Торизиан столкнул с себя тело сержанта и пополз вперед. Счетчик боекомплекта вспыхнул, когда он коснулся рукой болтера, и сообщил действительно мрачную информацию. Посреди грохота бушующей резни он обнажил боевой клинок и бросился в атаку.

- Победа или смерть! - выкрикнул он клич своего Легиона. - Нас предали! В атаку!

Когда он побежал, в его нагрудник и наплечники врезались болтерные заряды, от которых он покачнулся, а броня раскололась. Он ощутил полученный урон раньше, чем его показал ретинальный дисплей. Торизиан зашатался, чувствуя клокочущую в горле жидкость. В грудной клетке скапливалась густая влага, в которой он захлебывался.

Синяя вспышка ослепительнее солнца ударила в него из ниоткуда, опрокинув на землю. Там он и умер возле множества своих братьев, рассеченный огнем лазпушки, прикончившим его быстрее, чем кровь успела заполнить легкие.

Передние ряды Гвардии Ворона падали, словно под ударами косы, чей путь отмечала линия взрывающихся болтерных зарядов, осколков брони и кровавых облачков.

Астартес в черной броне падали на руки и колени, но и их срезал непрерывный огонь, добивавший тех, кто упал ниже уровня первоначального шквала выстрелов в голову и грудь. Спустя секунды после того, как застучали болтеры, ослепительно яркие лучи лазеров полыхнули из-за спин Несущих Слово, когда орудия «Лендрейдеров», «Хищников» и защитных турелей бастионов ударили по воинам Гвардии Ворона и земле, на которой те стояли.

Аргел Тал видел предельно малую часть картины. Голубые, словно лед, лучи толщиной с его руку вспыхивали и полосовали воздух над головой, оставляя траншеи в земле и аккуратно разрезая тела. Возле него безмолвно стояли Гал Ворбак, сжимая топоры и мечи. Окружавшие их Железные Воины и Несущие Слово вразнобой перезаряжались, возобновляли огонь, метали гранаты и готовились отступать.

Находясь в эпицентре бури, Аргел Тал прикрыл глаза. Канал вокс-связи с Торизианом оставался открытым достаточно долго, чтобы он услышал, как воин умирает. По воксу доносились булькающие звуки, пока капитан не рухнул на землю.

Кор Фаэрон облизнул желтоватые зубы.

Вокруг них завывал ветер, несшийся по Ургалльской низине с ревом, чей шум соперничал с грохотом сражения. Ветер нес в себе грязь выхлопных газов танков.

- Я не вижу, - признался он. - Слишком далеко.

Легион Несущих Слово занял место высадки на западной части поля, готовясь обрушиться вниз и атаковать Гвардию Ворона с фланга. Три фигуры стояли на крыше командирского танка, серо-бронзовую броню «Лендрейдера» украшали трепещущие знамена, а каждая видимая поверхность была покрыта выгравированными миниатюрным почерком надписями.

Кор Фаэрон, Магистр Веры, смотрел на далекое место высадки, отчаянно щурясь. На нем не было шлема, массивный терминаторский доспех придавал ему вид сгорбленного бронированного гиганта.

Возле него стоял Эреб, наблюдая без видимых усилий, зрение Астартес позволяло видеть все отчетливо.

- Мы побеждаем, - произнес он. - А больше ничего не имеет значения.

Только отблеск эмоций в глазах выдавал его веселье. Душа Эреба была черствой до самой сердцевины.

- Однако Гвардия Ворона уже атакует баррикады. Далеко на другом краю Саламандры падают под огнем других Легионов. В центре же всего этого немногие уцелевшие Железные Руки окружают своего обреченного владыку.

Лоргар возвышался над ними обоими, он не обращал ни малейшего внимания на первые предательские залпы по воинам Гвардии Ворона и Саламандр. Он смотрел в центр поля боя, глаза были расширены, невзирая на ветер, губы слегка разошлись. Он наблюдал, как его братья убивают друг друга.

Фулгрим и Феррус. Свет заходящего солнца отражался от оружия, которым они размахивали. Ветер уносил лязг и скрежет парируемых ударов, но даже в тишине поединок зачаровывал. Никто, кроме примарха, не смог бы уловить столь внезапные и текучие движения. Совершенство происходящего почти вызвало у Лоргара улыбку.

Лоргар знал их обоих, хотя и не так близко, как ему хотелось бы. Попытки сблизиться с Фулгримом постоянно отклонялись с дипломатичным изяществом, но раздражение брата было очевидно: среди сыновей Императора Лоргар был единственным неудачником, о чем было невозможно умолчать. Даже за прошедшие с момента унижения в Монархии пятьдесят лет, когда Несущие Слово завоевали больше, чем всякий другой Легион, отчаянно стремясь достичь высот Сынов Гора и Ультрадесанта — Фулгрим по-прежнему не хотел иметь с ним ничего общего.

Повелитель Детей Императора — о, как он был горд, когда его сыновьям, единственным из всех Астартес, разрешили носить на броне аквилу Императора - никогда не выражал своего неудовольствия прямо, но чувства Фулгрима были достаточно понятны. Он не ценил ничего, кроме совершенства, а Лоргар был безвозвратно запятнан своими изъянами.

Феррус, владыка Железных Рук, был подобен открытой книге, в противоположность Фулгриму. Страстность Лоргара всегда была на поверхности так же, как и у его Легиона на поле боя. Феррус сдерживал свой гнев внешней степенностью, но никогда не загонял его вглубь, и требовал того же от своих воинов. Феррус дорожил временем, проведенным на Терре, когда он трудился в кузнице, придавая металлу форму оружия, достойного стать подарком его братьям-полубогам. Лоргар же тогда заперся во дворце, обсуждая философию, древнюю историю и человеческую природу с Магнусом и умнейшими из придворных, советников и визирей Императора.

Воспоминание о том, как они ближе всего сошлись, едва ли подошло бы любой семье. Лоргар зашел в кузницу к Феррусу и обнаружил того работающим над чем-то расплавленным, опасным и явно предназначенным стать орудием войны. Казалось, это было все, на что способен примарх Железных Рук. Зная, что злая мысль мелочна, Лоргар постарался укротить ее.

- Интересно, а ты умеешь делать что-нибудь для созидания, а не для разрушения? - он попытался улыбнуться, надеясь, что так избежит обвинений в язвительности, поскольку было неуютно стоять посреди ревущего жара открытого горна.

Феррус бросил взгляд через покрытое темной кожей плечо и секунду глядел на своего странноватого брата, не улыбаясь в ответ.

- Интересно, а ты способен создать хоть что-то стоящее?

Золотое лицо Лоргара напряглось, улыбка казалась вытравленной и лишенной всякой искренности.

- Ты звал меня?

- Да, - Феррус отошел от наковальни. Обнаженная грудь была покрыта крошечными пятнами ожогов, их были сотни, они отмечали на темной коже следы случайных искр и капель расплавленного металла. Шрамы были словно медали, полученные за проведенную в кузнице жизнь. - Я кое-что сделал для тебя, - произнес он своим обычным низким и грохочущим голосом.

- Что? Почему?

- Не назову это «спасением», - сказал Феррус, - поскольку мои воины не согласятся с этим. Но я задолжал тебе благодарность за «подкрепление» на Галадоне Секундус.

- Ты ничего мне не должен, брат. Я живу, чтобы служить.

Феррус заворчал, словно сомневаясь и в этом.

- Как бы то ни было, вот знак моей признательности.

Легион Ферруса был назван в честь самого примарха. Его руки были металлическими, но не механизированными, словно сделанными из какого-то чужеродного органического серебра. Лоргар никогда не задавал вопросов об уникальной биологии брата, зная, что Феррус не станет ничего объяснять.

Подойдя к ближайшему столу, он уверенным хватом поднял длинное оружие. Не говоря ни слова, он бросил его Лоргару. Несущий Слово ловко поймал его одной рукой, хотя оно оказалось тяжелее, чем он ожидал, и вздрогнул от неожиданного веса.

- Это - Иллюминарум, - Феррус уже снова трудился у наковальни. - Постарайся его не сломать.

- Я...я не знаю, что сказать.

- Ничего не говори, - рука-молот уже со звоном била по податливой стали. Кланг, кланг, кланг. - Не говори ничего и уходи. Это избавит нас от неуклюжих попыток беседовать в то время, как у нас нет ничего общего, а одна лишь неловкость.

- Как пожелаешь, - Лоргар заставил себя улыбнуться спине брата и молча вышел. Вот такой и была его попытка сблизиться с Фулгримом и Феррусом.

Теперь Лоргар смотрел на них обоих, и его лицо бледнело от страха, когда их оружие отскакивало друг от друга, рассыпая облако молний от силовых полей.

- Что мы наделали? - прошептал он. - Это же мои братья.

Кор Фаэрон заворчал в бессловесном неодобрении.

- Мальчик мой, прикажи атаковать. Мы должны поддержать Аргел Тала и Железных Воинов.

- Но что же мы делаем? Почему мы так поступили?

Эреб не нахмурился, для этого он был слишком сдержан, но Кор Фаэрон поддался человеческим эмоциям с куда большей легкостью. Он практически рычал слова, полностью лишая их доброжелательности.

- Мы несем галактике просвещение, Лоргар. Для этого мы были рождены.

Эреб повернулся и взглянул на своего примарха.

- Разве это не прекрасное ощущение, сир? Быть творцом всего этого? Видеть, как ваши замыслы приносят плоды?

Лоргар не мог и не хотел отвести взгляд от поединка сородичей.

- Это был не мой замысел, и ты это знаешь не хуже меня. Не будем притворяться, что я способен организовать кровопролитие и предательство такого масштаба.

Губы Кор Фаэрона скривились, став похожими на улыбку больше, чем когда бы то ни было.

- Ты излишне хвалишь меня.

- Ты заслужил это, - кулак примарха крепко сжимал рукоять Иллюминарума, глаза слегка прищуривались от содрогания, когда на черную броню Ферруса обрушивался очередной удар. - Феррус устает. Фулгрим прикончит его.

Со скрежещущим урчанием сервоприводов Кор Фаэрон приблизился и положил когтистую руку на предплечье приемного сына.

- Пусть это не печалит тебя. То, что должно случиться, должно случиться.

Лоргар не стряхнул руку, что Эреб и Кор Фаэрон расценили, как свой триумф. Причуды Лоргара утомили их обоих; чтобы направить его на путь насилия, требовались неимоверные терпение и ловкость. Это сражение планировалось годами, и они не собирались позволить ему испортить битву неуместным состраданием. Ободренный, Кор Фаэрон продолжил.

- Истина отвратительна, мальчик мой, но у нас нет ничего другого.

- Мальчик, - в улыбке Лоргара не было радости. - Мне двести лет, и я повергаю на колени империю своего отца. А ты все еще зовешь меня мальчиком. Иногда мне уютно от этого. А иногда я чувствую груз на плечах.

- Ты мой сын, Лоргар. Мой, а не Императора. И ты несешь человечеству надежду.

- Довольно, - произнес примарх и теперь сбросил руку приемного отца. - Пойдемте. Закончим этот день. - Лоргар вскинул крозиус в небо.

Это был сигнал, которого они ждали. Позади него тысячи Несущих Слово одобрительно взревели и последовали за своим сюзереном на войну.

Война на поверхности более его не волновала.

Вопрос, как бы выжить — да, но это всегда был повод для беспокойства. Его всегда он волновал, потому-то он это столь хорошо и умел. Однако, приходилось признать, что задача стала более насущной, а цель — более труднодостижимой.

Исхаку еще не доводилось участвовать в битвах в пустоте, и это оказалось не тем, в чем ему хотелось бы участвовать еще раз. Корабль трясся, словно подхваченный штормом, содрогаясь в воинственной агрессивности, превосходившей все ожидания. Каждую пару дюжин шагов его швыряло на пол, отбивая колени, что приводило к шипению от боли и изобретению новых ругательств — обычно путем смешения трех проклятий в единый поток ругани. Когда Исхак Кадин ругался, он делал это с чувством, пусть и без смысла.

Половина проблемы была в том, что он заблудился, а вторая половина — что он заблудился в месте, которое в шутку называли монашеской палубой, где Несущие Слово и слуги Легиона занимались своими делами героев (и рабов героев). В свое время прокрасться на палубу казалось хорошей идеей; он надеялся сделать кадры тренировочных помещений Астартес, ожидающих ремонта снятых доспехов или же огромных стоек с оружием, чтобы показать масштабы войны, которую ведут Легионы Императора. Из всего этого вышли бы хорошие частные и личные изображения, очень редко попадавшиеся в Великом крестовом походе, которые бы заметно украсили его портфолио. Украсть серую рясу Легиона не составило труда. Даже рабам, давшим обет молчания, надо стирать одежду.

Началось все хорошо. А потом начался бой, и он заблудился.

К счастью, на борту не было Несущих Слово, все они находились на мире внизу. Слуги Легиона, которых он видел, спешили по своим делам, но даже их было мало. У них явно были другие обязанности, когда их хозяева отправлялись на войну. Что это за занятия, Исхак не мог даже представить.

- Щиты упали, - прокричал голос по внутрикорабельному воксу, его сопровождала действительно пугающая тряска. - Щиты упали, щиты упали.

Что ж, в этом не было ничего хорошего.

Он зашел за угол, когда свет снова моргнул. Его ждал очередной длинный коридор, различные секции вели вглубь бесконечного лабиринта. В дальнем конце он увидел очередную переборку из толстого многослойного металла. Он уже прошел мимо нескольких таких и был почти уверен, что они вели в самые интересные части палубы. Исхак не собирался пытаться пройти через них — одно неудачное сканирование сетчатки выдаст его местоположение подразделениям Армии на борту, и тогда его ждет быстрая казнь. О, да. Он очень хорошо помнил о наказании за проникновение сюда.

Эвхарцы тоже представляли собой проблему. Их отделения патрулировали помещения, усердно прижимая лазганы к груди . Хотя капюшон рясы и скрывал большую часть его лица, оберегая от их взглядов, они помешают делать пикты, если он найдет что-то стоящее.

Исхак, в конце концов, начал обдумывать тактику отступления, когда корабль встряхнуло столь сильно, что его сшибло с ног и ударило головой о стальную стену. Боль ошеломила его так, что он даже не подумал выругаться.

Это упущение он исправил несколько секунд спустя, когда механический голос передал по воксу список поврежденных палуб. Кульминацией перечня стали слова: «Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума. Переборки герметизируются. Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума. Переборки герметизируются».

В момент почти поэтичного отвращения Исхак взглянул вверх и увидел огромное красное ”XVI”, написанное на стене, о которую он ударился головой. Ее даже украшали пятна его собственной крови.

- Да ты шутишь, - вслух произнес он.

- Шестнадцатая палуба, прорыв вакуума, - снова забубнил скрипящий голос. - Переборки герметизируются.

- Я тебя расслышал с первого раза.

Корабль снова затрясся, раздался отчетливый грохот взрывов всего за несколькими поворотами отсюда.

Мир для Исхака утонул в нежелательном красном спектре аварийного освещения. В лучшем случае, это угробит все сделанные пикты. В худшем, и наиболее вероятном, ему предстояло умереть.

Аргел Тал выдернул когти. Покрывавшая их кровь втянулась в изогнутый металл столь же жадно, как почва пустыни впитывает дождевую воду. Он взвыл в небо и двинулся вперед, отшвырнув раненного Астартес в сторону и прорезая себе путь к группе воинов Гвардии Ворона. Их клинки ломались об его броню, каждый удар приносил ему странно приглушенное ощущение — он чувствовал порезы на коже своего доспеха, но они не кровоточили и не причиняли ни малейшей боли.

Клинок-слева-опасность-убей.

Предостережение ощущалось щекочущим давлением по ту сторону лба, оно было чем-то средним между голосом, предчувствием и инстинктивным порывом. Он не был уверен, предупреждает ли его Раум, или это он предупреждает Раума — голоса были одинаковы, а движения лишь наполовину принадлежали ему. Он мог взмахнуть когтями, а удар ускорялся и получался сильнее, чем он мог когда-либо представить. Он мог заблокировать удар меча, а обнаружить, что когти сомкнулись вокруг горла врага раньше, чем он успел об этом подумать.

Он дернул головой влево — ощутив металлический запах опускающегося клинка и заметив отблеск солнца на острие, даже не глядя в ту сторону — и Аргел Тал крутанулся, чтобы убить его владельца. Когти Несущего Слово пробороздили тело воина, и Гвардеец Ворона тут же упал, броня была изуродована и сорвана с тела. Пальцы Аргел Тала горели, впитывая кровь брата. Под шлемом ухмыляющийся рот окрасился красным от кровоточащего языка.

В каждой битве, случавшейся в его жизни, он ощущал отчаяние, скрытое яростью мгновения. Лихорадочное стремление выжить всегда гнездилось под его праведной злостью, даже в моменты почти самоубийственных атак, когда он вел десятки братьев против сотен неприятелей. Но когда его когти рвали броню и открытые лица окружавших его воинов Гвардии Ворона, он отбросил прочь эту осторожность.

- Предатель, - выкрикнул ему один из Гвардии Ворона. Аргел Тал взревел в ответ, керамит шлема треснул и продемонстрировал зубастую пасть, и прыгнул на воина. Астартес умер на пропитанной кровью земле, разорванный на части когтями Аргел Тала.

Его мало волновал рычащий смех, раздававшийся в воксе. В какой-то момент бесчувственной схватки вне времени Ксафен закричал, обращаясь ко всем.

- Наконец, Гал Ворбак на свободе!

- Нет, - прорычал Аргел Тал с уверенностью, причин которой сам не знал. - Еще нет.

Он сорвал шлем с головы гвардейца Ворона и злобно уставился на лицо сопротивляющегося воина.

- Тварь... - задыхался Астартес. - Порча...

Аргел Тал заметил собственное отражение в глазах воина. Оттуда глядел ревущий черный шлем , левую глазницу все еще окружало золотое солнце, решетка на месте рта распахнулась, открывая чудовищные челюсти из керамита и кости, из хрустально-синих линз по раскрашенному лицевому щитку текли кровавые слезы.

Аргел Тал вонзил когти в тело воина, ощутив покалывание от всасываемой крови, когда клинки заскребли по костям и органам.

- Я — истина.

Он рванул, и воин Гвардии Ворона распался под его руками на окровавленные куски.

Нет мира среди звезд, - произнес он, не понимая, говорят ли оба его голоса, или один из них ему кажется.

Лишь смех жаждущих богов.

Гал Ворбак взвыли, как один, выискивая еще добычу, преследуя Гвардию Ворона, пытавшуюся перегруппироваться и противостоять невероятному предательству, с которым они столкнулись. Аргел Тал выл громче всех, но вскоре звук умер у него в горле.

Солнце закрыла тень, тень огромных крыльев.

Он приземлился, и земля отозвалась рокотом. Полыхнув серебром, из гнезд силовой перчатки вылетели когти, а над его плечами взметнулись в воздух мерцающие крылья из темного металла. Медленно, мучительно неторопливо, он поднял голову к предателям. С лица белее имперского мрамора глядели черные глаза, и на бледных чертах читалась самая законченная, абсолютная злость, какую доводилось видеть Аргел Талу. Эта эмоция была даже глубже и искреннее, чем ярость, обезображивавшая лица демонов в варпе.

И Аргел Тал понял, что это не злость и не ярость. Она была за пределами и того, и другого. Это был гнев, который обрел физическую форму.

Примарх Гвардии Ворона с нечеловеческим криком крутанулся, нанеся удар смертоносными лезвиями гудящих клинков, которыми оканчивались прикрепленные к дымящемуся прыжковому ранцу крылья.Группа Несущих Слово отлетела назад, превратившись в куски покрытой броней плоти. Следом ударили когти, разрывавшие всех серых воинов, имевших несчастье оказаться поблизости от места приземления полководца.

Начав двигаться, Коракс уже не останавливался. Он стал размытой тенью угольной брони и черных клинков, он резал, рубил, расчленял безо всякого усилия. Малейшее его движение калечило. Он устроил бойню с легкостью, не вязавшейся с его яростью.

Вокруг примарха вспыхнул лазерный огонь, когда Железные Воины нацелили свои турели на наиболее серьезную угрозу в пределах досягаемости. Оказавшихся под шкальным огнем Несущих Слово рассекало так же, как и убитых когтями Коракса, но лучи полыхали с краю от брони примарха, ни разу не попав прямо в него. Они оставляли глубокие выжженные шрамы, но не пробивали насквозь.

Вокс заполнился смешанным хором голосов умирающих Несущих Слово.

- Помогите нам! - прокричал один из капитанов Аргел Талу.

Алый Повелитель отшвырнул в сторону последнего убитого им воина Гвардии Ворона — пока он его душил, шея воина убедительно хрустнула — и отдал Гал Ворбак приказ атаковать. Из-за разинутых челюстей шлема раздалось рычание, поскольку даже собственное лицо уже не принадлежало ему.

Хотя от крика осталось лишь бессловесное выражение злобы, Гал Ворбак поняли и повиновались. Первым до Коракса добрался Аянис, и повелитель Гвардии Ворона прикончил воина, даже не поворачиваясь. Вспышка пламени из реактивного ранца опалила доспех Аяниса, замедлив его и дав крыльям время рассечь тело, а Коракс развернулся к остальным противникам. Алые Несущие Слово прыгнули и набросились на примарха, но от атаки вышло немногим больше пользы, чем от их серых братьев.

Мы гибнем в тени огромных крыльев, - раздался голос изнутри.

Я знаю.

Аргел Тал метнулся вперед, чтобы принять смерть от рук полубога.

Лоргар замешкался, и в этот момент булава его крозиуса опустилась. Изукрашенное навершие покрывала кровь — кровь Гвардии Ворона, та же самая кровь, что текла в венах его брата, их генетического прародителя.

Заряды болтеров разлетались о броню Лоргара, но жар и осколки взрывов оставались без внимания. Так же, как Несущие Слово отчаянно пытались выстоять перед Кораксом, так и Гвардия Ворона отступала и толпами гибла, пока Лоргар бесстрастно и с хирургической точностью прорубался через их ряды.

Голова Лоргара качнулась назад, когда в шлем угодил заряд из болтера, разрушивший ретинальную электронику и помявший керамит. Он сорвал искореженный кусок металла с лица и прикончил нападавшего одним взмахом Иллюминарума. От удара воин Гвардии Ворона пролетел над головами своих отступающих братьев и рухнул среди них на землю.

- В чем дело? - подошел к Лоргару Кор Фаэрон, его когти были так же окровавлены, как крозиус примарха. - Вперед! Они дрогнули!

Лоргар указал булавой через поле боя. Коракс пробивался через Гал Ворбак, разрывая алых воинов на части.

- Кого волнует трусливый альбинос? - изо рта Кор Фаэрона шла пена, с губ при каждом проклятии летела слюна. - Сконцентрируйся на действительно важном бое.

Лоргар проигнорировал желчь в словах отца точно так же, как оставлял без внимания редкие попадания в свою броню из болтеров. Когда в смертоносном наступлении примарха произошел спасительный перерыв, Гвардия Ворона стала отступать черной волной. Брошенные ими мертвые ковром устилали землю под ногами примарха.

- Ты не понимаешь! - Лоргар перекрикивал грохот. - Мой брат не бежит. Он прилетел туда, где схватка гуще всего. Он прорубает путь к своим кораблям, вызывая на себя наш огонь, чтобы его сыновья могли спастись.

Очертания Эреба размазывались от смертоносных движений, он сбил потерявшего шлем сержанта Гвардии Ворона наземь и прикончил его обратным ударом, вошедшим глубоко в череп воина.

- Сир... - броня Первого капеллана почернела от струи огнемета, сочленения все еще дымились. - Прошу вас, соберитесь.

Лоргар сжимал расколотый шлем одной рукой. Вокс-связь все еще работала. Он слышал звенящие крики умирающих.

- Он убивает столь многих из нас.

Шлем выпал из разжавшейся руки. Он перехватил окровавленную булаву закованными в железо кулаками и столь же твердо стиснул зубы.

- Нет, - слово прозвучало с абсолютной убежденностью.

Лицо Кор Фаэрона покрывали раны, и, при всей своей аугметике, он тяжело и хрипло дышал. Битва дорого ему обошлась. На мгновение они с Эребом встретились взглядами — и между ними пронеслось что-то сродни отвращению.

- Вашим деяниям предначертано свершаться на этом поле боя, - Эреб словно проповедовал. - Вы пока не должны встречаться с братьями. Такова судьба. Мы играем уготованные нам роли, как того желает пантеон.

- Убивай. Гвардию. Ворона. - прорычал сквозь окровалвенные губы Кор Фаэрон. - Ты здесь за этим, мальчик.

Лоргар шагнул вперед, и на его лице появилась усмешка, подавившая его наставника и старого приемного отца.

- Нет.

Кор Фаэрон закричал от разочарования и злобы. Эреб остался спокоен.

- Вы трудились десятилетиями, чтобы создать армию верующих, сир: Легион, который умрет за вас. Не сворачивайте с пути теперь, когда обладаете тем, о чем мечтали.

Лоргар отвернулся от них обоих, сперва глянув на отступающую Гвардию Ворона, а затем на Коракса, прорубающего себе путь сквозь Несущих Слово — облаченных в серую и иногда алую броню.

- Мы нашли богов, которым можно поклоняться, - произнес он, глядя немигающим взглядом. - Но мы - не их рабы. Моя жизнь принадлежит мне.

- Он убьет тебя! - неповоротливый терминаторский доспех Кор Фаэрона не позволял ему бежать, но за злостью и испугом читались настоящие ужас и мука. - Лоргар! Лоргар! Нет!

Лоргар перешел на бег, подошвы ударяли во вспаханную землю и тела мертвых воинов из Легиона его брата. Впервые в жизни он направлялся в бой, который не имел надежды выиграть.

- И моя смерть тоже в моих руках, - выдохнул он на бегу.

Он увидел своего брата — того, с кем он почти не разговаривал за два столетия жизни, которого едва знал — вырезавшего его сыновей в дикой ярости. Нечего было и думать о том, чтобы обратить его. Не было надежды привлечь Коракса на свою сторону или достаточно его вразумить, чтобы он прекратил бойню. Лоргара захлестнула злость, в которой сгорела бесстрастная манера убивать так, как он это делал всего несколько мгновений назад. Пробиваясь сквозь Гвардию Ворона к брату, примарх Несущих Слово ощутил бурлящую внутри силу, мучительно рвущуюся на поверхность.

Он всегда подавлял свой психический потенциал, в равной степени скрывая его и ненавидя. Это было ненадежно, беспорядочно, нестабильно и мучительно. Это никогда не было даром, как для Магнуса, и потому он загонял его вглубь, окружая стеной несокрушимой решимости.

Хватит. Крик облегчения вырвался наружу не изо рта, а из разума. Он раздался над полем боя и отозвался в пустоте. На поверхности доспеха заискрилась энергия, и изнутри вырвалось более не сдерживаемое шестое чувство, чью чистоту, возможно, окрашивал Хаос. Над низиной пронесся звук, напоминавший столкновение волн в Море Душ, и Лоргар ощутил, как воплощается жар его собственной ярости. Он чувствовал, как освобожденная мощь рвется наружу, усиливая не только его, но и его сыновей на поле боя.

И в сердце битвы стоял он сам, с крыльями и нимбом из бесформенных завихрений психического огня, выкрикивая в шторм имя брата.

Коракс отозвался воплем — зов предателя, крик преданного — и крозиус столкнулся с когтями, когда ворон и еретик встретились.

Это, - донесся голос, - и есть крик богов, которого мы ждали.

Аргел Тал не мог ответить. Боль пронзала каждую клетку его тела так сильно, что он пытался покончить с собой, вцепившись когтями в шлем и горло, ощущая, как пылает на пальцах собственная кровь, и срывая куски брони с тела, а плоть с костей.

Не противься единству.

Он снова проигнорировал голос. Он не мог умереть, сколько бы ни пытался. Когтистая лапа сорвала кожу с горла и вместе с ней — половину ключицы. Он наносил себе подобные раны каждую секунду, но не умирал. Он царапал броню и кости, защищавшие два сердца, лихорадочно стремясь вырвать их из груди.

Единство... Вознесение...

Крылатая тень пропала из поля зрения Аргел Тала, и небо над ним осветилось последними лучами заходящего солнца.

Я жив, - подумал он, хотя рвал себя на части, выдирая куски дымящегося мяса из разодранной грудной летки, даже когда первое сердце лопнуло в его руке. -Я не умер в тени, и теперь я не могу уничтожить себя.

Боль сведет тебя с ума. Дай мне подняться!

Невзирая на агонию, которую никогда не переживал ни один живущий, по ту сторону глаз Аргел Тала продолжалось яростное сопротивление. Он хотел умереть, чтобы не ощущать ничего, чтобы не впасть глубже в скверну. От этого Раум оказался заперт глубоко в душе, упорно отказывающейся сдаваться.

Я спасу нас, не причиню вреда. ОСВОБОДИ МЕНЯ.

Сосредоточение Несущего Слово ослабло, но не потому, что он поверил словам демона. Просто его силы окончательно подошли к концу.

Аргел Тал закрыл глаза.

Раум открыл их.

Раздвоенное копыто из выбеленной кости, покрытое керамитом, подогнанным под нужную форму, вдавило задыхающегося воина Гвардии Ворона в грязь. Огромные лапы со множеством суставов, напоминавшие хлещущие ветви зимних деревьев, сжимались и разжимались, сжимались и разжимались, каждый из длинных пальцев оканчивался черным когтем. Большая часть алой брони покрылась громоздкими слоями толстых костяных хребтов и рубчатыми выростами. Оно возвышалось над Астартес, хотя и уступало ростом примархам, сражавшимся неподалеку.

Шлем венчали язычески-великолепные огромные рога цвета слоновой кости. На фоне яркого огня пушек оно, казалось, напоминало Тавра из Миноса из доимперской терранской мифологии. Ноги были выгнуты назад, под броней бугрились грубые мускулы. Могучие черные копыта оставляли на земле пылающие отпечатки. Шлем Астартес разошелся на щеках и решетке рта, открыв акулью пасть с рядами острых зубов, на которых блестела чистая кислотная слюна.

Демон набрал в грудь воздуха и зарычал в сторону отступающих рядов Гвардии Ворона. Ужасающая волна звука обрушилась на Астартес, словно над ними смеялось землетрясение. Десятки из них рухнули на руки и колени.

Левую линзу искореженного шлема окружало золотое солнце — единственное, что выдавало в существе человека, которым оно когда-то было.