Гриффит настолько привык, притерпелся, притёрся к своему одиночеству, что за годы совместного бытия придумал ему сотни кличек, ласкательных и уменьшительных имён. Вечером он спьяну мог назвать одиночество «Мой Одуванчик», но наутро оно начинало досаждать и бередить старые раны, в отместку Гриффит обращался к нему не иначе как «капитан Пенопласт, сэр». Среди имён, придуманных им, фигурировали «Алая Роза» и «Старец Из Чайного Домика», а наиболее употребительным стало «Sumsum» — от «я одинок, следовательно — существуюсуществую» — формула, проверенная на прочность житейским опытом.

В один прекрасный день он понял, что не так одинок, как ему, возможно, хотелось бы, ибо относится к своему одиночеству запанибратски, холит и лелеет его, как истинный самурай — грядущую погибель. Одиночество Гриффита с годами сделалось антропоморфным, часто Гриффит отчётливо слышал его голос, порой — ворчливый и брюзжащий, как у стареющей женщины, порой — напоминающий голос отца, которого Гриффит никогда толком не знал и видел всего несколько раз в жизни.