Грузовик рискованно, не сбрасывая скорость, пища резиной об асфальт, едва вписавшись в поворот, вылетел на встречную полосу. Вильнул вправо, затем влево и, не останавливаясь, врезался в ограду набережной. Ограда лопнула и развалилась, выстреливая в стороны осколками металла. Она не остановила многотонную махину. Лёд, девственный и тонкий, раскрошился мелкими частями, не в силах сдержать незваного гостя, нарушившего утреннее спокойствие и тихое превращение воды в твердь. Грузовик, встретив плотный, едва замёрзший край воды, чуть подался по инерции вперёд, намереваясь перевернуться через кабину, затем выровнялся, зашатался и пошёл ко дну. Из кабины никто не выпрыгнул и, после погружения, – не выплыл. Вода сомкнулась, а образовавшаяся во льду пробоина чернела хищной пастью ненасытного монстра, ощеряясь вздыбленными льдинками, словно остатками пищи на морде свирепого хищника, растерзавшего и проглотившего добычу. Набережная в столь ранний час была пуста. Воскресенье. Бесстрастная и бессловесная камера видеонаблюдения смотрела на происходящее своим слепым глазом. Освещалась набережная хорошо. Но! Практически все камеры в городе – не работали. Муляжи, изображавшие их, висели на столбах бесполезными пустышками, нужными лишь для отчёта о потраченных бюджетных средствах, украденных и распиленных. Никто ничего не видел. И только пролом в ограждении нагло кричал о трагедии, произошедшей ранним утром…

Звонок телефона разбудил Кулика в половине седьмого утра.

– Да.

– Прошу прощения, Фирельман на связи. Соединить?

– Да.

Трубка запричитала противным истеричным тембром:

– Получилось! У нас получилось, но никто не заметил! Нет, это не страна, а сборище идиотов! Они всё проспят!

– Поменьше эмоций. Через час у меня. Всё.

Ровно через час в кабинете Кулика сидели двое. Сам хозяин кабинета и взъерошенный и сморщенный мужчина лет шестидесяти. Они сидели друг напротив друга за блестящим столом красного дерева. Стол был настолько массивный, что, казалось, его невозможно сдвинуть никакими усилиями. Сморщенный мужчина был одет в нелепый костюм восьмидесятых годов прошлого века. Туфли на толстой светлой подошве наспех помазаны кремом, прямо на засохшую грязь. Ситцевая рубаха в мелкий рисунок была застёгнута на все пуговицы под горло и бесстыже кричала своим застиранным, но всё равно несвежим воротником. Очки были ровесники своего хозяина, и такие же нелепые, с кривыми и облезлыми дужками. Руки мужчина зажал между колен и противно щерился и прищуривался одновременно, оголяя свои неприлично гниловатые зубы. Кулик был в строгой, табачного цвета, тройке. Рубаха и галстук – в тон костюма. Туфли, казалось – только с полки магазина – без единой вмятинки или царапины. Их глянцевая свежесть невольно привлекала внимание сидевшего напротив странного человека. Кулик был старше своего собеседника, но весь плотный, собранный, пружинистый, что не позволяло назвать его стариком.

Грузовик вильнул вправо, затем влево, и, не останавливаясь, врезался в ограду набережной

Говорил «взъерошенный» эмоционально, сильно перебарщивая мимикой некрасивого лица, но руки держал всё так же между колен:

– Расстояние до него было метров двести… Там поворот… Команда прошла… очевидно. Водитель подчинился. Причём время воздействия было очень и очень ограниченным. Грузовик не потерял управление, а был направлен в ограждение рукой водителя и рухнул в воду, – слюна противно собиралась вокруг губ говорившего, и он то и дело слизывал её. – Сначала мы подумали – сейчас начнётся, но ничего собственно и не началось! – он говорил и чуть раскачивался, в такт произносимым словам:

– Всё снимали с двух точек и хронометрировали. Случайность исключена. Факт воздействия установлен. Он тот, кого мы искали!

– Выводы – не ваша прерогатива, – ответил Кулик. – Свободны. Материал передадите помощнику.

– Мне бы…

– У него получите и конверт. В нём деньги. До свидания.

Кулик пружинисто и резко поднялся, вызвав непроизвольный испуг «взъерошенного», и вышел в потайную дверь позади своего кресла.

Оставшийся сидеть мужчина ещё немного покачался в своём стуле, потом поднялся и, часто моргая глазами, упёрся взглядом в одну точку, грызя при этом ногти. Ногти были не аккуратные и не чистые. Взгляд не отрывался от бутылки с минеральной водой, стоявшей на большом столе. Он мялся, озирался по сторонам, а затем схватил бутылку и стал пить прямо из горлышка, обливаясь и захлёбываясь. Когда бутылка оказалась пустой, «взъерошенный» подошёл к полке с кубками за спортивные достижения и, опять же озираясь, схватил один, самый маленький. Он подержал небольшой кубок в руке, словно взвешивая, а затем спрятал его под пиджак. В кабинет вошёл немолодой охранник. Он молча забрал кубок и поставил его на место.

– Аудиенция окончена. Прошу, – охранник указал на дверь и вышел следом за «взъерошенным».

По длинному и широкому коридору они проследовали к лифту. У лифта охранник передал мужчину под наблюдение другого, более молодого человека. При этом они не проронили ни слова. «Взъерошенный» то и дело озирался, трогал стены руками, моргал поочерёдно глазами и иногда мелко и дробно плевался. При этом сопровождавший его охранник не высказывал ни удивления, ни возмущения. Выйдя из лифта, странная парочка, проследовала к выходу из здания. Практически у самого порога их поджидал большой чёрный лимузин с открытой дверью. «Взъерошенного» бесцеремонно практически втолкнули в автомобиль. Дверь за ним закрылась чьей-то невидимой рукой изнутри, и многотонная бронированная машина, медленно набирая ход, плавно зашелестела в неизвестном, даже охране, направлении.

Кулик сидел в маленьком уютном кафе. Он был один во всём заведении. Стол сервирован очень аскетично и обыденно. Чашка кофе и маленький бутерброд с чёрной икрой. Кулик смотрел в окно. Минут через пять к нему подошёл помощник, и что-то доложил, наклонившись к самому уху.

– Да. Я разрешаю. Не так много у него развлечений. Только осторожней.

В этот же день вечером

В торговый зал большого магазина вошёл «взъерошенный» – Фирельман. Он нервно озирался по сторонам, глупо и некстати улыбался редким покупателям и, убедившись, что наконец его никто не видит, взял с полки кожаные перчатки и очень ловко сунул их к себе за пазуху. Его пробила волнительно-приятная дрожь. По лицу прошлась гримаса блаженства. Далее Фирельман прошёл к стенду с дорогими мужскими ремнями. Очень ловко орудуя пальцами, странный господин особым приспособлением снял «антикражную» метку, сунул ремень себе под затёртый пиджак и стал нервно, но умело вдевать украденную вещь в брюки. При этом он улыбался, криво и неестественно. Когда процедура с ремнём была окончена, похититель вещей взял два одинаковых, из многочисленных пиджаков, представленных в торговом зале, и зашёл в кабинку для примерки. Там он повозился недолго. Вновь достал из кармана странный, им же сооружённый прибор. Ловко снял с одного пиджака магнитные маячки. Сунул их под коврик на полу примерочной кабины. Один пиджак надел под свой старенький, не по размеру обширный пиджачок. Второй перекинул через руку. Вышел в зал. Повесил пиджак на место.

– Не подошёл, – улыбнулась навстречу приветливая продавщица.

– Великоват, – вполне уверенно ответил Фирельман.

Охранники наблюдали всё это действо в камеры видеонаблюдения, молча кривили рот в ухмылке, и кивали одобрительно головой. Как только вся процедура похищения была окончена, один из них пожал руку сидевшему у пульта и сказал:

– Давай, Витёк. Я в зал. Оплачу «покупки».

Витёк спросил в рацию у кого-то, видимо из зала:

– Сколько?

– Восемнадцать двести, – прохрипела в ответ станция.

– Чё-то он сегодня не густо, – заметил сидевший у пульта.

– Устал, наверно… Шеф говорил – работы у него много. Ну, держи костыль майора, – сказал на прощание телохранитель Фирельмана и протянул огромную ладонь.

Они пожали руки, подмигнули друг другу и расстались. Бывшие сослуживцы. Один теперь в охране Фирельмана. Другой – начальник службы охраны торгового центра. Один-два раза в месяц, заранее созвонившись, друзья организовывали «поход» по магазинам ненормальному гению. Его слабость была не самой страшной.

На выходе из торгового центра Фирельмана ждал лимузин с охраной. Как только воришка уселся на заднее сидение, машина плавно взяла с места и смешалась с плотным потоком транспорта московских улиц.