Разбудил меня солнечный свет из окна и запах кофе. Открыв глаза, я увидел перед собой Синтию: она была уже одета.

— Внизу, оказывается, есть кафетерий, — сказала она, протягивая мне пластмассовый стаканчик.

— Который час? — спросил я, намереваясь встать с постели.

— Восьмой, — ответила она.

— Что? — переспросил я, вспомнив, что лежу под одеялом совершенно голый. — Почему ты меня не разбудила?

— На поломанные кусты я вполне могла взглянуть и одна.

— Так ты уже побывала там? Удалось что-нибудь обнаружить?

— Да. Какая-то машина, несомненно, съезжала с шоссе на Джордан-Филд в пятидесяти метрах от дороги вдоль стрельбищ. След от шин, правда, размыт дождем, но остались сломанные ветки кустов и даже царапина на стволе сосны, совсем свежая.

Я сделал большой глоток кофе, надеясь, что он промоет мне мозги. На Синтии были синие джинсы и белая тенниска, вид у нее был сияющий.

— Так значит, содрана кора с дерева? — переспросил я.

— Да. Так что мне пришлось съездить на Джордан-Филд и разбудить несчастного Кэла. Он вместе с помощником вернулся со мной к той сосне и выпилил поврежденную часть ствола.

— И что же?

— Мы поехали назад в ангар и под микроскопом разглядели следы краски. Кэл отправит этот кусок в лабораторию в Форт-Джиллем, где определят марку краски, связавшись с производителем, или же по имеющимся там образцам. Тем более, что я сказала, что мы подозреваем джип «чероки» черного цвета.

— Прекрасно. А мы тем временем обнаружим царапину на джипе миссис Кент.

— Надеюсь. И тогда у нас будут необходимые для твоей версии доказательства.

— Верно. — Я зевнул и прокашлялся. — К сожалению, даже если подтвердится, что эта краска именно с черного джипа «чероки», это будет говорить лишь о том, что один из аналогичных автомобилей оцарапал сосну. Но для меня и этого вполне достаточно.

— И для меня тоже.

Я допил кофе и поставил стаканчик на столик рядом с кроватью.

— Лучше бы ты меня разбудила. Ты пыталась это сделать?

— Я не решилась: у тебя был слишком усталый вид.

— Ладно, ты все равно молодец.

— Спасибо. Я отдала Кэлу Сиверу твои башмаки, так что теперь и твои следы обозначены на плане.

— Благодарю. Я подозреваемый?

— Пока нет. Но Кэлу все равно требовалось иметь и твои отпечатки.

— Надеюсь, ты почистила мои ботинки?

Синтия пропустила эту шпильку мимо ушей и сказала:

— Кэл получил из Форт-Джиллема компьютерную программу и теперь готовит программу для компьютера в ангаре, чтобы можно было продемонстрировать на дисплее все отпечатки ног на месте преступления, как установленных, так и неустановленных лиц. Я подробно ознакомила его с нашей версией случившегося в ту ночь. — Синтия встала с края кровати и подошла к окну. — Дождь прекратился. Появилось солнце. Хорошая погода для урожая. Хороший день для похорон.

Я заметил на кровати листок бумаги и поднял его. Это была распечатка письма Энн Кемпбелл к миссис Кент. Я стал читать:

«Дорогая миссис Кент! Пишу вам в связи с непростыми отношениями, сложившимися между мной и вашим супругом… — И заканчивалось письмо так: — Уважая вашего супруга как специалиста своего дела, я не испытываю к нему никакого личного интереса. Мне думается, что ему следует посоветоваться с психологом и даже, ради его же пользы, взять отпуск и потом сменить место службы. Так он спасет и свою карьеру, и репутацию, и мою репутацию, и избежит ненужных осложнений в гарнизоне, под началом моего отца. Искренне ваша, Энн Кемпбелл». — Последнюю фразу я повторил вслух.

Я усмехнулся, а Синтия, обернувшись, заметила:

— Следует отдать ей должное: голова у нее была на месте.

Я кинул листок на столик.

— Кент наверняка видел оригинал и пришел в ярость. Кстати, есть какие-то новости от этого эксперта по отпечаткам ног из Окленда?

— Пока нет.

— Ладно. Мне требуется привести себя в порядок, и я голый.

Синтия кинула мне халат и отвернулась к окну. Я вылез из постели, надел халат и пошел в ванную. Там я умылся и намылил лицо. В комнате зазвонил телефон, и Синтия взяла трубку. Из-за шума воды я не разобрал, с кем она говорит, но спустя минуту она просунула голову в дверь и сообщила, что это был Карл.

— Что ему нужно? — спросил я.

— Он хотел уточнить, не ошибся ли он номером.

— Ага…

— Он в Атланте, к десяти часам будет здесь.

— Перезвони ему и сообщи, что здесь ожидается буря.

— Он уже в пути.

— Потрясающе! — Я закончил с бритьем и начал чистить зубы. Синтия вернулась в мой номер. Я включил душ, и в этот момент в ее комнате раздался телефонный звонок. Я решил, что это что-то срочное и важное, и сам подбежал и снял трубку.

— Кто это? — услышал я мужской голос.

— А вы кто? — спросил в свою очередь я.

— Это говорит майор Шольц. Что вы делаете в номере моей жены?

Хороший вопрос. Я мог бы и соврать нечто типа того, что он не туда попал, или же придумать что-нибудь еще, но я сказал:

— Собственно говоря, я делаю то же самое, что делал и в Брюсселе.

— Что? Какого черта… Бреннер? Это Бреннер?

— К вашим услугам, майор.

— Подонок! Считай, что ты мертвец. Ты понял меня, Бреннер? Ты труп.

— У тебя уже был шанс в Брюсселе. Второго не будет.

— Сукин ты сын!

— Мисс Санхилл вышла. Что-нибудь передать ей?

— Куда она вышла?

— Она в ванной.

— Мерзавец!

Почему он так нервничает, если у него самого есть подружка и они решили развестись? Все-таки мужчины странно устроены, даже разводясь с женой, каждый считает, что имеет на нее права. Логично? Нет, не совсем, подумалось мне, что-то тут не то. Похоже, я совершил большую ошибку.

— Готовь свою задницу, Бреннер! — порекомендовал мне между тем майор Шольц.

— Вы с Синтией разводитесь? — спросил я.

— Разводимся? Да кто тебе это сказал, скотина? Дай мне немедленно эту суку!

— Так разводитесь или нет?

— Немедленно позови к телефону эту дрянь!

— Одну минуту, — сказал я и, положив трубку на кровать, задумался. Жизнь порой наносит неожиданные удары в подбрюшье, но со временем боль стихает, вновь появляется надежда и сердце вновь стучит бодрее, и в походке обнаруживаются упругость и уверенность, но тут у тебя из-под ног внезапно выдергивают ковер, и ты снова шлепаешься задом на паркет. Я взял трубку и произнес:

— Она перезвонит.

— Пусть только попробует не перезвонить! Я тебе это припомню, крысиное отродье, гаденыш безродный…

Я положил трубку и вернулся под душ. В ванную вновь заглянула Синтия.

— Я позвонила в школу психологических операций, — перекрывая голосом шум воды, сообщила она, — там мне сказали, что полковник Мур ночевал в своем кабинете. Я попросила передать ему, что его ждут в военной полиции через час. О’кей?

— О’кей, — отозвался я.

— Я выложила твою военную форму: на прощальную церемонию нам лучше прийти в мундирах.

— Спасибо.

— Я тоже переоденусь.

— О’кей.

Сквозь стекло душевого отсека я видел, как она прошла через ванную в свою комнату. Дверь за ней закрылась, и я выключил воду и ушел в свой номер.

В восемь утра, одетые в мундиры, мы подъехали на моем «блейзере» к зданию военной полиции.

— Тебя что-то беспокоит? — спросила Синтия.

— Нет, — ответил я.

Придя в наш кабинет, я выпил чашку кофе и стал разбирать накопившиеся записки и сообщения. Вскоре пришел полковник Мур, тоже в парадном мундире по случаю похорон, хотя и слегка помятом. Вид у него был не самый свежий. Он где-то умудрился раздобыть пару туфель. Синтия пригласила его присесть. Не мудрствуя лукаво, я заявил ему:

— Полковник, у нас имеются основания подозревать в убийстве Энн Кэмпбелл полковника Кента.

Он удивился и молча уставился на меня.

— Что вы об этом думаете? — спросил я его.

Он немного подумал и сказал:

— Он начал в последнее время раздражать ее, но…

— Что вам говорила о нем Энн?

— Ну, что он ей постоянно названивает, пишет письма, появляется без предупреждения то на работе, то у нее дома.

— В ночь, когда она была убита, — спросил я, — не говорила ли она вам, когда вы ей позвонили в штаб, что он приезжал или же звонил ей?

— Она сказала, как я теперь вспоминаю, что не поедет на своей машине, а воспользуется служебной. Она упомянула что-то о том, что Билл Кент снова досаждает ей, поэтому лучше поехать на джипе, это будет не так подозрительно. К тому же ее «БМВ» останется у входа в здание штаба на всю ночь. Удобнее было бы, если бы она поехала на своей машине, поскольку в ней имеется радиотелефон, и мы могли бы быстрее с ней связаться. Но все обошлось, и мы встретились вовремя на стрельбище, хотя она и поехала на джипе.

— А при встрече она не упоминала о Кенте? — спросила Синтия.

— Нет…

— А не говорила ли она, что за ней кто-то следил?

— Нет… Впрочем, она сказала, что кто-то ехал следом за ней на автомобиле, но только до поворота на Джордан-Филд. Ей казалось, что все складывается так, как и задумано, и я позвонил по переносному телефону ее отцу и прокрутил ее запись.

— И после этого вы пошли на стрельбище? — спросила Синтия.

— Да, — кивнул Мур.

— А потом, когда все было сделано, вы укрылись и стали ждать генерала за уборными?

— Да.

— А вам не приходило в голову, что там мог появиться и полковник Кент? — спросила Синтия.

— Мне кажется, что такая мысль меня беспокоила. Он буквально охотился за ней, — наморщив лоб, после некоторого раздумья сказал Мур.

— И после этого у вас не возникло подозрения, что именно он и мог убить ее?

— Ну, теперь, когда я начинаю все снова сопоставлять…

— Из вас получился бы неплохой сыщик, полковник, — заметил я.

— Я думал, что это все-таки дело рук генерала, — признался Мур. — Если честно, то я растерялся, не знал, что и думать. Сперва я решил, что ее убил генерал… Но, поразмыслив, понял, что он всего лишь оставил ее там, и кто-то еще… какой-то маньяк… там случайно оказался. Но я не думал, что это мог быть Кент…

— Но почему? — спросил я.

— Ну, ведь он начальник военной полиции… женатый человек… да, он любил ее, и теперь, после этого разговора, я понимаю, что он вполне мог и убить. С позиции психолога, он стал одержим ею и вел себя неразумно. Энн не могла больше контролировать его.

— Энн сама же и создала это чудовище, — подчеркнул я.

— Вы правы.

— Она понимала это?

— До некоторой степени. Она просто не привыкла иметь дело с мужчинами, не поддающимися ее контролю. Исключение составляли ее отец и Уэс Ярдли. Теперь становится ясно, что она не уделила Биллу Кенту должного внимания, недооценила его.

— Попросту говоря, она плохо знала психопатологию.

Полковник Мур промолчал.

— О’кей, а теперь я попросил бы вас вернуться в свой рабочий кабинет и все это изложить письменно, — сказал я.

— Что именно? — вскинул брови Мур.

— Все. Полный отчет о вашем участии в данном деле. Отдадите мне его в часовне после службы. У вас есть два часа, так что печатайте побыстрее. И чтобы никому ни слова об этом!

Полковник Мур молча встал и ушел — это была лишь слабая тень человека, с которым судьба свела меня два дня тому назад.

— Преступление казалось таким сложным, и мы работали на износ, — заметила Синтия, проводив его взглядом, — а разгадка была у нас под самым носом.

— Поэтому-то мы ее и не разглядели, — назидательно отметил я.

Синтия еще несколько минут рассуждала на эту тему, а я молча слушал. Она пристально смотрела на меня.

Чтобы как-то разрядить атмосферу, я поднял трубку и набрал номер служебного телефона полковника Фоулера. Он тотчас же отозвался на звонок, и я сказал ему:

— Полковник, я хочу попросить вас найти обувь, в которой вы с миссис Фоулер побывали на стрельбище номер шесть, и уничтожить ее. Затем договоритесь с генералом Кэмпбеллом вот о чем: вы не ездили в ту ночь на стрельбище вообще. И последнее: сразу же после прощальной церемонии увезите отсюда миссис Фоулер, на автомобиле или на самолете.

— Я признателен вам за то, что вы сказали, но я намерен сообщить о своем участии в этой истории, — заявил полковник.

— Ваш непосредственный начальник считает, что вам лучше этого не делать.

— Но это незаконно.

— Послушайте, полковник, сделайте всем одолжение — самому себе, вашей жене, вашей семье, всей армии, мне и Кэмпбеллам: забудьте обо всем этом. Подумайте хорошенько.

— Я подумаю.

— Один вопрос: это вы взяли ее перстень выпускницы Уэст-Пойнта?

— Нет.

— А штык еще торчал у нее между ног, когда вы там были?

— Да, но только он был воткнут не в землю, а рукояткой в ее влагалище.

— Понятно.

— Я вынул его и выбросил.

— Куда?

— С моста в реку. Он, наверное, пригодился бы вам, чтобы снять отпечатки пальцев?

— Да, пожалуй, — согласился я, хотя и понимал, что Кент не оставил бы отпечатков.

— Сожалею, что поторопился, — продолжал Фоулер, — но я сделал это в порыве чувств. У меня он вызывал отвращение.

— От этого дела нас всех тошнит, — заметил я.

— Ну и кашу мы здесь заварили, Бреннер. Скажу прямо: мы все по уши в дерьме.

— В жизни всякое случается.

— У меня все шло нормально, пока она не появилась здесь два года тому назад. И знаете, что я вам скажу? Виноваты во всем мы сами, а не она.

— Я склонен в этом с вами согласиться, — произнес я. — Сегодня днем я, вероятно, произведу арест.

— Кто он?

— Пока говорить не имею права. Увидимся на похоронах.

— Ну что ж, до встречи.

Я положил трубку. Почему всегда бывает так, что не успеешь перевести дух после одной порции дерьма, как тебе тотчас же подкладывают еще кучку? В данном случае угощающим был майор военной полиции по фамилии Дойл. Он вошел в кабинет, посмотрел на Синтию и обратился ко мне:

— Мистер Бреннер, это вы подписали приказ об освобождении из-под стражи старшего сержанта Далберта Элкинса?

— Так точно, сэр.

— Мы поместили его в казарму роты военной полиции.

— Замечательно.

— Он был обязан каждые три часа отмечаться у дневального роты.

— Это вполне разумные требования.

— Так вот, он не явился на первую же поверку в восемь утра.

— Что? — мысленно чертыхнулся я.

— И с тех пор его никто не видел.

Синтия посмотрела на меня и отвела взгляд.

— Мы разослали на него сторожевые листы и уведомили полицию Мидленда, округа и штата Джорджия, — сообщил мне майор Дойл. — А начальник гарнизонного отделения СКР майор Боуэс требует предоставить ему рапорт по данному делу. — Майор Дойл мрачно ухмыльнулся и добавил: — По делу, которое вы провалили, мистер Бреннер. — С этими словами он повернулся и ушел.

Некоторое время я молчал, уставившись в пространство, наконец Синтия нарушила гробовую тишину:

— Со мной однажды тоже случилось нечто подобное, — сказала она.

Я продолжал молчать.

— Но лишь однажды, — повторила она. — Так что не стоит разочаровываться в людях.

Это был самый подходящий момент, чтобы сообщить ей о моем разговоре с ее муженьком, и я уже было раскрыл рот, но как назло в кабинет вошел Карл Хелльманн собственной персоной.

При появлении большого начальника мы с Синтией вскочили с мест. Босс величественно кивнул, огляделся и пожал нам руки. Синтия, как самая младшая среди присутствующих по званию, уступила ему стул, на который шеф и уселся. Синтия присела рядом на стул для посетителей, я же опустился на свое место за столом.

Карл был, как и мы, в зеленой форме, свою фуражку он бросил перед собой на стол.

Как и я, Карл когда-то служил в пехоте, причем примерно в то же самое время, что и я. Наши мундиры украшали практически одни и те же ордена и знаки отличия, включая Бронзовую Звезду за личную доблесть и крест «За боевые заслуги». Мы прошли сквозь схожие испытания, были одного возраста и поэтому обычно пренебрегали некоторыми формальностями. Но в это утро я был настроен на сугубо деловой и официальный лад, поэтому сказал:

— Желаете кофе, сэр?

— Благодарю вас, нет, — ответил он.

Карл был довольно импозантным мужчиной с твердым подбородком, голубыми глазами и шапкой подернутых сединой черных волос. Тем не менее женщины не находили его сексуальным, возможно, из-за его сухих и формальных манер. Он действительно был весьма чопорным человеком, однако настоящим профессионалом.

Мы обменялись любезностями, затем Карл, со своим легким акцентом, сказал, обращаясь ко мне:

— Насколько я понимаю, наш главный свидетель по делу о торговле оружием дезертировал.

— Так точно, сэр.

— Не могли бы вы напомнить мне, что побудило вас освободить его?

— Боюсь, что в данный момент нет, сэр.

— Остается лишь удивляться тому, что человек, получивший редкую возможность стать свидетелем, находящимся под защитой государства, решился на еще одно правонарушение и бежал.

— Именно так, сэр.

— Вы объяснили ему, что он будет освобожден от наказания?

— Так точно, сэр, но, очевидно, недостаточно ясно.

— Иметь дело с непонятливыми людьми очень сложно, Пол. Вы рассчитываете, что перед вами равный вам по уму и рассудительности человек, а он оказывается законченным идиотом и сажает вас в лужу. Он невежествен и труслив, он раб собственных инстинктов. И, едва двери тюрьмы открываются перед ним, он убегает. Все вполне понятно.

— Я думал, что вполне завоевал его доверие, сэр, — прокашлявшись, сказал я. — Мне казалось, что он все осознал.

— Безусловно, именно так вы и считали, Пол. Именно этого он и добивался, находясь в камере. Это хитрые бестии.

— Так точно, сэр.

— Надеюсь, что в следующий раз вы проконсультируетесь со мной, Пол, прежде чем выпускать из тюрьмы особо опасного преступника.

— Он был всего лишь свидетелем, сэр.

— Да он не видел ни малейшей разницы между «обвиняемым» и «свидетелем», черт вас подери, Пол, — подавшись вперед, раздельно произнес Карл. — Он понимал одно: его упрятали за решетку, потом выпустили, и он дал деру.

— Так точно, сэр.

— Статья 96-я Дисциплинарного устава Вооруженных Сил США предусматривает серьезное наказание за освобождение из-под стражи заключенного вследствие халатности или злого умысла. Вам грозят большие неприятности, Пол.

— Так точно, сэр.

Карл откинулся на спинку стула.

— А теперь мне хотелось бы узнать, что здесь интересного произошло за последнее время. Надеюсь, у вас есть что мне рассказать?

Что ж, для начала я мог бы сообщить, что мне так и не удалось переспать с Синтией и что она наврала мне про своего мужа. Я мог бы добавить, что очень зол и подавлен, что из головы у меня не выходит Энн Кэмпбелл, а начальник военной полиции, чей кабинет находится в этом же коридоре, наиболее вероятный убийца, что глупый Далберт сделал ноги и мне вообще сегодня явно не везет.

Хелльманн взглянул на Синтию.

— Может быть, вы мне что-нибудь сообщите?

— Да, сэр, — кивнула Синтия и начала рассказ об уликах, добытых судмедэкспертами, после чего поведала шефу об открытиях, сделанных Грейс Диксон, о показаниях обоих Ярдли и причастности к этому делу майора Боуэса, полковника Уимса и других штабных офицеров.

Карл внимательно слушал ее.

Затем Синтия изложила подредактированную версию наших бесед с генералом Кэмпбеллом, миссис Кэмпбелл, полковником Фоулером и миссис Фоулер, а также с полковником Муром. При этом она ни словечком не обмолвилась ни о конкретной роли в этой истории четы Фоулеров, ни о потайной комнате в подвале дома убитой, ни о Билле Кенте. Именно так я и сам бы построил свой устный рапорт. Да, за минувшие двое суток Синтия многому у меня научилась.

— Итак, вы теперь понимаете, надеюсь, — сказала она Карлу, — что это дело обусловлено жаждой мести, справедливого наказания за происшедшее с Энн Кэмпбелл десять лет назад в Уэст-Пойнте, и ее извращенным экспериментом с применением методов психологической войны в личных интересах.

Карл кивнул.

Синтия также удачно упомянула и Фридриха Ницше — в контексте его влияния на формирование мировоззрения Энн Кэмпбелл. Карла это весьма заинтересовало, и я догадался, что Синтия предвидела это, учитывая личность слушателя.

Карл с глубокомысленным видом мудреца откинулся на спинку стула, сцепив на груди ладони и устремив взгляд сквозь стену, и Синтия, не дожидаясь, пока с его уст сорвется сентенция о главном смысле жизни, завершила свое повествование словами:

— Пол проделал исключительную работу, и я многое почерпнула для себя, работая вместе с ним.

Меня едва не стошнило.

Еще минуту Карл хранил мудрое молчание, и я заподозрил, что разгадка смысла бытия ускользает от него. Синтия пыталась перехватить мой взгляд, но я отводил глаза.

Наконец полковник Хелльманн изрек:

— Ницше. Да. В отмщении и в любви женщина еще более дика и жестока, чем мужчина.

— Сэр, это Ницше или ваше личное мнение? — поинтересовался я.

Он выразительно посмотрел на меня, и я почувствовал, что лед подо мной потихоньку тает.

— Очень хорошо, — сказал он Синтии. — Вы выявили мотивы — падение нравственности и коррупцию офицерского состава и страшные тайны этого гарнизона.

— Благодарю вас, сэр.

Карл посмотрел на меня, потом на свои часы и спросил:

— Не пора ли нам отправиться в часовню?

— Так точно, сэр.

Он встал, и мы тоже встали. Все взяли свои головные уборы и направились к выходу.

Мы уселись в мой «блейзер», причем Карл — на почетном месте, на заднем сиденье. По дороге в гарнизонную часовню Карл наконец задал сакраментальный вопрос:

— Вы знаете, кто это сделал?

— Полагаю, что да, сэр, — ответил я.

— Не будете ли вы настолько любезны, чтобы поделиться своими соображениями со мной?

«А не все ли тебе равно?» — подумал я и сказал:

— Определенное стечение обстоятельств, некоторые показания свидетелей и результаты экспертизы дают основания подозревать полковника Кента. — Произнеся эти слова, я взглянул в зеркало и впервые за это утро получил истинное наслаждение при виде того, как расширились у Карла глаза. Нижняя челюсть его, однако, не отвисла, и я добавил: — Начальника здешней военной полиции, сэр.

— Вы готовы предъявить ему официальное обвинение? — придя в себя, спросил Карл.

«Один-ноль в мою пользу, Карл!» — мысленно усмехнулся я и ответил:

— Нет. Я намерен передать материалы дела ФБР.

— Почему?

— Они нуждаются в дополнительной проверке и уточнении.

— Расскажите, что вам уже известно.

Я вырулил на парковочную площадку перед гарнизонной часовней — массивным строением в георгианском стиле из кирпича, пригодным как для свадеб и похорон, так и воскресных богослужений и уединенных молитв перед отправкой на фронт. Мы вышли из машины и тотчас же почувствовали, что денек выдался жаркий. Площадка была заполнена автомобилями, и машины приходилось ставить уже на шоссе и на газонах.

Синтия достала из сумочки лист бумаги и протянула его Карлу.

— Это было в компьютере Энн Кэмпбелл. Письмо к миссис Кент, — пояснила она.

Карл пробежал текст, кивнул и вернул письмо Синтии.

— Я понимаю, какой гнев и какое унижение испытал полковник Кент, когда его жена получила такое письмо. Но могло ли это толкнуть его на убийство?

В этот момент неподалеку прошел, помахав нам рукой, сам Уильям Кент, и Синтия сказала Карлу:

— А вот и он сам.

— Вид у него не затравленный, — заметил Карл, проводив полковника взглядом до входа в часовню.

— Он в замешательстве, — возразила Синтия, — и, по-моему, вот-вот сделает решительный шаг: сперва убедит самого себя, что поступил правильно, а потом скажет об этом нам.

— Вот в чем и заключается секрет нашей работы! — заметил Карл. — Не наседать на преступника с мучительным для него вопросом, прав ли он или нет, а дать ему возможность самому изложить свои соображения о содеянном. У вас есть другие доказательства его виновности?

Синтия в нескольких словах ознакомила его с содержанием дневниковых записей Энн Кэмпбелл о Кенте, рассказала о сложном отпечатке сапог с места происшествия, о джипе в сосновой роще и о наших разговорах с подозреваемым.

— Таким образом, — подытожила она, — у него были и мотивы, и возможности, и, не исключено, решимость действовать, по крайней мере в тот момент. И хотя он и не профессиональный убийца, убийство не является для него чем-то совершенно незнакомым, в силу его профессии. Кроме того, у него было хорошее прикрытие и все возможности следить за ходом расследования и влиять на него, чем он и воспользовался: не обеспечил, например, сохранность места преступления, в результате чего многие следы были уничтожены. Но алиби у него все равно очень слабое или вообще отсутствует, как обычно и бывает при неподготовленных преступлениях.

Хелльманн кивал, слушая доводы Синтии, и наконец высказал свое собственное мнение знатока:

— Если вы правы, если можете доказать это, тогда считайте, что завершили это расследование без тяжелых последствий для остальных. Но если вы ошибаетесь, это дело погубит не только вас обоих, но и разрушит судьбы многих людей в ходе дальнейшего расследования.

— Так точно, сэр, — кивнула Синтия, — именно поэтому мы и работаем и днем, и ночью без отдыха. Но теперь от нас уже мало что зависит, — тут она взглянула на меня, — и Пол прав, говоря, что мы не рекомендовали бы сейчас предъявлять официальное обвинение. Это не дало бы ничего хорошего ни нам, ни вам, ни СКР и ни армии в целом.

Карл наморщил лоб, сопоставляя все «за» и «против», и обернулся ко мне:

— Вы сегодня как-то непривычно спокойны, — заметил он.

— Мне нечего вам сказать, полковник, — произнес я с подчеркнутым уважением к его званию.

— Вы расстроены побегом вашего подопечного?

— Нет, нисколько.

— Он все утро какой-то вялый, — вставила Синтия. — Еще до вашего приезда я это подметила. — Она улыбнулась, но я сохранил каменное лицо, и улыбка ее погасла. Мне и в самом деле опостылело все на свете и хотелось поскорее убраться из этого городка, от жаркого солнца, вообще из Джорджии, и никого не видеть.

— Мы можем остаться без мест, — сказал я и направился к часовне.

Карл и Синтия последовали за мной.

— Вы должны предоставить ему последнюю возможность признаться самому, — обратился Карл к Синтии.

— Кому — Полу? — кокетливо спросила она.

— Нет, мисс Санхилл, полковнику Кенту.

— Вы правы, мы тоже об этом думали.

— Знаете, если правильно настроить человека, он покается в самом зверском преступлении. Убийцу, лишившего жизни любимого человека, гнетет бремя содеянного, и он стремится разделить с кем-то эту тяжкую ношу. Ведь в отличие от закоренелых уголовников, у него нет сообщников, с которыми можно было бы поделиться и посоветоваться, такой человек одинок и хочет облегчить душу.

— Вы правы, сэр, — кивнула Синтия.

— Думаете, полковник Кент привлек вас с Полом к этому расследованию из чистого расчета, надеясь тем самым отвести от себя подозрение? Заблуждаетесь! На самом деле он подсознательно стремился быть разоблаченным! — И Карл стал развивать свою мысль, говоря хорошо известные мне вещи и пытаясь склонить нас к решительному разговору с подозреваемым — человеком с большими связями и высокого положения, обладающим, несмотря на допущенные им промахи, достаточно серьезными возможностями. Я живо представил, как будут смотреть на меня своими стальными глазами полковники — члены военной следственной комиссии, когда я буду пытаться доказать им, что полковник Кент — убийца, и что́ они приготовят себе на ужин из моей филейной части, если сочтут мои доводы неубедительными. И тем не менее мне хотелось рискнуть, но только не раньше, чем Карл отдаст мне приказ.

Я взглянул на часовню: там все было готово к началу похоронной церемонии. Почетный эскорт уже вошел внутрь, а взятый из музея старинный лафет уныло ожидал, когда на него водрузят гроб.

Для освещения траурной церемонии были допущены, как я узнал из меморандума на своем письменном столе, только избранные представители прессы и лишь два фотографа из армейского управления общественной информации. В том же меморандуме, подписанном полковником Фоулером, рекомендовалось уклоняться от интервью журналистам.

Мы поднялись по лестнице и вошли в притвор, где с десяток мужчин и женщин тихо переговаривались между собой проникнутыми скорбью голосами. Мы расписались в книге гостей, и я вошел под навес, где в душном сумраке стал выглядывать среди заполненных рядов скамей свободные места. Никто, конечно, не принуждал в обязательном порядке приходить на прощание с усопшей дочерью начальника гарнизона, но только, пожалуй, слабоумный мог дерзнуть не появиться здесь либо на церемонии на Джордан-Филд.

Часовня могла вместить не более шестисот человек, так что все офицеры гарнизона и почетные граждане Мидленда не могли одновременно отдать покойной свой последний долг, но я не сомневался, что остальные уже начали собираться на летном поле, куда покойную должны были перевезти из часовни после церковной церемонии.

На хорах над нами негромко звучал орган, и мы на мгновение застыли в проходе, не решаясь подойти к гробу, стоящему на катафалке у ступеней алтаря. Наконец я собрался с духом и медленно пошел вперед, слыша за собой приглушенную поступь Синтии и Карла.

Возле полуоткрытого гроба, задрапированного флагом, я замер и взглянул на покойную.

Энн Кэмпбелл выглядела, как и рассказывал Кент, умиротворенной. Голова ее покоилась на розовой атласной подушке в обрамлении аккуратно уложенных волос. Грима на ее лице, как я подметил, было больше, чем она, возможно, использовала за всю свою жизнь.

Парадный мундир — белый китель с золотым галуном и гофрированная блузка — придавал ей просветленный и почти непорочный вид. Левая половина ее груди была украшена медалями, сложенные руки сжимали эфес офицерской сабли в ножнах, как могли бы сжимать крест или четки. Большая часть этого почетного атрибута выпускника военной академии была скрыта покровом.

Признаться, это зрелище потрясло меня: красивое лицо, золотистые волосы, золотой галун кителя, сверкающая бронзой и сталью сабля и белоснежный мундир на фоне розовой атласной обивки гроба.

Все это я созерцал считанные мгновения, какие-то секунды, после чего как добропорядочный католик перекрестил покойную и, обойдя гроб, двинулся назад по центральному проходу.

В двух первых рядах справа я заметил семейство Кэмпбеллов: самого генерала, миссис Кэмпбелл, молодого человека, в котором я узнал по фотографии из семейного альбома их сына, и других его представителей, старых и молодых, одетых в черные костюмы и с траурными повязками на руках — эта традиция все еще жива среди военных.

Я отвел глаза, чтобы не встретиться с ними взглядами, и пошел вперед по проходу. Меня догнали мои коллеги, и мы сели на три свободных места в одном ряду с майором Боуэсом, которого я узнал исключительно по его нагрудной личной карточке, поскольку раньше мы не встречались, и его супругой, как можно было предположить. Боуэс кивнул полковнику Хелльманну, но тот оставил без внимания жест почтения со стороны болвана и прелюбодея. Миссис Боуэс, кстати сказать, оказалась весьма привлекательной дамой, что лишний раз свидетельствует, что все мужчины по натуре свиньи.

Я внезапно почувствовал себя значительно лучше, несмотря на то что минуту назад созерцал бренные останки молодой красавицы, — так нередко случается с людьми, когда они сравнивают свое самочувствие с состоянием менее удачливых смертных, как-то: стоящих на краю краха своей карьеры вроде Боуэса, подозреваемых в убийстве вроде Кента, семейных людей вообще, а также больных, умирающих и мертвых — в частности.

На кафедру вышел капеллан майор Эймс, в обычном зеленом мундире без каких-либо церковных причиндалов, и публика тотчас же затихла.

— Друзья мои! — проникновенно начал свою речь майор Эймс. — Мы собрались здесь, в обители Божьей, чтобы проститься с нашей сестрой Энн Кэмпбелл.

Послышались всхлипы и сдавленные рыдания.

— Капеллан тоже трахал ее, — прошептал я на ухо Карлу.

Его тяжелый подбородок на сей раз все-таки отвис.

День определенно оставлял мне некоторые возможности.