Гришина жена протянула полтора года. За этот скорбный период времени Гриша весь высох от пьянства и трудов непосильных. Хорошо ещё, что в закуси во время пьянок его никто не ограничивал, иначе Гриша мог бы околеть от голода раньше своей жены, потому что все их с женой две пенсии уходили на обезболивающие лекарства. После смерти Гришиной жены ничего кардинального в жизни деревни вроде не произошло, но как-то неназойливо запахло мертвечиной. И, пока Сакуров мотался по делам, толкая то картошку, то зелень, то яблоки, повесился Толян, родной брат Нины Михайловны, супруги недавно преставившегося Виталия Ивановича. Потом старшую дочь Нины Михайловны бросил муж. А средняя сама ушла от своего, загуляв с каким-то прапором. Нина Михайловна стала хороводиться с Петровной, которая любила посидеть в компании вековух за водкой и закусью, привезённых из Москвы тороватым сыном, и деревенские нет-нет да становилась невольными слушателями русских народных песен, исполняемых голосистой вдовой. Её огород, некогда показательно ухоженный, в это время зарастал сорной травой и прочим древесным хламом вроде вишнёвых дичков и вездесущего американского клёна.
Прошёл ещё год. Сакуров окреп настолько, что даже построил баню и застеклил веранду. Затем пришла пора резать очередную партию поросят, и тут случился скандал.
Вернее – случилось два скандала.
Сначала Сакуров был пойман с поличным (читай: на жгучей блондинке) её мужем. Тот где-то прослышал про регулярные свидания своей жены во время рабочих поездок, и так как он временно сидел без дела (весенняя охота ещё не начиналась, а подлёдный лов уже закончился), решил лично убедиться в том, о чём ему напели добрые люди. Для этого рогоносец тайно – от жены – подсел к машинисту мотовоза, таскающего хлебный вагончик, и таки подкараулил Сакурова. Вернее, он его проспал, потому что перед операцией выпил водки, потом, когда мотовоз с хлебным вагончиком тронулся в путь, добавил самогонки и, когда Сакуров встретился со своей пассией, её муж крепко спал в мотовозе. Но его разбудили доброхоты, видевшие приход Сакурова, муж жгучей блондинки допил остатки самогонки, взял обрез, заряженный картечью, и пошёл на дело. И, когда ничего не подозревающий бывший морской штурман начал заниматься со своей любовницей второй за сегодняшний день по счёту любовью, муж любовницы подошёл к двери служебного купе.
- Танька! – заорал он, наставляя обрез на дверь купе. – Открывай, сука, и покажи, с кем ты есть!
- Это муж, - моментально определила жгучая блондинка. – Лезь в окно!
- Вот, блин, - закряхтел Сакуров, слезая с блондинки и стукаясь поздно догоняющим членом о переборки тесного купе. Он сунулся подбирать свои вещи, ругая себя за глупую привычку раздеваться догола перед началом секса, но не тут-то было.
- Открывай, тебе говорят, считаю до одного! – снова заорал муж блондинки и надул всех, потому что шарахнул в дверь из своего злокозненного образа без всякого предварительного счёта.
- Мудак! – завизжала блондинка, путаясь полными белыми ногами в надеваемых джинсах. – Кто дверь чинить потом будет?!
«Ни хрена себе – чинить, - панически подумал Сакуров и ломанулся в окно, придерживая в руке брюки и футболку. – А если бы попал?»
Он мельком посмотрел на дырку в двери величиной с кулак, понюхал пороховой дым и, вынося на своей многострадальной шкуре осколки вагонного стекла, таки вывалился из купе. Сакуров пребольно врезался в крупный щебень на обочине железнодорожного пути, но, не заостряя на порезах и ушибах внимания, рванул в посадку.
- Ещё один мудак! – завизжала вдогон ему блондинка. – Кто окно потом чинить будет?!
- Танька, открывай, сука, дверь, а то считаю ещё до одного! – продолжал бушевать невидимый муж.
«Он что, дальше считать не умеет?» – думал бывший морской штурман, улепётывая с помощью босых ног и голых локтей через заросли лесопосадки в сторону Серапеевки. По пути он надел брюки, футболку и порадовался тому факту, что сегодня хлебный вагончик задержался на их станции, иначе, тронься он в путь, бежать до дому пришлось бы в разы дольше. А так как дело случилось ранней весной, когда ещё не весь снег сошёл, то ой-ё-ёй!
Первым делом Сакурова засёк бдительный Жорка.
- Здорово, сосед! – загоготал контуженный интернационалист. – А я и не знал, что ты по утрам бегом занимаешься!
- Жорка, - крикнул на ходу Константин Матвеевич, стуча от холода зубами, - сейчас за мной будет один мужик с обрезом, так ты его задержи.
- Не вопрос, - легко отмахнулся Жорка. – Только ты сам, как оденешься, приходи ко мне. И не забудь прихватить горючего. А то у меня граммов триста в запасе, не больше…
Пришлось пожертвовать тремя литрами первача. Два усидели в компании с ревнивым мужем жгучей блондинки, один он унёс с собой. Потом в деревню прибежал какой-то пацан и отдал Сакурову его остальные вещи с запиской от любовницы.
«В следующий раз не приходи, а потом – можно», - писала любовница.
- Ну, как там? – неопределённо спросил Константин Матвеевич.
- Вечереет, - солидно возразил пацан и стрельнул у Сакурова сигарету. Они покурили, поговорили о видах на лето и урожай, потом пацан выразил неодобрение стремительно деградирующему местному народному образованию в виде училки по русскому и литературе, которая повадилась брать на лапу натурой за хорошие годовые отметки, испросил у хозяина пять долларов за хлопоты и отвалил.
Второй скандал организовал Мироныч.
Но сначала он хитростью выведал примерный день забоя сакуровских свиней и стал врать про это время, будто собирается отъехать в бывший Свердловск.
«Да, Костя, поеду, проветрюсь сам, проведаю могилки близких своих, посмотрю дом, в котором раньше жил, потому что какой мой возраст? – брюзжал старичок. – Щербатая, знаете ли, не за горами, так что надо попрощаться с близкими, посмотреть на места, где родился и вырос…»
«И когда собираетесь, и сколько пробудете?» - растрогавшись до слёз, уточнял Сакуров, прикидывая оставить старому проходимцу, не чуждого ничего человеческого, оковалок свежекопчёного сала. Килограмма на полтора, не меньше. Потому что щербатая у того не за горами, а челюсть новая. В общем, жалко, если щербатая вдруг придёт за Миронычем, а тот новую челюсть так на сакуровском сале и не опробует.
«Пусть трескает, - думал расчувствовавшийся беженец, - а то потом ещё сниться будет…»
«После Великого Поста, - обещал старичок, - уже и билеты взял. Обратно тронусь не раньше 10 мая, потому что День Победы, сами понимаете, а у меня в Свердловске ещё пара-другая сверстников осталась. Ведь тоже всю войну прошли, грех праздник сообща не отметить…»
«Золотые слова», - шмыгал носом дурак Сакуров и прибавлял к планируемому оковалку ещё и копчёные рёбрышки.
Тем временем подошла пора забивать очередную партию свиней. За два дня до этого – аккурат кончился Великий Пост – Мироныч душевно со всеми распрощался и якобы отвалил в бывший Свердловск.
«Это хорошо, - прикидывал бывший морской штурман, готовясь к мероприятию, - во-первых, не будет путаться под ногами, во-вторых, так приятней будет ему гостинцы поднести…»
Однако Мироныч расстроил все его благотворительные намерения. Старый хрен проигнорировал поездку в город детства, отрочества и юности. Он также отказался от посещения могил предков с родственниками. Больше того: Мироныч наплевал и на встречу ветеранов, ровесников и земляков. Зато он ровно неделю сидел, не высовываясь, в своей городской квартире. В это время Константин Матвеевич при помощи Жорки, Семёныча и Варфаламеева завалил свиней, разделал их и большую часть свинины разложил в столитровые кадушки на засолку. Эти кадушки бывший морской штурман добыл в бывшем совхозном цеху по засолке огурцов. Он спустил их в погреб, где уже по колено стояла ледяная вода, и, пока свинина засаливалась, свёз постную её часть на продажу в Москву. Там, потратившись на ветеринаров, место на рынке и на милицейский рэкет, Константин Матвеевич выручил триста долларов чистой прибыли и прибыл в деревню. На следующий по прибытии день, встав ни свет – ни заря, бывший морской штурман зарядил коптильню первой порцией – двадцать килограммов – свинины и стал разводить огонь под боровом. В это время в деревню нагрянул Мироныч. И привёз его на папиной тачке Ванька. С ними припёрлась Аза Ивановна, новая Ванькина жена и её великовозрастная дочь.
«Ба, какие люди! – услышал Сакуров голос Жорки. – И как вы все в такую маленькую тачку поместились?!»
Жорка тоже встал ни свет – ни заря, потому что хотел опохмелиться, и первый нарвался на сюрприз в виде прохиндея Мироныча и его вспомогательной шоблы. К тому времени к месту действия подползли Семёныч с Варфаламеевым, имевшие аналогичные с Жоркиными намерения. Ну, в смысле опохмелиться.
«Что за херня?» - в натуре перепугался слабохарактерный – по сравнению с нормальными чисто русскими людьми – Сакуров.
Он хотел сбегать посмотреть, но, памятуя о возможности воровства коптящегося мяса из обжигающе горячей трубы неизвестными людьми из числа соотечественников, остался на месте, мучительно ожидая объяснения странного шума, происходящего на деревенской улице в районе его дома.
«Мироныч! А ты разве не в Свердловске?» - послышался в это время голос Семёныча.
«Здравствуйте, Аза Ивановна», - влился в образовавшийся хор голосов интеллигентный Варфаламеев.
«Ой, ну что вы, в самом деле!» - взвизгнула какая-то незнакомка.
«Слушай, Вань, хороша у тебя падчерица!» - гоготал Жорка.
«Так, теперь самое время посмотреть, как там наша свинина», - дребезжал Мироныч.
«Что делать?» - панически заметался вокруг коптильни Сакуров. Он уже понял, как их всех надул старичок и мечтал отделаться хотя бы половиной копчёного мяса. Но его снова выручил Жорка. Он не пошёл за всеми к коптильне, придержал возле себя Семёныча, что-то ему сказал, а потом они присоединились к остальным.
Остальные – Сакуров и Мироныч с кодлой – уже разогревались. Дело в том, что Константин Матвеевич решил не сдаваться без боя и с порога в зубы обругал старичка Мироныча сволочью. На что Мироныч возразил «гнусным жуликом» и «подлым неплательщиком долгов». Варфаламеев в перебранку не встревал. Зато Мироныча шумно поддержала его кодла.
«Как не стыдно!» - надрывался Ванька.
«Нет, в самом деле!» - поддерживала его новая жена.
«Ай-я-яй!» - приговаривала великовозрастная падчерица.
«Да если бы я не сторожил ваших свиней на откорме! – голосил Мироныч. – Что бы вы сейчас коптили?!»
“Where you store your money and fuel? (150)” – по-английски спросил Жорка. Кодла насторожилась, но ни черта не поняла. Варфаламеев понял с полслова и посветлел лицом. Сакуров понял с грехом пополам и стал мучительно соображать: как быть? Он не хотел говорить даже Жорке об основном хранилище баков. Поэтому, подумав минуту-другую, сказал ему, где лежит ключ от избы и про выездную куртку, где во внутреннем кармане лежали давешние триста долларов. О самогоне Константин Матвеевич не сожалел. И сдал место его хранения без заминки. Впрочем, заминка вышла с английской речью. Но Жорка его понял, подхватил под мышку Семёныча и отвалил. Варфаламеев, которого не позвали, пригорюнился и проводил пару страдальческим взглядом.
«Эй, Вань! – крикнул, уходя Жорка. – Поди ж ты не с пустыми руками приехал на такое знатное мероприятие?»
«Ну, так!» - горделиво откликнулся Ванька.
«Тогда освежи Варфаламеева!» - велел Жорка и окончательно скрылся из поля зрения препирающихся односельчан и родственников одного из них.
«Я и Костю могу освежить!» - расщедрился Ванька.
«Пошёл ты!» - огрызнулся Сакуров.
«Я, пожалуй, могу прямо из горла, - засуетился Варфаламеев. – Костя, отрежь мне кусочек попостнее закусить…»
«Но-но! – встряла Аза Ивановна. – Вы поаккуратней с моим мясом!»
Константин Матвеевич в натуре позеленел от такой неслыханной за пределами России наглости. Ругань возобновилась с новой силой. Варфаламеев закусил свежим кленовым листочком.
Спустя полчаса – Варфаламеев как раз успел выдуть пол-литра Ванькиного спирта – приехали милиционеры в специальной будке и стали вязать Мироныча с кодлой. Вот тут оказалось, что раньше был не скандал, а так себе, увертюра. Мироныч орал, какой он тут известный и что какая собака посмела на него наехать? Аза Ивановна поддерживала супруга насчёт его известности и собаки. Ванька верещал о правах и адвокате. Его жена с падчерицей, которых менты нещадно щупали, просто визжали. Варфаламеев, которого менты чуть не загребли до кучи, отрешённо молчал.
А менты, возрастом каждый в среднем не старше двадцати пяти, делали своё дело споро и на ругань «клиентов» отвечали адекватно. За известность и собаку Мироныч получил два раза по шее. Азу Ивановну побрызгали «черёмухой (151)». Ванька схлопотал по горбу дубинкой. А его жена с падчерицей отделались несколькими синяками на своих женских выпуклостях. Варфаламеева, сунув сгоряча ему пару горячих, менты, после вмешательства Жорки, отпустили.
Когда менты, упаковав «клиентов» в передвижную кутузку, отвалили и угнали Ванькину машину, Сакуров наконец обрёл дар речи и спросил:
«Что это было?»
«Это было задержание по факту сигнала насчёт угнанного автомобиля, торговли палёным спиртным без лицензии, а также лиц без определённого места жительства и занятий», - популярно объяснил Жорка.
«Кто такие?» - уточнил Константин Матвеевич.
«Аза Ивановна, Ванькина новая жена и его падчерица, - растолковал Жорка. – Мне почему-то показалось, что на дело они поехали без паспортов и удостоверений».
«Но машина-то не в угоне?» - возразил Сакуров.
«Но спирт-то палёный? – подмигнул ему отмороженный Жорка. – И потом: пока Мироныч докажет, что машина не в угоне и Ванька ездит на ней по законной доверенности, сорок восемь часов, сколько положено держать любого человека за решёткой без санкции прокурора, и истекут. Нам хватит сорок восемь часов?»
«Хватит», - с сомнением пробормотал Сакуров. Сомневался он не насчёт того, успеет ли закоптить свинину, а по поводу приёмов, практикуемых безбашенным Жоркой в деле устранения помех, чинимых легитимными, в общем, методами. Константин Матвеевич машинально заглянул в трубу коптильни и ахнул: мяса в ней как не бывало.
«Что такое?» - поинтересовался Жорка. Сакуров сказал и поплёлся в погреб за новой порцией мяса.
«Да не расстраивайся ты так! – утешал по пути Жорка. – Какие-то двадцать килограммов мяса, три литра первача и триста долларов! Зато каково милиционеры поработали? Пальчики оближешь! А что мясо между делом спёрли – так это они машинально…»
«Нет, Жорка точно псих, - думал Константин Матвеевич на ходу. – Мне бы Мироныч со всей его кодлой обошёлся в десять раз дешевле…»
«Так мы будем сегодня опохмеляться?» - возник в пределах Сакуровского участка Семёныч. Семёныч, узнав о намерении Жорки сдать Мироныча с его шайкой в ментуру, сильно обрадовался. Он согласился помочь односельчанину и без промедления доставил его на своей «ниве» в Угаровский ОВД. Из Угарова авантюристы вернулись в Серапеевку на хвосте милицейской будки, менты занялись делом, а Семёныч решил поставить свою тачку в гараж. Поставив, он хотел бежать смотреть на представление, но его задержала дура Петровна. И, пока бывший почётный таксист отбояривался от своей сумасшедшей супруги, представление-то и кончилось. Поэтому теперь Семёныч хотел компенсироваться на опохмелке.
«Ну, вот, - удручённо подумал Сакуров, - как минимум ещё три литра…»
Короче говоря, скандалов за истёкший короткий период случилось три. То есть, после первых двух третий скандал Мироныч устроил, когда вышел на волю и прибежал в деревню. А так как самогон у Сакурова кончился, то пришлось ехать в город и покупать палёный коньяк Миронычу, палёное шампанское Азе Ивановне и две коробки палёных шоколадных конфет новой Ванькиной жене и её великовозрастной дочери. Ванька продолжал сидеть в ментуре, потому что не хотел договариваться с ментами полюбовно, поэтому с Сакурова причиталось ещё литров десять водки.
«Ну, Жорка, ну, скотина! – мысленно бесновался бывший морской штурман, присутствуя на пьянке по поводу примирения с Миронычем и с горечью наблюдая за поедаемой свежекопчёной свининой и выпиваемой палёной водкой. – Вот это, называется, выручил…»
На пьянке по поводу примирения присутствовали военный, Гриша и Петровна. Потом, откуда ни возьмись, появился муж жгучей блондинки. Он якобы охотился рядом и заскочил на огонёк.
«Я, пожалуй, переночую у тебя, - бормотал Сакуровский почти что родственник, - а то до Ряжска, сам понимаешь, сорок вёрст, движения в ту сторону по железке до завтра не ожидается, а пёхом я не дойду… От Таньки, кстати, привет…»
«Вот сволочь! – с тоской думал бывший морской штурман, опасливо косясь на лупару (152) почти что родственника, поставленную в углу столовой. – А сюда как допёр? Или специально на мотовозе приехал, чтобы рядом поохотиться?»
Ещё Сакуров прикидывал купить такое же ружьё, благо гладкоствольное оружие появилось в легальной торговле. И ещё он планировал в ближайшие дни отвалить в Москву, чтобы реализовать остатки мяса. Пока и его не съели под очередную пьянку очередного глобального примирения со всей остальной кодлой Мироныча. И кто его, старого проходимца, знает: а ну, выпишет погостить к себе оставшихся в бывшем Свердловске выживших однокашников с их семьями? Чтобы потом пригласить их всех на огонёк к гостеприимному дураку Сакурову…