Уимблдон, 1991 год

В то время как главный инспектор Джонсон собрался в Вудсток, Льюис вел машину по дороге А40 на Челтем, слегка превышая разрешенный общенациональный предел скорости. Эта поездка явилась результатом запоздалого импульсивного решения Морса.

– Ты понимаешь, Льюис, что единственная персона, о которой мы не побеспокоились в связи с этим делом до настоящего времени, – это тетя как-там-ее-имя из Лландовери.

– Если точно, то не "тетя", сэр. Вы знаете, как иногда маленькие девочки всех женщин называют тетями...

– Нет. Не знаю, Льюис.

– Ну, видимо, Карин просто называла ее тетя Дот или Досс – эту миссис Эванс. Ее зовут Дороти, насколько я помню.

– Выходные пошли тебе на пользу, Льюис!

– А вы не думаете, что лучше бы нам прежде всего заполучить Далея и Майклса, сэр? Я хочу сказать, если они готовы подтвердить то, что заявил доктор Хардиндж...

– Нет! Если я прав в отношении этого дела – а я прав! – мы окажемся в гораздо лучшем положении при разговоре с этими джентльменами, если повидаемся с леди из Лландовери. Помнишь этот знак на вудстокском кольце? Налево – Витхэм, направо – Вудсток, прямо по дороге А40 – Западный Уэльс, правильно? Итак, мы должны быть там в... Сколько нам ехать?

– Сто тридцать – сто сорок миль. Но, как вы думаете, может быть, лучше позвонить, на случай, если...

– Выводи машину, Льюис. С тобой за рулем мы доедем за три часа.

– Попробую за два с половиной, – ответил просиявший Льюис.

Только после Челтема, после Росс-он-Уай, после Монмута и красивейшего участка дороги между Бреконом и Лландовери Морс очнулся. Никогда, по наблюдениям Льюиса, он не был особенно разговорчив в машине, но сегодняшний день побил все рекорды. И когда наконец он заговорил, Льюис снова осознал, сколь непредсказуемы мыслительные процессы, протекающие в голове Морса. Этот великий человек, никогда не обращающий внимания на маршруты, направления и расстояния, вдруг подскочил на пассажирском сиденье.

– Через пару миль правый поворот, Льюис, – на дорогу А483 к Билт-Уэльс.

– Не хотите ли остановиться, чтобы перехватить пинту, сэр?

– Я даже очень хочу. Но, если ты не возражаешь, мы проедем мимо, хорошо?

– Я по-прежнему думаю, что разумнее было бы сначала позвонить ей, сэр. Вы знаете, она могла отправиться на пару недель на Тенерифе или что-то в этом роде.

Морс глубоко вздохнул:

– Разве ты не наслаждаешься путешествием? – Затем после паузы добавил: – Я звонил ей вчера после обеда. Она будет на месте.

Льюис замолчал, и разговор возобновил Морс:

– Это заявление... которое сделал Хардиндж. Ясно, что они собрались все вчетвером – Хардиндж, Далей, Майклс и Мак-Брайд, – собрались вместе и состряпали этот занятный рассказик. Твой портье в Лонсдейле, ты говоришь, не может назвать нам имена, но зато он уверен, что по меньшей мере трое, вероятно, четверо собрались в комнатах Хардинджа в пятницу вечером. Если они будут придерживаться своей версии все четверо, то нам ничего не останется, как поверить им.

– Вряд ли вы поверите, сэр.

– Конечно, нет. Кое-что там может быть и правдой, что-то ложью. И лучший путь найти, что есть что – это разговор с тетей Глэдис.

– Дороти.

– Ты понимаешь, в этом деле есть только одна подлинно важная улика – тот факт, что рюкзак Карин был найден так скоро, должен был быть найден – брошен на обочине, чтобы его нашли наверняка.

– Думаю, что начинаю понимать, – сказал Льюис, поворачивая налево к Лландовери.

Вскоре они достигли цели. После пары миль слева появилось гранитное здание недорогой гостиницы: "Любители птиц – добро пожаловать". Возможно, такому времяпрепровождению уготована судьба стать истоком вполне приличного бизнеса. Точно была бы уготована, если бы рядом отыскался хоть один наблюдатель.

Миссис Эванс – маленькая, подвижная женщина около пятидесяти лет – проводила их в гостиную и вскоре уже рассказывала им что-то о себе. Она и ее муж прожили в Восточной Англии первые пятнадцать лет их (бездетного) брака. Именно там она встретила Карин в первый раз, когда той было восемь или девять лет. Она, миссис Эванс, не родственница, но подружилась с семьей Эрикссонов, когда они остановились в гостинице в Алдебурге. Семья приехала туда же и на следующий год, хотя папочки с ними уже не было. После этого женщины обменивались посланиями довольно регулярно – поздравления ко дню рождения, открытки: рождественские, из разных мест отдыха и так далее. А для трех девочек Эрикссон она стала "тетей Досс". Когда Карин решила поехать в Англию в 1991 году, миссис Эванс знала об этом. Она не видела девушку уже шесть лет или около того и предложила ее матери, чтобы Карин, если она окажется в Уэльсе, остановилась у нее. Здесь замечательные места для наблюдений за птицами, а настоящие красные коршуны встречаются, пожалуй, только в здешних местах. Какова была Карин? Конечно, ей было всего тринадцать или четырнадцать, когда она видела ее последний раз, но – красивая. Очень красивая. Привлекательная, понимаете, и очень правильная.

Пока шел этот разговор, Льюис рассеянно оглядывал комнату: кресла, диванчик, мебель из мореного дуба, кофейный столик с кипой местных журналов. Комната казалась ему блеклой и темной, и он подумал, что Карин Эрикссон не была бы здесь особо счастлива...

Морс уже разговорил женщину, и ее повествование стало быстрым и непринужденным, голос поднимался и понижался с характерными уэльскими интонациями и акцентом. Она рассказала, как они вернулись в Уэльс, как депрессия подорвала их дело, как они завлекают гостей – в каких журналах и газетах помещают рекламу. И так далее, и так далее. Внезапно она спохватилась:

– Ох! Не хотите ли по чашечке чаю?

– Большое спасибо – но нет, – сказал Морс, хотя Льюис уже готов был произнести благодарное "да".

– Расскажите мне еще о Карин, – продолжал Морс. – "Правильная", вы сказали. Вы подразумевали "строгая и правильная", – такую характеристику? Знаете, немного чопорна, немного... прямолинейна?

– Нет, я такого не говорила. Как я сказала, это было пять или шесть лет назад, так ведь? Но она была... ну, мать писала, что у нее много приятелей... Но она знала... ну, знала, где провести черту, – давайте так скажем.

– Не держала пачку презервативов под подушкой?

– Не думаю. – Миссис Эванс явно не была шокирована такой постановкой вопроса.

– Она была девственницей, как вы считаете?

– Времена меняются, разве не так? Не очень многие девушки теперь могут встать под венец в белом, если вы спросите меня.

Морс кивал головой, как бы полностью соглашаясь с мудростью женщины, но затем сменил направление беседы. Какова Карин была в школе – знает ли миссис Эванс об этом? Она была в этой – "Фликскаутен" – шведской скаутской организации? Интересовалась спортом? Лыжи, коньки, теннис, баскетбол?

Миссис Эванс снова заметно расслабилась.

– Она всегда была хороша в спорте, да. Ирма – миссис Эрикссон – всегда писала и сообщала мне, когда ее дочери побеждали, вы знаете, о кубках, призах, медалях, грамотах...

– Вы можете сказать, в чем Карин особенно отличалась?

– Не знаю. Как я говорила, уже несколько лет прошло с тех пор...

– Я понимаю это, миссис Эванс. Просто вы так помогаете нам своим рассказом – если бы напряглись и попытались... Попытайтесь вспомнить.

– Ну, в играх, как я сказала, но...

– Лыжи?

– Не думаю.

– Теннис?

– О, она любила теннис. Да, я думаю, теннис был ее любимой игрой.

– Вот что удивительно, какие они – шведы! Всего-то их семь миллионов, правильно? Но мне говорили, что в первой двадцатке игроков мирового тенниса четверо или пятеро шведов.

Льюис моргнул. Ни теннис, ни любой другой вид спорта, он знал точно, никогда не представляли ни малейшего интереса для Морса, не могшего отличить боковую линию от линии касания. Но ловушку, расставляемую Морсом, оценил мгновенно – ловушку, в которую миссис Эванс угодила незамедлительно.

– Эдберг! – сказала она. – Стефан Эдберг, Он для нее был просто кумиром!

– В таком случае она, должно быть, была очень разочарована результатами Уимблдона в прошлом году, а?

– Да, очень. Она сказала мне, что она...

Внезапно левая рука миссис Эванс взметнулась ко рту, и долгие-долгие секунды она сидела в своем кресле застывшая, как будто увидела Горгону.

– Не огорчайтесь, – спокойно сказал Морс. – Сержант Льюис все запишет. Не говорите слишком быстро: он провалил экзамен на сорок слов в минуту, не так ли, сержант?

Льюис был готов приступить:

– Не обращайте внимания на его слова, миссис Эванс. Можете говорить, как вам удобнее. Ведь она, – он полуобернулся к Морсу, – натворила не так уж много, не так ли, сэр?

– Не очень много, – мягко отозвался Морс, – совсем немного, вы согласны, миссис Эванс?

* * *

– Как же вы догадались – с теннисом? – спросил Льюис, когда через час они мчались по дороге А483.

– Раньше или позже она бы все равно поскользнулась. Вопрос времени.

– Но почему теннис? Вы же не следите за теннисом.

– В юности следил, ты знаешь. У меня был неплохой удар с задней линии.

– Но как вы...

– Молитва и пост, Льюис. Молитва и пост.

Льюис сдался.

– Кстати, о посте, сэр. У вас не разыгрался аппетит?

– Да. Голоден и умираю от жажды. Таким образом, может быть, ты найдешь одно из этих – "круглые сутки" – мест...

Но они не остановились. В автомобиле зазвонил телефон, и Морс поднял трубку. Льюис мог слышать только односложные реплики Морса:

– Что?

– Вы уверены?

– Черт возьми!

– Кто?

– Че-ерт возьми!

– Да.

– Да!

– Я думаю, через два с половиной часа.

– Нет! Оставьте все, как есть.

Морс положил трубку и замер, уставившись вперед, как сомнамбула.

– Что-то относящееся к делу? – поколебавшись, отважился спросить Льюис.

– Они нашли тело.

– Чье?

– Джордж Далей. Застрелен. Прямо в сердце.

– Где?

– Бленхэйм. Бленхэймский парк.

– Фью-ю! Там, где Джонсон...

– Джонсон его и нашел.

Внезапно Льюис почувствовал, что ему нужна пинта пива, почти столь же сильно, как и Морсу, но автомобиль мчался, не останавливаясь – неуклонно приближаясь к Оксфорду. Морс не произнес больше ни слова.