Над Нидербергом прояснялось холодное вечернее небо.

Когда подростка вывели на улицу то зимний воздух заставил острее почувствовать, что лицо мокрое от слез. Ветер прижимал к щеке пряди длинных растрепанных волос и Гирольд надеялся что не все видят насколько он отчаянно напуган.

Был благодарен сам себе, что не слишком сильно рыдал в истерике и не долго умолял. Шел сам, не дал себя выволочь силой как скулящее животное.

Совсем недавно Гирольд стоял на коленях в зале где горели камины и слышал невыносимые слова, не в силах поднять взгляд.

Но он не единственный, кто боялся смотреть в лицо разгневанному повелителю. Обитатели замка знали жестокий нрав своего герцога, склонного к необдуманным поступкам, которые потом не исправить. И никто не посмел возражать.

Если он решил изгнать мальчишку, которого не признал своим сыном, то значит так для всех будет лучше. Но все понимали, что это не изгнание, а убийство.

Подростка выгоняли зимой на мороз плохо одетого, босиком. Так его и вели через город к воротам. Улицы застланы соломой вперемешку с притоптанным снегом. Но на спусках каменные плиты ступеней обжигали, если на них наступить.

— Никто не выходит из города ночью, — вздохнул кто-то за спиной.

Подростка завели в сторожевую башню перед воротами.

— Я знаю, что все равно замерзнет, но нельзя же так! — проворчал один из стражников. — Нельзя же совсем босиком.

Солдат порылся в углу и вытащил старые, стоптанные и совсем негодные ботинки.

Гирольд одел их на дрожащие покрасневшие ступни. Обувь была велика.

— Скоро стемнеет, ворота надо до темна закрыть. Ох и холодища будет, — поежился другой.

— Обоз до стен совсем немного не дошел. Надо было им переждать ночь на ближнем хуторе.

— Да кто ж знал. С ними же восемь дружинников было! Да и на хуторах сейчас страшно. Частокол хоть и высокий, но я даже на городской стене уже побаиваюсь к краю подходить ночью.

— Это она. Она, тварь… Кто же еще. Всех порвала, а припасы, мешки на телегах не тронула. Не нужны они ей. Только мешки все в крови. Так и не успели до темна в город перевозить.

Скоро стражники в башнях разожгут огни, у которых будут греться в ночное время.

— Ты нас прости. Мы выполняем приказ, — хмуро произнес один из стражей. Другие ничего не сказали. Изгнанный для них уже был мертвецом. Еще одним замерзшим мертвецом.

Его вывели за ворота. Из дубовых бревнышек, стесанные до некоего подобия досок, оббитые снаружи железными полосами. Стражники налегли с той стороны на створки, и те с громким скрипом затворились. Лязгнул массивный засов.

Гирольд стоял перед закрытыми воротами.

Солнце ненадолго скрылось за рваными зимними облаками, было сумрачно, но облаков совсем немного. К ночи явно начнет холодать все сильнее.

Снега в начале зимы еще немного, но он, набившись в щели между камнями, делал кладку еще рельефнее, а башни выглядели обледеневшими.

Умирать прямо перед воротами совсем не хотелось. Гирольд не хотел, чтобы его нашли те, кто выгнал.

Подросток побрел по дороге прочь.

До темна он никак не сможет дойти ни до одного из хуторов. Ночью никто не открывает ворота. Тем более на хуторах. Впрочем это тоже не всегда спасает. Слишком тревожные времена.

На дороге застыли колеи от телег, грязь закаменела от холода. Снежный покров выглядел сплошным только в низинах, а на буграх земля была еще голой и промерзшей.

Стыли вдали длинные сглаженные холмы-друмлины, каменистые и безжизненные.

Сам не заметив, Гирольд ушел уже далеко от города. Это холод и страх перед холодом не давал ему останавливаться. И будет гнать его пока изгнанный еще сможет идти.

Неужели правда люди всегда столь же жестоки как и природа страны в которой они живут?

Вот и зашло солнце, но пока не темно. В сумерках еще неплохо видно.

На дороге вереница телег.

Неужели тот самый обоз? На который напала тварь?

Раньше подросток побоялся бы подойти, но теперь в таком отчаянном положении, что отбросил сомнения.

Парень подошел, вздрагивая и от холода и от страха. Не все тела успели унести, одежда мертвых примерзла к телегам, застланным соломой, рядом валялся мешок, и еще один. Да, торопились те, кто пытался забрать припасы, очень боялись остаться ночью рядом с местом расправы. Если в такие бедные времена не все мешки унесли…

Гирольд осмотрел телеги, надеясь найти среди тел хоть какое-то оружие. Ничего не нашел. Ни меча ни кинжала. Оружие слишком дорогое, его унесли в первую очередь.

Подросток пошел дальше. Не зная куда, куда глаза глядят, хотя сумерки становились все ближе. Он шел просто потому, что оставаться на месте слишком холодно. И идти холодно, но стоять совсем невыносимо.

Вдоль дороги тянулся неровный бугор, где из под снега проглядывали камни и чахлые былинки. Гирольд поднял на него взгляд и закаменел от страха.

Совсем рядом на гребень бугра поднялось белое четвероногое существо. Фигура лишь отдаленно напоминала волчью, гораздо крупней но и гораздо стройней, с длинными лапами, тощим животом. А пасть совсем странная, очень длинная, многозубая.

И красные отсвечивающие глаза смотрели на подростка.

Это его смерть.

Убежать он не сможет. От нее, похоже, и на лошади не ускачешь. Он перед ней безоружен, но и оружие бы не помогло. Караван не спас даже отряд дружинников, все самые страшные слухи о смертоносности твари оказались правдой.

Что всё? Всё.

Осознание очевидной смерти часто заставляет оглянуться на прожитую жизнь. Ему проще вспомнить, ведь не так уж много лет за ним, действительно жизнь промелькнет за несколько мгновений.

Ноги подростка подогнулись, он упал на колени, но при этом дрожащими руками слепо нашарил в снегу обломок ветки. Это даже палкой не назовешь, просто кривой прутик. Онемевшие пальцы готовы были выронить ее от страха. Но Гирольд поднялся, держа ветку.

— Ты что, смерти моей хочешь? — послышался голос странного существа.

— Не-е-ет, — замерзшими губами едва выговорил подросток.

Тварь рассмеялась, пройдя по краю бугра, взгляд испуганного следил за ней.

— Я же сейчас сдохну… — пожаловалось четвероногое создание, полупридушенным голосом, — нельзя так жестоко шутить! Я даже смотреть не могу на твою веточку. Ты собираешься меня запороть ей насмерть, но сначала я от смеха вся издергаюсь.

Отчаянно сжатая в руке хворостинка действительно выглядела нелепо, но Гирольд не стал ее отбрасывать.

Тварь оскалилась, показав ряд зубов в коварной усмешке.

— Ты не доживешь до следующего утра, — честно сказала она, — просто замерзнешь и сдохнешь.

— А разве ты… меня..?

— Я сегодня уже сытая, — призналась многозубая. — Но я предпочитаю теплое мясо, а не мерзлое. А завтра ты будешь уже мерзлым, и это меня не радует. У меня есть к тебе предложение, добыча.

— Ка-кое?

— Если пойдешь за мной, то сможешь прожить еще один день пока я не проголодаюсь. До завтрашнего вечера я есть точно не захочу, а ты сможешь переночевать в моем теплом логове.

— Нет, я не пойду!

— Глупый. Я же тебе еще немного продлить твою жизнь предлагаю. Ты же сейчас замерзнешь. И тебе не хорошо, и мне никакой пользы. Какой смысл мучится здесь от холода?

— Чтобы я сам шел в твое логово?

— Это не я тебя, а ты меня уговаривать должен. Выбирай. Или мучительная смерть сейчас от холода. Или будешь в тепле рядом с моим теплым боком в логове. Об меня согреешься.

Тварь демонстративно развернулась вильнув задом.

— Я уже ухожу! — напомнила она.

— Ну и уходи!

— Ты сам за мной идти будешь, — сказала тварь, начиная нарочно медленно удаляться.

Гирольд с трудом поднялся на бугор, смотря ей вслед.

Идти было некуда. Со всех сторон холод, снег скудно покрывающий мерзлую землю. Темнело.

Холод грыз болезненно. У него зубов не меньше чем у твари.

Через некотрое время Гирольд удивленно осознал, что закоченевшие ноги сами его ведут вслед за четвероногим существом. Разумеется она страшная и смертоносная, но… теплая.

Еще несколько часов жизни… в тепле.

Выбор между холодной смертью и теплой происходил как-то сам собой.

Она вела его окольными путями, малозаметными тропками.

— Я подумала, что если тебя все равно съедать, то нет смысла скрывать где мое жилище. Ведь ты же не раскроешь тайну.

Вход в нору оказался в малозаметной расщелине под кустами. Узкая нора в глубине перешла в небольшую пещерку. Здесь холод уже не терзал, земля сохраняла тепло. Пол в жилище на ощупь был покрыт соломой, размятым бурьяном и ветками. Все это лежало толстым слоем, чтобы теплее.

Потом стало понятнее, что это не просто пещерка, а заброшенный полуобвалившийся подвал, оставшийся на месте давно разрушенного дома. Его явно прорыли в нетвердом песчанике, а по углам сохранились не до конца сгнившие деревянные столбы.

— Ты здесь всегда жила? — спросил он, хотя понимал, что это знать ему все равно не нужно.

— Нет, у меня несколько убежищ и я их меняю время от времени.

— Как же они тебя с собаками не нашли?

Тварь рассмеялась.

— Собаки боятся меня до такой степени, что даже не воспринимают след.

Белое существо улеглось, устраиваясь. Гирольд стоял рядом.

— Не бойся, до завтра тебе меня не надо боятся. Ложись рядом и погрейся, можешь прижаться. — Тварь зевнула.

Подросток опасливо опустился на солому, стремление к теплу толкало его все ближе к существу. Хищница подгребла его к себе лапой.

— И ты будешь спокойно спать? — спросил он.

— Да, а что?

— Рядом со своей добычей?

— Когда добыча рядом это удобно.

— А ты не боишься, что я что нибудь сделаю пока ты спишь?

— А что ты можешь сделать? Убежать? Но я тебя все равно догоню. Попытаешься меня убить? Но ты слаб и безоружен. Загрызешь меня, будешь душить? Я проснусь, чтобы хорошо посмеяться. Спи, добыча. Этой ночью тебе нечего боятся.

Наверное еще никогда жертва не старалась так прижаться к своей завтрашней смерти. Один бок все время мерз и приходилось поворачиваться. Холод вынуждал его буквально подлезать под многозубое чудовище, потому что солома под пушистым телом была прогретой.

Он заснул не скоро, но все равно заснул.

Когда проснулся то увидел, что тварь зевает, раскрывая пасть с длинными рядами клыков.

— Ты голоден? — спросило существо.

— А ты? — ответил Гирольд.

— Утро уже давно наступило, просто в логове темнее. Но я еще не хочу жрать.

— Скажи, а что будет, если ты меня укусишь?

— Трудно догадаться что ли? Много крови будет.

— Нет, я другое имел в виду. Ты можешь укусом в оборотня превратить? Как в легендах?

— А ты хочешь стать оборотнем?

— Я бы оброс мехом и для меня было бы не так холодно…

— Как же быстро человек соглашается отказаться от своей человеческой сущности, когда ее слабость доставляет ему страдания!

— От слабости всегда страдания.

— Верно, — прошептали многозубые челюсти.

— Но ты сможешь меня укусить? Я превращусь?

— Превратишься. В окровавленное тело. Но таким как я не станешь.

— Но откуда взялась ты?

— Откуда у тебя столько любопытства? Зачем тебе знания, если жить тебе осталось недолго?

— Все равно хочется знать, — упрямо произнес подросток. — На тот свет с собой ничего не взять… да и нет у меня ничего. Но может быть я хоть что-то буду помнить, тогда хоть любопытство не зря…

— Похвально, мне даже нравится…

— Откуда ты такая взялась, если не превращалась? Легенды говорят, что ты очень древняя и родилась из холодного зимнего льда. Но ты внутри не холодная.

— Я из льда не родилась. Я из него оттаяла.

— Как же ты не обморозилась если замерзала?

— В какой-то мере я вся отморозилась. Вся такая отмороженная, злющая. Но я молодая, хоть и древняя. Я ведь не жила, а лежала в снегу мерзлой тушкой. Но я это не помню, разумеется. И сколько лет точно не знаю, но пару — другую веков прошло. Ледник низко на склоне был, подтаял и сполз. И я тоже начала оттаивать, правда меня раньше волки нашли. Я проснулась от того что они начали мне задницу обкусывать. Когда я их воплем разогнала то обнаружила, что отгрызли немало, сволочи.

Гирольд против воли покосился на заднюю часть собеседницы.

— Потом все зажило, как говорил один умник, регенерировало. Так ни на какой собаке не заживает как на мне.

— Это на тебе шрамы оттого что тебя мерзлую ели?

— Уже нащупал.

— Нет, не там где ты подумала! У тебя на боках шрамы под мехом чувствуются.

— А они у меня везде, но не от зубов. Это не шрамы, это швы.

— Тебе шкуру зашивали?

— Это к вопросу откуда я такая появилась. Не только шкуру. Меня всю сшивали. Не могу не признать. Безумец по своему был гениальным, и результатом я почти довольна. Может быть видит меня из темных бездн посмертия, гад. Не рассчитывал, что я так долго проживу. А я живучая оказалась и его пережила. Я вас еще всех переживу!

— Но как тебя создали?

— Из живого материала. Тело оборотня быстро заживляет раны, у него все хорошо срастается, регенерирует. Очень удобный материал для того чтобы сшивать разнородные организмы. Но я убеждена, что мозг мой от грифонши. Хотя бы основная его часть. Он мне по размеру к телу подходит.

— А пасть почему такая длинная?

— С длиной пасти злодей перестарался. Но зато удобно рыбу ловить, пастью из горных речек выхватывать. Или из проруби.

Тварь что-то вспомнила.

— Кстати, насчет рыбы. У меня тут рядом мешок с рыбой в снегу закопан. Утащила ночью с пристани, и только в логове догадалась, что рыба соленая. Я такую с трудом больше одной съесть могу, потом снег жрать долго приходится. Так что угощайся.

Гирольд понял, что долго уговаривать его не будут и достал из мешка селедку. А тварь хитро на него посматривала и посмеивалась.

— Не каждый день угощаешь завтраком свой завтрак. Кормить еду, это забавно.

— А ты не хочешь отсюда уйти? Куда-нибудь из этих мест подальше?

— Разумеется рано или поздно я отсюда уберусь.

— А я бы хотел уйти из Нидербега в свободные баронства или в герцогство Фирнберг. Там зимы не такие холодные, там леса и замки… Жаль, что я теперь безродный бродяга и не смогу стать грифонарием. Дружил бы я с грифоном.

— Вот кого я боюсь. Боялась, что власти Нидерберга договорятся с орденом грифонариев, чтобы меня изловить. Грифоны бы меня сверху выследили, я бы не смогла удрать. Но на мое счастье с Финбергом у вас постоянная вражда потому, что нидербергские головорезы постоянно грабят побережья союзных грифонариям баронов. А то бы устроили на меня грифоны охоту такую, что хоть обратно к леднику примерзай.

— Ты не слабее грифона.

— Примерно такая же, только гораздо живучее. Но они же летающие. Правда иногда меня посещают фантазии… если бы меня поймали грифоны и…

— И что бы они с тобой делали?

— Не по возрасту тебе еще о таких делах знать. И это только фантазии, потому сомневаюсь, что грифоны до такого бы докатились. Да и попадаться я не собираюсь.

— Я думал, что ты никого не боишься.

— Однажды я так испугалась, что что от страха чуть к скалам не примерзла, когда лежала ниже травы и тише воды. Видела дракона. Это мог быть только дракон. Он летел куда-то на север. Не знаю что там ему понадобилось среди скал и воды со льдом. Очень большой и страшный. Вот если бы я в его когтях оказалась…

— Дракон? Приходили слухи из Фирнбергского герцогства, что летает там один.

— Вот и пусть там летает. Хотя боятся его как-то даже приятно… только бы быть уверенной, что ему точно до меня нет дела. Вот тогда можно даже получать удовольствие от страха.

— Мне бы тебя так же боятся, чтобы быть уверенным. Ты людей ненавидишь до смерти.

— Да. Но я не верю что ты сам их любишь после того как тебя на мороз выкинули. А меня мучили гораздо дольше. Поймали меня когда я еще наивная была, держали в яме и издевались. Вот я и озлобилась. Вырвалась и теперь думаю как бы еще навредить.

— А кому ты хочешь вредить? Всем жителям Нидерберга или кому-то в особенности?

— Тем кто меня поймал, а это явно не простые рыбаки. Кто-то из рыцарей, вооруженные.

Гирольд оперся плечом об теплый бок зверюги.

— Я в замке всегда нежеланным был и всего боялся. Поэтому ко всему прислушивался, — начал подросток.

— И что же ты там наподслушивал? — шевельнула ухом тварь.

— В цитадели много говорили, что будет война. С юга на герцогство Фирнберг нападут очень сильные соседи. И тогда грифонарии не смогут оборонять свои северные границы и союзников из баронов. А мы, то есть Нидерберг, воспользуемся этим и нападем на союзников, а может быть и на сами северные фирнбергские владения. Можно будет многое захватить и разграбить. Вот я и подумал сейчас, а если предупредить грифонариев или кого-то из баронов? Это будет месть тем кто меня изгнал на смерть.

— Хороший мальчик. Такой маленький, а уже целым государствам планирует мстить. Это я уважаю. Но думаю, что в Фирнберге и без тебя догадываются, что на них нападут во время войны. Это же обычное дело — напасть на соседа у которого трудности. Беда не приходит одна. Это только я одна из всех бед по мерзлым землям брожу.

— Понимаю, что они додагадываются, но не могут знать где именно высадится войско Нидерберга. А я знаю, слышал на какие замки хотят сначала напасть.

Тварь приподнялась, усевшись и оказалась сразу намного выше подростка.

— Но сам ты не дойдешь в таком виде по зимним дорогам до владений Фирнберга, — произнесла она.

— Не дойду, замерзну раньше чем с голоду сдохну.

— Подожди здесь и я раздобуду тебе одежду. Я помогу тебе дойти до границы.

— Я не зря надеялся, что ты поможешь мне отомстить.

— Да, мне хочется помочь твоей мести. Беда не приходит одна. Поэтому мы принесем несчастье твоим жестоким соотечественникам вдвоем. Я не могу предупредить людей, поэтому говорить будешь ты, а я вовремя скроюсь. А то вдруг грифоны меня поймают и осуществят не те фантазии на которые я надеюсь. Но рискну своей тощей задницей, которая может испробовать когтей, чтобы отомстить здешним жителям.

— Не все в Нидерберге жестокие.

— Но в засаду попадут самые отъявленные головорезы, которые отправляются на другой берег залива чтобы пограбить. Меня это устраивает. — Многозубая усмешка выразила одобрение.

— Надеюсь ты не передумаешь, если я скажу, что мы даже добро сделаем, предупредим мирных людей о нападении.

— Там в Фирнберге тоже не все мирные, но я на тех не злюсь.

Тварь понялась и быстро скрылась, махнув на прощание кисточкой хвоста. Гирольд долго ее ждал и наконец она вернулась, бросив на мятую солому тюк одежды.

— Где ты это раздобыла?

— Напугала жителей одного из ближайших хуторов и приказала принести одежду подходящего размера. С мертвых стражников на тебя не подходит.

— Ты ворвалась в хутор?

— Нет, я их стращала не заходя. Говорила что всех потом выслежу и растерзаю, если не бросят через частокол подходящую одежку, а если выполнят мою просьбу, то пощажу. Напугались и быстро то что надо разыскали. Только долго будут гадать для чего мне вдруг понадобилась одежда. Что они могут подумать?

— Наверное подумают, что ты умеешь превращаться в человека. Начнут подозревать незнакомых тощих парней или девушек. Пойдут теперь всякие поверья…

— Ну и пусть идут эти поверья… куда подальше. Но приятно, что люди становятся такими услужливыми когда видят мою пасть, особенно вблизи.

— Ты не всех загрызаешь?

— Всех загрызать — зубов не хватит.

— Мне с самого начала не верилось, что ты меня съешь.

— Я с тобой слишком много болтала. Не удержалась. Так долго не с кем было поговорить. После всех разговоров уже не могла тебя прикончить. Нет привычки прерывать разговор зубами… Я вот тебе еды принесла сколько удалось урвать там же на хуторе. Сейчас отдыхай, а к вечеру отправимся в путь.

Гирольд вынул из сумки кусок сыра.

— А вот интересно, где этот зловещий мудрец, который тебя делал, брал тела оборотней? Он за ними охотился что ли?

— Нет, я и представить не могу, чтобы он за ними гонялся. Он бы их не догнал. Был у него один секрет. Он знал где раздобыть тела оборотней.

— Как же он их добывал?

— Он раскопал вход в какую-то шахту, где добывал материал для своих изуверских экспериментов.

— Они были заморожены? Как ты?

— Вот именно так и я думаю. Самое ужасное, что похоже эти тела еще были пригодны к размораживанию и оживлению. Они были не просто свежие, а заживо замороженные.

— А ты заглядывала в ту шахту?

— Это давно было. Еще до того как я замерзла и проспала долгие годы. А в шахту я спустится не могла потому что не могу лезть по веревочной лестнице.

— А где это?

— В на склоне горы, в долине на севере великого западного хребта. Но найти это место сложно. А дыру в шахту давно уже завалило. Или снегом занесло. В тех высоких местах он в ямах и оврагах и летом не тает.

— Это что-то связанное с прежними временами…

— Вот именно. Подозреваю, что мой создатель не сам все придумал, а какими-то древними знаниями воспользовался.

А вечером, когда солнце начало садится, Гирольд и белая тварь пошли к ближайшей тропе. Надо было торопится и успеть проделать немалую часть многодневного пути до того как ляжет глубокий снег. Пока еще снежный покров скуден, несмотря на начавшиеся морозы.

Мальчишка оглянулся на каменистые неприветливые холмы, видневшиеся в северной стороне.

К счастью им идти не в ту сторону. Хоть сейчас погода тихая, но Гирольд помнил, что поздней осенью или в начале зимы иногда начинается бора, страшная ураганная метель. Тогда со стороны уже холодных предгорий вниз, к еще не замерзшему морю, дует невероятный снеговой ветер, такой сильный, что в долах между холмами может не просто сбивать с ног, но даже волочить человека по камням, кувыркать и бросать. Участь одинокого путника во время такого снежного урагана — пропасть без вести.

Путники пойдут в противоположном направлении.

Зимние дороги длинными ночами безлюдны. Теперь Гирольда радовало, что все местные жители с наступлением сумерек запирают ворота хуторов, окруженных частоколом деревень и не выходят до утра.

Впереди будет много зимних троп и нескончаемых дорог, сначала на юг, вдоль реки, впадающей в море не очень далеко от Нидерберга, потом перейти ее по льду и побрести на юго-восток вдоль ответвлений великого хребта.

Удастся ли за две недели дойти до границ Фирнберга? Края владений на севере у герцогства грифонариев слишком неопределенные, сразу и не поймешь в какой день ты пересек границу.

Слишком безлюдно в тех местах. Но рядом с новой союзницей не стоило опасаться волчьих стай в пути.

Их ждут заиндевевшие обочины и лесные дороги, возможно придется идти ночью и в поблескивающий звездами мороз, и в кромешном мраке ночного снегопада, держась за ее мохнатую гриву. Но Гирольд понимал, что зверюга не заблудится.

Меркли отсветы заката. Подросток и многозубое четвероногое существо уходили на юг, почти в ту сторону где еще не погасло зарево опустившегося за горизонт солнца.