В просвете между деревьями виднелся серебристо-серый «Бронко», стоявший на подъездной аллее перед домом. «Для визитеров вроде бы рановато», – подумала она. Но, выйдя на поляну, она увидела и другие машины – машину со значком полиции, скромный седан и джип Сэма.

Что-то тут не так. По телу побежали мурашки, а нервы напряглись как натянутые струны. Помедлив лишь секунду, она тут же прибавила шаг и прямо по газону направилась к крыльцу. Открывая входную дверь, она услышала голос Кэтрин.

– В доме ее нет. Должно быть, вышла.

Двое в полицейских мундирах, Олли Зелински, адвокат Джон Максвейн и Сэм стояли у подножия мраморной лестницы, поджидая спускавшуюся к ним Кэтрин. Джону Максвейну на вид было лет сорок. Это был мужчина с седыми висками, среднего роста и средней комплекции, а на лице его читалось снисходительное добродушие человека, привыкшего обращаться с правонарушителями, но не утратившего веры в исконные человеческие добродетели. На звук хлопнувшей двери все одновременно обернулись.

– Вы меня ищете? – Неторопливо она подошла к ним, готовая услышать дурные вести. Мрачное выражение на лице Сэма говорило ей, что ничего хорошего ждать не приходится.

Сэм встретил ее словами:

– Ваш отец сбежал. Я услышал это по радио и примчался сообщить вам. А потом подъехали Зелински и другие.

– Когда? – Голос ее был ровным, бесстрастным. Только так можно было не дать прорваться охватившей ее бешеной ярости.

Она ясно видела все последствия побега: будет организована настоящая погоня, с заставами на дорогах, поисковыми группами, усиленными нарядами полиции по всему району и гудящими над головой вертолетами. Она представляла себе и толпы репортеров, и бесконечные сенсационные передачи «Новостей». Ее имя снова приплетут к этому делу, как раз теперь, когда все понемногу начинало затихать.

– Сегодня утром, на рассвете, – ответил Олли, и в глазах его мелькнуло сочувствие.

– Как? Как это стало возможно? – Келли незаметно отодвинулась от Сэма, сознательно лишая себя того утешения, которое давало ей его присутствие. Если он ненароком коснется ее, она может потерять самообладание, а она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил, что происходит с ней. Она крепко сцепила руки на груди – защитный жест, скрывающий терзавшую ее боль.

– Он притворился, что ему плохо. Дежурный был из новичков. Мы продолжаем расследование.

Олли поправил очки на носу, как всегда, когда нервничал.

Келли заметила это.

– Зачем ты приехал? Ведь не для того же только, чтобы сообщить об этом мне!

Олли быстро отвел взгляд, затем как-то робко произнес:

– Этого не должно было произойти. Его арест и так осложнил тебе жизнь. Я хотел извиниться перед тобой. – Он запнулся, потом спросил: – Ты имеешь представление, куда он мог направиться?

– Ближайшие винные магазины и бары вы обыскали? – с горькой усмешкой вырвалось у Келли. Она не могла удержаться от иронии.

– Думаете, он вернется сюда или двинется на побережье? В Окленд и Сан-Франциско? – спросил один из полицейских.

Они не сводили с нее глаз. Все ожидали ответа, которого у нее не было. Она коротко тряхнула головой, и на щеку ей упали волосы. Пальцами она взъерошила их, отводя назад и досадуя, что не затянула их в узел.

– Не знаю, куда он направится и что захочет делать. Затеряться ему легче было бы в городе. Там больше мест, где можно спрятаться. Но не знаю, придет ли это ему в голову.

– Ну а в горы он может податься? – спросил другой полицейский. – Ваш отец хорошо ориентируется на местности? Охотой увлекается?

– Нет.

– Туризмом?

Келли опять тряхнула головой.

– Единственное, чем он увлекается, это выпивка. И только в этом он знает толк.

– Ну а друзья его?

– Я отсутствовала здесь десять лет. Я не знаю ничего о его друзьях, не знаю даже, есть ли они у него вообще. Вам стоит расспросить завсегдатаев баров. Узнать, кто его собутыльники.

Они задали еще несколько вопросов, на которые она не смогла ответить. С каждым новым вопросом напряжение возрастало, и нервы ее натягивались все сильнее. Наконец она не выдержала.

– Послушайте, если бы я что-нибудь знала, хоть что-нибудь, неужели вы думаете, я не сказала бы этого вам? – отрезала она. – Мне не меньше вашего хочется, чтобы его нашли. Чем дольше он в бегах, тем дольше будет длиться вся эта… – Тут Келли осеклась, сразу же пожалев о том, что вспылила.

Сэм подошел к ней и положил руку на плечо, но это не помогло.

– По-моему, хватит вопросов, – сказал он в то время, как Келли напряженно боролась с искушением прислониться к нему.

– Хорошо, – кивнул Олли. – Прости, что мы вынуждены были устроить над тобой эту экзекуцию, но что поделаешь… Если тебе придет в голову какая-нибудь мысль или ты вспомнишь что-нибудь, что может оказаться полезным нам…

– Я позвоню, – пообещала Келли.

В течение всего этого допроса Максвейн хранил молчание, оставаясь лишь свидетелем происходившего. Когда Олли и два полицейских, попрощавшись, через холл направились к двери, он задержался. Подождав, когда захлопнется дверь, он обратился к Келли.

– В этой неловкой ситуации мне остается добавить лишь одно, мисс Дуглас, – сказал он. – На случай, если будете говорить с отцом, если он появится здесь.

– Не появится, – оборвала его Келли. – Он не знает, что я нахожусь здесь.

– Боюсь, что это не так. – Брови Максвейна поползли вверх так, словно он собирался извиниться за что-то. – Видите ли, я сообщил ему о вашем местопребывании.

Сэм выругался сквозь зубы, тихо, но ожесточенно и громко спросил:

– Какого черта вам понадобилось говорить это ему? Зачем ему знать, где находится Келли?

– Я подумал тогда, что знать это ему надо. – Адвокат повел плечами, словно желая сказать, что дело сделано и спорить, удачно или неудачно, все равно бессмысленно. – Когда я посетил Дауэрти в тюрьме, он не скрывал свою крайнюю обиду на Ратледжей, в особенности на вас, миссис Ратледж. – Он покосился на Кэтрин, но та казалась совершенно невозмутимой. – Он обвинял вас во всех смертных грехах, и я подумал, что, когда он узнает, что его дочь у вас гостит, это поможет ему изменить свое мнение.

– Ну и как, изменил он это мнение? – спросил Сэм с иронией.

– К несчастью, нет. Пока что он убежден, что вы пытаетесь настроить его дочь против него. Знаете, паранойя – частый спутник алкоголизма, – заметил Максвейн, после чего опять повернулся к Келли: – Но это лишь часть того, что я намеревался с вами обсудить.

Взяв ее за руку, он увлек ее в дальний угол холла. Келли не могла взять в толк, зачем она понадобилась адвокату, и напряженно ждала, чтобы адвокат разъяснил ей это.

– Если случаем ваш отец как-то объявится здесь, – начал Максвейн, тихо и доверительно, – постарайтесь убедить его сдаться властям.

– Вряд ли он послушает меня.

– Сделайте попытку. Если он сдастся, положение его станет намного лучше, – объяснил он, после чего продолжал: – Когда наутро после гибели барона его задержали, содержание алкоголя в его крови было гораздо выше нормы. Он признался, что был пьян. Весьма вероятно, что он находился в состоянии, когда не мог отвечать за свои действия. Я могу выдвинуть аргументом не совсем вменяемое состояние, тогда обвинением может стать непреднамеренное убийство. Но чтобы это произошло, ему необходимо прийти с повинной – тогда мы взяли бы его на поруки и отправили лечиться. Нам надо будет нажимать на то, что алкоголизм – это болезнь, и представить вашего отца как жертву.

– Не говорите мне ничего о жертвах! – Голос Келли дрожал от гнева. – Жертва – это я! Это мне пришлось жить с ним под одной крышей, мириться с его ложью и увертками! Это меня он бил смертным боем, когда был пьян! Если кто-то и поплатится за все, так это я! И счет еще не закрыт!

И борясь со слезами, застилавшими глаза, Келли резко повернулась и пошла – быстрыми шагами, ничего не видя вокруг, не слыша, что Сэм зовет ее.

Он хотел броситься за ней, но адвокат остановил его:

– Пусть побудет одна.

Тогда Сэм набросился на адвоката:

– Что вы наговорили ей, черт вас возьми?

– Боюсь, что я вывел ее из себя. Я думал, что она признает, что отец глубоко и неизлечимо болен. – Максвейн задумчиво посмотрел вслед Келли, потом перевел взгляд на Сэма. – Существуют различные ассоциации для лиц, чьи родители были или есть алкоголики. Я знаю одну программу, специально предназначенную для взрослых. Поговорите с ней, может быть, и она захочет присоединиться. По крайней мере пообщаться с людьми, переживающими то же, что и она, и это может дать выход возмущению, копившемуся в ней все эти годы. Во всяком случае, это могло бы стать первым шагом в этом направлении.

На ресницах ее дрожали слезы. Заслышав приближающиеся размеренные и твердые шаги Сэма, Келли едва успела вытереть их. Убежав из нижнего холла, она укрылась в библиотеке.

Когда Сэм вошел, она все так же продолжала стоять возле кожаного кресла, опираясь рукой на спинку. Ощутив на своих плечах тепло его рук, она отпрянула.

– Все хорошо. – Она смогла взять себя в руки. Пальцы ее гладили складчатый абажур – ей надо было куда-то деть руки. – Вот сигарета мне не помешала бы. У тебя случайно не найдется? А то свои я в сумочке оставила, наверху.

– Нет, у меня нету.

– Ладно, не важно. – Она включила лампу, осветив деревянные панели библиотеки, сумрачной в этот пасмурный день. – При таких неприятностях удивительно, как я не стала больше курить!

На столике возле лампы лежал пульт дистанционного управления. Келли подняла его, направила на телевизор. На экране мгновенно зажглось изображение.

– Это про твоего отца, Келли, – начал было Сэм. Она подняла руку, прося его ничего ни говорить, взгляд ее был прикован к экрану.

– Это «Новости». Может быть, его поймали. – Она опустилась в кресло и подалась вперед, поглощенная тем, что говорил ведущий.

Но в программе лишь уточнялись сведения, известные из предыдущей передачи – о подозрительном пассажире, обнаруженном на пароме в Сан-Франциско. Подозрения не подтвердились. Программа закончилась кратким репортажем из тюрьмы и повторным рассказом о гибели барона.

– Пойдем выпьем кофе, – предложил Сэм. Келли покачала головой.

– Я лучше здесь побуду, может, что сообщат.

– Даже если и сообщат, сделать ты все равно ничего не сможешь.

– Знаю, но все равно мне хочется побыть здесь. Мне надо это, понимаешь? Постарайся понять, хорошо?

Остаток дня и большую часть вечера она провела перед телевизором, переключая программы, слушая сообщение то одной, то другой программы. Полиция упорно продолжала считать, что он, по всей вероятности, скрывается в Напа и настойчиво утверждала, что кордоны на дорогах появились уже через десять минут после побега арестованного.

Каждый выпуск «Новостей» сопровождался показом того, как бригады полицейских обыскивают трущобы, как вертолеты делают медленные круги, патрулируя район, как полицейские на заставах открывают багажники автомобилей и проверяют документы. Журналисты не уставали брать интервью с судейскими, жителями глухих углов, боявшимися оставаться в своих домах, с прохожими и туристами.

И каждое слово журналиста, и каждое сообщение, так или иначе, начиналось с одного слова: «Отец ведущей «Телевизионных новостей» Келли Дуглас, обвиненный в убийстве гражданина Франции барона Фужера, пока не найден… сегодня утром… на сегодняшний день… сегодня к вечеру». И почти каждое сообщение включало в себя показ ее фотографии, или кадра из ее передачи, или Келли, снятой возле городской тюрьмы в Сент-Хелен.

* * *

На следующий день Леонард Дауэрти все еще не был найден. Ближе к полудню журналисты подняли некоторый шум, так как полиция окружила виноградник в районе Карнероса, где скрывался какой-то, по их мнению, подозрительный тип. Одна из телевизионных групп, снимавшая с вертолета, показала телезрителям неясную фигуру, скорчившуюся под виноградным кустом. По прошествии двадцати томительных минут человек этот сдался полиции.

Едва он, прикрывая руками лицо, выполз из-под кустов, Келли тут же поняла, что это не отец. Черноволосый, смуглый, он оказался мексиканцем. Для подтверждения этого телезрителям была опять показана фотография отца.

В дневных «Новостях» промелькнуло несколько не подтвержденных в дальнейшем сообщений.

В конце концов полиция допустила возможность того, что Дауэрти прошел через полицейские кордоны и покинул пределы Напа, и расширила сферу наблюдений.

К вечеру начался ливень. Вершины гор и долину затянула пелена низких туч. В вечерней передаче журналисты под зонтами, с которых стекали водяные струи, сообщали последние известия о преступнике и делились своими предположениями.

Филиал НБС передал репортаж, снятый заранее, еще до того, как зарядил дождь. Уже по первым же вступительным словам Келли догадалась, что репортаж будет связан с ее именем. Но она глазам не поверила, увидев на экране Линду Джеймс, свою соперницу и врагиню, стоящую возле отцовской развалюхи и рассказывающую зрителям, что находится возле дома, где росла Келли Дуглас. На заднем плане среди разбросанных сорняков и всяческого хлама маячил зелено-белый «Бьюик». Линда Джеймс поднялась на крыльцо, открыла дверь. Дотошный оператор не пропустил момента, как она входит в гостиную. Мусор, грязь, куча пепла и сигаретных окурков возле маминой фотографии.

– О Боже! – Келли зажала рот рукой, подавляя рыдание. Крупным планом возникла ее кукла, одиноко сидящая на грязном диване. Камера прошлась по закопченной кухне, грязной посуде в раковине, заплесневелым продуктам в холодильнике. Почему она не вычистила все, когда была в доме?

Линда Джеймс сидит на кровати. На кровати Келли. Пальцем проводит до запыленной поверхности комода, по изголовью металлической кровати. Стоя у окна, она глядит на хмурое небо.

Двух с половиной минутный репортаж окончился кадрами, снятыми во дворе. Линда выразила свое сочувствие и заключила следующими словами:

– Мы не смогли найти Келли Дуглас, чтобы побеседовать с ней, хотя знаем, что она находится где-то поблизости. Вне всякого сомнения, она следит за тем, как продвигаются розыски. Испытывая, как подозреваю, смешанные чувства. Линда Джеймс. Напа-Вэлли.

Келли вынуждена была признать, что профессионально передача была сделана хорошо. Но по-человечески она чувствовала себя растоптанной, выставленной на всеобщее обозрение. Телевидение вторглось в ее личную жизнь. Злая и пристыженная, она выскочила из библиотеки.

Не успела она подняться к себе, как дверь открылась и в дом вошел Сэм. Рубашка его промокла, и ткань прилипла и телу, так что отчетливо виднелись мускулы груди. На толстой ткани спецовки и вокруг манжет также заметны были дождевые пятна. Не сразу заметив ее, он снял шляпу, брызгая на мраморный пол каплями дождя. Когда взгляд его наконец упал на нее, она глубоко вздохнула и, переведя дух, разжала пальцы.

– Дождь льет нешуточный, – сказал он, слегка поморщившись.

– Похоже. – Она двинулась к лестнице.

– Ты наверх?

– Да.

– Я тоже. Мне надо помыться и переодеться. Большими шагами он пересек холл и направился к лестнице, оставляя повсюду мокрые следы. Он догнал ее, и они стали подниматься вместе.

– Что-нибудь было в вечерних «Новостях»?

– Ничего. Все еще прячется где-то. Он вздохнул.

– Прости. Я, ей-богу, думал, что уж к этому-то часу они его поймают.

– Я сама так думала, – призналась она. Возле ее двери он приостановился.

– У тебя все в порядке?

Сказать, что все у нее в порядке, она не рискнула бы и раньше.

– Я справлюсь, – ответила она.

– Знаю, что справишься. – Он улыбнулся. – Скоро увидимся.

Келли кивнула и, ничего на это не сказав, толкнула дверь к себе в комнату. Не теряя времени, она схватила сумочку и достала плащ из шкафа. И тут же выскочила из комнаты и быстро сбежала вниз по ступенькам.

Четверть часа спустя взятый напрокат автомобиль, проехав по заполненным водой колеям, остановился возле бывшего дома Келли. Промокшая деревянная обшивка казалась почти черной, а оконные стекла превратились в потемневшие зеркала. Келли секунду смотрела на них, а потом выключила фары и двигатель.

Выйдя из машины, она под проливным дождем направилась к передней двери, ловко лавируя между луж. Гостиная, когда она вошла, была погружена в полную темноту. Она нащупала на стене выключатель и зажгла в комнате тусклый верхний свет.

Выпутавшись из своего плаща, Келли огляделась и решила, что первым долгом займется мусором.

Под раковиной в шкафчике она обнаружила пластиковые мешки для мусора. В первый она сгребла все продукты из холодильника вместе с мисками и контейнерами. Во второй она опрокинула мусорное ведро, добавив сверху валявшиеся повсюду картонки. Третий пакет она пронесла по комнатам, вытряхивая туда содержимое пепельниц, засовывая пустые бутылки, старые журналы, газеты и все, что можно было счесть мусором. Когда она кончила уборку, у двери стояло четыре заполненных доверху пластиковых мешка.

Следующим делом была раковина с грязной посудой. Келли принялась отскребать от тарелок и сковородок засохшие остатки еды, отмачивать и драить, еще и еще. Через тридцать минут и это было кончено, и Келли, вытерев последнюю сковородку, сунула ее в духовку. Наполнив тазик свежей мыльной водой, она оттерла кухонный стол, плиту и рабочий столик, потом вымыла полки в буфете и холодильник – снаружи и внутри.

Чтобы выполнить и эту задачу, ей пришлось частично заполнить пятый мешок. Вместе с другими она оттащила его в гостиную. Ливень поутих, и, воспользовавшись этим, Келли подбежала к машине, включила фары, затем, один за другим, перетаскала во двор и выкинула в проржавевший мусорный бачок возле сарая мешки с мусором.

Завершив это, она оглядела замусоренный двор. Мусор был ясно виден в лучах фар. Что могла, она побросала в бачок, остальной мусор оставила как есть. Завтра она вернется сюда и сообразит, что с ним делать. И как быть с сорняками, тоже подумает, если дождь прекратится.

Оставалось немного: вытереть пыль, подмести и вычистить ванную. Выключив фары, она пошла обратно к дому. Она уже хотела было закрыть дверь, но передумала – пусть проветрится немного.

Пальцы ее потянулись к пуговице плаща, но тут внимание ее привлек какой-то звук, похожий на звон посуды. Нахмурившись, она сняла плащ и, бросив его на спинку кресла, бросилась на кухню.

И замерла в дверях, увидев отца. Развалившись на стуле, он набивал себе рот кукурузными хлопьями прямо из коробки. Поредевшие волосы его были мокрыми и темно-серым шлемом облепили череп, но одежда выглядела сухой.

Гнев, все эти дни не оставлявший Келли, тут же вспыхнул в ней с новой силой.

– Что ты здесь делаешь?

– Ем. – Он сунул в рот еще одну пригоршню засахаренных хлопьев и зачавкал ими. – Холодные сосиски, сыр, сухари и пара-другая шоколадок – вот и все, чем я пробавлялся последние два дня. Ты здесь прибралась немножко. Это приятно. – Он опять запустил руку в коробку с хлопьями. – Почему бы тебе не сварить кофе? Я продрог до костей на этаком-то дожде. Я хотел убедиться, что ты тут одна. И учти, что я люблю побольше сахара.

С каким удовольствием Келли выбила бы у него из рук коробку с хлопьями! Но вместо этого она подошла к раковине и, помыв руки, налила воды в старенький кофейник.

– Интересно, зачем ты вернулся сюда!

– Раздобыть еды, сухой одежды, одеял и еще чего-нибудь, что мне пригодится.

Отмерив в кофейник две порции молотого кофе и закрыв крышку, она вставила шнур в розетку, потом, отвернувшись от отца и вцепившись в край рабочего столика, на секунду расслабилась.

– Зачем тебе понадобилось удирать из тюрьмы?

– А что, ты думала, я стану делать? Оставаться там, чтобы меня засудили за то, что не имеет ко мне отношения? Не дождетесь! – Опять послышалось шуршанье коробки с хлопьями. – Мне надо было выбраться оттуда и придумать, как бы раздобыть денег, чтобы откупиться от Ратледжей и сохранить свой участок земли. Виноград надо было уже собрать. А теперь вот дождь этот. Весь урожай может полететь к черту, и я ни пенни не выручу. А мне понадобятся деньги. – Он опять зачавкал хлопьями. – Ты должна помочь мне, Лиззи-дочка! Мне нужны деньги, чтобы заткнуть пасть этой суке и не дать ей заграбастать мою землю!

– Сдайся властям, тогда я помогу. – Келли не сводила глаз с выщербленной дверцы буфета. – Ты говорил, тебе нужно тридцать пять тысяч долларов. У меня они есть. Найдется и больше. Сдайся полиции, и я уплачу. Земля останется твоей, в целости и сохранности.

– Это Ратледжи тебя надоумили, да?

Келли резко обернулась, чтобы встретить его взгляд, руки ее по-прежнему цеплялись за край стола.

– Нет. Это моя идея. Целиком и полностью моя. Коробка с хлопьями была теперь на столе. В руках у него, кроме крошек, когда он обратил к ней настороженный взгляд, ничего не было. – Я поеду с тобой, когда ты решишься сдаться. Я сама отвезу тебя.

– Нет. Не стану я сдаваться. Я не хочу обратно в тюрьму.

– Все равно они поймают тебя. Раньше или позже, – возразила она.

– Не поймают. Если только ты мне поможешь.

– Поможешь? Чем же это? – Кофейник перед ней забулькал.

– Будешь потихоньку навещать меня. Приносить еду, вещи.

Она не верила своим ушам.

– Ты хочешь превратить меня в сообщницу? Чтобы я помогала сбежавшему из тюрьмы арестанту?

– Я ни в чем не виноват, черт возьми! – окрысился он. – Уж будь уверена, что мама, если б была жива, сделала бы, как я прошу. Она бы мне помогла. И тебе бы посоветовала помочь.

– Не смей говорить о маме! – Вне себя от боли и гнева, Келли ухватилась за ближайший стул. – Меня с души воротит, когда ты заводишь о ней речь! О том, как ты любил ее! Как ты скучаешь! Это ты ее погубил! Так же верно, как если б ты собственными руками задушил ее! – Закипавшие слезы застилали ей глаза. – Я говорила тебе, что она больна! Говорила, что ей нужен доктор! А ты отвечал, что у тебя нет денег, чтобы платить доктору. «Это просто сезонная лихорадка» – так ты говорил. Вот выбрасывать деньги на виски – это ты мог, не правда ли? А потом ты уехал, оставив ее на моем попечении. А я не знала, что надо делать.

Келли с трудом удерживала рыдания. Не хватало воздуха. Кофейник бурлил все сильнее, под стать ее сердцу, с каждой минутой колотившемуся все больше и все мучительнее. Единственным ее желанием было повернуться и уйти, но позволить себе это она не могла. Она заварила эту кашу, ей и расхлебывать.

– А когда ты вернулся, ты был так пьян, что упал, не дойдя до двери. А она все не ложилась, старалась дождаться тебя, Как всегда дожидалась. И это в то время, когда была так слаба, что единственное, на что хватало ей сил, это лежать на диване. Я заснула возле нее на полу, а когда проснулась, она была уже мертвая.

– Знаю. – Он сцепил руки на столе, руки его слегка дрожали. – Я виноват перед ней. Я очень виноват перед Беккой. Господь знает, как сильно я любил ее, но мужем я был никудышным. – В пропитом хриплом его голосе звучало раскаяние, а глаза, когда он поднял голову, с трудом заставляя себя встретиться с ней взглядом, влажно поблескивали. – Наверное, и отцом я тоже был никудышным.

– Никудышным отцом! Вот это сказанул так сказанул! – воскликнула Келли. Недоверие боролось в ней с возмущением, и последнее в конце концов побороло. – Позабыл, как сломал мне руку, как колотил меня, сколько раз я шла в школу с подбитым глазом, с синяками и кровоподтеками, сколько ночей я провела одна в страхе, что ты не вернешься домой, и в страхе еще большем, что вернешься? Правильнее будет сказать, что отца у меня вовсе не было. Что жила я с алкоголиком! С истязателем детей!

– Это все виски проклятое… – запротестовал он.

– А зачем ты пил его? Почему не бросил? Почему?

– Тебе это непонятно, правда? Вот Бекка, твоя мать, та понимала…

Жалость к себе. Сколько раз слышала она ее в этом голосе! Слышала так часто, что сейчас ощутила лишь привычное отвращение.

– Так объясни это мне!

– Это все потому, что я слабый. Что мне не дано было быть сильным, как мама или ты. – Он не сводил глаз со своих сцепленных рук. – Она знала, что я ничтожество. И что им и останусь. А вот виски делало меня большим и сильным. Я мог хвастаться, как в один прекрасный день соберу со своих виноградников урожай и изготовлю собственное вино. Вино не хуже, чем у иных прочих в долине! Накачавшись виски, я верил, что так оно и будет. А потом с размаху шлепался на землю, и до меня доходило, что никогда тому не бывать, не по зубам мне это. Не хватает мне чего-то. Внутри не хватает.

Келли стояла и глядела на него – на седые поредевшие патлы, на дряблую и пожелтевшую от многолетнего злоупотребления спиртным кожу, на преждевременно состарившееся его лицо. Плечи, некогда широкие и мускулистые, теперь ссохлись и согнулись, как у того, кто потерпел поражение. И этого усталого, побитого жизнью старика полиция объявила беглым преступником и разыскивает – с вертолетами, собаками и оружием на изготовку!

– Земля – это единственное, что помогало мне ощутить себя человеком, – продолжал он тихо и хрипло. – Вот поэтому-то мне и приходится изо всех сил цепляться за нее. Поэтому я и не могу позволить Ратледжам ее у меня отнять. – Совладав с собой, он все-таки поднял на нее взгляд, в глазах его читалась мольба. – Неужели непонятно? Если я лишусь земли, каждому будет ясно, что я полное ничтожество!

– Понятно, – пробормотала Келли. Отвернувшись, она направилась к буфету, достала оттуда две чистые чашки и налила в них кофе в то время, как мысли ее в полной сумятице скакали, опережая друг друга.

Годы и годы страданий, гнева и… страха! Годы ненависти, тщетных стремлений и надежд. Теперь она хотела лишь одного – покончить с этим, освободиться, раз и навсегда.

Достав банку с сахарным песком, она насыпала в его чашку три полные ложечки, после чего отнесла чашки на стол и пододвинула к нему его кофе.

– Выпей вот кофе. Согрейся. – Подвинув стул, она села напротив него. – Прятаться долго ты не сможешь, – заключила она, глядя, как обеими руками он поднял чашку и принялся с шумом прихлебывать кофе. – Вчера я говорила с Максвейном. Это хороший адвокат. Он может помочь, но лишь в том случае, если ты сдашься в руки полиции.

– Другими словами, может помочь мне очутиться в тюрьме, – пробормотал отец. – Ратледжи ловко все обтяпали. Если я и она утверждают противоположное, то кто поверит мне?

– Но если ты невиновен…

– Если, – помолчав, он невесело хмыкнул. – Видишь? Даже ты не веришь мне! Моя собственная дочка и та думает, что я укокошил этого парня.

Келли хотелось бы поверить ему, но поверить означало бы доверять, а это никогда не приносило ей ничего иного, кроме горя и страданий.

Устало вздохнув, она сказала:

– Тогда ответь мне на несколько вопросов.

– Что еще за вопросы? – В его взгляде также сквозило недоверие.

– Ты говорил, что отправился в имение Ратледжей, чтобы спуститься в погреба и испортить вино. – Келли вертела в пальцах чашку, медленно и рассеянно. – Если ты хотел спуститься в погреба, что ты делал за углом?

– Я услыхал голоса, хотел узнать, кто там есть. Я знал, что в усадьбе гости, и испугался, что, может быть, сюда идут, что хозяйка решила показать гостям погреба, похвастаться винами. Я решил на всякий случай проверить. И выждать, если надо.

Келли была вынуждена признать, что объяснение его звучит правдоподобно.

– Ну и когда ты пошел проверить, что ты увидел?

– Ничего. По крайней мере до тех пор, пока не появился, шатаясь, тот парень и не свалился наземь как подкошенный.

– Раньше ты мне этого не говорил! – Дождь припустил опять, с новой силой забарабанив по крыше. – Ты говорил, что мертвец там уже лежал.

– Он и лежал, когда я подошел, – возразил он не без раздражения в голосе.

«Тонкости словоупотребления, – подумала Келли. – Другое дело, что эти политиканы, судейские крючкотворы могут вывернуть это наизнанку и обратить себе на пользу».

– Ладно. – Она опять вздохнула, прежде чем задать новый вопрос. – Что же ты увидел перед этим?

– Ничего. Я уже говорил это. Но я слышал голоса – кто-то ссорился, спорил.

– О чем спорил?

Подув на кофе, он отхлебнул еще глоток.

– Не знаю. Я не расслышал, о чем шла речь. – Он нахмурился, досадуя на ее вопросы. – А если и расслышал бы, все равно не понял. Я был выпивши. В первый раз после почти двухнедельного поста. Ты можешь не поверить мне на слово. Тогда обыщи буфет. Припрятанных бутылок ты там не найдешь.

– Голоса, которые ты слышал, сколько их было? Два, три, четыре? Может быть, больше?

– Бога ради, неужели ты думаешь, что я помню? – Раздраженно вскочив, он направился к рабочему столику, где налил себе в чашку еще кофе, прибавил сахару.

– Попытайся вспомнить.

После долгого молчания он сказал:

– Два… А может, три. Точно не помню.

– Голоса была мужские? Женские? Или и женские и мужские?

– Один из них уж точно принадлежал мужчине, не правда ли? – Он хохотнул, довольный тем, как к месту вспомнил пол убитого.

– Ну а другой? А может, другие?

– Не знаю. – Он сунулся в холодильник в поисках еще чего-нибудь съестного, потом вынул из буфета банку персикового компота. – Один говорил громко, словно он сердится или обижен. Это был явно мужчина. – Он порылся в ящике с инструментами, извлекая оттуда консервный нож. – По-моему, тогда мне показалось, что голоса мужские, но… сейчас я не уверен. Все как в тумане. Один из голосов, мне кажется, мог быть и женским.

Это могло быть как правдой, так и ловкой попыткой направить ее по ложному следу. Келли потерла лоб. Она не заметила первых признаков головной боли, но сейчас голова разболелась не на шутку – боль была ровной, давящей.

– А когда ты приблизился к телу, ты не заметил кого-нибудь рядом?

Достав из ящика со столовыми приборами вилку, отец подошел с ней к столу и занялся вылавливанием из банки кусочков персиков.

– Только Кэтрин Ратледж, великую и несравненную Кэтрин собственной персоной. – Набив полный рот персиками, он проглотил их, запив горячим и сладким кофе. – И кто докажет, что не она укокошила парня?

Предположение это не выдерживало никакой критики. Кэтрин и в свои девяносто оставалась, конечно, женщиной грозной, по при этом она не обладала ни ростом, ни силой, достаточными, чтобы нанести удар по голове мужчине на целый фут выше ее, столь мощный, чтобы он оказался смертельным.

– А до этого ты ничего не видел и не слышал?

– Не помню. – Он нацепил на вилку еще один скользкий кусок.

– Шагов никаких не слышал? – продолжала настаивать Келли. – Чтобы кто-нибудь бежал? Ничего похожего не было?

– Сколько раз мне тебе повторять, что помню я все как в тумане! – воскликнул он не то с досадой, не то сердито. – Думаешь, мне самому не хочется вспомнить? Думаешь, я не ломаю голову, как бы изобрести способ, чтоб хоть кто-нибудь мне поверил? У меня мозгов хватает, черт побери, чтоб сообразить – стоит им поймать меня один разок на лжи, всего один-единственный раз, и, как ни старайся, никто не поверит ни слову из всего, что я рассказываю о той ночи.

Дождь с силой бил в окна, а тишина в комнате все углублялась. Келли задала отцу волновавшие ее вопросы, но так и не решила, верит ли она отцу или же не верит. Молча она глядела, как он пьет компот из банки. Кофейная чашка его была пуста.

Встав, он сказал:

– Мне надо собрать кое-какую еду. – Достав из-под раковины пластиковый мешок, он начал с того, что кинул туда пару банок на выбор, потом принялся опустошать полки буфета, сбрасывая в мешок все банки подряд. – Принеси мне штаны и рубашки на смену.

– Куда ты пойдешь? – Полиция шныряла повсюду. Безопасного места, чтобы спрятаться, для него не нашлось бы. Во всяком случае, чтобы спрятаться надолго. – Куда ты пойдешь?

– А зачем тебе это знать? Чтобы натравить на меня законников? – криво усмехнулся он, сразу превратившись в привычного ей отца. Открыв было рот, чтобы опровергнуть обвинение, она тут же закрыла его, мысленно сказав себе, что, конечно же, донесла бы куда следует. Видимо, это было написано на ее лице. – Я знал, что Ратледжи сумеют восстановить тебя против отца.

– Да хватит тебе злобиться на Ратледжей! – Келли в сердцах вскочила, сжала кулаки. – Вечно тебе надо спихнуть на кого-то собственную вину! Но никто тебя в эту неразбериху не толкал. А если я теперь тебе не верю, так это потому, что слишком часто ты лгал мне раньше! Врал, божился и снова врал! Ты! А вовсе не Ратледжи!

Он потупился, потом пробормотал, глядя в сторону.

– Я сам принесу себе одежду.

Шум дождя перекрыл какой-то рокот. Келли подумала, что это гром, но рокот был ровным и все это время как бы нарастал. Келли поняла, что это не гром, а гул автомобильного мотора, и вздрогнула.

– Мне кажется, кто-то едет, – предостерегающе шепнула она отцу и, метнувшись в гостиную, увидела свет фар, нащупывавших дорогу сквозь сплошную стену дождя.

Она бросилась к передней двери, которую оставила открытой. Подъехавшая машина тормозила возле взятого ею напрокат автомобиля. На секунду свет фар ослепил ее. Фары погасли, и одновременно с этим она услышала, как хлопнула задняя дверь дома. В полной тишине раздавался только шум дождя. Келли ждала, когда откроется дверца автомобиля и зажжется верхний свет, чтобы посмотреть, в форме ли приехавший.

В темноте обозначился квадратный темный корпус автомобиля. Это джип. Джип Сэма. Напряжение несколько ослабло, но тут же вернулось опять. С непокрытой головой, прямо по лужам он бежал под дождем к переднему крыльцу. Келли попятилась, впуская его.

Уже в гостиной он стряхнул дождевые капли с плеч и рук, острый взгляд, которым он ее смерил, выражал нечто большее, чем раздражение.

– Могла бы и предупредить, куда собираешься!

– Не сообразила как-то, – призналась Келли, потом сказала удивленно: – Откуда ты догадался, что я здесь?

– Я и не гадал. Просто это первое, что пришло мне в голову. – Грудь его поднялась в усталом и тяжелом вздохе. – Не будешь ли любезна объяснить, чем это ты тут занимаешься?

– Уборкой. – Ей надо было бы сообщить ему об отце, о том, что он совсем недавно был здесь, что она говорила с ним, но она не смогла выговорить ни слова. Неуместное в данной ситуации понятие о верности лишало ее дара речи.

– В вечерних «Новостях» показали несколько отснятых здесь кадров. Здесь побывали репортеры. Они проникли в дом. Внутри было как в свинарнике. – Она оглядела гостиную. Комната казалась по-прежнему запущенной, но не такой грязной, как раньше. – Мне не хотелось, чтобы новые репортеры застали дом в таком виде.

– Больше репортеров не будет. Я выставил охрану. Мне жаль, что я раньше не позаботился об этом, – сказал он, и в голосе его прозвучала прежняя мягкость. – Ну так что? Ты готова?

– Мне еще надо вытереть пыль и подмести. Я…

– Я пришлю сюда завтра кого-нибудь прибраться вместо тебя. – Положив руку ей на плечо, он повернул ее, слегка подтолкнув в глубь комнаты, другой рукой указывая на кресло.

– Пойдем. Вот твой плащ. Я погашу свет в кухне. Келли вспомнила о кофейных чашках и коробке с хлопьями на столе.

– Нет. Я сама. – Чувствуя раскаяние от того, что утаила от него визит отца, она заспешила в кухню.

Сэм пошел за ней следом. Келли вошла в кухню первая, но не успела скрыть следы чужого присутствия. Сэм озадаченно глядел, как она ставит чашки в раковину.

– Кто это был здесь? – Глаза его подозрительно сощурились. – Твой отец?

Набрав в легкие воздуху, она кивнула:

– Да.

– Когда? Давно?

– Когда ты подъехал, он выскочил с черного хода.

Чертыхнувшись, Сэм кинулся к задней двери и распахнул ее. Но ее отца и след простыл. Резким движением он захлопнул дверь и, повернувшись, сердито взглянул на Келли.

– Какого же черта ты его не задержала? – пробормотал он и, отшвыривая стулья, двинулся из кухни обратно в гостиную.

– Как это ты себе представляешь? – парировала она и, рванув провод, отключила кофейник. – Схватить и не пускать в ожидании тебя? Я даже не знала, что это ты! Не знала, кто это едет!

Пройдя за ним в гостиную, Келли смотрела, как он хватает трубку черного телефонного аппарата, стоявшего возле кресла отца. Аппарат был старый, с круглым диском. Келли знала, что телефон не работает, но предоставила Сэму убедиться в этом самому. Не услышав гудка, Сэм швырнул трубку и повернулся к ней. – Об этом надо сообщить, Келли. Никогда еще взгляд его, лицо, нижняя челюсть, весь его облик не казались ей такими тяжелыми и суровыми.

Точными экономными движениями он снял со спинки кресла и сунул ей в руки плащ, потом крепко, как тисками, сжав ее руку, повлек к двери. Так и не надев плащ, а лишь прижимая его к себе, она вышла с ним на крыльцо. Сильные струи дождя остужали ее горящие щеки, а пальцы Сэма крепко сжимали ей руку.

– Почему ты мне не сказала, что он был здесь? – Вопрос этот он задал как бы через силу, глядя как бы мимо нее.

– Я не знала, как сказать. – Голос ее был тоненький, как у маленькой девочки, какой она себя чувствовала в эти минуты.

– Не знала, как сказать? Да при виде меня все, что тебе надо было, это крикнуть, что он выбежал с черного хода, и тогда я, может быть, успел бы его догнать! – Отпустив ее руку, он открыл дверцу ее машины со стороны водителя и придержал, на этот раз глядя прямо на нее. – Я думал, ты хочешь, чтобы его поймали. Чтоб все это кончилось.

– Я и хочу. – Она храбро встретила его взгляд, не обращая внимания на стекавшие по лицу струи воды, дождь теперь лил как из ведра, воздвигая водяную стену между ними.

– Почему же ты ничего не сказала? Ты надеялась скрыть это?

– Нет, конечно.

– Куда он отправился?

– Он мне не сказал.

– Ты не видела, в каком направлении он пошел?

– Нет. Я бросилась посмотреть, кто это едет. И тут же услышала, как хлопнула задняя дверь.

– Что он говорил тебе, Келли? Полиция захочет это знать.

Подбородок у нее задрожал. Чтобы скрыть это, она наклонила голову, чувствуя, как дождевые капли стекают по ее носу.

– Говорил, что был никудышным отцом. Говорил, что не виноват и не убивал барона Фужера, что это сделал кто-то другой, кто был рядом.

– И ты ему поверила? – Насмешка, прозвучавшая в его голосе, доконала ее. – Ты забыла, как он обращался с тобой? И что это тебе стоило?

– Нет, не забыла. И никогда не забуду. – Скользнув на водительское место, она рывком тронулась с места, оставив его с протянутыми руками. Двигатель завелся сразу, едва она прикоснулась к ключу зажигания. Краем глаза она видела, как Сэм садится в джип. Загоревшиеся фары ее машины прорезали стену дождя и осветили узкую дорожную колею.

На щеках ее слезы мешались с остатками дождевой влаги. Вытерев мокрые щеки, она покатила быстрее, чем следовало. Она не могла бы ответить точно, от чего убегала – от прошлого или от настоящего.