Взрыв на 32-м километре Киевского шоссе наглядно продемонстрировал и нам, и остальному миру: волна ксенофобии и ненависти к «инородцам» вовсе не идет в России на убыль. Напротив, эта волна становится все яростнее. На ее гребне – грязная пена разномастных подонков: от уличной шпаны до депутатов Государственной Думы и губернаторов. Все они ищут (и успешно находят) дешевую популярность в ущерб будущему страны. Ведь куда проще обнаружить виновников всех наших бед, ткнув в кого-то пальцем, чем копаться в самих себе…

Но, повторю, на 32-м километре Киевского шоссе один человек все-таки остановился. Таня Сапунова, молодая русская женщина, спасла честь России.

А вот дальше началось нечто невероятное.

Первое, что мы услышали от милицейских работников, прибывших на место преступления, – «хулиганство».

Знакомая песня.

Правда, чуть позже министр внутренних дел недвусмысленно назвал происшедшее актом экстремизма. Его подчиненные возражать не посмели, языки прикусили. Они так и продолжили свою работу, с прикушенными языками, но как бы в пику своему начальству. Дескать, экстремизм, говорите? Будет вам экстремизм… И провели трехкратное «исследование» автомобиля Сапуновой, старенькой «Оки», на предмет обнаружения в ней следов взрывчатки. Версия, стало быть, такая: сама Татьяна пыталась установить взрывное устройство, но в результате неосторожного с ним обращения произошел взрыв.

Я понимаю: следствие должно отработать все версии. В том числе и эту. Однако если учесть, что «террористом-камикадзе» Сапунову можно назвать лишь при очень богатом воображении, надо было бы как-то поделикатнее: все-таки пострадал человек, хоть и не до смерти. Впрочем, о чем это я?…

Таня между тем лежала в больнице. Не знаю, приходил ли к ней кто-нибудь (кроме родных, разумеется): медперсонал занял глухую оборону, на вопросы не отвечал. Случайно узнал, что была Хакамада. Одна, без телекамер. Следовательно, не для пиара, а по движению души. Похвально.

А может, кто-нибудь из Кремля заехал? Или, на худой конец, из правительства? Из МВД, к примеру? Ведь Таня сделала именно то, что должны были сделать милицейские господа. Они всегда укоряют нас, обывателей, в равнодушии, благодаря которому, дескать, правоохранительным органам трудно справляться с преступностью, насилием и экстремизмом. Сапунова поступила неравнодушно. И каков результат? Кто-нибудь из начальства ее поддержал, поблагодарил? И что должны думать другие неравнодушные?…

Всем им (нам) наука.

* * *

Из Московской прокуратуры в редакцию «МК» пришел факс. После одного из моих материалов у прокуратуры вдруг возникло ко мне множество вопросов. Я и до того неоднократно писал о попустительстве правоохранительных органов нашим неонацистам. Обычно реакция была нулевая.

Однако в последнее время что-то такое, по-видимому, все-таки стряслось. То ли указание от Президента поступило – бороться-таки с экстремизмом, – то ли еще что, только на сей раз моя небольшая статья не осталась без внимания. И вот – факс. Старший прокурор Отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности г-жа Замышляева весьма лаконично – не тратя дорогую факсовую бумагу на всякие там обращения и прочие вежливости, – интересовалась, являюсь ли я штатным сотрудником «МК». И если «да», то просит г-жа Замышляева (а исходя из контекста – требует) сообщить место моей прописки.

Не понимаю, в чем, собственно, разница – штатный я или внештатный. Законы, что ли, другие? И уж совсем непонятно относительно места моей прописки. Я свой адрес не всем сообщаю, только друзьям и близким знакомым.

Кроме того, г-же Замышляевой захотелось выяснить, «кто из редакторов (Ф.И.О., координаты) подписал вышеуказанную статью в номер и проверялась ли им достоверность указанных фактов».

Вообще-то «МК» своим сотрудникам доверяет. Что же касается «указанных в публикации фактов», то они, как говорится, налицо. Вам перечислить, г-жа Замышляева?

Но особенно обескуражил меня вопрос: «цель написания статьи?». Ну вот действительно: какая цель? Так и подмывало ответить: дескать, хотел оклеветать.

По большей части я не слишком законопослушный гражданин, могу подобные факсы и проигнорировать. Однако в данном случае любопытство оказалось сильнее, и я позвонил по указанному в факсе телефону.

Г– жа Замышляева оказалась – сама любезность. Обо всем толково меня выспросила, а потом пожаловалась: уж так трудно им, прокурорским, 282-ю статью («разжигание межнациональной вражды или розни») нашим неонацистам предъявлять, уж так трудно… «Это почему же?» – вежливо поинтересовался я. Ну как же, посетовала г-жа Замышляева, там ведь умысел нужно доказывать. А как докажешь, если подозреваемый его отрицает? Говорит – вовсе я не собирался оскорблять, к примеру, весь чеченский народ, я только против отдельных его представителей выступаю, против чеченской мафии…

Тут я несколько отступлю от моего разговора с г-жой Замышляевой. Если некто хватает, скажем, молоток и с криком «Убью!» бьет человека по голове и тот умирает, обвиняемого будут судить за предумышленное убийство. И никакие оправдания – мол, убивать не собирался, попугать хотел – ему не помогут. И никакая экспертиза – психологическая или лингвистическая – того клича, с которым некто убивать кинулся, не понадобится. Подобные умозаключения доступны любому студенту юрфака.

По делу пресловутого Корчагина прокуратура одномоментно обратилась к двум экспертам. Один из них, член-корреспондент РАН, профессор Института этнологии и антропологии Сергей Арутюнов, относительно корчагинских опусов пишет: «Содержание явно антисемитское (юдофобское), направленное на мобилизацию читателей к враждебным против евреев действиям». Другой эксперт, тоже профессор, но почему-то – Московской государственной академии приборостроения, излагает иную точку зрения: «Не содержит призывов к антиправовому насилию и такая мера, как депортация евреев из страны».

Как вы думаете: чью экспертизу «приняла за основу» прокуратура? Этнолога? А вот и нет: приборостроителя.

Ничего этого рассказывать г-же Замышляевой я не стал. Бессмысленно. К тому же «опрашивала» она меня не по собственному почину, а подчиняясь приказу своего начальства. Теперь вот отчитается – на том все и заглохнет. Как всегда.

В заключение нашей беседы г-жа Замышляева еще раз посетовала – на сей раз на Министерство печати. Прокуратура, дескать, не может сама подать иск в суд о закрытии органа печати, прославившегося своим экстремизмом. По закону это должно делать вышеупомянутое министерство. А оно – не делает.

Намек я уловил и позвонил в Министерство печати.

* * *

В правовом управлении Министерства печати к моему звонку отнеслись, мягко говоря, прохладно. На вопросы отвечать отказались, потребовали письменный запрос и сведения о том, где можно ознакомиться с моими публикациями «по данному вопросу».

Причина столь нелюбезного отношения стала понятна после того, как я разузнал о деятельности управления на ниве противодействия нацистским изданиям. Между прочим, таковых в России насчитывается много десятков. Все они официально зарегистрированы и выходят вполне легально. Согласно нашему законодательству, прекратить выпуск такого издания может лишь суд, причем по иску только двух организаций: Министерства печати или Региональной инспекции по защите свободы печати и массовой информации. За все предыдущие годы столичным судом была закрыта одна-единственная газета – «Штурмовик», копировавшая название и содержание печально знаменитой штрайхеровской «Der Stunner». Иск был подан Московской региональной инспекцией. Министерство печати с подобными исками не обращалось в суд ни разу.

По– видимому, наконец и до г-на Лесина дошло-таки вышеупомянутое указание Президента – бороться с экстремизмом. Потому что совсем недавно Министерство печати вдруг подало сразу три иска. Один из них – к национал-большевистской газете «Лимонка» (на сегодняшний день ее даже закрыли), два других – к газетам «Русские ведомости» (ее издатель – тот самый «академик» Корчагин) и «Русский хозяин». В отношении этих двух изданий предсказать что-либо трудно. Судебный процесс по «Русскому хозяину» еще только намечается, а газета «Русские ведомости» хоть и была судом закрыта (спустя 12 лет (!) после её появления), однако процесс этот – я имею в виду закрытие – проходил с явным противодействием прокуроров, которые должны были поддерживать иск от имени государства.

Поддерживать иск прокурорам очень не хотелось.

* * *

Нацисты тоже любят обращаться в суд. В другое время они всевозможные споры и решали бы по-другому. По-нацистски. Но пока – можно и в суд. Совсем недавно иск одного из нацистов пришлось рассматривать судье Пресненского межмуниципального суда Москвы Игорю Тюленеву.

Суть дела проста. В конце 2001 года «МК» опубликовал статью о судебном процессе над двумя милиционерами, избившими азербайджанца. Оба милиционера были признаны виновными и осуждены – правда, наказание было более чем гуманным.

Процесс проходил в Никулинском суде столицы. У подсудимых была «группа поддержки», состоявшая из сотни членов РНЕ. Все они были одеты в черную форму, на рукавах – повязки со стилизованной нацистской символикой, в стенах суда раздавались крики «Хайль Гитлер!». Все это происходило почти два года спустя после того, как московское правительство аннулировало регистрацию РНЕ в столице.

Описав происходившее, корреспондент «МК» нарвался на судебный иск. Его подал член РНЕ «из группы поддержки». Истец потребовал публичного опровержения в «МК»: дескать, ничего подобного не было – ни нацистской символики, ни нацистских же приветствий, а просто зашли они, мирные обыватели, в суд. Вроде как поприсутствовать…

На заседание суда истец явился опять же с «группой поддержки». Правда, на сей раз их было поменьше, человек тридцать, «Хайль Гитлер!» не кричали, но все остальное – в полном объеме: черная форма с портупеями, нарукавные повязки с эмблемами.

Представитель «МК», известный адвокат Андрей Муратов, спустился на первый этаж. Там, у входа, – пост милиции. К милиционеру Муратов и обратился. «В зале суда, – сказал он, – люди в форме со стилизованными свастиками на рукавах. Я прошу вас подняться и составить протокол».

«Щас– щас, – засуетился страж порядка. – Щас мы придем…»

Они действительно пришли. Постояли в зале суда и в коридоре и так же молча ушли.

Перед началом процесса истец удобно расположился за своим столом. Расстелил на нем белую скатерку, по краю которой были не то наклеены, не то вышиты свастики. В центр стола водрузил флажок с эмблемой РНЕ. Спустя короткое время в зале заседаний появился судья Тюленев.

Муратов обратил внимание судьи на паучьи знаки, «украсившие» зал. Тюленев привстал со своего судейского кресла и подался вперед (он неважно видит).

– Что там у вас на скатерти? – спросил он истца.

– Свастики, – гордо ответил тот.

– Убрать! – распорядился Тюленев.

Истец убрал – и скатерть, и флажок. Бережно свернул и спрятал в сумку. В иске ему было отказано, однако «группа поддержки» уходила, вполне довольная собой, грохоча сапогами. Ну как же: РНЕ успешно продемонстрировало – и не где-нибудь, а в столичном суде, – что никакие запреты властей ему не страшны.

(Замечу в скобках. После взрыва на Киевском шоссе два аналогичных плаката появились в Воронеже. К счастью, без взрывчатки, а только с ее имитацией. А что в Воронеже – не случайно: стены городских домов, фонарные столбы, заборы пестрят аббревиатурами «РНЕ» и свастиками. Потом взорвалось под Омском, потом снова в Подмосковье, в Ленинградской области…)

Судья Тюленев – человек, насколько мне известно, весьма достойный, ни разу не давший повода заподозрить его в симпатиях к нацистам, – почему-то не приказал баркашовцам снять нарукавные повязки и не выдворил их из зала суда. Возможно, потому, что он плохо видит. А может быть, и по другой причине. Она заключается в двух документах, которые истец передал Тюленеву накануне судебного заседания. Оба эти документа есть в деле. Оба – на бланках: «Государственная герольдия при Президенте Российской Федерации».

* * *

Указ об образовании Государственной герольдии был подписан Ельциным в 1994 году – «с целью обеспечения единой государственной политики в области геральдики». Ее задача – работа по созданию и использованию официальных символов РФ, созданию знамен, флагов, наград и пр. Кроме того, «герольдия осуществляет обязательную геральдическую экспертизу предлагаемых государственных, ведомственных и иных официальных символов».

С момента образования Государственной герольдией бессменно руководит г-н Вилинбахов.

К нему-то, как явствует из первого документа, и обратился начальник отдела юстиции города Самары – относительно «эмблемы Самарского общественно-политического движения „Русское национальное единство“. Ответ герольдмейстера г-на Вилинбахова датирован октябрем 1998 года. В нем говорится:

«Действующим законодательством, как российским, так и международным, не предусматривается никаких ограничений использования знака „свастика“ и знаков, похожих на нее. Таким образом, с юридических позиций препятствий для использования движением „Русское национальное единство“ данного знака в качестве своей эмблемы нет».

То есть как это – нет!… А как же Федеральный закон, принятый в мае 1995 года, – «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов», который запрещает «использование в любой форме нацистской символики как оскорбляющей многонациональный народ и память о понесенных в Великой Отечественной войне жертвах». О международном законодательстве в этой сфере я уж не говорю – читателям этой книги примеры известны…

Правда, автограф г-на Вилинбахова под вышеприведенным текстом отсутствует. Легко могу допустить, что и бланк, и текст на нем – поддельные.

Но вот другой документ. На аналогичный запрос Управления юстиции Псковской области из Государственной герольдии поступил ответ (июль 1999 года):

«…С точки зрения геральдического законодательства Российской Федерации препятствий для использования свастики на печатях псковского городского общественного движения „Русское национальное единство“ не имеется».

Тут уж все чин чинарем: подпись г-на герольдмейстера Вилинбахова, фамилия «исполнителя», печать Управления юстиции Псковской области, печать «Согласовано». Кроме того, имеется и сам запрос, в котором есть и описание эмблемы, и ее изображение. Со стилизованной свастикой.

Одного не могу понять: что это за «геральдическое законодательство», совершенно официально разрешающее использование в России свастики – пусть даже стилизованной? Разрешающее, между прочим, в обход Федерального закона…

* * *

Погром на Манежной площади, устроенный якобы «футбольными фанатами», вызвал шок у многих моих сограждан. Меня же более всего поразила реакция московских властей. Первым эту реакцию озвучил вице-мэр Москвы. Дескать, правильно, что милиция не вмешивалась, а то своим вмешательством она еще более распалила бы погромщиков, жертв и разрушений было бы значительно больше. Ничего себе довод! Может быть, нашей милиции вообще уйти с улиц? Чтобы не распалять преступников?… После царицынского погрома, когда в Москве средь бела дня убивали людей по признаку цвета их кожи или волос, аргумент был примерно тот же: правильно, что не применили оружие, – ведь могли невзначай попасть в кого-нибудь из погромщиков… Симптоматично?

Неспособность (или нежелание) правоохранительных органов остановить волну насилия прослеживается по цепи событий. Каждое звено этой цепи – все мощней, целенаправленней, масштабней.

В 2001– м году только в Москве – более полутора десятков нападений на темнокожих и «лиц кавказской национальности», а также очередное (уж не знаю, какое по счету) осквернение синагоги. Пик насилия пришелся на 30 октября: погром в Царицыне, результат которого – трое убитых и десятки раненых.

Уже после этого погрома, главный милиционер Москвы, генерал-майор Пронин, защищая своих подчиненных от обвинений в бездействии, сказал: мол, это все футбольные фанаты, которые-де расстроились из-за проигрыша своей любимой команды…

Нам абсолютно не важно, как называть погромщиков – нацистами, скинхедами или «фанатами». Нам важно, чтобы мы чувствовали себя на московских улицах в безопасности.

В 2002– м году скорбный список убитых и изувеченных нашими отечественными нацистами был продолжен. Причем список этот далеко не полный: он охватывает только столицу, где подобные «происшествия» так или иначе становятся известны. Что же касается периферии, то тут нам остается только гадать…

И, наконец, 9 июня.

Мне возразят: погром на Манежной площади – дело рук «футбольных-фанатов», нацисты тут ни при чем. Генерал-майор Пронин использовал тот же аргумент: они, мол, болельщики. Благо на сей раз, в отличие от Царицына, погром случился сразу вслед за футбольным матчем.

В логике, однако, есть железное правило: «после этого» не значит «поэтому». Возможно, что и «фанаты». Но я не исключу и другой вариант: вспышка насилия была заранее спланирована и хорошо организована. Цель – «потрогать за вымя» власть, проверить ее способность к решительным действиям в экстремальных ситуациях.

Проверка удалась на славу.

* * *

Два звена той же цепи выглядят особенно значимо. Оба они связаны с именем Лени Рифеншталь.

Летом 2001 года в Санкт-Петербурге прошел кинофестиваль «Послание к человеку». «Гвоздем» фестиваля стала 99-летняя Лени Рифеншталь – «первая дама нацистского кинематографа». В городе-герое ее принимали на высшем уровне: с пресс-конференцией в лучшей гостинице и вручением награды «За вклад в киноискусство».

На фестивале демонстрировался и сам «вклад» – два самых одиозных фильма Рифеншталь: «Триумф воли» и «Олимпия». Первый – о съезде НСДАП в 1934 году, на котором обсуждались, помимо прочего, принятые вскоре расовые законы Третьего рейха. Обе картины – панегирики Гитлеру и его «харизме». Такое, стало быть, «послание к человеку».

Люди того типа, к которому относится и Лени Рифеншталь, впоследствии утверждали, что они должны были либо принять «условия игры» – сотрудничать с нацистской властью, либо отказаться от своего призвания – искусства.

Эти люди лгали. Весь цвет немецкой культуры покинул гитлеровскую Германию. Эмигрировали писатели Томас Манн и Генрих Манн, Ремарк, Бертольт Брехт, художники Георг Гросс и живший в Германии Василий Кандинский, великие кинематографисты Фриц Ланг и Марлен Дитрих… Нацисты страстно желали хоть кого-то перетянуть на свою сторону. Кандидатуры нашлись: замечательный дирижер Герберт фон Караян, прекрасный актер Хайнц Рюман. Но это были единицы. Те, кто подпал под обаяние безграничной власти. Они стали главным пропагандистским козырем режима. Их дружбы искали нацистские бонзы, без них не обходился ни один прием у фюрера…

Им это нравилось.

Чуть раньше то же самое проделали большевики. Особняками и славой они сманили великого Горького, Алексея Толстого и немногих других. Бунин предпочел остаться в эмиграции и умереть в нищете.

Подобное действо – с нацистской «звездой» документального кино в главной роли – на родине Рифеншталь, в Германии, невозможно. Оно было бы невозможно и в Москве: Лужков, я уверен, встал бы на уши, чтобы его не допустить. Зато, будто в насмешку, оно стало уместным в городе, пережившем самую страшную трагедию второй мировой войны.

Нынешняя власть Петербурга-Ленинграда в лице губернатора Яковлева это действо одобрило.

Мои немецкие коллеги раскопали, что будто бы Лени Рифеншталь – активный участник некоего тайного фонда помощи бывшим нацистам. Возможно, те, кто принимал участие в блокаде Ленинграда, получают благодаря ей материальное вспомоществование…

До Урала, конечной когда-то цели гитлеровцев, Рифеншталь не добралась. Но ее фильм – все тот же «Триумф воли» – осенью 2001 года показали в Екатеринбурге.

Для участников просмотра были отпечатаны билеты, на которых зрителей взмахом руки приветствовал сам фюрер. Там же черным по красному значилось: «Фашистский вечер». Гостей встречали девушки, «истинные арийки», одетые в эсэсовскую форму. Каждому зрителю вьщавалась нарукавная повязка со свастикой. В зале – плакаты и знамена Третьего рейха. Потом был аукцион, на котором разыгрывались экземпляры «Майн кампф» и значок члена НСДАП. И когда на экране наконец появился Гитлер, несколько молодых людей вскочили со своих мест и закричали «Хайль!».

Губернатор Россель не возражал.

Один из инициаторов «Фашистского вечера» объяснил: «Мы планировали организовать показ, на котором можно было почувствовать эстетику Третьего рейха. Потрогать ее руками».

Почему бы тогда не установить перед входом в зал парочку освенцимских печей? Или газовых камер? С демонстрацией?

Для эстетики.

Псих или не псих? – вот в чем вопрос.

Хотя, по большому счету, это не так уж и важно. Потому как ежели подсудимый Буданов – человек здоровый, то должен сидеть в тюрьме: безнаказанный, он вполне способен много еще чего натворить. Даже похуже того, за что его нехотя продолжают судить. Хотя, кажется, хуже уже некуда.

Но даже если он психически не совсем здоров, выйти на свободу полковник Буданов по идее все равно не должен. А должен он по решению суда отправиться на длительное излечение в спецпсихбольницу. Поскольку ежели преступление он совершил, будучи немножко больным, а потом таинственным образом вдруг стал здоровым, то окружающие его люди, то есть мы с вами, от рецидива не застрахованы.