Глава 1

– Вам понравилось у нас в Смоленске, мистер Фишер? – спросила представительница «Интуриста».

– Да, очень, – ответил он.

– Не часто мы видим здесь американцев. В основном к нам приезжают туристы из социалистических стран.

– Я сделаю вам широкую рекламу, – улыбнулся Фишер.

Она перелистывала его документы, лежащие на письменном столе. При этом на лице ее отразилось сначала легкое беспокойство, но затем исчезло.

– Прекрасно! Вы остановились в гостинице «Центральная»?

– Да, вчера вечером.

– Надеюсь, вы довольны обслуживанием?

– Вполне.

На вид ей было около двадцати пяти, немногим старше его. Не красавица, но миловидная.

– Род ваших занятий? – поинтересовалась она.

Фишера передернуло от этого вопроса. В каждом городе, где приходилось останавливаться, у него возникало чувство, будто он преодолевает государственную границу.

– Бывший студент. Я недавно закончил университет, но на работу пока не поступил.

– В Америке много безработных, – сочувственно сказала она.

Фишер уже давно себе уяснил, что представления русских о его стране связаны главным образом с безработицей, бездомными, преступностью, наркотиками и расизмом.

Она просмотрела план его маршрута и бухнула на документы красную резиновую печать.

– Вы были в нашем парке культуры?

– Да, и даже отснял там пленку.

– Да? А в историческом музее?

Фишер не хотел, чтобы к нему потеряли доверие, и потому честно ответил:

– Знаете, нет, упустил. Но обязательно зайду туда на обратном пути.

– Хорошо. – Она с любопытством изучала его. Наверное, ей доставляла удовольствие их беседа. В сущности, офис смоленского отделения «Интуриста» напоминал жалкое помещение торговой палаты какого-нибудь захудалого городка на Среднем Западе. – Вас интересует социализм?

– Меня интересует Россия, – ответил Фишер.

– А меня – ваша страна.

– Тогда приезжайте.

– Да. Когда-нибудь. Вы-то можете путешествовать где угодно. У вас любой может получить паспорт за тридцать долларов. На две, три, четыре недели.

– Можно и продлить. Однако нельзя поехать во Вьетнам, Северную Корею, на Кубу, например.

Девушка опустила взгляд на анкету:

– У вас есть аптечка и набор инструментов в автомобиле?

– Разумеется.

– Хорошо. Вы должны придерживаться указанных в маршруте автострад. Вы имеете право останавливаться только для заправки и чтобы узнать дорогу у милиции.

– И воспользоваться туалетом, – уточнил он.

– Ну да, разумеется, – смутилась немного она. – Между Смоленском и Москвой нет благоустроенных ночных стоянок. Иностранным туристам не рекомендованы ночные поездки по сельской местности. С наступлением ночи вы не должны выезжать за пределы города Москвы.

– Знаю.

– В Москве сразу же сообщите о вашем прибытии представителю «Интуриста» в гостинице «Россия», где вы остановитесь.

Она еще раз пробежала взглядом его маршрут.

– Вам разрешено сделать небольшой крюк, чтобы заехать в Бородино.

– Да, я знаю.

– Но я бы вам этого не советовала.

– Почему?

– Уже поздно, мистер Фишер. А вам надо успеть в Москву до темноты. Я бы посоветовала остаться на эту ночь в Смоленске.

– Но я уже выписался из гостиницы.

– Я договорюсь о ночлеге. Это моя работа. – Впервые за все время девушка улыбнулась.

– Благодарю вас. Но я уверен, что успею добраться до Москвы засветло.

Она пожала плечами и вернула ему документы.

– Спасибо, – по-русски сказал Фишер и сунул бумаги в сумку. – До свидания.

– Счастливого пути, – отозвалась она и добавила: – Будьте осторожны, мистер Фишер.

Грегори вышел на улицу. Его синий «понтиак Транс Ам» окружила толпа любопытных.

– Извините меня, ребята... – по-русски сказал он, протискиваясь к машине, завел двигатель и медленно тронулся среди расступающихся людей.

– До свидания, смоленцы, – приветливо помахал им рукой.

Сверяясь с картой, Фишер миновал центр города. Через десять минут он снова оказался на автостраде Минск – Москва.

День был ветреный и пасмурный. Чем дальше Фишер продвигался на восток, тем холоднее становилась осень. По обеим сторонам автострады открывался унылый ландшафт.

За время своего монотонного и нескончаемого пути Грег Фишер думал о многом. Все эти формальности и процедуры раздражали и настораживали его. Но все же советские граждане, с которыми Фишеру приходилось встречаться, дружелюбно относились к нему. Он послал домой родителям такую открытку:

«По иронии судьбы это – одно из последних мест, где все еще любят американцев». Русские тоже нравились Грегу. И то, что на его машину все обращали внимание, доставляло ему удовольствие. Иногда из-за нее буквально останавливалось дорожное движение.

Его «Транс Ам» с литыми алюминиевыми дисками и светлой задней подвеской казался воплощением «сильной американской машины». Грег отметил, что еще ни разу не встретил ничего подобного по дороге в Москву.

Аромат фруктов и овощей, подаренных ему жителями тех небольших сел и деревень, где он останавливался, заполнял салон машины. В ответ он дарил им фломастеры, американские календарики, одноразовые бритвы и другие «роскошные безделушки», которые ему посоветовали захватить с собой. Грег Фишер превосходно себя чувствовал в роли посла доброй воли.

Судя по указателю, до Москвы оставалось 290 километров. Электронные часы на приборной доске показывали 14 часов 16 минут.

После окончания Йельского университета и получения диплома магистра родители подарили эту машину и оплатили каникулы. Грег отправил машину морем в Гавр и провел лето, путешествуя по Западной и Восточной Европе. Побывать в России было его мечтой.

Но скука и однообразие преследовали Грега последние восемь дней. Он мог бы поклясться, что погода изменилась, как только он пересек польскую границу, став вместо солнечной угрюмой и мрачной. К тому же он никак не мог привыкнуть к отсутствию привычного сервиса.

– С каким удовольствием я бы сейчас проглотил биг-мак! – пробормотал Грег и вставил в магнитофон учебную пленку на русском языке.

«Я плохо себя чувствую».

«На что жалуетесь?»

Эта унылая страна с ее бесцветными людьми и ужасным климатом не стоила того волнения, которое он пережил в предвкушении посетить ее. Грега возбуждало то, что сравнительно мало людей с Запада бывает здесь, ведь иностранный туризм в Советском Союзе не поощрялся. Возбуждали его и ксенофобия, глубоко укоренившаяся в этой нации, и то, что страна эта была «полицейским государством».

* * *

Солнце уже начало садиться, когда он свернул с автострады на параллельное шоссе, бывшее когда-то главной западной дорогой из столицы. Через несколько минут он оказался на окраине Можайска в 128 км от Москвы. В его путеводителе говорилось, что Можайск – город XIII века Московского государства. Однако в однообразной архитектуре не осталось и следа этого древнего мира. Поблизости должен был находиться монастырь. Грег разглядел лишь верхушку собора святого Николая, однако у него не было времени осматривать эту достопримечательность.

Он проехал через Можайск, напустив на себя беззаботный вид, избегая пристального взгляда регулировщика, управлявшего движением на перекрестке.

Наконец, когда город остался позади, он увидел то, что искал – заправочную станцию на восточной окраине Можайска, отмеченную в путеводителе. Фишер остановил машину у желтой бензоколонки. На стуле у белого бетонного строения сидел человек в чистом рабочем халате и читал книгу. Заметив машину, мужчина поднял глаза. Грег вышел из машины и направился к нему.

– Как дела? – спросил он и протянул талоны интуриста на 35 литров девяносто третьего бензина.

Мужчина кивнул.

– О'кей?

Фишер вернулся к машине и начал заправляться.

Мужчина последовал за ним и через его плечо наблюдал за счетчиком. Фишера давно перестали удивлять подобные вещи. Он набрал 35 литров, но так как бак оказался неполным, то добавил еще четыре литра. Служащий бензоколонки разглядывал «понтиак».

Фишер сел в машину и через автоматически опустившееся стекло протянул служащему несколько открыток с видами Нью-Йорка.

– Там ведь все бездомные, да? – спросил тот.

Фишер поставил пленку с записью Брюса Спрингстина, выжал сцепление, резко развернулся на 180° и рванул вверх по дороге.

– Действительно, сюрреализм какой-то, – пробормотал Грег.

Он погрузился в музыку и не сразу заметил, что превысил скорость.

Потом его мысли переключились на гостиницу «Россия» в Москве. «Это будет первое приличное пристанище после Варшавы. Дико хочется стейк и капельку шотландского виски. Интересно, а что мне делать с фруктами и овощами, валяющимися на заднем сиденье?»

Еще одна мысль пронеслась в его голове. «Избегать всяких затруднительных положений, связанных с сексом». Это говорил ему представитель посольства в Бонне, когда Грег заезжал туда за своей советской визой. Тем не менее Грег захватил с собой пятнадцать пар колготок и дюжину тюбиков губной помады. До сих пор он избегал всяких сексуальных приключений, правда, в Варшаве пробыл совсем недолго.

– Посмотрим, посмотрим, насколько сексапильны девушки в России...

Теперь он собирался вернуться на главную автостраду, но вдруг заметил указатель со словом «Бородино». Часы на приборной доске показывали 16 часов 39 минут. Грег машинально нажал на газ, резко свернул на дорогу, ведущую к Бородину, прямо к угасающему солнцу.

Он не знал, что его ожидает в Бородине, но что-то внутри подсказывало ему, что такую возможность нельзя упускать. В июне, стоя на нормандском берегу, он чувствовал себя глубоко потрясенным тем, что произошло здесь, в Бородине. Тогда же он подумал, что хорошо бы увидеть место, где Кутузов и Наполеон встретились лицом к лицу, а еще через полвека стоял Лев Толстой и обдумывал свою эпопею «Война и мир». И Грег решил, что он по крайней мере исполнит свой моральный долг перед Россией, побывав здесь перед тем, как въехать в Москву.

* * *

Дорога плавно поднималась вверх. По обеим ее сторонам росли тополя, и Фишер нашел это весьма живописным. Он медленно проехал через ряд каменных колонн, к железным воротам. Дорогу венчал небольшой холм, и Фишер увидел расстилающееся перед ним Бородинское поле, где великая армия Наполеона встретилась с русской армией под командованием фельдмаршала Кутузова. Внизу виднелось здание из белого известняка с красной черепичной крышей и портиком в неоклассическом стиле. По краям портика стояли две старинные пушки.

По интуристовскому буклету Фишер узнал в этом здании Бородинский музей. Порывшись в магнитофонных пленках, он отыскал увертюру Чайковского «1812 год», поставил ее, усилив звук. Грег вышел из машины, оставив дверцу открытой. Над тихим спокойным полем зазвучала музыка, и в небо взметнулась стая диких уток. Он попытался представить, как здесь сентябрьским днем 1812 года сошлись четверть миллиона французских и русских солдат. Согласно путеводителю за пятнадцать часов обе враждующие стороны перебили друг друга, а вечером русские отступили к Москве. Сто тысяч убитых и раненых поглотила эта битва.

Фишер разглядывал мемориал французским солдатам и офицерам, сражавшимся в 1812 году, а еще дальше находились памятники русским защитникам, попытавшимся на этом же самом месте в 1941 году остановить фашистов. Он отметил, что здесь не было памятника погибшим немцам.

Грега охватило ощущение истории и трагедии, когда он разглядывал эти мирные ныне просторы, простирающиеся в осенних сумерках.

Фишер вернулся к машине. Он захлопнул дверцу, сделал звук потише и медленно поехал по дорожкам мимо обелиска Кутузову, мимо братской могилы советских гвардейцев, павших в бою в 1941 году, мимо памятника французским воинам и мимо множества маленьких мемориальных досок погибшим русским.

Уже заметно стемнело, когда он сообразил, что потерял счет времени и заблудился. Грег оказался на узкой дороге, ведущей к сосновому лесу. Он хотел найти место, где можно было бы развернуть машину. Включил фары, но видел впереди лишь темно-зеленые сосны, стеною возвышающиеся по обеим сторонам.

– О, всемогущий Боже!..

Внезапно фары осветили деревянный указатель, прибитый к дереву, и Фишер остановил машину. Он внимательно всматривался в буквы кириллицы и наконец разобрал знакомое слово «СТОП». Остальное написанное было ему непонятно, кроме одного также знакомого слова «СССР».

Уставившись на указатель, Грег размышлял, что делать дальше. Он так долго смотрел на него, что ему стал мерещиться за ним просвет. Грег достал из-под сиденья карманный фонарик и вышел из машины. Он прошел десять метров, направляясь к просвету. Им оказалась покрытая гравием маленькая площадка, явно предназначенная для разворота, чтобы позволить опрометчивому водителю послушно последовать указанию знака. «Русская точность», – подумал Фишер и пнул носком ботинка кусок щебенки. Он направился обратно к машине, но тут застыл от странного звука.

Грег услышал, как осыпается хвоя с деревьев. «Наверное, фары привлекли оленя, – подумал он. – Ну, конечно же». Он шагнул к машине. Где-то неподалеку залаяла собака. «Недружелюбный лай», – отметил Грег.

Яркий свет фар слепил глаза, и Фишер прошагал несколько метров к машине, заслонив их рукой. Раз, два, три, четыре, пять...

– Русская точность, – произнес голос в нескольких шагах справа от Грега.

Фишер почувствовал, как колени его слабеют.

 

Глава 2

Лиза Родз, пресс-атташе американского посольства, отметила, что уже пять часов. Она налила в бумажный стаканчик из-под кока-колы глоток виски. Окна ее кабинета на седьмом этаже выходили на запад, на Москву-реку. На противоположном берегу, на набережной Тараса Шевченко, возвышалась гостиница «Украина», двадцатидевятиэтажное строение сталинской архитектуры.

Внизу берега реки соединял Калининский мост, переходящий в Кутузовский проспект, который бежал на запад мимо гостиницы «Украина» дальше, переходя в автостраду Москва – Минск. Она проследила взглядом проспект до того места, где он исчезал в лучах солнца на горизонте. «Россия... Огромное и негостеприимное пространство, более подходящее диким кочевникам и жвачным животным, и весьма непохожее на те территории, где раскинулась мощная империя европейцев и их города. Безусловно, это самое холодное государство из всех, когда-либо существовавших на земле», – думала Лиза.

Зазвонил внутренний телефон. Она отошла от окна и взяла трубку.

– Родз слушает.

– Хэлло, – отозвался мужской голос. – Сегодня первый день Суккота.

– И что из этого?

– Меня пригласили на вечер в Садовники. Религиозные диссиденты. Тебе бы это тоже могло доставить удовольствие.

– У меня сегодня вечером дежурство.

– Давай я перенесу.

– Нет... благодарю тебя, Сэз.

– Значит, окончательно отказываешься?

– Думаю, да.

– Я получу экземпляр?

– Сейчас я должна закончить пресс-релиз.

– Ну что ж, по крайней мере, ты не влипнешь сегодня вечером в какие-нибудь неприятности. Спасибо тебе, Лиза.

Она не поняла, имел ли в виду Сэз Айлеви неприятности или вечер, и ответила:

– Разумеется, со мной все будет в порядке.

– Пока.

Она повесила трубку, скинула туфли и положила ноги на письменный стол. Держа стаканчике виски на колене, прикурила сигарету и, созерцая потолок со звукопоглощающей плиткой, размышляла о новом здании американского посольства. Строительство его вела западногерманская фирма в соответствии с договором, заключенным с американской компанией в Нью-Йорке. Если Советское правительство и было оскорблено таким пренебрежением к социалистическому труду и строительному опыту, то по крайней мере ни разу не выразило это вслух. Но оно не отказало себе в удовольствии создать кучу мелких неудобств и бюрократических проволочек и рассматривало проект пять раз, прежде чем окончательно утвердить. А потом выяснилось, что каждая железобетонная плита, доставленная Советами на стройплощадку, была напичкана подслушивающими устройствами. После нашумевшей истории с «жучками» произошло несколько скандальных разборок с морскими пехотинцами из охраны старого посольства на улице Чайковского и последовавшие за этим предписания и контрпредписания между Москвой и Вашингтоном. Больше года американскую дипломатическую миссию в Советском Союзе смешивали с дерьмом, и вся эта грязь со страниц газет прямиком шла в Соединенные Штаты.

Судя по источникам Сэза Айлеви, русские долго потешались над этим. И по ее собственным наблюдениям, американские дипломаты в Москве чувствовали себя круглыми идиотами и какое-то время избегали контактов с представителями других посольств.

В конце концов изобретательность и американские доллары расставили все по своим местам. Лиза Родз знала, что у многих американских сотрудников все же осталось чувство горечи после всех этих разборок. Остатки прошлой доброжелательности сменились чуть ли не открытой враждой между ними и русскими. В Госдепартаменте теперь серьезно подумывали о полной замене штата посольства. Лизе очень хотелось остаться здесь на своей должности, и она не теряла надежды.

Сейчас она думала о Сээе Айлеви. Быть в связи с руководителем управления ЦРУ в Москве не так уж плохо для карьеры. Он может дернуть за веревочки, и ее оставят в посольстве, даже если департамент будет против. И она любила его. Или когда-то любила. Она не была уверена... Но почему-то связь с ним для нее была равноценна связи с его миром, а вот это ей как раз не нравилось. Это совсем не то, чего ей хотелось для своей карьеры и жизни. К тому же это было опасно. Да и само пребывание в Москве – это уже опасно.

 

Глава 3

Грегори Фишер определил свое местонахождение по памятнику Кутузову, освещенному луной. Среди мемориальных плит русским полкам он обнаружил тропинку, затем увидел белое здание музея, и уже через минуту очутился на дороге, ведущей к железным воротам. Но теперь они были закрыты. «О Боже!..» – прошептал он. Нажав на акселератор, он врезался в ворота и с треском распахнул их.

– К чертовой матери отсюда! – вскричал он.

Через несколько минут Фишер увидел наконец впереди пустынную старую московскую дорогу. Фары машины выхватили из темноты указатель, который он уже проезжал раньше. Грег резко свернул на нее и поехал назад, к главной магистрали Минск – Москва.

– Надо было бы сразу ехать по этой дороге. И чего мне взбрело в голову смотреть на Бородино? Увидеть одновременно войну и мир...

Он сильно ударился грудью о руль, когда «понтиак» попал в выбоину. За пустыми полями горели огни деревенских домов. Грег чувствовал, что оказался там, где ему вовсе не следует быть, и что ему как можно скорее нужно добраться туда, где он должен находиться, в его номере в «России», а еще лучше – в Коннектикуте. «Я ведь знал это, знал, что в этой стране не оберешься неприятностей!» И действительно, он чувствовал огромное напряжение с тех самых минут, как пересек границу. А теперь в его голове вспыхивал один неоновый знак: кошмар, кошмар.

Наконец-то проселочная дорога пересеклась с автострадой. «О'кей... вот я и там, откуда начал свое путешествие!» Он быстро свернул на шоссе и направился на восток, к Москве.

Грег понимал, что, скорее всего, первый же милицейский пост остановит его, и тогда ему придется отвечать на множество разных вопросов. Он уже заготовил несколько достоверных и убедительных ответов, но в глубине души знал, что милиция не поверит ни одному слову.

Грегори внезапно ощутил, что двигается в пустоте, а затем возникло гнетущее чувство отстраненности. Он попытался убедить себя в том, что только что случившееся с ним не было правдой. «Боже... что же мне делать?»

Стараясь ни о чем больше не думать, он поставил кассету и попытался окунуться в волшебные песни Дженис Джоплин. Она пела «Бобби Мак-Ги», пела таким глубоким, хрипловатым голосом, что Грег снова пришел в себя. Интересно, как она выглядит?

Когда мысли Фишера снова вернулись к дороге, он заметил на черном горизонте какое-то странное мерцание. Грег взглянул на часы и спидометр. Москва! «Понтиак» пересек окружную дорогу – официальную границу города. В предыдущую ночь в номере смоленской гостиницы он несколько часов изучал карту Москвы. Теперь Грег без ошибки определил вдалеке справа Ленинские горы и Московский Государственный Университет, где он намеревался пообщаться со студентками. Однако его планы неожиданно изменились.

Впереди, посередине дороги, он увидел Триумфальную арку, установленную в честь Бородинского сражения. Автострада Минск – Москва перешла в Кутузовский проспект. Ему чертовски повезло, что его ни разу не остановили. «Так вот какая она – бдительность полицейского государства». Он медленно пересек площадь Победы, оставив слева статую Кутузова на коне, а сзади здание Бородинской панорамы. Его буквально преследовали символы великого сражения.

«Чертовы музеи... статуи... победы... войны...» – думал Фишер, остановив «понтиак» у первого светофора. Люди, переходящие проспект, глазели на его машину.

«Москва! Я – в Москве!» Он усмехнулся. Все города и селения от Бреста оказались просто «закусками». Это же было «основное блюдо». Столица, центр, как называли этот город русские. Он внимательно разглядывал людей и дома, запоминая каждую деталь, стараясь привыкнуть к тому, что он в самом деле находится на улицах Москвы. «Москва!»

Загорелся зеленый свет, и Фишер поехал вперед. Он хорошо выучил свой маршрут, поэтому без труда узнал шпиль гостиницы «Украина» – еще один свадебный пирог сталинизма, как и здание Московского Университета. Грег пересек Москву-реку по Калининскому мосту. Где-то рядом должно находиться американское посольство.

– Слава тебе. Господи!

На мосту Фишер попал в довольно сложную транспортную развязку. Он искал поворот, чтобы свернуть к посольству, когда рядом притормозил бело-зеленый милицейский автомобиль. Милиционер сделал ему знак остановиться. Двое милиционеров подошли к его машине, и Фишер опустил стекло.

– Американец? – по-русски спросили его.

– Да.

– Виза. Паспорт.

Грегори Фишер справился с дрожью в руках и протянул документы.

Милиционер внимательно изучал их, периодически поглядывая на Фишера. Второй ходил вокруг машины и с интересом рассматривал ее.

Долгое время они не произносили ни слова. Внезапно появился какой-то человек в штатском. Он внимательно рассмотрел Фишера через ветровое стекло, затем заговорил с очень сильным акцентом, однако на правильном английском:

– Будьте любезны, предъявите документы на машину. Ваши международные права, страховку, ваш автомобильный маршрут.

– Конечно. Да, – добавил Фишер по-русски и протянул мужчине прямоугольный конверт.

Человек в штатском проверил документы, щелкнул пальцами, и один из милиционеров поспешно протянул ему визу и паспорт Фишера.

– Выключите зажигание, дайте мне ваши ключи и выходите из машины.

Фишер повиновался. Он подумал, что этот светловолосый слишком высок и строен для русского, и скорее похож на скандинава.

Мужчина внимательно разглядывал лицо Фишера, затем фотографии на паспорте и визе, точно так же, как это делал до него милиционер. Наконец спросил:

– Вы приехали из Смоленска?

– Из Коннектикута.

– Сейчас вы приехали в Москву из Смоленска?

– О да.

– А уже два часа как стемнело. Какие у вас дела в этом районе города?

– Туризм.

– Да? Вы уже были в вашей гостинице?

– Нет. Я решил просто прокатиться вокруг...

– Пожалуйста, не лгите. Этим вы делаете себе только хуже.

– Ну, я поздно выехал из Смоленска.

– Неужели? – Мужчина взглянул на туристический маршрут Фишера. – А здесь указано, что вы покинули офис «Интуриста» в час пятьдесят пополудни.

– Я заблудился.

– Где?

– В Бор... В Можайске.

– Не понимаю.

– Я заблудился. Вы понимаете?

– Что вы посещали в Можайске?

– Собор.

– Так где же вы потерялись? В соборе, что ли?

Страх Фишера сменился раздражением.

– Потеряться или заблудиться – это значит, что ты не знаешь, где находишься.

Мужчина вдруг улыбнулся.

– Да. Потеряться – именно это и означает. – Похоже, он задумался. – Так что вы говорите?

Фишер молчал.

Мужчина до неприличия долго рассматривал Фишера, затем знаком попросил следовать за ним. Они подошли к задней части «понтиака», и мужчина открыл багажник. В нем находился запас продуктов, смазочные материалы для автомобиля и моющие средства. Мужчина поднял жестянку с автомобильными свечами «Рэйн Дано», изучил ее, затем положил на место.

Фишер заметил, что прохожие лишь замедляют шаг у его машины, но не останавливаются и не смотрят на него – впервые за последнюю тысячу миль. Только тут Грег Фишер уяснил значение слов «полицейское государство». Оба милиционера внимательно осматривали его багаж и сумки из мешковины с овощами и фруктами на заднем сиденье.

– Что значит «понтиак»? – спросил мужчина в штатском.

– По-моему, это слово индейское или что-то в этом роде. Верно. Вождь Понтиак, – ответил Грег.

Мужчина пристально разглядывал красно-бело-синий значок со звездами и полосами на куртке Грега. Потом щелкнул пальцем по американскому значку так, словно хотел оскорбить его.

– Транс Ам? – спросил штатский, указывая на бампер.

– Транс – это через, Ам – Америка, – объяснил Фишер.

– Через Америку.

– Совершенно верно.

– Через Россию. – Мужчина снова улыбнулся, но улыбка его была совсем не приятной.

– Кожа? – продолжал спрашивать тот, указывая на сиденья.

– Да.

– Сколько стоит машина?

– О... примерно восемнадцать тысяч долларов.

– Семьдесят-восемьдесят тысяч рублей...

Фишер заметил, что собеседник назвал вместо официальной цену черного рынка.

– Нет. Пятнадцать тысяч, – поправил Грег.

– Вы капиталист?

– О нет. Я бывший студент. Когда-то проходил курс советской экономики. Читал Маркса, «Коммунистический манифест». Весьма просвещает, скажу вам.

– Маркс?

– Карл. И Ленин. Я очень интересуюсь Советским Союзом.

– По какой причине?

– О, ну просто, чтобы узнать о советском народе. Это же первое социалистическое государство в мире. Очень увлекательно. Вы смотрели «Красных» с Уорреном Битти?

– Если вы заблудились или потерялись, следовало остановиться в каком-нибудь городе по пути на автостраде.

– Вы абсолютно правы.

– Полагаю, что сейчас вы отправитесь прямо в гостиницу «Россия» и останетесь там до утра.

– О'кей, – кивнул Фишер. «Довольно странный поворот, – подумал он, – они не надели на тебя наручники и не устроили шмон, а просто-напросто послали тебя в собственный номер». – Хорошо. Я еду в «Россию».

Мужчина протянул Грегу его документы и ключи от машины.

– Добро пожаловать в Москву, мистер Фишер.

– Я действительно очень рад оказаться здесь.

Мужчина ушел, а Фишер следил за тем, как он спускается в метро. Милиционеры сели в свою машину. Они остались на месте, заметил Фишер.

Грег захлопнул багажник и дверцу справа, затем сел за руль и включил зажигание. Тут он заметил, как у его машины собирается толпа.

– Бараны, придурки! – пробормотал Грег, резко нажал на газ и вылетел на проезжую часть. Милицейская машина последовала за ним.

– Вот засранцы, – сказал он, увидев своих преследователей.

Его так сильно трясло, что захотелось остановиться и немного прийти в себя, однако он продолжал ехать по Калининскому проспекту. Милицейская машина постоянно висела на хвосте, так что о том, чтобы подъехать к посольству, нечего было и думать.

Он вспомнил карту и резко свернул на проспект Маркса, потом спустился к набережной и свернул влево. Справа от него находилась Москва-река, слева – южные стены Кремля. В воде ярко отражались звезды кремлевских башен и купола церквей, и Фишер загляделся на это, загипнотизированный величественным зрелищем неожиданной красоты. Он чувствовал, что его нелегкое путешествие подходило к концу.

Милицейская машина по-прежнему сопровождала его. Наконец Фишер увидел гостиницу «Россия» – массивное, современное здание из стекла и алюминия. Он проехал под эстакаду и оказался возле восточного блока. Напротив входа была небольшая стоянка, с трех сторон окруженная низким каменным бордюром. Фишер проехал до стоянки и осмотрелся вокруг. Машин здесь не было. Отель чудовищно смотрелся среди небольших старинных домиков и полудюжины скверно отреставрированных церквушек.

В зеркальце заднего обзора Фишер видел, что милицейская машина припарковалась за ним у входа в гостиницу. Швейцар в зеленой униформе внимательно рассматривал «Транс Ам», но даже не потрудился подойти и открыть входную дверь. Фишер вышел из машины. Для него было открытием, что работа швейцара советского отеля заключалась не в том, чтобы помогать приезжающим, а чтобы отгонять от гостиницы и не пускать в нее советских граждан. Фишер сам открыл дверь и подошел к швейцару.

– Хэлло.

– Хэлло.

Фишер указал на свою машину.

– Багаж, – сказал он по-русски. – О'кей?

– О'кей.

Фишер протянул швейцару ключи от машины.

– В гараж, о'кей?

– О'кей.

Швейцар недоуменно посмотрел на Фишера.

– Боже мой... – пробормотал Грег, вспомнив, что у него нет ни рубля. Он полез в сумку и достал сувенир – восьмидюймовую медную фигурку статуи Свободы. – Вот.

Швейцар огляделся, затем взял фигурку и с подозрением спросил:

– Религиозная?

– Да нет же. Это Статуя Свободы. Свобода, – по-русски произнес Фишер. – Это для вас. Подарок. Проследите за моей машиной, о'кей?

Швейцар сунул статуэтку в карман.

– О'кей, – сказал он.

Фишер прошел через вращающиеся стеклянные двери в пустынный вестибюль и огляделся. Ни баров, ни киосков, ни магазинов.

Он направился к окошку, где сидевшая с безучастным видом молодая женщина подняла на него глаза, и протянул свой интуристовский предварительный заказ, паспорт и визу. Она с минуту внимательно изучала паспорт, затем молча исчезла за какой-то дверью. Грег вслух сказал сам себе:

– Добро пожаловать в Россию, мистер Фишер! И долго вы пробудете здесь?.. А, пока за мной не явится КГБ... Ну что ж, превосходно, сэр.

Грег обернулся на голоса. Его внимание привлекла пара, спорящая по-французски. Их разговор эхом разносился по вестибюлю. Оба были красивы и отлично одеты. Женщина, казалось, была на грани истерики. Мужчина весьма по-галльски взмахнул рукой, показывая, что разговор исчерпан, и повернулся к ней спиной.

– О! – воскликнул Фишер. – Довести даму до слез... Имел бы ты дело со мной, приятель! – Вспомнился Париж, каким он видел его в последний раз в июне, и Грег спросил себя, зачем он оттуда уехал. Наверное, о том же думал и Наполеон, когда вокруг него полыхала Москва и повсюду лежал снег. Он, возможно, стоял на том же месте, подумал Фишер, в ста ярдах от Кремлевской стены, за спиной – Красная площадь, а впереди – Москва-река. И он, конечно же, должен был испытывать ощущение рокового конца, которое чувствуют все люди с Запада, когда вступают на эту землю. Именно это и я испытываю сейчас.

Фишеру безумно захотелось чего-нибудь выпить.

Он взглянул на часы: 20.30. Вдруг кто-то сказал у него за спиной:

– Гре-е-гори Фишер.

Он обернулся к окошку регистратуры. К нему обращалась женщина средних лет с короткими рыжими волосами, черными у корней, в брючном костюме цвета морской волны. В руках она держала конверт с его документами.

– Я из «Интуриста», – сказала она. – Почему вы опоздали?

Крайне редко Фишеру задавали вопросы подобным тоном.

– Опоздал к чему? – огрызнулся он, едва сдерживая гнев.

– Мы беспокоились за вас.

– Ну а сейчас-то беспокоиться нечего, не правда ли? Могу я отправиться к себе в номер?

– Разумеется. Вы, наверное, устали. – Она вернула ему документы, оставив у себя паспорт и визу, и выдала зеленую карточку отеля. – Это – ваш пропуск. Носите его всегда с собой. Ваши паспорт и визу вернут вам при отъезде из гостиницы. Вы должны показать этот пропуск, когда его спросит кто-нибудь, имеющий на то полномочия.

– Может, мне приклеить его на лоб?

Похоже, женщина должным образом оценила его шутку и улыбнулась. Наклонившись через конторку, она тихо сказала:

– Западному туристу, как вам известно, очень непросто путешествовать здесь одному без группы, мистер Фишер. Поэтому не привлекайте к себе внимания.

Он промолчал.

– Избегайте обмена всякими предметами, постарайтесь не иметь дела с валютой, проститутками, избегайте политических разговоров и нарушений своего туристского маршрута. Даю вам этот совет от чистого сердца, поскольку вы кажетесь мне симпатичным молодым человеком.

– Благодарю вас. Я буду вести себя хорошо.

Женщина так посмотрела на него, что Грега пронзила тревожная мысль, что ей уже известно о его неприятностях.

– А где мой багаж? – спросил Грег.

– Его доставят.

– Скоро?

– Через минуту.

Он решил, что сейчас его багаж обыскивают.

– Мою машину припарковали надежно?

– Конечно же. Да и кто сможет украсть американский автомобиль?

– Да, на нем, наверное, далеко не уедешь, – улыбнулся Фишер.

Появился служащий отеля, который, на взгляд Грега, очень походил на племянника Чингисхана, и жестом пригласил Грега следовать за ним к лифтам. Они поднялись на седьмой этаж. В небольшом вестибюле за письменным столом сидела симпатичная молодая женщина. В Париже или Риме его бы приятно удивило присутствие на этаже консьержки за столиком. Но он понял, что эта женщина – дежурная по этажу – страж общественной морали и, по словам поляков, с которыми он встречался в Варшаве, – ищейка КГБ.

Блондинка подняла взор от «Космополитена» и проговорила:

– Здравствуйте. Ваш пропуск, пожалуйста.

Фишер протянул ей пропуск. Она вручила ему ключ от номера.

– Когда будете уходить, возвращайте мне ключ, а я вам отдам пропуск.

– Звучит весьма логично, – заметил Фишер.

Служащий проводил Грега в номер.

– Проходите, сэр, – пригласил его Фишер.

– Нравится?

– Не стоит об этом. – Грег осмотрелся. Помещение было средних размеров, отделанное каким-то холодно-светлым деревом на скандинавский манер. Две односпальные кровати. Ковер кирпично-красного цвета явно давно не чистили.

Все остальное было довольно сносным, кроме окна. Проезжая по стране, он еще не видел ни одного чистого окна. «Виндекс»... Я пришлю им «Виндекс», – подумал Фишер.

– Хорошая комната, – произнес коридорный. – Хорошее освещение.

Он показал Грегу ванную, открыл стенной шкаф, выдвинул несколько ящиков письменного стола, затем развел руками, словно говоря: «Все это ваше».

Фишер вздохнул и, порывшись в сумке, отыскал маленький флакончик одеколона «Арамис».

– От этого женщины становятся страстными, – произнес он.

Тот взял флакончик и втянул носом запах.

– А-а... – Он улыбнулся, отчего его раскосые глаза стали совсем узкими: – Благодарю вас. – Повернулся и ушел.

Фишер подошел к телефону, набрал номер службы сервиса из трех цифр и заказал бутылку водки.

– Первый правильный поступок за целый день, – похвалил сам себя Грег.

Теперь можно было спокойно обдумать события сегодняшнего вечера. Ему удалось сдержать страх перед милицией и вести себя естественно и даже немного дерзко при проверке. Грег нервно шагал по комнате. «Что, если они сейчас придут за мной? И может, мне нужно сейчас попробовать добраться до посольства? Но эти ублюдки сказали, что я должен оставаться в отеле. За мной следят. Могут ли они узнать, что произошло в Бородине?»

Ему надо было успокоиться и пораскинуть мозгами.

Грег подошел к окну и посмотрел на улицу. Десять луковок храма Василия Блаженного казались подвешенными в воздухе подобно исполинским надувным шарам и парили над темной булыжной мостовой. Ночной туман как пар кружился над Москвой-рекой, обволакивая уличные фонари. Фишеру казалось, что какая-то зловещая дымка окутала город.

Раздался громкий стук в дверь, Фишер распахнул ее. На пороге стояла пожилая женщина с ведерком для льда, из которого торчала литровая бутылка «Московской». Грег предложил женщине войти, подарил ей тюбик зубной пасты и выпроводил.

Когда он наливал себе половину высокого стакана ледяной водки, его руки предательски дрожали. Он выпил водку до дна, и на глазах выступили слезы. Еще раз наполнил стакан и снова зашагал по номеру. «Следующий стук в дверь будет означать, что прибыл мой багаж, или это будет КГБ». Он слышал и верил тому, что каждая комната оснащена «жучками». Где-то он читал, что в некоторых номерах вмонтирована волокнистая оптика в стену или потолок, и таким образом можно увидеть все, что там происходит. Поставив стакан на тумбочку, он выключил свет. Умывшись холодной водой и немного придя в себя, Грег вышел в коридор.

Лицо дежурной скрывал «Космополитен». Похоже, она не заметила его появления или просто ее это не заинтересовало. Фишер прочитал подзаголовок на обложке: «Боритесь с нехваткой мужчин! „Космо“ находит лучшее место, где можно встретиться с ними», «Робкая девушка», «Как она умеет соперничать», «Почему из друзей получаются самые лучшие любовники», «Радость от возобновления старого романа».

Грег положил на конторку ключи. Она подняла глаза.

– Хэлло, мистер Фишер, – дежурная протянула ему пропуск.

Он нажал на кнопку лифта.

– Хороший журнал?

– Да. Очень сексуальный.

– Совершенно верно.

– Американские женщины слишком чувствительны.

– Что-то не замечал.

Она похлопала по журналу.

– У них так много проблем с мужчинами.

– У женщин из «Космо» больше проблем, чем у остальных.

– А...

Фишер достал из сумки тюбик помады. Светло-розовая, похоже, подойдет к цвету ее лица.

Она улыбнулась.

– Благодарю вас. – Дежурная вытащила из сумочки пудреницу с зеркальцем и немедленно приступила к работе.

Тут Фишер заметил, что цвет не совсем ее, но женщину это не волновало. Ему нравилось, как она собирает в складки губы и разглаживает, когда красится. Подошел лифт, и Грег вошел в кабину. Рядом молча стояли двое русских, от которых нестерпимо пахло салями и потом.

Он вышел в вестибюль и отыскал окошко обмена валюты, но оно было закрыто. Тогда Грег спросил у администратора, не сможет ли она под поручительство «Интуриста» выдать ему наличными пять рублей. Она ответила, что не сможет.

Единственное, что ему было нужно сейчас, это всего лишь двухкопеечная монетка. Он огляделся вокруг, увидел, что французы по-прежнему находятся здесь, и подошел к ним.

– Пардон, мсье, мадам... Jai besoin de...две копейки, чтобы позвонить по телефону, – обратился к ним Грег.

Мужчина недружелюбно посмотрел на Фишера. Женщина же мило улыбнулась и пошарила в сумочке.

– Voila.

– Мерси, мадам. Мерси. – Грег направился по коридору к телефонной будке. Он вошел внутрь, закрыл дверь и вытащил из сумки путеводитель. Отыскав телефон американского посольства, опустил в щель две копейки и набрал номер.

Грегори Фишер вслушивался в короткие гудки. Несколько раз он откашлялся и, чтобы проверить голос, дважды сказал: «Хэлло». Он не сводил глаз с коридора. Телефон продолжал звонить.

 

Глава 4

Лиза Родз сидела за рабочим столом на первом этаже здания канцелярии. Часы на стене показывали 20.45. Телефон молчал весь вечер. Она закурила сигарету и вычеркнула строчку из пресс-релиза, над которым работала.

Открылась дверь, и в маленький кабинет просунулась голова Кей Хоффман, руководителя их службы.

– Хэлло! Ну как, случилось что-нибудь интересное?

– Да, но только в Риме. Хэлло, Кей. Заходи.

Кей Хоффман вошла в офис и уселась на подоконник у кондиционера.

– Как приятно здесь моей заднице. Тут так прохладно.

Кей Хоффман была привлекательной женщиной лет пятидесяти с пышными каштановыми волосами и огромными карими глазами, она была скорее пухленькой или даже полной. Мужчинам нравилась ее внешность и спокойные приятные манеры.

– Я не предлагаю тебе выпить, – сказала Лиза.

– Правильно. По-моему, я перебрала в прошлую пятницу на этой дурацкой вечеринке.

Лиза кивнула. Вечерние коктейли по пятницам на приемах, устраиваемых послом, походили на некоего рода TGIF (Thank God it's Friday), хотя уик-энды порой выпадали еще похлеще, чем будни. По традиции приглашались все американцы, гостившие в это время в Москве. Сотрудники посольства явно наслаждались зрелищем новых лиц, а пришедшие в гости американцы обычно трепетали от того, что видели здесь.

– Пошли со мной, – предложила Кей. – Позвони на дежурный пост и предупреди, где будешь.

– Нет, спасибо, Кей.

– Иногда туда заходят интересные люди. Ты молодая и симпатичная, Лиза. Ты будешь их пленять, а я на них набрасываться.

Лиза улыбнулась.

– На прошлой неделе, – продолжала Кей, – я встретила одного человека, который занимается экспортом армянского коньяка в Штаты. Он приезжает примерно раз в месяц. Останавливается в гостинице Торгового центра, так что, должно быть, у него куча денег и связей.

– Он симпатичный?

– Да, очень, – усмехнулась Кей.

– Я не пойду туда сегодня вечером.

Кей пожала плечами.

– Над чем ты работаешь? – спросила Лиза.

– А, с этой рок-группой Ван Халена, которая играет в Колонном зале.

– Ну и как они?

– У меня от них трещит голова. Но толпа считает, что это Джон Леннон возвратился после смерти. Напиши об этом что-нибудь приятное.

– Я и пытаюсь, – сказала Лиза, возвращаясь к работе.

– А что произошло с этим чиновником по политическим делам, Сэзом Айлеви?

– Мне бы не хотелось говорить об этом.

– Ладно. – Кей взглянула на часы. – У меня еще полчаса. Потом спущусь в кегельбан. Погоняю шары, пока не повезет.

– Может быть, увидимся позже, – кивнула Лиза.

– Тебе нужен мужчина, дорогая, – убежденно сказала Кей Хоффман и ушла.

Через несколько минут зазвонил телефон. Вспыхнула красная лампочка, оповещавшая, что Лизу вызывает пост морских пехотинцев. Она подняла трубку:

– Родз слушает.

– Говорит капрал Хайнс, мэм. Звонит какой-то человек, который утверждает, что он подданный Соединенных Штатов. Говорит, что хотел бы побеседовать с военным атташе.

– С военным атташе? – Лиза подняла брови. – Зачем?

– Он не говорит. Судя по голосу, это молодой парень. Он также не сообщил, откуда звонит.

– Соедините его.

– Слушаюсь, мэм.

В трубке щелкнуло, и она услышала капрала Хайнса:

– Говорите, сэр.

– Хэлло... – неуверенно произнес мужской голос.

– С вами говорит мисс Родз. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Несколько секунд в трубке молчали, затем голос произнес:

– Я должен поговорить с военным атташе. Если можно, военно-воздушных сил.

– По какому вопросу, сэр?

– Это очень важно. Вопрос государственной безопасности.

– Тогда, наверное, не стоит говорить об этом по телефону.

– Понимаю. Но у меня нет иного выхода. Я должен поговорить с вами сейчас же, пока они не пришли за мной.

– Кто собирается прийти за вами?

– Вам известно, кто.

– Хорошо... – Она задумалась. Конечно, была вероятность глупой шутки или розыгрыша, однако чутье подсказывало ей, что это не так. – Как вас зовут, сэр?

– Почему я не могу поговорить с сотрудником по безопасности?

– Вы его знаете?

– Нет... но мне сказали поговорить с ним.

– Кто вам это сказал?

– Ваш телефон прослушивается?

– Допустим, что так.

– О Боже! Вы можете прислать кого-нибудь ко мне? Я нуждаюсь в помощи.

– Где вы находитесь?

– Постараюсь добраться до вас. Я смогу пройти через ворота?

Лизе Родз показалось, что этот человек находится в сильном смятении и, возможно, немного пьян.

– Слушайте меня, – проговорила она тоном, не допускающим возражений. – Расскажите мне то, что считаете важным, о случившемся, а я найду нужного человека. Идет?

– Да... да... о'кей.

В ящике письменного стола она отыскала должностную инструкцию дежурного офицера и во время разговора перелистывала ее.

– Вы американский гражданин?

– Да, я...

– Как вас зовут?

Наступила пауза, затем послышался ответ:

– Фишер. Грегори Фишер.

– Где вы сейчас находитесь?

– В гостинице>"Россия".

– Вы там остановились?

– Да.

– Они взяли у вас паспорт при регистрации?

– Да.

– Ну, что ж, значит, вы не сможете без него пройти мимо поста милиции, который находится снаружи посольства.

– О!

– Номер вашей комнаты?

– 745. Но я сейчас не в номере.

– А где?

– В телефонной будке в вестибюле.

– По какому делу вы приехали в СССР?

– СССР?

– Советский Союз.

– О, ни по какому.

– Вы турист?

– Да.

– Когда вы прибыли в страну, мистер Фишер?

– На прошлой неделе.

– С какой туристической группой?

– С группой? Я без группы. Я приехал...

– Вы приехали в Москву на машине?

– Да, на своей собственной машине. Это и есть часть этой чертовой проблемы!

– Что это?

– Машина. «Транс Ам» так бросается в глаза...

– Да, конечно. Ладно, теперь вкратце расскажите мне, зачем вам понадобилась помощь и почему вы хотите переговорить с военным атташе.

Ей послышалось нечто похожее на вздох, затем он тихо произнес:

– В случае, если вы не успеете добраться сюда... В общем, я расскажу вам все, что смогу... прежде чем они схватят меня.

Лизе Родз показалось, что Грегори Фишер крепко влип, и она сказала:

– Тогда будет лучше, если вы расскажете все побыстрее.

– О'кей. Я был в Бородине... примерно в пять часов вечера... Хотел посмотреть поле знаменитого сражения. Потом я заблудился в лесу...

– Вас остановила милиция?

– Нет. Да, но в Москве.

– За что?

– За проезд по стране в позднее время.

Лиза Родз подумала, что это не стоит учитывать. Нарушение правил туристического маршрута – это одно, а вот просить о разговоре с человеком из спецслужбы – это совсем другое. – Продолжайте, мистер Фишер, – сказала она.

– На дороге, по-моему, к северу от Бородина, я встретил одного человека – американца...

– Американца?

– Да. Он сказал, что он пилот американских военно-воздушных сил.

– И он находился вечером, на дороге к северу от Бородина? Один? В машине?

– Он был один. Шел пешком. Он был ранен. Послушайте, я не знаю, сколько у меня времени...

– Продолжайте.

– Его имя – майор Джек Додсон.

– Додсон. – Лизе это имя было незнакомо.

– Додсон сказал, что он из разведки ВВС... был военнопленным... его сбили во Вьетнаме...

– Что? – она подскочила на стуле. – Он сказал вам такое?

– Да. И еще он сказал, что пребывал в заключении здесь, в России, почти двадцать лет. В месте под названием «Школа обаяния миссис Ивановой». Это неподалеку от Бородина. Он бежал оттуда. Я дал ему карту и денег. Он не захотел ехать вместе со мной в моей машине. Он направляется прямиком в Москву. К посольству. Там есть еще и другие американские заключенные, которых держат...

– Стоп! Не вешайте трубку. – Она нажала на кнопку задержки. В книге дежурного нашла телефон помещения, где находился атташе военно-воздушных сил полковник Сэм Холлис. Она позвонила ему, но там никто не отвечал. – Черт подери, и Сэз еще на этой проклятой встрече Суккота... – пробормотала Лиза. Она собиралась обзвонить все места, где мог находиться Холлис, но, подумав, позвонила прямо в его кабинет. Трубку подняли после первого гудка, и Лиза услышала голос:

– Холлис у телефона.

– Полковник Холлис, это Лиза Родз с дежурного поста.

– Слушаю вас.

– У меня на проводе подданный Соединенных Штатов, он звонит из гостиницы «Россия». Звонит в полном смятении. Также он говорит, что желал бы побеседовать с атташе военно-воздушных сил.

– Зачем?

– Я прокручу вам запись нашего разговора.

– Давайте.

Лиза Родз переключила воспроизведение записи на линию Холлиса. Когда запись кончилась, полковник сказал:

– Соедините меня с ним.

Она переключила телефон.

– Мистер Фишер? Вы слушаете?

– Да... тут кто-то стоит...

– Здесь джентльмен, с которым вы хотели поговорить.

В трубку ворвался голос Холлиса:

– Мистер Фишер, вы говорите, что звоните из вестибюля гостиницы «Россия»?

– Да, я...

– В вестибюле много народу?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– А кто стоит рядом с телефонной будкой?

– Какой-то мужчина. Послушайте, я должен попытаться добраться до посольства!

– Нет, сэр. Оставайтесь там. И не покидайте отель. И не возвращайтесь в свой номер. Наверху есть ресторан. Пройдите туда в бар и познакомьтесь с какими-нибудь людьми с Запада, если можно, с теми, кто говорит по-английски. Смешайтесь с ними и оставайтесь там до тех пор, пока я не приеду. Вам ясно?

– Да... да.

– Как вы одеты?

– Синие джинсы... черная ветровка...

– О'кей, сынок. Быстро отправляйся в бар. Если кто-нибудь попытается тебя остановить – отбивайся, громко ори, визжи и дерись. Понял?

– Да... да... Я... – голос Фишера напрягся. – О Боже, поскорее, пожалуйста...

Тон Холлиса стал успокаивающим.

– Десять минут, Грег. Десять минут. Отправляйся в бар.

Лиза услышала в трубке щелчок, когда Фишер отсоединился. Затем раздался голос Холлиса:

– Мисс Родз, мне нужна машина...

– Я уже вызвала ее, полковник. Вместе с водителем.

– Я привезу мистера Фишера сюда. Подготовьте в резиденции комнату для гостей и срочно позовите кого-нибудь из сотрудников безопасности.

– Да, сэр.

– Оставайтесь на дежурстве.

– Конечно, сэр.

Наступила тишина, затем полковник произнес:

– Приятной работы, мисс Родз.

Прежде чем она успела ответить, он уже дал отбой.

– Вам тоже, полковник Холлис.

 

Глава 5

Полковник Сэм Холлис, американский атташе военно-воздушных сил в Советском Союзе, вышел из своего кабинета и направился в канцелярию на дежурный пост.

– Это Холлис.

– О... – Лиза встала. – А я не узнала вас в штатском.

– Мы разве встречались?

– Несколько раз. – Она разглядывала его. Высокий, худощавый мужчина, приближающийся к пятидесяти годам, в кожаной пилотской куртке, джинсах и кожаных сапогах. Она подумала, что он выглядит довольно красивым, отметила его светлые голубые глаза и русые волосы, намного длиннее, чем обычно у военных. Также она вспомнила, что у него деловые отношения с Сэзом.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы обмолвились кому-нибудь об этом деле.

– Мне это известно.

– Превосходно. Тем не менее есть тут кое-кто... вы знакомы с Сэзом Айлеви? Сотрудник по политическим вопросам?

– Да.

– Мистер Айлеви сейчас в городе на одной встрече.

– Я об этом знаю.

– Откуда?

– Он приглашал меня пойти с ним.

– Понятно. Значит, вам известно, как его найти?

– Да.

– Это хорошо. Будьте любезны, сделайте это.

Она в нерешительности сказала:

– Я уже попросила одного из его людей доставить Сэза сюда.

Холлис пристально посмотрел на нее. Она ответила ему таким же взглядом.

– Мне известно, что он связан с подобными делам и.

Холлис направился к двери, но вдруг вернулся к ней.

– А вы связаны с подобными делами? – спросил он.

– О нет. Мы с Сэзом – друзья.

Какое-то время они рассматривали друг друга. Холлис решил, что ей под тридцать. Лицо, покрытое мелкими веснушками, обрамляли каштановые волосы. Холлис знал, что она и Айлеви еще недавно были любовниками.

– Оставайтесь на посту. Позже увидимся, – распорядился он и вышел.

Лиза подошла к двери и следила за тем, как он быстро идет через вестибюль к парадному входу.

«Сильный, молчаливый, спокойный тип. Молчаливый Сэм», – решила она.

Сэм Холлис вышел из здания и направился прямо к синему «форду-фэйрлэйну», ожидавшему его во дворе посольства. Холлис бухнулся на сиденье рядом с водителем.

– Привет, Билл.

Водитель, сотрудник безопасности Билл Бреннан лет сорока пяти, был коренастым, лысым и с перебитым носом. Холлису постоянно казалось, что Бреннану все время хочется в отместку тоже сломать кому-нибудь нос.

– Куда едем, полковник?

– В «Россию». – Холлис посмотрел на Бреннана и спросил: – Взял?

– Угу. А вы?

– Нет, не успел. Не хватило времени.

– Одолжите мой.

– Хорошо.

Ворота открылись, и автомобиль миновал пост морских пехотинцев, а затем милицейские будки. Бреннан не спешил, чтобы не привлекать внимания посольских наблюдателей из КГБ, располагавшихся в домах поблизости, но Холлис сказал:

– Поторапливайся! Им известно, куда мы едем.

– О'кей! Тормозить, если милиция будет останавливать?

– Нет. Проезжай мимо них и избегай Калининского.

– Понял. – «Форд» набрал скорость и плавно понесся мимо перекрестка с Калининским проспектом, обгоняя автобусы и троллейбусы. Бреннан сунул в рот жвачку.

– Хотите жвачки? – спросил он.

– Нет, спасибо. Ты знаешь гостиницу «Россия»?

– Конечно, и дорожные знаки, и парковку, и все к этому относящееся. А вот внутри не был.

– Прекрасно.

Бреннан знал московские улицы лучше любого московского таксиста. Он утверждал, что ни разу не видел Красную площадь только потому, что не мог через нее проехать.

– Мы влипли в какое-то дерьмо?

– Возможно. Один американский подданный оказался в «России» в не очень приятном положении.

– А откуда Комитет узнал, что вы туда едете?

– Ну, этот паренек... подданный США позвонил в посольство и сообщил, что у него сложности.

– О!

Холлис размышлял о звонке Фишера. Он предполагал, что милиция действительно остановила американца всего лишь за нарушение туристского маршрута. Но Фишера буквально охватила паранойя из-за этого случая в Бородине. Если бы он сохранял спокойствие, то смог бы добраться до посольства и рассказать о том, что с ним случилось. Теперь же телефонный звонок может стоить Фишеру свободы... или жизни.

И все же, подумал Холлис, парень поступил смело. Глупо, но смело. Холлис скажет ему об этом, чтобы тот не чувствовал себя идиотом. А как вытащить Фишера из страны – это уже другая проблема.

– Во что же он влип? – спросил Бреннан.

– Нарушение правил передвижения по стране.

– Я задаю слишком много вопросов?

– Пока нет.

– О'кей, оказывается, я мчусь сломя голову через Москву с военным атташе в машине на помощь какому-то парнишке, который вместо обычного парка или какого другого места заехал, например, в зоопарк.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Понял.

Некоторое время оба молчали. Лопающиеся пузыри жвачки действовали Холлису на нервы. Он по-прежнему думал о телефонном звонке. Кто был этот майор Джек Додсон? И что делал этот военнопленный в лесах Бородина? На это сможет ответить только Грегори Фишер.

– Я только что проехал припаркованную машину с фараонами, – заметил Бреннан.

Холлис оглянулся.

– Они отдыхают. У них перерыв.

– Хорошо.

Машина шла со скоростью семьдесят миль в час. По Крымскому мосту они пересекли Москву-реку, оставили справа Парк культуры имени Горького и поехали дальше на восток по Садовому кольцу. Холлис взглянул на часы. С тех пор как он покинул посольство, прошло двенадцать минут.

– Вы их видите? – спросил Бреннан.

Холлис посмотрел назад и ответил:

– Пока нет.

– Прекрасно. Если меня сцапают на такой скорости, то выпрут к черту из страны, – проговорил Бреннан.

– Это тебя волнует?

– Нет... но у меня с собой «кольт» сорок пятого калибра. Это может быть рискованно. А моя дипломатическая неприкосновенность весьма сомнительна.

– Если нас арестуют, я возьму револьвер себе и заболтаю их.

– Ха... это здорово. И все же я устал от этой проклятой страны.

– Следи за дорогой.

Бреннан мчался по Пятницкой. Он сунул в рот еще жвачки.

Холлис приподнял левую штанину джинсов и вытащил из голенища сапога десантный нож. Он сунул его под куртку за ремень. Бреннан молча наблюдал за ним краем глаза.

«Форд» въехал на Москворецкий мост, и в этот миг позади раздался настойчивый автомобильный сигнал.

– Легавые, – произнес Холлис.

– Слышу. Что у них за машина?

– "Лада".

– Шуточное дело, черт возьми. У нее мощность чуть побольше, чем у электробритвы.

– Тем не менее, они у нас на хвосте.

– Ну это не надолго.

«Форд» рванул вперед, и Холлис увидел, как «Лада» сдала позиции. Они пролетели мост со скоростью восемьдесят миль в час и резко свернули на набережную.

– Восточная сторона? – спросил Бреннан.

– Да. И не останавливаясь отправляйся обратно в посольство.

Бреннан достал из кобуры «кольт» 45-го калибра.

– Вам это понадобится?

– Нет. А ты или сохрани, или выброси его. Тебе выбирать.

Бреннан повернул к восточному входу в отель. Холлис заметил, что на маленькой стоянке нет «Транс Ам», и воспринял это как скверный знак.

– Готово, – прошептал он. – Хорошая работа. Бреннан чуть притормозил напротив отеля.

– Желаю удачи, – сказал он и щелкнул огромным пузырем жвачки.

– Тебе тоже. – Холлис на ходу выскочил из машины и буквально ворвался в гостиницу.

– Пропуск, – спросил швейцар.

– Комитет, – резко бросил Холлис.

Швейцар буквально отскочил назад и ринулся открывать вторую дверь. Холлис направился прямо к лифту и нажал на кнопку верхнего этажа. Комитет. Комитет государственной безопасности – КГБ. Магические слова. «Сезам, отворись!» То обстоятельство, что он приехал на американской машине и был одет в американскую одежду, не играло никакой роли для швейцара. Больше никто не осмелился бы произнести это слово.

Прибыл лифт. Холлис поднялся на десятый этаж и пошел по длинным коридорам.

В восточном крыле «России» размещался отель «Интуриста», западное предназначалось только для советских граждан и жителей Восточного блока, а северное и южное служили резиденцией привилегированных коммунистов. Холлис подошел к входу в ресторан и бар, где за столом восседала одна из тех вездесущих гневных дам, которые, казалось, охраняли каждую входную дверь Москвы. Она строго взглянула на Холлиса.

– В бар, – проговорил он.

Она кивнула на двери. Холлис прошел через просторный холл. На черной двери слева висела табличка с надписью по-английски «Бар». Прямо перед ним две распахнутые двери открывали взору огромный переполненный зал ресторана. Здесь было шумно, звучали тосты, раздавался смех. По одежде он определил, что главным образом в зале находились русские. Он заглянул внутрь. Здесь отмечали свадьбу. Оркестр играл американский джаз, на танцевальной площадке было не протолкнуться. Юная девушка в белом казалась единственным человеком, способным стоять прямо. Осмотрев зал, Холлис наконец с удовлетворением отметил, что Фишера здесь нет. К американцу, качая головой, направлялся какой-то мужчина. Он указал Холлису поверх плеча.

– Бар там, – сказал он.

– Спасибо, – по-русски сказал полковник и через черную дверь вошел в бар, где за западную свободно конвертируемую валюту подавали и западную крепкую выпивку. Злачное место капитализма находилось высоко над Красной площадью. Холлис внимательно осматривал темный зал.

Бар был полон, но в отличие от русского ресторана пьяная болтовня звучала значительно тише и менее разнузданно. Клиентами бара в основном были западные европейцы, гости отеля. «Россия» мало привлекала американцев, и Холлис подумал, каким образом здесь оказался Фишер. В каждом баре, обслуживающем за свободно конвертируемую валюту, был шпик КГБ, владеющий несколькими языками, который повсюду совал нос и подслушивал разговоры.

Холлис обошел весь зал, но не заметил никого, кто мог бы оказаться Грегори Фишером. Это скверно, решил он.

Полковник протиснулся сквозь толпу к стойке и на беглом русском обратился к бармену:

– Я разыскиваю приятеля. Американца. Это молодой человек в синих джинсах и в короткой черной куртке.

Бармен быстро взглянул на него и, продолжая смешивать напитки, ответил:

– Американец, вы говорите? Я никого похожего тут не видел.

Холлис покинул бар и направился к лифтам восточного крыла. Он вышел на седьмом этаже. Дежурная посмотрела на него с любопытством.

– Вы гость?

– Нет. Посетитель. – Он наклонился над ее столиком, посмотрел блондинке прямо в глаза и тихо произнес:

– Фишер.

Она отвела взгляд.

– Грегори Фишер, – настойчиво говорил Холлис. – Американец.

Она отрицательно покачала головой.

Холлис посмотрел на панель с ключами, висящую за ее спиной, и увидел, что ключ от номера 745 отсутствует. Он прошел мимо нее, и женщина его окликнула:

– Вы можете туда не ходить!

Холлис не обратил на ее слова внимания. Он отыскал номер 745 и постучал. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, сильнее.

Голос из-за двери спросил:

– Кто это?

– Я из посольства.

– Из посольства?

Холлис услышал, как щелкнул замок, и дверь отворилась. На пороге в халате стоял среднего возраста мужчина с брюшком и заспанными глазами. Он пристально посмотрел на Холлиса.

– Все в порядке? – спросил он.

Холлис взглянул на него, затем прошел мимо него в номер.

– Я разыскиваю мистера Фишера.

Мужчина явно вздохнул с облегчением.

– Ох, а я уже подумал, что-то случилось дома. С женой. Моя фамилия Шиллер. Все в порядке, не так ли?

– Да, – Холлис испытующе смотрел на него.

Шиллер продолжал говорить:

– А я услышал «посольство» и, сами понимаете...

– Мистер Фишер только что позвонил мне и сказал, что он в номере 745.

Нервные манеры Шиллера сменились легким раздражением.

– Его здесь нет, приятель. Я вообще не знаю этого парня. Попробуйте в 457-м номере? В этой стране все возможно.

Конечно, это не совсем правда, подумал Холлис, но предложу-ка я иное объяснение.

– Они могут подселить к вам еще одного постояльца. Они так иногда делают.

– Неужели? Боже, куда я попал!

– Может быть, в вашем стенном шкафу находится чей-нибудь багаж?

– Черт возьми, я заплатил дополнительно за второе место, и тут никого нет. Эй, возможно, он с этой группой «Америкэн Экспресс». Вы разве не видели такую маленькую женщину, гида из «Интуриста»? Она весьма привлекательна. Наверное, ваш приятель беседует с ней о политике. – Он рассмеялся. – А лучше загляните в «Большой». – С этими словами мужчина закрыл дверь.

Холлис секунду постоял у двери, затем направился обратно к лифтам. Дежурной на месте не было. Холлис зашел за ее столик и обнаружил выдвижной ящик, полный пропусков. Он просмотрел их, но не нашел пропуска 745. Как же Шиллеру удалось достать ключ, не возвратив пропуска?

Холлис спустился на лифте в пустынный вестибюль. Он подошел к регистрационному столику и позвонил. В дверях появилась администратор отеля и остановилась за стойкой. Холлис спросил по-русски:

– В каком номере находится Грегори Фишер?

Женщина покачала головой.

– Такого у нас нет.

– А кто проживает в номере 745?

– Не могу вам сказать.

– Здесь есть представитель «Интуриста»?

– Нет. Приходите завтра в восемь. Всего хорошего. – Женщина повернулась и исчезла в офисе. Полковник осмотрел фойе и заметил, что в дверях дежурит уже другой швейцар.

– Люди повсюду исчезают прямо на моих глазах. Удивительная страна, – пробормотал Холлис.

Он на мгновение задумался. В голову приходило несколько вариантов, включая и тот, что это было провокацией КГБ, уловкой, которой воспользовались, чтобы втянуть его в компрометирующую ситуацию. Однако если его хотели заманить в ловушку, то существовали же более простые схемы. Если его хотели убить, им достаточно было отыскать его на набережной Шевченко во время утренней пробежки и переехать машиной.

Холлис вспомнил голос Фишера, его слова, неподдельный страх. «Фишер – настоящий». Но Холлис должен проверить и доказать, что американец добрался до этого отеля живым и угодил в лапы КГБ. Ибо если он сможет это доказать, то слова Фишера о майоре Джеке Додсоне окажутся правдой.

Холлис подошел к служебной конторке и снял трубку телефона. Набрал номер 745, прослушал двенадцать гудков и положил трубку.

– М-да, скверно, – задумчиво проговорил он.

Холлис стоял один и у всех на виду. Они давно могли бы схватить его, если бы действительно этого хотели.

Полковник быстро пересек вестибюль, его шаги гулким эхом раздавались на каменном полу. Вошел в темный коридор, ведущий к магазину «Березка», вытащил нож и проскользнул в телефонную будку, откуда, должно быть, звонил Фишер. Он вложил в автомат двухкопеечную монету и набрал номер посольства. Ответил дежурный морской пехотинец, и Холлис попросил соединить его с дежурным офисом. Лиза Родз сразу подняла трубку.

– Вы что-нибудь слышали о нашем приятеле? – спросил Холлис.

– Нет. А разве его там нет?

– Очевидно, нет.

– Вы возвращаетесь?

– Во всяком случае, таковы мои планы.

– Вам необходима помощь?

Помощь была нужна, однако полковнику не хотелось обострять ситуацию. Ему, Сэзу Айлеви и их коллегам посол ясно дал понять, что они никоим образом не должны вносить смуту в дипломатическую деятельность.

– Моя машина и водитель уже вернулись? – спросил Холлис.

– Нет. Разве водитель не с вами?

– Нет, я отпустил его. По-моему, он должен был уже вернуться в посольство.

– Уверена, что он не возвращался. А может, у него авария или поломка?

– Все может быть, но он должен был уже добраться. А об аварии и прочем вы, наверное, узнали бы от властей.

– Понятно. – Она глубоко вздохнула. – Послать за вами какой-нибудь транспорт?

– Нет, я найду машину. Ваш друг уже возвратился со встречи?

– Он должен приехать через несколько минут. Вы бы хотели, чтобы он присоединился к вам?

– Этого не нужно, – отозвался Холлис.

– Может, он позвонит вам?

– Нет. Но я могу перезвонить.

– Что же нам делать, если вы не позвоните?

– Пусть сам принимает решение, когда приедет.

– Хорошо, – сказала она и добавила: – Я еще раз прослушала пленку, которая нам обоим так нравится. Звучит правдиво.

– Да. Я уже подумал об этом. И сделаю все возможное, чтобы найти первоисточник.

– Желаю удачи.

Холлис дал отбой и вышел в темный коридор. «Что ж, если я не вернусь, посол не станет подымать большого шума по этому поводу», – подумал полковник. Его жена Кэтрин, с которой он жил отдельно, получит его пенсию и страховку за жизнь. Он постоянно намеревался написать в Вашингтон своему адвокату и изменить завещание. Но все эти процедуры вызывали у него отвращение. Временами ему страстно хотелось вновь оказаться в своем старом добром «Фантоме F-4» и не иметь других проблем, кроме МИГов и реактивных ракет на экране радара.

Холлис сопоставил факты. Телефонный звонок Фишера в посольство записан на пленку КГБ, но чтобы отреагировать на него, им потребовалось время. «Следовательно, Фишер все-таки отправился в бар», – подумал он.

Холлис снова поднялся на лифте наверх и вошел в бар. У стойки он заказал «Дьюар» с содовой и снова обратился по-русски в бармену:

– Вы еще не видели моего приятеля?

– Нет, мне очень жаль. С вас три доллара.

Мужчина, сидящий рядом с Холлисом, двинул по стойке свой стакан к бармену и проговорил с британским акцентом.

– Джин с тоником – «Гордон» и «Швеппс». И на этот раз дольку лимона. Спасибо, – добавил он по-русски.

Холлис повернулся к мужчине.

– У них пропали лимоны со времен революции.

Англичанин расхохотался.

– Какое здесь местечко, а, янки?

– Да, отличается...

– Вы чертовски правы. В отпуске?

– По делам.

– Я тоже. – Ему принесли выпивку, но без лимона, и бармен потребовал три фунта. Холлис отошел от стойки, и англичанин последовал за ним. – И тоже со времен революции у них исчезли официантки в барах. Ты привозишь сюда свою же собственную выпивку, а они устанавливают валютный курс, какой им взбредет в голову. Для них три доллара или три фунта – одно и то же. Но полагаю, что джин обошелся мне подороже, чем вам виски.

– В следующий раз попробуйте всучить ему три лиры.

Англичанин снова рассмеялся.

– Они не настолько глупы. Меня зовут Уилсон.

– Ричардсон, – представился Холлис.

Они чокнулись.

– Ваше здоровье.

– Я слышал, как вы говорили по-русски. «Спасибо» и «пожалуйста». Что это значит?

– Спасибо – это thank you, пожалуйста – please.

– О, а я все перепутал! А как вы привлекаете внимание бармена?

– Скажите громко: «комитет».

– Комитет?

– Совершенно верно. Это обязательно должно привлечь его внимание. А вы тут давно?

– Около часа, по-моему. А что?

– Я ищу своего приятеля. Он американец, лет двадцати в синих джинсах и черной ветровке.

– По-моему, я видел его.

– А вы не заметили, он с кем-нибудь разговаривал?

Уилсон осмотрел бар.

– Я видел, он сидел где-то вон там. Да, он с кем-то говорил.

– С кем?

– А, теперь вспомнил! Видите вон тех двоих? Красиво одетых? По-моему, это лягушатники. Что там ни говори, а одеваться они умеют! С ними был молодой парень. Наверное, ваш приятель. Он немного перебрал, и двое из отеля помогли ему выйти. Парнишка стал немного... воинственным, полагаю. Ну, его сразу вывели. Не думаю, что они могли с ним что-нибудь сделать... в данный момент половина этой чертовой страны пьяна в стельку. Наверное, отвели его в номер.

– Когда это было?

– Да примерно пятнадцать минут назад.

– Благодарю вас. – Холлис прошел между столиками и сел в кресло напротив мужчины и женщины.

– Разрешите?

Мужчина что-то угрюмо пробормотал в ответ.

– Вы говорите по-английски? – спросил Холлис.

Мужчина отрицательно покачал головой.

– А вы, мадам?

Та посмотрела на него.

– Немного.

Холлис наклонился вперед и тихо, отчетливо и раздельно выговаривая слова, произнес:

– Я разыскиваю своего друга, американца, молодого человека. Я так понял, что недавно он выпивал с вами.

Прежде чем ответить, женщина взглянула на сидящего рядом мужчину.

– Да, – сказала она и прибавила: – Да. Ему стало плохо, и ему помогли добраться до номера.

– Этот молодой человек называл свое имя?

– Да.

– Фишер?

– Да.

– Он не показался вам... возбужденным? Обеспокоенным?

Женщина не ответила, но едва заметно кивнула.

– Он рассказывал вам, что его беспокоило? Мужчина поднялся и сказал женщине:

– Allons!

Она осталась на месте. Затем сказала Холлису:

– Нет, он не говорил. Но сказал, что за ним могут прийти. Он знал. По-моему, в выпивку было что-то... как это?..

– Подмешано.

– Да. – Она встала из-за столика. – Муж хочет уйти. Извините, но больше я ничего не знаю.

Холлис тоже поднялся и сказал ей:

– Видите ли, мадам, этим делом интересуются местные власти. Им известно, что он беседовал с вами, и им хотелось бы знать содержание вашего разговора. Вы можете оказаться в опасности. Вы понимаете?

– Да.

Француз нетерпеливо уходил прочь. Женщина на мгновенье задержалась, и Холлис посмотрел ей в глаза.

– Ну, что еще?

Их взгляды встретились.

– Вы атташе? – спросила она.

– Да.

– Он сказал, что вы должны прийти. И попросил передать вам кое-что, о чем не рассказал по телефону. – Она какое-то время колебалась, затем быстро заговорила: – Додсон сказал ему, что когда-то это было Красной школой Военно-Воздушных Сил. Теперь – это школа КГБ. Там почти триста американцев.

– Триста? Он сказал триста?

Она кивнула. Холлис вцепился в руку женщины.

– А что еще сказал мистер Фишер?

– Ничего. Ему стало плохо... За ним пришли. Русские спросили нас по-английски, о чем говорил этот молодой человек. Но мой муж по-французски ответил, что мы не знаем английского и не понимаем ни русских, ни того молодого человека.

– И русские поверили вашему мужу?

– Думаю, да.

Холлис отпустил ее руку.

– Возможно, с вами будет все в порядке. Однако примите меры предосторожности и свяжитесь с вашим посольством. Сегодня же ночью. Лично. Не по телефону. Затем немедленно покиньте страну.

– Понимаю.

– Прекрасно. Благодарю вас, мадам.

Она слабо улыбнулась.

– Этот мальчик одолжил у меня две копейки... он показался таким милым... и вот... теперь... что с ним? Мертв?

Холлис не ответил.

Он допил виски, вышел из бара, спустился на лифте к выходу у кинотеатра «Зарядье», вышел на набережную Москвы-реки и направился к Москворецкому мосту.

Холлис шел по подземному переходу, прислушиваясь к эху раздававшихся шагов. Несколько русских глазели на него с любопытством. Он вспомнил, как два года назад, впервые приехав в Россию, решил прогуляться ночью по городу, и его поразило открытие, что улицы и метро были чистыми. Более того, москвичи без страха гуляли по ночному городу, однако уличных преступлений не боялись не потому, что их не совершали, а потому, что их не освещали в прессе.

Эта страна жила иллюзиями и заблуждениями, «потемкинская деревня», созданная государственной пропагандой, место, где мужчины и женщины могли пропасть без следа, а все доказательства того, что они когда-либо существовали, исчезали вместе с ними.

– Я старался, Фишер. Я старался.

Холлис дошел до конца подземного перехода и очутился на мосту, по которому примерно час назад они проезжали с Бреннаном. Внизу над Москвой-рекой поднимался туман.

Полковник поднял воротник своей кожаной куртки и остановился.

Ночная Москва, как обнаружил Холлис, не походила ни на один другой большой город, в которых он жил. Можно блуждать по московским улицам и площадям до рассвета, что он проделывал не однажды, и ни разу не попасть в приключение или переделку. Тут нет ни баров, ни дискотек, ни проституток, ни уличных бродяг, ничто вообще не напоминает ночную жизнь большого города. Не работают магазины и кинотеатры, вообще ночью никого и ничего нет. Большая часть города затихала в десять часов вечера, в одиннадцать гасили свет, а последние такси исчезали в полночь. Весь общественный транспорт завершал работу в час ночи.

Холлис услышал шаги. К нему приближался молодой человек лет восемнадцати. Через плечо у него висела адидасовская сумка, а на самом – дешевое пальто из искусственной кожи. В американских джинсах, но ботинки определенно советские. Преувеличенно вежливо он заговорил на хорошем английском:

– Извините, сэр, у вас нет сигареты?

– Нет, а у тебя?

– Да. – Молодой человек угостил Холлиса «Мальборо», дал ему прикурить и прикурил сам. Мальчишка осмотрел мост. Холлис заметил еще нескольких наблюдающих за ними фарцовщиков.

– Меня зовут Миша, – представился молодой человек. – Мне очень приятно встретить вас. Вы видели эту часть Красной площади? Вот здесь один немец, Матиас Руст, приземлился на своем самолете. Я был тут в тот день. Какое же это было зрелище!

Холлис кивнул. Место посадки Руста стало нечто вроде части неофициальной экскурсии на Красную площадь. Рядовой москвич, циничный по натуре, был просто очарован полетом этого юноши. Советский суд приговорил его к четырем годам тюрьмы. Последствия этого дерзкого полета причинили массу неудобств Холлису как атташе военно-воздушных сил. Тогда были уволены некоторые из его хороших знакомых из Военно-Воздушных Сил Советской Армии и Министерства обороны. Тем не менее как пилот Холлис высоко оценивал храбрость молодого летчика. Иногда полковнику казалось, что стоило бы повторить подобное безумие.

– Он летел с миром, – произнес Миша.

– То же делал и Рудольф Гесс.

Миша пожал плечами.

– Тут никакой политики и экономики. У вас есть что-нибудь на продажу?

– Возможно. А у тебя, Миша?

– Зернистая черная икра. Триста граммов. Превосходнейшая. Она стоит в «Березке» шестьдесят долларов. Но я мог бы обменять ее на блок американских сигарет.

– У меня нет с собой сигарет.

Миша осмотрелся вокруг, затем сказал:

– Что ж, тогда сорок долларов.

– Валютные сделки считаются противозаконными.

Миша начал отходить.

– Извините.

Холлис схватил его за руку.

– Ты долго находился на этом мосту?

– Несколько часов...

– А примерно два часа назад ты не видел на набережной американский автомобиль?

Миша затянулся сигаретой.

– Может быть. А что?

– Не твое дело. – Холлис прижал Мишину руку к перилам. – Хочешь заработать сорок долларов или предпочтешь искупаться в речке?

– Сам я машины не видел. О ней мне сказал один приятель. Он ее видел. Примерно два часа назад на набережной.

– Какая это была машина?

– Ему показалось, что это был «понтиак Транс Ам». У него еще задний спойлер. Темного цвета.

– Откуда твой приятель знает, что это был «Транс Ам»?

– Из журналов. Ну, вы знаете... Я плачу три доллара или пятнадцать рублей за «Автомобиль и водитель». Столько же плачу за «Трассу и...»

– Твой друг видел, куда она поехала? – перебил Холлис.

– К «России», – ответил Миша и добавил: – Потом произошла довольно странная штука. Ребята тут же помчались к «России», чтобы поглазеть на эту машину и поговорить с ее водителем... Это был молодой человек... наверное, американец. Но как только они добрались до интуристского крыла, то увидели, что машина уезжает от «России» по улице Степана Разина. А в ней двое мужчин.

– Двое русских?

– Двое русских. – Миша поколебался, затем проговорил: – Такие субъекты с закрытыми лицами. Знаете, о ком я говорю?

– Знаю. А ты или твои друзья заметили еще что-нибудь необычное вечером?

– Да. Примерно час назад. Я сам, да и все мы видели тут синий «форд-фэйрлэйн», который очень быстро ехал по мосту. За ним гнался легавый, но у этого ублюдка не было никаких шансов. Эти «форды» способны мчаться с огромной скоростью. На них ездят американцы из посольства. А вы из посольства? Это была ваша машина?

Холлис повернулся и пошел обратно к подземному переходу. Миша последовал за ним. Они спустились вниз, и Холлис протянул Мише две двадцатки.

– Я возьму твою икру, – сказал он.

Миша неохотно вытащил из своей спортивной сумки банку с икрой и отдал ее Холлису.

– Я дам вам еще три банки и старинный русский крест за вашу куртку.

– Иди-ка домой, Миша, и больше никогда не возвращайся на этот мост. Парни с «закрытыми лицами» будут спрашивать о тебе.

Миша выкатил глаза и открыл рот.

Холлис поднялся из подземного перехода и вернулся на мост. Он прошел его пешком, чувствуя на себе внимательные взгляды других «предпринимателей». Капитализм, как секс, – это нечто гормональное, он сидит в крови, размышлял полковник; он существовал на Москворецком мосту; он присутствовал у каждого отеля и на каждом рынке, по всей Москве; он сохранился в виде крошечных отдельных очагов, которые в один прекрасный день могли прорваться как нарыв и разрушить целое государство. Как большевизм в царской России, так и капитализм сейчас стал новой разрушительной идеологией.

Полковник шел по Ордынке и обдумывал маршрут, который позволил бы ему добраться в посольство живым.

 

Глава 6

До ворот посольства Холлису оставалось не более ста метров. Он уже видел будку с милиционером, через минуту он должен дойти до поста морской пехоты. Над стеной развевался звездно-полосатый флаг.

Полковник услышал, что сзади подъехала машина и остановилась. Холлис не оборачивался, но кожей почувствовал, что это они.

Хлопнула дверца автомобиля, и за спиной послышались шаги. «Теперь нельзя им позволить застать себя врасплох». Холлис резко повернулся к ним лицом. К нему приближались двое мужчин в кожаных плащах и в шляпах с узкими полями. Он называл это «вечерней одеждой» КГБ. Полковник узнал в них наблюдателей, следовавших за ним сегодня днем. Низенького и толстого Холлис называл Борисом. Второго, который был выше ростом и лучше сложен, Игорем.

Холлис остановился, держа руки в карманах, его правая рука лежала на рукоятке ножа.

– Отдай нам бумажник и часы, иначе сделаем из тебя котлету, – сказал по-английски Борис.

– Что, Комитет так плохо платит? – отозвался Холлис.

– Ты, ублюдок, кто тебе это сказал? Гони сюда свой бумажник!

– Идите в задницу, – огрызнулся Холлис, повернулся и пошел по направлению к посольству. Но они догнали его.

– Куда спешишь? Мы хотим поговорить с тобой, – сказал Игорь.

Холлис не останавливался. Он уже дошел до стены посольства, и до ворот оставалось пятьдесят ярдов. Внезапно его настиг сильный удар в поясницу, он пролетел вперед и растянулся на тротуаре, успев лишь подставить при падении руки. Полковник перевернулся на бок и едва увернулся от удара ногой. Игорь с Борисом стояли над ним и ухмылялись.

– Ты постоянно нажираешься, как свинья, как сейчас, но в один прекрасный день, когда ты снова напьешься, тебя отдерут несколько голубых, и вместо головы от похмелья будет страдать твоя задница, – процедил сквозь зубы Игорь.

Оба расхохотались.

Холлису безумно захотелось выхватить нож, но он знал, что они только этого и ждут. Полковник помнил, где он находится. Борис внимательно посмотрел на ворота посольства, затем перевел взгляд на Холлиса.

– В следующий раз я расшибу тебе череп, – произнес он, плюнул на Холлиса, похлопал Игоря по спине и добавил: – Мы проучили это дерьмо. Пошли отсюда. – Они повернулись и направились к своей машине.

Холлис поднялся и начал очищать куртку от грязи. Ладони его кровоточили, на скуле была ссадина, спина ныла глухой болью. Когда он подошел к воротам посольства, молодой милиционер, который явно видел весь инцидент, вышел из будки и протянул руку ладонью вверх.

– Паспорт.

– Ты знаешь, кто я такой!

– Паспорт!

– Уйди с дороги, говно! Дай мне пройти!

От брани милиционер напрягся еще больше.

– Стой! – закричал он.

Из будки вышел второй.

– В чем дело?

В воротах появился морской пехотинец и крикнул:

– Что случилось?

Холлис увидел, что тот вооружен, и поэтому не может пересечь границу территории.

– Откройте ворота! – крикнул ему полковник.

Морской пехотинец открыл ворота, и Холлис стремительно проскочил десять ярдов, разделявших милицейскую будку и вход на территорию посольства.

– С вами все в порядке, полковник? – спросил пехотинец, отдавая честь.

– Все прекрасно.

Холлис вошел в здание канцелярии и направился прямо в дежурный офис. При его появлении Лиза Родз встала из-за стола.

– О, полковник Холлис! А мы начали волноваться. Мы...

– Что с Биллом Бреннаном?

– Он здесь. В больнице. Подробности мне неизвестны. Что с вашим лицом?

– Споткнулся. Сэз Айлеви уже явился?

– Да, он здесь. Он ждет вас в безопасной комнате.

Холлис направился к двери.

– Можно мне с вами? – спросила она.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Сэз Айлеви сказал, что я могла бы пойти, если вы согласитесь, – добавила Лиза.

– Да? Тогда пойдемте.

Они вошли в лифт.

– У вас руки в крови, – заметила она.

– Знаю.

Она пожала плечами, затем спросила:

– Билл Бреннан ваш друг?

– Нет. А что?

– Первое, что вы сделали, это спросили о нем.

– Это моя обязанность.

– Мне это нравится.

Он испытующе посмотрел на нее. Лифт остановился на шестом этаже, они вышли и прошли по коридору к закрытой двери. Холлис нажал на звонок, и дверь открылась.

– Пожалуйста, заходите, – сказал Сэз Айлеви.

Лиза Родз оглядела тускло освещенное помещение. В здании канцелярии, как она знала, было несколько безопасных комнат, но в этой она оказалась впервые. Как и все безопасные комнаты, она была без окон, скрытые под панелями лампы рассеивали мягкий приглушенный свет. В центре – круглый дубовый стол, на нем – двенадцать настольных ламп, вокруг стола – двенадцать, обитых кожей стульев. Пол, стены и дверь обиты коврами, потолок – из звукопоглощающего материала. Комната считалась непроницаемой для тайных подслушивающих устройств, объемных резонаторов или направленных микрофонов, и к тому же она вычищалась от «жучков» дважды или трижды в день. В углу находился бар, буфет и кухонька с умывальником и холодильником. Этим помещением пользовались люди из спецслужб.

– Выпьешь? – предложил Айлеви Лизе.

– Нет, благодарю. Я по-прежнему на дежурстве.

– Ладно. Тогда кофе.

– А мне водки. Неразбавленной, – проговорил Холлис.

Айлеви налил Лизе чашку кофе, а полковнику – хрустальный фужер ледяной водки.

Сэзу Айлеви было сорок. В великолепного покроя твидовой тройке с зеленым вязаным галстуком, очень высокий и худой, он походил на Авраама Линкольна, только без бороды.

– Ну, как прошел вечер? – спросил Холлис.

– Превосходно. Множество диссидентов. Прекрасная еда. Суккот – счастливый праздник. Вам бы стоило тоже сходить.

– Тогда кто бы носился по всей Москве сломя голову?

– Я уверен, что с этим справились бы и мои люди, – холодно заметил Айлеви.

Холлис не услышал слово «лучше», однако оно подразумевалось.

– Этот парнишка хотел встретиться с военным атташе или сотрудниками безопасности, – сказал он.

– Я уверен, что он не отличил бы атташе от любого другого сотрудника. Мне самому это бы не удалось. Поэтому в следующий раз, Сэм, если вдруг случится нечто подобное, пожалуйста, дайте знать мне или кому-нибудь из моего отдела. – Айлеви взглянул на лицо Холлиса. – Они избили вас, полковник?

Холлис не ответил.

Сэз Айлеви, родом из Филадельфии, еврей, выпускник Пристонского университета, специализировался на изучении России и русского языка. Как-то в минуту откровенности он поведал Холлису, что ненавидит Советы и поступил на службу в ЦРУ, чтобы причинить максимум вреда этому режиму.

Айлеви налил себе водки.

Холлис выставил на стол банку икры.

– Было бы неплохо добавить к этому блинов, масла и сметаны.

– Превосходная вещь, – сказал Сэз.

Они с Лизой достали крекеры, масло и сметану. Холлис вскрыл банку своим ножом.

Лиза зачерпнула полную ложку икры и положила ее на смазанный маслом крекер.

– Я бы мог попросить и красной икры, но уже не переношу слова «красная», – улыбнулся Холлис.

– А я считала, что только я не могу, – рассмеялась Лиза.

Айлеви посматривал то на полковника, то на Лизу. Наконец спросил еще раз:

– Они избили вас?

– Вам хорошо известно, что произошло, – ответил Холлис.

– Что ж, – проговорил Айлеви, – если бы они распустились, то мои люди могли бы вмешаться. Вас прикрывали. – Затем он добавил: – Они передали мне, что вы держались хладнокровно.

– Как Бреннан?

– Ему не так повезло, как вам. В конце концов его схватили легавые. Полчаса они заставили его простоять под дождем, затем просто взяли с него штраф и уехали. Но не успел он сесть в машину, как налетела толпа хулиганов; они избили его металлическими прутами, ограбили, а затем расколошматили ему машину. Когда вам нужен милиционер, его никогда не оказывается поблизости. Вместо того, чтобы отправиться в больницу, он приехал сюда. У него снова сломан нос, но, по его словам, ему удалось как следует отделать одного из них. Док Логан заверяет, что с ним будет все о'кей, но придется вернуться на Запад, чтобы подлечиться.

Холлис кивнул. «Еще одно очко в пользу КГБ за сегодняшнюю ночь», – подумал он.

Айлеви намазал на крекер икры.

– Где вы это достали? И за сколько? – спросил он.

– На Моcкворецком мосту. За сорок долларов.

– Я мог бы сговориться подешевле. Вы когда-нибудь слышали, как еврей торгуется с русским? Но, как я догадываюсь, эти фарцовщики – только часть ваших приключений. Если вы расположены сейчас рассказать нам о них, то мы послушаем.

Полковник взглянул на Лизу.

– Все в порядке, – проговорил Айлеви. – Несколько месяцев назад мисс Родз получила доступ к сведениям особой секретности, я этого добился.

– Зачем?

– Положено по уставу.

Холлис налил себе еще водки.

– Что ей нужно знать?

– Это решаю я.

Холлис на мгновенье задумался и кивнул.

– О'кей. Итак, начну с самого начала. Я находился в своем кабинете и составлял отчет, который вы недавно запросили. Зазвонил телефон. Это была мисс Родз. – Холлис рассказывал о событиях этого вечера, опустив то, что ему сообщила француженка. Завершая рассказ, он сказал: – И вот когда я подходил к посольству, то ожидал, что меня встретят. Друзья. Но, очевидно, вы решили, что мне необходимо поближе познакомиться с Комитетом.

– У вас дипломатическая неприкосновенность, – сухо заметил Айлеви.

– Однако у КГБ другое понятие о дипломатической неприкосновенности.

– Ну, вы сейчас здесь, и немножко перекиси водорода прекрасно продезинфицирует ваши ссадины. Я даже оплачу вам химчистку.

Холлис собрался что-то возразить, но тут вмешалась Лиза:

– Полковник, как вы думаете, что случилось с Грегори Фишером?

– По моим предположениям, сейчас его допрашивают в КГБ.

Некоторое время все молчали, затем тишину прервал Айлеви:

– Хорошо, Сэм, никто вас ни в чем не винит. Вы действовали так быстро, как смогли. В их городе. Меня интересует человек из номера 745.

– Меня тоже.

– Он точно американец?

– Да. С головы до ног.

– Однако, – задумчиво проговорил Айлеви, – этого американца мог подставить нам КГБ.

– Возможно, и так. Но и Фишер мог просто неправильно назвать номер комнаты.

Айлеви поднялся и нажал на кнопку электронного пульта. В комнате раздался голос Грегори Фишера, и они еще раз прослушали весь разговор.

– По-моему, он знал номер своей комнаты, – заметила Лиза.

Сэз Айлеви закурил сигарету и в задумчивости заходил взад и вперед.

– Ну, я разберусь с этим, – наконец произнес он и повернулся к Лизе. – Разумеется, ты ни с кем не будешь ничего обсуждать. – Затем он обратился к Холлису. – Я приму у вас рапорт и пошлю его в Лэнгли. Сделайте копию для вашего отдела в Пентагоне.

– Хорошо, – сказал Холлис и встал.

– Мы должны что-то сообщить послу. Ведь у нас разбитая машина и человек в больнице. Ну, это я возьму на себя. – Айлеви пристально посмотрел на него. – Не вижу в этом деле никакого интереса для военной разведки, Сэм.

– Разумеется.

– Вы, наверное, считаете, что дело майора Додсона имеет к вам отношение, поскольку майор Додсон, если таковой существует, был или является военнопленным. Однако если я сочту нужным, то дам вам обо всем знать.

Холлис направился к двери.

– Благодарю вас, мистер Айлеви.

– Но, Сэз, я хотела бы знать – что это за «Школа обаяния миссис Ивановой»? И где находится майор Додсон? Он что, по-прежнему где-то бродит? Можем ли мы ему помочь? Можем ли мы помочь Грегори Фишеру? – спросила Лиза.

Айлеви посмотрел на часы.

– Уже слишком поздно, а мне еще надо кое-что отослать. Так что спокойной ночи и спасибо вам, Сэм. Лиза, ты можешь на минутку задержаться?

Пока полковник ожидал лифт, к нему присоединилась Лиза. Они вместе вышли из здания канцелярии на холодный октябрьский воздух.

– Мой блок – налево, – сказала Лиза.

– А мой – направо.

– Вы не проводите меня?

Они пошли по дорожке. Этот маленький клочок земли – примерно в три акра – был их общей землей – крошечным кусочком Америки, по которой они все так скучали.

– Мне не очень нравится жить и работать в подобном месте – на такой закрытой территории. Это напоминает крепость... или тюрьму, – заговорила Лиза.

– А кое-кому это очень нравится.

– Разве? Старое здание по крайней мере имеет свое очарование, и оно – прямо на улице Чайковского, совсем близко от офиса «Америкэн Экспресс». Но вы, по-моему, привыкли к такому казарменному образу жизни. Я имею в виду то, что вы ведь жили на военно-воздушных базах.

– Иногда. Это зависело от назначения.

Лиза остановилась.

– А вот и мой блок. Клетушка... Вообще-то, тут довольно мило. Только немного казенно.

– Восемь миллионов москвичей с удовольствием поменялись бы с вами местами.

– О, я знаю. Просто из-за одиночества я становлюсь крайне раздражительной.

– В таком случае уезжайте.

– В январе. Есть маленький островок на побережье Антигуа. Очень уединенный и очень красивый. Я могу дезертировать туда.

Они постояли в холодной дымке тумана. В тусклом свете фонаря полковник заметил, что ее лицо и волосы влажные, и подумал, что она, наверное, лет на двадцать моложе его.

– Я ни разу не видела вас на вечеринках по пятницам, – заметила она.

– Обычно по пятницам я завершаю кое-какие дела.

– А мне приходится ходить на множество культурных мероприятий. Вам нравится балет?

– Только в конце, когда поет эта толстая дама.

– Это опера.

– Правильно. Я их перепутал. – Он вытащил руки из карманов куртки. – Ну, по-моему, нам лучше укрыться от дождя. – Он протянул ей руку.

Похоже, она не заметила его руки, и сказала:

– Сэз очень впечатлителен.

– Разве?

– Да. Некоторые люди ошибочно назвали бы это нетерпимостью.

– Неужели?

– Вы хорошо его знаете?

– Достаточно.

– Похоже, вы оба резки друг с другом.

– Ни то и ни другое. Нам доставляет удовольствие общаться друг с другом. Просто это наша манера.

– У вас есть какой-нибудь антисептик для ваших царапин? – спросила она.

– Я выпил три стакана русского антисептика.

– Будьте серьезнее. У меня есть немного вирджинского гамамилиса.

– Я собираюсь в больницу повидать Бреннана. Что-нибудь там достану.

– Прекрасно. Поверю на слово, что вы это сделаете.

– Обязательно. Спокойной ночи.

– Завтра у меня выходной. Обычно после ночного дежурства я сплю допоздна. Но мне хотелось бы сходить завтра в какой-нибудь музей. Но теперь я немного опасаюсь... Я имею в виду... ходить одной. Им ведь уже известно, кто я такая. Из записи телефонного разговора с Фишером. Верно?

– Да. Но не думаю, что вам надо о чем-нибудь беспокоиться. Видите ли, мисс Родз, вы не имеете права позволить им диктовать, как вам жить дальше. Они не всемогущи и не вездесущи. Но они хотят, чтобы вы так думали. Это облегчает их работу.

– Да, я знаю, но...

– Однако, может быть, вы и правы. Вам лучше оставаться на территории посольства до тех пор, пока мы до конца не разберемся с этим делом.

Она раздраженно сказала:

– Я не об этом думала, полковник. Я спросила, не хотели бы вы пойти со мной завтра?

Холлис прокашлялся.

– Ну... а почему бы нам вместе не позавтракать и не оставить музей для особого случая?

– Позвоните мне завтра в полдень, – улыбнулась она и пошла к своей двери. – Спокойной ночи, полковник Холлис.

– Спокойной ночи, мисс Родз.

 

Глава 7

«Да... да, я... О Боже... поскорее, пожалуйста».

«Десять минут, Грег. Десять минут. Отправляйся в бар».

Сэз Айлеви выключил магнитофон.

Чарлз Бенкс, личный референт американского посла в Союзе Советских Социалистических Республик, сидел во главе длинного стола из красного дерева в безопасной комнате. Лицо его выражало крайнюю озабоченность.

Справа сидел Сэм Холлис, напротив него – Айлеви.

Айлеви говорил Чарлзу Бенксу:

– Сегодня рано утром был сделан анализ интонаций голоса. Наш эксперт утверждает, что, весьма вероятно, Грегори Фишер говорил правду и действительно находился в стрессовом состоянии.

– Потрясающе!

Чарлзу Бенксу было под шестьдесят. Совершенно седой, с белыми как снег волосами, румяным лицом и искрящимися голубыми глазами, он всем своим обликом напоминал доброго дядюшку. Профессиональный дипломат со стандартным восточным университетским дипломом, человек уживчивый, спокойный и покладистый, с голосом диктора сороковых годов. Бенкс предпочитал темные тройки в полоску. Холлис вспомнил последнее Рождество, когда тот переоделся для посольских детей в Санта-Клауса. Но за внешностью Санта-Клауса и дипломатическим лоском полковник распознавал в нем родственную душу. Он считал, что Чарлз Бенкс был в этом помещении третьим по счету шпионом. Однако Холлис не знал, на кого работает Бенкс.

Айлеви продолжил свой доклад:

– И как я уже указывал, полковник Холлис рассчитывает доказать, что прошлой ночью этот мистер Фишер находился в гостинице «Россия».

Бенкс повернулся к Холлису.

– У вас есть этот англичанин, французская пара и парень-фарцовщик.

– На самом деле у меня их нет. Я только разговаривал с ними, – уточнил Холлис.

– Да, конечно. Но они смогли бы опознать мистера Фишера?

– Надеюсь, да. По факсимильной связи нам передали из досье госдепартамента все паспортные фотографии людей по имени Грегори Фишер. Их тут около двенадцати.

– И вы покажете эти снимки тем людям?

– Я звонил своему коллеге во французское посольство сегодня утром, – объяснил Холлис, – и выяснил, что мсье и мадам Беснье связались со своим посольством, заявив, что у них возникли сложности в «России». Они покинули страну сегодня рейсом «Финэйра», вылетающим из Шереметьева в 12.15. Мы сможем найти их в Хельсинки или во Франции. Имейте в виду, сэр, этой женщине было известно имя – Грегори Фишер.

– Да, но мне бы хотелось, чтобы она опознала и фотографию.

– Разумеется. Что касается англичанина, Уилсона, то он по-прежнему находится в «России», согласно утверждению Джона Крейна из посольства Великобритании. Фарцовщик Миша сказал, что его приятели видели машину, и я уверен, что это был автомобиль мистера Фишера. В Москве не так уж много «понтиаков Транс Ам». Наверное, вообще ни одного.

Бенкс кивнул.

– Благодарю вас. – Он повернулся к Айлеви. – Так... несмотря на то обстоятельство, что в «России» и в «Интуристе» утверждают, что мистера Фишера никогда не было в гостинице, вы оба убеждены, что он там находился и оттуда звонил в посольство. Позвольте мне спросить вас: вы уверены, что американец Грегори Фишер вообще находится в Советском Союзе?

– В советском МИДе подозрительно быстро подтвердили, что они выдавали визу мистеру Грегори Фишеру из Нью-Хэйвена, штат Коннектикут, возраст двадцать четыре года, что «Интурист» поменял ему деньги, и так же нам сообщили, что этот мистер Фишер пересек границу в Бресте неделю назад. Ночь он провел в Бресте, затем три ночи в Минске, ночь в Смоленске и направлялся сюда.

– И вы уверены, что это тот самый Грегори Фишер, который звонил нам в посольство? – спросил Бенкс.

Айлеви казался слегка раздраженным.

– В настоящий момент мы имеем в стране только одного, этого Грегори Фишера, сэр. «Интурист» также подтверждает, что Грегори Фишер должен был остановиться в гостинице «Россия», где у него забронирован номер. Похоже, это неопровержимое доказательство, сэр.

– Кто-нибудь связался с семьей этого человека?

– Мы сочли это преждевременным, – ответил Айлеви. – Не стоит расстраивать людей на этой стадии расследования.

– И до тех пор, пока мы не удостоверимся, что он исчез, как вы предполагаете, – добавил Бенкс.

– В действительности он не исчезал, – сказал Айлеви. – Нам известно, где сейчас находится Грегори Фишер.

– И где же он, мистер Айлеви?

– В Можайске, в морге, сэр.

Бенкс наклонился через стол.

– Он мертв?!

– Да, сэр, – сухо ответил Айлеви. – Именно поэтому, я думаю, он находится в морге. Петерсону из консульского отдела сообщили об этом двадцать минут назад. Мистер Фишер попал в автомобильную катастрофу.

– Какой ужас! – воскликнул Бенкс.

– Да, сэр. – Айлеви перебрал бумаги, лежащие перед ним, и взглянул на голубой листок. – Согласно милицейскому протоколу автомобиль мистера Фишера, который они обозначили как «трансамериканец» спортивный автомобиль, был обнаружен сегодня утром на рассвете сельскими жителями в восемнадцати километрах западнее Можайска в овраге неподалеку от автострады Минск – Москва. Очевидно, машина направлялась в Москву и ночью, съехав с дороги, врезалась в дерево. Судя по повреждениям, можно утверждать, что машина неслась на огромной скорости и не справилась с поворотом. Мистер Фишер не надел ремня безопасности и получил сильные повреждения грудной клетки и головы. Он умер от полученных ран, прежде чем его обнаружили жители деревни.

– Это должно свидетельствовать о том, что мистер Фишер вообще не добрался до Москвы.

– И до Бородина, если верить моей карте, – добавил Холлис. – Ведь авария произошла за несколько километров до поворота на Бородино.

Бенкс взглянул на Айлеви.

– Вне всякого сомнения, тут существуют какие-то несоответствия. А может быть, мистер Фишер вообще не был в Москве? Что же, он позвонил с дороги и устроил нам этот идиотский розыгрыш?

– Звонок Фишера был произведен без оператора, а это означает, что звонили из Москвы. Вдобавок у нас есть проверка голоса и свидетели. Что вам еще нужно, Чарлз? Видеозапись?

– Я должен быть абсолютно уверен во всем, – сказал Бенкс, посмотрел на часы и встал. – Учитывая всю сложность ситуации, вы оба проделали высококлассную детективную работу. Я горжусь вами. Полагаю, что посол срочно свяжется по этим фактам с советскими властями и заявит им, что мы подозреваем убийство и потребуем полного расследования. Всего хорошего, джентльмены. – Бенкс направился к двери.

Айлеви повернулся к Холлису:

– Вы что, чувствуете себя отчасти ответственным за смерть Фишера?

– Полагаю, да. А разве вы не чувствуете это?

– Может быть. Послушайте, Сэм, вы не политик или дипломат, но вам придется следовать их точке зрения. Кое-кто старается ускорить разрядку, а это сейчас – задача номер один. Даже если я обнаружу двух кагэбэшников, закладывающих бомбу в наш фундамент, то посол прикажет мне забыть об этом.

– А что будет, если вы обнаружите кагэбэшника в постели с женой посла?

– То же самое, – улыбнулся Айлеви. – Сам посол не может вмешаться. Разрядка. Думайте о мире. – Он поднял два пальца вверх. – О мире.

– О'кей, забудем, что Фишер был убит, а вот почему его убили?

– Вам известно. Он что-то видел, что-то слышал.

– Нечто важное, Сэз.

– Очевидно.

– Мы должны выяснить, что же именно. Для этого мы и поставлены здесь.

– Да. Это правда. Посмотрим, что пришло нам из Вашингтона. – Айлеви направился к двери. – Если у вас нет больше ничего важного, то пойдемте. Сегодня утром из Парижа в закусочный бар пришли круассаны. Если приложить круассан к уху, то можно услышать щебет парижского уличного кафе.

– Я собираюсь поехать за трупом.

– Не надо. За трупом отправится кто-нибудь из консульского отдела. Это их работа.

– По-моему, вы не расслышали. Поеду я. Мне понадобятся два пропуска из МИДа.

– Два?

– Я отправлюсь в компании.

– С кем?

– С Лизой Родз.

– Вот как? А откуда вы знаете, что она хочет поехать? – раздраженно спросил Сэз.

– Здесь любому хотелось бы выбраться из Москвы. Даже забирать труп – это удовольствие.

– Вы же понимаете, что МИД сообщит КГБ о том, что пропуск выдали на ваше имя.

– Разумеется, я понимаю это, – ответил Холлис.

– Комитету вы нравитесь еще меньше, чем я. Они могут не справиться с искушением доставить вас в можайский морг на их условиях.

– Я об этом сам позабочусь.

– О вас я как раз не беспокоюсь. Вы – заноза в заднице. Я волнуюсь о Лизе Родз. И имейте в виду, мне не удастся вас прикрывать в Можайске.

– Вы не смогли прикрыть меня в пятидесяти ярдах от посольства. Итак, до полудня в мой офис должны доставить два пропуска.

Айлеви открыл дверь, чтобы уйти, но Холлис закрыл ее и спросил:

– Вы выяснили, числился ли майор Додсон в списках пропавших без вести во Вьетнаме?

– Это выясняется.

– А как насчет нашего приятеля из номера 745? Я имею в виду Шиллера. В стране находится американец с такой фамилией?

– Я проверяю, Сэм. Буду постоянно держать вас в курсе.

– Знаю, что будете, Сэз. Сплошное удовольствие работать с ЦРУ.

Айлеви похлопал полковника по плечу.

– Постарайтесь, чтобы вас не прихлопнули на автостраде Минск – Москва. Мне хочется увидеть, чем закончится это дело.

 

Глава 8

Сэм Холлис натянул синие джинсы и кожаные сапоги. Сунул в левый сапог нож, а над правым ремнем прикрепил на лодыжке небольшую кобуру. Он проверил автоматический «Токарев» 7.62 советского производства. В сущности, тот был сделан по системе «кольта-браунинга», немного видоизмененной русским оружейным конструктором Токаревым, который, поставив на него свою фамилию, просто позабыл заплатить Кольту и Браунингу гонорар за патент. Холлис находил этот пистолет надежнее американского оригинала, кроме того, если придется пристрелить кого-нибудь, то лучше оставить в трупе пулю советского образца.

Холлис навинтил надуло глушитель и сунул пистолет в кобуру, прикрыв ее штаниной джинсов. Он надел черный свитер с высоким воротом, поверх кожаную куртку, в которой лежало четыре обоймы по восемь пуль в каждой.

Полковник вышел из своей комнаты и зашагал через широкий двор. Влажная трава хлюпала под сапогами, но небо было ясным, и сквозь облака слабо светило солнышко.

Трое мальчишек лет по тринадцать гоняли мяч во дворе. Холлис узнал в них Ларри Эшмана, сына коммандера Пола Эшмана, военно-морского атташе, Тома Карузо, сына генерального консула, сына торгового атташе Джейн Лоури. Обычное субботнее утро. Как всегда. Младший Эшман крикнул:

– Полковник Холлис? Вы готовы?

– Конечно! – Холлис побежал к боковой линии, а тем временем Карузо и Лоури заняли линию защиты. Эшман сделал сильную низкую передачу через поле. Двое мальчишек подбежали ближе. Шипы на их бутсах шлепали по мокрому дерну. Холлис подбежал к падающему мячу, поддел его кончиком сапога и принял на грудь, но поскользнулся и едва не упал, однако успел развернуть плечо вперед, и мяч надежно укрылся на его груди между правой рукой и изогнутым плечом. Он услышал громкий вопль Эшмана:

– Вот здорово! Молодец, полковник!

– Все нормально, полковник, держите, – сказал Карузо и протянул Холлису его пистолет. Сэм сунул его обратно в кобуру на лодыжке, покрепче затянув ремешок.

– Вы довольно быстро бегаете, полковник, – заметил Лоури. – Даже с этой железякой на ноге.

Карузо сдерживал ухмылку, а Холлис сказал:

– Когда я играл в финале в академии, я проходил три линии защиты.

Мальчишки рассмеялись. Холлис посмотрел на них. Им, наверное, очень одиноко здесь, подумал он. Ни танцев, какие бывают в средней школе, ни вечеринок по субботам, ни пляжа, ни лыжных поездок, ни друзей, ни девчонок. И ни Америки.

– Изучайте эту страну, ребята, пока вы здесь. И Москву тоже. Встречайтесь с русскими.

Они кивнули.

– И не показывайтесь в этих шиповках на глаза Ване. – Он имел в виду русского садовника, буквально помешавшегося на этом газоне. Он даже звонил Скоттам в Колумбус, штат Огайо, чтобы посоветоваться, как за ним ухаживать.

Холлис направился к жилому блоку – трехэтажному кирпичному дому. Первый этаж, который в Штатах служил бы гаражом, использовался под прачечную и кладовую. Из холла лестница вела в гостиную, столовую и кухню. На третьем этаже располагались одна или две спальни, а иногда и рабочий кабинет, это зависело от ранга сотрудника. Холлис отыскал квартиру Лизы и нажал на звонок. Он услышал ее шаги на лестнице, затем дверь отворилась.

– Привет! – улыбнулась она. – Я было подумала, что вы идете ко мне, а потом увидела футбол. А что вы выронили, когда играли?

– Бумажник.

– О! – Она отошла в сторону и покружилась перед ним. – Ну, как я выгляжу – достаточно скромно?

Она была в невысоких сапожках, в широких вельветовых черных брюках и темно-синем жакете. Из-под воротника жакета виднелся такой же черный свитер, как и у Холлиса.

– Очень мило, – ответил он.

– Вы объясните мне, зачем вам понадобилось, чтобы я надела все темного цвета?

– Я поклонник темных цветов. Пошли.

– Ну, серьезно, Сэм... – проговорила она. – Я могу вас так называть?

– Конечно.

– Почему все-таки темное?

– Расскажу позже.

Они вышли на улицу не через главные ворота, а через калитку у казарм морских пехотинцев. Холлис подошел к милицейскому посту и по-русски сказал:

– Передайте тем двоим, что стояли ночью у главных ворот, что полковник Холлис просит прощения за некорректное поведение.

Один из милиционеров ответил:

– Мы обязательно передадим это, полковник.

– Всего хорошего.

Холлис с Лизой направились по Девятинскому переулку.

– О чем это вы их просили, Сэм? – спросила она.

– У меня возникли небольшие неприятности, когда они спросили у меня паспорт.

– Правильно, что вы извинились, – заметила Лиза.

– Это правильно с военной точки зрения, – сказал он и прибавил: – К тому же мне не хочется, чтобы эти ублюдки решили, что сумели достать меня.

– Где мы будем завтракать? – поинтересовалась Лиза.

– В «Праге».

– Тогда мы можем прогуляться по Арбату. Мне нужна передышка.

Они повернули и пошли пешком по широкому бульвару.

– Солнце светит... хоть какое-то разнообразие.

– Вижу.

– Вы часто бывали в «Праге»?

– Нет.

– За последнее время вы прочли какие-нибудь хорошие книги?

– Не могу вспомнить ни одной.

– Кто-то рассказывал мне, что вас сбили над Северным Вьетнамом.

– Это правда.

– Но вы не были военнопленным.

– Нет, меня спасли в море.

– Дело этого майора Додсона имеет для вас особое значение.

– Возможно.

– Вы не любите сложноподчиненных предложений, не так ли?

– Это зависит от темы разговора.

– Извините.

Они свернули на Арбат у Министерства иностранных дел, еще одного сталинского небоскреба.

– Вы когда-нибудь там бывали? – спросила Лиза.

– Несколько раз.

– Ну и на что это похоже?

– Вы когда-нибудь были в здании госдепартамента?

– Да.

– Ну вот, на него и похож советский МИД, если не считать того, что весь вздор и лицемерные разговоры произносятся на русском языке. Атак почти никакой разницы.

Они пошли по Арбату.

– Вам здесь нравится? – спросил Холлис Лизу.

– Ничего. Немного получше, если вы понимаете, что я имею в виду. Я знаю каждый квартал, оставшийся от старой Москвы.

– Неужели?

– Я занимаюсь фотоочерком.

– Занятно. Это хобби?

– Более или менее. Я собираюсь опубликовать этот материал.

– Желаю удачи, – произнес он и вдруг спросил: – Вы русофилка?

Она смущенно улыбнулась.

– Что-то вроде этого. Да, мне нравится... этот народ... язык... старая Россия.

– Русские необъяснимы, не так ли? Я не могу постичь их, – заметил Холлис. – Они слишком много говорят о своих русских душах, но никогда не упоминают о своих сердцах.

– Может быть...

– К примеру, вместо того, чтобы сказать «разговор по сердцам», они говорят «разговор по душам».

– Может быть, это вопрос сугубо семантического свойства...

– Иногда я считаю их проблемы чисто генетическими.

– Вообще-то и во мне течет русская кровь.

– О, неужели? Значит, я попал впросак.

– Я вас прощаю. Мои дед и бабка по отцу носили фамилию Питятовы. Они владели крупным поместьем и огромным кирпичным домом неподалеку от Казани, на Волге. У меня есть старинная фотография их дома.

– И он сохранился?

– Не знаю. Когда моя бабушка, Эвелина Васильевна, в последний раз видела его в тот день, когда бежала из страны, дом оставался еще целым и невредимым. В поместье у дедушки было пятьсот крестьян. Я пыталась разыскать поместье, но не получила разрешения МИДа. – Она вздохнула и с горечью добавила: – Почему мне нельзя потратить уик-энд на поездку по стране?

– Вы рассказали им, что вы – аристократка и наследница пяти сотен крестьян?

– Ну, разумеется, нет, – рассмеялась Лиза. – Но могу поспорить, что там до сих пор вспоминают фамилию Питятовы.

– С любовью?

– Кто знает? В России все иначе, чем в Западной Европе, куда вы можете приехать и проследить всю свою родословную, Здесь же была полная неразбериха, перелом, были уничтожены целые семьи, две мировые войны, революция, гражданская война, сталинские чистки, мор, насильная коллективизация... Ну и что я буду делать, даже если найду этот дом или кого-нибудь из Питятовых?

– У вас же русская душа. Вы бы придумали что-нибудь, – сказал Холлис.

Лиза улыбнулась, однако промолчала и повела его к магазину, где позолоченными деревянными буквами было написано: «Антиквар».

– Это лучший из трех антикварных магазинов в Москве, – сказала она. – В других в основном торгуют всяким подержанным барахлом.

Они вошли внутрь. Их встретила шикарно одетая привлекательная молодая женщина, она сердечно поприветствовала Лизу.

– Анна, познакомьтесь, это мой друг Сэм, – сказала Лиза по-русски.

Женщина с минуту оценивающе разглядывала его, затем спросила:

– Вы ведь из посольства?

– В некотором роде.

– Значит, вы должны знать моего хорошего знакомого Сэза Айлеви.

– Слышал о нем.

– Если увидитесь с ним, передайте привет.

– Обязательно передам, если увижусь.

– Пожалуйста, смотрите... – она обвела рукой вокруг.

Холлис наблюдал, как Лиза неспешно все осматривает: изделия из серебра, слоновой кости, полудрагоценных уральских самоцветов, тройку с колокольчиками, фарфор, картины в позолоченных рамах – изделия исчезнувшего мира. Холлис подумал, а может, Лиза искала тут Питятовых?

– Вам нравится? – окликнула его Лиза, показывая круглую лаковую шкатулку.

На крышке была изображена удивительно изящная русская доярка. Через ее плечо было перекинуто коромысло, с которого свисали два ведра с молоком. Ко дну шкатулки была прикреплена этикетка с указанием цены: четыреста рублей.

– По-моему, это подлинная палехская шкатулка, – сказала Лиза. – Наверное, дореволюционная.

Довольно ограниченные знания Холлиса о палехских шкатулках не могли подсказать ему, как отличить старинную шкатулку от тех, которые изготовляли в Палехе в настоящее время.

– Не думаю, что ее цена – четыреста рублей.

– Именно это я и ожидала услышать от мужчины, – заметила Лиза.

Холлис лишь пожал плечами, а она добавила:

– Кроме того, мне нравится Анна. Она симпатичная и придерживает для меня кое-какие вещицы.

– И для Сэза.

– Да. Ей нравятся верблюды.

– Простите?

– Сигареты. Сигареты «Кэмел».

– А!..

– Я собираюсь это купить. – Она подошла к прилавку, о чем-то поболтала с Анной и отсчитала четыреста рублей. Завернув палехскую шкатулку в бумажную салфетку, Лиза положила ее в сумочку и протянула через прилавок блок «Кэмела». – Оставьте для меня, если будет, фарфор, инкрустированный серебром или золотом.

Они попрощались с Анной и вышли на улицу.

– Вы заплатили такую кучу денег за эту шкатулку, – осмелился заметить Холлис.

– Знаю.

– Вы что, постоянно носите с собой по четыреста рублей?

– Я – истинно русский человек. Ни кредитных карточек, ни чековых книжек. Просто сотни рублей на случай, если что-нибудь понравится.

– Откуда эта женщина знает вас и Сэза Айлеви, и то, что вы оба из посольства? И почему Сэз Айлеви часто заходит в этот магазин?

– Хороший вопрос. Полагаю, вы можете сами рассказать мне об этом.

– А я думаю, что не смогу.

– Сэз дает мне деньги, чтобы я покупала там вещи. Вообще-то он сам говорит мне, что именно покупать. И всегда то, что продается по завышенной цене. Я бы вам это не рассказывала, но он мне никогда не говорил, что надо это держать в секрете.

Холлис промолчал.

– Это было предательство с моей стороны?

– А вы что, обязаны быть ему преданной?

Она пожала плечами.

– Кое в чем, наверное. Тем не менее не считайте меня круглой дурой. Я получила приказ купить эту шкатулку.

Лиза снова взяла его под руку, и он искоса взглянул на нее. Теперь, после того как она рассказала о себе, он заметил в ней что-то отдаленно русское. Но, возможно, это объяснялось лишь силой внушения, как тогда, когда он видел Джули Кристи в роли пастернаковской Лары на фоне московских декораций в Голливуде.

Холлис решил, что Лиза довольно симпатична. У нее высокие скулы и мелкие черты лица, какие иногда встречаются у славянок. Она была белокожей, с огромными синими глазами и рыжеватыми волосами. Он заметил, что она умеет очень мило обиженно надувать губки, хотя чаще всего она улыбалась и прикусывала нижнюю губу, когда задумывалась.

Она спросила, не глядя на него:

– Разве мне на нос села муха?

– Да нет... я... просто ищу русские черты.

– Не надо искать их в лице. Ноги... Короткие, крепкие ноги и крупные ступни. Широкие бедра.

Она улыбнулась и повела его вниз, в Калашный переулок. Названия переулков Арбата напоминали о поставщиках царского двора шестнадцатого века, когда-то живших и здесь: Плотников, Серебряный и тому подобные.

– Куда вы меня сейчас ведете? – спросил Холлис.

– Завтракать. Разве вы не пригласили меня?

– Да, но я предпочел бы «Прагу».

– А я решила, что могу выбирать.

– Прекрасно, но здесь по дороге нет ни одного ресторана.

– Есть один.

– Как же он называется?

– Не знаю, есть ли у него название. – Они перешли Калашный переулок и вошли в старое отштукатуренное здание, бывший дом богатого купца.

Лиза указала на дверь, расположенную под лестницей, и они спустились в подвал. Перед ними открылось плохо освещенное помещение с низким деревянным потолком. Пол и стены были покрыты восточными коврами, а в воздухе витал табачный аромат. С широкой улыбкой их встретила пожилая женщина. У Холлиса создалось впечатление, что у нее чужие зубные протезы.

– Салям алейкум, – сказала женщина.

Лиза ответила на приветствие и вместе с Холлисом последовала за ней к низкому столу, покрытому грязной красной скатертью.

– Вашему другу нравится наша еда? – спросила женщина на ломаном русском.

– Он ее очень любит. Вы не принесете нам бутылочку того сливового вина?

Женщина ушла.

– Это место есть в путеводителе?

– Нет, сэр. Но должно быть. Здесь великолепно кормят.

– Это евреи?

– Нет, азербайджанцы. Я ведь сказала салям алейкум, а не шолом алейхем. Но это довольно близко, это ведь разновидность арабского языка.

– Понятно.

Помещение было переполнено; клиенты, главным образом мужчины, были явно не русского происхождения, русской речи совсем не было слышно. Как заметил Холлис, Москва была этнически разнородной, поскольку национальные меньшинства всегда стремились в центр империи. Режим старался препятствовать этой иммиграции, а коренные москвичи приходили от нее в ужас. Недавно Сэз Айлеви подготовил доклад, в котором подсчитал, что чуть ли не двадцать процентов московского населения сейчас представляют люди нерусского происхождения. Столица стала домом для узбеков, армян, грузин, татар и еще множества национальных меньшинств. Москва становилась более космополитичной и сложной из-за такого этнического многообразия, она превращалась в сточную канаву империи, как и прежние имперские столицы, ибо наполнялась различными пройдохами и махинаторами, бродягами, дельцами, спекулянтами и паразитами. Такими, как Миша. Там, где русские сталкивались с проблемами, Сэз Айлеви и Сэм Холлис видели благоприятные перспективы.

Холлис обратил внимание, что большинство присутствующих разглядывали их, и спросил:

– Это место безопасно?

– Полагаю.

– Оно не похоже на государственный ресторан.

– Это заведение для обслуживания обедов, свадеб и т.д. Почти что частный клуб. Оно принадлежит азербайджанскому кооперативу. Все тут законно.

– О'кей.

– Вы когда-нибудь ели кооперативную пищу?

– Нет.

– Она лучше, чем в самых хороших ресторанах.

Молодой человек поставил на стол блюдо с мелким белым виноградом и мандаринами.

– Видите? Когда вы в последний раз ели мандарины? – спросила Лиза.

– На прошлой неделе во сне. – Маленьким ножичком Холлис очистил мандарин от кожуры и разделил его на дольки. Они с Лизой отведали азербайджанских фруктов.

– Ну как вам все это? – снова спросила Лиза.

– Вы спасли меня от цинги.

Она вытерла губы носовым платком, поскольку салфеток здесь не было.

– Сюда приходят все азербайджанцы, живущие в Москве. Тут настоящая национальная еда.

Холлис кивнул. В других московских так называемых «национальных» ресторанах, таких, как «Прага», «Берлин», «Бухарест» и «Будапешт», блюда были определенно русскими, а в «Гаване» единственным кубинским продуктом на столе оказался сахар. В «Пекине» подавали борщ.

– Как вы отыскали это место? – поинтересовался он.

– Это долгая история.

Холлис подумал, что на это можно было бы ответить одним словом: Сэз.

– Нам разрешается посещать такие места, – сказала она. – Большинство людей с Запада о них не знают или знают, но не станут здесь есть.

– Не могу понять почему.

– Вы чувствуете запах специй?

– В общем-то, да. Но в воздухе очень сильно пахнет табаком.

Принесли сливовое вино. Холлис поднял стакан и произнес тост:

– Как говорят крестьяне: «За короткую зиму, обильные запасы мяса и сухие дрова для камина».

– Вы забыли последние слова этого тоста.

– Да. И за теплую женщину в моей постели.

Они выпили.

– Сэм, откуда вы по происхождению?

– Отовсюду. Я скверно воспитанное дитя военно-воздушных сил.

– Вы говорите так, словно собираетесь удалять зубы.

Он усмехнулся.

– Ладно, давайте я расскажу вам о себе. Я родился во время второй мировой войны на военно-воздушной базе в Трэвисе. До восемнадцати лет я уже облетел весь земной шар. Затем четыре года в Военно-воздушной академии. Закончив ее, я поступил в школу истребителей. В 1968 году совершил путешествие во Вьетнам, в 1972-м – еще одно. Вот тогда-то меня и сбили над Хайфоном. Я выпрыгнул с парашютом в море, и меня вытащило спасательное судно. После полученной легкой контузии врачи запретили мне летать. В то время мой отец был бригадным генералом и добился для меня временной должности в Пентагоне до тех пор, пока я окончательно не поправлюсь для военной службы. Пока я приходил в себя, учился на языковых курсах в Болгарии. Как вам, наверное, известно, в болгарском языке – славянские корни, это как латынь для романской группы языков. Вот так я провел три года в Софии в качестве военно-воздушного атташе, затем еще пару лет в других странах Варшавского договора, а потом, сам не заметив этого, я уже слишком крепко оказался связан с этим делом, с ними, чтобы мне разрешили вернуться в строй. – Холлис сделал глоток вина. – Я всегда подозревал, что отец стоял за всеми этими делами.

– Значит, вы – шпион поневоле.

– Да нет. Но без энтузиазма. Просто я... даже не знаю, что сказать. И вовсе я не шпион.

– О'кей. А потом, примерно года два назад, вас прислали сюда. Высшая лига.

– В нашем деле это единственная лига.

– А что с вашей семьей?

– Несколько лет назад мой отец ушел в отставку. Он вместе с матерью живет в Японии. Не понимаю почему. Они довольно странные люди. Думаю, слишком втянулись в дзен-буддизм. Очень много путешествуют по всему свету. Даже не знают Америку, а что им о ней известно, им не нравится. Отец напоминает мне римских центурионов или британских колониальных офицеров. А знаете что? С тех пор как закончилась вторая мировая война, в Америке появилась целая категория подобных людей.

– Таких, как мы.

– Да, таких, как мы. Эмиссары империи.

– У вас есть братья или сестры?

– Есть младшая сестра, она замужем за летчиком реактивного самолета, и сейчас они живут на Филиппинах. Детей у них нет. Есть еще старший брат, который работает на Уолл-стрит, носит желтый галстук и зарабатывает кучу денег. У него жена и двое детей. Он единственный истинный американец в нашей семье. – Холлис улыбнулся. – Еще будучи ребенком, после пятнадцатого переезда он пришел к мысли, что человек никогда не должен покидать своего поясного времени.

– Поясного времени?

– Да. Видите ли, он живет в восточном поясном времени. Он никогда не покидает его и фактически ограничивается двадцатью градусами широты в пределах этого пояса. Он свободно сменит почтовые индексы, однако пытается остаться в пределах своего междугородного телефонного кода.

– Вы серьезно? – спросила Лиза.

– Абсолютно.

– Какая интересная семья. И вы все близки?

– Существуют, конечно, узы. А вы? Расскажите мне о себе, Лиза.

Она сделала вид, что не расслышала, и сказала:

– По-моему, я что-то слышала о жене.

– О жене? Ах да, Кэтрин. Она уехала в Лондон за покупками.

– Похоже, она уехала почти на полгода.

– Да, разве это слишком долго?

– Вы в официальной разлуке?

– В неофициальной.

Казалось, Лиза хотела продолжить, но вместо этого она молча налила себе еще вина.

К столу подошла хозяйка, и они начали обсуждать меню. Лиза заказывала и для себя, и для Холлиса.

– Здесь цена неизменная. Всего три рубля. Меню меняется каждый час. Правда, лучше, чем в этих больших ресторанах, где тебе постоянно намекают, что у них нет ничего из того, что ты заказываешь. – Она отломила кусочек лаваша и положила половинку к себе на тарелку. – Значит, вы изучали болгарский? Вот мне к показался ваш русский довольно странным. Я не имею в виду американский акцент.

– Я также говорю немного по-польски.

– Вы же объездили весь Восточный блок.

Холлис кивнул:

– Существует некая догма, что только русский способен говорить на русском языке. Вот Сэз Айлеви почти совершенен. Если бы он попытался выдать себя за русского, то москвич решил бы, что он ленинградец.

– Возможно, по телефону, да. Но тут главное в русской сути, а не в языке. Собственно, то же самое происходит с любой национальностью, однако русские отличаются от других своеобразной неповторимостью. Вы когда-нибудь замечали, что русские мужчины при ходьбе опускают плечи.

– Я обратил на это внимание.

– И выражение лица у них иное, и манеры. Чтобы быть русским, нужно полностью владеть национальным и культурным опытом, – говорила Лиза. – Никто из нас – ни я, ни вы, ни Сэз – не сумеет выдать себя за русского, равно как не сможет сойти за жителя Востока.

– Я нахожу в ваших словах какой-то русский мистицизм, мисс Питятова. Но меня интересует, возможно ли это вообще? Я имею в виду, можно ли получить правильное воспитание, ассимилироваться с культурой и тому подобное... Смог бы американец сойти за русского в группе русских? И сможет ли русский сойти за американца на приусадебном участке за барбекю?

Лиза на какое-то время задумалась.

– Возможно, на время, если никто не будет специально выискивать самозванца. И не очень тщательно наблюдать. И все-таки, наверное, что-нибудь выдаст этого человека.

– Да? А что, если русский, который уже знает английский, приедет в специальную школу? В школу с американским инструктором. Нечто вроде... пансиона благородных девиц? Полное «погружение» в быт и нравы Америки, скажем, на год или более. Получилась бы совершенная копия американского инструктора?

– Инструктору и ученику пришлось бы полностью отдаться этой работе... И у американца должна быть очень веская причина, чтобы заниматься с этим... Мы говорим о шпионах, не так ли, Сэм?

– Вы – да. А я – нет. Однако вы весьма проницательны. – Холлис сменил тему: – Ваш русский – грамматически совершенен. У вас превосходная разговорная речь и выражения. Но я заметил, что ваш акцент, разговорный ритм и лексика не московские, и говорите вы не так, как если бы изучали русский в Монтеррее или Висбадене.

– Нет, я не ходила в наши школы. Русскому меня учила бабушка.

– Эвелина Васильевна Питятова?

– О, вы обратили внимание. Странно для мужчины.

– Я шпион. И прислушиваюсь.

– А также наблюдаете и подшиваете в дела. Все равно, моя бабушка была удивительной женщиной. – Лиза затушила сигарету и продолжала: – Я родилась и росла в Си Клифф, аккуратном городке с викторианскими домами на северном берегу Лонг Айленда. В Си Клифф возникла крупная русская община, еще в царские времена. После революции и гражданской войны прибыла вторая волна эмигрантов, среди которых были мои дед с бабкой. Им было немногим больше двадцати, и они недавно поженились. Мой прадед был царским офицером и погиб в бою с немцами, так что мой дед, Михаил Александрович Питятов, унаследовал поместье и титул, что в то время накладывало определенные обязанности. Родителей моей бабушки уже арестовали и расстреляли местные большевики, а мать Михаила – моя прабабка – застрелилась сама. Родственников с обеих сторон семьи разбросало по всей России, они собирались уехать или уже уехали. Поэтому, почувствовав, что бал окончен, Михаил с Эвелиной забрали драгоценности, золото и бежали. Они прибыли в Америку не нищими. Михаил с Эвелиной закончили жизнь в Си Клиффе, далеко-далеко от Волги.

– И вам все это рассказала бабушка?

– Да. Наверное, русские – последние из европейцев, придающие такое огромное значение устной истории. В стране, где все всегда подвергалось строжайшей цензуре, кто сумел бы докопаться до фактов, если бы не старики?

– Они не всегда бывают самыми надежными свидетелями прошлого.

– Наверное, если вы подразумеваете какие-нибудь многотомные издания. Но они могут рассказать вам, кого повесили за хранение продуктов и кого расстреляли за владение землей.

– Да, вы правы. Продолжайте.

– Итак, в столовой нашего милого старого викторианского дома в Си Клифф стоял серебряный самовар. Когда я была ребенком, Эвелина сажала меня к нему и рассказывала русские народные сказки, а потом, когда я стала старше, она рассказывала о своей жизни в родительском поместье и о моем дедушке. Когда мне было около шестнадцати лет, она поведала мне о революции, о гражданской войне, эпидемиях, голоде. Это глубоко потрясло меня, но я считала ее рассказы слишком преувеличенными из-за ненависти к большевикам и думаю, что на меня также повлияла эта ненависть, хотя я не знала, хотела ли она разбудить ее во мне.

Холлис молча слушал.

– Но также она научила меня любить, любить Россию, ее народ, язык и русскую Православную церковь. В комнате моей бабушки на стене висели три очень красивые иконы, стояла «горка», где хранились предметы народного искусства, а на фарфоре – миниатюрные портреты нашей семьи, и Николая, и Александры. Атмосфера в нашей общине даже позднее, когда я стала взрослой, была немного антикоммунистической, антибольшевистской, как сказали бы вы. Рядом с домом находились русская Православная церковь и, по иронии судьбы, – советское представительство ООН, занимавшее старую усадьбу, которую использовали как воскресный дом отдыха. И по воскресеньям, если мы с бабушкой шли в церковь, то иногда вместе со священниками и паствой подходили к воротам советской миссии и молились. На Пасху крестный ход со свечами всегда проходил мимо советских владений. Сегодня мы назвали бы это демонстрацией. Тогда же мы называли это «нести свет антихристу». Так что, как видите, Сэм, Эвелина Питятова оказала сильное и устойчивое влияние на меня. Она умерла, когда я закончила колледж. Я поступила в вирджинский университет и получила диплом специалиста по Советскому Союзу. Сдала вступительный экзамен на дипломатическую службу, затем прошла устное собеседование, проверку моего прошлого. Меня проверяли на доступ к особо секретной информации. Я метила на высокую должность в Информационной службе Соединенных Штатов, однако пришлось целый год ждать назначения. Я проработала этот год в консульском совете в Медане, в Индонезии. Там, в захудалом двухэтажном домике, нас оказалось всего шестеро, и я не могла постичь, как мы будем представлять там интересы Америки. В основном мы пили пиво и играли в карты. Там я чуть не рехнулась. Потом наконец получила настоящую работу в Информационной службе Соединенных Штатов в американской библиотеке в Мадрасе, в Индии, и провела там два года. Затем вернулась в Вашингтон для специального обучения работе в личном составе Информационной службы в дипкорпусе. На это ушел целый год. Потом два года в восточном Берлине, где, наконец, я использовала свое знание русского. Это была хорошая дипломатическая миссия – волнующая, загадочная... повсюду шпионы, и всего десять минут езды на машине до Запада. После Берлина я наконец попала туда, куда хотела, – в Москву. И вот я здесь. С еще одним шпионом.

– Вам нравятся шпионы?

– Я ярая поклонница шпионов, – пошутила Лиза. – Холлис улыбнулся, а она продолжала: – Никогда не была замужем или обручена. В следующем месяце мне исполняется двадцать девять.

– Пригласите меня к себе в офис на день рождения.

– Обязательно.

– А ваши родители? – спросил Сэм.

– Они оба по-прежнему живут в том доме, в Си Клифф. Мой отец работает в банке, а мать учительница. Со своей веранды им видна гавань, и летом они сидят там и наблюдают за кораблями. Это очень красиво, и они очень счастливы вместе. Может быть, как-нибудь вы могли бы заглянуть туда.

– У вас есть братья или сестры?

– Старшая сестра, которая развелась и вернулась жить домой. У меня племянница и племянник. Похоже, мои родители счастливы в этой компании. Они хотят, чтобы я вышла замуж и переехала к ним поближе. Они очень гордятся моей дипломатической карьерой, но не вполне понимают суть моей настоящей работы. Особенно мама. У нее навязчивый страх по отношению к России.

– Вы выглядите довольно самостоятельной. По-моему, вы можете постоять за себя. А знаете, в середине пятидесятых мой отец квартировал на Лонг-Айленде. На военно-воздушной базе Митчела. Я смутно помню это.

– Да. Сейчас эта база закрыта.

– Знаю, – ответил Холлис. – А что сталось с этим местом?

– Его поделили Хофстра-колледж и местный колледж. А часть земли использовали для постройки большого стадиона. Вы интересуетесь хоккеем?

– Нет. Как и мои родители, я не совсем американец. Довольно забавно, если принять во внимание, что я посвятил свою жизнь службе моей стране. Я патриот, но не врубаясь в массовую культуру.

– Значит, вы не прошли бы теста «друг или враг», если бы кто-нибудь спросил вас, кто играет центральным нападающим в «Метз».

– Нет, боюсь, меня пристрелили бы на месте.

Лиза разлила оставшееся вино по стаканам и взглянула на Холлиса.

– Ну вот, теперь мы кое-что знаем друг о друге.

– Да, я очень рад, что у нас была возможность поговорить.

Принесли еду, и Холлис спросил:

– Что это за чертовщина?

– Это – довта, суп, приготовленный из кислого молока и риса. Эта кухня похожа на турецкую. Она отчасти сложна и намного разнообразнее и глубже славянской кухни. А вот эта штука на синей тарелке с отбитыми краями называется «голубцы».

Во время обеда Холлис периодически посматривал на часы. Лиза заметила это. На ее вопросительный взгляд Сэм сказал:

– Если у вас этот день свободен, то мы могли бы чем-нибудь заняться. Как вы отнесетесь к тому, чтобы проехаться по стране?

– Не надо шутить.

– А я вовсе и не шучу.

– Куда? Как?

– Я должен отправиться в Можайск по официальному делу. У меня есть пропуск на ваше имя.

– Да? Мне бы очень хотелось съездить с вами. А что это за дело?

– Весьма скверное, Лиза. В можайском морге находится Грег Фишер.

Лиза перестала есть и опустила глаза.

– О Боже, Сэм... Этот бедный мальчик...

– Вы все еще хотите поехать?

Она кивнула.

Хозяйка принесла крепкий турецкий кофе и медовые шарики. Холлис пил кофе, а Лиза молча ела. Она закурила сигарету и спросила:

– Он... пытался убежать или что?

– Нет. Они утверждают, что по дороге в Москву, перед поворотом на Бородино, машина попала в аварию. Они говорят, что он вообще не был в гостинице «Россия».

– Они лгут!

– Как бы то ни было, это – их страна. Я все коротко расскажу вам в машине. Но хочу, чтобы вы сразу поняли, если мы поедем вместе, я не могу гарантировать вам безопасность.

– Безопасность?

– Мне кажется, что КГБ удовлетворено тем, как они справились с этой проблемой. Возможно, они не считают нужным подстраивать еще один несчастный случай. Но, с другой стороны, они не так логичны, как мы, и поэтому непредсказуемы. Им известно, что вы разговаривали с Грегори Фишером по телефону, и они знают, что на пропуске указано ваше имя. Это не должно превратить вас в мишень, однако вы же не знаете, о чем они думают. Вы по-прежнему намереваетесь ехать?

– Да.

– Почему?

– А почему едете вы, Сэм? Мог бы поехать кто-нибудь из консульского отдела.

– Собираюсь разнюхать там все вокруг. Вы же знаете.

– Так вот зачем надо было надевать эту темную одежду и прятать на ноге кобуру с пистолетом.

– Совершенно верно.

– Ну что ж... Я помогу вам разнюхивать все вокруг. Ваша компания доставляет мне огромное удовольствие.

– Благодарю вас.

– Не за что. К тому же чувствую, что с самого начала я в этом... понимаете?

– Да. – Он поднялся и положил на стол шесть рублей. – Что ж, кормят здесь весьма недурно. К тому же здесь довольно милая атмосфера и нет этой электронной какофонии, как в «Праге» и прочих ресторанах. Я бы дал этому заведению две с половиной звездочки. Пошлю-ка я письмо в «Мишелин».

– Спасибо вам зато, что вы такой славный парень. В следующий раз угощение за мой счет, – сказала Лиза.

– В следующий раз заведение выбираю я.

– И это будет место, где лучше атмосфера?

– Будьте уверены! Я знаю одно местечко, где проводят время кагэбэшники.

– Разыгрываете?

– Вовсе нет.

– Здорово! Возьмите меня туда.

Они вышли из ресторанчика в прекрасном расположении духа.