Все получилось очень гладко: подъехали с выключенными фарами и пешком дошли до дома. Уже совсем стемнело, но свет, пробивавшийся между неплотно задвинутыми шторами, падал на клумбы. Может, эти узкие щелки имел в виду Уотерман, подумалось мне. Я начинал приобретать определенную сноровку в преодолении в ночное время полосы растительных препятствий. Не слишком шурша по гравию, я приблизился к окну комнаты, где разговаривал с Долби. Мне стало немного не по себе, когда я увидел Долби очень близко от окна с другой стороны, словно кино на 21-дюймовом экране. Однако моего начальника не слишком беспокоили рыскающие в его саду люди, он наливал выпивку в том треклятом баре. На диване сидел Мюррей, слушая Долби, который, наливая, говорил. Беседа шла у них с кем-то еще, кто был вне поля моего зрения; должно быть, Долби спросил, что им налить, потому что третий участник подошел к бару. Я наблюдал за ними с расстояния всего в три фута. Иногда я разбирал отдельные слова даже через двойные рамы. Моя догадка оказалась правильной: другого такого лица, как у К.Х., не было, и каждая его черта врезалась в мое сознание. Это был «чинк» Уотермана. К.Х. и Долби. Я увидел достаточно и собирался ретироваться – но Долби и К.Х. оба разговаривали с кем-то еще в другом конце комнаты. Не с Мюрреем, я видел, как тот ушел на кухню. А затем в поле моего зрения – как злая волшебница на крестинах принцессы – появился Сойка.

Я едва не рухнул на ландыши. После всех часов, проведенных в кинозале, ошибиться я не мог. Неуловимый Сойка. По пальцам перечесть, кто из всего отдела когда-либо видел его, а вот я постоянно на него натыкаюсь – у «Ледса», на улице, в кабаре, – и вот теперь князь тьмы наконец беседует с начальником отдела. Как описать, какое это произвело на меня впечатление? Это все равно как если бы из бумажника мистера Макмиллана выпал билет члена коммунистической партии; как если бы Эдгар Гувер оказался переодетым «Счастливчиком» Лучано. Я стоял, наблюдая эту сцену, как мальчишка на фабрике леденцов. Бог знает, сколько я простоял, остолбенев от изумления. Присутствие К.Х. потрясло меня, но появление Сойки заставило забыть о К.Х.! Как-то раз Долби сказал мне: «Мы движемся с разных концов к одному и тому же выводу». До какой степени можно ошибаться? Я вспомнил двух мужчин, которых увидел из окна ресторана «Террацца». Сомнений нет, это были Сойка и Долби.

Уотерман последовал за мной по дорожке, и я, протянув руку, помог ему не наступить на ландыши. После яркоосвещенной комнаты, куда я таращился, темнота накрыла меня сбивающим с толку покровом пустоты. Из него высунулась пахнувшая мылом рука и зажала мне рот, а что-то очень острое проткнуло «цельнокроеную» спинку моего пиджака. Я оцепенел и замер.

– Это Мюррей, сэр, – произнес мне на ухо голос, и я подумал: «Сэр? Самое подходящее время для соблюдения формальностей».

Я вспомнил Ворона, похищенного нами неподалеку от сирийской границы, и о том, как озадачили меня слова Долби: «Простите, сэр», когда он сделал ему укол. Возможно, когда тебя хотят – как там выразился Долби – «убрать», всегда говорят «сэр».

– Сейчас я убираю ладонь, сэр. Не кричите, иначе мы оба пропадем.

Я кивнул, но Мюррей принял это за попытку вырваться и, инстинктивно вывернув мне руку, крепче зажал рот. Где же, черт бы его побрал, Уотерман? Давай зарабатывай свои двенадцать гиней, не переставал думать я, – но он как сквозь землю провалился. Мюррей потихоньку отвел меня от дома и наконец совсем отпустил. Первым заговорил он:

– Вы ходили по инфракрасной сигнализации.

– Я должен был предположить, что дом не настолько доступен, как это кажется, – сказал я.

– Сейчас мне нужно вернуться туда, но… – Он колебался.

Я много чего хотел узнать, но был не в том положении, чтобы добывать признание, однако наклонился к нему и проговорил:

– Послушайте, Мюррей, какие бы странные вещи тут ни происходили, вы знаете, что все люди в этом доме подпадают под закон о государственной измене. С этого момента вы будете выполнять мои и только мои приказы, иначе станете врагом правительства ее величества. – Мюррей молчал. – Вы что, не видите, дружище? Долби продался, а может, много лет был двойным агентом. В мою задачу входила проверка этой информации. В Хаслмере у меня пять отрядов полиции – что бы ни случилось, игра окончена. Я даю вам шанс, Мюррей, потому что знаю: вы завязли в этом не так глубоко, как остальные. Идемте со мной сейчас и помогите мне собрать необходимые данные. Со всей этой братией покончено.

Я умолк, мое воображение иссякло: я уже готов был сказать, что карта бита.

– Моя фамилия Харриман, – сказал Мюррей. – И я подполковник особого отдела разведки, и это вы должны временно подчиняться моим приказам. – Его голос отличался от голоса того сержанта Мюррея, которого я знал. Он продолжал: – Сожалею, что вам пришлось столько перенести, но сейчас вы должны уехать отсюда. Мы отнюдь не вне опасности. Взять Долби – ничего…

Именно в этот момент Уотерман хватил его гаечным ключом.

Я посмотрел на Мюррея, или Харримана, или кто уж он там был, и ясно понял, что должен делать. Я должен убраться отсюда. Трудно сказать, что предпримут Долби и компания, когда обнаружат своего бесчувственного друга, лежащего головой в петуниях. Уотерман, простая душа, был теперь связан со мной соучастием в моих деяниях.

– Я правильно поступил, шеф? – спросил он три раза.

Я ответил, что он действовал блистательно, но изобразить энтузиазм было трудновато. Хотя Уотерман сделал именно то, к чему подготовился по моей просьбе. Мы оттащили Мюррея в цветы повыше.

Я приготовился просидеть в машине Уотермана не один час, но не прошло и десяти минут, как мы увидели: открылась входная дверь и включились фары автомобиля. Это был большой автомобиль, и когда он ровно покатил по дорожке, фары чиркнули по бесчувственному Мюррею. Мы оба затаили дыхание, но, полагаю, увидели его только потому, что знали, где он лежит. Долби вернулся в дом, а большой «роллс» выехал на дорогу и двинулся в сторону Лондона. – Догоните его, – велел я Уотерману. – Я хочу увидеть водителя.В Милфорде уличное освещение позволило мне разглядеть машину. Это был черный «роллс-фантом-IV», рядная восьмерка, которую господа Роллс-Ройс продают только членам королевских фамилий и главам государств. Как типично, что Сойка владел таким. Уотерман открыл отделение для перчаток и достал призменный бинокль. С его помощью я разглядел Сойку, который откинулся на сиденье с превосходной обивкой, произведенной в Западной Англии, и потягивал напиток из бара. Периодически в зеленых тонированных зеркалах я ловил отражение лица шофера. Теперь мы ехали с устойчивой скоростью сорок пять миль в час. Такой водитель, как Уотерман, был один на миллион. Создавалось впечатление, что управление автомобилем осуществлялось у него через кончики пальцев, и это с ним не вязалось, поскольку вне машины он был нескладен и неловок. Важно было, чтобы «роллс» не знал о «хвосте», и Уотерман прибег к довольно тонкой уловке, выражавшейся в попытке обогнать его, но при этом всегда отставал. «Роллс» не воспользовался преимуществами своей мощности, чтобы умчаться вперед, как я сначала боялся. Хотя таким образом он от нас не отделался бы. Маленький, модифицированный, двухкарбюраторный автомобиль Уотермана был его гордостью и радостью. Оснащенный десятками приспособлений, температурными датчиками, тахометрами, часами и подсветкой. Но всю дорогу до Лондона мы держались на сорока пяти. Сойка, похоже, никуда не спешил.