Подобно многим другим женщинам, Перечница-старшая презирала любовь, пока ни один мужчина не дарил ей счастья любить и быть любимой. Подчас Перечница смеялась при мысли о том, что первая и единственная в ее жизни любовь родилась как раз из ее ревностного благочестия. Если бы по воскресеньям в сумерки она не рыскала окрест селения, она не обозлила бы молодежь, а если бы она не обозлила молодежь, Кино-Однорукому не представился бы случай встать на ее защиту, а если бы ему не представился такой случай, никогда не было бы тронуто черствое сердце Перечницы-старшей, огражденное ребрами, как глухою стеной. Ее первая и единственная любовь была звеном в цепи причинности, и причинность, осмысляемая Перечницей, подавляла ее. Неисповедимы пути господа.

Роман между Перечницей и Кино не сразу стал известен в селении. К тому же он развивался до отчаяния медленно. До решительного шага дело дошло не скоро. Кино-Однорукий подумывал о Перечнице еще до случая на мосту. Перечница была уже не молода, и он тоже. С другой стороны, Перечница была женщина в его вкусе, худая, сухопарая, и владела лавкой, где бойко шла торговля; у нее был явный коммерческий талант. Как раз то, чего не было у него. В последнее время Кино душили платежи по закладным. По существу, от его собственности ничего не осталось — он и бурьян в саду уже не мог назвать своим. А кроме того, Перечница была худая, и ляжки у нее были тощие. Конечно, предположительно. Разумеется, ни он, ни кто бы то ни было другой никогда не видел ляжек Перечницы. В общем, женитьба на Перечнице была для него вполне подходящим решением жизненных проблем.

Когда Кино-Однорукий защитил Перечницу от парней, собиравшихся сбросить ее с моста, он сделал это не в своекорыстных целях. Он сделал это, потому что был достойным и благородным человеком и ненавидел насилие, в особенности по отношению к женщинам. А если потом дело запуталось, если Перечница как-то особенно посмотрела на него и пылко поцеловала его культяпку, а он почувствовал легкую щекотку, пробежавшую, как судорога, по руке, и растрогался, то что же из того? Это были звенья все той же цепи, перипетии, подводящие к неизбежной развязке. Это был перст божий.

Поцелуй в сморщенную культяпку позволил также Кино-Однорукому констатировать, что в нем еще не иссякла мужская сила. Он еще не стал бесполым существом, он еще кое-чего стоил. И он стал обдумывать практические шаги, которые можно было предпринять. Так у него родилась мысль каждый день ранним утром, пока еще не проснулось селение, подсовывать цветок под дверь лавки Перечницы.

Кино-Однорукий понимал, что тут нужно действовать осмотрительно. Все селение ненавидело Перечницу, сама Перечница была пуританка, а другая Перечница — пуганая ворона. Поэтому ему следовало соблюдать осторожность и скромность и до времени держать дело в тайне.

Он каждый день приносил новый цветок, а если цветок был большой, подсовывал под дверь только один лепесток. Кино-Однорукому было небезызвестно, что цветок, уроненный нечаянно, уносит ветер, но цветок, подброшенный намеренно, таит в себе бóльшую силу убеждения, чем золотые горы. Он знал также, что терпенье и труд все перетрут.

Через месяц переполненная нежностью Перечница излила душу дону Хосе, который был настоящим святым.

— Дон Хосе, — сказала она, — если женщина хочет забыться в объятиях мужчины, это грех?

— Смотря какое у нее намерение, — сказал священник.

— Никакого, только забыться в объятиях, дон Хосе.

— Но, дочь моя, в твои годы?

— Что вы хотите, сеньор священник. Никто не знает, когда придет его час. Любовь и смерть подкрадываются исподтишка. И если желание забыться в объятиях мужчины — грех, да будет вам известно, дон Хосе, я живу во грехе. И тут уж ничего не поделаешь. Я не смогу желать ничего другого, даже если вы мне скажете, что это самый тяжкий из всех грехов. Это желание сильнее меня.

Перечница заплакала.

Дон Хосе, как маятник, качал головой.

— Речь идет о Кино, да? — сказал он.

Перечница залилась краской.

— О нем, дон Хосе.

— Он хороший человек, дочь моя; но это просто несчастье, — сказал священник.

— Неважно, дон Хосе. Все поправимо.

— Что говорит твоя сестра?

— Она еще ничего не знает. Но у нее не хватит духа говорить со мной об этом. Да и какой толк от ее советов.

Но и Ирена, Перечница-младшая, наконец, узнала, что происходит.

— Неужели это правда, Лола? — сказала она. — Ты потеряла рассудок?

— Почему ты так говоришь?

— А ты не знаешь?

— Нет. Зато ты знаешь, что нам нужен мужчина в доме.

— Почему-то когда речь шла обо мне с Димасом, нам не нужен был мужчина в доме.

— Это совсем другое дело, сестра.

— Теперь потеряла голову ты, вот и вся разница.

— Кино порядочный человек.

— Димас тоже казался порядочным.

— Димас ухаживал за тобой, чтобы заграбастать твои денежки. Как только кончились твои пять тысяч песет, кончилась и его любовь. Ты это сама сказала.

— А ты думаешь, Кино ухаживает за тобой ради твоих прекрасных глаз?

Перечница-старшая оскорбилась:

— Какие у тебя основания сомневаться в этом?

— С виду, конечно, никаких, — согласилась Перечница-младшая.

— Кроме того, мне не придется прятаться от людей, как тебе. Я узаконю свою любовь христианским браком.

У Перечницы-младшей засверкали глаза.

— Не говори мне про это, прошу тебя, ради блаженной памяти наших родителей.

В селении еще не догадывались об этом жениховстве. Только когда Перечница и Кино в воскресенье вечером парочкой прошлись по улицам, оно стало наконец достоянием гласности. И вопреки опасениям Кино, герань на балконах не завяла, у коров не пропало молоко, земля не разверзлась и горы не рухнули. Распространившаяся новость вызвала всего лишь язвительные улыбки и двусмысленные намеки. Меньшего нельзя было и ожидать.

Спустя две недели Перечница-старшая снова пришла к дону Хосе.

— Сеньор священник, грешно ли желать, чтобы мужчина поцеловал тебя в губы и изо всей силы сжал в своих объятиях?

— Грешно.

— Тогда я грешу каждую минуту, дон Хосе, и ничего не могу с этим поделать.

— Вы с Кино должны пожениться, — без околичностей сказал священник.

Узнав приговор дона Хосе, Ирена, Перечница-младшая, возопила:

— Ты же на десять лет старше его, Лола, ведь тебе уже пятьдесят. Опомнись, поразмысли. Ради бога, приди в себя, пока не поздно.

Перечница-старшая только что открыла, что есть прелесть в прячущемся за горы солнце, и в скрипе телеги с сеном, и в медлительном полете коршунов под чистым августовским небом, и даже просто в том, что живешь. И она уже не могла отречься от этого открытия.

— Я решилась, сестра. А если тебе это не по нраву, я тебя не держу, скатертью дорога, — сказала она.

Перечница-младшая расплакалась, потом с ней случилась истерика, и, наконец, она слегла с высокой температурой. Прошла неделя. В воскресенье температура упала. Перечница-старшая на цыпочках вошла в комнату и отдернула занавески.

— Ну, поднимайся, сестра, — радостно сказала она. — Сегодня в церкви дон Хосе прочтет мое первое оглашение. Это должен быть незабываемый день для тебя и для меня.

Перечница-младшая, ни слова не говоря, встала, оделась, пошла с сестрой слушать первое оглашение. Когда они вернулись домой, Лола сказала:

— Выше голову, сестра. Ты будешь моей посаженой матерью.

И действительно, Перечница-младшая исполнила роль посаженой матери. И все беспрекословно. Через несколько месяцев после свадьбы Перечница-старшая, удивленная кротостью и безропотностью Ирены, послала за доном Рикардо, врачом.

— Эта девушка перенесла чрезмерное потрясение. У нее помутился рассудок. Но во всяком случае она не опасна. Никаких признаков буйного помешательства, — сказал врач и, прописав какие-то уколы, ушел.

Подавленная Перечница-старшая заплакала.

Но все это не удивило Даниэля-Совенка. Он начинал отдавать себе отчет в том, что жизнь не скупится на события, которые, пока не произойдут, кажутся неправдоподобными, а когда совершаются, предстают совсем в ином свете: вдумавшись, понимаешь, что в них нет ничего необъяснимого и удивительного, что они так же естественны, как ежедневный восход солнца, или дождь, или ночь, или ветер.

Он следил за развитием отношений между Перечницей и Кино-Одноруким по рассказам Уки-уки. Любопытно, что, как только он узнал об этих отношениях, у него пропала без следа прежняя неприязнь к девчурке, а вместо нее пробудилось смутное чувство сострадания.

Однажды утром он встретил ее на берегу реки, где она шарила в зарослях кустарника.

— Помоги мне, Совенок. Куда-то сюда забился дрозд с подбитым крылом.

Даниэль принялся его ловить и наконец поймал, но птица, вырвавшись, с разлета угодила в реку и тут же утонула. Тогда Мариука-ука села на берегу, опустив ноги в воду. Совенок сел рядом с ней. Обоих печалила неожиданная гибель птицы. Но скоро их грусть рассеялась.

— Это правда, что твой отец женится на Перечнице? — сказал Совенок.

— Говорят, женится.

— Кто говорит?

— Они.

— А ты что на это говоришь?

— Ничего.

— А что говорит твой отец?

— Что он женится, чтобы у меня была мать.

— Я бы ни за какие коврижки не захотел, чтобы у меня была такая мать, как Перечница.

— Отец говорит, что она будет умывать меня и расчесывать мне косы.

Совенок не успокаивался:

— А ты что на это говоришь?

— Ничего.

Даниэль-Совенок угадал, как страдает малышка, каких героических усилий стоит ей молчание, которое она хранила с таким достоинством.

Вдруг девочка спросила:

— Это правда, что ты уезжаешь в город?

— Да, через три месяца. Мне уже исполнилось одиннадцать лет. Отец хочет, чтобы я вышел в люди.

— А ты что на это говоришь?

— Ничего.

Тут Совенок заметил, что они поменялись ролями, что теперь отмалчивается он. И он понял, что у него и Уки-уки внезапно появилось нечто общее. И что ему по душе болтать с ней, и что между ними есть сходство: им обоим приходится покоряться тому, что находят удобным для себя родители, которые их мнения не спрашивают. А еще он отдал себе отчет в том, что, сидя здесь и болтая с Укой-укой, он чувствует себя хорошо и даже не вспоминает о Мике. А главное, что мысль об отъезде в город, где он должен выйти в люди, снова становится для него невыносимой. К тому времени, когда он выйдет в люди и захочет вернуться из города, кожа у Мики наверняка уже не будет глянцевитой, и она народит дюжину детишек.

Теперь он встречался с Укой-укой гораздо чаще, чем прежде, когда он угрюмо избегал ее.

— Ука-ука, когда свадьба?

— В июле.

— И что ты на это говоришь?

— Ничего.

— А Перечница что говорит?

— Что, когда станет мне матерью, отвезет меня в город, чтобы мне вывели веснушки.

— А ты хочешь?

Ука-ука сконфузилась и, потупив глаза, отвечала:

— Конечно.

В день свадьбы Мариука-ука куда-то запропастилась. Когда стемнело, Кино-Однорукий забыл о Перечнице и обо всем на свете и сказал, что надо во что бы то ни стало найти девочку. Даниэль-Совенок, как завороженный, наблюдал за приготовлениями к поискам. Мужчины с палками и фонарями, в подбитых гвоздями сапогах, громко цокавших по шоссе, отправились в горы.

Время шло, а мужчины не возвращались, и Даниэля-Совенка охватило мучительное беспокойство. Мать плакала и причитала: «Бедный ребенок». По всей видимости, она не разделяла мнения, что Уке-уке нужна поддельная мать. Когда Рафаэла-Грязнуха, жена Куко, зашла на сыроварню и сказала, что, должно быть, девочку сожрали волки, Даниэль-Совенок чуть не закричал. И в эту минуту он признался себе, что, если у Ука-уки выведут веснушки, она потеряет свою прелесть и что он не хочет, чтобы у нее вывели веснушки, а тем более, чтобы ее сожрали волки.

В два часа ночи вернулись мужчины с палками и фонарями, ведя бледную, растрепанную Мариуку-уку. Все побежали в дом Кино-Однорукого встретить девочку, обнять и расцеловать ее и порадоваться, что она нашлась. Но Перечница опередила всех и встретила Уку-уку двумя пощечинами — хлоп по одной щеке, хлоп по другой. Кино-Однорукий, с трудом сдержав ругательство, одернул Перечницу и сказал ей, что не желает, чтобы девочку били, а донья Лола с раздражением ответила ему, что с сегодняшнего утра она уже ее мать и должна воспитывать ее. Тут Кино-Однорукий опустился на скамейку и, положив руку на стол, уронил на нее голову. Можно было подумать, что он плачет. Можно было подумать, что у него случилось большое несчастье.