Как на праздник шел Аргунов на работу. Да это и был праздник — ленинский субботник. Стояло теплое, чистое апрельское утро, подсвеченное встающим солнцем, и лишь на западе еще густела темнота, но с каждой минутой, с каждой секундой светлело и там, открывался необъятный простор неба с редкими, потухающими на свету звездами.

Дойдя до поворота улицы, Андрей оглянулся. Его провожали жена и сын. Правда, Виталька спал безмятежным сном в своей коляске, сладко посапывая носом, а Лариса все еще махала рукой: «Мы ждем тебя, ждем». Не было только Ольги: она чуть свет убежала в школу — тоже на субботник.

Рядом с Андреем шли, торопились люди, радостные, оживленные, и все направлялись туда, к заводу, от проходной которого разливалась окрест маршевая веселая музыка. Ее не мог заглушить даже турбинный гул, доносившийся с аэродрома. Гул этот был привычным для всех, и поэтому на него не обращали внимания, и лишь Андрей знал, что это готовят к полету новый самолет. Сначала гул был слабым, на высоких нотах — турбина только начала раскручиваться, — затем стал переходить на все более низкие и мощные тона, и вот уже басовитый грохот заглушил все и вся. Через несколько минут грохот немного спал, перелился в мирное гудение, и наконец все смолкло.

Андрей шел и вспоминал вчерашний разговор с директором завода Копытиным…

— Как самочувствие, Андрей Николаевич? — спросил Копытин, хитро и задорно глядя на вошедшего в кабинет испытателя.

— Спасибо. Пока не жалуюсь.

— Вот и отлично. А у меня к вам просьба…

Они сидели друг против друга через массивный, обитый зеленым сукном стол. На столе — красные, черные, белые телефоны, среди которых один был похож на маленький рояль — с клавишами и кнопками.

Георгий Афанасьевич отодвинул от себя телефоны, облокотился на стол и пытливо заглянул Аргунову в глаза:

— Нужно поднимать новую машину, Андрей Николаевич.

Аргунов удивился:

— А что, разве с фирмы вызывать испытателей не собираетесь?

— Зачем?

— Всегда так делали…

Копытин недовольно забарабанил пальцами по столу.

— А знаете такую пословицу: за морем телушка — полушка, да рубль перевоз?

— Стало быть, экономический эффект?..

— А что? — Копытин слегка улыбнулся, морщинки оживленно задвигались на лице. — И об экономии думать надо. Знаешь, как заказчик за горло взял? Мертвой хваткой. Из-за этого самого экономического фактора. Вот и вертись как белка в колесе. Чтобы и производительность труда повысить и рабочих не обидеть. Как говорится, чтоб и волки были сыты и овцы целы. Но не только поэтому… — Лицо его снова сделалось жестким и строгим: — Хватит нам бедными родственничками прикидываться! А то моду взяли: чуть что, в Москву за песнями… Что у нас, своих песняров не хватает?

Андрей молчал.

— Я так и заявил на фирме, — продолжал Копытин, — а они свое. Машина, дескать, принципиально новая. После аварии мы учли все недостатки. Утяжелили нос за счет электронного оборудования. Доработали управление. Летчики строевых частей за эту машину теперь спасибо скажут. Насчет «спасибо», говорю, еще неизвестно, пусть сначала наш испытатель с ней познакомится, а потом уж начнем в колокола бить. Так что, Андрей Николаевич, завтра за тобой слово.

— Завтра коммунистический субботник, — напомнил Аргунов.

— Вот и прекрасно! — К глазам директора снова сбежались веселые лучики. — Рабочие будут трудиться в цехах, а для вас, так сказать, небесный субботник. Что, не справишься?

Аргунов пожал плечами:

— Не боги горшки обжигают…

— Вот и я так думаю… Значит, по коням?

Андрей уже дошел до двери, обернулся:

— А почему вы мне доверяете, а не Струеву? Он ведь теперь шеф-пилот…

Копытин встал из-за стола, подошел к Аргунову:

— Значит, еще сидит в тебе обида? А я-то думал, что ты выше этого…

Он снова усадил Аргунова на стул.

— Давай поговорим начистоту. Стало быть, ты считаешь, что тебя неправильно отставили?

— Нет, все правильно. Но зачем — Струева? Есть более достойные.

— Например!

— Суматохин, Волобуев.

— А почему не Струев? Что он, плохой летчик?

— Он плохой человек.

— А значит, и летчик?

Аргунов молчал.

— Ну что ж ты? Договаривай. Выходит, плохой человек не может быть хорошим летчиком, так, что ли?

— Не может.

Копытин задумался.

— Максималист, — наконец произнес он.

— А как иначе?

— Ну что ж! Над этим стоит подумать. Но… не сейчас. Как считаешь?

— Просто к слову пришлось…

— Ладно! — Копытин поднялся. — На сегодня ты свободен, Андрей Николаевич. А завтра тебе предстоит трудный день.

— Все дни у нас не легкие…

— Вот это как раз и здорово! — воскликнул директор. — Каждый день тем и хорош, что труден! Не так ли?

…На бетонированной площадке перед зданием ЛИС Аргунов заметил директорскую «Волгу», рядом с ней стояла «Чайка». Никак, большое начальство пожаловало!..

Аргунов, не медля, отправился к врачу. Тамара Ивановна (Струев оказался прав — она вернулась на ЛИС) с готовностью поднялась ему навстречу:

— Как спали, Андрей Николаевич?

— Отлично.

Она измерила давление, посчитала пульс и с удовольствием подняла на испытателя темные ласковые глаза:

— Вас хоть в космос запускай! Неужели вы ничуть не волнуетесь?

— Привычка. А чему волноваться?

— Ну как же? Востриков даже домой не ходил.

— Вострикову это по штату положено, — пошутил Андрей.

— Ночевать в цехе? Ну, знаете…

В диспетчерской, как обычно, шумно и оживленно. Андрей поздоровался, но на него не обратили внимания. Все взоры были обращены на Суматохина: он, как всегда, травил:

— Я как раз был дежурным на СКП. В воздухе шум, гвалт, идут самостоятельные полеты курсантов. И вдруг слышим тихий, слабенький голосок: «Я — 701-й, мотор дает перебои…» Ну, все всполошились, конечно, забегали, а руководитель полетов запрашивает: «Какие обороты?» — «Восемьдесят процентов». — «Температура?» — «Нормальная…» — «Не теряй самообладания». — «Не теряю…» — «Молодец, поставь сектор газа на малый…» — «Поставил». — «Где находишься?» — «На выруливании…» — «Что?! Ну, тогда заруливай!»

Андрей посмеялся вместе со всеми, спросил у Наташи:

— Как дела?

— Самолет готов, полетный лист выписан. Прогноз и фактическая погода вполне соответствуют.

— Ну и отлично. Пошел одеваться.

На выходе Аргунов встретил Вострикова. Вид у Семена Ивановича такой, что краше в гроб кладут: бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами. Поднял на Андрея встревоженный взгляд:

— Как здоровье?

— Вы б лучше о своем здоровье побеспокоились, Семен Иванович. Разве так можно, не спавши всю ночь?

— Ладно, — отмахнулся Востриков, — потом отосплюсь.

Андрею стало нестерпимо жаль его: ведь сколько он помнил — Семен Иванович был в вечных заботах. И ему так захотелось сказать этому маленькому озабоченному человеку что-нибудь доброе, утешительное.

— Семен Иванович, не волнуйтесь. Я уверен, на этот раз машина не подведет.

Востриков моргнул и неожиданно улыбнулся. А в глазах, увеличенных стеклами очков, забилась такая радость и ожидание, что и Андрей тоже невольно улыбнулся.

— Ну, я пошел?

— Иди, Андрей Николаевич, машина тебя ждет.

Самолет стоял на самом видном месте, в стороне от всех. Блестящим глянцем отливали на солнце короткие белые крылышки. Пронзительные лучи, струившиеся с высоты чистого неба, косо ударялись о гаргрот — верхнюю часть фюзеляжа и, отражаясь от него, слепили глаза. Прозрачный плексигласовый фонарь был сдвинут назад — кабина открыта и ждет летчика. Прислонясь к стремянке, приставленной к борту кабины, ждал летчика и механик.

— Счастливого полета, Андрей Николаевич.

— Спасибо.

От спецмашины с аккумуляторами — «пускача» — тянулся к истребителю толстый электрический жгут.

Андрей перевел взгляд дальше, увидел, как к полосатому домику стартового командного пункта подкатили санитарная машина и аварийный тягач.

Дрогнула и стала медленно вращаться антенна обзорного радиолокатора.

Все готово к началу полета.

Усаживаясь в кабине, Андрей невольно подумал о том, сколько самых различных служб задействовано для обеспечения одного-единственного полета: руководители на СКП и на станции слепой посадки, операторы на локаторах, механики, мотористы, электрики, радисты, кислородчики, медики, синоптики.

Андрей увидел на крышах приземистых аэродромных каптерок, заводских цехов, на деревьях людей. Их было много, очень много, и все они ждали. Вырулив на линию старта, он представил себе, как на балконе востриковского кабинета собралось все руководство завода, там же и первый секретарь обкома, ведь это его «Чайка» стоит рядом с директорской «Волгой», там же, наверное, сгорает от нетерпения Сандро Гокадзе, там Востриков и, безусловно, Копытин. А друзья-испытатели, конечно, смотрят сейчас из окна летного зала, и каждый завидует ему, Аргунову, как завидовал бы и он, Андрей, другому счастливцу, тому, кто улетает…

Дали разрешение на взлет.

Андрей вывел полные обороты, нажал на гашетку форсажа и, кинув быстрый взгляд по сторонам, мельком увидел приветственно машущие руки.