Первой упала Люда. Тихая, спокойная, доброжелательная, она никогда ни на что не жаловалась. У неё было удивительное свойство – оказываться рядом с тем, кому плохо. Ничем не примечательная внешне, и характер не броский – такую сразу и не приметишь. А она неизвестно как окажется рядом и негромким голосом скажет: «А вот у нас в деревне…». И расскажет, что у них в деревне делают в том или ином случае. Это Люда подошла к Зойке в роще под Моздоком, когда та, сняв повязку, разглядывала свою рану – отечная, багровая, она ныла нестерпимо. И с такой ногой предстояло идти около тысячи километров! Люда держала уже промытый в речке лопух.

– Вот у нас в деревне всегда лопух привязывали, если лопатой или граблями поранятся, – и она протянула Зойке молодой сочный лист.

Прохладный лопух и впрямь подействовал успокаивающе. Но невозможно выдержать целый день на таком пекле, и Зойка уже давно чувствовала, как горит и саднит рана. Хотелось остановиться хоть на минуту, снять бесполезный теперь лопух и дать отдых натруженной ноге. Но нельзя: жажда погубит ребят. Надо дойти до селения, где была спасительная вода.

И вдруг упала Люда. Солнце уже скрылось, и степь стала быстро погружаться в темноту. Но даже в густых сумерках было видно, как бледна Люда. Её положили на выжженную траву сбоку дороги. Зойка дула ей в лицо, старалась привести в чувство. Хотя бы глоток воды!

– Зоя Дмитриевна! – это испуганно крикнул Толик. – Вовик упал!

Зойка уже сама видела, что Вовик лежит на земле, поджав ноги. Она кинулась к мальчику – Вовик спал, посвистывая носом. По всему было видно, что никакая сила не заставит его проснуться. Зойка снова побежала к Люде. Девочка открыла глаза.

– Мы разве уже спим? – слабым голосом спросила она, ещё не понимая, что с ней произошло.

Ребята сидели вокруг, склонив головы друг другу на плечи. Зойка чувствовала, что поднять их теперь невозможно. Даже если бы она предложила им сейчас роскошный ужин. Впрочем, расставшись с бойцами, они перекусили немного на ходу. Голод слегка утолили, а жажда мучила давно. Зойка всё надеялась, что они вот-вот дойдут до селения, а его нет и нет. Придётся заночевать при дороге, не дойдя до какого-нибудь жилья, не стоит поднимать ребят. Поэтому она сказала:

– Спим, Люда, спим. Лежи, не вставай.

Зойка хотела расстелить одеяла, но оказалось, что они потеряны во время перехода. Потеряны пальто и почти все полотенца. Ослабевшие дети даже не замечали, как вещи выпадали у них из рук.

– Ничего, хорошо, что сами целы, – успокоила их Зойка и не стала больше никого тревожить.

Сон сморил всех моментально. Зойка упала на тёплую землю и растворилась в сладком тумане. Последним усилием воли она пыталась вытолкнуть едва сформировавшуюся мысль: «Спать… нельзя. Кто же? Кто?» И мысль оборвалась.

В эту ночь Зойка не видела снов, в ней жила и толкалась наружу только одна беспокойная мысль: «Кто же?…Кто будет следить за спящими ребятами?» Она, словно страж, была наготове. И как только раздались подозрительные шорохи, Зойка тотчас открыла глаза. Вовик и Толик, перешёптываясь, вылезали со своего места, стараясь не наступить на спящих ребят.

– А её правда можно пить? – спрашивал Толик.

– Конечно, – уверял Вовик. – Я читал: на Севере пьют кровь убитых животных, чтобы у людей сила была.

– Противно, наверное. Лучше бы воды.

Зойку обожгла догадка: «близнецы» пробираются к убитой лошади, которая лежит по ту сторону дороги! Если бы она не проснулась, они напились бы крови с трупным ядом! Её охватил ужас. Нельзя расслабляться ни на минуту! Она вскочила и приказала громким шёпотом:

– А ну на место! Сейчас же вернитесь!

– Пить хочется, – с некоторым вызовом сказал застигнутый врасплох Вовик.

– Всем хочется, но терпят, и вы потерпите.

– Не хочу терпеть! – упрямо заявил Вовик.

– Ах, не хочешь. Ну так… – Зойка искала, чем бы пригрозить, и, не найдя ничего другого, использовала старую угрозу: – Вот брошу вас, тогда делайте, что хотите.

Мальчишки нехотя вернулись на место. «Нет, спать нельзя, – подумала Зойка, – а то они такого натворят…». Два часа сна немного освежили её, и теперь она могла высидеть до утра. Услышав возню, проснулся Костя.

– Что случилось? – спросил он.

– Да вон «близнецы» чуть не отправились к той лошади напиться.

– Вот дураки, – солидно сказал Костя и стал пробираться к Зойке.

– Ты бы ещё поспал, – остановила его Зойка.

– Да я уже выспался.

Зойка оценила его великодушие: вдвоём всё-таки легче и веселее коротать остаток ночи.

Костя сел рядом. При зыбком свете звёзд Зойка едва различала его лицо. Он был похож на героя русской сказки: такая же копна пшеничных волос, светлые открытые глаза, в которых светилась совсем не детская рассудительность и серьёзность. На Костю можно было положиться во всём.

– Я столько раз целую ночь не спал, – начал он рассказывать. – Мы в ночное ходили с пацанами до войны. Коней стреножим, пустим на траву, а сами у речки сядем и всякие истории рассказываем, да чтобы поинтереснее и пострашнее. Так хорошо-о… «Бежин луг» читали? Это про нас.

– Нет, не про вас, – засмеялась Зойка. – Это же Тургенев ещё в прошлом веке написал.

– Ну и что? А всё – как у нас. А то ещё подойдёшь к речке поближе и слышишь, как рыба вскидывается: плеск, плеск… Чуть займётся рассвет – мы удочки закидываем: тут самый клёв, на рассвете-то. Эх, как хорошо было до войны!

– Да-а-а, – мечтательно протянула Зойка. – А я любила в кино ходить. А ещё я мороженое любила, в вафлях. Его выдавишь из трубочки, оно подтаивает, а ты его языком слизываешь, слизываешь, пока вафли не сойдутся.

Зойка смущённо умолкла, с удивлением обнаружив в себе, как ей казалось, излишнюю болтливость. Никогда прежде у неё не было такой тяги поделиться тем, что накопилось в душе. Но что же может она рассказать этому мальчику? И Зойка молча предалась воспоминаниям. Ей представилась их тихая зеленая улица, которая по вечерам оживала. Взрослые приходили с работы, садились на скамейки у ворот и весело переговаривались. Только заканчивался обмен новостями и дневными впечатлениями, затевали песню. Пели негромко, душевно и обязательно на два голоса.

Картина летнего вечера у родных ворот так живо представилась Зойке, что на глаза навернулись слёзы от невероятной тоски по дому. Где теперь отец? Жив ли? Что с мамой, Юркой, бабушкой? Она вот ушла, а они не успели, остались там, в городе, занятом врагами. Может, уже постреляли их.

Зойка представила всех троих, стоящих у ворот перед дулами автоматов. Три немецких солдата молча целятся в маму, бабушку и Юрку, а те стоят в оцепенении, понимая всю неотвратимость своей гибели. «Своих оставила, с чужими пошла, – вдруг ужаснулась Зойка. – Что я наделала?» Она зашептала со стоном: «Что я наделала, что наделала…»

– Вы чего, Зоя Дмитриевна? – тревожно спросил Костя.

Зойка удивилась, что так легко поддалась воображению, чего с ней тоже раньше не случалось.

– Нет, ничего, – успокаивала она, скорее, себя, чем Костю.

Некоторые ребята беспокойно ворочались. Теперь, когда время близилось к рассвету и самая страшная усталость прошла, их вновь начали одолевать жажда и голод. Зойка смотрела на их лица, такие беспомощные и доверчивые во сне, и уже казнила себя за недавнее: «Расхандрилась некстати. У этих ребят и вовсе никого нет. Я им и мать, и отец, и брат, и сестра, и дом родной. И самый главный начальник. Я за них в ответе. Нет, расслабляться никак нельзя».

– Пить, – послышался тусклый голосок Розы.

Малышка на секунду-другую села и тут же снова повалилась на землю. Но уже сидел и протирал кулаками глаза Вовик.

– Пить хочу, – требовательно заявил он. – И есть тоже.

– И я, – нерешительно поддержал его Толик.

Громко вздохнула проснувшаяся Таня. Она повернулась, легла на спину, но Зойка видела, что девочка не спит, растирая руками занемевшую ногу. «Пора вставать, – решила она, – и добираться до какого-нибудь жилья. Поднимется солнце, тогда никуда не дойдём, все попадают от жажды. Вода. Сейчас нужнее всего вода».

Идти пришлось недолго. Оказалось, что ночь настигла их километрах в двух от селения. Сначала они увидели при дороге ряды обтёсанных камней, испещрённых непонятными письменами, похожими на запятые и точки. От камней веяло запустением и унынием. Смотреть на них было боязно, казалось, что между камнями притаился кто-то диковинный и страшный. Зойка только успела догадаться, что это такое, как Костя объявил:

– Мусульманское кладбище. Не бойтесь, ребята, тут одни камни, больше ничего нет.

Но дети всё же заспешили, торопясь миновать странный погост. И в это время из-за последнего камня поднялось что-то чёрное и мохнатое.

– О-ой! И-и-и-и! – завизжали девочки.

Вся колонна замерла в оцепенении. Зойка в первую секунду тоже обмерла от страха, но «чёрное и мохнатое» сделало три шага к дороге, и она увидела, что перед ними стоит старик в бурке и высокой папахе. Опираясь обеими руками на тяжёлую палку, он молча смотрел на ребят. Если бы даже не повстречался старик, и так было бы ясно, что селение уже близко: покой для мертвых всегда находится рядом с местом, где обитают живые. Но, конечно, лучше спросить старика.

– Дедушка, село близко?

Зойка старалась говорить как можно приветливее, потому что старик хмурился, плотно сомкнув губы. Он ничего не отвечал, наверное, не слышал её вопроса, и продолжал смотреть на детей. Зойка живо представила недавно покинутое пустое селение и испугалась, что на их пути опять никого нет, кроме этого одинокого старика. А может, всё-таки он не один в своём ауле? Но она не решалась повторить вопрос, потому что старик угрюмо смотрел на ребят, и было непонятно, то ли он сердится, то ли не слышит.

Зойка сделала знак, и колонна двинулась дальше, а она ещё стояла и раздумывала, сумеет ли чего-нибудь добиться от старика или нет. Глянула на его лицо, изрезанное морщинами, как надгробный камень письменами, и подумала, что лучше его ни о чём не спрашивать.

Минут через десять они увидели селение, состоявшее из нескольких домов. Солнце ещё не взошло, но горизонт уже играл нежным румянцем. Несмотря на ранний час, селение было полно жизни. По дворам бродили собаки, в загонах блеяли овцы, в сараях кудахтали куры. У летних печей и колодца суетились женщины. Завидев ребят, они побросали кастрюли и ведра, повыходили на дорогу. Женщины были в длинных платьях и тёмных платках. Они с удивлением смотрели на детей, невесть откуда взявшихся в такую рань. Зойка от радости, что видит, наконец, настоящее селение, где есть люди, сначала не могла вымолвить ни слова, но, заметив ведро на краю колодца, закричала:

– Воды! Дайте нам воды!

Женщины закивали головами и поспешили к колодцу. Ребята припадали к кружкам и чашкам, к ковшам и ведрам – и пили, пили… А потом они «пировали», обмакивая пресные лепёшки в козье молоко. Им всё подносили и подносили варёные яйца, початки кукурузы, запечённые ломтики тыквы. Зойка уже заволновалась, что её орда начисто объест селение. Она, словно винясь перед женщинами, объясняла им, что это за дети и в какое положение они попали.

Утолив жажду и голод, ребята оживились. Зойка встала и, обращаясь к женщинам, сказала:

– Спасибо за гостеприимство. Уж вы нас простите, съели так много. Но нам далеко идти, до самого Баку.

– Э, куда сейчас идти? – возразила одна из женщин. – Зачем идти? Солнце у вас все силы выпьет. Нельзя идти. Солнце на покой – тогда идти.

Зойка удивилась, до чего же просто. Как ей не пришло это в голову? Действительно, лучше идти ночью, рано утром, а днём, в самый зной, прятаться от солнца и отсыпаться.

– А можно у вас остаться до вечера? – неуверенно спросила Зойка.

– Почему нельзя? Конечно, можно. Идите на сено, на траву, в сараи… Где удобно, там и спите.

Ребят разморило после сытной еды, да и усталость ещё не прошла, и они быстро разошлись по сараям и закуткам – повсюду, где нашли сено или прохладу. Зойка теперь только расслабилась и тотчас ощутила, как её охватывает дрёма. Падая на сено, она подумала: «Какое счастье, что можно спать до вечера». Ей вообще нравился этот аул, где было так хорошо и покойно.

Когда Зойка проснулась, женщины, собравшись в кружок, сидели на камнях у колодца. Неподалёку стоял старик, тот, что повстречался у кладбища. Он, всё так же опершись на толстую палку, смотрел вдаль. Зойка тихо подошла к женщинам и спросила:

– У него несчастье? Мы видели его на кладбище рано утром.

– Э-э-э, старый Ахмет теперь не жилец, – ответила та, что советовала ребятам дождаться вечера. – Три его сына погибли на фронте, а позавчера он похоронил жену. Два дня с кладбища не возвращался, всё около могилы сидел, разговаривал с Фатимой. Я ему еды понесла, так он и не притронулся. Э-э-э, столько лет прожить вместе… Четыре таких жизни, как у тебя! Даже больше. Теперь один остался. Совсем один на свете.

Зойка с любопытством и сочувствием смотрела на столетнего старца, для которого мир замкнулся на любимой Фатиме. Война словно обнажила человеческие несчастья. Вот жила Зойка столько лет и не знала, что на свете существуют беды и печали. А тут сыплются одна за другой. Не у одних, так у других.

За саклей раздался звук рожка, а вслед за ним зазвенел бубен. Это было так неожиданно, что Зойка вздрогнула.

– Э-э-э, не надо бояться, сказала словоохотливая женщина. – Это мои сыновья вернулись, пригнали овец домой. Исмаил! Абрек! Идите сюда!

Из-за сакли показались двое подростков. Старшему было лет семнадцать, младший – вроде Юрки, такой же угловатый и большеглазый. У Зойки странно засосало под ложечкой: опять шевельнулась тоска по дому.

– Смотри, какой у меня красавец, – указала женщина на старшего, любуясь сыном. – Это Исмаил. А вон тот – Абрек. Вырастет, тоже красавцем станет.

Исмаил несмело улыбался, исподлобья смотрел на Зойку.

– А как они играют! Исмаил! Абрек! А ну, сыграйте, повеселите гостей!

Исмаил поднёс рожок к губам, Абрек поднял бубен. И тотчас зазвенела, полилась на землю причудливая музыка, будто чья-то радость рвалась из души. На площадке у колодца завертелись, закружились девчонки и мальчишки, и Зойка удивилась, как их, оказывается, много в этом селении. Они вскидывали руки и быстро перебирали ногами, становясь на кончики пальцев. Женщины, сидевшие у колодца, хлопали в такт музыке в ладоши. Детдомовцы, быстро собравшиеся на неожиданный праздник, с любопытством смотрели на танцующих. Зойка видела, как они повеселели, и была довольна, что им так неожиданно выпали эти минуты радости. Кто знает, сколько ещё будет невзгод на пути, пусть повеселятся.

Женщина встала, махнула рукой, и музыка оборвалась. Исмаил и Абрек выжидательно смотрели на мать. Она обернулась к Зойке:

– Нравится?

– Нравится, – ответила Зойка, – очень хорошо играют.

– Э! У нас все дети раньше играют и пляшут, а потом уже учатся говорить! – довольно засмеялась женщина и добавила категорично: – Лучше нашего аула на всём свете нету!

Зойка улыбнулась, а женщина неожиданно предложила:

– Оставайся у нас. Куда тебе идти? Вон нога больная. Живи здесь, помощницей мне станешь.

– Но дети… – начала было растерявшаяся Зойка.

– Враги сюда не дойдут! – опять категорично изрекла женщина. – Не бойся, оставайся.

Зойку чем-то притягивал этот аул: то ли ощущением давно забытой радости, то ли покоем, то ли добросердечностью людей. Искушение было так велико! Вот остаться бы здесь и дождаться, пока освободят от немцев их город. Сейчас ей тоже казалось, что они сюда ни за что не дойдут. Но ведь женщина предлагает остаться только ей. А как же дети? И она спросила:

– А дети?

– Это же не твои дети, – ответила женщина. – Отведём их в город, сдадим куда-нибудь.

– Как… сдадим? – ужаснулась Зойка – Кому?

– Э-э-э, кому, кому… Начальству!

Вчера, когда Зойка кричала на Нину, вся эта ребячья орда на какие-то мгновения действительно показалась ей обузой, которую она взвалила на себя по глупости. Но то были мгновения, за которые её вечно будет жечь стыд. Сейчас мысль о том, чтобы оставить детей, кому-то там «сдать», казалась ей просто чудовищной. И она поспешно ответила:

– Нет, нет! Я их никому не отдам! Я должна довести их до места.

– Э, как знаешь, – сказала женщина и крикнула что-то сыновьям на своём языке.

Исмаил и Абрек кинулись в саклю и скоро вынесли сыр, кукурузу, помидоры. Продукты несли со всех сторон.

– Идите в Махачкалу, – советовала женщина. – Там на поезд сядете.

Зойка давно уже ничего не чувствовала: ни боли в ноге, ни голода. Тупая тяжесть охватила всё тело. Она сознавала, что двигается, но так, как двигается старый заржавевший механизм: медленно, с усилием, рывками. Дети едва волочились за ней. Даже крепкий, выносливый Костя с трудом переставлял ноги. Они опять не ели третьи сутки. – Кар-тош-ка, – раздался удивлённый голос Вовика, и он, шатаясь, вышел из строя и направился к перекопанному полю.Все остановились. Отсюда действительно начиналось картофельное поле, с которого сняли урожай. На комке засохшей земли лежала белая картофелина. Вовик обтер её об штаны и откусил кусочек. Пожевав, объявил:– Вкусная.Он подошел к Толику, протянул ему надкушенную картофелину:– На, попробуй.Толик с жадностью откусил и подтвердил:– Правда, вкусная.– Если землю разгрести, можно ещё найти, – подсказал Костя.Дети как будто ждали этих слов. Они расползлись по полю, разгребая руками лунки, находили оставшиеся картофелины, складывали их в кучку. С дальнего конца поля донёсся девчоночий голос:– Ой, какой тяжелый арбуз!Костя, отряхивая с рук землю, пошёл на голос. Девчонка пыталась поднять большую тыкву и, конечно, не могла. Тыква была уродливо кривая, из-за чего её, наверное, и бросили здесь. Но, как видно, успела ещё подрасти и налиться соком.Огромная тыква! Это было такое счастье! Костя достал свой перочинный нож и стал ловко разрезать тыкву на маленькие ломтики. Глаза ребят горели ожиданием, но никто не посмел бы взять ни кусочка без команды, как и картошку, горка которой высилась рядом. Косте доверяли все – у него был удивительный глазомер.С тыквой и картошкой покончили быстро, но вставать никому не хотелось. Зойка понимала, что эти крохи только разбудили притаившийся голод.Сколько они уже в пути? Кажется, сорок шесть суток… Или сорок пять? Зойка силилась вспомнить и не могла. Слабость то и дело наплывала туманом. Надо было идти, но не хватало сил подняться с земли. Уже много дней они шли, не разбирая времени суток, просто когда ещё были на это силы. «Отдохнём немного», – решила Зойка.– Посидим чуть-чуть, – сказала она, ложась на полузасохшую картофельную ботву, и перед её глазами поплыла бесконечная дорога, которая, казалось, вела в никуда.Ей представился тот аул, откуда им посоветовали идти в Махачкалу. Они шли тогда всю ночь. Тощенький месяц едва освещал дорогу, но этого было достаточно, чтобы не потерять её. Дважды делали небольшие привалы, а утром набрели на островок каких-то кустарников и сели завтракать. В ауле их снабдили хорошо. Но дальше дорога шла вдали от селений, еды взять было негде, и в Махачкалу они пришли вконец измученными и голодными.Зойка повела ребят на железнодорожную станцию, чтобы отсюда их повезли до Баку поездом. Но дежурный по станции, выслушав её, с удивлением сказал:– Ты с луны салился, дэвичка? Нэ знаэшь – война! Эшелоны на фронт нэ могу отправить. Два сутки стоят. Это, знаэшь что? Мине уже к стенка нада ставить! А гдэ я вагоны возьму?– Нам есть нечего! – крикнула Зойка.– Эсть нечего? Кушать?Дежурный постоял в раздумье, потом сказал:– Пачэму я тибе должен вэрить? Проэзжали здэсь из дэтдома, у них вагоны, дакумэнты. А у вас гдэ дакумэнты?Зойка опять принялась объяснять, как они оказались без денег и документов, но история эта была настолько невероятной, что дежурный, слушая, недоверчиво качал головой. Тогда Зойка схватила его за рукав и настойчиво потащила к двери.– Вот смотрите! – сказала она. – Считайте сами, сколько их!Ребята грустно и устало смотрели на дежурного. Он опешил, увидев больше сотни оборванных и измождённых мальчишек и девчонок, которые стояли непривычно тихо. По их виду, по лихорадочному блеску глаз нетрудно было догадаться, что они действительно сильно голодны. Зойка торопливо полезла в карман: