Еще несколько басен нашего времени

В 21.15 "скорая помощь" со включенной сиреной, сверкая синей мигалкой, подъехала к приемному отделению второго корпуса больницы Джона Радклиффа. Серое лицо человека, которого торопливо катили через автоматические двери на носилках – лоб покрыт испариной, дыхание учащенное и затрудненное, – подсказало старшей сестре с красным поясом безошибочный диагноз, и она немедленно позвонила дежурному врачу, а затем присоединилась к своей коллеге, которая снимала с мужчины одежду и натягивала на него больничную пижаму. Серия торопливых проверок – электрокардиограф, давление, рентген грудной клетки – скоро подтвердила и так очевидное – обширный коронарный тромбоз, почти смертельный.

Два санитара прокатили носилки в кардиологическое отделение, где переложили тяжелого пациента на кровать, быстро задернули занавески вокруг него и приладили пять датчиков, соединивших его грудь с монитором, начавшим выдавать на экран у кровати непрерывные кривые его сердечного ритма, давления и пульса. Молодая, хорошенькая толстушка-сестра внимательно наблюдала, как дежурный врач сделал укол морфия.

– Есть надежда? – спокойно поинтересовалась она через одну-две минуты, когда они стояли у центрального пульта, с которым были соединены мониторы каждой из шести кроватей отделения.

– Никогда не знаешь, но...

– Я училась у него, когда была студенткой. На его лекции мы ходили. Кровь – он специализировался по крови и был ведущим специалистом по венерическим заболеваниям! Его полиция еще всегда вызывала – патологоанатомия – для разного рода заключений.

Сестра взглянула на монитор – кривые сейчас приобрели более устойчивый характер – и вдруг поняла: она очень хочет, чтобы старикан выжил.

– Дайте ему фруземид, сестра, – да побольше. Я чрезвычайно обеспокоен наличием жидкости в легких.

Когда дежурный врач ушел, сестра Шелик посидела у кровати больного, глядя на него с острой жалостью, которую всегда испытывала по отношению к своим пациентам. Хотя ей не исполнилось еще тридцати, она была скорее настоящей медсестрой старой школы, верившей, что, несмотря на любую супертехнологию, уход и простое человеческое внимание по-прежнему остаются незаменимыми. Она положила ладонь правой руки на влажный холодный лоб и несколько минут бережно протирала лицо больного теплой влажной салфеткой. Внезапно глаза его открылись, и он посмотрел на нее:

– Сестра?

– Я слышу вас – что?

– Вы... вы... не свяжетесь от моего имени с одним человеком?

– Конечно! Конечно! – Она наклонилась к нему, но так и не поняла, что он говорит. – Простите?

– Морс!

– Извините, пожалуйста, скажите снова. Я не уверена, что...

– Морс!

– Я все еще... Извините, пожалуйста...

Но его глаза снова закрылись, и ответа на ее мягко повторяемый вопрос так и не последовало.

Случилось это в 23.15.

* * *

Красавица жена главного лесничего в это время лежала в кровати, тоже на спине, но с широко открытыми глазами, и ждала, пока наконец в 23.35 не услыхала звук открываемой входной двери, затем щелчок замка и лязг засова. Несмотря на четыре пинты пива «Бартон» и два виски в «Белом олене», Дэвид Майклс знал: он совершенно трезв, слишком трезв, а еще он знал, что с ним творится нечто неладное. Если мужчина не может напиться – плохи его дела. Почистив зубы, он сбросил одежду и скользнул под легкое одеяло. Жена всегда спала обнаженной, и после женитьбы он последовал ее примеру, – возбуждаясь часто не только от вида ее обнаженного тела, но и от мысли о нем. Сейчас, когда он тихо лег рядом с ней в темной комнате, ему стало ясно, что она вдруг опять чудесно и неожиданно нужна ему. Он повернулся, протянул руку и стал нежно ласкать ее грудь. Но она с заметной силой взялась за его запястье и отвела от себя ласкающую руку.

– Нет. Не сегодня.

– Что-нибудь не так?

– Я просто ничего не хочу сейчас – надеюсь, ты можешь это понять?

– Думаю, что могу, – согласился Майклс скучным голосом и повернулся на спину.

– Почему ты им сказал? – яростно спросила она.

– Потому что я знаю это чертово место лучше, чем кто-либо другой, вот почему!

– Но сознаешь ли ты, что...

– Я должен был что-нибудь сказать. Боже! Как же ты не видишь очевидного? Я же не знал, так?

Она села в кровати, наклонилась к нему.

– Но они подумают, что это сделал ты, Дэвид.

– Не будь такой глупой! Я не стал бы ничего говорить им, если бы это был я. Разве ты этого не понимаешь? Меня заподозрят в самую последнюю очередь. Вот если бы я не согласился помочь...

Больше она ничего не сказала, и он подумал: "Не сделать ли две чашки очень горячего кофе, а затем, может быть, зажечь лампу и посмотреть на свою красавицу?" Но в этом не было необходимости. Видимо, Кэти Майклс согласилась с логикой его слов и успокоилась, поскольку снова улеглась и повернулась к нему. Он почувствовал шелковистую кожу внутренней части ее бедра на своей ноге.