— Здесь в Фирнберге почти нет виноградников, — покачал бокалом Феобальд. — Привычное мне вино приходится завозить с юга.

Местные алхимики гнали крепкую настойку. Ценителями особенно уважалась настойка из черемухи, напоминающая по запаху миндальную. Но герцог сохранил прежнее пристрастие к привычным винам из королевств.

— Я пригласил вас потому что помню, что вы очень толковый советник и немало помогли мне еще там на юге. Но вы имеете немалый опыт жизни и здесь в Фирнберге, лучше меня знаете эту страну, — произнес Феобальд.

— Мой долг вам служить… — Сальвиан учтиво поклонился.

Герцог встал около окна.

— Местные рыцари, эти упрямые глупцы эгоистично цепляются за свои вольности и свободы когда стране необходимо единство… В будущей войне страна не способна победить, если не подчинится единой власти. У фирнбергского рыцарства нет иного выхода, но они этого не хотят понимать. Я хочу превратить эти дремучие края в настоящее государство. Вот в каком деле мне нужна помощь.

— Все мои силы и опыт в вашем распоряжении… — подтвердил советник.

— Я хочу приучить народ этой страны к готовности соглашаться с тем, что власть порой жертвует их жизнями ради всего государства. — Искренне произнес Феобальд. — Простолюдин должен понимать, что государство важней его жизни. Здешние люди слишком мало готовы сделать ради величия родной страны, сидят по своим замкам и хижинам в лесу, не хотят единства. Они не желают принимать новые законы, не хотят понять, что неприятные законы нужны для величия державы, которое важнее жизней не только простолюдинов, но и знати.

— Чтобы принимать неприятные законы надо знать темные глубины души народа. Эта темная сторона души неграмотного простонародья содержит в себе бездну дикости и мракобесия, животных страхов даже в самом благополучном государстве. Тот, кто чувствует чернь тот может натравливать толпы на неугодных. Правда здешний Фирнбегский народ трудно расшевелить. Это не южане, толпа которых набросится и потащит на костер каждого на которого вы укажете пальцем. Но чернь устроена так, что готова больше поверить бесноватому юродивому чем грамотному человеку. Поэтому вам надо набрать побольше кликушествующих драчливых болтунов, которые бы распространяли нужные Вам слухи.

— Я так уже делал.

— Но основная борьба будет идти не за мнения черни. Есть те, кто имеет большее значение чем простонародье.

Герцог самодовольно улыбнулся.

— Простое население больше поддерживает меня, законного герцога. Мне уже удалось усилить неприязнь черни к рыцарству. Народ больше хочет объединения под единой властью. Народ меня любит больше чем их! — заключил Феобальд.

— Пойдет ли простой народ защищать Вас, если с вами что-либо случится? — тихо охладил пыл герцога советник. — Все эти домохозяйки и жалкие холопы готовы славить Вашу власть. Но они не пойдут Вас защищать в трудную минуту. Нет смысла опираться на простолюдинов. Вся эта огромная толпа всегда хвалит сильного. Но этим сильным вдруг можете оказаться не Вы…

— У меня есть наемники, они мне верны.

— Наемники верны не Вам, а вашим деньгам. И если у вас в нужное время не окажется денег…

— Пока у меня есть власть то будут и деньги. А для денег нужны законы.

Советник медленно кивнул с понимающей улыбкой.

— Вы же знаете как делаются законы, государь. Можно ввести любой неприятный народу закон если его перед этим немного напугать. Совсем немного чем-нибудь напугать. Тогда простонародье соглашается с любыми законами. Например, надо повысить налоги чтобы увеличить количество стражи в городе. Можно послать на улицы города ваших наемников из гильдии, они порежут вечерами немного местных жителей. И тогда напуганные горожане согласятся на повышение налогов чтобы Вы увеличили количество верной Вам стражи… А еще можно запретить в городе ношение оружия, чтобы горожане чувствовали себя еще беззащитнее перед бандой.

— Под каким предлогом?

— Под предлогом борьбы с убийствами запретить оружие, чтобы безоружные еще больше боялись убийств. — Советник еле сдержал смех. — Правда ведь, изящное решение, мой государь? Это был бы неплохой метод, но для этого города надо придумать что-то немного иное, посложнее.

— А почему не годится метод с бандой головорезов?

— Не в этом городе. Здесь слишком силен орден. Улицы патрулируются не только обычной стражей, но и рыцарской. Для уличной преступности это очень неудобно. Рыцари и стража ревниво приглядывают друг за другом, можно сказать подозрительно. И любая шайка оказывается как между двух огней. Наша затея с бандой не удалась бы потому, что как только появилась бы такая серьезная угроза, грифонарии тоже приняли бы меры. Достаточно расположить на крышах в засаде пару грифонов и они выследят наемников. В темноте видят лучше и дальше людей, налетают сверху внезапно. Увы, головорезов через некоторое непродолжительное время неминуемо сцапали бы и вытрясли много неприятных для нашего плана подробностей.

— Вот, к примеру, дракон… — проворчал Феобальд. — Мне сначало подумалось, что прекрасно когда он летал над герцогством и пугал простолюдинов. Я видел в этом хороший повод для укрепления влияния, потому что напуганные жаждали моей твердой руки, власти которая защитит их от дракона. Но орден грифонариев оказался более пригоден для поимки дракона, именно они оказались важнее и необходимее для государства. И это их возвышение было не в мою пользу. Я даже подозревал что они специально затягивают охоту на дракона чтобы пользоваться преимуществами своей нужности. Правда теперь когда они поймали дракона это их преимущество не так важно. Дракон в моей крепости повышает мой престиж. И поэтому я отказался от мысли дать дракону сбежать чтобы он снова летал и давал повод для подъема налогов на борьбу с ним. Потому, что тогда за ним орден начнет гонять грифонов и народу орден опять будет нужнее меня!

— Неприятная ситуация, — тактично вздохнув, согласился советник.

— В том то и дело! — пожаловался герцог. — Все обычные меры по усилению моей единоличной власти так же подстегивают и рвение ордена! Для укрепления единой власти государству нужна угроза. Угрозу для запугивания подданных всегда можно найти. Особенно подходит внешняя угроза. Но главным защитником герцогства издавно считался орден грифонариев. И поэтому любая объединяющая угроза не только укрепляет мою власть, но и влияние ордена. Который в опасные времена всем становится нужнее. Как мне выйти из этого противоречия?

— Внешняя угроза это очень действенный метод, но сама по себе она не подчинит орден, который считает, что именно он предназначен с ней бороться. Ситуация такова, что Вы не можете уничтожить орден, даже если бы могли. Потому что тогда вам пришлось бы остаться один на один с этой внешней угрозой, которая на самом деле реальна и велика. А орден не решается попытаться Вас сбросить с трона потому, что такой внутренний раздор на пороге войны будет гибельным для обоих сторон. Спор за власть может не успеть разрешиться до начала вторжения с юга.

— Тогда нам надо разрешить вопрос с властью до начала войны! Я должен объединить государство под единой твердой рукой! Только так мы справимся с внешней угрозой.

— Поэтому надо увеличить страх перед шпионами, — произнес Сальвиан. — Распространять подозрительность среди простолюдинов. Пусть похватают каких-нибудь олухов, надо казнить каких-нибудь инакомыслящих или странных. Перед войной обычно так делают. И наши соперники этими методами сейчас успешно пользуются. Надо обвинить в пособничестве врагу кого-нибудь из магистров и всех кто с Вами не согласен. Подбросить чего-нибудь. Например деньги южной чеканки, чтобы было понятно, что предатели работают на врагов.

— Нет, деньги мне сейчас нужнее самому, — отмахнулся герцог. — Деньги подбрасывать не будем. Налоги надо увеличить. В некоторых провинциях налоги не собирались по нескольку лет! Здесь пользуются любым неурожаем, чтобы не платить налоги. Чтобы люди быстрее зашевелились надо сжечь несколько деревень. Опытные наемники пригодятся. Это все для пользы самого народа, чтобы он быстрее понял чем грозит война, чтобы простолюдины поверили что она близко. Я же ради их же блага стараюсь, ради страны, которой жизненно важно быть готовой к войне! Эти жертвы необходимы, чтобы страна была больше готова к объединению и борьбе!

— Но твоим наемникам надо быть особо осторожными, если они начнут поджигать деревни. Какой-нибудь грифоний патруль может увидеть дым издалека. Тогда пернатые полетят на дым, сцапают кого-нибудь из поджигателей и раскроется кто направил банды. Нет, государь, надо быть готовым к такому исходу событий. Использовать обычных разбойников, они не должны знать по чьей воле действуют. Наемники должны только передавать приказы.

— Но где я сразу найду столько преступников?

— Можно устроить побег с каторги. Каторжан здесь немного, не герцогство, а глухомань какая-то. Придется выпустить их всех и пусть мародерствуют под руководством твоих людей.

— Дожили. Сам герцог устраивает массовый побег всякого сброда с собственной государственной каменоломни. — Феобальд чуть не фыркнул. — Но кто будет работать на каторге?

— Количество каторжан будет пополнятся за счет новых арестов недовольных Вашим правлением. Перед наступлением войны недовольных нельзя оставлять на свободе.

— Разумно. Итак, мы используем преступный сброд, чтобы спалить несколько деревень и сплотить страну перед лицом общей угрозы…

— Чем ненормальнее вы действуете тем сложнее Вас заподозрить, государь. Но поджигание собственных деревень перед войной это не такое уж редкое явление. Даже обыденное. Бывают и более дерзкие провокации, а вам надо ударить орден в самое сердце.

— Так посоветуйте мне как это сделать.

— Нам стоило бы это обсудить где-нибудь в более надежном месте.

— Хорошо, завтра я отправляюсь на охоту.

Домик, где остановились охотники стоял под деревом посреди скошенного поля. Вокруг никого кто мог бы подслушать, стража сторожит лошадей в стороне.

— Да, я не очень доверяю замку, — согласился Феобальд. — У грифонов чуткий слух и не всегда можно быть уверенным, что за окном в ночи не притаился, вися на карнизе какой-нибудь из них.

Герцог расположился на грубой почерневшей скамье и держал бокал, который предусмотрительно подал слуга перед тем как отставить высокочтимых господ наедине.

Советник тоже поднял бокал и продолжил разговор.

— Дети, это очень действенный инструмент для правящего. Безотказный, потому что детьми можно оправдать все. Подданных можно заставить покорно проглотить почти любые законы, если они объясняются заботой о безопасности их детей. Не только простонародье поддается на такие страхи. Если люди боятся за своих детей, то они соглашаются на многое. И не только люди.

— Продолжайте, я понимаю такой подход.

— Достаточно внушить, что дети в опасности и можно считать, что большинство мамаш в стране у вас уже на поводу, и эти сразу поглупевшие женщины станут вашими невольными сторонниками в каждой семье, — пояснил Сальвиан.

— Я не раз слышал, что грифоны еще трепетнее относятся к опасности грозящей детёнышам чем люди и это удобно использовать чтобы держать их в подчинении. Грифон согласится на любые условия если опасность грозит грифоньему птенцу. Мы могли бы держать этих птицезверей на коротком поводке и оправдывать заботой о детенышах ограничение их свободы. — Предложил Феобальд.

— Верно. Держать их в рабстве за счет их животных чувств к детям. Хотя с этим бывают сложности…

— Так же делалось в некоторых странах.

— Делалось, — вздохнул советник. — Но попытки оправдывать несвободу заботой власти о грифоньих детенышах не всегда удачно срабатывают. Дело в том, что грифоны попросту не доверяют защиту своих детей посторонним, предпочитая этим заниматься самостоятельно без государственного вмешательства, и разговоры теряют смысл. А если просто пытаться брать детенышей в заложники, то это годится только в течении ограниченного времени. И очень рискованно. В отличие от животных, грифоны умны и долго их удерживать на поводке не удасться. Найдут способ взбунтоваться быстро и решительно. Растерзают при первой же возможности, не простят подобных методов. И ни на какие законы они при этом внимания обращать не будут. Особенно здесь, в Фирнберге, где чувствуют свою правоту, поддерживаемую традициями.

— Вы правы, я не очень хорошо знаю этих существ. Рискованно играть с чувствами тех, кого не знаешь. Поэтому мне привычнее говорить на языке власти с людьми. Все же я привык иметь дело с ними.

Сальвиан быстро кивнул. — Признаюсь, что и мой опыт тоже в большей степени связан с людьми.

— Тогда займемся сначала теми кто должен быть понятнее, — решил Феобальд. — Не самими грифонами, а их людьми. Должны среди них найтись те, кто послабее или запутался в сомнительных делах…

— Просто обвинять кого-то из рыцарей ордена в предательстве не имеет смысла. Там вообще очень недоверчивые люди, пустыми обвинениями их не напугаешь. Результат предательства они должны увидеть, чтобы растеряться. Они должны поверить, что среди них есть отравитель. Грифоны только кажутся такими непобедимыми, но в чем-то они боле хрупкие существа чем человек. Эти птички совсем не переносят яд. Разумеется, что грифоны из охраны Фирнберга не летают на охоту потому, что вокруг столицы больших лесов нет, в основном поля и деревни. Их снабжает питанием орден.

— Ввести в крепость обоз с отравленной едой для грифонов? Но ведь снабжением занимаются люди ордена.

— На Вас работают лучшие люди из гильдии убийц. Они смогут сломать и заставить сотрудничать кого угодно, а не только простых слуг из ордена. У всех есть близкие и все могут испытывать боль. Потом ненужных людей уберем, чтобы замести следы. А когда внезапно сдохнет пара дюжин грифонов, особенно если вместе с их детенышами, то пернатые будут морально подготовлены для Ваших планов, а орден расколет подозрение. Гибель детенышей для грифонов слишком сильный шок так что они на время потеряют свое упрямство. А их рыцари почувствуют как глубоко проникли шпионы южан и многие согласятся на усиление власти. Многие поймут, что их не зря пугали. У вас будет очень весомый предлог для ареста несогласных лидеров ордена.

— Признаюсь, мне не очень нравится идея ослаблять армию собственного государства прямо перед войной, эти грифоны могли бы погибнуть с пользой в будущем сражении. Но понимаю, что для пользы государства приходится пожертвовать малой частью, — одобрительно качнул головой герцог. — Надеюсь наступят времена когда наше государство станет настолько сильным, что грифоны мне совсем не понадобятся. Люди должны защищать себя и своего любимого государя сами.

— Я вас понимаю, хотя грифоны дают серьезное преимущество в бою…

— Если бы они просто служили, но грифонарии слишком зависимы от своих птицезверей и поддаются их влиянию. Это не допустимо.

— Главное, что все подумают, что грифонов отравили враги из южных королевств, которые в открытую мечтают истребить всех грифонов. И однажды это уже сделали на своей территории. Против Вас не будет подозрений.

— Действуйте, — по бледному подбородку герцога скатилась капля красного вина.

С советником государь проводил все больше времени, оставаясь наедине после пиров.

Феобальд умел пить долго но понемногу. И выпитое почти не сказывалось на его рвении убеждать всех собравшихся в разговорах о необходимости жесткого объединения государства любой ценой и про ограничение ненужных вольностей.

— В этом городе почти половина населения умеет читать! Как вообще возможно править страной в которой так много грамотных? — высказал копившееся возмущение герцог, ожидая сочувствия.

— Не половина, наверное треть, — успокоил его советник, — а в деревнях еще меньше.

— Но и это слишком много. Я не понимаю как здесь еще держалась власть?

Советник Сальвиан в их тайных разговорах раз за разом убеждался, что герцог действительно искренне верит в свою правоту и готов бороться за величие державы, как он его сам понимал.

— Все это чародейство не нужно человеку, оно противно божественному духу, — настаивал Феобальд. — Люди должны лишь без сомнений честно служить своему государству и государю, побеждать своим единством и верой.

— Я поддерживаю волю своего государя искоренять все нечеловеческое, — учтиво прошептал Сальвиан.

— Ни для кого не секрет что некоторые рыцари из верхушки ордена грифонариев балуются магией. Наверное среди магистров не менее трети или половины такими тайными делами интересуются. Это недопустимо и невероятно меня бесит. Я буду вести беспощадную борьбу с чародейством и всякими потайными знаниями. Не должен человек в моем герцогстве заниматься такими недопустимыми делами! — воскликнул Феобальд. — Борьба с колдунами это одна из моих самых главных задач. — Он с силой стиснул кубок, хотя силы холеных пальцев не хватило помять чеканное золото. — Я уж не говорю о различных отшельниках до которых сложновато добраться, но чтобы высокопоставленные люди в самой столице… это меня бесит! Но зато неприязнь простонародья к колдунам удается очень удачно использовать чтобы настраивать население против верхушки ордена.

— Особенно слухи об особенном долголетии колдунов, хотя это не совсем слухи.

— Зависть — это сила, которая многих может сдвинуть с места, — согласился герцог. — Надо еще распространить о злодействах. Что-нибудь связанное с детьми…

— Здешние жители не поддадутся на россказни, что все маги пишут свои книги на пергаменте из кожи детей, как поддались бы в южных королевствах, но в целом… В злодейства колдунов верят и здесь. Тем более что иногда встречались в здешней истории на самом деле вполне даже зловещие колдуны. Главное убедить что такие злодеи есть среди нынешних командоров и магистров ордена. Думаю, что вполне поверят.

Сальвиан услужливо кивнул.

Разумеется все знали из чего сделана бумага на которой пишут местные книги. Пергаментом пользуются гораздо реже, его здесь возможно выделывать только из шкур добытых охотниками. Несмотря на то, что Фирнберг не страдал от избытка древесины, очень прочную бумагу тут делали из льняного или крапивного волокна. Грамотеи этим даже гордились, поговаривая, что истинная правда должна быть жгучей как крапивный материал из которого когда-то были изготовлены страницы. Хотя никакой жгучести у такой бумаги и в помине не было. А привычка делать бумагу из таких материалов произошла от того, что герцогство Фирнберг издавна славилось производством ткани из льна и крапивы.

Животноводства в герцогстве практически не было, шерстяную ткань не производили. Хотя жители герцогства не испытывали недостатка в шкурах для зимней меховой и кожаной одежды. Поэтому для простой одежды предпочитали выращивать лён или просто собирать крапиву. Ткань из крапивного волокна очень прочная и, к тому же, ее не надо специально выращивать. Сама растет в любом овраге.

Герцог бы опять проворчал по этому поводу что-нибудь о лени жителей Фирнберга. Но ткани этой местные жители производили достаточно чтобы продавать за границу в южные королевства. Там на населенном юге поля преимущественно все заняты пшеницей и нет такого количества пустошей.

Советник Сальвиан понял, что отвлекся, задумавшись об основных ремеслах герцогства кроме добычи руды. Как правило ремесленники не такие дремучие и дикие как крестьяне. Однако, они все равно не очень грамотные простолюдины, а человек всегда не доверяет всем кто знает больше него. Но главное это зависть к тем, кто по слухам может жить дольше обычного.

Еще прекрасно, что простые люди готовы любить герцога. Он для них хоть и недосягаемо высок, но при этом не таинственный колдун, в чем-то прост и близок.

Простолюдины привыкли ненавидеть своих местных угнетателей, но при этом в них живет неистребимая надежда, что где-то там наверху есть великий государь, который желает им справедливости. Но местные негодяи скрывают от него как они плохо обращаются и притесняют своих подданных. Они хотят жаловаться обязательно самому герцогу, который неприменно рассудит и наведет порядок.

Бывает, что крестьяне посылают из деревни жалобщиков, которые пытаются добраться до столицы и броситься в ноги повелителю, моля о справедливости. Разумеется, что местные бароны стараются ловить таких ходоков, чтобы не добрались до государя со своей горькой правдой.

Если уж кто всерьез собрался идти с жалобой к государю то, как правило, его редко удается перехватить вовремя. Бывает, что и впрямь удается жалобщику добраться до повелителя и получить милости. Но советник Сальвиан прекрасно знал, а простолюдины обычно не знают, что от жалобщиков старается отделаться сам государь. И обычно они тихо пропадают куда-нибудь, если дело не успело получить всеобщую огласку.

Бывает, что крестьяне не просто посылают жалобщика, а поднимают восстание, с наивной надеждой взывая к милости государя, посылают к нему целую делегацию. Как правило, любой правитель пришедших просто казнил, а восстание жестоко подавлял. Но врожденная холопская вера в справедливость государя в сердцах простолюдинов все равно упорно сохранялась век за веком, и они по-прежнему на что-то надеялись.

Все это Сальвиан прекрасно помнил еще по годам своей службы в южных королевствах. Здесь в Фирнберге отличие заключалось в том, что грифоны отказывались давить крестьянские восстания, а крестьяне и фермеры были самостоятельнее, зная что смогут найти укрытия в неизведанных дебрях герцогства. Еще помнят, что они не холопы, а вольные земледельцы, наподобие кёрлов соседнего Нидерберга. Да и жалобу с грифоном проще передать через орден, а там коварные соперничающие командоры найдут управу на зарвавшегося барона, используя недовольство в своих целях. Да, отличия есть.

Но вера в справедливого государя все равно живет в сердцах несамостоятельных простолюдинов, которым давно рассказали, что они жаждут царствования правителя с сильной рукой, даже если эта рука слегка сожмет их собственное горло. Главное чтобы был великим…

В таком случае долг советника состоит в том чтобы все на сама деле поверили, что герцог велик. В том числе пусть в это поверит и сам герцог.

— Я сегодня разговаривал с военачальниками, — произнес Феобальд в один из следующих дней.

— Они имеют представление когда может начаться война?

— Оба берега великой реки просматриваются грифонами с воздуха, грифоны могут залетать довольно далеко на вражескую территорию. Пока на берегу никаких особенных приготовлений не замечено. Наступающим пришлось бы построить огромное количество плотов, чтобы переправить сразу очень много солдат. Понемногу они переправлять не могут потому, что небольшие группы грифоны легко забросали бы огненной смесью с воздуха или разодрали бы при высадке. Нужны сотни и сотни плотов, такие приготовления от нас не скрыть. Мое командование сделало вывод, что война начнется не раньше зимы. Проще войску перейти по замерзшей реке. Но лед должен быть достаточно прочным чтобы прошла конница и все это количество людей. Тонкий лед только мешает — по нему идти нельзя и плыть не даст.

— Значит середина зимы, зимы здесь не очень холодные поэтому лед не скоро станет толстым.

— Поэтому начало войны, по словам моих военачальников может начаться после середины зимы или чуть позже, если будет в этом году, — подтвердил герцог. — И за это время мы должны как-то решить с орденом спор о власти…

— С речной границы докладывают, что немало людей из южных королевств пытаются бежать к нам от разжигаемой перед войной нетерпимости. Немало опытных и умных, которые просят убежища, считают что Фирнбергское герцогство это более свободная страна. Когда-то власть грифонариев распространялась и на тот берег, и многие там до сих пор идейно на стороне нашего герцогства. Мы могли бы использовать их, они встали бы на нашу сторону, когда начнется война потому, что у них нет выбора. Потому что если им не дадут убежища здесь то там казнят.

— Я приказываю не пускать их, — с выражением резкого неодобрения произнес Феобальд. — Эти грамотеи и любители свободы не нужны там на юге, и не нужны мне здесь. Их вправе казнить их собственный государь. Они не мои подданные, а честный государь волен распоряжаться только своими холопами и не должен присваивать чужих как вор. Право государя распоряжаться своими подданными должно соблюдаться даже если между государствами идет война потому, что каждый подданный принадлежит государству. И не вправе человек менять свою родину. Это его родина, даже если она творит злодейства.

Советник, сразу охотно согласился.

— Среди беженцев, которые бегут к нам может быть много шпионов, которые таким образом собираются проникнуть через границу, — сразу поддержал он правоту герцога.

— Вот именно. Поэтому мы решительно откажем всем кто просит убежища. Нам надо бороться со своими колдунами и несогласными, а не давать убежище еще чужим. Все эти предатели, бегущие со своей родины, не желающие принять правосудие своего государства, пополняли бы силы ордена, а не мои!

Дни Феобальда шли один за другим. В приятном времяпровождении, в пирах и славословии подчиненных, привычном еще с молодости проведенной на юге. Но иногда государь вспоминал о других делах.

Герцог, как всегда держа в руке золотую чашу, спустился в подземелье под замком, где его ожидал неприметный человек.

— Как продвигаются дела с нашим главным планом, Адельмар? Колдун заговорил? — тихо спросил Феобальд.

— Он был упорен. Мог лишать себя чувства боли, и не очень боялся смерти, но мы пообещали ему надежду на жизнь и освобождение. Поддался на эту хитрость. Наверное, плохо соображал после всего.

— Клятва крови с человеком возможна?

— Возможна. И это даже проще чем с грифонами.

— Я не могу подчинить грифонов, но могу вынудить дать мне магическую клятву их рыцарей и даже магистров. Возможно их удастся захватить в разных местах по-одному и запретить потом говорить о подчинении.

Герцог торжественно поднял чашу и допил до дна.