В горах Баварии леса сохранились в своем первозданном виде. Неудивительно, что именно здесь оживают великие немецкие легенды о Зигфриде, Победителе Драконов. Лишь в самые ясные дни солнечный свет проникает сквозь сплошной полог до земли, да и то такой, что с трудом можно разобрать печатный текст. Толстый слой гниющей листвы и мха образует мягкую подстилку, дом для бесчисленных насекомых, птиц и волков. Следы цивилизации здесь встречаются редко, а во многих местах вообще нога человека не ступала ни разу с тех пор, как перестала вестись массовая заготовка дров. Заросшие мхом древние грунтовые дороги, по которым когда-то вывозили поваленные деревья, служат единственными путями сообщения между крохотными первобытными деревушками, живущими натуральным хозяйством, — всем, что осталось от эпохи бума лесозаготовок.

На юго-западной опушке леса, в двадцати километрах от ближайшего городка, сгрудилась горстка старых домов. Вокруг они обнесены оградой из дерева и камня, увитой буйным диким виноградом и плющом, которая тянется на полмили. Примитивные постройки из бревен и камня, насчитывающие несколько столетий, теснятся вокруг большого строения из булыжника, которое возвышается над землей на четыре этажа, соревнуясь с вершинами деревьев. Это похожее на замок здание стоит на вышедшей на поверхность гранитной скале, и невозможно сказать, где заканчивается естественный камень и начинается творение человеческих рук. Легенды гласят, что вся деревушка выросла прямо из земли, сотворенная на заре мироздания матерью-природой. Однако здесь не видно ни единой души; все давно собрали свои нехитрые пожитки и бежали к цивилизации, устав от непрерывной борьбы с диким, неукрощенным миром.

На краю брошенной деревушки, прячась в вечерних тенях, стояла каменная таверна. Прохудившаяся крыша, выложенная дранкой, давно заросла мхом и пучками травы. Подступивший лес стремился поглотить приземистое строение. Над дверью покосившаяся, потемневшая от непогоды вывеска приглашала усталого путника отведать кружку пива.

Внутри царила та же древняя простота, что и снаружи. На каменном полу — несколько грубых столов и скамей, переплеты старых окон рассохлись, и краска на них облупилась. На стенах средневековые гобелены с рыцарями, драконами и пейзажами. Майкл сидел в одиночестве за простым деревянным столом, угрюмо потягивая пиво. Кроме него здесь был один только хозяин, который, повернувшись к посетителю спиной, сосредоточенно тер кружки. Некоторое время назад Майкл, переполненный тревогой, попытался дозвониться в Штаты до Мэри, чтобы сказать ей, что он возвращается домой. Однако услышанное повергло его в шок. Сердце сбилось с ритма, после того как коммутатор соединил Майкла с палатой Мэри и незнакомый женский голос ответил:

— Реанимационное отделение. Чем могу вам помочь?

Узнав, кто звонит, медсестра попросила его поторопиться с возвращением. Она сказала, что Мэри постоянно справляется о муже, а времени у нее осталось совсем немного. Пятнадцать часов назад она снова впала в кому.

Майклу очень хотелось передать Мэри, что у него все в порядке. Но вместо этого он лишь сказал медсестре, что будет дома через двадцать четыре часа. Здесь у него еще оставалось одно дело.

* * *

Дверь с грохотом распахнулась. В крохотную таверну ворвался ураган. Майкл крепче стиснул кружку. Порыв ветра задул огонь в камине, поднял в воздух клубы пыли. И тут вошел он. Кипя от ярости, прожигая взглядом Майкла насквозь, он прошел к столу и уселся напротив. Одетый во все черное, с забранными в хвостик серебристо-седыми волосами; кулаки его были стиснуты. Казалось, весь свет в помещении исчез, затянутый в тело Финстера, словно оно было черной дырой. От него исходил зловещий мрак, который разливался вокруг подобно чуме.

— Отдай мои ключи, — прошипел он.

Майкл сидел неподвижно, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он наивно предположил, что Финстер не полезет в колодец, что весь кошмар можно будет оставить в прошлом. Однако теперь ему было очевидно, как же он ошибался. Майкл рискнул и проиграл. С его стороны этот шаг явился бессмысленной глупостью, которая только чуть отдалила неизбежное. Он умчался из поместья Финстера. Симон читал отходную молитву его лучшему другу Полю Бушу, который лежал на заднем сиденье лимузина. Жизнь едва теплилась в нем. Доехав до больницы в пригороде Берлина, они отнесли Буша в приемный покой. Как только врачи занялись великаном, Майкл и Симон вернулись к машине и поехали на юг. В течение двенадцати часов они мчались по автостраде, сознавая, что своим бегством лишь отдаляют судьбу.

— Прошу прощения? — Майкл не нашелся, как еще ответить. Он крепче стиснул кружку, словно это было спасательное устройство, от которого зависела его жизнь.

Лицо Финстера приобрело отвратительный багровый оттенок; он положил руки на стол, раскрытыми ладонями вверх. Его взгляд буравил Майкла насквозь. Майкл смотрел Финстеру в глаза, ему не нужно было переводить взгляд, он и так прекрасно знал, что протягивает ему стоящий напротив человек. В каждой руке Финстер держал по ключу, один был золотым, другой серебряным.

Майкл кивнул.

— Ага… Вижу, кто-то все-таки слазил в колодец. Финстер сверкнул глазами; в нем все сильнее разгоралась ярость. Наконец он швырнул бесполезные металлические подделки в Майкла.

— Я хочу получить назад мои ключи. Немедленно! Майкл не шелохнулся.

Перегнувшись через стол, Финстер схватил Майкла за горло и без видимых усилий поднял в воздух.

— Душа твоей жены принадлежит мне!

Его хватка была смертельной. Майкл пробовал вырываться, но тщетно.

— Я вырву душу Мэри из тела и буду подвергать ее надругательству каждый день до скончания века. Ты понимаешь? — Финстер неистово встряхнул Майкла. — Отдай мне мои КЛЮЧИ!

Майкл отлетел к стене подобно тряпичной кукле. Оглушенный, окровавленный, задыхающийся, он сполз на пол. У него не было сил, чтобы пошевелиться. Ему показалось, у него сломано еще одно ребро. Он поискал взглядом хозяина таверны, мысленно моля о помощи, но тот, судя по всему, при первых признаках неприятностей куда-то скрылся. Уверенный в себе, Финстер прошел через зал. Не вызывало сомнений, что в самое ближайшее время он получит то, ради чего пришел, и исчезнет.

— Хитер, сукин сын. — Финстер взял кружку Майкла. — Майкл, никогда не отступай от условий сделки. Разве мать не учила тебя этому? Ну а если все же отступишь, будь готов к последствиям. — Одним залпом жадно проглотив пиво, он тыльной стороной руки отер с губ пену. — Я дал тебе то, что ты просил. Ты получил деньги на лечение жены, и не моя вина, что оно не помогло. Ты знаешь, что я в этом не виноват. Несмотря на все сказки обо мне, такое не в моих силах. Дарить жизнь не может никто. Но вот ее отнять… — Недосказанная угроза повисла в воздухе. — Я тебе помог, Майкл, а ты меня предал. Я согласился на твои условия, сохранил жизнь этому полоумному священнику, обещал, что твоя жена обретет-таки вечную жизнь. Но ты предал меня второй раз; ты нарушил свое слово, Майкл, которое дал мне. Так что теперь Мэри моя.

В глазах Майкла вспыхнула ненависть; он попытался подняться на ноги.

— Не трудись. — Финстер жестом велел Майклу оставаться на полу. — С тобой все кончено. — Мановением руки он опрокинул стол, придавив Майкла. — У тебя было два комплекта ключей, — с негодованием бросил Финстер.

— На самом деле три, — донесся из-за стойки веселый голос. — Впрочем, ты никогда не славился сообразительностью, не так ли?

Стремительно развернувшись, Финстер увидел хозяина таверны, который стоял, опершись на стойку. Он был весь в бинтах, правая рука висела на перевязи. Пройдет немало времени, прежде чем заживут страшные раны у него на лице, однако шрамы останутся на всю жизнь. Не раздумывая, Финстер схватил Симона за волосы и ударил головой о стойку, затем поднял в воздух и швырнул в полки с бутылками.

Из противоположного конца зала донесся голос Майкла:

— Ты настолько разъярился, что не мог хорошо соображать…

— Мне нужны настоящие ключи, и немедленно! — взвизгнул Финстер. Черной молнией он вмиг оказался рядом с Майклом и, грубо оторвав его от пола, привлек к себе. — Ключи могут быть только у одного из вас, значит, только один из вас может находиться под их защитой, — Он отшвырнул Майкла в угол.

Финстер закрыл глаза. Его охватила дрожь. Теперь он походил уже скорее на разъяренного зверя, чем на человеческое существо. По мере того как в нем нарастала бешеная злость, он терял последнее сходство с человеком. В маленькой таверне продолжал бушевать ветер, беснующиеся языки пламени в камине преломлялись в битой стеклянной посуде сломанными радугами. На потолке судорожно дергались тени. Финстер ярился все сильнее.

Оглушенный, Симон с трудом поднялся на ноги, пытаясь прийти в себя. Навалившись здоровым плечом на стойку, он надавил что было силы. И стойка сдвинулась с места, поползла, медленно-медленно. Дюйм за дюймом, но она скользила по полу, повинуясь священнику, который обрушил на нее всю свою силу.

Некоторое время озадаченный Финстер смотрел на него, затем, схватив, снова поднял в воздух.

— Что ты…

— Тебе никогда не приходилось слышать высказывание: «Ты обманул меня один раз, позор тебе», — донесся из противоположного угла голос Майкла. — «Ты обманул меня дважды, позор мне»?

Не обращая на него внимания, Финстер стиснул Симону горло и прорычал:

— На этот раз тебя не спасет ничто — ни ножи, ни пистолеты. Никакой Бог не придет сюда и не вырвет тебя из рук смерти. А когда ты умрешь, тебе будет некуда податься — не будет рая, не будет вечной награды за жизнь, состоявшую из одних жертв Богу — Он с силой бросил Симона в стену. — Буду один только я.

Майкл с трудом поднялся на колени.

— В любом случае я с полным основанием могу сказать, что обманул тебя трижды…

Финстер протянул руку, и Майкл полетел к нему, словно кусок железа к магниту. Пальцы Финстера стальными клещами впились ему в горло.

— Четырежды, — поправил задыхающегося Майкла Симон.

— Да, я обманул тебя четырежды, — согласился Майкл, теряя дар речи вместе с сознанием. Окровавленный, избитый, он тем не менее выдавил сквозь стиснутые зубы: — Я заманил тебя в танцевальный клуб, который на самом деле являлся церковью. Это раз. — Его слова превратились в едва слышный шепот. — Обманул первым комплектом ключей, оставленных в подземелье. Два.

— Обманул вторым комплектом ключей, бросив их в колодец, — подхватил Симон.

— Три, — согласился Майкл, оглядываясь на священника. — И наконец, номер четыре…

Терпению Финстера пришел конец. Никто не играет со смертью, особенно со страшной, мучительной, а он был ее олицетворением. Ему уже надоели представления Майкла и Симона, и это станет последним, которое разыграет эта парочка.

— Никакого номера четыре для тебя не будет. Я прикую твою душу себе к ноге, чтобы ты каждый день лицезрел муки, на которые я обреку твою жену. — Финстер снова швырнул Майкла в стену, но на сей раз тот не упал, а остался висеть, словно картина. Из разбитого носа и рассеченной головы потекли струйки крови.

Финстер протянул левую руку, и нож, вырвавшись из ножен у Майкла на поясе, пролетел через весь зал. Когда до протянутой руки оставались какие-то дюймы, нож сам собой развернулся и плавно опустился в нее рукояткой. Финстер покрутил его в руке, восхищаясь блеском отточенного лезвия. И снова протянул руку. Рубашка на Майкле лопнула, пуговицы разлетелись в разные стороны. Его грудь осталась обнаженной, совершенно беззащитной.

Шагнув к Майклу, Финстер поднес нож ему к лицу.

— Ты сам лишишь себя жизни. Майкл молчал, у него дрожали губы.

— Я не могу сделать это, — насмешливо продолжал Финстер. — Я способен лишить тебя воли, довести до порога смерти, мучить так, что ты сам станешь молить об избавлении, но перевести тебя через эту грань не в моих силах. Кажется, эту тайну ты успел хорошенько усвоить от своего умирающего дружка. — Финстер указал лезвием на Симона. — Я не могу совершить заключительное действие, поэтому ты сам сделаешь его за меня. Ты отдашь мне ключи. После чего возьмешь вот этот нож и вонзишь его себе в сердце. А если ты не отдашь их по своей воле живым, я без труда заберу их у тебя после твоей смерти.

У Майкла в глазах сверкнул безотчетный ужас. Его тело отказывалось повиноваться приказам рассудка. Все ответы на угрозы Финстера уступили место страху — он боялся, что подвел Симона, еще больше боялся навредить жене. И — наконец Майкл признался себе в этом — самый сильный страх охватывал его при мысли о том, что он подвел Бога.

Финстер провел кончиком лезвия по обнаженной груди Майкла. Острие остановилось прямо напротив сердца. Протянув руку, он стиснул левую руку Майкла и без усилий привлек ее к себе. Против воли пальцы Майкла разжались, подчиняясь невидимой силе. Финстер вложил нож ему в руку, и Майкл крепко сжал рукоятку. У него на груди, под острием ножа выступила капелька крови. Финстер отступил назад, наслаждаясь зрелищем противника, распятого на стене, на грани самоубийства.

Майкл сопротивлялся изо всех сил. Его рука дрожала от напряжения, лоб покрылся испариной, но ему не удавалось оторвать нож от тела. Всей энергии вздувшихся мышц не хватало на то, чтобы противостоять убийственному лезвию, которое, казалось, обладало собственной волей.

И вдруг его рука резко отдернулась, словно освобожденная катапульта. Кисть с зажатым ножом ударилась о стену. Ошеломленный Майкл не сразу осознал, что рука снова повинуется ему. Он медленно сполз по стене, совершенно сбитый с толку, не понимая, что происходит. Все встало на свои места, когда он посмотрел на Финстера. Тот не отрывал взгляда от Майкла, точнее, от нагрудного кармана его рубашки. Настроение его изменилось, и смерть Майкла его больше не интересовала. У него на лице появилась самодовольная усмешка. Ибо из кармана торчал крестик Мэри, на длинной золотой цепочке. А рядом с ним висели два ключа.

Финстер протянул к ним руку.

Майкл побледнел.

— Ты не сможешь к ним прикоснуться!

— Глупец, — рассмеялся Финстер.

Шагнув ближе, он без раздумий вытянул ключи из кармана за длинную цепочку. Когда они заболтались в воздухе, Финстер ощутил знакомую тошноту. Все его тело содрогнулось от близости запретных предметов. Да, это были те самые ключи. И несмотря на боль, затопившую его, Финстер почувствовал прилив торжества.

— Мои! — с неприкрытым удовлетворением пробормотал он.

Майкл опустил взгляд на свою грудь, где до этого висел крестик Мэри. Теперь его уже там не было. Майкл носил крестик, отдавая дань уважения не Богу, а Мэри. Это она настояла на том, что крестик отвратит от него опасности, защитит и поможет возвратиться домой. Тогда Майкл ей не поверил. Но сейчас он верил.

— Твои, твои, — сказал Майкл.

И с этими словами он вырвал цепочку с крестиком Мэри и ключами у Финстера из руки и накинул ее через голову ему на шею. Финстер попытался было уклониться, но было уже слишком поздно. От близости истинных ключей его рассудок был затуманен, силы покинули тело.

Как только цепочка оказалась у Финстера на шее, ключи упали ему на грудь. Раздался жуткий крик, вырвавшийся из самых мрачных глубин преисподней. Терзаемый невыносимой болью, Финстер заметался по тесной таверне, налетая на столы и стены, неистово крутясь на месте, падая на пол, корчась в страшных мучениях. Его черная рубашка вспыхнула, покрываясь кровью; ключи прожгли ему кожу, обуглили плоть.

Майкл отпрянул назад, изо всех сил стараясь держаться подальше. Симон следил за происходящим бесстрастным взглядом; наконец он стал свидетелем того, к чему так долго стремился. В конце концов Финстер затих, застыл, неподвижно, беззвучно. Из его опаленной груди шел дым, глаза закатились. Вокруг валялись опрокинутые столы и скамьи, на полу остались царапины, как будто сделанные когтями. Миллиардер расстался с жизнью.

Майкл посмотрел па Симона. Священник находился на грани сознания. Обоим пришлось пролить немало крови, обоим изрядно досталось ссадин и переломов. И Майкл подумал, что для Симона, наверное, подобное давно стало привычным, но для него все в первый и последний раз. Приблизившись к Финстеру, Майкл посмотрел на ключи, словно вплавленные в грудь, на страшные ожоги. Никто не поверит в то, свидетелем чему он только что стал. Ему довелось увидеть столько, что хватит и на десять жизней. Но в конце концов он получил то, ради чего пришел, и даже с поощрительной премией: сам остался в живых.

Майкл склонился над телом, стараясь не обращать внимание на зловоние паленого мяса. Прикоснувшись к ключам, он обнаружил, что они горячие. Майкл обернул их в тряпку и потянул — ключи не шелохнулись. Они прожгли плоть и намертво застряли в грудине Финстера. Упершись ногой, Майкл схватил ключи крепче и дернул что есть силы.

Финстер открыл глаза. Потрясенный Майкл застыл. Вскочив на ноги, Финстер развернулся, судорожно хватаясь за грудь. Пальцами проникая в тело. Отчаянно пытаясь избавить его от смертного приговора. Он силился вырвать ключи из своего тела, и с его пальцев облезала кожа. И вдруг это произошло — в последней неистовой попытке Финстер дернул цепочку и освободился от ключей. Пролетев через весь зал, они упали на пол под стол.

Финстер бросился вперед. Его рука стиснула Майклу горло. Майкл стал задыхаться, терять сознание. Он мог думать только об обугленной плоти перед собой, о черных следах, которые оставили у Финстера на груди ключи.

— Больше никаких фокусов не будет! — Теперь голос Финстера был проникнут бесконечной злобой; в нем не осталось и следа от вкрадчивости и легкого немецкого акцента, с которыми за последние десять лет успели познакомиться все мировые финансовые воротилы.

Майкл судорожно глотал воздух. У него перед глазами все расплывалось, взор застилала черная пелена. Он силился собрать последние крупицы энергии, чтобы сделать всего одно движение и положить конец этому безумству. Теряя сознание, он пробормотал:

— Номер четыре…

Протянув руку, он сдернул со стены гобелен. На нем был изображен рыцарь верхом на черном жеребце, вонзивший копье в сердце огромному огнедышащему дракону. Расшитая вручную ткань упала на пол, открывая алтарь, расположенный в нише. На нем стоял лишь один предмет: распятие. Простое, сделанное из дерева и камня, насчитывающее уже несколько столетий.

У Финстера округлились глаза.

Майкл продолжал с новообретенными силами:

— На этот раз уносить тебя отсюда некому. И тебя долго еще никто не хватится.

Не в силах совладать с терзающей его болью, Финстер упал на пол и съежился в позе эмбриона. Перед тем как его рассудок превратился в пепел, у него успела мелькнуть последняя связная мысль: его ослепила собственная ярость. Он был так близок к осуществлению мести тому, кто низвергнул его. Финстер проклял себя за то, что принял человеческое обличье, за то, что предавался человеческим наслаждениям и порокам. Пав жертвой человеческих слабостей, он пристрастился к алчности и вожделению, поражающим многих. В эту церковь его удалось заманить, только сыграв на слабостях его тела. Его чувства оказались усыплены, он ослеп, не в силах разглядеть правду. И вот теперь, когда человеческая оболочка вокруг распадалась и дух переставал быть защищенным плотью, по нему разливалась пылающая боль горнила преисподней. Его душа купалась в ярком свете — казалось, он помимо воли смотрит на солнце, не в силах оторвать взгляд. Его тело съеживалось, дымилось, кое-где вспыхивали маленькие язычки пламени.

Оболочка, то, что было Августом Финстером, горела.

С трудом поднявшись на ноги, Майкл помог встать Симону. Вдвоем они начали наводить порядок в скромной часовне. Выставив фальшивую стойку за дверь, они принесли из задней части сложенные скамьи и снова расставили их ровными рядами. С особой тщательностью Симон и Майкл восстановили алтарь, установили потир и свечи, приготовив его к богослужению, которому никогда не суждено было начаться.

Подобрав с пола гобелен, изображающий доблестного рыцаря, Симон протянул один конец Майклу. Они остановились над тем немногим, что осталось от тела Финстера. Когда Майкл наклонился, чтобы прикрыть Финстеру голову, с пола поднялась рука, схватив его за запястье. Черная, обугленная, похожая скорее на лапу хищной птицы.

То, что с трудом можно было назвать глазами, сверкнуло в темноте на полу. Кроваво-красные, мстительные, они смотрели с исчезнувшего лица, черного, как самый непроницаемый мрак, какой только доводилось видеть Майклу. Оболочка, известная как Август Финстер, исчезла; выявился истинный облик чудовища.

Голос слетел не с уст; нс достиг оп и ушей Симона. Он прозвучал только в голове у Майкла: «Я никогда не умру». Голос доносился отовсюду: «Без темноты нс может быть света». Майкл смотрел в глаза существа, а голос продолжал звучать: «Я буду всегда».

Не раздумывая, Майкл освободил свою руку от обуглившихся пальцев Финстера, прошел в угол зала и подобрал ключи. Почтительно взяв их, он провел кончиком пальца по древнему металлу. Как и крестик Мэри, эти предметы имели самую простую форму, однако сила и вера, которую они излучали, превосходила все, что только мог представить Майкл. Для всего мира они являлись символами веры; для Мэри они олицетворяли надежду. А для Майкла — воплощали любовь.

Он снял ключи с цепочки, оставив на ней лишь крестик. Передав ключи Симону, Майкл вернулся к Финстеру и опустился на корточки. Князь тьмы лежал неподвижно; его жуткие глаза застыли открытыми, над обугленным телом продолжал подниматься дым. Майкл осторожно надел цепочку трупу на шею и уложил крестик на обгорелую грудь.