возвращался.

Когда ворота КПП закрылись за последним прибывшим с работ, прозвучала команда в громкоговоритель: «Построение на плацу всех перевоспитываемых!»

Через несколько минут перед строем серой массы вышел офицер в красной папахе и с синими нашивками на рукаве. Он молча смотрел на отводивших взгляды сидельцев. В руках у него была открытая папка со списком всего личного состава. Он подозвал командиров бригад и стал каждому по очереди называть фамилии из своего списка. Те указывали на названных, выискивая их в строю.

Офицер нервно жевал губы, переминался с пятки на носок, а получив ответ от бригадира, бесцеремонно тыкал в грудь испуганным зэкам.

– Ты… ты… ты… – повторял синенашивочник и кивком головы показывал – «Выйти из строя». Выходили, хмуро и зло. Кто-то попытался возразить, что недавно его… Но тут же получил прикладом в спину и подчинился.

За периметром завыла сирена. В серых ранних сумерках засверкали блики приближающегося спецсигнала, устанавливаемого исключительно на машинах начальников первого окружения.

Через минут семь, перед строем стояли двадцать выбранных перевоспитываемых.

Со стороны КПП к плацу подошли трое. Впереди шёл, глядя оценивающим взором на выведенных из строя, начальник территории – Сук. Его фамилия была реально – Сук. Он действительно походил на короткий, потрескавшийся обрубок ветки. Чуть справа и сзади шёл охранник с автоматом, рядом с ним странный мужчина в кашемировом пальто чёрного цвета. Он был высокого роста. Седые, очень аккуратно уложенные волосы отливали серебром. Туфли неестественно сверкали чёрным лаком. Погода не очень благоприятствовала такой обуви. Видно, дальше кабинета и машины владелец туфель не ходил. На руках чёрные перчатки. Такого же цвета брюки. Лишь светло-серый шарф оттенял черноту, удачно гармонируя с цветом волос. Егор тотчас же пометил его Крёстным Отцом. Очень он напоминал ему героя романа Марио Пьюзо. Егор читал его книги в детстве, а потом смотрел фильм. Как только вновь испечённый Крёстный Отец заговорил, его сходство с главным героем романа усилилось. Говорил он негромко, но очень чётко, обращаясь ко всем перевоспитываемым, что было уже очень странным. Все без исключения проверяющие, приезжавшие на территорию, разговаривали всегда с персоналом и охраной. А здесь такой босс. Речь слушали с удивлением и даже интересом.

– Двадцать человек… – он посмотрел внимательно на вышедших из строя, покивал слегка головой: … – У них есть шанс досрочно покинуть территорию. Для этого необходимо выполнить задание, порученное Родиной. Задание не опасное, но очень ответственное. Вы видите, что я лично, не скрываясь – приехал сюда. Это ещё раз подчёркивает открытость и прозрачность нашего суверенного демократического общества. Они получат шанс досрочного тестирования на статус условно свободных граждан, – он посмотрел на первого из выведенных, и сказал уже непосредственно выбранным:

– Если пройдёте испытание… Не волнуйтесь. Ни о каких физических воздействиях речь не идёт. В нашей стране… – опять обратился ко всем, – в одной из немногих в мире… Пытки запрещены законом, – опять к выбранным: —Вас переведут в специальное учреждение, где и будет проведён эксперимент, позволяющий стать на правильный путь.

Кулик, а это был он, замолчал. Молчали и остальные, и только где-то у дальней вышки надрывалась хриплым лаем караульная овчарка.

На середину плаца вышел красношапочник и скомандовал хрипло, но громко:

– Внимание всему личному составу. Сразу после обеда, вместо обязательных работ состоится политинформация. Явка сто процентов. В бараках оставить по одному дневальному, – он окинул взглядом неровные шеренги бригад и, играя ртом, добавил: —Командирам бригад отправить личный состав на обед.

Через пару минут на плацу остались только двадцать понурых зэков и синенашивочник. Он, как-то очень нехотя, скомандовал:

– Напра-во… К КПП, шагом – марш…

– А вещи, гражданин офицер? – спросил старик в большой не по росту фуфайке.

– Всё необходимое – получите на месте.

Колонна перевоспитываемых потянулась к выходу из территории. Больше их никто не видел. Из ЗК они превратились в живой материал для опытов Фирельмана.

Обед был, на удивление праздничный. Всем дали по два куска белого хлеба, по одному варёному яйцу, а вместо баланды – настоящий армейский кулеш. Второе блюдо, что само по себе уже было неслыханно, было ещё вкуснее. Гречневая каша с тушёнкой. И огурцы. Солёные, но вполне хрустящие.

Отделение Крылова занимало крайний стол от выхода. Егор внимательно следил, чтобы раздающий, которого здесь называли – «разводящий», не обманул и не обделил никого. Ели быстро, поглядывая по сторонам, ожидая чего-то нехорошего от такого царского обеда.

– На убой готовят… – чистя яйцо, сказал Толян, – не иначе…

– Нет… – Егор ел не торопясь, тщательно выбирая чёрные крупинки из недоваренной гречки. – Ждут начальство… Политинформация… Кто-то приедет читать. Хороший момент…

– Думаешь? – Толян посмотрел исподлобья на товарища.

– Тебе есть что терять? – Егор говорил мягко, но очень убедительно. – Мне нечего. У нас всё готово. Поведут, наверняка за строгую… в клуб. Шамба предупреждён. Сигналом будет… – он не договорил. Мимо стола проходил, глядя по-волчьи, командир бригады Хмуров. Он дёргал плечом и моргал при этом левым глазом. Тик проявлялся особенно часто в то время, когда бугор нервничал. Ему оставалось совсем немного дней до перевода в условно вольные, и неприятности в бригаде могли помешать переводу. Хмуров всматривался в глаза жующих и повторял как заклинание одно и то же:

– Не болтать. Приём пищи молча… Не болтать… Приём пищи – молча…

Он не слышал Егора, но всё равно обратил внимание на Толяна, который склонился прислушиваясь:

– Отставить разговоры!

Толян демонстративно почесал ухо, показывая – «Я ничего», – бугор прошёл мимо.

 

Глава 2

Рывок

Крылов, прислушиваясь к разговору, густо солил яйцо и, стараясь не повредить скорлупы, выскребал белок ложкой. Он не слышал, что именно говорил Егор, но всё равно очень боялся. То и дело щурясь, ужимками и гримасами призывая Егора молчать. Егор подмигнул ему и скривил рот в подобии улыбки. Затем, не раскрывая рта, сказал:

– … е вол… уйся, … сё … у… ет … ор… ально…

Хмуров отошёл от стола, и Егор продолжил уже Толяну шёпотом:

– Сигналом будет команда: «Строиться»… Как только проорут – сразу за клуб и в левую от трубы щель. Решётка снята… Шамба обещал. Дальше – как обговаривали…

Хмуров развернулся, словно на шарнирах, и направился опять к их столу. Егор замолчал. Толян жевал и молча смотрел в свою тарелку. Трудно было поверить в успех. План побега был разработан давно.

Побег с места работ за пределами территории однозначно означал наказание всего отделения. Каждый отвечал за каждого. Побег из территории зоны имел совсем другие последствия. Здесь отвечали охранные службы. Поэтому планировали бежать именно с территории. Побеги случались довольно часто. Территории создавались наспех, персонала по охране не хватало, а имевшийся контингент – не всегда набирался из профессионалов. Страна перешла довольно резко из открытого общества к «суверенной дерьмократии» – вот и не хватало надёжных вертухаев. Утеряна школа подготовки волкодавов.

Беглецов ловили, и дальнейшую их судьбу никто не знал. Иногда удавалось скрыться, но всё равно через некоторое время беглецы попадались. Границы перекрыты, документы хорошие достать трудно. Пошатаются по стране и сами сдаются, или возвращаются к семье, где их всегда ждёт засада. А то и вовсе родные выдадут. Детей в школе воспитывали по принципу «Родина – мать!», а родители – воспитатели. И если выбирать между ними, то, естественно, ученик предпочитал мать, то есть Родину… Егор готовился долго и основательно. План предусматривал несколько этапов. Непосредственно побег. Далее – лёжка. И потом пересечение границы. Документы готовили друзья, бывшие сослуживцы.

В клубе работал свой человек – тоже бывший сослуживец Егора. Освободили его условно. Перевели в разряд условно-свободных, с правом работы в нестрогой зоне.

На вольной зоне он выполнял обязанности начальника клуба. Здесь на всех объектах были начальники. Начальник столовой, начальник медсанчасти, начальник гауптвахты, начальник клуба… И все из условно свободных. Кадрового персонала не хватало. Кадровый голод, а сидельцев – полстраны.

Зарекомендовал себя Шамба исключительно с положительной стороны, и поэтому мог почти свободно распоряжаться собственным временем.

В его задачу входило снять одну из решёток, закрывающую лаз в подвал клуба. Сам лаз представлял собой окно ниже уровня земли, а решётка закрывала небольшой приямок. Окно предназначалось для разгрузки прямо с машины.

Проникнув в подвал, беглецы должны были пройти по коридору сорок шагов и, упёршись в стену, найти люк, замаскированный в стене. Оттуда вёл ход за пределы нестрогой зоны. Ход тянулся на пятьсот метров. Выходил за пределами контрольно-следовой полосы и колючки. Далее – лощина. По ней бегом к лесу. В лесу, в схроне – припрятаны цивильные шмотки и ксивы. Учитывая время года – поздняя осень, темнеет рано, беглецы рассчитывали, что сумеют юркнуть в окно незамеченными. А там уже – беги! Необходимо преодолеть весь маршрут за семь минут. Лаз был достаточно широким. Ещё в совдеповские времена, его прорыли зэки, но потом он был обнаружен. Дали команду засыпать. Однако расхлябанность и разгильдяйство сыграли на руку беглецам. Работавшие зэки выполнили работу только на одну четверть. Лаз засыпали… по краям. Доложили, мол – всё готово. Проверяющие проверили. Даже ломом и лопатой пошарили. Вроде бы – нормально.

Прошло время, но зэковское радио успешно распространяло информацию о наличии подземного хода, передавая её из поколения к поколению отбывающих срока. Зону расформировали в девяностых. А когда вновь открыли – одними из первых её постояльцев оказались бывшие ЗК. Вспомнили и ход и как его зарывали. И хранили тайну, передавая только надёжным и проверенным людям.

Со временем ход расширили, углубили, проводя работы силами проверенных людей, работающих на нестрогой зоне. Рыли больше года, и в результате можно было передвигаться под землёй не ползком, а, хоть и согнувшись, но на ногах. Разрабатывал проект лаза сидевший на «строгой» бывший горный инженер. Все расчёты и замеры были сделаны «согласно СНИПОВ и СНУПОВ», как любил шутить он сам.

Инженер не дожил до намеченной даты побега. Скончался в штрафном изоляторе. Но Глеб и Толян, его подельники, план решили довести до конца. Готовились тщательно. Настал тот день, когда всё было готово. Ждали момент. Ждали почти два месяца. И вот теперь, когда всё начальство «территории» занято безопасностью прибывших высоких гостей, а охрана «сидельцев» немного не то что ослабла, но не являлась приоритетной на данный момент, – настал час рывка.

Вся администрация и охрана были уверены в надёжности периметра. «Куда они денутся с подводной лодки!» Всё сходилось, и час настал. Да у них было семь минут, для преодоления пятисот метров, согнувшись в три погибели. Это очень мало, но должно хватить. Просчитано время сотни раз. Именно столько проходит от выхода «перевоспитываемых» из клуба, до пересечения границы со строгой зоной. На границе – тщательная проверка и подсчёт.

«Должны! Должны успеть!» Егор хорошо тренирован. Он – бывший офицер ГРУ. Толян – мастер спорта по десятиборью. И вообще очень сильный человек. Может, именно поэтому Егор впряг его в свои планы? Трудно сказать. Однако сейчас это не было важно. Было важно другое: незаметно, после выхода всех из клуба, юркнуть к задней стене, снять решётку, спуститься в подвал, поставить решётку на место, найти лаз, разобрать вход в него – сильно толкнув плечом в точку, намеченную заранее, и промчаться пятьсот метров по подземному ходу. На всё про всё эти жалкие минуты. Минимум – семь, максимум – двенадцать. Однако Егор считал – времени должно хватить. После команды строиться, как правило, командиры отделений не докладывают бригадирам о наличии личного состава. Бригадиры перекличку не проводят. Зона хоть и не строгая, но огорожена и охраняется по периметру собаками и часовыми на вышках. Собаки – огромные кавказские волкодавы находятся на свободном выгуле между двух рядов проволоки. Натасканы на запах робы. Выпуская на смену – собак не кормят. Ходили слухи, что прикармливали их трупами пытавшихся бежать. Никто не верил, но то, что эти зверюги не щадили никого – правда. Их держали в клетке, и кормили, словно тигров – с лопаты, просовывая мясо сквозь прутья решётки. Выпускали – открыв дверь клетки – прямо на периметр. Хозяев у них не было. Был вожак стаи – тёмно-серый кобель Шрэк. Он мало лаял и был похож на медведя. Остальные – тоже не подарок. Каждый по добрых восемьдесят кило, а то и больше. Стая охраняла периметр, как львы свою территорию. Никто не смел ходить между колючкой. Однажды, пьяный начальник караула, недавно прибывший с Большой земли, решил испытать на себе – «Как несут службу четвероногие помощники?». Кончилось госпиталем. Помогло остаться в живых то, что была зима, и начкар одет был в тулуп, валенки и меховые рукавицы. Еле спасли. Собак отгоняли выстрелами. Кавказцы, как и многие волкодавы, очень боятся выстрелов. После этого случая собак никто не выгуливал.

Хозяин у собак был один – местный житель, работавший раньше на вольной зоне. Когда начиналось восстановление лагерей, он отвечал за собак. Привезли семь щенков кавказской овчарки, пять алабаев и тринадцать уже подращённых немецких овчарок. Ала-баи – псы очень крупные, но довольно легко управляемые. Их отправили на охрану складов. Немцев – отдали в питомник, созданный для охранных подразделений. Прошло около года. Среднеазиаты – алабаи прекрасно несли службу, подчиняясь караулу. Немцы вообще прирождённые служаки, ходили на поводке, сопровождая колонны конвоируемых. Поводок для них – прекрасный стимул рваться и хрипеть, нагоняя ужас на перевоспитываемых. Но на самом деле – собаки очень послушные и вменяемые. А вот с кавказской овчаркой дело сложнее. У неё порой вовсе и нет хозяина. Есть вожак, и есть строгая иерархия стаи. Как раз такая стая и охраняла периметр нестрогой зоны, что ослабляло бдительность караула.

Расчёт Егора был и на отвлекающий манёвр. Шамба, по плану, должен организовать небольшой затор на выходе из клуба, как только отделение Крылова окажется на улице. Это даст ещё несколько минут и отвлечёт внимание офицеров и прапорщиков из охраны. Далее, когда обнаружат отсутствие двух человек, и начнут их искать – должна разыграться комедия. В клубе, за сценой есть комната, предназначенная для хранения музыкальных инструментов. Шамба должен навести охрану на ложный след, предположив, что беглецы спрятались именно в ней. Комната без окон, имеет одну дверь. Но очень прочную, металлическую с засовом изнутри. Через небольшое отверстие в стене, накануне днём, Шамба, с помощью загнутого электрода закрыл эту задвижку. Отверстие тщательно заделал. Полная иллюзия – кто-то заперся изнутри. В дополнение всего в комнате установлен портативный диктофон, который воспроизводил шум возни, шёпот и другие характерные для человека звуки. Охрана должна была поверить. Они начнут переговоры, наверняка. Далее попытаются взломать дверь. Инструмента ни у кого нет. Это ещё займёт сколько-то времени. Даже найдя инструмент, взломать дверь будет трудно. Делали её на совесть. Раньше в комнате был карцер. Но потом после построения нового барака приспособили комнатуху для музыкальных инструментов. В каждой зоне обязательно была самодеятельность и свой духовой оркестр, играющий при встрече важных гостей.

Когда, наконец, обман вскроется, беглецы окажутся далеко.

Но до момента самого обнаружения будет всего-то эти злосчастные минуты. После них объявят тревогу и начнут план перехвата. Поэтому и расчёты проводили с учётом цейтнота. Такой был план. Плюс добавлялись два немаловажных фактора – неожиданность, побеги давно не совершались, и непрофессионализм администрации и охраны территории. Они вообще не спецы в этой области. Много времени прошло после распада ГУЛАГА. Никто всерьёз не ожидал повторения чего-то подобного… Но… времена меняются, и вот уже два года как воссоздаётся система лагерей. Людей набирали из внутренних войск, а иногда и вовсе пиджаков – гражданских. В общем, надежда на успех была.

В клубе сидели по бригадам. Стулья деревянные, крепко прикручены к полу и соединены поперечными брусками по пять штук. В проходах – выводные. В дверях – по часовому. Усиление. Видимо, по случаю прибытия высоких гостей. Командиры бригад сидят сзади своих подчинённых, чтобы видеть всех. На сцену, перед слушателями, поднялся маленький толстячок, в полувоенном френче, с накладными карманами. Он встал за кафедру, на передней части которой красовался герб, и, вытирая лысину платком, заговорил тревожным голосом.

– Сегодня… – он замялся, посмотрел на сидевшего в первом ряду хмурого гражданина в таком же френче и в хромовых сапогах. Хмурый гражданин едва заметно кивнул головой. Толстяк продолжил:

– … мы прибыли в лагерь для ставших на путь исправления граждан, с целью довести личному составу новые указы Верховного Лидера, касающиеся системы Исполнения Наказаний… и, соответственно, всех здесь присутствующих. Слово предоставляется Начальнику Объединённого Управления Лагерей Гор Леониду Гавриловичу.

Гор поднялся на трибуну, и встал на место толстяка. Речь его была пламенной и заученной. Говорил зычно, используя яркие метафоры и красочные сравнения типа:

«…льют на мельницу наших врагов воду своих гнусных речей… Зерно безответственности упало в почву полной безнаказанности… Только сплотив ряды вокруг Фронта Народного Спасения – переломим становой хребет пособникам проводников чуждых идей…» И прочее… и прочее… и прочее…

Мало кто вникал в суть сказанного докладчиком. Некоторые спали с открытыми глазами. Скорее, это был ступор. Расслабленное состояние. Не мигая, глаза смотрели мимо докладчика, мимо трибуны – унося своего владельца в далёкое и недоступное вчера… Туда, где совсем ещё недавно жила страна, отряхнувшая со своих ног прах гнилого совдеповского маразма.

И никто даже в страшном сне не предвидел повторение пережитого. Но, увы! Всё повторяется…

Молчали ряды серых людей, которых вели в «светлое будущее» бессмертные чекисты. Они погрузились в жёсткие казённые полукресла и сидели тихо и покорно. Организм был рад возможности просто сидеть, а не таскать тяжёлые брёвна или разгружать кирпич.

Если кто-то засыпал всерьёз, его одёргивали сидящие рядом. Иногда по своей инициативе, иногда по указанию бригадира. Обычная политинформация, которой с недавних времён придавалось значение очень важного мероприятия, переросла в показательное политзанятие, с прибывшими руководителями вновь созданного Управления Российских Лагерей. Сокращённо УРЛ. Мало кто знал, что название придумал вновь назначенный на должность руководителя этого учреждения Гор, человек со звериным чутьём, помогавшим ему приспособиться к любому хозяину, доказывая свою преданность в показушном порыве, и без стеснений. УРЛ – на определённом наречии, означало необрезанный еврей. То ли господин Гор был шутником, то ли чисто совпадение.

Политинформация закончилась исполнением гимна, с обязательным пением всех присутствующих. Пели, поглядывая друг на друга и широко открывая рот. За неисполнение грозило – ШИЗО.

Высокое начальство вышло через отдельный ход, расположенный за сценой. Прозвучала команда: «Выходи строиться», и все, гремя откидными спинками, направились к выходу.

Егор с Толяном вышли в числе первых. Потемнело. Тускло светила одна лампочка над входом в клуб. Вдалеке, ярко горело освещение над КПП. Начинался мелкий противный дождь. Два красношапочника стояли по обе стороны от дороги, тянувшейся от клуба к КПП. Остальная охрана несла службу по расписанию – на вышках по углам. Между двух рядов колючки, огораживающих нестрогую зону, мелькали, словно тени, рычащие волкодавы. Они не лаяли, и были заняты своим делом. Егор внимательно осмотрел периметр. Ничего подозрительного. Как только основная масса сидельцев вышла из клуба, он потянул Толяна за рукав, и они тихо, прислонясь к неосвещённой стене клуба, прошмыгнули за угол. Уже прыгнув в приямок и ставя на место решётку, Егор услышал шум и крики доносившиеся, очевидно, от входа в клуб. Шамба устроил маленький затор. Всё по плану.

В темном подвале ориентировались по памяти. Схему заучили назубок. После окна – налево, далее семь шагов прямо. Стена. Коридор узкий, можно руками коснуться противоположных стен, при этом на уровне груди будет лаз. А вот и он. Егор навалился плечом на кирпичную кладку. Она прогнулась, но не поддалась. Помог Толян. Несколько кирпичей громко, как показалось воспалённым побегом, упали по другую сторону. Егор быстро стал вынимать кирпичи, и, стараясь не сильно грохотать, проделал дыру. Через неё – в подземный ход. Темно. Справа у самой стены Егор нашёл приготовленный заранее большой шахтёрский фонарь. Включил его. Он светил неярко. Очевидно, аккумулятор подсел от времени. Быстро, насколько позволяло пространство, беглецы стали продвигаться в уходящий вдаль тоннель, который казался очень узким. То ли от тусклого света, то ли от непривычного вида. Время – остановилось. Однако Егор вёл в голове счёт – хронометраж. «Триста девяносто, триста девяносто один…

триста девяносто два…» На пятисотом отсчёте, он услышал над собой чьё-то дыхание. Этого не может быть! Он явно увидел кусок потемневшего, но всё же выделявшегося на фоне общей черноты неба. Он услышал рык зверя. Дыхание перехватило. Неужели обвал? Он знал, что в одном месте, ещё полгода назад, весенние воды размыли грунт, и толщина верхней части уменьшилась до минимума. Но он не думал, что настолько. А в это время одна из членов стаи Шрэка, молодая сука Найда, учуяла подземных беглецов. Она, вначале принюхивалась, потом стала рыть лапами, напоминая лису на «мышковании». Припадая на передние лапы, Найда игриво повизгивала, крутилась вокруг дыры и пыталась сунуть то нос, то лапу в небольшое отверстие, образовавшееся в почве. Она была молодой, почти щенок, и её расположение к игре, а не охране, не спровоцировало других членов стаи. Остальные зверюги были на другой стороне периметра, куда Шамба предусмотрительно подбросил мешок из-под отходов. Он подобрал его на подсобном хозяйстве ещё позавчера, здесь же в нестрогой зоне. В подсобном хозяйстве разводили свиней и кроликов. В мешках вывозили копыта и головы, для дальнейшей переработки. И, естественно, запах у них был вполне специфический. Кавказские овчарки обожали протухшее мясо. Запах отвлёк их от того места, где Найда играла с неизвестными подземными гостями.

Толян налетел на замершего под небольшим отверстием Егора:

– Ты чего?

– Ничего… Вперёд.

Они продолжили свой корявый, полусогнувшись, бег, и через несколько минут достигли выхода. Клуб стоял недалеко от ограждения, метрах в ста. Подземный ход тянулся, на пятьсот. Учитывая ещё и двадцать метров между ограждениями, беглецы были от периметра метрах в трёхстах восьмидесяти. Далее, пригибаясь к самой земле, лощиной – к деревьям.

Вбежали к небольшой, но достаточно густой рощице. Так – слева, под большой осиной… Есть. Тайник был тщательно замаскирован, однако, присмотревшись и зная, где именно он должен быть, Егор быстро нашёл его. Переодеваясь, беглецы услышали громкие команды в лагере, крики, мат, потом одиночный выстрел. Чёткая команда «Строиться по бригадам», и зычные голоса бригадиров: «Первая бригада, в две шеренги…», «Вторая бригада…», «Третья бригада…»

Одежда из тайника была не новая, но отвечала всем требованиям конспирации. Совсем недавно министерство культуры, внесло на рассмотрение ФНС предложение о стандартизации современной одежды свободных граждан. Обосновывали это необходимостью приведения к требованиям ГОСТа продукции предприятий лёгкой промышленности. Ну, и вообще… Нужно же как-то отличать свободных граждан от остальных… Например, от «вставших на путь исправления», или от «условно свободных», или от «перевоспитываемых». Каждой категории – отдельная форма одежды. Повседневная – более строгая, тёмных цветов. Одежда выходного дня с элементами индивидуальных отличий. Женщинам разрешалась брошь, или цветок. Мужчинам – галстук любого цвета, но не более двух одновременно. Пестрота не приветствовалась.

Переодевшись в тёмно-синие брюки, с одним накладным карманом, в тужурку, такого же цвета, с двумя нагрудными накладными карманами, и в ботинки на толстой универсальной подошве, беглецы, засунув свои вещи в тайник, потрусили к трассе.

На дворе конец октября. Вечера холодные, но перехода на зимнюю форму одежды ещё не объявили. Поэтому приходилось мёрзнуть. Разрешалось тёплое бельё, шапка и перчатки. Дороги не перекрывали, тревогу не объявляли. В нестрогой зоне, пытались вести переговоры с «закрывшимися» в клубной комнате для инструмента, сидельцами.

Администрация была уверена, что они там. Когда у КПП при перекличке обнаружили пропажу двух перевоспитываемых, сразу кинулись искать. Вдруг уснули в клубе, под стульями (такое случалось), или в туалет зашли? Может где-то курят, или за клубом? О побеге пока не было и речи. Поискав везде, где, по мнению охраны, могли скрываться сидельцы, обнаружили запертой комнату.

– Что здесь? – спросил начальник режима – обладатель трёх белых квадратов на рукаве – Хлебосол, присутствовавший, как и всё лагерное начальство, на политинформации, а сейчас возглавивший поиск. Он отряхивал красную каракулевую папаху, испачканную где-то в мел, и тихо матерился, ожидая ответа.

Шамба ответил быстро и по-деловому:

– Комната для инструментов.

– Тихо всем! Ша, тихо! – рявкнул начальник режима, и приложил ухо к двери. – Да заткнитесь, наконец! Нескоро, но всё же установилась относительная тишина. Все бригады стояли в строю рядом с КПП. Кое-кто бурчал про ужин и отдых. В отделении Крылова шёпотом пытались предположить – куда делись Егор с Толяном. У запертой стальной двери собралась небольшая толпа. В основном это были красношапочники с нашивками на рукавах из состава администрации лагеря. Там же стояли рядом бригадир Хмуров и командир отделения Крылов. Крылов смотрел сквозь запотевшие очки и мелко трясся.

– Там кто-то есть, – почему-то шёпотом констатировал Хлебосол. Замначальника лагеря толстый «красношапочник» Курвов, кряхтя, тоже приложился к двери. Поза была неудобной и портупея давила на живот. Он быстро покраснел, распрямился и подтвердил тоже шёпотом:

– Точно… Шорох… и шаги какие-то…

– Дай я… – отпихнув подчинённых, к двери подошёл Начальник лагеря Гнут. – Снял красную папаху, поправил воротник новенького офицерского ватника и, вытянув шею, приложил своё ухо – пельмень (видимо, бывший борец) к холодящей стали двери. Долго слушал, потом распрямился, надел папаху, сплюнул в сторону, и дал команду:

– Ломайте… там они, я слышал.

– Ломайте дверь, – повторил команду Хлебосол, – Побыстрее, – пискнул толстый Курвов…

Но никто не тронулся с места.

– Кто ответственный за хозяйство, а? За клуб? – спросил Гнут.

Шамба вышел вперёд, снял шапку, смял её в руках и виновато сказал:

– Я. Начальник клуба Шамба, – он смотрел в пол перед собой, не смея взглянуть в глаза начальству.

– Ломай! – рявкнул Гнут.

– Так нечем… Не положено иметь инструмент. Только вольникам. А у них конец смены… никого…

Гнут покраснел в тон своей папахи. Оглядел пригнувшихся своих подчинённых, и разразился тирадой, из которой было ясно одно – «Если дверь не сломают в течение пяти минут, он всех поимеет вместе с их роднёй до седьмого колена!»

Подчинённые рассыпались в полной готовности найти слесаря, техника, или чёрт знает кого, лишь бы не находится рядом с разъярённым начальником. И пока они искали способ взломать эту дверь, Гнут пробовал вести переговоры с запершимися там перевоспитываемыми. Он подошёл вплотную к двери и голосом, не терпящим возражений, заговорил:

– Даю вам пять минут. Если откроете дверь – отделаетесь десятью сутками штрафного изолятора! Если не откроете – пожалеете, что родились на свет. Вам ясно?

Дверь молчала, комната за ней продолжала шуршать и вздыхать, не оставляя сомнений – там кто-то прячется.

– Если дверь сломаем – живыми вы, выблядки, не доедете до трибунала! Удавлю, как щенков! – неистовствовал Гнут. Порежу на ремни! Суки драные! Гниды казематные! Срань болотная! Или выходите – или вам пи…

И такое «пи… пи… пи…» в течение всех отведённых на раздумье пяти минут. Дверь оставалась неприступной.

– Где слесарь? – всё больше распаляясь, орал нач-лаг. – Привести эту суку сюда!

Подбежал Хлебосол и что-то на ухо сказал Гнуту.

– Что? Да как? Пьёт? Да я его!

– Он не в нашем ведении… У него ведомство другое… Пытаемся связаться с начальником КЭЧ и службы быта… – докладывал Хлебосол. – Я давно говорил – не надо делить службы. Всё в лагере должно быть своё…

– Подожди, – Гнут немного успокоился. – Это не нам с тобой решать, – и опасливо зыркнул по сторонам. – Иди звони в КЭЧ… Проси, умоляй, угрожай, обещай… Что хочешь… Но слесаря с инструментом давай! Или МЧС вызывай!

– Они не едут, – подошёл Толстый Курвов. – Говорят – «Зона закрытый объект». Требуют согласования со своим руководством. Я дозвонился, обещали перезвонить. Но сами знаете – сейчас телефоны мобильные после работы выдают только первым лицам в ведомствах. Вот они пытаются…

– Ладно, – Гнут подошёл к двери ещё раз. Кашлянул и заговорил совсем другим тоном:

– С вами говорит офицер первого ранга Гнут… Начальник лагеря, – он покачал головой и тихо, практически себе под нос, добавил: —… пока ещё… – потом, кашлянув, продолжил:

– Жду выдвинутых требований… и… – он задумался на мгновение, вспоминая, как там говорили в таких случаях герои старых фильмов. Сейчас фильмы все только для служебного пользования. Достать трудно. Вспомнил: —…и ваших пожеланий. Обещаю рассмотреть любые. Только не молчите…

Дверь не открылась. Шорох продолжался, но голосов не было.

– Может, там нет никого? – испуганно предположил Курвов.

– Я, по-твоему, – глухой? – отойдя от двери, спросил Гнут. – И он глухой? – указал на Хлебосола. – И он? – на Шамбу. – И они все глухие?

– Нет, что вы, что вы… – Курвов покраснел и стал заикаться: —П-просто н-не от-отвечают, я и-и п-подумал…

– Что там со слесарем? – махнув рукой, спросил Гнут у Хлебосола.

– Я распорядился с объекта строительства вызвать слесаря. Он недавно от нас вышел. Нормальный гражданин… живёт в тридцать шестом бараке… Тут недалеко. За ним пошли.

Слесарь пришёл только через час. К этому времени всех перевоспитываемых вернули в строгую зону, предварительно пересчитав и обшмонав, а администрация, во главе с Гнутом, разместилась в клубе. Слесарь пришёл, но инструмента при нём не было.

– А где инструмент? – был задан вопрос.

– Нам с собой уносить не положено… Инструкция. Нужно завскладом дополнительное распоряжение на выдачу в сверхурочные часы…

Гнут негодовал… Где-то через полтора часа после начала хипеша дверь открыли… И, естественно, никого там не нашли…

А в это же время Егор и Толян приблизились к дороге. Рядом в кустах, прикрытые сломанной ветлой, лежали два дорожных велосипеда. И вскоре перевоспитываемые строгой колонии слились с потоком велосипедистов, возвращавшихся с работы по домам, и превратились в обычных условно свободных обывателей огромной страны. Они катили по направлению к городу. Октябрь, но мороз не установился, и снега не было. А значит – приказа перехода на зимний транспорт ещё не издали.

Весной, летом и осенью – вопрос с транспортом решался легко. Зимой, к сожалению, приходилось запускать автобусы и грузовики по маршруту, так как снег и гололедица не позволяли передвигаться на велосипедах. Велосипедное движение – идея министра здравоохранения. Он очень гордился новшеством. И экономия, и здоровье! Каждый житель получал под роспись транспортное двухколёсное средство и платил за него из своего довольствия ежемесячно. Велосипеды частично решили проблему с нехваткой горючего и отсутствием качественных автомобилей. Автомобили стали предметом государственного значения и могли использоваться исключительно в служебных целях.

Дорога шла от секретного оборонного производства, и ехали по ней в основном инженеры и высококвалифицированные рабочие, имеющие возможность жить в отрыве от производства, в отличие от неквалифицированной рабочей силы и чернорабочих. Этот контингент проживал в бараках казарменного типа на территории предприятия. Срок их обязательной рабочей вахты варьировался от года до пяти, в зависимости от множества факторов. Начиная с возраста, судимости, службы в армии и заканчивая пониманием политики партии и правительства. Также в рядах рабочих встречались колхозники близлежащих хозяйств. Велосипеды были все одинакового цвета, но не всегда одинаковой конструкции. Мужские, с рамой и большими колёсами. Женские, с опущенной рамой и колёсами поменьше. Детские «Орлята» и «Школьные» – меньше и легче.

Мужчины и женщины – одеты в такие же, как у беглецов, синие одежды. У женщин на головах платочки трёх цветов. Синие – у работниц цехов и основного конвейера. Белые – у работниц общепита и санитарных частей. И красные у представительниц контрольных бригад Фронта Национального Спасения.

Изредка, мигая синим маячком и воя сиреной, мимо проносились машины высших чинов Фронта Национального Спасения или внедорожники полиции. Всё пока шло по плану. Через двадцать с небольшим минут беглецы свернут на грунтовку, ведущую в малый хутор «Передовой». Там их ожидает Саша Полковник. Они попадают под его опеку. Егор знал полковника ещё по совместной службе. Парень он надёжный, хотя наглый и не всегда приветливый.

Хуторов, расположенных вдоль основной магистрали было много. В них проживали временно свободные граждане – сотрудники огромного хозяйства, именуемого Хозколтруд, или – хозяйство коллективного труда. Поля, расположенные по обе стороны дороги, за заградительной лесополосой, принадлежали государству. Отвечал за их содержание, обработку, использование именно Хозколтруд.

Жители Хуторов имели свою зону ответственности, но решение о посевной, уборочной или поливной компании принимало руководство Хозколтруда, которое в свою очередь получало распоряжение от министерства сельского хозяйства, а министерство от Высшего Совета Фронта Национального Спасения. Часто указания были нелепыми с точки зрения работающих на земле. Страна огромная, климатические зоны разные и со своим особенностями, что требовало исключительно индивидуального подхода к началу сельскохозяйственных работ. Но… Министерство Финансов выделяло средства по своему графику, ФНС проверял поступление денег на счета, отправлял своих контролёров на места, определял порядок закупки топлива, запасных частей, техники. Потом – выпускал распоряжение… Короче сеяли иногда поздно, убирали рано, хранить не умели… Но плакатами обвешались, как в лучшие годы Советского Союза. Опять «Битва за урожай», опять «Каждую каплю – в дело»… и прочая ерунда, вызывавшая уже не раздражение, а грустную улыбку у работников сельскохозяйственных предприятий. Хотя предприятие было одно: Хозколтруд.

Каждое утро в шесть часов летом, и в восемь зимой, раздавалась трудовая сирена, возвещающая начало трудодня. К этому моменту все приписанные к хозяйству граждане должны были находиться на своих рабочих местах. За невыход на работу – первое предупреждение, за повторный – перевод из статуса временно свободного, в статус – ограниченно свободного, что значительно урезало свободы – передвижения, посещения развлекательных мероприятий, воскресного выхода в местный интернет, лишало права иметь возможность недельного годового отпуска.

Жили в бараках на двадцать человек, которые были поделены на десять комнат. Удобства во дворе. Отопление печное. Электричество – по расписанию. Супружеские пары имели право один раз в год подавать заявление на увеличения семьи. И в течение девяти последующих месяцев женщина могла уходить с работы на двадцать минут раньше, чтобы успеть принять душ к приходу мужа. Эта привилегия была выбита минздравом. И оно им очень гордилось, преподнося как заботу государства о преодолении демографического провала. Холостяки жили в отдельных бараках по пять человек в комнате. Посещение женской половины разрешалось только до одиннадцати вечера.

Егор и Толян свернули направо под кривой, написанный от руки указатель – «Передовой». Толян, с трудом удерживая равновесие – давно не катался – на неровной дороге, спросил:

– Что за передовой?

– А у них теперь всё так – «Передовой», «Стремительный», «Смелый»… Названия хуторов. ФНС придумывает названия… Чёрт бы их побрал… Кажись, приехали… Ну-ка… спешились… Тихо…

Они остановились у густой заросли дикой сирени. За ней, метрах в тридцати, располагался деревянный барак. Прямо за сиренью – небольшой сарай. От него пахло мочой и какой-то гнилью.

– Фу, ну и ароматы – тихо заметил Толян, закрывая нос пятернёй.

– Тут параша… – кивнул на сарай Егор и тоже прикрыл рукой нос…

– Сашка должен ждать у этих кустов… Если это, конечно… – Егор не договорил, огромная лапа легла ему на плечо.

– Тссэ… – Полковник приложил палец к своим губам. – Я это, здоров, Гор.

– Сашка! – Егор обрадовался, но сказал тихо: – Наконец-то!

Сослуживцы обнялись. Полковник подошёл к Толяну, стоявшему у велосипеда. Внимательно посмотрел ему в глаза. Молча кивнул, приветствуя незнакомца. Толян тоже кивнул в ответ.

– Уже совсем стемнело… – заговорил очень тихо Саша. – Это хорошо. Хождение в тёмное время по хутору запрещено… Только с моего разрешения, поэтому пройдём незаметно. На хуторе камер нет… Не пишут. Экономия энергии… Электростанция сдохла почти совсем… – он поманил беглецов рукой, и они, пробираясь сквозь заросли сирени, подошли к отдельному флигелю. Флигель был маленький, но кирпичный, с металлической крышей и флагом над козырьком двери. Стоял он в стороне от барака и совсем далеко от параши, как назвал вонючий сарай Егор.

Во флигеле было до того уютно и комфортно, что Толян даже присвистнул:

– Ни фига! Вы живёте!

Полковник, снимая верхнюю робу, довольно улыбался:

– Как никак – председатель я… Вот оно как. Из Полковника – в председатели. Но председательствую недавно… Да раздевайтесь. Сейчас поедим. У меня спирт есть… Давайте, давайте… Ну, что… как не родные.

Беглецы сняли ботинки, и босые прошли в комнату. Мебель была достаточно богатой по нынешним временам. Небольшой, но массивный стол, покрытый цветастой скатертью, расположился у окна, занавешенного тяжёлой шторой. Четыре стула с резными ножками стояли по сторонам стола. У противоположной стены – диван, большой с кожаным высоким верхом. В углу приличный телевизор «Горизонт», с плоским экраном, рядом на столике настоящий компьютер, настольная лампа с зелёным абажуром, ксерокс, принтер. Егор, выпятив нижнюю губу, одобрительно поднял вверх большой палец:

– Солидно, Сашок… Что сказать.

– Да, – Полковник махнул рукой. – Груда металла. Всё равно интернет ограниченно-доступен. Следят. Связь один раз в неделю во время планёрки. А так… Стоит без дела.

Толян, осматриваясь по сторонам, негромко спросил:

– А того, – он обвёл комнату пальцем, явно намекая на прослушку, – нет?

– Нет! Точно нет… поверь… Ну, давай садитесь, сам всё подам.

Он вышел на кухню, которая располагалась за остеклённой дверью, и вскоре вернулся, неся поднос с едой в одной руке, а графин, видимо со спиртом, в другой.

Через пять минут, трое мужчин раскрасневшись от тепла, спирта и еды, закусывали картошкой и огурцами. Пили не много, больше говорили.

– Кинулись уже, наверное? – закусывая картофелиной, присыпанной солью, – заметил Толян.

Егор молча хмыкнул и отёр руки вафельным полотенцем.

– Я говорю – ищут, наверное… – Толян смотрел на своего товарища.

– Кинулись, не кинулись… Чего гадать. Как будет… нам уже ничего не изменить, – Егор налил всем из графина, не дожидаясь предложения от хозяина. Полковник одобрил его действие, чуть прикрыв глаза. Выпили. Запили водой.

Саша Полковник, отодвинув пустую стопку, посмотрел внимательно на Егора, затем на Толяна и буднично сказал:

– Сейчас спать… Утро вечера… знаете, – и, предваряя вопрос открывшего было рот Толяна, добавил: —Искать здесь не будут. Архивные данные о нашей совместной службе с Егором не сохранились. Я по себе всё зачистил давно… На всякий случай. Вот он и настал, тот случай.

Егор встал из-за стола, задвинул стул, подошёл к Полковнику и неожиданно обнял его.

– Ну, ну… Сочтёмся… Не люблю этого… знаешь ведь, Гор.

– Знаю, Сашок… просто спасибо… И где ты нам постелил – определил?

– Спать будете наверху, – Полковник указал на крутую узкую лестницу, ведущую в мансарду. Там два матраца… высоких. Бельё, одеяла.

Вдруг в дверь кто-то настойчиво постучал. Егор метнулся к лестнице, поднялся наверх. Толян юркнул на кухню.

Полковник спокойно подошёл к двери:

– Кто?

– Александр Оттович, – раздался из-за двери взволнованный женский голос, – ФНС на хуторе… Внеплановая… Вас спрашивают.

Полковник потёр ладонью подбородок, выругался беззвучно, ответил спокойным голосом:

– Сейчас иду… Переоденусь только…

– Они срочно! – не унимался голос.

Полковник набросил на себя ватник, висевший у входной двери на вешалке, сооружённой из неструганой сороковки и соток гвоздей, махнул выглядывавшим из своих укрытий беглецам рукой – «Давай наверх» и, дождавшись, когда те поднимутся, открыл дверь. На пороге стояла Катя. Да-да, Та самая Катя из дома Хомичей. Они жили с Полковником как муж и жена, вначале скрывая, а потом и в открытую. Всё же она иногда по привычке ещё «выкала» Саше, особенно на людях. Катя похорошела. Женщина при мужчине всегда расцветает, хоть и в нехороших условиях. Даже обычный ватник и сапожки она носила кокетливо и красиво. Платок повязан так, что видны белые локоны, а глаза, несмотря на будничные запреты, были подведены чёрной тушью.

– Где они? – выходя из флигеля и предварительно погасив свет, спросил Саша.

– На овощном… Злые какие-то. Двое фэнээсовцев и баба с ними, похоже – из сельхознадзора… Худющая! Пацан в юбке. У каждого в руках по аппарату… Ищут вас… тебя то есть. Я думаю, наверное по выполнению плана… Мы же недодали.

Дверь хозяин дома закрыл на ключ. Взял Катю под руку и, поправляя другой рукой сбившийся воротник ватника, сказал ей на ухо:

– Я на овощной… Ты – в контору… Там Геворг, скажешь ему, чтоб уходил. Поняла?

– Поняла… А что же? – девушка прикрыла рот рукой.

– Ничего же! Меньше размышляй… – зло прошипел председатель – Полковник и добавил по-доброму тихо: —Иди, Катюша… Всё будет хорошо.

В овощном цеху председателя ждали – начальник цеха Арам и трое проверяющих. Арам стоял хмурый и, увидев Сашу, молча кивнул головой в сторону незваных гостей. Проверяющие подошли к председателю с гаденькими ухмылками на юных лицах. Заговорил один из парней:

– Гражданин Роммель?

– Да, – ответил Саша.

– Отто Алексеевич, кажется?

– Александр Оттович, – поправил Полковник.

– Не суть важно, – заметила женщина, похожая на пацана, по характеристике Кати.

– Сигнал поступил. Вот, – один из парней открыл крышку переносного компьютера и повернул его к председателю. Компьютер был диковинный. Председатель давно не видел новинок, хотя и слышал, что за бугром все работают в трёхмерном изображении. Что суперпринтеры способны создавать человеческие органы, а ещё… Он не успел подумать дальше, так как на экране увидел очень неприятные кадры. Люди из бригады Гриши – Дон Кихота, грузят мешки в машину. Съёмки проводились, очевидно, ночью, и были чёрнобелыми с зеленоватым отливом. Так показывал ПНВ – прибор ночного виденья.

– Что скажете, гражданин председатель? – глядя на картинку в компьютере, спросил проверяющий.

Молчание – золото, но не в данном случае.

– Не понимаю, в чём загвоздка… – начал Саша, – люди работают.

– Да… Работают. Всего, согласно видеозаписи, за эти сутки загружено двести двадцать три мешка картофеля… Мы сейчас говорим только о нём…

– Ну? – начинал понимать Саша, к чему клонит проверяющий. Видимо, нестыковка с учётными данными его бухгалтерии. Но винить некого. Он сам дал команду приписать сверх выполненного семнадцать тонн. Но не огульно, а ежедневно понемногу… Ранние заморозки, отсутствие техники, плохой урожай… И план трещит по швам… Думал, потом покроет за счёт другого поля. Не проскочило…

– Я готов объяснить, – председатель указал парню на дверь, ведущую в отдельное помещение. Тот кивнул головой.

– Ну, что ж… Пойдёмте… Объясните.

Они зашли в комнату. Остальные проверяющие остались за дверью вместе с бригадиром. Маленькая неубранная комнатёнка была метров девять по площади. Не больше. Стол, четыре стула. На столе древний компьютер. Саша подошёл к столу, порыскал в ворохе бумаг. Оторвал клочок от одной из них и, не говоря ни слова, нарисовал большой знак вопроса. Парень хмыкнул. Закрыл свой переносной компьютер и, почесав, совсем как-то по— деревенски, за ухом, поднял вверх четыре пальца левой руки. Саша смотрел на руку молча. Он понимал, что отдать четыре трудодня всей бригады, значит оставить людей без дополнительного пайка, на целых две недели. Не выдержат без мяса и сахара. Надо действовать. Попробовать торговаться? Он посмотрел, оценивая представителя Фронта Народного Спасения.

Молодой, наглый, видно – из деревенских. Не идейный. Можно попробовать.

Бывший полковник поднял вверх два пальца, пожав при этом плечами. Колебался проверяющий недолго. Крякнул, что-то пробурчал и сказал, выходя из комнаты:

– Ладно…

Председатель вышел за ним следом. Проверяющие быстро собрались и укатили на большом армейском УАЗе «Патриот».

Арам подошёл к председателю.

– Сколько? – виновато спросил он.

Председатель махнул расстроенный рукой и показал Араму два пальца.

– Ничего, отработаем… Ещё по-божески… У нас резерв неучтённый остался… Я в базу не вносил ночные выходы на аврал… Как-то выкрутимся…

– Но два трудодня – это сто двадцать дней на бригаду! Куда им столько? Людям как объясним? Ты же помнишь – от каждого… это, и каждому по труду… – Саша грустно улыбнулся.

– Да… Но если бы не приписали, хуже кончилось бы… А так, хоть бумаги в норме… – Арам подмигнул Саше. – Я пойду, командир. Ноги гудят… да и…

– Иди, конечно. Отдохни… Антонине – привет… Знаю – к ней. Правильно… Хорошая она у тебя.

– Ей скоро вольную полную обещали. Приглашу на свадьбу. Разрешение пока не получил. Но как статус ей поменяют, сразу попрошу…

– Спасибо… – Полковник поднял воротник и зашагал в направлении своего флигеля.

Вот уже третий год почти прошёл после этого чёртового катаклизма. Третий год какого-то всеобщего безумства. Когда это всё началось – думали ненадолго. Вначале всех пугали тяжёлым международным положением. Все каналы вещали одно и то же: планы США и Запада по оккупации России, всемирный заговор против руководства страны, внутренняя пятая колонна. Телевидение превратилось в сплошной пропагандистский поток. Причём люди, которых раньше и заподозрить нельзя было в слабоумии или крайней симпатии к сталинизму, вполне серьёзно говорили о возвращении методов чисток рядов, выявлении врагов народа, выселении неугодных. И это не было признаком плохого тона. Почему? Саша искал ответ, но не находил. Однажды он услышал понравившуюся версию от бывшего ректора университета, которого после лагеря и полутора лет заключения направили к нему на хутор. Профессор был худой и вспыльчивый, однако вполне себе бодрый, несмотря на перенесённое заключение и стресс «разоблачением» его, как западного агента.

Он пришёл к Саше на беседу… Такие собеседования председатель проводил всегда лично с вновь прибывшими. Профессор был замкнут, опаслив, небрит и подозрителен. На вопросы отвечал, кивая при этом головой то ли вниз, то ли в бок. Так, что было не понять, положительный даёт ответ на вопрос или отрицательный. Вопросы были стандартные, разработанные Главком Хозколтруда. Велась аудиозапись беседы со вновь прибывшими «на перековку», как любили называть партаппаратчики принудительные работы в сельском хозяйстве.

Перед Роммелем сидел ещё не старый человек. Одет в обычную, для его положения, одежду – серая роба, чёрные ботинки. Шапку он мял в руках.

– Ваше имя, фамилия, отчество? – отчётливо произнёс Саша.

– Кудинов… ой… простите меня… Я забыл… Нельзя… я сначала, – и профессор, оглядываясь по сторонам в поиске, видимо, записывающего «уха», отчётливо сказал:

– Бронштейн… Эммануил Аронович… – и, подумав немного, добавил: —Я по жене Кудинов… так при росписи… она попросила. Ну, у неё отец был категорически против… Вот я и взял её, ну то есть жены – фамилию. Но сейчас, в свете борьбы за чистоту расовых приоритетов… вы понимаете… Я не вправе, так мне объяснили ещё при задержании, использовать фамилию жены…

– Не волнуйтесь вы так, – успокоил его председатель Саша, – личное дело передо мной. Всё вижу. Но форма опроса утверждена, – и бывший полковник развёл, извиняясь, руками. Видеозаписи не было. Фиксировался только звук. Вначале предполагалась и видеозапись, но выделенные деньги растворились в чиновничьих кабинетах. И на видео их не осталось. Отчёт успешно прошёл наверх, а контроль был возложен на того, кто эти деньги и присвоил.

– Род занятий до ареста? – вопрос Саша задал казённо, без лишних эмоций и удивлений. А удивляться было чему. По анкете – Кудинов – Бронштейн значился, как требующий постоянного контроля, своенравный, неуравновешенный, с обострённым чувством своего величия. Такую глупость мог написать только слабо образованный идиот или преданный патриот из ФНС.

– Молекулярная физика, – ответил Кудинов – Бронштейн, – профессор… преподавал в вузах… многих… научные работы, статьи… Но… это мало интересно.

На зоне – разнорабочий, – Эммануил Аронович пожал плечами и добавил с упрёком, как показалось Саше, – разнорабочий доктор наук… Бред, да и только.

– Ну, почему же бред? У меня в бригаде сортировщиков пять кандидатов и два доктора наук… Вот так, – председатель Саша грустно вздохнул.

Он задал необходимые вопросы. Получил стандартные ответы и, закрыв файл компьютера, где размещалось личное дело профессора Бронштейна, предложил выйти:

– Пойдёмте, представлю вас бригадиру.

На улице разговор пошёл по другому руслу.

– Эммануил Аронович, мне передали о вас информацию мои друзья. Можете не опасаться. Я хорошо знаком с Зюлькиндом Романом.

Профессор засуетился, оглянулся несколько раз. С Романом Зюлькиндом он был знаком по совместной работе в лаборатории Кривых. Хороший, добросовестный парняга. Когда профессора обвинили в пособничестве какой-то там разведке, он не понял даже какой, Роман был один, кто высказал сомнение по этому поводу. И поэтому, сейчас услышав от председателя знакомое имя – он облегчённо вздохнул. Закивал головой и далее пошёл рядом с председателем.

Роммель, кутаясь в поднятый воротник, продолжал: – Постараюсь найти для вас нечто, так сказать, приличное… в конторе.

Профессор не ответил, только опять пожал плечами. Пройдя шагов пятьдесят, Саша неожиданно задал вопрос:

– А вот скажите – что вот это?

– Извините, где? – Кудинов-Бронштейн опять оглянулся.

– Всё вот это, что нас окружает… Мне интересно слышать разные мнения… тем более от людей науки.

– Это? Это нормальное состояние цикличности развития Российского общества, – ответил профессор, словно ответ готов был давно.

– Нормальное? – Саша опять грустно улыбнулся.

– Да… Многим оно кажется странным… Однако оно закономерно… У меня есть объяснение… На протяжении семи столетий Россия входила в стадии – от экономически свободного развития до феодально-вассального несколько раз… Была Новгородская торговая республика, Псковская… даже Вятская… Причём демократичность их правления вызывала зависть даже на Западе. Но в то же время территории, попавшие под управление Монгольской империи – правились, простите за такое определение, исключительно тоталитарно, централизованно и феодально. Были времена узурпации власти полной… при Грозном, при Петре, при Сталине…

Но были и времена … Да что там говорить об истории, – профессор явно завёлся и, немного запыхавшись, всё же не отставал от председателя. Он дышал часто, но ровно, продолжая свою мини-лекцию:

– Когда после гайдаровских реформ Россия ступила на краешек рыночных отношений, нам казалось это – навсегда… Только не казалось это тем, кто не представлял себе, что в стране могут быть свободные выборы, свободные партии, свободные суды, пресса… Свобода предпринимательства, свободные люди, наконец! Что власть должна периодически меняться, что мнение одного не должно безоговорочно приниматься как аксиома. Усиление пирамиды власти привело к необходимости не выбирать, а назначать феодалов – губернаторов, попытка контролировать бизнес – привела к укрупнению и монополизации всех сфер экономики, а затем и к огосударствлению его полностью. А людишки… ну, то есть мы… Быстро подстраиваются, ища силу. Где сила – там и прихлебатели. И не потому, что плохие. А потому, что каждый хочет просто нормально прожить отведённый ему срок. Вот и прощаем малые прегрешения власть имущих… Лишь бы не отодвинули от дележа… Вот и соглашаемся с властью во всём – лишь бы самому удержаться, лишь бы не вытолкнули, лишь бы перепало и нам… кусок дающий – всегда диктует. Люди нормальные, вот только…

– Квартирный вопрос их испортил? – грустно улыбнулся Роммель.

– Да… да… и он тоже. Лучше и не скажешь… Вопрос личного благополучия заложен в нас как инстинкт… Мощный инстинкт самосохранения…

Так вот… продолжая тему огосударствления всех сфер… убрав своим госрегулированием всю конкурентную среду, диктаторы-управленцы довели дело до дефицита, пропало всё. Они кинулись к предприимчивым «Давай-давай!» Ха! Было поздно! Бизнес умер, конкуренции нет! Кто сможет конкурировать с госкорпорацией, которая дотируется государством. Но скоро дотации кончились, а госкорпорации стали сильно убыточными – наступил конец. Что-то надо думать. Искать виновных! Нашли! Запад! Он виноват во всём, конечно! Закрыть границы – да и дело с концом. И ведь большинство поверило, потому, что не умеют ничего делать. Пассионарный слой выжжен налоговой политикой, жёстким регулированием и бюрократическими преградами. Кто уехал, кто разорился и спился. Кто приспосабливается. Но кормить народ-то надо. А чем? – Бронштейн, чуть споткнувшись, слегка придержался за локоть Саши. Он тут же сконфуженно одёрнул руку и извинился.

– Простите, гражданин начальник… – слова извинения прозвучали нелепо и комкано.

– Перестаньте, Эммануил Аронович. Я такой же заложник положения, как и вы… И миллионы других. Продолжайте – интересно.

Профессор продолжил, слегка, в знак почтения, кивнув головой:

– Вернули обычный способ – бесплатный труд. Вот мы и трудимся. Виноватого найти – проще простого. Был бы человек – статья найдётся. Мы смеялись над этой идиомой. А надо было её выжигать калёным железом, надо было орать на всех углах… Надо было…

– Пришли, – Саша остановился у входа в контору.

Профессора определили на бумажную работу. Подсчёты, табели, учёт выполнения работ, трудодни… Так он до сих пор и трудится.

Часто вспоминал тот разговор председатель Александр Оттович, многое понял. Со многим согласился. Не понравилось, что опять наша интеллигенция говорит заумно, издалека и непонятно… Отсюда и беды. Проще, господа… Всё проще. Но суть сказанного Бронштейном – Кудиновым понятна. Мы сохраняем привычный метод. Метод, доставшийся нам от далёкой Монгольской империи. И ни года, ни перемены не в силах что-то поменять. Метод правления один – жёсткое единоначалие… как в армии… Отрицание мнений, отличных от генеральной линии. Уничтожение инакомыслия на корню. Превращение людей в послушное голодное бессловесное стадо, готовое на всё ради куска хлеба и сохранения жизни…

 

Глава 3

Тайное общество

Саша подошёл к своему флигелю. Дверь приоткрыта. Странно… В окнах темно. В домике – тишина. Осторожно вошёл. Зажёг свет. Лампочка светила довольно ярко. Из прихожей – в гостиную. Тоже зажёг свет. Порядок. Со стола всё убрано. Никого нет.

– Егор! – позвал председатель. – Егор!

– Здесь мы, здесь, – тихо ответил Егор, спускаясь со второго этажа.

– Что за шухер?

– Всё спокойно… Побирушки приезжали. Да, не заморачивайтесь. У нас знаешь, сколько кормится, – Саша незло махнул рукой. – Давай отдыхать. Завтра – передислокация. Легенду расскажу прямо сейчас. Вы – наверх, располагайтесь. А я через пару минуток поднимусь.

Устроившись наверху, беглецы стали слушать подошедшего председателя.

Они проговорили план завтрашнего дня. Без лишних слов, по-деловому. Саша рассказал о таких вещах, о которых Егор и не догадывался. Он объяснил, что после побега – выход у беглецов один – примкнуть к организации, борющейся за освобождение страны от тирании. Егор и Толян слушали с недоумением и страхом.

Они и предположить не могли, что существуют люди, которые осмелились идти против ужасного террора в стране. Но Роммель объяснил, что таких людей много. Что завтра он познакомит их с ними. И что от них требуется только одного – поверить ему. А он их не подведёт. На этом закончили.

Ещё Роммель пояснил, что утром идти всем вместе нельзя. Чужих приметят сразу. А Саша пока не выявил «шептуна» на своём хуторе. Подлость можно ждать от кого угодно. В каждом хозяйстве, в каждой бригаде был завербованный стукач.

– Так что, – говорил председатель, – я уйду рано. А часам к десяти, когда все будут на рабочих местах – подъедет грузовик. Станет левым бортом к дому. Сначала из него выгрузят дрова. Присмотритесь. Осторожно… Егор – ты же лучше меня знаешь. Прокрадываетесь… и в кузов. Там брезент. Укроетесь и затихните. И чтобы – тише воды, ниже травы. Ехать недалеко. Приедете – вас окликнут. Вопросы?

– Ясно всё, – буркнул Толян, явно обидевшийся, что Саша сказал – «Егор, ты знаешь». Толян, между прочим, тоже не лыком шит. Но вслух обиды не выразил.

– Отлично, – резюмировал председатель. – Отбой.

План был прост, и поэтому всё должно было произойти без сучка, без задоринки. Грузовик прибыл в девять пятьдесят восемь. Двое и водитель вылезли из кабины и стали разгружать дрова, складывая их у сарая. Ровно в десять тридцать в кузов залез Толян. Через минуту – Егор. Накрылись брезентом. Замерли. Хлопнули закрывающиеся двери кабины. Грузовик заурчал и тронулся. Буквально через несколько секунд Егор с Толиком услышали крики и свист. Грузовик встал. Кто-то стукнул чем-то металлическим о кузов и спросил:

– Что везёте? – голос был противный и писклявый. Даже не поймёшь – мужик или баба.

– Председателю дрова привозили. Вот накладная. Вот наряд… путёвка…

– Открывай борт. – Это зачем ещё?

– За сеном! – грубо оборвал писклявый, – открывай, говорят… План повышенной угрозы объявили… Всех трясём.

– Да нет проблем, Кузьма. Ты же меня знаешь… Сейчас монтировку достану, а то, блин, борт, сука, клинит. Еле закрыл.

Егор и Толик лежали под пыльным пахнущим сырыми дровами брезентом, и не могли повлиять на ситуацию. Что за люди их остановили? Вооружены они? Как поведёт себя водитель?

– Да ладно… Я залезу, сам проверю.

Кузов зашатался. Кто-то влез в него. Пнул металлический ящик закреплённый ремнём у переднего борта. Отодвинул бидон, стоявший тут же рядом. Вдруг снизу, с земли его окликнули:

– Кузьма, а ты не знаешь – всем дают отгул за воскресенье, или только условно вольным? – голос похож на голос шофёра, который руководил выгрузкой дров.

Стоящий в кузове Кузьма ответил удивлённо:

– Отгул? Первый раз слышу. Ну-ка расскажи, Лёня… Расскажи, расскажи… – спрыгнув с кузова Кузьма отошёл от машины, так как его голос отдалился.

– Да, я вот вчера отвозил почту, в детский сад… – снова заговорил водитель Лёня. – Ну, с молоком… заодно попросили. Так мне директриса приюта говорила – новое постановление… Для особо отличившихся, теперь за трудодень, в воскресенье, могут давать отгул среди недели.

– Да иди ты? Точно?

– Не знаю… Только она сказала… Ну, я поеду. А то ещё две ходки надо…

– Езжай. Смотри, осторожно. С Дальней, говорят двое рванули… Ещё вчера. Ищем.

Хлопнула дверь кабины. Заурчал двигатель. Поехали.

Под брезентом громко чихнул Толян, но шум мотора и расстояние скрыло явный прокол конспирации.

Ехали, действительно, недолго. Место, куда их доставили, было очень интересным. Глухой, как показалось, лес. Дорога почти полностью заросшая. Неезженая. Беглецов поджидал парень. Молодой и какой-то неприятно-приблатнённый.

– Давай, чапай за мной… пехота, – издевательски сказал встречавший блатняк.

– Далеко? – спросил Толян.

– Три дня лесом… если на комбайне с сеялкой, – заржал негромко парень.

– Ладно… веди, – сурово глядя исподлобья сказал Егор.

Шли молча через заросли. Много было сухостоя. Лес неухоженный и старый. Провожатый дорогу знал хорошо. Шёл уверенно и довольно быстро. Через полчаса, ободранные и недовольные, беглецы очутились перед входом в землянку. Причём заметить его было практически невозможно. Остановившись у старой сосны, проводник лихо свистнул и исчез в каких-то кустах.

Земля рядом с Егором поднялась, открывая этот самый вход. Снизу на них смотрел взрослый, интеллигентного вида мужчина. Толян и Егор глупо оглядывались, но провожатого и след простыл.

– Заходите, – тихо пригласил мужчина из подземелья.

Землянка оказалась просторным светлым бункером. Такие Егор видел у связистов и ПВОшников, во время своей службы в ГРУ. Неширокий коридор упирался в мощную стальную дверь. Встретивший их мужчина повернул большое металлическое колесо, и дверь плавно отошла навстречу. За дверью открывался вид в огромную залу. Посредине – большой стол. По стенам тоже столы, сплошь уставленные аппаратурой. Компьютеры, за которыми сидели несколько человек. За большим столом в центре – семеро. Они внимательно смотрели на Егора с Толяном. Лысый полноватый мужик, который сидел во главе стола, пригласил их жестом, указывая на два свободных кресла:

– Садитесь, господа. Рад вашему удачному освобождению.

Прибывшие «господа» – сели. Компания подобралась странная. Старший, так окрестил его Егор, был толст, лыс и, очевидно, маленького роста, потому что всё время выпрямлял спину, пытаясь казаться выше, чем он есть на самом деле. Одет – в красивый синий костюм и голубую рубаху. Галстук – кричал своим неестественно белым цветом. Остальные были тоже как-то странно одеты. Точнее, одеты так, как ещё три года назад ходили все нормальные люди. Двое в элегантных костюмах и белой рубахе, с расстёгнутым воротом, трое в джинсах и свитерах ярких цветов. Ещё один, словно приехал с Гавайского пляжа – в лёгкой, почти прозрачной, батистовой майке. Голая нога в кожаном мокасине, торчавшая из-под стола – означала – в шортах. Неслыханно по нынешним временам.

За дверью открывался вид в огромную залу

Егор с Толяном выглядели довольно странно в своих повседневных нарядах. Толстяк, между тем, продолжил, обращаясь к присутствующим:

– Господа, позвольте ненадолго прервать наше совещание. Я, по просьбе нашего друга Саши Полковника, представлю вам новых членов общества «Возрождение». Вопросы конспирации пусть не вызывают вашего сомнения. Лучшей характеристикой этих господ должно послужить поручительство Александра Оттовича. По его словам – они одни из первых членов создаваемого им ударного отряда борцов. Егор Юсупов – бывший сослуживец Роммеля. Бывший подполковник главного разведывательного управления. Анатолий Борцов… Толстяк улыбнулся, – и фамилия, подходящая для дела, которое требует от нас умения бороться. Спортсмен, друг Егора. Вместе отбывали… на строгой. Вместе, только вчера совершили побег.

Все присутствующие внимательно вглядывались в сидящих неуверенно и как то уж очень прямо, новичков. Улыбались, подмигивали им. Вели себя вполне дружелюбно, не выказывая каких-то сомнений по поводу их представления.

Егор был удивлён. Александр вчера вкратце ввёл его в курс дела. Но такого быстрого развития событий, он никак не ожидал. Что за чепуха?

Чепуха заключалась в следующем. Роммель был знаком с бывшим работником ЖКХ Степаном Гоптой, который и рассказал ему о тайной организации. Полковник только хмуро посмотрел. Потом сказал:

– Я в теме. Работайте… – и всё.

Он как-то пообещал руководителям подпольного движения «Возрождение» создать надёжную группу из бывших офицеров ГРУ и спецназа. Но слова – одно, а на деле…

Рутина повседневных забот на должности председателя хутора «Передовой». Планы, наряды, отчёты. Бывший полковник всё больше превращался в обыкновенного председателя, с папкой под мышкой и желанием отдохнуть и выпить. Не до борьбы. Такое же настроение царило и в головах многих жителей России, новейшего периода. Но… зачем-то Саша подыгрывал в спектакле…

Вокруг всем было не до протестов. Человека загнали в такие жёсткие рамки, что думать и мечтать он мог о самом ценном… О сне, хлебе, водке. Свобода, как таковая, ассоциировалась с возможностью – не выйти на работу и самостоятельно, без пропуска или увольнительной погулять по городу. Это было шиком! Свобода передвижения из города в город – вообще считалась привилегией немногих передовиков и больших чиновников. Передовикам выписывали временное на три месяца разрешение передвижения по стране, с целью делиться опытом своей хорошей работы. Чиновники ездили даже на юга. Кавказ, Крым. Отмечали путёвками и наиболее проявивших себя условно свободных граждан. Санатории работали, выполняя план по оздоровлению трудоспособного населения страны. Но таких передовиков, чиновников высшего звена или хорошо работающих условно свободных граждан, было мало. Остальные граждане считали свободой просто факт выйти вечером в город без увольнительной. В театры, кино и на стадионы ходили исключительно в составе трудовых коллективов, по спискам. Машина перемалывания завертелась, и остановить её не под силу никому.

Роммель превратился в винтик огромной машины. И тоже мыслил категориями более приземлёнными, чем мечты о демократии и либерализации. Он мечтал выполнить план. Получить недельный отпуск и разрешение посетить санаторий закрытого типа в Сочи. Но… его поведение было окутано тайной…

Организовав побег Егора и его друга, он решил представить их как основной костяк будущей боевой группы. Егор – отличный офицер. Профи. Толян, со слов Егора – прекрасный спортсмен, не нытик. А других вариантов у него пока не было. Большинство его сослуживцев или перешли в новые силовые и карательные структуры «закрытой демократии», или канули в застенках и лагерях, как не смирившиеся с новыми порядками. Бывший полковник ГРУ для людей из «Возрождения», являл собой какую-то смесь загадочного, всемогущего профессионала разведки и асса военного дела. Они не понимали, что служба его была связана, в основном, с проблемами весьма приземлёнными и земными. Да, он участвовал в событиях, происходивших в местах, которые называют – «горячими точками». Да, он выполнял, иногда, задачи вполне боевого характера. Но сейчас, оторванный от организации, от информации и от всей инфраструктуры армейской разведки – был обыкновенным гражданским шпаком, собирающим урожай овощей, и отвечающий за выполнение плана. Однако имидж – великая сила. Он играл по правилам, установленным кем-то сверху. И теперь ему было просто невозможно ничего не сделать. Пришлось представить своего бывшего сослуживца и его товарища – авангардом и основой нового структурного подразделения всеобщего движения против существующих порядков.

Итак, Егор Юсупов и Анатолий Борцов, помимо собственного желания, стали руководителями несуществующей группы, входящей в освободительное движение «Возрождение». Перечить или отнекиваться беглецы не стали. В их положении – это было бы, по меньшей мере глупо. Куда они пойдут?! На всех углах, вероятно, светятся их портреты. У полиции интернет работает и компьютеры есть. Используются, правда, исключительно для службы.

Люди из бункера, оказались обыкновенными доморощенными идеалистами-революционерами, как назвал их позднее Саша Полковник. Организация получала неплохие средства из зарубежных источников и успешно имитировала кипучую революционную деятельность. Был построен бункер. Точнее, переоборудован из старого запасного командного пункта не то дальней авиации, не то ПВО, которых осталось много ещё от бывшего СССР. После реорганизации и упразднения Военно-Воздушных Сил, и создания ВКС – Военно-Космических Сил, многие бункеры были брошены и позабыты. Один из них и был облюбован «реваншистами», как их называли официальные власти.

Внутри – всё смотрелось очень солидно – мигает, светится и играет. Интерактивная карта, секретные схемы, планы по захвату власти. Это впечатлило прибывших тайно, под видом дипломатов западных спецов. У самих же революционеров задача стояла одна – увеличить финансирование, побольше украсть денег и переправить за рубеж. Никто всерьёз не решился бы на открытое противостояние власти. Уровень поддержки верхушки власти достигал девяноста процентов! Это при том, что треть уже сидела в лагерях различной строгости. Остальные – под строгим надзором. Так уж заведено в России и, давно стало традицией. Тирания – воспринимается не то что бы как благо, а как необходимое и достаточное условие для процветания и мощи России. Либерализм и демократия – возбуждали массовые протесты, подстёгиваемые уверенностью в отсутствии наказания. Мягкость и толерантность властей для россиян означало не что иное как – слабость и виноватость пред народом. А когда палкой, да по спине, и всем, без исключения – это по-нашему. Не только мне, а и соседу, и мироеду-лавочнику, и кровопийце-заводчику, и бывшим миллиардерам-кровопийцам, и чиновнику – суке продажной. Виновны! А виноватых – всегда бьют. Так их, гадов! Ну а если мне досталось – случайно, сам виноват. И только небольшой процент, действительно не глупых, по их пониманию, граждан, несли в себе протестные настроения. Так, что рассчитывать на успех очередной революции было рано. Надо дождаться, когда власти успокоятся, смягчат политику, уменьшат давление, и тогда бунтовать. Так было и при демократизации и отмене крепостного права Александром Вторым, так было и при слабом и не до конца жёстком Николае Втором, так было и во времена Хрущёвской оттепели и позже при смягчении режима при Горбачёве. Попробовали и при мягком плюшевом Медведке… А сейчас – без толку бузить. Сломают. Но имитация протеста, с перспективой заработка и отъезда – будоражила умы псевдореволюционеров.

Толстый лысый человек, возглавлявший движение – был бывший, снятый с должности за взятки, мэр небольшого города на юге России. Обиженный и отстранённый, он долго не мог найти себе применение.

И вот однажды его нашли. Да. Он жил тихо в своём маленьком домике (коттедж и квартиру – отняли сразу, как завели дело о взятках), стоявшем в бывшем дачном кооперативе в тридцати двух километрах от Москвы по Минской трассе.

Началось всё буднично. Утром рано к дому подошёл мужчина, очень похожий на рыбака. Сапоги, плащ-накидка, удочки в руке. Из-под серенькой кепки – торчит большой нос, обрамлённый густыми усами и бородой. Тёмные очки, несмотря на пасмурную погоду. Мужчина остановился у калитки и окликнул Буйнова Михаила Викторовича, бывшего мэра:

– Господин Буйнов…

– Да… Я… Вы ко мне? – несколько рассеянно ответил наш толстячок, который вышел из дому по малой нужде и никак не ожидал гостей.

– Простите, Михаил Викторович, – голос незнакомца был мягким и приятным. Он снял очки. Его глаза улыбались добро и весело.

– Слушаю вас, – переминаясь с ноги на ногу, в нетерпении ответил Буйнов.

– Вы позволите? – и рыбак сам откинул крючок на калитке, перекинув руку.

– А собственно, вы кто? – терпение Буйнова заканчивалось. Он всю ночь терпел, в непривычке выходить по нужде на улицу. И теперь очень торопился в дощатый туалет, стоявший в дальнем углу участка.

– Да вы сходите, сходите, – указал в сторону туалета незнакомец, присаживаясь на скамейку у домика. – Я подожду.

Буйнов не стал спорить, а быстро пробежал к заветному строению. Через минуты две, он облегчённый, но не уверенный и испуганный, подошёл к незнакомцу. Тот поднялся навстречу. Протянул руку: – Джон Смит, – представился рыбак.

Рот Буйнова перекосило, всё его номенклатурное существо затряслось: «Только иностранцев мне не хватало! А может, проверка? Всё же срок у меня условный». Но вслух он ответил холодно и неучтиво:

– Я, господин Смит, с иностранными гражданами без санкции соответствующих структур не общаюсь, – и гордо запрокинул лысую голову.

– Правильно. Абсолютно правильно, Михаил Викторович. – Убаюкивающим тоном пел незнакомец. Общаться с иностранцами, а тем более в вашем положении – дело неблагодарное и не безопасное. Поэтому – пройдёмте в дом… От греха.

– Но, позвольте! Я… сообщу…

– Поверьте – в ваших же интересах молчать. Я вам покажу один документ, от которого… Да, что я всё вокруг да около, – и иностранец вытащил откуда-то из-под плащ-палатки небольшой переносной планшет. Он нажал сбоку кнопку, и экран планшета заиграл разными цветами. Затем быстро высветил надпись:

«Буйнов Михаил Викторович.

Дело о поставках стратегического сырья на предприятия МО».

Буйнова перекосило. Он сразу вспомнил, что на суде о взятках, дело о его махинациях с поставками Министерству Обороны не было озвучено. Он был уверен, что всё прошло тихо. Там замешаны большие люди. И не в их интересах ворошить прошлое. Они же ему помогли получить всего лишь условный срок. Но тут! Кто этот шантажист? Пожалуй – заведу в дом. Действительно – от греха.

Беседа в доме проходила в мирной, но нервной обстановке. Гость – иностранец, с гаденькой улыбкой отчеканивал факты яркой биографии господина Буй-нова – мэра. Биография была настолько яркой, что её огласка тянула, как минимум, на пожизненный срок. Особенно в нынешней ситуации в стране. Довод оказался очень веским, чтобы склонить весы на сторону гостя.

– Я не скрываю от вас, Михаил Викторович. Я – агент специальных служб одной из стран Западного Мира. Перед вами простой выбор. Либо вы выслушиваете моё предложение и принимаете его. Либо вот этот материал, – он указал на выключенный планшет в своей руке, – сегодня же – окажется в почте руководителя Следственного комитета. А обо мне – вы ничего не сможете рассказать. Описать меня трудно. Внешность – заурядная. Да вы наверняка догадались, что я немного изменил её. Так, что? Будем слушать?

Буйнов стоял на перепутье. Ему было абсолютно наплевать на преданность Родине, на чувство долга, патриотизм. Он боялся ошибиться. Проверка это или, правда, гость – иностранец? Если проверка – необходимо разыграть возмущение. Если – иностранец – стоит принять предложение. Авось не за так предложат работать. А средства, после полной конфискации, ему ох, как нужны. Поэтому он начал издалека:

– Прошу заметить, – гордо подняв подбородок, начал бывший мэр. – Я патриот своей страны! Пусть меня оболгали! Пусть оклеветали! Но честь истинного русского патриота – не оклеветать никому, – он искоса посмотрел на своё отражение в зеркале и с удовлетворением отметил – «Талантливо!»

Иностранец, снявший к тому времени плащ-накидку, сидя на стуле – стал аплодировать:

– Браво! Брависсимо! Вы нам подходите. Какой типаж! Слушайте – вы же прирождённый агент! Нет! Правда. Вы думаете – агенты – бездарные продажные слюнтяи? Отнюдь! Я мог бы привести сотни примеров талантливейших людей, которые работали двойными, тройными, а то и большее число, агентами. Они творили! Они ваяли образы, позволявшие им проникать в самые сокровенные тайны различных организаций… И потом – продавать это за хорошие деньги… Не пыжьтесь. Нам о вас всё известно.

Виктор Михайлович, убрал позу патриота и присел на стул рядом с гостем. «Чем я рискую? Если проверка – есть вариант, что хотел внедриться в агентурную сеть, чтобы потом всё сразу доложить куда следует. Если иностранец – тогда поглядим, что за условия». И он ответил коротко и сухо:

– Слушаю ваши предложения, – ответ всё же заставил его самого испугаться своего голоса. Он втянул ещё больше голову в плечи и на мгновение прикрыл глаза. Такой затяжной моргунчик.

– Я ни на мгновенье не сомневался в вашей практичности и расчётливости, дорогой Михаил Викторович, – западно улыбался гость. – Вся ваша предыдущая практическая работа на посту мэра – подтверждение моих выводов о вас. Вы исключительный меркантильный негодяй… Да-да. Не стоит перечить. Но такие люди, считающиеся негодяями в общечеловеческом понимании – просто клад для нашего дела. Находка! Итак, к делу. Самые худшие годы, для специальных служб Запада – девяностые годы двадцатого столетия. Свобода грянула у входа в СССР. Он рухнул.

И наши заверения всех парламентариев о том, что средства для наших служб нельзя урезать – не имели поддержки. Пропал враг! Пропало финансирование. Но теперь… Опять замечательное время. Опять закрытая неприступная огромная ядерная держава. Опять тень войны над миром. И мы – в фаворе. Но это лирика. Физика в конкретном предложении. Я вербую вас, для конкретного дела. Задача – организовать тайное подпольное сообщество, стремящееся реанимировать демократические перемены, наметившиеся в России в конце прошлого века. Вы лучше меня знаете, где искать людей. Тысячи недовольных в стране. Чем их привлечь – думайте сами. Вам будут поступать хорошие деньги… Но! Предупреждаю – старые схемы отмывания, как у вас говорят «бабла» – забудьте. Отчитаетесь за каждый доллар. Это ясно?

Буйнов сидел с открытым ртом и глотал воздух. Он не ожидал такого откровенного напора. Он думал – будет завуалированный разговор конспиратора с вербуемым агентом. А тут! Поэтому ответил не сразу, а тяжело сглотнув:

– Ясно…

– Списки не составлять. Всё отправлять мне по обычному каналу связи…

– Но у нас их нет. Как же я?

– Всё продумано. Есть отлично подготовленное место. В глубинке – сооружён специальный бункер… Вот ведь российское разгильдяйство! Вроде бы – граница на замке. Так?

– Так, – неуверенно кивнул опальный мэр.

– А стоит приложить немного усилий, чуть побольше валюты – и двери, как и прежде – открыты. А почему?

– Не з-знаю, – заикаясь, сказал Михаил Викторович.

– Да потому, что зарплата ваших силовиков равняется ста долларам США… И то в лучшем случае. А когда мы предложили сто тысяч этих самых долларов – двери нам не то что разрешили открыть – нам их распахнули сами. Ну, это детали. В бункере – все условия. Связь, интернет, прочее необходимое. Сейчас закончим с формальностями – и за работу, – Джон Смит опять включил свой мини-компьютер, набрал какую-то комбинацию и протянул планшет Буйнову:

– Договор. Подпишите… Вот здесь. Прямо пальцем водите… Так. Хорошо. Поздравляю. Теперь – вы настоящий борец за демократию. Вот возьмите, на первое время, – Джон Смит достал пачку русских рублей.

– Это под отчёт? – облизнулся Буйнов.

– Это аванс… Лично вам. Подотчётные средства будут выделяться под конкретные мероприятия.

– У меня вопрос, – забирая и пряча в карман деньги, сказал ошалело бывший мэр.

– Валяйте.

– А потом… Ну, когда-нибудь… Я смогу переехать?

– Эх, дорогой друг… Вы – свободный человек. Конечно… Но сейчас – ваше место здесь, – и Джон не без патетики положил свою руку на плечо вновь испечённого борца за новую жизнь. Оба посмотрели друг другу в глаза. Джон слегка потрепал Буйнова по шее и стал собираться. Одеваясь, он давал наставления:

– Про нашу встречу, ясно – молчок. Людей подбирайте осторожно, вдумчиво. Через недельку – я вас найду.

И он ушёл в утренний туман. Оставив истинного патриота с деньгами в кармане и тревогой на душе. «Всё же правда или проверка? Подожду пару деньков, а там будет видно. А деньги пока припрячу. Мало ли».

Целый день Буйнов ходил в раздумьях. Его – то обуяла гордость своего величия, как лидера тайного общества борьбы за возрождение демократических идеалов, то вдруг накрывала пелена страха и неуверенности. Он в такие минуты собирался идти в ближайшее отделение Фронта Национального Спасения. И только природная трусость, а ещё больше – чиновная жадность останавливали его от глупого поступка. То вдруг он в уме прикидывал: «Кому предложит вступить в своё общество борцов?». И тогда он представлял, как будет говорить. И как бы его описали в революционных книгах прошлого: «Волевое лицо, словно высеченное из камня, выражало несомненную уверенность. Точность движений, размеренная речь и холодный взгляд этого несгибаемого человека приводили в трепет окружающих. Его слова действовали как гипноз. Услышав один раз его пламенную речь, никто не мог устоять пред её напором. Он стал тем стержнем, на который…» Мысли его перебил стук в дверь. Лицо из: «словно высеченного из камня» – превратилось: в «вылепленное из студня». – Открыто, – неожиданно тонко пискнул несгибаемый борец.

В дом вошёл сосед, бывший заместитель министра транспорта губернии – Трофим Романович Бездорожный.

– К вам можно? – заглядывая в приоткрытый проём, спросил он.

Буйнов вдруг подумал, а почему бы не начать с него. Ведь тоже в опале. Причём очень давно. Попался на махинациях с обновлением парка общественного транспорта. По документам был проведён очень удачный тендер по закупке новых автобусов. В результате город получил несколько подержанных машин по цене новых «Мерседесов», а сам Трофим Романович – получил кругленькую сумму от фирмы-поставщика, а точнее, посредника, которая, выиграв тендер, успешно обналичила деньги и поделилась с ним. А три подкрашенных наспех автобуса, с шарами и лентами, под музыку прошествовали через весь город, призывая яркими плакатами – «Пользоваться общественным транспортом». Проверка, случайно нагрянувшая, выявила, что на средства, потраченные на закупку транспорта, можно было обеспечить не только город, но и область ста двадцатью новенькими прекрасными автобусами корейского производства. Было дело. Был суд. Был условный срок. Но Трофим Романович распрощался ровно с половиной нажитого на этом деле. Следователи и судьи – тоже люди. Берут, собаки…

С тех пор бывший заместитель министра живёт в этой глуши. А как начались перемены в стране – он вообще затих и не высовывался даже в город за покупками. Ездила жена. «Подходящая кандидатура», – решил лидер нового движения.

Разговор с бывшим чиновником протекал по проторенному руслу. Вначале – о здоровье. Потом – о погоде. Далее – о футболе. После закрытия страны, футболисты, хоккеисты, баскетболисты и прочие «исты» от спорта, имели возможность регулярно выезжать за рубеж. Но! Аэропорт – автобус – отель – стадион. И после турниров, или отдельных матчей – всё в обратном порядке. В каждой команде был штатный сотрудник. И не ФНСовец, какой-то, а сотрудник спецслужб, в звании не меньше капитана. Однако спортсменам удавалось привозить заграничные шмотки и приторговывать, в основном – своим друзьям и близким.

О футболе заговорили с видом знатоков крупного калибра. Буйнов, болел за «Динамо», Бездорожный – за «Спартак».

– Нет, Гаврикова нужно менять было сразу же после перерыва! Какой из него плеймейкер? – возмущался Трофим Романович. – Годы…

– Да у вас и опорника-то толкового нет, – ухмылялся в ответ Михаил Викторович. – Ну, разве Круглов опорник? Мяч как от стенки от него отскакивает. Вот были же опорники раньше! Вспомните! – вторил ему Буйнов.

– Но запрет на легионеров, помилуйте, Михаил Викторович. Конкуренции не стало, – шёпотом отвечал Бездорожный, оглядываясь на дверь. – В Лиге чемпионов – ни одной победы! Это же уму непостижимо.

– Ну! И паёк у них министерский. И комнаты отдельные – в городах. И машиной пользуются по выходным… А теперь говорят – послабление. Машины личные можно использовать круглосуточно… Даже в будни.

– Зажрались наши футболисты. Чего и говорить. А игры нет. Бардак, какой был – такой и остался. А нас всё винят…

– Вот-вот. Да разве только в футболе? А в остальном. В магазинах – опять очереди… Полки после обеда – пустые. Талоны – не отоварить… А в рестораны? Только по спецразрешениям… Вы когда в последний раз были? – спросил Буйнов.

– Никогда. Я по ресторанам с молодости не хожу. Хотя… Помню ещё в годы бардака и разгула… – Бездорожный произнёс эти слова громко и с поворотом к двери. Потом тише: —Как сейчас принято называть… Меня угощали в шикарном ресторане, в центре Москвы. Блюда – под серебром, запах – божественный, вкус – волшебный, цена – потрясающая…

– Особенно когда платят другие, – съязвил руководитель подполья.

– Ну, что ж… платили. Не скрою… Но и я… Тоже дела для них продвигал. Да, чёрт возьми… были времена. А сейчас…

– Жалеете, значит? – глядя исподлобья, спросил Буйнов.

– Упаси Господь! – замахал руками Бездорожный. – Что вы! Так… Ностальгирую …

– Я, Трофим Романович, давно хотел с вами поговорить. И не потому, что мы соседи. Знаю – вы порядочный человек. Патриот! Да-да, и не перебивайте. Патриот с большой буквы!

Бездорожный нервно покусывал губы, пытаясь понять – куда клонит этот толстый лысый козёл. Но вслух ответил:

– Нынче патриотизм по-другому… По-другому воспринимается.

– Не скажите, не скажите.

«Вот, гад. Привязался с разговорами. А ну как – стукач» – лихорадочно прикидывал Трофим Романович. А вновь назначенный лидер «Возрождения» продолжал:

– Я считаю – тот патриот, кто стране добра желает, а не просто тупо подчиняется любой бредовой идее сверху, – он замолчал, оценивая реакцию на сказанное. Бездорожный, мягко склонил голову, как будто соглашаясь, но одновременно – сомневаясь.

Михаил Викторович решил не тянуть кота за яйца.

– Мы с вами одни. Поэтому буду говорить начистоту… прямо. Не в бровь, а в глаз. Есть люди…

И поверьте – оч-чень высокого полёта, которые готовы бороться за возрождение нашей Родины…

– Н-ну, конечно, есть, – продолжал уклоняться от прямого согласия, или несогласия гость. – Я их тоже вижу… часто по телевизору… Достойные вполне…

– Бросьте, Трофим Романович. Я не ломаю комедию… Открою карты – я руковожу мощной подпольной организацией. Не дёргайтесь… У нас далеко идущие планы. И кто сейчас пойдёт с нами… Сами должны понимать. Теневой кабинет ещё до конца не сформирован. Средства за мной огромные.

Буйнов говорил и сам удивлялся. Как он так быстро раскрыл тайну? Но он и радовался реакции бывшего большого чиновника. Тот, вначале сидел – вжав голову в плечи, потом – елозил по стулу, оглядываясь по сторонам. А когда разговор зашёл об огромных средствах, глаза бывшего замминистра заблестели наркотическим блеском человека, который попал в полную и окончательную зависимость от запаха, шелеста и вида денежных знаков. – Помимо средств, – продолжал, раздуваясь от собственной значимости, Михаил Викторович, – у нас ещё влиятельные союзники – там, – и он кивнул головой в сторону чулана. Бездорожный, опять шёпотом, спросил: – В чуланчике?

– П-почему в чу… Ах, это! Да я фигурально… На Западе, конечно. Короче – решайтесь. Вы с нами?

– А это… не повредит нашему… государству? Я ведь – патриот, – Бездорожный продолжал шептать. – Я тоже… Не повредит… Поможет!

– А, вот… ну, просто интересуюсь… Вы упомянули про средства, там… разные… – Трофим Романович смотрел взглядом голодного кота на сметану.

– Огромные… Не скрою… Ог-ром-ны – е!

Далее разговор перешёл на особый птичий язык, который состоит из намёков, экивоков, жестов и наклонов головы. Язык – понятный лишь опытным чиновникам – казнокрадам, выросшим в эпоху расцвета коррупции и тайных схем отмывания денег. К концу разговора Бездорожный имел статус заместителя руководителя национально-освободительного движения «Возрождение», а Буйнов имел – первого завербованного им лично члена организации.

На прощание они поклялись друг другу в исключительной преданности, порядочности, честности и умении хранить тайны. После чего разошлись. Буйнов, в нарушение наставления Джона Смита, стал составлять список потенциальных членов организации, а Бездорожный направился к своему второму соседу – бывшему начальнику в сфере жилищно-коммунального хозяйства – Гопте Степану Степановичу. Степан Степанович ел суп из железной миски и периодически шмыгал носом. Дверь в его дачный домик была открыта.

– Стёпа, – позвал Бездорожный.

Громко отхлебнув горячего супа, бывший хозяйственник спросил:

– Чего тебе?

– Есть разговор… Я зайду?

– Заходи, не у прокурора, вводить некому.

Трофим Романович присел на стул у краешка стола. Снял фетровую засаленную шапку – подарок киргизских друзей во времена замминистра, причесал пятернёй волосы и начал издалека:

– Трудные времена Степан настали… Трудные.

– Эко тебя с утра развезло. Принял уже? – ответил хозяин, продолжая есть свой суп, но не предлагая отобедать гостю.

– Не пью я… Знаешь ведь. А у тебя, смотрю, на огороде – кроты порыли… Прямо – подпольные враги какие-то. А точнее, подземные… Ха-ха-ха, – ехидно хихикнул гость.

– Пусть… Всё равно ничего не растёт. Чего хотел? Знаю – просто так хер зайдёшь, – хозяин дачи окончил трапезу и, встав из-за стола, – отнёс грязную тарелку в рукомойник, висевший на стене в углу кухни. Рукомойник был алюминиевый и грязный. Под ним примастырена металлическая раковина, ещё советских времён. Конфискация была полной. А на свободе он остался благодаря своей вынужденной щедрости, во время проведения следственных действий по воровству бюджетных средств. Следователи, а затем и прокуроры, и судьи хорошо повысили свой материальный уровень, благодаря такой щедрости обвиняемого.

– Помнишь, ты говорил про какого-то полковника бывшего… из ГРУ, что ли… Ну, ещё намекал, что он связан с кем-то из… – Бездорожный показал пальцем в потолок…

– А тебе зачем его связи? Что, раскрыл заговор?

– Да! – резким шёпотом выпалил гость. Да, раскрыл. Да ты присядь, потом помоешь.

Гопта сел, угрюмо глядя на Бездорожного.

– Вот послушай. Ты мне тогда говорил, что Саша этот, Полковник, тебя вербовал, в эти… не знаю, как и назвать… Короче – докладывать о любых проявлениях заговора в нашей среде. Что мол, за нашим дачным кооперативом установлена негласная слежка, помнишь?

– Допустим…

– Есть! Есть такой заговор. И руководит им Буйнов, получая деньги с Запада…

– Много денег? – спокойно спросил Гопта.

– Что? Ах, денег… Миллионы… Думаю… – шептал Трофим Романович. – Но не это главное. Он только что вербовал меня.

– Иди ты! – весело сказал Степан Степанович.

– Слово патриота!

– Сколько предлагал?

– Пока ничего… Но намекнул на перспективы и просил подобрать людей в команду. Ну, не свинство!? Готовить переворот! Когда у нас в стране такие дела намечены! Такие планы, – митинговал Бездомный, искоса поглядывая за реакцией соседа.

– Да-да… – Гопта задумался на минуту. – А проводи-ка ты меня к нему…

Через час из домика Буйнова Михаила Викторовича вышли молчаливые, задумчивые и раскрасневшиеся Гопта и Бездорожный. Время прошло продуктивно. Гопта превратился сразу в секретаря движения, а Бездорожный утвердился в своём уже ранее объявленном статусе – заместителя руководителя. Они отошли метров на сто, и Бездорожный спросил:

– Ну, что думаешь, надо докладывать твоему Полковнику?

– Давай присмотримся вначале. А то как бы не насмешить людей, – ответил Гопта и поправил шапку.

Создавшееся трио пламенных борцов за идеи возрождения России стало проводить ежедневные тайные заседания. На них обсуждались ближайшие и стратегические планы работы, а также намечались кандидаты на вербовку в свои ряды. Встречи сопровождались обильным излиянием спиртного, которое варили все, и оканчивались глубоко за полночь нетрезвым пением патриотических песен. Каждый имел свой план действий, который, впрочем, отличался один от другого совсем незначительно. Заключался он в следующем. Каждый думал: «Пока посмотрю – чем вся эта затея кончится. Подыграю. А там – как пойдёт. Никогда не поздно сделать донос и раскрыть тайный заговор. Но вдруг и правда деньги дадут большие. Можно и свалить. Канальчик выхода имеется. Нужны только билеты, естественно казначейские, и естественно много».

Результатом таких встреч членов тайного общества «Возрождение» стал составленный ими список потенциального Комитета Спасения. Почему спасения? Кто-то ляпнул по пьянке – прижилось. В список входили практически все близлежащие соседи дачного кооператива. Оно и не мудрено. После закрытия страны и объявления режима суверенной демократии – на базе заброшенных дачных кооперативов создавались временные поселения для условно осужденных чиновников. Цели преследовались две. Первая – держать всех под надзором. И вторая – отнять их городское жильё. Патриотам из Фронта Национального Спасения – тоже надо где-то жить. А так как многие из них не просто люмпены, а и иногородние, квартиры ох как пригодились. Провели конфискацию в пользу государства. Квартиры перевели в разряд служебных, и стали раздавать новым «хунвейбинам», или «опричным людям», как называли себя сами ФНСовцы за глаза.

Записанных в список кандидатов решили вербовать всех поодиночке. Времени понадобилось на это не много. Бывшие синеглазые воришки и казнокрады, именующие себя не иначе, как «политкаторжане», привыкли перекрашиваться в любой выгодный, соответствующий времени, цвет. Старшие из них начинали с партбилетов членов КПСС, затем – «Отечество», позже «Отечество Вся Россия», ещё позже – «Единая Россия».

Все свои книжечки они берегли в укромном месте, на случай перемен. Так что вступить в ряды новой партии, пусть и подпольной – не предоставляло для них ни моральных, ни этических проблем. Всего подобралось не много – семь человек. Остальные или спились, или в виду своих преклонных лет не смогли принять предложение.

Джон Смит объявился на десятый день после первого своего появления. Опять утром. Михаил Викторович как раз выносил ведро после ночи и намечал план преобразования страны после прихода к власти. Его фантазии хватало до момента создания независимого парламента и независимого суда, а далее начинались сомнения. С одной стороны – хорошо. Но с другой! Это же что получится. Он, как лидер победившего «Возрождения», став, естественно президентом – не сможет решать сам никакие вопросы. Вот в его время «мэрства» – решения в городе он пытался принимать сам. Но губернатор бил по рукам. Да и местные суды с областным парламентом мало его праздновали и не воспринимали всерьёз. Мелкая сошка. И став президентом – опять плясать под их дудку? Демократия?! Нет. Тут нужен какой-то новый ход. Нужна независимость, но в виде исключения должен быть один, кто имеет полную власть. А иначе – зачем всё это? Он выплеснул в дырку деревянного туалета из ведра и уже собирался идти в дом, продолжить размышления о создании системы независимых ветвей власти с расширенными полномочиями президента, пусть пока на переходный период, как его окликнули. Буйнов присел испуганным котом, втянув голову в плечи.

– Хэлоу, мистер Буйнов, – Джон Смит стоял у калитки, весь в мехах. На ногах унты, на голове огромная лисья шапка, шуба…

«Кого он мне так напоминает?» – кивнув в ответ, подумал предводитель борцов за свободу. «Точно – мистера Стентона из фильма «Начальник Чукотки». Точно. Может, он подражает ему? Да откуда? Он же не в России вырос», – размышляя, предводитель сопротивления подошёл к гостю и протянул руку.

– Здрасьте… товарищ… Джон.

– Ха-ха-ха, – Джон залился весёлым смехом. – Товарищ! Это хорошо! Это конспирация. Ценю ваш юмор, Михаил Викторович. Пройдёмте в дом. Нам есть о чём поговорить, надеюсь.

После подробного доклада о проделанной работе, Буйнов кряхтя и переминаясь, всё же выдавил:

– Тут, вот какая петрушка… Даже не знаю, как сказать.

– Вы насчёт денег, наверное? Отчёт подготовили…

– Да. Подготовил. Вот. Я пока из своих личных, как вы сказали… потратил. Надеюсь на понимание… – опальный чиновник протянул аккуратно подготовленный отчёт.

Изучив тщательно и досконально бумаги, Джон Смит, выпятив нижнюю губу, одобрительно кивал головой:

– Великолепно! Чудесно! Школа! Ничего не скажешь. Теперь я понимаю, почему все ваши нефтяные миллиарды таяли, как снег на печке. Ха-ха-ха… Для первого раза принимаю как шутку, – и разорвал отчёт на мелкие кусочки. – Второго раза не будет. Это, надеюсь, ясно?

Ярый оппозиционер стоял, как нашкодивший первоклашка, прикрыв глаза и продолжая переминаться с ноги на ногу.

– Так вы же сказали, что это лично мне… Когда дали… – задёргал губками Буйнов.

– То, что вы деньги пропили с соседями – я знаю. А хотите списать на представительские… Нехорошо… Ну, немного бы списали. Но не такую же сумму! Ваша, как это у вас говорят – «замачка», или заначка – под третьим кирпичом печки – не надёжна, – Джон достал из кармана пачку купюр и протянул Буйнову:

– Вот… это уже на дело. Эти деньги вы должны поделить поровну между новыми завербованными вами оппозиционерами.

– Как?

– Так. Работа проделана, люди завербованы, но их нужно подогреть. Теперь о деле. Вернёмся к нашим овечкам…

– Баранам.

– Да-да, всегда путаю.

Они просидели почти до обеда. После разговора – Джон ушёл куда-то за пределы кооператива. И тут Буйнова словно током передёрнуло. «Ба! Да как же он незамеченно пробирается? Ведь, наверняка за нами следят! Идиот! Точно – провокация. И думать нечего. Скорее – доложить».

Когда Гопта рассказал о готовящемся заговоре своему знакомому и председателю хозяйства Саше, бывшему полковнику ГРУ, тот хмыкнул, скривив угол рта, и сурово сказал:

– Всё под контролем. Никому не болтать. Работайте. Что он имел в виду? Работайте… Главное, однако – доклад прошёл, а значит – ответственность с себя снял. Подожду ещё, решил Гопта.

Буйнов и Бездорожный по очереди спрашивали у Гопты про знакомого Полковника. Так про между прочим. Степан Степанович хитро подмигивал, изображая загадочную осведомлённость и значимость, и кивал головой. Он многое видел, руководя ЖКХ города. Уяснил главное – молчание золото.

– Что? Не говорить пока? – спрашивали по очереди завербованные.

– Он всё знает. Контора веники не вяжет… Вона оно как… – подмигивал Гопта. Ситуация становилась запутанной. И руководство в лице председателя намекает, что в курсе вербовочных дел. Интересно и непонятно. Но это и успокаивало заговорщиков. Раз доклад поступил, а мер не принято, значит… А вот тут вариантов было множество. И все выжидали. С одной стороны можно стать героическими участниками великого разоблачения заговора. А с другой стороны – вдруг и этот председатель заодно с Джоном?

Такова история появления борцов за свободу и создание тайной организации «Возрождение».

Роммель был не только в курсе всего происходящего… Но об этом позже.

 

Глава 4

Боевой отряд оппозиции

После представления Егора и Толяна членам подпольной организации «Возрождение» статус организации вырос… особенно в глазах её руководства.

Раньше, до появления боевого отряда, они были просто кучка, а точнее, горстка болтунов, а теперь – настоящий боевой потенциал в руках… А вот тут была загвоздка. Бывший мэр, бывший замминистра и бывший работник ЖКХ до конца не определились – в чьих руках находится их организация. Все в душе надеялись на успешное завершение авантюры. Либо они получат приличные деньги и тут же с ними смоются, либо – не дождавшись таковых – отправятся «куда следует», дабы со всей чистотой души истинного патриота раскрыть тайный заговор, участником которого каждый стал «исключительно из соображений внедрения в преступную среду с дальнейшим её подрывом изнутри».

Схемы ведения двойной, а порой и тройной игры были привычны ещё со времён службы «на благо и за совесть», как любили говорить на собраниях и совещаниях. Крутились – о-го-го… Так что – не привыкать. Надеялись – либо так, либо эдак, а всё равно в накладе не останутся. Никто всерьёз не верил на переворот и приход к власти. Все прекрасно понимали свою мелочность и нефактурность для дел подобного масштаба.

Советовались с Гоптой, как товарищем Полковника, на которого возлагали надежды.

– Всё под контролем. Работайте, – отвечал бывший работник ЖКХ, или в народе – король говна, воды и пара.

И все продолжали ждать денег, заданий и окончания всего этого переполоха.

Меж тем наши беглецы – Егор с Толиком, после представления их активу тайной организации, поселились в доме у одного из активистов, свободного художника Севы Протестантова. Фамилию он себе придумал сам, найдя в ней и крик души, и протест мысли, и вдохновение буйства нереализованного таланта. Рисовал он, откровенно говоря – ужасно. Нигде не учился этому. Но его знаменитые инсталляции и перформансы – будоражили обывателей своей вульгарностью и явной извращённостью. Ещё до перемен в стране в сторону «наведения порядка», Сева искрил. То он нарисовал гигантский красный фаллос на одной из стен, ночью, прямо в центре столицы, усадив на него голым задом толстую бабу в красном платке и с серпом в руке. Надпись рядом гласила: «От работы – ни на шаг!». То вывалил прицеп коровьего навоза у двери в мэрию, украсив кучу ярким и красочным плакатом «Не пугайтесь, заходите – мы тут давно живём». Прибывшие на работу чиновники среднего звена, закрывая носы и брезгливо обходя коровье дерьмо – никак не желали последовать призыву Севы и зайти. А приехавший наряд полиции ходил вокруг художника, брезгливо соображая – «Как его задержать?». Художник Протестантов сам изрядно вывозился в навозе, и стоя по щиколотки в коровьем дерьме, декламировал свои стихи, призывающие кого-то одуматься, кого-то покаяться, а кого-то удалиться. Ну, удалиться, допустим – решили все, за исключением озадаченных блюстителей правопорядка. Они искали кто багор, кто верёвку – вытащить из навоза художника – поэта. А Сева орал душераздирающе, с надрывом свои вирши:

Некоторые немногочисленные прохожие, думая, что идёт съёмка фильма – пытались приблизиться к Севе, изображая заинтересованность и ища камеру, которая ведёт съёмку. Съёмку не вели. Времена уже начинались серьёзные, и все каналы – подотчётные бюджету. Несколько чудаков-студентов снимали на незапрещённый тогда ещё телефон, но в интернет запись не попала. Эпоха контроля уже набирала обороты. Его всё же увезли. Вызвали отряд золотарей, которые молча, покуривая в пожелтевшие усы, выволокли Севу из дерьма и отвезли по просьбе полиции, на мойку автомобилей, где и обмыли героя протестного движения, прямо со шланга. Позже художник, отсидев пятнадцать суток за навоз – выкинул ещё один номер. Он, сняв с себя всю нижнюю часть одежды, зашёл в ГУМ и пристегнул своё хозяйство амбарным замком к одному из лестничных ограждений. Ключ – проглотил. По крайней мере, так заявил сам Сева. Пока думали да гадали – его пристёгнутое хозяйство распухло и стало отдавать в синеву. Художник испугался и стал умолять помочь ему. Дело решилось не скоро. Его вместе с куском ограждения доставили в… одну из автомастерских, где и провели операцию по освобождению.

Художества Протестантова надоели властям, и его определили на поселение в специально созданный для таких дел дачный кооператив «Путь к исправлению», где он и вступил в движение «Возрождение», будучи завербованным Михаилом Викторовичем Буйновым. Жил один, поэтому и решено было приютить членов боевого отряда организации в его неопрятных, но достаточно просторных пенатах. Следили за дачным кооперативом отвратительно плохо. Совсем не следили. Что опасного в нищих, потерявших всё, бывших чиновниках и поэтах с художниками, которые и в лучшие времена были никому не интересны?

Поселили подальше от общества, припугнули, да и забыли. Менялось начальство, менялись порядки, и дачный кооператив «Путь к исправлению» превратился в сборище нищебродов и бродяг, с остатками амбиций и следами интеллекта на небритых лицах.

Семей у них не было – не положено. Жёны и дети, напуганные расправой, легко отказались от опальных папаш. Чего с них поимеешь? А с неимущего какой прок? Ты нужен, когда можешь… Так и жил кооператив вдали от всех и в надежде на реванш… Только жена Бездорожного проживала с мужем. Говорят связи у неё. И связи с кем-то из руководства ФНС.

А между тем сходки в «тайном» бункере оппозиционеров стали регулярными и продолжительными.

На них в основном клеймили позором существующие порядки, обнаглевших люмпенов, импотентную интеллигенцию и трусливую либеральную часть населения, которая стала надёжным подпевалой в деле строительства суверенной демократии. Надеялись, что дальше этих разговоров дело не пойдёт, и ждали первых денежных траншей от Джона Смита. Джон Смит объявился и назначил большой сход. На него, по настоянию куратора были приглашены Егор и Толян. Тема сходки – «Устрашающая акция боевой организации». Никто не знал, что это и как всё должно происходить.

– Господа, – начал Джон, – мы ждём от вас действий. Хватит сидеть и болтать. Я понимаю – это любимое занятие русской интеллигенции. Хотя… – он изобразил гримасу сомнения, – отнести вас к этой категории граждан – я бы не решился. Лучше – назвать вас всех – «бывшие»… И всё. Ёмко и понятно. Так вот, господа «бывшие», настало время заявить о себе. Организация создана. Лидеры обозначены. Боевой авангард имеется. Пора за работу. Жду от вас предложений. Кто хочет сказать? – Джон, дежурно улыбаясь, смотрел на потупивших взгляд революционеров.

Первым закряхтел председатель Буйнов:

– Кгм… Кхе… – начал он, – видите ли, мы, в принципе, готовы… Но отсутствие средств, отсутствие поддержки… плана, наконец точной постановки задач… и вообще! – закончил председатель, многозначительно глянув на Джона Смита.

– Позвольте, позвольте Михаил Викторович. Тут я не совсем согласен, – нахмурился Джон. – А вот это всё, – он окинул взглядом напичканный аппаратурой бункер, – по-вашему – ничего не стоит? Или борьбу за будущее вашей, – он сделал упор на слове «вашей», – страны вы хотите вести только за деньги? Так дело не сдвинется. А где же сознательность? Где бескорыстные стремления? Где, эти, чёрт их побери – души прекрасные порывы? Так, кажется, говорил ваш афро-русский поэт? – Джон явно издевался, но сидевшие вокруг огромного стола члены «Возрождения», склонили головы, обозначив неудобство за слова своего председателя. Джон, продолжал:

– Так не пойдёт. Вы уже пригрелись на своих местах. А мы надеемся на активную деятельность, – Все продолжали молчать. – Хорошо, – продолжил провокатор-иностранец, – я озвучу своё предложение. Для начала – организация показательного акта устрашения.

При слове «акта» присутствующие втянули головы в плечи, а при слове «устрашения» – прикрыли глаза.

– Да, но мы не дикари и не религиозные фанатики, – продолжал западный шпион, – Акт будет вполне цивилизованным мероприятием, чтобы не было жертв. Чтобы не отвернулись от нас, а точнее, от вас те, ради кого мы всю эту борьбу и затеяли – люди. Акт должен быть эффектным и громким. Это может быть выброс листовок с призывами встать на борьбу за свободу личности, это может быть огромный плакат в центре города… При этих словах все зашевелились, облегчённо вздыхая, а неудавшийся художник Сева Протестантов и вовсе пришёл в полный восторг. Он заёрзал на своём стуле, потирая ладони, а потом показал два поднятых вверх больших пальца и громко при этом причмокнул. Заговорили и остальные.

– Да, пора начинать, – глубокомысленно заявил Бездорожный. Для чего мы содержим боевой авангард? Пусть займутся.

Его поддержали все присутствующие семь членов, наперебой соглашаясь с предложением активизироваться. Они очень обрадовались, что речь идёт не о боевых действиях или о террористических актах, а о простых листовках и плакатах.

Егор посмотрел на странное сборище хмуро и с презрением. Признаться, ему сразу не понравилась эта идея с боевой группой. Какая группа? Какие акты? Кому в голову пришло вообще содержать этих жалких неудачников? Толян тоже придерживался этого мнения и, криво улыбаясь, шепнул ему на ухо:

– Ты как хочешь, а я – пас…

Егор ответил громко, чтобы слышали все:

– Ну, идиотов я много видел на своём веку. Бывает… Но, вот плясать под их дудку! Извините. Я умываю руки. Вы меня не знаете, я вас тоже… Пойдёмте, Анатолий, – Толян не сразу понял, что обращены последние слова к нему.

– Пойдём, Толян, ты чего?

– Да… ну их.

Они молча встали, задвинули стулья и пошли к выходу.

Все сидели молча, абсолютно не представляя – что в таких случаях делать. Джон Смит, кивая головой, дождался, когда «боевой отряд» удалится из помещения, и сказал со вздохом разочарования:

– Я так и знал… Не то что действий, а просто правдивого доклада о состоянии дел от вас не дождёшься. Будем думать. А пока – расходимся. О времени новой встречи вам сообщат.

На этом большой сход и закончился. Все расходились, как всегда соблюдая полную конспирацию строго по одному… до ближайшей опушки. Там дружно закурив, стайка революционеров двинулась к дачному кооперативу, обсуждая на ходу случившееся происшествие:

– Нет! Вы подумайте, – негодовал Сева Протестантов, – отказаться от борьбы, практически не начав её! Какой к чёрту это авангард? Да ещё боевой!

– Конечно, – поддакивал спотыкающийся сзади Степан Гопта, – у каждого свои обязанности… Но если назвался груздём…

– Кто их вообще проверял? – возмущался Бездорожный.

– Вообще-то это люди сверху, от Полковника… твоего, Стёпа, друга – ответил виновато Буйнов.

– Как? – недоумённо проговорил Гопта. – С какого такого верху? Ты что, сдурел? Как может быть боевой отряд подпольщиков сверху? Ты что, Миша, того? Это, что же, по-твоему – их прислали, против… Да ты сдурел… Я-то думал. Нет! Правильно я думал… Все вы тут… Полковник мне не друг вовсе. И с чего ты взял, что он… – прервался, ускорив шаг, Степан Степаныч быстро оторвался от отряда подпольщиков, и вскоре совсем пропал из виду.

– Заложит, – сурово сказал Бездорожный. – Как пить дать… С него станется! Не знаю как вы, а я… – и он тоже скрылся, ускорив шаг.

Повисшую тишину нарушил председатель разваливающегося на глазах «Возрождения» Михаил Викторович Буйнов. Он, трусливо озираясь, прошептал сгрудившимся вокруг него остаткам раздробленной группы:

– Вот что, господа.

При слове «господа» все замахали руками и зашипели: – Тише, вы, со своими господами, – зашипел на него Ледорубов, бывший министр экологии. – Надо по-добру, по-здорову расходиться. Затаиться и ждать. Авось – пронесёт.

– Трус! – взвился художник Протестантов. – Только чуть забрезжила надежда! А вы – в кусты! Трусы. Все вы! Я ухожу от вас! Оставайтесь со своими Джонами, Смитами и прочими недоумками. Я – ухожу в искания! Ещё услышите.

Но ушёл он не в искания, а в свой домик, стоявший на краю дачного кооператива. Егор и Толик уже ушли. Куда – никто не знал. Художник покосился на разбросанные постели недавних жильцов из отряда боевой группы. Хмыкнул и, закрывшись на засов, сел писать докладную записку, «куда следует».

Этим же самым занимались ночью и остальные участники тайной организации. Господин Буйнов излагал мысли на бумаге сухим казённым слогом, уповая на «…понимание компетентных органов. Мудрость руководства. Его личную преданность делу возрождения страны. Прошлые заслуги» и ещё много всякой ерунды и казуистики, выраженных в расхожих идиомах и восклицаниях. Смысл послания был один – доложить о тайной организации, в которую его привело исключительное желание «выявить и обезвредить».

Содержание писем остальных членов тайной ячейки мало чем отличалось от этого опуса.

Тайная ячейка истинных борцов с ненавистным режимом развалилась, при первом же удобном для её членов случае. Члены ячейки, не дождавшись финансовых вливаний, поняли, что делать и ловить здесь нечего. А значит уходить надо и рубить концы. Оставляя всё же пути к отступлению в виде докладов «куда следует», на тот случай, если придётся отвечать за участие в несанкционированных организациях.

Доклады написать не проблема. Но вот, куда их нести? В округе был один начальник, который общался с вольными, условно вольными и досрочно освобождёнными под подписку – бывший полковник, ныне председатель хозяйства Александр Оттович Роммель. Но он же – с ними! Так говорил Гопта! Или…

А вот мы и проверим! – решили все заговорщики почти одновременно.

Кто лично был знаком с председателем – полковником Роммелем. Кого язык привёл, который, как известно и до Киева доведёт – не суть важно. Важно, что у Саши Полковника накопилась горка докладных записок от кающихся «патриотов». Ситуация абсурда! С одной стороны, председатель Роммель – вроде помогает тайной организации… А с другой – единственный представитель власти на хуторе… К кому ещё податься? Если выгонит – значит… А вот, что значит, горе-протестанты не решили. Но идти надо! Пошли… Может, советом поможет?

Приходили они по одному. Говорили тихо. Полковник, слушая, кивал и вставлял иногда:

– Очень хорошо, что одумались, товарищ. Попробую ходатайствовать… Идите… пока… надо – вас вызовут.

Он сложил все листки в папку зелёного цвета, сел на велосипед и отправился в районный центр, предварительно сообщив по рабочему сотовому телефону начальнику режима района о своей отлучке.

До районного центра недалеко. Около семи километров. Город встретил Полковника учебными сиренами гражданской обороны, перепуганными этой сиреной кошками и какими-то старухами с бидонами.

По улицам сновали люди в противогазах и с красными повязками. Громкоговорители призывали всех сохранять спокойствие, а забрызганные грязью плакаты на стенах серых домов приглашали сдать нормы ГТО.

Саша достал из-за спины противогазную сумку. Ловко облачился в вид слона на велосипеде и покатил к штабу города, на котором красовалась табличка «Штаб Отнарфронтснабобеспнасел», что, естественно означало – Отделение Народного Фронта по Снабжению и Обеспечению Населения.

Около штаба грустно жила своей особой жизнью большая очередь. Люди покорно ждали раздачи талонов. Всегда ждали. Например, на мыло и сахар, по вторникам. На гречку и масло по средам. А на водку и сигареты по четвергам. В остальные дни выдавали талоны на что придётся. Что будет в наличии на складах центрального штаба Фронта Национального Спасения. Очередь мирно шевелилась, вытянувшись в кривую змейку у ног огромного портрета всенародного вождя. Вождь улыбался. Надпись уверяла – «Мы идём правильным путём».

Пробравшись сквозь толпу страждущих мыться с мылом и пить чай с сахаром, Саша постучал в серую дверь и вошёл в кабинет без таблички.

За столом сидел совсем ещё молодой человек, с едва пробивающимся пушком под прыщавым носом. Он рассматривал в зеркало, как растут его усы, придавая, очевидно, этому факту какое-то сакральное значение. Услыхав стук, хозяин кабинета спрятал в ящик стола маленькое зеркальце и, придав своему виду грозный вид, петушиным голосом, с деланной хрипотцой пропел:

– Войдите.

– Разрешите, – резанул затхлый воздух кабинета, с порога, Полковник.

– Проходите, проходите… – прыщавый начальник явно уже вошёл во вкус власти. И повторял наставнически слова по два раза: —Так, так… Рассказывайте, рассказывайте Александр Оттович.

Саша сел на стул напротив начальствующего петушка и, не затрудняясь говорить, выложил перед ним зелёную папку.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересованно взял папку молодой «фронтовик». – Посмотрим, посмотрим, что тут у нас… Фьюу – присвистнул он, после краткого ознакомления. – Весь актив «Возрождения». Давайте, давайте – объясните мне – как это могло случиться?

– Испугались предложенного Джоном акта устрашения.

– Тэкс, тэкс… – и что предложите? Кто теперь обозначит подполье? Нельзя же протестные движения пускать на самотёк? Нельзя, нельзя… – он постучал карандашом о край стола. Открыл крышку переносного компьютера и стал что-то искать в нём.

Роммель смотрел на свои ботинки, на брюки, забрызганные грязью, и думал: «Что я здесь делаю? На какой хрен это мне нужно?»

Его раздумья прервал юный патриот отчизны:

– Значит – значит так… – он поднялся из-за стола, заложил руки за спину и стал ходить взад – вперёд, подражая, очевидно какому-то неизвестному начальнику. – Всех под арест… Адреса дадите Трофимову… Он знает, что делать… Ну, а вам, Александр Оттович, для начала строгий выговор с занесением в личное дело. Понимаю, понимаю. Вы – ни при чём. Но, сверху меня тоже, знаете… не того… Так, что уж извините.

Дальнейшие указания получите после моего возвращения с центрального совещания. Свободны.

Роммель встал, пожал могучими плечами и, хмыкнув – вышел за дверь.

Операция, под кодовым названием – «Управляемое подполье» провалилась. Это был факт. Радоваться этому, или огорчаться? Полковник не решил. Да и не стремился. Его всё больше интересовал вопрос использования тайного канала ухода за границу.

Дело в том, что он был одним из исполнителей операции, умело разработанной наверху и ставившей целью – контроль над всеми тайными кружками «отщепенцев». Идея не нова. Управляемый протест – спокойнее неуправляемого. Но у членов «Возрождения» не хватило духу вести борьбу. Да, признаться, и в стране вообще трудно было найти активных протестантов против новой «суверенной демократии». В основном все недовольные уехали. Население страны из ста пятидесяти миллионов сократилось до семидесяти. Города пустовали. Деревни вымерли. Держалась страна кое-как, за счёт бесплатного труда арестованных, условно свободных и прочих подконтрольных граждан. Половина сидела. Вторая половина их охраняла и распределяла крупы и штаны, которых всё равно на всех не хватало. Ввели даже понятие «подменный фонд», куда стекались вещи от умерших, или погибших граждан. Хоронить, а точнее – сжигать трупы в одежде объявили пережитком дикого капитализма. Подменный фонд складировался в деревянных, специально построенных бараках, и раздавался гражданам с ограниченными возможностями, многодетным семьям и ветеранам органов охраны правопорядка.

Оставшиеся в стране жили от пайка к пайку. От увольнительной к увольнительной. От рождения до смерти – в одном темпе, в одном ритме. Иногда напиваясь в стельку. Что не очень каралось. Иногда побивая семью. Иногда смотря футбол и выступления придворных артистов, которых одевали из личных запасов фонда народного просвещения. Они изображали на экране счастливую жизнь и также получали паёк, только усиленной нормы. Ну, что тут скажешь? Как тут жить? Или просто – выживать? Роммель решился… Он стал готовить побег из страны.

 

Глава 5

Валим, господа товарищи…

Прошло несколько месяцев… Уходить решил налегке. Канал был оперативный, по которому забрасывались на Запад тайные агенты.

Были и ещё каналы. Покрытые пеленой загадочности и секретности. По ним отправляли за границу родины проверенных людей, чья работа была связана с необходимостью переездов. Это были особо проверенные, вышколенные люди. Так казалось их туда отправлявшим. На самом деле для Запада – они были вполне легальные туристы, которым власти России выдали выездную визу. Выездные визы могли получить только работники Министерства Внешних Сношений, официально аккредитованные для поездки за рубеж артисты, спортсмены и журналисты. Ну и ещё представители науки. Учёных одних не пускали. Нет. В каждой отрасли был представитель ФНС, который к науке имел отношение только то, что получал зарплату старшего, или младшего научного сотрудника. А его основной задачей было представлять нашу науку на международных форумах и пленумах. Конечно, иногда было необходимо там выступать. Для этих целей снаряжалась целая экспедиция, в которой был один выступающий, и минимум три надзирающих. Все выезжавшие проходили аккредитацию. Процедура аккредитации была сродни подготовки к полёту в космос. Начиналось всё с медицинской диспансеризации. И заканчивалось зачётом по знанию тезисов очередного съезда Фронта Национального Спасения. В промежутках – тесты на преданность родине, на стойкость перед соблазнами, на бдительность, внимательность… И ещё много другого. Но был один лёгкий путь. Путь этот держался в тайне. Однако бывший полковник знал его.

Рано утром, проведя пятиминутку с бригадирами, Роммель попросил Катю вызвать водителя Лёню.

Дорога была разбитой. Морозы не позволяли населению воспользоваться велосипедами, и у перекрестков на выездах из хуторов, собирались серые очереди. Ждали автобусов. Рейсы начинались ежегодно с конца октября, как ударят первые заморозки и заканчивались ближе к апрелю, когда сходил снег. Сейчас начало февраля…

Люди в очередях кутались в серые робы, с синеватыми воротниками искусственного меха. Женщин было трудно отличить от мужчин. Одна и та же форма одежды. Ватники – робы, ватные зимние штаны, кирзовые сапоги и шапка, тоже из искусственного меха. Разговоров не слышно. Кое-где вспыхивают огоньки сигарет.

Разрешение на рейс Саша получил накануне вечером у Оперативного дежурного по району. Там же выдали путевой лист с правом выезда за пределы области. Дорога припорошена снежной крошкой. Машина натужно ревела на пониженных передачах. Трасса пустая. Редкие полицейские «Лады» ослепляли проблесковыми маячками и неслись в сторону города. Водитель Лёня глупо смотрел вперёд и, кажется, спал с открытыми глазами.

– Э, фигура! Ты не спи, не спи… Скоро уже, – Роммель слегка толкнул водителя локтем. Тот не ответил, только недовольно хмыкнул.

Вот и развилка. Налево – пункт приема продукции. Направо – аэропорт. Перелёты внутри страны разрешались только свободным гражданам. Условно свободные и осужденные перелетали исключительно в сопровождении сотрудников правоохранительных органов.

Машин нет. Одинокий пост придорожной полиции. Остановят? Нет – внимательно посмотрели, сверяя номер машины с разрешительным листом поездок, который автоматически рассылался по всем постам.

Подъезд непосредственно к аэропорту огорожен бетонным забором. Над ним – «кручёнка». Зубастая и непролазная. Через каждые триста метров – вышка с часовым.

КПП – ощетинился бетонными блоками и металлическими ежами. Молодой армейский лейтенант, в большой не по размеру шинели, кутался в тощий воротник и растирал замерзшие уши суконной коричневой перчаткой. Солдат с автоматом полез в кузов машины полковника.

Саша вышел из кабины. Размял застывшие члены. Предложил лейтенанту сигарету. Сам он давно не курил, но сигареты по нынешним временам – располагают к тебе собеседника. Дефицитный товар.

– Спасибо, – лейтенант взял одну. – Документы на въезд, пожалуйста, гражданин…

Долго и внимательно смотрел. Отдал обратно. Улыбнулся, словно с облегчением. Тихо добавил:

– Слава богу – свои. Прошла информация о несанкционированном проникновении… И что сообщники пойдут легально, – лейтенант все время подкашливал и притоптывал ногами, смешно при этом, хлопая руками по бокам. Согревался.

– Усиление? – Полковник внимательно оглядывал действие солдата, обыскивающего его водителя. Хоть бы ничего лишнего не вез с собой. Обидно из-за ерунды пострадать. Пронесло. Солдат отошел к навесу и, дождавшись команды лейтенанта, открыл тяжелые металлические ворота.

Пропуск был у Роммеля разовый. Получен от его вербовщика давно. Бессрочный. Таких было всего несколько десятков. Он позволял проезжать прямо к лётному полю.

Вот и борт номер 17. Старенький «А -320». Последнее время транспортный и пассажирский парк совсем обносился. Остались непотопляемые ИЛ-76, АН-148, ну и старые Боинги с Аэрбасами. Запчасти поставлялись полулегально через Китай. Сухой доводил свою машину до конца долго. Тем более что вся начинка была западная… Проблемы. Но пока летали.

Пропуск у председателя был редкий. Для каких целей выдавались пропуска с такими неограниченными полномочиями – было известно лишь очень узкому кругу лиц.

Роммель вошел в группу Кулика еще до начала тихого переворота, как окрестили его сами организаторы. Внедрившись в программу Кривых, Полковник выполнял задание Кулика по контролю за действиями группы. И с тех пор уже не выпадал из обоймы Кулика. После закрытия страны Роммель, под прикрытием должности председателя хозяйства, вел оперативную работу по вербовке агентов и следил за настроением вольных и условно свободных граждан района. Он сам организовал побег из строгой зоны своего бывшего сослуживца Егора и его подельника Толяна. Сам организовал подпольный кружок оппозиционеров и сам же следил за работой подставного агента Джона Смита. Он понимал – работа грубая и непрофессиональная… Но что делать… Выживать как-то надо. Зато есть некоторые привилегии и возможности. Вот одна из них – разовый пропуск. На всякий непредвиденный расклад. И он намерен воспользоваться этим пропуском… в личных целях. И не жег его позор предателя, не мучила совесть отщепенца, не терзали мысли отступника… Он плевать хотел на нынешнюю страну, на Кулика и на его людоедские проекты…

Ну, пусть не его лично, а тех, кто за ним стоит. Он уходит… Если дадут. Командировка Полковника была спланирована давно. Кулик ждал момент, когда Саша доложит о готовности к контакту его агента в Женеве. Далее по плану Роммель выдвигается к аэродрому и тайно вылетает в Швейцарию.

– Лёня, – окликнул Роммель водителя после того, как тот, остановив грузовик метрах в ста от авиалайнера, вышел из машины и стал, строго по инструкции – у левого борта машины.

– Да, Александр Оттович, – не по-военному ответил Лёня.

– Если что – Катю отвезёшь в область. Вот бумаги… Разрешения, там… адрес…

– А что «если что»? – немного испуганно прошептал Лёня.

– Всё будет нормально… Но, на всякий случай – бумаги спрячь подальше. Учить тебя не надо.

– Да уж не надо, – водитель сложил бумаги в несколько слоёв и сунул их куда-то под ватник, со стороны спины.

Полковник Роммель Александр Оттович подошел к встречавшему его офицеру с двумя синими нашивками на рукаве шинели. Это были не армейские. Это были идейные волки. Тут ухо востро.

– Сегодня не завтра, завтра не вчера, – угрюмо промычал офицер.

– Замком по морде и в дупло, пока горячий лёд, – ответил Роммель, так же угрюмо.

Полковнику ужасно не нравился этот вульгарный кич, игры в шпионов. Не нравились дурацкие выдуманные каким-то идиотом пароли и отзывы. Но он играл. Играл по правилам, предложенным ему сверху, но помогавшим ему выполнить задуманное.

Офицер взял из рук Саши небольшой пакет с сургучной печатью, извлек из него флешку и вставил её в свой маленький переносной гаджет. Через пару минут он извлёк флешку, запаковал её в полиэтиленовый пакетик, затем в небольшой пластиковый тубус и приложил к верхней крышке свой большой палец. Раздался лёгкий писк. Офицер протянул тубус Саше, и тот повторил операцию с прикладыванием пальца. Опять писк.

– Всё в порядке. Борт готов. Время «Ч», – он глянул на свои наручные часы, – время —13:40. Пока можете проследовать на борт и расположиться на свободном месте.

– А что, ещё кто-то полетит?

– Полетит. Я улажу некоторые формальности. Без подтверждения Вашего руководства самолёт не взлетит.

– Понимаю… – Полковник был спокоен и сдержан в эмоциях. Хотя чётко понимал – если офицер не получит разрешение от Кулика, план провалится. Накануне, за три дня ранее, Саша доложил Кулику по каналам спецсвязи о готовности к началу операции «Отбой». Это означало, что можно вылетать. Ответ он получил положительный. Дату согласовали. Но, чёрт его знает. Всякое случается.

Поднявшись на борт, Роммель увидел, что все места свободны. Экипажа нет. Сел на место недалеко от аварийного первого выхода, к проходу. Закрыл глаза, вытянул ноги и стал ждать.

Минут через пять-семь он открыл глаза, потревоженный какой-то вознёй. В салон зашли ещё два пассажира и, видимо, командир корабля. Они тихо переговаривались между собой. Хлопали друг друга по плечу и натянуто улыбались. Командир последовал к себе, а пассажиры проследовали в середину салона. Один из пассажиров был… Не может быть! Роммель даже приподнялся на подлокотниках. Это был Игнат Корж.

Игнат тоже заметил Сашу, своего друга и бывшего сослуживца, но виду не подал. То ли опасаясь, а может, по инструкции.

Они расстались давно. После того как Игната приняли в проект «Абориген». Роммель слышал о его неимоверном взлёте. О таинственном «гуру», так положительно влиявшего на самого Лидера. Ходили слухи, что Лидер всегда таскал его за собой. Что не принимал важных решений, не выслушав мнение нового Распутина, как окрестили его недоброжелатели изменений в стране. Второго пассажира Саша не сразу признал. Он располнел. Оброс рыжеватой бородой и усами. Заматерел, но всё же это был он. Он собственной персоной. Главный специалист по адаптации из проекта Петра Мироновича Кривых – Роман Зюлькинд. Оба пассажира сели примерно посредине салона рядом друг с другом через проход.

В салон зашел второй пилот и стюард.

Через несколько минут загорелось табло «пристегнуть ремни». Взревели моторы. Погас основной свет в салоне, и лайнер стал выруливать на взлётную полосу.

Полковник молча листал газету «Правда России», пытаясь искоса подсмотреть за соседями по салону. Он иногда наклонялся, оглядывался, но Игнат и Роман сидели, откинувшись в кресле с закрытыми глазами. «Подойти? Или не стоит?»

Роммель не понимал – к чему весь этот спектакль? Для кого? Кулик прекрасно знает об их дружбе и совместных делах с Зюлькиндом и тем более с Игнатом. Проект входил в свою окончательную стадию и заканчивался объединением усилий лаборатории Кулика, к которой был приписан Роммель и отделом Петра Мироновича Кривых, в котором числился Рома.

А Игнат? Тоже хорош. Хоть бы подмигнул, что ли. Но… В последнее время Саша уже ничему не удивлялся. Люди, с которыми он общался до ввода страны в состояние полной «автономии», встречаясь на улице – отворачивались. Товарищи по службе – не отвечали на звонки телефона. Женщины, с которыми он делил минуты наслаждения, – пропали… Все жили и боялись. «А вдруг? А вдруг донесут, напишут, доложат, нашепчут, расскажут?» Причём не важно – что. Важно – доклад поступил. А меры примут. Будьте уверены, господа… Ой… Какие «господа»? Теперь только «граждане»… И то по категориям.

Оправдывая для себя поведение своих товарищей, Роммель решил ждать. Ждать пришлось долго. Примерно через два часа полёта его мягко тронул за плечо стюард. Открыв глаза, Полковник разглядел его форменную тужурку синего цвета, галстук с заколкой «Аэромир Россия», бородку с проседью, улыбку, глаза… Не может быть! На него смотрел второй пилот. Да! Но им был – Кулик! Его руководитель и всемогущий архитектор и реализатор затеи суверенного развития страны. Что за чертовщина? Роммель неловко поднялся на локтях, привстал. Ремень не дал полностью подняться. Сел, расстегнул ремень безопасности. Опять поднялся. Теперь уже полностью и широко раскрыв глаза – только развёл руками.

Кулик улыбался. Он приобнял Полковника за плечи и сказал:

– Ну, вот и всё. План сработал. Теперь наша задача – Запад…

Роммель недоумённо смотрел на своего руководителя, ничего не говоря. Он просто не знал – как реагировать на появление Кулика, на его улыбку, его дружеское обнимание, его слова, наконец.

– Так, господа, – обратился Кулик к Игнату и Роману, – Подтягивайтесь в первый салон. За обедом и поговорим.

Игнат и Рома подошли к всё ещё ошарашенному Роммелю и по очереди обнялись с ним.

– Чего ж молчали? Проверяли на вшивость? – скорее чтоб заполнить повисшую паузу, чем услышать ответ, спросил Саша Полковник.

– Мы люди подневольные, – улыбнулся Игнат. – Сказали «молчать» – молчим. Сказали «сидеть» – сидим. А сам – почему не подошёл?

– Да я…

– Вот и мы тоже…

Роман, повзрослевший и подобревший, в смысле объёмов тела, всё время улыбался и смотрел на Сашу сквозь свои очки влажными глазами. Вставлял иногда восклицания вроде:

– Ну, красота… Вот так встреча… – и тому подобное.

За плотной ширмой переднего салона был накрыт настоящий стол. Сервировка на четверых. Хлопотал стюард… Хотя, может, он тоже ряженый? Да ладно…

Обед был без изысков. Обычные – второе и салат. На десерт сладкая булочка с чаем. Спиртных напитков не предлагалось.

Говорили мало. Соблюдалась негласная субординация. Все-таки Кулик, хоть и переодетый для чего-то, номинально оставался начальником для всех. Сам начальник долго жевал булочку, потягивал чай, и только окончив с этой процедурой, начал разговор:

– Вы все находитесь здесь и сейчас совершенно не случайно…

Все переглянулись, но не посмели заговорить или задать вопрос. Кулик, откинувшись на спинку кресла, продолжал, глядя в тёмную бездну за иллюминатором. Незаметно наступила ночь. Равномерный, убаюкивающий шум моторов, приглушенный свет в салоне, отсутствие посторонних создавали обстановку, способствующую откровенной беседе. Кулик говорил один:

– Ваши планы примерно мне известны… Александр Оттович, – он посмотрел на Сашу, – решил свалить давно… Да-да, Саша, не перебивайте… Я дам вам возможность высказаться. Все приготовления свидетельствуют об этом. Это и запрос документов на переезд своей гражданской жены Кати в город… одной. Это и активация пропуска к аэродрому, это и доклады мне о готовности к выполнению задания, оговоренного ранее, и ждавшего своего часа…

– Но, я ведь… – Полковник немного смущённо попытался возразить.

– Ничего в том плохого нет, дорогой мой Александр… Оттович. Ни-че-го плохого. Напротив… Я что-то подобное ожидал. Ну, какой нормальный человек сможет жить в таком… – он тщательно подбирал слова. Видно было, что смысл своей речи для него ясен и выстрадан давно, но вот содержание, наполнение её давалось не то что бы с трудом, а как-то очень натужно. – После двух десятков с небольшим лет относительно нормальной жизни… Пусть и с кризисами, и с трудностями в экономике. Пусть с периодами безденежья и безработицы, страна жила… Жила, как многие другие. Не жирно и не бедно. Рождались и умирали люди. Создавались и разорялись предприятия. Строились дома. Проходили чемпионаты… Олимпиады. Любили и изменяли друг другу жители… И вдруг такое! Вы скажете – моя идея. Не совсем… Я имел в виду нечто другое… Нечто необычное… Отличное от всего мира… Но ошибся, и не боюсь в этом признаться. Не может существовать суверенная демократия, закрытая от всего остального мира. Не может! Точка. Мы стали огромной Северной Кореей… Мои идеи интерпретировали совсем иначе, чем я предлагал. Мои мысли были искажены… Иванов – победил. Причём этот Иванов – не Сергей Сергеевич. Нет. Это – огромная стая прихлебателей у трона короля… Они вечны. Они неубиваемы… И идея сильного государства переросла в идею закрытой суверенной диктатуры. Каждый из стаи – алчен, жесток, лжив и бесконечно труслив. Добившись карьерного взлёта, они бояться сорваться, потерять должность, лишиться привилегий, зарплат, служебных машин и многого того, что даёт власть в России. А главное, вседозволенности и безнаказанности. Они готовы на всё, лишь бы удержаться наверху… над толпой бесконечно долго. Понадобится для этого разорить и уничтожить страну – не остановятся. И всё это под прикрытием усиления власти, сохранения целостности государства и независимости России. Уж как есть – так и есть.

Слушавшие его, понимали – пытается оправдать свои ошибки. Прежде всего перед самим собой… Но не очень получается. Покаяние хорошо вовремя. Кулик опытный ритор. Он говорил всё более чётко и точно:

– Оставим самобичевание. После получения доклада от Роммеля о готовности к операции я, сверив и сопоставив все факты, пришел к выводу – хочет уйти, воспользовавшись каналом. Канал надёжный, но разовый. Случай упускать нельзя. Вызвал Игната с Романом, как самых мне нужных людей из нашего проекта «Абориген». Дал задание прибыть на аэродром, а сам прибыл чуть позже. С Игнатом были проблемы. Лидер в последнее время часто требовал его к себе. Но повезло. Отец народов уехал на рыбалку… А Игнат формально – мой непосредственный подчинённый. Получилось. Вот теперь мы все на одном борту. Я тоже хочу уходить. Попал в немилость к Лидеру, благодаря его правой руке… Иванову. Я выхожу из игры. Теперь говорите вы… Только по очереди и без соплей и лирики. Я был искренен до неприличия. Прошу и вас… Игнат. Вы, – Кулик указал рукой на Коржа.

Корж хитро усмехнулся. Посмотрел по очереди на всех сидящих за столом. Потом на стюарда и сказал вполне буднично:

– Нэ мала баба клопоту – купыла порося…

– Ясно. Вы в своём репертуаре, – съязвил Кулик. – Но ближе к теме. Я же просил без лирики.

– Тогда простой вопрос, – серьёзно спросил Игнат. – Как мы уйдём, если на каждом из нас эта штука, которая вживлена вот сюда, – он показал на предплечье своей правой руки. – Они отследят везде. А институт политического убийства восстановлен… И работает хорошо. Нас найдут сразу и… Нет, я не боюсь… Но смысл уходить и бегать зайцами…

– Это уже по существу, – Кулик полностью успокоился и стал прежним выдержанно расчётливым и академично прагматичным руководителем, к которому привыкли его подчинённые:

– Вы знаете, что это за штука? – он протянул руку к, лежавшему на соседнем пустом кресле кейсу. Достал из него небольшой стального цвета прибор и положил его на стол.

Все молча развели руками и пожали плечами.

– Это деинсталлятор персонального кодирования граждан. Их всего несколько сотен в распоряжении действующих руководителей. Партия таких вот приборов была изготовлена по спецзаказу. Одним из обладателей сей бесценной штуки… по штатному расписанию, заметьте… является ваш покорный слуга. Ну, о возможностях прибора – потом. Сейчас главное. Вы все согласны, и я это знаю, уйти из страны… Да-да. Не будем тратить время на объяснения своих поступков. Согласны, и это факт. Запомните самое важное – встречаемся в квадрате 38–17. Время встречи – 22:30 ежедневно. Вот вам по телефону. В нём и карта и навигационная система… Всё настроено. Разберётесь. Вот на всякий случай карта, – Кулик протянул каждому вначале по гаджету, а потом по аккуратному пластиковому маленькому пакету.

– А мы, что же… – попытался встрять Полковник.

– Не перебивать, – Кулик грозно оборвал его. – Это на всякий случай. Будем держаться все вместе. Я заинтересован в вас всех… Ну, а вы – ещё больше во мне. Время и место встречи я указал – на всякий непредвиденный случай.

Произнося эти слова, Кулик поднёс к своему правому предплечью прибор, который он назвал деинсталлятором, и нажал большим пальцем левой руки посредине. На приборе замигал красненький светодиод и через несколько секунд загорелся постоянным зелёным светом. Вот и всё. Через сорок минут господин Кулик перестанет быть объектом постоянного наблюдения.

– А дальше? – не выдержал молчавший всё это время самый младший из присутствующих Роман Зюлькинд.

– Вы когда-нибудь прыгали с парашютом? – Кулик окинул всех прищуренным взглядом.

– Я прыгал, доводилось, – ответил Саша Полковник, начиная понимать, куда клонит шеф.

– Я много раз, – кивнул Корж.

– Я нет… Не прыгал… – Роман растерянно стал смотреть на всех присутствующих по очереди, словно искал поддержки и разъяснений – к чему этот вопрос? – Ну, Роман у нас один новичок, – подытожил Кулик. – Валентин, – позвал он, видимо, стюарда.

– Да, господин Кулик, слушаю.

Все удивлённо глянули на стюарда – «Господин». Забытое почти обращение, заставило всех, широко раскрыв глаза, смотреть на стюарда, который подошёл к Кулику и встал напротив. Ну, Кулик обращался – ему положено, по должности. Но подчинённый к начальнику! Это считалось по уставу о госслужбе неслыханным нарушением субординации.

– Проведите ускоренный инструктаж господина Зюлькинда. Вызовите командира. И пусть подготовит парашюты. А… Вот и командир.

В проёме открывшейся двери кабины пилотов появился невысокий человек в синем комбинезоне. Он улыбнулся Кулику и, предвосхищая его вопрос, сказал:

– Автопилот… Всё под контролем. Последним покину борт – я.

– Не сомневаюсь, – ответил шеф.

– Начинаю снижение. Попробую максимально комфортно, – доложил пилот-командир и скрылся за дверью.

После этого лайнер, натужно заревев, стал идти на снижение. Началась небольшая тряска и покачивание. Все уселись в свободные кресла, но ремней безопасности никто не пристёгивал. Не до того.

Кулик проделал операцию по деактивации персональных «чипов» слежения всем находящимся на борту. Стюард Валентин, по очереди достал из багажных салонных отсеков парашюты и предложил каждому взять себе по одному. При этом добавил:

– Будем прыгать без запаски…

– Так – не бывает, – усмехнулся Роммель.

– У нас и не такое бывает, – возразил стюард. – Что есть – то есть. Не хотите – не берите.

– Немногословная у вас команда, господин Кулик, – заржал повеселевший Игнат Корж, умело пристраивая парашют за плечами.

Стюард инструктировал бледного и растерянного Рому. Он нацепил на него парашют. Поправил лямки. Зачем-то похлопал по плечам, животу, ягодицам и при этом повторял, спокойно и размеренно, заученный типовой текст штатного инструктора-парашютиста:

– Левая нога стоит на срезе двери, правая, полусогнутая – чуть позади. Вес необходимо перенести на правую ногу и не выглядывать из самолета. Руки должны быть скрещены на груди. После моей команды… Извините – сирены у нас нет. Не десантный корабль… дождавшись похлопывания по плечу и команды «Пошел!» – прыгаете вниз. Повторяете считалочку парашютиста: «1001, 1002, 1003 —КОЛЬЦО!». Дернули за кольцо – парашют открылся. «1004, 1005 —КУПОЛ!». Смотрим наверх, всё ли раскрылось и раскрылось ли правильно. Далее – осмотрелись. Крутимся на подвесной системе, смотрим, нет ли кого рядом в воздухе. «УСЕЛИСЬ!». Устраиваемся поудобнее. Летим! Наслаждаемся тишиной и ощущениями полёта. «САДИМСЯ!» Примерно за десять метров до земли горизонт резко «прыгает» вверх. В этот момент необходимо сгруппироваться: ноги вместе, полусогнуты, стопы параллельно земле, подбородок прижат к груди. Нельзя смотреть на горизонт, а только на ноги. Запомните – только на ноги! При посадке нужно обязательно коснуться земли двумя ногами одновременно, иначе нагрузка на них может распределиться неравномерно… Главное верить, что всё будет хорошо.

Стюард посмотрел на Кулика:

– Всё, что успел… – сказал он и покачал недовольно головой. И тихо, про себя добавил: —Глупая затея… Ой, непросто без подготовки…

Но Роман не слышал его последних слов. У него всё происходящее было словно в страшном сне. Он, однако, как мантру, повторял «1001, 1002, 1003 —КОЛЬЦО! 1004, 1005 —КУПОЛ!». К нему подошёл улыбающийся Игнат.

– Не бзди, Романыч. Такую красоту увидишь… загляденье. Главное не забывай кольцо дёрнуть… Правильно – повторяй…

И Роману стало легко и приятно. Он не верил – все страхи как-то растворились в одном большом и непонятном чувстве неизведанности и непредсказуемости. Губы растянулись в придурковатой улыбке, но продолжали шевелиться, повторяя мантру, въевшуюся в подсознание:

– «1001, 1002, 1003 —Кольцо»… «1004, 1005 —Купол»…

Всё в свои руки взял стюард Валя. Он расставил готовых к прыжку пассажиров необычного рейса в колонну по одному. Посмотрел на командира. Тот, выйдя из кабины и глядя на Кулика, был очень серьёзен и сосредоточен:

– У нас не более пятнадцати минут. Пора начинать. Тёмная бездна приняла в свои объятия шесть маленьких беспомощных фигурок, отделившихся от стальной сигары лайнера, поглотила их в непроглядную тьму и вдруг расцвела четырьмя раскрывшимися бутонами – куполами, поочерёдно вспыхнувшими недалеко друг от друга… Но, почему четыре? Кулик, Роммель, Игнат, Валя, Рома и командир… Шесть! Кого не остановил в своём стремительном падении спасительный купол парашюта?

Краткая подготовка Романа стюардом не была достаточной. Это и не удивительно. Прыгнуть вот так сразу…

Рома выпал, получив приличный толчок в спину, и напрочь забыл и об инструктаже, и о считалке парашютиста. Дыхание перехватило, всё закружилось, сознание померкло, и он валился бесчувственным кулём с высоты почти двух тысяч метров на стремительно приближающуюся твердь. И никто не мог бы в этот момент пожелать ему, чтоб земля была пухом. С небом не шутят…

Вслед за ним из брошенного командой лайнера стремительно ринулась в бездну фигура стюарда. Он был опытным и умелым парашютистом. Не одно соревнование мирового масштаба за плечами. Быстро сообразив, в чём дело, стюард принял положение тела, наиболее располагающее к стремительному падению, и, имея вес куда как больший, чем у Зюлькинда, придав ускорение мощным толчком, он настиг падающего Романа на высоте пятисот пятидесяти метров. Обхватил его руками и ногами, рванул кольцо, и их хаотичное падение было прервано, вначале сильным ударом, после которого бесчувственное тело горе-парашютиста чуть не выскользнуло из рук инструктора, а затем замедленным, но всё равно достаточно быстрым спуском вниз. Они спускались под одним спасительным крылом. Стюарт просунул по очереди руки под лямки парашюта Романа, продолжая сжимать ногами его тело, и постарался как можно ближе притянуть Зюлькинда к себе.

Минут через семь небо озарила яркая вспышка, а за ней последовал сильный взрыв…

Куски покорёженного взрывом лайнера рассыпались на тысячи метров над полями такой далёкой и закрытой для российского человека Европы… Лайнер взорвался. Это был его последний полёт в никуда…

Сигналы от персональных датчиков слежения пропали точно минута в минуту с моментом взрыва. Командир был опытный пилот, и рассчитал всё правильно.

В далёкой и снежной России уже готовили доклад о страшном провале операции под руководством Кулика, и о гибели всех её участников. Искали виновных в катастрофе. Строили сотни гипотез от уничтожения самолёта средствами ПВО НАТО, до террористического акта. Но никто не мог предположить, что Кулик предал. Предал нагло, расчётливо и цинично. Хотя… Как знать. Может просто не озвучивали вслух, втайне завидуя смелому и дерзкому Кулику, догадываясь о его художествах. Официальная версия была озвучена как несчастный случай с гибелью всех участников операции. А участники плавно приближались к земле, вися под куполами своих парашютов. И только один купол летел быстрее и стремительнее остальных. Под его большим крылом сцепившись мёртвой хваткой, висели Рома Зюлькинд и инструктор – стюард Валя Хорт.

 

Глава 1

Здравствуй, Запад, новый год

Странное чувство считать, что там лучше, где тебя сейчас нет. Оно мучает многих людей, не давая им спокойно жить и заниматься любимыми делами, заставляет куда-то торопиться, ехать, бежать, лететь, мчатся, нестись… И всё только ради того, чтобы, добравшись до заветного места – ужасно захотеть вернуться обратно.

Место высадки нашего странного десанта было продумано и выбрано заранее помощником Кулика – майором Хортом, он же стюард Валя – инструктор парашютного дела.

Это место было обозначено на территории Восточной Европы, недалеко от Берлина. В лесу.

Взрыв лайнера потряс всю мировую прессу и интернет. Благо дело, в России ни мировой прессы, ни свободного доступа в интернет не было. Была дозированная информация о делах в стране и за её пределами. Эта информация тщательно отбиралась, просеивалась, изучалась, а уж потом поступала, в сильно усечённом виде на страницы основных газет страны. Таких газет было четыре.

Газета «Правда России», выходившая тиражом в десять миллионов экземпляров ежедневно. Газета «Народные Известия», имевшая чуть меньший тираж.

Газета «Будни Фронта Национального Спасения», тираж которой тоже исчислялся миллионами. И наконец, самая любимая в народе, и самая развлекательная газета – альманах «Культурный вестник». Она содержала все разрешённые сплетни и слухи, описание жизни российских звёзд эстрады и спорта, кроссворды и шарады, прогноз погоды и шахматную секцию. Печатала новые рассказы молодых авторов, прошедших специальный отбор, просочившись через сито департамента культуры, отчитавшихся кратким докладом на многочисленных совещаниях комиссий и секций по идеологическому воспитанию молодёжи. И наконец, пройдя художественный совет района, области и республики – получили разрешение представить свои работы на всероссийское обозрение, в виде размещения трудов на страницах центральной прессы.

Книг, как таковых, не издавали. Точнее, издавали многотысячные тиражи работ лидеров государства, лидеров Фронта Национального Спасения. Техническую и историческую литературу. Учебники. Всё строго по правилам и с учётом основного курса партии и её бессменного Лидера. Но всенародного интереса сии опусы не завоевали. Распространялись в добровольно-принудительном порядке, через предприятия, лагеря, зоны и средние, высшие и другие учебные заведения.

Отвыкшие от чего-то хоть немного живого, народ был рад малым проявлениям «суверенной демократии», иногда пробивавшимся сквозь сухость и казённость страниц «Культурного вестника».

Авторы в своих рассказах, со свойственным юному возрасту задором и энтузиазмом, описывали трудовые будни своих сверстников, сдабривая их пикантными подробностями «дела молодого» и разбавляя критикой зарвавшихся бюрократов – душителей перспективных начинаний. Клеймить позором разрешалось. Указывая, тем не менее, что это явление – исключение из правил.

Местные газеты – являясь клонами четырёх основных изданий, не представляли собой чего-то, хоть сколь-нибудь интересного для чтения. А с пропажей недавно с полок магазинов туалетной бумаги – находили себе достойное применение.

Вся классическая литература прежних лет прошла сито жёсткого отбора и выдавалась под роспись через библиотеки. Библиотеки организовали в каждом районе, в каждом посёлке, в каждой зоне и в каждом лагере для несовершеннолетних. Литература последних двадцати пяти лет признана вредной и сожжена на массовых праздниках истинного искусства. Читали в основном разрешённую, и не вредную для патриотического воспитания литературу. Страну опять назвали самой читающей. Ещё бы! Компьютеры были под строгим учётом. Интернет доступен для служебного пользования, а телевизионные трансляции велись по десяти федеральным программам, и ничего не проверенного на голубые экраны выскочить не могло априори. Никаких прямых эфиров. Приходилось довольствоваться книгами…

Не удивительно, что о взрыве самолёта над небом Германии российские люди не узнали. Вначале хотели дать информацию об «очередном провале развития технического прогресса в странах Запада», но подумав – решили не рассекречивать информацию вовсе. Так спокойнее. На этом и забыли. В узких кругах помянули добрым словом Кулика и его помощников. Посетовали на судьбу и вывели за штат, сняв с полного денежного, вещевого и прочего довольствия всех шестерых погибших. В прессе ограничились кратким некрологом о гибели истинного патриота, преданного делу родины, героя и просто смелого человека – гражданина Кулика. Имя и отчество его указано не было. Остальные члены группы, не представляли собой какой-то особой ценности, и некролога в их память не опубликовали.

А тем временем считавшиеся погибшими граждане России, отплёвываясь и матерясь, собрались вместе на опушке довольно густого леса. Ночь стояла лунная. Видно было достаточно хорошо, чтобы найти друг друга. Безветренная погода и хорошая подготовка практически всех членов группы способствовали их кучному приземлению. Роман продолжал глупо хлопать глазами, не понимая, что произошло, а стюард-инструктор сердито бурчал себе, что-то нехорошее под нос, вспоминая Ромину маму и всю его многочисленную, судя по продолжительности бурчания, родню. Он слегка прихрамывал, собирая парашют и складывая его в кучу к остальным уже собранным. Приземлились они чуть в стороне от остальных, и ему пришлось тащиться с парашютом несколько сот метров к месту встречи. Спрятать его на месте приземления не позволила инструкция, которой привык придерживаться майор Хорт. Где-то очень далеко выли сирены пожарных машин и скорой помощи. Взрыв самолёта не прошёл бесследно.

– Живы все? – Кулик восседал на небольшом пне и освещал маленьким фонариком развёрнутую на коленях карту местности. Он то и дело что-то помечал на карте маленьким карандашиком и сверял отмеченные точки с показаниями прибора, оснащённого навигационным блоком.

Полковник Саша, Игнат, командир лайнера и всё ещё трясущийся Рома Зюлькинд сгрудились невдалеке от него. Хорт, закончив с маскировкой парашютов, подошёл к Кулику.

– Дальше – на север семь километров, – начал объяснения стюард. – Там, у обочины просёлка – автомобиль с полным баком и ключами в замке зажигания. Мини-вэн, чёрного цвета… «Фольксваген»… Номер машины приметный, 007… Я придумал, – он хмыкнул и продолжил: —Автомобиль восьмиместный… Сядут все. Я поведу. К вечеру доберёмся до Франции. В кемпинге нас ждёт ужин и тёплая ночёвка, в нормальной обстановке.

– С паспортами наш друг решил? – Кулик, как и все остальные, внимательно слушал Хорта.

– Паспорта в машине, в бардачке. Все на граждан Словении… Какие смогли достать… – И Хорт развёл, словно оправдываясь, руками.

Дорога через лес была несложной. Лес довольно ухоженный. Навигатор Хорта, который шёл впереди, работал уверенно, чётко. Темнота не была непроглядной и замедляла движение только в густых местах зарослей, куда с трудом пробивался свет ночной хозяйки неба – Луны.

Примерно через час пути Игнат, шедший в замыкании колонны, вдруг резко остановился и скомандовал шёпотом, но довольно громко: «Ложись!». Роммель, Хорт, командир корабля и сам Игнат молниеносно приняли положение – «лёжа». Кулик присел под ближайшим деревом. Остался стоять один Роман. Он поправил очки, огляделся и тоже медленно присел. Ему повезло, что он находился в тени огромного дерева и был практически незаметен.

Свистящий предмет, вращаясь бумерангом, пролетел рядом с ним, над самой головой у Кулика и врезался в ствол вековой сосны. Он вошёл глубоко, сантиметров на пять. Завибрировал и засветился всеми цветами радуги. Первым пришёл в себя Игнат. Точнее, он и не растерялся. Наблюдал за происходящим с земли, приподняв голову. Он поднялся, подошёл к дереву и стал рассматривать светящийся бумеранг, приговаривая вполголоса:

– Что ещё за хреновина такая? При мне на вооружении ничего подобного не было…

Следом за Коржом поднялись Хорт и Роммель. Они, оглядываясь, подошли к Игнату и тоже уставились на мигающий и немного вибрирующий странный предмет. Остальные члены тайной экспедиции поднялись со своих мест, но к бумерангу подойти не решались. Хорт, между тем, достал свой переносной гаджет, включил его, настроил на какую-то одному ему известную программу и стал что-то, видимо, читать на небольшом экране.

– Ну, что? – спросил Игнат. Новая примочка вооружения, или?..

– Или… – ответил Хорт. Он закрыл прибор, сунул его в карман, и смело подошёл вплотную к бумерангу.

– Привет от наших друзей… – сказав это, стюард поднёс к продолжающему мигать бумерангу руку со специальными, видимо, часами. Раздался короткий щелчок, лёгкий и тихий свистящий звук, и прибор, торчащий из ствола, погас.

– Ну, вот и всё, – Хорт нажал кнопку сбоку своих больших часов и стал читать на экране.

«Ваш прибор адаптирован. Доступ разрешён. Дайте подтверждение начала загрузки информации».

– …Хм. Даю.

Часы засветились такой же радугой, что и прилетевший предмет, защёлкали попугаем и засвистели негромко, но отчётливо на все тона, напоминая звук исходной гаммы в старинных и допотопных аналоговых приборах засекречивания разговоров.

Кулик спросил, тоже приблизившись к погасшему бумерангу:

– Всё в порядке?

– Так точно, господин Кулик. Связь установлена. Координаты, описание ориентиров и маршрут следования загружены. Наши друзья – на связи.

Кулик улыбнулся и кивнул головой.

– А эта штука нам не понадобится? – спросил Саша Полковник, указывая на торчащий из дерева бумеранг. – Понадобится, конечно, – Хорт хотел вытащить прилетевший предмет из ствола дерева, но его опередил Игнат, он ловко выдернул посланника и стал рассматривать его, поворачиваясь к тусклому свету полной луны.

– Надо же. Вот бы мне такую штуковину раньше иметь… В Афгане, или на Кавказе… Ведь ни одна б… не смогла бы запеленговать. А так посмотришь – прошлый век. Механическая передача информации…

– Ну, не совсем механическая, – разглядывая в руках Игната необычную штуковину, заметил Роммель. – Только доставка странная… А так… Вон стюард сколько информации скачал… Даже часы засветились.

Все почему-то тихо засмеялись. Нервное напряжение понемногу спало. Остаток пути прошёл без приключений. Перед самой дорогой пришлось немного повозиться, преодолевая заграждение. Все леса были ограждены от проезжей части довольно крепким металлическим забором. Но боевой опыт присутствующих в группе офицеров ГРУ сделал эту задачу пустяковой. Игнат встал на полусогнутого Полковника и принимал ползущих по живой лестнице своих товарищей по побегу. Когда Кулик, командир лайнера и Хорт оказались за ограждением, Игнат ловко подтянувшись, легко перевалился через металлический забор. Роммель и вовсе в два приёма преодолел нехитрое препятствие. Роман, наблюдавший полосу препятствий, одобрительно кивал головой и цокал языком. Автомобиль стоял там, где и положено было ему находиться.

Машина плавно взяла с места. Хорт сидел за баранкой, остальные расселись сзади в мягких удобных креслах. Перед каждым из них размещался экран и чуть ниже клавиатура управления.

– Ничего себе автомобильчик, – наконец сказал свои первые осознанные и внятные, после десантирования, слова Рома Зюлькинд. – Да тут целый компьютерный класс.

– Вот и я не пойму, поддержал его командир лайнера Степан. – Зачем им надо было заморачиваться с этими «фьють» – и он показал руками, как прилетел бумеранг. – Вот же… Компьютерный центр. Всё есть.

– Не всё так просто и у них, господа, – ответил Кулик. – Но, это вы поймёте позже. Сейчас краткий инструктаж.

Все приготовились слушать, а Хорт, настроив навигатор автомобиля, помчал маленький автобус к намеченной цели.

Кулик говорил достаточно громко, глядя вперёд на ровную полосу автострады. Машин в сей поздний час было достаточно много. Однако движение вполне свободно и комфортно. А может, просто отвыкли от любого движения автомобилей по трассам. На родине езда в ночное время вот уже год как запрещена. Скоростных ограничений в Германии на трассе не было. Ехали быстро и очень плавно.

– Мы, господа, в Западной Европе. Времена у них тоже сейчас революционные…

– Да ну? – не выдержал Роммель.

– Ну да… – в такт ему ответил Кулик. – Только, революционные они, не в смысле переворота во власти, а в смысле научно-технического прогресса. Наша пресса, как вы понимаете, не освещала ничего подобного. Так вот, за последний год, буквально, в мире информационной и компьютерной мысли произошли такие перемены, что трудно себе даже вообразить. Хорошо это, не знают уже и они сами.

– А чего ж плохого? – спросил командир авиалайнера Степан.

– Резкий всплеск в научно-техническом прогрессе даёт всё больше неприятных сюрпризов… Поэтому пункт номер один: не удивляйтесь… по крайней мере, постарайтесь… ничему увиденному. Второе: поменьше контактов с местными… Хотя, они и сами сейчас, практически не идут на контакты. Третье, господин Хорт… – Стюард, услыхав своё имя, посмотрел на Кулика через зеркало заднего вида на лобовом стекле и слегка кивнул, – выдаст всем адаптеры… речевые адаптеры. Ими пользуются для преодоления языкового барьера. Пользоваться очень просто… Разберётесь. Четвёртое: о дальнейших планах мы должны договориться по прибытии на место. Сейчас же скажу: никакой тайной организации создавать не будем. У каждого свой путь. Каждый из вас свободный человек. Захотите работать со мной – милости прошу. Захотите быть в свободном плавании – тоже пожалуйста. Вопросы?

– Вопросы, я думаю, очень скоро появятся, – задумчиво произнёс Игнат Корж.

– Да у меня они уже появились, – добавил Саша Полковник. – Почему меня, как бычка на привязи, приволокли сюда…

– Предпочитаете, Александр Оттович, вернуться? Или я неправильно интерпретировал ваш позыв на срочный вылет? Вы же планировали побег…

– Да. Но я думал вырваться сам… и… Не знаю… Но всё равно, как-то…

– Некогда было разводить канитель и совещания. Сами, господа, знаете, какая ситуация в стране. Начал бы всё обдумывать да советоваться – погорели бы все… И вместо Европы поехали бы в Азию… А точнее на её север. Так лучше?

– Нет, – буркнул Роммель и успокоился.

В машине стало мирно и спокойно. Лётчик Стёпа дремал, откинувшись в удобном мягком кресле. Роман Зюлькинд изучал компьютер, расположенный перед ним и закреплённый в спинке переднего кресла. Он что-то нажимал, щёлкал. Искал знакомые ещё со старых времён сайты. Корж смотрел в окно, на тёмный пробегающий мимо лес, и тихонько мурлыкал под нос весёлую мелодию. Кулик смотрел вперёд на дорогу и внимательно вглядываясь вдаль, то и дело бросал беглый взгляд на экран навигатора, словно тот мог дать дополнительную информацию. Хорт управлял автомобилем, и его спокойное лицо не выражало ровным счётом ничего. Как будто и не было всех треволнений, перелёта, десантирования. Серое шоссе, тёмный лес, уют салона и мысли о будущем.

Ну, здравствуй, Европа, твою мать…

 

Глава 2

Все свои! А свои ли все?

Кемпинг, расположившийся у дороги, чуть в стороне, приютил путешественников, предоставив возможность принять горячий душ, позавтракать и растянуться на чистых, пахнущих свежестью простынях. Спали крепко и долго. Каждому отдельный номер с туалетом и душем. Благодать. Говорят, к хорошему привыкают быстро. Наша компания, вырвавшись из объятий любимой страны, привыкала медленно. За последние годы навязанного «аскетизма» само понятие «комфорт» – считалось пережитком «ужасного времени дикого капитализма». Комфорт ассоциировался с комфортным состоянием души, которое, по мнению российских идеологов, заключалось, в удовлетворении потребности трудиться на благо родины. А личные физические неудобства принимались как данность и умение стойко переносить все тяготы и лишения строителя новой жизни в условиях суверенной демократии.

Проснулись беглецы из счастливого края только под вечер. Каждому в номер позвонил Кулик и попросил подойти в ресторан. Середина февраля в Европе выдалась мягкой и тёплой, однако туристов в кемпинге не было совсем.

Кулик сидел за столиком, рассчитанным на двоих человек. Напротив него восседал молодой мужчина, в странной, как показалось подтянувшимся беглецам, одежде. Какие-то свободно болтающиеся непонятного цвета, отливающего то ли в оливковый, то ли в фиолетовый цвет брюки. Объёмная воздушная рубаха, и странные очки, закрывающие один глаз полностью, а второй лишь наполовину. Человек был лысым, полным и всё время улыбался придурковато-льстивой улыбкой. Он что-то рассказывал Кулику и при этом то и дело ещё с кем-то говорил. Но ни трубки, ни компьютера в руках у него не было. Официант приветливо подавал напитки и закуску. Обслуги было на удивление мало.

– А вот и мои друзья. Познакомьтесь, Пьер, – Кулик поднялся навстречу своим товарищам.

Пьер тоже встал. Ещё шире растянул рот и протянул каждому по очереди маленькую потную ладошку.

Кулик указал на стулья и столы, стоявшие рядом, предлагая жестом рассаживаться.

– Поужинаем после. Сейчас к делу. Пьер расскажет нам порядок действий. Он мой помощник. Заинтересованное лицо. Получил хороший гонорар за это и будет рад помочь нам. Прошу, Пьер.

Пьер заговорил явно на французском языке. У каждого в кармане щёлкнул прибор, выданный накануне Хортом, и в маленьком головном телефоне раздался бесстрастный голос автопереводчика.

– Я, господа, взялся за работу не только из-за денег. Господин Паризе, – он посмотрел на Кулика, – давний друг моего отца. И помочь ему мой долг перед папой. И его светлой памятью.

Лётчик Стёпа смотрел на Пьера, ничего не понимая. Он один не догадался вставить беспроводный микротелефон в ухо, и поэтому слышал лишь французскую речь. Хорт молча устранил сей пробел, вставив в ухо пилота крохотное приспособление, а Пьер продолжил:

– Моя информация очень скудна. Я лишь знаю, что все вы граждане Словакии… Так?

– Словении, – поправил его Хорт.

– Ах, да. Конечно, Словении. Простите. Но не столь важно. Есть несколько вариантов устройства вашего проживания. Вы, как граждане Евросоюза, можете проживать, где захотите. Однако господин Паризе объяснил некую трудность в общении, связанную с выполнением какого-то особого задания, оторвавшего вас от жизни на несколько лет. Поэтому для адаптации предлагаю город Женеву. Это французская часть Швейцарии. Прекрасный климат, красивое озеро Леман, лебеди, фонтан, девушки, вино и, конечно, зона полного охвата created reality…

– Что, простите? – не понял Роммель.

– Созданной реальности, – объяснил Хорт. – Речевой адаптер воспринимает это словосочетание, как устоявшееся международное выражение, а потому не перевёл вам его.

– А… Ну, ну… – и Полковник кивнул головой.

– Да-да, зона полного охвата позволит вам постоянно находиться в… полной гармонии со своим внутренним миром и жить полноценной счастливой жизнью.

– А работать? – поинтересовался Корж.

– Работать… Ну, если появится желание, я могу походатайствовать… Какую отрасль предпочитаете?

– Мне бы что-то менее интеллектуальное. Поближе к технике. Автомобилестроение, или военное производство, – улыбнулся Корж.

– Но там нет ручного труда… И нет вообще людей… Я не знаю… Но вы можете легко с помощью created reality смоделировать любую реальность. Зачем искать то, что можно поручить воссоздать искусственному интеллекту… – А зарплата? Мани-мани, – не унимался Игнат. – Мне же деньги понадобятся.

Пьер с непониманием посмотрел на Кулика, которого упорно называл мсье Паризе, и, пожав плечами, ответил: – На ваши личные счета переведены активы, засчитанные в честь вашего согласия после физиологической жизни представить свой биоматериал для проведения научных работ по поддержанию искусственного интеллекта… Этого более чем достаточно для безбедной жизни… Но вы вправе требовать дополнительных льгот, как прибывшие из зоны неполного охвата…

– Стоп-стоп, – Кулик поднял руку. – Не нужно деталей. Дальше. Детали мы обсудим позже.

Все настороженно посмотрели на Пьера, а затем на мсье Паризе – Кулика.

– Это, что же, меня – на органы? – совсем недружелюбно поинтересовался Степан.

– Никаких органов… Да, что ж я, совсем болен… Нам, при жизни, по крайней мере, ничего не грозит, – стал заверять Кулик-Паризе. – Забор генетического материала, ну и там ещё каких-то компонентов после нашей смерти… И всего-то.

– И всего-то… – тягуче и задумчиво практически пропел полковник Роммель.

– Да, и всего-то. Но за это «и всего-то» каждый будет иметь крышу над головой, приличное денежное содержание и возможность подключения к их чёртовой системе… Как бишь её, всё время забываю? – немного непривычно эмоционально парировал Кулик-Паризе.

– Сreated reality, – подсказал Пьер, начиная волноваться.

– Вот-вот… И мало того! В любой момент каждый из нас может отказаться…

– И вернуть потраченную на содержание сумму, – подытожил Пьер.

– Ни хрена себе, – возмутился Степан. – А где это я, интересно, её раздобуду?

– Всё в жизни меняется… Мир равных возможностей – Запад, – встал на сторону своего шефа Хорт. – Заработаете… Дела в гору пойдут… Или устроитесь пилотом в местную авиакомпанию. А пока живите и наслаждайтесь.

– А по мне хоть и на органы. После смерти, не всё ли равно. Не жалко… Если, тем более, для порядочного дела, – философски заметил Игнат.

– Для очень, очень порядочного дела, – подхватил Пьер. – Этот материал даёт возможность поддерживать программу строительства искусственного интеллекта. В программу включено практически всё население стран, входящих в соглашение возрождения…

– О! Приехали, – засмеялся Саша Полковник. – От одного «возрождения» смылись и попали во второе. Те же яйца, только в профиль… Но, пусть берут. Мне, как и Игнату – не жалко. Только условия пусть пропишут, как следует, условия, ну там, сколько и почём, и каждому на подпись…

– Я подписал за вас, по доверенности… Тогда по-другому было нельзя, – спокойно сказал Кулик. – Иначе… – он грустно вздохнул, иначе нас никто бы не принял… Вот так, господа словенцы. Вот так. И, обращаясь, непосредственно к Пьеру, добавил:

– Продолжайте, Пьер. Продолжайте…

– Хорошо, мсье Паризе. Итак, поселитесь в Женеве. Адреса уже занесены в ваши адаптеры. Стоит только произнести команду, назвав адрес, на их поиск, и навигатор укажет маршрут. Апартаменты нормальные… Не высшего, конечно, класса… Но пока так. Сегодня поезд. До Женевы доедете быстро. Я организовал каждому встречу. Вас доставят в первый раз прямо к порогу.

– А что, мы в разных местах будем проживать? – испуганно спросил Роман. Я думал, господин Кулик, мы как-то вместе держаться будем…

– Вас ожидает в Женеве приятная встреча.

– Люба? – выпалил Роман. Он знал, что Люба уехала ещё в самом начале перемен в стране. Уехала, никому ничего не сказав. Ходили слухи – в Европу. Он успокаивал, по крайней мере, себя этой мыслью. И основной причиной побега, безусловно, стал этот факт её отъезда.

– Она. Мы связались с ней заранее по спецканалам. Так что я думаю, мы вам, Роман, не очень понадобимся вначале. А позже, я уже говорил – каждый решит для себя. Вместе мы, или врозь.

– Но контакты оставите, – не унимался Роман.

– Да и я, признаться, один не смогу, – подключился пилот. Я… мне Хорт обещал… Вместе будем, говорил… Хорт, сидевший рядом со Степаном, похлопал его по плечу и сказал спокойно:

– Не волнуйтесь, Степан Иваныч. Я вас не брошу. Наши квартирки рядом. Дверь в дверь.

Командир взорванного лайнера облегчённо вздохнул: – Это хорошо. А то как-то я привык всегда в коллективе…

– Поверьте мне, господа, – продолжал Пьер, – через пару недель вам вряд ли понадобится компания.

– Это почему ещё так? – спросил недовольно Игнат, разглядывая довольно простой бледный рисунок на белоснежной скатерти.

– Жизнь прекрасна не только явью, но и грёзами… – философски ответил француз.

Никто не придал значения его словам. Все бурно обсуждали услышанное. Предлагали встречаться каждый день на мосту, напротив фонтана Женевского озера, делали прогнозы на будущее. Строили планы…

Пьер не стал мешать товарищам, а, пожелав приятного аппетита, удалился, предупредив, однако, что машина, которая доставит всех к поезду, будет через час.

Женевский вокзал встретил гостей из России обыденной вялотекущей суетой немногочисленных туристов. Во-первых, было раннее утро, а во-вторых, среда, средина недели. Вокзал оживится к пятнице, когда сюда хлынут толпы туристов со всего мира. Аэропорт живёт цикличной жизнью. Иногда перегружен до предела, а иногда, в периоды всенародных выходных, или церковных праздников – полупустой.

Перрон достаточно чистый, но не идеально, принял путешественников, предлагая яркими и чёткими указателями пройти к необходимому месту. Указатели переходов на другую платформу, к паркингу, к стоянке такси, выход в город – были удобно расположены, и читались с любого ракурса, где бы ни находился путешественник, прибывший в Женеву.

– Тут захочешь – не заблудишься, – усмехнулся Саша Полковник.

– Э, ты не знаешь мою Хрыстю, – засмеялся Игнат. – Вона заблудыться, – перешёл на суржик Корж и грустно вздохнул.

– А где она сейчас? – поинтересовался Саша.

– Тебе, Саня, скажу – она где-то тут.

– Как?

– Да, так. Она же осталась на Украине… Ну, после той войны, чёрт бы её взял, когда нас разделили. Я, как ты помнишь, остался в Москве, а она вернулась к хозяйству. Дальше закрутилось с моим внедрением, и уже и речи не могло быть о моём возвращении, как тогда говорили «в стан врага». Какого врага? Хрыстя моя враг? Идиоты… – зло закончил Игнат.

– Ну и? – продолжал допытываться Роммель.

– Ну и она имеет визу в страны Евросоюза, как гражданка Вильной и Нэзалэжной… Обещали организовать встречу. А ты думаешь, чего я здесь? – и он хитро подмигнул своему бывшему сослуживцу.

Вещей у прибывших «парашютистов» не было совсем. Одежда та, в которой прибыли. В карманах адаптер и всё. Роман всё оглядывался, явно выискивая кого-то в редкой массе пассажиров и работников вокзала.

– Не ищите, – сказал Кулик. – Она к вам приедет прямо на квартиру… По крайней мере, обещала.

– Это замечательно, – обрадованно засуетился Зюлькинд. – Может быть, успею цветы…

– Перестаньте. Они ей не нужны, – вставил Хорт, который уже разговаривал с одним из встречающих.

Рома не обратил внимания на его реплику. А между тем, встречавшие подходили к беглецам, держа в руках маленькие цветные таблички с именами.

Все сгрудились вокруг Кулика. Тот всех успокоил, сказав, что жить будут в одном районе, и даже на одной улице. Связь через скайп и электронку.

– У каждого в квартире будет компьютер, в котором уже хранятся в памяти все данные друг друга. Так что после обустройства – свяжемся и где-нибудь пообедаем.

– Я с тобой еду? – всё нервничал Степан, теребя Хорта.

– Конечно, Иваныч. Я же сказал – наши квартирки дверь в дверь. Не потеряешься. Ты же лётчик! Сколько всего повидал.

– Да отвык как-то за последние годы от самостоятельности. Всё ведь за меня там решали. Куда, зачем, насколько… Расслабился, – И он, успокоившись – широко растянул рот в улыбке.

 

Глава 3

Игнат Корж

Игната доставили на маленькой, но очень шустрой машинке прямо к подъезду небольшого четырёхэтажного домика. Водитель проводил в подъезд. Поднялся с Коржом на второй этаж. Открыл карточкой входную дверь квартиры. Передал карточку-ключ новому владельцу и, откланявшись, ушёл.

Квартирка была действительно небольшой. Крохотный коридорчик со встроенным небольшим шкафом. Комната метров шестнадцать. Кухня – продолжение комнаты, была отдельной зоной – полностью оборудована техникой и посудой, что очень понравилось домовитому Игнату. Совмещённый, но очень чистый санузел. Крохотный балкончик с видом на парк. Из мебели двуспальная кровать в неглубокой нише на противоположной стене от балкона, красивый кожаный диван, кресло, журнальный столик с прозрачным верхом, письменный стол у стены, на которой на русском языке надпись – «Коснись меня». На полу паркет.

– Будем жить, – промычал Корж, изучая своё новое жилище.

Он коснулся стены, и она стала чем-то подобным экрану дисплея, и тот засветился, затем отбросил трёхмерное изображение на поверхность стола, прямо перед удивлённым, но спокойно принявшим сей эффект Коржом.

– Хорошая вещь. Дорогая, наверное.

– Всё для вашего удовольствия и благоденствия, хозяин, – пропел приятный женский голос где-то совсем рядом с Игнатом.

– Спасибо, барышня. А как вас выключать?

– Достаточно только высказать пожелание, и я тотчас же исполню… ваше пожелание.

– Покажи-ка ты мне, девонька, карту местности с привязкой моего расположения.

– Прошу, сэр.

На столе появилась карта Женевы с названием улиц на русском языке. Практически в центре, чуть правее, недалеко от набережной Лемана, которым здесь почему-то обозначали Женевское озеро, синяя точка и указание дома, улицы и координат.

– Ага, понятно. Теперь всех моих товарищей найди и покажи на карте.

Практически мгновенно засветились синим – ещё четыре точки.

– Ну, что ж, в пешей доступности. Прекрасно. Продолжим рекогносцировку. Прошу показать основные маршруты. А именно: дом – продуктовый магазин. Дом – вокзал. Дом – аэропорт. Дом – морской вокзал.

Всё проявилось на карте практически моментально. – Пусть это останется моей главной стартовой страницей и возникает при каждом включении экрана.

– Конечно, сэр. Всё будет исполнено, – голос до того был хорош и приятен, что Корж даже хмыкнул от удовольствия. – А сама-то покажешься? Или только болтаешь?

Неожиданно посредине комнаты возник образ молодой, очень строго одетой девушки-блондинки. Если бы на месте Игната был кто-то другой, наверное, он бы вскрикнул от неожиданности. Корж только оценивающе кивнул подбородком:

– Хороша Маша, да не наша…

– Я поняла. Я – Маша. И я – ваша.

– Так – а чего ж с тебя толку? Ты же бесплотная… – засмеялся бывший майор.

– Всё поправимо. Стоит вам, сэр, надеть шлем, который расположен под столом, сесть поудобнее в кресло и составить примерный сценарий ваших пожеланий, и ощущение полного присутствия с осязанием, обонянием, вкусом, видимостью и звуком проявятся в вашем сознании. Наступит эффект полного присутствия.

– Иди ты!

– Не совсем поняла пожелание. Повторите, пожалуйста, сэр, – голос был немного взволнован, словно извинялся.

– Ладно, не заморачивайся. Пока хватит, для первого раза. Хочу помыться и поспать часок.

– Ваш дом – умный дом. Халат и тапочки в ванной комнате, на вешалке. Вода отрегулирована на комфортную температуру в тридцать восемь градусов. Можете идти мыться, сэр.

– А давай ты меня будешь не сэром называть, а Игнатом.

– Конечно, Игнат. Мне это очень приятно. Я должна присутствовать в душе, Игнат?

– Не… А вдруг Хрыстя заявится? Она тебе волосья быстро повыдёргивает.

– Без вашего, Игнат, приказа – дверь она не откроет.

– Та! Ты Хрыстю не знаешь. Услышит бабский говор – сломает… Ого-го… она у меня, – Игнат разделся до трусов, сложил свои вещи армейским способом – на стул, стоявший в кухонной зоне, и пошёл в душ.

Ещё по дороге с вокзала немногословный водитель всё же кое-что поведал Игнату. Сказал, что Хрыстя уже знает о приезде мужа и едет из Страсбурга в Женеву. Должна с часу на час прибыть. Встретить жену Корж хотел вымытым и с накрытым столом.

Выйдя из душа, он дотронулся до погасшего экрана. Появилась трёхмерная карта Женевы с ориентирами, выбранными накануне Игнатом.

– А где здесь вино продают? – спросил Корж, одеваясь.

– Вы можете сделать мне заказ, и вам всё доставят в квартиру.

– Это хорошо, но я хочу пробздеться немного… Извините, конечно… Хотя ты же всё равно машина, а не баба…

– Слово «пробздеться» не имеет точного перевода, поэтому по аналогии и с учётом построения предложения я сделала вывод, что вы, Игнат, хотите прогуляться.

– Молодец. Кумекаешь. Хочу.

– Только включите свой адаптер. Он у вас в правом кармане брюк…

– Шарилась? – шутливо спросил Корж.

– Опять по аналогии делаю вывод: вопрос, рылась ли я в ваших карманах, не уместен. Это невозможно. Нет. Но от меня трудно что-то скрыть. Если возникнут сложности, назовите моё имя. Скажите просто «Маша», и я помогу вам в затруднительной или неординарной ситуации.

– Знаешь, Маша, я в таких затруднительных ситуациях бывал в своей жизни… А прогулка вдоль Женевского озера – это мечта детства.

– Знаю. Мне хорошо известна ваша, Игнат, биография.

– Да? Откуда же?

– Я не задаюсь подобным вопросами. В программе заложено.

Игнат вышел из дому и ощутил прекрасный запах каких-то цветов или деревьев. Услышал пение птиц и удивился отсутствию потока машин. Вид был просто сказочным. Парк ухожен и немноголюден. Редкие парочки и дамочки с колясками прогуливаются не спеша. Тишину нарушает пение птиц и крики какого-то противного свойства. Вскоре объявился и зверь, издающий их. Прогуливающийся между аллеями наглый и крикливый павлин. Он попрошайничал, как обычный серый воробей, нисколько не стесняясь, при своём аристократическом виде и внушительных размерах, побираться от людей. В открытых загончиках разгуливали домашние козочки, овечки, куры с хохолками, петухи маленького размера с грозным нравом. Их кормили дети, набирая корм из стоящего прямо здесь же аппарата. Кинул монетку, или прислонил персональную карту, подставил ладошку, – и угощение у тебя в руке. Чуть в сторонке за невидимым рвом и небольшим заграждением звери побольше. Носороги, верблюды, буйволы. Ограждение так замаскировано под ландшафт, что создаётся впечатление полной свободы животных. На лужайках, усевшись на разноцветные пледы, сидят целые семейства с корзинами для пикников, разложенной едой и вином. Смеются, пьют вино… и, что интересно, не из пластиковых стаканчиков, как обычно на природе, а из стеклянных бокалов.

Игнат невольно улыбался ранней весне, тёплой погоде – где-то около восемнадцати тепла, и умиротворённости вида происходящего.

«Вот же живут люди. Такие же, как мы. Так же устроены. Не орут, не напиваются в стельку, не дерутся, не плюют шелухой от семечек на тротуар. Кто-то громко смеётся – да… Но в смехе абсолютно отсутствует агрессия… Почему? Почему мы, выезжая на пьянку, на природу – напиваемся в хлам, часто заканчиваем её в вытрезвителе, больнице или в полицейском участке? С чем это связано? Не понимаю…»

Размышляя и наслаждаясь, Игнат вышел к набережной. Уютная набережная. Несколько каменных мостов. Белые лебеди парами бороздят гладь прозрачной воды Женевского озера. На стороне где он находился ряд шикарных отелей. Чуть левее – огромная струя воды, прямо из озера уходит метров на семьдесят в небо. Фонтан! Под мостом увидел нищего. Сидит и просит, склонив голову к земле.

– Дал бы тебе, браток, чего-то, да сам немного поизносился. Извини. Наличности нет.

Игнат отошёл шагов на пять, как вдруг услышал слова вдогонку:

– Пшел вон, русский сви́нья… Я не во́зьму от те́бя… Псша крэв… Иб тваю матка…

– А братушки, ну, гляжу, сильно поднялся на европейских харчах. Начальник подмостков… Раз под мостом, – засмеялся Игнат и пошёл прочь от побирушки. Перейдя широкий каменный мост, он очутился в зоне торговых рядов. Большие монументальные здания шикарных магазинов светились рекламой. Прямо перед ним магазин: «Louis Vuitton», чуть левее «Cartier». Прошёл между ними, перешёл через трамвайную линию и оказался на мощёной ровным булыжником площади с памятником. Народу прилично. Цепкий взгляд бывшего офицера разведки отметил – в основном приезжие. Шмонаются по магазинам. Эх, подарок бы какой Хрысте купить. И тут он вспомнил о своей виртуальной помощнице.

– Маша, – неуверенно тихо произнёс Игнат. В головном телефоне, который он не вынимал, раздался знакомый голос:

– Да, Игнат. Слушаю вас.

– Как мне в магазине рассчитываться?

– Поднесёте свой адаптер к расчётному блоку у кассового аппарата и приложите большой палец вашей правой руки на указанную там площадочку. Платёж пройдёт автоматически.

– Супер. Тогда пойду скупляться, как говорил Хрыстин батя. Ой! Я ж не знаю, сколько у меня денег.

– Сумма ежедневного списания не должна превышать тысячи швейцарских франков, – прощебетала Маша в ухо. – Один франк на сегодня соответствует одному евро и пяти центам. Сведения о рублёвом эквиваленте настолько разнятся друг от друга, что я не привожу их.

– Я же Рокфеллер!

– Это новое имя произнесено для меня, или используется, как имя нарицательное? – не унималась заботливая Маша.

– Забудь… Глупая баба… – усмехнулся Игнат.

– Я поняла – это идиома. А последнее – шутка. Ха-ха-ха… Очень смешно, Игнат.

– Ты не знаешь, сумки – где продают?

– Вы прошли мимо магазина «Louis Vuitton». Там очень приличный выбор.

– Понял, даю взад… Ну, то есть не подумай чего – сворачиваю на обратный курс.

Цены в магазине немного разочаровали Игната. «От же посоветовала Машка. Считать не умеет совсем». Он мог себе позволить на свои миллионные, по его разумению богатства, лишь небольшой кошелёк и чуть побольше, который находился в отделе распродаж. Сумки стоили и восемнадцать, и двадцать, а некоторые и тридцать тысяч. Ничего не понимая в таких ценах, где сумка стоит, как пять машин в России, Корж послонялся по магазину, естественно ничего не купив. Решив, что подарок он купит в другом месте, майор вышел на улицу. И тут его ждало разочарование. Дело в том, что перед выходом из дома Игнат напился прекрасной прохладной воды, стоявшей в его холодильнике, и теперь всё его естество желало только одного. А вот куда? Он не знал. Спросить у своей помощницы постеснялся. Он походил по магазинам. Заглянул в подземный переход и тут обнаружил заветную дверцу.

Зашёл бесплатно, но в дверь к унитазу нужна плата. Он не рискнул искать, куда прикладывать палец. Вдруг промажет. Ещё обольёт. Хотя рядом есть писуар, для мужчин, без денег. И на том спасибо ребята. Как только он пристроился, перед ним загорелся экран. Шёл рекламный ролик. Молодая пара сидит на креслах, держась за руки, в каких-то шлемах на головах. Голос за кадром: «Безопасное наслаждение и полный эффект реальности – это всё новые технологии фирмы…» Название фирмы потонуло в шуме смываемой воды, когда Игнат отошёл от фаянсового друга. Моя руки, он посмотрел на себя в зеркало и опять увидел символику этой же фирмы. Две большие буквы – CR.

«Так это же та самая, про которую Пьер плёл всё нам – «created reality». Игнат всё же был человек хорошо образованный, с высшим, пусть и военным образованием. И два слова запомнил прекрасно. «Видать, серьёзная контора»

Подарок он купил. Купил и вина и сыра с запахом, который раньше часто покупал при командировках в Москву или Киев. Но после изменений в стране и сыр, и вино, и шмотки красивые в России пропали. Занавес был плотный и неприступный.

«Ну, дебилы наши правители. Чего ж им всё мешает-то? Ну, что плохого в их сыре, вине, в красивой одежде? Пусть нам поставляли бы. Мы им металлы, нефть, газ… А они нам это». Игнат не был экономистом и не мог понимать глубину замысла… Хотя его никто не мог понять, последние годы в стране «суверенной демократии».

Вернулся домой он без помощи навигатора. Всё очень просто. Ориентиры прекрасные – набережная, мосты, радиальные – всё элементарно.

Дома его ждал сюрприз. Разложив продукты и вино в холодильнике, Игнат решил заняться кухней. Точнее, приготовлением торжественного ужина. Как же, жена приезжает.

Он стал осматривать кухонный инвентарь, проверил варочную панель, подготовил ножи… И тут раздался голос Маши:

– Игнат, подойдите к экрану или отвечайте на вызов голосом.

– Подойду… Чего тебе?

В комнате стояла Хрыстя. Только почему-то одета в куртку, джинсы, сапожки. На голове лёгкий шарф.

Игнат кинулся обнимать жену и чуть не свалился. Его руки обхватили пустоту. Это было изображение жены. Она вызывала его.

– Да, Хрыстына, слушаю, моя любонька.

– Я буду через час. Уже рядом. Еду на такси. Остановились кофе попить. Водитель попросил. Смотри, дождись… – и она звонко засмеялась.

– Та я уже и картошечки купил. И селёдочку нашёл, правда, в банке… И винца купил… А себе водочки. Тут, представляешь – есть «Горилка з пэрцэм».

– Представляю… От ты ж, мой любый… Еду…

Ровно через час Игнат обнимал свою жену в натуральном виде. Не виделись они несколько лет. За это время у Коржа не было ни одной женщины. А когда? Он попал в проект скоротечно и крепко. Ввели в первую пятёрку исполнителей. Потом секретность, встречи, проверки, учёба…

Хрыстя осталась на Украине, и тоже не имела в своей жизни мужчин. Вначале злилась на Сашку Полковника, выдернувшего мужа из дому. Потом на Игната, который не писал ей. Позже – на правителей, которые закрыли границы. А потом, как привыкшая всё время ждать жена офицера – занималась своими делами. Однажды получила письмо, без обратного адреса. В нём говорилось, что если она желает встретиться с мужем, ей необходимо прибыть во Францию, в середине февраля, и ждать дальнейших указаний. Привыкшая к скорым сборам и постоянным сменам места жительства, Хрыстя оставила дочку под присмотром своих родителей, оформила визу, ей, как гражданке Украины, это было легко, и умчалась во Францию. Через неделю после её приезда – получила новое уведомление. «Игнат в Женеве». Адрес – электронная почта. Код визуальной связи. Всё было очень аккуратно указано. И вот она здесь.

Ужинали недолго, не отрывая глаз друг от друга. Перед тем как ложиться в постель, Маша несколько раз поинтересовалась, не нужно ли им подготовить программу интимного свидания? Не желают ли они надеть шлемы, для полного ощущения счастья близости? Хрыстю не удивил призыв Маши. Она только махнула на её предложения рукой и незлобно сказала:

– Та я тебя умоляю, Игнат, ещё наслушаешься тут и не такого. Пошли её подальше.

Всё кончилось тем, что Игнат просто отключил питание проклятой машины, и они предались любви, подчиняясь воле истосковавшейся души и истомлённому ожиданием тела.

 

Глава 4

Рома Зюлькинд

Рома Зюлькинд поселился за два квартала от Игната. Его апартаменты располагались в небольшом старинном особнячке в мансарде. Нет-нет, не подумайте чего плохого. Элегантные апартаменты были достаточно просторными. Новейшая мебель и техника. Светлая комната и вид из окна. Куда лучше, чем у Коржа.

Уехать Зюлькинду Кулик предложил практически за день до их побега. Поначалу Роман думал – проверяет на вшивость. Как отреагирую? Но потом умение Кулика вести свою речь, опираясь на чётко выстроенные им же логические цепочки причинно-следственных событий, убедили молодого человека в реальности предложенного плана. Основным и убойным аргументом побега стала Люба. Любовь Савельевна Кравцова. «Ищите женщину»… говорят, увы, не только французы, но и все мужчины мира, подыскивая оправдание своим не совсем здравым поступкам.

Конечно, есть мужчины, которым женщины не нужны. Это евнухи, геи и совсем престарелые эгоисты, с комплексом сутяжничества и патологической жадности. Но мы сейчас не о них. Мы о тех мужчинах, для которых слово «женщина» означает в первую очередь – любовь, во вторую – любовь, и в третью – любовь. С припиской к каждому случаю слова – «секс». Эти два понятия для них одно целое. И просто дружить с представителем противоположного пола они не то что не умеют, а не представляют себе, в сущности, такой сценарий. Они достигают вершин карьерного роста, богатства и известности благодаря неистощимому желанию понравиться особи противоположного пола, обладать ею и показать другим самцам – «Я её завоевал». Причём обозначение «самец» в данном контексте звучит гордо и вполне уместно. Не простой «кобель», а настоящий породистый «самец». На этом стоит наш мир. Рома был из них. Несмотря на свою скромность, некоторую инфантильность и стыдливость, он относился к категории «самцов», умеющих делать поступки ради предмета своего вожделения – «самки», которая тоже не должна отождествляться у вас, дорогой мой читатель, с обыкновенной дворовой «сучкой». Поэтому дальнейшие объяснения его скоропалительного решения ехать с Куликом – считаю неуместным.

После завершения проекта «Абориген» Роман остался в команде Петра Мироновича Кривых. Дела шли плохо… как, впрочем, и у других проектов. Страна нищала, бюджет мелел, денег не хватало… Вспомнились времена голодной и неустроенной юности. Роман по инерции продолжал ходить на работу. А в последнее время все стали говорить опять забытое «на службу». Зарплату задерживали, ввели талоны на продовольствие и одежду, перспектива дальнейшего развития умерла полностью. Но найти что-то более менее приносящее какие-то деньги не предоставлялось возможным. Опять в стране возобновились лагеря и спецотряды, студенческие стройотряды, бесплатная эксплуатация солдат и заключённых… В общем – привычный ход жизни для закрытой «суверенной демократии».

Молодёжь, не помнившая периодов такого же маразма в совдеповское время, – удивлялась. Как? Ведь мы же поддержали и Лидера, и ФНС, и закрытие границ от врагов. Почему не получается весёлой и сытой жизни? И чем больше людей задавались этим вопросом – тем больше материала и уголовных дел находилось у следственных, судебных и пенитенциарных систем. Соседи с удовольствием доносили на соседей. Дети – на родителей. Подчинённые на начальников. Дворники – на жильцов. Любовницы на любовников. Жёны на мужей. И всё это давало надёжное поступление бесплатной рабочей силы в лагеря, для строительства «светлого будущего» в условиях «мировой агрессии против нашей родины…»

Но Романа больше всего угнетало состояние одиночества. Люба… Его любимая и единственная женщина пропала…

Она исчезла так молниеносно, что он не успел даже сообразить и помешать ей бросить его. Или она стала жертвой доноса? Может, погибла в ночных налётах. В последнее время стало почти нормой нападение на прохожих бандами безработных, шарившихся по городу в ночное время. Их ловили, судили, стреляли… Но нищета выгоняла на «большую дорогу» больше нуждающихся, чем их успевали обезвредить доблестные органы правопорядка. Основные силы силовых структур были заняты другим. Шла ожесточённая борьба с инакомыслием. Роман как-то раз случайно стал свидетелем разговора между Петром Мироновичем Кривых, его непосредственным начальником, и прибывшим с проверкой хода работ засекреченного отдела – Сергеем Сергеевичем Ивановым. Зюлькинд сидел в Кабинете у Кривых и ждал, когда тот закончит телефонный разговор, чтобы получить указания, связанные с работой.

Вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге появился Иванов.

– Не ждали? – он был сдержан, но явно очень чем-то взволнован.

– Всё болтаете, пишете, заседаете… – начал Иванов без традиционного приветствия. – Делом нужно заниматься, Петя. Делом! Вон у тебя в штате – молодёжь… А ты знаешь, чем она дышит?

Кривых положил трубку. Встал по стойке смирно и, совсем не к месту, ответил:

– Так точно. Расписана каждая минута его рабочего дня. Сейчас прибыл ко мне для получения инструктажа о проведении очередного испытания, нового аппарата дистанционного воздействия.

Ответ удивил не только Романа, но и вошедшего шефа. Он как-то необычно склонил голову набок и тихо сказал:

– Или ты великий прохиндей, Петя… Или действительно – великий организатор. Так быстро ориентируешься… Ну, ладно. Садись… И вы, молодой человек, останьтесь. Разговор у меня не секретный. Я бы даже сказал, весьма публичный.

Кривых сел, но не за свой стол, а обойдя его – напротив, предложив Иванову своё место. Тот хмыкнул:

– Нет уж. Мне достаточно своего кабинета. Вы сидите, а я постою… Насиделся. Слышали новости?

Присутствующие недоумённо переглянулись и пожали плечами. Последнее время новости были всегда одинаковые. Говорили о подстрекательстве и коварстве стран Запада, о предательстве врагов из бывших союзных республик, о выявлении очередного заговора наймитов США и его Госдепартамента. О каких новостях упомянул начальник, они не знали.

– Вот… Так у нас многие. За текучкой не видим главного. Зреет крупный заговор… А всё эти либералы… Организована целая подпольная партия «Несогласных». Помилуйте, я вас спрашиваю – «С чем несогласных?» С нашими титаническими усилиями противостоять агрессивной военной машине НАТО? Может быть, с идеологией истинного патриотизма? Или несогласных с идеей свободной «суверенной демократии»? Принято решение во всех учреждениях, на всех предприятиях, во всех ведомствах и отделах… включая и ваш, конечно, – усилить разъяснительную работу, по доведению до сотрудников задач, поставленных перед нами Лидером и Фронтом Национального Спасения. Все силы полиции, ФСБ, армии – направить на борьбу с идейными врагами… Пусть даже временно ослабив борьбу с бытовыми правонарушениями… За большими задачами – мелкие иногда не просматриваются… Но, это, конечно, не во всеуслышание… Вы же понимаете? Выпивший и нашкодивший рабочий человек может убить спьяну гаечным ключом… Но потом проспится и будет каяться. Но он не враг. Он оступился. Страшнее эти либерасты – паразиты… Вот от кого угроза стране… Поэтому…

Роман слушал и недоумевал. Он не понимал половину того, о чём говорит этот серьёзный и очевидно неглупый взрослый человек. Раньше, во времена до этого, ну – наступившего «аборигена»… Так Рома называл происходящее вокруг про себя, в мыслях. Он не прислушивался к подобного рода речам. Они звучали иногда с экранов телевизора, иногда на сборищах неосталинистов и коммунистов. Но вот так! Официальный представитель. Всерьёз! По-настоящему! Даже не умудрённый в политических терминах и понятиях Зюлькинд – чуял что-то нехорошее, недоброе в словах Сергея Сергеевича. Ну, ладно бы обиженный пенсионер, всю жизнь просидевший на вахте охраны завода, требует всех наказать, посадить, вычистить. Тут понятно. Человек недалёкий, туповатый и очень завистливый. Ему простительно. Не смог достичь хоть чего-то в этой жизни – ищет виновных в его зря прожитых годах. И его призывы и восклицания: «Сталина на вас нету!» – воспринимают окружающие со снисхождением и сочувствием. Мол, что с убогого за спрос. Но когда «такой» человек впадает в этот маразм… Тут даже аполитичный Роман удивился.

Всей речи Иванова он, конечно, не внимал. Однако смысл стал ясен. Все силы правопорядка будут брошены на борьбу с думающими иначе… чем надо. Вывод – на улицу ночью лучше не выходить.

Так и получилось. Вся полиция и другие силовые структуры взялись за дело борьбы с инакомыслием. Города наводнились людьми далёкими от политики, но близкими к криминалу. Поэтому Роман и боялся за свою Любу.

А Любовь Савельевна Кравцова, почуяв, что в стране растут настроения, опасные для счастливого и сытого существования молодой здоровой самки, предприняла всё, чтобы вовремя свалить. И свалила. Вначале на Украину, к дальней родне. Потом, оттуда – в Польшу, по рабочей визе, за взятку. Далее – во Францию, где и получила пятилетний вид на жительство, способом ей одной ведомым.

О её бегстве Роман узнал от Кулика. Точнее, от его доверенного человечка. Кулик подбирал команду для «отхода». Людей, которые, по его разумению, могли пригодиться в новой обстановке. Роман попал в список «нужных». Уговаривать его поехать к своей любимой – не было необходимости. Заветное слово, а точнее, имя сыграло свою роль. Он согласился, даже не уточняя условий. Главное – к ней… А там…

И вот Роман Зюлькинд в Женеве, в квартире, и ждёт свою любимую Любу.

Кулик сказал, что она сама его найдёт и стоит немного подождать. «Дня два – не больше».

Молодой влюблённый идеалист прогулялся по городу, осмотрел близлежащий парк, набережную. Удивился магазинам, чистоте улиц, довольно немноголюдным прохожим и прекрасным огромным и спокойным горным озером.

Погулял – вернулся в квартиру. Устал с дороги. Решил отдохнуть. Кое-что купил, используя свой универсальный адаптер. Разобрался с ним куда как быстрее Игната. Поколение компьютеров. Им проще.

Съев купленный большой бутерброд с ветчиной, сыром и огурцом, он выпил воды, прямо из-под крана, и растянулся на постели. Внимание его привлёк большой монитор на стене прямо над столом. На вид просто – рисунок на обоях. Но надпись «Коснись меня», не оставляла сомнений, что это такое. Рома встал, подошёл к монитору и коснулся его рукой. Далее всё повторилось в точности, как и на квартире Игната. Отличие – в продолжении. Роман мило побеседовал с виртуальной красоткой и… принял её предложение «Окунуться в мир прекрасных грёз».

Шлем, который он напялил на голову, оказался из очень мягкого, словно из поролона, материала. Очки сами опустились на глаза большим абсолютно прозрачным забралом. Роман прилёг на кровать и матрац принял форму его тела, удобно изогнувшись, и, заполняя собой все пустоты, подстроился под своего хозяина…

Раздался шум прибоя и крики чаек. Далёкий гудок теплохода, детский смех и приятная музыка, совсем рядом. Голос девушки предложил «Закрыть глаза». Он закрыл, удобно устроившись на чудо-матраце, окунулся в мир новый и манящий.

И мир засиял красками южного города родившегося перед Ромой Зюлькиндом. Пальмы, гуляющие красавицы, ресторанчики под открытым небом. И всё это – несомненно наяву… Всё тот же голос предложил:

«А теперь давай поиграем. Попытайся сосредоточиться и создать сценарий к сюжету, в котором ты бы хотел стать главным героем… Смелее». «Я не умею… А вдруг не получится? Что тогда?..»

Он улыбнулся и просто стал мечтать…

Солнце светило ярко. Однако жарко не было. Рома шёл по набережной моря одетый в лёгкий белый костюм из нежнейшего батиста. На ногах прекрасные сандалии, на голове белая шляпа. Девушки, проходящие мимо – мило улыбались, бросая на Рому игривые взгляды. Он отвечал лёгким кивком головы и ответной улыбкой. Подойдя к ярко-красной спортивной машине – без верха, Рома сел на место водителя и взял резко с места. Дорога вдоль набережной была абсолютно свободной. Редкие автомобили не мешали быстрой езде. Вскоре Зюлькинд остановил свой «Астон Мартин» у входа в ресторан. Отдав ключи подскочившему служителю заведения, Роман вошёл внутрь. Прохлада фонтанов, порхающие райские птицы и лучезарные улыбки персонала встретили Романа.

– Ваш столик второй, у окна, – промурлыкал услужливо метрдотель.

Он принял у дорогого гостя шляпу и проводил Романа в зал. За столиками сидели нарядные люди. Звучала живая музыка. Роман присел на предложенное место. Выпил принесённый приветливым официантом сок и стал ждать.

Вскоре на входе в зал появилась она. Люба! В том же платье, в котором Рома видел её в последний раз, перед расставанием. Тугие формы, весёлая улыбка, копна светлых волос и глаза!

Люба огляделась. Увидела своего кавалера. Помахала ему рукой и быстро направилась к столику. Все смотрели на неё. Мужчины с завистью. Женщины со вздохом. Она уже подходила к поднявшемуся ей навстречу Роману. Он уже готовился принять её в свои объятья, как вдруг раздался выстрел… Потом ещё… Потом автоматная очередь… В зал ворвались пятеро мужчин в чёрных «балаклавах», с оружием в руках. Они кричали: «Всем на пол. Всем лежать!»

Посетители стали суматошно ложиться на пол, прикрывая головы руками. Метрдотель, простреленный навылет, валялся у стойки. Музыканты прекратили играть и, бросив инструменты, бросились было бежать, но их остановила автоматная очередь и крик: «Всем на пол!» Люба тоже кинулась ничком и легла, прикрыв голову руками. Дамы визжали, пули свистели, мужчины стонали от полученных ран, посуда звенела и рассыпалась на мелкие осколки. Ворвавшиеся бандиты орали и требовали от всех повиновения.

Рома, воспользовавшись хаосом и неразберихой, присел за большую дубовую тумбу, в которой хранились приборы – вилки, ложки, ножи. Он наблюдал в маленькую щель между тумбой и занавеской за происходящим.

Один из налётчиков подошёл к двери, ведущей к выходу из зала, и закрыл её. Остальные стояли над лежавшими людьми и требовали спокойствия и подчинения. Голоса хриплые и клокочущий акцент. Террористы…

– Если будете вести себя тихо – может, выживете, – говорил гортанным голосом с явным южным акцентом огромный верзила, тыча носками тяжёлых ботинок в бока лежавших на полу посетителей.

– Деньги ваши нам не нужны. Сейчас мы свяжемся с правительством вашей страны и скажем свои условия. Согласятся на них – отпустим всех. Нет – убьём.

Лёгкие всхлипы и стоны раздавались с пола. Женщины плакали и тряслись. Мужчины скрипели зубами… Но головы никто не поднял.

Бандит, который диктовал условия, стал набирать номер на своём мобильном телефоне. Через несколько секунд ему, видимо, ответили.

Он стал говорить, вполне спокойно и твёрдо:

– У нас около семидесяти заложников… И все они, как вы понимаете, сэр, не простые смертные… Хотя мы все смертны… Но они довольно известные и уважаемые в вашем зажиревшем обществе люди. Я требую выпустить моего отца из тюрьмы. Предоставить ему самолёт и возможность вылететь в Иран. После того как самолёт с ним на борту достигнет Ирана – предоставите мне и моей команде ещё один борт. Небольшой. Мы, с тремя заложниками, – отправимся по тому же маршруту. Заложников вернём на промежуточном аэродроме.

О месте его нахождения – позже. На размышление у вас времени нет. Самолёт с моим отцом на борту должен взлететь через один час. Времени хватит. Проверял. Всё.

Роман как можно тише стал подбираться к одному, близко расположившемуся к нему бандиту. Тумба была длинной, метра четыре. Бандит присел на её край и наблюдал за заложниками, играя автоматом Калашникова. Он подбрасывал его на предплечье и напевал какой-то незамысловатый мотив.

Роман подобрался почти вплотную к нему. Их разделяло каких-то полметра, как вдруг террорист оглянулся и заметил Зюлькинда.

Роман принял мгновенное решение. Он прыгнул на налётчика. Нанёс ему удар ногой в лицо, сломав при этом нос. У падающего и поверженного противника Рома выхватил оружие и, перекувыркнувшись через голову, – залёг за колонной. Остальные террористы, вначале не сообразив, что произошло, только теперь заметили валявшегося в луже крови под головой своего товарища.

– Кто? – взревел главарь, ведший переговоры по телефону.

Ответ не последовал. Рома метнул в него острый мясной нож, который прихватил со своего стола. Лезвие ножа полностью вошло в горло террориста. Он захрипел, уронил оружие, схватился за рану, булькающую кровью, и рухнул на пол.

Роман вскочил на ноги и, виляя между столиками, побежал к выходу, стреляя на ходу по оставшимся троим врагам. Опять визжали женщины, опять звенела битая посуда и бутылки. Но пули Романа настигали террористов одного за другим. Через несколько секунд короткого, но жестокого боя все террористы были ликвидированы. Роман, с окровавленной щекой (пуля оцарапала), стоял с автоматом через плечо и внимательно вглядывался в тела убитых им бандитов.

Убедившись, что они мертвы, храбрый спаситель заложников сказал:

– Всё кончено, господа… Можете подниматься… Но осторожно – здесь много битого стекла.

Все постепенно приходили в себя и поднимались на ноги. Восхищённые взгляды женщин, благодарные взгляды мужчин и, вначале тихие, а потом всё усиливающиеся аплодисменты всех спасённых заложников – стали первой наградой бесстрашного героя. Он стоял в изодранной окровавленной белой рубахе, и на его мужественном лице еле заметно проглядывалась хмурая улыбка. К нему подошла Люба и крепко прижалась всем телом.

– Ты! – только и смогла она сказать.

Все стали по очереди подходить к ним. Жать руки. Обнимать и целовать.

Пошёл тихий, а потом всё нарастающий ропот:

– Откуда он?

– Кто он?

– Он приезжий?

Роман, чуть шире улыбнувшись, хрипло, но очень дружелюбно ответил, развеяв все сомнения спасённых: – Всё нормально… Всё в порядке. Я из России… Вы свободны.

Шквал оваций и возгласы одобрения наполнили зал. В ресторан ворвались полицейские, раздались вой сирен и рёв моторов тяжёлых грузовиков. К Роману подошли, видимо, руководители полиции города. Они говорили, что наблюдали за всем происходящим по камерам наблюдения. Что много чего в жизни видели, но такое в первый раз!

А он стоял и обнимал свою Любу. Она гордилась им. И они были счастливы…

Кто-то больно толкнул его в плечо… Потом ещё и ещё раз.

– Проснись ты, чучело огородное… Да проснись же! Ромка! Роман!

Роман встрепенулся… Зал ресторана растаял. Люди куда-то пропали. Он закрыл глаза. Встряхнул головой. Потом вновь открыл их и увидел Игната Коржа, склонившегося над ним.

– Ты? Откуда здесь? Тебя вызвали для переговоров с террористами? А ну да, ты же офицер ГРУ…

– Какие на хрен террористы? Ты шо, сынок? Тут всё спокойно. Давай подымайся… Да сними ты эту каску, ей богу… Вот так. Уснул в ней, чи шо? – Игнат стащил шлем с Роминой головы и силой выволок его с кровати. – Где я? – недоумевал Роман.

– У жопе! – смеясь, ответил Игнат.

А голос виртуальной женщины тревожно оповещал: «Несанкционированный выход! Несанкционированный выход! Будьте осторожны! Отключите питание! Отключите питание!»

Корж вырубил питание компьютера, приложив руку в верхнем правом углу стены, где красовался рисунок, изображавший красную небольшую кнопку. Благо накануне, у себя в комнате, он уяснил секрет этой процедуры.

Роман сел на кровати, тряхнул головой. Посмотрел на всё окружающие отрешённым взглядом и тихо спросил: – А где Люба… террористы, где?

– Э, брат, ты с этой хреновиной совсем того… – ответил Корж.

Шлем, который он напялил на голову, оказался из очень мягкого, словно из поролона, материала

– С какой? – всё еще не опомнившись, шептал Роман.

– У меня тоже такая же хрень завелась в квартире… Но я её не включаю. Это всё равно, что нюхать цветы в противогазе, или трахаться в презервативе… Всё не по-настоящему.

Зюлькинд стал понимать – о чём идёт речь.

– Так, значит это всё мираж… видение… И Любаша, и террористы, и заложники…

– Нэ журысь, хлопче… Давай вставай. Объявлен общий сбор. Нас ждёт Кулик через полчаса. Сказал, что расскажет о дальнейших планах. Кто захочет, дескать, может с ним поработать. А кто нет – вольному воля. Так и сказал. Он мне на мой инструмент позвонил, – и Игнат достал из кармана адаптер. – Хорошая штука. Всё в нём. От бы такую штуковину нам тогда, на Кавказе. Сколько б душ спасли… Ну, что, пришёл в себя? Поехали. Тут рядом. Я посмотрел по навигатору.

 

Глава 5

Саша Полковник. Роммель Александр Оттович

Полковнику определили жильё в тихой части города. Старинные здания. Красивая архитектура. Много летних ресторанчиков, забегаловок. Приятно пахнет кофе и свежей выпечкой. На аккуратных маленьких, ажурных столиках – вазочки с живыми цветами. За столиками старики. Очень ухоженные, нарядно одетые. Пьют кофе и читают газеты. Да-да. Именно газеты. Эти устаревшие средства массовой информации обрели вторую жизнь в Женеве. Устоявшиеся традиции старшего поколения гарантировали хороший спрос на газеты и журналы, в их обычном бумажном виде. Утром, заказав чашечку кофе с булочкой или круасаном, пожилые женевцы неизменно просили свежую газету. Её знакомый с молодости запах, шуршание перелистываемых страниц и цветные интригующие заголовки – вселяли уверенность в завтрашнем дне, веяли спокойной стабильностью и незыблемостью устоев. Всё вокруг располагало… Но всех располагало по-разному и подталкивало к разным действиям. Полковник, например, решил хорошо поесть. Даже больше – поесть и выпить. Но не в домашней обстановке, а в приличном заведении.

С белыми скатертями, официантами, музыкой и красивыми женщинами. Он забыл за годы своего председательствования такое увлечение, как хороший обед в ресторане.

Квартирка, предоставленная ему друзьями Кулика, вполне устраивала его непритязательные, холостяцкие запросы. На компьютерную «хозяйку» он вовсе не обратил внимания. А на её настойчивое предложение примерить шлем ответил: «Не хрена больше делать, как в игрушки резаться. Тоже мне, нашла тинэйджера…» И вырубил надоедливую машину напрочь.

Прогуливаясь по набережной Мон-Блан, он заглянул в приличный ресторан при отеле Англетер. Примерно рассчитав, сверяясь с принесённым ему меню, сумму, не превышающую его дневной лимит, Саша очень плотно поел и от души выпил.

Женщин в ресторане было мало, и все они в возрасте, который не интересовал Роммеля даже после пол-литра хорошего виски. Расплатившись с помощью своего чудо-адаптера, Полковник покинул заведение, сыто отрыгивая и ковыряя зубочисткой во рту. Ну, неэтично, конечно. Однако выпитое и съеденное немного расслабило Сашу. Он прогуливался вдоль Женевского озера, любуясь возвышающейся в небо струёй фонтана, белыми лебедями и умиротворённым движением жёлтых водных трамвайчиков. Полковник заранее решил посетить улицу Берн, славившуюся своими фривольными заведениями и возможностью найти себе временное развлечение. Это была улица «красных фонарей». Дойдя до неё, Саша, однако, удивился. Раньше, лет десять назад, он уже бывал здесь. Тогда улица Берн походила на выставку достижений женских прелестей. Толстые, худые, маленькие, большие, длинные, чёрные, белые.

И всё это проститутки. Они ходили, стояли, сидели, зазывая забредших посетителей поразвлечься. Сновали трансвеститы, с яркими губами и худыми мосластыми мужскими ногами. Дефилировали, по-женски качая тощими бёдрами, геи. Это происходило весело и непринуждённо, не заходя за рамки отведённых расстояний и определённых приличий. Бывало, конечно, что у подвыпивших любителей клубнички пропадали бумажники, бывало… Но, в основном, весь узаконенный бедлам жил мирной и размеренно-пошленькой жизнью обычного квартала «красных фонарей». Сегодня улица была пустынной. И только яркая реклама призывала «Насладиться полной релаксацией». Множество отдельных входов манили вывесками на французском, немецком, итальянском, фламандском и, естественно, английском языках. Смысл их был бы понятен и малограмотному или малолетнему посетителю. «Безопасный секс на любой вкус, с реализацией самой буйной фантазии». «Новая программа полного погружения в реальность», «Просто одень меня». Надписи дополнялись красочными рисунками, на которых мужчины и женщины были изображены сидящими в удобных мягких креслах с аккуратными шлемами на голове, или в больших, затемнённых очках. Над их головой, в облаке, изображавшем, по всей видимости, прекрасное видение, вырисовывались картины откровенных сексуальных утех на любой вкус.

Полковник ходил по пустым улицам некогда бушующего уличного вертепа и пытался понять – «Куда все подевались?».

Около одного из небольших и очень аккуратных входов в дом его остановил приятный женский голос.

Адаптер работал исправно, и Саша слышал всё сказанное на чистом русском.

– Ты ищешь меня? Я здесь… Заходи ко мне. Немного уюта, расслабления и релаксации… Я помогу тебе достичь оргазма всеми возможными способами… Ты оценишь моё умение по достоинству».

Опьянённый крепким виски, свежим ветром и нахлынувшей свободой Роммель вошёл в подъезд. Небольшая узкая мраморная лестница вела к ещё одной внутренней двери, которая сама собой открылась перед выпившим Полковником. За дверью затемнённая комната. Огромное ложе располагалось прямо на полу. Подушки, расписанные восточными темами, горящие, видимо, искусственным светодиодным светом свечи по углам, покрывало нежного шёлка. Лёгкая паутина прозрачного, почти невесомого материала, ниспадала из-под потолка, прикрывая собой это манящее великолепие.

Тот же голос призвал «Прилечь и насладиться». Саша разулся перед ложе, опустился, вначале на корточки, затем на колени, а потом и вовсе улёгся, вперив взгляд в ажурную паутину матерчатого потолка. Перед ним возник образ молодой восточной красавицы, в шароварах и маленьком, едва прикрывающем упругую молодую грудь, лифе. Она танцевала, мягко ступая, прямо у ног лежавшего Полковника.

– Ты видение, или живая? – улыбаясь, спросил разомлевший Роммель.

– Надень очки… Вон там, справа… Протяни руку, – ответила на чистом русском виртуальная девица.

Саша протянул руку. Взял большие, но очень лёгкие, необычные очки. Надел их.

– А теперь расслабься и ляг полностью… Не опирайся на локти. Вот… Думай о приятном. Зачем ты шёл сюда? Думай и представляй…

Перед Сашей открылась необыкновенно реальная картина. Комната осталась той же, но вместо восточной женщины, в дверь вошли две очаровательно-соблазнительные красавицы. Роммель видел таких только на страницах глянцевых журналов, ещё до свершившегося в стране «переворота в приоритетах». Девушки были одеты строго, но в то же время очень интригующе. Никакого вульгарного налёта, никакой яркой косметики. Всё изысканно тонко и эротично. Одна из них – стройная с большой грудью, скрытой, однако, под обтягивающим топом, под стильным пиджаком, улыбнувшись, спросила:

– Вы желаете общения наедине со мной или с моей спутницей? – она посмотрела на брюнетку в белом брючном костюме. Та, в свою очередь, скромно улыбнулась, явно смущаясь откровенного вопроса подруги. И продолжила, тоже слегка стеснительно-кокетливо:

– Может… Я не знаю, конечно, удобно ли это… Ну да всё равно. Вы хотите с нами двумя сразу провести время?

– Ещё как удобно, – Саша встал, подошёл к девушкам и обнял их аккуратно и нежно за талии. Они немного напряглись упругими спортивными телами. Попытались и даже чуть отпрянули от ласковых, но крепких объятий распалённого Полковника, но не ушли.

Саша коснулся губами загорелой шеи блондинки и ощутил запах великолепных духов, свежести молодого тела и вкус, который бы он ни с чем не спутал в любом состоянии. Вкус желанной женщины. Описать его достаточно трудно. Он застывает на губах, проникает внутрь сознания и оседает в памяти трепетным воспоминанием истинного удовлетворения, а точнее, предвкушения его. Девушка вначале коснулась его щеки своими красивыми длинными пальцами, улыбнулась и, наклонив голову, попыталась увильнуть от лёгкого поцелуя. Полковник притянул её ближе и уже горячо и страстно прильнул губами к тонкой, но сильной шее девушки. Вторую красавицу Роммель не выпускал из своей медвежьей хватки. Да она особо и не сопротивлялась…

… бурная оргия продолжалась бесконечно долго. Саша был на высоте. Его воображение даже представить не могло, что он чего-то в этом деле не знает. Но сейчас он осознавал – «Такое впервые. Такое – неописуемо приятно, хорошо… Нет – великолепно! Неповторимо! Нереально!» В сплетении тел Саша потерял ход времени, ход мысли, ход реальных событий. Он брал девушек во всех позах… Ещё и ещё. Стонал, рычал, ругался матом, шлёпая их по тугим, округлым ягодицам. Они неистовствовали вместе с ним в исступлённом экстазе, прерываясь на редкие перекуры с непрекращающимися ласками и сопровождаемые потреблением лёгких напитков, прохладных фруктов и свежайших восточных сладостей. Усталости не было совсем. Она не существовала…

«Это и есть частичка счастья. Это и есть то, ради чего стоило терпеть, служить, работать, убегать из разорённой страны», – проносилось в воспалённом сознании Полковника Саши в минуты кратких перерывов в сексуальном беспределе, творившемся в этой необыкновенной комнате любви.

В конце концов Роммель уснул в объятиях двух красавиц сном уставшего и нашалившегося ребёнка.

Проснулся с лёгкой головой, отсутствием похмелья, прекрасными отчётливыми воспоминаниями и желанием при первом же удобном случае наведаться сюда ещё раз.

Выйдя на улицу, он услышал лёгкий щелчок адаптера. Глянул на его экран. Сообщение гласило, что с его счёта списано 150 единиц виртуального доступа.

– А сколько это в деньгах? – спросил сам у себя Саша.

Но голос домашней хозяйки оставался всегда с ним: – Это эквивалент ста пятидесяти швейцарским франкам.

– И всего-то? А у меня лимит штука в день. Можно жить.

Саша не мог понять только одного – наяву всё это происходило, или он попался в сети, расставленные искусственным интеллектом, мать его так. Пока он приходил в себя, сидя в тени пальмы на набережной, обдуваемый лёгким бризом, его адаптер выдал три настораживающих длинных треска.

– Ну, чего тебе? – буркнул ГРУшник.

– На связи Кулик, – ответила помощница. – Соединить?

– Давай, – так же лениво сказал Саша Полковник.

– Александр, вам рекомендовано прибыть через час ко мне в резиденцию. Много времени это не займёт… Но может быть полезно для всех нас.

– Хорошо… Буду…

Роммель потянулся своим огромным и сильным телом, испугав невольно вырвавшимся рыком прогуливающуюся парочку пенсионеров с маленькой собачкой на поводке. Собачка дёрнулась от неожиданно громкого зевка Полковника и чуть не уронила тощего и очень старого человека, державшего поводок в руке. Старик вежливо поклонился, приподнял шляпу и прогнусавил:

– Désolé, monsieur… Pardonnez-moi… Pardonnez, – и пара с собакой пошла дальше.

«Странные люди всё-таки, – думал Роммель. – Я их напугал, пусть и не специально… А извиняются почему-то они? Странные… И все какие-то очень старые. Им лет по сто, не меньше»

Роммель стал всматриваться в гуляющих по набережной людей более пристально. «Точно – все старики. А где же молодёжь? В первый мой приезд сюда я видел тысячи молодых людей. Бегающих трусцой, ездящих на велосипедах, роликах, самокатах… Просто болтающихся и курящих, по-видимому, дурь… Где они все? Где школьники, студенты, служащие?»

Ответ на свой вопрос он нашёл на небе. Да-да… Прямо над озером, невысоко кружил легкомоторный самолёт с длинным хвостом – плакатом. Плакат гласил «Or 12h00 —18h00. Prix sur le trafic en dessous de 50 %».

– Ну-ка, чётамнаписано? – спросилони, вынувадаптер из кармана, повернул его экраном в сторону хвоста. – Это реклама услуг «Сreated reality». Вы тоже, господин Саша, получили скидку вполовину, посетив в золотые часы зону свободной любви. – И что, все пользуются?

– Основная часть населения. Многие даже изменили график своей учёбы и работы, для возможности получать льготный тариф.

– А почему нельзя сделать вечером скидку? – искренне удивился Саша.

– Не могу дать ответ на ваш вопрос. Это стратегия фирмы-поставщика услуг. Но я могу сделать запрос в их центральный офис…

– Не надо… Что беспокоить людей по мелочам… Нас всё устраивает… А… что, дамы были не того… не настоящие? – Полковник немного смутился. И даже не от самого вопроса, а от осознания, что он – взрослый мужик, словно юноша или солдат-первогодка получил удовольствие от компьютерной игры.

– Восприятие и есть реальность, – как-то уклончиво ответила помощница.

– А действительно. Чего я выёб… простите – выделываюсь. Получил, что хотел – будь спок и «ок»…

– Построение предложения не вполне корректное. Простите – не могли бы вы повторить?

– Проехали…

– Вам по какому адресу необходимо ехать?

– Да… ладно, не тормози… Забудь.

– Опять не совсем ясно. Попробуйте сформулировать вопрос как можно проще. Спасибо, – мягко призывал нежный голос.

– Веди меня к Кулику.

– Принято. Маршрут разработан… – и невидимая помощница повела Сашу к апартаментам Кулика.

Улицы были заставлены маленькими цветными машинами, стоящими так плотно друг к другу, что было совсем непонятно – как они паркуются. Но вот Роммель заметил, как из этой машинной колбасы выезжает автомобиль. За рулём никого. Старушка, очень чистенько и дорого одетая, стоит рядом, а машина выруливает. Колёса поворачиваются на все девяносто градусов, и мини-авто плавно выезжает перпендикулярно стоянке.

«Это здорово они придумали. Помню, и мы на «Мерседесах» ездили, – вздохнул Саша Полковник. – Кому помешало? Уроды долбаные…»

Пройдя пару кварталов вглубь города от набережной, Роммель заметил за собой хвост. Вначале думал – показалось. Но нет. Два молодых, кстати, темнокожих парня брели, волоча ноги вслед ему.

Как только Саша повернул в небольшой переулок, он услышал усилившийся топот двух пар ног и прижался к стене. Парни выскочили из-за угла как раз в тот момент, когда голос в ухе у Полковника мягко предупреждал: «Внимание, зона отсутствия наружного наблюдения. Слабый сигнал». Догонявшие, очевидно, что-то об этом знали. Подскочив к Саше, они встали – один спереди, другой со спины.

Говорили они на ломаном французском. Однако помощница улавливала смысл и переводила:

– Сэр, не сочтите за наглость, но вы не могли бы дать нам на секунду свой адаптер… Очень нужно.

– Это зачем ещё? – хмыкнул Полковник. Помощница перевела, выйдя на громкую связь.

– Нам очень не хватает средств на пропитание, – ощерил белые и большие зубы один из подошедших. Я думаю, мы цивилизованные люди, и неприятности нам не нужны…

– Тем более, что у меня есть кое-что в кармане, – добавил второй, и недвусмысленно оттопырил какой-то острый, по-видимому, предмет в своём кармане на джинсах. Похоже, что – нож, довольно большой.

Грабители нового типа – так называли прибывших из бывших колоний эмигрантов в Европе. Они быстро адаптировались к среде. Уяснили – бить нельзя, насилие карается строго. Но вот, если просто попросить, намекнув на незамедлительную расправу в случае отказа, то можно избежать суда. И в случае с Сашей Полковником двое парней были абсолютно уверены – отпора не будет. Здесь ментальность такая. Не нужно рисковать – отдай что просят, а дальше получи страховку, или компенсацию, или полиция разберётся.

– Хрен у тебя в кармане, – зло ответил Полковник и, не дожидаясь действий парней, нанёс точный, короткий хук правой в челюсть одному, и прямой удар ногой – в подколенную чашечку другому. Оба, вскрикнув от боли и неожиданности, повалились наземь… Полковник был нормальным человеком. Он привык действовать в случае возникшей опасности. И ко всему прочему – мастер спорта по рукопашному бою.

– Вот уроды, – хрипел Полковник, пиная африканцев своими ножищами сорок четвёртого растоптанного…

Из-за угла донёсся вой сирены. Саша оглянулся и юркнул в ближайший поворот. Сирена послышалась совсем рядом. Видимо, около корчившихся на земле горе-грабителей. Саша замер у стойки с открытками видов города Женевы, которая располагалась около маленького магазинчика сувениров. Голоса подъехавших полицейских были слышны отчётливо:

– Вам нужна наша помощь?

– Нет, господа, спасибо, – отвечал один из грабителей. – Мы случайно столкнулись с товарищем. Я засмотрелся и упал. А он хотел мне помочь и тоже оступился.

– Да… – подтвердил второй.

– Вы подтверждаете сказанное? Можете повторить под присягой на суде, если понадобится?

– Да, конечно, – в один голос ответили чёрные налётчики.

– В таком случае… – казённо увещевал полицейский, – ваши показания архивируются и будут сохранены, на случай выяснения новых обстоятельств. Даёте на это согласие?

Мастер спорта по рукопашному бою

– Даём, сэр…

– Да…

– Хорошо. Извините господа. Мы уезжаем.

«Ни хрена… порядочки. Что хочешь говори – всему верят… Но, однако, не всё так мило и опрятно в этой стране», – улыбнулся своему маленькому приключению Полковник.

Он постоял немного и пошёл дальше по направлению, к апартаментам своего шефа.

 

Глава 6

Пилот Степан Иванович

Привыкший к размеренному и расписанному по минутам, особенно в дни полётов, распорядку своей жизни Степан Иванович Меняйло никак не мог адаптироваться к новому месту пребывания и полному безделью. Его квартирка располагалась на одной лестничной клетке со стюардом Хортом. Квартирка маленькая, чистенькая, с балкончиком, цветником на нём и старинными деревянными жалюзи на узких окнах. Хорт всё время был в бегах, выполняя какие-то поручения Кулика. Степан Иваныч ходил в магазин за продуктами, не желая заказывать их через виртуальную помощницу. Вечером готовил ужин на двоих и взял под свою опеку, в плане кормёжки бывшего своего подчинённого стюарда, а ныне своего наставника майора Хорта. Однако тот редко приходил вечером. В основном по ночам, а то и вовсе не возвращался.

Прогулки на свежем воздухе, редкие встречи с майором, просмотр фильмов, приготовление пищи – вот, пожалуй, весь перечень занятий Иваныча, как называли командира лайнера в экипаже, до момента его бегства за границу.

Первое время Иваныч не рисковал воспользоваться услугами волшебного шлема, пылившегося на полке.

Хотя «пылившегося» тут не совсем уместно. Пыли не было вообще. Что удивило хозяйственного холостяка Иваныча. Открытые окна способствовали проникновению в квартиру только свежего бриза и запаха маленького цветника, подвешенного за окном.

Бывший командир сгинувшего лайнера всегда с подозрением относился к новинкам интернет-общения и виртуального развлечения. Хотя сам – технарь и много часов провёл за тренажёром лайнера, однако к игрушкам относился без интереса. Никогда в них не играл. Не успел предстать пред добрые и не очень очи интернет-сообщества, ни одной социальной сети. А с момента запрета свободного обращения с интернетом и вовсе отошёл от мысли общения через «груду металла», как он говаривал.

Но вот однажды, сидя после прогулки по городу у открытого окна, он посмотрел в небо и долго не мог оторваться от белоснежно-голубого лайнера, набиравшего высоту, прямо над зеркалом Женевского озера. Небо тянуло. Двадцать лет отданы службе в гражданском флоте… Двадцать трудных, но прекрасных лет. Лётчики – как дети. Это своеобразный народ. Небо тянет – сказано слабо. Степану оно снилось по ночам. Он сидел в кабине за пультом управления… Он жил…

А здесь сидит, как бабка-пенсионерка. Зачем убежал? Кулик обещал, правда, похлопотать за него. Но в швейцарских авиалиниях, так же как и во французских – отбор. Он не очень строгий. Однако знание языка обязательно. Если с английским у Степана норма, в пределах, конечно требований международных перевозок, то с французским – полная беда. Он надеялся, что появившиеся здесь чудо-переводчики решат его проблему, и тихо ждал своего, вот уж действительно звёздного часа. Хорт обещал вернуться сегодня рано и рассказать что-то интересное. Предложить творческую работу. Стюард так и сказал накануне утром: «Вечером смогу предложить тебе, Иваныч, творческую работу». И умчался куда-то по делам, оставив пилота наедине со своими мыслями и мечтами.

Как ни тянется время, а вечер наступил. Степан Иваныч накрыл стол на двоих, оставив, впрочем, горячие блюда – картофель, цельно сваренный и обжаренный в масле, и жаркое из прекрасной телятины – завёрнутыми в толстый шерстяной плед. Чтобы не остыло. Он не разобрался в мудрёной штуке, стоявшей на кухне, которая и готовила, и подогревала. Готовил по старинке.

На столе красовались салаты из овощей и сырная тарелка. Какой же сыр вкусный в Швейцарии и Франции! Ну, почему его запрещают нашим людям? Почему нельзя? Иваныч не находил ответ на простой вопрос. Он был порядочным и честным исполнителем. Всю жизнь учился и служил. Служил, летал и опять учился. Точнее, переучивался – на новые типы воздушных судов, на новые правила… И многое ещё что другое. Он никогда не лез в политику, не понимал дворцовых интриг и подковёрной борьбы власть предержащих. И поэтому запрет на всё хорошее воспринимал как недоразумение, которое должны исправить.

Почему он бежал? Ответ простой, как распорядок дня. Парк самолётов в России уменьшался с каждым годом «суверенной демократии». Самолёты старели. Отечественные машины – сырые и не выдерживают нагрузок эксплуатации. Становятся просто опасными. Начались предпосылки, а затем и аварийные ситуации. Но это бывает в каждой авиационной компании.

Вот только в нынешней России вину перекладывали на пилотов и механиков. Так называемый «человеческий фактор». Начались громкие процессы по делу о вредителях. К вредителям приписывали, как всегда – стрелочников. А стрелочники, естественно, пилоты и техники. Чиновники прикрывали свою некомпетентность, казнокрадство и сбой в системе работы всей структуры лётного хозяйства страны – обвинениями в «злом умысле», направленном на подрыв авторитета руководства страны, партии и Фронта Национального Спасения. Людей сажали пачками. Гневно высмеивали их на страницах газет, на телеканалах, по радио.

Враги народа появились во всех отраслях. Особенно связанных с техникой. Техника, купленная на Западе, ещё до занавеса – выходила из строя. Санкции не позволяли нормально закупать ЗИП и проводить регламент. Всё сыпалось, рушилось, трещало по швам. А виноват – эксплуатационщик. И полнились бараки вчерашними летунами и технарями. Лётчики рыли ямы, техники выгребали дерьмо лопатой, а народ гневно осуждал врагов промышленного вредительства.

Вот и решил Степан Иваныч не дожидаться такого конца. В его экипаже, помимо «правака», был прекрасный парень Хорт. Стюард. Полное имя Хорт Валентин Карлович. Хотя злые языки утверждали, что имя его на самом деле – Валдис. А отчество реальное. Но это не столь существенно. По новым правилам стюарды, для более успешной партийно-политической работы, закреплялись за конкретным бортом. Хорт был исполнителен, трезв, подтянут и очень организован. Что не могло не нравиться командиру авиалайнера Степану Ивановичу Меняйло. Они сблизились. Оба холостяки. Оба проживали по соседству на служебной площади.

Дружбой это не назовёшь, но приятельские отношения сохранялись.

Как-то раз экипаж Меняйло выполнял задачу по доставке особо важной персоны из Москвы на Дальний Восток. Там начались голодные бунты и несанкционированные массовые переходы на территории сопредельного государства Китая. Важная персона летала туда часто. И этой персоной был Кулик. Так судьба свела всех троих вместе. Дальше Кулик проникся к опытному и профессиональному экипажу. Никто не ныл, даже не заикался про усталость. Всегда улыбки, спокойствие и дружелюбие. Кулик, используя свои большие связи, добился закрепления экипажа Меняйло за собственной персоной. Он конечно, уже тогда, готовил побег. И на экипаж были особые планы. Но Степан Иваныч принял прикрепление за Куликом как благодарность за честное исполнение долга. А после того, как Кулик объяснил ему перспективы, маячившие перед страной – Степан Иваныч согласился участвовать в побеге. Всё просто.

На радость беглецам задуманное получилось. Он сидит у себя в женевской квартире. Ждёт Хорта, который, к искреннему удивлению Иваныча, оказался – офицером разведки.

Невольно взгляд пилота остановился на прекрасно оформленном шлеме. Выполненный в стиле старого военного шлемофона, словно для Иваныча под заказ (местные господа умели найти подходцы к каждому), он притягивал к себе пилота своим видом, предлагая – хотя бы потрогать, примерить. Вспомнить молодость. Начинал Степан в военной авиации… И он примерил…

… за штурвалом… Но откуда в А-320 штурвал? В нём нет штурвала. Не предусмотрен конструктивно. Он же летал на экспортном аэробусе, до самого последнего дня… Всё помнит!

А тут – штурвал… такая знакомая обстановка… Ну, конечно – это первый его самолёт после перехода в гражданский флот ЯК-40! Степан привычно даёт команду: «Готовимся к полёту. Доложить готовность!»

Выполняет операции согласно контрольному листу. Прослушивает автоматическую передачу информации. «АТИС» передаёт номер рейса, маршрут полёта, запасные аэродромы, эшелон полёта… предупреждение о наличии об опасных метеоусловиях на маршруте…

Справа друг Лёшка, его правак… Погода – блеск. Видимость миллион на миллион… слышны команды:

– Доложить готовность к буксировке.

Степан чётко на автомате выполняет операции согласно контрольному листу…

…далее всё ясно и чётко. Штатный режим. Взлёт. Небо, простор, солнце, лоскутный ковёр под крылом и… его первая, и единственная любовь Наденька… Она бортпроводница.

Он счастлив и почти пьян от нахлынувшего внезапно радостного неописуемого восторга… ему двадцать шесть… Наденьке на пять лет меньше… они вместе и навсегда…

Наденька улыбается, подаёт кофе. Руки соприкасаются, и всё тело пронизывает сладкая приятная дрожь… Воспоминания близости, и предчувствие повторения… Лёшка недовольно хнычет:

– А мне кофе…

– Сейчас, Лёшка. Командиру – в первую очередь.

Наденька уходит в салон…

…правак, шутя, теребит Степана за плечо: «Везёт тебе, Степан Иваныч. Такая девушка. Весь отряд за ней бегает… Иваныч… Эй, Иваныч… Ты чего, а?»

Лицо Лёшки превращается в рубленый топором профиль Хорта. Очерченный квадратный подбородок, белый тонкий шрам от виска ко рту, большой нос, немигающие глаза…

– Где… что? Надюша! Не надо, Лёха… Мне сон… вот тут, пока не буди…

– Иваныч, подъём. Иваныч. Стёпа, встать смирно!

Степан поднимается, немного шатаясь. Смотрит вокруг. Комната. Хорт со шлемом в руках. Стол накрыт. Странная обстановка…

«Господи! Я же в Швейцарии! Идиот старый! Наденька…»

– Очухался? Хорошо. Ты пока этой штукой не пользуйся… – Хорт постучал пальцем по шлему. – Я расскажу секрет… Будет и легче, и приятней. Хотя она полностью безопасна… Даже для стариков и детей, – бывший стюард положил шлем на полку и подошёл к столу, потирая от предвкушения ужина, руки:

– Так. Что тут у нас? Ага – выпивка… Это хорошо. Да ты распоряжайся… Говорил, что обычный ужин сварганил… А здесь прямо дегустационные изыски.

– Да, – полностью придя в себя, Иваныч полез доставать укутанные в плед горячие блюда. – Я тут горяченького. А то мотаешься целыми днями… Ну, знаешь, и штука это, – он указал кивком головы на шлем, уже покоившийся на своём месте. – Реальность неописуемая. Я вначале думал, что всё остальное… Ну, вот все эти годы – мне приснились. А жизнь там, у него внутри… Ну, то есть я хотел сказать, у меня в башке… Да, нет не так, немного… – бывший командир накладывал в тарелки дымящийся картофель и прекрасное жаркое из телятины. – Тебе кусок побольше… Я, бездельник, не заслужил. Вот, соус. Сам сварганил. Выпьешь? Ну, как хочешь. А я дёрну. Так меня воспоминания растеребили…

Налил себе холодной водки, купленной накануне в супермаркете. Взял маринованный огурчик. Выдохнул и залпом выпил.

– Хороша… собака… Да ты ешь, ешь. Я ждал тебя и вот эту штуковину надел… О! Неописуемо. О чём все эти дни думал – то и увидал, – он с аппетитом закусывал, пользуясь исключительно только одной вилкой, хотя сервировал по правилам, вилка, нож на столе. Привык.

Хорт элегантно орудовал приборами, отпиливая кусочки телятины и аккуратно поднося их вилкой ко рту. Жевал беззвучно, не открывая рта. Его потребление пищи было обыденно-размеренным. Однако и холодный к эмоциям, он отметил прекрасные кулинарные способности пилота.

– Признаться, не думал, что ты так, Иваныч, умеешь, – он указал вилкой на закуски.

– Это что. Вот Наденька готовила. О! Она была родом из Полтавы… Прекрасный город. Мы ездили к её родителям… Памятники Петру, Полтавской битве… вишни цветут… абрикосы… А теперь? Где наша страна, Валя, скажи, а? Зачем это было нужно? Я, простой человек, не могу понять.

– Можешь меня называть Валдис…

– Что? Так это правда? Говорили, что у тебя имя то ли Валдис, то ли Алнис Карлович, то ли… чёрт, путаю всё… – Просто Валдис, без отчества.

Иваныч молча кивнул и налил себе вторую рюмку.

За ужином Валдис не сказал о деле ни слова. Степан Иваныч тоже не поднимал тему. Природная скромность не позволила.

После еды, складывая грязную посуду в посудомойку, пилот всё же заговорил о волновавшей его теме. Начал издалека:

– Вот ведь штуковина. Сама моет. Сама сушит. Сама отпаривает. Раньше и у нас они были. А потом делось всё куда-то… У многих пока есть эти машинки, но запускать запрет. Экономия электричества… Так учит Фронт Спасения и партия… – Иваныч, подняв палец вверх, многозначительно подмигнул Валдису, – Главное, быстро так. Конец технического прогресса…

– Что? – рассеянно спросил Валдис Хорт, просматривая информацию в компьютере.

– Тянет меня к технике… Нет там новостей по работе? – застыл в ожидании ответа Иваныч.

– Есть. Есть предложение от Кулика. Завтра общий сбор. Всё доведёт сам.

– Может, надо чего-то подготовить? – засуетился оживившийся командир.

– Да чего там готовить. Сколько вместе. Всё ясно.

Степан Иваныч, окончив с посудой, подошёл к шлему и стал внимательно его разглядывать.

– Думаешь – надеть – не надеть? – спросил Хорт.

– Думаю – хорошая штука отвлечься от… жизни. Больше никогда не надену. Фигня всё это.

– Вот как? Глубокомысленно… А ты философ, дорогой мой господин Меняйло, – Хорт уважительно с утверждением покачал головой.

 

Глава 7

Общий сбор

Все беглецы из страны «суверенной демократии» собрались на квартире у своего бывшего шефа Кулика. Место было великолепное. Отдельная вилла на берегу озера. За городом, но не далеко. Сразу за французской границей. Тишина.

Около дома – лужайка в обрамлении живой изгороди из идеально подстриженных туй. Причудливо и искусно, словно вырезаны из камня – изумрудные очертания живой изгороди, придавали сказочность вида всей территории виллы. Посредине лужайки, под огромным зонтом – стол и удобные кресла вокруг него. На столе фрукты, вино и лёгкие закуски. Охраны не видно. Тропинка уходит вглубь и немного вниз, выходя прямо к маленькому пляжу. Мелкая идеально отполированная естественным прибоем галька и прозрачно нежная гладь озера. Воды практически не видно, если смотреть сверху, настолько она чистая и прозрачная. Мелкие рыбёшки у берега, словно летают над галькой. Вдаль озеро набирает густоты, мягкой и упругой, переводя прозрачность в зеленоватый нежный оттенок с переливами голубого и серого. Пара лебедей барражируют вдоль берега, иногда расправляя огромные белоснежные крылья и вытягивая длинные грациозные шеи. Утки нырки шустрят невдалеке, демонстрируя прекрасные качества ныряльщиц. Новый деревянный пирс уходит метров на десять в воду. Несколько зонтов и шезлонги под ними дополняют умиротворённость и беззаботность пейзажа.

Сбор назначен на сегодня. Точное время не указано. «Приезжайте к обеду», было сказано, или «жду через час». По-разному передано всем участникам коллективного бегства.

Первым прибыл Саша Полковник. Его армейское чутьё предсказывало – лучше раньше, чем опоздать к шефу. Вдруг – интересное предложение. Он прошёл к столу, сопровождаемый милой и полной женщиной, по-видимому, смотрительницей за домом. Не отказался от предложенных ею напитков и, усевшись, стал ждать, радуясь, что теперь с его универсальной штукой – знать язык не обязательно. Всё говорится переводом прямо в ухо.

Степан Иваныч Меняйло прибыл через минут десять позже Полковника. Тоже армейский человек. Обед понимает, как все в армии, в тринадцать часов. Поздоровавшись с Роммелем, он уселся рядом в свободное кресло.

Роман примчался, как всегда, запыхавшись и нервно поглядывая на часы. Обрадовался, что не последний, и тоже сел к столу.

Кулик вышел из дому как раз в тот момент, когда к столу подошёл Игнат Корж.

– Прекрасно. Как приятно работать с дисциплинированными людьми, – начал Кулик, присаживаясь в кресло. – Я откровенно проверял – понимаем мы ещё друг друга? Вижу – не забыли. Игнат, присаживайтесь тоже… Да к столу… Ну, как хотите. Можно и в сторонке. Слышно будет всем.

Гости угощались вином и фруктами. Иногда тихо переговариваясь между собой.

Кулик хлопнул не громко в ладоши – призвал к вниманию.

– Господа… Вот, как прекрасно звучит. А то «товарищ» – мне уши резало. Ну, какой мне был товарищ пьяный дворник из соседнего двора? Или вор и взяточник из бригады чиновников…

Господа… Это к слову.

Он поднялся со своего кресла. Заложил руки за спину, и, глядя вдаль, заговорил серьёзно:

– Все вы прибыли в Европу нелегально… Прошу не перебивать, – прервал он попытавшегося встрять Степана Иваныча. – У вас будет достаточно времени на вопросы. Сейчас послушайте, – Дождавшись прекращения ропота недовольства, Кулик продолжил:

– Нелегально, не значит безнадёжно. Как вы заметили, приняли вас более чем радушно. Однако за всё хорошее принято платить. Вы знаете, я не любитель ходить вокруг да около. Буду говорить прямо. От вас потребуется ответная реакция. Реакция благодарности и оплаты предоставленных услуг. Тише, тише… Я же сказал – вопросы позже… Кгм… Современная Европа живёт абсолютно по… другому, чем мы её знали до «железного занавеса».

Кулик щёлкнул пальцами, и на противоположной стороне от тропинки к озеру вспыхнуло свечение, которое постепенно обрело форму подобия экрана.

Шеф продолжал говорить, а на экране, сопровождая его речь, происходили события. Документальные кадры, наглядно иллюстрировавшие речь шефа.

– Россия закрылась и пошла своим путём. Европа переживала бум совершенно новых технологий и… терроризма. Да-да… Казалось бы – такой прогресс… И надо же, банальные бандиты стали угрозой спокойной жизни единого экономического пространства. Китай и США с Израилем боролись с этой заразой достаточно успешно. Япония, Канада, Австралия, Африка – почему-то не представляли собой интереса для террористов. Были отдельные факты, но основной удар пришёлся на развитую и толерантную Европу. Принцип мультикультурализма дал обратный результат. Были приняты меры по адаптации прибывающих беженцев и переселенцев. Задействованы все социальные институты. Усилена работа полиции и армии… Тщетно… Пока не был изобретён метод тотального слежения и контроля. Все прибывающие обязаны были пройти процедуру так называемого кода стандартизации и идентичности. Простым языком говоря – каждому вживляли небольшой, совсем небольшой процессор… или чип, как хотите… И он становился невольным объектом слежения супернового искусственно созданного интеллекта. Я не спец в этом деле… Но можете поверить – даже намерения, возникающие в голове у террориста, давали сигнал… И он тотчас подлежал изоляции. Посмотрите отрывок научно-популярного фильма… Для информации и более понятного восприятия всего окружающего вас здесь…

Кулик провёл рукой по воздуху, и экран заговорил. Отличная русская речь диктора:

«…Учитывая очевидные ограничения компьютеров по сравнению с нашим мозгом, учёные догадались – почему именно нам не удавалось так долго научить компьютер решать ключевые задачи. Первая из них – распознавание образов. И вторая – здравый смысл. Да. Обычный здравый смысл, а не простые миллиардные вычисления за доли секунды.

Наш мозг – машина для распознавания образов и принятия решений, не противоречащих здравому смыслу. Это заложено в нас Создателем…»

На экране проплывали ряды старых огромных компьютеров, персональных машин, затем различных айпадов, айфонов, ноут-буков. Роботы – работали на сборочном конвейере автозавода, манипуляторы извлекали мелкие детали своими неповоротливыми на вид руками – щупальцами и перекладывали их в какие-то отверстия. Голос диктора – продолжал:

«…Средний человек получает представление о мире на примере ста миллионов вещей. Попытка внести информацию о них в программу компьютера не дала положительного результата. Точнее, результат был, и неплохой. Однако задумка была в другом. Интеллект!

И! Наука пошла дальше. Был создан принципиально новый компьютер, в который, в отличие от детройтских роботов, не заложен жёсткий сценарий. Он действует сам по себе. Если, вы, к примеру, попросите робота взять яблоко, он, проанализировав лежавшие на столе предметы, сравнит их с данными, заложенными в него программистами… и выберет яблоко. Его научили свободно передвигаться, различать и опознавать предметы, анализировать их возможное воздействие на организмы и другие предметы. Это был один из первых роботов STAIR…»

Действие на экране менялось довольно быстро, но понятно и доходчиво… Голос за кадром был чётким и приятным:

«…его современник, но более продвинутый индивидуум – робот LARG, он был разработан для самообучения. И это стало отправной точкой в создании искусственного интеллекта…»

Слушатели явно заскучали. Полковник налегал на напитки и закуски, пилот беззастенчиво дремал, сохраняя при этом равновесие и неподвижность головы, Игнат что-то строгал аккуратным швейцарским ножом. Один Роман смотрел на изображение и слушал, казалось, внимательно.

Кулик выключил фильм одним движением руки. Пилот проснулся, мягко и осторожно открыл глаза. Стал осматриваться, проверяя – замечен ли был со сном, или нет? Полковник немного захмелел и поэтому довольно бурно воспринял отключение экрана:

– Правильно… Всё равно толком ничего не поймём. Лучше объясните… Правильно, господа? – он с улыбкой посмотрел на остальных гостей Кулика.

Все согласились.

– Что ж, – Кулик сел в кресло, – расскажу на словах. Европа живёт под опекой супермощного искусственного интеллекта. Нет, он, конечно – не бунтует, как в фильмах про восстание машин. Не преподносит неожиданностей. Он – контролирует поведение всех граждан и выдаёт информацию специальным службам. А те, в свою очередь, принимают меры в зависимости от обстановки.

Полковник напрягся… Кулик не оставил это без внимания.

– Да, господин Роммель. Вот, кстати и ваше приключение отмечено в сводке происшествий. Но сложная система определения террористической угрозы не сочла это опасным обществу. Да и в том районе идут плановые работы по замене приборов слежения… Чего вас туда занесло? Наверняка адаптер предупреждал… А вы ещё не чипированы к тому же…

– Навигатор показал пункт назначения… Но, хотел повести окружным… Я решил срезать. А тут эти зверьки… Охреневшие твари. Хотели списать с адаптера деньги, по-моему.

– Вы их остановили. Да. На будущее запомните все. Здесь никто не имеет права самостоятельно пресекать правонарушение. Никто. Есть полиция, и есть средства оповещения. Они у вас в кармане. Сообщить и ждать. Или скрыться. Повторять не буду. Наживёте неприятности.

– А что такого сделал Сашко? – поинтересовался Игнат.

– Дал по зубам двум негритосам, – ответил весело Полковник.

– Забудьте это слово… Прошу всех забыть слова, связанные с делением людей по расовому, религиозному, сексуальному, гендерному или ещё какому бы то ни было признаку. Все граждане. Все равны, – Кулик смотрел на озеро и говорил негромко, но очень убедительно. – Теперь по теме. Из фильма вам должно было стать понятным самое главное – жизнь тут в корне отличается от нашей. Вы заметили отсутствие на улицах людей?

– Заметили, ещё бы! – сказал Роман. – Я даже удивился… Мало, и то одни старики.

– И полиция … и негры… Ой простите – чёрные граждане. Так? – поддержал его Саша.

– Почему, ещё и разносчики еды и товаров снуют на мопедах своих стоячих… Как они без руля ездят? – вмешался в разговор Степан.

– Все молодые граждане или работают, или релаксируют с помощью хорошо вам уже знакомой штуки. Чудо-шлема… Чудо-очков… Там ещё уйма всяких чудес. А работают тоже оригинально. Посмотрите всё-таки.

Экран опять засветился.

Люди сидят рядами в удобных креслах. К их головам подключены десятки проводков. Они кажется, спят.

– И что это? – спросил Игнат.

– Искусственный интеллект нуждается в подпитке… Ну, или в программировании человеческих чувств. Это, конечно, ответ дилетанта. Но вам большего пока не понять.

– И за это платят? – удивился пилот Степан Иваныч.

– Это основной источник дохода многих граждан, не занятых в сфере обслуживания или сельском хозяйстве… Но и там сейчас бум продажи «мозгов», как называют европейцы процесс обучения искусственного интеллекта.

– А как же на наших счетах появились деньги? – спросил домовитый Игнат.

– Аванс… Или кредит, как хотите, – объяснил Кулик. – Кредит под будущую работу… Или, как сказал Пьер, за согласие предоставить тело, после… Ну, это на усмотрение каждого… Я же – предлагаю вам войти в проект, который европейцы назвали – «Свежая мысль». У них мышление граждан примерно заточено одинаково. Они нуждаются в свежих идеях, чувствах, ощущениях, эмоциях, для подпитки искусственного интеллекта, который постоянно совершенствуется. Они есть у приехавших из других систем. Поэтому особый интерес к нам… Я не говорю об африканцах, азиатах. Их давно привлекли… Но наша новая закрытая система «суверенной демократии», по их понятиям – кладезь новых интеллектуальных основ, для передачи ИИ…

– Кому? – с осторожностью спросил Степан.

– Искусственному Интеллекту, – пояснил очень буднично Кулик.

– А это… не того… На мозги не повлияет? – продолжал осторожничать бывший пилот.

– Учёные говорят – нет, – Кулик улыбнулся. – Ну, у вас есть время подумать. Или вы со мной в проекте «Свежая мысль», или…

– Нас посадят за невыплату кредита! – пьяно заржал Полковник.

– Нет, – зло возразил Кулик. – Нет, не посадят. Привлекут к принудительным работам. Есть ещё сферы, где требуется чёрная рабочая сила. Их мало, но они есть.

– Я лично согласен продавать мозги, – опять заржал Роммель. – Так как они у меня выстроены прямо и перпендикулярно, то сбиться с курса им не удастся… Я с вами, шеф, – и он выпил очередную порцию горячительного напитка.

– Что ж, благодарю… И с выпивкой поосторожней, – здесь строго… Пить можете, но появляться в общественных местах в таком виде… Не советую.

– Я тоже согласен, – испуганно сказал Зюлькинд. – Тем более, если это не опасно…

– Не бзди, Рома, прорвёмся. Бережёного… сам знаешь, – подмигнул ему Роммель.

– А где Хорт? – стал озираться Иваныч. – Он не с нами.

– Хорт со мной, – уточнил Кулик. – Он в проекте и заверил меня, что и вы, господин Меняйло, – с ним.

– Да-да… – неуверенно промямлил бывший командир корабля. – Я с ним… мы так договорились.

– Игнат, ну а вы? – Кулик посмотрел на Игната. Тот сидел вполоборота к остальным и продолжал строгать какую-то веточку.

– Я лучше на чёрную работу… Чего с меня толку вашему ИИ… Не возражаете?

Кулик нервно покусывая губы, немного подождал, явно недовольный отказом Игната Коржа, но через несколько секунд ответил вполне дружелюбно:

– Нет, напротив, помогу. Я предложу вам хорошего консультанта, который подберёт вам место работы.

– От и добре… – ухмыльнулся Корж.

Далее ужин прошёл, как принято говорить, в тёплой дружеской обстановке. Мужчины хорошо выпили и закусили. Потом спели тихо и душевно пару русских песен и далеко за полночь улеглись спать. Комнат хватило на всех. Один Игнат попросил разрешения лечь на веранде. Широкий мягкий диван ему очень понравился. Кулик не отказал. И ни одного комарика, ни одной мошки! Как им удаётся?

 

Глава 8

Жизнь «по-новому»

Работа по передаче эмоций искусственному интеллекту действительно оказалась странной и даже приятной. Время начала и окончания никто не регламентировал. Заданий не давал. Приходишь когда удобно. Тебе надевают на башку штуковину с антеннами и проводками. Садишься в удобное кресло и начинаешь думать о чём-то. Хочешь – сам составляй сценарий. Хочешь – смотри готовый. И главное – не скупись на эмоции. Расслабься и живи. Пусть виртуально, но естественно. Поведение должно быть естественным. Вот и вся работа.

Роммель ходил на «запись эмоций», как он сам называл процедуру отработки, по утрам на пару часов. Остальное время проводил либо на стадионе, благо футбол ещё был реальным, либо с девушками в увеселительном доме. Пил мало. Соблюдал режим и был вполне удовлетворён своим положением. Он иногда вспоминал Катю. Однако не пытался связаться с ней. Всё равно телефона у неё не было – не положено по штатному расписанию в современной России. Да и искать её было бы глупо и опасно. Он же для всех погиб. Взорвался вместе со всей экспедицией. Всё откладывал на потом разговор с Куликом, обещавшим помочь ереправить Катю из России в Швейцарию. Дни сливались в один длинный и однообразный поток. Время, проведённое на сеансах «записи эмоций», становилось реальностью. Реальность становилась – обыденностью, наполняясь скукой и однообразием. Саша Полковник всё чаще приходил в «студию записи эмоций», и всё больше проводил в ней времени. Его личный счёт пополнился на кругленькую сумму, которую, однако, он тратил очень скупо и редко. И не потому, что жадничал. Нет. Просто, реальность мало прельщала.

И главное – не скупись на эмоции…

Игра стала жизнью. Жизнь – скучной и нудной игрой, где ты не был супергероем и не мог один противостоять отряду моджахедов, спасая корабль от террористов. Не мог стать быстроногим нападающим футбольной команды и забивать по пять мячей за матч. Не мог обладать самой красивой женщиной на планете, предварительно вынеся её из горящего здания киностудии и спрыгнув с ней на руках в пожарный брезент с десятого этажа. И всё это под бурные, восторженные возгласы толпы, оценивающей твоё геройство. В реальности этого ничего не было, а значит, и сделать этого ты не мог. Не мог дать в глаз представителю Фронта Национального Спасения, приехавшего с проверкой. Не мог послать самого Лидера куда подальше, в присутствии его охраны, замов, помов и других ублюдков. А во время сеансов – мог. И всё было настолько естественно, что положительные эмоции заполняли всё существо, переполняя организм гормонами счастья и удовлетворённости.

Не получая, хотя бы один день, порцию «виртуальной реальности», Полковник делался нервным, дёрганым и раздражительным. Его бесила серость будней, пусть и сытых, и спокойных, и уравновешенно – позитивных.

Ему не хватало драйва приключений. Где главный герой, естественно всегда – он, Роммель Александр Оттович. Где все газеты и всё телевидение мира только и говорит о его геройских поступках. Где Саша спасает мир от угрозы нападения космических пиратов, совершает космический полёт на Марс, в составе экспедиции по спасению поселения первых пионеров на красной планете. Становится чемпионом мира по боксу в супертяжёлом весе, выигрывает выборы на пост президента Земли и ещё многое и многое, что может придумать воображение.

Приходя домой после так называемой работы, он механически принимал пищу, набивая организм необходимыми калориями, потом спал часа четыре и надевал свой шлем. Жизнь опять играла яркими красками в его воображении, словно наяву.

Что-то подобное происходило с Романом Зюлькиндом и старым лётчиком Степаном Ивановичем. Только приоритеты сценариев отличались. Меняйло всё летал, участвуя в воздушных сражениях, совершал головокружительные мёртвые петли, бочки, колокола, чакру, кобру и ещё много разного, входящего в перечень фигур высшего пилотажа. Иногда он просто в качестве командира современного лайнера бороздил просторы воздушного океана. Его бортпроводницей неизменно была она – та первая и неповторимая, девушка. Его единственная в жизни любовь – Наденька…

Роман Зюлькинд тоже бороздил просторы, но подводного океана. Он спускался на дно Марианской впадины в супербатискафе. Изучал подводный мир, наслаждаясь его многообразием и великолепием. Огромные рыбы-монстры встречались на пути батискафа. Моллюски-гиганты обвивали прочный корпус спускаемого аппарата, пытаясь увлечь в бездну морскую.

Роман принимал всегда верные решения. За его исследованиями следил весь мир. Трансляция велась на все страны. И даже на Россию. Он знал, что Любаша смотрит и гордится им…

…но вот в реальной жизни Любовь Савельевна Кравцова давно прибыла в Женеву, и случайно, а скорее всего очень даже не случайно, оказалась… в гостях, а затем и в постели Кулика.

Житейский опыт гром-бабы подсказал ей единственно правильное решение своих проблем. А проблемы, надо сказать, у неё были. Её организм, а это по исследованиям европейских учёных, случалось примерно у десяти процентов населения, не воспринимал виртуальную реальность. Никак! Набор каких-то рисунков и фотографий. Вот и все видения Любани. Причину такого отторжения визуализации мыслей в действо не мог объяснить ни один светило современной науки. «Не лежит душа!» – смеялась Любаша и продолжала жить простой, нормальной жизнью земной женщины. А женщина, если она нормальная, всегда при мужчине. Которые одинокие – тоже вполне нормальны. Они в поиске. Любаня была в постоянном поиске. Поиск часто завершался успешно. И после определённого периода проживания «под крылом» она начинала новый поиск. Романа она подзабыла. Поэтому, прибыв в Женеву, гром-баба первым делом встретилась с человеком, который ей назначил свидание. Это был Кулик. Не стар, подтянут, интеллигентен, с юмором. И богат. Что ещё?

Она трахнула его в первый же вечер. Хотя Кулик был уверен – трахнул Любу он. Потом как ни в чём не бывало спросил, вытираясь большим махровым полотенцем после душа:

– К Роману когда поедешь?

– Гоните? – потянулась Люба всем своим тугим телом.

– Спрашиваю. Парень ждёт, только этим и живёт.

– Забыла я его… Совсем забыла… Можно при вас? Могу секретарём… Могу – любовницей. Могу борщ сварить, стих выучить, в рот взять и полы помыть… многое ещё что… Могу одновременно занять эти две должности. Днём – секретарь, ночью – любовница. Захотите – и на оборот.

– Хм… – Кулик одевался и, не глядя на свою недавнюю сексуальную партнёршу, говорил обыденно и нудно, как показалось Любаше.

– Мир устроен интересно и непредсказуемо… только для дураков. Я – умный. Умный и старый. А это двойной диагноз. Удивить меня чем-то… очень нелегко. Ты хорошая баба. Но найти бабу для мужика в моём положении – чепуха. Отбиться от них труднее… Хотя, опять же, отбиваются глупцы. Я не позволяю ни одной из моих партнёрш хоть на мгновение подумать, что она имеет какое-то право на моё время, а уж тем более на моё имущество, и ещё более – на меня. Женщины считают, что занятие сексом приковывает мужчин к ним. Нет. Наоборот. Главное здесь – чувство меры, которое отсутствует у всех женщин, без исключения. Одна не подпускает к себе влюблённого и жаждущего её тела мужика, пытаясь больше привлечь. И добивается обратного эффекта. Он уходит… к другой, насытившись мастурбацией после их идиотских встреч с пожиманием ручки и кротким поцелуем. Другая пытается заебать партнёра, а он, насытившись ею, ищет возможность порвать с ней… Как в песне – «я знаю все твои трещинки»…

знает, и они ему приелись. Мужчина, насытившись сексом, перестаёт проявлять интерес к женщине. Его больше будут интересовать футбол, деньги, карты, бильярд, друзья… или вот эта зараза виртуального мира. Тут, в Европе, начинается период катастрофических изменений. Любой урод может стать героем, миллиардером, космонавтом, сексуальным гением, не приложив особых к тому усилий. Напялил на голову шлем – и представляй, чего хочешь. Я – какой-то неправильный. Не вижу в этом занятии ничего привлекательного и кайфового…

– Правда? – подскочила к нему Любаня, чуть прикрывшись полотенцем. – А я думала – одна такая… Меня как ни пытались, – она изобразила руками надевание шлема на голову, – …не получается. Работаю пока помощником повара… Как-то жить надо.

Кулик застегнул последнюю пуговицу на рубахе, затянул тонкий галстук, поправил пиджак и, приподняв брови, заметил:

– Это немного меняет дело. Я собираю таких людей. Хорошо. Поживёшь у меня. Я распоряжусь – комнату выделят. Будешь отвечать за мою почту… Секретного там всё равно ничего нет. Компьютер для почты отдельный… Да, здесь ещё развит и эпистолярный жанр…

– Что? – переспросила Любаня.

– Почта бывает и написанной от руки и напечатанной… Консерваторы… Я научу как сортировать и докладывать только нужное… По желанию можешь быть моей любовницей. Заставлять не буду…

– Я согласна, – Любаня приложила руку к виску и приняла строевую стойку. Простыня съехала на пол, обнажая сочные прелести голой женщины.

Так Люба стала помощницей Кулика.

Наш не ведающий страха майор Корж – устроился, с помощью всё того же всемогущего Кулика, в контору по доставке продуктов и товаров. Это была одна из довольно многих должностей, не замещённых механизмами. В основном всё переходило на автоматическое обслуживание. И не только в металлургии, машиностроении и текстильной промышленности. Во всех отраслях. В ресторанах, например, все столы были устроены так, что, выбрав на дисплее блюда, клиент нажимал на угол экрана и через несколько минут, в зависимости от заказа, пища подъезжала к столику на электрической тележке с подносом. Однако в особо дорогих заведениях работали официанты. Живой труд ценился больше и дороже электронно-механического. Должностей, где требуются живые люди – хватало. Уборку улиц проводили машины, но управлял ими человек. Вообще, всё больше ценился труд людей в сферах обслуживания и бытовых услуг. Однако работа считалась непрестижной и трудной. Все были увлечены виртуальным миром.

Политическая жизнь Европы замерла. Парламенты резко сократились в своём количественном составе. Органы исполнительной власти работали вяло, по накатанной. Банковская сфера вошла в русло киберпространства с полностью автоматизированными операциями и движениями средств. Наличных денег как таковых практически не было. Всё работало под контролем Искусственного Интеллекта, который подпитывали своими эмоциями миллионы «релаксирующих» сограждан. Полиция так же работала по распоряжению ИИ, руководствуясь его указаниями, приходящими на персональные компьютеры – адаптеры каждого стража порядка. Строго регламентированная инструкция, строго выстроенные алгоритмы поведения в отработанных ИИ миллионах ситуаций.

Созданные мощные военные силы, в виде щита противовоздушной и противоракетной обороны, дополнялись зоной отчуждения от стран третьего мира. Это было сильное силовое поле, не позволявшее пересечь границу Еврозоны никаким способом. Так была решена проблема мигрантов из стран Востока и Африки. Их допускали дозированно для замещения вакантных должностей непрестижных мест работы. И для особо одарённых выходцев третьего мира. Ими «подпитывали» ИИ.

Игнат получил в своё распоряжение электросамокат, приспособился им управлять и бойко справлялся со своей работой.

Он развозил пищу. Да-да, именно пищу. Многие жители принимали пищу, а не наслаждались вкусом трапезы и весельем застолья, с изысканными блюдами и приятными разговорами. Они быстро набивали организм калориями и погружались в виртуальный мир. Пища была однообразной, питательной и простой в приготовлении. Основной набор белков, жиров и углеводов разработан ИИ, согласно потребностям организма. Молодые граждане, средний возраст и старые – получали разный набор ингредиентов. Кому – более калорийная пища, кому – менее жирная, кому углеводистая. Вся база данных хранилась в центральном архиве ИИ и была доступна любому серверу супермаркета или кухни – пекарни.

Рестораны работали исключительно для десяти процентов людей, чьи интересы склонялись к нормальному общению и не приемлили вымышленной жизни внутри компьютерной программы. Платили Игнату путём зачисления на его личный счёт определённого количества баллов, которые, используя хитрые схемы вычисления налогов, обязательных выплат и страховок, шли на погашение ранее предоставленного кредита. Жизнь казалась, как при коммунизме – бери что хочется, плати – потом.

В свободное время – Корж гулял с Хрыстей по городу, захаживал в пивные ресторанчики, ходил на футбол и иногда ездил по ближайшим городам, для интереса.

Надо сказать, что население Европы перестало расти путём естественного прироста. Периодически выделялись квоты на мигрантов.

Города были густонаселены, однако девяносто процентов населения было заражено виртуальной зависимостью. Они продавали свои эмоции и… наслаждались искусственно выстроенной в их сознании жизнью. При этом, естественно, ели, пили, спали, учились… Но основной род занятий – релаксация под шлемом, или в очках. Появилось и новое – бесконтактное погружение в мир грёз и мечтаний. Человеку достаточно было зайти на определённый сайт, заплатив предварительно со своего личного счёта, дать согласие на воздействие и наслаждаться по полной программе.

Игнат и Хрыстя, как и все мигранты, подверглись процедуре обязательной идентификации. В распределительном пункте претендентов на «живую работу» – им предложили, помимо обычных дактилоскопических и зрачковых тестов, пройти обязательную процедуру вживления в сообщество. Обычная лёгкая инъекция под кожу – и ты связан с центральной системой идентификации личности. Любой полицейский моментально мог узнать твоё место нахождения. Игнат сильно не зацикливался на этом. А вот Хрыстя поначалу возмущалась и грозилась судом… Что вызвало оживлённую реакцию и непонимание со стороны персонала, проводившего процедуру. Они долго и внимательно выслушивали бурную речь женщины по поводу нарушения личных свобод и предложили… уехать из Европы. Хрыстя хорохорилась. Кричала, что видела «вашу Европу в гробу», но потом постепенно сникла и прошла унизительную, по её мнению, процедуру.

Жизнь вошла в спокойное русло однообразия и покоя. Жизнь – по-новому, началась.

Однако вскоре всем бывшим подчинённым Кулика предстояло кое-что более интересное и вполне реальное. Так считал сам шеф. И план свой постепенно воплощал в жизнь.

 

Глава 9

Тайный план Кулика

Кулик был одним из тех десяти процентов населения, на которого не действовала «волшебная сила» виртуального блаженства. Многочисленные научные исследования, эксперименты, тесты, пробы – не давали ответа, почему есть люди, которым абсолютно по барабану, или, как ещё говорят, «до лампочки», все сладости вымышленной жизни. Они не воспринимали смоделированный мир. Не балдели от разыгрываемых по сценарию самого человека ситуаций. Не получали хоть какого-то удовольствия от всей этой надуманной мишуры.

Прагматичный и практичный Кулик сразу сделал вывод. Если людей с таким строением сознания мало, значит, из этого необходимо извлечь выгоду.

И здесь, как это ни парадоксально, в случае с Куликом, огромное влияние на принятие решения оказал… не кто иной, как его новый секретарь-референт. Да-да. Вы абсолютно правы – Кравцова Любовь Савельевна. Собственной персоной.

Как-то, сидя в кабинете Кулика и ожидая от него какую-то ценную бумагу, которую он готовил, она разглагольствовала про устройство мира. Кулик делал пометки в своём планшете и краем уха слушал девушку, к которой успел привязаться. Что тоже было нетипично его натуре. Но так получилось. Люба разглагольствовала вслух, как бы для себя, рассматривая при этом свои идеально ухоженные руки:

– Вот ведь тупари, эти европейцы. Им что ни говорят сверху – они слушают. Раньше хоть забастовки были, профсоюзы… А теперь, с этими шлемами и реальностью внутри компьютера – как ручные щенята. Им бы поводыря хорошего… Эх… Жив бы был мой папаня… Тот мог уговорить кого угодно… Так, господин Кулик?

– Что? – рассеянно спросил Кулик, не уловив вначале посыл девушки к диалогу.

– Да так… Мысли вслух… Брать можно эту Европу голыми руками… Только с лидерами мигрантских анклавов договориться… И пиши пропало с этой демократией понарошку…

– Демократия понарошку? Красиво… С лидерами говоришь? А ведь это идея… А я всё их проблему оставлял на потом… Говоришь, голыми руками?

Девушка округлила и так довольно большие глаза и ответила:

– Ну, да! Они же ручные. Только укажи, куда идти… А там…

Кулик словно продолжил её недосказанную мысль:

– Привязать к себе – кого одолжением, кого – запугиванием… Кого виртуальной реальностью… Браво, девочка… А ты растёшь!

– Так точно, гер команданте! – засмеялась Любаня и приняла строевую стойку, приложив руку к виску, изображая отдание воинской чести.

– А тех, кто не подвержен влиянию этой заразе… – Кулик потряс своим гаджетом, – привлечь именно деньгами…

– Ну, или ещё чем… – Люба кокетливо оголила красивую стройную ногу.

– Или ещё чем…

Разговор не прошёл даром. Дал почву для размышления…

Кулик всё время думал о чём-то подобном. А эта реплика глупенькой… да нет, пожалуй, не глупенькой девушки подтолкнул к действиям в правильном направлении. Вектор определился – важно, чтобы «нормальные» десять процентов собрались под его руководством. Нормальными считал Кулик – не подверженных виртуальной заразе.

Из прибывших с ним пока полностью отвечали всем требованиям лишь Игнат Корж да подъехавшая позже Люба. Вот женщина! Просто находка. Разобралась в своих обязанностях на раз. Привела в порядок бумаги. Напоминала, ненавязчиво, обо всех мероприятиях, намеченных Куликом на день. Встречала посетителей исключительно сдержанной улыбкой, от которой млели приезжавшие навстречу мужчины, оттаивали женщины и не обижались геи. Иногда сама готовила праздничные ужины.

Отправив прислугу к себе в домик, она накрывала на стол, и ужин проходил в атмосфере домашнего ненавязчивого уюта и теплоты.

С Хортом сошлась плотно… А это не всякому дано. Привезла с собой какие-то чудо-таблетки от головы. Говорит – контрабандный товар из Гонконга… Хорт сказал, что они не только голову лечат, но и мозги прочищают. Вроде после них – пропадает тяга к виртуальному миру… Правда, или нет – точно не знает никто… Но Хорт врать не станет…

А любовница она какая! Кулик был в том возрасте, когда удивить мужчину сексом практически невозможно. Удивила! Не вульгарной похабщиной. Нет. Простым здоровым эгоизмом в сексе. Да-да. Эгоизм в сексе подстёгивает партнёра как нельзя лучше. Люба получала удовольствие непосредственно от всех стадий процесса и так наслаждалась им, что это заводило видавшего виды Кулика, словно молодого солдата, вырвавшегося на свободу… Она неистовствовала искренне и безудержно. Не обращая внимания порой ни на что – звонящий телефон, удар грома, стоны и причитания партнёра… Ни на что! Только огонь в безумных страстных глазах, страсть во всех движениях и отборная ругань – иногда шёпотом, иногда громко и с выкриками…

В общем, Кулик был рад встрече с соотечественницей. Игнат Корж тоже был в поле зрения. Привлечь его он намеревался как самого главного джокера в проекте. Остальных он намерен был тоже подтянуть… по особому плану.

Основным помощником Кулика был прибывший вместе с ним Хорт. Прагматичный, циничный, без проявления эмоций и абсолютно равнодушный к виртуальным действам, Хорт был идеалом помощника, не задающего вопросы «Зачем?». Он выполнял приказы, используя любые методы. Взорвать самолёт, убить конкурента, поджечь дом, ограбить банк. Всё это были обычные вещи, используемые для достижения поставленной цели. А точнее – для выполнения поставленной задачи, ибо цели перед собой сам Хорт не ставил. Он любил исполнять. И ещё он очень любил молоденьких девушек, которых часто вызывал из домов терпимости, сохранившихся в небольшом количестве, в своём первозданном, «довиртуальном» виде. Вот и все его прихоти. Все желания. Кулик даже немного стал ревновать Любу… Но Любаня вела себя, на удивление, очень целомудренно по отношению к другим мужчинам. Кулик даже нанимал тайно агента… Ничего.

Задачу Хорту на сей раз приходилось решать весьма сложную и не совсем обычную. Он должен был собрать несколько сот умных, проверенных, надёжных, а главное, не подверженных заразе виртуального наслаждения людей. Собрать под одним крылом, для работы в команде Кулика.

Люди были, в основном, выходцы из бывшего социалистического лагеря. Из стран образовавшихся после развалившегося монстра Союза и стран Восточной Европы.

Воспитанные в строгости коллективного мышления, они прекрасно чувствовали себя в качестве ведомых. Особенно если их деятельность оплачивалась и представлялась как спасение всего мира от ужасов распада теряющей человеческие ценности западной цивилизации. Отобраны давно. Завербованы, прикормлены и послушны. Они сами по себе были приучены к коллективному подчинению. Даже свободомыслящие и свободолюбивые граждане, но из бывшего соцлагеря, являли собой прекрасный материал. Они как нельзя лучше подходили как полуфабрикат для создания плотной группы, подчинённой одному человеку. Сети расставлялись тщательно и продуманно. Кто-то попался в заброшенный Хортом вербовочный невод на приманку борьбы за чистоту белой расы. Кто-то – на призывы к отмене однополых браков и борьбы с педерастией и «прочей гомосятиной». Кого-то привлекли лозунги о раскулачивании зажравшихся корпораций и справедливом распределении благ среди всех. Кто-то повёлся на лозунг о борьбе с притеснениями мусульман в христианской Европе (хотя куда уж как толерантно относились, благодаря разумно выработанной стратегии ИИ, к различным конфессиям). Ну, а кое-кого просто подкупили…

Основной упор при сколачивании группы Хорт делал на проверенных бойцов. Начал он со своих близких знакомых, прибывших в Европу.

Утром яркого солнечного дня Хорт связался с Игнатом.

– Как устроились? – без лишних слов и эмоций спросил Хорт.

– А это ты… – зевая, ответил Корж. – Да, нормально устроились… Вожу еду, хожу гулять… Нормально, – Игнат говорил, как всегда, сдержанно и неторопливо.

– Есть неплохая работа. Интересная и опасная…

– Когда и куда приехать? – Игнат в несвойственной ему манере ответил бурно и быстро.

– Завтра в десять у Кулика. Хрыстю тоже приглашаем.

– Есть, – Корж явно был рад растворить свою ленивую бездеятельную ерунду живой и опасной работой.

Следующий звонок Хорта был Саше Полковнику.

– Александр Оттович, это Хорт. Вам не надоела виртуальная жизнь?

– О, Хорт! Дружище… Рад слышать… Тошнит уже от неё. От этой жизни понарошку… До неприличия противна… Поначалу – балдел. Потом подсел, а после твоей таблетки от головы… (При одной случайной встрече Хорт дал Роммелю, жаловавшемуся на головную боль, таблетку. Таблетка была особого действия.) Не могу смотреть на этот шлем… Тошнит реально!

– Приезжайте завтра к десяти к Кулику. Игнат тоже будет.

– Игнат? Отлично! Я буду. Вот! Как достала эта тошнотная Европа! Драйва хочется живого.

Пилота Степаныча уговаривать не было необходимости. Он жил с Хортом рядом и заботился о его быте, как добрый старый слуга.

Трудней всего оказалось привлечь Зюлькинда. Роман так проникся своими «подводными» впечатлениями, что новейшая разработка – таблетка от виртуальной зависимости сработала только с третьего раза.

Все прилетевшие с Куликом на парашютах в Европу, по замыслу, должны были стать первыми помощниками в создании мощной организации…

Внимание!.. по захвату власти в Европе. Да-да! Ни больше, ни меньше.

Сотни агентов завербованных людьми Кулика в странах Восточной Европы давно ждали сигнала о начале действий. Тысячи их добровольных и, что важно, идейных помощников, готовились к реализации плана под кодовым названием «Игрушечные люди».

По плану, используя аморфность и мягкотелость погрязшего в виртуальном блаженстве европейского мира, забывшего, что такое настоящая политическая борьба, люди Кулика должны выиграть все региональные выборы в органы местной власти, а затем и в верхние эшелоны – парламенты стран, в Единый Европейский Парламент и наконец – Кулик должен возглавить Единое Правительство Европейских Стран. В то же время со стороны восточных границ, после захвата мирным путём всех ветвей власти, в Европу войдут объединённые российско-китайские части освобождения. Под видом всеобщих маневров десятки дивизий уже переброшены к границам и ждут сигнала.

Передвижные станции Фирельмана – Лаптева ждут своего часа начала работы, также стоя у границ.

Погрязший в неге виртуальных развлечений и атрофированный разум сытой Европы – подчинится любой команде, правильно преподнесённой воспалённому мозгу граждан системой Фирельмана – Лаптева.

Огромное количество созданных в Европе институтов, поддерживающих паритет властных ветвей и обеспечивающих демократию, по мнению ИИ и с его подачи, а также мнению большинства жителей, оказались на удивление слабозащищены от навязывания нужных идей.

Сложная демократическая институция, включая Европейский совет, Европейскую комиссию (правительство), Совет Европейского союза (официальное название – Совет, обычно упоминается как Совет министров), Суд Европейского союза, Европейскую счётную палату, Европейский центральный банк и Европейский парламент – полностью работали в автоматическом дублировании команд, разработанных в Центре Стратегического Планирования с помощью Искусственного Интеллекта. И все команды, поступающие в эти органы, воспринимаются как априори правильные и не подлежащие сомнению. Штат этих структур сокращён до минимума, обеспечивающего точное исполнение указаний от ИИ.

Интеллектуальный разум, он же Искусственный Интеллект, не реагировал на поступающие тревожные сигналы от Командования Объединённых Сил Обороны… Точнее, действовал, но по новым направлениям, выработанным им в результате анализа полученных новых данных и эмоциональных всплесков от …

 

Глава 10

К выполнению приступить…

Роммель получил предложение, вполне соответствующее его, как говорят, базовой профессии.

Квартал, отведённый под компактное проживание вынужденных переселенцев из стран Азии и Африки, ничем примечательным не отличался от других районов Женевы. В каждом большом городе Европы оборудовали такие мини-поселения. Чисто, ухожено. Люди ничем не отличаются от местных граждан, жили обыденной жизнью. Роммель даже удивился. Лет пять назад – иммигранты были бичом. Что произошло за это время? Почему же всё равно местные газеты столь пристально освещают тему ассимиляции мигрантов? Делают из неё проблему. Раздувают их мухи слона?

Он прочёл накануне статью о традициях ассимиляции мигрантов в Швейцарии. Начинать работу решил отсюда. Ближе к дому и спокойнее… Статья сухо и кратко определяла:

«Швейцарская Конфедерация известна своими гуманитарными традициями. В 17 веке здесь принимали бежавших из Франции гугенотов, во второй половине 19 —начале 20 веков – боровшихся с царизмом русских революционеров, а когда Гитлер пришёл к власти в Германии, здесь искали спасения евреи. И сейчас войны и гражданские конфликты во многих странах мира заставляют людей покидать их дома в поисках убежища. Но так ли ждут их в Швейцарии? О проблемах беженцев в Конфедерации – это досье…»

И так далее, и тому подобное. Его задача – найти лидеров эмигрантских поселений. Установить с ними связь. Выяснить основные болевые точки. Их недовольства. И использовать для протестного движения, в случае провала на выборах, организованных Куликом и компанией.

Легко сказать найти…

Роммель имел наводку от Хорта. Адрес небольшого ресторана. По оперативным данным, как выразился Хорт, хозяин заведения связан с экстремистским движением мусульман и воинственно настроенными радикалами, проникшими в эмигрантскую среду, и ищет связи с торговцами оружием. Хорт точно его не знает, но передал Саше часть от разорванной пополам долларовой купюры. Как пароль. Если вторая часть у хозяина кабачка – можно идти на полный контакт. Схема очень сложная, но надёжная. Совпадение исключено. На купюре, при совпадении частей должен быть номер, который Роммель запомнил. Конспирация… Блин… Но, что поделаешь…

Зашёл по указанному Хортом адресу в маленький ресторанчик. Обычная восточная шашлычная. Плов, шашлык, лепёшки на тандыре… Всё, как везде. Сел за столик. Посмотрел меню. В углу стола загорелся экранчик – предлагая указать выбранные блюда. Александр нажал кнопку «Вызов официанта». Вначале высветился ответ – «Это стоит на 40 % дороже. Подтвердите вызов».

Подтвердил. Ещё через пару минут к столику подошёл довольно взрослый мужчина с короткой, но очень густой, чёрной бородой. Похож он был почему-то на индуса. Очень смуглый и тонкокостный.

– Слушаю вас, мсье…

– Мне бы шашлык из баранины… Лепёшку и чай… чёрный бархатный.

– Спасибо за заказ. Ваше ожидание может составить двадцать минут. Что-нибудь на аперитив?

– А у вас пьют? – удивился Полковник.

– Для гостей предусмотрена винная карта. Вот прошу…

Роммель заказал двести водки и «овощную тарелку… с сыром». Официант улыбнулся, но ничего не сказав, только поклонился:

– Одну минуту, мсье…

После водки с сыром и свежими овощами Саша захотел пить. Вода, принесённая всё тем же официантом, шибала в нос газом и охлаждала горло.

Роммель немного размяк и заговорил развязно с официантом, принёсшим приборы для шашлыка.

– А что, любезный, хорошо ли тебе тут платят? – он сам удивился своему странному слогу.

– Спасибо. Я доволен. Что-нибудь ещё?

– Послушай друг, а нет ли у тебя возможности достать… Ну… этого… – Саша почесал нос и громко вдохнул им.

– Это запрещено законом. Извините.

– Да, ладно… Не сердись. Я, видишь ли, из России. Правил ваших не знаю… – И, притянув официанта за руку к себе, прошептал на ухо: —Есть кое-что для продажи…

Официант отстранился от Роммеля.

– Извините. Шашлык готов, – и удалился в кухню.

После обеда Саша рассчитался и, опять притянув официанта, на ухо сказал:

– Завтра в это же время… Пригласи своего хозяина. Скажи, товар есть… Хороший… Он поймёт.

На следующий день Полковник обедал в это же время. Меню не стал просить. Заказал то же, что и в прошлый раз. Официант, немного волновался, как показалось Полковнику.

Роммель уже доедал свою порцию шашлыка и проклинал свой дурацкий план внедрения, как к столику подошёл бородатый мужчина. Поздоровался и, не спрашивая разрешения, присел на стул напротив Саши. Сидел молча, перебирая чётки и глядя Полковнику прямо в лицо.

Роммель посмотрел исподлобья, хмыкнул. Налил себе из второго принесённого графинчика водки. Выпил, тоже глядя прямо в глаза нахалу, развалившемуся без спроса за его столиком. Занюхал куском лепёшки и, зло улыбаясь, выдавил:

– Ну?

– Тебе, уважаемый, хочет видэть моя началнык.

Говорил мужчина на русском языке, хотя и с сильным акцентом. «По-моему – таджик», – подумал Роммель. Он долго служил на Востоке и как-то отличал людей по национальным признакам. Саша отёр рот салфеткой, щёлкнул пальцами, подзывая официанта, и, не отрывая взгляда от непрошеного гостя, сказал:

– Хочет увидеть – увидит. Веди…

Официант рассчитал Роммеля, списав с его счёта какую-то сумму, и Полковник пошёл вслед за таджиком…

Чайхана, как окрестил про себя заведение Роммель, имела целый лабиринт комнат, коридорчиков, закоулков и много выходов. Причём, как понял Саша – на разные улицы. Настоящий духан. Он такое видел раньше. «Вот тебе и Европа, полная жопа, под носом у властей. И камер наблюдения не видно».

Едва успел подумать, как получил удар сзади по затылку и ушёл в туман, как говорили в его хулиганском детстве…

Очнулся от того, что трудно дышать. Открыл глаза… «Как же болит шея! Попал. Скоро шею облегчат. Эти отрежут голову – к бабке не ходи… Вот балбес старый. Прощай, башка непутёвая…»

Места мало. Ноги и руки связаны. Голова упирается во что-то твёрдое. Ноги согнуты. На голове мешок. Что ещё могло иметь такой специфический запах и шероховатость поверхности, как не мешковина.

Багажник автомобиля, в котором везли Полковника, был довольно большим. Но Роммель тоже был большим, и места не хватало. Однако дорога была недолгой, и вскоре его достали на свет божий. Он шатался на затёкших ногах, пытаясь высвободить руки. Кляп во рту мешал сильно. Лучше не делать резких движений.

– Снимите мешок, – голос был почему-то знакомый и язык чисто русский, без акцента.

Мешок сняли. Резкий свет ослепил Роммеля, и он сквозь прищур увидел сидящего перед ним на стуле человека. Одежда восточная. Больше трудно после темноты рассмотреть.

– Ё-моё! – услышал Роммель, приготовившийся уже к самому худшему. – Александр! Дорогой! – и далее заливистый смех, и русский мат. – Ты здесь откуда?

Не до конца понимая, что происходит, Саша съязвил:

– От верблюда, блин… Руки развяжите, суки, покажу, откуда я…

– Развяжите ему руки. Это не фараон! Это Санька Полковник… Ну, подарочек.

И уже развязывали руки и ноги, усаживали в кресло, подносили прохладные напитки и отряхивали от дорожной и багажной пыли.

Попив воды и чуть привыкнув к свету, Полковник присмотрелся и только сказал:

– Едритческая сила! Егор Юсупов! Ну, блядь! Ты тут.

– Давно, Саша…

– А я думал, вы с Толяном попались.

– Попались почти сразу. Ты нам когда этих клоунов подставил… Которые изображали революционеров, или чё ещё непонятное, мы поняли – бежать от них надо. Но куда убежишь… Ладно, об этом потом.

Егор повернулся к своим людям, стоявшим за его спиной, и отдал какое-то распоряжение на арабском…

В этот же день, вечером Александр Роммель и Егор Юсупов сидели в фешенебельном ресторане за ужином. Разговор шёл неспешно, но по-деловому. Егор не пил совсем, Саша только немного сухого вина.

– За нами следят, по-моему, – говорил Егор в своей привычно спокойной манере. – Вот мои ребята и приняли тебя за копа… Как голова?

– Голова, как ни странно, ничего. Шея болит только. Пройдёт. Думал, хуже будет. Меня же не оглушили. Просто удар, а потом какую-то гадость под нос… Ладно – пробежали. Так что, сотрясения нет. Лучше к тебе… Ну и что ты тут делаешь?

– Хм… выполняю ответственное задание партии и правительства…

– Иди ты!

– Когда мы с Толиком дали дёру… Ну, от этих ненормальных революционеров… Подались к кордону… Где там! Петляли три дня… Настигли волки, свои же бывшие сослуживцы. Дальше разбирательство, карцеры, допросы… Вдруг, в один прекрасный… вызвали меня… Не к следаку. Сидит мужик в армейском кителе… Генерал-полковник. – Вербовал?

– Нет… сразу поставил задачу. Так и сказал. Ставлю задачу, товарищ Юсупов. Перейти границу. Внедриться в оппозиционные силы из среды эмигрантов. Сколотить боевой отряд и ждать указаний… Понимаешь – я вкратце поясню…

– Что, штатных сотрудников не хватало? – Роммель скривил губы. – Хотя… в этом есть изюминка… Легенда уж больно…

– Вот… Чувствую школу. Конечно. Зачем штатнику придумывать легенду, устраивать левые побеги и прочее, когда есть готовый, а точнее, готовая жертва «внутреннего террора»… Биография отличная. Уволен из ГРУ. Осуждён. Бежал. Пойман. В карцере, в шизо и прочее… А заметь, это всё есть в базе…

– Которую наши умело слили через подставные каналы спецслужбам Европы…

– С тобой, Полковник, неинтересно… Всё знаешь наперёд. Так и было. С повторным побегом пришлось повозиться. Даже часового не пожалели…

– Грохнул?

– Нет… Оформили как труп, но его перевели под другой фамилией в Заб-Во… И вот я здесь… Приняли с распростёртыми руками. У них тоже пропагандистская машина крутит будь здоров. Я у них на службе, по отслеживанию настроений в районах компактного размещения переселённых лиц и беженцев. Засланный казачок. Ну, и… Выполняю задание товарища генерала… Без связи. Это они отследить умеют. Ждал связного. И вот дождался. Ты здесь.

Мои местные наставники не беспокоятся сильно встречами. И встреча с тобой… Они закрывают глаза на то, что я разыгрываю из себя торговца оружием… Тоже легенда… Так что встречи бывают часто. Многих реальных торговцев выявил… и, заметь, Саша, – сдал полиции. Да. Работаю, твою душу мать… Надеюсь, ты из центра? Или я ошибся? Хоть за мной тут и следят, но слежка у них странная. Только мои интернет-общения и проверяют… А куда я хожу, с кем встречаюсь – помоему до лампочки… Раз в неделю докладываю обстановку в мусульманских районах эмигрантов, и всё… Вообще, их система – полное дерьмо…

– Я уже понял… Что ты талдычишь одно и то же. Слежка, интернет… Я постарел, но из ума не выжил. Оперативная хватка осталась, – Роммель говорил явно с лёгкой иронией и всё время улыбался при этом. А Егор не обижался.

– Но расстрою тебя, я не из самого центра. Я от… одного человека, который ищет выход на лидеров группировок…

– Дальше можешь не говорить, – Егор достал половину от купюры, и положил на середину стола. Роммель проделал ту же операцию. Номер на двух купюрах представлял собой именно комбинацию, которую вызубрили назубок и Саша, и Егор.

После ужина бывшие сослуживцы расстались. Теперь дело было за Хортом и Куликом. Через два дня Егор Юсупов получил детальные инструкции по организации массовых беспорядков в районах, населённых мигрантами, и серии терактов, если понадобится, и на тот случай, когда пойдёт что-то не так.

Это был план «В»… В этот план входили и некоторые другие пункты.

Степан Иванович Меняйло, к примеру, был принят по протекции господина Паризе – Кулика в отряд пилотов авиакомпании «Европа». Его задача была простой, но ужасающей. Опытный пилот сильно стал зависим от виртуальной жизни. Часы и минуты, проведённые «под шлемом», не прошли бесследно. Частые чудо-сеансы виртуального восприятия возвращали ему счастье первой любви, радости молодых лет и давали надежды на лучшее.

Однако реальность иногда начинала сливаться с виртуальностью, и психика немолодого уже человека давала сбои. Это прекрасно знал Валдис Хорт… Знал и приветствовал.

Хорт подсадил старого пилота не только на видеореальность, но ещё и на сильно действующие стероиды, усиливающие эффект от сеансов. Таблетки, как сказал Хорт, «от головы», в реалии делали человека полностью зависимым от их употребления.

Меняйло стал легко управляем и в любой момент готовым выполнить приказ… По замыслу приказ содержал вполне конкретное задание – угон авиалайнера и таран им основного объекта системы ИИ… Да-да – испытанный и проверенный действенно реальный метод устрашения и отвлечения. План захвата лайнера и тарана объекта был детально проработан и расписан до мельчайших подробностей. Несколько раз проигран во время сеансов реального погружение. Кодовое слово внедрено в подсознание пилота именно во время его счастливых сеансов. Стоило Иванычу услышать заветное «Надюша», и он становился тупой управляемой машиной в руках Хорта и его хозяев.

Ещё один щупалец спрута, созданного неутомимым Куликом, – Рома Зюлькинд, работал в качестве научного консультанта в центре предварительной оценки и систематизации данных от ИИ. Его прошлая служба в лабораториях Кривых – стала определяющей при утверждении кандидатуры на замещение вакантной должности. Ну, как же! Зюлькинд – жертва режима, человек с опытом работы в секретном проекте вероятного противника. Учёный, бежавший от политических гонений. И, еврей, наконец. Как не взять? Взяли…

Его задача была сродни задачи пилота Иваныча. По необходимости вывести из строя основной и резервные энергоблоки… Внутренняя система безопасности объекта не была надёжной. В основном охранялся периметр.

Схема поступления приказа аналогична. Кодовое слово «Любаша» – и Рома сделает, что надо.

Но это всё – крайние меры, принятие которых надеялись избежать при условии реализации основного плана «А».

План «А» предполагал включение в игру Игната, с его великолепным даром. И этот план являлся основным.

Хорт вошёл в зал вместе с Игнатом. Их встретил немногословный и немногочисленный персонал лаборатории главного донорского центра.

Большой светлый кабинет. Светлосеро-белые тона. По стенам ряды аппаратуры. Блоки закрыты наглухо. Никаких лампочек, переключателей, кнопочек, мигающих огней. Ничего подобного. Только едва ощутимый тихий шорох, работающего умного устройства. Часть огромного монстра, созданного учёными и названного Искусственный Интеллект.

– Здравствуйте, господа, – поздоровался высокий седой мужчина с вошедшими соратниками Кулика.

Хорт и Игнат кивнули в ответ.

– Я профессор Жак Ришар. Это мои помощники господа Жан Папен, Мари, Федерика и Господин Клод Тюрам – представитель службы безопасности Объединённого Правительства Европы, – все представленные почтительно склонили головы в приветствии.

Профессор Ришар продолжил, обдумывая каждое произнесённое слово, поэтому говорил медленно и твёрдо:

– Господин Паризе сообщил нам о неординарной способности господина Коржа… Мы, – седой профессор окинул взглядом своих коллег, присутствующих в зале, – рады приветствовать вас. Наш мозг, – он указал рукой на ряды с аппаратурой и, улыбнувшись, слегка пожал плечами. – Да, наш Европейский мозг нуждается в свежих неординарных способностях мыслить, рассуждать, убеждать, анализировать и внушать. В свежих эмоциях! Типажи все практически изучены. Ничего нового давно не поступает. У нас нет оснований не доверять такому ответственному человеку, как мсье Паризе… Но… Знаете, господа… Многие потенциальные претенденты на донорство неординарных способностей не прошли тест на доверие и целесообразность использования их, в качестве основных источников необходимого интеллектуально-поведенческого материала для развития новых способностей ИИ… Прежде чем приступить к сканированию и приёму данных вашего, мсье Корж, организма, и передачи информации в центр усвоения эмоций ИИ, мы… хотели бы задать несколько вопросов… И уж извините… просто ответственность велика… с помощью, а точнее, с использованием полиграфа, – он указал на небольшой ящик прямоугольной формы, стоящий на маленьком стеклянном столике у кресла. – Аппарат нового поколения и даёт точную картину правдивости ответа. Это вовсе не от недоверия… Просто ещё раз повторю – ответственность и… словом, вопросы, с детектором…

– Лжи, – улыбнулся Игнат Корж. – Не беспокойтесь, профессор, – меня столько раз проверяли в России, что эта процедура не кажется унизительной. Наоборот. Сам хочу проверить. А вдруг исчез мой дар? А? – Игнат подмигнул всем и продолжил:

– Вот это у вас прибор? Подсоединяйте.

– Госпожа Федерика, – профессор чуть кивнул головой в сторону миловидной брюнетки в больших красивых очках. – Прошу.

– Да, мсье Жак, – голос у брюнетки был низким и приятным. – Присаживайтесь вот сюда, мсье Корж, – и она указала на обычное кресло. – Вот так. Вам удобно?

– Очень, – улыбался Игнат. – Тогда разрешите, я начну.

– Валяйте, мадам…

Все переглянулись между собой с едва скрываемой улыбкой. Поведение Игната им явно импонировало.

– Отвечайте только односложно…

– Я в курсе… А проводки там всякие цеплять не будете?

– Это ни к чему. Всё дистанционно… Прошу всех присутствующих настроить свои персональные адаптеры по системе «ти джи». Трансляция опыта передаётся во все наиболее значимые центры страны. Идёт запись.

Внимание вопрос:

– Вы мужчина?

Игнат посмотрел на брюнетку кокетливо-игриво и ответил:

– Да…

– Вы коммунист?

– Нет.

– В России бывает снег?

– Да.

– Вы любите женщин?

– Да.

– Лёд горячий?

– Нет.

– Спираль прямая?

– Нет.

– Вы любите мужчин, как половых партнёров?

– Нет…

– Вы боитесь закрытых пространств?

– Нет.

– Вы хотите прыгнуть с балкона десятого этажа, глядя вниз?

– Нет.

– Вы боитесь темноты?

– Нет.

– Вам страшно одному ночью в диком лесу?

– Нет.

Бывает ли вам страшно от чего-либо вообще?

– Нет.

– Вы внушали когда-либо людям свои мысли?

– Да.

– Вы грызёте ногти?

– Нет.

– У вас большой член?

– Да.

– У вас большой нос?

– Нет.

– Вы убивали людей?

– Да.

– У вас большая зарплата в российской разведке?

Игнат посмотрел с ухмылкой на мадам Федерику, затем на профессора Ришара и, пожав плечами, ответил: – Нет.

– Вы пытаетесь нас обмануть?

– Нет.

Пауза затянулась на несколько секунд. Затем Федерика заговорила, и её голос немного дрожал, то ли от восхищения, то ли от возбуждения:

– Достаточно. Инициализация прошла полностью. Результат положительный, господа. Он говорит только правду. Вопросы построены так, что охватывают всю необходимую нам сферу влияния человеческих эмоций на Искусственный Интеллект. А база…

Брюнетка сняла очки и, закрыв глаза, потёрла переносицу:

– Она уникальна. Вопросы разработаны так… Короче… Никто из всех ранее тестируемых претендентов не набрал и двадцати баллов из ста возможных. И «великие гуру» Тибета, и «несравненные предсказатели» Востока, ни маги и шаманы Севера – никто и близко не подходил к рубежу хотя бы зачётных двадцати! Здесь сто… Этого не может быть… Но это есть. Федерика надела очки и пристально посмотрела Игнату в глаза. Он опять подмигнул ей и сказал:

– Эх, жаль, Хрыстя ждёт… Я бы с вами, мадам, подружился, – и приятно тихо засмеялся.

Все очень сдержанно стали улыбаться и сначала жидко, а потом одновременно – зааплодировали и заговорили между собой, кивая головами и пожимая плечами…

На следующий день Игнат был принят в специальный проект неординарных воздействий.

Прошёл месяц его работы на благо ИИ и подпитки его новых познаний для самосовершенствования. Игнат приходил в главный донорский центр на работу. Садился в кресло и вспоминал свою жизнь. Такое было задание. Он вспоминал службу, войну, товарищей, испытания, проводимые в России в лаборатории Петра Кривых, и многое что ещё. Ни шлема, ни других устройств на него не надевали. Передача ценнейшей, по мнению светил науки из Европы и США, информации о новых неизведанных способностях разума и инстинктивно-рефлекторного поведения человека разумного, осуществлялась мощным потоком с помощью телепатического воздействия. Супердар Игната работал! Результат оказался полностью тот, на который был ориентирован… Кулик.

ИИ воспринимал и впитывал сигналы от мозга бесстрашного человека. Анализировал их и принимал за основу в формировании поведенческих норм всего общества.

ИИ не замечал угроз для выстроенной системы функционирования государственного аппарата. Он не видел опасности. Да! Он не видел опасности ни в чём… Всё тихо и спокойно.

Выборы, проведённые очень успешно активистами «куликовцами», не вызвали и тени сомнения в своей безобидности. ИИ выдал ответ. «Выборные органы власти – не представляют опасности. Всё по правилам. Регистрация кандидатов, праймериз, голосование, приём должностей. Всё соответствовало разработанному алгоритму управления хозяйством Европы. Активность избирателей от семи до одиннадцати процентов… Этого достаточно».

Ну, что делать. Был принят закон, ещё несколько лет назад, о признании победителем в выборах кандидата, набравшего простое большинство от числа принявших участие в голосовании.

Люди, занятые своим делами и виртуальными наслаждениями, были аполитичны. В выборах принимал участие небольшой процент. И работа «куликовцами» в их среде велась неустанная и конкретная. В ход шли посулы, подкуп, шантаж с намёками на разоблачение перед женой, семьёй, работодателем… У каждого ведь есть свой скелет в одном укромном… Тысячи завербованных волонтёров отрабатывали выданные им авансы сполна.

И вот уже в кантонах, землях, графствах, департаментах, коммунах – побеждали люди, подготовленные спрутом Кулика. Они принимали должности, налаживали связи, окружали себя преданными людьми… и ждали.

А тем временем Кулик и К готовили избирательные кампании на уровне парламентов и глав правительств. Машина завертелась, подпитываемая неукротимой энергией руководителя и страстным желанием подобранных тщательно людей прийти к власти любым путём…

ИИ, насыщаясь эмоциями, рефлексами и инстинктами Игната Коржа, постепенно менял всю стратегическую доктрину безопасности Европы. Генералы негодовали. Хозяйственники радовались. А как же? Затраты на оборонные разработки и усовершенствование систем безопасности снижались огромными темпами. Рост бюджета в сторону социальных затрат радовал всех… Кроме генералов объединённых сил Европы и НАТО, и специальных служб.

Генералы кричали на всех углах об ошибке в системе управления со стороны центра выработки стратегий. Кричали о вирусе, проникшем в главный центр Искусственного Интеллекта. Выступали с трибун. По радио. По телевидению. Через интернет. Их никто не слышал, а точнее, не слушал. Возможность сократить затраты на оборону и увеличить социальные затраты – была на руку правительству, которое полностью доверяло выводам, поступавшим из Главного Центра Стратегических Исследований. А после вхождения в него Кулика – Паризе и компании – политика сокращения сил обороны стала превалирующей. Консервировалась боевая техника, ставились в ангары вертолёты и самолёты, на банку – крейсеры и ракетоносцы. Прошло массовое увольнение личного состава из Объединённых сил обороны Европы…

Из-за океана шли гневные депеши. Приезжали посланники и вице-президент США. Однажды прилетел сам президент. Правительство Евросоюза было непреклонно. Угрозы нет. Так сказал ИИ. Так свёрстан бюджет. Бюджет, направленный на сокращение оборонных расходов и демилитаризацию Евросоюза. Великобритания находилась в стороне от помешательства и вышла из Евросоюза, найдя прекрасный повод – неразумную политику нового руководства. Сокращение сил полиции и жандармерий, специальных служб и служб безопасности… Многие понимали – что-то идёт не так. Но привыкшие к полному подчинению распоряжениям, исходящим из центра глобального управления ИИ, страны Европы, в завершение ко всему вышли из НАТО… И это стало сигналом к действию…