Женевьева, по-прежнему в наркотическом сне, лежала на каталке. Она находилась в маленькой палате с прозрачной передней стенкой, позволяющей наблюдать за пациентом. В палате стояло множество мониторов, предназначенных для отслеживания жизненных показателей организма, но ни один экран не горел. К левой руке Женевьевы была подсоединена капельница. Раствор медленно капал, предотвращая обезвоживание.

Соколов, сидя за рабочим столом в своей исследовательской лаборатории, сквозь стекло посмотрел на Женевьеву. На столе лежали раскрытыми множество записных книжек, а на мониторе компьютера отображался ход операции на грудной клетке: открытые органы пульсировали, и время от времени камера перемещалась на оперирующих хирургов с их окровавленными перчатками. Соколов привез с собой материалы всех исследований, которые он провел, пока работал у Зиверы, и уже отдал приказ начать производство лекарств. Черт с ними, с патентами. В эту минуту он изучал документацию по медицинской процедуре, применение которой позволит стимулировать выработку почками эритропоэтина, естественного стимулятора синтеза красных кровяных клеток. Применение этой процедуры должно быть очень полезным для больных анемией и другими заболеваниями, связанными с нарушением выработки кровяных клеток. Однако самый большой интерес новая методика вызывала в мире спорта, поскольку представляла собой отличный допинг, не поддающийся выявлению.

На завтра планировалась развернутая презентация для избранной группы русских врачей, бизнесменов и правительственных чиновников. Презентация будет включать в себя просмотр ролика, который он сейчас редактировал, а также демонстрацию процедуры на трупе. Соколов рассчитывал в ближайшем будущем продемонстрировать операцию на живых объектах, но пока это пришлось отложить, до прибытия на следующей неделе «добровольцев».

— Что скажете?

Оторвавшись от записей, Соколов увидел стоящего в дверях Илью Речина.

— Речин, входите.

— Как обстоят дела? — спросил тот, переступая порог.

Соколов, хотя всего на десять лет старше Речина, физически представлял собой полную противоположность мускулистому, словно вырубленному из куска дерева Илье. С годами Соколов усох и скрючился, его лицо избороздили морщины. Он предпочитал упражнять не тело, а ум.

— От Джулиана никакого ответа.

— Он не уступит. Сейчас он испытывает вас, анализирует альтернативы, — нахмурился Речин.

— Откуда вы знаете?

— Он бизнесмен, для него это сделка.

— Речь идет о его матери. Он уступит.

Речин устремил горящий взгляд на Соколова. Подходящий момент настал.

— А что насчет моего сына? Мне привезти его в Россию?

— После того как мы получим картину, я целиком и полностью сосредоточусь на вашем сыне. — По тону Соколова было ясно, что он ничуть не кривит душой.

Речин заходил по лаборатории. Его глаза блуждали, взгляд стал отсутствующим.

— Каждый лишний день… — В его словах звучали и гнев, и боль.

Повернувшись к Речину, Соколов сочувственно посмотрел на него.

— Я не смогу отдать свое внимание безраздельно вашему сыну, пока не получу карту. Я установил срок — пять дней.

— Значит, надо довести Зиверу до отчаяния, сократить время, в течение которого он может анализировать альтернативы.

Соколов внимательно слушал. Ему импонировали слова Речина.

— И продемонстрировать ему серьезность наших намерений. — Речин бросил взгляд на Женевьеву. — Ожидание страдания — мощное оружие. А когда страдают те, кого вы любите, вы пойдете на что угодно, лишь бы помочь им. — Речин встретил взгляд Соколова. — У вас есть видеокамера?

— Разумеется. Что вы задумали?

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— И?..

Повернувшись к стеклянной стене, Речин взглядом указал на Женевьеву.

— Предлагаю повысить давление.