На следующий день в "плохих" новостях не было ни слова о том, как трещала моя голова. Зато в Отделе уже всё знали. Яна позвонила в девять ноль одну и спросила:
– Приедешь?
– Не…
– Что с тобой?!
– Производственная травма. Коньяк у Виттенгера поддельный, наверное из конфискованного…
При воспоминании о коньяке, меня чуть не вывернуло.
– Никто не заставлял, - заявила Яна.
Хоть бы раз услышать что-нибудь другое.
– За что Бенедикта во второй раз посылали к психам на освидетельствование? - сменил я тему, когда стало ясно, что слов сочувствия мне не дождаться.
– За наследство академика Лиувилля. Перед смертью он перевел все свои миллионы на секретный счет, дабы они не достались его третьей жене, которая ему изменяла. Секретным счет оказался для всех, но не для Бенедикта. Он нашел деньги, но воспользоваться ими не успел.
– С каких это пор академики у нас стали миллионерами?
– Во-первых, Лиувилль сохранил наследство от первой жены, дочери богатых бизнесменов. Во-вторых, он владел несколькими патентами на изобретения. В-третьих, сумасшедшие гонорары за научно-популярные книги и статьи. Перед смертью он все имущество обратил в деньги, деньги спрятал.
– Традиционный вопрос: почему к психам, а не в тюрьму?
– Адвокаты отбили все, кроме вооруженного сопротивления при аресте.
– Это на него похоже. А этот, как его, Лиувилль, он своею смертью…
– Своею. Ему было сто пять, умер от инсульта.
– То есть никакого криминала.
– Ни малейшего.
– Слушай, Яна… я, пожалуй, махну сразу к Цансу, в Отдел заезжать не стану, скажи Шефу…
– …производственная травма. Я поняла. Выздоравливай.
Хихикнув, она исчезла.
На экране компьютера мадемуазель Ливей мелькнула уютная планетка - вся в облаках, как в пуху, и с пятеркой разноцветных лун.
– Какой уровень? - спросил я с опозданием: планетка скрылась под расписанием занятий.
– Второй, но я его почти завершила, - сказала она осторожно. - Это из-за вас посадили Бенедикта?
– Из-за меня?! - я опешил.
– Приходили из полиции, спрашивали о вас, - прошептала Ливей, но сразу опомнилась: - Ой! Однако вы тот еще жук. Ничего не скажу! - притопнула она маленькой ножкой.
– Наш журнал вас сможет отблагодарить, - искушал я бедного ученого секретаря. - Даю вам слово, о нашем разговоре никто не узнает.
– Вы с ума сошли! Да как вы смеете… - она совсем не умела возмущаться. - Мне запретили в интересах следствия.
– Запретили со мной разговаривать?
– С кем угодно. Со всеми, но особенно с вами. От вас, репортеров, можно всего ожидать.
– Например?
– Например вы не тот, за кого вы себя выдаете! - и зло добавила: - Охотник за вознаграждением!
Дверь за спиной хлопнула, и взбешенный Цанс вклинился между мной и ученым секретарем.
– Так и думал, что застану вас здесь! Мадемуазель Ливей, я же просил! Что ему от вас было нужно?
– Н-не знаю, - пролепетала она. - Он, он сам… я, я ничего… это он сам… - тыкала она в меня пальцем.
– Хорошо, хорошо, Ливей, успокойтесь, вы не виноваты. А вы, - рявкнул он на меня, - немедленно пойдите прочь!
Ни слова не говоря я быстро зашел в кабинет и уселся на подоконник. Цанс влетел следом.
– Всё, я вызываю охрану, - он потянулся к интеркому.
– Закройте дверь и слушайте! - не сдавался я. - Да, я частный детектив, и я расследую убийство Чарльза Корно. Но на Бенедикта я полицию не наводил. Думаете, я получу за Бенедикта вознаграждение? Вы ошибаетесь, деньги за него получит инспектор Виттенгер и "Фонд ветеранов полиции". Я понимаю, нет смысла убеждать вас, что найти настоящего преступника для меня важнее, чем получить обещанные полмиллиона. Вы мне не поверите. Но взгляните на дело с другой стороны. Как я уже сказал, за Бенедикта я не получу ни гроша, следовательно, я заинтересован в том, чтобы вытащить его из тюрьмы - как и вы, если я правильно понял ваше возмущение. Поэтому наши интересы полностью совпадают.
– Вон!!! - завопил он еще громче, но, подскочив ко мне вплотную, умоляюще зашептал: - Прошу вас, только не здесь. Ливей будет подслушивать. Выйдите, а я тут же выйду за вами.
– Это другое дело, - согласился я и выполнил его просьбу незамедлительно.
В коридоре, перед входом на кафедру, я предложил:
– Давайте пройдем на пожарную лестницу, там тихо и спокойно.
– Бог с вами - там такая акустика! Поехали вниз.
Мы прошли к "ночному кошмару Мебиуса", спустились на минус первый этаж, зашли в столовую для преподавателей. Цанс взял пару стаканов воды, один выпил залпом не отходя от раздаточной стойки. Я взял банку кофеиновой шипучки, после чего мы заняли двухместный столик подальше от входа.
– На како она уровне? - спросил Цанс.
– Ливей? Второй заканчивает.
– А мне сказала, что уже на третьем. Обманщица, - он с натугой улыбнулся. - Любит прихвастнуть. Мне скоро уходить, поэтому, прошу вас, покороче…
– От вас зависит. Полиция нашла у Бенедикта Эппеля мою визитную карточку. Эту карточку я передал вам в четверг, на прошлой неделе. Как она оказалась у него?
– Я ему отдал. Позавчера утром он заходил на кафедру. Я сказал ему, что им интересуется один журналист, то есть вы. Ваше имя я запамятовал, поэтому достал карточку и показал ее Бенедикту. Он ее забрал.
– А зачем, он объяснил?
– Нет. И тут нечего объяснять. Он взял карточку из любопытства. Наверное, хотел навести справки о вашем журнале.
– Перед семинаром он так меня отшил, словно уже знал, что я не журналист.
– А, ну это вы зря беспокоитесь. Просто вы ему не понравились.
– Хм, не понравился… Чарльз Корно тоже кому-то не понравился. Смертельно не понравился.
Цанс возмутился:
– Не надо смешивать! Бенедикт не убийца!
– Хорошо-хорошо, - сказал я примирительно, - не убийца, так не убийца. Но, признайте, человек он несколько странный - противоречивый, скажем так. С одной стороны - фундаментальная наука, а с другой - взлом банковского счета с наследством. Вы помните то дело?
Цанс склонил голову и потеребил правую бровь.
– Так и думал, что ему это припомнят. Мальчишество, чистой воды мальчишество, однако, согласитесь, довольно остроумное.
– Мне пока не с чем соглашаться, - признался я, - мне лишь известно, что Бенедикт нашел секретный счет какого-то богатого академика.
– Какого-то?! - воскликнул с негодованием Цанс. - Стыдно, молодой, человек, стыдно называть великого Лиувилля каким-то там академиком. Он, да будет вам известно, основал нашу кафедру. Я имею честь считаться его учеником. Когда здоровье не позволило ему продолжать заведовать кафедрой, я сменил его на этом посту. Неужели вы не читали его "Краткой истории сущего"?
Я вспомнил, что на Татьяниной книжной полке есть эта книга: семьсот страниц in quarto, твердый пластиковый переплет, закладка из пера птероркуса на двухсотой странице.
– Я держал ее в руках, - сказал я как бы в оправдание.
– Держали в руках! Вы держали в рука книгу величайшего эволюциониста нашего времени и не прочитали!
– Обещаю прочесть. Значит, он занимался теорией эволюции…
– В самом широком смысле слова, - гордо подтвердил Цанс, - Его заслуги перед наукой не перечислить. И какой эрудит! Впрочем, для нашей науки это характерно… м-да… Как любознательному ребенку, ему казалось интересным всё: космология, происхождение жизни, языкознание, литература - всё!
Где он видел таких детей? - подумал я.
– А моролинги?
– И в частности, конечно, моролинги. А что тут удивительного? Моролинги - единственное в галактике первобытное общество. Изучая их, мы изучаем происхождение человеческой цивилизации. Я согласен с Брубером, моролингам необходимо обеспечить максимальную изоляцию и самостоятельность, и тогда мы сможем наблюдать общественную эволюцию в чистом виде, без, так сказать, направленных возмущений. В эволюции, скажу я вам, роль возмущений…
– Профессор, - взмолился я, - давайте вернемся к Бенедикту. Как он нашел наследство Лиувилля?
– Да, вы правы, - спохватился Цанс, - мы ушли несколько в сторону. Так вот, после смерти академика, я попросил Бенедикта помочь мне разобраться с его архивом. Тогда уже было известно, что Лиувилль перевел все деньги в банк на одной оффшорной планете. Просматривая архив, Бенедикт обнаружил, что Лиувилль писал воспоминания. Бенедикт внимательно прочитал их и заметил, что в третьей главе академик неожиданно стал отдавать предпочтение словам, начинающимся на букву "П", причем достаточного повода для такого предпочтения Бенедикт не нашел. Предположим, что французский математик Пуанкаре действительно был основоположником математического аппарата, используемого в нашей науке. Предположим, что Лиувилль, выросший, кстати, на Земле, действительно любил отдыхать в итальянской провинции Поджо Сан Лоренцо, на завтрак есть кашу из таро, называемую еще "пои" или "поа", а вечерами читать романы о сыщике по фамилии Пуаро. Но написать, что у юного Пуанкаре была собака породы пойнтер, да еще по кличке По - это, спрашивается, к чему? У Пуанкаре был сенбернар, и звали его не По, а Том. Как сказал Бенедикт, у нормальной французской собаки должно быть нормальное англо-саксонское имя. Бенедикт решил, что все эти несуразности возникли неспроста. Он проанализировал все использованные Лиувиллем слова на букву "П". Открытие он сделал ошеломляющее: в третьей главе воспоминаний Лиувилль умудрился перебрать все слова с двух идущих подряд страниц Всемирной Энциклопедии, причем изданной на испанском языке, хотя сами воспоминания писались по-английски. Номер главы из воспоминаний, номер тома из Энциклопедии и, наконец, номера страниц из Энциклопедии, будучи выписанными один за другим, дали Бенедикту искомый номер счета. Ну не умница ли!
– И это вы называете динамической лингвистикой?! - моему изумлению не было предела.
Цанс расхохотался.
– Нет, упаси боже. Простая наблюдательность и ничего больше. У Бенедикта потрясающе развита интуиция и наблюдательность - качества действительно необходимые для того, кто собирается изучать динамическую лингвистику. Однако его способности не всегда идут ему на пользу.
– Не смотря на то, что наследство Лиувилля он искал для собственной пользы.
– Нет, ну что вы! Он сообщил номер счета поверенному, а уж тот попытался использовать это для собственного обогащения. Суд полностью оправдал Бенедикта. Им двигала страсть к разгадыванию текстологических загадок. Без этой страсти, как и без интуиции, в динамической лингвистике не продвинешься ни на шаг.
– Зато для тех, у кого она есть, находится место в психушке.
– Вам не следует над этим иронизировать, - с неприязнью заметил Цанс.
– Но почему Бенедикт опять туда угодил?
– Потому что очень туда не хотел.
– Поясните.
– Когда полиция пришла его арестовывать, Бенедикт решил, что его снова хотят засадить в клинику. На самом деле, полиция не подозревала, что он на заметке у психиатров, поскольку все документы остались на Земле. Но Бенедикт думал обратное, поэтому оказал, выражаясь полицейским языком, вооруженное сопротивление.
– Молотком по голове?
– Молотком? - переспросил Цанс. - Почему молотком? А, вы про Нострадамуса… Нет, насколько я знаю, он использовал цефалошокер. Был вызван дополнительный наряд полиции, и Бенедикта схватили. Затем суд, медицинское освидетельствование и, как результат, принудительно лечение в психиатрической клинике. Через месяц адвокаты его освободили. Я тоже помог, чем смог…
– Вы имеете в виду восстановление в университете?
– Да. Руководство университета было против, один я мало что сумел бы сделать, но адвокаты не зря ели свой хлеб. Понимаете, по закону, каким бы ни было наказание для преступника, его нельзя лишать возможности получать информацию. Какую именно - закон не оговаривает, следовательно - любую. Закон может ограничивать лишь передвижения осужденного. После того как врачи признали, что Бенедикт не представляет опасности для общества, Фаонский университет автоматически перестал быть для Бенедикта terra prohibita. И его пришлось восстановить, ибо учеба - это и есть получение информации.
Договорив, Цанс мельком взглянул на часы.
– Блестяще! - оценил я проворство адвокатов. - Профессор, если у вас есть еще несколько минут, то не могли бы вы в двух словах рассказать мне, что изучает эта динамическая лингвистика. Я поясню, почему это может быть важно. Два года назад Бенедикт расшифровал секретный банковский код. Деньги были фактически ничьи и поэтому, кроме как от правосудия, Бенедикт ни от кого не пострадал. Теперь же убит талантливый программист, с которым у Бенедикта были какие-то общие - пускай научные - интересы. Если научные - значит, касающиеся динамической лингвистики. Извините мое невежество, но не могло ли произойти так, что Бенедикт и Корно, используя эту науку, расшифровали какие-то финансовые документы, затрагивающие интересы, ну скажем, "Виртуальных Игр" - это я так, для примера, - оговорился я, заметив, как Цанс при упоминании "Виртуальных Игр" вдруг вздрогнул и затеребил брови. - В общем, я надеюсь, вы поняли мою мысль: фундаментальная наука не всегда только тратит деньги налогоплательщиков, иногда она помогает их зарабатывать. Так вот, применительно к динамической лингвистике…
– Нет, только не она! - сказал Цанс с обидой в голосе. - Конечно, после того случая, мне трудно ручаться за Бенедикта, но за науку я ручаюсь головой. Динамическая лингвистика - невиннейшая из наук! Бенедикт работал - как это не смешно для вас звучит - с первобытными мифами, а не с финансовыми документами. Он сравнивал мифы, и определял динамику возникновения одного мифа из другого. В двадцатом земном веке схожие вопросы изучал структурализм, выросший из структурной лингвистики. После введения математических методов родилась новая наука, которая стала изучать не только структуру, но и динамику в широком смысле текстов. Динамизм - название неудачное, поэтому науку назвали динамической лингвистикой. - Он допил воду и поднялся. - Вас успокоило мое объяснение?
– Мифы моролингов он изучал? - спросил я в ответ.
– Разумеется.
– Тогда - нет.
– Сожалею, - сказал он, направляясь к выходу, - я приготовлю для вас список литературы.
Я пошел следом за ним.
– Вы уже обещали мне один список.
– Обещал? - удивился Цанс. - Не напомните, по какой теме?
– О вселенной, где время течет вспять. Мы говорили о ней в день нашего знакомства.
– Ах да, припоминаю. Но ничего страшного, эти два списка существенным образом пересекаются.
Так, подумал я, чтобы от меня отделаться он начинает издеваться.
– Вероятно, вы имеете в виду толковые словари, - предположил я. - Так это излишне…
– Нет, - отрезал Цанс, - не словари. И, простите за прямоту, но в данный момент нам не по пути.
Ну и прямота! Нет, чтоб просто послать.
На втором этаже я сошел с "кошмара Мебиуса" и по лестнице спустился в вестибюль.