Посёлок засыпал. Я шёл по улице и прощался со всем, мимо чего проходил.

— Прощай, Лидкин дом, прощай! За свою жизнь я причинил тебе много неприятностей. Один раз бросил камень в ворону, попал в твоё стекло… Ты прости меня, прости! Второй раз тоже… Нечаянно разбил стекло. Не сердись на меня, я нечаянно.

— Прощай, газетный киоск!

— Прощай, Димкин дом! Висит одна половинка ворот… Ты не сердись, дом, не сердись! Мы не знали, что твои ворота сняли с петель, чтобы покрасить. Кто мог знать? Жильцы бегали, разыскивали пропавшую калитку. Даже в бюро находок ходили на вокзал. Конечно, в бюро находок ворот не оказалось. Мы-то знали, почему не оказалось, больше никто не знал. Ты прости нас, дом, прости!

Из твоих ворот с калиткой вышел отличный плот. Было дело так: мы хотели засмолить бочки, чтобы получились поплавки. Зойка следила за костром. На нём в ведёрке булькала смола. Смолой мы хотели замазать все дырочки.

Ромка держал на одной бочке фанерный круг, выпиленный лобзиком из крыши штаба. Я схватил ведёрко. Ручка у ведёрка оказалась горячая. Я еле успел донести ведёрко, бросил ведёрко на круг, а Ромка крышку упустил, и она провалилась на дно вместе со смолой.

— Зачем бросил? Как теперь замазывать? — закричал я на него. Любой бы закричал на него, раз он круг упустил.

— Ты смолу чуть мне на руки не вылил, — ответил он.

— Смола опасная, — поддакнула Иванова. — Раньше, когда штурмовали крепости, осаждённые лили горячую смолу на осаждающих.

Пришлось доставать крышку со дна бочки. Я свесился в неё, попробовал отодрать фанерный круг, но фанера прилипла, смола приклеила её ко дну. Тогда я залез в бочку с ногами… Может быть, я сумел бы отодрать крышку, если бы дно не вывалилось. Теперь с двух сторон были дырки. И почему крышка вывалилась?

— Наверное, растянулась от тяжести, — сказал Ромка. — Давай сузим. Тогда ничего выпадать не будет.

Мы постучали по обручам. Совсем немножко постучали, чуть-чуть сузили, но бочка почему-то рассыпалась. Вся. На кучу кривых дощечек. Удивительно, сколько из одной бочки можно получить кривых дощечек. И как они держались все вместе и ещё с горы катились?

— Что ж, — сказал я. — Придётся плыть на одном поплавке.

Вторую бочку мы положили набок. Теперь у нас был опыт. Теперь мы знали, как заделывать крышку. Научились на примере.

Теперь мы не стучали по обручам. Но кривых дощечек через минуту оказалось ещё больше, — и эта бочка развалилась по швам. Хорошо, что мама не видела, а то бы очень расстроилась.

— Жалко, пилы нет, — сказал Ромка.

— Зачем тебе пила?

— Можно распилить каждую дощечку пополам, — сказал он. — Получилось бы четыре шайки. С ними в баню можно ходить.

Конечно, он здорово придумал — сделать шайки для бани. Может быть, тогда мама и не так ругалась бы на меня. Но пилы у нас не было. Пришлось оставить дощечки так, как они есть.

Плот-то мы построили — стащили в воду ворота от Димкиного дома, и всё. Ворота были толстые, с калиткой посредине. Через калитку можно было нырять прямо под плот. Ещё мы сделали из тачки и лозы шалаш. Назывался он кают-компания. Как на настоящем корабле.

И вот я шёл по улицам и прощался. Прощался. С автобусной станцией. С шоссе. Со столбами… Больше прощаться было не с чем, и я обернулся, поглядел в последний раз на родной посёлок.

На этом месте Лида когда-то говорила своему рыжему Димочке:

— Посмотри, до чего хороша наша Усмань!

Я посмотрел, но ничего красивого так и не увидел.

Я свернул к протоке.

— Стой, кто идёт? — раздался грозный окрик из темноты.

— Бесстрашный воин и отважный моряк! — крикнул я в ответ.

— Пароль? — ещё громче потребовали из темноты.

— Дружба превыше всего!

— Проходи!

Я прошёл, вернее, пробрался сквозь заросли лозы и чуть не споткнулся о Ромку.

— Осторожнее, заряженный! — сказал он и отложил в сторону доисторический пистолет. Ромка сидел в секрете, охранял путь к протоке, чтоб никто из мальчишек не уплыл на нашем плоту.

— Иванова пришла? — спросил я.

— Нет. Не пришла. Спит, наверное, или мать не отпустила. Я же говорил, что с ней лучше не связываться, — ответил Ромка.

По правде говоря, он не хотел, чтобы она путешествовала с нами. Он вообще презирал девчонок, особенно Иванову. Она тоже презирала его.