- Ты зачем? – спросил Сакуров, не зная, что ему делать в первую очередь: то ли броситься в Серапею спасать глупых тёлок, то ли припасть к Жоркиной груди?

 - А что, не надо было? – ухмыльнулся Жорка и стал неторопливо прикуривать, прикрываясь от дождя полой дождевика.

 - Надо было, не надо было, - забормотал Сакуров, мечась между Жоркой и обрывом, а затем срываясь в отчаянный крик: – Что мне с этими делать!? Ведь потонут на хрен!!! А на фига ты собаку привёл?

 - Собака – друг человека, - предельно популярно объяснил Жорка.

 «Он что, издевается?» - подумал Сакуров и таки бросился к обрыву.

 - Да не суетись ты! – крикнул вдогон Жорка. Если честно, его забавляло поведение неопытного селянина. Они с Варфаламеевым, допив остатки самогона, уже полчаса наблюдали с околицы за Сакуровым и, когда тот занял такой удобный для ныряния глупых тёлок с обрыва плацдарм, Жорка, имевший кое-какой опыт общения с данной категорией недозревшей говядины, решил сходить на помощь.

 - А если потонут?! – крикнул в ответ Сакуров, бегая вдоль обрыва и наблюдая за тёлками, тщетно пытающимися выбраться на скользкий глинистый обрыв. – Ведь говядина – не капуста. Говядину мне акционеры не простят…

 - Не простили бы, - уточнил Жорка, подходя к Сакурову, - да тёлки не утонут.

 - Будем вытаскивать? – с надеждой спросил Сакуров.

 - Ты что, дурак? – кротко поинтересовался Жорка.

 - Я вообще ничего не понимаю! – с отчаянием завопил Сакуров, хотя из всего происходящего в виде прибывшего Жорки с собакой Виталия Иваныча он понимал одно. Вернее, подозревал. То есть, догадывался о единственной стоящей причине, побудившей Жорку прибыть в ненастную погоду на выручку соседа. Другими словами, Жорке понадобилась очередная сотня баков, деньги лежали в укромном месте в избушке Сакурова, поэтому Жорка решил попасти тёлок в то время, пока Сакуров сгоняет домой, выдаст Миронычу валюту на обмен и вернётся на службу.

 В общем, с самим Жоркой почти всё ясно, но причём тут собака Виталия Иваныча?

 - Ведь если мы их не вытащим, то они потонут! – почти прорыдал Константин Матвеевич, умножая в уме рыночную стоимость килограмма телятины на примерный вес молодняка, временно не занимающегося откормом по причине вынужденного купания. А ещё Сакуров вспомнил случай, когда одна тёлка свалилась в небольшой искусственный пруд за огородом его соседок, и как Мишка с Витькой вытаскивали её оттуда. Мишка лупил орущую тёлку коромыслом, Витька усиленно перекуривал, а Семёныч, Сакуров и Варфаламеев тащили тёлку за рога и верёвку, привязанную к её шее.

 - А я говорю: не потонут, - философски заявил Жорка. – Стой тут, дыши глубже, наблюдай без нервов и учись правде жизни.

 Сакуров покорно замер на месте и стал наблюдать. Тёлки, пасущиеся на полуострове, потянулись в сторону материка. Тёлки, упавшие в воду, поняв тщетность попыток подняться по обрыву, отдались течению и поплыли вниз по речке. Жорка с собакой Виталия Иваныча пошёл по берегу в ту же сторону. В это время на противоположном берегу показалось сопредельное стадо дойных коров, а бык, обслуживающий его вместе в двумя придурками-пастухами, подал голос. Тёлки, до сих пор покорно сплавляющиеся по течению, задёргались и поплыли к противоположному берегу. Жорка достал из-за пазухи какой-то пакет и швырнул его туда, куда намеривались пристать глупые похотливые тёлки. Одновременно он что-то скомандовал собаке Виталия Иваныча, и та резко форсировала неширокую речку.

 Надо сказать, в данной российской сельской местности не один только щенок Мироныча страдал от хронического недоедания. За время жизни в российской глубинке Сакуров с удивлением обнаружил, что в Угаровском районе Рязанской области ни собак, ни кошек никто нормально не кормит. И если щенка Мироныча можно было назвать очень голодным, то собака Виталия Иваныча была просто голодная. Поэтому, выскочив на противоположный берег, она стала жадно пожирать какую-то еду, вывалившуюся из пакета, который швырнул Жорка, а когда на тот же участок берега (где просыпалась вожделенная жратва) стали выползать глупые тёлки, собака Виталия Иваныча просто покусала их за их похотливые морды. Тёлки с мычанием отчалили от берега, ещё немного поплавали, а затем удачно выбрались на нужную сторону.

 - Ну, ни хрена себе! – с чувством сказал Константин Матвеевич и пошёл собирать тех будущих коров, которые норовили разбрестись по материковой части заливных лугов, откуда можно было удрать к лесопосадке и попасть на железную дорогу, слинять в капустное поле или забрести в заболоченную низину, чтобы там увязнуть и орать благим матом.

 - Вот я и говорю, - словоохотливо сообщил Жорка, подходя к Сакурову, - выпиваем мы весь самогон за вычетом твоих ста пятидесяти граммов, и, перед тем, как разойтись по домам, выходим с Варфаламеевым на околицу, чтобы посмотреть на тебя… Что, думаешь, ты один такой умный и первый придумал пасти тёлок в этом удобном месте? Короче, тёлки отсюда и до тебя падали в воду. Поэтому, представив твоё паническое состояние и возможность выхода тёлок на противоположный берег, я сгонял к Виталию Иванычу за его собакой и – мухой сюда. Короче: дуй домой, выдай Миронычу две по сто баков и отправляй его за горючим. Пока, понимаешь ли, не вечер. А чтобы Мироныч не забыл, зачем его посылали, Петька обещал старого хрыча сопровождать.

 - Слышь, Жорка, может не надо? – неуверенно возразил Сакуров, памятуя свои вчерашние решительные мысли насчёт категорического прекращения всяких финансовых (и золотовалютных в том числе) взаимоотношений с такими упырями, как Мироныч и его сынок. Параллельно Константин Матвеевич подумал о том, что о какой на хрен вчерашней решительности может идти речь после сегодняшнего показательного выступления его верного товарища и односельчанина Жорки Прахова. То есть, идти она, в смысле – речь, может, но…

 - Надо, - кратко возразил односельчанин, и Сакуров поплёлся в деревню.

 Мироныч сдержал своё слово и, когда Константин Матвеевич стал загонять стадо, он издали приметил странную картину. Вернее, бывший морской штурман, машинально поглядывая в сторону загона, обнаружил, что один столб на входе какой-то не такой. Когда же Сакуров, нещадно лупя тёлок кнутом, подошёл ближе, он услышал, что странный столб подаёт голос.

 - Но, родные, но пошли на место! – вякал столб голосом Мироныча.

 «Что за фигня?» - протёр глаза Константин Матвеевич и увидел старого хрыча. Хитрожопый старец был пьян, дальше некуда, но его снедала жажда оплачиваемой деятельности, поэтому он временно покинул продолжающееся в его избушке застолье и выполз на оперативный простор. А так как ему не хотелось мокнуть под продолжающимся дождём и стоять на четвереньках в навозной жиже, он предусмотрительно, на манер Одиссея, привязал себя к столбу на входе и накрылся какой-то попонкой.

 «Во даёт!» - изумился Сакуров и принялся бегать из стороны в сторону, торопя тёлок. Тёлки в загон шли нога за ногу, и Сакурову пришлось попотеть. Он минут двадцать месил грязь с навозом возле загона, а потом ему ещё пришлось отвязывать Мироныча, чтобы накинуть на столбы поперечные жерди.

 - Вы зачем меня на землю положили? – бузил старый хрыч.

 - Сейчас подниму, - пыхтел Сакуров, одновременно лягая ногой тех тёлок, которые норовили выпятиться на волю, и привязывая скользкие сырые жерди к скобам, вбитым в столбы.

 - Только шубу не порвите, - предупредил Мироныч, возясь на сырой земле.

 - Какую шубу? – не понял Сакуров, пригляделся повнимательней и сообразил, что та штука, которую он принял за попонку, когда-то действительно была шубой. И её, судя по размером, когда-то носила необъятная Аза Ивановна, супруга мелкого хрыча Мироныча.

 - Каракулевую, - сообщил бывший директор и встал на четвереньки.

 - Это когда она была каракулевой, - возразил Сакуров и попытался взгромоздить односельчанина на свои натруженные плечи. Однако намокшая бывшая каракулевая шуба, хоть и стёрлась за время носки до качества нагольного тулупа третьей свежести, весила в два раза больше самого Мироныча, поэтому бывший старпом вынул бывшего директора из его бывшей шубы и потащил в избу почти в чём мать родила.

 - А где моя шуба? – принялся бузить Мироныч, дрыгая ногами.

 - Вот, блин, - кряхтел Сакуров, поднимаясь на крыльцо избушки односельчанина.

 - А где моя плащ-палатка? – не унимался гнусный старец.

 - Привет труженикам полей! – подал голос Жорка из клубов сигаретного дыма.

 - Как поработал? – осведомился Варфаламеев.

 - Как обернулись? – вопросом на вопрос ответил Сакуров.

 - Нормально, - сдержанно возразил Варфаламеев.

 - Тебе, Варфаламеев, ничего поручить нельзя, - заявил Жорка.

 - Что-то не так? – поинтересовался Сакуров.

 - Садись, - буркнул Жорка и налил соседу. Константин Матвеевич занял место, выпил водки, принесённой из города Варфаламеевым, который сопровождал Мироныча в Угаров и обратно, и сморщился.

 - Где водку брал, Петь? – поинтересовался Сакуров, втыкая вилку в тарелку с какой-то закусью.

 - А он её и не брал, - сообщил Жорка.

 - Это как? – не понял Константин Матвеевич.

 - Молча, - принялся объяснять Жорка, а Варфаламеев вздохнул и пригорюнился. - Сначала Мироныч со своей Азой Ивановной хотели отоварить Варфаламеева своими пойлом-закуской, но у нашего гуманиста достало ума от их предложения отказаться. Тогда Аза Ивановна выкатила на стол пузырь Ванькиного спирта, Варфаламеев обмяк, а старый хрыч вызвался побегать по магазинам. И – вот!

 Сакуров что-то съел и снова сморщился.

 - Кстати, на хрена ты его принёс? – спросил Жорка и кивнул на Мироныча, подползающего к банкетному столу.

 - Так это, - невразумительно ответил Константин Матвеевич.

 - Где моя каракулевая шуба? – поставил вопрос ребром старичок и скушал, даже не изменившись в лице, заготовленную для него дозу какой-то невозможной отравы.

 - Ну и дерьмо, - сказал Сакуров и стал перезакусывать бутербродом с луком и Жоркиной сельдью.

 - Это он якобы купил в магазине, которым владеет его давнишний должник, - вымученно улыбнулся Варфаламеев и стоически принял очередную дозу отравы, а затем также стоически закусил снедью из магазина должника Мироныча. – Я, пока он якобы покупал, два часа торчал в его квартире и слушал Азу Ивановну, как она чуть было не вышла замуж за боевого генерала.

 - Купил он, как же, - проворчал Жорка. – Он взял своего должника измором, и тот погасил мифический долг вот этим…

 - А деньги? – спросил Сакуров.

 - Какие деньги? – безнадёжно махнул рукой Жорка.

 - Двести долларов! – ахнул Сакуров. – Ну, вы даёте…

 - Ладно, не грусти.

 - Так где моя каракулевая шуба? – напомнил Мироныч и с аппетитом съел дрянь из тарелки.

 - Достал ты своей шубой! – заорал Жорка.

 - Ей цены нет, - не унимался Мироныч, - потому что она из чистого каракуля. А так как каракуль делают только из новорождённых барашков специальной породы…

 - Каракуль делают из незаконнорожденных баранов вроде тебя, - брякнул Жорка и закурил.

 - Что вы говорите? – изумился Мироныч. – Выходит дело, она вообще бесценная… А я хотел отдать эту шубу вашей жене… за какой-то японский комбайн… Костя, миленький, принесете, пожалуйста мою шубу!

 Сакуров вопросительно посмотрел на Жорку, Жорка отмахнулся насчёт шубы и объяснил про комбайн.

 - Моя купила летом кухонный комбайн и рассказала про него учительнице. Мироныч услышал и прицепился: давайте, дескать, меняться…

 - Ясно, - пробормотал Сакуров и принялся дегустировать остальную закусь из магазина должника Мироныча. Закусь радовала глаз разнообразием, но качество имела одинаково отменное. В смысле отменной неудобоваримой дряни.

 - Ну, нет, теперь ваша жена будет должна мне за мою шубу… помимо комбайна…

 Мироныч, несмотря на своё никакое состояние, изъяснялся предельно членораздельно и мыслил логически. Варфаламеев снова выпил и снова закусил. На его лице блуждала улыбка удовлетворённого пьяницы, однако под улыбкой наблюдалась брезгливая гримаса. Дым стоял коромыслом, пили и ели вразнобой, по-европейски, тостов не произносили, общей темы разговора не наблюдалось, пока все (кроме Мироныча) не принялись ругать выпивку и закуску, на которую ушли целых двести долларов

 - Нет, как такое можно пить? – возмущался Жорка и, кстати, выпивал.

 - Этим можно травить колорадского жука, - поддакивал Варфаламеев и тоже выпивал.

 - Я больше скажу, - поддержал беседу Сакуров. – Как можно такое не только продавать, но хотя бы держать в магазине?!

 Он тоже выпил и закусил. На этот раз якобы колбасой, потому что Жоркина сельдь приказала долго жить.

 - Сейчас можно всё, - вздохнул Варфаламеев, - а народ у нас неприхотлив, как… гм! Поэтому в стране, после отмены гнусных советских порядков и прочих ГОСТов, налаживается производство всякого дерьма, маркированного привычными названиями вроде колбасы, сыра и прочих деликатесов.

 - Да, нашему народу можно впарить всё, что нормальные люди не едят и не пьют, - поддакнул Жорка, - вот бизнес и процветает. Я тут по ящику видел, как один хрен купил одну бывшую подмосковную свалку и построил на ней цех по переработке импортного мяса на выброс (48). То есть, за границей этому нашему предпринимателю ещё доплачивают за то, что он это мясо из заграницы вывозит, потому что у них утилизация пришедшего из-за срока давности мяса дорогого стоит.

 - Ничего удивительного, - возразил Варфаламеев и подхватил Мироныча, попытавшегося упасть со своей табуретки.

 - Но люди, люди? – воскликнул Сакуров. – Нет, я не понимаю этой нашей поросячьей всеядности.

 - Не скажи, - мотнул головой Варфаламеев, - поросёнок в пище зело разборчив.

 - Золотые слова, - поддержал односельчанина Жорка, - поросёнок, если его попытаться накормить туалетной бумагой пополам с крахмалом (49), будет визжать так, что только любо – дорого. А наши люди… Да что там далеко ходить за примером… Лет пару назад, когда кооперация была в самом разгаре, а Ельцин подбирал отморозков для захвата власти, торчал я как-то на Ярославском вокзале в ожидании своей электрички. Народ, цыгане, менты, лоточники, - в общем, жизнь ключом, а один хмырь торгует горячими пирожками. Ну, очередь, всё нормально, пока один покупатель таки не распробовал купленный у лоточника пирожок и не начал возмущаться. Дескать, что это за дерьмом в виде начинки набиты твои пирожки?

 - Ну? – заинтересовался Сакуров.

 - Очень интересно, - пробормотал Варфаламеев, выпил ещё и стал прикидывать, что бы ему попробовать?

 - Ну, лоточник ноль внимания, очередь – тоже, пока настырный правдоискатель не купил за рубль новый пирожок и не попросил лоточника съесть этот пирожок.

 - И? – ещё больше заинтересовался Сакуров.

 - Необычайно интересно, - поддакнул Варфаламеев, с видом подопытной крысы поедая новомодную крабовую палочку.

 - Вот те и ну! – воскликнул Жорка. – Лоточник сначала отшучивался, а потом просто наотрез отказался есть пирожок.

 - Вот те раз! – изумился Сакуров. – И чем всё окончилось?

 - Да ничем! – с досадой сказал Жорка. – Очередь молча рассосалась, правдоискатель убежал на свою электричку, а лоточник перебрался на другое место, где – я сам видел – снова образовалась очередь.

 - Да у нас бы этому пирожочнику голову оторвали! – убеждённо заявил Константин Матвеевич, имея в виду южный регион бывшего СССР. Он вспомнил случай, когда его командировали в Баку. Дело было в середине апреля, с делами Сакуров справился быстро и оставшийся срок командировки болтался по столице советского Азербайджана, посещая забегаловки и кинотеатры. А так как на улицах Баку уже появились первые бочки с квасом, то Сакуров, дожидаясь начала сеанса, решил попить кваску и занял очередь. В это время из переулка выезжал мусоровоз и, не вписавшись в поворот, боднул квасную бочку. Народ и торговец отделались лёгким испугом, но квасная бочка от удара чувствительно содрогнулась и из неё на асфальт тротуара и проезжей части изрядно таки плеснуло мутной жидкостью. Жидкость растекалась под ногами прохожих и желающих освежиться и, по мере того, как она растекалась, очередь и прохожие начали столбенеть от изумления. И было от чего: дело в том, что вместе с квасом на тротуар и проезжую часть попало энное количество белых червей. Черви эти имели вид вполне упитанный, а по длине много превосходили дождевых. Извлечённые из привычной среды, они энергично шевелились, а прохожие и очередь стали приходить в чувство. И, ещё не раздалось первое ругательство, торговец, быстрее всех оценив ситуацию, схватил выручку и сделал ноги. Народ бросился ловить торговца, но того простыл и след. Вот тогда праздные прохожие, квасные очередники и совершенно посторонние люди, прибежавшие на шум из дальнего сквера, устроили настоящий митинг. Сначала все – и Сакуров в том числе – просто ругались. Ругань стояла отборная интернациональная минут десять, но потом всё само собой организовалось, выступать стали по очереди, и параллельно записываться в инициативную группу, которой предстояло идти в ближайший райисполком, ближайшую санэпидемстанцию или ближайшее отделение милиции. Несколько добровольцев сгоняли в дальний сквер за фотографом, и тот совершенно безвозмездно сфотографировал белых червей на фоне возмущённых граждан. А один русский дедушка, смахивающий на классического академика из старых советских фильмов из-за бороды клинышком, терпеливо объяснял всем желающим про латинское название всё ещё копошащихся червей и про нарушение правил гигиенической консервации квасных бочек на зимний период. Рядом с дедушкой стоял здоровенный азербайджанец, и время от времени, азартно ударяя ладонь о ладонь, восклицал: «Ай, хорошо говоришь, э!»

 Неизвестно, чем бы кончилась эта квасная история, но в это время на горизонте нарисовался интурист в вызывающих, по случаю тёплой погоды, шортах, и митингующие дружно переключились на интуриста. Сакурову стало скучно, и он побрёл в ближайшую забегаловку освежиться перед сеансом, а до его слуха ещё долго доносилось общее возмущение и отдельные выкрики насчёт того, что эти интуристы совсем обнаглели и стали позволять себе чёрт те что, разгуливая в центре приличного города в непотребных шортах.

 - Да, были времена, - машинально пробормотал Константин Матвеевич и потянулся за своим стаканом.

 - Что ты сказал? – спросил Жорка.

 - Да так, - отмахнулся Сакуров и выпил. Он снова сморщился, почувствовал очередной рвотный спазм, зажевал его какой-то дрянью и задумался:

 «Куда мы катимся? – мысленно спросил себя бывший морской штурман. – Ведь эдак, если мы будем питаться и наливаться всякими отходами евро-американского продовольственного производства, мы физически деградируем лет через двадцать. Что касается моральной деградации, то она уже налицо, потому что…»

 - …Чем ниже у той или иной нации уровень культуры питания, - разорялся в это время Жорка, - тем ниже данная нация стоит на лестнице общественного развития…

- призывал бывший лётный штурман с помощью многострадального хокку.

 - Братцы, миленькие, где мои трофейный плащ и каракулевая шуба? – канючил Мироныч.