1

Выйдя на шумную холодную Моховую, Даша быстрым шагом пошла к Лубянской площади. Упершись взглядом в пустой пятачок, некогда безраздельно принадлежавший Феликсу Эдмундовичу, она вдруг расплакалась. Ей отчего-то стало обидно не только за себя. но и за Дзержинского. Мало того что в былые времена возложить цветы к памятнику можно было только полностью пере крыв движение — через четыре или пять рядов кругового движения ни одного пешеходного перехода — так нет, еще и с этого непроходного места сдернули краном! Будто неистовый поляк и в самом деле был повинен в трусливой подлости русских, татар, грузин и остальных представителей коренных и не очень национальностей, день и ночь строчивших друг на друга доносы, подрагивая от страха и удовольствия. «Его жизнь — печальнейшая из поэм», — написал когда-то о железном Феликсе Троцкий, даже не предполагая, насколько печальнее окажется эта жизнь уже после смерти.

Даша развернулась и еще быстрее зашагала в противоположную сторону. Она старалась дышать глубоко и ровно.

Мысль, осенившая ее во время чаепития, была больше, чем мысль. Даже если брака и не было вовсе или он оказался бездетным, то все равно сейчас жизненно необходимо раструбить о нем всем окружающим. Это даст необходимое время во всем разобраться. Иначе либо Скуратов убьет отца, либо Полетаев и в самом деле отправит все ее семейство в Лефортово.

Резко закололо в правом боку. Даша остановилась в мрачном, скверно пахнущем переходе, прислонилась к стене и попыталась успокоить дыхание. Далось ей это не сразу и не без труда.

— Девушка, а как попасть в Лефортово?

Чем-то холодным полоснуло по нервам. Сглотнув, Даша медленно повернула голову:

— Что?

— Как отсюда в Лефортово попасть? Метро-то вроде такого нету… — Немолодая женщина, обвешанная сумками, смотрела без особой надежды. — Не знаете?

— Знаю, знаю… — Поняв, что это просто досадное совпадение, Даша немного успокоилась. — Вам нужно доехать до «Семеновской», а дальше на трамвае. Смотря куда вам надо.

— Да там золовка моя живет. — Женщина явно обрадовалась и принялась объяснять с провинциальной доверительностью: — Совсем рядом с немецким музеем, какие-то красненькие дома там, знаете?

— Немецким музеем? — Что-то Даша не помнила такого музея. А ведь когда-то она знала все музеи в Москве. — Вы уверены, что такой существует?

— А то! Золовка писала, года три как открыли. К ним из Германии всякие важные послы приезжают, даже улицу, говорит, перекрывают… Да и вообще народ валом валит.

— Это в музей-то? — Даша продолжала сомневаться. — На послов, что ли, смотреть?

— Зачем на послов? Там центр, чтобы родственников своих найти. А кто ж нынче не хочет немецкой родней обзавестись? Чай, не сорок первый…

«Это судьба», — вдруг с какой-то спокойной уверенностью подумала Даша.

— Простите, а вы не помните, как точно называется эта улица?

 

2

Через полчаса она вышла на тихую аллею, густо обсаженную тополями. Тополиные листочки пожелтели, затвердели на холоде, звонким шорохом откликаясь ветру. Трамвай громыхнул и скрылся за поворотом. Даша запахнула длинный без застежек плаш. Вещь, конечно, красивая, но непрактичная. Во всяком случае не для общественного транспорта.

Она огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться. Несмотря на то что Лефортово было одним из старейших районов Москвы, Даша знала его плохо. Вернее, не знала совсем. Этим неприятным качеством отличается большинство жителей мегаполисов: живя на западе столицы, они зачастую понятия не имеют, что делается на востоке.

Хотя о самой истории Лефортово она все же кое-что знала. Когда-то на окрестных полях муштровал Петр свои Потешные полки — привет «Семеновской» и «Преображенской»; позднее тут же раскинулась знаменитая немецкая слобода, посреди которой и выстроил свой дворец одноименный швейцарец Лефорт, обласканный первым императором. Ох, и любил погулять здесь Петр Алексеевич! Бывало, днями праздновали: все двери и ворота замка закроют, выйти нельзя, можно только есть, пить и веселиться без меры. Через неделю многие отдавали концы. «Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Не избежал преждевременной кончины и сам господин Лефорт. Окончил дни свои он скверно, хоть и не в угаре пьяном, — гнилая лихорадка его добила. Оно и ясно, Москва — это вам не Швейцария.

Приставая к одиноким прохожим, Даша наконец обнаружила небольшой домик с латунной табличкой: «Немецкий музей в Лефортово. Ежедневное 10 до 19. Понедельник выходной».

Кто бы сомневался, что сегодня был понедельник! Но раз уж она сюда добралась, то только грубая физическая сила сможет ее не пустить. А у музейных работников, как правило, таковой не обнаруживается. К тому же она в некотором смысле коллега, все-таки искусствовед, почти историк.

Потоптавшись с минуту на пороге, Даша решилась и нажала кнопку. Дверь распахнулась практически сразу. Возможно, за ней с той стороны наблюдали.

— Музей закрыт. — Женщина в строгом костюме произнесла это предупреждающе, но без напора, даже чуть вопросительно.

— Да-да, я знаю. Я сама когда-то работала в музее.

— Вы что-то хотели?

— Да… Вы знаете, у меня очень деликатный вопрос, и я хотела обсудить его с кем-нибудь из специалистов… в области остзейского дворянства. — Даша намеренно заменила слово «прибалтийского» на «остзейского», так звучало профессиональнее.

Женщина, казалось, раздумывала:

— Проходите, пожалуйста.

Они вошли в небольшой, но красивый холл. Темно-красные стены приятно контрастировали с белыми пилонами и лепниной. На лестничном марше, с которого симметрично разбегались лестницы, возвышался бюст самого господина Лефорта.

Директора музея звали Лилия Сергеевна. Даша, бормоча какие-то благодарственные слова, проследовала за ней в небольшой кабинет, отделенный от основного помещения тяжелой портьерой. Кабинет сотрудников выглядел вполне современно.

— Присаживайтесь. — Лилия Сергеевна сразу прошла в небольшой закуток, где стояли кухонная тумба и электроплитка. — Хотите чай или кофе?

— Кофе, если можно. — Даша осмотрелась, не боясь показаться невежливой. Ведь музеи для того и существуют, чтобы глазеть по сторонам. — Это фотографии сотрудников?

— Да. И еще спонсоры, представители комитетов…

— Не знала, что в Москве открыли такой музей. Правда, меня не было почти шесть лет или даже больше…

— Мы существуем всего три года. — Женщина поставила на стол две чашки. — Берите сахар, пожалуйста.

Когда первые условности были соблюдены, Даша решила перейти к делу.

— Лилия Сергеевна, для меня ваш музей — последняя инстанция. Просто не знаю, куда еще обращаться.

— Я слушаю вас.

— Дело в том, что по отцу моя линия идет от представителей остзейского дворянства, до недавнего времени считавшаяся угасшей…

— Угасшей? — Лилия Сергеевна удивленно приподняла красивые круглые брови. — А как же вы?

— Мой отец был усыновлен и почти всю жизнь носил фамилию отчима. Недавно я узнала, что родной дед имел другую семью и, возможно, потомков. Я хотела бы их разыскать.

— Что ж, вы обратились по адресу. Именно этим мы и занимаемся. — Директорша смотрела ободряюще. — Будем рады вам помочь.

— Спасибо большое. — Даша сидела, слегка оглушенная свалившийся удачей. — Даже не знаю, как вас благодарить.

— Ну пока не за что. Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо. Прекрасный кофе, но мне достаточно.

— Тогда перейдем к делу. Как фамилия вашего деда?

— Вельбах. Барон Николай Андреевич фон Вельбах. Лилия Сергеевна несколько секунд размышляла. Затем покачала головой:

— Нет. Вот так сразу не припомню.

Даша почти не сомневалась, что ответ будет таковым, и грустно кивнула. Но директорша достала анкету и протянула вместе с ручкой.

— Расстраиваться рано. Заполните все пункты, на которые можете дать ответ, мы это передадим в наш банк данных. Конечно, потребуется некоторое время, но кто знает…

— А сколько? — Даша подняла голову.

— Что сколько?

— Сколько потребуется времени?

— Ну это сказать сложно. — Директорша кивнула на стеллажи вдоль одной из стен. — Здесь у нас данные на тысячи людей, большая часть информации введена в компьютер, но, конечно, много и бумажной работы. Мы связываемся с архивами… Не менее полугода иногда уходит.

— Полгода! — Даша испугалась: за полгода их всех истребят под корень. — А побыстрее никак не получится? Что, если я сама здесь поработаю? — Она умоляюще сложила руки. — Вы не бойтесь, у меня есть опыт.

— Дело здесь не в опыте. — Взгляд Лилии Сергеевны стал ускользающим.

— Понятно. — Даша вздохнула.

Разумеется, кто позволит незнакомому человеку копаться в базах данных?

— Извините, я так спросила, на всякий случай. Но, понимаете… — Молодая женщина все еще не оставляла надежды попытаться решить дело как можно быстрее. — Дело не только в моем любопытстве, существуют определенные обстоятельства… Скажем так: я несколько ограничена в сроках.

Директорша музея смотрела на пустую анкету и явно о чем-то думала. Даша продолжала канючить:

— Моя бабушка… очень больна. Очень. Она попросила меня найти пропавших родственников до того, как отправится в мир иной. Клянусь вам всеми святыми, что никакой иной цели у меня нет. Я даже живу за границей, — зачем-то добавила молодая женщина.

Лилия Сергеевна подняла теплые карие глаза. Они улыбались.

— Вам не надо оправдываться. Я все прекрасно понимаю. У нас такой случай каждый второй. — Директриса помолчала. — Как же мне вам помочь? Быстро решить этот вопрос надежды почти нет…

Что-то в этом «почти» было такое, отчего Даша немедленно навострила уши.

— Почти?

— Да… Есть у нас один человек, выдающийся специалист. Генрих Рейнгольдович Миллер. Я знаю, что одно время он занимался угасшими родами. Думаю, вам надо связаться именно с ним.

— А он сейчас здесь? — У Даши в душе запели фанфары.

— Нет. Он редко бывает в музее. Фанфары стали чуть тише.

— А как же тогда…

— Мы сейчас ему позвоним. Он недалеко живет и, думаю, согласится вас принять. Он очень хороший человек. — С этими словами директорша придвинула телефон и набрала номер. — Его дочь уехала в Германию, а он ни в какую. Говорит, здесь мои предки жили и умирали, и я здесь хочу остаться. Он святой… Алло, Генрих Рейнгольдович, здравствуйте, Митрофанова вас приветствует. Как поживаете? Что-то давно к нам не заглядывали… — После небольшой паузы Лилия Сергеевна негромко охнула: — О, как плохо… Но теперь-то все в порядке? — Выслушав ответ, она снова заулыбалась. — Очень рада за вас, вот и молодец. Генрих Рейнгольдович, а я к вам вот по какому поводу. Здесь у меня одна дама интересуется остзейцами. Спрашивает, не могли бы вы ее проконсультировать? Можно, да? Спасибо вам большое, я передам ей трубочку… А, поняла, поняла! Хорошо, ждем вас в гости… Марье Сергеевне сердечный привет.

Даша растерянно улыбнулась:

— А…

— Генрих Рейнгольдович просил вас зайти прямо сейчас.

— А это удобно? — Даше и в самом деле стало неловко. Получается, что напросилась в гости к совсем незнакомому человеку.

— Конечно удобно. — Лилия Сергеевна уже протягивала ей листок с адресом. — Ему новый человек только в радость. — И добавила с непонятной интонацией: — Тяжело ему одному.

 

3

Выглянуло солнце, ветер стих — для середины октября погода установилась отменная. Солнышко щедро расцветило чудом оставшиеся на деревьях листочки. Поблекшие, растерявшие на морозе свои красные, желтые, золотисто-оранжевые краски, они пользовались последней возможностью погреться в холодных солнечных лучах и последним отблеском хоть на мгновенье озарить приготовившийся к зиме город.

Распахнув плащ, Даша бодро вышагивала вдоль домов, высматривая нужный номер. Через пятнадцать минут она легко вспорхнула на третий этаж. Нужная дверь оказалась чуть приоткрытой.

— Тук-тук, хозяева, есть кто дома? — спросила она, просовывая голову в щель.

— Проходите! — отозвался громкий голос из глубины квартиры.

Толкнув дверь, молодая женщина оказалась в темном тесном коридоре. Тусклая лампочка без абажура едва освещала бесчисленные книжные полки и давно не циклеванный паркет. Хозяина не было видно.

— Проходите в комнату! Из коридора сразу направо, — послышался тот же голос.

Даша неуверенно шагнула в комнату. Большая, почти квадратная комната выглядела словно с довоенных фотографий — выцветшая деревянная мебель, круглый стол под низким абажуром, тяжелая скатерть. И бессчетное количество книг. Книги, как и мебель, совсем не давали блеска, их корешки были потрепаны и за малым исключением имели неопределенный серо-коричневый цвет. Лишь сборники да энциклопедии имели хоть какой-то регулярный вид, остальные фолианты стояли по своему, особому ранжиру: впритирку, вповалку, друг на друге. .

Даша так увлеклась разглядыванием корешков, что не сразу заметила хозяина. Возле расшторенного окна в кресле-коляске сидел мужчина. Он сидел спиной к окну, свет падал сзади, и лица почти не было видно.

— Ну что же вы замерли, голубушка. — Голос хозяина прозвучал весело, доброжелательно, словно он обращался к давней знакомой. — Проходите, не стесняйтесь.

Даша сделала несколько робких шагов.

— Здравствуйте…

— Здравствуйте, здравствуйте. И как же вас звать-величать?

— Даша.

— Стало быть Дарья… — Миллер вопросительно приподнял интонацию.

— Николаевна.

— Вот и прекрасно, Дарья Николаевна. Проходите, устраивайтесь, сейчас Марья Сергеевна придет, чайком нас попотчует. Она как узнала, что к нам гостья пожаловать изволит, так сразу отошла пирожных сладких купить. Вы ведь любите пирожные, а? Признавайтесь…

Даша засмеялась и, сняв плащ, перекинула через спинку массивного деревянного кресла, страшно чопорного и, скорее всего, жутко неудобного.

— С вами — с удовольствием.

— Отчего же именно со мной? — Хозяин подкатил свое кресло ближе к столу.

— А когда человек с таким аппетитом предлагает сладенького, то отказать просто невозможно. Кстати, чайник я могу и сама поставить.

— Нет, нет! Ни в коем случае, голубушка. Нам тогда Марья Сергеевна форменную взбучку устроит. Вы лучше присаживайтесь и давайте знакомиться, а то я из звонка любезной Лилии Сергеевны не уяснил, что именно вас заинтересовало в бурной истории остзейцев. Хотя могу предположить. Вы наверняка относительно родственников хотели осведомиться?

Еще по дороге сюда Даша придумала с десяток более или менее правдоподобных объяснений своего появления, но, едва взглянув на хозяина квартиры, поняла, что соврать просто не сможет. Присев на краешек кресла, оказавшегося вполне удобным, она сложила руки на коленях и посерьезнела.

— Для начала я хочу поблагодарить вас, Генрих Рейнгольдович, что согласились меня принять и выслушать. И хоть я отдаю себе отчет в том, что человека вашего уровня неловко даже просить об этом, но все же обстоятельства обязывают меня. — Она сделала паузу — Вопрос, который я хотела обсудить с вами, крайне деликатен и требует особой конфиденциальности, но на сегодняшний момент другого выхода я просто не вижу.

Хозяин слушал, кивая головой. В лице появилась хитринка.

— Ваше беспокойство вполне естественно, голубушка Дарья Николаевна. Генеалогия — дело тонкое, оно не только знаний требует. Можете мне полностью довериться.

— Спасибо! — Даша проникалась к генеалогу все большей симпатией. — Все началось с того, что я решила разыскать одного человека…

— И кого же?

— Дедушку.

— Дедушку? Это похвально. — Несмотря на любезность слов, голос хозяина прозвучал чуть иронично. И, словно опасаясь, что гостью ирония может задеть, пояснил: — Похвально, что в наше не совсем чуткое время молодежь проявляет все больший интерес к своим корням. Даже если цели не всегда… — Генеалог кашлянул. — Ну да ладно. Вот вы, например, с какой целью дедушку разыскиваете, если не секрет, конечно?

Даша замялась. Ей почему-то стало неудобно объяснять сидящему перед ней великодушному человеку про наследство. Несмотря на то что ей оно все равно не достанется.

— Понимаете… Мне стало известно, что моим родным дедом был совсем другой человек. Он был бароном, немцем по происхождению. Из балтийских. — Она закусила нижнюю губу. — А еще я узнала, что перед тем как дедушка женился на моей бабушке, у него была другая семья… Вот. — Нужные слова никак не находились. — Понимаете, мне нужно…

— Составить красивую родословную? — Миллера, казалось, забавляло ее смущение.

— Что?

— Вы хотите, чтобы я составил вам родословную? Генеалогические древо?

— Да. То есть нет! — Даша окончательно смешалась. — Нет, я хотела, я думала, что… Понимаете, это все так сложно!

Хозяин рассмеялся:

— Вы меня совсем запутали. Давайте-ка выпьем чаю, и вы мне спокойно, подробно все расскажете. Ну-с, извольте за стол, — Он кивнул кому-то за ее плечом. — Марья Сергеевна, уже можем?

Даша обернулась. Перед ней стояла высокая крупная женщина. Белоснежное лицо, немного тяжелое, но все же красивое, оттеняли густые каштановые волосы, уложенные широким венцом.

— Господи, как вы меня напугали! — Даша схватилась за сердце. — Я не заметила, как вы вошли.

— Вы и не могли меня заметить. — Округлый, малоросский говор Марьи Сергеевны удивительным образом не совпадал с ее царственной внешностью. Казалось, она только открывает рот, а говорит кто-то совсем другой, проще и старше. — К столу, пожалте…

Стол и в самом деле непостижимым образом оказался накрыт. Даша удивилась: как же она ничего не услышала? Ей даже захотелось выразить вежливое удивление, но слова почему-то не шли. Настолько, насколько хозяин казался открытым, настолько же эта женщина выглядела неприветливой.

Миллер заметил смущение своей гостьи и поспешил разрядить обстановку:

— Позвольте вас друг другу представить: Марья Сергеевна Маневич, моя помощница, мой добрый ангел-хранитель. И наша гостья Дарья Николаевна. Она ищет следы своего деда и имеет самые благие намерения.

— Я слышала. — Домработница принялась разливать чай. Лицо ее оставалось неподвижным.

— Не обращайте внимания. — Миллер, огибая Дашу, подкатил кресло к столу. — Наша Марья Сергеевна недолюбливает новых хозяев жизни.

— За что же мне любить их? — Женщина осуждающе поджала губы. — Сначала открещивались от своих предков, а теперь им всем в графья подавай. Да ладно если бы еще нарок на то имели, а то ведь и вовсе жулики приходят. Это Генрих Рейнгольдович такой добрый, все увещевать их пытается. Я бы гнала скалкой…

— Марья Сергеевна, душа моя, да ведь они не виноваты в этом. Они лишь дети своего времени.

— Жулики. — Слово звучало как приговор. — Аферисты.

— А что плохого в том, что люди ищут своих предков? — Даша решила высказать свою точку зрения. — К тому же те, кто сейчас ищет своих предков, никак не могли от них открещиваться.

Маневич глянула, словно кинжалом пронзила.

— Значит, родительский грех на них лежит, — процедила она. — Да знали бы вы, сколько проходимцев здесь перебывало. Сам из грязи еще не вылез, а туда же: норовит в князи. А в хорошие люди попасть это тебе не скидерку скласть…

Даша испытывала противоречивые чувства. Нет, она не оправдывала погоню за титулами, но считана, что к истории предков стоит относиться все же более уважительно.

— По-вашему, мир делится на родовитых и плебеев? Марья Сергеевна изобразила нечто похожее на улыбку. Так, наверное, улыбаются гремучие змеи.

— А коли не делился бы, так зачем бы они себе родословные заказывали? Вы-то небось тоже не за крестьянами сюда пожаловали, в баронессы, поди, метите…

С этими словами домработница протянула чашку. Даша почувствовала тяжелый жар в груди. Не взять чашку означало прямой афронт, принять — признать правоту сказанных слов.

— Извините, что потревожила вас, — она встала и потянулась за плащом. — Благодарю за приглашение.

— Ну вот! — Миллер всплеснул руками, — Видите, что вы, Марья Сергеевна, наделали. Обидели человека. Дарья Николаевна, прошу вас, не сердитесь, она не хотела вас обидеть.

— Я в этом не сомневаюсь, — сухо ответила Даша. — И все же разрешите откланяться.

— Прошу вас, останьтесь. — Что-то в голосе хозяина заставило Дашу остановиться. — Мне в последнее время редко удается поговорить с новым человеком.

— Хорошо. — Даша отложила плащ и выразительно посмотрела на домработницу. — Только прошу вас уяснить сразу, я сюда пришла не за родословной.

— Верю вам, голубушка, верю. — Миллер поспешил перевести разговор в иное русло. — Хоть и не совсем разделяю вашу точку зрения.

— Почему? — Даша почти успокоилась. Она придвинула к себе чашку с чаем и краем глаза принялась высматривать наименее калорийное пирожное.

— Да потому, что все меньше остается людей, сохраняющих чувство рода.

— Что вы хотите этим сказать?

— Чувство рода, своего ли, чужого, это особая культура. Вы можете принимать ее, а можете игнорировать, но это всегда идет изнутри, от глубокого понимания сущности явления и осознания его необходимости.

— Осознания его необходимости? — невольно переспросила Даша. — Но зачем мне осознавать, кем были мои предки? Достаточно просто знать…

— Э, нет! — Миллер погрозил пальцем. — По наследству передаются не только нос с горбинкой или форма бровей. Основное, что мы наследуем от своих предков — это внутренние качества индивида. Еще в те времена, когда органы надзора и контроля не были столь массово распространены, а понятие «анкета» и вовсе не существовало, возникали иные паспорта и анкеты — родословные, истории родов и, заметьте, родов разных сословий: от императорских до крестьянских. И каждый человек с самого своего рождения знал, какого он рода-племени. Человек еще не имел имени, а уже имел фамилию, которая отражала особенность рода, являлась как бы паспортом всей семьи. Знаете, как говорили? «В лицо человек сам себя не признает, а имя свое знает». Услышав фамилию человека, другие сразу же понимали, что от него ожидать можно, ведь, как известно, яблоко от яблони не далеко падает. И сие поддерживало нравственность, ибо если все твои предки были достойными, уважаемыми людьми, то и самому вроде как негоже пакостный след в миру оставлять — ведь это на твоих детей темным пятном падет. Потому и говорили: «Смерть лучше бесчестия». Люди кровью смывали позор, лишь бы не пострадала память предков и будущность потомков.

— Так сбежать можно было куда-нибудь и там начать новую, честную жизнь…

— Иван, не помнящий родства? Нет, голубушка, подозрителен такой человек был, темная лошадка, поди знай, чего от него ожидать можно! Тогда люди прекрасно понимали, откуда такие Иваны берутся. Понимание сущности и предназначение летописи рода не давало обществу деградировать. Вот отменили родословные в Октябре, и сами видите, чем дело кончилось.

— Ну не знаю… — Даша покачала головой, — Мне все же это анахронизмом каким-то представляется. Монархия… В наше-то время!

Миллер добродушно рассмеялся:

— Я же с этого и начал: каждый человек определяет для себя, что ему притягательнее. Вы не придаете этому значения — прекрасно, вы свободны в своих поступках, и это то, что никогда не коснется вас. Ведь вы же не прыгаете с парашютом. Но ваше безразличие к генеалогии означает, что вам и не надо входить в этот мир — он корысти не любит. Не прощает.

— Что значит — не прощает? — Даша почувствовала себя неуютно. Ей сразу же припомнились последние события.

Но генеалог, видимо, имел в виду иное.

— Очень легко, голубушка, превратиться в посмешище. В молодости тщеславие еще простительно, но вот к старости эта страстишка способна и почтенного человека превратить в дурака. Еще Руссо справедливо заметил, что если тщеславие и сделало кого-то счастливым, значит, этот кто-то был дурак.

Даша рассмеялась:

— Неплохо.

— Вот именно… Так как же звали вашего деда? Придвинув сахарницу, Даша уцепила шипами кусочек сахара.

— Оказывается, моим дедом был барон Вельбах…

— Что?! — Чашка выскользнула из рук хозяина, жалобно звякнула и разбилась о край стола. — Что вы сказали?

— А? — Даша замерла со щипцами в руке.

— Повторите, что вы сейчас сказали! — Старый генеалог подался вперед, казалось, еще чуть-чуть, и встанет со своего кресла.

Спокойной оставалась только монументальная домработница. Пронзив перепутанную Дашу тяжелым взглядом, она принесла с кухни ведро и веник и принялась убирать осколки.

Даша сглотнула:

— Я говорю, мой дедушка…

— Это я уже слышал! — Миллер салфеткой попытался оттереть брюки. — Повторите его имя.

— Вельбах?

— Вот именно. — Генеалог потряс салфеткой в воздухе. — Вельбах! Нет, это невозможно, совершенно невозможно!

— Но… почему? — Даша растерялась еще больше.

— Да потому, что последний русский барон Вельбах скончался в Париже в тысяча девятьсот тридцать третьем году, оставив сиротой младшую дочь. А единственный сын его — Николай — погиб от полученных ран в одна тысяча девятьсот шестнадцатом году. Во время Первой мировой войны.

Осведомленность Миллера вызвала у Даши немалое удивление.

— Я знаю… — Она наконец спустила щипцы, — То есть я хотела сказать, что знаю о том, что вы можете об этом знать. Но у меня есть абсолютно точные сведения, что Николай Вельбах остался в живых и переехал на Дальний Восток…

— Исключено.

— Но… почему?!

— Потому что существуют свидетельства очевидцев. Барон Андрей Николаевич фон Вельбах был смертельно ранен в бою и захоронен в общей могиле под…

— Простите, что перебиваю, — Даша приложила ладонь к груди, — неужели вы помните биографии всех остзейцев?

Полумрак комнаты не позволял рассмотреть лицо старого генеалога, но все же ей показалось, что Миллер на секунду смешался. Достав чистый платок, он протер уголок глаза.

— Нет… Разумеется, не всех. Однако, что касаемо членов угасших родов, тут я, можно сказать, собаку съел… — Он засмеялся. — Ну а если серьезно, этой темой я занимаюсь всю свою жизнь. И как специалист заявляю вам: совершенно невозможно, чтобы Николай фон Вельбах выжил. Кто-то решил подшутить над вами.

Даша грустно усмехнулась. С одной стороны, конечно, приятно оказаться более осведомленной, чем специалист, однако это означало, что ничего нового Миллер сообщить ей не сможет.

— Этот кто-то — баронесса Вельбах, его родная сестра. Она сама разыскала меня и упросила найти всех мужских потомков своего брата, дабы передать одному из них свое состояние. Странный юмор.

Миллер вытянул шею.

— Как вы сказали? — Но тут же махнул рукой. — Не повторяйте, я все прекрасно слышал. Вы уверяете, что она нашла вас сама?

— Если быть точной, то ее адвокаты.

— Хм. — Миллер склонил серебристую голову и прикрыл глаза. — Допустим, это правда. Но почему тогда баронесса фон Вельбах стала разыскивать потомков брата только сейчас? Спустя восемьдесят с лишним лет?

Даша развела руками:

— Она так же, как и вы, как и все остальные, даже предположить не могла, что ее брат выжил и имел детей. А несколько месяцев назад ей в руки попала фотография Николая Андреевич ча, датированная тридцать восьмым годом…

— Всего лишь фотография? — В голосе Миллера зазвучал скепсис. — А вам не кажется, что это слишком…

Даша покачала головой. Она поняла, что хотел сказать генеалог.

— Не кажется. Потому что адвокаты Марьи Андреевны послали запрос на Дальний Восток и там подтвердили факт существования Николая Андреевича Вельбаха и его службы во Владивостоке.

— Черт побери… — Старый генеалог выглядел потрясенным. — Как же я мог… Ах я, старый дурак!

Даша поспешила его успокоить:

— Да не стоит вам так убиваться. Это вовсе не ваша вина — просто время такое было. А представьте, какие чувства испытала бедная Марья Андреевна!

— Да уж, могу себе представить. — Миллер о чем-то напряженно думал. Он выглядел как человек, решающий для себя что-то очень важное. — Дарья Николаевна, возможно — я повторяю — возможно я смогу вам помочь. — Предупреждая вопрос, он поднял сухую ладонь. — Вы подождете меня немного?

Даша молча кивнула. От волнения она не могла говорить.

— Тогда угощайтесь, я скоро вернусь. — Он развернул свое кресло и выехал из комнаты.

Стараясь не смотреть в сторону Маневич, Даша потянулась к самовару.

 

4

Миллер отсутствовал минут пять. Все это время женщины хранили молчание и давились сладким. По крайней мере Даша — точно. Заслышав скрип половиц, она готова была зарыдать от счастья.

Генеалог выглядел деловито.

— Скажите, как звали вашу бабушку?

— Какую именно?

— Разумеется, ту, которая вышла замуж за Николая Вельбаха.

— Лидия. Лидия Михайловна.

Миллер испытующе смотрел на свою гостью.

— Вы уверены в этом?

— Что? — Даша растерялась. — В каком смысле «уверена»?

— Ее звали так с самого рождения?

— Насколько мне известно, да…

— А не была она, случайно, актрисой или певицей? Некоторое время Даша молчала, когда же она, наконец, заговорила, то голос ее звучал уже не так уверенно.

— Вы меня ставите в тупик. Лично я об этом ничего не слышала. Хотя, конечно, утверждать однозначно не берусь. Но почему вы спрашиваете?

Хозяин немного оживился, но при этом вид у него стал смущенный и даже виноватый.

— Я должен перед вами покаяться, — пробормотал он, — Видите ли, Дарья Николаевна, если бы не моя самоуверенность, я обладал бы сейчас гораздо большей информацией, но…

— Простите, я не совсем понимаю, о чем вы — Где-то в глубине души Даша ощутила легкое раздражение — либо Миллер морочит ей голову, либо они говорят о разных вещах.

— Сейчас объясню. — Генеалог подкатил кресло к столу и устроился поудобнее. — Когда-то у меня был старший товарищ — Сухоруков Геннадий Иванович, ныне, к сожалению, уже покойный. Он был великолепным ученым, ботаником, и долгое время жил на Дальнем Востоке.

Даша навострила уши.

— Мы часто и много переписывались, но одно письмо запомнилось мне особенно. В то время как раз вышла моя книга «Угасшие роды Российской империи», и я позволил себе отослать один экземпляр моему товарищ). А вскоре получил ответ. — Миллер протянул два листа с рукописным текстом. — Я отксерокопировал его для вас. Не все, конечно, но ту часть, которая может вас заинтересовать. Прочтите.

Даша взяла еще теплые листы и вопросительно взглянула на генеалога.

— Читайте, читайте.

— «…Книжка твоя понравилась — толстая, да и обложка богатая! Если серьезно, то по сути своей это справочное издание, я же в генеалогии не силен. Однако кое-какие огрехи заметил и рад тебе о них сообщить. Вот ты пишешь, что род баронов Вельбах считается угасшим, а ведь это не так. В середине тридцатых, будучи во Владивостоке, знавал я одного Вельбаха, вернее, не столько его самого, сколько его жену — даму волшебной красы. Красивее женщины я не встречал и вряд ли уже встречу. Она, кажется, имела цыганские корни и, надо заметить, кроме красоты обладала дьявольским темпераментом и весьма вспыльчивым нравом…»

Даша подняла голову:

— Так, значит, вы знали! Почему же вы мне не сказали сразу?

Миллер грустно покачал головой:

— Все эти годы я пребывал в уверенности, что мой приятель Сухоруков ошибся. Увидел красивую женщину и все перепугал. Или же та дама просто имела псевдоним: далее из письма следует, что она принадлежала к богеме… Потому-то меня так и потрясло ваше сообщение — ведь я тогда, десять лет назад, мог все выяснить по горячим следам.

Даша внимательно посмотрела на собеседника.

— Я продолжу?

— Да-да, конечно.

— «…Звали ее Галина. И в ту пору, в кою мы встретились, была она в самом своем расцвете. Как-то компанией сидели мы в летнем ресторане, подошел к нам некий военный чин и сделал Галине комплимент, вероятно двусмысленный. Муж ее был отвлечен разговором и этого не заметил. Галина вскочила, закатила пощечину одному и второму и сбежала. Муж за ней не пошел, он был страшно сердит. Позже они развелись…»

На этом отксерокопированная часть обрывалась. Даша растерянно перевернула лист, но, ничего не обнаружив, подняла голову:

— Это все?

— Что касается вашего дела, да.

Не скрывая разочарования, молодая женщина пробормотала:

— Но ведь это почти ничего…

— Разумеется. Именно поэтому я сразу же написал Геннадию Ивановичу письмо с просьбой рассказать обо всем подробнее, но он ответил, что уже мало помнит события тех лет, единственное, в чем он уверен, — муж Галины служил в морской авиации, кажется, был конструктором. Но он даже не смог вспомнить, какой у него был цвет волос, а ведь почти все Вельбахи были рыжими. — Тут Миллер невольно перевел взгляд на шевелюру своей собеседницы, — Вы действительно похожи на них. Те же скулы, тот же разрез глаз. Как же ему удалось спастись тогда, в шестнадцатом?

Вздохнув, Даша потянулась за чаем:

— Его выходила санитарка, позже она стала его женой.

— Той самой? — удивился Миллер. Видимо, он не мог представить себе дикую красавицу Галину сестрой милосердия.

— Нет-нет. Первую его жену звали Елизавета. Она родила ему сына Георгия, но сама, к сожалению, скончалась.

— Вот как… И от него ваша веточка?

— Нет. Моя, как вы выразились, веточка от третьего брака.

— А что стало с первым сыном?

— Георгия усыновили. Он умер в 1961 году, но у него оставалось трое сыновей. — Даша замялась. — К сожалению, все они уже умерли. Такое вот стечение обстоятельств.

— Как много вы успели узнать… — Миллер, казалось, был удивлен.

— Да уж… — пробормотала Даша, — Успела, нечего сказать.

— И вы ничего не знали о втором, как я понимаю, браке?

— И да, и нет. Я подозревала, что у дедушки был еще один брак, но не была в этом уверена и, естественно, не знала, были ли от этого брака дети.

— Были, определенно были. Минимум двое. Даша вскинула голову.

— Почему вы так думаете?

— Потому что Сухорукой в ответ на мое письмо — его я, кстати, сейчас так и не нашел, сообщил, что после развода Галина взяла прежнюю фамилию. — Миллер прикрыл глаза. — Фамилия, фамилия… Какая же у нее была фамилия? Какая-то совсем простая… Забыл, ну надо же…

— Простите, — перебила Даша, — вы говорили о детях.

— Ах, да! Еще он писал, что несмотря на детей она сохранила прекрасную фигуру. И что девочка, наверное, в отца — невзрачненькая, а вот старший мальчик — вылитый мать, красив, как маленький бог.

— Старший мальчик? — Даша подалась вперед. — Что это значит? Мальчиков было двое или просто он был старшим?

— Не знаю, голубушка, не знаю. Получив такие невразумительные ответы, я к этой теме больше не возвращался. Решил, что либо мой приятель что-то перепутал, либо эта Галина, будучи актрисой, просто взяла себе звучную фамилию.

— И это все?

— Да. Если не считать того, что, получив развод, она сбежала с каким-то капитаном, что из-за этого был огромный скандал, и больше ее никто не видел.

— С капитаном? С каким капитаном?

— Не могу сказать — фамилия неразборчива. Единственное, что Сухоруков сообщил, скандал был огромный.

— Скандал из-за того, что разведенная женщина сошлась с капитаном? — удивилась Даша.

— Получается так. Может, это был какой-то известный человек? — предположил Миллер и досадливо хлопнул себя ладонью по колену. — Ах, какой же я был дурак! Ну почему я сразу Сухорукову не поверил, почему сразу не проверил!

Даша вздохнула:

— Чего уж теперь… Скажите, а с кем остались дети?

— Этого не знаю. Но смею полагать, что с матерью — раз ваш батюшка о них ничего не знает.

Даша шумно выдохнула и, расставив на столе локти, обхватила голову.

— И что мне это дает? Миллер кашлянул:

— Вы хотите сказать, что моя информация оказалась вам бесполезной?

— Ну разумеется! — проскрипела Мария Сергеевна. — Сейчас она бросится уверять вас, что знала обо всем и без вас.

Как ни странно, но слова злобной домработницы не произвели на рыжеволосого детектива никакого впечатления.

Подняв голову, Даша скрестила пальцы под подбородком.

— Как же мне эту Галину разыскать? Она ведь детям тоже наверняка фамилию изменила…

— Может через театры? Должны же у них храниться старые афиши, фотографии, ..

— Да, но Дальний Восток… Я даже не знаю, какая у нас временная разница. И где узнать адреса тамошних театров?

— А вы попробуйте через Интернет.

Даша медленно опустила руки. Она вся светилась изнутри.

— Вы мой добрый гений, Генрих Рейнгольдович. Можно, я сделаю один звонок?