А том, как он будет справляться завтра, Сакуров старался не думать. Он пришёл в свою избу, переоделся в чистое и, так как топить было лень, завалился спать в одежде. Дождь монотонно барабанил по жестяной крыше, за окном спальной неназойливо капало из прохудившегося желоба. Времени было…

 «А какая на хрен разница?» - подумал Сакуров.

 - А вот никакая не на хрен, - послышался знакомый голос.

 - Фома, ты? – машинально уточнил Сакуров.

 - Мы, - доложил невидимый домовой.

 - Что так официально? – переспросил Сакуров. – Или ты не один?

 - Один.

 - Понятно…

 Насчёт понятно Сакуров сказал совершенно бездумно, поскольку понятие «понятно» даже рядом не стояло с его способностью что-либо нормально понимать. Хотя свой прошлый сон он помнил отчётливо, и даже про свою временную амнезию не забыл, когда в какой-то момент прошлого сна Константин Матвеевич забыл такое простое название места следования как Сакура.

 - Какая-то на фиг Сакура, - ворчливо заметил Фома, - напридумывают всякого от белогорячечного бреда, а потом маются.

 - Ну, мне ещё до белой горячки далеко, - лениво и не совсем уверенно возразил Сакуров. – А вот ты явно страдаешь склерозом.

 - Это ещё почему? – удивился Фома.

 - Да взять ту же или того же Сакуру, - пробормотал, засыпая (если, конечно, он уже не спал), Сакуров, - но даже не о Сакуре речь, потому что ты даже в такой ерунде, как дух первозданный и душа, запутался. То есть, не запутался, а сначала врал одно, а потом другое… Сперва ты говорил, что у меня есть этот самый дух, а потом пошёл в отказ… А что про душу пел?

 «А что он пел?» - прервался на случайную мысль Сакуров, но решил не отвлекаться и закончил тираду в заданном ключе:

 - Сначала одно, потом – другое, а ещё ночь спустя – третье. В общем – склеротик ты хренов… Или демагог… завзятый…

 - Ты сам-то разумеешь, о чём глаголешь, грешный? – кротко поинтересовался Фома.

 - Ну, заглаголил…

 - Ты не спи!

 - Тебя не спросил…

 - Ладно, пошли к твоей Сакуре.

 - Пошли…

 Константин Матвеевич, как будто и не засыпал (или не спал вовсе) бодро соскочил с кровати и встал на лыжи. Он помахал руками, уверенно ожидая, что лыжные палки окажутся в них так же спонтанно, как под ногами лыжи, но никаких палок не образовалось.

 «Да и хрен на них», - легко подумал Сакуров, дёрнулся корпусом и покатил на лыжах по зелени холма, неизвестно откуда взявшегося в его малогабаритной спальне. При этом он скользил не вниз, а вверх по склону. Но ни вектор движения, ни явление холма его не удивляло, как не удивлял сам факт катания на лыжах по зелёной травке.

 - Нельзя ли побыстрее? – поторопил Сакурова Фома, рассекающий ту же травку на каноэ. И получалась такая интересная картина, что Фома на своём каноэ рассекал травку сверху вниз, а Сакуров на своих лыжах – снизу вверх. Они рассекали навстречу друг другу, но встретиться никак не могли. По этому поводу в голове Константина Матвеевича родилась версия о разных пространствах с прозрачной между ними границей, в каковых пространствах с аналогичными холмами и травкой на них они с Фомой присутствовали. И всё бы хорошо (в смысле правдоподобности версии), однако имелась маленькая нестыковочка. Дело в том, что Фома рассекал на своём каноэ вниз по своему пространству чётко по линии движения Сакурова, но не приближался, а удалялся. Хотя голос постоянно аукающего Фомы с аналогичной постоянностью приближался. А на фига, спрашивается, если ты и твой домовой находитесь в разных пространствах и двигаетесь навстречу друг другу, друг от друга удаляться, да ещё мудрить с акустическими эффектами? Ведь если ты и твой домовой двигаетесь навстречу друг другу в разных пространствах, вы обязательно должны пересечься. Или, на худой конец, столкнуться. Ну, всё равно, как будто вы ехали бы во встречных троллейбусах.

 «Нет, столкнуться в разных пространствах не получилось бы», - решил Константин Матвеевич и стал с беспокойством наблюдать новое странное явление, порочащее его первоначальную версию. Дело в том, что Фома стал раскачивать своё каноэ и, соответственно, плескаться травой. Эта трава полетела в лицо Сакурову, а какая на фиг трава может попасть из одного пространства в другое?

 «Чёрт знает что!» - мысленно возмущался Сакуров.

 То, что он катится по инерции вверх, его не трогало, как и то, что Фома едет по траве на каноэ. Причём без всякого весла, как Сакуров – без лыжных палок.

 «Выходит дело, мы находимся с Фомой не в параллельных или перпендикулярных пространствах, – принялся развивать мысль Константин Матвеевич, совершенно не напрягая ног и совершенно не чувствуя былой сонливости, - а в соседних по ходу движения, но взаимоисключающих в силу полярности направлений по отношению к земному тяготению…»

 Мысль показалась Сакурову гениальной и удивительной по насыщенности научными терминами. Но ещё удивительней казался факт лёгкости, с какой Константин Матвеевич до такой мысли додумался. И, пока Сакуров тихо радовался своей гениальности, оказалось, что никакой полярности движений его и Фомы не существует, равно как взаимоисключающих по вышеназванной причине соседних пространств по ходу движения. И лыжи с каноэ куда-то подевались на хрен, и от зелёного холма ни черта не осталось, одни только фиолетовые заросли, сквозь которые они с Фомой продирались бок о бок и никуда друг от друга не удаляясь.

 «Вот те раз!» - хотел подумать Сакуров, но в его голове творилась какая-то вегетарианская каша и даже такая простая мысль у него не получилась.

 «Что за…» - сделал ещё одну попытку Константин Матвеевич, потом присмотрелся к Фоме, затем оглядел себя и понял, почему ему ни черта нормально не думается. Дело в том, что они с Фомой были какими-то примитивными обезьянами даже не из породы бабуинов, которые не то что про вот те раз, но и «мама!» в уме сказать не могут.

 «Угу», - подумал тогда Сакуров и, дабы не надрывать мозгов, сосредоточился на движении по зарослям с помощью всех своих четырёх конечностей. А потом, когда пришла нужда сигать с одной фиолетовой поросли на другую, включил в работу и хвост. Фома шустрил параллельно, а впереди, над верхней кромкой фиолетовых джунглей, замаячила гора Килиманджаро.

 - Какая она тебе на фиг Килиманджаро, - возразил Фома нормальным человеческим голосом, не теряя при этом своего временного обезьяньего обличья, - это Фудзияма.

 - Что ты говоришь, - также по-человечески спросил Сакуров и повис на одном только хвосте, чтобы дать отдых натруженным конечностям.

 - Притомился я, однако, - сказал Фома, свалился с дерева на фиолетовый мох и заснул.

 - Дело, - буркнул Сакуров, разжал хвост и свалился рядом.

 Проснулся он в своей каюте. Рядом стоял Парацельс и листал свод Правил Предупреждения Столкновения Судов. Вид у него был глубокомысленый, вид – капитанский, но какой-то экзотически зарубежный. В общем, обычная фуражка с крабом, пёстренькая безрукавка поверх традиционного тельника и дамские шорты, из-под которых наполовину видны ягодицы. Хотя ягодицы у Парацельса оказались так себе: какая-то худосочная с волосами фигня.

 - Ну? – строго спросил Парацельс, когда увидел, что Сакуров проснулся.

 - Ну… - промямлил Сакуров, прикидывая, за что его может вздрючить сам капитан, пусть даже неизвестного ему флота, не говоря уже о порте приписки. Одновременно старпом (Сакурову приснилось, будто он снова старпом )(42) сполз со своего рундука и обнаружил себя в одних шортах и сплошной татуировке.

 «Надо же», - подумал во сне Сакуров, не имевший в реальной жизни на своём теле ни одной татуировки. Подумав, Константин Матвеевич машинально посмотрел в иллюминатор и увидел остров в виде одной огромной горы.

 - И никакой это не остров, - загорячился Парацельс, - потому что где остров, а где целый континент.

 - Вы хотите сказать, что мы на виду целого континента? – вежливо переспросил Сакуров, испытывая некое двойственное отношение к присутствующему в его каюте. С одной стороны, лично к Парацельсу он не питал никакой особенной, по принципу чистой субординации, почтительности. В то время как к капитану судна…

 - Ну, конечно! – взмахнул руками Парацельс и нечаянно сбил капитанскую фуражку на затылок. – Что же вы, батенька, Африку не узнали?

 - Африку? – снова переспросил Сакуров и потянулся к иллюминатору поближе. Дело в том, что в бытность свою моряком Константин Матвеевич дальше Трапезунда (43) не ходил.

 - Ну, конечно, Африку! – пуще прежнего загорячился Парацельс. – Какой вы после этого к чёрту штурман, если Трапезунд от Африки отличить не можете!?

 - Но я… - попытался оправдаться Сакуров тем, что ничего такого даже не думал. То есть, про чёртов Трабзон с меркантильными турками, у которых ему не удалось выменять ничего путного на две бутылки традиционной водки, Константин Матвеевич таки подумал, но даже не думал сравнивать его с Африкой. А уж говорить такую ересь в присутствии целого капитана, потому что как можно сравнивать какой-то занюханный черноморский порт, где хрен положили на традиционную советскую водку, с целым континентом? Хотя гора в океане мало походила на целый континент.

 - Нет, он ещё оправдываться! Нет, он ещё спорить! – ещё больше разволновался, хотя куда уж больше, капитан.

 - Да я…

 - Молчать! – завизжал Парацельс. – В иллюминатор марш-марш!

 - Это ещё зачем? – запротестовал Сакуров, но барашки на судовом окне стал откручивать.

 - Шлюпка там у тебя под иллюминатором. Понял? Мухой в неё и – марш-марш в Африку! Нам же надо поспеть к Сакуре, поэтому жив-ва!

 Константин Матвеевич вылез из иллюминатора и увидел шлюпку с каким-то негром на вёслах. Шлюпка была шестивесельная, негр – один.

 «Ну, ничего, сейчас мы с кэпом подсядем и как-нибудь отгребёмся, - стал соображать Сакуров, - но почему такая спешка? Раньше, сколько я помню, мы никуда не гнали. И потом: какая на хрен Сакура в Африке?»

 - Какая надо! – заорал Парацельс и боднул Сакурова в зад своей фуражкой.

 «Вот докопался», - подумал Константин Матвеевич, примериваясь, как бы ему ловчее соскочить в раскачивающуюся на небольшой волне шлюпку с нахально ухмыляющимся негром. Одновременно Константин Матвеевич навскидку определил водоизмещение судна, которое он сейчас покидал несколько двусмысленным способом, высоту бортов, остойчивость и прочие параметры вплоть до качества надраенности ближнего скоб-трапа. А потом, когда определил, принялся рассматривать татуировку у себя на спине. Как это у него получалось, Сакуров не задумывался, но очень заинтересовался синим с красными фрагментами рисунком. В общем, татуировка напоминала морскую карту с обязательной розой ветров в нужном углу, курсами судов и отметками глубин и всевозможных отмелей. Больше того: на татуированной карте имелся похожий остров в виде единственной горы, именуемый авторитетным (в форме капитана) Парацельсом Африканским континентом, на одном из курсов красовался топографический кораблик, а рядом с корабликом была пририсована крохотная шлюпка, откуда невозможно скалился трудолюбивый негр. Затем на татуировке нарисовались масштабированные Сакуров с Парацельсом, первый сел на вёсла, второй взялся за румпель и карта на спине Константина Матвеевича ещё более (если учитывать скалящегося негра) оживилась. Что касается последнего, то он оказался вовсе не трудолюбивым, а совсем наоборот, потому что пересел на носовую банку и стал петь какую-то зажигательную негритянскую песню.

 «Интересная татуировка, - подумал раздвоившийся Сакуров, упираясь на вёслах и разглядывая свою спину, - можно сказать, татуировка не только живописная и поучительная в смысле географии, но живая и даже говорящая. В смысле, поющая…»

 И, пока один Сакуров грёб туда – не знаю куда, поскольку в таком состоянии он ощущал себя только за вёслами и ни черта, кроме вёсел, не видел, второй продолжал разглядывать свою собственную интересную спину и наблюдать жестикуляцию экзотического капитана, очевидно ругающего старпома за неправильно выбранный курс.

 - Стою я над Днипром, тай думку гадаю (44), - завывал негр, а Сакуров, разглядывающий татуировку на собственной спине в виде морской карты, думал о том, что вот какие бывают интересные негритянские песни и что капитан зря ругает масштабированного Сакурова за неправильно выбранный курс.

 «А может, он и не ругается вовсе, ведь его я, в отличие от негра, совсем не слышу, - прикидывал тот Сакуров, который разглядывал спину, - может, он просто от москитов отмахивается… Хотя какие к чёрту москиты в пяти милях от береговой полосы?»

 Как Сакуров подумал, так тотчас услышал голос Парацельса.

 - Куда тебя несёт, зараза? Левее бери, левее! Мористей, в общем! А то комары совсем одолели… Москиты, то есть…

 «Чтоб ты понимал, химик хренов», - с раздражением думал тот Сакуров, который упирался на вёслах, потому что от лица именно этого Сакурова ему захотелось накостылять по шее и капитану, и «трудолюбивому» негру, чья песня стала-таки уже надоедать изнемогающему старпому.

 «Да нет, понимать он кое-что должен, - оправдывал капитана другой Сакуров, также имеющий неоспоримое желание размазать крошечного негра по татуированной карте из-за его невозможного Африканского фольклора, - однако дуру кэп кое-где гонит очевидно. Потому что если взять мористей, где на карте чётко показаны вон те две банки (45) и течение вдоль берега, то африканские комары нам всем там покажутся ягодками. Поэтому пусть кэп идёт в жопу, а мы – ранее положенным курсом…»

 Тот Сакуров, который разглядывал живую татуировку на собственной спине, с одобрением отметил, как крошечное судно с тремя человечками в ней удачно миновало волнение в районе банок и пошло параллельно берегу, стараясь не попасть в коварное течение. Негр сменил пластинку и запел голосом Киркорова, но в миниатюре, а капитан принялся отмахиваться от летучих рыб, потому что какие на хрен комары в пяти милях от берега пусть даже и самого злачного континента. То есть, москиты, которых а Африке видимо – невидимо.

 В это время татуированная карта на спине Сакурова ожила ещё больше, так как остров в виде единственной горы с игрушечной опоясывающей береговой полосой стал извергаться. Вернее, стала извергаться гора. Короче говоря, гора оказалась вулканом, о чём гласила соответствующая надпись на татуированной карте, хотя Сакуров видел эту надпись впервые. Впрочем, он сразу понял, что татуировка на его спине не вполне соответствует стандартам морской карты. Хотя бы по той простой причине, что на морских картах нет никаких поющих негров, и про вулканы в них ничего не говорится. А тут синим по…

 В этом месте своего сна Сакуров, разглядывающий карту, забуксовал, потому что не мог точно определить цвета, какой по какому писано. То есть, синий с красным цвета татуировки он определил без труда, однако цвет фона (цвет его кожи) точной классификации по цветовому признаку не подлежал. Такая неточность в мысленном сопровождении процесса разглядывания интересной карты сильно огорчила того Сакурова, который разглядывал свою спину, его огорчение передалось другому Сакурову, который упирался на вёслах, и они принялись спорить. Да тут ещё в спор ввязался и тот Сакуров, который был на карте.

 «Написано синим по жёлтому, - убеждал масштабированный Сакуров, - потому что кожа у нас жёлтая».

 «Сам ты жёлтая!» - горячился нормальный Сакуров.

 «Жёлтая – жёлтая!» - гнул своё масштабированный.

 «Жёлтая у покойников, а мы ещё не того», - упирался упирающийся на вёслах Сакуров.

 «Сейчас будем», - успокаивал масштабированный.

 В общем, название на татуированной карте, пусть синим по жёлтому, гласило, что остров на ней – это Африка, а гора – вулкан. Так и было написано – вулкан такой-то.

 «Какой ещё к чёрту вулкан?» - мучился нормальный Сакуров, сумевший разглядеть слово вулкан, но с названием вышла заминка, так как название стёрлось.

 «Да какая тебе на хрен разница?! – завопил с карты масштабированный Сакуров. – Смываться пора!»

 Он кинул вёсла, сунул на прощание по разу капитану с негром и рыбкой сиганул за борт. При этом он сначала крикнул про хрен, потом сунул, а затем сиганул. То есть, про смываться масштабированный предложил в промежуток времени, когда летел с борта в воду.

 «Ну, если вулкан рванёт, как следует, то никуда уже не смоешься», - рассудительно подумал тот Сакуров, который разглядывал карту.

  «Нет, будем ждать, когда крякнем!» – подумал тот, который упирался на вёслах и ни черта, кроме них, не видел. Но, не видя ни черта, кроме них, он вдруг проникся осведомлённостью того, кто разглядывал его или свою татуированную спину.

 «И вообще, сколько нас – двое или трое?» - подумал в этом месте своего сна один из Сакуровых. Он стал считать, но совершенно сбился со счёта самих себя, которые: первый) продолжал разглядывать татуировку; второй) упираться на вёслах; третий) улепётывать с помощью общедоступных саженок (46) от извергающегося острова. Или вулкана. Или целой Африки.

 - Греби правее! – орал в это время капитан.

 - Зайка моя! – голосил негр.

 - А как же Сакура? – стонал Сакуров и из последних сил налегал на вёсла. После этих слов  т о м у  Сакурову, который грёб, вдруг всё сделалось по барабану. Зато  э т о т,  который разглядывал карту, вдруг разволновался. Он продолжал наблюдать действия нереально крохотных персонажей, издающих кукольные «миниатюрные» голоса, и очень за них переживал. В это время один из персонажей уже подплывал к Австралии.

 «Силён, бродяга», - мысленно одобрил  э т о т  Сакуров.

 - Да что ей сделается, твоей Сакуре?! – надрывался капитан или Парацельс. – К тому же она не в Африке.

 - А говорил… - пытался возразить  т о т  Сакуров.

 - Мало ли я что говорил! – вопил капитан. – Правее бери, гребём к Антарктиде.

 - Я твой ёжик! – никак не мог заткнуться негр с голосом Киркорова.

 «Фигли правее и на хрена нам Антарктида? – мысленно возразил     т о т  Сакуров. – К тому же она левее… То есть, слева по борту…»

 - Птичка моя, я твой дятел, свинка моя, я твой боров, булка моя, я твой крендель, жучка моя, я твой тузик, - зачастил негр, а  э т о т  Сакуров попытался пальцем заткнуть негра. Но киркорообразный негр укусил

 э т о г о  за палец, а затем сменил тему и угрожающе выкрикнул:

 - Ой, мама, шибко дам!

 «Вот теперь чёрному континенту абзац однозначно, - решил неожиданно сдвоившийся Сакуров и впервые удивился тому странному обстоятельству, что он разглядывает свою спину. Удивился и неуверенно предположил: – С помощью зеркала, наверно?»

 В это время самый маленький и самый умный Сакуров выбрался на берег Австралии и принялся пасти крошечных овец.

 «Молодец, - похвалил маленького «объединённый» Сакуров, одновременно продолжающий упираться на вёслах и разглядывать оригинальную карту. – Поди, в Австралии пастухам платят много лучше, чем в России…»

 Вулкан к тому времени расходился вовсю. Небо затянуло сплошной чернухой, берега острова или континента стали осыпаться, а ветер значительно усилился. От него пошли волны, с Парацельса сдуло фуражку, а с негра – его концертное оперенье. В довершение ко всему стало чувствительно сыпать пеплом от расходившегося вулкана и плескать водой от поднявшихся волн. Константин Матвеевич ещё раз налёг на вёсла и… проснулся под фиолетовой пальмой. В лицо ему лил тропический дождь, и сыпало всяким, смываемым с пальмы усиленным ливнем, строительным мусором. В общем, ранее построенные на пальме птичьи гнёзда смывало на хрен, а их остатки вместе с дождевой водой и размякшим помётом падали на проснувшегося Сакурова.

 «Чёрт бы побрал вас всех!» - хотел ругнуться Сакуров, но так как он проснулся в виде обезьяны, то никакого путного ругательства не получилось. Поэтому Сакуров поверещал-поверещал и проснулся окончательно. Дождь лил, как из ведра, с потолка капало, рядом с кроватью образовалось лужа, и брызги рикошетом летели в лицо бывшего старпома. Константин Матвеевич посмотрел на будильник и стал вылезать из-под отсыревшего одеяла.