Оберфюрер был у себя, и его секретарь-машинистка Диана соединила меня с ним.

— Привет, Карл! — сказал я.

— Привет, Пол, — сказал он с легким немецким акцентом.

— Здесь произошло убийство, — взял я сразу быка за рога.

— В самом деле?

— Убита дочь генерала Кэмпбелла, капитан Энн Кэмпбелл.

Молчание.

— Возможно, ее изнасиловали, во всяком случае, сексуальное надругательство налицо.

— На службе?

— Да, на одном из гарнизонных стрельбищ.

— Когда?

— Сегодня между двумя семнадцатью и четырьмя двадцатью пятью, — ответил я, что влекло за собой вопросы: кто, что, где и когда.

Он спросил почему.

— Мотив?

— Неизвестен.

— Подозреваемые?

— Нет.

— Обстоятельства?

— Она несла дежурство и отправилась проверять охраняемые объекты. — Я рассказал ему все подробности, добавив обстоятельства моего участия в расследовании — разговор с полковником Кентом, встречу с Синтией Санхилл и осмотр места происшествия и жилища убитой. О комнате отдыха в подвале я умолчал, опасаясь, что разговор прослушивается и записывается на пленку, и не желая подставлять Карла: строго говоря, ему и необязательно было об этом знать.

Помолчав немного, Карл сказал:

— Я хочу, чтобы ты вернулся на место происшествия, когда оттуда уберут труп, и, используя те же колышки, привязал там мисс Санхилл.

— Не понял?

— А я не понимаю, как это здоровая женщина не смогла вытащить палаточные колышки.

— Объясняю, — терпеливо произнес я. — Колышки были вколочены под углом, она не могла обеспечить достаточную подъемную силу. Кроме того, убийца душил ее шнуром, причем первоначально, как мне кажется, вроде бы играючи.

— Возможно, но возможно, и нет. Однако в определенный момент она поняла, что это не игра. А нам известно по опыту, какую силу может проявить женщина, когда ее жизнь в опасности. Скорее всего, ей ввели наркотик или снотворное, так что обрати на этот момент внимание токсикологов. А вам с мисс Санхилл предстоит воссоздать все преступление с начала и до конца.

— Надеюсь, ты подразумеваешь только имитацию?

— Безусловно. Не надо ее насиловать и душить.

— Не узнаю тебя, Карл. Мягчеешь, старина. Что ж, я передам ей твое предложение.

— Это не предложение. Это приказ. А теперь я хочу услышать подробности о результатах обыска в доме капитана Энн Кэмпбелл.

Я рассказал, и он не сделал никаких замечаний по поводу того, что мне не удалось уведомить местные гражданские власти.

— Кстати говоря, — спросил я у него, — у тебя не возникнут осложнения из-за моего вторжения в ее жилище и вывоза из дома имущества?

— Кстати говоря, — ответил он мне в тон, — ты сам поведал о ее склонности к подобному бесцеремонному с ней обращению. Советую научиться самому прикрывать свою задницу, Пол, а не рассчитывать всегда на меня. Даю пять секунд на разрядку, можешь меня мысленно убить.

Я нарисовал красочную воображаемую сцену убийства Карла: вот я сжимаю ему горло, у него вываливается наружу язык, вылезают из орбит глаза…

— Успокоился? — услышал я его голос.

— Еще секундочку… — он синеет, и наконец… — Я слушаю!

— Замечательно. Тебе нужна помощь ФБР?

— Нет.

— А помощник от нас или нашего отделения в Хадли?

— Начнем с того, что я вообще не хочу брать это дело.

— Почему?

— Я еще не закончил другое.

— Так заканчивай.

— Карл, ты отдаешь себе отчет, что это крайне щекотливое дело, что оно…

— У тебя были личные отношения с жертвой?

— Нет.

— Перешли мне факсом отчет обо всем уже проделанном тобой, чтобы к семнадцати ноль-ноль он лежал на моем рабочем столе. Диана его зарегистрирует. У тебя все? Или есть еще что-нибудь?

— Да, есть. Придется что-то решать с прессой, официальным заявлением военного министерства, военной прокуратурой, министерством юстиции, личным заявлением генерала Кэмпбелла и его супруги, его дальнейшей службой здесь и…

— Ограничься расследованием убийства.

— Именно это я и хотел услышать.

— Уже услышал. Что еще?

— Да. Прошу отстранить мисс Санхилл от данного дела.

— Я и не поручал ей его. Почему она им занимается?

— По той же самой причине, что и я: мы оба были здесь, когда это случилось. И мы не связаны с властными структурами или влиятельными лицами, имеющими касательство к делу. Кент попросил нас помочь ему, пока ты не назначил официальную следственную бригаду.

— Считай, что ты получил официальное предписание. Чем тебя не устраивает мисс Санхилл?

— У нас вряд ли сложатся нормальные рабочие отношения. Я даже не имею представления о ее профессиональных качествах.

— Она вполне компетентный сотрудник.

— Но у нее нет опыта в расследовании убийств.

— Ты тоже не специалист по изнасилованиям. Сейчас мы имеем дело и с изнасилованием, и с убийством, так что из вас двоих получится замечательная бригада.

— Карл, мы ведь уже однажды обсуждали эту тему. И ты дал мне слово не сводить нас вместе в командировках. Как она здесь вообще очутилась?

— Во-первых, ничего подобного я тебе не обещал. Интересы армии — прежде всего!

— Замечательно. В интересах армии отстранить ее сегодня же от данного расследования. Ведь свое задание она выполнила.

— Да, я получил от нее рапорт.

— Так в чем же дело?

— Подожди минуточку, не клади трубку. Мне кто-то еще пытается дозвониться.

То, что Карл настаивал именно на моей кандидатуре, говорило о его уверенности в моих способностях справиться с этим сложным заданием. Но мне очень хотелось услышать от него хотя бы намек на сочувствие. Нечто вроде: «Ах да, конечно, дружище Пол, это весьма щекотливое дело, крайне трудное, чреватое неприятными последствиями для твоей карьеры. Но я тебя прикрою. Все это настоящая трагедия для семьи убитой! Ведь она была так молода, красива и обаятельна, так умна! Какое несчастье для родителей!» Будь же наконец человеком, Карл!

— Пол? — услышал я в трубке.

— Да?

— Звонила мисс Санхилл.

Я этого ожидал.

— Какое она имеет право лезть через мою голову!

— Я сделал ей выговор, разумеется.

— И это правильно. Ты же понимаешь.

— Я сказал ей, что ты не хочешь с ней вместе работать, а она заявила, что это типичная дискриминация — по ее половой, возрастной и религиозной принадлежности.

— Что? Да я понятия не имею, какую она исповедует религию!

— Все данные имеются на ее личной нагрудной карточке.

— Карл, не делай из меня дурака.

— Это вполне серьезное обвинение.

— Да говорю же тебе, мы не сработаемся с ней. У нас взаимная личная неприязнь!

— В Брюсселе вы с ней отлично ладили, насколько мне известно.

Черт бы тебя подрал, Карл!

— Послушай, хочешь, я тебе все объясню?

— Нет, мне уже все кое-кто объяснил еще в прошлом году в Брюсселе и мисс Санхилл минуту назад. Я ожидаю от своих подчиненных порядочности в личной жизни и, хотя не требую от тебя принять обет безбрачия и стать монахом, настойчиво рекомендую, по крайней мере, избегать ненужной огласки и не компрометировать себя, армию и порученное дело.

— Такого я не допускал.

— Но если бы жених мисс Санхилл всадил пулю в твою башку, возникли бы неприятности у меня.

— Я бы испустил последний вздох именно с этой мыслью!

— Прекрасно. Ты профессионал и сумеешь наладить с мисс Санхилл профессиональные взаимоотношения. Конец дискуссии.

— Так точно, сэр! Кстати, она замужем?

— А тебе-то какая разница?

— У меня есть некоторые личные соображения.

— До завершения этого расследования ни у тебя, ни у нее не должно быть никаких личных соображений. Вопросы есть?

— Ты сообщил мисс Санхилл об этом странном эксперименте?

— Доверяю эту миссию тебе. — С этими словами Карл Густав положил трубку, оставив меня размышлять, подать ли прошение об отставке или тянуть лямку дальше. При выслуге в двадцать лот я имел полное право написать заявление, получить пенсию в половину оклада и нормальную жизнь.

Завершить военную карьеру можно по-разному. Большинство мужчин и женщин стараются потихоньку дотянуть последний год и кануть в неизвестность. Некоторые же еще долго цепляются за службу, но остаются обделенными при выдвижении на новый чин и волей-неволей подают рапорт, чтобы уйти без скандала. Отдельным везунчикам удается уйти на пенсию в ореоле славы. Случается, однако, что в последний момент ловец славы сгорает в ее лучах дотла. Нужно уметь правильно подловить момент.

Но довольно о карьере. Я отдавал себе отчет, что, откажись я всеми правдами и неправдами от этого дела, оно бы преследовало меня, словно призрак, до конца моих дней. Крючок был заглочен, и, признаться, я не знаю, что бы делал, попытайся Карл освободить меня от него. Но Карл был упрямым сукиным сыном и все делал шиворот-навыворот, поэтому, когда я начал отбрыкиваться от задания, я его получил, а когда сказал, что мне не нужна Синтия, то получил и Синтию. Карл явно преувеличивал свои мыслительные способности.

На рабочем столе в моем новом офисе лежали папки с личной и медицинской учетными картами капитана Энн Кэмпбелл, и я начал с первой из них. В этом досье была отражена вся ее военная карьера в хронологическом порядке и содержались весьма интересные и полезные сведения.

Почти двенадцать лет тому назад Энн Кэмпбелл поступила в Уэст-Пойнт, закончила академию в числе лучших, получила традиционное увольнение на тридцать дней и была направлена, по ее просьбе, в школу подготовки офицеров военной разведки в Форт-Хуачука, штат Аризона. Оттуда она перевелась в Джорджтаун и, проучившись там в адъюнктуре, получила ученую степень магистра психологии. После этого она решила специализироваться на психологических операциях и поступила в школу специальных военных операций имени Джона Ф. Кеннеди в Форт-Брагге, где прослушала соответствующий курс и потом служила в Четвертом полку психологических операций. Затем она была направлена в Германию, откуда вернулась в Форт-Брагг. Далее война в Персидском заливе, служба в Пентагоне, и наконец она очутилась в Форт-Хадли.

Характеристики на нее были на первый взгляд безупречны; впрочем, иного я и не ожидал. Ее коэффициент умственных способностей соответствовал категории гениев, составляющей лишь два процента всего населения. Обычно лица с таким умственным коэффициентом, попадавшие в поле моего зрения в качестве подозреваемых, фигурировали в делах об убийствах. Гении плохо переносят раздражающих их людей, особенно если те путаются у них под ногами и мешают достижению поставленной цели, а кроме того, они склонны воображать, что могут не подчиняться общепринятым правилам поведения. Очень часто это несчастные, раздражительные субъекты, с нарушенной нервной системой и психикой, мнящие себя судьями и присяжными заседателями одновременно, а порой и исполнителями собственного приговора, — вот тогда-то они и становятся мне небезынтересны.

Но теперь я имел дело не с подозреваемым, а с жертвой из разряда гениев, что в данном конкретном случае могло ничего не значить. Однако интуиция подсказывала мне, что Энн Кэмпбелл сама нарушила правила какой-то игры, прежде чем стала ее жертвой.

Я раскрыл медицинскую карту и первым делом заглянул в самый конец, где обычно находится информация о психическом состоянии индивидуума. Там я обнаружил старое заключение психологической пригодности для учебы в Уэст-Пойнте. Вот что писал составивший его психиатр:

«Личность целеустремленная, высокоинтеллектуальная и уравновешенная. Двухчасовое собеседование и результаты тестов не дают оснований заподозрить у нее склонностей к авторитарности, навязчивым идеям, депрессии, возбудимости, фобии, комплексу неполноценности или сексуальным расстройствам».

Далее в заключении говорилось, что не имеется никаких очевидных психологических проблем, которые препятствовали бы выполнению обследуемой ее обязанностей и обязательств в качестве курсанта военной академии США. Энн Кэмпбелл была нормальной восемнадцатилетней американкой с точки зрения критериев конца двадцатого столетия. Положительной девушкой во всех отношениях.

Но в этом же разделе имелось еще несколько страниц, где я обнаружил, в частности, короткую запись психиатра, датированную осенним семестром третьего года обучения в Уэст-Пойнте. Энн Кэмпбелл предписывалось проконсультироваться у главного психиатра, но кто сделал это распоряжение и в связи с чем, не указывалось. Психиатр, доктор Уэллс, записала в карте следующее:

«Курсанту Кэмпбелл рекомендовано лечение и/или обследование на предмет пригодности. Курсант Кэмпбелл утверждает, что жалоб не имеет. Однако она неконтактна, хотя и не в той степени, чтобы дать основание для рапорта на имя ее непосредственного командира. Во время четырех собеседований, каждое продолжительностью примерно в два часа, она неоднократно заявляла, что просто переутомилась, не выдержала физической и учебной нагрузки, волнуется по поводу своего соответствия высоким требованиям и дальнейшего прохождения службы. Такие жалобы и тревоги типичны для курсантов первого и второго курсов, однако крайне редко отмечаются у учащихся на третьем курсе. Мне почти не приходилось наблюдать у них усталость и психический стресс такой степени, что дает мне основания предположить какие-то иные причины для ее нервного расстройства и перевозбужденности, возможно, любовный интерес или семейные неурядицы. Она заверила меня, что дома у нее все в полном порядке и она не испытывает в настоящее время никакого любовного интереса ни к кому-то из курсантов академии, ни к кому-либо вообще.

Наблюдаемая мной молодая женщина явно потеряла в весе, подавленна и чем-то взволнована. Во время наших бесед она несколько раз плакала, но всякий раз справлялась со своими чувствами и брала их под контроль, прося ее извинить.

Временами складывалось впечатление, что она готова раскрыться передо мной, но всякий раз в самый последний момент передумывала. Тем не менее однажды она сказала: „Мне все равно, буду я допущена к занятиям или нет. Как не имеет значения и то, что́ я здесь делаю. Им все равно придется выдать мне диплом“. Я спросила, не является ли причиной такой ее уверенности тот факт, что она дочь генерала Кэмпбелла, на что она заявила: „Нет, они дадут мне возможность доучиться потому, что я сделала им одолжение“.

Когда же я попросила ее уточнить, кто именно и чем ей обязан, она ответила: „Стариканы“. Наводящие вопросы остались без ответов.

Считаю, что в этот момент беседы мы были на грани прорыва, однако все последующие предписания в отношении нее, отданные ее командиром, были отменены без всякого объяснения высшим руководителем, причем фамилия лица, отдавшего данный приказ, мне осталась неизвестной.

Я считаю, что курсант Кэмпбелл нуждается в дальнейшем обследовании и лечении, добровольном или принудительном. В противном случае настаиваю на ее обследовании специальной комиссией на предмет решения вопроса об исключении из академии по психиатрическим показаниям».

Я переписал это короткое заключение, не в силах отделаться от недоумения по поводу того, как вполне уравновешенная восемнадцатилетняя девушка превратилась к двадцати годам в неврастеничку. Легче всего это можно было бы объяснить суровыми порядками в академии, но доктора Уэллс такое объяснение не удовлетворяло, равно как и меня.

Я пролистал досье, решив изучить его более тщательно в другой раз, и уже было захлопнул папку, как вдруг мне на глаза попался вложенный между страниц листок бумаги, на котором я прочел следующее:

«Сражающемуся с чудовищами следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище. Слишком долго заглядывающему в бездну следует помнить, что и бездна вглядывается в него. — Ницше».

Я не понял, почему эта цитата оказалась в медицинской карте, но если военный психиатр все-таки счел нужным оставить этот листок в папке, то и сотруднику службы криминальных расследований он мог пригодиться.