Аргунов тихонько, чтобы не разбудить Волчка, вылез из моторной лодки, помахал руками, затем сделал несколько энергичных приседаний, чтобы разогреться.

Предутренняя свежесть и комары заставляли постоянно двигаться.

Чуть светлела крутая излучина протоки. Течения здесь почти не было, и оттого глухая тишина была разлита во влажном воздухе, лишь летающие кровососы назойливо и заунывно тянули свою песню.

Обозначился было ранний восток и снова затянулся плотным пологом тумана. Стало прохладно и неуютно. Купы ив сливались с темным небом, только редкие звезды тускло подмигивали сквозь них, потом и они попрятались. Даже матово-серая, почти стальная гладь воды и та скрылась из виду.

Рассвет точно раздумал наступать.

В полумраке Андрей отыскал удочку и банку с червями. С вечера рыба не ловилась — было ветрено, а может, менялось атмосферное давление, а рыба, известно, к перемене погоды весьма чувствительна. Сегодня же, судя по всему, рыбалка должна быть: утро тихое, росистое — к хорошему дню!

Андрей размотал леску, достал из банки червя и долго нанизывал его на крючок. Червяк извивался, сопротивляясь с упорством обреченного. Когда наконец с ним было покончено, Аргунов услышал какой-то непонятный звук и поднял голову.

Густой туман окружал его со всех сторон настолько плотно, что ни звезд, ни деревьев, ни воды не было видно, хотя ночная темень уже рассеивалась. Воздух, казалось, состоял из сплошных водяных капель — их холодное прикосновение остро ощущалось на лице и руках.

Странный звук повторился. Он был чистый и отчетливо слышался в этой чуткой тишине прохладного утра, когда всякая лесная живность затаилась в ожидании солнца. Даже синички-жуланчики, эти крохотные лесные мухоловки, и те отсиживались где-то в кустарниках.

Андрей пошел по пружинившему травянистому берегу, выбирая удобное для ужения место. С потревоженных ивовых сучьев на плечи и на спину дождем осыпалась густая роса.

Выбрав место, Аргунов закинул удочку. Поплавок едва различимо маячил на воде.

Непонятные звуки повторялись все чаще, рождая недоуменные догадки.

Что это? Андрей пристально поглядел в безмятежную гладь воды, и вдруг его осенило. Да это же рыба! На воде, под самым берегом, всплывали и лопались пузыри. Играет рыба!

Стало светлее. По воде словно пробежал легкий озноб — и десятки, сотни пузырей покрыли ее. И сразу все стало ясно, исчезла прелесть таинства: роса скатывалась с набрякших веток и цвенькала в воду.

Хрустальная капель словно будила припоздавшее утро.

На воде лежал неподвижный поплавок: ни всплеска рыбы, ни птичьего свиста. Только звон капели: «цвень, цвень».

Снова потянул ветерок — и, точно горохом, сыпануло по воде крупными каплями росы.

В минутном расплыве тумана обозначился белый круг, он быстро менял окраску, как бы накаляясь, — оранжевый, гранатово-красный, — и вдруг, точно лучом лазера, его окончательно рассекло надвое, раздвинуло, и все заалело, засверкало вокруг.

Пронзительно горящий восток, слепящая синева неба, прибрежные зеленеющие заросли кустарников старательно повторились в синей глади воды — утро проснулось.

Тенькнул в кустах жуланчик, отозвался другой, третий. По-старчески хрипло прокричал на лету древний ворон.

Всплеснулась крупная рыба. Видимо, стрельнула по малькам щука. Качнулся и поплыл поплавок.

Аргунов был уже наготове и слегка дернул удочку.

«Началось!» — подумал он, видя, как натянутой струной зазвенела леска.

На траве лениво выгибался карась, жирный, мясистый, медной чеканки.

«Вот это лапоть!» Однако любоваться было некогда. Андрей торопливо насадил на крючок свежего червя. Едва очутившись в воде, поплавок тут же поскользил от берега.

Снова подсечка — и снова приятное волнующее сопротивление…

В лодке заворочалось, зашебаршило. Показалась всклокоченная голова Волчка. Он лениво потянулся, смачно зевнул и, выбравшись из моторки, потрусил к Аргунову.

— Бр-р… ав-в… — знобко поежился он и хрипло, спросонья, спросил: — Который час?

— Тс-с… — Андрей обернулся к нему, держа в вытянутой руке удилище.

В эту секунду поплавок снова качнулся и томительно-медленно стал уходить в сторону.

— Клюет! — сдавленным голосом крикнул Волчок, и вмиг от его ленивого благодушия не осталось и следа: он весь загорелся рыбацким азартом.

— Ку-у-да? — засмеялся Андрей и слегка, как бы осаживая назад, сделал подсечку.

Звенящей струной натянулась леска, тонкий конец удилища изогнулся, и на поверхности воды, взбурунив ее, сверкнула широкая рыбина.

— Ух ты-и! — восхитился Волчок и набросился на Аргунова с упреками: — Не мог разбудить? Такую рыбалку проспал!

— Не переживай, и на твою долю хватит.

— Я побежал за удочкой!

Когда Волчок вернулся, Андрей снова с невозмутимым видом вытаскивал крупного карася.

У Волчка дело не шло. Удочку он забрасывал неумело, бил по воде, поднимая брызги.

Аргунов морщился, с неудовольствием поглядывал на суетящегося Волчка, но стойко терпел ненужное соседство.

Вдруг Волчок вскрикнул.

Аргунов живо обернулся. Валерий тянул удилище, согнутое в дугу. Лицо его выражало отчаяние. Первым желанием Андрея было кинуться на выручку, но он удержал себя: пускай привыкает к самостоятельности, прочувствует… Он только помогал советами:

— Не торопись, помучай ее, помучай…

Раздался хруст — кончик удилища, упав в воду, скрылся из глаз. Рыба, видать, ушла на глубину.

— Сазан, — догадался Андрей, запоздало жалея, что не вмешался.

Волчок растерянно смотрел на Аргунова: в глазах недоумение и обида. Светлые ресницы задергались часто-часто, как у мальца, который вот-вот заплачет.

— Упустил? — сочувствующе спросил Андрей.

— Упустил.

— Ладно, не горюй. Бери в лодке мою пластиковую удочку, уж она-то не сломается.

— Можно, да? — обрадованный Волчок направился к лодке.

Но клев уже кончился: как говорится, лови, пока ловится.

Волчок чуть не плакал: в кои-то веки повезло, и тут сорвалось. Когда такое повторится?..

— Рыбу, брат, ловить тоже надо умеючи, — утешал его Андрей, — а ты сразу и… в штопор.

— Андрей Николаевич!..

— Ну ладно, прости. Принеси-ка лучше хворосту. На уху у нас с тобой хватит.

Костер никак не хотел разгораться: сучья были сырые. Валера долго дул на угли, и хворост наконец занялся слабеньким огоньком.

Андрей зачерпнул из речки воды и пристроил котелок над костром.

— Варить уху буду сам, — предупредил он.

— Вари, — согласился Волчок.

Уха получилась славная — душистая, наваристая, с дымком. Дружно хлебали из алюминиевых мисок, нахваливали, обжигались.

— Что, Валера, на природе-то вкуснее? — глядя на бледное лицо Волчка, спросил Андрей.

— Угу, — промычал тот с набитым ртом.

— Я тебя теперь каждый раз буду с собой на рыбалку брать. Не возражаешь?

— О чем разговор!

Волчок как-то странно посмотрел на Аргунова.

— Слушай, Андрей, а скажи по правде, ты счастлив?

— Счастлив? — переспросил Андрей. — С чего это тебе в голову взбрело?

— Просто так. Только откровенно…

Андрей смотрел в огонь и долго молчал.

— По-моему, счастье — это безошибочно выбрать в жизни свою дорогу. Мне кажется, я ее выбрал. Что ж мне еще надо? А что касается всяких житейских неурядиц… Всяко бывает. Не в них суть. Главное, чтоб духом не падать и не печься только о своих болячках…

— Это верно, — подумав, сказал Волчок. — А вот раньше я не так думал. Чтоб только мне хорошо было. И когда произошла авария, когда меня лишили, кажется, самого прекрасного, я возненавидел весь белый свет. Я задыхался от злости. И даже иногда… Да чего тут греха таить! Иногда просто жалел, что одним махом не свел счеты с жизнью.

Андрей обнял Валерия за плечи:

— Ну, ты скажешь… Жизнь, ведь она… Нет, все-таки хорошо жить!