Он оторвал руку от покрывшейся рябью воды и понаблюдал за своим колышущимся отражением. Лица Джереми и Айсис пропали. Он не отрывал взгляда от поверхности пруда, пока она не стала снова зеркально гладкой. Его образ взирал на него, словно спрашивая насмешливо: кто из нас настоящий, ты или я?

«Право, не знаю, приятель».

Он вернулся к лошади, привязанной в кустарнике. Животное достаточно остыло, чтобы можно было разрешить ему подойти к воде. Он подвел его к окаймленному скалами пруду и позволил напиться.

Бодрящий ветер слетал с вершин и завывал в стволах сосен и елей. Пейзаж напоминал Скалистые горы в западном Колорадо. С адовым ветром, пронесшим его через половину континента, он расстался на этих склонах. Непривычное было ощущение — наблюдать, как мимо проносится земля и как конь попирает копытами воздух. Вокруг бушевала буря, в опасной близости от него небо расщепляла молния.

«В слишком опасной близости, чтобы уютно себя чувствовать», — подумал он.

Для путешествия на адовом ветре силенок потребовалось немало. Лошадь его вся покрылась пеной. Надо было бы остановиться и передохнуть, но время не позволяло. Раздобыть бы где-нибудь свежего коня! Но где и как — он не представлял.

Он снова сел верхом и двинулся вниз по склону. Над горными вершинами сгустились тучи. Когда он спускался по вьющейся между деревьями и валунами тропинке, до него донесся крик какой-то горной птицы.

Через час он сделал передышку и, встав на плоский валун, исследовал лежащий перед ним спуск. Внизу открывалось необычное зрелище. На постаменте из закрепленного на склону горы камня возвышалась огромная бронзовая статуя. Крылатая фигура со спины выглядела очень необычно. Взяв под уздцы усталое животное, он сошел вниз, чтобы разглядеть ее получше. В его голове созрел возможный плац действий.

Он встал перед статуей и запрокинул голову. Перед ним было существо с головой и бюстом женщины, широкими оперенными крыльями и мощным львиным телом. Бронзу покрывал зеленовато-синий налет. Возраст статуи, наверное, исчислялся веками.

— Привет, — обратился он к ней. — Какая ты загадочная.

Лицо женщины с высоким лбом поражало строгой красотой, пышная грудь сильно выдавалась вперед, по плечам рассыпались длинные полосы. Глаза сфинкса отрешенно взирали на расстилавшуюся внизу долину и на туманные очертания горных вершин. Холодная бронза несла в себе одухотворенность, вложенную умелой рукой ваятеля. Огромные крылья вздымались, словно сфинкс собирался взлететь.

— Здесь, на горе, наверное, холодно и одиноко, — задумчиво произнес он. — Ладно, что-нибудь придумаем.

Он вернулся на тропу и разворошил щебень с краю. Обнаружив то, что искал, он вернулся к каменной плите перед статуей и, опустившись на колени, начал рисовать, используя в качестве мела кусочек известняка.

Из-под его руки вышла сложная фигура — частично геометрическая, частично неправильной формы. С одной стороны рисунок украшало хитроумное сплетение линий, с другой — столбец загадочных символов.

Завершив свое творение, он оглядел его и удовлетворенно кивнул. Потом, откинув мелок в сторону, встал в центр схемы и, широко раскинув руки, начал бормотать заклинания на каком-то шипящем языке.

Солнце на небе скрылось за сгустившимися облаками. Тьму озарила вспышка, послышался раскат грома. Еще раз — гром и молния.

Он продолжал произносить заклинание. Внезапный порыв ветра смел с тропинки пыль и зашатал верхушки сосен. Хлынул ливень. Гроза продолжалась несколько минут.

Наконец заклинание кончилось, и облака понемногу развеялись, из рассеивающейся дымки выглянуло солнце. Ветер утих. Он опусти руки и открыл глаза.

Статуя с любопытством обводила его взглядом.

— Кто ты? — спросило создание низким и все же женским по тембру голосом.

— Я человек, — ответил он. — Как ты себя чувствуешь?

Крылья взмахнули вверх-вниз, затем опустились и сложились.

— Непривычно, — ответил сфинкс, окидывая взглядом свое тело. — Я не знаю, кто я, но моя форма кажется мне знакомой.

— Прекрасная форма. Ты — это ты. Ты должна была за это время привыкнуть к себе.

Глаза статуи сузились.

— Да, я, кажется, вспоминаю прошлое. Здесь было много тебе подобных. Они приносили мне жертвы.

— Тебе это было приятно?

— Ни приятно, ни противно. Ты тоже собираешься мне что-то предложить?

— Да, шанс получить свободу. У тебя есть крылья, но пробовала ли ты когда-нибудь полетать?

— Не припомню.

— Думаю, вряд ли. И как ты рассматриваешь подобную перспективу?

— Сдается мне, что воздух — это моя стихия.

— Несомненно. Не буду лукавить: мне нужно, чтобы меня кто-нибудь подкинул. Ты можешь помочь мне быстро передвигаться. Я хочу, чтобы ты перенесла меня к моей цели. Не возражаешь?

Сфинкс призадумался. Затем проговорил:

— Очень странно, но мне не кажется это неприемлемым. Почему?

— Должен признаться, что, оживив тебя, я одновременно заложил в твою душу желание воздать за добро.

— Какое добро?

— То, что тебе даровали сознание и свободу. Тебе ведь уже порядком поднадоело на ветру стоять, правда?

— Я радуюсь, что в этом больше нет необходимости, и отплачу тебе за твое благодеяние.

— Хорошо. Подожди секундочку.

Он снял с лошади седло и закинул его на постамент статуи. Подтянувшись, сам вскарабкался туда же, поднял седло и водрузил его на спину существа. Подпруги не хватало, чтобы обхватить живот, но он установил седло по возможности ровно. В любом случае, с седлом или без седла, чтобы удержаться, понадобится некоторая магическая концентрация.

Он взобрался на спину сфинкса, поудобнее устроился в седле и объявил:

— Я готов.

— Куда мы направляемся?

— В долину Миззеритов. Знаешь, где это?

— Нет.

— Не важно. Я покажу.

Крылья раскрылись и задвигались вверх вниз. Вскоре они размашисто заколотили по воздуху.

Крылатое существо оторвалось от постамента и взмыло в воздух. Склон быстро уносила прочь. Зверь и всадник парили на холодных ветрах среди вершин, кренясь то в одну, то в другую сторону, ловя сменяющие друг друга течения и восходящие пары. Всадник, плотно обхватив ногами живот сфинкса, крепко держался в седле.

— Ты еще не сказал мне, кто я, — напомнила она.

Он осознал, что давно уже присвоил сфинксу женский пол.

— А кем ты себя ощущаешь?

— Я ощущаю... что я отчасти то же, что и ты. Отчасти человек. Но не вполне. Я...

— Это называется «женщина».

— Да, я ощущаю себя женщиной. И всё же более того. Или менее того.

— Ты себя чувствуешь неполноценной?

— Не могу сказать. Я больше ни на кого в мире не похожа. Я одна. Я всегда была одна.

— Мы все неизбежно одиноки в этом мире. Как и в любом другом.

— Наверное, ты говоришь правду. Но некоторые из нас более одиноки, чем другие. Ты говоришь, что оживил меня?

— Да. Ты уже сожалеешь об этом?

— Я чувствую внутри великую пустоту. Это тоска, жажда.

— В тебе говорит женщина.

— Правда? Непривычное ощущение.

— Не сомневаюсь.

Приблизились высившиеся над долиной горные пики, покрытые снегом.

— Нам надо перебраться через эти горы. Сможешь?

— Смогу.

Огромные крылья захлопали быстрей, вознося огромное создание вверх по спирали. Предгорья скрылись из виду, показались скалистые утесы. Прямо под ними промелькнула заснеженная вершина.

Ветер внезапно переменился, и, чтобы подстроиться, женщина-сфинкс развернула крылья под другим углом и начала плавно снижаться.

— Ты когда-нибудь занималась дельтапланеризмом? Шучу.

— Что значит шутить?

— Не важно. Тебе нравится твое состояние?

— Очень непривычно. Я вот о чем думаю. Когда мы достигнем твоей цели, ты намереваешься оставить меня на произвол судьбы?

Прежде чем ответить, он долго молчал.

— Не стану тебе лгать. Я подарил тебе жизнь, но она не может длиться вечно. Твое существование будет кратким. Но не лучше ли пробудиться к жизни на краткий миг, чем вообще не обрести сознания?

— Возможно. А может, и нет. Я пока еще не знаю ответа. Жизнь сама по себе невыразимо странна. В ней не видно смысла. И все же я чувствую, что меня терзает какой-то голод.

— Голод — это часть жизни.

— И жажда, — продолжала она, — и тоска.

— И это все тоже.

— Это и есть жизнь? Неудовлетворенные желания?

— Отчасти. А отчасти — это борьба, попытка удовлетворить эти желания. Когда достигаешь желаемого, иногда наступает застой.

— Не знаю, как это. Но если я вскоре прекращу существование, почему бы мне не сбросить тебя и не полететь дальше налегке? Мне и так мало времени отпущено, зачем же лишние проблемы?

— Могу тебя понять. Но сомневаюсь, что ты меня сбросишь.

— Я тоже, потому что чувствую непонятную связь с тобой.

— Может, ты чувствуешь себя мне обязанной?

— И это тоже. Но и что-то еще. Это связано с моим голодом.

— Да?

— Да, но я не могу выразить это словами. Скажи, почему ты создал меня лишь для кратковременного существования?

— Должен признаться, что в тот момент я думал только о собственных проблемах. Ты нужна была мне для определенной задачи, не терпящей отлагательства. Я не все последствия полностью осознал. Надо было мне о них подумать.

— Наверное, надо было. Но теперь я существую, назад не вернешься. Ты сообщил мне, по какой причине я существую. Я выполняю задачу, не терпящую отлагательства. Я полезна.

— Без сомнения.

— Но существовать нелегко.

— Это точно.

— И больно.

— Да. Прости.

— Я теперь знаю, что это за голод. Это любовь.

— Да, — подтвердил он.

— Как я могу испытывать ее к существу, столь на меня непохожему?

Он улыбнулся:

— Но я кое в чем на тебя похож. У нас есть общая форма существования. Человеческая.

— Я тоже чувствую, что это у нас общее. Очень непривычно.

— Так всегда бывает. Помолчав, она спросила:

— Ты можешь ответить на мои чувства взаимностью?

— Я восхищаюсь тобой. Ты — волшебное существо.

— Кажется, ты говоришь, что не можешь меня полюбить.

— Еще раз прости. Что ты теперь чувствуешь?

— Печаль, — ответила она.

— О!

— И еще чувство, которому я не знаю названия. Темное и беспокойное.

— Гнев.

— Да. Спасибо. Мне опять пришла в голову мысль, что было бы лучше тебя сбросить. Интересно было бы наблюдать, как подобное тебе существо падает с огромной высоты.

— Такой невообразимый гнев?

Наступила пауза. Под завывание ветра они ринулись вниз. Выровнявшись, она снова захлопала крыльями, медленно, ровно, удерживая высоту. Внизу показалась пересохшая земля, изрезанная каньонами и извилистыми реками.

— Мой гнев прошел. Я больше не желаю твоей смерти. Я не перестала любить тебя, даритель жизни. И за любовь я должна страдать.

— На этот счет есть старинная пословица, — сказал он, — но я не осмелюсь ее произнести. Прости, что заставил тебя страдать, но, видимо, это неизбежно входило в часть замысла. Если бы ты меня не любила, ты бы мне не помогла. Ты, мое творение, должна уйти в небытие. А я останусь пребывать в печали. Такова участь многих творцов.

Ландшафт снова поменялся. Внизу, по лоскутному одеялу засеянного зерном поля, вилась широкая река. На засушливых землях, в отдалении от плодородной поймы реки, высились скопления монументов.

— Опусти меня здесь, — приказал он.

Она снизилась, скользя к скоплению зданий, принадлежащих храму. Издав крыльями звук, подобный биению взволнованного сердца, она спикировала и приземлилась на площадь между двумя разрушенными зданиями.

Он спешился и огляделся. Обрубки колонн, обвалившиеся стены, перевернутые обелиски. Миззер был ему плохо известен, лишь по ознакомительному туру, предпринятому много лет назад. Любитель антиквариата, он всегда хотел отправиться в серьезную археологическую экспедицию и теперь пожалел о том, что не сделал этого. Просто отыскать Храм Вселенных — еще ползадачи. Этот храм — легенда, трудно сказать, сохранился ли он, если вообще когда-то существовал. Современные обитатели здешних мест — в основном не потомки древних миззеритов — ведут первобытное существование, основанное на предрассудках, и на их помощь рассчитывать не приходится.

Но, возможно, другого выбора ему не останется. Не имея в своем распоряжении карты или другого достоверного документа, он, очевидно, будет вынужден нанять местного гида только для того, чтобы сориентироваться на местности.

Понадобятся деньги. К счастью, у него есть при себе немного золота, да и за седло удастся выручить немало. По крайней мере, он надеялся.

Но сначала — неприятная задача.

Женщина-сфинкс не отрывала от него взгляда.

— Я сослужила тебе хорошую службу? — спросила она.

— Да. Спасибо. Теперь мы должны расстаться.

— Сколько мне еще осталось жить?

— Боюсь, что недолго. В оставшееся время можешь делать что хочешь.

— Я ничего не хочу. Я попробовала вкус ледяного неба, посмотрела на мир с большой высоты. Я много повидала. И я любила. Но прежде, чем уйти, выполнишь мою просьбу?

— Да?

— Позволь мне тебя поцеловать.

С минуту он молча созерцал ее.

— Хорошо.

Она припала к земле. А он подошел и встал на ее вытянутые лапы. Ее человеческая часть не превышала обычных размеров, более того, она была красива. Над ним возвышались ее полные груди.

Он приблизил свое лицо к ее. В ее глазах темнела тоска желания.

Он поцеловал ее, и по массивному телу пробежала дрожь.

Затем он ощутил, что ее губы сделались холодными и твердыми, и отступил. Только что он поцеловал бронзовую статую.

Здесь, на площади, она выглядела так, словно была создана для этого места. В глазах ее теперь отражался холод вечности.

Он долго не мог оторвать от нее взгляда. Лишь когда солнце поменяло положение на небе и тени от колонн сместились, он словно очнулся.

Оставив площадь, он начал спускаться к реке.