Заводу предстояло удвоить выпуск экскаваторов. Вначале я даже растерялся: как вообще это возможно сделать? Меня почти не волновало, как будет увеличено производство деталей. Сильно тревожился я, как мы суме-ем вдвое быстрее собирать экскаваторы.

Мы стояли, курили, ожидая, пока Катя-маленькая подаст нам от Шумилова ходовую тележку, и тревожно молчали. Дядя Федя с Вить-Витем нет-нет да и поглядывали друг на друга. Тревожно и вопросительно… Все мы сроднились, приятно было работать в нашей бригаде, каждое утро радостно ехал я на завод. Давным-давно сказал дядя Федя:

– Если поработал хорошо, тогда и все остальное, вся твоя жизнь становится на место.

Постепенно я понял: где бы ты ни был и что бы у тебя в жизни ни случилось, но если у тебя есть работа, люди, с которыми ты работаешь, и то ощущение прочности в жизни, которое тебе дает работа и все эти люди, никакая неприятность тебе не страшна!

А тревожно молчали мы потому, что наша бригада должна была разделиться на две. И эти новые две бригады будут параллельно собирать уже два экскаватора. Значит, прибавятся новые люди, а мы – разделимся, и кроме Вить-Витя должен был появиться новый бригадир. Вроде бы пустяк обмен квартиры, да и то люди обычно волнуются, приглядываются к новым соседям. А здесь ведь – работать вместе предстоит; не только жить!

Венка шепнул мне сзади:

– А производственные площади как же?

– В этом цеху и шагающие экскаваторы монтировать приходилось.

С ходовой тележкой пришел, как обычно, Шумилов, а вместе с ним приятель нашего Фили – Борисов. Тут кое-что нам стало яснее.

– А я уже и напарницу себе подыскала! – заявила Катя-маленькая с крана.

Тогда и Шумилов сказал Вить-Витю:

– Решили разделить наше государство на две части. Вторую Борисов согласился взять.

– Без особой радости, – тревожно добавил тот. А Вить-Вить с дядей Федей опять глянули друг на друга.

И когда Игнат Прохорыч пришел к нам, мы уж прямо-таки требовательно стали смотреть на него.

– Заводу приходится удвоить выпуск экскаваторов. И наши площади, и парк оборудования, и люди – все есть для осуществления этого, – сказал он. – А я Игнатову часть полномочий передал.

– Ну, дядя Федя! – сказал я.

– А, Федя?… – спросил его Игнат Прохорыч.

– Делать нечего, Федор Кузьмич! – сказал Вить-Вить.

Дядя Федя вдруг засмеялся как-то очень легко и весело, все удивленно смотрели на него. Тогда он сказал:

– Вот моя старушка удивится, что ее пенсионер выкинул.

– Ну – и ладушки! – уже облегченно повторил свое обычное Вить-Вить.

Но ведь нас тревожил и еще один весьма важный вопрос: кто из нас останется с Вить-Витем, кто – перейдет в новую бригаду дяди Феди? Мне-то хотелось и с Вить-Витем остаться, и с дядей Федей я не хотел расставаться!

К нам на участок неожиданно пришла возбужденная Теплякова, а с ней – Миша Воробьев.

– У комсомола есть предложение! – сказала Теплякова. – Вторую бригаду составить из комсомольцев.

– А возглавить ее – просить Федора Кузьмича, – договорил Миша.

– Ну что ж, – сказал Вить-Вить.

– Иван, Филя, Вениамин… – считал дядя Федя.

– А пятым – Сучков! – поспешно выговорила Теплякова.

– Только что демобилизовался, отличный парень! – сказал Миша.

– Правда, без специальности пока, – невинно добавил дядя Федя, на сторону сворачивая свой утиный нос.

– Два ученика – в одной бригаде? – Филя покосился на Венку.

– На то она и – комсомольская!… – так же невинно, как и дядя Федя до этого, выговорил Вить-Вить, и был он уже Веселым Томасом.

– Ну – и ладушки!

Татьяна пришла, как обычно, к нам в обед, спросила меня шепотом:

– Еще ничего не знают?

– Ну, откуда же?! – ответил я.

Потом сидели за столом и ели, она не выдержала, начала значительно:

– У нас на заводе намечаются кое-какие перемены!…

Все молча ели, я сказал:

– Если у вас жена – газетчица, она все новости накануне знает, а вам – крупно повезло!

– Погоди, Танюша, – ласково сказал ей Вить-Вить.

– Дай хоть доесть спокойно!

– Так-так! – сказала Татьяна, глядя на меня.

– На Ивана ты не греши, – сказал ей дядя Федя, – кроме вас с Веселовым, уже весь цех эту приятную новость знает.

– А возможно – и весь завод! – добавил Филя.

– Если у вас жена – газетчица… – начал я.

Но Белендряс перебил меня, прогудел успокоительно у Татьяны над головой:

– Да ты не слушай, Танюша, этих зубоскалов, не слушай!…

На участке нас ждал Миша с Сучковым. Этот верзила оказался ростом с меня и всем нам сразу понравился. Было в нем что-то общее с Ермаковым, хотя внешне они и не походили друг на друга: Сучков был худым, длинным, огненно-рыжим, в частых и крупных веснушках. И глаза у него были совершенно по-детски прозрачно-голубые, будто слегка изумленные. Знакомясь с нами, он молчал, чуть улыбался, с детским любопытством оглядывая цех, Катю-маленькую на кране, уже почти смонтированный экскаватор.

– В каких родах войск изволили служить? – спросил его дядя Федя.

Сучков по-журавлиному склонился над дядей Федей, тоже спросил:

– Можно пока на «ты»?…

– Пока?… Начальством надеешься быть? – уже на «ты» спросил его Вить-Вить.

– Есть грех!… – признался Сучков, поглядел опять на дядю Федю, сказал: – Я – тыловой вояка: в танковых мастерских.

– Учетчиком? – спросил Филя. Сучков вздохнул:

– Если бы… Слесарем.

– Семья большая? – продолжал допрашивать Вить-Вить.

– Да как сказать…

Миша улыбался как-то странно, а уж он-то должен был знать.

– Я… – Сучков загнул палец, задумался, вздохнул, покачал головой: – Вот пока и вся семья.

– Небольшая! – проговорил дядя Федя,

– Да как сказать…

– Алименты платишь, что ли? – быстро спросил Филя.

– Да пока еще нет…

А Белендряс улыбался уже совершенно успокоенно.

– Извини, – сказал я, придвинулся вплотную к нему, спросил: – В школе Сучком звали?

– Был грех.

– А ты откликался? – еще шире улыбаясь, спросил его дядя Федя.

– Откликался, если не лень было.

И все остальные уже улыбались, глядя на него, только он не улыбался, по-прежнему с любопытством крутил головой, точно не замечал нашей реакции.

– Высокий класс! – шепнул я Мише.

– А ты как думал?! – ответил он мне.

– Может, вопросы какие у тебя есть? – спросил Сучкова дядя Федя.

– Есть.

– Спрашивай.

– По каким дням получку выдают?

– В нашем полку прибыло! – сказал я.

– Ее заработать сначала надо, получку-то, – ответил дядя Федя.

– Да?… – спросил Сучок. – Ишь, как у вас странно… – Вздохнул, долго выпускал воздух, сделав губы трубой.

– Иди-ка сюда, – сказал ему дядя Федя, пошел к почти собранному экскаватору, и мы за ним; положил руку на блок стрелы, легко покачал его, спросил у Сучкова: – Ну как, нравится?

Сучков помотал головой, потом спросил у дяди Феди:

– И ничего, работает? – Дядя Федя кивнул, а он повторил: – Ишь, как у вас странно, – взял своими ручищами блок, легонько покачал его, посмотрел на нас.

– Ну чего-чего? – тотчас встревоженно спросил Филя: это он ставил блок.

– Да ничего, – медленно выговорил Сучков, одной рукой легко приподнял блок, второй вынул из него и косынок стрелы валик, перевернул его другим концом, поглядел на Филю.

– Поторопился, – пробормотал Филя.

В спешке Филя вставил валик блока не тем концом. Сучков переставил его правильно. И – больше того: сначала попробовал рукой люфт блока, снова вынул палец, взял две шайбы, надел их на валик, люфт убрался. Ловко поставил болты на ригель, затянул их. И так это у него хорошо выходило, что, когда он протянул руку за ключом, я взял его со стеллажа, подал ему. А он только кивнул мне в ответ.

И никто ничего не сказал ему, все было ясно и так. Постояли, покурили, потом дядя Федя принес спецовку. Сучков снял пиджак, аккуратно повесил его на гвоздик, натянул куртку. В плечах она была как раз, но полы задирались выше ремня брюк, и концы рукавов оказались чуть не у локтей.

– Завтра подберем по росточку, – пообещал дядя, Федя, улыбаясь.

– А зарплата пойдет с того дня, когда оформишься, – сказал я.

– Да ну? – удивился он, спросил уже у Вить-Витя: – Ну, кому надо плоское катать, круглое таскать?

Так он и проработал с нами до конца смены. И хотя внешне казался длинным, нескладным, но двигался легко и ловко, а большие, как клешни, руки его оказались умелыми и сильными. Только что узнали мы человека, а он уже стал своим. Венку же я знаю с первого класса, но и сейчас лучше все-таки присматривать за ним.

В зале конторки собралась вся дневная смена цеха, что называется, – яблоку некуда упасть. За стцлом президиума были Горбатов, Игнат Прохорыч, наш Вить-Вить, Миша Воробьев, дядя Федя, Шумилов с Борисовым, даже замдиректора завода. Скамеек не хватало, мы с Татьяной и Веселое стояли в углу. Татьяна держала меня под руку, прижималась щекой к моему плечу.

Горбатов сказал, что от строителей поступили многочисленные заявки на наши экскаваторы, что руководство завода и само министерство решили удовлетворить их по возможности скорее, прямо на ходу, не дожидаясь планирования на новый год. Производственные площади и станочный парк завода позволяют сделать это. А ведь сейчас конец года, работа по завершению программы завода идет полным ходом. Поэтому перестройка не должна сорвать план. И еще он сказал, что цех двигателей, другие механические цеха справятся с повышенным заданием. И только работа сборочного, нашего цеха, становится намного объемнее и сложнее. Но он, Горбатов, уверен, что мы справимся и на этот раз, как справлялись уже неоднократно.

Потом выступил Иван Прохорыч. Он рассказал о той перестройке, которая намечается в их бригаде, о новом графике работ. А я слушал его и не слушал, только видел, какой он красивый, и как мама была бы рада, если бы слышала сейчас и видела его!

Увидел на трибуне дядю Федю, понял, как он волнуется, услышал его слова:

– Если народ не возражает…

И только тут до меня дошло, что это значит для самого дяди Феди, которому уже за шестьдесят, который даже на пенсию уходил.

Дядя Федя коротко сказал о нашей комсомольской бригаде, даже пошутил, что сам он опять в комсомольцы попал, а потом подробно стал перечислять, кто остается в бригаде Вить-Витя. Так подробно, точно это бригада дяди Феди, а не Пастухова. А я сразу успокоился, когда узнал состав нашей бригады. А на пастуховскую, выходит, мне уже и наплевать?!. Вить-Вить заботливо учил меня, помогал, вообще в сто раз мне было бы труднее, если бы Пастухов не был в нашей с мамой квартире соседом, а я вместо благодарности ему…

И вдруг с удивлением и растерянностью услышал, как Миша Воробьев говорил с трибуны: – Да вот сейчас Иван Егоров и сам скажет, как они думают работать в своей комсомольской бригаде! Покраснел, разумеется, но все уже смотрели на меня, и Татьяна даже подталкивала меня тихонько в бок, чтобы шел к трибуне.

Поднялся на трибуну, чувствуя за своей спиной длинный стол президиума, накрытый красной скатертью, поглядел на сидевших и стоявших передо мной рабочих дневной смены. Неожиданно для себя сказал:

– Сначала я хочу от всей нашей бригады поблагодарить Федора Кузьмича, что он согласился возглавить ее!

И тут Татьяна, Филя с Венкой, а потом и Сучков захлопали, за ними – и все остальные. Дядю Федю все знали и любили и, я видел, всем понравилось, что л сказал об этом.

Я говорил, что нам всем – и мне, и Филе, и Венке с Сучковым – еще учиться и учиться у Пастухова с Ермаковым, и мы вообще не считаем себя яйцами, которые курицу учат, но вместе с тем… Тут я даже остановился от растерянности, – в зале была тревожная тишина.

Я увидел глаза дяди Феди: он улыбался, сворачивая на сторону свой утиный нос и вдруг – раз-раз – коротко кивнул мне, будто все уже понял, согласен, даже велит мне сказать об этом! И Филя кивал, и Венка с Сучковым глядели пристально, и Горбатов с Игнатом Прохорычем улыбались поощрительно, когда я к ним обернулся.

Я нашел глазами Вить-Витя с Ермаковым, они улыбались, глядя на меня. И я решился:

– И все-таки – наша бригада вызывает бригаду Пастухова на соревнование! Нет, мы не заносимся, и не обидимся, если потерпим поражение, и все-таки – вызываем!

И тогда в зале дружно зааплодировали.