Девушке было трудно спать, не имея возможности различать, где кончается день и начинается ночь. Звук не прекращался, комната все время гудела, пусть и совсем слабо, от работы далеких двигателей. В постоянных тьме и шуме она коротала часы на кровати, ничего не делая, ни на что не глядя, ничего не слыша, кроме случайных голосов из-за двери.

Слепота принесла с собой сотни трудностей, но наихудшей была скука. Кирена много читала, а ее профессия предполагала частые путешествия и посещения всех общественных мест города. С утратой зрения оба этих занятия оказались полностью недоступны для нее.

В особенно мрачные моменты она поражалась жестокости юмора судьбы. Быть избранной Астартес, пребывать среди ангелов Императора… бродить по коридорам их огромного железного боевого корабля, чувствуя запах пота и машинного масла… но не видеть ничего.

О да. Чрезвычайно забавно.

Первые часы на борту были самыми трудными, но хотя бы насыщенными событиями. Пока длился медосмотр в обжигающе холодной комнате, пока иглы вонзались в измученные мышцы ее рук и ног, Кирена слышала, как один из ангелов рассказывал про обесцвеченный пигмент сетчатки и про то, как истощение повлияло на мускулы и внутренние органы. Она пыталась сконцентрироваться на словах ангела, но ее разум блуждал, силясь осмыслить, что случилось и где она оказалась.

Последние два месяца на планете были для нее суровыми. Бродячие бандитские шайки в предгорьях вокруг города не питали ни малейшего почтения к священному одеянию шул.

— Нашему миру пришел конец, — смеялся один из них, — старые обычаи не имеют никакого значения.

Кирена не разглядела его, но во сне ей представлялись лица, которые могли бы принадлежать ему. Грубые, насмехающиеся лица.

Во время медосмотра она не могла сдержать дрожь, сколько ни напрягала мышцы. На плывущем между солнцами корабле ангелов было так холодно, что ее зубы стучали, когда она пыталась говорить. Ей было любопытно, выдыхает ли она облачка пара.

— Ты понимаешь? — спросил ангел.

— Да, я понимаю — солгала она. А затем: — Благодарю тебя, ангел.

Вскоре помочь ей пришли другие люди. От них пахло благовониями, а говорили они заботливыми и серьезными голосами.

Какое-то время они шли. Могло пройти пять минут, а могло и тридцать — без глаз все ощущалось медленным и растянутым. Судя по звукам, в коридоре было оживленно. Один раз она услышала механический скрежет сочленений доспехов ангела, когда воин прошел мимо. Гораздо чаще она слышала шелест одежды.

— Кто вы? — спросила она по дороге.

— Слуги, — ответил один из них.

— Мы служим Носителям Слова, — добавил другой.

Они продолжали идти. Секунды измерялись шагами, минуты — голосами проходивших мимо.

— Вот твоя комната, — сказал один из проводников и провел ее по всему помещению, кладя ее дрожащие пальцы на кровать, на стены, на кнопки управления дверью. Терпеливая экскурсия по ее новому дому. Ее новой камере.

— Спасибо, — ответила она. Комната была небольшой и почти лишенной мебели. В ней не хватало комфортности, но Кирену не беспокоила перспектива остаться здесь в одиночестве. Это было своего рода благословение.

— Выздоравливай, — сказали оба человека хором.

— Как вас зовут? — спросила она.

В ответ она услышала только приглушенное шипение закрывающейся автоматической двери.

Кирена села на кровать, жесткую почти как тюремная койка, и приступила к долгому, бесчувственному процессу абсолютного бездействия.

Ежедневную скуку прерывали только появления сервитора, приносившего ей трижды в день синтетическую жидковатую питательную пасту, который отличался заметной неохотой, или же неспособностью, вдаваться в подробности.

— Это омерзительно, — заявила она однажды со слабой улыбкой, — я видимо должна думать, что в ней множество питательных и полезных веществ.

— Да, — пришел ответ мертвенно-сухим голосом.

— Ты сам это ешь?

— Да.

— Сочувствую.

Тишина.

— Ты не слишком-то разговорчив.

— Нет.

— Как тебя зовут? — Кирена предприняла последнюю попытку.

Тишина.

— Кем ты был? — Сервиторы не были для Кирены чем-то новым. Империум оставил секреты их создания шестьдесят лет назад, и в Монархии они были обычным делом. Искупление — так называли эту участь преступников и еретиков. Но в любом случае, смысл оставался тем же. Разум грешника очищался от всех признаков жизни, а тело бионически модифицировалось, чтобы достичь большей силы или функциональности.

В ответ последовала тишина.

— Прежде, чем ты стал этим, — она постаралась улыбнуться более дружелюбно, — кем ты был?

— Нет.

— Нет, ты не помнишь, или же нет, ты не скажешь?

— Нет.

Кирена вздохнула

— Хорошо, тогда ступай. Увидимся завтра.

— Да, — ответило существо. Ноги прошаркали по полу, и дверь снова с шипением закрылась.

— Я буду звать тебя Кейл, — произнесла она в пустоту комнаты.

Ксафен навестил ее дважды с момента прибытия, а Аргел Тал — трижды. Каждая встреча с капитаном проходила одинаково: в неуклюжей беседе, прерываемой периодами неловкого молчания. Как поняла Кирена, флот Легиона двигался к планете, которую они должны были покорить, но не получали приказа начинать штурм.

— Почему? — спросила она, радуясь даже такой неуютной компании.

— Аврелиан продолжает пребывать в уединении, — ответил Аргел Тал.

— Аврелиан?

— Имя нашего примарха, редко используемое за пределами Легиона. Оно из колхидского, языка нашего родного мира.

— Странно слышать, — призналась Кирена, — что у бога есть прозвище.

Аргел Тал умолк на некоторое время

— Примарх — не бог. Иногда сыновья богов остаются полубогами, несмотря на всю унаследованную силу. И это не «прозвище». Это родственное обращение, ходящее лишь внутри семьи. Оно примерно переводится как «золотой».

— Ты сказал, что он продолжает пребывать в уединении.

— Да, в своих покоях на нашем флагмане «Фиделитас Лекс»

— Он скрывается от вас?

Она услышала, как Астартес сглотнул

— Мне не слишком легко говорить об этом, Кирена. Скажем лишь, что ему нужно многое обдумать. Приговор Бога-Императора гнетет многие души. Примарх страдает так же, как и мы.

Кирена долго и тяжело размышляла, прежде чем заговорить вновь.

— Аргел Тал?

— Да, Кирена.

— В твоих словах не слышно печали. Ты не похож на страдающего.

— В самом деле?

— Нет. Я слышу злость.

— Ясно.

— Ты злишься на Бога-Императора за то, как он поступил с вами?

— Я должен идти, — сказал Аргел Тал, — меня вызывают.

Астартес поднялся на ноги.

— Я не слышала никаких вызовов, — произнесла девушка, — прости, если обидела тебя.

Аргел Тал вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. В следующий раз ее навестили только через четыре дня.

Аргел Тал взглянул на обезглавленное тело, на мгновение испугавшись. Он не собирался этого делать.

Лишившись головы, сервитор завалился набок и лежал на полу железной клетки, подергиваясь в конвульсиях. Капитан проигнорировал его трепыхание, сконцентрировав внимание на голове с приоткрытым ртом, проскочившей между прутьев клетки и укатившейся к стене тренировочного зала. Она смотрела на него, мертвые глаза подрагивали, аугментированная пасть с бронзовой челюстью, лишенная языка, раскрылась.

— Это было так необходимо? — спросил Торгал. Сержант был обнажен по пояс, его мускулистый торс представлял собой атлас вздувающихся пластин мышц, порожденных биологической тектоникой благодаря его генокоду. Сросшиеся ребра лишали его значительной доли человечности, так же, как и грубость мускулатуры. Если в лабораторно выведенной анатомии Астартес и было что-то, что можно было счесть привлекательным, оно отсутствовало у Торгала. Шрамы покрывали большую часть его темной кожи: ритуальные ожоги, вытатуированные колхидские надписи и узкие порезы от клинков, полученные за многие годы.

Аргел Тал опустил тренировочный гладий. Краснота, размазанная по всему клинку, отражала верхнее освещение влажным блеском.

— Я несобран, — сказал он.

— Я заметил, сэр. Да и тренировочный сервитор тоже.

— Уже две недели. Две недели сидим на орбите, ничего не делая. Аврелиан две недели в уединении. Я не создан для всего этого, брат.

Аргел Тал нажал на кнопку, раздвинув полусферы тренировочной клетки и выйдя наружу. С ворчанием он бросил окровавленный меч на пол. Он со скрежетом покатился по полу к останкам мертвого слуги.

— Моя очередь была следующей, — пробормотал Торгал, глядя на мертвого сервитора с шестью бионическими руками. Каждая из них оканчивалась клинком. Ни один из них не был запятнан кровью.

Аргел Тал обтер пот с загривка и швырнул полотенце на ближайшую скамью. Он вполглаза наблюдал за тем, как обслуживающие сервиторы поволокли убитого прочь, чтобы сжечь.

— Я говорил с Киреной, — произнес он, — несколько дней назад.

— Я слышал об этом. Думал и сам зайти к ней. Ты не заметил в ней успокаивающего влияния?

— Она видит слишком много, — сказал Аргел Тал.

— Как иронично.

— Я серьезно, — ответил капитан. — Она спросила, злюсь ли я на Императора. Что мне нужно было на это ответить?

Торгал бросил взгляд на тренировочный зал Седьмой роты. Боевые братья, упражнявшиеся вокруг, знали своего командира достаточно хорошо, чтобы освободить почтительное пространство вокруг него, когда его шутливое равновесие покидало его. Деревянные шесты стучали друг о друга, вокруг кулачных поединков разносились сочные звуки ударов, силовые клетки приглушали звон сшибавшихся клинков внутри. Он снова повернулся к капитану.

— Ты мог сказать правду

Аргел Тал покачал головой:

— Правда противна на вкус. Я не произнесу ее.

— Другие произнесут, брат.

— Другие? Такие, как ты?

Торгал пожал голыми плечами:

— Я не стыжусь своей злости, Аргел Тал. Мы ошибались, мы шли неверным путем.

Аргел Тал потянулся, разминая затекшие мускулы. Он воспользовался этой паузой, чтоб продумать ответ. Торгал отличался болтливостью, так что он знал, что все, сказанное им, станет известно всей роте, а может быть и всему Зазубренному Солнцу.

— Дело здесь не только в том, несправедлив ли к нам Император. Наш Легион основан на вере, а теперь мы лишились этой веры. Злость естественна, но это не ответ. Я дождусь возвращения примарха и внемлю его мудрости прежде, чем приму решение.

Торгал не смог сдержать улыбку.

— Послушай сам себя. Ты уверен, что не хочешь взяться за крозиус? Я уверен, что Эреб не откажется вновь обучать тебя. Я не раз слыхал, как он делится своим сожалением с Ксафеном.

— Ты коварен, брат, — от хмурого выражения черты капитана омрачились, хотя до того были довольно привлекательны. Его глаза были синими, как летнее небо Колхиды, а на лишенном шрамов, как и у многих братьев, лице все еще угадывался тот человек, которым он когда-то был.

— Этот корабль уже давно странствует, — проговорил капитан, — я сделал свой выбор, а Первый капеллан сделал свой.

— Но…

— Довольно, Торгал. Старые раны еще могут болеть. Слышно ли что-нибудь о возвращении нашего примарха?

Торгал взглянул на Аргел Тала в упор, словно выискивая что-то невидимое в его глазах.

— Ничего особенного я не слышал. А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, почему. Ты ничего не слышал о собраниях капелланов?

Торгал покачал головой.

— Их связывают клятвы молчания, которые не нарушатся от нескольких невинных вопросов. Ты говорил с Ксафеном?

— Много раз, и он кое-что рассказывает. Эреб внимает примарху и доносит слова Аврелиана до жрецов-воинов на их собраниях. Ксафен обещает, что скоро нас просветят. Заточение примарха продлится недели, но не месяцы.

— Ты веришь в это? — поинтересовался Торгал.

Аргел Тал коротко и горько усмехнулся:

— Знать, во что верить — наибольшая угроза для нас.

Кирена спала, когда к ней зашел примечательный гость. Звук скользящей вверх двери разбудил ее, но она продолжала пребывать в полудреме, едва осознавая происходящее.

— Уходи, Кейл. Я не голодна, — она отвернулась и накрыла голову неудобной подушкой. По-монашески скромный быт воинов Легиона распространялся и на слуг.

— Кейл? — переспросил глубокий вибрирующий голос

Кирена убрала подушку. Слюна защипала на ее языке, а сердце забилось быстрее.

— Кто это? — спросила она.

— Кто такой Кейл? — повторил голос.

Кирена села на постели. Ее слепые глаза бегали, повинуясь бесполезной привычке.

— Кейл — это сервитор, который приносит мне пищу.

— Ты дала имя своему сервитору?

— Так звали торговца мясом с площади Тофет. Его судили за то, что он торговал собачатиной под видом баранины, и приговорили к искуплению.

— Понятно. В таком случае, вполне подходит.

Гость прошелся по комнате, слегка шелестя одеянием. Кирена ощущала перемену в воздухе — вошедший был огромен и производил впечатление, даже невзирая на слепоту.

— Кто ты? — спросила она

— Я думал, ты узнаешь мой голос. Я — Ксафен.

— О. Я не различаю ангелов на слух. Вы все говорите таким низкими голосами. Здравствуйте, капеллан.

— Здравствуй вновь, шул-аша.

Она удержалась от гримасы. Даже уважительное обращение к ее профессии смущало ее, особенно, когда оно звучало из уст ангелов.

— Где Аргел Тал?

Ксафен рыкнул, как загнанный в угол пустынный шакал. Только через несколько секунд Кирена поняла, что это был смешок.

— Капитан на сборе командиров Легиона.

— Почему же ты не с ним?

— Потому, что я не командир, и должен посещать другие мероприятия. Собрания братства капелланов на борту «Неоскверненной Святости».

— Аргел Тал рассказывал мне о них.

Улыбка Ксафена слышалась в его речи, придавая ей почти что добродушность.

— В самом деле? И что же он рассказывал тебе?

— Что примарх беседует с кем-то по имени Эреб, а Эреб доносит слова повелителя до воинов-жрецов.

— Именно так, шул-аша. Мне говорили, что твое зрение не восстанавливается. Адепты рассматривают вариант аугметической замены.

— Заменить мои глаза? — она ощутила, как по коже поползли мурашки, — Я… я хочу подождать, возможно, они исцелятся.

— Решать тебе. Аугметика тонких органов редка и специализирована. Если ты решишься, придется ждать несколько недель, прежде, чем все будет готово к имплантации.

Странно, но медицинский тон ангела нервировал. Он произносил свои прямые дружелюбные фразы с тактом молотка, бьющего по голове.

— Почему они рассматривают этот вариант? — спросила она

— Потому, что Аргел Тал просил их. Апотекарион на борту «Де Профундис» располагает средствами для человеческого аугментирования, если речь идет о важных членах экипажа смертных.

— Но я не представляю никакой ценности, — она не имела привычки жаловаться на судьбу, слова вырвались сами от смущения, — я даже не знаю, каким образом могу служить вашему Легиону.

— Не знаешь? — Ксафен замолк на некоторое время. Возможно, он осматривал безликое убранство камеры. Когда он вновь заговорил, его голос был учтивее. — Прости, что редко посещаю тебя, шул-аша. Последние дни были не из легких. Позволь мне прояснить ситуацию.

— Я рабыня?

— Что? Нет.

— Я служанка?

Ангел усмехнулся.

— Позволь мне закончить.

— Простите, капеллан.

— Несколько других орденов подобрали выживших на руинах Монархии. Ты не единственная с Хура, кто присоединился к Легиону, когда мы улетали. Но ты единственная попала в орден Зазубренного Солнца. Ты спрашиваешь, какая нам польза от тебя. Я же скажу, что ты уже принесла ее. Аргел Тал брат мне, и я знаю, куда направлены его мысли. Он взял тебя как напоминание, как символ прошлого. Ты — живое свидетельство величайшей неудачи нашего Легиона.

— Совершенный город не был пристанищем греха, — она постаралась, чтобы ее слова не прозвучали оскорбительно. — Почему вы всегда говорите о нем так?

Последовала пауза, в которой прозвучал медленный и глубокий выдох.

— В самом городе не было греха. Он был в том, что город олицетворял. Я рассказывал тебе, что повелел Бог-Император в тот день. У тебя острый ум, женщина. Не проси ответов, к которым можешь придти сама. Что же касается твоего желания служить Легиону — скажи мне, почему тебя это волнует?

— Я обязана Легиону жизнью, — ответила она, — и желаю служить ему, потому что считаю это правильным выбором. Это будет справедливо.

— Это все?

Она покачала головой, не зная, смотрит ли вообще на нее Ксафен.

— Нет. Признаюсь, мне очень скучно и одиноко.

Ксафен вновь усмехнулся.

— Тогда мы решим эту проблему. Была ли ты верующей на Хуре?

Кирена задумалась и облизнула пересохшие от волнения губы.

— Я внимала проповедям Говоривших Слово на площадях и разносившимся над городом ежедневным молитвам. Ничто не возбуждало мое сердце. Я верила и знала писание, но меня это не…

— Волновало.

Кирена кивнула.

— Да, — признала она.

Она хрипловато вздохнула и не сдержала дрожь, когда тяжелая рука Ксафена легла ей на плечо.

— Мне жаль, — проговорила девушка, — что во мне мало веры.

— Не стоит. Ты была права, Кирена.

— Я… что?

— Ты оказалась достаточно прозорливой и сильной, чтобы усомниться в общепринятых представлениях. За бесчисленные века человечество достигло великих высот во имя веры. Этому учит нас история. Вера — это топливо, необходимое душе для странствий. Без веры в великие идеалы мы — ничто, лишь единство духа с плотью возвышает нас среди зверей и нелюдей. Но ложное почитание? Склониться перед недостойным идолом? В этом кроется грех величайшего невежества. И этим грехом ты не запятнала себя. Гордись этим.

Тепло заструилось по ее телу от подобного уважения со стороны ангела. Впервые с момента гибели города ее голос наполнился пылом.

— Как можно склониться перед недостойным идолом?

Еще одна пауза. Раздумье перед тем, как со вздохом ответить.

— Возможно, они были обмануты. Возможно, они узрели божественность и сочли ее достойной поклонения лишь потому, что она божественна.

— Я не понимаю, — ее брови в замешательстве сдвинулись над слепыми глазами, — нечему поклоняться, кроме божественного. Нет богов, кроме Императора.

Она услышала, как Ксафен вдохнул. Когда капеллан снова заговорил, его голос был все так же мягок.

— Ты так уверена в этом, Кирена?