17

После семи часов полета громадный реактивный лайнер начал снижение, готовясь на посадку в «Эсейса», международном аэропорту на окраине Буэнос-Айреса. Лес скучающе глянула в окно на проплывающую внизу землю. Зеленую, однообразную, слегка холмистую. Пейзаж напомнил ей юг Англии. Только здесь виднелось гораздо меньше признаков человеческого обитания.

Триша сидела у окна прямо перед ней. Она обернулась назад, чтобы глянуть на мать в просвет между спинкой сиденья и стенкой самолетного салона.

– Уругвай, – кивнула она на видневшиеся внизу зеленые холмы и тут же вновь прильнула к иллюминатору. Ей не терпелось увидеть наконец первые признаки того, что они приближаются к месту своего назначения.

Лес рассеянно изучала профиль дочери, склонившейся к окну. К ней вновь вернулись все дурные опасения, связанные с этим путешествием. Ни одно из них не имело отношения к Робу. Лес была уверена, что он получит в Аргентине все, к чему так страстно стремится. Тревожные мысли крутились вокруг Триши и Рауля и – если быть честной, то и себя самой.

– Смотри, – Триша склонилась еще ближе к окошку. – Рио-де-ла-Плата, серебряная река.

Повернувшись, Лес посмотрела через круглый иллюминатор на водный простор, над которым пролетал самолет. На реку это было совсем не похоже, а цвет воды ничем не напоминал серебро. На самом деле Серебряная река – длинная и широкая дельта, или эстуарий, – место, где встречаются питающие ее реки и приливы Атлантического океана. Медленно текущие, тяжелые от ила тусклые воды окрашены в темно-коричневый цвет. В путеводителе, который Триша то и дело цитировала, говорится, что и сама река и Аргентина, название которой переводится как «серебряная страна», были прозваны так несколько столетий назад первыми испанцами, которые ошибочно верили, что нашли источник легендарных сокровищ инков и что коричневые воды несут в себе серебро, которое они надеялись увезти в Испанию.

Затем Лес увидела дымку, висящую над современным городом – Буэнос-Айресом, небоскребы и заводские трубы которого тянулись к небу, словно вырастая из плоской земли. По илистым берегам Рио-де-ла-Плата приблизительно в ста двадцати милях от Атлантического океана тянулись беспорядочно разбросанные скопления зданий. С трех сторон города, напоминая гигантскую шахматную доску, раскинулись поля, пересеченные сетью дорог и нитками железнодорожных путей, разбегающихся из центра. Отсюда, с воздуха, пейзаж показался Лес маловыразительным и скучным.

Зажглось табло. Не курить. Застегнуть пристяжные ремни. Раздался глухой стук – самолет выпустил посадочные шасси. Лес откинулась назад в кресле. По телу ее разливалась сладкая истома. Но она напомнила себе, что после приземления придется пройти паспортный контроль, таможню, так что минует очень много времени, прежде чем они наконец встретятся с Раулем.

Самолет, на котором прилетели Томасы, приземлился более получаса назад. Рауль посмотрел на ручные часы и попытался прикинуть, сколько ему осталось ждать. Стоя на изрядном отдалении от толпы, сгрудившейся у выхода из багажного отделения, он глубоко затянулся тонкой черной сигарой и неторопливо выпустил длинную струю дыма.

Он был из тех людей, кто редко предается запоздалым сожалениям о том, что уже сделано, и все же в тысячный раз проклял себя за то, что в самом начале не отказался от всяких отношений с этой семейкой. Всякий раз он убеждал себя, что поступил правильно и что это было выгодное дело. Роб Томас собирался не только купить лошадей, что сулило хорошую выгоду, но и должен был заплатить приличные деньги за обучение в школе поло. Положение Рауля не настолько прочно, чтобы он мог позволить себе отказаться от такого дохода. И вместе с тем он нутром чуял, что с Робом его ожидает ворох неприятностей… Да что там один! Два вороха всяческих осложнений. Не сомневался он и в том, что Триша будет продолжать преследовать его. Иметь дело с непрошеным вниманием дочери кого-либо из клиентов всегда оказывается чрезвычайно неудобно и беспокойно, но когда клиент – женщина, это все запутывает еще больше. Раулю никогда прежде не приходилось работать на женщин, но он чертовски хорошо понимал: главное, чтобы была довольна Лес Томас, а вовсе не ее сын. И это была ситуация, которая ему вовсе не нравилась. Как-никак он в достаточной мере латиноамериканец… Кому из мужчин, говорящих по-испански, доставит удовольствие, когда приказы отдает женщина? А Лес Кинкейд-Томас привыкла получать все, что захочет. Он знал это так же хорошо, как и то, что всякий раз, когда они встречались, между ними непременно возникали трения.

Через двери, ведущие в багажное отделение, потянулись первые пассажиры. Одни несли багаж в руках, другие толкали тележки, нагруженные чемоданами. Рауль бросил свою сигару в пепельницу и выпрямился, продолжая наблюдать за людьми, появляющимися на выходе. Толпа ожидающих хлынула к перилам, ограждающим проход из багажной секции, но Рауль остался стоять в стороне от общей толчеи. Гомон голосов вокруг – слышалась главным образом испанская речь – становился все громче. До Рауля доносились обрывки фраз, смех, приветствия…

Наконец в потоке людей мелькнула соболиная шапочка поверх блестящих волос цвета меда. Рауль не успел еще отчетливо увидеть профиль Лес Томас, но сразу же узнал ее гордую осанку. Это было свойство, которое одновременно восхищало и возмущало его. Кажется, обе эти женщины из семейства Томасов вызывают у него такое двойственное чувство. И мать, и дочь. К ним никогда не удается относиться одинаково. Не успеет проснуться волнение, вызванное редкой красотой обеих, как в тот же миг тяга к ним сменяется холодом – очень уж властная натура и у той, и у другой.

В следующий миг он увидел в людской толчее Тришу. Ее темные глаза, живые и блестящие, всматривались в лица тех, кто столпился у выхода. Рауль понял, что девушка ищет его. Вслед за сестрой тащился Роб, толкая тележку на колесах, нагруженную багажом. Румяное лицо серьезно и сосредоточенно.

Рауль не тронулся с места, чтобы встретить их. Он стоял, ожидая, пока Томасы пробьются через толпу пассажиров и встречающих. Когда Лес выбралась на то место, где люди стояли пореже и стала оглядываться, Рауль заметил, как на лице ее промелькнуло нетерпение. Но, несмотря на это, он все еще медлил.

Лес перекинула длинную соболиную шубу из одной руки в другую и оглянулась на сына и дочь, идущих следом. И в то же мгновение увидела его и замерла на месте. Раулю показалось, что он видит перед собой прекрасную нежную птицу, готовую расправить крылья и взлететь, но образ этот промелькнул и исчез. Лес тут же сделалась отчужденной и сдержанной. Пылкая, а затем холодная, подумал Рауль. Не то что ее дочь, которая почти постоянно остается пылкой и страстной. И все же отчего-то он понимал, что холодность Лес была не более чем защитой.

Вновь, как и прежде, борясь с этим смешанным чувством, Рауль шагнул к ней навстречу, но тут из толпы вынырнула Триша и увидела его. Она сказала что-то матери. Та кивнула, и девушка направилась к Раулю.

– Я уже начала думать, что вы забыли о нашем приезде. – Она взяла Рауля под руку, чтобы проводить его к матери, к которой теперь уже присоединился Роб. – Кстати, как ваше запястье?

– Совсем зажило. А как ваш полет? Хорошо долетели?

– Летели долго, но без приключений.

Они подошли к Лес с Робом, но Триша продолжала по-хозяйски держать Рауля под руку.

– Bienvenida , – Рауль, протягивая руку, приветствовал Лес по-испански.

На какой-то миг он удивился теплоте ее нежной кожи. Лес держалась с такой холодностью, что, казалось, должна была напоминать ледяную статую, и все же оказалась неожиданно горяча. Рауль выпустил ее руку и обменялся рукопожатием с Робом. Царившие вокруг шум и суета не располагали к продолжению беседы.

– Если вы уже получили все свои вещи, то снаружи вас ждет моя машина, – сказал он. – Я отвезу вас в отель, и вы сможете отдохнуть после долгого полета.

– Это, пожалуй, первый раз, когда весь багаж прибыл вместе с нами. – Лес указала на чемоданы, сложенные на тележке, которую стерег Роб.

Рауль подозвал носильщика и велел ему отвезти тележку к машине, а сам повел семейство Томасов к выходу. Открыв дверь автомобиля, он помог Лес сесть на пассажирское сиденье впереди, затем проследил, чтобы все чемоданы и сумки были уложены в багажник, расплатился с носильщиком и сел за руль.

– Далеко от аэропорта до отеля? – спросила Лес, когда автомобиль тронулся с места и влился в дорожный поток.

– Ваш отель находится в самом центре города. Это довольно далеко отсюда. Но на дорогах вряд ли будет тесно. Как и во всяком большом городе, люди здесь по вечерам перебираются в пригороды, а мы, наоборот, едем в центр, – ответил Рауль. Он считал, что должен поподробнее отвечать на все вопросы своих клиентов и вообще исполнять все обязанности гостеприимного хозяина.

В южном полушарии в августе темнеет рано, ибо здесь лето и зима как бы меняются местами по сравнению с севером. За окном в сгущающихся сумерках было трудно различить что-либо, кроме фар машин, несшихся им навстречу по скоростной автостраде, и светящихся вывесок – по большей части на испанском – по краям дороги. Изредка уличные фонари освещали граффити, намалеванные на некоторых стенах.

Пока они ехали по городу, разговор то вспыхивал, то угасал. Говорила больше всего Триша, изредка вставлял замечания Роб. Как заметил Рауль, Лес не сказала почти ни слова. Она сидела совсем рядом с ним, но и вблизи Рауль не заметил в ней ни малейших признаков усталости после долгого перелета. Она казалась бодрой и свежей. Ее блестящие ярко-красные губы были плотно сжаты в прямую линию, и это говорило о том, что она чем-то молчаливо недовольна, а кроме того, выдавало некоторое напряжение.

– Это почти напоминает мне Париж, – заметила Триша, глядя на Рауля в зеркало заднего обзора, в котором он мог видеть ее отражение. Они проезжали по одному из множества обсаженных деревьями бульваров, ведущих в центр Буэнос-Айреса. – У города очень европейский вид.

Рауль улыбнулся.

– Это естественно. Аргентина была колонизирована европейцами. Когда они строили город, то невольно брали за образец архитектуру тех мест, откуда прибыли.

– Конечно, вы правы, – согласилась Триша. – Каждая новая культура несет в себе осколки старой или пытается ей подражать. Лес, смотри, у них есть даже кафе на тротуарах.

– Да, я заметила, – ответила Лес.

Судя по тону, все это ее совершенно не интересовало. Рауль почувствовал, что она украдкой глянула на него, но когда он повернулся к Лес, та смотрела прямо перед собой на дорогу.

Через несколько минут они подкатили к отелю. Рауль остановил автомобиль перед входом. Пока швейцар в ливрее помогал Лес выйти из машины, Рауль открыл заднюю дверцу для Триши. Она ступила на землю и остановилась у открытой двери, не давая Раулю закрыть ее.

– Рауль, мы непременно должны уехать из города именно завтра? – спросила она. – Мне очень хочется осмотреть Буэнос-Айрес. Что будет плохого в том, если мы совершим небольшое путешествие по местным достопримечательностям? И будет намного интереснее, если вместо гида вы нам все покажете сами.

– Нас ожидают завтра днем в estancia.

Краем глаза он уловил какое-то движение – словно в воздухе промелькнуло темное облачко. Он посмотрел поверх крыши автомобиля на Лес, стоявшую с другой стороны машины. Она набросила на плечи свою соболиную шубу и теперь плотно запахивала ее у горла. Вид у нее был сердитый. Рауль был почти убежден, что именно он вызвал недовольство своей клиентки, но оказалось, что та гневно смотрит на Тришу.

– Выгрузить багаж, сеньор? – Носильщик в ливрее выжидательно стоял на тротуаре с тележкой.

– Да, пожалуйста. – Рауль отошел от Триши и направился к багажнику автомобиля.

– Триша, – позвала Лес, призывая дочь идти вслед за ней в отель.

Девушка захлопнула дверцу и подошла к открытому багажнику, возле которого Рауль следил за разгрузкой чемоданов.

– Рауль, вы подниметесь с нами в отель? – спросила Триша, не обращая внимания на мать, стоявшую у входа в гостиницу.

– Вряд ли возникнут какие-нибудь сложности с вашей регистрацией в гостинице, но я загляну, чтобы убедиться, что все в порядке, – ответил он.

– Пожалуйста, не пугайте меня. Меня просто бросает в дрожь от мысли, что мы можем остаться без крыши над головой в городе, где я не знаю ни единой души и где я ни с кем не смогу объясниться, – проговорила Триша с притворным ужасом и засмеялась, словно в самом деле считала, что подобная ситуация может обернуться опасным приключением.

– Думаю, вам не стоит волноваться, что вас не поймут. Многие люди здесь свободно говорят на двух языках, – сказал Рауль и вновь почувствовал, не глядя на Лес, что та бросила в их сторону нетерпеливый взгляд. – Уверен, что ваша матушка ждет вас.

Но это, казалось, совсем не заботило девушку.

– Увидимся внутри, – сказала Триша, улыбнулась и побежала по широким ступенькам к двери отеля, где ее поджидали Лес и Роб.

Рауль проводил их взглядом, а когда семейство Томасов исчезло за дверью, повернулся к носильщику. Когда из багажника был выгружен последний объемистый чемодан, он захлопнул крышку, проверил, надежно ли заперся замок, и двинулся вслед за носильщиком в вестибюль. Раулю приходилось уже не раз бывать здесь, и он направился прямо к регистрационной стойке. Лес заполняла необходимые бланки, а Роб в это время просматривал проспект, перечисляющий местные достопримечательности и развлечения. Триша тоже перелистывала какие-то брошюры, лежавшие на стойке, и не сразу заметила, что подошел Рауль.

Он остановился возле Лес.

– С местами для вас все в порядке?

– Да. – Она передала клерку заполненный бланк вместе с паспортами и повернулась к Раулю. – В которому часу мы должны быть готовы к отъезду завтра утром?

– Мне хотелось бы выехать в десять часов, если для вас это не слишком рано, – ответил он.

Роб и Триша оставили свое чтение и подошли к ним.

– Десять часов нас вполне устраивает, – сказала Лес.

Тем временем клерк за стойкой передал коридорному ключи от номера Томасов.

– Рауль, вы пообедаете вместе с нами, не так ли? – спросила Триша.

Не успело прозвучать это приглашение, как Рауль заметил осуждающий взгляд, которым Лес одарила дочь.

– Вы должны будетe извинить меня – я уже заранее запланировал провести этот вечер совсем по-другому. К тому же уверен, что после долгого путешествия вы предпочтете спокойно пообедать в домашнем кругу, – сказал он.

– Вы совершенно правы, – согласилась Лес. – Мы скорее всего попросим, чтобы еду принесли в номер.

– Тогда встречаемся завтра утром в десять часов в вестибюле отеля. Желаю вам хорошо провести вечер. Всего доброго. – Это пожелание было адресовано одновременно всем троим.

– Всего доброго, – откликнулись эхом Лес с детьми.

Рауль повернулся и пошел к выходу. Но не успел он дойти до середины вестибюля, как Лес окликнула его:

– Мистер Буканан…

Рауль приостановился и обернулся.

– Я поднимусь наверх следом за вами, – сказала Лес Робу и Трише, которые уже двинулась вслед за коридорным к лифту. – Хочу только перемолвиться несколькими словами с Раулем… мистером Букананом.

Это почти неуловимая заминка напомнила ему те встречи, когда она называла его Раулем, и то, как ее губы выговаривали его имя, – медленно, задерживаясь на его звуке, словно пробуя на вкус. Он ждал, пока Лес подойдет к нему. Ее высокие каблучки звонко цокали по мраморным плиткам пола.

– Что-нибудь еще? – Рауль сдержал желание назвать ее по имени, хотя Лес сама разрешила именовать ее так. Но какое-то инстинктивное чувство предостерегало его: не надо устанавливать фамильярных отношений, и теперь он подчинился этому внутреннему голосу.

– Да, – отчеканила Лес.

Соболиная шуба свободно свисала с плеч женщины, как мантия, а высокий воротник обрамлял лицо Лес роскошным черно-коричневым мехом – таким же темным, как и ее глаза.

– Уверена, вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что моя дочь очень сильно вами увлечена. Я буду чрезвычайно вам признательна, если вы не станете поощрять этот интерес. Вы совершенно ей не подходите, а я не хочу, чтобы Трише пришлось страдать. Это все, мистер Буканан.

Она отпустила его царственным жестом и, отвернувшись, пошла к детям.

Ошеломленный, Рауль смотрел ей вслед, чувствуя, как в нем медленно закипает гнев. Она говорила с ним как со слугой. Словно он не ровня ей, а в чем-то ниже ее по положению. Она сообщила, как само собой разумеющееся, что он недостаточно хорош для ее дочери. Рауль резко повернулся на каблуках и широким шагом вышел из отеля.

На следующее утро они медленно катили в автомобиле по забитым транспортом улицам. Однако Лес не жалела о том, что пробки на дорогах не позволяют прибавить скорости – это давало возможность разглядеть Буэнос-Айрес при дневном свете. Город был расчерчен словно по линейке – строго распланированные площади и прямые широкие проспекты. Порой просторные бульвары, по которым они проезжали, казались слишком «правильными». Лес не могла подобрать другого слова для определения, как ни старалась. Здесь не чувствовалось того отпечатка времени, который придает особое очарование старинным бульварам и улицам европейских городов. Лес попыталась представить, как выглядит город, когда цветут палисандровые деревья, наверняка смягчающие холодную и строгую прямизну его линий. До сих пор им еще не встретилась ни одна узкая или извилистая улочка. Все проспекты, по которым они проезжали, казались чередой бесконечных кварталов, убегающих к какой-то отдаленной, исчезающей за горизонтом цели.

Большинство зданий выглядели современными, выстроенными несколько десятилетий, а не столетий назад. Внимание Лес привлек старый кафедральный собор с коринфскими колоннами, возвышающийся на одной из площадей. Его архитектурный стиль напомнил ей церковь святой Магдалины, украшающую площадь Согласия в Париже. Она сказала это вслух, и Рауль объяснил, что собор – одно из самых старых зданий в Аргентине, выстроенное в восемнадцатом веке. В нем покоятся останки генерала Хосе Сан-Мартина, освободителя Аргентины, который возглавил восстание против испанцев за национальную независимость у себя на родине, а также в Чили и Перу.

Это было одно из редких мгновений, когда Рауль заговорил. С тех пор как они выехали из отеля ровно в десять утра, он не произнес почти ни слова. Лес понимала, что в этой его холодности повинен не кто иной, как она сама. Вчера вечером она напрямик выложила свои требования, не дав ему ответить. Она не хотела, чтобы страстная влюбленность Триши стала предметом обсуждения. Возможно, ей следовало вести себя с ним как мать, озабоченная благополучием дочери, и привлечь Рауля себе в союзники, но теперь было слишком поздно. Кроме того, она не хотела иметь его в союзниках. Она просто желала, чтобы он держался от Триши подальше, и прямо и ясно высказала ему это накануне.

Ее взгляд скользил по его профилю. Неожиданно Рауль повернул голову и их глаза встретились. И Лес почувствовала, что за вежливым и спокойным выражением его лица скрывается гнев. Глаза Рауля сверкали холодной голубизной, как ледник в горах. Они бросали ей вызов, но Лес не раскаивалась в том, что сделала, хотя ее действия и создали нарастающее напряжение.

– Вы, кажется, хотели что-то сказать, мистер Буканан? – проговорила она.

Сзади раздался автомобильный гудок, вновь привлекший внимание Рауля к дороге.

– Вероятно, вы уже читаете мои мысли, – спокойно предположил Рауль.

– Возможно, и читаю, – нахмурилась Лес, вздернув подбородок.

– В таком случае нет необходимости объяснять, что я думаю, – ответил он. – Это уже ваша забота, а не моя.

– Рауль, что вы сказали? – Триша, сидящая на заднем сиденье, наклонилась вперед. – Я не расслышала.

– Может быть, потому что он говорил не с тобой, – предположила Лес, отлично отдавая себя отчет в том, что Триша пришла бы в ярость, если бы узнала об их вчерашнем разговоре.

С тех пор как Триша стала свидетельницей спора между Лес и Эндрю, ее отношения с матерью так и не наладились. Возможно, Лес не следовало вмешиваться в то, что происходило между дочерью и Раулем, но она не могла праздно стоять в стороне и смотреть, как Триша совершает ошибку. Когда Лес было столько, сколько сейчас Трише, Джейк дважды предупреждал ее, чтобы она не встречалась сначала с одним, а потом с другим своим ухажером. Все дело было в их более чем сомнительной репутации. Так и должен поступать отец. Но, поскольку Эндрю отказался вмешаться в сердечные дела дочери, у Лес не оставалось иного выбора, как управиться с этим самой, на свой страх и риск.

– Я думала, что вы, может быть, показывали что-нибудь. – Триша перегнулась через спинку переднего сиденья так, что лицо ее оказалось возле плеча Рауля. – Мы не проезжали мимо места, где вы жили после того, как переехали в Буэнос-Айрес?

– Я жил во многих местах…

Они только что миновали нарядные, просторные кварталы особняков с садами в английском стиле и живыми изгородями, и теперь по обеим сторонам дороги тесно сгрудились многоквартирные дома.

Триша скрестила руки на спинке переднего сиденья и положила на них подбородок.

– Я думала о том времени, когда вы были маленьким, и старалась представить себе, как выглядел дом, в котором вы тогда жили. Сейчас очень трудно вообразить вас щупленьким мальчишкой в испачканных на коленках штанах и с лягушками в карманах. Мне почему-то кажется, что у вашей матери было с вами немало хлопот.

– Ваша мать жива? – спросила Лес.

– Нет.

– А отец?

– Не знаю. В один прекрасный день он уложил свои вещи и уехал неизвестно куда, и мы его с тех пор никогда не видели.

Это слишком сильно напомнило Лес ее собственную покинутость. С ней случилось то же самое. От нее отказался и бросил муж, которого она любила. И это до сих пор причиняет слишком сильную боль. Вот чего Триша никак не может понять. Горькое чувство, которое Лес испытывала по отношению к Эндрю, стало поводом для раздора между ней и дочерью. Но сейчас не время думать об этом. И тем более показывать Раулю, что между ней и Тришей что-то не так.

– А в какую школу вы ходили? – Триша склонила голову набок, лукаво глядя на Рауля. – Держу пари, вы пользовались большим успехом у девочек.

– Я понимаю, Триша, что тебе это может показаться невероятным, – сказал Роб, – но в жизни, кроме секса, есть еще много всего прочего.

– Да, есть еще масса всяких важных вещей, но именно секс делает существование настоящей жизнью, – ответила девушка с вызывающей откровенностью.

Лес с трудом удержалась от замечания, напомнив себе те дерзкие высказывания о сексе, которые она сама произносила в Тришином возрасте, чтобы шокировать окружающих и доказать свою зрелость и опытность.

– Откуда ты набралась таких умных мыслей, Триш? – насмешливо спросил Роб. – Из какого-нибудь сборника мудрых изречений?

– Я-то по крайней мере хотя бы читаю, чего нельзя сказать о тебе, – парировала Триша. – Ты в своей жизни не открыл ни одной книги, если там только не говорится о том, как ухаживать за лошадьми, или о поло.

– Полагаю, мистер Буканан, что у вас нет ни братьев, ни сестер? – спросила Лес с притворным спокойствием.

– Нет, никого.

– Тогда вы лишились возможности вести бесконечные родственные ссоры и перепалки…

Ее замечание заставило умолкнуть пикирующуюся пару – во всяком случае, на некоторое время.

Чем дальше на юг двигалась машина, тем реже становились шеренги многоквартирных домов. Теперь их сменили лачуги, росшие по краям дороги как сорная трава. Лес не отрываясь смотрела на раскинувшееся за окном море крыш из ржавых металлических листов, покрывавших покосившиеся хибарки, которые были, казалось, сооружены из строительного мусора: обрезок досок, каких-то палок и прочего хлама. Неприглядные хижины кучились, словно взбираясь одна на крышу другой, и перед каждой виднелся участок в несколько квадратных футов, огороженный проволокой, листами покоробленной жести или кривыми прутьями. В одних из этих двориков играли дети, в других были разбиты огороды. Кое-где Лес видела женщин, несущих корзины, за которыми ковыляли пухлые малыши.

– Разве это не грустно? – пробормотала Триша.

– Напоминает мне лагеря для беженцев, – сказала Лес, не в силах оторвать взгляда от неприглядной картины за окном.

– Отчасти это верно, – сказал Рауль. – Все эти люди campesions, сельские жители, приехавшие в Буэнос-Айрес в поисках работы на фабриках. Но у них нет жилья. Правительство строит дома, но их не хватает для такого количества приезжих.

– И им удается найти работу? – удивилась Лес.

– Некоторым. У иных достаточно денег, чтобы жить в коттеджах или многоквартирных домах, если бы можно было найти жилье. Вглядитесь и вы увидите над многими крышами хижин телевизионные антенны. Но найти работу зачастую бывает нелегко. Многие из portenos – жителей Буэнос-Айреса, имеющих пристанище, – работают на двух, а то и на трех работах, чтобы добыть денег на приличную жизнь. Но это далеко не всем удается. Работы мало. Особенно для тех, кто не имеет никакой профессии. – Взгляд Рауля рассеянно скользил по трущобам, проплывавшим за окном, но выражение его лица оставалось непроницаемым. – И все-таки они приезжают сюда. На что-то надеются. Это называется villas miseria .

– Но разве им больше некуда поехать? – спросила Лес.

– Вы, должно быть, помните, что Буэнос-Айрес – самый большой из наших городов. Здесь обитает каждый третий житель Аргентины. У нас есть и другие города, но их население исчисляется сотнями тысяч, а не миллионами, как в Буэнос-Айресе. Вам трудно понять, какое это имеет значение, но попробуйте представить себе землю, которая раскинулась от канадских провинций Альберта и Манитоба до полуострова Юкатан в Мексике и где есть только один большой город. А именно такова Аргентина. Так что естественно, что житель из сельской местности смотрит с надеждой на Буэнос-Айрес и говорит себе: «Там для меня найдется какая-нибудь работа».

– Думаю, это естественно, – согласилась Лес.

Она почувствовала облегчение, когда мрачные трущобы остались позади. Автомобиль свернул на асфальтовое шоссе, тянущееся среди полей и пастбищ на юго-восток. Монотонный пейзаж начал убаюкивать Лес. Посевы люцерны и пшеницы, да порой распаханная земля, ожидающая весеннего сева.

И надо всем распростерлось огромное чистое небо. Его голубые просторы были стенами и крышей для этой земли, ровным столом тянущейся на целые мили без единого деревца.

– Это и есть пампа? – спросила Лес.

– Да, – ответил Рауль.

Ни одно из описаний этой степи, которая как веер раскинулась от Буэнос-Айреса на три или четыре сотни миль, не подготовило Лес к подобному приводящему в трепет зрелищу. Пампа была необъятной, как океан, где не видно берегов. Бесконечная плоскость – ни холмика, ни речки. Ровная, тянущаяся до горизонта степь. Лес глубоко вздохнула, наполнив легкие воздухом, но, казалось, не могла выдохнуть – так потрясла ее громадность этих земель.

Внезапно она заметила где-то вдали длинный ряд деревьев, стоящих как шеренги одиноких стражников. Они постепенно приближались, и Лес различила за деревьями, посаженными как барьер от ветра, остроконечные крыши зданий. Жилье и деревья казались здесь такими же неожиданными, как зеленый островок, возникающий среди океана.

– Что это за здания впереди? – спросила она Рауля.

– Estancia.

Когда они проезжали мимо поместья, Лес увидела двойной ряд деревьев по краям дороги, ведущей в большому особняку, рядом с которым виднелись конюшни и прочие хозяйственные постройки. За ровно подстриженной живой изгородью промелькнул огромный газон, поросший, насколько она сумела заметить, высоченной – чуть ли не в восемь футов – пампасной травой. В конце лета эти высокие купы длинных острых листьев будут увенчаны белыми плюмажами.

– Узнали пампасную траву? – спросил Рауль.

– Да.

Это была трава, которую часто использовали в качестве декоративного растения во многих южных штатах, в том числе и во Флориде.

– Более ста лет назад этой высокой травой была покрыта вся пампа.

Это замечание поразило воображение Лес. Она представила себе бескрайние просторы, где под ветром колышутся высокие травы, делая пампу даже более похожей на океан, чем ныне. Зеленые волны с белыми гребнями…

Но estancia была уже позади, и их вновь окружали только высокое бескрайнее небо и плоская безбрежная земля. Им не раз еще встречались по пути и маленькие фермы, и огромные поместья, но каким бы ни было человеческое жилье, всякий раз оно казалось Лес уединенным и заброшенным. Ее не покидало чувство восхищения размахом аргентинской прерии, безупречную сглаженность которой не нарушал ни единый овраг.

На полпути они остановилась в одном из маленьких городков, встречавшихся им по дороге, чтобы перекусить и немного размять ноги. Лес обнаружила, что все эти деревушки похожи друг на друга как две капли воды. Во всем явно чувствовалось испанское влияние: в облике главной площади в центре каждого поселка, по краям которой непременно стояли церковь и здание местной администрации, обязательные кинотеатр и кафе, и всегда поодаль – железнодорожный вокзал. В городках побольше в центре площади красовалась также конная статуя генерала Сан-Мартина.

В маленьком кафе, где они заказали себе ленч, Лес была поражена количеством еды на своей тарелке.

– Аргентина известна как страна, где пояс распускают пошире, – напомнил ей Рауль. – Как и вы, американцы, мы привыкли накладывать себе побольше и поэтому неохотно затягиваем пояса даже тогда, когда экономика в упадке.

Отдохнув, они ехали еще часа два с половиной и наконец свернули с главного шоссе на дорогу, обсаженную высокими эвкалиптами. Их светлые стволы сбросили большую часть своей волокнистой коры и стояли как бледные колонны, а ветви переплелись в вышине, образовав над дорогой подобие зеленой арки. И до тех пор, пока они не подкатили к дому, единственное в estancia, что Лес сумела разглядеть сквозь стены этого живого тоннеля, – это смутную массу из серого камня. Это и было главное здание усадьбы. Двухэтажный монолит с двойным рядом квадратных окон. На фотографии в проспекте, которым снабдил их Рауль, дом казался просто веселым и нарядным по сравнению с тем голым, ничем не украшенным холодным жилищем, каким он предстал теперь перед Лес. Ничто не смягчало суровости его прямых линий.

Когда Рауль остановил машину, Лес немного помедлила перед тем, как выйти. Она старательно пыталась удержаться от каких-либо замечаний по поводу дома, хотя и подозревала, что хозяин этого каменного чудовища догадывается о ее чувствах. Рауль повел их за собой в дом. Глаза Лес не успели еще привыкнуть к полумраку огромной прихожей, как она услышала стук костылей по твердому деревянному полу, обернулась и увидела приближающегося к ним калеку с седыми волосами.

– Добро пожаловать в «Ле-Буэн-Вьенто», – с широкой дружелюбной улыбкой произнес человек на костылях.

– Позвольте представить вам Эктора Геррера, – сказал Рауль и тут же добавил: – Эктор покажет вам ваши комнаты. А теперь вы, надеюсь, извините меня. – Он вежливо склонил голову, собираясь уйти.

– Конечно, – пробормотала Лес, хотя и понимала, что он вовсе не спрашивает у нее разрешения. Это просто вежливый оборот.

Секундой позже хлопнула закрывшаяся дверь, и Эктор Герреро взял на себя обязанности хозяина.

– Прошу следовать за мной, – сказал он. – Я провожу вас в ваши комнаты. Дом большой и старый, но в нем трудно заблудиться.

Он развернулся, опираясь на один костыль, и направился к массивной деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Пока они шли, Лес успела мельком глянуть на некоторые из комнат на первом этаже. Все было обставлено просто и строго, даже аскетично. Голые стены и тяжелая громоздкая мебель. И все же Лес не оставляла слабая надежда, что их комнаты окажутся получше. Но надежда ее не оправдалась.

 

18

– Доброе утро, Эктор, – Лес остановилась на пороге большой столовой. За длинным столом сидел лишь один человек – худой усатый мужчина. – Кажется, я встала последней.

– Buenos dias. Добрый день, сеньора. – При виде Лес морщинистое лицо Эктора, напоминающее седло, на котором слишком долго ездили и под палящим солнцем, и под проливным дождем, расплылось в широкой улыбке. – Хорошо поспали, не так ли?

– Да.

Лес увидела, как он собирает свои костыли, готовясь встать, и услышала, как скребут по полу металлические шины, охватывающие его ноги.

– Эктор, пожалуйста, не вставайте, – попросила она и направилась к кофейнику, стоящему на серванте. Рядом с кофейником возвышалась стопка блюдец, стояли чашки, кувшинчик со сливками и сахарница.

Однако старик не слушал ее и с трудом поднялся, опираясь всем весом на костыли, а не на парализованные ноги. Потянувшись вниз, он закрепил шины в несгибаемом положении, позволяющем ему передвигаться.

– Вам, конечно, захочется позавтракать, – сказал он, выпрямляясь. В его густых и курчавых волосах, как и в жесткой щетке усов, пробивалась обильная седина. – Я прикажу Анне принести вам тарелку с чем-нибудь съестным.

– Нет, Эктор, спасибо, – быстро сказала Лес, чтобы остановить эти раскачивающиеся движения каждого бедра, выталкивающего вперед прямую ногу в шине в то время, как калека опирается на оба костыля, чтобы сохранить равновесие. Затем костыли переставляются и в ход идет вторая нога. Передвигался Эктор довольно быстро, хотя смотреть на него было неудобно и тягостно.

– Сегодня утром я ограничусь одним кофе, – проговорила Лес, чувствуя себя немного неловко из-за того, что подняла его на ноги.

Она взяла кофейник и принялась наливать кофе в чашку.

– Сеньора, мне это совсем не в тягость, – ответил Эктор, словно догадываясь о причине ее отказа.

– Честно говоря, я все еще сыта после вчерашнего вечера, – сказала Лес, наливая себе кофе. – Обед был таким плотным, а еда просто замечательной.

– Gracias, senora. Рамон, повар, будет очень рад это услышать. – Эктор сменил направление и вразвалку заковылял к Лес. – В воскресенье, когда приедут остальные, мы устроим торжественный обед и приготовим асадо. Вам уже доводилось его пробовать?

– Нет, не доводилось. – Лес взяла свою чашку и добавила к крепкому кофе сливок.

Говоря об остальных, Эктор имел в виду учеников, которые вот-вот начнут прибывать в школу поло. Насколько поняла Лес, всего их будет десять человек, включая и Роба. Некоторые из них проведут в школе только две недели, другие останутся на месяц. Учитывая стоимость программы обучения, доход они принесут внушительный.

– Асадо – это жареное мясо, приготовленное на открытом огне. – Эктор поднес к губам кончики пальцев и поцеловал их, показывая, насколько это вкусно. Жест скорее итальянский, чем испанский. – Вам понравится.

– Судя по описанию, должно быть очень вкусно. – Лес отхлебнула дымящегося кофе, все еще горячего, несмотря на обилие густых сливок.

Она до сих пор не могла толком понять, какое положение занимал на estancia Эктор Геррера. Когда день назад ее познакомили с этим калекой, она решила, что дело в простой жалости. Рауль скорее всего держит Эктора из сострадания и придумал для него какое-нибудь занятие, чтобы тот чувствовал себя полезным. Однако то, что она успела увидеть с тех пор, говорило, что первое впечатление оказалось ошибочным. Эктор, вероятно, был кем-то вроде помощника на все руки – главным распорядителем в доме и управляющим конюшнями, или, во всяком случае, мог чрезвычайно хорошо и умело действовать и тут и там.

После того как Эктор вечером показал Томасам их комнаты и объяснил, что где находится, он рассказал о заведенном в доме порядке – когда завтракают, обедают и ужинают, когда горничные убирают в комнатах и так далее, – а затем проследил, чтобы один из конюшенных рабочих разнес багаж по их комнатам. Он обедал вместе с ними за одним столом и вел с Раулем длинную беседу о состоянии лошадей в школьной конюшне. Не то чтобы Рауль был мало осведомлен о том, что творилось в его собственном поместье. Вовсе нет. Просто, как поняла Лес, лошади находились не в его ведении.

Ясно, что, когда Рауль в отъезде, кто-то должен приглядывать за порядком. И Лес очень удивил его выбор, хотя за то недолгое время, что она наблюдала Эктора, ее мнение о нем немало изменилось. Он был дружелюбен, разговорчив и хорошо владел английским. Угадать его возраст было невозможно, но Лес подозревала, что ему около шестидесяти.

– Куда все запропастились? – спросила она.

По расписанию в поместье завтракали между семью и восьмью утра, а сейчас еще не было и восьми.

– Сеньору Робу не терпелось посмотреть на лошадей. – Эктор повернулся на костылях и заковылял к столу, таща за собой закованные в шины ноги. Он остановился возле одного из стульев и, опираясь на костыль, отодвинул стул, чтобы Лес могла сесть. – Senora, por favor .

– Gracias. – Это было одно из немногих испанских слов, которые знала Лес.

– Они ушли в конюшни, – объяснил Эктор, усадив Лес и отодвинувшись от стола. – Если пожелаете, сеньора, я могу отвести вас туда, когда вы позавтракаете.

– Да. Я тоже хотела бы посмотреть лошадей, – сказала Лес.

Как жаль, что Роб такой нетерпеливый. Они договорились пойти в конюшню все вместе, и поэтому Лес оделась с утра в брюки для верховой езды, сапоги и толстый свитер – Рауль говорил, что по утрам здесь холодно.

Эктор двинулся к серванту за кофейником, поочередно со стуком переставляя костыли и подтаскивая парализованные ноги.

– Видимо, Роб пошел туда с Раулем… я хотела сказать, сеньором Букананом.

– Рауль выговаривается легче, не так ли? – Эктор налил себе кофе и потащился назад, еще медленнее, чем прежде, из-за чашки, которую нес в руке.

Лес подавила желание вскочить и помочь ему донести кофе до стола. Как ей уже доводилось наблюдать прошлым вечером, Эктор предпочитал делать все сам, независимо от того, насколько неуклюже у него это выходило.

– Я зову его просто Раулем, – продолжал калека. – А он меня – Эктором. Все мы здесь – друзья.

– В таком случае зовите меня Лес, – сказала она, отвечая на его призыв завязать дружеские отношения.

Эктор поставил чашку на стол, поколдовал над своими шинами, переключая запор, позволяющий им сгибаться, и уселся, отставив в сторону костыли.

– Моя дочь пошла в конюшню вместе с ними? – спускаясь вниз в столовую, Лес не стала заглядывать в комнату к Трише.

– Да, сеньорита тоже захотела посмотреть лошадей. – Эктор шумно прихлебывал обжигающе горячий кофе, с силой втягивая в себя воздух, чтобы остудить напиток. – А кофе-то хороший.

– Хороший, – согласилась Лес и тоже отпила крепкой ароматной жидкости.

– Но когда кто-то сидит вместе с тобой за столом по утрам, все кажется еще вкуснее. Когда Рауль в отъезде, я пью не так уже много кофе. Всего чашечку-другую.

– Вы давно знаете Рауля?

– Уже много лет. Еще до того, как отказали ноги. – Он хлопнул ладонями по парализованным бедрам, как бы показывая, насколько они безжизненны.

– А что случилось? – спросила Лес и тут же пожалела о невольно вырвавшемся вопросе. – Если вам не хочется об этом говорить, то не отвечайте.

– No importa , – махнул рукой Эктор. – Один человек захотел, чтобы я объездил для него молодую лошадь. Она была совсем дикой, эта лошадка. Когда я сел на нее верхом, она просто упала на спину, чтобы сбросить меня. – Он изобразил жестами, как лошадь падет, переворачиваясь на спину, а затем пожал плечами. – Я успел соскочить, но не на ту сторону. Лошадь свалилась мне на ноги, и им пришел каюк.

– Для вас это, должно быть, очень тяжело. – Лес с чувством неловкости сжала чашку в ладонях, не зная, что сказать, чтобы в словах не звучала жалость.

– Да, уж это верно.

– Не могу себе представить, каково это не иметь возможности ездить верхом, не говоря уже о ходьбе на костылях…

– Я по-прежнему могу ездить верхом, сеньора… Лес, – поправился Эктор с широкой улыбкой. – Мне приходится привязывать эти бесполезные ноги к седлу, но я могу ездить верхом. Правда, я уже не способен тренировать лошадей для игры в поло, но для меня достаточно уже и того, что я сижу в седле.

– Вы тренировали лошадей? Стало быть, вы, наверное, играли в поло вместе с Раулем. Тогда-то вы, должно быть, и познакомились?

– Я играл в поло с Раулем, когда с ним еще никто не играл. Я был отличным entrenador – тренером, – но не очень хорошим игроком. Тренировать необученных молодых лошадей – для этого тоже нужно иметь особый талант. Хороший игрок может оказаться не в состоянии обучить коня, чтобы из него вышел хороший пони для поло. Хотя игрок знает, как управлять конем. Понимаете?

– Да. Обучение требует терпения. А оно есть далеко не у всякого мастера игры, – улыбнулась Лес. Ей никогда еще не приходило в голову посмотреть на игру в поло с этой стороны. – Так как вы встретились с Раулем?

Эктор несколько секунд изучающе смотрел на нее. В глазах его играли темные огоньки, словно он пытался что-то оценить. Стоит рассказывать или нет?

– Мы вместе работали на одного человека, – сказал он наконец. – Я тренировал его лошадей. А Рауль был конюхом в его конюшнях. Это было много лет назад.

– Еще до того, как он начал играть в поло, – догадалась Лес.

– Si. Затем позднее, когда он добился высокого рейтинга и люди стали платить ему большие деньги за то, чтобы он играл в их командах, Рауль купил своих собственных лошадей, и я тренировал их. Много раз отправлялся с ним в поездки в Северную Америку и Англию, чтобы присматривать за пони. Потом Рауль решил купить землю, чтобы держать и выращивать лошадей для поло. Мы стали искать подходящий участок и нашли вот этот. Мы хотели купить только землю, а не этого огромного серого слона. – Он повел рукой вокруг себя, давая понять, что имеет в виду дом, в котором они находились, и Лес улыбнулась: Эктор нашел удивительно точное определение для неуклюжего особняка. – Но владелец не согласился продать одну только землю без дома, а потому Раулю пришлось купить и его. Он давал уроки игры в поло для начинающих игроков в клубе, а потому мы решили открыть здесь и школу.

– Да, это действительно целая история, но наверняка все было намного сложнее. Вы обрисовали мне лишь самые общие черты. – Лес сомневалась, что на самом деле им удалось добиться успеха так легко, как изображал Эктор.

– Это история Рауля. Мне не следует рассказывать ее за него, – поколебавшись, сказал Эктор. Казалось, он раскаивается, что и без того уже выложил слишком многое.

В камине с негромким шумом осело горящее полено, и сразу же с треском заплясали вновь ожившие язычки пламени. Лес посмотрела на тяжелую дубовую каминную доску, увенчивавшую каменную кладку. Горящие в камине дрова давали достаточно жара, чтобы уберечь столовую от ночного холода, и придавали суровому аскетическому убранству комнаты какое-то подобие уюта.

Камины были во всех комнатах, которые видела Лес, в том числе и в спальнях. Это были единственные источники тепла в огромном каменном доме, выстроенном по старинке без центральной системы отопления. Впрочем, в нем не было особой нужды: в мягком климате здешних мест большую часть года тепло. Теперь, когда Лес осмотрела дом, она вполне поняла предупреждение Рауля о спартанской обстановке в жилых помещениях школы. В доме имелись все удобства, но не более того. Роскоши не было.

Все комнаты были обставлены скудно. Только самое необходимое, без чего нельзя обойтись. Так, как, скажем, в этой столовой. Длинный стол, за которым может уместиться двадцать человек, и массивная стойка у стены, на которой расставляются тарелки и блюда перед подачей на обеденный стол. Стены до половины прикрыты мрачными деревянными панелями, выше идут серые обои. Ни единой картины, никаких украшений, за исключением широкого зеркала и камина, сложенного из грубого камня. Даже громадная люстра, свисающая с потолка на тяжелой медной цепи, выглядела какой-то простой и голой: изогнутые деревянные рожки с оправленными в медь шарами-абажурами из матового стекла. На каминной доске – никаких украшений или безделушек. Рядом только латунная подставка для кочерги, совок для золы и метелка.

Такая же простота и строгость царили во всем доме, и все это вместе создавало впечатление какой-то безликости. Особенно примечательным, как подумала Лес, казалось отсутствие призовых кубков, наград и фотографий. Хотя Рауль и проводит в этом жилище немалую часть года и работает здесь, но по всему видно: он не чувствует, что этот допотопный особняк – его дом. Лес вспомнила, как Эндрю окружал себя своими вещами: в шкафах – длинные ряды книг по юриспруденции, на письменном столе – золотые метки для мяча, постоянно напоминающие ему о гольфе, в углу – клюшка для гольфа, на стенах – фотографии детей и расставленные на полках теннисные призы. Он вносил в облик комнаты свою индивидуальность. А Рауль этого не делал. В этом Лес чудилось что-то загадочное. Во всяком случае, ей непонятное.

А после того, что рассказал Эктор, ее любопытство еще больше усилилось. Лес допила последний глоток кофе и поставила чашку на блюдце.

– В этом доме так много места, и я ожидала, что Рауль выделит какую-нибудь комнату, чтобы выставить все призы, которые он завоевал за годы игры, и фотографии знаменитостей, с которыми ему доводилось играть. Может быть, такая комната есть, и я ее просто еще не видела?

– Никакой комнаты с трофеями у нас нет и в помине, – покачал головой Эктор. – Я сказал Раулю: ты должен сам сознавать, что ты хороший спортсмен, а выставляться напоказ совсем ни к чему.

– Это верно, – согласилась Лес, но про себя подумала: странно, что Эктор воспринимает естественную гордость достижениями как бахвальство.

– Конечно, Рауль не удовлетворен тем, как играет. Он должен добиться совершенства, и не на йоту меньше, – сказал калека и вздохнул.

– Не понимаю, – нахмурилась Лес.

– Он гоняется за десяткой, сеньора, – объяснил Эктор спокойно, почти печально. Он имел в виду самый высокий уровень, какого только может добиться игрок в поло, – рейтинга в десять голов.

– Ясно, – сказала Лес.

Правда, она вовсе не была уверена в том, что действительно понимает Рауля, хотя и знала: в истории спорта только нескольким избранным игрокам удалось достичь этого уровня.

– Еще кофе, сеньора Лес?

– Нет, спасибо. – Она отодвинула от себя пустую чашку, показывая, что закончила завтрак. – Когда вы будете готовы, я хотела бы отправиться в конюшни.

– Только одну минутку. Я скажу Анне, где нас искать. – Эктор поднялся со стула, повозился со своими шинами и костылями и вышел из комнаты через боковую дверь.

Лес посидела еще немного за столом, слушая удаляющийся перестук его костылей, затем встала и вышла в огромную прихожую, чтобы подождать Эктора там. Качающийся маятник часов в высоком деревянном футляре размеренно тикал в тишине, отсчитывая секунды. Лес прогуливалась по прихожей, звонко цокая каблуками сапог по гладкому полу из твердого дерева, а взгляд бродил по просторной пустой комнате, из которой вела широкая лестница на второй этаж. И вновь она не могла не обратить внимания на пустоту, царившую в прихожей. Это ощущение не смягчали ни часы, стоявшие у стены, ни ковер перед входной дверью, ни сдвинутый в сторону стол.

Она попыталась отвлечься от мыслей, которые вызвали у нее наблюдения над личной жизнью Рауля. Не ее это забота, как он живет или каково его прошлое.

Наконец Лес услышала, что приближается Эктор, и повернулась ему навстречу. На его курчавой полуседой голове по-прежнему не было шляпы, но он все же надел легкую куртку, рукава которой были потерты чуть пониже локтей, в тех местах, где их касались полукруглые металлические обхваты, помогавшие инвалиду удерживать костыли в руках. Лес заметила, как широки и мускулисты его грудная клетка и плечи. По сравнению с мощным торсом ноги казались особенно тонкими и слабыми – почти что палочки, вырисовывавшиеся под тканью брюк и стянутые металлическими шинами. И все же, несмотря на увечье, на его загорелом лице почти всегда сияла улыбка.

– Мы готовы, – объявил Эктор и настоял на том, что именно он откроет перед дамой дверь, а не она перед ним.

Выйдя наружу, Лес приостановилась, поджидая, пока Эктор ее догонит. За ее спиной возвышалось серое двухэтажное здание, огромная прямоугольная коробка, сложенная из грубых массивных блоков и лишенная каких-либо декоративных элементов. На квадратных окнах не было ставен, а верхний край каменных стен не завершался даже выступом. Низкие деревья, росшие перед домом, не смягчали прямолинейной суровости его формы.

– Этот дом надо было бы задрапировать плющом, – сказала Лес.

Эктор оперся на костыли и оглянулся назад, на здание.

– Здесь надо было бы многое сделать, – проговорил он.

Они тронулись в путь, и Лес замедлила было шаг, чтобы приспособиться к затрудненным движениям спутника, но в этом не было нужды. Эктор передвигался быстрее обычного пешехода, заставляя Лес спешить, чтобы держаться с ним наравне.

Они прошли по обсаженному эвкалиптами подъездному пути, разворачивавшемуся возле самого дома, а затем свернули в сторону. За домом на широком травяном газоне располагались теннисный корт и бассейн. Ряд тополей заслонял усадьбу от дующих из пампы ветров. Все это совсем не походило на Хоупуортскую ферму, где служебные постройки отделялись от главного дома низким зеленым кустарником.

Когда они подходили к конюшням, Лес заметила на противоположной стороне дороги поле для игры в поло, чуть дальше располагалось поле для тренировок, затем начинались паддоки. Все это было соединено извивающейся петлей дорогой, которая, как сообщил Эктор, выходила с противоположной стороны дома, где находились гаражи для сенокосилок, грузовых автомобилей и трейлеров.

Первым Лес увидела Роба. Он стоял возле конюшен и осматривал норовистого гнедого коня, которого показывал ему молодой конюх. Рядом с ним Рауль держал под уздцы каурую лошадь, и Триша, смеясь, гладила благородное животное. Лес видела, как Триша смотрит на Рауля. Кажется, самое подходящее определение для этого взгляда – «строит ему глазки». Раздосадованная Лес только плотнее сжала губы.

Услышав, как они подходят, Рауль выпрямился.

– Доброе утро.

– Доброе утро. – Лес удалось улыбнуться, хотя улыбка слегка похолодела, когда она обернулась к дочери. – Сегодня ты, Триша, поднялась очень рано. Непривычно для тебя.

– Не могла уснуть, – пожала плечами Триша. – Наверное, из-за новой обстановки.

Но взгляд ее оставался прикованным к Раулю, словно именно он был настоящей причиной ее бессонницы.

– Уверен, что вы, миссис Томас, спали минувшей ночью хорошо, – сказал Рауль. – И что обстановка в вашей комнате не настолько уж неудовлетворительна.

– Благодарю вас, моя комната очень удобна. – Она бегло окинула его взглядом, стараясь не замечать того, как синевато-серый свитер грубой вязки облегает грудь и плечи Рауля, делая его стройный мускулистый торс еще более мощным на вид.

– Ты еще не пыталась принять душ, – заявила Триша. В глазах ее плясали озорные огоньки. – Когда я сегодня утром вошла в ванную, то напугалась чуть ли не до колик. Повернула кран, и водопроводные трубы начали дребезжать и лязгать так громко, словно вот-вот обвалятся. Ничего такого не случилось, но это первый случай в моей жизни, когда душевая колонка поет мне серенаду. Хотя, должна признать, душ был восхитительным. Целое море горячей воды. Я могла бы оставаться под душем часами напролет.

Лес очень не понравилось то, как Триша подстрекает Рауля рисовать себе мысленные картинки обнаженной девушки под душем. Она сочла, что это безвкусная и дешевая уловка.

– Водопровод в доме очень старый, – сказал Рауль.

– И сам дом стар, – вставила Лес, осуждая состояние особняка, вместо того чтобы осудить поведение дочери, чего она не желала делать в присутствии Рауля.

– Я вас предупреждал, миссис Томас, что вы можете счесть здешние условия не слишком роскошными, – напряженно напомнил ей Рауль.

– О, я ведь не выражаю никакого недовольства. Это всего лишь замечание, мистер Буканан, – холодно бросила Лес и отвернулась, наткнувшись на удивленный взгляд Эктора, который не мог понять причину внезапной смены ее настроения. – Эктор, не попросите ли вы конюха поводить лошадь вокруг меня. Я хочу посмотреть, как она движется.

Просьба была повторена по-испански, и конюх-подросток повел норовистое животное по широкому кругу.

– Вы разбираетесь в лошадях, сеньора Лес? – громко спросил Эктор.

– Уж поверьте мне, разбирается, – убежденно проговорил Роб, и гордость, с которой сын подтвердил ее знания, придали Лес уверенности, в которой она так нуждалась.

Они провели утро, осматривая пони, которых Рауль с Эктором отобрали для продажи, и решая, на каких из них Робу непременно надо проехаться, прежде чем принять окончательное решение. К полудню вернулись в дом, чтобы сесть за ленч. После еды Рауль велел оседлать лошадей для семейства Томасов и все отправились на пастбище, чтобы взглянуть на молодняк.

Они неслись легким галопом по высокой траве к пасущемуся в отдалении табуну, и Лес вдруг почувствовала, что ее конь натягивает узду. Она слегка отпустила поводья, позволив скакуну идти размашистым шагом и вырваться вперед. Вольный ветер, развевающий ее волосы, и безбрежность расстилавшегося перед ней простора вызвали в душе Лес какое-то мощное, трудно выразимое чувство. Ей хотелось скакать и скакать до тех пор, пока не достигнет той границы, где кончаются земля и небо.

Когда она приблизилась к табунку молодых лошадей, они зафыркали, как бы переговариваясь между собой, и пугливо шарахнулись от нее. Лес вздохнула, сожалея, что неосторожно вспугнула их, и, натянув поводья, остановила своего коня и стала наблюдать, как несколько совсем юных жеребят и двухлеток то подбирались к ней, то пускались наутек, пытаясь понять, что за чужак вторгся на их пастбище. Страх боролся в них с любопытством. Затем Лес услышала приглушенный топот копыт. Приближался кто-то из спутников, но ее внимание было полностью поглощено бесконечной пампой. Степь раскинулась так широко, что для того, чтобы окинуть ее взглядом, приходилось напрягать зрение, и глазам делалось почти больно от беспредельности лежащей вокруг земли.

Всадник поравнялся с ней, но Лес даже не оглянулась, чтобы посмотреть, кто подъехал.

– Скажите мне, Эктор, как вам удается удержаться и не пуститься галопом по этим просторам? Ведь хочется скакать так далеко и так долго, как только можешь…

– Да, удержаться трудно, – ответил голос Рауля.

Лес оцепенела от неожиданности и обернулась, растерянно глядя на Буканана. С тех самых пор, как они выехали из estancia, рядом с ней постоянно ехал Эктор Геррера. Как оказался здесь Рауль? Зачем он решил догнать ее?

– А вам, оказывается, нравится ездить верхом, – сказал Рауль, и Лес догадалась, что ее разгоревшееся лицо все еще не остыло от удовольствия, которое доставила ей стремительная скачка.

Она смахнула со щеки разметанные ветром прядки волос и вздохнула.

– Здесь такие огромные просторы… В Техасе тоже обширные степи, но с этими им не сравниться.

– Да. Пампа – это нечто особое. Каждый аргентинец, родился ли он в Патагонии, в Андах, Буэнос-Айресе или Чако, чувствует свое родство с пампой. А для тех, кто родом отсюда, все другие места на земле словно не существуют.

– Вы родились в пампе?

– Да. За много миль отсюда, – сказал Рауль.

Его лошадь придвинулась вплотную к темно-каштановому коню Лес, и обутая в сапог нога Рауля коснулась ее ноги.

– Че! – крикнул Рауль своей лошади и что-то резко пробормотал по-испански.

Лошадь отодвинулась в сторону, однако ощущение соприкосновения не пропало. Во всяком случае, для Лес.

Но когда подскакала Триша и остановилась рядом с ними, хрупкое перемирие, возникшее между Лес и Раулем, вновь нарушилось.

– Ну и что ты думаешь о молодняке, Лес? – спросила девушка.

Лес привстала на стременах, чтобы получше разглядеть лошадей. От табунка отделился смельчак из тех, что постарше, быстрой рысью подбежал поближе к ним, остановился, затем попятился в притворном страхе и бросился назад к товарищам, державшимся на безопасном расстоянии.

– Гляньте-ка, сеньора Лес, – сказал Эктор, подбадривая Лес высказать свое мнение. – Вы понимаете в молодняке толк.

– Думаю, вы спутали меня с Раулем, – неловко пробормотала Лес и стиснула бока коня коленями, посылая его вперед медленным шагом, чтобы подобраться поближе к пугливому табунку и разглядеть молодых лошадок с близкого расстояния.

– А-а-а-а, вот оно что, – протянул Эктор, бросил на Рауля понимающий взгляд и сказал по-испански: – Теперь я понимаю, почему она шипит на тебя как тигрица, защищающая своего котенка. Она уверена, что ты причинишь ему зло.

– Она ошибается, – ответил Рауль на том же языке, понимая, что их разговор между собой по-испански привлечет внимание Триши. – Меня не интересует ее котенок.

– Ну тогда, наверное, сама тигрица?

– No. Los caballos, – отрезал Рауль.

– Caballos – лошади, – перевела Триша. – Это слово я знаю. Кажется, мне надо начать посещать курсы испанского.

– Это было невежливо беседовать по-испански, раз вы не понимаете этого языка. Прошу извинить нас, – сказал Рауль, переходя на английский.

– О, ничего особенного. Просто я всегда в таких случаях спрашиваю себя, не обо мне ли это говорят, – беззаботно улыбнулась Триша и отвернулась, чтобы посмотреть, как мать подъезжает к табуну молодняка, направляя своего коня по широкой дуге и незаметно огибая стоявших особняком лошадей постарше.

– Ваша матушка, сеньорита, просто мастерица, – сказал Эктор.

– Лес великолепно управляется с лошадьми, но отвратительно – с людьми.

– Может быть, потому, что лошадям можно верить, – сухо предположил Роб. – Люди могут оскорбить, а лошади – всего лишь переломать кости.

Рауль заметил, как Триша метнула быстрый взгляд на Эктора.

– Роб, ты бестактен, – сказала она.

– Нет, сеньорита, сеньор Роб прав, – вмешался Эктор, указывая на свои безжизненные ноги, привязанные к седлу. – Это не причинило мне такой боли, какую причиняют безжалостные замечания об увечье.

– Простите, Эктор, – промямлил Роб. Шея его покраснела от смущения. – Я не подумал.

– Иногда я задаюсь вопросом: а думаешь ли ты вообще, – упрекнула его Триша.

Рауль не прислушивался к их перебранке. Он наблюдал, как Лес, искусно направляя свою лошадь, подобралась совсем близко к табунку молодых животных и остановилась, чтобы рассмотреть их. Она была великолепна. Ветер трепал ее волосы, блестевшие на солнце как золото. Он вспомнил, какой застал ее всего несколько минут назад, первым подъехав к Лес: она неподвижно сидела в седле, трепеща от волнения и не отрывая взгляда от расстилавшейся перед ней пампы. Этот образ врезался ему память.

Далеко за полдень они вернулись в estancia и оставили лошадей в конюшне на попечение конюхов. В доме Лес направилась прямо в свою комнату, чтобы принять душ и переодеться перед обедом. Войдя к себе, она остановилась, прислонясь к двери и оглядывая простую комнату.

Двуспальная кровать с тяжелым изогнутым изголовьем и решетчатой спинкой в ногах. Рядом – ночной столик с лампой. В углу стоит стул с прямой спинкой, а у противоположной голой стены – высокий комод с выдвижными ящиками. В сложенном из кирпича камине – свежие поленья и растопка дожидаются лишь того, чтобы к ним поднесли спичку. Пустые, ничем не украшенные стены, покрытые пожелтевшей, как слоновая кость, штукатуркой, окаймлены тяжелым, протравленным морилкой багетом и деревянными панелями. Единственное цветовое пятно в этой почти монашеской келье – плетеный коврик на полу перед кроватью.

Лес подошла к кровати, села и начала стягивать сапоги для верховой езды. Перед глазами у нее все еще стояла виденная недавно картинка: они въезжают во двор конюшни, и Рауль, обхватив Тришу за талию, спускает ее с лошади. Девушка сама попросила его помочь ей спешиться, что делало все это маленькое происшествие еще более досадным.

Освободившись от тяжелой обуви, Лес сбросила с себя одежду и оставила ее небрежной кучкой на сиденье стула, затем вошла в общую с Тришей ванную, соединявшую их комнаты. Рев и дребезжанье водопроводных труб напомнили ей еще одно событие этого утра, когда Триша столь вызывающе и дразняще рассказывала Раулю о душе. И это испортило ей все удовольствие от купания. Лес постаралась побыстрее выбраться из-под горячих струй, не желая слушать сантехническую серенаду.

Обвернувшись длинным купальным полотенцем, как саронгом, Лес открыла дверь, ведущую в свою комнату. Взгляд ее упал на пустой стул, на сиденье которого она недавно оставила свою одежду для верховой езды. Со стороны гардероба доносился какой-то шум. Повернувшись на звук, Лес увидела Анну, горничную, поразительно напоминающую по виду Брунгильду, знаменитую героиню сказания о Нибелунгах. Женщина заметила внезапно возникшую перед ней Лес и от неожиданности испуганно прижала руки к груди.

– Я убирать одежда, – объяснила она на своем ломаном английском с сильным испанским акцентом. – О'кей?

– Ci. Gracias. – Лес вошла в комнату и закрыла за собой дверь ванной.

– Не стоить спасибо, – с трудом одолевая английские слова, произнесла женщина и подошла к ночному столику, где на подносе стоял стакан, наполненный какой-то бледно-коричневой жидкостью со льдом. – Mate. Чай.

Анна указала рукой на Лес, давая понять, что напиток приготовлен для нее.

– Gracias, – повторила еще раз Лес.

– De nada. – Женщина присела в подобии реверанса, что явно не соответствовало ее внешности Брунгильды, девы-воительницы с широкими плечами и огромными грудями. Анна, пятясь, добралась до двери, ведущей в холл, затем повернулась и вышла.

Лес пошла к ночному столику, взяла стакан и с наслаждением отхлебнула ледяного мате, местного травяного чая, подкисленного лимоном. Она уже пробовала этот напиток вчера днем – Эктор позаботился о том, чтобы они освежились после долгой дороги. Допив стакан, Лес открыла гардероб и сменила полотенце на домашний халат.

В коридоре открылась и закрылась какая-то дверь. Затем послышались шаги в Тришиной комнате. Немного поколебавшись, Лес вновь вошла в ванную и остановилась у двери, ведущей к дочери.

– Триша? – спросила она, дважды постучав. В конце концов, это могла быть не дочь, а Анна, зашедшая, чтобы прибрать в комнате.

– Да. Входи, – отозвалась Триша. – Ты пришла как раз вовремя, чтобы помочь мне стащить эти сапоги, – сказала она, когда Лес открыла дверь.

Лес замялась, затем подошла к стулу, на котором сидела Триша, и стянула сначала один высокий сапог, затем другой. Отойдя назад, она смахнула с рук пыль.

– Спасибо. – Триша сняла через голову свитер и отбросила его в сторону. – От меня несет потом как от лошади, – сказала она, принюхиваясь к своим рукам. – Этот душ – как раз кстати. Надеюсь, ты не израсходовала всю горячую воду…

– Триша, я хочу с тобой поговорить, – начала Лес.

– О чем? – Триша расстегнула пояс джинсов и потянула за язычок «молнии».

– Для начала хотя бы о душе, – резко бросила Лес, раздраженная тем, что дочь не обращает внимания на ее присутствие.

– Очень шумный, не так ли? – засмеялась Триша, села на стул и сбросила с себя джинсы.

– Триша, я говорю серьезно.

– О душе? – скептически глянула на мать Триша.

«Интересно, она намеренно прикидывается бестолковой или просто пытается запутать этот разговор и свести его к пустякам», – подумала Лес.

– Нет, не о душе, – сказала она. – О том, как ты ведешь себя с Раулем. Ты делаешь из себя дурочку, Триша.

Она увидела, как в глазах дочери вспыхнул жесткий, упрямый огонек, и поняла, что выбрала неверный тон. Лес не хотела начинать этой беседы с упреков и обвинений. Она хотела объяснить дочери… призвать ее к благоразумию…

– Это на самом деле так? – с вызовом спросила Триша.

– Да. – Лес попыталась сдержать нарастающий гнев. – Думаю, что ты не осознаешь, как явно все это выглядит и звучит со стороны. Мне делается очень неловко.

– Не понимаю, почему тебе должно быть неловко.

– Одно дело попросить мужчину помочь тебе сойти с лошади, хотя ты и сама можешь превосходно с этим справиться, и совсем другое – рассказывать ему, как ты принимаешь душ. Ты намеренно приглашаешь его представлять себе, как ты выглядишь совершенно обнаженной в ванной комнате. Уверена, ты считаешь, что возбуждать интерес мужчины подобным образом – очень мило и завлекательно, но я нахожу это грубым и безвкусным.

– Значит, находишь?

– Да, именно так! – сердито заявила Лес.

Триша встала перед ней полураздетая – в одних только трусиках и лифчике – и уперла руки в бока.

– Лес, а почему ты считаешь, что Рауль еще не видел меня обнаженной?

Лес была так потрясена, что кровь отхлынула от ее лица.

– Ты лжешь.

Но дерзкий Тришин взгляд заставил Лес усомниться в том, что это ложь.

– Лгу? А почему бы тебе не спросить об этом самого Рауля? – предложила дочь.

Лес отступила на шаг, затем резко повернулась и ретировалась в свою спальню. Как только она остановилась, ее охватила дрожь. В это невозможно поверить. До сих пор она отчего-то была непоколебимо уверена, что отношения Рауля и дочери были односторонними – Триша наседала, а Рауль безразлично отмахивался. Но Лес всегда точно знала, когда Триша лжет, а когда говорит правду. На этот раз она не лгала.

Лес закрыла глаза, и в ее воображении поплыли образы Триши и Рауля, лежащих вместе обнаженными. Она с отвращением отгоняла от себя эти картинки. Она не желала представлять их вместе. Она не хотела, чтобы это было правдой.

Лес начала смеяться и плакать одновременно. Все это время она лелеяла подсознательную надежду, что в один прекрасный день Рауль будет с ней. У мужчины, который являлся к ней в тайных фантазиях, было по-прежнему лицо Рауля.

Во всем этом заключалась какая-то ужасная ирония. Как смешно и печально! Первый мужчина, к которому у нее появился интерес после развода, оказался в любовной связи с ее дочерью.

Ей было больно. Почти так же больно, как потерять Эндрю. Так значит, у нее не получилось никакого начала новой жизни, она просто повторила свое прошлое. Ничего не видя перед собой, Лес подошла к кровати и села на матрас, покрытый лоскутным одеялом. Она раскачивалась вперед и назад, безмолвно рыдая. Она никогда не смирится со связью Рауля и Триши. Ее всегда будет терзать ревность, превращающая жизнь в ад. Она не знала, что делать. Жизнь ее настолько запутана. И если это и есть то, для чего она родилась и выросла, то лучше бы ей было умереть.

 

19

Лес стояла на краю поля и наблюдала за игрой. Солнце пригревало ее лицо, едва затененное широкими полями сдвинутой назад соломенной шляпы. Она сняла свой свитер цвета слоновой кости с золотом и набросила его на спину, завязав рукава на груди. Свитер грузно лежал у нее на плечах, но на душе было пасмурно совсем не из-за этой тяжести.

На поле из группы игроков, мчащихся вдогонку за мячом, вырвался вперед всадник. Это был Роб, который играл за команду в белых рубахах под первым номером – защитником. Сейчас он находился в позиции, когда мог превосходно блокировать любой пас, переданный находящемуся перед ним игроку противника. Однако вместо этого Роб развернулся и пошел на мяч, оставив соперника в красной рубахе неприкрытым, а свои ворота без защиты. Это было очень неосторожно, и Лес наблюдала за действиями сына с тревогой. У Роба был только один шанс ударить по мячу, и если он промажет… Но Роб не промахнулся. Он провел великолепный удар, и мяч полетел к центру поля.

Однако Робу не удалось предотвратить прорыва к своим воротам. Мяч приземлился прямо перед одним из игроков противника. И тот резко послал его обратно, туда, где уже ждал оставшийся без прикрытия нападающий из его команды. Забить гол из такой позиции было нетрудно. Роб находился слишком далеко, чтобы помешать удару.

– Роб, зачем ты это сделал? – пробормотала Лес, глядя, как сын растерянно поник в седле.

– Так оно всегда и бывает, сеньора Лес…

Эктор Геррера стоял в нескольких футах от нее, опершись всей тяжестью тела на костыли. В руках он держал секундомер, а с шеи свисал на ленте свисток. Он считал очки и выполнял роль хронометриста и судьи на боковой линии.

– Когда новые ученики играют здесь первую игру, – сказал Эктор, – они всегда стараются показать, какие они мастера. Рауль говорит, что вместо двух команд на поле выходят восемь одиночных игроков, выступающих каждый сам за себя. Именно поэтому, прежде чем начать обучение, он всегда вначале дает им сыграть, чтобы увидеть все, что они делают неправильно. Когда игрок слишком сильно старается, он часто выглядит глупо.

– Это верно, – слабо улыбнулась Лес на это утешительное замечание.

Вчера, в субботу, прибыли все остальные ученики, которые будут проходить курс в школе Рауля. Впрочем, «учениками» назвать их было трудновато – большинству было далеко за двадцать, а двум – за тридцать. Класс подобрался интернациональный. Четыре аргентинца, мексиканец, немец, три американца и сын арабского шейха. Вчера вечером за обедом звучала речь сразу на нескольких языках, что приводило в замешательство почти всех. К счастью, в конечном итоге все перешли на английский и теперь могли понимать друг друга.

Краем глаза Лес уловила около линии, где стояли запасные лошади, движение какого-то белого пятна и повернула голову, чтобы посмотреть, что это такое. Некоторое время назад в этом направлении ушла Триша, но теперь ее не было видно. Белым пятном оказались двое арабов, одетых в национальные бурнусы и накидки. Спутники Ханифа, сына шейха. Лес так и не поняла, служат ли они его телохранителями, слугами или кем-то еще, но один из них всегда оказывался рядом, где бы ни находился Ханиф, элегантный молодой человек, получивший образование в Оксфорде.

Пробежав глазами вдоль линии, Лес наконец заметила Тришу. Девушка сидела на траве, беседуя с техасцем в красной рубахе – Дюком Совайном.

В поле зрения Лес появился какой-то всадник, приближающийся галопом к боковой линии. Она узнала Рауля и почувствовала, как ее охватывает тревожная напряженность. Но он не смотрел на Лес, а, натянув поводья, придержал коня рядом с Эктором и сказал ему что-то по-испански.

Эктор взглянул на секундомер и ответил Раулю. Тот, не останавливая коня, развернулся почти на месте и поскакал к центру поля, где уже собирались игроки. В этой игре Рауль был только судьей.

– Осталось три минуты, – сказал Эктор Лес. – Игра сейчас закончится.

Она кивнула, показывая, что слышит, но продолжала наблюдать за Раулем. Блуждающие мысли Лес рисовали ей эти широкие плечи и спину, сходящуюся клином к талии, обнаженными, без рубашки – такими, какими их должна была видеть Триша.

– Он с лошадью как одно целое, правда? – спросил Эктор.

Лес вздрогнула от неожиданности и посмотрела на него. Оказывается, Эктор заметил, что она наблюдает за Раулем. Лес быстро перевела взгляд на поле, борясь со внезапно охватившим ее смущением.

– Да, это верно.

– Вы знаете предания о наших гаучо? Говорят, что они были наполовину людьми, наполовину лошадьми. Ваши ковбои ловили коров при помощи la reata, лассо. Гаучо гнались за дикими коровами и острием своей пики на всем скаку подсекали им коленное сухожилие. Быстрота руки, глаза и лошади – все заодно, как при игре в поло… не так ли?

– Да. El senor de nada. Владетель ничего, – вспомнила Лес.

Возможно, даже слишком хорошо вспомнила. После того, как она своими глазами увидела пампу, ей стало казаться, что Рауль – это некий лорд, сидящий верхом на лошади и правящий ничем. Господин без владений, и оттого обладающий только высокомерием лорда.

– Вы, должно быть, слышали эти истории, – улыбнулся Эктор, немного удивленный тем, что Лес ввернула испанскую фразу.

– На самом деле нет. Просто довелось уловить кое-что краем уха.

Тем временем на поле Рауль вновь вбросил мяч в игру. Роб, насколько могла судить Лес, больше не делал вопиющих ошибок, но не мог утешиться и тем, что в завершающие мгновения матча ошибся еще кто-то другой, кроме него, – так что промах Роба остался в этой игре самым, если так можно выразиться, свежим. Когда прозвучал финальный свисток, Роб отделился от остальных игроков и поехал с поля в одиночку.

Лес пошла было вслед за Робом, чтобы догнать его, но ее остановил Эктор.

– No se olvide – не забудьте, – сказал он, – через час начинается большое угощение. И тогда вы сможете попробовать асадо.

– Жду с нетерпением, – ответила Лес.

Она знала, что вся домашняя прислуга с самого утра трудилась над приготовлениями к этому праздничному барбекю в аргентинском стиле. В воздухе стоял запах дыма от разведенного на заднем газоне открытого огня – над верхушками деревьев поднималось серое дымное облако. Но сейчас Лес было не до экзотических яств и не до наблюдений над тем, как они готовятся. Слишком многое занимало ее ум и тревожило душу.

Оставив Эктора на краю поля, Лес пересекла грязную дорогу, отделявшую поле от конюшен, и пошла наперерез Робу, не давая ему времени предаться самобичеванию. Когда она встретила Роба у конюшни, сын уже спешился и отдавал поводья своего коня ожидавшему его конюху. Он повернулся к матери, но не смотрел на нее, опустив глаза и с силой постукивая головкой клюшки по земле. Недовольное выражение его лица показывало столь же явно, как и его поведение, как сильно он сердится сам на себя.

– Я думал, что мне удастся это сделать, – пробормотал Роб, не повышая голоса, чтобы его не могли услышать другие игроки, возвращающиеся с поля. – Я знаю, что смог бы провести этот удар. Если бы Хуан находился в позиции, где мог бы принять его, мы бы без труда заработали очко.

– Тебя поставили защитником. И ты должен был помнить свои обязанности. Для тебя самое главное – защищать свою половину поля, не давать противникам бить по воротам, а не стараться самому забить гол. Ты оставил своего подопечного неприкрытым, и между ним и вашими воротами не было ни одного игрока из твоей команды. Ты сильно рисковал, а защитники выходят на поле вовсе не затем, чтобы пускаться в авантюры.

– Да… – Взгляд Роба скользнул куда-то вправо и вверх от Лес. – Я наделал чертовски много ошибок, так ведь?

Лес сообразила, что он обращается не к ней, а к кому-то другому, и обернулась. Они стояли в самой гуще оживленной толчеи: всадники спешивались, конюхи уводили лошадей, мимо проходили игроки, и Лес до этого не обращала никакого внимание на пони, остановившегося неподалеку, и на сидящего на нем всадника. И только встретившись глазами с твердым взглядом Рауля, Лес поняла, что он прослушал всю лекцию об обязанностях защитника, которую она прочитала Робу.

Рауль возвышался над ней, высокий и внушительный.

– У меня нет никаких возражений ни против одного из утверждений вашей матушки. Вы, несомненно, оставили ворота без защиты. Однако вы совершили еще большую ошибку, когда били по мячу, – заявил Рауль. – Куда вы его направляли?

Роб заколебался, не зная точно, как правильно ответить.

– Вперед.

– И никому из игроков, в частности?

– Никому, – признался Роб.

– Вот это и есть ваша ошибка. Игрок никогда не должен беспорядочно бить по мячу. Он обязан либо передать пас товарищу по команде, либо попытаться провести гол. Когда вы бьете по мячу, вы всегда должны направлять его точно в цель. Знать, где находятся все игроки из вашей команды, и посылать мяч кому-то из них. Всегда старайтесь передать мяч товарищу. Владение мячом и умение управлять им – вот лучший способ защищать ворота.

– Вы правы, – пробурчал Роб, очень недовольный собой: как это он раньше не замечал вещей, которые теперь кажутся такими явными и очевидными.

Да и Лес поняла, что ее вежливо поставили на место. Все, что она сказала, было верно – до известного предела. И Рауль тонко, но ясно дал ей понять, что ее знания о поло ограниченны.

– Не огорчайтесь, Роб. Вы приехали сюда, чтобы учиться, – напомнил юноше Рауль и тронул бок коня затупленной шпорой, посылая его вперед.

Лес следила глазами за тем, как он едет по двору конюшни. Ее немного уязвило это столкновение, хотя она и точно знала, что оно ни на йоту не умалило ее влиятие на сына. И все же Рауль сумел представить ее советы если не ложными, то, во всяком случае, неполными.

И тут Лес увидела, как Триша схватила коня Рауля под уздцы, остановила его и, смеясь, сказала всаднику что-то, чего Лес не могла слышать. Рауль спрыгнул на землю и ослабил подпругу своего седла. Эти двое опять вместе! Для Лес не имело значения, насколько отчужденно и холодно держится с Тришей на людях Рауль. Это было зрелище, которое она не могла вынести. Лес отвернулась.

– Пойду в дом, – сказала она Робу.

– Я зайду к тебе попозже…

Роб зашагал по двору, старательно держась подальше от других учеников. После разговора с Раулем он был не в силах встретиться с кем-либо из них лицом к лицу. И Лес почувствовала смутную досаду на то, что Рауль приобрел такое значение для ее сына.

Костры, разведенные на лужайке позади дома, продолжали пылать, хотя мясо давно уже было зажарено. Яркое пламя разгоняло прохладу раннего вечера и освещало сгущавшиеся сумерки. Лес сидела за длинным столом, выставленным на газоне неподалеку от костров, и смотрела на стоящую перед ней тарелку, где все еще горой высилась еда. Судя по остававшемуся количеству снеди, можно было решить, что она не съела ни кусочка, но тяжесть в желудке говорила об обратном. Лес сокрушенно покачала головой. Кончики волос, свободно падавшие ей на плечи, разметались по воротнику французского льняного жакета в тонкую полоску – серовато-коричневую и розовую.

– Я совершенно честно не могу уже больше есть, – заявила она, вытирая руки полотняной салфеткой. – Еды на моей тарелке хватило бы и на четверых.

– Мы стараемся, чтобы вы у нас пополнели, – сказал сидящий напротив Эктор, его белые зубы сверкали под усами. – Понравилось вам асадо?

– Muy bueno. Очень вкусно. Я правильно сказала?

– Si, – махнул он рукой, давая понять, что если она и произнесла испанские слова не совсем точно, то это не имеет значения.

Молоденький мальчик из кухонной прислуги унес тарелку, и Лес положила салфетку на стол.

– Чертовски вкусная штуковина, – проговорил Дюк Совайн, сидевший справа от Лес. Он отрезал очередной ломтик от громадного куса мяса и посмотрел на своего соседа, мексиканца. – Мигель, я всегда считал ваше мексиканское блюдо кабрито самой лучшей едой из всех, какие я когда-либо пробовал. Но это асадо побивает его по всем статьям. – Он сунул ломтик в рот и принялся жевать, покачивая головой из стороны в сторону, показывая, какое замечательное это отдающее ароматом чабера бразильское яство. – Я собираюсь разузнать, как они его готовят, чтобы рассказать потом Анджи. Анджи – это моя жена, – пояснил он Лес.

Этот словоохотливый техасец с медлительной, протяжной речью был в группе самым старшим по возрасту. Ему уже исполнилось тридцать два, и он был сыном одного из самых крупных независимых коннозаводчиков в штате. Дюк носил на пальце большой золотой перстень, повторяющий очертания Техаса, с двухкаратным бриллиантом в центре – как бы символом «штата одинокой звезды». Поло для него было хобби, хотя, как и большинство любителей, он уже не мог отказаться от этой игры, как наркоман от наркотика.

– Эта женщина, моя жена, готовит самые огромные и самые лучшие барбекю, которые когда-либо доводилось видеть Хьюстону. Она любит устраивать приемы, – говорил Дюк, не переставая жевать. – Она хотела поехать вместе со мной, но ее расписание гораздо жестче моего. Анджи настолько занята благотворительными фондами, искусством и загородными клубами, не говоря уже о трех наших детишках, что не могла вырваться бы ни на минутку. – Он умолк, положил вилку и нож и сунул руку в задний карман брюк. – Взгляните-ка на фотографию моих малышей.

Лес посмотрела на снимок, который Дюк достал из бумажника, думая о том, догадывается ли техасец, что описание занятий его жены, только что изложенное им с простодушной гордостью, точь-в-точь похоже на тот образ жизни, который она сама вела до развода. На фотографии были изображены два мальчика и девочка, возрастом от трех до семи, все светловолосые.

– Они очаровательны.

– Уж это верно. Я и сам ими горжусь. – Дюк Совайн вернул снимок в бумажник и засунул его назад в карман. – У Ланса, старшего, есть задатки игрока в поло. Прошлой весной он участвовал в первой своей игре на приз «Короткие штанишки». И не слишком плохо сыграл.

– Роб тоже начал играть в поло примерно в этом возрасте, – вспомнила Лес.

– Это я уже знаю, Лес. Мне трудно было поверить, что вы их мать. Я вначале предположил, что старшая сестра. Клянусь, это не просто слова. Вы очень красивая женщина, – сказал Дюк, и его широкое лицо с квадратной челюстью осветилось улыбкой, открытой и теплой, как штат, откуда он был родом.

– Благодарю вас. – Было очень приятно вновь услышать этот комплимент, хотя для Лес он звучал совсем не так убедительно, как прежде – до того, как она потеряла веру в себя.

– Вы ведь дочь Джейка Кинкейда?

– Да.

– Я слышал, что он в свое время был большим воротилой…

Дюк удовлетворенно отодвинулся от стола, его тарелка была совершенно пуста. Он погладил рукой живот и глянул на прочих гостей, сидящих за длинным столом, в центре которого вдоль всей длины были расставлены свечи под стеклянными колпаками, защищающими пламя от ветра. Огоньки освещали веселые, оживленные лица присутствующих.

– Отличная у нас тут подобралась группа, – сказал Дюк.

– Очень разнобойная. – Лес избегала смотреть в тот конец, где во главе стола сидел Рауль, зная, что Триша непременно уселась где-нибудь поблизости, если не рядом с ним.

– Разнобойная? Ну, не знаю, – проговорил Дюк, отчасти с ней не соглашаясь. – У нас тут есть мексиканская нефть, аргентинская нефть, арабская нефть и техасская нефть, не говоря уже о ранчо и конных заводах. – Он положил руки на край стола, готовясь отодвинуть стул и встать. – Извините меня, пожалуйста, Лес. Думаю, мне стоит переброситься парой слов с Ханифом и посмотреть, не сможет ли он подсказать мне что-нибудь по поводу планов ОПЕК насчет стоимости нефти этой зимой.

– Не теряйте времени, – улыбнулась Лес.

Дюк прихватил свой стакан с пивом и неторопливо двинулся к стулу, на котором сидел араб. За спиной Ханифа застыли, наблюдая за всем происходящим, две неподвижные, как статуи, фигуры в длинных до пят накидках.

Позади Лес послышался звон гитарных струн, и она обернулась, глядя через плечо. Около костра стояли трое мужчин в аргентинских национальных костюмах. На груди у каждого на перевязи, перекинутой через плечо, висела гитара. Они начали тихо наигрывать испанскую народную песню.

– Мы решили сегодня вечером устроить представление, – пояснил Эктор, заметив интерес, с которым Лес рассматривала артистов. – Это местные музыканты, но играют они хорошо. Не правда ли?

– Да, очень мило, – согласилась Лес.

Почти все из сидящих за столом покончили с едой и начали собираться группками, знакомясь ближе и заводя оживленные беседы, несмотря на языковые барьеры. Лес тоже устала сидеть, она встала и пошла к тому месту, где сидел Роб. Он беседовал с Ханифом о своей недавней поездке в Англию и матчах поло в Виндзоре. Лес послушала немного их разговор, затем поговорила с Грегором, немцем, о бегах. Тем временем собравшиеся потянулись от стола к двум кострам, пылавшим на поляне, и встали вокруг небольшими кучками, беседуя и покуривая сигары и сигареты.

– Лес… – Триша коснулась руки матери, отвлекая ее внимание от Эктора и молодого аргентинского спортсмена, с которыми разговаривала Лес. – Ты заметила, какие на этих музыкантах костюмы? – Да, заметила, – сказала Лес, но все же оглянулась еще раз, потому что не помнила ничего, кроме того, что они были облачены в какие-то национальные наряды.

– Это традиционная одежда гаучо, – объяснил Эктор.

– Мне она нравится, – заявила Триша. – Посмотри-ка на эти мешковатые штаны. Выглядят как допотопные женские спортивные шаровары.

– Они называются бомбачас, – начал было Эктор, но умолк и окликнул по-испански одного из музыкантов, помахав рукой, чтобы тот подошел поближе.

Человек подошел к ним, передвинув гитару на перевязи на спину, и остановился с безразличным видом, а Эктор начал указывать своим дамам на различные детали костюма, в который был одет музыкант. Чирипа– нечто вроде полотнищ узорчатой ткани, обвивающих ноги, как обмотки; растра – широкий ремень с пряжкой, сделанной из серебряных монет, скрепленных цепочками. Эктор произнес что-то по-испански, гитарист протянул руку за спину и извлек тусклые серебряные ножны, заткнутые сзади за пояс у талии.

– Факон. – Эктор вытянул из ножен обоюдоострый кинжал. – Единственное оружие и единственный инструмент гаучо. Им он убивает и с его же помощью он ест.

– Но в наше время они уже так не одеваются, не правда ли? – с сомнением спросила Триша.

К ним подошел Рауль, и Лес ощутила резкий и пряный запах дыма его тонкой черной сигары.

– Бомбачас и чирипа удобны и практичны, так что гаучо кое-где их еще носят, – объяснил Эктор. – Но отас де потро уже больше никто не надевает. Это сапоги гаучо, сделанные из шкуры, снятой целиком, как чулок, с задних ног бычков. Гаучо надевали их на ноги, когда шкура была еще влажной. Затем, когда сапоги высыхали, они плотно обтягивали ногу.

– Как противно, – поморщилась Триша.

– И теперь, когда дикий скот больше не убивают и не разделывают прямо на месте, чтобы получить шкуры, у гаучо нет больше нужды носить с собой пики. Валя корову или бычка на землю, они используют болерадос, ремень с привязанными к концам металлическими шарами.

– До того как я уеду домой, я хочу купить одежду наподобие этой, – решительно заявила Триша. – Уверена, что она будет выглядеть просто сенсационно.

– На вас она наверняка будет смотреться лучше, чем на этом парне, – сказал Дюк Совайн, присоединившийся к ним вместе с кучкой гостей, подошедших посмотреть, что происходит.

– Ты собиралась пробыть здесь всего лишь десять дней, – вмешался Роб. – Надо тебе сразу же начать искать этот наряд.

– Не напоминай мне, пожалуйста, – огрызнулась Триша.

– Разве вы не останетесь здесь с вашим братом до конца? – спросил Ханиф с безукоризненным оксфордским произношением.

– К сожалению, нет. Не останусь, – ответила Триша.

– Но наверняка нет необходимости уезжать так скоро. Не можете ли вы отложить свой отъезд и остаться здесь, в estancia, вместе с нами? – сказал Ханиф.

– Вероятно, могу, – ответила Триша и склонила голову в сторону Рауля. – Но меня не приглашают.

Рауль молчал, продолжая невозмутимо попыхивать своей сигарой.

– Я уверен, что мы сумеем это поправить, – уверенно заявил Ханиф.

Эктор одобрительно кивнул и переступил на своих костылях.

– Господа, – объявил он. – У нас для вас еще кое-что приготовлено.

Он махнул рукой переминавшимся в отдалении слугам, и те вышли вперед с подносами, уставленными бутылочками, сделанным из тыквы-горлянки.

– Это мате, – сказал Эктор. – Приготовлено традиционным способом – так, как пили его гаучо. Они заваривали свой чай в тыквах и пили его через серебряные трубочки.

Слуги засновали между присутствующими. Лес взяла с подноса одну из тыквочек, а затем незаметно отошла в сторону. Музыкант в наряде гаучо вернулся к своим товарищам, и мелодия его гитары присоединилась к общему напеву. Триша, вместо того чтобы заигрывать с Раулем, как ожидала Лес, начала делить свое внимание между прочими гостями, смеясь, беседуя и флиртуя с ними. Это явно было попыткой заставить Рауля ревновать.

Лес отвернулась и принялась без особого интереса потягивать чай через короткую серебряную трубочку. Ей не давал покоя вопрос: что произошло между Тришей и Раулем? Может быть, они повздорили? Но она не заметила никакой враждебности в том, как они вели себя друг с другом. Вместе с тем Лес не могла вспомнить ничего, показывающего, что Рауль испытывает к Трише хоть какую– нибудь любовь. Правда, зная, что Лес с неодобрением относится к их связи, он мог скрывать свои чувства к девушке, когда ее мать находится поблизости.

В огонь подбросили новые дрова, и над костром поднялся сноп искр. Пламя затрещало и взметнулось вверх. Лес было не по себе. Ее тяготили взрывы смеха, громкие голоса беседующих и звон гитар. Она пристально всматривалась в спокойствие окружающей праздничную суету ночи, в молчаливое мерцание звезд на черном бархате неба. Лес отдала тыквочку с чаем проходящему мимо слуге и пошла прочь от костров по темной поляне.

Она бесцельно брела по траве, шум веселого праздника постепенно стихал, и Лес окутала ночная тишина. Она не пыталась разобраться в тревожащих ее мыслях и найти какое-нибудь решение. Она просто шла куда-то наугад. Легкий ветерок раскачивал ветви деревьев, создававших заслон вокруг дома и прилегающего к нему пространства. Лес направилась к деревьям. Около костров было тепло, здесь воздух оказался намного холоднее, однако Лес не обращала внимания на резкую ночную свежесть.

Внезапно ей почудилось какое-то движение среди стволов, какой-то неясный шорох. Лес была почти уверена, что сейчас услышит хлопанье крыльев взлетающей птицы, но вместо этого навстречу ей выступила мужская фигура. Она вздрогнула и резко остановилась, в тревоге отступив назад.

– Сеньора, – негромко и серьезно произнес чей-то голос. – Por favor.

Когда человек протянул к ней руки ладонями вверх, Лес подумала, что это нищий, который просит милостыню, но затем уловила в темноте на фоне его пончо металлический отблеск ствола винтовки.

Ее охватил холодный страх. Лес попятилась назад, затем повернулась и бросилась бежать. Но тут же натолкнулась на стоящего за ее спиной второго человека, который, как стена, даже не пошатнулся от толчка. Пара чьих-то рук схватила ее за запястья. Лес отчаянно начала бороться, пытаясь вырваться.

– Не бойтесь. Все хорошо.

Она с облегчением узнала голос Рауля. Руки ее расслабились и упали ему на грудь. Когда Лес полуобернулась через плечо, чтобы взглянуть на напугавшую ее темную фигуру, Рауль сказал что-то по-испански, и человек растаял во тьме.

– Мне очень жаль, если Эдуардо встревожил вас.

Лес обернулась к Раулю и обнаружила, что он пристально смотрит на нее.

– Что здесь делает этот человек? – спросила она. – Почему он ходит с ружьем?

Ее пульс все еще никак не мог успокоиться и вернуться к нормальному ритму.

– У меня важные гости. Я принял меры предосторожности, чтобы обеспечить их безопасность. Вот и все, – спокойно ответил Рауль.

Тут Лес осознала, что он все еще сжимает ее руки, и они стоят очень близко – почти прижавшись друг к другу. Она выдернула свои запястья из его ладоней и отодвинулась подальше.

– Для чего нужны эти предосторожности?

– Случалось, что в прошлые годы похищали важных людей. Мало вероятно, чтобы это могло произойти в сельской местности вроде здешней, но было бы неразумно подвергать своих гостей риску.

Лес смутно припомнила, что ей доводилось слышать о похищениях. Жертвами становились руководящие работники иностранных корпораций и представители иностранных правительств.

– Кто же занимается подобными делами? – спросила она.

В вопросе звучало скорее возмущение, чем простое любопытство.

– Всякого рода экстремисты, жаждущие власти… Здесь это не более распространено, чем в любых других странах мира.

Они неторопливо шагали вдоль деревьев.

– А вы интересуетесь политикой?

– Я играю в поло, и мне нет до неe дела, – сказал Рауль, глянув на Лес. – Большинство аргентинцев безразличны к ней. Они больше не верят, что правительства могут решить все проблемы. Я слышал, как то же самое говорят люди и в вашей стране. У нас есть присловье: «Бог – аргентинец». И еще говорят: «Если бы он не был аргентинцем, мы бы жили еще хуже, чем живем сейчас». Правительства приходят и уходят, но Аргентина продолжает существовать. Она как пампа.

– Да, наверное, это так. – Лес понимала, о чем он говорит. Рауль верил в свою страну, и для этого вовсе не обязательно верить властям, которые ею управляют.

– Прошу вас никуда не уходить одной. Неважно, далеко или близко вы собрались прогуляться. Не думаю, что вы можете попасть в какую-нибудь беду, но лучше не проверять это на опыте.

Его просьба вызвала в памяти Лес призрак темной фигуры, которая неясно вырисовывалась перед ней несколько минут назад. Лес вздрогнула – это была запоздалая реакция на несколько кратких мгновений пережитого страха.

– Вам холодно… – Рауль остановился.

Она не сразу поняла, что он делает, затем увидела, как Рауль неторопливо снимает пиджак.

– Нет, не надо… – начала Лес, но он уже набросил пиджак ей на плечи.

Ткань еще хранила жар его тела. Лес почувствовала, как ее обволакивает приятное тепло, и невольно поплотнее запахнула ворот. Шерстяной материал был пропитан запахом сигар Рауля и ароматом крепкого мужского одеколона.

– За меня не беспокойтесь. Я привык к прохладе, – сказал он, отметая ее возражения.

Она подняла на него глаза, но не смогла вымолвить ни слова. В этот миг между ними возникло что-то очень хрупкое и важное, чего Лес не хотелось нарушать. Казалось, это заставило застыть без движения и Рауля. Лес различала в полутьме его глаза, внимательно глядящие на нее. Затем рука его поднялась, и Лес почувствовала, как пальцы Рауля прикоснулись к ее шее, зарылись в волосы и приподняли их, освобождая прядки, попавшие под воротник пиджака. И Лес ощутила, что где-то в глубине ее существа вспыхнула дрожь жадного, нетерпеливого желания. Но, прежде чем этот предательский трепет достиг поверхности, Лес быстро отпрянула от Рауля.

– Мне не нужен ваш пиджак.

Она распахнула ворот и сбросила пиджак с плеч, не обращая внимания на то, как вздрогнул и недоуменно нахмурился Рауль.

Лес протянула ему пиджак, но он шагнул назад.

– Я…

– Я сказала, он мне не нужен, – резко повторила Лес и сунула пиджак в руки Раулю, вынуждая взять его, когда она разжала пальцы.

Она шла за ним к костру. Рауль держался в нескольких шагах впереди нее, пиджак уже был на нем. По широкому, напряженному шагу Лес чувствовала, насколько он разгневан, но ей не было дела до его ярости. Она не могла бы точно сказать, что произошло между ними несколько минут назад или что могло произойти, но знала: если ее отвергнут еще раз – она этого не вынесет. Если в ее жизни вновь появится какой-нибудь мужчина, пусть даже ненадолго, она должна быть уверена, что ему нужна именно она, а не другая женщина.

Когда они вошли в кольцо света, окружающее костры, Лес увидела, что Триша наблюдает за их возвращением, и к ней мгновенно вернулись все терзавшие ее последнее время вопросы и сомнения. Необходимо наконец выяснить, что происходит между Тришей и Раулем. До сих пор она намеренно уклонялась от того, чтобы выяснять подробности. Теперь она желала их знать.

Послышался стук костылей о сухую землю. К ним подходил Эктор.

– Рауль вас нашел. Я видел, как вы…

Он перевел взгляд на Рауля, и тот, очевидно, подал ему какой-то знак, потому что фраза осталась незаконченной. Вместо этого Эктор спросил:

– Не желаете ли чего-нибудь выпить, сеньора Лес?

– Нет, спасибо.

– Эй, куда это вы исчезали, Лес? – Это подошел Дюк Совайн с новым стаканом пива в руке.

– Я просто ходила немного прогуляться.

– Здесь слишком шумно, а? – Он ухмыльнулся, затем указал жестом на сопровождавшего его худощавого человека с волосами цвета красного дерева. – Вы ведь знакомы с Расти Хансоном?

– Да. – Лес улыбнулась Хансону, третьему американцу в группе, приехавшему из Иллинойса.

– Будет очень обидно так скоро лишиться общества двух таких очаровательных леди, как вы с дочерью, – сказал тот.

– Но я не уезжаю вместе с нею, – объяснила Лес. – Дочери надо возвращаться, чтобы осенью начать занятия в университете. А сын собирается купить несколько пони, и я задержусь до конца его обучения, чтобы организовать их доставку домой.

– Вот это хорошая новость. Хотя должен сказать, что меня удивляет, как это ваш муж позволяет вам уезжать из дома так надолго.

– Я разведена.

Расти смутился.

– Выходит, я нечаянно залез в грязных сапогах куда не надо, а?

– Пустяки. Ничего особенного, – сказала Лес, и, как ни странно, так оно и было на самом деле. Сейчас она при упоминании о своем разводе не ощутила ни боли, ни горечи.

Час спустя Лес извинилась и ушла к себе. Она уже разделась и накинула на себя ночную рубаху и халат, когда услышала шаги поднимающихся по лестнице людей и громкие мужские голоса, эхом отдающиеся в коридорах.

Поколебавшись в нерешительности несколько секунд, Лес открыла дверь ванной, соединяющей ее комнату с Тришиной, и прошла в спальню дочери. Включила лампу, стоящую на столике около кровати, и села ждать Тришу.

Дорожный будильник, примостившийся рядом с лампой, тикая, отсчитывал время. Пять минут. Десять. Ко входной двери приближались чьи-то легкие шаги. Повернулась дверная ручка, и в комнату вошла Триша. Она на миг застыла на пороге, когда увидела Лес, затем закрыла за собой дверь.

– Я должна была бы удивиться, но почему-то не удивлена, – сказала она.

– Нам надо поговорить, Триша.

– Думаю, ты уже спрашивала Рауля обо мне. – Девушка, не глядя на мать, обогнула кровать и подошла к окну, выходящему на подъездной путь перед домом. – Что он тебе сказал?

– Я хочу знать, что происходит, – требовательно произнесла Лес.

– Думаю, что это не твое дело.

– Вчера ты намекала на то, что вы с Раулем были или остаетесь любовниками. Это правда? – Лес с большим усилием удалось говорить спокойно, хотя внутри у нее все напряглось, как пружина тикавшего на столике будильника.

– Роб, может быть, не возражает, чтобы ты руководила его жизнью, но я прошу тебя оставить всю эту суету, которую ты подняла вокруг меня. – Триша отвернулась от окна, подошла к шкафу и стащила к крючка на дверце свою ночную одежду. – Перестань пытаться объяснить мне, как я должна себя вести.

– Я хочу знать, как далеко это зашло, – сказала Лес.

– Ну и какая тебе разница? Что это изменит, если ты все узнаешь? – спросила Триша, швыряя одежду на стул в углу.

– Вопросы здесь задаю я, а не ты, Триша. Прекрати финтить и изворачиваться, как это всегда делал твой отец, – сердито ответила Лес. – Ты спала с Раулем?

– Нет! – взорвавшись, крикнула Триша, затем помолчала немного, стоя в центре комнаты и туго охватив свои плечи руками. – Но это не потому, что я не хотела. Я сделала большую глупость, – призналась она более спокойно. – Не стану огорчать тебя подробностями, но… Рауль не принял моего предложения.

– Слава Богу, – пробормотала Лес, испытывая большее облегчение, чем сама ожидала.

– После того как я пережила такие боль и обиду, я просто стала желать его еще больше. Он проявил заботу обо мне, иначе он… пошел бы до конца. Думаю, вся беда в том, что я богата, а он нет. Понимаешь, что я хочу сказать? Взгляни-ка на этот чудовищный дом. В большинстве комнат можно стрелять из пушки и не попасть ни во что, кроме стен. – Триша с критическим отвращением обвела взглядом комнату. – Это и есть прославленный латиноамериканский мачизм. Он считает, что женщину должно быть видно, но не слышно, что жены обязаны оставаться дома с детьми. Очень трудно пробиться через эту его проклятую мужскую гордость.

– Вслушайся сама в свои слова, Триша. Быть женой – это совсем не то, чего тебе хочется, – убеждающе произнесла Лес. – Ты говорила мне, что хочешь быть юристом – женщиной, делающей карьеру. Ты хотела, чтобы твоя жизнь имела смысл и значительность. Ты хотела быть кем-то большим, чем жена при муже, воспитывающая его детей и заботящаяся о его доме. Даже если ты сможешь добиться Рауля, между вами все равно никогда не будет согласия. Ему слишком много лет, чтобы он мог изменить отношение к жизни. Он слишком стар для тебя.

– Лес, ты даже не пытаешься понять меня, – гневно заявила Триша. – Я люблю его. Когда кого-нибудь любишь, то сможешь добиться чего угодно.

– Нет, Триша, ты не сможешь. Твой отец и я любили друг друга, но так и не смогли сделать свой брак удачным. Мы были слишком разными. Единственное, что нас объединяло, – это ты и Роб.

– У нас все по-другому.

– По-другому ли? Я даже не уверена, что ты любишь его. Рауль для тебя – всего лишь вызов, человек, взаимности которого ты не можешь добиться, а потому так и желаешь его сейчас.

– О, нет, – заявила Триша, решительно тряхнув головой. – Предположим, что мое воображение действительно играет со мной в глупые игры, но когда Рауль поцеловал меня, чувство было настоящим.

На мгновение Лес подумала, что отношения, о которых говорит Триша, – односторонние и у дочери нет ничего, на чем могли бы основываться ее надежды. Но, очевидно, это не так. Впрочем, как бы то ни было, еще есть время остановить этот злополучный роман, пока он не зашел слишком далеко.

– Я не собираюсь позволять тебе сделать ту же ошибку, что и я, – сказала она.

– Не вмешивайся в мои дела, Лес. Я говорю совершенно серьезно, – предупредила Триша. – Это моя жизнь, а не твоя. Если тебе хочется поступать как настоящая мать, то радуйся, что я нашла человека, которого полюбила. А если мое сердце будет разбито, то постарайся быть рядом, чтобы помочь мне снова обрести веру в себя. Но только не мешай мне.

Это умный и логичный совет, подумала Лес, медленно вставая и направляясь к двери, ведущей в ее комнату. На пороге она остановилась и оглянулась на Тришу.

– Ты просишь меня просто наблюдать за тем, как ты идешь навстречу мчащемуся автомобилю, и ждать, чтобы посмотреть, сшибет он тебя или нет. Скажи, много ли матерей смогут это сделать?

Она прошла в дверь и закрыла ее за собой.

 

20

Занятия начались в понедельник.

После трех дней, проведенных на боковой линии, Лес начала понимать смысл глубоких и всесторонних инструкций, которые давались ученикам. Кроме Рауля, с группой работали два профессиональных игрока, оба аргентинцы. Иногда у Лес создавалось впечатление, что Рауль не одобряет ее присутствия на тренировках, считая ее кем-то вроде чрезмерно заботливой мамаши, однако он ни разу ничего ей не сказал.

Вместе с тем ее решительно не допускали на разборы, которые проводились после тренировок в конце каждого дня. Все, ученики и тренеры, собирались в комнате для игр за закрытыми дверями. Туда не позволялось входить никому, кроме Анны или еще нескольких девушек, помогавших на кухне, которые приносили мужчинам, обсуждавшим последнее занятие на поле, пиво или мате со льдом. В среду разбор продолжался три часа. Он длился бы и дольше, как рассказал матери Роб, но Эктор объявил, что обед готов.

Роб сказал, что они обсуждали главным образом стратегию игры и позиции игроков. Зеленая поверхность бильярдного стола становилась моделью поля для поло, а шары использовались, чтобы обозначать игроков. Разбирались ошибки, которые ученики сделали во время сегодняшней игры, и тренеры показывали, как следовало правильно действовать.

Это ежевечерняя рутина была для Лес несколько неожиданной. До начала занятий она почти ожидала, что и во время курса обучения будут повторяться общие развлечения, вроде тех, что устраивались в воскресенье. Но все три вечера Рауль после обеда просил у присутствующих извинения и уходил в свой кабинет, где совещался около часа с двумя другими инструкторами, а затем оставался, чтобы поработать над какими-то бумагами. В среду вечером Триша прошла к нему в кабинет, но оставалась там недолго. И все же Лес насторожил довольный вид, с каким дочь выходила от Рауля.

В четверг облака, все утро висевшие над estancia, наконец разразились дождем. Ливень зарядил надолго. Земля была слишком ровной, чтобы вода могла стекать куда-либо, и потому шесть футов верхнего слоя почвы пампы, как губка, впитывали в себя падающий с неба дождь.

Размокшая земля скользила под ногами, когда Лес шла по грязной кромке дороги, ведущей в конюшни. Струи проливного дождя падали отвесно, барабаня по зонтику, которым она прикрывалась. Лес услышала шлепающие по грязи быстрые шаги и подняла глаза. Навстречу бежал рысцой Дюк Совайн, втянув голову в плечи, чтобы вода не текла с широких полей его покрытой пластиком стетсоновской шляпы за высоко поднятый воротник.

Увидев Лес, он приостановился.

– Если вы ищете Тришу, то она в конюшне с Раулем.

– А где Роб?

После спора с дочерью Лес меньше всего хотелось столкнуться с Тришей и Раулем, когда они находятся вместе. Триша ни за что не поверит, что это вышло случайно. До сегодняшнего дня Лес подбадривала мысль, что строгий порядок, заведенный в школе, не позволит Трише часто видеться с Раулем. А время уже истекало. На следующей неделе Трише придется уехать в университет, и тогда их будет разделять чуть ли ни полсвета. И Лес надеялась, что все это постепенно забудется: с глаз долой, из сердца вон – в конечном счете и для нее самой тоже.

– Роб? – Дюк плотнее вжал голову в воротник своей ветровки. – Кажется, в яме для поло. Ваш сын по-настоящему отдается спорту. Тренируется при любом случае, который только подворачивается.

– Знаю. – Лес очень этим гордилась. – Ну, всего доброго. Еще увидимся. И смотрите не промокните, – посоветовала Лес из-под сухого укрытия зонтика.

– Спасибо за совет, – насмешливо поблагодарил Дюк и припустился оскользающейся рысью к дому.

Лес продолжила свой путь по грязной обочине дороги и обошла конюшню стороной, хотя и не отводила от нее взгляда. Рауль и Триша находились в одном из этих длинных низких строений. Она ускорила шаг, изо всех сил стараясь не попасться им на глаза.

В estancia были две ямы для отработки бросков. Одна из них находилась снаружи, а вторая – в закрытом помещении, чтобы ее можно было использовать в плохую погоду. Лес направилась к небольшому зданию в самом конце ряда конюшенных строений, где дорога круто сворачивала в сторону.

Войдя через боковую дверь, она услышала, как мяч гулко ударил в оградительную сетку ямы, а затем покатился назад. По проржавевшей железной крыше стучал дождь. Лес закрыла зонтик и поставила его к стене около двери.

Прямоугольная яма для поло была окружена сеткой из проволоки, растянутой между четырьмя угловыми столбами. Нижняя часть ограждения была укреплена двойным слоем сетки и прикрыта тканью для смягчения ударов. Примерно на половине высоты столбов сетка закруглялась к центру, чтобы возвращать мяч назад. Пол ямы шел под уклоном вниз к площадке размером приблизительно восемь на десять футов. В центре ее стояла деревянная лошадь. Четыре деревянные ноги-подпорки поддерживали туловище в форме бочонка. Голову лошади заменяла доска. Яму окружала дорожка шириной фута в три. Отсюда инструктор мог наблюдать за тем, как тренируется всадник на деревянной лошади.

Остановившись около сетки, Лес посмотрела в центр углубления, расположенного на полтора фута ниже дорожки. Роб стоял на полу возле деревянной лошади и, держа клюшку под мышкой, связывал концы хлопчатобумажной ленты, привязанной к заменяющей конскую голову доске.

– Ты опять слишком сильно дернул поводья? – спросила Лес.

Лента сразу же рвалась при любом сильном натяжении или рывке. Таким образом при тренировке имитировался нежелательный рывок поводьев, рвущий рот лошади, при ударе всадника по мячу.

– Да, – проворчал Роб, взбираясь в седло, привязанное к деревянному лошадиному торсу. – Я никак не могу провести свинг вправо по мячу, находящемуся впереди слева.

– Ты выворачиваешь запястье, когда бьешь? – Лес обошла вокруг ямы, чтобы встать слева от сына и видеть, как он проводит удар.

– Да, но я по-прежнему продолжаю дергать поводья. Мне приходится уже в четвертый раз перевязывать эти проклятые ленты.

Он подтолкнул мяч в положение с левой стороны, затем приподнялся на стременах, готовясь к удару и занес правую руку с клюшкой, изогнув ее над головой.

Лес наблюдала, как он проводит свинг.

– На этот раз поводья висят слишком свободно. У тебя нет контакта с лошадью. И думаю, что ты поднимаешь руку недостаточно высоко. Нужно, чтобы рука находилась на одном уровне с левой щекой. А голова должна поворачиваться в том же направлении, в каком ты бьешь.

Роб попробовал ударить еще раз.

– Так лучше. Теперь подтолкни мяч вперед, чтобы он скатился под уклон и ты смог бы ударить по нему, когда мяч накатывается на тебя.

Роб повторял удар вновь и вновь, а Лес продолжала наблюдать за ним. Наконец поводья порвались в шестой раз, и она увидела, как по лицу сына разливается выражение разочарования.

– Роб, ты становишься слишком напряженным. Отдохни. Попробуй какой-нибудь простой удар вперед, а затем мы опять вернемся к свингу вправо, – предложила Лес, когда Роб спрыгнул с седла, чтобы связать поводья.

– Нет! Мне кажется, у меня вот-вот получится.

Хлопчатобумажная лента с каждым новым узлом становилась все короче и короче.

Когда она была вновь связана, Роб упрямо уселся в седло и начал отрабатывать все основные удары сначала. Иногда он бил по мячу, когда тот катился навстречу его лошади, иногда давал ему прокатиться мимо и вернуться обратно, а затем уже ударял по нему клюшкой, как если бы получил передачу от товарища по команде.

Светильник, прикрепленный в центре под потолком двускатной крыши, бросал свет в основном на деревянную лошадь и всадника и оставлял дорожку вокруг ямы и стены в тени. Когда боковая дверь открылась, высокая фигура вошедшего человека обрисовалась силуэтом на фоне серого дождя. Дверь захлопнулась, и вошедшего не стало видно. Через пару секунд от вышел из тени, стряхивая с себя дождевые капли. Их с Лес разделяли две стены из густой сетки, и через эту вуаль она лишь смутно разглядела Рауля. Он ее не замечал, и Лес не хотела привлекать его внимания. Роб послал мяч вперед мощным передним свингом, и белый шарик с силой ударился о мешковину защитного ограждения.

– Я думал, что вы собираетесь отрабатывать удары по мячу в позиции впереди слева, – нахмурился Рауль.

– Я делал это. Я отрабатывал. Но я не мог соединить все элементы удара вместе, и Лес предложила мне, чтобы я переключился на что-нибудь другое.

Как только Роб упомянул ее имя, Рауль сощурился и обвел глазами помещение, отыскивая Лес взглядом. Он, казалось, даже выпрямился, расправив все шесть футов своего роста.

– Попробуйте еще раз, – приказал он, и на скулах его заиграли желваки, когда Роб бросил быстрый взгляд на мать.

– Ладно.

Роб перекатил мяч по левую сторону деревянного скакуна.

Лес, напрягшись, наблюдала, как Рауль шагает по дорожке, окружающей яму, но до того места, где она стояла, он не дошел. Вместо этого Рауль остановился за сетчатым заграждением прямо впереди лошади и стал молча наблюдать, как Роб бьет по мячу.

– Вы слишком сильно поворачиваете корпус, – констатировал он. – Попрактикуйтесь, отрабатывая свинг медленным движением. Забудьте про мяч. Вы чувствуете, когда у вас начинает двигаться рука, в которой вы держите поводья?

– Да. – Роб откинулся назад в седле.

– Попробуйте еще раз и держите локоть согнутым до тех пор, пока плечи не развернутся на одну линию с мячом. Вы слишком рано пытаетесь напрячь руку.

Рауль еще несколько раз приказывал Робу провести этот удар и постепенно выправил дурную привычку, которую тот успел приобрести. Теперь юноша научился удерживаться от того, чтобы поворачивать корпус слишком сильно влево, но продолжал рано выпрямлять руку. Лес наблюдала за его усилиями сцепив зубы, чтобы удержаться и не вставить какое-нибудь замечание.

Наконец она не утерпела. Слова вырвались сами собой:

– Роб, локоть.

– Еще раз, – приказал Рауль.

– Я, кажется, никак не могу справиться с этим, – сердито пробурчал Роб.

– Ты слишком стараешься. Расслабься, – сказала Лес. – Все. На сегодня хватит, – заявил Рауль и направился в задний конец помещения, где находилась обтянутая сеткой решетчатая деревянная дверь, открывавшаяся в яму.

– Я не устал, – сказал Роб.

– Вы сможете поработать над этим завтра. – Спустившийся вниз Рауль взял у него из руки клюшку, пресекая все дальнейшие возражения.

– Ну, давай-ка заканчивай, Роб, – сказала Лес, обходя яму вокруг и устремляясь к боковой двери. – Пойдем домой. Может быть, нам удастся уговорить Рамона приготовить нам чашечку горячего шоколада. Как тебе это покажется в такой хмурый дождливый денек?

– Просто блеск. – Роб улыбнулся, но без всякого воодушевления. Казалось, юноша забыл, что, когда он был маленьким, горячий шоколад был его любимым угощением.

– Одну минуту, миссис Томас, – сказал Рауль. – Я хотел бы поговорить с вами.

Он не прибавил «с глазу на глаз», но это и так было ясно по его тону.

– Роб, иди вперед. – Лес шагнула в сторону от двери, пропуская сына. – Встретимся в доме.

– О'кей. – Он нырнул в дверь и быстро закрыл ее за собой.

В наступившей тишине стук дождя по крыше звучал особенно громко. Лес замялась в нерешительности, затем обогнула сетку и через решетчатую дверь спустилась в яму. Рауль стоял около деревянной лошади и смотрел, как она идет по наклонному полу к площадке.

– Вы хотели поговорить со мной, – сказала Лес, напоминая Раулю, что это он должен начать разговор.

– Кто из нас инструктор по поло?

– Вы, разумеется.

– Тогда почему вы учите его? Роб не может слушать двух наставников одновременно. Либо вы тренируете его, либо я. Но не оба сразу. Надеюсь, я ясно выразился? – Рот Рауля сжался в прямую линию.

– Я только стараюсь помочь.

– Ваша помощь нежелательна. – Его голос едва заметно дрожал от сдерживаемого гнева. – Вы только сбиваете его с толку. Всякий раз, когда я говорю что-нибудь, он смотрит на вас: согласны ли вы? Продолжаться так не может. – Пальцы Рауля крепко стиснули рукоятку клюшки. – Я хочу, чтобы вы держались подальше от практических занятий и от тренировочной работы… и воздерживались от любых инструкций!

Это распоряжение привело Лес в ярость. Не в силах устоять на месте от распиравшего ее возмущения, которое требовало выхода в каких-то действиях, она шагнула к деревянной лошади.

– Я его мать! У меня есть право находиться там. Вы не можете запретить мне наблюдать.

Когда она остановилась, их разделяло только туловище-бочонок с привязанным к нему седлом.

– А разве учителя в школе, где он учится, позволяют вам сидеть на их уроках? – Рауль смотрел ей прямо в глаза, опершись рукой, сжимавшей клюшку, на седло, а другой ухватившись за доску, изображавшую лошадиную шею. – Разве вам разрешают подсказывать ему, когда он отвечает урок по истории или английскому языку? Нет! И я не позволю это здесь!

– Вы не позволите? – Лес наклонилась к нему, вцепившись руками в грубые доски деревянного коня. – Я вам плачу! И не вам мне диктовать, что делать, а чего не делать!

Они стояли так близко друг к другу, что единственной преградой меж ними оставалось только седло.

– Тогда дайте мне делать то, за что платите, и не вмешивайтесь! – Глаза Рауля сверкали от гнева. – Он не нуждается в том, чтобы вы вытирали ему нос. И ему не нужно, чтобы вы говорили ему, что правильно и что неправильно. Это моя обязанность, и я получаю за нее плату. – Он отодвинулся назад от Лес, сжав губы в прямую линию. – Мне доводилось видеть таких родителей, как вы. Вы хотите контролировать все, что происходит в жизни ваших детей. Ведь вы знаете, что для них самое лучшее, не так ли? Но для них лучше всего было бы, если бы вы оставались в стороне!

– Кого мы обсуждаем? Моего сына или мою дочь? – резко бросила Лес.

– Хотите вы или нет, чтобы Роб учился играть в поло? – не ответив, спросил Рауль. При упоминании о Трише выражение его лица сделалось еще более жестким и холодным.

– Да, хочу! И еще я хочу, чтобы вы держались подальше от моей дочери!

– Вы это уже мне говорили. Но это не мне, а ей вы должны были сказать, чтобы она держалась подальше от меня! Она меня совершенно не интересует. Я всего лишь был вежлив с дочерью клиента, не более. В ней самой я не нахожу ничего заслуживающего внимания. Но, может быть, вы предпочитаете, чтобы я вел себя с ней как с несносным, плохо воспитанным ребенком, каким она и является? – с вызовом спросил Рауль.

– Вы были вежливым? Так, значит, вы описываете свое поведение? А как далеко вы можете зайти, чтобы сделать клиенту приятное? Давайте-ка посмотрим… я знаю, что вы целовали Тришу и танцевали со мной, – с язвительным сарказмом проговорила Лес. – Вы что же, никак не можете решить, которой из нас необходимо доставить удовольствие?

Глаза Рауля сузились.

– Может быть, я что-нибудь неправильно понял. Почему вы хотите, чтобы я держался подальше от вашей дочери?

– Потому что вы намного старше ее. Ей едва исполнилось восемнадцать…

– …и она намного моложе меня? Так ведь? – Негромкий голос, каким был задан вопрос, заставил Лес насторожиться.

– Да, именно так. Я рада, что вы это понимаете, – проговорила она.

Ее охватило напряжение, не имевшее ничего общего с гневом. Лес повернулась и медленно пошла к лошади.

– А вы? Что вы скажете о себе? – спросил Рауль.

Лес резко остановилась, инстинктивно напрягшись.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Я достаточно стар, чтобы годиться Трише в отцы. А вы – ее мать. Разведенная, без мужчины. Испытывающая одиночество, как я заметил. Возможно, я не расставил все точки над «i» до того, как вы приехали сюда, в Аргентину, и не дал вам ясно понять, на каких условиях работаю. Я продаю за плату свое умение играть в поло, но когда вы его покупаете, то в сделку не входят мои услуги в постели.

Казалось, Лес захлестнула волна жара.

– Какое высокомерие! Что заставило вас подумать, что я желаю видеть вас в своей постели? – Горячие слезы жгли глаза, когда она гневно отрицала, что подобная мысль когда-либо приходила ей в голову.

– В ту ночь в Париже, в вашем номере в отеле, разве вы не приглашали меня в свою постель? – насмешливо спросил Рауль.

– Нет! И если вы помните ту ночь, то должны вспомнить, что я велела вам убираться вон. – Лес дрожала всем телом от стыда и ярости.

– Вы не первая богатая женщина, которая пыталась… сделать мне предложение, – парировал Рауль.

Лес чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и повернулась, чтобы выйти из ямы.

– Нет никакого смысла продолжать дальше эту беседу, – проговорила она дрожащим голосом и направилась к двери, прорезанной в сетке.

– В будущем вы не будете присутствовать на занятиях по поло, – сказал Рауль ей вслед, когда Лес отворила решетчатую дверь и шагнула в проход.

Тени у стен окутали ее утешающей темнотой. Лес задержалась на миг у боковой двери.

– Я буду приходить, черт возьми, когда сочту нужным. А если вам это не нравится, мистер Буканан, то можете сказать мне, чтобы я убиралась вон!

Слезы бежали по ее щекам, и она выскочила за дверь, еще не успев проговорить последнего слова. За то время, что она провела возле тренировочной ямы, стихнувший было дождь вновь сменился ливнем, который намочил Лес с головы до ног, как только она ступила наружу. Слишком поздно она вспомнила о зонтике, прислоненном к стене возле ямы для поло. Но не только ливень – ничто на свете не могло бы заставить ее вернуться обратно. Сейчас ей хотелось лишь одного – оказаться как можно дальше от Рауля и всего с ним связанного.

Когда она побежала по дороге по направлению к дому, возле нее остановился автомобиль и из него выскочил водитель, один из рабочих конюшни.

– El senor? – Водитель указал на здание, где находилась яма для поло, подкрепляя свой вопрос языком жестов и явно спрашивая, находится ли Рауль внутри. Он говорил и еще что-то, но единственное слово, которое было знакомо Лес, – это telefono. Очевидно, кто-то срочно просил Рауля к телефону.

Лес кивнула. Ее лицо было слишком мокрым от падающего дождя, чтобы рабочий смог заметить соленые слезы, мешающиеся со струями ливня. Водитель побежал ко входу в строение, а Лес посмотрела на оставленный автомобиль – старенький и весь заляпанный грязью. Двигатель работал, выпуская из выхлопной трубы голубовато-серый хвост ядовитого дыма. Лес подбежала к машине и быстро уселась за рулевое колесо.

У нее в голове не было никакой определенной мысли, кроме одной, – поскорее уехать отсюда подальше. Перед глазами все еще расплывалось от слез, и Лес, не смахивая их, разглядывала незнакомую приборную панель, пытаясь понять, где что находится. Потрогала одну ручку, другую. Вторая ручка, которую она повернула, заставила «дворники» заскользить по ветровому стеклу из стороны в сторону. Лес включила скорость и нажала на педаль газа. Машина рванулась вперед. Лес услышала, как сзади кто-то закричал, и с силой вдавила педаль акселератора в пол.

Несмотря на проливной дождь и слезы, застилающие глаза, она умудрялась вести автомобиль, не уклоняясь от грязной дороги, огибавшей сзади конюшни и серый каменный дом. Она не хотела возвращаться туда. Пока еще нет. Возле гаражей от дороги, по которой ехала Лес, ответвлялась другая колея, ведущая через пампу в какую-то отдаленную точку на горизонте, где встречались плоская земля и нависшие над ней облака. Открытое пространство поманило Лес к себе, вызвав нестерпимое желание углубиться в него и мчаться все дальше и дальше, ни разу не обернувшись назад. Она свернула на боковую узкую дорогу и вновь надавила на акселератор. Автомобиль прибавил ходу, разбрызгивая грязную воду из-под колес.

Щетки стеклоочистителя неистово трудились, не успевая смахивать воду, текущую по ветровому стеклу, но для Лес было совсем неважно, что она ничего не видит перед собой. Слезы застилали ей глаза и текли по щекам. Дождь барабанил по крыше автомобиля и, казалось, насмехался над ее побегом, язвительно твердя, что она не сумеет уехать достаточно далеко. Рауль убежден, что она увлечена им, и Лес сомневалась, что он поверил ей, когда она начала это отрицать. Это вообще было большой ошибкой – приехать сюда.

Она чувствовала себя сейчас такой уязвимой, такой незащищенной от новых обид, и все же не видела никакой возможности уехать отсюда. Если она изменит свои планы, то это может стать еще одним подтверждением того, что Рауль был во всем прав. Не просто может стать – это будет признанием его правоты. Лес стиснула зубы, чтобы сдержать рыдания от обиды и разочарования, подступавшие к горлу.

Руль чуть не вырвался у нее из рук – переднее колесо автомобиля провалилось в одну из многочисленных выбоин, которые то и дело встречались на грязной дороге. Лес ухитрилась удержать руль и упрямо продолжала вести машину все дальше и дальше вперед по размокшей колее. Она потеряла всякое представление о времени и не знала, как далеко заехала и как долго продолжалось это тряское путешествие. За окнами автомобиля – только серая дождевая пелена, здания estancia давно скрылись из виду. Она чувствовала, с каким трудом автомобиль пробирается по липкой глине, и только сейчас осознала, что даже не побеспокоилась снизить скорость.

Дорога так долго тянулась прямой линией без единой извилины, что однообразие постепенно убаюкало Лес. И когда колея резко свернула вправо, она оказалась к этому не готова. Она продолжала ехать на большой скорости, а из-за дождя впереди почти ничего не было видно, и потому Лес заметила поворот, когда оказалось уже поздно. Она не смогла удержать машину на скользкой дороге. Автомобиль занесло и выбросило с колеи на мокрую траву, росшую по обочинам. Лес инстинктивно отпустила педаль акселератора и вывернула руль, чтобы вернуться на глинистую дорогу. Но, когда машина потеряла скорость, колеса начали увязать в толстом слое плодородной почвы. Лес попыталась выбраться из ловушки, отчаянно вращая руль в разные стороны и прибавляя газу, но скорость продолжала падать.

Наконец машина окончательно забуксовала. Колеса бесполезно вращались на одном месте, утопая все глубже. Как ни давила Лес на акселератор, автомобиль не двигался ни на дюйм. Он безнадежно застрял. Лес откинулась назад на спинку сиденья и автоматически перевела двигатель на холостой ход. Стук дождевых капель, барабанящих по крыше, и ритмичное шарканье «дворников» заглушили тихий рокот праздно работающего мотора.

– Проклятье! – Лес в досаде стукнула кулаком по рулевому колесу, и в глазах у нее защипало от новых слез. – Как это все глупо. Глупо.

Она проклинала опрометчивое решение, которое погнало ее по этой дороге.

Смахнув с глаз горячие слезы, она попыталась рассмотреть через пелену дождя окрестности впереди и по сторонам машины. Плоско, голо и совершенно пусто, если не считать странного на вид дерева неподалеку от дороги. Под его ветвями приютилось какое-то небольшое глиняное жилище, к которому вела от дороги еле различимая тропинка. Хижина была почти такой же грубой и убогой, как те хибары, которые они видели, проезжая, в окрестностях Буэнос-Айреса. Вероятно, здесь жил один из рабочих из estancia, хотя Лес не могла представить, зачем кому-нибудь могло понадобиться селиться в такой дали от всех.

У Лес немного полегчало на душе. Если обитатель хижины дома, он поможет ей подтолкнуть машину и выбраться из грязевой ловушки. Ну а если его здесь нет, остаются лишь две возможности: подождать, пока не появится кто-нибудь, кого послали разыскать ее, или же идти пешком под дождем на estancia – как бы далеко та ни была. Ни одна из этих перспектив не казалась Лес привлекательной. Но она сама напросилась на это приключение и должна сама на свой страх и риск выпутываться из него.

Лес выключила двигатель и взялась за дверную ручку. Преодолев минутную нерешительность, открыла дверцу и выскочила под проливной дождь. Ноги сразу же утонули в жидкой грязи почти по самый верх туфель. Опустив голову, чтобы защитить глаза от бьющих в лицо капель, Лес с трудом побрела по вязкой размокшей глине, изредка поднимая взгляд, чтобы определить путь к грубой хижине. Когда она наконец добралась до узкой утоптанной тропинки, то побежала так быстро, как позволяли постоянно оскользающиеся ноги.

И вот жилище совсем уже рядом. Лес обогнула дерево и поспешила к двери. Здесь, под ветвями, дождь бил не так сильно, но во влажном воздухе стоял крепкий, одуряющий запах. Лес бессознательно задержала дыхание, переступая через могучие корни, извивающиеся как змеи, выползающие из-под земли.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Когда она постучала по самодельной деревянной двери, та свободно качнулась на проржавевших петлях. Хижина оказалась незапертой. Лес поколебалась всего лишь секунду, а затем быстро вошла вовнутрь, спасаясь от дождя, промочившего ее до самых костей.

– Э-э-эй! – Голос Лес увял.

Протекающая жестяная крыша, окно с выбитыми стеклами и перевернутые скамейки сказали ей, что жилье давным-давно покинуто. Дверь за ее спиной качнулась на скрипящих петлях и захлопнулась, и Лес вздрогнула от хлопка. Стряхивая с рук дождевые капли, она осторожно двинулась на середину хибарки, состоящей всего из одной комнаты. Когда глаза привыкли к полумраку, она заметила в темном углу примитивного вида лежанку, покрытую сбившимся комками соломенным матрасом. Эта постель, казалось, скорее подходила для крыс, чем для людей. И тут же, подтверждая ее подозрения, из груды хлама в противоположной стороне комнаты послышались звуки какой-то суетливой возни. Стараясь не наступать на осколки стекла, рассыпанные по утоптанному глиняному полу, Лес подошла к окну, выходящему на дорогу. Засевший в грязи автомобиль сиротливо терялся на фоне серо-стальных облаков.

Дождь громко колотил по металлической кровле. Дробному перестуку капель по жести вторили звонкие струйки, стекавшие в лужу на грязном полу через прохудившуюся крышу. Лес приподняла влажные волосы, прилипшие к щекам, перекинула их назад. Одежда на ней промокла насквозь и прилипла к коже. Б-р-р-р, как холодно. Ее бил озноб. Лес повернулась и чуть не упала, споткнувшись об искалеченный стул. Спинка его была сломана, а одна ножка торчала в сторону под странным углом, но сиденье и остальные три ножки остались невредимыми, так что на нем вполне можно было сидеть.

В покинутом домике было относительно сухо. И Лес решила не возвращаться под дождем в застрявший в грязи автомобиль, а подождать здесь, в глинобитной лачуге, по крайней мере до тех пор, пока ливень не стихнет. Она осторожно присела на стул, пробуя, насколько он надежен. Оказалось, что трехногий калека вполне выдерживает ее вес, и удовлетворенная пробой Лес примостилась на стуле и стала растирать руки, чтобы немного согреться.

Ей показалось, что она услышала какой-то шум. Лес замерла, прислушиваясь, но сквозь беспрерывную дробь, которую выстукивал дождь по проржавевшей железной крыше, было трудно хоть что-нибудь разобрать. И Лес опять сжалась в комочек. Но уже через секунду услышала совершенно явственно, как кто-то снаружи выкрикивает ее имя. Нахмурившись, она поднялась и подошла к окну, через которое была видна дорога. Рядом с ее автомобилем стоял грузовик.

Дверь лачуги распахнулась, и Лес повернулась на шум.

– Лес!

В дверном проеме возник Рауль, его голова вздернулась, как у зверя, неожиданно обнаружившего свою добычу.

– Как вы узнали, где я?

Почему из всех людей, которые могли бы найти ее, здесь оказался именно он? Почему не кто-нибудь другой?!

– Эти глинистые дороги в сильный дождь становятся непроезжими. – Рауль вошел в хижину и провел руками по лицу, смахивая с него дождевую воду. – Когда Карлос сказал мне, что вы свернули на эту колею, вместо того чтобы поехать по шоссе, я понял, что вы попадете в беду. Или вы предпочитаете, чтобы я уехал и оставил вас здесь одну?

– Нет. – Лес отвернулась и стала смотреть в окно, обхватив себя руками, словно защищаясь. – С моей стороны было очень глупо уезжать так, как я уехала, – признала она напряженным тоном, произнеся прежде Рауля то, что он скорее всего сказал бы.

– Да, глупо.

– Вы не должны были соглашаться и говорить, что я глупа! – свирепо посмотрела на него Лес.

– Если я соглашаюсь – я не прав. Если я не соглашаюсь – я тоже не прав. Не имеет значения, что я скажу, – я все равно окажусь не прав, – сердито пробормотал Рауль.

– Так оно и есть, а потому вам лучше ничего не говорить, – отрезала Лес и опять отвернулась, понимая, какой мокрой курицей она выглядит с влажными волосами и в прилипшей к телу одежде. Она вытерла у себя под глазами, опасаясь, что потекла и размазалась тушь для ресниц. – Раз уж вы добрались сюда, чтоб отвезти меня назад в estancia, то поехали.

– Мы подождем, пока не прекратится дождь. Он не затянется надолго.

Но Лес вовсе не была уверена так, как он, что ливень скоро пройдет.

– Единственное, чего я хочу, это поскорее выбраться отсюда. Я насквозь промокла, мне холодно и неуютно.

– И настроение у вас как у мокрой кошки, – парировал Рауль и отвернулся от нее.

Лес молча признала, что действительно виновата в том, что шипела на него словно какая-то злобная кошка. Она боролась с собой, чтобы унять раздражение, толкавшее ее наброситься на Рауля с гневными упреками. Лучше уж молчать и держать его на расстоянии. Она наблюдала, как он ворошит груду обломков, сваленную на полу хижины. Рубашка и тонкий пиджак облепили его плечи и туловище, как вторая кожа, обрисовывая изгиб длинной спины и бугрясь при игре мускулов.

– Что вы делаете? – спросила она, не утерпев.

– Ищу что-нибудь горючее, чтобы мы могли развести огонь.

Присев, он откладывал в кучку тряпки, обломки разбитой мебели и прогнившие доски.

– Здесь? Но ведь тут нет очага. – Лес оглянулась, обшаривая взглядом все четыре стены: не пропустила она чего-нибудь, когда впервые осматривала лачугу.

– Мы разожжем костер прямо на полу. – Рауль собрал для растопки тряпки и щепки и сложил их в центре хижины. – А дыму есть куда выходить. Здесь немало дыр в крыше и окне.

Влажная одежда неприятно холодила тело, и Лес обрадовалась возможности погреться. Она подтащила свой трехногий стул поближе к середине комнаты и уселась. Тем временем Рауль оторвал от тряпки длинную полоску, достал из кармана пиджака зажигалку и поджег импровизированный фитиль. Затем положил горящую тряпку на кучку растопки и стал накладывать поверх нее крест-накрест щепки побольше и обломки трухлявых досок. Когда он нагнулся к костерку, раздувая огонь, с влажных завитков его темных волос закапала вода. Лес подавила внезапно вспыхнувшее желание протянуть руку и откинуть с его лба эти мокрые черные кудри. Вместо этого она перенесла все свое внимание на крошечные язычки пламени, заплясавшие между щепок.

– Я думала, что здесь кто-то живет, – сказала она. – И я решила, что он может помочь мне вытащить машину из грязи.

– Когда я не нашел вас ни в автомобиле, ни идущей пешком по дороге, я предположил, что вы скорее всего зашли сюда. – Рауль распрямился, сидя на корточках у костра, подождал, пока пламя достаточно хорошо разгорится, а затем стал подкладывать в огонь новое топливо. – Хотя я не был вполне уверен, что вы не пошли в противоположном направлении.

– Я была сердита, – сказала Лес.

Она не просила извинения за то, что доставила ему столько хлопот. Ее гордость все еще была уязвлена спором в яме для поло.

– Я это заметил, – сухо отозвался Рауль.

Лес не хотела опять начинать этого разговора или даже упоминать о нем.

– Что это за место? – спросила она. – Думаю, хижина какого-нибудь старого гаучо.

– Будь это жилище гаучо, у вас не было бы стула, на котором вы сидите. – Его губы скривились в усмешке, в которой было мало дружелюбия и еще меньше юмора. – Гаучо использовали вместо стульев бычьи черепа. Когда-то давно эта лачуга принадлежала крестьянину. Она пустует уже многие годы. Карлос Рафферти рассказывал мне, что до того, как я приехал в эти края, в хижине жила семья по фамилии Ортега, но более десяти лет назад они бросили домишко и отправились в Буэнос-Айрес искать работу.

Рауль переломил о колено две тонкие доски и положил их в костер. Он поднял глаза лишь затем, чтобы медленно обвести взглядом комнату. Выражение его лицa было задумчивым и отрешенным. Заметив, что Лес наблюдает за ним с пристальным любопытством, он опять отвернулся к огню.

– Когда я был маленьким мальчиком, я жил в месте, похожем на это… может быть, только немного побольше. Или все дело в том, что я был маленьким, и оно казалось мне большим, чем есть.

Лес склонилась ниже над разгорающимся костром, вытянув ладони над небольшим пламенем, затем потерла их друг о дружку, чтобы быстрее согрелись.

– Когда я была маленькой, поместье Хоупуорт всегда казалось мне таким большим и величественным, – произнесла она со смутной улыбкой. – Дом действительно большой, но лестница уже не выглядит столь же высокой, как прежде, и комнаты теперь совсем не такие уж огромные. В глазах детей вещи всегда представляются большими, чем они есть на самом деле.

– Да.

Дождь продолжал выстукивать свое непрерывное стаккато по крыше, а шепот его струй, падавших плотной завесой за глинобитными стенами, проникал в комнату через разбитые стекла маленького окошка. Лес превозмогла дрожь и придвинулась поближе к огню. Жар от него шел такой слабый, что сидеть у костра было, казалось, еще холоднее. Она посмотрела на Рауля. Его влажная кожа мерцала в свете пламени, черные брови и густые щетинистые ресницы на фоне загорелого лица казались еще темнее. Лес попыталась представить Рауля маленьким мальчиком, играющим в комнате наподобие этой, но воображение отказывало ей. Образ не возникал. В безжалостной голубизне его глаз скрывалось нечто такое, что говорило ей, что Рауль видел в жизни очень мало нежности или улыбок. Да и самому ему, наверное, редко доводилось смеяться.

– Когда вы с матерью переехали в Буэнос-Айрес, могли ли вы даже вообразить, что когда-нибудь станете знаменитым игроком в поло? – задумчиво спросила она.

– Нет. – Рауль подбавил в огонь еще несколько щепок, укладывая их одну к другой, как шалашик. Затем, не поднимая лица от костра, неожиданно сказал: – Мы еще не уладили ситуацию с вашим сыном.

 

21

Лес вскочила на ноги, опрокинув шаткий стул.

– Я не желаю об этом говорить.

Она отошла от костра и присевшего возле огня Рауля и остановилась у окна, борясь с дрожью, вызванной наполовину гневом, а наполовину холодом.

– Если он будет у меня учиться, мы должны решить наконец этот вопрос, – спокойно, но твердо сказал Рауль.

– И в вашем понимании «решение» состоит в том, чтобы я согласилась не присутствовать на тренировках? – спросила Лес. – Или же вы хотите, чтобы я окончательно уехала отсюда?

Рауль даже не шелохнулся, продолжая по-прежнему смотреть на мерцающее пламя.

– Я хочу учить вашего сына играть в поло. И уже говорил вам, что это невозможно в вашем присутствии, которое отвлекает его. Думаю, что сейчас выбор за вами.

– Какой выбор? Неужели вы считаете, что я спокойно соглашусь в тем, что мне запрещают наблюдать за тренировками собственного сына?

– Почему вы разрешили ему записаться в эту школу? – спросил Рауль.

– Чтобы он смог улучшить свою игру, – быстро и решительно ответила Лес. – Я думала, что вы поняли это еще в Париже.

– В таком случае почему вы затрудняете ему обучение?

– Я не затрудняю!

– Нет, именно так. – Рауль глубоко вздохнул и отвернулся, словно сдерживая поднимающуюся в нем волну раздражения. – Возвращайтесь к костру, сеньора Томас, пока не промерзли до костей в мокрой одежде, – увещевающе сказал он.

Это официальное обращение неприятно задело ее. Когда Рауль несколько минут назад ворвался в хижину, он назвал ее по имени – Лес. Почему же теперь он вновь перешел к сухой чопорности? Она медленно подошла к костру, и Рауль, не вставая, протянул руку и поднял упавший стул, чтобы Лес могла сесть. Как бы она хотела, чтобы ее не волновало, как Рауль обращается к ней. Если бы он оставался для нее только тренером, владельцем школы и никем более…

Рауль подождал, пока она сядет.

– Вы неплохо знаете поло, – начал он. – Решительно лучше, чем большинство прочих любителей, что, как я уверен, является заслугой Джейка Кинкейда. Тем не менее ваших знаний недостаточно для профессионального уровня.

– Я никогда не утверждала, что знаю поло профессионально, – напряженно сказала Лес.

– В прошлом, вероятно, ваши советы были очень полезными для Роба. Я вспоминаю также наш разговор в Париже. Вы сказали мне, что желаете вашему сыну только самого лучшего. Вы действительно этого хотите? – с сомнением спросил он.

– Да.

– Тогда вы должны передать бразды правления мне. Вы не сможете научить его тому, чему могу научить я. А если попытаетесь, то это замедлит его развитие в спорте, – веско проговорил Рауль. – Это то, к чему вы стремитесь?

– Конечно, нет.

Лес тесно переплела пальцы. Она согнулась над огнем, поставив локти на колени и низко опустив голову.

– Два человека не могут по-разному объяснять ему, как нужно делать одну и ту же вещь. У него должен быть только один авторитет. Когда ребенок идет в школу, он оказывается отделенным от родителей и высшим авторитетом для него становится учитель. Если ребенка будут учить и дома, то может возникнуть конфликт. Родители скажут ему: вот это – правильно, а это – неправильно, и ребенок может этому поверить, до тех пор пока учитель не покажет ему нечто совсем противоположное. Но время будет потеряно. То же самое происходит и здесь, когда вы сидите на боковой линии.

– Я не стараюсь затруднить для него обучение. Я только хочу помочь, – стояла на своем Лес, хотя и видела, что в его словах есть правда.

– Тогда помогите ему тем, что не будете вмешиваться в занятия. Ведь я не прошу у вас чего-то чрезмерного. – Рауль пошевелил огонь палкой, подталкивая полусгоревшую головню к середине костра. – Я не говорю, что вы не можете обсуждать с ним то, чему он научился, или как прошло занятие. Я только прошу вас не приходить на тренировки.

– Я понимаю все, что вы говорите, но я знаю Роба лучше, чем знаете его вы.

– И считаете, что любой учитель никогда не будет так же хорошо понимать вашего сына?

– Да.

Она знала, как Роб заставляет себя работать, иногда доходя до изнеможения, как это было сегодня.

– Хорошо это или плохо?

– Я не знаю. – Дождь, молотящий по металлической крыше, казалось, вторил путаным мыслям, стучащим в ее голове. – Дети имеют для меня очень большое значение. Вы не мать, и потому сомневаюсь, чтобы вы смогли понять меня.

– Когда ваш муж оставил вас, вся ваша жизнь сосредоточилась на них, не так ли? – проговорил Рауль, и Лес уловила в его голосе жесткие нотки. Губы его были крепко сжаты. – Материнская любовь тоже приносит утешение.

– Они – все, что у меня есть.

– У вас есть вы сама.

Взгляд Рауля был суровым и твердым. Лес почувствовала, что не может его вынести, и отвела глаза.

Пламя трепетало, потрескивая. Теперь идущий от костра жар согревал намного сильнее. Лес расстегнула «молнию» на своем жакете и сняла его, чтобы мокрая ткань не служила преградой теплу. Она повесила жакет на колено, чтобы огонь подсушил его, и стала смотреть на пляшущий перед нею огонь.

Не было никакого смысла объяснять столь независимому и самостоятельному человеку, как Рауль, насколько неполной и незавершенной она чувствует себя, оставшись в одиночестве. Как много потребностей, которые невозможно удовлетворить. И главное даже не отсутствие физической близости с мужчиной. Лес нужен не столько секс, сколько ласковые прикосновения, или пара обнимающих ее рук, просто человек, который поддержал бы ее. Она нуждалась в том, чтобы ее любили. Роб и Триша – это все, что у нее есть, чтобы удовлетворить эту потребность.

Осознав, что молчание длится уже долго, Лес глубоко вздохнула, вбирая в себя запах дыма. Голубой дымный шлейф струился в разбитое окно возле двери. Лес проследила взглядом его путь, исчезающий в падающем дожде. Сквозь завесу ливня в окне можно было различить толстый, извитый, покрытый шишками и наростами ствол дерева, рядом с которым находилась их хижина.

– Как называется это дерево? – спросила она, давая себе передышку от неприятного разговора.

– El ombu. Кажется, по-вашему оно называется амбровым деревом. – Рауль протянул руку, чтобы подбросить в огонь еще несколько щепок. – Когда испанцы впервые появились в пампе, ombu были единственными деревьями, которые здесь росли. Прочие деревья, которые вы видели вокруг поместий, все до единого привезены из Европы. В испанском языке ombu известно как belasombra, что означает «прекрасная тень».

– И это от него идет такой резкий запах? – нахмурилась Лес.

– Si. Если вы натрете его соком кожу, к вам не подступится ни одно насекомое.

Рауль выпрямился, подошел к рабочему верстаку, стоявшему около стены, и подволок его поближе к огню.

Лес подумала, что Рауль собирается разбить стол на дрова. Но вместо этого он снял пиджак и повесил его на угол верстака сушиться. Затем обернулся и внимательно посмотрел на нее. Лес опустила голову, избегая его взгляда, и провела пальцами по влажным волосам, разделенным на взлохмаченные прядки.

– Я не причесана. – Она оттянула ворот мокрой блузки, прилипшей к телу, а затем опять попыталась пригладить волосы. – Жаль, что нет с собой гребня.

Она видела перед собой только испачканные в глине сапоги Рауля, и тут его рука сунула черную расческу почти ей под нос.

– Спасибо.

Лес взяла гребень, не поднимая на Рауля взгляда.

Он отошел в сторону и стал перебирать груду хлама, отыскивая топливо. Она слушала, как Рауль роется в обломках, а сама в это время расчесывала спутанные влажные волосы, зачесывая из назад. Закончив, Лес неловко вертела расческу в руках, пока Рауль не вернулся к костру и не подбросил в угасающий огонь новые щепки.

Лес протянула ему гребень, вовсе не уверенная, что ее взлохмаченный вид сильно улучшился после причесывания.

Рауль сунул расческу в задний карман верховых бриджей. Лес невольно проследила взглядом за его движением и не могла не заметить, как плотно влажная ткань обтягивает мускулистые бедра, обрисовывая линию жокейских трусов, надетых под бриджами. Она быстро отвернулась и опять опустилась на колченогий стул, заняв прежнее положение у маленького костерка.

– Вы так и не сказали, намерены ли согласиться с моим предложением. – Рауль поворошил палкой огонь, подняв сноп искр.

Он все никак не оставлял костер в покое, как не желал оставить в покое и Лес.

Она слабо улыбнулась при мысли, что положение у нее шаткое и в буквальном, и в переносном смысле, затем вздохнула.

– Я буду держаться в стороне.

Ей пришло в голову, что, если бы Рауль вместо того, чтобы приказывать, с самого начала постарался бы убедить ее, им не пришлось бы сейчас сидеть у этого костра. Но он не сдержался, вспылил, она тоже потеряла самообладание – и вот они здесь.

– Поло очень много значит для Роба, – начала объяснять Лес, почему она уступила. – Он хочет добраться до самой вершины. Я от всей души желаю ему помочь любым способом, каким только смогу, пусть даже при этом мне придется забыть, в какой стороне находится тренировочное поле.

– Думаю, что вы об этом не пожалеете, – сказал Рауль. – Я тоже заметил, как он не щадит себя. Поло для него – не просто спорт. Неизвестно, как в будущем, но сейчас для него в поло заключается вся жизнь. Посмотрим, как долго это продлится.

– Уверена, что это надолго… – Лес замялась в нерешительности, думая о планах Эндрю в отношении Роба: парень должен непременно учиться в университете. – Хотя не знаю, хорошо ли это.

– Вас беспокоит, что он, возможно, захочет сделать поло своей профессией?

– На самом деле нет. Я знаю, что это опасный спорт и игроки, падая с лошади, разбиваются насмерть или калечатся, но тут ничего не поделаешь – такова уж эта игра. – Лес помолчала, уголки ее губ опустились в угрюмой покорности. – Это не я, а его отец будет недоволен таким решением.

Наклонившись вперед, она положила скрещенные руки на колени. Взгляд задумчиво устремился на Рауля, изучая его бесстрастные черты.

– Ваша мать возражала против того, что вы играете в поло? – спросила она.

– К тому времени, когда я начал играть, она умерла, – ответил Рауль, и что-то резкое в его глазах сказало Лес, что он не желает выслушивать от нее никаких вежливых выражений сочувствия.

– Что вы думаете о способностях Роба? Понимаю, что вы еще не работали с ним достаточно долго, но как по-вашему, есть у него в спорте будущее?

– Возможно. Во всяком случае, он достаточно сильно желает добиться успеха. – Рауль отломил от доски, которой ворошил костер, большую щепку, бросил ее в огонь и наблюдал, как ее охватывает пламя. – Иногда я вижу в нем самого себя.

– Что вы имеете в виду?

Лес не находила в них никакого сходства, кроме общего увлечения поло.

– Я говорю о решимости, о которой вы уже сами упоминали. О требованиях, которые человек предъявляет себе, желая стать самым лучшим и не удовлетворяясь меньшим.

– Как вы научились играть в поло? То есть я уже знаю, что вы работали у человека, который играл сам, но, кроме него, кто-нибудь учил вас игре?

– В основном мне время от времени показывал что-нибудь хозяин. Но, кроме того, мне доводилось играть с его гостями, когда в команде не хватало игрока. Никто не уделял мне особого внимания, если только я не совершал какой-нибудь ошибки, идущей во вред команде. Эктор научил меня хорошо разбираться в лошадях. Но самой игре я учился методом проб и ошибок… главным образом ошибок.

– Значит, вы знакомы с Эктором очень давно… – Лес помнила, что Эктор Геррера уже дал ей понять, как долго длится его знакомство с Раулем. – Сколько вам было лет, когда вы сыграли вашу первую игру?

– Шестнадцать. Когда я сыграл свой первый клубный матч, мне исполнилось семнадцать. Это был официальный матч с судьями, табло, на котором показывали счет, с хронометристами и зрителями. – Его рот скривился в сардонической усмешке. – Сеньор Бооне, мой хозяин, снабдил меня снаряжением для поло и дал цветную рубашку. Эктор одолжил свои шпоры. Белые бриджи принадлежали раньше сыну сеньора Бооне, который из них вырос. Помню, как от них несло нафталином. И все деньги, которые у меня были, – до единого гроша – я истратил на пару черных сверкающих сапог. – Рауль умолк и глянул на Лес. – Никто не сказал мне, что на игру не принято надевать черную обувь, потому что когда во время матча трешься сапогами о белые бриджи других игроков, то мажешь их ваксой. В тот день я был очень непопулярен.

Лес невольно посочувствовала ему, представляя все замечания и колкости, которые бросали перемазанные игроки в лицо или спину незадачливому пареньку. Она знала, каким униженным чувствовал бы себя ее сын, случись с ним такое в семнадцать лет.

– Думаю, это был последний раз, когда вы надевали эти сапоги.

– Они у меня были единственными. Я попытался перекрасить их в коричневый цвет, но без особого успеха. Прошло целых шесть месяцев, прежде чем я скопил достаточно денег и купил новую пару.

– Почему вы вернулись опять на поле?

Она восхищалась его способностью спрятать гордость в карман и продолжать играть… в черных сапогах, выкрашенных коричневой ваксой, понимая, что опять послужит объектом новых насмешек. Нет ничего удивительного, что Рауль сделался таким, каков он есть, если подумать о том, как много раз ему приходилось смирять свою гордость. Возможно, он теперь имеет право на высокомерие.

– Почему? Я понимал, что хорошо играю. И я решил доказать, что могу быть лучшим, совсем не потому, что другие издеваются над моими черными сапогами, а потому что знал, что способен стать отличным игроком. Есть много других занятий, которые мне не под силу, но в поло я могу стать лучшим.

Выражение его лица сделалось напряженным от сильного чувства. Блеск глаз и агрессивно выдвинутый вперед подбородок выдавали воодушевлявшую его решимость. Лес поняла, что ничто не остановит Рауля на пути к его цели. И ничто иное, кроме этой цели, его не волновало. Она нахмурилась, смущение ее усилилось.

– Более двадцати лет я тренировался и играл, тренировался и играл. Я изучил каждую грань игры, прошел через самые разные матчи и через все мыслимые ошибки. Невозможно играть идеально на все сто процентов, даже когда играешь на протяжении почти всех месяцев в году. Но я стараюсь добиться семидесяти пяти процентов, восьмидесяти, девяноста, чтобы поднять уровень своей игры. Моим рейтингом по-прежнему остаются девять голов. Я спрашиваю себя: что я должен сделать… что я упускаю… что не дает мне добиться десяти голов? – Рауль цедил слова сквозь зубы, стиснутые в досаде и разочаровании. – Я знаю, что при моих силах я могу этого добиться.

– Вы говорите совсем как Роб. – На глаза Лес навернулись слезы.

– Тогда вы знаете, как это бывает, – натянуто произнес он.

– Нет. Не знаю… – Она слегка покачала головой из стороны в сторону. – Я вообще этого не понимаю. Я никогда ничего не желала так сильно, чтобы испытывать душевную боль. Я не понимаю, о чем вы говорите.

Когда она слушала Рауля, то вспоминала, как то же самое и почти в тех же самых выражениях говорил Роб. Ей припомнились слова Триши: «Мне нужна цель в жизни»… Все это словно разом обрушилось на Лес, пригибая к земле и заставляя чувствовать свою ущербность. В ее жизни не было ничего подобного. Не было никакой цели, которую она бы страстно желала достигнуть. Ей никогда не хотелось совершить нечто особенное. Если ей и доводилось когда-нибудь мечтать о чем-либо, не имеющем отношения к мужу и семье, то она не могла этого сейчас припомнить. Она проживала день за днем, уверенная, что не существует ничего, чего бы ей недоставало. Она была Лес Кинкейд. У нее имелось все.

– В чем дело? – нахмурился Рауль.

– Ни в чем.

Но дрожащий голос выдавал ее.

Лес встала и повернулась к Раулю спиной. На мгновение закрыла глаза, чтобы остановить поток слез, и глубоко вдохнула через нос, успокаивая охватившие ее чувства. И тут она ощутила, что Рауль находится где-то совсем рядом. Лес открыла глаза и увидела, что он стоит возле нее и, нахмурившись, внимательно смотрит ей в лицо.

– Что с вами? – спросил он опять.

Когда Лес попыталась отвернуться, его рука остановила ее и мягким, осторожным движением развернула лицом к нему.

– Почему вы плачете?

– Потому что… – Лес пристально смотрела на ряд пуговиц на его мокрой рубашке. – Потому что я никогда в жизни не испытывала таких чувств ни к чему. Я не понимаю, о чем вы говорите. Разве от этого не сойдешь с ума? Все, кого я знаю, чем-то увлечены. Все, кроме меня. У Роба – поло. Триша хочет быть юристом. Одра желает удержать семью, чтобы она не распалась. Бог мой, даже Эндрю ждет того дня, когда он будет участвовать в процессах в Верховном суде. Мне сорок два года. И я не знаю, для чего живу на свете.

Рауль нахмурился еще сильнее. Его рука почти нерешительно прикоснулась к ее гладко причесанным гребнем волосам и легонько погладила их.

– Лес…

Но он, казалось, не знал слов, которые могли бы утешить ее.

Лес повернула голову навстречу его руке, прижавшись щекой в влажному рукаву.

– Я не хочу написать книгу. Я не хочу стать певицей. Я не хочу заработать миллион долларов. Я не хочу быть лучшей ни в каком деле. Господи Боже… – Она задыхалась от рыданий. – Почему я не такая, как все? Что во мне неладно?

– No se , – прошептал Рауль.

Рыдания стихли, и Лес начала беззвучно плакать. Слезы градом текли у нее из глаз, и она не могла остановиться, даже не сознавая, что руки Рауля обнимают ее. Голова Лес лежала на его плече, и она тихо всхлипывала, уткнувшись в него лицом. Пропало всякое представление о времени, и только слышались упорный стук дождя по крыше и тихое потрескивание маленького костра.

Слезы давно уже перестали катиться у нее из глаз, но Лес все еще оставалась в объятиях Рауля, слишком опустошенная, чтобы двигаться или что-нибудь чувствовать. Было что-то очень успокоительное в медленном, легком покачивании его тела и нежных, утешающих движениях руки Рауля, гладившей ее по голове. Наконец Лес вытерла слезы со щек, а затем почувствовала, как он наклонил к ней голову.

– Вам теперь лучше? – спросил Рауль.

– Да… – Лес неловко высвободилась из уютных объятий. – Вы, должно быть, думаете, что я плаксивая дура.

– Нет.

Но она ему не поверила. Подошла к костру и протянула руки навстречу поднимающемуся от огня теплу. Ее сырое платье еще хранило запах Рауля. Это будоражило в ней желания, которые Лес с такими усилиями пыталась похоронить. Боковым зрением она уловила движение: Рауль подходил к костру. Присев к огню, он положил поверх начинающих догорать головешек свежее топливо. Пламя жадно охватило гнилые щепки, и в комнате сразу стало светлее. Рауль выпрямился и посмотрел Лес в глаза. И ей показалось, что глинобитная хижина внезапно стала слишком маленькой и тесной.

– Думаю, что дождь перестает, – сказала она, хотя быстрый ритм капель, стучащих по ржавой крыше, казалось, не изменился. – Почему бы нам не добежать до грузовика?

– Ваша одежда почти совсем уже высохла, – заметил Рауль. – Подождем еще минут пятнадцать. Нет никакой нужды промокнуть опять.

– Можете оставаться, если хотите. – Лес пошла к двери, рассчитывая вынудить Рауля последовать за ней против его желания. – А я ухожу.

Дождь окатил ей лицо, как душем, едва только она открыла дверь. Лес поставила уже одну ногу за порог, когда Рауль схватил ее и втащил вовнутрь.

– Idiota!

Рывок назад бросил Лес к Раулю. Она налетела на него и уцепилась за его рубашку, чтобы не упасть. Рауль обхватил ее плечи, удерживая равновесие.

Когда Лес подняла голову, ее глаза оказались как раз на уровне губ Рауля. Они были так близко от нее. И пока она стояла как завороженная, глядя перед собой, сердце ее билось все сильнее и сильнее, отзываясь в каждой клеточке ее тела.

Он провел рукой по волосам и притянул ее еще ближе к себе, так, что ей пришлось слегка откинуть голову, чтобы не упустить выражения, промелькнувшего в его глазах.

– Думаю, нам все равно не удалось бы избежать этого, – пробормотал он глухо.

Она стояла так близко от него, что ее ресницы коснулись его лица, и он провел по ним губами. Чувство, которое переживаешь, когда вспоминаешь о прикосновении мужских губ, не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит, когда они на самом деле прикасаются к тебе. Все вылетело у Лес из головы, когда она оказалась в его объятиях, когда его руки крепко обняли ее, когда она почувствовала запах его кожи и вкус его губ.

Новая волна жара накатила на нее. Желание близости стало еще более нестерпимым. Ей хотелось большего. Она так долго была одна. И теперь ничто не могло насытить ее до конца.

Сквозь ткань рубашки ее пальцы ощущали тепло его тела. И пока он целовал ее, Лес принялась расстегивать его воротник. Дыхание Рауля сразу стало более тяжелым, как только ее ладонь легла на его мускулистую грудь.

Выносить эту сладкую муку больше не было сил, но Рауль словно угадал, что она чувствует. Слегка отстранившись, он начал расстегивать пуговицы на манжетах рубашки, после чего скинул ее, и теперь Лес могла разглядеть его сильный, мужественный торс. И не только разглядеть. Ее руки скользнули по завиткам волос на груди и легли на его плечи.

Теперь пальцы Рауля потянулись к пуговицам на ее блузке, и она увидела совсем рядом с собой его глаза. До этого момента, пока она не видела его затуманившихся глаз, она все никак не могла поверить в то, что он желает ее. Лес всего лишь решилась воспользоваться мгновением. Мгновением, которого судьба могла больше и не предоставить ей. Но увидев, что и он жаждал ее, Лес поняла, насколько ей это было необходимо.

Новая жаркая волна дрожи прошла по телу, когда Рауль закончил расстегивать блузку и легкая материя скользнула с ее плеч. Она стояла неподвижно, застыв, словно статуя.

Рауль бросил блузку прямо на свою рубашку и снова обнял ее. Грубоватая мужская ладонь скользнула по ее спине, под застежку лифчика. Колени Лес внезапно ослабели, и ей пришлось схватиться за его плечи еще крепче, чем прежде, чтобы не упасть. Бретельки лифчика упали с обеих сторон, словно освобождали два созревших плода. С трудом проглотив комок в горле, она освободила сначала одну руку, а потом вторую.

Только сейчас она заметила, что он смотрит на нее. Это был не тот знакомый взгляд, каким оглядывал ее Эндрю, знавший каждый миллиметр ее тела. В этом взгляде было что-то новое для нее. И в этой новизне проглядывала и легкая неуверенность. В моменты близости со своим мужем она никогда не задумывалась, как выглядит в сравнении с другими женщинами. Может быть, и надо бы, но ей было не до того. А теперь она вдруг поймала себя на этой мысли.

Его рука обхватила ее грудь снизу, словно он хотел ощутить ее тяжесть в своих ладонях. Бережное движение большого пальца, которым он провел поверх груди, вызвало легкую тягучую боль где-то внизу. В ту же секунду Рауль снова медленно привлек ее к себе так, что она опять ощутила его мускулистую крепкую грудь. Невольный стон вырвался у нее из горла, когда его губы снова прижались к ее губам. И она прильнула к ним, чувствуя, что чем больше она отдает, тем больше получает в ответ, и все равно не может испить до дна чашу удовольствия.

Сжав ее лицо в своих ладонях, Рауль принялся быстро целовать ее нос, щеки, лоб, веки, подбородок, словно хотел запомнить их очертание губами. Дыхание у нее перехватило. Голубые глаза Рауля потемнели, как два бездонных озера, в которых она начала тонуть. Сердце билось гулко, как барабан.

Лес еще крепче прижала его к себе, чтобы передать всю глубину чувства, охватившего ее. Она была нужна ему. Она была желанна! Теплая волна радости поднимала ее все выше и выше, оставляя остатки сомнения где-то внизу.

Рука, скользнувшая по ее спине, не остановилась на месте. Прижимая ее к себе другой рукой, Рауль сжал ягодицы Лес так, что она еще теснее прильнула к нему и ощутила затвердевшую мужскую плоть. А в следующее мгновение ее ноги оторвались от пола. Рауль понес ее на руках в другой конец комнаты.

Только когда он уложил ее на край кровати, Лес почувствовала, что голова ее перестала кружиться. Но сквозь затуманившиеся глаза она видела, как он, склонившись перед ней на колени, принялся разувать ее. Никогда она не видела такого выражения лица у Эндрю. Не замечая сама того, что она делает, Лес расстегнула пряжку на слаксах. Босые ноги, когда она встала на пол, остро ощутили его прикосновение – настолько напряжены были все ее чувства. Когда она переступила через слаксы, Рауль занял ее место на кровати и принялся снимать ботинки.

Лес сама удивлялась тому чувству, с каким любопытством разглядывала его обнаженное мускулистое тело. Легкая улыбка заиграла на ее губах, когда взгляд ее остановился на его затвердевшей плоти.

Отбросив в сторону шелковые кружевные трусики, она медленно повернулась к нему. Ее фигура была стройной, бедра округлыми, и ей хотелось, чтобы он увидел ее всю целиком. И ей хотелось понравиться ему. И Рауль остановил на ней свой взгляд, оглядев ее с ног до головы. Огонь, вспыхнувший в глубине его глаз, заставил Лес вздрогнуть, словно ее опалило огнем костра. Пространство между ними вдруг сгустилось. Им стало тесно. Рауль поднялся и шагнул к ней.

Его ладони легли на ее округлые плечи, и он привлек ее в свои объятия. Поцелуй, в котором они слились на этот раз, был долгим и тягучим, словно они хотели запечатлеть навсегда то, что происходило между ними.

А потом она ощутила спиной кровать. И вес его тела на себе. И его ноги, которыми он раздвигал ее ноги.

Дрожащие губы Рауля жадно прильнули к ее шее, ключицам, плечам, а его руки скользнули от груди вниз. От округлых бедер он перешел к заветному месту, которое скрывалось под шелковистыми завитками волос. Вздрогнув от жаркого прикосновения, она потянулась навстречу его ладоням.

Его ноги раздвинули ее ноги еще шире, чтобы ощутить горячее влажное лоно. Она обхватила его руками, прижимая к себе, и еще сильнее выгнулась навстречу. И чувство, которое она пережила, когда он вошел в нее, – было смесью удовлетворения, жажды и чего-то еще, что невозможно выразить словами.

Теперь она полностью ощутила тяжесть его тела, когда губы Рауля снова впились в ее губы. Его охрипший голос вызвал ответную дрожь в теле, хотя она и не разобрала того, что он проговорил по-испански. Лес протестующе качнула головой.

– Я не понимаю, что ты говоришь, – сказала она.

Ей хотелось разбирать каждое сказанное им слово.

Он поднял голову, посмотреть ей в лицо:

– Ты вся как в огне. – Его губы шевельнулись у края ее губ. – Внешне ты выглядишь такой спокойной и сдержанной, а на самом деле такая горячая.

– И ты тоже горячий, – прошептала она в ответ, легко касаясь губами его губ, как это только что сделал он.

– Это из-за тебя. – И он снова крепко поцеловал ее.

Тело Лес само откликалось на его прикосновение, диктуя то, что нужно сделать в этот миг, чтобы им обоим было как можно лучше. И она подчинялась этому древнему инстинкту безоговорочно. Они превратились в одно целое. И в их движениях, в ритме, которому они отдавались, не было ничего рутинно-привычного, ничего, что могло бы подсказать, каким будет следующее движение.

Сжимая его ритмично двигающиеся мускулистые ягодицы, Лес выгибалась ему навстречу, в то время как губы ее прижимались то к его плечу, то к шее, словно таким образом она могла хоть ненадолго унять сжигавшую ее изнутри жажду. И когда ее ладонь гладила его спину, мускулы становились еще тверже.

Она ни о чем не могла думать, кроме того, насколько всепоглощающим было чувство, охватившее ее. И когда он чуть-чуть приподнимался на руках, она могла видеть, как играют мускулы на его сильной груди, что вновь вызвало жаркую волну в теле и желание прижать его к себе еще сильнее. Ей не хотелось, чтобы то, что происходило между ними, когда-нибудь кончилось. Но что-то такое, чему она не могла помешать, подхватило ее, словно она неслась на качелях куда-то высоко вверх, а потом, замерев, на этой высшей точке, она поняла, что легкая волна несет ее обратно.

Медленно и неохотно Лес возвращалась из той волшебной страны, куда ее только что унесло, хотя это чувство концентрировалось именно в ней самой, внутри нее. И когда ее дыхание чуть-чуть выровнялось, она услышала, как вскрикнул Рауль и после этого рухнул рядом с ней.

Ей хотелось прикоснуться к нему, чтобы удостовериться, что они оба вернулись из какого-то необыкновенного путешествия, а потом лечь в его объятиях, тесно прижавшись к нему. Ей хотелось сказать ему, что она пережила, но она не могла решиться ни на что, поскольку не знала, что пережил сам Рауль.

В ней вдруг проснулась неуверенность, которую внушил ей Эндрю. Она не могла понять, доставила ли она такое же удовольствие Раулю, которое пережила сама. Так же ли было ему хорошо, как это было хорошо ей? И поэтому ждала, когда он скажет первые слова, сделает какое-то первое движение, но он лежал неподвижно. Она закрыла глаза, невольно проклиная Эндрю за ту неуверенность в своей сексуальной привлекательности, которую он привил ей. Она не могла понять, хороша она в постели или нет.

Молчание становилось все более тягостным. Тело ее напряглось, озноб прошел по ее обнаженному телу. Лес смотрела на потолок, прислушиваясь к тому, как дробно стучат капли дождя по металлической крыше. Точнее, это был уже не дождь, а остатки дождя, которые падали с листьев дерева.

Не в силах больше вынести этой муки, она села, спустив ноги на пол. Соломенный матрас зашуршал, когда она вставала. Лес принялась искать свою одежду.

Найдя слаксы, она принялась натягивать их на себя:

– Дождь уже перестал. Можно идти.

– Похоже, я был прав, когда сказал, что он не окажется затяжным, – услышала она в ответ голос Рауля.

Приподнявшись на локте, Рауль смотрел, как она, сидя на кровати, начала обуваться. Ему с трудом удавалось подавить в себе искушение привлечь ее к себе, снова уложить на матрас и выяснить, что с ней такое происходит. Она задевала его за живое, и он не мог понять, почему, каким образом это происходит. Единственный ответ, который он мог найти, – это желание, которое она в нем вызывала.

Когда Лес поднялась с матраса и прошла к тому месту, где лежала остальная одежда, Рауль встал и тоже надел брюки и ботинки. Отблески огня играли на ее шелковистой коже, на миг осветив грудь, когда она начала надевать кружевной лифчик. Ее стройная фигура была удивительно красивой, сложенной именно так, как ему более всего нравилось. Но что находится под этой оболочкой? Этого он пока не знал. Нахмурившись, Рауль пересек комнату, чтобы сесть на скамью и одеться. Лес, успевшая к этому времени заправить концы блузки в слаксы, протянула ему рубашку.

– А почему ты так мрачен? Чем ты недоволен? – насмешливо улыбнулась она.

Поскольку Рауль смотрел поверх головы Лес, он не заметил затаенной боли, прятавшейся в глубине ее глаз.

– Ничем. – Его нахмурившиеся брови расправились, и он начал натягивать рубашку. – Просто я нарушил свое правило: никогда не переступать черту, не сходиться слишком близко с теми, кто нанял меня.

– Не слишком ли вы поздно вспомнили о правилах? – суховатым тоном спросила она, заканчивая застегивать блузку. – Стоило бы подумать о них немного раньше.

– Я думал. – Но теперь это уже не имело значения. Рауль проигнорировал ее удивленный взгляд и потянулся за пиджаком. – Вы готовы?

Он пошел к двери.

– А как быть с костром?

Приостановившись, Рауль оглянулся на пламя, догорающее на грязном полу.

– Догорит и сам погаснет.

И то же самое будет с огнем, который она в нем разожгла, – сказал он себе.

Он перевел взгляд с костра на Лес. Ее одежда все еще оставалась влажной, но, несмотря на смятый вид и пятна грязи, выглядела, как и прежде, дорогой и элегантной. Светлые волосы, убранные с лица назад, сохраняли патрицианское изящество. Богатая разведенка, ищущая любовных приключений. И вот выбрала себе в любовники игрока в поло. Ситуация достаточно банальная. И все же Рауль понимал, что чувствует к этой женщине нечто большее, чем просто отстраненный интерес. И это заставляло его держаться с ней настороже.

 

22

Когда Лес увидела свое отражение в зеркале в ванной, она упала духом. Ничего удивительного, что все, встретившиеся ей внизу на лестнице, держались с ней так сочувственно. Не только из-за ее промокшей насквозь, перепачканной в грязи одежды. Она выглядела совершенно вымотавшейся. На лице не осталось даже следа косметики, если не считать туши для ресниц, размазавшейся под нижними веками. Мягкая дождевая вода оставила волосы шелковистыми, но какими-то поникшими. Прижав руки к щекам, она пристально всматривалась в собственное отражение, вспоминая, как Рауль держал ее лицо в своих руках.

Лес решительно отвернулась от зеркала: надо внести радикальные изменения в свою внешность. Она открыла краны душа, и водопроводные трубы задребезжали и заревели, прежде чем из лейки полилась вода.

Час спустя она была другим человеком. Успела принять душ и вымыть голову шампунем, нанести увлажняющий крем, чтобы смягчить морщинки в уголках глаз, высушить феном волосы и нанести на лицо макияж. Трудным было только выбрать одежду. Никто в этом доме не переодевался к обеду, хотя мужчины обычно сменяли костюмы для верховой езды на что-нибудь менее напоминающее о лошадях. Лес привезла с собой не слишком много нарядов для подобных случаев. Из трех платьев, которые показались ей особенно изящными и идущими к лицу, она выбрала жаккардовое платье-рубашку из малинового крепа.

Она не могла увидеть себя во весь рост ни в овальном настенном зеркале в спальне, ни в квадратном зеркальце на дверце шкафчика с медикаментами над раковиной в ванной. Лес попыталась удовлетвориться тем немногим, что ей удалось разглядеть, и оправила стоячий «китайский» воротник, венчающий узкий глубокий вырез.

– Ты здесь? – В открытую дверь ванной просунулась голова Триши.

– Входи, – рассеянно сказала Лес, завязывая для примерки вокруг талии кушак, а затем перевитый серебряными нитями пояс. Остановившись на поясе, она бросила кушак на кровать, где лежали остальные отвергнутые предметы туалета.

– Какое перевоплощение! – заявила Триша.

Затянув пояс, Лес повернулась к дочери, чтобы услышать ее мнение.

– Что ты думаешь? Хорошо это выглядит?

Она взбила волнистые рукава, застегивающиеся на пуговицах у запястий, и поправила подложные плечики.

– Выглядит чудесно, – ответила Триша.

Поскольку у Лес не было пристойного зеркала, чтобы проверить мнение дочери, пришлось принять ее слова на веру. Она подошла к шкатулке с украшениями, стоящей на комоде, и стала перебирать ее содержимое.

– Как ты считаешь, к этому платью надо надеть толстую серебряную цепь или вот эти серебряные браслеты?

– Вот эти маленькие с бубенчиками.

– От них слишком много шума. – Лес положила браслеты в шкатулку и надела на запястье тяжелый серебряный браслет, застегивающийся цепочкой.

– Тогда зачем ты меня спрашиваешь? – Триша недовольно покачала головой.

– Не знаю… – Лес неловко трудилaсь над браслетом, но пальцы у нее слишком сильно дрожали от возбуждения и никак не могли справиться с этим простым делом. – Триша, ты не поможешь мне застегнуть? – сказала она раздраженно и протянула дочери руку.

Девушка взялась за ее запястье, чтобы застегнуть замочек на браслете, и посмотрела на мать с удивлением.

– Лес, ты вся дрожишь. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, я… – Она встретила озабоченный взгляд дочери и поняла, что не может правдоподобно объяснить, почему столь сильно нервничает.

– Я так спешила одеться. Я знаю, что Эктор любит, чтобы обед подавался точно в семь тридцать.

– И это все? Я уж подумала, что ты, может быть, простудилась оттого, что промокла до нитки. До обеда почти двадцать минут, у тебя еще пропасть времени. – Она защелкнула замочек на браслете. – Что это на тебя такое нашло, когда ты решила прокатиться под проливным дождем?

Лес прошла к комоду, думая про себя, как ответить, не упоминая спор, который они затеяли с Раулем. Взяла пузырек с духами и перевернула его, чтобы увлажнить пробку.

– Шел ливень, и я не хотела промокнуть, возвращаясь в дом пешком, и поэтому взяла машину, стоящую возле ямы для поло. К сожалению, я пропустила поворот к дому и не оставалось ничего другого, как ехать дальше, пока не найдется место, где можно развернуться.

Не оборачиваясь к Трише, она приложила стеклянную пробку от пузырька к шее в нескольких местах.

– Но, прежде чем я успела найти такое место, машина застряла в грязи.

– Раулю пришлось очень долго искать тебя.

– Да. – Лес смотрела на пузырек с духами, который держала в руке, а внутри нее нарастало напряжение. Что она могла сказать Трише? «Мужчина, которого ты добиваешься, был сегодня днем близок со мной»? А кроме этого, сказать было нечего. Она не подстраивала нарочно, чтобы это случилось. Но и ни разу даже не подумала о том, как это может отозваться на ее дочери.

Рауль сказал, что его не интересует Триша. Может быть, лучше всего позволить произошедшему умереть своей собственной смертью и не подрывать доверия Триши к матери. Лес была так захвачена своей ревностью к Трише, что даже помыслить не могла, что у дочери когда-нибудь появится повод ревновать к ней самой.

– Я хотела отправиться вместе с ним искать тебя, но к тому времени, когда я узнала об этом, он уже уехал, – сказала Триша. – Возможно, вместе мы и не наши бы тебя быстрее, но подумай, как много времени я могла бы провести с ним наедине.

– И это все, Триша, о чем ты способна думать? – Лес чувствовала себя загнанной в ловушку. – Через неделю ты начнешь учиться в университете. Разве тебя не волнуют приготовления к учебе? Ты ведь, кажется, говорила, что сделаешь все, чтобы добиться диплома юриста. Или это было просто преходящее увлечение, влияние Клодии?

– Лес, где это ты была последние десять лет? – резко дала отпор Триша. – Женщина может увлекаться и карьерой и мужчиной одновременно. И если у нее есть одно, то это вовсе не значит, что она не может получить другое. А кроме того, я решила изучать законы задолго до того, как познакомилась с Клодией.

– Знаю, что так, – вздохнула Лес. – Мне не следовало этого говорить…

Она взглянула на свое платье, вспомнила, как переживала, словно школьница, стараясь выглядеть особенно привлекательной для Рауля, и подумала: а не ведет ли она себя еще глупее, чем Триша? Дочь, по крайней мере, может свалить вину за свое поведение на молодость. А она? Лес поставила флакончик с духами на комод и повернулась с ясной улыбкой.

– Пойдем вниз?

– Пошли.

Когда они с Тришей вошли в гостиную, все прочие уже собрались там. Лес увидела Рауля. Он стоял около камина, пристально глядел на стакан с чем-то спиртным, который держал в руке, и не принимал участия в общем разговоре. Эктор первым заметил их появление.

– Buenas tardes, добрый вечер. – Он повернулся к ним на костылях, привлекая внимание всех бывших в комнате. – Сеньора, да вы просто красавица.

– Gracias, Эктор. – Она улыбнулась, остро ощущая на себе пристальный взгляд Рауля. И это доставило ей некоторое удовлетворение, перемешанное, правда, с чувством вины, потому что Триша шла рядом.

– Вот это да! Видели ли вы когда-нибудь такое? – провозгласил Дюк Совайн, вежливо вставая в присутствии дам. – Лес, вы выглядите ослепительно. А когда вы сегодня днем ввалились в дверь, я бы не дал за вас и фальшивой монетки.

– Очень жаль, что ни у кого не было камеры, чтобы сфотографировать меня тогда. Теперь вы могли бы меня шантажировать этим снимком, – вернула ему шутку Лес, проходя по комнате.

Один из аргентинских тренеров предложил ей кожаное кресло, которое занимал до ее прихода, и Лес села.

Когда вслед на ней села и Триша, мужчины разбрелись вокруг стола, ища для себя место. Это напоминало известную детскую игру «Музыкальные кресла», когда дети по сигналу бросаются занимать стулья, которых на один меньше, чем играющих. В поле зрения Лес появился Рауль, подошедший к столу, чтобы поставить на поднос опустевший стакан. При взгляде на него у Лес в памяти невольно вспыхивали образы и ощущения, вызывать которые сейчас было неуместно, и потому она старалась не смотреть на него.

– Ну и сильный же ливень шел сегодня, – начал общий разговор Дюк Совайн. – Такие у нас в Техасе называют «землеройными». Именно после них и возникают овраги. Как вы думаете, Рауль, скоро просохнет поле, чтобы можно было играть?

– Если ветер окажется достаточно сильным, то, возможно, подсохнет уже завтра к полудню, – ответил Рауль.

– Вам, мужчинам, когда-нибудь надоедает целый день сидеть на лошади, гоняя мячик для поло? – игриво спросила Триша. – Послушать ваши разговоры, так можно подумать: единственное, что вас интересует, – это игра в поло и зарабатывание денег.

– Вероятно, потому, что игра в поло требует немалых денег, – предположил Дюк Совайн и сам же рассмеялся своей шутке вместе с остальными. – Единственное, что может быть более дорогим, насколько мне известно, – хорошенькая женщина.

– Вы тоже так думаете, Рауль? – спросила Триша, явно флиртуя. – Вы считаете женщин дорогими?

– Некоторых – возможно.

Высокие часы в прихожей пробили семь тридцать. И тут же послышался глухой перестук костылей Эктора, бухающих по ковру около двери.

– А сейчас мы все перейдем в столовую ужинать, – объявил он.

Когда Лес встала и, обойдя вокруг своего кресла, направилась в холл, она столкнулась с Раулем. На краткий миг его взгляд бегло задержался на ней, затем скользнул мимо. Она увидела, как нервно заиграли желваки на скулах Рауля, и вспомнила его правило – не сближаться с клиентами. Лес показалось, что он пересмотрел свое поведение в хижине и намерен впредь следовать правилу. И как бы ей ни было обидно и больно, но, возможно, это и есть самое лучшее, если вспомнить, как сложились обстоятельства…

Однако есть случаи, когда чувства отказываются слушать голос рассудка, и сейчас был как раз один из них.

Лес быстро шагнула вперед и пошла бок о бок с Эктором; она уже привыкла к тому, как он передвигается на своих костылях, и не испытывала неловкости, идя с ним рядом. Триша за ее спиной сразу же повисла на руке Рауля.

Обед оказался для нее тяжким испытанием. Сидя за столом справа от Рауля, Лес постоянно чувствовала напряженность от его присутствия и по сжатым губам своего соседа догадывалась, что он испытывает то же самое. Она едва притронулась к еде, лежавшей перед ней на тарелке. Все ее чувства были сосредоточены на Рауле. А непрерывный поток шутливой беседы, который Триша изливала на аргентинца, только усугублял сковывавшую Лес неловкость.

Наконец подали кофе. Лес от него отказалась.

– Я предпочитаю выпить в гостиной немного бренди.

Она отодвинула назад стул, чтобы выйти, и тут же заскрипели по деревянному полу ножки всех прочих стульев: все мужчины – в том числе и Рауль – вежливо встали.

– Может, мы все возьмем кофе и перейдем в соседнюю комнату? – предложил Рауль.

– А мне, пожалуй, больше по душе бренди, – подхватил его предложение Дюк Совайн.

Лес надеялась, уйдя в одиночестве в гостиную, получить передышку от нервного напряжения, но ничего не вышло – все присутствующие последовали за ней. Ей не нужно было ничье общество, в особенности общество Рауля. Держа в руке суживающийся кверху бокал с бренди, Лес подошла к камину, куда только что подбросили новые поленья. Они ярко разгорались, громко потрескивая. И точно так же разгоралось беспокойство Лес. Она старалась не прислушиваться к гулу голосов вокруг. Ей не хотелось вступать в беседу с кем-либо. Вертя в руке стакан с бренди, она не могла дождаться, когда Рауль наконец удалится, как обычно, в свой кабинет. Теперь ей было совершенно ясно, что он относится к тому, что произошло между ними днем, как к ошибке. Она знала это, и все же…

– Вы хорошо себя чувствуете?

Лес заметно вздрогнула, когда рядом с ней внезапно появился Рауль, а затем приподняла подбородок и холодно встретила его взгляд.

– Сегодня вечером вы едва прикоснулись к еде.

– Я не голодна. – Она посмотрела мимо него на Тришу, которая подошла к ним, нечаянно подслушав этот обмен репликами.

– Ну и ну, Лес, сегодня ты явно не обделена вниманием, – заметила дочь, глядя на Рауля. – Вы так и не объяснили, почему у вас ушло так много времени на то, чтобы разыскать ее.

– А это имеет какое-то значение?

– Нет, – признала Триша, слегка пожав плечами.

Лес отвернулась от них, пристально глядя на огонь и не желая видеть, как дочь пытается обольстить Рауля. Ее вновь начали яростно терзать муки отверженности, и она спешно прильнула к своему стакану, чтобы заглушить внутреннюю боль.

– Рауль, может быть, и мне следовало потеряться, и тогда бы вы бросились спасать меня так же, как Лес. – Триша проговорила эти слова таким притворно скромным и невинным тоном, что Лес вспыхнула.

Стерпеть это уже было почти свыше ее сил.

– Могла бы придумать что-нибудь более оригинальное, – коротко бросила она, встала и отошла в другой конец комнаты, чтобы быть подальше от них.

Остановившись около подноса с напитками, она бросила взгляд на графин с бренди. Нервы были напряжены до предела, а бокал в ее руке уже почти пуст. Лес допила то, что в нем оставалось, и почувствовала, как внутри разливается тепло.

– Вам не по себе, сеньора Лес? – На нее с участием смотрел Эктор.

– Отлично себя чувствую. Почему все внезапно стали так обо мне беспокоиться? – раздраженно вспыхнула Лес и тут же пожалела о своей вспыльчивости. У нее вырвался тяжелый вздох. – Простите! Просто день был длинным и трудным. Кажется, я устала гораздо больше, чем мне вначале показалось. – Она поставила пустой бокал на поднос. – Спокойной ночи, Эктор.

– Спокойной ночи.

Не побеспокоившись попрощаться со всеми остальными в комнате, Лес потихоньку вышла и поднялась по массивной лестнице в свою комнату. Сегодня на нее обрушилось слишком много переживаний. И она больше не может с ними справиться.

Она начала раздеваться еще на ходу. На пороге скинула с ног, не нагибаясь, туфли, вынула из ушей серьги, сняла браслет и небрежно сбросила с себя всю одежду, которую недавно выбирала с такой тщательностью и заботой. Сдернула с вешалки в шкафу халат и накинула его себе на плечи. Завязывая поясок, затянула его как можно туже. Перед ней на полу в беспорядке валялась снятая одежда. Лес обошла было ее стороной – пусть убирает горничная, но затем передумала и нетерпеливо собрала вещи в кучку. Она была не в том настроении, чтобы аккуратно развешивать их в шкафу.

Когда послышался стук в дверь, Лес бросила одежду на кровать.

– Входите, – сказала она.

«Как все-таки заботлив Эктор, – промелькнуло у нее в голове, – прислал Анну помочь». Но сейчас она не желала никого видеть.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Рауль. На какую-то секунду Лес показалось, что сердце у нее остановилось. И тут же бешено заколотилось.

Увидев, что Лес переоделась в ночное платье, Рауль на мгновение застыл на пороге, затем закрыл за собой дверь. Но в выражении его лица не было ничего такого, что могло бы подбодрить Лес. Она отвернулась, взяла с кровати платье и встряхнула его.

– Что вам угодно, мистер Буканан? – Вопрос был задан намеренно официально и холодно. – Или вы пришли сюда, чтобы убедиться, что я ничем не заболела, проведя столько времени под дождем?

– Скажите мне точно, что вы рассказали Трише?

Руки Лес, державшие платье, сразу же ослабели. Она совершенно ясно понимала, что он имеет в виду.

– Ничего. – Она потянулась за проволочными плечиками. – То, что между нами произошло, не имеет к ней никакого отношения. Как вам даже пришло в голову спрашивать о таких вещах? – гневно проговорила Лес, надевая платье на плечики и вешая его в шкаф.

Рауль стоял около кровати.

– Некоторые матери и дочери считают забавным рассказывать друг другу обо всем, включая мужчин.

Это оскорбительное предположение привело Лес в неистовство. Она обернулась, что было силы хлестнула Рауля по щеке и отвернулась вновь.

– Какими же испорченными вы нас считаете!

Лес так и трясло от бешенства, а руку заломило от резкого удара по его лицу. Рауль одним яростным движением повернул ее к себе, с силой прижал к груди и впился ей в губы. Лес даже не успела понять, что произошло. Мгновением позже этот грубый поцелуй, напоминающий скорее укус, сменился мягким прикосновением, нежным и чувственным. Но Лес не могла так быстро переключиться от гнева к страсти, как не могла побороть и собственного разбуженного этим поцелуем возбуждения.

Почувствовав ее безучастность, Рауль так же внезапно отстранился, выпустил Лес из объятий и неловко отошел к окну. Дрожа от боли, замешательства и гнева, она смотрела, как он закуривает тонкую черную сигару и раздраженно выпускает изо рта струю дыма.

– Что должен означать этот поцелуй, Рауль? Вы хотели оскорбить меня или извиниться? – напряженным тоном потребовала объяснения Лес. «Иногда мне кажется, что вы презираете меня и всех остальных…» – этого она вслух произносить не стала.

– Вы не так смущены и запутаны, как я, – резко парировал Рауль. – Вначале я думал, что вы просто хотите легкой интрижки. Вы встали с соломенной подстилки, как шлюха встает с постели. Когда вам захочется мужчину, то подойдет любой. Так вы дали мне понять в Париже. Нет? И поэтому я сейчас спрашиваю себя: чего вы от меня ждете?

– Я жду, что ко мне будут относиться лучше, чем просто как к подстилке для удовольствия! – Лес была слишком возмущена, чтобы беспокоиться о том, насколько вульгарно звучат ее слова. И в то же самое время ей стало больно: неужели он в самом деле считает ее именно такой? Тесно обхватив себя руками, она наполовину отвернулась, чтобы избежать взгляда пристальных голубых глаз. – Более чем двадцать лет я не ложилась в постель ни с кем, кроме своего мужа. До сегодняшнего дня… И мне наплевать, верите ли вы мне или нет! Если бы я и вела себя как шлюха, то просто потому, что не знала, что можно потом сделать, кроме как одеться. А вы явно никак не дали мне понять, что ожидаете от меня чего-то еще!

– Я считал, что это все, чего я хочу. – Рауль ткнул только что зажженную сигару в пепельницу на комоде, загасил ее раздраженным движением и почти застенчиво двинулся к Лес. – И мне казалось, что для вас этого тоже достаточно. Я не мог знать обо всем прочем – о том, что вы мне только что сказали. – Когда Рауль остановился перед ней, Лес ощутила его нерешительность и неуверенность. – Но позже я обнаружил, что это было далеко не все, чего мне хотелось. Было что-то еще, гораздо большее. А теперь мне кажется, что и вы чувствуете то же самое.

Он потянулся к ней, чтобы обнять, но Лес отбросила его руки в сторону.

– Не прикасайтесь ко мне, – приказала она, еще не остыв от гнева.

– Сегодня вечером я продолжал вспоминать, что чувствовал, когда обнимал вас. И вспоминал, как смотрел, как вы стоите на боковой линии, где вы всегда стояли, и наблюдаете за тренировкой, и что я при этом ощущал. Может быть, вы смущали и отвлекали меня даже больше, чем Роба, – произнес Рауль серьезно, без всякого намека на то, что пытается пошутить.

На этот раз, когда он поднял руку, чтобы прикоснуться к ее лицу, Лес не отбросила его ладонь. Сосредоточенное выражение его чеканного лица заставило ее уступить. Лес не смогла отвернуться.

– Вы помните тот вечер, когда мы впервые встретились и вы ощупывали мое лицо? – задумчиво спросил Рауль. – Тогда вы взволновали меня и волнуете сейчас. Когда я смотрю на ваше лицо, на вас, то вижу – вы тот человек, который мне необходим.

– Тогда возьмите то, что вам нужно, – тихо проговорила Лес.

Он колебался всего лишь какую-то секунду, а затем Лес почувствовала влажный жар его губ, накрывших ее губы, и восхитительно крепкое объятие его рук. Долгий томительный поцелуй, казалось, поглотил ее всю. Когда он наконец оторвался от ее губ и зарылся лицом в ее волосы, Лес почувствовала, как он дрожит, и услышала его горячечное неровное дыхание. И вся ее неуверенность в себе, в своей способности возбуждать и доставлять наслаждение – мгновенно исчезла. Лес наконец поняла, что Рауль взволнован так же сильно, как и она сама.

– Лес, я…

Его прервал стук в дверь. Рауль поднял голову, нахмурившись в нетерпеливой досаде. Лес улыбнулась и пробежала пальцами по резко обозначившимся желвакам на его скуле. Она разделяла его разочарование, и все же ей приятно было видеть, как он раздосадован неожиданной помехой.

– Наверное, Эктор прислал Анну, – негромко проговорила она.

Стук повторился.

– Лес, ты здесь? – приглушенный голос Триши из-за двери развеял блаженное состояние Лес. Она бросила на Рауля ошеломленный взгляд и разорвала кольцо его объятий.

– Она не должна знать, – прошептала Лес.

Вид у него был очень недовольный, но он согласно кивнул. Убедившись, что Рауль ничем не выдаст ее, Лес боязливо глянула на дверь.

– Да, я здесь, – сказала она наконец.

Триша вошла и остановилась как вкопанная.

– Рауль? Что вы здесь делаете?

Она быстро глянула сначала на Рауля, затем на Лес.

– Я зашел, чтобы убедиться, что ваша матушка хорошо себя чувствует, несмотря на свои приключения под ливнем, – сказал Рауль, затем попрощался с обеими: – Спокойной ночи.

И, пройдя мимо Триши, вышел за дверь.

– Он на самом деле приходил именно за этим? – Триша скептически посмотрела на мать. – Что он здесь делал?

– А разве это так удивительно, что он заботится о благополучии гостей в своем доме? – Лес складывала шелковую комбинацию в аккуратный прямоугольник, гадая, так ли действительно горит у нее лицо, как она сама чувствует. – Тебе что-нибудь нужно?

– Да, я… – Но теперь причина, за которой она зашла к матери, видимо, не казалась девушке важной, и она ответила как-то рассеянно: – Я заглянула, чтобы сказать, что я, наверное, могла бы поговорить с Ханифом, чтобы он разрешил мне полететь вместе с ним на следующей неделе в Буэнос-Айрес на его личном самолете.

 

23

Когда в середине недели подошло время и Триша собралась уезжать, Ханиф добровольно вызвался подбросить ее на личном реактивном самолете до Буэнос-Айреса, чтобы девушка без помех успела на свой рейс в Штаты. Лес отвезла дочь на взлетную полосу, дождалась, пока взлетит самолет, и вернулась на estancia. Оставила машину перед входом и вошла в дом, чувствуя себя виноватой, – она радовалась тому, что Триша наконец уехала. До сих пор им с Раулем не удавалось побыть наедине ни единой минуты, так что досада и нетерпение стали почти невыносимыми.

Ее шаги гулко звучали в огромной, с высоким потолком гостиной. Лес мельком глянула на закрытые двойные двери кабинета Рауля, а затем, не утерпев, направилась к комнате, где он проводил так много времени. Ее подталкивали любопытство и потребность находиться рядом с ним. Она широко распахнула двери и заглянула в кабинет.

Комната была обставлена просто. Письменный стол и стул, два потертых неуклюжих кресла да тканый ковер перед камином. Стены были пустыми и голыми. Лишь на одной из них выстроились книжные полки, но и те главным образом пустовали. Ничего похожего на уютную библиотеку-кабинет в поместье Хоупуорт, где было столько удобных и красивых вещей.

Ни один из предметов в комнате не носил отпечатка самого Рауля. Так невольно подумалось Лес, когда она вошла в кабинет. Или, может быть, напротив: все здесь отражает личность своего хозяина. Может быть, Рауль так же пуст, как эта пустынное помещение, где нет ни тепла, ни уюта, потому что сам он не знает ничего подобного. Мысли Лес сами собой перенеслись к тому, что рассказывал ей в глинобитной лачуге Рауль о первых своих попытках играть в поло, – о презрении и насмешках, о коричневых сапогах, которые он был не в состоянии купить. Поло – дорогой вид спорта, она это знала и сейчас подумала, что Раулю пришлось вести гораздо более отчаянную борьбу за возможность стать профессиональным игроком, чем ей это раньше представлялось.

Она подошла к столу и стала с интересом рассматривать аккуратные стопки бумаг. Большая их часть была, по всей видимости, корреспонденцией. Письма, счета. Рекламные буклеты, проспекты, листки. Ее внимание привлекли карандашные заметки в блокноте из желтой бумаги. Она узнала мелкий и тесный почерк Рауля – тщательно выписанные буквы, словно писал не взрослый мужчина, а маленький ребенок.

Взгляд ее перебежал на полки, прибитые к стене над столом. Лес подошла поближе и просмотрела названия книг. Большинство из них были на испанском, но прочитать на корешках слово «поло» не составило ей никакого труда – оно пишется по-испански так же, как и по-английски. Все книги явно имели отношение либо к спорту, либо к лошадям, и все они, судя по их виду, читались очень часто. Обложки некоторых были порядком истрепаны и совсем обветшали.

Особенно зачитанной выглядела одна книжка. Лес нагнулась, чтобы прочитать почти неразличимое название. Удивленная улыбка пробежала по ее губам, когда она сообразила, что это сочинение о поло, написанное лордом Маунтбаттеном. Лес сняла книгу с полки. Переплет на уголках обложки порван, и из-под него обнажился твердый картон. Открыв книгу, Лес увидела, что страницы не просто замусолены пальцами, но и сильно излохмачены по краям – так много раз их переворачивали. А некоторые вообще отделились от переплета и были вложены среди прочих. Книга напоминала Библию, которую читают и перечитывают вдоль и поперек. Рауль говорил, что учился поло самым трудным способом – путем проб и ошибок, будучи сам себе наставником. Только сейчас, задумчиво глядя на книгу, Лес поняла, что означали эти слова.

– О, сеньора Лес, – послышался голос Эктора.

Лес слегка вздрогнула и обернулась к двойным дверям. Она и не услышала его приближения. Перестук костылей и шарканье парализованных ног сделались для нее настолько привычными, что стали полностью сливаться с прочими негромкими домашними звуками, к которым никто не прислушивается. Видимо, Эктор проходил мимо дверей кабинета и решил заглянуть.

– Я услышал, как подъехала машина, но, не застав вас в гостиной, подумал, что вы скорее всего пошли на поле для поло.

– Нет. Мне сказали, что я отвлекаю игроков, – небрежно ответила Лес.

– Думаю, что знаю, кто это сказал. – Понимающий огонек в глазах Эктора словно поддразнивал ее.

Лес сомневалась, чтобы что-нибудь могло ускользнуть от его внимания, но ничего не ответила на это замечание.

– Я просматривала книги на полках и натолкнулась на эту, – показала она. – Боюсь, что книжка почти разваливается на части.

– Много, много раз я видел Рауля с этой книгой в руках. Он всегда ее читал и… и спрашивал то об одном слове, то о другом…

– Это было много лет назад… когда он только учился играть в поло, не так ли?

– Si. Для него это было очень трудно. Ему пришлось много потрудиться, чтобы стать тем, кто он есть.

– Да, теперь понимаю, как много. – Лес закрыла книгу и задумчиво прижала ее к груди, поглаживая рукой истрепанную обложку.

– Вы чего-нибудь желаете? Может быть, чая?

– Нет. Gracias, Эктор.

Он повернулся, стуча костылями по полу.

– Мне надо пойти присмотреть за ленчем.

После того как Эктор ушел, Лес присела на угол стола и стала рассматривать истрепанную обложку книги, которую держала в руках. Она подозревала, что поло было религией Рауля… его богом и его любовницей. И меж ними никогда не вставали ни женщина, ни какое-нибудь иное увлечение. В жизни Рауля не было ничего другого, кроме поло. И Лес спрашивала себя, а разрешит ли он ей войти в нее?

Но даже если он разрешит ей занять место в его жизни, хочет ли этого она сама? Еще совсем недавно она и помыслить не могла о любовной связи с каким-нибудь мужчиной, а теперь взгляните-ка на нее – размечталась над его старой книгой. После развода прошло слишком мало времени, чтобы она успела обрести почву под ногами. И если она сейчас испытывает разочарование и депрессию, то можно ли найти лучшее место для успокоения, чем объятия Рауля? Он заставляет ее вновь почувствовать себя женщиной, возвращает былую уверенность в себе. А это очень много.

Хлопнула входная дверь, послышались тяжелый топот сапог и усталые мужские голоса. Лес встала со стола, на краю которого сидела, и повернулась к двери, обе створки которой распахнулись, и на пороге появился Рауль. Увидев Лес, он замер на полушаге, затем вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

– Как прошло сегодняшнее утро? – начала было Лес, но угрюмое и тяжелое выражение его лица заставило ее умолкнуть. – Надеюсь, ты не возражаешь против того, что я здесь. После того, как я проводила Тришу…

Рауль грубо забрал книгу у нее из рук и втиснул ее на прежнее место на полке. Затем подошел к столу и начал перелистывать лежащие на нем бумаги.

– Эта книга у тебя особая, не так ли? – Лес тут только сообразила, что, взяв без спросу этот потрепанный томик, она не приняла во внимание, насколько тот дорог Раулю. – Эктор сказал мне, что ты прежде читал ее…

– Эктор слишком много болтает, – проворчал Рауль.

– Ты несправедлив, – запротестовала Лес, встав на защиту Эктора.

– Pues bien , так, значит, он сказал вам, что именно по этой книге я учился читать. – Он оперся руками о стол, отвернув голову от Лес в сторону. – У меня не было возможности получить регулярного образования. Я должен был работать, чтобы есть, но уверен, что вам этого не понять.

Рауль выпрямился и, взяв со стола стопку бумаг, принялся их перебирать. Но по яростному выражению его лица Лес поняла, что ее возлюбленного обуревает гордость, а не гнев.

– Поверь мне, Рауль, – спокойно сказала она, – я думала, что эта книжка была для тебя учебником поло. Я не знала, что ты учился по ней читать. Эктор ничего мне об этом не сказал.

Рауль тихо чертыхнулся по-испански себе под нос и бросил бумаги на стол.

– Я понимаю, что ты можешь мне не поверить, – продолжала Лес, – но считаю, что не имеет никакого значения, как ты учился читать. Джейк всегда говорил Эндрю, что ему совершенно наплевать, в каком колледже учился человек. Его интересовало только одно – знает ли тот свое дело.

– И тебе не кажется забавным то, как я учился читать? – с вызовом спросил Рауль, давая понять, что все другие над этим потешались.

– Нет, хотя меня и удивляет, что ты не ходил в школу. Насколько я могла понять, Аргентина – очень образованная страна.

– Я ходил в школу всего три года, когда мы жили в пампах. Именно там меня научили разбирать буквы и цифры.

– А как ты изучил английский?

– Мой хозяин сеньор Бооне был потомком английских поселенцев, которые приехали сюда, чтобы строить железную дорогу. Образование он получил на английском и очень плохо говорил по-испански. Его друзья, которые собирались у него, чтобы играть в поло, тоже в основном были англичане. И я считал, что английский язык и английские манеры – как бы одна из составных частей игры. Я взял этих людей себе в образец. Я подражал тому, как они говорят и как одеваются, а когда я стал играть достаточно хорошо и англичане начали приглашать меня к себе домой, я перенимал то, как они пьют и едят.

И все же Лес понимала, что сам он не придавал всему этому никакого значения – ни одежде, ни хорошей еде и изысканным винам, шикарным домам и кичливым манерам. Просто это был мир, в котором играли в поло, и хотя Рауль освоился в этом мире, он так и не соблазнился им.

– Ты прошел через все это только затем, чтобы играть в поло, – утвердительно сказала она.

– Только затем, чтобы играть в поло, – повторил Рауль. – Поло дало мне свободу. Никто не говорит мне, что я должен делать. Ты не приказываешь мне учить твоего сына. Это мой выбор. Я учу его, потому что хочу этого сам. Я не отвечаю ни перед одним человеком на свете.

– И ни перед одной женщиной.

– Да, и ни перед одной женщиной. – Рауль повернулся, сел на край стола и притянул Лес к себе, поставив ее между своих колен. Его руки обвились вокруг ее бедер, а ладони Лес легли ему на плечи. По ее коже пробежала чувственная дрожь, когда он уткнулся лицом ей в шею.

Она зарылась пальцами в его темные волосы, прижимая его голову к себе, и Раулю пришлось сделать усилие, чтобы поднять голову и найти ее губы. Они так долго ждали этого момента и так изголодались друг по другу, что почти задохнулись от поцелуя. Лес жадно впитывала вкус Рауля, никотиновый аромат его языка и солоноватый привкус его губ. Она прислонилась к нему, позволяя Раулю принять на себя ее вес и все крепче прижимаясь к нему в желании окончательно слиться с его телом.

Щелкнула, поворачиваясь, дверная ручка, но они услышали этот предупредительный звук слишком поздно, чтобы отпрянуть друг от друга.

– Рауль, ленч готов.

Эктор запнулся на полуслове, но на губах его играла широкая ухмылка, скрывающаяся под густыми усами. Рауль повернулся к нему, обхватив бедра Лес рукой и не давай ей отстраниться от него.

– Было бы неплохо, Эктор, чтобы ты с этого дня помнил, что надо постучать, прежде, чем войдешь, – резко бросил он.

– Si, и может быть, нам к тому же следует установить замки. – Эктор потянул дверь, закрывая ее за собой. Стук его костылей в коридоре раздавался особенно громко, словно старик желал, чтобы они слышали, как он уходит.

Глядя, как блестят темные волосы Рауля, она запустила в них пальцы, как гребень, чтобы пригладить взлохмаченные вихры, которые сама только что растрепала. Когда Рауль наклонил голову, чтобы посмотреть на нее, Лес внезапно захлестнуло теплое чувство нежности. Рауль сжал ее в объятиях еще теснее, и его рука скользнула на крепкие округлости ее ягодиц, притягивая Лес поближе.

– Я уже забыл, какое нежное у тебя тело, – пробормотал Рауль ей на ухо. Его испанский акцент сделался особенно заметным. – Кажется, это было так давно…

– Да, очень давно.

– Сегодня ночью… – Рауль немного отклонился назад, носы их соприкоснулись и дыхание смешалось. – Скажи, мне прийти в твою комнату или ты придешь в мою?

– Я не знаю, где ты спишь.

– В дальнем конце верхнего коридора. Но будет лучше, если я приду к тебе. Если кто-нибудь увидит меня в коридоре, то ничего не заподозрит.

Он вновь поцеловал ее, долго и крепко.

– Ленч готов, – нехотя напомнила ему Лес.

– Иди. Я побуду здесь еще немного.

Ему не надо было объяснять Лес, почему он не желает идти вместе с ней. Она и без того чувствовала, как на его бриджах вздулась плотная выпуклость. Он выпустил Лес из своих объятий и, когда она отошла от стола, повторил еще раз:

– Сегодня ночью.

– Да.

Давно уже закрылись двери всех комнат в их коридоре, а Лес все еще ждала, напряженно прислушиваясь и ловя каждый звук, доносящий снаружи ее спальни. Но единственное, что ей удавалось услышать, – обычные звуки, раздающиеся ночью в каждом доме: потрескивание рассыхающегося дерева, приглушенный стук окна, захлопнутого ветром… Уже в третий раз она подошла к окну и застыла, глядя на свое отражение в темном стекле. Затем посмотрела на ночную сорочку, брошенную на стуле в углу. Уж не сдаться ли наконец, перестать ждать и лечь спать? Легкий макияж, духи, которыми Лес надушила укромные местечки своего тела, и соблазнительный шелковый пеньюар – все это, кажется, обречено обольщать только ее подушку.

В дверь два раза тихонько постучали, и Лес почти побежала через комнату, заставив себя приостановиться только на последних шагах. Она открыла дверь, и в спальню быстро проскользнул Рауль, одетый только в махровый халат. Заперев дверь, они вместо того, чтобы обняться, застыли на месте, глядя друг на друга, словно олень и его подруга перед тем, как начать свадебный ритуал.

Лес не знала, кто из них двинулся первым, но это и не имело значения. Она оказалась в его объятиях, ощущая жар его поцелуя. Ее руки скользнули под халат Рауля, и она вновь ощутила, как сильно и мускулисто его тело. Покрывало на постели было приглашающе откинуто в сторону, и они устремились к кровати, задержавшись лишь на миг, чтобы сбросить с себя халаты, а затем скользнули на застланный простыней матрас. Пружины застонали под их общей тяжестью.

– Мне надо было предупредить тебя о скрипучих пружинах, – прошептала Лес, прижимаясь к Раулю и чувствуя, как соски ее касаются его выпуклой мускулистой груди.

– Можно лишь радоваться, что в этом доме толстые стены, – прошептал он в ответ, жадно приникая к ее губам.

Ее руки ласкали его, блуждая по его мощному красивому телу. Она оторвала свои губы от его рта, чтобы потереться щекой о его чисто выбритый подбородок и пройтись поцелуями по загорелой шее. Она не раздумывала, пытаясь понять, что требуется от нее. Все получалось само собой. И все, что она ни делала, доставляло ему неизъяснимую радость.

Ее руки двигались все более и более нетерпеливо. Стараясь возбудить его, она возбуждалась и сама. Проведя пальцем по легкой впадинке, которая отмечала линию его талии, она опустила руку ниже. И почувствовала, как Рауль невольно вздрогнул, когда рука легла на его возбужденную мужскую плоть. А потом с его губ сорвался низкий протяжный стон – когда Лес погладила твердый, упругий стебель, – что лишний раз доказывало, какой властью над мужчинами обладают женщины.

Обняв ее, Рауль легко перевернулся, поменявшись с ней местами. Теперь он был сверху. И она увидела, что в его глазах вспыхнул неутолимый огонь желания. И это тоже вызвало ответное возбуждение.

Теперь он начал ласкать ее, чтобы еще больше возбудить. Его пальцы и язык исполняли какой-то странный языческий танец, заставляя ее переживать нечто невероятное. Казалось, ни одна точка ее тела не ускользнула от Рауля, – отчего все чувства ее обострились. И когда его ладонь скользнула меж ее ног и большой палец прикоснулся к наиболее чувствительной точке, Лес непроизвольно вздрогнула, и с ее губ сорвался тихий, почти жалобный крик.

Отвечая ее требованию, Рауль вошел в нее. И тяжесть его тела казалась совершенно незаметной. Страсть задавала ритм движений, заставляя забыть обо всем на свете. И ни тот ни другой не слышали, как скрипят пружины на кровати, отзываясь на бешеные движения их тел.

А потом, когда все кончилось, они лежали, обнявшись, продолжая гладить друг друга и бормоча ласковые пустяки, которые были совершенно неважны сами по себе, – важен был только голос.

Наконец Рауль поднялся с кровати и надел свой халат. Лес села, подоткнула под спину пару подушек и откинулась на них, натянув на себя простыню. Рауль остановился около кровати.

– Я должен уходить. Ты ведь хорошо уснешь, не так ли?

Вид у него был разнеженный, словно он освободился от всех бушевавших в нем страстей, запертых прежде внутри. И Лес знала, именно она помогла ему избавиться от них.

– Буду спать как убитая, – улыбнулась Лес, все еще чувствуя, как все ее существо словно купается в густых, жирных и сладких сливках.

Рауль затянул потуже пояс своего халата.

– Завтра, – сказал он.

– Si. – Уголки ее губ еще сильнее изогнулись в довольной улыбке. – Manana.

Она увидела, как в глазах Рауля сверкнула изумленная искорка, когда она заговорила по-испански.

Рауль пошел к двери, а Лес смотрела ему вслед – он исчез так же молчаливо, как и пришел. Она еще немного полежала, облокотившись на подушки, затем потянулась, выключила лампу на ночном столике и юркнула под одеяло. Простыни были пропитаны запахом Рауля. Лес закрыла глаза, вдыхая этот ставший ей таким близким запах. И сон быстро одолел ее разнеженное тело.

С этой ночи так и повелось. Дни проходили так же, как и раньше: Рауль занимался с учениками на тренировочном поле, проводил разборки занятий в комнате для игр, а вечерами работал в своем кабинете. Лес виделась с ним мало, разве что только за обедом в обществе всех остальных. Тем не менее Эктор счел необходимым изменить порядок, в котором они сидели за обеденным столом, и настоял на том, чтобы Лес расположилась напротив Рауля и выполняла роль хозяйки. После отъезда Триши эти изменения казались вполне естественными – долг вежливости по отношению к единственной оставшейся среди них даме.

В сентябре наступили ясные солнечные деньки, стало намного теплее, и в школе сменилось расписание на неделю. Сезон поло в Аргентине был в полном разгаре. По выходным соревновались между собой различные поло-клубы из пригородов Буэнос-Айреса, и теперь игроки в estancia всю неделю тренировались и оттачивали мастерство, а по воскресеньям Рауль и его профессионалы выезжали на матчи. Уровень соревнований диктовал состав различных команд.

Когда предстоял матч высокого уровня, Луис, Карлос и Рауль брали на игру мексиканского игрока с рейтингом в десять голов – Хуана Ечеварриа. Как объяснил Лес Рауль, они вчетвером будут участвовать в открытом чемпионате Аргентины в ноябре, и эти предварительные соревнования дают им возможность привыкнуть играть вместе и стать сплоченной командой.

В одно из воскресений Лес стояла у линии поля в Херлингем-клубе и вместе с Робом наблюдала за игрой четверки профессионалов. Матч был очень жестким, агрессивным, и судьи то и дело прерывали игру, назначая штрафные удары за грубые нарушения, которые так и сыпались с обеих сторон, так что ни одна из команд так и не смогла набрать наступательного темпа. И хотя в конце концов команда Рауля «Лос памперос», так по-испански называются бурные ветры в пампе – покинула поле с победой, далась она ей нелегко.

Лес двинулась вперед, чтобы встретить четырех всадников, аплодируя их мастерству.

– Поздравляю! Magnifico !

Рауль натянул поводья, остановил коня рядом с Лес и спрыгнул на землю, взволнованный, но донельзя уставший.

– Отличная была игра.

Кругом толпилось немало народу, и Лес постаралась скрыть свои чувства под маской небрежного дружелюбия. Они просто хорошие знакомые, и никто больше. Когда Рауль положил руку ей на плечо, она по-дружески обвила рукой его талию и взглянула на Карлоса Рафферти.

– Прекрасный гол вы забили, Карлос, – сказала она, когда усталый игрок пронес ногу над седлом и соскочил наземь. – Непонятно, как вам это удалось. Противник настолько плотно заслонял ворота, что не было почти ни единого просвета.

Рауль теснее сжал ее плечи, бессознательно прижимая Лес к себе. Она почувствовала, как тяжело он дышит. Игра требовала громадного физического напряжения.

– Si, получилось и вправду неплохо, – ухмыльнулся Карлос. – Я сам не думал, что сумею.

Когда победители разом повернулись, чтобы отвести своих лошадей к линии пикета, Лес заметила, что Роб как-то странно смотрит на нее. И ей стало неловко за то, что она обнимает Рауля за талию. Лес опустила руку и немного отстранилась от Рауля, так что его рука, лежавшая на ее плечах, сама собой естественно соскользнула.

– Давайте выпьем в клубе перед тем, как поедем назад. – Лес отошла от Рауля к Робу.

– Давайте. – Рауль бросил на нее короткий вопросительный взгляд, не сразу поняв, в чем дело, затем перевел глаза на Роба.

– Мы с Робом подождем вас там. – Взяв сына под руку, Лес повернула его в направлении клубного здания. – Нелегко далась им победа, пришлось биться из последних сил, не так ли?

– Еще бы… – Роб пожал плечами, не желая отвечать на попытку завязать разговор, и высвободил руку.

Лес нахмурилась и изучающе посмотрела на хмурое, усталое лицо сына.

– Плечо болит? Это от того, что ты так неудачно упал с лошади в четвертом чуккере.

До этого Роб играл на другом клубном поле, и его команда плачевно проиграла.

– Нет. С плечом все в порядке, – пробормотал Роб.

– В чем же тогда дело?

– Ни в чем. Почему непременно что-нибудь должно быть плохо? Разве не может человек быть просто не в настроении разговаривать? – резко и сердито проговорил Роб.

Значит, Лес не показалось. Он действительно в дурном настроении. И она пошла молча, не говоря ни слова и зная, что припадок раздражительности у сына пройдет так же быстро, как и вспыхнул.

– Ты собираешься лететь домой в пятницу или в субботу? – спросил внезапно Роб.

– Ни в тот ни в другой день. Думаю, я останусь здесь еще на некоторое время, – с притворной небрежностью улыбнулась Лес. – В конце концов, нет никакой действительной необходимости возвращаться домой.

– А как быть с лошадьми? Я не собираюсь покупать больше тех девяти, что мы уже приобрели. Разве ты не собираешься отправлять их в Штаты? – с вызовом спросил Роб.

– Собираюсь, но я решила переправить их с помощью Хоупуортского завода. Стэну Маршаллу уже доводилось прежде импортировать лошадей, и он хорошо знает, как все это оформляется и какие нужны гарантийные меры. Он будет на месте, чтобы принять лошадей, так что мне нет нужды туда ехать…

В это время года в Виргинии уже появляются первые признаки осени – начинают желтеть деревья, а здесь, в Аргентине, – напротив, бурно зеленеет весенняя растительность. Здесь начинается новая жизнь, и Лес ощущала, что то же самое происходит и с ней самой.

– Кроме того, – продолжала она, – что я буду делать одна в Палм-Бич? Меня там не ждет ничего, кроме все той же старой суеты: ленчей, благотворительности, совещаний в различных комитетах. Уж лучше я останусь здесь с тобой и прослежу, чтобы ты чему-нибудь научился.

Она старалась убедить сына, что не придает никакого особого значения своему решению остаться, но небрежный тон получился у нее несколько вымученным.

– Угу. Знаю, как ты интересуешься тем, что я делаю.

Ей не понравился его тон.

– Что ты хочешь этим сказать?

– С тех пор как Триша уехала, ты ни разу не бывала на боковой линии и не смотрела, как я занимаюсь. А прошло уже три недели, – с упреком произнес Роб. – Вот уж ничего не скажешь: ты действительно интересуешься, как у меня идут дела.

– Я интересуюсь, Роб. Но просто все это время я была занята счетами и оформлением всех бумаг на лошадей, которых ты купил…

Семерых они приобрели у Рауля, а остальных двух – у его соседей.

– Ну а самое главное… – Лес поняла, что должна рассказать сыну правду о том, почему она не ходит смотреть на его тренировки. – Рауль считает, что я отвлекаю тебя.

– Готов поспорить, что это больше относится к нему, а не ко мне, – с горькой усмешкой бросил Роб и вдруг встал как вкопанный, заставив остановиться и Лес. – Это правда то, что парни говорят о вас двоих?

Его вызывающий взгляд застал Лес врасплох. Она-то думала, что сын огорчен ее отсутствием на тренировочном поле. А вот в чем, оказывается, дело… Она не промолвила ни слова. Просто стояла, глядя на Роба. Каково это матери признаваться взрослому сыну в том, что она завела роман? – Значит, правда, не так ли? – с омерзением сказал Роб. – Он трахает тебя, так ведь?

– Роб, прекрати!

Лес обхватила себя руками, с трудом удерживаясь, чтобы не дать ему пощечину.

– Ты ведь на самом деле была потрясена вашим разводом с отцом, так? Ты с ума сходила от отчаяния, так ведь? – насмешливо продолжал Роб. – И что же? Пять месяцев! Прошло всего пять месяцев, и ты уже скакнула в постель к другому мужчине. Вот как ты в действительности переживаешь… Ты, наверное, забыла, как говорила, что я тебе нужен?

– Я говорила это от всей души. Роб, ты – мой сын, – гневно воскликнула Лес. – Что бы ни происходило между мной и Раулем, к тебе это не имеет никакого отношения. Тебе это ничем не повредит…

– Ах так? Не повредит? Ты что же думаешь, что он захочет, чтобы я маячил у вас на глазах? Ты сама видела: он уже настаивает на том, чтобы ты не приходила на тренировочные занятия. А если ты не замечаешь, чего он добивается, то ты просто слепа!

– Это неправда. Он потребовал этого еще до того, как я… как мы… еще до того, как мы с ним сошлись. Рауль не представляет для тебя никакой угрозы… Ты ведешь себя просто по-детски.

Но еще не закончив фразы, Лес поняла, что говорить этого не следовало, пусть даже именно так все и было. Никто, кроме нее, не виноват в том, что Роб так закрыт для посторонних и так зависит от нее. И теперь, когда он предъявляет свои права на нее, думая только о себе самом, она не может его в этом винить.

– Я поговорю с Раулем, чтобы он опять разрешил мне бывать на тренировках. Уверена, он переменит свое решение.

– Постарайся только попросить его в тот момент, когда у него будет стоять. В такие минуты мужчины особенного сговорчивы.

Лес ударила его по лицу.

– Никогда больше не смей так говорить со мной!

Роб побледнел. Лицо его исказилось от ярости. Несколько долгих мгновений он пристально смотрел на мать, затем повернулся на каблуках и зашагал прочь.

Вот уже четыре недели Роб играл, сидел за обеденным столом и отдыхал после тренировок с другими игроками школы и успел хорошо познакомиться с особенностями, привычками и слабостями каждого. И сейчас он очень хорошо знал, кого именно ему нужно найти. Он направился прямо к молодому аргентинцу Тони Ламберти. Не единожды он видел, как тот выскальзывает по вечерам из дома, чтобы выкурить сигаретку с марихуаной, и пару раз даже сам присоединялся к нему.

– Тони, иди-ка сюда. Мне нужно с тобой поговорить. – Роб потянул за руку аргентинца, стоявшего в кружке из трех хихикающих девушек.

– Che! Я поделюсь с тобой одной из них. – Этот красивый темноволосый и темноглазый двадцатидвухлетний парень считал себя виртуозным соблазнителем. Роб видел, как он обращал свои чары даже на Анну, пожилую служанку на estancia.

– Можешь оставить себе всех трех, – безразлично пробормотал Роб. – Скажи только, где мне раздобыть немного «дури». – И, увидев, как недоуменно нахмурился Тони, быстро добавил: – Ну ты знаешь, кокаина…

– Che! El loco pibe!

– Говори по-английски, черт побери. И я не сумасшедший. – Роб старался превозмочь охватившую его кипучую ярость.

В последнее время его раздражало буквально все. Конечно, он научился здесь многому, но кто-то постоянно указывает ему, что делать, критикует его, выискивает ошибки – обычно это делает Рауль. А теперь против него выступила еще и мать. Ему нужно встряхнуться. Испытать подъем, который дает кокаин. Все стараются принизить его, но он покажет им, кто он таков… Черт, он вовсе не сидит на крючке у наркотика. Вот уже четыре недели он не притрагивался к кокаину и его даже не тянуло к зелью. Это доказывает, что он не пристрастился к нему. Но сейчас он нуждался в поддержке. Лес может убираться куда угодно. Она ему не нужна.

– Послушай, Тони, – Роб понизил голос, – мне нужна пара пакетиков кокаина. Не беспокойся – у меня есть деньги, чтобы заплатить. А ты знаешь, где можно достать. Ну что скажешь, compadre? У тебя ведь здесь есть с собой машина.

Тони все еще колебался, недоверчиво меряя Роба глазами.

Нетерпение Роба возрастало с каждой секундой.

– Только не говори, что не можешь достать. Ведь эта проклятая хреновина растет здесь.

– Ci. Кока растет здесь как сельхозкультура. Прежде ее продавали вашей компании «Кока-кола». Но ваше правительство заставило компанию удалять из колы кокаин. Здесь, в Андах, люди, которые живут в горах, поступают гораздо умнее. Они жуют листья коки и не чувствуют ни усталости, ни голода, ни холода. Здешний народ потребляет коку уже не одну сотню лет. Инки считали это дерево божественным. Ты знал это?

– Меня, черт возьми, не интересуют диссертации по истории кокаина. Скажи лучше, ты собираешься познакомить меня с твоим продавцом или нет? Все, что я хочу получить от тебя, – это четкий ответ: да или нет? – прервал аргентинца Роб.

Прошла целая минут, долгая и томительная. Тони молча раздумывал, как ему быть. Наконец от сказал:

– Он тебе не продаст. Придется мне купить тебе то, что нужно.

По лицу Роба разлилась широкая улыбка, и он вздохнул с облегчением.

– Я знал, Тони, что на тебя можно рассчитывать.

– Мне надо сначала позвонить ему. А там посмотрим.

– Ну да, Тони, конечно.

После матча вернулись в estancia поздно, а потому и поздно сели обедать. Переодевшись, Лес спустилась вниз, в столовую. Ей было не еды, но она не хотела подавать виду и нарушать обычный распорядок. Совсем ни к чему привлекать к себе лишнее внимание и выслушивать вопросы, на которые она не желает отвечать. Все, что происходит, касается только ее и Роба, и никого больше.

Слегка расклешенная юбка из льняного полотна полоскалась вокруг стройных икр, когда Лес входила в большую гостиную, где уже собралось большинство обитателей старинного дома. Она остановилась на пороге, окидывая взглядом присутствующих, затем решительно двинулась вперед.

– А где Роб? Он еще не спускался?

– Кажется, он вообще не вернулся, – ответил Дюк Совайн. – Они с Тони вместе куда-то уехали из клуба и до сих пор здесь не показывались.

– Ах вот оно как, – пробормотала Лес, беспокойно вертя пальцами пуговицу своего кремового жилета.

– Наверное, они задержались где-то и забежали к девушкам. Вы ведь знаете, каков этот Тони, – напомнил ей техасец.

– Да, конечно.

Это было логичное и, скорее всего, правильное объяснение. Она знала Роба – он наверняка задержался где-то вне дома с одной только целью: ему хочется, чтобы мать немного поволновалась. Решил наказать ее за недавний неприятный разговор. И Лес со смутным раздражением понимала, что ему удалось добиться своего. Она беспокоилась. Заставив себя улыбнуться, Лес обратилась к Эктору. На Рауля – источник ее разногласий с сыном – она старалась не смотреть.

– Надеюсь, Эктор, – сказала она, – вы не собираетесь задерживать из-за них обед. Неизвестно, когда они могут вернуться…

– Si, мы сейчас садимся за стол, но я прослежу за тем, чтобы к возвращению еда ждала их на кухне, – пообещал Эктор.

Роб и Тони вернулись в estancia очень поздно. Лес сидела как на иголках в углу гостиной у маленького телевизора, не обращая внимания на экран, где шла передача на испанском языке. Услышав, как открылась входная дверь и в прихожей раздались шумные голоса и смех, она заставила себя остаться на месте. И встала только тогда, когда возбужденные Роб и Тони ввалились в гостиную.

Роб увидел мать. Сияющая улыбка на его лице стала еще шире, но в темных глазах заиграли вызывающие искорки – он насмехался над тем, что Лес ждала его.

– А где все? – Тони Ламберти оглядывал тех немногих из обитателей дома, что еще оставались в гостиной.

– Разошлись по своим комнатам спать, – ответила Лес.

Среди тех, кто в последние полчаса поднялся наверх, был и Рауль.

– Уже поздно, – продолжала Лес. – Уверена, что на кухне для вас осталась еда. Пойду и скажу Эктору, что вы вернулись.

Она направилась к широкой двери, ведущей в холл.

– Не утруждай себя, – сказал Роб. – Я не голоден.

– Я тоже не хочу есть, сеньора, – эхом откликнулся Тони. – Мы уже кое-что перехватили. Не так ли, Роб?

Роб ухмыльнулся товарищу.

– Это уж точно, перехватили.

– В таком случае… – Лес помолчала, глядя на них. – Я хотела бы поговорить с тобой наедине, Роб.

Тони насмешливо прищелкнул языком.

– Твоя madre недовольна тобой. Ты плохой мальчик, потому что задержался так поздно, а? – Он пихнул Роба в бок, подтолкнув его к Лес. – Ты должен сказать ей, что просишь у нее прощения. Ты ведь не хочешь, чтобы она сердилась на тебя.

Он, смеясь, отошел прочь. Вот каким, дескать, маменькиным сынком оказался этот американец.

Роб с демонстративной неохотой подошел к матери. У Лес создалось совершенно отчетливое впечатление, что он пьян, но в его дыхании не чувствовалось никакого спиртного запаха.

– И где же ты собираешься поговорить со мной наедине?

– Идем сюда.

Лес напряженно прошагала в игровую комнату, подождала, пока сын войдет вслед за ней, и закрыла дверь. Роб небрежной походкой подошел к бильярдному столу и принялся катать шары по крытой зеленым фетром поверхности.

– Ну и что тебе надо? Словно я не знаю…

– Нам надо объясниться наконец насчет Рауля. – Лес перехватила шар, который катал Роб, чтобы отвлечь его от этого занятия и заставить слушать себя. – Мне кажется, что ты о нем очень высокого мнения.

– Да, как об игроке в поло. – Роб выпрямился и посмотрел на мать. – Но если тебе невтерпеж и непременно нужно завести мужчину, то я не понимаю, почему ты выбрала именно его.

– Он нравится мне, Роб.

Сейчас речь шла именно об этом и ни о чем другом. Их связывала скорее телесная близость, нежели чувство. Они наслаждались любовными ласками, но еще не провели вместе достаточно времени, чтобы их отношения переросли во что-то большее. Лес испытывала к Раулю интерес, но сама не знала, насколько он велик. Да и пока это было не важно.

– Он нравится мне. Но ты мой сын. И я люблю тебя. Ничто и никто – ни один мужчина – этого не изменит.

– Угу. – Роб взял другой шар и стал катать его между ладонями.

– Это правда, Роб.

– Иными словами, ты собираешься и дальше спать с ним, так, что ли? – Он яростным взмахом руки пустил шар по столу. – Ну что же, давай. А я тем временем перейму у него все, что он знает. Я буду таким хорошим игроком, каким ему стать даже и во сне не снилось. Ты знаешь, что я могу этого добиться. – Роб с самонадеянным видом склонил голову набок. – Вот увидишь. Я стану лучшим из лучших.

– А я всегда буду рядом с тобой. – Лес хотела убедить Роба, насколько она нужна ему.

– Угу. – Он засунул руки в карманы куртки. – Если это все, о чем ты хотела поговорить со мной, то я пойду, пожалуй, в свою комнату.

– Думаю, что это все.

Сдержав вздох, Лес решила, что это ворчливое принятие ситуации – самое большее, чего она может в настоящее время добиться от Роба. Может быть, когда-нибудь позже он поймет ее, и эта возникшая в их отношениях трещина исчезнет.

Роб, не оглянувшись, вышел из комнаты для игр, а Лес долго еще задумчиво стояла на месте, спрашивая себя, что же она должна была сказать сыну, чтобы он по-настоящему понял ее. Наконец она тряхнула головой и поднялась в свою комнату. Все еще продолжая размышлять о недавней беседе, Лес встала у окна, прислонилась плечом к тяжелой деревянной раме и засмотрелась в ночную темноту. Они с Робом всегда были так близки. А теперь меж ними словно пролегла какая-то пропасть.

Лес понимала, что отчасти в подобном отношении к ней сына виноват развод. Роб не может избавиться от чувства, что Эндрю бросил не только жену, но и его самого. Лес знала это и раньше. Но только сейчас ей впервые пришло в голову, что сын рассматривает ее связь с другим мужчиной как своего рода новую измену. Ему кажется, что теперь его бросает и мать… Отец оставил его ради Клодии, а Лес – ради Рауля. Она не думала, что Роб воспримет ее новую любовь таким образом. Ей почему-то казалось, что родительский развод травмирует только маленьких детей. Ведь Роб достаточно уже взрослый, чтобы понимать, что она не отказывается от него. Но, похоже, некоторые чувства совсем не зависят от возраста.

Она так глубоко задумалась, что не расслышала тихого стука в дверь. И только когда дверная ручка щелкнула и повернулась, Лес пришла в себя. Вздрогнув, оглянулась на дверь, и ее испуг сразу же прошел: в комнату входил Рауль. Он остановился на пороге, увидев, что она все еще одета в дневную одежду, и удивленно нахмурился.

– Что, уже так поздно? – Лес выпрямилась, повернулась навстречу Раулю и попыталась приветливо улыбнуться.

– Это неважно. – Он подошел к Лес, легко обнял за плечи и наклонился, чтобы поцеловать.

Она ответила на прикосновение его губ, но не так радостно и открыто, как прежде. Лес сама это понимала. Понял и Рауль. Он поднял голову, внимательно всматриваясь в лицо Лес.

– В чем дело?

– Роб знает о нас.

Лес считала, что должна об этом рассказать. Но сложности между ней и сыном касаются только ее одной. Она не собирается вмешивать сюда еще и Рауля.

– Тебя расстраивает, что он знает?

– Да… Нет. – Это было трудно объяснить. – Я не стыжусь того, что я с тобой. Но Робу это кажется чем-то вроде предательства. Он уязвлен и рассержен. И меня расстраивает, что он так к этому относится. До сих пор у меня были трения с Тришей, но не с Робом. Я никогда не предполагала, что он будет ревновать.

– Ничего, это пройдет.

– Думаю, пройдет со временем…

Она не поднимала головы. Невидящий взгляд словно застыл на грубой ткани его махрового халата. Затем руки Лес обвились вокруг шеи Рауля, и она положила голову ему на плечо. Ладонь Рауля легла ей на спину, и он скрестил руки, поддерживая Лес. Наступило молчание. Рауль наклонил голову и потерся щекой и подбородком о ее волосы. Лес рассеянно вслушивалась в ровный и мощный стук его сердца. Она закрыла глаза, чувствуя себя уютно и покойно в кольце сильных рук. Затем негромко проговорила:

– Боюсь, Роб убежден, что ты уведешь меня от него. Он думает, что ты намеренно стараешься вбить между нами клин, и доказательством, по его мнению, служит то, что ты не разрешаешь мне приходить на тренировочное поле.

Она откинула назад голову, чтобы посмотреть Раулю в лицо.

– Рауль, мне необходимо вновь наблюдать за занятиями.

– Даже несмотря на то, что это не поможет Робу?

– Думаю, мое отсутствие отвлекает его еще больше. Оно заставляет Роба задаваться вопросом: почему? И он дает на него неверный ответ. А в нынешних условиях я никогда не сумею убедить Роба в обратном. Мне нужно находиться на боковой линии, чтобы доказать ему, что он ошибается.

– А если я скажу «нет»?

– Не отказывай мне, Рауль. Не заставляй меня выбирать, – сказала Лес. – Потому что мне придется выбрать сына.

– Ну что же, это твое решение. Видно, мое мнение не имеет никакого веса, несмотря на то что я – тренер, – с вызовом проговорил Рауль.

– Конечно, твое мнение очень важно. Но разве ты не видишь, что Роб уже обижается на тебя. Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем эта обида начнет проявляться во время тренировок? Пойми, я думаю и о тебе, а не только о нем. Хотя Роб и ревнует, но он по-прежнему уважает тебя. Я не хочу, чтобы его отношение изменилось. – Она рассеянно изучала узкую линию его рта, такую твердую и неумолимую. По ее собственным губам скользнула огорченная улыбка. – Наверное, я эгоистична. Мне нужны вы оба.

– И ты всегда получаешь то, чего хочешь, верно?

– Да, – весело кивнула Лес, не сразу сообразив, что он не шутит. Она почувствовала, как разжимаются обнимающие ее руки. – Рауль, разве это неправильно – стараться удержать тех, кто мне дорог? Разве нельзя нам всем прийти к какому-то соглашению? Я уже сказала Робу, что он не должен указывать мне, с кем встречаться. И он согласился, хотя такая сговорчивость очень на него не похожа. Почему бы и тебе не позволить мне приходить на тренировки?

– Это и есть соглашение, к которому ты стремишься? Ну что ж, очень хорошо. Можешь наблюдать за занятиями от случая к случаю, но не каждый день. Это тебя устроит?

– О да!

Приподнявшись на цыпочки, она прижалась губами к губам Рауля, чтобы скрепить сделку поцелуем. Но Лес не ожидала, что он ответит ей с такой гневной страстью, больно закусив зубами ее губы.

Когда она попыталась высвободиться, его ладонь легла ей на затылок, и Лес оказалась стиснута, как в тисках, между рукой и ртом Рауля. Яростный поцелуй длился, казалось, вечность, но постепенно грубое давление ослабло и прикосновение губ сделалось мягким и нежным, почти извиняющимся. Наконец Рауль отстранился и ласково прижал голову Лес к своему плечу.

– Кажется, сегодня вечером ни у кого из нас нет подходящего настроения, – проговорил он хриплым, рокочущим голосом. – Лучше мне уйти, Лес.

– Хорошо, – согласилась она, испытывая облегчение от того, что Рауль понял: сейчас ей не до любовных ласк.

Правда, Лес была уверена, что если бы он попытался, то смог бы изменить ее настроение. Но она сознавала также, что Рауль не понимает ее сложностей и не старается сделать вид, что желает понять.

– Боюсь, что и я сейчас думаю совсем о другом, – добавила она.

– Я это заметил. – Рауль выпустил ее из объятий, и Лес проводила его до двери. Он остановился, изучающе глядя на нее. – Роб видит будущее лучше, чем ты, Лес. Настанет день, когда ты вынуждена будешь покинуть его, или он покинет тебя. Ничего не поделаешь. Так бывает всегда.

– Я в это не верю, – отрицательно покачала головой Лес.

– Как тебе угодно, – пожал плечами Рауль, не желая спорить.

Однако убежденное выражение его лица наполнило Лес смутной тревогой. Неужели он прав? Вздохнув, она открыла дверь, и Рауль вышел в коридор.

– Спокойной ночи… – Лес порывисто шагнула вслед за ним, чтобы поцеловать на прощание. Она бессознательно искала в его ласке утешения, словно поцелуй мог убедить ее, что на самом деле ничего не изменится.

Но прежде чем она успела прильнуть к его губам, кто-то рядом с ними негромко кашлянул, вежливо предупреждая о своем присутствии. Лес быстро оглянулась на звук и увидела Дюка Совайна, неторопливо шествующего вразвалку по коридору.

– Я оставил сигареты внизу. – Дюк вынул пачку, чтобы показать им, а затем остановился неподалеку, около двери в свою комнату, и вставил ключ в замочную скважину. Взгляд его скользнул по Раулю. – А знаете, вы уже начали протирать дорожку на этом ковре, – неспешно протянул он, открыл дверь и шагнул вовнутрь.

Лес поняла, что Роб был прав. Все обитатели estancia знали, что Рауль поздно ночью приходит к ней в комнату.

– А ты думала, что нам удалось их провести? – спросил Рауль, и Лес сообразила, что эта общая осведомленность не была для него неожиданностью.

– Да в общем-то нет, – признала она. – Думаю, вначале я хотела держать наши отношения в тайне, чтобы никто не знал. Но теперь… может быть, к лучшему, что все открылось.

 

24

Когда впереди показалось здание estancia, Лес придержала свою лошадь и подождала, пока ее нагонит Эктор, неспешно трусивший верхом позади. Высокая – по плечи всаднику – трава с шумом расступалась перед его пегим белогривым коньком. А где-то поодаль маячила голова одного из современных гаучо – работника с estancia, присматривавшего за скотом и лошадьми и сопровождавшего Лес и Эктора на этой прогулке.

– Здесь так красиво, что мне почти не хочется возвращаться домой…

Лес окинула взглядом окружающее их море зеленой травы, колышущейся под ветром, как океанские волны. В последние две недели, когда сентябрь сменился октябрем, весна бурно разлилась по пампам. Все окрасилось в ярко сверкающий зеленый цвет, исполненный новой жизни.

Пегий конек фыркнул, кивнув головой. Эктор рассмеялся.

– Рубио с вами согласен.

– Рубио? Так его зовут? – Лес посмотрела на отлично обученного мерина, на котором восседал Эктор. Белые, как лен, грива и хвост удивительно красиво подчеркивали его золотистую масть.

– Его полное имя Эль Рубио Рей, Белокурый Король. Видите, как гордо он выступает, не обращая никакого внимания на птиц, взлетающих из-под ног, или на коров, с шумом продирающихся через траву. Он не сомневается, что все они должны уступать ему дорогу.

– Да уж, воистину король. – Лес широко улыбнулась, соглашаясь с этим описанием. Наибольшим достоинством конька, помимо гордого вида, были спокойствие и ровный нрав – именно то, что необходимо прежде всего для всадника-калеки.

Сопровождавший их работник пришпорил лошадь и, заехав вперед, открыл перед Лес и Эктором ворота в изгороди пастбища. Они проехали ворота, пересекли грунтовую дорогу и рысью направили лошадей к конюшням.

Здесь уже царила оживленная деятельность. Утренние занятия на поле для поло закончились, и во дворе толпились лошади и конюхи. Окончившие тренировку наездники поодиночке и группами направлялись к дому. Лес поискала глазами Роба и нашла его, как и ожидала, рядом с Тони. В последнее время он проводит с молодым аргентинцем, кажется, все свое свободное время. Лес порадовалась тому, что сын наконец-то нашел себе друга, – Роб всегда был закоренелым одиночкой. И все же в глубине души она чувствовала, что дружба эта вспыхнула неспроста. Роб старался показать, что может обойтись без нее. Раз мать предпочитает быть вместе с Раулем, а не с ним, то и он может поступить так же и предпочесть дружбу с Тони ее обществу. Роб всегда очень долго нянчился со своими обидами и не спешил простить причиненную ему боль. И сейчас он обращался с матерью намеренно грубо и вызывающе.

Он вел себя как капризный, избалованный и эгоистичный ребенок. Лес это понимала, но не знала, как держать себя в таких случаях. Единственное, что она могла сделать, – играть по его правилам. Она вновь начала наблюдать за его занятиями, хотя и не регулярно – чаще всего через день. Приходила на утреннюю или дневную тренировку и иногда оставалась до самого конца.

Теперь, когда ее связь с Раулем стала общеизвестна, ей больше не было нужды следить за тем, как она ведет себя с ним на глазах у окружающих. Она не демонстрировала открыто свою нежность, но и не стыдились на людях прикасаться к нему или брать его за руку, ласково улыбаться ему или просто смотреть на Рауля, когда он беседует с кем-нибудь другим. Постепенно и Рауль стал вести себя менее осторожно и осмотрительно и иногда, когда они сидели вместе по вечерам, обнимал ее. Несколько раз, посмотрев на него, Лес замечала в его глазах улыбку. А дважды он даже открыто поднимался вечером наверх вместе с ней.

Роб отвечал на это решительным протестом – демонстративно не обращал на них никакого внимания, словно их не было. Иногда он доходил до того, что просто покидал комнату, когда появлялись Лес и Рауль. Лес была уверена, что со временем сын привыкнет видеть их вместе. Ей нравились те новые черты, которые добавились к их с Раулем отношениям. Теперь их связывала не одна лишь чувственность, хотя взаимная страсть оставалась столь же сильной, как и прежде. Они много беседовали, и Рауль прислушивался к тому, что говорит Лес, о чем бы ни шла речь: о погоде, лошадях или методах тренировки… И наоборот – для нее было очень важно его мнение. Иногда Лес была уверена, что страстно влюблена в Рауля, но она неизменно гнала от себя прочь эту мысль. Было еще слишком рано… Она не решалась полностью открыться, чтобы вновь не потерпеть поражение и вновь не испытать боль…

Лес вздохнула, отвела взгляд от Роба, который, смеясь, толковал о чем-то с Тони, и тут увидела идущего навстречу Рауля. Сердце ее дрогнуло. В глубине ее души еще оставался какой-то болезненно уязвимый уголок, кровоточащий после измены Эндрю, и Лес не верилось, что такой привлекательный мужчина, как Рауль, может серьезно ею увлечься.

Рауль схватил под уздцы рыжего жеребца, на котором сидела Лес, и остановил коня рядом с собой.

– Ты довольна прогулкой?

Его рука обхватила Лес за талию, помогая ей спрыгнуть с седла. Но и на земле Рауль не сразу отпустил ее, а задержался на миг, пристально вглядываясь Лес в лицо.

– Это было чудесно, – сказала она.

Но столь же чудесным было и то, что Рауль ждал ее здесь. И Лес сознавала: лицо выдает все ее чувства.

– По тому, как у тебя сверкают глаза, сразу видно, что прогулка удалась, – заметил Рауль.

Тем временем Эктор развязывал ремни, удерживающие его в седле. Двое работников стояли рядом, чтобы помочь ему спуститься на землю.

– Уже время садиться за ленч. Ты идешь домой? – спросила Лес.

– Нет. Эль Гато сегодня утром повредил себе сухожилие. – Рауль говорил об одном из пони из своего запасного состава. – Присмотрю за ним, а потом уж приду.

– Отлично. Тогда у меня будет время, чтобы привести себя в порядок.

– Смотри только, оставь искорки в глазах, – улыбнулся Рауль.

Лес следила, как он шагает к ближайшей конюшне, и душу ее переполняло жаркое, опьяняющее чувство. Наконец она отвела глаза от Рауля и повернулась к Эктору, чтобы позаботиться и о нем. Когда двое сильных мужчин приподняли его из седла, Лес принесла костыли, лежащие неподалеку, и подала их Эктору. Сначала – один, затем – другой. Теперь было трудно даже вспомнить, как остро она воспринимала увечье Эктора всего лишь два месяца назад. Сейчас она почти не замечала его парализованных ног.

– Готовы? – спросила она, когда Эктор защелкнул запоры на шинах, дававших ему возможность ходить.

– Si. – Эктор переставил костыли, подтянул ноги и заковылял к дому, двигаясь так бодро и стремительно, что заставил Лес ускорить шаг. – Вы очень хорошо подходите Раулю, – заявил он. – Я часто думал о том, что ему нужна женщина.

– Эктор, вы никогда не сможете убедить меня, что у него прежде не было женщин, – сухо сказала Лес.

– О, в постели у него перебывало много женщин, но в доме не было ни одной, – сообщил Эктор с чрезвычайно серьезным видом. – Он не знает, что такое тепло, которое может внести женщина в его жизнь.

– Вряд ли это из-за того, что не нашлось ни одной желающей, – задумчиво проговорила Лес, затем с любопытством взглянула на Эктора. – Наверняка была все-таки женщина, которую он любил. Вы столько лет с ним дружите. Вам-то все должно быть известно.

– Да, случалось, раз или два. Но леопард не может изменить пятен на своей шкуре, а мужчина не может стать другим – не таким, каков он есть. Думаю, тем женщинам не нравилось, что они надолго остаются в одиночестве, когда он уезжает куда-нибудь, чтобы играть в поло. Но он такой, какой есть. А потому всегда уезжал один. С вами все совсем по-другому. Вы ведь не укоряете его за то, что он так много времени проводит на поле для поло, не так ли?

– Не укоряю.

– Тогда вы ему подходите.

Но подходит ли она ему? Лес поймала себя на том, что задается вопросом: так ли оно на самом деле? До сих пор она никогда не задумывалась, способна ли она что-нибудь дать Раулю. Ей было нечего предложить ему, кроме самой себя. Вот, пожалуй, и все. Конечно, у нее были деньги… Но для Рауля деньги связаны прежде всего с поло – ему важно иметь средства на игру, но стремления к личному богатству у него не было. Она могла дать ему семью, чувство дома… Да, но рожать от него детей в ее возрасте?.. Вряд ли она сможет сейчас забеременеть, а если бы даже и смогла, то хочет ли она завести новую семью, как собирается сделать Эндрю? Это соображение отрезвило Лес. Рауль моложе ее. Он достоин того, чтобы иметь семью, детей и все, что с этим связано.

Когда они с Эктором подошли к дому, Лес машинально приостановилась, ожидая, пока спутник откроет перед ней дверь, как он всегда это делал.

– Я чем-то вас огорчил? Что-нибудь не так сказал? – Он оперся на костыли и склонил набок седеющую голову, изучающе глядя на Лес.

– Нет. Я задумалась о другом, – солгала она.

Эктор скептически покачал головой, повернул дверную ручку, толкнул тяжелую дверь концом костыля, подождал, пока Лес вошла в дом, затем последовал за ней и все тем же костылем захлопнул за собой дверь.

– Я поднимусь в свою комнату, чтобы искупаться, – сказала Лес. – Мне очень понравилась прогулка. Спасибо, Эктор, что поехали вместе со мной.

– Нет, это вам спасибо. Мне не часто выпадает удовольствие побыть в обществе красивой дамы.

– А вы, оказывается, опасны, Эктор, – от всей души рассмеялась Лес. – Вы заставляете женщину поверить в вашу ложь.

Ему все же удалось развеять ее меланхолическое настроение. И пока Лес легко взбегала по лестнице, на губах ее играла улыбка. Она была уже почти на самом верху, когда услышала в коридоре второго этажа громкую перебранку – пару гневно спорящих голосов. Один из них был похож на голос Роба. Лес поспешно одолела последние несколько ступенек и уже огибала балясину, поддерживающую перила, когда в коридоре с шумом распахнулась какая-то дверь и приглушенные голоса стали слышны отчетливо.

– Убирайся отсюда! Пошла прочь, старая ведьма! – Роб выскочил из своей комнаты, крича на смущенную и съежившуюся от испуга Анну. – Если я поймаю тебя здесь еще хоть раз, то я… – С багровым от бешенства лицом он угрожающе наступал на бедную женщину.

– Роб!

Лес бросилась вперед, чтобы прекратить безобразную сцену. Ее ошеломила ярость, с которой сын выкрикивал свои угрозы. Она инстинктивно обхватила руками полную служанку, чтобы успокоить ее и защитить от ярости Роба.

– Что здесь происходит?

– Я вошел в комнату и застукал ее за воровством!

– Нет, сеньора. Por favor. – Анна неистово замахала головой, опровергая обвинение. Хлынул поток объяснений на испанском.

За то время, что они пробыли здесь, Лес ухватила какие-то крохи языка, но этого было недостаточно, чтобы понять быструю, страстную скороговорку, которой разразилась Анна. И все же ей стало ясно: служанка отстаивает свою невиновность, и Лес почувствовала, что женщина говорит искренне.

– Momento. Momento, por favor, – прервала Лес поток непонятной испанской речи и повернулась к Робу. – Ты уверен в том, что говоришь? Что она взяла?

– Ничего, но только потому, что я застал ее на месте! Когда я вошел, эта старая жирная сука рылась в моем шкафу, в ящиках! Там у меня лежит все – мои часы, бумажник, деньги, кредитные карточки. Черт побери, она бы отлично поживилась, – гневно выпалил Роб.

– Нет, сеньора, нет… – И вновь обрушилась лавина испанских слов.

– Анна, mas despacio, por favor. – Лес просила служанку повторить то же самое, но только не так быстро.

Анна попыталась говорить помедленнее, то и дело бросая на Роба пугливые взгляды. Большую часть того, что она сказала, Лес не поняла, но уловила слово lavado.

– El lavado? Белье? – переспросила она, чтобы увериться, что правильно разобрала.

– Si, si, – закивала женщина, сопровождая объяснения пантомимой, и Лес наконец-то сообразила, в чем дело.

– Роб, думаю, что ты неверно все понял. Анна всего лишь складывала в твой шкаф чистое постельное белье. – Лес заглянула в комнату через открытую дверь. – Посмотри-ка. Несколько простыней все еще лежит на верхней полке.

– Она это только что придумала, чтобы защитить свою задницу, – язвительно хмыкнул Роб.

– Роб, мне не нравится, как ты выражаешься.

Лес могла бы не обратить внимания на грубое словечко, вырвавшееся у сына в пылу гнева, но вульгарную ругань, к которой пристрастился Роб, она считала отвратительной.

Она собиралась продолжить, но тут услышала быстрый перестук костылей по ковровой дорожке и обернулась навстречу Эктору. То же сделала и Анна и немедленно разразилась многословным монологом по-испански. Когда она закончила, Лес объяснила, из-за чего произошло недоразумение.

– Прошу прощения, сеньор Роб, но Анна только клала в шкаф ваше белье, как она всегда это делает, – сказал Эктор. – Она ничего не взяла. Анна – честная женщина.

Недовольный этим вердиктом, Роб поджал губы так, что они превратились в две тонкие ниточки.

– Я знаю то, что сам видел, – пробурчал он.

– Роб, – раздраженно одернула его Лес. – Мог бы просто признать, что ошибся.

– Я не хочу, чтобы она шарила по моим ящикам! – заявил Роб. – Никогда! С этого дня пусть оставляет белье на кровати, а я сам буду убирать его в шкаф.

Эктор обменялся с Лес взглядами и согласился с этим требованием.

– Ну если вы этого желаете, я ей так и прикажу. А лучше всего давайте запрем ваши ценные вещи в наш…

– Нет. Я буду держать их в том месте, которое сам сочту надежным. – Роб сердито махнул рукой в сторону Анны. – Просто позаботьтесь, чтобы она держалась подальше от моих вещей. Я не хочу, чтобы она совала повсюду нос.

– Si…

Но Роб, не дав Эктору закончить, резко повернулся на каблуках и вихрем скрылся в своей комнате, хлопнув дверью. Он сразу же подошел к выдвинутому ящику шкафа и вытянул из-под самого низа стопки белья пару носков. Он застал Анну врасплох, когда та собиралась переместить эту пару наверх. Тайный запас кокаина все еще оставался в одном из носков. Роб закрыл глаза, чувствуя прилив облегчения.

Раздался стук в дверь, и Роб инстинктивно скомкал носок и зажал его в ладони. Когда дверь распахнулась, он обернулся, быстро сунув руку за спину.

– Я думал, что тебе известно: прежде чем войти, надо подождать, пока тебя пригласят, – резко бросил он.

– Если и есть кто-то, кому нужны лекции по хорошим манерам, то это прежде всего ты. Роб, только что ты вел себя не только грубо, но просто неприлично. Даже несмотря на то, что твои подозрения не подтвердились, ты не счел нужным извиниться. Какой бес в тебя вселился, Роб? – строго спросила Лес.

– Ну, хорошо, может быть, я и ошибся. Если бы это произошло с тобой, ты бы тоже вышла из себя, – не сдавался Роб. – Ладно, в следующий раз, когда я увижу ее, извинюсь перед ней, если тебе от этого станет легче. Ты удовлетворена?

– Все же лучше, чем ничего. – Лес в замешательстве покачала головой, чувствуя, что сын только и ждет повода для ссоры. – Роб, что происходит? Чем ты недоволен? Ты ведешь себя совсем по-детски, и это на тебя не похоже.

– Я обнаружил, что кто-то роется в моих ящиках, и немного рассердился. Вот и все. Почему бы тебе не вернуться в объятия своего латиноамериканского любовника и не оставить меня в покое?

От этого саркастического ответа Лес оцепенела.

– Ты все еще расстроен из-за Рауля? – Она надеялась, что обида у него уже прошла, но сын, по-видимому, не оставил намерения наказать ее за то, что она изменила ему. – Роб, ты – моя плоть и кровь. Ни один мужчина на земле не может этого изменить.

Однако он не желал ее слушать.

– Ладно, давай оставим это. Послушай, я же сказал, что сожалею… Чего ты еще хочешь? Может же человек хоть однажды ошибиться?..

– Да. И точно так же, как ты ошибся насчет Анны, ты ошибаешься и насчет Рауля.

Но Роб словно отгородился от Лес каменной стеной, через которую не проникало ни одно ее слово. Это не был тот Роб, которого она знала. Лес пугали произошедшие в нем перемены, и хотя она убеждала себя, что, если проявить терпение, со временем все недоразумения между ними исчезнут, порой она и сама начинала невольно сомневаться в этом.

Лес открыла дверь, постояла на пороге и наконец сказала:

– Увидимся внизу.

Как только дверь за матерью закрылась и послышались ее удаляющиеся шаги, Роб спрятал носок назад в ящик, затем вырвал листок из своей записной книжки и оторвал от него узкую полоску бумаги. Эту полоску он вставил в щель между краем ящика и рамой шкафа. Тот, кто тайком залезет теперь в его в ящик, вряд ли обратит внимание на выпавший клочок бумаги. А Роб будет знать, что кто-то опять рылся в его вещах.

Лес, дрожа, поплотней запахнула купальный халат и поспешно вбежала в дом. Солнце в середине октября греет жарко, но вода в плавательном бассейне оставалась еще довольно холодной. Вытирая на ходу полотенцем влажные после купания волосы, Лес направилась было прямо к лестнице на второй этаж, но заметила, что на длинном столе, одиноко стоящем в большой прихожей, лежит стопка писем, и остановилась. Наверное, кто-то недавно принес свежую корреспонденцию и Эктор еще не успел ее рассортировать. Лес поколебалась немного, а затем стала перебирать стопку, чтобы посмотреть, не пришли ли письма и для нее.

Так и есть. Тощий конвертик с посланием от Триши. Лес отложила его в сторону. Письмо от Эммы – вне сомнения, отчет о месячных тратах на содержание дома и чрезвычайно тактично сформулированный вопрос: когда ожидать возращения Лес. А вот и толстый конверт от Одры. Лес слегка поморщилась, узнав материнский почерк. Не надо даже раскрывать письмо, чтобы узнать, о чем в нем говорится. Если оно такое же, как и предыдущие, то первые три страницы окажутся заполненными не слишком мягкими требованиями объяснить, когда Лес собирается вернуться домой и почему недолгая поездка, которая должна была занять три или от силы четыре недели, затянулась более чем на три месяца. Следующие три страницы будут посвящены последним семейным новостям.

Все письма в нижней трети стопки были адресованы Раулю. Лес начала было откладывать их в сторону, но тут в глаза ей бросился знакомый почерк на одном из конвертов. Письмо было от Триши. Закусив верхнюю губу, Лес задумалась, машинально постукивая конвертом по ладони.

В первый ли раз пишет Триша Раулю, или были и другие послания? Ни в одном из писем, которые Лес получала от дочери, Триша ни разу не упоминала Рауля, если не считать обычных вежливых просьб передать ему привет от нее. А в последнее время она перестала даже делать и подобную приписку в конце. Лес надеялась, что новизна студенческой жизни постепенно заставит Тришу забыть о Рауле и выкинуть его из головы. Но, оказывается, этого не произошло.

Лес размышляла несколько минут и наконец добавила письмо Триши к Раулю к своей пачке. И когда послышался стук костылей – это Эктор выходил в прихожую из гостиной, – обернулась, улыбаясь:

– Я уже забрала свою почту. Когда придет Рауль, скажите ему, пожалуйста, что я хочу с ним повидаться. Это очень важно.

– Si, конечно, скажу.

– Я буду в своей комнате.

Зажав в руке пачку писем, Лес двинулась к лестнице и поспешно вбежала наверх к себе.

Едва успев войти, она надорвала конверт Тришиного письма, адресованного ей лично, и быстро пробежала его глазами. Дочь писала о выбранных ею курсах лекций, о женской студенческой организации, в которую вступила, о профессорах и о товарищах по учебе. Она спрашивала, как идут дела у Роба, считая, очевидно, что Лес осталась в Аргентине из-за брата. О Рауле не было ни единого слова. Лес глянула на адресованный ему конверт, затем отложила все письма в сторону и пошла в ванную, чтобы принять горячий душ и переодеться перед обедом.

Примерно час спустя она услышала внизу, в прихожей, приглушенный гул голосов и топот тяжелых сапог. Закончились дневные занятия, и это означало, что мужчины наскоро примут душ, переоденутся и соберутся в игровой комнате для обычного обсуждения тренировки. До начала обсуждения Рауль некоторое время будет свободен. Значит, сейчас он должен прийти к ней. Лес нетерпеливо расхаживала по комнате, а взгляд ее то и дело устремлялся на адресованный Раулю нераспечатанный конверт, лежащий на ее ночном столике.

Медленно тянулось время, напряжение Лес возрастало с каждой минутой, но он все не шел. Не раз и не два Лес подходила к двери, бралась за дверную ручку и останавливалась, решая, стоит ли ей идти на поиски Рауля. Может быть, Эктор не передал ему ее просьбу. Инстинктивно она чувствовала, что лучше не искать Рауля, и всякий раз отходила от двери, так и не повернув ручку. Но досада и раздражение нарастали все больше и больше.

Когда наконец раздался заветный стук, Лес рывком распахнула дверь и, даже не дав Раулю войти в комнату, набросилась на него с упреками.

– Где ты был? Тренировка закончилась более полутора часов назад. И все это время я ждала тебя, чтобы поговорить. Я сказала Эктору, что мне надо увидеться с тобой сразу же, как только ты придешь. Он передал тебе мою просьбу?

– Да, он сказал, что ты хочешь меня видеть. Я был занят. И пришел к тебе так быстро, как только смог.

Его слова подтверждала испачканная и пропотевшая одежда, которую он не стал даже переодевать после тренировки, но Лес была слишком раздражена, чтобы обращать на это внимание.

– Так быстро, как только смог, – сердито повторила она. – Разве Эктор не передал тебе, что я сказала: это очень важно? Ты представляешь, как долго мне пришлось тебя ждать?

– Я был занят, – отрезал Рауль. – Уж не думаешь ли ты, что я должен бежать сломя голову, как только ты щелкнешь пальцами? Я не какой-то жиголо, который бросается на каждый твой кивок и оклик.

– Я вовсе не намекала, что ты – жиголо.

– Нет? Я пришел сразу же, как только освободился, и этого для тебя недостаточно. Я заставил тебя ждать, не так ли? Это ты имела в виду? – сердито спросил он. – Что у тебя за спешка такая? Зачем я тебе понадобился? Что тебе нужно?

И Лес отступила перед этим натиском, перейдя из наступления в оборону.

– Ничего, – сказала она. – Я хотела кое о чем с тобой поговорить.

– Поговорить?

Он двинулся вперед, но Лес не тронулась с места. Рауль остановился совсем рядом, хотя даже не прикоснулся к ней. Его прищуренные глаза сверлили Лес, проникая в самую глубину. Он смотрел на нее слишком пристально, и Лес стало неловко под этим испытующим взглядом.

– Поговорить? И это все, зачем я тебе понадобился? Значит, ты не хотела, чтобы я к тебе прикоснулся, обнял тебя, поцеловал? Ты не хотела, чтобы я тебя приласкал? Лег бы с тобой в постель? Ты никогда не сказала мне ничего подобного. Скажи, Лес, ты желаешь меня?

В душе Лес поднялся возмущенный протест. Как он может требовать от нее, чтобы она открыто призналась в столь интимных чувствах?!

– Это нечестно – задавать такие вопросы, – вспыхнула она. – Если я отвечу «да», то сразу же стану похожа на слабую женщину, которая не может существовать без мужчины. Должна же быть у меня хоть какая-то гордость.

– Но я-то говорю тебе все это, – напряженно напомнил Рауль. – Разве мои слова делают меня похожим на слабую женщину? Я мужчина. Так где же моя гордость? Или я всегда должен оставаться тем, кто подчиняется? Однажды ты спросила меня, хочу ли я тебя? Теперь моя очередь. Хочешь ли ты меня?

– Иногда… иногда я хочу тебя так сильно, Рауль, что это даже пугает меня.

Возможно, никогда еще Лес не желала его так сильно, как теперь, и никогда ее так не пугала сила собственного желания. До сих пор их отношения строились так, как установила Лес, и она чувствовала себя в безопасности, всегда вынуждая Рауля искать ее, и никогда не делая сама ни шагу навстречу, чтобы не быть отвергнутой.

Но о какой отверженности могла идти речь, когда его руки обняли Лес за талию и Рауль притянул ее в свои объятия. И горячий, властный поцелуй растопил все ее полуосознанные страхи, казавшиеся теперь Лес столь глупыми. Больше не надо было таиться и уклоняться, и теперь ее не терзало смутное безрассудное желание схватить и удержать великолепные и восхитительные ощущения каждого мгновения их встреч – из опасения, что они больше никогда не повторятся.

– Да, я хочу тебя, Рауль, я хочу тебя, – повторяла она шепотом вновь и вновь.

Вся ее сдержанность и скованность куда-то пропала. Когда Лес наконец отстранилась от Рауля, то только затем, чтобы сказать:

– Позволь мне самой ласкать тебя.

Она увидела, как в его голубых глазах вспыхнуло желание. Рауль медленно кивнул. Его пальцы начали высвобождать из-под пояса плотно прилегающую к телу спортивную рубашку. Лес стала помогать ему и подняла вверх подол рубахи, чтобы снять ее. Рауль заметно вздрогнул.

– Cuidado! Осторожнее! – предостерегающе пробормотал он.

– Что это? – Лес нахмурилась и, не поднимая рубаху выше, глянула ему в лицо.

– Левое плечо. Ушиб.

Рауль снял рубаху сам. Сначала высвободил из рукава правую руку, стащил рубаху через голову и затем уже осторожно стянул с поврежденного плеча левый рукав.

Почти вся верхняя часть левой руки и плечо были покрыты черно-багровым кровоподтеком. Лес нерешительно коснулась синяка кончиками пальцев. Как же ему, должно быть, больно!

– Ты упал?

– Si. Лошадь Ламберти столкнулась с моей. Он при падении сломал себе запястье и локтевую кость. Мне пришлось отвезти его в маленькую больницу в деревне. Там я и провел последние три часа, – сказал он. – Или, вероятно, мне следовало броситься к тебе, как только ты щелкнула пальцами?

Лес отошла от него на шаг и отвернулась, чтобы спрятать лицо. Только сейчас она поняла, как мелочно и эгоистично вела себя.

– Тебе следовало бы отшлепать меня… повернуться и уйти… или сделать что-нибудь в этом роде. – Она порывисто повернулась к Раулю. – Как он? С ним все в порядке?

– Si. Придется несколько недель походить в гипсовой повязке, но переломы чистые, без осколков, – сказал он. – Эктору надо было объяснить тебе, почему я задерживаюсь, но, думаю, он просто захлопотался. Я рад, что не шлепнул тебя и не вышел. Я очень долго ждал, чтобы услышать, как ты скажешь, что ты желаешь меня так же сильно, как я тебя.

Пальцы Рауля провели по нежной шее Лес и задержались на голубой жилке, пульсировавшей в такт ее сердцу. Затем он опустил руку и посмотрел ей в глаза.

– Сейчас у меня только одна здоровая рука, так что тебе придется самой любить меня.

– С наслаждением, – сказала Лес.

И это банальное выражение имело для нее буквальный смысл.

Много времени спустя она лежала полностью удовлетворенная, уютно свернувшись справа от него, положив руку на грудь Рауля. То, что она переживала с ним, было совершенно не похоже на близость с Эндрю. Как ни странно, но теперь она могла думать об Эндрю без досады и злости, вспоминая то хорошее, что было между ними, а не плохое.

Может быть, она была обязана этим, как и многим другим, Раулю – он помог вернуть ей уверенность в себе. Она не искала названия чувству, которое испытывала к нему, но признавалась себе в том, что не хочет, чтобы их роман подошел к концу. Прежде она не желала заглядывать вперед и жила только сегодняшним днем. Сейчас у нее появилась потребность строить планы на завтра.

– Как идут дела у Роба? Ты с ним ладишь?

Лес не стала упоминать о злосчастном инциденте, произошедшем между сыном и служанкой. Если Эктор и рассказал о нем, то Рауль не обмолвился с Лес о происшествии ни единым словом. Но с того дня она спрашивала себя: не проявились ли в ярости Роба те обида и негодование, которые сын испытывал по отношению к Раулю? Наблюдая за тренировками, Лес не ощутила между Робом и своим возлюбленным никакой враждебности, но она находилась слишком далеко, чтобы уловить все тонкости в выражениях лиц и голосов.

Рауль перевернулся на правый бок и, опершись на локоть, посмотрел на Лес.

– Теперь, после любовных ласк, тебе захотелось порасспрашивать меня о сыне? – насмешливо спросил он, лаская рукой ее обнаженные бедра и живот.

Лес невольно придвинулась ближе, отвечая на ласку, и вместе с тем попыталась сосредоточиться, чтобы нежные прикосновения Рауля не отвлекали ее от темы.

– В последнее время он сильно изменился, и мне хочется знать, заметил ли ты это?

– Он бывает раздраженным, иногда унылым и угрюмым… – Его рука продолжала лениво странствовать по ее телу. – Почему ты спрашиваешь?

– Иногда мне кажется, что он все еще сердится на то, что мы вместе, и меня интересует, как он ведет себя с тобой, когда меня нет поблизости.

– Он относится ко мне с уважением. Вовсе ни к чему, чтобы он еще и любил меня, – ответил Рауль, и Лес задумалась: а не раздувает ли она из мухи слона. Может быть, она слишком чувствительна.

Рауль нежно прикоснулся губами к ее соску и стал водить вокруг него кончиком языка до тех пор, пока сосок не поднялся и не затвердел. Лес почувствовала, как у нее невольно сжимается лоно.

– Мы закончили говорить о Робе?

– На самом деле… – Ее ладонь скользнула вдоль руки Рауля, осторожно обогнув огромный синяк возле плеча. – Я заговорила о нем, чтобы было проще задать следующий вопрос – заключил ли ты какой-нибудь договор на игры во Флориде во время зимнего сезона?

– Я обратился к спонсорам нескольких команд, но пока ничего еще точно не решено. Почему ты спрашиваешь?

Казалось, сейчас ему интересней играть с ее грудью, чем обсуждать будущее.

– Потому что… – Лес замолчала, наслаждаясь тем, как он отвлекает ее от разговора. – Я собираюсь спонсировать команду для Роба. Я хочу, чтобы он играл с самыми лучшими, а ты – лучший. Я подумала также, что, если бы вы с ним поладили, ты мог бы продолжать тренировать его. Как тебе нравится эта идея?

– Мне нравишься ты.

– Рауль! – возмущенно воскликнула Лес, протестуя, но не слишком решительно, против того, что он уклоняется от прямого ответа.

К великому ее сожалению, Рауль поднял голову и лениво посмотрел на нее.

– Я никогда еще прежде не играл для женщины.

– Зато ты играл с ними, не так ли? – пробормотала она, обводя пальцем линию его губ.

Рауль хмыкнул.

– Это гораздо интереснее, нет? – парировал он и поцеловал ее палец.

– Может быть, еще интереснее делать и то и другое? – сказала Лес. – У меня большой дом, рядом с домом – конюшни, тренировочное поле и громадная, царских размеров кровать. Где ты еще найдешь такие удобства? Ты только подумай, какие тебя ждут «дополнительные удовольствия». Ну, что скажешь? Будешь ты играть со мной и для меня?

– С удовольствием.

Рауль нагнулся, медленно и обстоятельно поцеловал ее, затем уткнулся лицом ей в шею.

– Это и есть то важное дело, о котором ты хотела со мной поговорить?

Лес замерла под сладостной тяжестью его головы.

– Нет, – проговорила она.

Когда Рауль приподнялся, чтобы посмотреть, отчего она проговорила это слово таким бесцветным тоном, Лес потянулась за конвертом, лежащим на ночном столике.

– Пришло тебе сегодня.

Она передала письмо Раулю, наблюдая за выражением его лица. Когда он перевернул конверт, глянув на нетронутый клапан, Лес добавила:

– Я не открывала его, хотя, признаюсь, мне и хотелось. Я не знала, что Триша переписывается с тобой.

– Я получил всего два письма. – Рауль рассеянно изучал конверт, но не потрудился его открыть.

– О чем она пишет?

– Прочитай сама. – Он протянул Лес письмо.

– Нет. – Она отрицательно покачала лежащей на подушке головой.

Лучше ей не знать личных излияний дочери, адресованных Раулю. – И я не хочу. – Он бросил конверт назад на ночной столик.

– Я так и не собралась поговорить с ней о нас.

– Почему?

– Я не была уверена, что мы вместе надолго. – Лес изучала еле заметную белую полоску старого шрама на его груди, след лошадиного копыта. – Я не была даже уверена, что мне этого хочется.

– А теперь? – Он внимательно наблюдал за ней.

– Теперь мне хочется, чтобы ты играл в моей команде, – небрежно ответила Лес.

– А что, если этого не захочет Роб? Или твоя дочь? – спросил Рауль.

Лес задумалась над первой частью его вопроса.

– Роб хочет играть в поло и хочет научиться играть хорошо. Я полагаю, что, независимо от того, что он думает о тебе лично, он все еще верит, что ты можешь ему в этом помочь. Триша – совсем иное дело, – признала она с тяжелым вздохом. – Думаю, что не могу уже более откладывать на потом и должна написать ей о нас. Может быть, у нее будет время, чтобы пережить это и успокоиться до того, как мы встретимся. Впрочем, все станет ясно в ноябре, когда она приедет домой на каникулы. Триша всегда удивляет меня. Она никогда не поступает так, как, мне кажется, должна поступить.

– В ноябре. Это совсем скоро. – Рауль погладил нежную округлость ее плеча.

– Ты ведь приедешь еще до конца месяца, не правда ли? Мы проведем вместе праздники, перед тем как вы с Робом начнете в декабре отбирать игроков для вашей команды.

– Думаю, смогу это уладить.

Лес положила руку на грудь Раулю.

– Как ты думаешь, обед уже готов?

– Может, сначала «аперитив», чтобы возбудить голод, – предложил Рауль, и его рука скользнула ниже, на ее живот.

– А как твое плечо?

Ответом был поцелуй. И Лес сочла ответ более чем убедительным.

Поздно вечером она написала Трише длинное послание. Это было самое трудное письмо, которое Лес доводилось когда-либо сочинять. Она тщательно подбирала каждое слово, чтобы смягчить удар, и, не сообщая прямо о своей связи с Раулем, всего лишь намекала на нее. Когда на следующий день она передала письмо Эктору, чтобы тот отправил его вместе с прочей почтой, ее одолевали дурные предчувствия. Но дело было сделано, и теперь Лес по крайней мере была свободна от ощущения вины за то, что скрывает от дочери правду.

 

25

В пятницу сразу же после завтрака Лес вышла из дома и остановилась, поджидая, пока ее нагонит Эктор. Темную соболиную шубу она перебросила через руку. Для поездки вполне достаточно легкого костюма, который она надела сегодня утром, – в белом льняном жакете ей не будет холодно в весенней пампе в эти ранние утренние часы. Она бросила взгляд на автомобиль, стоящий перед серым каменным домом. Рауль уже укладывал в багажник последние чемоданы. Несмотря на то что Лес с Робом не намеревались улететь в Штаты ранее воскресенья, было разумнее провести последние несколько дней в Буэнос-Айресе, где в субботу должен был проходить матч по поло.

– Эктор, еще есть время передумать и поехать на матч вместе с нами. – Лес сделала последнюю попытку убедить старика сопровождать их.

– Estancia не сможет обойтись без меня три дня, – стоял на своем Эктор. Затем под его пышными усами показалась улыбка. – Я не преувеличиваю. Это сущая правда.

– Да, я вам верю, – вздохнула Лес.

Ей было очень жаль расставаться с ним так скоро. Когда они подошли к автомобилю, Лес остановилась, с грустью глядя на этого неунывающего человека, с которым так подружилась.

– Эктор, я буду скучать по вас… по нашим беседам и по нашим прогулкам верхом.

– Мы все будем скучать по вас, сеньора Лес. Вы наполнили этот дом светом. – Его темные глаза казались более ясными и нежными, чем обычно.

К ним подошел Рауль, но его внимание было устремлено на двух человек, копавших ямы возле самого фундамента дома.

– Что делают эти рабочие? – хмуро спросил он.

Эктор, улыбаясь, посмотрел на Лес.

– Сажают виноградные лозы. Я помню, что вы сказали, сеньора Лес. В следующий раз, когда вы к нам приедете, эти серые стены будут покрыты зеленью, и дом не станет казаться таким холодным.

«В следующий раз, когда вы приедете». Эти слова звучали словно эхо ее мыслей. Она хотела вернуться – в Аргентину, в пампы, в estancia. Эктор хотел, чтобы она вернулась. Она надеялась, что того же желает и Рауль, хотя старалась не загадывать так надолго вперед. Но Рауль никак не отозвался – ни на намерение Эктора украсить дом вьющимися лозами, ни на слова старика о возвращении Лес. Хмурая усмешка сошла с его лица, оставив одну лишь холодную бесстрастность.

Повернувшись, Рауль открыл дверь автомобиля.

– Пора ехать.

– До свидания, Эктор. – Лес сжала руку старого наездника и расцеловала его в обе щеки.

– Здесь, в Аргентине, мы говорим на прощание chau. Слишком много итальянцев, – проговорил Эктор, скрывая свои чувства под объяснением, почему аргентинское словечко так напоминает итальянское ciao.

Он нежно пожал руку Лес.

– Chau, – улыбнулась Лес и, чувствуя нетерпение Рауля, направилась к машине.

Усевшись на переднее сиденье, она, чтобы замять неловкость, стала пристраивать на коленях свою шубу. Рауль захлопнул дверь. И Лес на миг пожалела, что Роб не едет вместе с ними, а вместо этого предпочел добираться до Буэнос-Айреса со всеми прочими игроками. Впрочем, она тут же одернула себя: провести втроем в машине более четырех часов пути было бы, вероятно, нелегко. Все чувствовали бы немалое напряжение. Естественно, что Роб выбрал общество товарищей. Иногда она понимала, что воспринимает все слишком обостренно и находит сложности там, где их нет.

Рауль сел за руль, Лес обернулась и помахала на прощание Эктору. Машина тронулась с места, и перед взглядом Лес в последний раз поплыли суровый, старый дом, крыши над каменными конюшнями, зеленые поля для поло. Широкие листья эвкалиптов создавали шатер над длинным подъездным путем, отбрасывая на ветровое стекло узорные тени. «В следующий раз, когда вы приедете…» Лес опять вспомнились эти слова, и она спросила себя: когда это будет?

– Фургон с лошадьми уже выехал?

– Почти час назад, – ответил Рауль.

– Видимо, Роб встретит нас в отеле. – Лес глянула на неулыбчивое лицо Рауля и заметила, как он грустен и задумчив. – Что-то неладно?

– Нет.

Ответ казался непривычно резким и кратким. Рауль протянул руку, включил радио и, покрутив ручку, нашел какую-то музыку, чтобы заполнить тягостную тишину. Рауль часто становился молчаливым перед ответственными матчами. Как он однажды сказал Лес, это был его способ сосредоточиться на стратегии игры. Она не стала вторгаться в его размышления и вскоре углубилась в свои собственные мысли.

Весенний Буэнос-Айрес восхитил Лес. Палисандровые и райские – paraiso – деревья, выстроившиеся вдоль городских улиц, щедро украсились розовыми и желтыми цветами. Почти на каждом углу благоухали цветочные киоски – буйные всплески красок, живых и ярких, словно на палитре художника.

Лес обнаружила, что гораздо интереснее разглядывать улицы в боковое окно автомобиля, чем смотреть перед собой на дороги, по которым они проезжали. В этом вихрящемся водовороте машин мог чувствовать себя свободно только записной сорвиголова, бесшабашный удалец, но Рауля, казалось, совсем не тревожили сумасшедшие зигзаги, которые выписывали идущие впереди и рядом с ними автомобили, беспорядочно перестраивавшиеся из линии в линию.

Лес узнала фасад отеля, в котором они останавливались прежде. Машина резко затормозила, и швейцар в ливрее степенно подошел, чтобы открыть для Лес дверь. Она подождала на широкой лестнице у входа, пока из багажника выгрузят чемоданы. Рауль сказал швейцару что-то по-испански, а затем присоединился к Лес и, взяв ее под руку, повел в гостиничный холл. Его лицо оставалось все таким же озабоченным и задумчивым, почти мрачным.

После того как они зарегистрировались, портье проводил их в номер с двумя спальнями. Заглянув во вторую спальню, Лес заметила, что в стенном шкафу висят вещи Роба – бриджи и рубашка для поло.

– Думаю, Роб уже побывал здесь и ушел.

Рауль, стоявший около окна, выходящего на город и Рио-де-ла-Плата, даже виду не подал, что услышал ее. Лес замялась в нерешительности, а затем пошла в ванную, чтобы освежиться с дороги. Когда она вернулась через несколько минут, Рауль все еще стоял около окна, даже не сменив позы.

Лес смотрела на него, не зная, как поступить, затем подошла к окну и, постаравшись улыбнуться, спросила как можно беспечней:

– О чем ты думаешь?

Какой-то миг Рауль пристально смотрел на Лес, словно перед ним стоял чужой для него человек. Она неожиданно ощутила неловкость.

– Пойдем.

Он обнял ее за плечи и повернул от окна.

– Я хочу, чтобы ты кое на что поглядела.

И он подтолкнул Лес к двери.

– Куда мы идем? – спросила она, но Рауль не ответил.

Когда они вышли из отеля, оказалось, что автомобиль Рауля все еще стоит перед входом.

Рауль подвел Лес к машине, и не успела она усесться на пассажирское сиденье, как он резко захлопнул дверцу и обогнул автомобиль, чтобы самому сесть за руль. Лес молча следила, как он заводит двигатель. На скулах Рауля играли желваки, выдававшие непонятное напряжение, владевшее им. Казалось, он за что-то сердится на Лес, и это смущало ее и сбивало с толку.

Пока Рауль с трудом продирался через беспорядочный поток машин в центре города, Лес пыталась понять, что разгневало ее возлюбленного, что случилось неладное, в чем она провинилась. Ее тревожило, что это может быть каким-то образом связано с Робом. И еще она не могла понять, почему Рауль держит в секрете, куда они едут. Если они направляются на поле для поло, почему бы ему не сказать об этом прямо. Какой толк в подобной загадочности?

Захваченная своими мыслями, Лес мало обращала внимания на места, по которым они проезжали, пока Рауль не сбавил ход и не свернул в узкую улочку. Лес буквально оцепенела, когда наконец заметила, где они оказались. По обе стороны дороги в беспорядке громоздились убогие хижины из жести, досок и картона. Las villas miseria. Трущобы. Зачем Рауль привез ее сюда? Она смотрела в окно на хаос ветхих хибарок. Над жестяной крышей одной из лачуг торчала, как кочерга, покосившаяся телевизионная антенна. Автомобиль свернул в боковую улочку, еще более узкую, чем прежняя. Они углублялись все дальше в эту область нищеты, и недоумение Лес возрастало с каждым метром пути. – Рауль, куда мы едем?

Ее голос наконец-то произвел на него хоть какое-то впечатление. Рауль с вызовом глянул на Лес холодным взором.

– Хочу показать тебе место, где я когда-то жил.

Он опять отвернулся, глядя прямо перед собой на узкую дорогу, вдоль которой громоздились одна на другую жалкие лачуги. Лес настолько ошеломило его заявление, что она не знала, что и подумать. То, что Рауль решил открыть перед ней свое прошлое, вызвало в ней смятение и тревогу, или даже нечто вроде протеста, и Лес не могла найти слов, чтобы выразить для самой себя это странное чувство.

– Ты хочешь это увидеть? – спросил Рауль.

И тогда Лес с усилием собралась с мыслями и после короткой заминки ответила:

– Да. Хочу.

Она смотрела на тянущиеся вдоль дороги хибарки. Рауль несколько раз сворачивал с одной улочки на другую, но вид за окном оставался все столь же неприглядным. Ей вспомнилось, что говорил Рауль, когда они несколько месяцев назад проезжали по этим местам по дороге в estancia, – о нехватке жилья и постоянном притоке в столицу людей из сельской местности в таком количестве, которое город не в состоянии вместить.

Рауль остановил автомобиль на одной из глухих улочек, выключил двигатель и вышел из машины. Лес подождала немного, но затем поняла, что он и не собирается обойти, как обычно, вокруг автомобиля и открыть для нее дверцу. Он стоял на обочине дороги, глядя на теснящиеся перед ним хижины. Лес поколебалась, затем выбралась из машины сама и осторожно двинулась вперед, чувствуя, как из тусклых окошек и покосившихся дверных проемов на нее смотрит множество любопытных глаз. Ее белый льняной костюм и туфли на высоких каблуках с открытыми пальцами решительно не подходили для этих мест. Вокруг было тихо, словно их присутствие заставило примолкнуть ближайшие окрестности. Лишь откуда-то издали доносились голоса играющих детей. Лес понадежнее сжала под мышкой свою сумочку и подошла к Раулю.

На лице у него застыло холодное отстраненное выражение. Казалось, Рауль не обращает на Лес никакого внимания, однако он подождал, пока она не поравняется с ним, и только потом зашагал на другую сторону улицы. Лес последовала за ним, держась немного позади, и остановилась, когда остановился Рауль.

– Это было здесь – там, где растет вон тот куст. – Он указал на небольшой клочок земли, наполовину огороженный какой-то самодельной оградой.

– Я соорудил себе из картонных ящиков что-то вроде домика, достаточно большого, чтобы в нем можно было спать. Иногда я разводил снаружи маленький костер, но только очень маленький. Я боялся, что дом мой сгорит. Раздобыть картонные ящики всегда бывало нелегко. Мальчик на побегушках при конюшне зарабатывает мало денег. Я был постоянно голодным. – Рауль говорил словно сам с собой, словно Лес не было рядом. – Много раз я забирался на огороды соседей и крал оттуда овощи. Иногда я набивал карманы зерном на конюшне и тогда варил кашу в консервной банке на моем маленьком костре.

Лес молча смотрела на Рауля, не в силах подыскать ни единого нужного слова. Ей хотелось прикоснуться к нему, взять его за руку, но этого она тоже не могла почему-то сделать. Так они и стояли, рядом, бок о бок, но разделенные невидимой стеной.

– Мне хотелось стать лошадью… одним из этих могучих и быстрых животных, за которыми я ухаживал. Только я не позволил бы ни одному человеку оседлать меня. Я бегал бы на воле, свободный как ветер.

Рауль умолк и долго смотрел на клочок земли и чахлый куст, яростно цеплявшийся за жизнь, – на тех немногих тощих, как прутики, ветках, что еще не успели обломать окрестные ребятишки, упрямо зеленела листва.

– У меня был небольшой мешок, в который я складывал свои пожитки, – продолжал Рауль. – Их было совсем немного, и я брал мешок с собой, куда бы ни шел.

Рауль повернул голову и посмотрел на Лес.

– Ты все увидела? – требовательно спросил он.

– Да.

Они пошли назад к машине. На этот раз Рауль открыл перед Лес дверь и усадил ее на пассажирское сиденье. По дороге в отель оба они молчали. И Лес не хотелось нарушать это долгое молчание. В голове у нее вертелись тысячи вопросов. В том, что ей было известно о Рауле, зияло слишком много пробелов. Она не могла сказать ничего об увиденном, не могла сделать ни единого замечания, чтобы это не прозвучало бессмысленной банальностью.

Когда они подъехали к отелю, Рауль оставил автомобиль служителю, чтобы тот отогнал машину на стоянку, и молча проводил Лес в ее номер. Войдя в гостиную, Лес подошла к стоящему в стороне столу, положила на него свою сумочку и только потом обернулась к Раулю. Он раскурил тонкую черную черуту и, глядя на Лес, выпустил струю дыма.

– Вижу по твоим глазам, что тебя одолевают вопросы. Ты хочешь знать, как это все было, не так ли? – коротко бросил он.

Лес на миг опустила глаза, потом решительно подняла взгляд на Рауля.

– Вначале я собиралась сказать: «если тебе хочется мне рассказать…» Но теперь я говорю «да». Я очень хочу все знать. Я солгала бы, если бы стала утверждать, что не хочу.

Рауль вновь затянулся своей черной сигарой, словно выигрывая время на то, чтобы решить, стоит ли рассказывать ей о своем детстве, затем повернулся и отошел от Лес к окну. Теперь она видела только его спину.

– До того, как я приехал в Буэнос-Айрес, я жил в пампах…

Он опять, как и ранее в villas miseria, говорил о себе в единственном числе. В предыдущих беседах Рауль упоминал, что приехал в город вместе с матерью, и, следовательно, должен был бы употреблять множественное число: мы приехали, мы жили… Лес очень сбивало с толку это очевидное противоречие.

– Ты ведь еще не видела западные пампы, – продолжал Рауль.

– Нет, – сказала Лес.

– Земля там намного суше, намного пустыннее, чем в тех местах, где находится estancia. И там всюду пыль. – Рауль не отрывал взгляда от окна, время от времени затягиваясь сигарой. – Мой отец был крестьянином. У нас имелся маленький клочок земли. Мать рассказывала мне, что жили мы в те времена хорошо. На столе всегда было вдоволь еды. А потом в один прекрасный день, когда мне было три года, отец ушел. Я так никогда не узнал, почему. Помню только, что mia madre плакала… плакала не переставая. Нам пришлось оставить дом и землю. Они больше не были нашими. Думаю, отец продал хозяйство и забрал деньги с собой. – Акцент Рауля сделался грубее, а голос упал до хриплого шепота. – Мать пошла работать на большую estancia неподалеку от того места, где раньше был наш дом, и нам разрешили жить в хижине для рабочих. Это была глинобитная лачуга под жестяной крышей с одной большой комнатой, очень похожая на ту, под деревом ombu, где мы с тобой укрылись от дождя.

– Я помню.

И еще она помнила, как он сравнивал эту хибарку с домом, в котором вырос.

– Первые свои деньги я заработал, когда мне было шесть лет. Я носил воду для лошадей на этой estancia. В тот год, когда мне исполнилось восемь, мать заболела. Все деньги, которые мы скопили, чтобы переехать в Буэнос-Айрес, ушли на доктора. Именно тогда я бросил школу и пошел работать в estancia конюшенным мальчиком. Матери не становилось лучше. На следующий год священник из деревни пришел поговорить со мной. Он сказал, что мать умирает. Думаю, я уже знал, что она никогда не поправится. – Рауль повертел сигару в пальцах, задумчиво глядя на тонкий дымок. – В эту же ночь я забрал несколько песо, которые у нас оставались, одежду и немного еды и ушел.

– Ты бросил мать? – Лес была ошеломлена.

– Si. – Рауль бесстрастно посмотрел на нее. – Она умирала. Я ничем не мог ей помочь. Она все равно вскоре умерла бы. А если бы я не уехал тогда в Буэнос-Айрес, то когда бы смог это сделать? Полагаю, именно так я тогда подумал. Она умирала, и у меня не было больше никаких причин оставаться.

– Значит, ты бросил ее так же, как и твой отец, – с упреком проговорила Лес, но потом ей в голову пришла другая мысль. – Или ты хотел бросить ее прежде, чем она сама покинет тебя?

– Я уже не помню, о чем тогда думал. Это было слишком давно. Позже я услышал, что она умерла вскоре после того, как я сбежал. Конец моей истории ты уже знаешь. И очень хорошо, что знаешь. Человек не может измениться и стать другим, не таким, каков он есть.

– Это же самое говорил о тебе Эктор, – вспомнила она. – И все же ты переменился, Рауль. Посмотри, кем ты был и кто ты сейчас.

Но изменился ли он? Не оставался ли он по-прежнему маленьким мальчиком, желающим быть лошадью? Он научился ездить верхом, делаясь с лошадью единым целым – как легендарный гаучо, наполовину человек и наполовину конь, – и по-прежнему живет как странник, скиталец, свободный в своем беге и всегда оставляющий позади себя что-нибудь или кого-нибудь.

– Те женщины, которых ты любил, Рауль… Хочу спросить тебя, ты бросал их из-за поло или из-за того, что хотел избежать боязни, что они сами бросят тебя? Бросать – это ведь твоя особенность, не так ли? Ты всегда уходишь прежде, чем кто-нибудь сделается тебе слишком близким.

– Ты забыла об Экторе, – сказал Рауль. – Он мой друг уже многие годы. Я завишу от него.

На какой-то миг Лес поверила, что ошиблась в своих выводах, но вдруг ее осенило:

– Но ведь Эктор для тебя не опасен, Рауль. Он калека. Как же он может сам тебя бросить?

– Ты слишком много наслушалась психиатров. Вероятно, я просто действую реалистически. Поло – это вся моя жизнь. А женщинам не нужен муж, который постоянно в отъезде, – во всяком случае тем женщинам, что я знал. И потому я покидал их прежде, чем успевал слишком сильно к ним привязаться, или же они – ко мне.

Он раздавил сигару в пепельнице.

– А как насчет меня, Рауль? – Лес невольно шагнула к нему. – Когда ты собираешься бросить меня?

Рауль выпрямился и, неподвижно застыв на месте, долго смотрел на нее, затем поднял руки и бережно взял ее лицо в свои ладони. В его прикосновении было так много нежности, что Лес чуть не заплакала. Он внимательно всматривался в ее лицо, словно вбирая в себя каждую черточку.

– Когда я смотрю на твое лицо, то вижу нечто такое, чего не могу выразить словами. Это ощущение преследовало меня с самого начала, – негромко произнес он. – Но теперь я знаю, что это. Я гляжу на тебя и вижу потребность быть любимой. И это притягивает меня, потому что у меня есть та же самая потребность. И мне совсем не хочется бросать тебя, querida .

Он приблизил свои губы к ее губам, и нежность сменилась утолением жгучей потребности, которую оба они испытывали. Их окутал лихорадочный жар, давший им силу преодолеть все ограничения плоти. И в неистовом объятии Лес и Рауль пережили такой миг неземного блаженства, какой только могут пережить, соединившись, мужчина и женщина.

Позже, когда они лежали, переплетясь телами, на простынях в блаженном изнеможении, Лес глянула на смятую одежду, брошенную в спешке грудой на полу, затем повернулась на бок лицом к Раулю и пробежала пальцами по его груди. Он поймал ее руку, прервав это волнующее путешествие, поднес ее пальцы к губам и поцеловал, а затем вновь опустил ее руку на свою грудь и накрыл ладонью.

В дверь номера постучали.

– Это, должно быть, пришла горничная, чтобы сменить простыни.

Лес начала откидывать покрывало, чтобы встать, но Рауль не отпустил ее руку.

– Поменять, когда мы лежим на них? Интересно посмотреть, как ей это удастся, – усмехнулся он и потянул к себе Лес, так что она теперь лежала поверх Рауля, протестующе барахтаясь и смеясь.

Раздался новый стук, на это раз более громкий, чем прежде.

– Дай мне встать, Рауль, – проговорила Лес тихим воркующим голосом.

Рауль тесно прижал Лес к себе, его рука скользнула под одеяло, и обхватила ее ягодицы.

– У нее есть ключ, – прошептала Лес. – Она может войти в любую секунду.

– И ты будешь окончательно скомпрометирована, не так ли?

– Да. – И тут они услышали, как в замок вставляют ключ. – Рауль, дай мне одеться.

В смеющемся голосе Лес послышались нотки отчаяния. Рауль не стал ее больше удерживать, Лес выскочила из-под одеяла.

Вся ее ночная одежда – халаты и сорочки – висели в шкафу. Единственное, что оказалось под рукой для того, чтобы наспех прикрыться, – рубашка Рауля. Лес быстро набросила ее на себя и, поддернув длинные рукава, начала застегивать пуговицы. Дверь номера открылась, и Лес услышала, как в маленькую гостиную, разделяющую ее с Робом комнаты, кто-то вошел. Дверь спальни, выходящая в гостиную, была по-прежнему распахнута настежь – они с Раулем, охваченные любовным порывом, и не подумали закрыть ее. Лес бросила быстрый взгляд на Рауля: он тоже встал и не спеша натягивал на себя бриджи.

– Это моя рубашка, – проворчал он с шутливым упреком. – А мне что прикажешь надеть?

– Пусть уж лучше горничная полюбуется твоей грудью, чем моей, – парировала Лес, слыша, как шаги приближаются к двери спальной. – Uno momento , – крикнула она, поспешно закатывая рукава рубахи.

Она в тревоге оглянулась на Рауля, который застегивал «молнию» на брюках, и повернулась к двери.

И тут же застыла, ошеломленная. На пороге стоял Роб. Лицо его медленно заливала багровая краска, а укоризненный взгляд перебегал с Рауля на смятые простыни на кровати и наконец обратил всю ярость возмущения на Лес.

– Я не ожидала, что ты днем вернешься сюда, – пробормотала она.

– Чего же ты ждала? Ведь это было так очевидно, – скривив губы, процедил Роб. Он весь дрожал от переполнявшей его ярости и обиды. – Ну и как, понравилось тебе барахтаться с ним в постели, дорогая матушка?

Его сарказм так же больно кольнул Лес, как появившееся на лице сына выражение уязвленной добродетели. Хотя она могла догадываться, что чувствует Роб: одно дело знать о ее любовной связи с Раулем, и совсем другое – получить столь красноречивое подтверждение.

– Роб, попытайся, пожалуйста…

– Что попытаться, Лес? – с горечью воскликнул он. – Попытаться понять, что моя мать – потаскуха, которая спит в гостиничных номерах с каким-то жиголо, играющим в поло? Да ты ничем не отличаешься от любой уличной дешевки!

– Ну хватит!

Рауль обогнул кровать и двинулся к Робу. Глаза его сверкали от гнева. Лес быстро шагнула вперед, чтобы встать между ними, и протянула руки, останавливая Рауля.

– Не надо, Рауль. – Лес не хотела, чтобы он вступил в какое-либо столкновение с ее сыном. Она-то понимала, какими это грозит последствиями. – Позволь мне самой все уладить.

Рауль заколебался, его мышцы напряглись под ее руками.

Она оглянулась на Роба, но тот уже шагнул за порог. Лес побежала за ним, не желая, чтобы он уходил вот так – разъяренный, ничего не поняв и не получив никаких объяснений.

– Роб, подожди!

Она догнала его в гостиной и попыталась схватить за руку, прежде чем он успеет выйти в коридор, но Роб выдернул руку и резко обернулся к ней.

– Ты отвратительна, ты хоть понимаешь это?

Лес отшатнулась, увидев на его лице презрение и враждебность. Ее ошеломило, что все это исходит от ее собственного сына.

– Для тебя ничто не имеет значения, кроме того, что захотелось тебе самой, – бросил Роб ей в лицо. – Тебе наплевать на то, что я чувствую.

– Это неправда. Меня это очень волнует, – страстно возразила она. – Ты нашла чертовски удачный способ показать свою заботу. Ты представляешь хоть немного, каково это – обнаружить, что моя собственная мать путается с моим же тренером, с человеком, который должен стать капитаном нашей команды? Господи Боже, да ты же старше его. Разве ты не видишь, насколько все это дешево и отвратительно?

– Нет, я так не считаю! – Лес не желала больше выслушивать его оскорбления. – Я – не твоя собственность, Роб. Хотя я и твоя мать, но я не обязана жить так, как тебе угодно.

– Ну тогда и черт с тобой! – в ярости крикнул Роб и, прежде чем Лес успела остановить его, бурей вылетел из номера, захлопнув дверь перед самым ее носом.

«Что же я наделала?» – пронеслось в голове у Лес, потрясенной этой вспышкой. Гнев ее мгновенно прошел, сменившись страхом, что она окончательно оттолкнула от себя сына. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы это произошло. Она остановилась в нерешительности, прижав ко рту сжатые в кулаки пальцы и не зная, что предпринять.

На плечи ей легли руки, Лес вздрогнула от неожиданности и обернулась. Это был Рауль. Он нежно обнял ее, и Лес опустила голову ему на грудь, ища защиты и утешения. – Зачем я спорила с ним? – спросила она сама себя. – Ведь так не пробьешься через глухую стену, которой он отгородился. Роб слишком впечатлителен.

– Злость у него скоро пройдет, – попытался успокоить ее Рауль.

Но это ее мало убедило.

– Я беспокоюсь за него, – приглушенно проговорила Лес, уткнувшись лицом в свои сжатые в кулаки пальцы, лежащие на груди Рауля. – Он был так зол, когда выбежал из номера. Как ты думаешь, что он может сделать? Он совсем не знает города. Он не может даже говорить по-испански.

Она высвободилась из объятий Рауля и направилась в спальню.

– Я должна найти его.

Рауль схватил ее за запястье.

– Где ты будешь его искать?

– Не знаю. Но с ним может Бог знает что случиться. Мне надо разыскать его, – стояла на своем Лес. – Ты сам видел, в каком он был состоянии. Я не могу допустить, чтобы он бродил по улицам незнакомого города.

– А я не могу позволить тебе бродить по улицам, разыскивая его, – заявил Рауль. – Скорее всего он направился в поло-клуб.

– О да! – Лес с радостью ухватилась за это логическое предположение.

– Оставайся здесь на тот случай, если он вернется, а я съезжу и посмотрю, там ли он.

С этим разумным предложением Лес не могла спорить и неохотно согласилась.

– Ты позвонишь мне, если найдешь его?

– Ну конечно, – пообещал Рауль.

Однако ожидание показалось ей адом. Минуты тянулись за минутами, час шел за часом, а Рауль позвонил всего лишь однажды, чтобы сообщить, что в клубе Роба никто не видел и что он собирается проверить еще один поло-клуб. Лес чуть не лишилась рассудка от тревоги, гадая, что с Робом. То ей представлялось, что он попал под автомобиль, то – что он ввязался в уличную драку… В тысячный раз она жалела, что ответила ему так резко, что не подождала, пока не пройдут охватившие сына обида и негодование, а затем уже не попыталась убедить его… Каждый раз, когда она слышала, как на их этаже останавливается лифт и в коридоре раздаются шаги, она замирала в надежде, что это Роб, но всякий раз звук шагов затихал в отдалении от ее двери.

За окном начали сгущаться сумерки, и висящая над городом дымка окрасилась в багрово-розовый цвет. На серых бетонных громадах зданий то здесь, то там вспыхивали огоньками окна, а внизу, предвосхищая наступающую тьму, ярко засверкали цепочки уличных фонарей, выстроившихся вдоль широких проспектов. Лес стояла у окна, глядя, как по улицам течет мерцающей огненной рекой сгустившийся к вечеру поток автомобилей с зажженными фарами.

Ее уши напряженно ловили каждый звук, но единственное, что ей удавалось услышать, – томительную тишину, царящую в комнате. И вдруг в замке щелкнул, поворачиваясь, ключ. Лес резко обернулась к двери. В ней разом вспыхнула надежда: вернулся Роб. И тут же сменилась опасением: скорее всего Рауль.

Дверь открылась. Беспечно и бодро шагая, в комнату ввалился Роб. И Лес охватило безмерное облегчение. Она двинулась навстречу сыну.

– Роб, где ты был? Я так волновалась за тебя. С тобой все в порядке?

Она беспокойно осматривала его: не видно ли на мальчике синяков или каких-нибудь повреждений.

– Я как огурчик, честно, – проговорил Роб со сверкающей улыбкой.

Все его поведение совершенно переменилось. Гнев и горечь пропали. Лес ожидала, что Роб вернется угрюмым и неприступным, но от так и светился весельем и добродушием.

– Ты выпил, Роб?

– Только стаканчик пива…

Должно быть, он заметил недоверие матери.

– Думаешь, я пьян? Что ты хочешь, чтобы я сделал – прочитал скороговорку: «На дворе трава, на траве – дрова», или встал на одной ноге, закрыл глаза и коснулся пальцем носа? – Роб говорил ясно и отчетливо, а координация движений явно была ненарушенной.

– Где ты был все это время? Что ты делал? – спросила сбитая с толку Лес.

– Поймал такси и поехал проведать Тони. Мне пришлось оставить свой автограф на гипсовой повязке на его руке. Он завтра придет смотреть матчи по поло, так что ты сможешь увидеть мою подпись своими глазами, – выдвинул еще одно доказательство Роб, а затем широкими шагами прошествовал на середину гостиной. – Я очень много думал, когда ушел отсюда. – Он умолк и бросил на мать сияющий взгляд. – Это просто удивительно, насколько теперь для меня все стало ясным. Не могу понять, почему я не видел этого раньше. Точно так же, как у тебя нет права приказывать мне, что я должен или чего не должен делать или с кем дружить, а с кем не дружить, так и у меня самого нет права приказывать тебе. Это не твое дело, чем я занимаюсь, оставаясь один. Полагаю, что и не мое дело вмешиваться в то, чем занимаешься ты…

Лес не знала, что и подумать об этой полной перемене взглядов.

– Роб, ты в самом деле так считаешь?

– Эй, я уж совсем было зарвался. Я это признаю. У меня не было никакого права выходить из себя и вести себя так, как я вел.

Он говорил так искренно, что невозможно было усомниться в его чувствах, и все же Лес не оставляло смутное ощущение: за этим внезапным и полным перевоплощением скрывается что-то такое, в чем она пока не может разобраться. Но она гнала подозрения, убеждая себя: главное – сын переменил свое отношение к ней, а что именно послужило тому причиной – это не имеет совершенно никакого значения.

– Я рада, что ты так считаешь. Я…

Ее прервал новый щелчок ключа, поворачивающегося в замке. Секундой позже в комнату с мрачным видом вошел Рауль. Заметив Роба, стоящего рядом с Лес, он замедлил шаг.

– Роб пришел всего несколько минут назад, – объяснила Лес.

– Ваша матушка беспокоилась за вас, – заметил Рауль с легким упреком.

– Она мне сказала.

И хотя Лес пристально наблюдала за Робом, – ей хотелось знать, как поведет себя сын в присутствии Рауля, – она не заметила в выражении его лица почти никаких изменений. Он оставался таким же невозмутимым и уверенным в себе. Не появилось даже малейшего намека на неприязнь или обиду. Роб вел себя как равный с человеком, который был его наставником и любовником его матери.

– Роб ездил проведать Тони, – объяснила Лес Раулю и замолчала в нерешительности. Приняв наконец решение, она подошла к своему возлюбленному и взяла его под руку. – Думаю, Роб, что тебе надо знать: когда Рауль на следующей неделе приедет во Флориду, он остановится у нас дома.

Прежде она собиралась известить об этом сына во время полета домой, но, кажется, лучше рассказать обо всем прямо сейчас.

Роб посмотрел на Рауля, и на его лице промелькнуло какое-то странное выражение.

– Полагаю, это означает, что он расположится в бывшей комнате отца?

– На самом деле, Роб, он будет жить в моей комнате.

Роб безразлично пожал плечами.

– Лес, как я уже сказал, ты не имеешь права приказывать мне, как устраивать свою жизнь, а у меня нет права диктовать тебе, как устраивать твою. – Он сунул руки в карманы ветровки. – Пойду-ка я, пожалуй, приведу себя в порядок перед обедом.

Он прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Лес пристально смотрела ему вслед. Ее пальцы с силой сжали руку Рауля.

– Как странно, не правда ли?

Ее поражало, как быстро переменилось отношение сына к ее связи с Раулем.

– Si, очень странно.

– Я всегда знала, что рано или поздно он успокоится и примет все, как оно есть… Но какое облегчение, что это наконец-то произошло!

Лес не вполне представляла себя, как бы ей пришлось поступить, если бы против нее восстали оба ее ребенка. С тех пор как она написала то письмо Трише, от дочери не было никаких вестей. Лес еще предстоит нелегкое выяснение отношений с нею, когда та вернется во Флориду. Но, по крайней мере, сейчас хоть Роб на ее стороне.