Глава 15

Нездоровый цвет лица мисс Бил наводил на ряд размышлений. От Тайсона не ускользнуло и то, что за последние несколько недель она стала более замкнутой и без конца суетилась не по делу. Он предположил, что виной тому могут быть неполадки в личной жизни, но он ошибся. Мысль о том, что мисс Бил может беспокоиться о нем, поразила его. Он поинтересовался:

– Что случилось?

Она передала ему большой конверт из манильской оберточной бумаги. Первое, что бросалось в глаза, – цвет конверта, который был темнее, чем у обычной деловой корреспонденции. Вторая отличительная особенность – правительственная франкированная марка, дающая право бесплатной пересылки. Еще он заметил, что конверт пришел из Министерства сухопутных сил. Когда он сегодня утром увидел мисс Бил, заглянувшую в его кабинет, сердце у него тревожно екнуло.

Она, запинаясь, произнесла:

– Пришло заказное письмо... Я расписалась... в его получении.

Письмо было адресовано лейтенанту Бенджамину Тайсону. Он положил его на стол, поверх документов.

– Спасибо вам. Вы уже напечатали контракт с Тейлором?

– Почти закончила... – Складывалось впечатление, что мисс Бил не торопилась уходить.

Тайсон невозмутимо спросил:

– Что-нибудь еще?

– Нет... – И не успев сделать шаг к двери, она выпалила: – Вы покидаете нас?

Тайсон держал дистанцию. Его ответ прозвучал уклончиво:

– Время покажет.

И тут она затараторила:

– Ой, мы все считаем, что это ужасно, мистер Тайсон. Ужасно! Это... это несправедливо. Мы все... очень огорчены...

Он подумал, что она за обедом уже навела справки у местных сплетниц, очевидно, в той или иной степени обсуждавших этот вопрос. Он припомнил, что в пехоте после каждого боя практиковалось внеочередное присвоение званий, и люди карабкались изо всех сил, пытаясь получить продвижение по службе, ничуть не беспокоясь о том, под каким огнем они добудут его: из минометов 81-го калибра или под 122-миллиметровыми реактивными снарядами. А народ в бизнесе, корпоративный люд, мало чем отличался от военного.

– Я ценю ваше участие. – Тайсон видел, что мисс Бил словно приросла к своему месту, поэтому добавил: – Если пожелаете, можете остаться.

Не помня себя от радости, мисс Бил начала горячо благодарить:

– Спасибо вам, мистер Тайсон. – Но, следуя служебной этике, поспешно удалилась.

Тайсона растрогала и одновременно озадачила такая, казалось, неподдельная забота о нем. Он всегда полагал, что его коллеги не очень-то почитают его, но, видимо, они сочли, что общество обходится с ним жестоко, и решили выразить свою солидарность. И действительно, насколько он мог судить по газетным сообщениям, прокатилась волна поддержки в виде уличных манифестаций. Он читал, что где-то в Вирджинии некто образовал фонд защиты Тайсона, хотя ни один член этой организации не связался ни с ним, ни со Слоуном. Ему показалось странным, что американцы реагируют на выверты судьбы через газетные публикации. Он хотел верить, что страной в целом движет истинный альтруизм и милосердие, а может, так оно и было.

Бен с презрением посмотрел на манильский конверт и отшвырнул его в сторону.

– Звонит ваша жена, – сообщила по селектору мисс Бил.

– Спасибо. – Тайсон нажал на мигающую кнопку телефона. – Алло?

– Привет! – Голос Марси звучал очень тихо.

Наступило неловкое молчание, потом Тайсон попросил:

– Дай мне номер телефона.

Она отчетливо произнесла цифры и справилась о погоде.

– У нас последние два дня льет дождь. А у вас там как? Тайсон посмотрел в окно.

– Так же.

– Но временами погода меняется.

– Здесь тоже. Как Дэвид?

– Отлично. Нашел себе друзей. Они все дни напролет удят рыбу, даже дождь им нипочем. А место их тусовки знаешь, где? На дискотеке на Мейн-стрит.

– В Саг-Харборе? Как называется? «Верхняя палуба китобойца»? Куда катится мир?

– Кто знает? На Лонг-Варфе духовой оркестр играет по вечерам, представляешь?

– Неужели?

– Да, это как раз то место, где обычно назначал встречи Джон Стейнбек. Так вот, этот «Черный бакен» преобразился до неузнаваемости.

Тайсон удивился, откуда ей все известно:

– Вообще-то совсем не плохо иногда возвратиться на старые места? Хотя порой это тяжело сделать.

– Да, временами.

Тайсон развернулся на своем вращающемся стуле и посмотрел на дождевые струйки, стекавшие по оконному стеклу. У него сложилось двойственное отношение к дождливой погоде: он мог довольно спокойно перенести два муссона, но на третий его уже не хватало.

Марси, вздохнув, спросила:

– Мы еще друзья?

– Конечно.

– Славно. – В голосе не спадало напряжение. – Что новенького на работе?

– Да вот... Весь в деле. Работы полно... Гонка вооружений у некоторых здесь все еще вызывает восхищение.

Марси выдержала паузу.

– Я думала... если... ну, в общем, я решила ехать с тобой в Токио... то есть, я определенно еду, если ты так решил.

Тайсон ответил насмешливо:

– Токио, моя девочка, отменяется.

– Почему?

– Потому что меня прямо сейчас призвали в армию.

– Что?..

– В письме говорится: «Примите искренние поздравления». В конце концов, все катится под откос.

– О... о, Бен...

– У меня состоялась встреча с Кимурой. Я сообщил ему о моем новом статусе. – Не далее как полчаса назад Тайсон имел честь лицезреть непроницаемое лицо господина Кимуры, но японец для него был открытой книгой. Тайсон чувствовал, что Кимура знает о его призыве, хотя мастерски притворяется. Тайсон сказал Марси: – Кимура предложил мне платить половину зарплаты во время действительной службы. Вот я только не уверен, оплатит ли он мне время отсидки.

Марси молчала.

Бен продолжал оживленно говорить:

– Плюс все мои отпускные, оплата в случае болезни и премия в конце года.

– Это... это очень щедро.

– Да. Очень. – Но Тайсон считал, что дело не в щедрости. Так или иначе на эту субсидию раскошелилось правительство. Они не хотели оставлять его без средств. И делали это не в гуманных целях, а следуя стратегии общественных отношений. Но у него не возникало никакого желания подыгрывать им. – Я не осведомлен, чем занимаются в наши дни старшие лейтенанты, и мне, знаешь ли, не наплевать на это, но я посчитал, что с такой оплатой и твоим жалованьем мы в течение года разоримся.

– Что ты имеешь в виду? Разве ты не принял предложение?

– Нет. Видишь ли, я считаю, нужно отказаться из принципа.

– Почему? Это – абсурд, Бен. Возьми половину зарплаты. Ты столько лет гнул спину на эту компанию...

– А как же насчет принципов? Вот ты, к примеру, принципиальный человек? Ведь верно? Поэтому я считал, ты поймешь и отговоришь меня. Ведь деньги тебя беспокоить не должны.

– Ты издеваешься?

– Возможно.

Какое-то время Марси молчала. Чувствовалось, что она пыталась унять раздражение.

– Из каких же принципов ты собираешься отказаться от денег?

– Имею право отказаться от денег, которые не заработал. А еще у меня есть право быть наказанным за последствия чьих-то действий. Право позорить свое правительство. Ну как тебе мой антиадминистративный пафос? Ты гордишься мной?

– Послушай... Я звоню тебе не для того, чтобы пикироваться с тобой... я понимаю тебя... но у тебя же семья...

– Мы выкрутимся.

Тайсон чувствовал, что Марси сильно опечалена, раз так долго молчит.

– Да, мы выкрутимся. Делай то, что считаешь нужным.

Ему показалось, что она говорит искренне. Потом она спросила:

– Что означает твой призыв? Тебе придется куда-то уехать?

– Скорее всего да. Я также получил приказ о назначении. – Он взглянул, поморщившись, на лист бумаги. – Могло быть и хуже...

– Куда же?

– Форт-Гамильтон. В Бруклине. Ты знаешь, где это? Рядом с мостом Верразано.

– Да... ну это отлично. Ты можешь... тебя будут в чем-то ограничивать?

– Не знаю. Мне просто нужно к пятнадцатому июля прибыть, как они выражаются, на место действительной службы. – С минуту он подумал, потом вдруг спохватился и живо спросил: – Постой, а когда моя охота на акул? – Он зашелестел страницами еженедельника. – Четырнадцатого. Чудесно. Я сначала доставлю себе удовольствие, а на следующий день прибуду к месту назначения. Если удастся, я привезу акулу. – Он помедлил, потом добавил: – Представь себе, как вытянутся у них рожи.

Она не ответила, но ему показалось, что он слышит ее приглушенные рыдания.

Тайсон закурил сигарету, положив ноги на подоконник. Если бы он не был женат, он бы бросил работу и к этому моменту уже оказался бы в Гонконге – городе, который он всегда вспоминал с любовью. Все, включая правительство обрадовались бы тому, что он сбежал. Но, к сожалению, не в британскую колонию – Гонконг. Ему следует уехать, как указал старина Чет, в такое место, где власти США не смогут его достать. Он сделал бы так, не будь он мужем и отцом. Но Тайсон чувствовал каждой своей клеточкой, что не отважится на подобное, хотя сама идея казалась заманчивой. Он наблюдал, как дождь стучит в оконное стекло, где-то внизу за стенами кабинета глухо рокочет город, шумит пестрой и суетливой толпой. Тайсон подумал, что было бы интересно услышать мнение жены.

– Что бы ты сказала, если бы я слинял из страны? Я имею в виду, есть ли альтернатива всему этому хаосу?

– Есть. Но ведь твое эго и раздутое чувство ответственности удержат тебя здесь.

Тайсон почувствовал, что ее голос окреп и к ней вернулась былая уверенность. Он сказал, надеясь на поддержку:

– Тогда бы я спас тебя, Дэвида и снял тень позора и стыда со своей страны. Белый дом, наверное, молится день и ночь, чтобы я скрылся с глаз долой и никогда бы их больше не беспокоил.

– Ну если это так, тебе следует получить какую-то компенсацию.

Тайсон подумал, что Марси и Чет Браун прекрасно поладили бы:

– Верно. Попросить денег на авиабилет и оформить пенсию, а после отослать семье. Бразилия не выдает людей, преследуемых законом, но мне тропики противопоказаны. Может быть, Швеция? У них на это дело ограниченная экстрадиция. Я заработаю на усовершенствовании «вольво». Я предложу установить в четырехдверной модели ракетный ортоскоп. Как ты думаешь?

Чувствуя, что Тайсона не остановить в его горьком подтрунивании над собой, Марси изо всех сил старалась подыграть ему.

– Лучше достань себе блондинку из викингов. Ты всегда питал к ним слабость.

Тайсон улыбнулся.

– Ну что ж... Надо подумать об этом на досуге. Ну так бороться или лететь? У меня в запасе несколько недель.

Наступило молчание, оборвавшее мишуру их светской болтовни. Оба растерялись перед предстоящей переменой их жизненного уклада и ощутили бесцельность бытия. Подавленная новостями, Марси робко спросила:

– А как же мы?

Тайсон сам удивился своим словам:

– Я люблю тебя.

Она быстро ответила:

– И я тебя. – Потом добавила уже настойчивее: – Но я вижу, ты решил домой не приезжать? Тайсон молчал. Марси нажимала:

– У тебя и так голова идет кругом и без семейных забот. Ведь верно?

Тайсон ответил не сразу.

– Я нашел одно место в городе. У Пола Стейна, да ты знаешь его. Он собирается в Гемптонс. Я оплачиваю коммунальные услуги, вышвыриваю ночных грабителей, отправляю почту и отвечаю на телефонные звонки.

Вновь воцарилось неловкое для обоих молчание, затем Марси поинтересовалась:

– Они разрешат тебе жить... как это называется?..

– Отдельно. Надеюсь. В казарме для холостых офицеров. Вот мой гороскоп на сегодня: «Вы поменяете хорошо оплачиваемую работу на сидение дома. Перед вами откроются новые возможности на военном поприще. Вы можете отправиться в длительное путешествие по заданию властей или же уехать по своему желанию туда, где вас не смогут найти. Ваша дражайшая половина отнесется к вам с пониманием, если получит открытку из Рио-де-Жанейро».

– Держи меня в курсе.

Тайсон прокрутился на стуле вокруг своей оси.

– О'кей. Номер Стейна у тебя есть. Я приеду в следующий уик-энд.

– Ладно... полегче там со своими настырными сотрудницами.

– Привет Дэвиду.

– Передам.

– О'кей. Береги себя.

– Постараюсь. И ты тоже.

– До свидания.

– До свидания.

Никто из них не хотел вешать трубку, и Тайсон сказал:

– Пока.

– Пока.

Положив трубку на рычаг, он заметил, как сильно трясутся у него руки. Черт! Он стукнул кулаком по столу так, что вся канцелярская мелочь подпрыгнула на целых полдюйма. Черт! Поднявшись с места, он хорошенько поддал ногой корзину для мусора, которая, пролетев через весь кабинет, нашла свое пристанище в дальнем углу.

 

Глава 16

Бен Тайсон стоял перед грилем, держа в одной руке стакан, в другой деревянную лопаточку. Он посмотрел на гамбургер, одиноко лежавший на решетке. Есть в этом что-то патетическое, решил он, перевернув его лопаточкой на другую сторону. Он допил виски. Тишину двора нарушил неожиданно резкий звук выстрела, угомонивший птиц. Где-то вдалеке раздалось несколько глухих, отрывистых звуков, надрывно залаяла собака. Вдоль улицы золотой цепочкой тянулись огоньки, вырисовывались немые очертания домов, двурогий серп луны лил нежный свет на дорогу и тропинку, ведущую к дому. В одном из дворов на его улице кто-то весело и шумно отмечал 4 июля. До Тайсона доносилась музыка, слышался раскатистый смех. 4 июля не был его любимым праздником, но и празднование в одиночестве действовало на него угнетающе. Почти все годы, придя домой, он, Марси и Дэвид, бывало, шли в местный клуб. Там прилагали все усилия, чтобы выстроить на поляне в виде четверки полосатые палатки, в которых торговали горячими гамбургерами, сосисками, запеченными в тесте, разноцветными шарами и сладкой ватой. Взрослые сидели на веранде, потягивая пиво, для детей по обыкновению организовывали подвижные игры, а духовой оркестр играл марши. Единственное, что отсутствовало, к счастью, так это нудные вступительные речи.

Тайсон хотел было присоединиться к празднующим, но раздумал, решив, что не в настроении быть на людях, и к тому же ему недоставало уверенности появиться среди соседей. В этот вечер он решил хорошенько надраться, чтобы отважиться нанять машину и махнуть в Саг-Харбор.

Бен открыл застекленные створчатые двери и про шел в кабинет, налил еще немного виски и взял с полки несколько книг, которые бережно уложил в картонную коробку. Он намеревался с утра переехать на квартиру к Полу Стейну.

Зазвонил телефон, но Тайсон не обращал на него никакого внимания, продолжая шарить по ящикам стола в поисках карманного калькулятора. Телефон продолжал звонить. Только у десяти человек имелись незарегистрированные в справочнике номера, и он даже не мог предположить, кто добивается его в столь поздний час. Он нашел свой калькулятор и бросил его в одно из отделений кейса. Телефон все звонил. Тут его осенило, что это мог быть Дэвид, и он взял трубку.

Незнакомый женский голос спросил:

– Это мистер Бенджамин Тайсон?

Тайсон в свою очередь поинтересовался:

– Кто это?

– Это майор Харпер...

Он почувствовал, как сжался его желудок.

– Я из военной прокуратуры. Мне предписано провести расследование по статье тридцать первой «Кодекса военных законов», чтобы выявить факты пока что голословного утверждения о бесчинствах в госпитале Мизерикорд в республике...

– Вы что, серьезно?

– Да, лейтенант.

Тайсон опустился на стул.

– Откуда вы узнали мой номер?

– Мне его дали вместе с остальными документами...

– Его нет в справочнике.

– Я не понимаю, какое это имеет значение. Я прошу прощения за звонок в праздничный вечер...

– А откуда вы звоните?

– Из Вашингтона, что тоже неважно, лейтенант.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня называли лейтенантом.

– Разве вы не получили приказ, призывающий вас на действительную службу?

Тайсон наклонился вперед и что-то машинально начал чертить в блокноте. Он не ожидал этого звонка, а поэтому был не совсем готов к нему. Всего несколько дней назад он мог бы совершенно легально покинуть страну. А сегодня он является офицером вооруженных сил Соединенных Штатов Америки и не имеет тех свобод, которыми наслаждается большинство американских граждан.

Майор Харпер невозмутимо пояснила:

– У меня здесь список всей зарегистрированной корреспонденции...

– Да, я получил эту чертову повестку.

После минуты молчания майор сказала как можно любезнее:

– Я была бы вам очень признательна, если бы вы относились ко мне с уважением, которое приличествует моему званию.

Тайсон потер лоб и откинулся на спинку стула.

– Вы ждете, чтобы я вас называл мэм?

– Это правильная форма обращения к женщине-офицеру старше вас по званию.

Тайсон шумно вздохнул. У него начала сильно болеть голова, ком подкатил к горлу. Но он произнес следующие слова гораздо мягче:

– Хорошо. Полагаю, что мне следует вести себя как можно вежливее, мэм.

Она ответила ему примирительно:

– Извините, если обошлась с вами строго.

– Ничего страшного. Чем могу быть полезен?

– Как я сказала, я провожу неформальное расследование, чтобы установить, соответствует ли содержание книги «Хюэ: гибель города» реальным фактам. Надеюсь, вы знакомы с этим произведением.

– Что-то припоминаю.

Харпер продолжала:

– Я собиралась начать расследование в других местах, а потом позвонить вам. Но у меня возникла мысль, что, может быть, вы захотите использовать возможность первым дать показания.

– В этом есть здравый смысл.

Майор Харпер заговорила на казенном языке циркуляров.

– Думаю, мне следует уведомить вас о ваших правах согласно статье тридцать первой военного кодекса. Вы имеете право молчать и давать юридическое заключение. Также я ставлю вас в известность, что вам предъявляется обвинение в убийстве.

Тайсон не ответил.

Сделав паузу, она закончила:

– У вас также есть право задать вопросы свидетелям, но к настоящему времени у нас нет ни одного. Как я уже говорила, вы – первый, кому я звоню. Послушайте, ведь как человек, имевший отношение к военной службе, вы знакомы со своими правами. Я хотела бы знать, не желаете ли вы встретиться со мной для беседы?

Тайсон обдумывал ответ. Женщина казалась необычно открытой, признавшись, что не проводила предварительной работы до звонка. Он вспомнил, что процедура расследования в армии заключалась в наступлении на подозреваемого, что, мол, против него уже нашли целый батальон свидетелей и кучу вещественных доказательств.

После недолгого размышления Тайсон пришел к выводу, что на этой стадии прокуратура решила обойтись без натиска. Все зависело, как он понимал, в большей степени от него самого и этой незнакомой женщины, Существовали и другие факторы, но ходатайство следователя, проводящего предварительное расследование, не давать делу ход могло бы подавить этот натиск. Тайсон согласился.

– Хорошо. Давайте встретимся.

Она с готовностью ответила:

– Отлично. Не хотите ли приехать в Вашингтон?

– Не очень.

– Ну тогда я прилечу в Нью-Йорк. Как насчет завтрашнего дня?

Тайсон прикинул в уме возможные дела, затем согласился:

– О'кей.

– Какое время вас устроит?

– А в каком местемы с вами будем беседовать, майор?

– Ну... несколько вариантов... аэропорт, Форт-Гамильтон...

– Нет, нет и нет.

– Ваш офис?

– Не думаю, чтобы это было подходящим местом, даже если бы вы пришли в гражданской одежде.

– Тогда бы мы могли побеседовать у вас дома.

Он предложил:

– Садитесь на девятичасовой рейс. Любой лонг-айлендский лимузин довезет вас до меня. Здесь вы будете около одиннадцати утра.

– Хорошо. В одиннадцать утра у вас. Смею предположить, поскольку вы согласились встретиться, что вы воздержитесь от своего права хранить молчание.

– Тогда бы я не просил вас проделать весь этот путь в Нью-Йорк.

– Отлично... потому что существует возможность, которую мы... я не питаю тщетных надежд, но если мы обсудим это, то дело можно будет закрыть после беседы с вами и другими членами взвода, которых мы разыщем.

– Хорошо.

– И еще одно. Если вы возбудили гражданское дело против автора этой книги, вам не придется отвечать.

– Я как раз думаю над этим.

– Будет ли адвокат присутствовать при нашем разговоре?

– Мне надо подумать.

– Конечно, это ваше право, но как офицеру и образованному человеку он вам не понадобится. – Она предупредила осторожно: – Вы могли бы вызвать адвоката по телефону, однако нет нужды все обострять. Если при нашем разговоре будет присутствовать адвокат, мне придется взять с собой стенографистку и тогда...

– И тогда мне понадобится магнитофон, а как только вы узнаете об этом, в моем доме установят телевизионные камеры и в него набьется столько народа, что... Хорошо. Адвоката не будет.

– Не поймите меня превратно. Согласно кодексу, вы имеете право...

– Я знаю кодекс. Я прошел освежающий память курс в библиотеке.

– Вот и хорошо.

– Можно вам задать один вопрос?

– Конечно.

– Если я лейтенант, а вы майор, почему же я тогда держу ситуацию под контролем? Сейчас, конечно, вы не должны отвечать на это. Вы имеете право, как юрист, утаивать свои намерения.

Майор Харпер помолчала, прежде чем ответить.

– Вы чувствуете себя офицером вооруженных сил?

– Ни в коей мере.

– Тогда звание в сторону. Я беру в расчет ваши эмоции. Должно быть, оно сбивает вас с толку.

– А потерял ориентацию, когда меня первый раз призвали на службу в армию. Данный же случай есть не что иное, как незамаскированная западня.

Майор не знала, что ответить.

– Надеюсь, что служба окажется краткосрочной.

– Я тоже.

– Неужели? – И тут он неожиданно перевел разговор на другую тему. – Вы пьете кофе? Если нет, тогда мне не стоит возиться.

– Кофе – это отлично.

– Увидимся утром. Счастливого праздника. – Он повесил трубку.

Бен поудобнее устроился на стуле и глубоко вздохнул. Он вспомнил голос этой женщины и попытался представить ее лицо. Голос казался приятным, мягким, мелодичным; выговор выдавал уроженку Среднего Запада. Открытая манера разговора подкупала и обезоруживала не потому, что она обладала врожденной деликатностью, а потому, что майор выбрала такой стиль допроса. И было бы благоразумно с его стороны почаще напоминать себе об этом.

А причиной того, что он смог проконтролировать ситуацию, послужило не различие полов или игра на его чувствах. Нет, ей просто приказали найти мягкий подход. Военная прокуратура, Пентагон и, возможно, даже Белый дом вели свою игру осмотрительно.

– Хорошо, – произнес он. – Мне нравится, что со мной осторожничают сильные мира сего. – Он настолько был поглощен собственными страхами, что совсем забыл про их страх...

Тайсон встал и плеснул себе еще немного скотча. Он обвел взглядом частично упакованные коробки, загромождавшие маленький кабинет, потом распахнул стеклянные двери и выглянул в темный двор, где поблескивали огоньки жаровни. Взрывы петард эхом отдавались между домами, а ракеты, пущенные в городском парке, оставляли яркие полосы на черном небе. Он с нетерпением ждал завтрашней встречи, чтобы выяснить, способен ли он сам справиться с превратностями судьбы. К черту адвокатов! Вызов бросила ему сама жизнь, скудеющая без такого вот куража.

Тайсон ощутил давно забытый спазм желудка, характерный для нервного состояния. Такое с ним было в ночь перед высадкой военно-морского десанта. Он думал, что это кульминация одного отрезка жизни и начало другого. Он спокойно сказал:

– Никогда даже самые худые предчувствия не оборачивались и частью того ужаса, который доводилось пережить в бою. Ну что ж, переживем и это.

 

Глава 17

Без десяти одиннадцать в дверь робко позвонили. Тайсон вышел в холл и оглядел себя в зеркале в полный рост. Он одернул темно-синий блейзер тонкой шерсти и поправил красный шелковый платок, торчащий из нагрудного кармана. Стрелки на его бежевых брюках были, как говорят в армии, острее бритвы. Черные полуботинки он начистил до зеркального блеска, а белая хлопковая рубашка выгодно оттеняла его загар. Он хотел выглядеть преуспевающим, уверенным в себе и недоступным. Он считал, что этот дом – его крепость, а одежда – его доспехи.

Снова раздался звонок. Тайсон подошел к двери и, дернув за ручку, быстро ее открыл.

Подсознательно он ожидал увидеть женщину в светлом обмундировании, но она носила ту, что называли в армии формой класса А: ядовито-зеленая юбка, такого же цвета китель, салатовая блузка и крест-накрест черный галстук. На голове у этого стильного ангела красовалась зеленая гарнизонная пилотка с блестящей кокардой. В руке она держала черный кожаный кейс, на плече висела дамская сумочка. Она мило улыбнулась.

– Мистер Тайсон?

– Нет. Лейтенант Тайсон. Вы расстались со штатской одеждой. – Он протянул руку. – Золотой дубовый листок подсказывает мне, что вы майор, а зовут вас Харпер. Здравствуйте, майор Харпер.

Она пожала ему руку и сказала:

– Вам необязательно носить форму.

– Хорошо. – Он успел рассмотреть ее поближе. Она выглядела опрятно. Ее светло-русые волосы, бледно-голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, красивый разлет бровей и нежно очерченные губы говорили за то, что она создана для любви, а не для карьеры. Грубая форма не портила отличную фигуру. Он шагнул в сторону. – Пожалуйста, входите.

Переступив порог, она сняла пилотку. Последовало несколько пустых фраз по поводу пасмурной погоды и ее перелета.

Тайсон взял у нее пилотку и положил на комод в холле:

– Позвольте ваш жакет?

Она не сразу, но согласилась. Поставив на пол кейс и сумочку, расстегнула четыре медных пуговицы ладно скроенного кителя и сняла его. Тайсон заметил, что ее светло-зеленая блузка также хорошо сшита и казалась немного более игривой, чем полагалось по армейскому уставу. Он положил на комод и китель, потом повернулся к ней. Несколько секунд они словно приглядывались друг к другу. Он провел ее через гостиную в кабинет, жестом указав на кресло с замшевой обивкой.

– Милая комнатка, – заметила она.

– Спасибо. – Бен спрятал упакованные ящики и другие свидетельства его переезда. Подойдя к книжному стеллажу, в котором был небольшой бар, он выключил электрическую кофеварку. Налил кофе в две чашки и спросил:

– Вам добавить ликера или коньяка? Или нынешние офицеры на службе не пьют?

– Они пьют, а я повременю.

Тайсон подлил себе немного ликера. Он предположил, что она заметила его воспаленные глаза, но промолчала, поэтому решил объясниться.

– После вашего звонка я выпил с друзьями. В этом году мы отметили 4 июля в местном клубе, и все были в таком патриотическом настроении, что даже собрали пожертвования. – Тайсон осознавал, что лжет он не совсем уверенно, но тем не менее добавил:

– Меня так поддерживают в моем землячестве.

Карен Харпер достала из кейса небольшую отпечатанную карточку.

– Позвольте мне познакомить вас с некоторыми формальностями. С вашими правами и со всем остальным. Я хочу сделать это вновь в вашем присутствии. Идет?

– Сливки?

– Да, пожалуйста.

– Сахар?

– Да... Я бы хотела зачитать вам ваши права. – Она пробежала глазами по карточке.

– Я слушаю. – Он добавил сливок и сахара в ее чашку. – Извините. Один кусочек или два?

– Один, если можно. Вы имеете право допрашивать свидетелей. Вы имеете право быть представленным военным адвокатом. – Она продолжала читать, пока Тайсон ставил перед ней чашку с кофе.

Сначала он решил сесть за стол, но передумал. Бен переместил шезлонг напротив кресла майора, рядом с кофейным столиком, куда поставил и свою чашку. Он следил за движением ее губ во время чтения короткого списка прав. Он сам читал этот список подозреваемым раз пятьдесят, и в каждом случае испытывал страшную неловкость, напряжение, которые давили на него и на стоящего перед ним солдата.

Карен оторвалась от карточки и посмотрела на Тайсона.

– Вы понимаете свои права, занесенные в «Кодекс военных законов»?

– Да, мэм.

– Желаете ли вы, чтобы вас представлял военный адвокат?

– Нет, мэм.

– Хотите ли вы, чтобы при разговоре присутствовал ваш адвокат?

– Он сейчас играет в гольф.

Она внимательно посмотрела на него, даже как-то оценивающе, словно ждала его излияний.

Тайсон держался свободно.

– Как я уже сказал по телефону, я не хочу.

Она небрежно кивнула, русая прядь упала ей на лоб. Не замечая этого, она продолжала:

– Я хочу уведомить вас об обвинении, которое вам предъявляется. Пока оно еще не сформулировано, но, очевидно, это убийство, как мы предполагаем.

Тайсон не отвечал.

– Свидетелей пока еще нет, но вы имеете право на перекрестный допрос, если дело дойдет до официального расследования. В настоящее время вы имеете право указать свидетелей, которые могут сделать заявление в вашу защиту, указать на смягчающие вину обстоятельства или частично оправдать ваши действия. У вас есть такие свидетели?

– Нет, мэм.

– Вы правомочны сделать заявление. Вы желаете его сделать?

– Нет, мэм. Я желаю отвечать на вопросы.

Она покопалась в своих записях.

– Хорошо... Вы читали книгу «Хюэ: гибель города»?

– Да, мэм.

– Последнее слово можете опустить. Являетесь ли вы лейтенантом Бенджамином Тайсоном, о котором идет речь в книге?

– Вроде бы да.

– Вы командовали взводом, о котором упоминается в шестой главе вышеуказанной книги?

– Да, я.

– Присутствовали при этом офицеры старше вас по званию?

– Нет. Я действовал самостоятельно от своей роты и батальона.

– Имели ли вы связь по радио со своим начальством?

– Нерегулярно. Батареи сели. А перезарядить их в то время было очень сложно.

Она понимающе покачала головой и задала еще несколько вопросов. Тайсон знал, что она просто приучает его отвечать на вопросы, избегая при этом главного – о массовом убийстве. Он уже экспериментировал так сам с собой, и все равно так или иначе подходил к этой теме.

Тайсон решил прервать поток ее вопросов. Он поднялся с места и налил себе и ей еще по чашке кофе.

– Давайте устроим перерыв.

Она улыбнулась, словно эта затея пришлась ей по душе, но Тайсон знал, что это было не так. Он предложил ей сигареты, однако она с такой же милой улыбкой отказалась. Он спросил:

– Вы не возражаете, если я закурю?

– Нисколько.

Тайсон прислонился к краю стола, затягиваясь сигаретой. Он разглядывал Карен. Несмотря на внешнее спокойствие, она немного нервничала. Майор держала на крючке 180-фунтовую рыбину, а он в любой момент мог срезать леску, если бы захотел.

Она заговорила доверительным тоном, желая завоевать его расположение, однако Тайсон знал, что все косвенные вопросы и намеки являлись непосредственной частью допроса.

– Вы знаете, я нашла нечто любопытное в вашем личном деле... я имею в виду ту приписку на вопроснике. Помните?

Он помедлил с ответом.

– А-а-а... та... Я, должно быть, был в плохом настроении.

– Допустим. Довольно резкое замечание для офицера.

– Я тогда не был офицером.

– Но вы вообще им были. Вы и сейчас им остаетесь. Вы стали офицером с того момента, когда дали присягу после колледжа.

– Какое бы это имело значение, если бы я на этом запросе написал, чтобы мою душу отпустили на покаяние?

– Не знаю. Это не по моей части. Меня только интересует, что натолкнуло вас написать именно это?

– У вас есть какие-нибудь воспоминания о войне? Падение Сайгона? Я это к тому, что вы очень молодо выглядите.

– В шестьдесят восьмом, во время Тэт-наступления мне было около пятнадцати.

– Пятнадцать? Боже, как бы я хотел, чтобы мне тогда было пятнадцать. Между прочим, Тэт – это время, а не место. Вы знаете?

– Конечно, знаю. Ну а когда в семьдесят пятом пал Сайгон, мне уже было двадцать два. Насколько я могу припомнить то время, я почувствовала облегчение, когда война закончилась.

– Моя жена тоже. Она произнесла тост за Национальный фронт освобождения.

– Теперь я понимаю, почему меня выбрали проводить это расследование: из-за более объективного подхода к событиям, в которых я не участвовала. Это – одна из причин, я думаю.

– Возможно. – Она выставляла напоказ свою чистосердечность, за которой, как считал он, скрывалась явная хитрость. Или, может быть, она действительно такая наивная и простенькая. Он поймал себя на том, что начал внимательнее приглядываться к ней. Ни покрой, ни цвет ее военной формы не выделяли ее, но лицо, волосы, голос, движения в полной мере компенсировали эту невзрачность. Этот выразительный полный рот, как догадывался он, распускался бутоном чувственности в других ситуациях. Тайсон спросил с неменьшим чистосердечием:

– По каким же еще причинам они выбрали вас? Как вы сами думаете?

Она недоуменно тряхнула золотыми кольцами упрямых кудрей.

– Возможно, вы накопили опыт в расследовании убийств.

– Я никогда раньше не расследовала убийства.

– А меня никогда не подозревали в убийстве.

Она взяла со стола бутылку сливочного ликера.

– Вы не возражаете? – И налила себе в чашку несколько капель. – Мне интересно, вынашивали ли вы план противостоять призыву на срочную службу?

– Послушайте, майор, раз правительство решает растоптать вас, при ограниченных средствах вы мало что сделаете.

Она подалась вперед, облокотившись о край кофейного столика.

– Вам не следует разыгрывать из себя жертву. Если вы считаете призыв незаконным, я полагаю, вы изыщете средства – финансовые или еще какие-нибудь, чтобы избежать его. Это – ваша первая линия обороны, так как обычно ее возводит пехота.

Тайсон причмокнул, отпив кофе, но ничего не ответил. Некоторое время они сидели молча, потом он встал и подошел к книжному шкафу, открыл выдвижной ящик, извлекая из него кедровую шкатулку. Он высыпал содержимое на стол. Они оба разглядывали медали и знаки отличия, включая Пурпурное сердце, кокарду пехотинца, медаль за отражение воздушного нападения и вьетнамский Крест за храбрость. Тайсон взял медный крест за желто-оранжевую ленту и помахал им.

– Вот вам и вьетнамское украшение. Мне вручили его в торжественной обстановке на развалинах цитадели в Хюэ знойным днем после взятия города. Я никогда не забуду маленького вьетнамского полковника, который вручал награды. Он сильно обгорел, от него несло рыбой, дешевым японским виски, потом и гнилью. Когда он обнял и поцеловал меня, я подумал, что меня вырвет. – Тайсон повертел в руках крест. – Но он дрался, как черт. Уверен, что он не пережил войну. Ни он, ни его правительство. Поэтому я и держу здесь бесполезную медяшку вымершего правительства. – Он бросил крест на стол. – Это берется в расчет?

Она кивнула.

– Безусловно. Если дело дойдет до трибунала, это обстоятельство обязательно будет принято во внимание. У вас есть на него удостоверение?

– Кажется, я куда-то подевал его. Но я помню, что там говорилось, что я получил его за храбрость... во время военных действий 15 февраля 1968 года под деревней Ань Нинха. Написано на таком плохом английском, но язык общепринятый. Может быть, вооруженным силам будет сложно преследовать меня в судебном порядке за убийства, которые якобы совершены во время сражения, за которое меня наградили. Как вы думаете?

– Постарайтесь найти удостоверение на крест.

– А копии нет в моем деле?

– Нет. И я не думаю, что нынешние власти Сайгона, или Хошимина, окажутся полезными.

– Я считал, что за такие же действия получу Серебряную звезду. Вьеты обычно просматривали списки представленных к наградам американцев и, в свою очередь, вручали свои медали. Вот так я и получил вьетнамский крест. Но Серебряную звезду мне не дали.

– Почему же?

Он пожал плечами.

– Я видел представление, написанное моим ротным командиром Браудером, ныне покойным. Но, видимо, оно затерялось. В то время это было в порядке вещей.

– Может быть, представление отклонили?

– Может быть, но я так не думаю.

– Вероятно, капитан Браудер написал его со слов ваших солдат. Браудера, как вы сказали, в госпитале не было.

– Это верно. Существует такая практика.

– Кто из ваших людей рекомендовал вас?

– Мой радист Келли. Кто-то еще подтвердил слова Келли о моей доблести. Сейчас я не помню, кто это был. Немногие из моего взвода выжили. Вы разыскали кого-нибудь из них?

– Да.

– Скольких? Кого именно?

– Я пришлю вам или вашему адвокату список фамилий и адреса... если вам это необходимо. Может быть, вам не придется рыться в прошлом, да и мне тоже. Может быть, мы просто под этим поставим точку.

Она пододвинула поближе блокнот.

– Я запишу себе, чтобы не забыть проверить насчет Серебряной звезды.

– Вы бы оказали мне большую услугу, майор.

– Я еще раз хочу напомнить вам, что работаю не в качестве представителя обвинения, я просто собираю факты.

– Да. Я помню, как следует работать.

Тем временем, как она рассматривала военные награды, разложенные на столе, он следил за ее лицом. Увиденное, бесспорно, впечатляло, она даже немного расстроилась, что дело приняло такой оборот. Он предпринимал попытки побудить ее к ответному действию. Реликвии вьетнамской войны, сплетенные прочной вязью с былым, на какое-то мгновение вызвали гордость у обоих. И тем не менее, размышлял Тайсон, военная прокуратура и эта женщина отнесутся весьма скептически к любой награде, полученной 15 февраля 1968 года.

Она сказала:

– Я прочла бумаги о награждении вас двумя Пурпурными сердцами. Я вижу, заранее прошу извинения, шрам на правом ухе.

Тайсон выдерживал паузу ровно столько, сколько подсказывало ему его привилегированное положение раненого.

– Да. Это случилось в деревне Фулай в первый же день Тэт-наступления. Я потерял чуть ли не половину взвода. Эта пуля предназначалась для меня, но... ангел опустился мне на плечо... и отодвинул мою голову на дюйм влево. – Он заметил, как чуть увлажнились ее глаза. – Потом, если вы прочли дальше, я был ранен шрапнелью в правое колено. Это произошло 29 февраля, ведь 68-й год был високосным. О сражении за Хюэ официально объявили 26 февраля, но кто-то забыл сказать об этом Чаку. – Она молча кивнула. Тайсон решил прервать мрачное повествование и неожиданно усмехнулся. – Хотите, я вам покажу рану на колене?

Она ответила ему застенчивой улыбкой.

– Не сейчас. Хотя для вас это памятная зарубка.

– Рана заросла словно по волшебству. – Тайсон продолжал улыбаться, но память вернула его в тот злосчастный февральский день. Горячая шрапнель рассекла его плоть, и он упал на землю. Когда он открыл глаза, не зная, чего ожидать, то увидел залитую кровью одежду. Он разорвал легкую ткань и ужаснулся. Его правая конечность представляла собой растерзанный кусок мяса: шрапнель начисто срезала кожу, подкожный жир, связки, обнажив коленную чашечку. Тайсон никак не мог постичь случившееся и тупо смотрел на голую кость. Он никогда раньше такого не видел. И если его и терзали сомнения относительно смертельного исхода, то теперь они рассеялись, и он как завороженный смотрел на свою искалеченную ногу.

Тайсон сел на стул.

– Вы готовы продолжить наш разговор?

Карен задала еще несколько разминочных вопросов, потом, не меняя ни голоса, ни выражения лица, спросила:

– Можете ли вы описать мне своими словами события 15 февраля 1968 года?

Тайсон с любопытством посмотрел на нее.

– Я хотел бы в общих чертах выстроить цепь событий того дня, но прошу уволить меня от подробностей.

Она отложила в сторону карандаш и бумагу.

– Я просто делаю пометки, как вы видите. В любом случае, это не показание под присягой.

– Можете ли вы мне, мэм, дать слово офицера, что при вас нет никакой записывающей аппаратуры?

Она откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу, и строго сказала:

– Да, могу.

Тайсон напрягся, вороша в памяти воспоминания:

– Где-то в пяти километрах западнее Хюэ мы окопались по периметру вокруг небольшой кучки деревьев. У нас был миномет и стрелковое оружие. Вместе с нами двое раненых. Я отправил их при первой же возможности с военным санитарным вертолетом. Шел дождь, и мы сильно зябли. В феврале в тех провинциях довольно холодно. По радио нам отдали приказ выйти из окопов и начать наступление на Хюэ.

~~

Сквозь шуршание радист выкрикивал позывные, пытаясь наладить связь, потом что-то щелкнуло и раздался голос капитана Браудера:

– Мустанг первый, это мустанг шестой. Как слышите? Прием.

Тайсон взял наушники у Даниэла Келли, своего радиооператора, и сжал ручку уровня.

– Шестой, это первый. Слабо, но отчетливо. А меня?

– Так же. Есть приказ от большого шестого. Продвигайтесь в направлении Сьерра-Эко к отелю «Юниформ-Эко».

– Серьезное задание. Что-нибудь конкретное есть?

– Нет. Действуйте по своему усмотрению. Не подходите к городу сегодня. Ночью встречаемся у западной стены.

– Роджер... Может быть, мы соединимся сейчас. Я здесь внизу с девятнадцатью солдатами. Есть подозрения, что Чаквот-вот накроет это чертово место в полном составе. Прошлой ночью видел следы копыт. До пятисот, а может, и больше. Двигаюсь в сторону города.

– Роджер, это первый. Приказ есть приказ. Все несут потери. Но мы еще повоюем, парень.

Тайсон посмотрел на Келли, тот держал радиоантенну и водил по ней рукой. Келли полагал, что таким образом очищает линию связи. Тайсон мрачно вздохнул и заговорил в микрофон:

– Дайте мне знать, как там мои раненые.

– Роджер, – предупредил Браудер по-отечески, – держитесь открытой местности. Избегайте зарослей и селений.

Тайсон считал, если ему дали приказ, надо во что бы то ни стало его выполнить – в данном случае следовало не наступать, а, наоборот, избегать встречи с противником. Его интересовало лишь, ведет ли радиоперехват армейская контрразведка, поэтому, на всякий случай, он сказал предостерегающе:

– У большого брата большие уши.

– Чтоб их всех... – рявкнул Браудер, который, видимо, был вне себя от ярости. – Еще что?

– Мне нужны калории. А еще у меня нет карты дальше Ань Нинха.

– Попросишь на следующем перевалочном пункте. Карту беру на себя. Калории сброшу. Дальше?

Тайсон подумал, что ему следовало бы доложить о рваном обмундировании, развалившихся ботинках, стирающих в кровь ноги, об обработанной галогеном воде, от которой всех тошнило. Но Браудер знал об этом, и Тайсон мрачно сказал:

– Остальное все хреново.

– Роджер! Чтоб задание выполнил блестяще. Ну все. Пошел!

Тайсон передал Келли наушники.

– Выступаем. Приказано двигаться походным порядком: первое отделение, третье, потом второе.

Голос Келли гремел над передним краем круговой обороны.

– Подъем! Выступаем! Первое отделение, стройся!

Тайсон вылез из укрытия и зашагал к широкой плотине, оглядывая местность. Келли догнал его вместе с взводным врачом младшим сержантом Стивеном Брандтом, медицинский саквояж которого по дороге упал в грязь.

Тайсон следил, как солдаты по одному выскакивали из зарослей ивняка, двигаясь по плотине в его сторону. Первое стрелковое отделение состояло из пяти человек вместо положенных десяти, и все рядовые. Его должен был возглавлять сержант, теперь же отделением командовал Боб Муди, девятнадцатилетний черный парень, которого назначил Тайсон, потому что тот пробыл в стране на месяц больше, чем четверо остальных. К тому же он оказался единственным, кому нужна была работа.

За первым отделением шел пулеметный расчет "В" – один из двух расчетов с пулеметами М-60, состоящий из пулеметчика, его помощника и подносчика боеприпасов.

В третьем отделении осталось трое солдат под командованием Лэрри Кейна. Замыкал шествие пулеметный расчет "А" с командиром двух расчетов двадцатилетним Полом Садовски, всего пятый день носившим сержантские погоны.

Несмотря на далеко не полный состав взвода, Тайсон прикрепил оставшихся солдат из отделений к двум пулеметным расчетам. Военная мудрость подсказывала ему это, ведь вероятность потери в бою пулеметчиков выше, чем офицеров и радиооператоров. Под деревней Фулай почти все четвертое отделение было убито. Солдаты, естественно, неохотно переходили в распоряжение пулеметного отделения, но, пристрелявшись там, проявляли непомерную гордость: только самым сильным, лучшим бойцам можно было доверить эту ответственную, тяжелую работу. Пулеметы приходилось заряжать и вставать на место пулеметчика, если того убивали, как в старых армиях во время боя кто-то поднимал упавшее знамя.

Я действую по личному усмотрению,думал Тайсон, как учили нас в Оберне, хотя здесь все гораздо сложнее.

Последним из молодых ивовых зарослей вышел рядовой Фернандо Белтран – здоровенный кубинец, единственный, кто остался в живых из второго отделения. Белтран заявил, что теперь он является командиром второго отделения, и отказался перейти в любое из оставшихся стрелковых отделений или же в пулеметное. Тайсон прислушался к его мнению и позволил Белтрану взять на себя командование фантомным отделением, поручив ему прикрывать строй сзади.

Белтран нес скорострельный пулемет системы «браунинг» и перекинутый через плечо гранатомет М-79. За поясом у него висел кольт. Увидев его эбеновую рукоятку и хромированное дуло, Тайсон засомневался, соответствует ли это армейскому уставу. Может быть, в Майами это считалось обычным вооружением. Белтран также тайно привез из Штатов мачете, сверкающий блеском хирургической стали, с удобным для руки черенком из слоновой кости. Белтран сказал, что мачете принадлежал его отцу – владельцу сахарной плантации недалеко от Кастро Кубы. Белтран утверждал, что однажды ночью в учебном лагере ему пригрезилась его тетка синьора дель Кобре и приказала убить сто коммунистов за несчастья его семьи. Тайсон отнесся к этому с недоверием, однако не стал разубеждать Белтрана в столь похвальном намерении.

Группа командиров взвода Тайсона, в которую входили пять человек, на тот момент состояла из него самого, Брандта и Келли. Его второй радиооператор погиб в деревне Фулай, а сержант взвода Фэрчайлд, потеряв обе ноги, теперь лежал на больничной койке в Японии и смотрел, свыкаясь с неизбежным, на гладкие простыни в том месте, где должны находиться его конечности. Отправляя в госпиталь Фэрчайлда, Тайсон почувствовал себя особенно несчастным. Фэрчайлд – единственный среди них, кто отдал армии всю жизнь. К тридцати восьми годам он добился прочного положения в армии, стал наставником новобранцев. В эту войну, думалось Тайсону, играют дети. А дети, как сказал бы любой школьный учитель, способны на поразительные акты жестокости, когда остаются без присмотра.

Тайсон стоял у края плотины и смотрел, как к нему подтягиваются построившиеся солдаты. Каждому проходящему мимо Тайсон клал руку на плечо и говорил что-нибудь подбадривающее.

Брандт достал пилюли от малярии, и Тайсон наблюдал, как каждый солдат послушно клал пилюлю в рот. Пройдя несколько шагов, половина из них выплюнула лекарство. Они бы скорее отдали предпочтение малярии, чем согласились получить увечье или найти свою смерть в бою. Тайсон посмотрел в глаза каждому бойцу и заметил, что у многих из них развилась куриная слепота.

Но, может быть, уже сегодня или завтра рота «Альфа» проберется в тыл, где отоспится и восстановит силы, пройдет переукомплектование и пополнение, не говоря о легком дебоше в борделях Куангчи, которые вероятнее всего уцелели после «очистительной клизмы» врага. Тайсон обратился к своему радиооператору:

– Ну что, Келли?

Келли понимающе кивнул:

– Если дела пойдут нормально, без минных полей, снайперов, дурацких ловушек и, конечно же, без такого дерьма, как Фулай, я дам им один или два дня полноценного отдыха.

Тайсон закурил сигарету, выпустив дым в неподвижный, сырой воздух. Келли, как большинство радиооператоров, во многих отношениях стоял на несколько ступеней выше среднего пехотинца. Офицеры выбирали себе радистов за их способность быстро думать и говорить по радио. Радиооператоры наблюдали жизнь офицеров с более близкого расстояния, чем остальные солдаты, невольно старались походить на них. Тайсон подумал, что из Келли вышел бы замечательный офицер.

И то, что Келли стал ему почти другом, явилось неизбежностью, хотя армия хмуро смотрела на тех офицеров, которые братались с военнослужащими рядового состава. Сейчас в роте «Альфа» осталось только двое офицеров из шести – Браудер и Тайсон. Значит, круг его «положенных по уставу» друзей сузился до Браудера. На такой верхотуре Тайсон чувствовал себя одиноко.

– Незаметно, что кто-нибудь рвется к Хюэ, – сказал Келли.

Тайсон задумался.

– Морская пехота ждет прибытия десанта.

– От этой компашки немного пользы, – небрежно заметил Келли. – Кроме того, моряки сами увязли в этом дерьме, пусть сами и выбираются.

Тайсон выплюнул окурок и испытующе посмотрел на Келли, спрашивая себя, больше ли тот знает о состоянии человеческой души, чем он.

– Приказ есть приказ.

Келли заскрежетал зубами:

– Пошли, лейтенант. – Потом, понурив голову, тихо добавил: – Я больше им не доверяю.

– Кому? Штабистам?

– Я перестал верить этим болтунам с тех пор, как ступил на эту землю. Нет, я имею в виду их. -Он показал головой в сторону отставшего взвода.

Тайсон перестал верить своим подчиненным неделю назад, когда Фэрчайлд шагнул па минное поле. Странная мысль пришла в голову Бену: он – последний начальник во взводе, а если убрать и его? Может быть, его солдаты думали, что именно после этого их дела пойдут на лад?

Но он надеялся, что существует огромная пропасть между желанием убрать офицера и приведением в исполнение этого замысла. Для большинства солдат он оставался уважаемым и вызывающим доверие командиром. Даже поражение под Фулаем не поколебало его авторитет; он завел их в эту ловушку, но он и вывел их оттуда.

Келли, который, казалось, читал его мысли, заметил:

– Вы – единственный во всем взводе, кто умеет читать карту и управлять огнем артиллерии.

Тайсон промолчал.

– Если бы вас здесь не было, то полковник приказал бы нам примкнуть к роте.

– Не успели бы вы и глазом моргнуть, как вам бы прислали из тыла свеженького лейтенанта, который бы навел здесь порядок.

– Онбы здесь долго не протянул.

Тайсон согласился про себя: «Нет, он бы здесь долго не протянул».Бен зорко следил за замыкающим Белтраном, прошедшим мимо него. Строй солдат с интервалом чуть ли не в десяток метров растянулся на четверть километра по вязкому дну рва. Тайсон сильно расчесал предплечье, укушенное пиявкой, и теперь смотрел, как по мертвенно-бледной коже подтекала сукровица. Черт!

Брандт осмотрел его руку.

– Еще остался след от укуса, лейтенант. Может попасть инфекция.

Тайсон сжал опухший красный бугорок и почувствовал острые микроскопические зубы, впившиеся в его плоть. Пиявка присосалась к нему где-то ночью, а к тому времени, когда он проснулся, она превратилась в распухший, пульсирующий предмет, размером с авторучку. Пиявки выпускают в кровь антикоагулянт, и Тайсон знал, что пройдут часы, прежде чем затянется рана.

Пиявка, думал он, оставалась единственным омерзительным существом, вызывавшим жуткое отвращение даже у бывалых вояк, привыкших к флоре и фауне самой южной части Азии, у тех, кто вычесывал друг у друга вшей и холодными ночами находил ядовитых змей в своих спальниках. Кровососущие пиявки стали символом Вьетнама, высасывающим до конца саму жизнь.

Брандт смазал укус йодом.

– Попозже я дам вам иголку, чтобы вы могли выковырять зубы. Давить ее не следует, лучше сигаретой прижечь зад, и она отвалится.

– Я знаю. – Но Бен раздавил нечисть кулаком и не пожалел об этом. Он скомандовал:

– Пошли. – Тайсон, Брандт и Келли быстрым шагом догнали колонну и заняли свои места в середине строя. Тайсон обратился к Брандту, который шел, согнувшись под тяжестью медицинского саквояжа:

– Кто-нибудь подходил к вам сегодня утром?

Брандт поднял голову, и Тайсон обмер, увидев цвет его кожи. Тайсону доводилось видеть людей с нездоровым цветом кожи – от мелового до желтого и землистого. Но лицо Брандта приобрело насыщенный серый оттенок. К Тайсону закралось сомнение, что он проглотил какое-то нитратное вещество, возможно пакеты с минометной смазкой, чтобы симулировать болезнь, но переусердствовал. Ублюдок.

–Больные есть, Брандт?

Брандт ответил:

– Только Скорелло. Сказал, что у него расшатаны нервы.

Тайсон раздраженно ответил:

– Я же вам приказал отсылать таких ко мне.

Брандт поморщился, но промолчал.

Во время движения Бен следил за своим медиком. Во всем взводе он – единственный, кто закончил колледж, прослушал подготовительные курсы в Бакнелле. Отчаявшись быстро поступить в медицинский институт, Брандт слишком поздно отказался от военной службы, и угодил прямо в медицинский корпус. Тайсон сказал не без издевки:

– В следующий раз, док, съешьте взрывчатку, а потом окажите мне любезность и проглотите горящую спичку.

– Я вас не понимаю, – буркнул Брандт, отвернувшись в сторону.

Бен вспомнил, что Брандт находился в стране уже около семи месяцев. Многие медики сначала отказывались носить оружие, но потом брали пистолет для самообороны. Уже позже в зависимости от их благонадежности и от того, как часто они подставляли смерти спину, некоторые получали автомат М-16. Кое-кто начинал выпрашивать ручные гранаты и другое отнюдь не спортивное снаряжение. Брандт шел в бой полностью вооруженным, и Тайсон на этот счет не имел никаких претензий. Но он осуждал Брандта по другим причинам, и младший сержант Стивен Брандт заслуживал наказания. Тайсон спросил:

– Ни у кого не было жалоб на самочувствие?

Брандт покачал головой.

Тайсон задумался. В настоящий момент во взводе не было ни одного здорового человека. Каждый день он слышал забивающий до удушья кашель или видел последствия дизентерии, лихорадки и отравлений. Кровавые мозоли покрывали ноги, вязшие в скользком ложе рваных ботинок, и от этого каждый второй шел прихрамывая. Однако никто не пытался казаться больным и не просил хотя бы недельного отдыха. Во всем этом Тайсону чудилось какое-то знамение, разгадать которое он не мог. Он четко знал, что выжившие первого взвода роты «Альфа» превозмогали боль, и это настораживало и даже пугало его.

Тайсон, Брандт и Келли добрались до середины колонны и построились в шеренгу. Келли заметил Брандту:

– Когда-нибудь, док, сидя в своем кабинете, вы будете выслушивать жалобы какого-нибудь толстяка на свой геморрой и вспомните, что здесь вы сделали что-то хорошее. Не отступайтесь от этого взвода, док, иначе у вас никогда не будет таких воспоминаний.

Брандт злобно посмотрел Келли в глаза.

– Отвяжись!

Тайсон развернул целлофановый пакет с проложенными кремом вафлями, которые прислала ему сестра, и угостил сначала Келли, а потом Брандта. Бен взял одну вафлю сам, наслаждаясь ароматом ванили, жирностью крема и вообще калорийностью этого продукта. Благослови тебя Господь, Лори,думал он. Благодарю тебя за эти сладкие вафли. Когда приеду домой, я куплю тебе десять коробок таких же вафель.

Они шли черепашьим шагом по безлюдной сельской равнине. Дождь мочил их, а ветер доводил до озноба своим холодным дыханием. Через час пути Тайсон достал из кармана покрытую прозрачным полиэтиленом карту и принялся ее изучать, сравнивая с местностью, по которой они брели. Наконец, он определил, что находится на одинаковом расстоянии от дороги Хайвей Уан к северо-западу и от реки Конг к югу. Хюэ располагался в трех километрах на восток. И действительно, как только переставал лить дождь и ветер начинал дуть с Южно-Китайского моря, он слышал дальние раскаты взрывов.

Несмотря на весь ужас происходящего, Тайсон понимал, что является непосредственным участником исторических событий. Жизнь двадцати миллионов людей подвергалась постоянной опасности. Социальные структуры и институты страны пришли в упадок, армия почти разбита. Голод и болезни косили города и деревни. Из сообщений по радио и в газетах Тайсон знал, что ситуация обострилась. И если рота «Альфа» являлась микрокосмом американских боевых формирований на поле боя, тогда вряд ли Зеленая Машина не развалится.

В радио Келли что-то защелкало, и до них донесся голос командира отделения Муди:

– Роджер. Следи за ними. Остановитесь. Я взгляну на них. Прикройте меня.

Взвод сделал привал, и солдаты уткнулись в грязь широкой плотины, поглядывая по сторонам для безопасности. Два гранатомета встречали группу неизвестных вьетнамцев, жавшихся друг к дружке на лысом бугре.

Тайсон скомандовал двумя стрелкам, Фарли и Симкоксу:

– За мной!

Тайсон, Келли и двое солдат взобрались повыше, свернули направо к мелкому рву и стали пробираться через обнаженные рисовые поля. Бен достал из пластмассового футляра армейский бинокль и навел резкость. Люди оказались в штатском.

– Или беженцы, или хорошие актеры.

Симкокс заметил:

– Да. Еще не встречал ни одного безвредного гражданина здесь, с тех пор как уехал из Сан-Франциско.

Они повернули назад, шагая по колено в воде, к вьетнамцам. Тайсон заметил, что люди стояли у могильного холма. Оказывается, они хоронили погибших. Он насчитал десять человек: пять стариков, один маленький мальчик, четыре женщины, две из которых были совсем юными, – уцелевшее население ближайшей деревни. Эти крестьяне были одеты в черные пижамы, на головах конусообразные соломенные шляпы. Как правило, в одежде вьетнамцев присутствовали западные элементы, однако с началом Тэт-наступления крестьяне надевали национальную одежду, наверняка чтобы угодить нарождающейся власти. Если коммунисты проиграют сражение, крестьяне вновь вернутся к джинсам и гавайским рубашкам.

Несколько вьетнамцев посмотрели в сторону направлявшихся к ним американцев, но тем не менее продолжали ритуал погребения. Келли заметил:

– Я отсюда чую трупы.

Тайсон выбрался из воды, не доходя до могил метров двадцать. Он крикнул по-вьетнамски:

– Руки вверх!

Вьетнамцы застыли, глядя на него. Казалось, они привыкли к такой муштровке, потому что разделились так, чтобы их было видно со всех сторон, и подняли руки. Мальчик и молодая женщина бросили свои лопатки.

Тайсон с Келли поднялись на возвышенность, а Фарли с Симкоксом прикрывали их. Тайсон остановился прямо перед группой, затем посмотрел на тела убитых. Он насчитал восемь завернутых в тканые белые простыни трупов, которые, как подумал он, привезли из Хюэ. Один из завернутых в саван был маленьким ребенком. Тайсон всматривался в участников похорон, ловя каждый их взгляд.

– Предъявите удостоверения личности.

Шесть мужчин и четыре женщины вынули из пижам пластиковые карточки. Тайсон проверил их с дотошностью таможенника, потом, соблюдая обычаи страны, обратился к самому ветхому старику с реденькой седой бородкой:

– Кто эти люди?

Старик посмотрел на маленького мальчика, который ответил по-английски:

– Мы хороним мама-сан, папа-сан. Вьетконг убил их. Вьетконг очень плохой.

– Хорошо. Довольно! – Тайсон посмотрел на свежевыкопанные ямы и насчитал шесть законченных могил и две только начатые. У вьетнамцев сложилось глубокое предубеждение против массовых захоронений, и на выкапывание могил двумя кургузыми лопатками у них должно быть ушло несколько часов. Он знал, что сначала тело усопшего заворачивают в черную ткань, потом в белую. По традиции кладут в рот зерна риса. В конце концов, подумалось ему, даже вымирающая цивилизация старается погребать своих мертвых как подобает.

Да, все это выглядело страшно угнетающе: жалкие крестьяне, хоронящие своих близких под холодным зимним дождем. Он снова обратился к старику:

– Вы откуда?

И снова ответил мальчик:

– Мы из Ань Нинха. Вьетконг приходил. Папа-сан, мама-сан, бели-сан убил.

Тайсон взглянул на карту и определил местонахождение Ань Нинха.

– Где ваша деревня?

Мальчик показал на зубчатую полосу леса, видневшуюся вдали. Тайсон прикинул, что это где-то в километре отсюда. Он установил направление магнитной стрелки компаса и сверил с картой, потом сказал Келли:

– Судя по этой карте, здесь есть больница.

Келли мельком посмотрел на карту.

– Не стоит принимать это в расчет.

Тайсон еще раз окинул взглядом белые простыни и повернулся к мальчику:

– Нга Туонг госпиталь?

Мальчик оживленно закивал головой.

– Отряд вьетконга в Нга Туонг.

Тайсон встретился глазами с Келли, тот предупредил:

– Лучше избегать этого места.

– Боевая задача пехоты, Келли, заключается...

– Найти и уничтожить врага, лейтенант. Ах, чтобы их... – Келли кивнул головой в сторону двух стрелков, ожидающих их на краю холма, и сказал тихо: – Никто не знает об этом чертовом вьетконге. Всем нашим на это наплевать.

Тайсон снова заговорил с мальчиком.

– Вьетконг есть в Нга Туонг?

Мальчик лез из кожи, чтобы услужить.

– Франсе, франсе, католик, католик.

Тайсон был удивлен.

По выражению лица Келли можно было понять, что ему абсолютно все равно, пусть даже сам папа римский пребывал в этом чертовом госпитале. Он вдруг резко повернулся к трупам и встал на колено перед одним из них. Кровь просочилась сквозь белую простыню, и Келли уставился на расплывавшееся от дождя красное пятно.

– Воняет. – Он схватил труп за плечи и тряхнул его сильно. – Здоровый гад. – Келли вытащил морской складной нож и разрезал простыню от груди до лба. Вьетнамцы заголосили. Келли открыл двойное покрывало и его взору предстало восковое лицо молодого человека. Острый край лезвия полоснул по нему. Келли рванул края простыни в стороны, показалась форма цвета хаки солдата северо-вьетнамской армии.

Плач прекратился, и над могилами нависла тяжелая, как свинец, тишина. Келли медленно поднялся и сурово посмотрел на вьетнамцев.

– Эти ублюдки хоронят мертвого врага.

У Тайсона уже давно притупились эмоции. Он сказал устало:

– Забудь про это.

– Черта с два. – Келли схватился за автомат, и вьетнамцы моментально сбились в кучу, прячась один за другого. Келли орал: – Вы сдохнете!

Одна из молодых женщин упала на колени и зарыдала:

– Нет! Нет! Не убивайте меня!

Тайсон гаркнул:

– Отставить, Келли!

Келли опустил автомат:

– Косые суки!

Бен повернулся к взбирающимся на холм Фарли и Симкоксу.

– Вспорите это тряпье.

Солдаты помешкали, но подчинились, достав свои ножи.

Келли, полный ненависти, посмотрел на лопатки.

– Посмотрите на это дерьмо, – обратился он к Тайсону. – Солдатский инвентарь пошел в ход. – Он схватил одну и запустил ею в мальчика, но тот ловко увернулся. Келли неистовствовал: – Где ты достал это, сволочь?

Мальчик весь затрясся, но, подобно всем выжившим, думал Тайсон, не только мог говорить на языке оккупационной армии и пресмыкаться, но и дать четкий ответ тем, кто угрожал ему расправой. Мальчик выкрикнул:

– Купил у солдата! На черном рынке. Купил за сто пиастров.

– Ах, ты дерьмо! – озлобился Келли.

Симкокс констатировал:

– Еще двое северных вьетнамцев.

– Брось их в воду, – приказал Тайсон. Он посмотрел на вьетнамцев, покорно ожидавших своей участи. – Никаких похорон. – Бен услышал всплеск воды и обернулся. Первый вражеский солдат плавал лицом вниз на рисовом поле. Фарли и Симкокс бросили через минуту второго и третьего. Бурные серые воды сносили трупы на восток к прибрежным равнинам, к Хюэ, откуда они начали свой похоронный путь. Параллельный поток справа захлестнул одного мертвеца, и Тайсон заметил водяную крысу, суетливо карабкавшуюся на него. Крыса попробовала на вкус парусившие простыни, вгрызаясь острыми зубами в телесную мякоть. Тайсон отвернулся, не найдя сил подавить отвращение.

Фарли предположил:

– Думаю, что эти трое из Фулая.

Симкокс утвердительно кивнул и задумчиво посмотрел на крестьян, потом сказал с полным безразличием:

– Давай их в расход.

– Полегче, Симкокс. – Тайсон не предал большого значения этому «проступку». Даже если они и впрямь были в Фулае, эти трое мужчин погибли как солдаты и заслуживали подобающих похорон. Но в экстремальной ситуации, допустим, на поле боя, где отсутствует правоохранительная система, Тайсон вынужден был олицетворять в целом закон и справедливость для живых и мертвых. Не успел он подумать, что же делать ему с вьетнамцами, как Келли крикнул:

– Нам нужно обыскать эту компашку.

– Я тоже так думаю, – Тайсон в глубоком раздумье вздохнул.

Келли рявкнул что-то по-вьетнамски, и селяне поначалу неохотно, а потом проворнее, поскольку Келли навел на них М-16, начали раздеваться.

Они стояли голые, а ледяной дождь колючими струями полосовал их тела; шелковые пижамы и соломенные шляпы валялись в грязи. Келли, Фарли и Симкокс ходили вокруг них, втаптывая в илистую почву пижамы и пиная ногами шляпы.

Тайсон отвернулся и закурил сигарету. Радио защелкало, и до Тайсона донесся голос Лэрри Кейна.

– Шестой, это третий. Что это наши парни там затеяли?

Тайсон взял у Келли трубку радиотелефона, устремив свой взгляд через затопленные межи рисовых полей на север, где на высокой насыпи расположился его взвод.

– Я шестой. Поднимайтесь и двигайтесь в сторону того перелеска. Старайтесь найти сухую плотину. Мы к вам сейчас подтянемся. – Он передал телефон Келли, потом оглядел стоявших над открытыми могилами жалких крестьян, с трясущимися подбородками от хлесткого зимнего дождя. Он тихо сказал: – Боже мой! Келли, мы – нацисты.

Келли, согласившись, кивнул.

– Мы – самое настоящее дерьмо, лейтенант.

Фарли процедил сквозь зубы:

– Гребаные обезьяны!

Симкокс, распаляясь от гнева, твердил про себя какие-то ругательства, а жалкие существа, чтобы согреться, собрались вместе, несмотря на отчаянный стыд их положения. Тайсон заметил, что женщины прятались за стариков. Мальчик стоял впереди всех, готовый незамедлительно вступить в переговоры, как подумал Тайсон, если почувствует нависшую опасность.

Фарли кричал:

– Все вы из чертова вьетконга!

На это привычное обвинение вьетнамцы ответили возгласами протеста и отрицательным качанием головы.

– Нет! Нет! Нет вьетконг!

Тайсон почувствовал, что если он отвернется, то Фарли, Симкокс и, возможно, даже Келли без звука уложат их автоматной очередью. Но самой непостижимой вещью в этом кошмаре было то, считал Тайсон, что Фарли в роте посещал молитвенные собрания, читал Библию, а Симкокс всегда передавал сельским учителям что-нибудь из солдатского пайка, мыло или шариковые ручки. Келли же наладил хороший контакт с сельскими старейшинами и пожилыми женщинами. Но это было в прошлом месяце, когда светило солнце и тела солдат роты «Альфа» еще не укладывали в зеленовато-серые пластиковые мешки.

Сегодня Тайсон понял, что война полностью завладела их умом, глубоко засела в их сердце и отравила их душу. Сказать, что война просто ожесточила солдат, было все равно, что сказать – стихийное бедствие заставило людей голодать.

Тайсон неожиданно почувствовал себя уставшим, безразличным ко всему стариком. Неужели, подумал он, в них не осталось ни крупицы доброты. Не узнавая собственного голоса, он тихо произнес:

– Заставьте их лечь в могилы и расстреляйте.

Келли быстро обернулся и дико посмотрел на Тайсона. У Фарли от ужаса округлились глаза. Симкокс опустил ружье. Никто не проронил ни слова, никто не тронулся с места.

– Ну, что, герои? – насмешливо бросил Тайсон. – Отберите у них лопаты. Они своих покойников и голыми руками похоронят.

Фарли подобрал шанцевый инструмент, а Симкокс – саперные лопатки. Келли жестом приказал вьетнамцам одеться.

– Пока! Чурки с глазами. Приедете в Штаты, заходите в гости.

Фарли захохотал над скотской остротой. Симкокс метнул комок грязи в мальчика, попав ему в пах.

Четверо солдат обогнули могильный холм с противоположной стороны и под руководством лейтенанта, примкнувшего к ним, пошли вдоль узкой, заросшей мелким кустарником насыпи. Он увидел, как основная часть взвода по проторенной тропе двигалась в их сторону.

Келли шел за Тайсоном. Он заговорил тихо, чтобы те двое не могли услышать:

– Мы, что, в госпиталь идем?

Тайсон ответил, не оборачиваясь:

– Может быть.

– Оставьте эту затею, лейтенант.

– Это ты оставь меня, Келли. В самом деле, отвяжись.

Они пошли молча, пока, наконец, Келли снова не заговорил, мотнув головой с досады:

– Послушай, я ведь беспокоюсь за твою задницу.

– Беспокойся лучше за свою.

– Что я и делаю. Кем я тогда окажусь, если вы получите повышение? Я стану снова пехотинцем, – шутя подначивал Келли.

Тайсон наклонил голову и с трудом прикурил сырую сигарету от зажигалки в нержавеющем корпусе, подаренной взводом ему на Рождество. На одной стороне было выгравировано «Первая десантная», а на другой непристойный вариант двадцать второго псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мною – самый гребаный сукин сын в долине».

Тайсон сунул зажигалку в карман и передал сигарету Келли.

– Мы только заглянем туда на минуту. Мне любопытно. Если нам покажется что-нибудь подозрительным, мы пройдем мимо или вызовем туда артиллерию, А если все сложится удачно, то мы сможем немного отдохнуть. Там наверняка есть душ, горячие харчи, ночные горшки и черт знает что еще. Например, французские медсестры.

Келли захохотал.

– О'кей. Мы заглянем. Мне что-то больше не очень хочется торопиться в Хюэ.

– Ты не отступишься от своего слова?

– И завтра повторю то же самое.

Четверо догнали остальных членов взвода в том месте, где пересекались две плотины.

Муди раздраженно спросил:

– Лейтенант, что там было, черт возьми?

– Похороны. Местные вьетнамцы хотели закопать нескольких солдат ВНА. Мы отобрали у них лопаты. Задача выполнена. – Тайсон обратился к Келли: – Позже доложи Браудеру: три трупа ВНА. Ну все. Двинулись.

Взвод пошел по плотине, которая вела в Ань Нинха. Симкокс не мог удержаться от любопытства.

– Куда мы идем, лейтенант?

– В Хюэ, сынок, в Хюэ.

– К черту Хюэ!

– К черту Хюэ! – согласился Тайсон. – Там есть одно маленькое французское кафе на улице Тин Там с такими милашками, Симкокс. Эти полукровки подают мартель и рогалики.

– Больше ничего не подают. Что... а... что такое?

– Рогалик? Это по-французски значит, что сливки с твоего «рогалика» слижет нежная кошечка под столом. Эта услуга вместе с бренди.

– А не врешь?

– Нет. – И Тайсон отдал приказ, повернувшись к Брандту, Симкоксу и другим, кто мог его услышать: – Промежуточный объект: госпиталь в двух шагах от западной стены цитадели. Пройдем мимо.

Взвод медленно продвигался на восток, несмотря на холод, ненастье и скользкую грязь под ногами. Дальний лесок обозначился явственней, а взрывы слышались отчетливее. Хюэ похож на мощную мясорубку, подумалось Тайсону. Какие еще другие островки цивилизации на грешной земле вольно или невольно станут участниками подобной мясорубки. Такой урок запомнишь на всю жизнь. Но будь он проклят, если бы только мог предположить, что все это значило на самом деле.

На их пути стоял покосившийся навес от дождя, он служил прибежищем визгливых крыс и был покрыт ковром личинок каких-то насекомых. Взвод обошел его и снова стал пробираться по рисовым чекам, кишащим пиявками, по грудь в воде, приглядываясь и принюхиваясь ко всему подозрительному.

Тайсон карабкался по скользкому склону плотины, и, уцепившись за протянутый автомат Келли, подтянулся наверх. Взвод вскоре остановился, чтобы очиститься от пиявок. Тайсон взглянул на карту и увидел небольшой кружок с крестом, поставленным рядом с деревней Ань Нинха. Нга Туонг.Буквально – дом любви. Он надеялся на это. Они все могли воспользоваться чьей-то любовью.

~~

Тайсон отрешенно посмотрел на майора Харпер.

– Простите?

– Давайте кратко повторим. Вы сказали, что двинулись с места на рассвете. Вы получили по радио приказ от капитана Браудера пересечь деревню Ань Нинха, пригород Хюэ, которую держал под контролем противник. Из Ань Нинха в Хюэ противнику доставлялись боеприпасы. Вертолет обнаружил в деревне большое бетонное здание. Над ним реял вражеский флаг. Вам приказали по радиотелефону оценить ситуацию в Ань Нинха и разведать, находится ли это здание в руках врага, и если это так, то захватить его и спустить флаг. Правильно?

– Правильно, – кивнул Тайсон.

Она задумалась на мгновение.

– И, конечно же, это никто не может подтвердить.

Тайсон многозначительно повел бровями.

Харпер продолжала:

– В книге Пикара говорится, что вы узнали об этом госпитале от местных крестьян, которые хоронили своих родных; значит, это вырешили пойти в деревню к конкретному объекту, в котором, как вам было известно, размещалась больница, преобразованная в зоне военных действий в госпиталь.

– Неправда, – солгал он. – Мне приказали идти туда и вступить в бой с врагом. Разведка донесла, что... это здание – я не знал тогда, что это госпиталь, – что этот конкретный объект захвачен врагом. Никто ничего не говорил о госпитале.

– Значит, психологически вы были готовы встретиться с противником?

Подумав немного, он ответил твердо:

– Да, лучшей трактовки не придумаешь.

– Вы шли по деревне... – Она заглянула в свои записи. – Ань Нинха... правильно я произнесла?

– Правильнее не бывает.

– Встретили ли вы сопротивление на своем пути?

Тайсон старался быть осторожным.

– Нет... но мы видели их следы.

– Чьи?

– Чака, Чарли, мистера Чарльза, вьетконга. О ком мы говорим?

– А как вы эти следы классифицируете?

– Ну это самодеятельный шифр: натянутые проволочные заграждения, дыры в многорядных проволочных заграждениях с одиночными окопами, погашенные костры, «следами копыт» мы называли свежие следы от сандалий бойцов вьетконга; они обычно вырезали их из старых шин. А следы ботинок солдат северо-вьетнамской армии окрестили «черными тапочками». Эти следы свидетельствовали о том, что многочисленные вражеские отряды двигались в том направлении, что и мы, к Хюэ. – Тайсон закурил сигарету. – Мы также встретили на пути незахороненные тела северных вьетов и вьетконговцев. Думаю, что Пикар подтверждает все это. Мы находились не на дружеской территории.

– Видимо, так. И вы знали, что враг был где-то впереди?

– Верно. Нам казалось, что он следит за нами. Я думаю, что все мы чувствовали себя как заблудшие овцы, нервничали, готовились к любой неожиданности.

Харпер подперла рукой подбородок и некоторое время смотрела на него испытующим взглядом, потом, улыбнувшись, сказала:

– Неужели? Я видела групповой снимок вашего взвода. В таком случае герцог Веллингтон говорил: «Я не знаю, какое действие на врага оказывали эти люди, но, Бог мой, я их испугался».

Тайсон сдержал улыбку.

– Ну это они просто выгляделизловеще; они – котята.

– Значит, вы приблизились к этой деревне?

– Да. Как и большинство деревень, эта стояла в густом лесу, который обозначал границу деревни, и мы двигались очень осторожно. Судя по карте, хижины гнездились у излучины небольшой речушки, притока реки Конг. Западная стена цитадели находилась впереди, примерно в двух километрах, – за пределами моей карты. В этот момент я вызвал воздушную разведку, но погода была до того ужасной, что любой полет был обречен на неудачу. Поэтому мы сделали то, что обычно делали солдаты, когда начинался бой, – мы решили созвать жителей деревни. Но никого не было видно. Никто не вышел, никто не появился. По сведениям разведки, оказалось, что деревню оставили в первые дни наступления. Тогда мы открыли пробный огонь...

– Вы обстреляли деревню?

– Да. Так обычно делают после предупреждения. Но ответных выстрелов не последовало, поэтому мы осторожно пошли вдоль двух параллельных насыпей к лесу. Это всегда очень, очень опасно, потому что, когда ты проходишь, допустим, десять или двадцать метров, то, если враг в засаде, на тебя обрушивается шквальный огонь.

– Но никто не стрелял?

– Нет. Но существует и еще один трюк. Они таким образом заманивают тебя в деревню, и ты оказываешься в ловушке. Это как раз случилось с нами в Фулае в первый день праздника Тэт, если так можно выразиться.

– Итак, вы все... паниковали?

Тайсон поправил:

– Осторожничали, а не стреляли почем зря.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Эта деревня оказалась весьма живописным местом – что-то вроде пригорода Хюэ на западный манер. Там стояло несколько вилл во французском стиле, окруженных садом с мощеными дорожками, и несколько магазинов вокруг рыночной площади. Это место очень отличалось от диких вьетнамских деревень, где стоят одни бамбуковые хижины. Во всяком случае, на некоторых стенах были написаны лозунги вьетконга и ВНА...

– На вьетнамском языке?

– Большинство.

– Вы могли их прочитать?

– Нет...

– Тогда откуда же вы узнали, что это не правительственные призывы, а лозунги вьетконга и ВНА?

– Видите ли, они писались на красном. Враги использовали красный цвет. Коммуняки – красные. Понятно?

– Вы сказали, что большая часть вывесок была на вьетнамском, так?

– Да. Но некоторые были и на английском. Вот к примеру. «Выгоним бешеных собак американского империализма». И все в таком роде. – Он прибавил с уверенностью: – На деревьях висели красные шелковые знамена, а между ними были натянуты еще какие-то транспаранты. Я так понял, что это место некоторое время находилось под контролем противника.

– А были ли там лозунги на английском языке, обращенные непосредственно к американским солдатам? – поинтересовалась Харпер.

Тайсон не торопился отвечать.

– Да. Один особенно врезался в память. «Солдат, кто теперь спит с твоей женой?» – Тайсон улыбнулся. – Думаю, что Чарли нанял Токийскую розуна должность консультанта.

Карен удовлетворенная кивнула, потом спросила:

– А что-нибудь было в них угрожающее?

– Конечно. Вот к примеру: «Солдат, смерть придет сегодня».

– Это оказало какое-нибудь психологическое воздействие на ваших подчиненных?

Тайсон задумался.

– Думаю, что да. От некоторых лозунгов нас просто тошнило. А почему это вас интересует?

– Да так. Значит, деревня оказалась пустой? Не было жителей, не было врагов?

– Никаких признаков жизни. Что же касается врагов, то они обычно скрываются. Мы увидели местную церковь и пошли к ней. Она стояла на открытой площади, вымощенной бетонными плитами, и была окружена белыми строениями, с красными черепичными крышами. На краю площади, примерно в пятидесяти метрах от нас, стояло двухэтажное здание с боковыми пристройками, образующими внутренний двор. Там еще по обеим сторонам виднелись какие-то строения типа флигелей.

Поначалу я принял все это за правительственное учреждение. Над главным зданием развевался флаг вьетконга, а может быть, это был северо-вьетнамский флаг. Трудно было разобрать, да это и не имело значения. Теперь все знамена и лозунги одинаковые, но военный флаг противника отличается тем не менее. Они больше не оставляют свой флаг, как это делаем мы. Если видишь вражеский флаг, значит, жди нападения.

– Видели ли вы во дворе здания флаг Красного Креста? Так, по крайней мере, было написано в книге.

– Не было такого флага. Не было Красного Креста, была только красная звезда.

Карен порылась в кейсе и достала книгу Пикара. Тайсон молча посмотрел на нее. Она заговорила с неким нажимом.

– Я прочла всю книгу, заканчивала уже в самолете.

– Очень мило с вашей стороны.

Она открыла книгу и без предисловий прочла:

«Во время столкновения на поле брани воюющие стороны в знак капитуляции обычно поднимали вражеский флаг, но мирные жители от этого жеста воздерживались. Тем не менее известно, что многие студенты и буддийские группы в Хюэ симпатизировали коммунистическому движению и некоторые европейцы также поддерживали коммунистов. Хюэ – город-космополит, либеральный, с богатыми духовными традициями и в целом выступающий против войны. Когда противник занял выигрышные позиции в городе во время общего наступления, то эти прослойки городского населения водружали коммунистический флаг в честь празднования победы. Как только менялась линия передовой, соответственно менялись и флаги. Чтобы быть справедливым и точным, надо заметить, что вьетнамцы северной части страны и вьетконг вешали свои флаги над захваченными зданиями. Поэтому в данном случае остается лишь догадываться, кто поднял этот злополучный красный флаг над госпиталем – неприятель или медицинский персонал. Если персонал, то из каких соображений? Охраны, капитуляции или сочувствия врагам? А может быть, эти люди преследовали триединую цель?»

Карен оторвалась от книги и встретилась с Тайсоном взглядом.

– Пикар соглашается с тем, что над госпиталем реял вражеский флаг, но подчеркивает, что его поднял медперсонал по известным уже причинам. Почему вам показалось, что там скрывались вражеские солдаты?

Тайсон загасил окурок и ответил с нескрываемым раздражением:

– У меня с собой не было книги Пикара. Я понятия не имел, майор, что творится в Хюэ и его окрестностях. Когда я увидел вражеский флаг, то вывел логическое заключение, что приближаюсь к укрепленному вражескому объекту.

– Да, конечно. Пожалуйста, продолжайте, – отступила она.

Тайсон откинулся на спинку кресла. «Разыгрывает из себя наивную дурочку и хочет, чтобы я просвещал ее, а я купился на ее простодушие и стараюсь изо всех сил расширить ее представление о войне. Но только она не такая наивная, как кажется. Она использует очень изощренный метод допроса. Осторожнее, Тайсон».

–Мистер Тайсон? Вы сказали что-то о церкви и о площади.

– Да. Мы развернулись у ближнего к нам края площади. Как я уже сказал, прояснить ситуацию было не у кого. Но мне никогда не приходило в голову, что я смотрю на что-то другое, а не на громадное бетонное здание, принадлежавшее французской администрации, над которым свободно развевается вражеский флаг. – Тайсон наклонился вперед. – Вы должны понять, майор, что вам нельзя быть этноцентричной, если вы стараетесь вникнуть в это дело. Пикар называет эту глыбу больницей, и вы представляете себе большое вылизанное до блеска здание с красивыми голубыми указателями стоянки для личного транспорта посетителей и все такое прочее. Вы думаете, легко пережить ошибку, приняв госпиталь за административное здание? Ведь это все равно, что спутать бизона со слоном. Ну попробуйте представить, если можете, страну без неоновых вывесок, «Макдональдса» и бензоколонок. Загаженная дыра, где на окраинах нет даже туалетов, а город считается городом только потому, что на улицах нет свиней и в нескольких домах блестят стекла витрин.

Карен ответила не сразу, но ее голос звучал холодно и резко:

– Я месяц пробыла в Японии и на Филиппинах, причем в основном в сельской местности. За последние четыре года я объездила весь мир. Я не этноцентрична, но ваша точка зрения хорошо понятна. – Следующие слова она будто чеканила:

– Любые больницы в зоне военных действий до сих пор чем-то выделяют. Но продолжайте.

Тайсон некоторое время с изумлением смотрел на нее, их взгляды снова встретились. Она спросила не без сарказма:

– Может быть, вам нужен еще один перерыв?

Тайсон встал и подошел к окну. Стоял тихий пасмурный день, сырой и прохладный – долгожданное облегчение после знойного солнца и иссушающей жары. В воздухе пахло дождем. Карен Харпер, решил он, выигрывает на мелочах. Он знал, что ему следует закончить беседу именно сейчас, но задетое самолюбие не могло этого допустить. Как и его отец, картежник экстракласса, он считал, что нельзя отыграться, если останавливаешь игру. Он повернулся к майору.

– Мне не нужен перерыв.

Она вернулась к прежней теме.

– Вы рассказывали, что остановились на краю площади. Тайсон вернулся к своему месту и глотнул кофе.

– Да. Небольшими перебежками, прикрывая друг друга, мы добрались до церкви. И тут мой радиооператор Келли закричал своим зычным голосом на всю площадь по-вьетнамски, чтобы враг покинул здание. Молчание. Мы сделали пробные выстрелы, но ответного огня не последовало. Мы подождали, крикнули еще раз, потом выстрелили снова. Стояла мертвая тишина. Но мы знали, что противник там. Мы чуяли его. – Он посмотрел на Карен, пытаясь прочитать по выражению ее лица, насколько убедительно он лгал. Но она не оспаривала его утверждений.

Тайсон продолжал:

– Мы усилили режим огня, чтоб выкурить их, заставить уйти. Я начал было подумывать: а что, если там прячутся жители, например дети, испугавшиеся стрельбы? Но это предположение промелькнуло так, между прочим... Теперь мы зналиточно. Мы усилили огонь, целясь по окнам. Противник тут же ответил. В основном в ход шло ручное оружие, но также было пущено несколько ракет и бутылки с горючей жидкостью, потом с крыши застрочил пулемет. Где-то около пяти минут мы угощали друг друга горяченьким, потом я решил захватить здание. Не могу сказать, что площадь была открытым местом. В палисадниках, обнесенных невысокими стенами, росли деревья. Посредине бил фонтан. Не переставая стрелять, мы потихоньку начали выбираться из своего укрытия, увертывались от огня как могли. Едва мы добежали до центрального входа, оказалось, что у нас один убитый и двое раненых. Это есть в книге.

– Да, но в книге говорится, что главные силы противника отступили еще до того, как вы добрались туда. Три несчастных случая – результат работы зоркого снайпера, притаившегося на крыше. Пикар повествует языком двух свидетелей – бойцов вашего взвода. Так вот они говорят, что вы не открывали стрельбы, что люди, находившиеся в госпитале, сигналили вам и вывесили белую простыню. Вы поверили, что в здании нет вражеских отрядов. Видимо, медперсонал думал так же. Увидев их сигнал, вы пошли прямо через площадь, и единственный снайпер открыл огонь с крыши. Здесь у нас с вами расхождения.

– Я рассказываю, что случилось, так как я это помню. Враг не покинул здание. Нас встретил интенсивный огонь, и мы ответили на него.

– Хорошо. Между прочим, был ли на вашей карте отмечен госпиталь? Как обозначалось медицинское учреждение? Кружок, внутри которого крест, примерно такой же, как Красный Крест. – Их взгляды встретились.

Он говорил медленно, растягивая слова.

– Да. На моей карте стоял значок госпиталя... думаю, вы знаете, что... но старые обозначения карт в стране, где идет война чуть ли не тридцать лет... они какие-то бессмысленные. Попытайтесь определить на вьетнамской карте отель или мост, которые снесли за эти двадцать лет.

– Я понимаю, но...

– Более того, я был временно дезориентирован, и мне казалось, что я нахожусь на противоположной стороне деревни. Думаю, что здание, отмеченное на карте как госпиталь, находилось на севере.

– Понятно. – Казалось, его слова озадачили Карен. Некоторое время она хранила молчание, потом достала из кейса карту.

У Тайсона пересохло во рту.

Майор поднялась с места и, обойдя кофейный столик, остановилась рядом с креслом Тайсона. Неожиданно она присела на корточки и развернула карту.

Тайсон покосился на эту цветную карту, составленную военно-геодезическим управлением. Она была на трех языках: французском, вьетнамском и английском и казалась до слез знакомой. Те же рисовые чеки, тропы, курганы, реки и ручьи, перелески и холмы. Спустя почти два десятка лет он все еще узнавал эту местность. Он сконцентрировал взгляд на Ань Нинха.

Майор спросила осторожно:

– У вас карта была обычного масштаба?

– Да, вроде бы.

Харпер изучала карту, водя пальцем по пластиковому покрытию, и, наконец, остановилась в Ань Нинха.

– Вот здесь?

– Да, здесь.

– Вы сказали, что... вот тут... стоит церковь. Так, она находится в западной части площади. Вот церковь – домик с католическим крестом. Единственная церковь в деревне. А к востоку от нее – больница, обозначенная крестом с перекладинами одинакового размера. Кажется, все ясно. Меня интересует, что вы думали о том,где вы тогда находились? – Она посмотрела испытующе на Тайсона.

Тайсон невольно перевел взгляд на Карен, и они с минуту молча смотрели друг на друга. Ее близость мешала ему сосредоточиться. Он увидел, как блестят ее волосы, хотя сразу этого не заметил. Между верхними пуговицами блузки оставался зазор, открывающий изгиб ее груди, которая теснилась в бюстгальтере с вырезом на косточках.

Майор снова повторила свой вопрос:

– Где вы находились, как вам тогда казалось?

Тайсон глубоко вздохнул и наклонился над столом. Он еще раз быстро обвел взглядом маленькую деревушку. На севере, рядом с излучиной реки, стояла пагода, обозначенная как домик со шпилем, ее по ошибке можно было принять за церковь. Примерно в ста метрах от нее был нарисован значок школы: черный домик с флажком. Тайсон сказал:

– Здесь. Я думал, что нахожусь здесь.

Майор кивнула головой, словно согласилась с его точкой зрения.

– Поэтому вы решили, что католическая церковь, мимо которой вы прошли, была пагодой, а госпиталь в дальней части площади – школа? Вы сказали, что здание напоминало какое-то учреждение.

– Ну... в общем да.

– Понятно. – Она растерянно посмотрела на него. – Но ведь соположение этих двух зданий различное. К тому же... здесь, вот, – открытое пространство, а тут между пагодой и школой – маленькие черные домики, как мне кажется, жилье, и расстояние между ними меньше...

– Послушайте, майор, мне не нужно читать лекцию по топографии. Вам легко сидеть здесь, в сухой комнате, с новенькой красивой картой и разыгрывать из себя генерального прокурора. А моя карта была измята и складывалась столько раз, что аж потрескался пластик, и вода просачивалась сквозь трещины на бумагу. Ань Нинха на моейкарте едва можно было разобрать. – Голос Тайсона стал резким и злым. – Давайте забудем о картах. Идет?

Майор сложила карту и, все еще сидя на корточках, вручила ее Тайсону.

– Проходя мимо, трудно их не заметить. Раз у вас тогдабыла плохая карта, воспользуйтесь этой сейчас.

Тайсон взял карту.

– Спасибо за воспоминания.

Она встала.

– Если представится случай, рассмотрите ее получше. Может быть, это поможет вам.

Тайсон не ответил, погруженный в тупой транс.

Она вернулась на свое место и стоя сказала:

– Хорошо. Так на чем мы остановились?

– Я атаковал здание. Хотите ли вы услышать подробный рассказ о нашем прорыве или вы подождете, когда об этом снимут фильм?

– Я бы хотела, чтобы мы вернулись к тому месту, когда ваш взвод развернулся вокруг церкви. В пятидесяти метрах от вас стояло здание. Над ним развевался вражеский флаг. Но разве вы не увидели какой-нибудь надписи или вывески с названием на английском или французском языке? Вы знаете французский?

– Как вам известно из моего досье, я практически владею этим языком. На здании не было никаких вывесок.

Она передала ему клочок бумаги.

– Что это означает?

Тайсон посмотрел на вьетнамские слова. Нга Туонг.Он швырнул листок на кофейный стол.

– Я уже сказал вам, что не знаю вьетнамской письменности. Я могу сказать всего несколько слов и фраз, которые приходилось пускать в ход, когда мне предлагали переспать. – Он улыбнулся, словно выуживал из памяти эпизоды прошлого.

Майор, зардевшись, села.

– Конечно же, это означает «больница».

– Разве?

Она ткнула пальцем в карту и сказала скорее сама себе, будто добираясь до истины:

– Обозначения на картах шли на трех языках. Под условным знаком на той карте стояли слова «Nha Thuong, hospital».Вы заметили эти условные знаки, когда сверяли маршрут но карте, поэтому наверняка знали, чтотакое Нга Туонг. Вопрос состоит в следующем: было ли это слово написано на бетонном здании?

Тайсон не ответил.

Поглаживая пальцем подбородок, она, казалось, с головой ушла в свои мысли. Наконец она выдала следующее:

– Вопрос о том, что вы якобы не знали, что это здание было госпиталем, относится к данной теме, а не к предъявленному вам обвинению. Допустим, что вы не знали, что это госпиталь.

– Правильно.

– Вы развернулись к бою, открыли огонь по зданию с вражеским флагом, вам ответили стрельбой, и вы тогда начали штурм. Верить этому или нет – не знаю, но мне, пожалуй, нравится хороший рассказ о войне. Пожалуйста, продолжайте.

Тайсон вдавился всей тяжестью в кресло. Ему очень хотелось закурить, но он решил, что не время демонстрировать то, что могло быть истолковано, как реакция на разыгравшиеся нервы. Он сказал:

– Стелющийся огонь противника заставил нас прижаться к земле. Вы знаете, мы палили автоматными очередями по окнам и дверям, чтобы сковать его, а потом уже сделали последний рывок...

– Еще раз прошу прощения. В книге говорится, что кто-то вывесил белую простыню – знак капитуляции. Видимо, двое свидетелей рассказали Пикару то, что они видели.

– Зачем, черт возьми, противнику вывешивать флаг капитуляции? Им было бы проще скрыться. Зачем мне тогда начинать наступление, если я или кто-нибудь из моего взвода увидел бы белый флаг?

– Это возвращает нас к исходному рубежу. Судя по изложенному в книге материалу, вражеские отряды уже были выбиты из больницы. По словам автора, простыню вывесил медперсонал. Они размахивали ею из окна. Но вы ни с одним из этих утверждений не соглашаетесь. Ну продолжайте.

– Правильно, поэтому мы начали стрелять и двигались к зданию короткими перебежками. Нас сильно обстреливали...

– Извините. Вот только что я провела исследование основных положений пехотной тактики. Я разговаривала с пехотным полковником, который воевал во Вьетнаме. Одним из моих друзей. Он сказал по этому поводу, что фронтальное наступление на укрепленное здание – рискованное дело, на которое он никогда бы не послал своих людей.

– Может, он – тряпка, а не мужик.

– Вряд ли. Он сказал мне, что открыл бы огонь по этому месту зажигательными средствами, чтобы поджечь его изнутри. Полагая, что изнутри оно в основном из дерева. И только потом, как сказал он, перешел бы в наступление.

Некоторое время он разглядывал ее, подбирая нужные слова, потом ответил:

– Нам нечем было стрелять из гранатомета. У нас были только ручные гранаты, осколочные, фосфорные и ударные, поэтому нам пришлось подойти ближе.

– Почему вы не вызвали артиллерию, авиацию, ракеты? Разве не эти приемы ведения боя диктует тактика американской пехоты? Бомбы вместо людей?

– Да, это стандартный прием. Но не было поддержки огнем, которой нам так недоставало. В то время связи не было, потому мы действовали по старинке – огонь и маневрирование. Мы ворвались на первый этаж, прямо как это показывают в военных фильмах...

– Где и каким образом выбыли из строя трое ваших солдат? До или после того, как вы... оказались в здании?

– Я... двоих ранили в начале наступления. Петерсон получил проникающее ранение грудной клетки... оба легких были задеты... пуля прошла навылет... он задыхался. Другой, Муди, легко отделался, его полоснуло по бедру, он был в порядке... А третий солдат, Лэрри Кейн, был убит внутри здания.

– А мне показалось, вы сказали, что эти несчастные случаи произошли за его пределами. Об этом также говорит и Пикар в своей книге, только виновником всего этого оказался единственный снайпер. Во всяком случае, при штурме двухэтажного здания вы понесли ничтожные потери.

– Каждому позволяется хотя бы раз испытать счастье. Извините, но я больше не могу докладывать о мертвых и раненых.

– Это я так, к слову. Продолжайте, пожалуйста.

– На первом этаже было пусто, и ничто не напоминало больницу. Кабинеты, молельня, вестибюль, несколько спален, кухня и столовая. Мы обнаружили две лестницы. Поднявшись на второй этаж, мы штурмом брали комнату за комнатой. И тогда мы бросили несколько фосфорных гранат. Здание занялось огнем...

– Сколько вражеских солдат вы насчитали?

– Может быть, тридцать или сорок. Они превосходили нас по численности.

– Но вы же не знали, сколько их пряталось в здании во время атаки. А может быть, там сражалось больше двух сотен.

– Ну судя по количеству выстрелов из окон, в здании не было столько солдат.

– А когда началась перестрелка при попытке попасть из одной комнаты в другую, вы потеряли одного члена вашего взвода? Его звали Кейн?

– Да.

– Но совсем недавно вы сказали, что понесли потери на улице во время штурма. Пикар согласен с этим, хотя об ожесточенности схватки умалчивает. Значит, сейчас вы утверждаете, что Лэрри Кейна убили внутри здания.

Тайсон закурил сигарету. Казалось, все мысли слиплись в странный комок. Он извивался, ловчил и лгал не очень правдоподобно. Стряхнув с себя навалившееся оцепенение, он ответил:

– Думаю, что это – результат чтения книги Пикара. Понимаете ли, иногда бывает, что память отказывает мне, но книга Пикара навязывает притворныевоспоминания. Кейна убиливнутри помещения. Я уверен в этом. Я видел, как его подстрелили наверху в большой палате.

Карен кивнула ему.

– Думаю, мы сможем выяснить это, если встанет необходимость. Я понимаю, что вы имеете в виду под притворными воспоминаниями. – Она прямодушно сказала: – И тем не менее, мистер Тайсон, мне трудно всему этому поверить. Я говорю о том, что вряд ли девятнадцать измотанных солдат взяли бы штурмом укрепленное здание, расправившись со значительным количеством людей северо-вьетнамских регулярных частей. А почему вы не окружили здание, чтобы блокировать врага? Это ведь, как я понимаю, одно из хрестоматийных положений тактики. И что, позвольте спросить, толкнуло вас на такой героический поступок?

Если вы не могли получить поддержку огнем, чтобы стереть с лица земли этот оплот коммунизма, почему вы просто не прошли мимо, будто его не существовало? Или я очень цинична, или... Уклонялись ли иногда американские части от боевого контакта с противником? – Она чуть подалась вперед. – Я даже не жду от вас ответа на все эти вопросы, потому что заведомо знаю, вы солгали мне насчет атаки.

Тайсон посмотрел на нее. В эту минуту он ненавидел ее за эту въедливость и дотошность.

Карен словно раздумывала вслух:

– Ведя расследование дел об убийствах, мы ищем мотив. Что же касается погромов во время военных действий, следователи склонны недооценивать мотивы преступления, потому что мотив в руках защиты становится мощным оружием, приводящим к частичному оправданию и смягчению наказания. Другими словами, защитник доказывает, что мотивация играет свою положительную роль. Например, вы неоднократно упоминали Фулай, и в связи с этим у меня возникает вопрос: а что если ваши солдаты жаждали мщения?.. – Она пристально посмотрела на него. – Это было бы понятно.

Тайсон ответил, немного помедлив:

– Я бы солгал вам, если бы сказал, что никто из нас не хотел мстить. Убийство порождает убийство, как вам известно. Мы хотели расквитаться на поле боя, а отомстили в госпитале Мизерикорд. Вот вам е весь мотив, почему я взял штурмом здание и почему за мной последовали мои люди – отплатить за Фулай. Получилось одно вместо другого. Массовое убийство жителей не в счет, ведь самое главное было выбить из того бункера врага.

– Вы – выдающаяся личность.

– Разве вы не видите, что краска смущения заливает мое лицо?

Она рассмеялась. Ее серебристый смех отозвался эхом в дальних углах комнаты.

– И все же, ваш рассказ... звучат не очень убедительно. Трудно в это поверить.

Тайсон затянулся сигаретой. Он осмысливал ситуацию, стараясь понять, с точки зрения военной тактики и логики, почемуего рассказ звучал неправдоподобно. Он понимал, что если даже офицер из военной прокуратуры или женщина, не разбирающаяся в пехотной тактике, смогли обнаружить в его рассказе слабые места, дело не передадут на более тщательное рассмотрение. Однако на первый взгляд его сказка была сочинена неплохо. Так обычно прикрывали вьетнамские проделки. И даже если нескольких солдат или невинных граждан убивали по ошибке или еще каким-то незаслуженным образом, всегда можно сочинить душещипательную историю о кровопролитном сражении. А хороший офицер, как правило, обязывает своих людей класть вражеское оружие рядом с телами стариков, женщин и детей. Такой была та война.

Тайсон размышлял трезво и самокритично: "Эта история производила хорошее впечатление, потому что рассказывали мы ее друг другу в пустоту, без встречной критики, и потому что нам хотелось верить в нее... Черт ее возьми! -думал он. – Был ли отмечен на карте госпиталь? Почему не вызвали артиллерию? Почему так мало потерь при штурме?"

Она прервала его мысли.

– Итак, больница загорелась. Вы убили какое-то число врагов. Остальные, я полагаю, исчезли, но как?

– Они выпрыгнули из окон второго этажа.

– А вы видели кого-нибудь из пациентов или из медперсонала?

Он ответил, нисколько не колеблясь:

– Да, мы видели пациентов и персонал. – "Надо придерживаться канвы этой чертовой истории, -думал Тайсон, – не отклоняться от намеченного курса. Это – единственная история, которую мы знаем. Может быть, она и кажется неправдоподобной, зато вполне вероятной".Он сказал: – Многие из них уже были мертвы. Я не знаю, застрелили ли их во время штурма или с ними расправились враги.

Она ничего не ответила, и Тайсон продолжил:

– Неразбериха была страшная. В таком хаосе нельзя было понять, кто есть кто. Раненые солдаты вьетконга и ВНА. Мы не могли понять, то ли они пациенты, то ли они сдаются в плен или собираются стрелять в нас. Мы встретили нескольких женщин, но одна из них оказалась медсестрой вьетконга и начала стрелять в нас из пистолета. Кто-то убил ее. Я клял чертовых Чарли за использование госпиталя в качестве прикрытия... К тому времени мы уже разобрались, что это госпиталь... Однако помещение горело, и мы помогли нескольким пациенткам из родильного отделения вылезти из окна... Внизу рос кустарник... – Тайсон вдруг остановился. Он осознал, что мысли его разбросаны, а речь бессвязна. Он откашлялся и продолжил. – Так вот, думаю, что вы так или иначе назвали бы это расправой... но у нас и в мыслях ничего подобного не было. Могу представить, что наплела эта монахиня-полукровка... Большое количество людей погибло в результате нашей атаки или же от рук врагов, побывавших там до нашего штурма. Я думаю, они расправились с пациентами и медперсоналом, включая своих раненых, но потом они увидели деяния рук своих...

Она хотела застать его врасплох и спросила:

– А как насчет доктора Монто?

– Я не помню, майор, чтобы меня представляли человеку с таким именем.

– Но источник информации Пикара – один из ваших солдат – поведал...

– Кто это?

– Я не знаю. Я же сказала, что пришла к вам к первому.

– По закону вы обязаны сказать мне, от кого поступала информация Пикару, если, конечно, вы знаете этих людей. Именно по этой причине вы сначала пришли сюда.

Она не стала комментировать наблюдения Тайсона, а только сказала:

– Австралийский врач...

Тайсон взорвался.

– Черт! Я же сказал вам, в больнице было полно пациентов и персонала. Да, они были убиты. Да, возможно, некоторых убили мы. Но их убили в ходе неблагоприятных последствий военной операции против вооруженного врага, который использовал надежное убежище, чтобы вести бой с американскими солдатами. Запишите это.

Она кивнула и попросила его повторить, пока записывала. Потом спросила:

– Почему же наблюдается такое сильное расхождение между вашей историей и тем, что рассказали Пикару двое ваших людей?

– Может быть, Пикар исказил суть событий?

– Возможно, и так. – Она снова глубоко задумалась и привела следующий аргумент: – Но Пикар упоминает в книге, что узнал об этом инциденте, встретившись во Франции с сестрой Терезой. Видимо, онаиспользовала слово расправа...

–В каком контексте? Расправа над кем и кто ее совершил? Как она использовала это слово? По-французски и по-английски оно произносится одинаково, и значение его на французском близко к нашему, но во французском языке это слово может означать нечаянное убийство, кровопролитие во время сражения, а не запланированное убийство или насилие над безоружными людьми. Я тоже даром время не терял...

– Я вижу. Хорошие вопросы. Я позвоню в военную языковую школу и уточню это.

– Вы связались с сестрой Терезой?

– Нет. Вы помните ее?

– Думаю, что да. Вы брали интервью у Пикара?

– Конечно. – Она не сдавалась. – Ваша версия интересна тем, что кажется очень субъективной, тоща как сочинение Пикара – объективным.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что вы интерпретируете прошлые события в свою пользу, а он просто пересказывает услышанную историю о погроме в больнице.

Тайсон ничего не ответил.

Она добавила:

– Если Пикар приврал, тогда, изучая вашу версию, я ясно увижу, как он это сделал. Все составные части налицо: госпиталь, множество мертвых, флаги, стрельба в палатах. Как бы там ни было, а Пикар все-таки романист. Вы знали? Он привык сочинять. Не забудьте известить своего адвоката об этом.

Тайсон весь ушел в себя и, казалось, не слышал ее.

Она продолжала:

– Может, что-то приукрасили те двое солдат из вашего взвода в разговоре с ним. Но тогда почему они это сделали? Конечно же, это не делает им чести.

– Само собой.

– Но это дискредитирует и вас.Были у вас враги во взводе?

– Я скажу вам, когда вы назовете имена этих двух.

Она заговорила жестче, даже с нетерпением.

– А как же сестра Тереза? Она ведь может оказаться самым беспощадным свидетелем. Вдруг она не поняла то, что видела, или не совсем точно передала Пикару информацию.

– Возможно.

– Вполне возможно даже, что она сообщила об этом инциденте католическому духовенству, курирующему больницу, в Сайгоне или во Франции. Вы не допускаете подобного?

Тайсон как раз допускал такую вещь. Он ответил как можно хладнокровнее:

– Может быть.

Она продолжала:

– Я понимаю, что южновьетнамское правительство и в какой-то степени католичество Вьетнама склонны утаивать неблаговидные факты, компрометирующие их союзников. Они не хотят позорить американцев. Сайгон пытался замять расследование этого инцидента в больнице, даже когда за него взялась военная прокуратура. Иностранцы недоумевают, зачем мы трясем грязным бельем перед публикой. Поэтому, если в рассказе этой монахини есть что-то порочащее американских солдат, то эта информация никогда не дойдет до Франции. Такова моя теория.

– На которую, как я понимаю, у вас ушло немало времени.

– Да, вся эта история отняла у меня много времени и сил.

– И у меня тоже. – Тайсон встал и снова подошел к окну. Он сказал, стоя к ней спиной: – Вы знаете, месяц назад или около того я бы отнесся к этому происшествию, как к военным побасенкам. Мне нечего было стыдиться. Мы поступили храбро. Большая часть офицеров, окажись они на моем месте, прошла бы мимо здания, как ваш друг пехотный полковник. Мне жаль, что так нелепо погибли невинные люди, но погибли также и эти косоглазые чернопижамники. – Он повернулся к ней. – Я еще раз взвесил все, что случилось, и считаю, что мои действия были правильными.

Она согласилась.

– Я знаю. Вы начинаете вновь проигрывать ситуацию. Каждый командир время от времени проигрывает в уме свои сражения, как бы давно это ни было.

– Это было очень давно.

Карен тряхнула непокорными завитками.

– Вот почему нам необходимо добыть как можно больше показаний. Например, если отыщут сестру Терезу и ее свидетельство прольет свет на побочные обстоятельства... – Она запнулась. – Вы бы хотели, чтобы ее нашли?

Ее зубастые вопросы терзали душу. Он чувствовал, что исчерпал себя в этой беседе, устал от лживых восклицаний, от патриотического пафоса.

Она удивленно заметила:

– Странно, что никого не осталось в живых.

– Я же вам говорил, что мы спасли некоторых людей, но не ожидайте международных вызовов из Вьетнама.

– Да. Это трудно. Прошло столько лет, да и расстояние немалое. – Она поинтересовалась: – Вы говорите, что можете вспомнить сестру Терезу? Что же вы помните о ней?

– Я помню, что она была сильно напугана. Билась в истерике. Кто-то ее вытащил из окна. Это все, что я помню, но я еще подумаю об этом.

– Отлично. Вы знаете, я считаю, что если следствию дадут ход, мы могли бы связаться с вьетнамскими эмигрантами через представляющие их организации. Это могло бы нас вывести на уцелевших участников тех событий. Как вы думаете, станет с нами сотрудничать нынешнее вьетнамское правительство? У них же есть возможность докопаться до истины.

Тайсон почувствовал, как ловко она привлекает его к сотрудничеству, призывая в помощники. Как он знал, это являлось другим методом допроса. Тайсон шел проторенной дорогой собственного опыта.

– Если они и пошли бы на это, то я не думаю, что тот человек, которого они представят в роли свидетеля, заслужил бы доверие у присяжных американского трибунала. А вы как считаете?

– Полагаю, что нет. Это было бы глупо.

Тайсона утомила эта игра. Оба предположения Карен были неумными. Она намеревалась таким образом расшевелить его, заставить встрепенуться. Он чувствовал это и, в свою очередь, подыгрывал ей, выступая апостолом труда и терпения. Карен не знала пока, что, кроме сестры Терезы, никто не выжил, и Тайсону было на руку ее неведение.

Майор налила кофе в их чашки. Сделав глоток, она сказала с необычайной сердечностью:

– По-моему, наша беседа оказалась очень полезной. Я не раз подчеркивала, что пытаюсь дознаться до правды ради вас и интересов правосудия. Полагаю, что вы и сами хотели бы прояснить это дело. Теперь, наверное, можно вернуться к своим служебным обязанностям.

– Майор, я никогда не захочу снова вернуться к военной рутине. Я хотел бы сложить с себя обязанности и уйти в отставку. Сколько времени продлится этот кошмар?

– О-о... еще несколько недель. Мне нужно связаться с Пикаром, потом выяснить имена тех, кто дал ему эту информацию. Если встанет необходимость, мы привлечем и других людей из вашего взвода, которых мы установим в порядке рабочей гипотезы.

– Кто они?

– Я уже сказала, что вышлю вам или вашему адвокату список, как только мы решим, нужны ли нам их показания. Я искренне надеюсь, что Пикар немного приврал.

Тайсон не смог сдержать улыбку.

Она обеспокоенно спросила:

– Как вы думаете, хорошо прошла наша беседа? Правильно и справедливо ли я ее провела?

– Абсолютно справедливо. – Он подумал немного, потом добавил: – Вы замечательная женщина. Почему бы вам не подыскать себе работу на гражданке?

Она улыбнулась.

– Я скоро ухожу в отставку.

– Разве военная служба не дело вашей жизни?

– Нет. Я только отрабатываю за обучение.

– Понимаю... Вы не возражаете, если я спрошу вас... вы не замужем?

– Это к делу не относится... но нет. Я не замужем. А почему вас это интересует?

– Просто любопытно. – Он понял, что она не собирается уходить, пока не узнает причину его любопытства, а он хотел побыстрее закончить разговор, пока не наговорил глупостей. Он встал. – Через полчаса я иду играть в теннис.

Она поднялась, расправив плечи.

– Да, конечно. – Собрав свои вещи, майор последовала за Тайсоном в холл. – Мне нужно на Манхэттен. Я знаю, отсюда идет поезд.

– Да. – Он взглянул на часы. – Следующий отправляется через двадцать минут. До станции вы можете пройтись пешком. Это близко.

– Я бы хотела сначала освежиться.

– А, да. Это вверх по лестнице налево.

Она поднималась по широкой, длинной лестнице, Бен смотрел ей вслед. Он попытался представить, откуда она родом – в речи угадывался среднезападный акцент. Она говорила хорошо и вела себя достойно. За четыре года срочной службы дослужилась до майора. Она, должно быть, знает свое дело. Его разбирало любопытство, по какой такой причине военная прокуратура послала ее в эту дверь. Какая логика Макиавелли скрывалась за этим? Военная логика алогична. В данном случае, допустил он, они придерживались какого-то определенного метода...

Карен спустилась вниз и подошла к входной двери.

– В течение ближайших дней я буду занята, но мне бы хотелось еще раз с вами побеседовать. Как вы на это смотрите?

– Я подумаю об этом.

– Тогда, если вы решитесь, давайте заранее определим день на следующей неделе. Почему бы вам не приехать в Вашингтон?

Тайсон знал, что ему не могут приказать говорить о случившемся, но могут приказать приехать в Вашингтон, в Форт-Бенинг, Джорджию, на Аляску, в Ном или туда, куда им заблагорассудится. Он мог использовать свое право хранить молчание в любом конце континента. Но, пожалуй, он скорее развернет свою деятельность в Нью-Йорке или Вашингтоне, чем в Номе. Выбрав суррогат рая, он объявил ей об этом:

– Давайте встретимся в Вашингтоне.

– Вот и хорошо. Я позвоню вам, чтобы договориться о деталях нашей встречи. – Она подала ему свою визитную карточку. – Если что-то вспомните, звоните мне. Может быть, вам потребуется помощь, не стесняйтесь.

– Так я привык говорить подозреваемым. Это банально, майор.

– Я знаю, но тем не менее мне многие звонят.

Он взял с комода ее жакет и помог одеться, потом открыл дверь. На улице накрапывал дождик. Бен снял с вешалки зонт, они вместе пошли по улице. Карен сказала по дороге:

– Спасибо вам за участливость. Думаю, что близка к пониманию этого случая.

– Тогда вы чертовски проницательны. – Он задумался на мгновение, потом спросил: – Если мне действительно предъявят обвинение... какие ограничения сейчас в современной армии?

– Безусловно, об этом вы не можете не думать... Я абсолютно уверена... говорю вам конфиденциально, как офицер и, принимая в расчет все стороны этого дела, вы будете почти свободны... думаю, казарменное положение вам не грозит. Единственное, в чем вас могут ограничить...

– Выезд из страны.

– Правильно.

– А как насчет передвижений по Штатам?

– Нет таких ограничений, насколько я знаю. Вы находитесь в административном отпуске, пока не явитесь в Форт-Гамильтон. У вас есть планы покинуть страну?

– Нет. И вы можете сообщить им об этом.

– Кому?

– Тем, кто беспокоится, кто интересуется или кто надеется. Полагаю, вы сльшали это изречение.

Она кивнула.

– Послушайте, если вы невиновны, я искренне верю, что армия, страна и все прочее, включая средства массовой информации, восстановят ваше первоначальное правовое положение. Эта страна знает, как сказать: «Прости».

– А кто извинится перед моей женой?

Она посмотрела ему в глаза.

– Никто. Моральный ущерб нанесен, и никто не возместит его. Мы живем в стране, которая помешалась на... на...

– На факе. – Он улыбнулся. – Пожалуй, вы слишком искренни, чтобы быть гражданским юристом. И все же было очень любезно с вашей стороны приехать сюда. Думаю, все могло обернуться иначе, но домашняя обстановка лучше.

– Я тоже так думаю.

Дымчатая гряда туч тянулась по небу. Слышался дальний гул грома. Мелкий дождь с усердием кропил крыши домов, мостовую и тротуары.

– Хочу предложить вам зонтик, хотя, мне помнится, военные никогда не носили зонтов.

– Глупая традиция... или это правило? Гораздо глупее ходить мокрым. Я возьму зонт, если он вам не понадобится на теннисе.

Они улыбнулись друг другу, и он передал ей зонт.

– На следующей неделе я его верну.

Он посмотрел на часы.

– Вам лучше поторопиться. Прямо в конце этого квартала – станция. Не смею отдать воинскую честь – соседи смотрят.

Он пожал ее протянутую руку.

– До свидания. – Она повернулась и пошла вдоль улицы.

Тайсона отвлек дождь. Он падал бесшумно и мягко, скатываясь влажными горошинкам с листьев пирамидальных тополей, росших вдоль улицы. Такой дождик навевал мысли о Вьетнаме: теплый, похожий на пар дождь, тяжелые тучи, крадущиеся беглой тенью по небу, монотонный звук журчащих ручейков, змейками бегущих по илистой почве. Запах пропитанной влагой земли, который бил ему в нос, вернул его снова в джунгли.

Вьетнам,вдруг подумал он, здесь, в этом городке.Он ощущал его, глядя на изумрудный ковер растительности, слышал его сквозь дремотный дождь и видел в насыщенном паром воздухе.

 

Глава 18

Бенджамин Тайсон шел не спеша вдоль широких лужаек Конститьюшн-Гарденс. Ложились сумерки. Неподвижный сырой воздух затруднял дыхание, и он чувствовал, как пот просачивается через рубашку и поплиновые брюки, которые еще плотнее прилипли к телу.

Несмотря на поздний час, по парку прогуливались люди, летали бумажные змеи, пестрели яркие одежды отдыхающих на расстеленных одеялах, кто-то, сидя на лавочке, слушал радио. Чуть дальше, слева находился мемориал Линкольна в дорическом стиле, а слева – длинный Зеркальный пруд, тянущийся прямо на восток, к массивному обелиску – памятнику Вашингтону. Заходящее солнце играло со светом и тенью, ложась резкими штрихами на парк, пруд и окружавшие парк здания. В северной части парка располагалась армада величественных архитектурных шедевров, знакомых Тайсону по фотографиям. Он не очень хорошо знал Вашингтон, но любой, оказавшись даже проездом в этом городе, понимал, что лицезреет столицу – сердце могучей державы, новый Рим.

Когда-то на этом месте стояли глохлые болота, а теперь же возвышались здания из белого мрамора и известняка. Архитекторы следовали правилу не проектировать дома выше Белого дома, а критики сокрушались, сетуя на столь непредставительные постройки. Однако всегда были легко узнаваемы два президентских памятника, которые соорудили в противоположных концах города, потому что здесь всегда было многолюдно.

Чем ближе Тайсон подходил к этомумемориалу, тем явственнее все затихало вокруг, словно эта зона находилась под чьей-то невидимой защитой. Здесь никто не запускал бумажных змеев и не включал на полную громкость приемники.

Атмосфера вокруг черного обелиска не казалась траурной, здесь царили тишина, торжественность, смирение.

Хотя он не раз бывал в Вашингтоне, сюда заглядывать не приходилось. Но средства массовой информации сделали свое дело, заочное знакомство бесспорно состоялось. Подойдя ближе, он понял, что никакая фотография не может передать грандиозность монумента, никакие документальные фильмы не воспроизведут давящей на психику тишины. В отличие от других святынь, здесь ощущалась сопричастность с героическими поступками тех, чьи имена были выбиты на мраморе.

Тайсон остановился в десяти футах от сверкающей глянцем гранитной стены. На возвышении стояли шестеро в камуфляже. Они казались неотъемлемой частью гранитной глыбы – солдаты, замершие навсегда на черном камне, готовые вот-вот сорваться в пропасть. Сначала Тайсону показалось, что солдаты были молоды, поскольку камуфляжная форма ассоциировалась с молодостью. Но при тщательном рассмотрении он понял, что возраст солдат приближался к среднему, к его возрасту.

Тайсон шагнул вплотную к стене. На других солдатах клочьями висела форма, изможденный человек сидел в инвалидной коляске. Даровитая рука скульптора высекла и хорошо одетых людей без явных признаков ранений, чей облик никаким образом не вязался с ветеранами. Вглядевшись в их лица, Тайсон невольно от шатнулся: он уже видел эту страшную болезнь двадцать лет назад – куриная слепота. Он вдруг почувствовал себя одним из них, одним из старых друзей, встретившихся в туманной дали прошлого. Тайсон мог поклясться, что они были забрызганы азиатской грязью и просолены потом джунглей. Внезапный страх заставил неровно биться сердце, ему показалось, что он видит знакомое лицо. Он хотел скрыться, убежать прочь, пока распростертые руки черных стен не схватили его. Затаив дыхание, Бен повернулся: перед ним возникли бронзовые статуи трех солдат, тоже убранные в камуфляж джунглей. Все они словно пребывали в заторможенном состоянии, но их странно безжизненный взгляд не выдавал больных куриной слепотой. Скульптор, казалось, подсознательно пытался изобразить три привидения – три тени ушедших из жизни.

Тайсон перевел взгляд на высокую черную панель, в глазах замелькали аккуратно высеченные имена: Джеймс Б. Александер, Роберт Дж. Бетц, Джек В. Клейн, Дэвид Дж. В. Уилдер, Лоуренс В. Гордон.Он обратил внимание, что рядом с именем не указывались ни звание, ни род войск, ни место рождения, ни возраст; просто фамилии и имена каждого воина, в хронологическом порядке с 1959 по 1975 год. Он подумал, что, верно, так и должно было быть. Матери, отцы, жены, дети, сестры и братья, приходившие сюда, знали все о своих родных.

Тайсон видел букеты цветов, засунутые между каменными плитами, положенные у подножия памятника, фотографии, поставленные у стены. Он не удивился изобилию роз, ярких как рубины, лилий, вызывавших чувство нежности своей жемчужной белизной: лето – благодатное время, оделявшее всех своими щедротами.

– Вам помочь найти фамилию?

Тайсон невольно посмотрел налево. Рядом с ним стояла молоденькая девушка лет шестнадцати в джинсах и футболке. Карие глаза, золотистый загар, далеко не красавица, скорее, простушка. В руках она держала блокнот и карандаш. Тайсон не понял ее вопроса.

– Я могу найти нужное вам имя.

– Ох... о'кей... Браудер. Рой Браудер.

Девушка проговорила бархатным голоском:

– Фамилия довольно распространенная. Может быть, вам известна дата смерти?

– Умер 2 февраля 1968 года.

– Хорошо. Я сейчас вернусь. – Она поспешила в конец мемориала, и Тайсон увидел, как она приблизилась к женщине, одетой в зеленую форму службы национальных парков. У нее хранилась толстая регистрационная книга со всеми именами. Девчушка, догадался Тайсон, оказывала добровольную помощь, служа связной между посетителями и загруженными работой служителями парка.

Тайсон снова посмотрел на полированный гранит, его взгляд застыл на темной зеркальной поверхности камня. Гранит отражал живых, думал Тайсон, а живые отражали мертвых. Если возводя монумент, люди преследовали эту цель, тогда его поставили не зря.

Привлекательная женщина на несколько лет моложе Тайсона ступила на узкий газон стриженой травы между стеной и дорожкой. Она дотронулась пальцем до какой-то фамилии, и Тайсон взглянул на ее отражение. Он увидел ее губы, вытянутые словно для поцелуя, потом оглянулся, озаренный мечтательной улыбкой. Она подмигнула и исчезла. Бен наблюдал, как она удалялась быстрой, легкой походкой, на дорожке к ней присоединился мужчина. Тайсон подумал, что ее спутник явно чувствовал какую-то неловкость.

– Сэр?

Тайсон заметил рядом с собой невесть откуда выпорхнувшую девушку.

– Плита 36Е. Линия 95. Это вот здесь, – показала она.

– Спасибо большое.

Девушка вручила Тайсону зелено-черную брошюру.

– Это поможет вам отыскать других, если вы знаете приблизительно дату смерти. – Она добавила, потупив глаза: – Если бы вы могли пожертвовать в мемориальный фонд...

– Конечно. – Тайсон достал портмоне и дал девушке пять долларов.

– Спасибо. – Она помялась, потом спросила: – Я бы хотела знать... Я имею в виду... кто он вам... друг, родственник?

– друг.

– Вы там были?

– Да.

– Моего отца убили в 1967-м, до моего рождения. Он был сержантом. Плита 22Е. Линия 91. Патрик Дугган.

Тайсона занимала беседа. Девушка разговаривала с ним, будто давно знала его. Он извинился.

– Простите. Не знаком.

– О... это не то, чтобы больно или обидно, просто печально.

Тайсон кивнул. Ему показалось, что она не торопится уходить, и до него вдруг дошло, что эта невзрачная девушка томится одиночеством. Он поймал себя на том, что ему было бы небезынтересно узнать о жизни ребенка, рожденного после смерти отца-солдата. Вышла ли ее мать второй раз замуж? Живет ли она в Вашингтоне? Выплачивает ли армия им пособие? Или же, забрав отца, вооруженные силы оставили ее и семью на произвол судьбы, как он когда-то читал? Но он знал, что не задаст ни одного из этих вопросов.

Тайсон вновь скользнул взглядом по гранитной стене. Девушка следила за ним.

– Вам нравится? Стена?

Он снова кивнул.

– А многим не нравится. Ну, я имею в виду, что многие из тех, что приходят сюда, заранее чувствуют антипатию к этому месту. Но все равно памятник задевает за живое. Как вы считаете?

– Да. Безусловно.

– Моя мама говорила, что следует положить эти пятьдесят семь плит на газоне с западной стороны Капитолия. Тогда бы конгрессу приходилось каждый день смотреть на них. Вообще-то им следовало это сделать, пока шла война. Тогда бы они каждую неделю сгружали плиты на траву. Вы представляете?

– Отрадно слышать.

Девушка застенчиво улыбнулась.

Невольно они оба замерли на минуту, довольствуясь приятным общением. Тайсон поинтересовался:

– Вы знаете, кто я?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Бен Тайсон.

Она неуклюже протянула руку.

– Пам Маерски. – Тайсон пожал ее мягкую ладонь. Она пояснила: – Мой отчим Маерски удочерил меня.

Прежде чем выпустить ее руку, он от души поблагодарил ее.

– Вы мне оказали большую услугу. Значит, плита 36?

– Верно. Линия 95. Рой Браудер. Думаю, что это имя я уже называла кому-то. Жене, наверное.

Тайсон пошел вдоль стены. Он остановился перед плитой с 1968 годом и заметил великое множество тянущихся вереницей отшлифованных гранитных плит. Плохой был год. Самый плохой год его жизни. Но он мог оказаться хорошим, если бы он провел его где-нибудь в другом месте земного шара.

Тайсон отыскал имя Браудер и на мгновение представил себе человека с одутловатым лицом, с неизменной сигарой в левом углу рта. Смерть Браудера крепко зацепила его тогда, хотя он никогда особенно не любил своего командира роты. Но все подчиненные считали его корифеем военного дела, воплощением жесткой дисциплины, квинтэссенцией подлинного авторитета. Обычно именно из-за него новобранец оставался в роте «Альфа».

В день смерти капитана Браудера, шесть дней спустя после событий в госпитале Мизерикорд, двадцатишестилетний лейтенант Бенджамин Тайсон стал командовать ротой «Альфа». Останься сейчас Браудер в живых, думал Тайсон, он бы безоговорочно во всем ему признался. И то, что происходит с ним сейчас, наверняка бы не случилось; Браудер все бы исправил.

Тайсон переходил от одной плиты к другой, изредка останавливаясь. Он читал имена тех, кто умирал на его глазах, тех, кого эвакуировали с поля боя с серьезными ранениями, тех, кто прощался с ним, когда он улетал из Вьетнама. Он не мог точно сказать, сколько солдат из «Альфы» числилось на этой плите, но он думал, не меньше пятидесяти.

Держа перед собой брошюру, он пошел вперед, к другим плитам. И опять – имена тех, с кем сводила его судьба: друг детства, два однокурсника колледжа, парни, с которыми служил в Штатах. Ему показалось, что 57 939 американцев, чьи имена начертаны здесь, связаны с ним невидимой нитью.

Как только начало смеркаться, Тайсон повернул назад, к плите 1968 года. Фредерик Бронтман и Ирвин Селиг были еще живы, когда он покидал Вьетнам, и только теперь он узнал об их смерти. Он нашел Питера Сантоса и Джона Манелли, убитых в Хюэ в день смерти Браудера. Артур Петерсон из его взвода, раненный в грудь, скончался в госпитале Мизерикорд. Он обнаружил имя Майкла Детонка – единственного без вести пропавшего солдата; рядом стоял крест, указывавший на это. Но Тайсон имел все основания считать, что Детонк дезертировал. Этот парнишка из Луизианы, свободно говоривший по-французски, несомненно, решил сбросить тяготы военной службы, пока она вконец его не замучила. Тайсон часто представлял себе Детонка в объятиях какой-нибудь симпатичной француженки. Бог с ним! Тайсон искренне верил, что Майкл пережил падение Вьетнама и каким-то образом вернулся в Штаты.

Он вынул платок и вытер пот со лба. Оглядевшись по сторонам, заметил, как длинные пурпурные тени легли на кроны развесистых деревьев. В ста ярдах от него стоял солдат. Тайсону на мгновение показалось, что это привидение, поскольку никто, кроме него, не видел этого человека, закованного в металл. Догорающий день стирал с него блеск начищенной бронзы.

Посетители начали потихоньку расходиться. Тайсон отступил на шаг от стены, затем снова приблизился. Он погладил рукой гладкий черный гранит, ощущая накопившееся за день тепло, щербинки имен, шероховатые швы, скрепляющие плиты. Его рука заскользила вверх к имени Лоуренса Ф. Кейна, убитого при штурме госпиталя Мизерикорд. Тогда Тайсон написал его матери письмо, выражая ей соболезнование: «Уважаемая миссис Кейн! Сообщаю, что ваш сын Лэрри погиб, выполняя боевое задание». Что соответствовало истине, думал Тайсон. Людей такая формулировка немного успокаивает. Это лучше, чем потерять сына в войне мафиозных группировок. «Я хорошо знал Лэрри. Он был примерным солдатом и самым замечательным человеком, с которым мне когда-либо доводилось служить». В конце концов, о мертвых говорят только хорошее. Он действительно был неплохим. «Лэрри все ценили и уважали в моем взводе, его будет очень не хватать нам». Все стрелки – на вес золота и всем их не хватает. «Я находился с ним в его последние минуты и уверен, что он умер легко и без мучений».

Последняя строчка, размышлял Тайсон, оказалась единственно правдивой из всего письма. Тайсон был сним и могподтвердить, что Лэрри Кейн умер легкой безболезненной смертью, потому что Тайсон выстрелил ему в самое сердце.

«Искренне ваш, Бенджамин Тайсон, старший лейтенант сухопутных войск США».

 

Глава 19

Бенджамин Тайсон удобно расположился в кресле на тенистой террасе отеля с романтичным названием «Времена года». В этом отеле, разместившемся на окраине Джорджтауна, Тайсон привык останавливаться, когда ездил по делам корпорации «Перегрин-Осака», поэтому и на сей раз он решил остановиться здесь, хотя теперь уже по делам военной службы. Правда, он очень сомневался, что военное ведомство возместит ему расходы. Армия была в большом долгу перед ним за триста двадцать две ночи, которые он провел в джунглях и болотах в страхе, испытывая постоянный дискомфорт, недосыпая и недоедая.

Он не переоделся и сидел все еще во влажных от пота рубашке и слаксах. Мощные кондиционеры приносили приятную прохладу, и он припомнил то время, когда после какой-нибудь вылазки они вваливались в холодное помещение офицерского клуба, где вьетнамские официантки с посиневшими носами и пальцами ног чихали и кашляли, а американцы потягивали охлажденное пиво и двигались, как механические игрушки, будто им на голову вылили ведро ледяной воды.

Он вытянулся в кресле, положив ноги на журнальный столик, и скинул мокасины. Что-то ему подсказывало, что надо было бы одеться для этой встречи поприличнее, но в данный момент его социально-экономический статус был подорван, и он решил, что может одеваться, как ему вздумается.

Тайсон кинул взгляд на часы. Она опаздывала.

Вспоминая день минувший, он не почувствовал угрызений совести или вины за то, что на его долю выпало больше счастья, чем на долю тех, кого он навестил сегодня в Конститьюшн-Гарденс. Но, сидя здесь, в уютном кресле столичной гостиницы, окруженной мемориалами и мавзолеями разных эпох, он начал ерзать от какой-то неловкости или, скорее, это была плаксивость, явившаяся следствием алкогольного опьянения и видений у черной стены. Бен решил не встречаться с майором в таком расхристанном состоянии духа. От спиртного в глазах стоял туман, он оплатил счет и поднялся, чтобы уйти.

Из вестибюля вышла Карен Харпер, и его резко охватило чувство разочарования при виде ее военной формы. Пилотку она заложила под пряжку сумки, в руке несла неизменный черный кейс.

Карен оглядывалась в слабо освещенном холле, ища Тайсона. Тайсон сел, как только она приблизилась.

– Добрый вечер, – Карен протянула руку. – Я боялась, что вы уже ушли.

– Разве офицер или джентльмен может позволить себе такое?

Она улыбнулась, присаживаясь на стул с роскошной обивкой. Тайсон жестом пригласил официантку, и Карен заказала белое вино.

– Какой красивый отель, – поделилась она своими впечатлениями с Тайсоном.

– Все лучше, чем для наших молодцов в форме.

– Вам же предписывалось остановиться в военной гостинице. Разве вы не получили по почте талоны на проезд?

Тайсон повертел в руках стакан, постукивая тающими кубиками льда, потом ответил:

– Мой адвокат посоветовал мне не брать ни цента из государственной казны. И к тому же я всегда останавливаюсь во «Временах года», когда приезжаю в Вашингтон.

– Если бы вы подстриглись и оделись соответствующе, вы могли бы пойти в один из офицерских клубов. Ничтожные цены. – Потом спросила после паузы: – Надеюсь, вы явитесь в Форт-Гамильтон, как положено, в форме?

– Не уверен.

– Я настоятельно советую сделать именно так.

– Мой статус окончательно не определен.

– С вашим статусом все ясно. Вы находитесь на военной службе.

Он поморщился.

Карен сменила тон и заговорила доброжелательнее.

– Надеюсь, вы успели сделать все свои дела?

Он вяло кивнул.

– Я встретился с одним парнем, который провел грандиозную работу, чтобы основать государственный благотворительный фонд в мою защиту. Потом я встретился с адвокатом из Ассоциации офицеров запаса, что на Конститьюшн-авеню. Затем кое с кем отобедал из Организации американских ветеранов-инвалидов. У меня десять процентов нетрудоспособности, как вы знаете. На самом-то деле я думаю, что только семь с половиной, но какая разница. Они попросили меня присоединиться, и я это сделал. После обеда у меня состоялась встреча с делегацией ветеранов иностранных войн, а потом я заскочил к своему конгрессмену.

– Да, сегодня вы были странствующим рыцарем.

– Верно. Я колесил весь день.

Она улыбнулась.

– Это хорошо, когда чувствуешь, что день прожит не зря.

– Видите ли, майор, если хочешь занять достаточно высокое положение, надо действовать энергичнее.

– Почему так агрессивно?

Тайсон поднял свой скотч, словно собираясь сказать тост:

– У меня сегодня создалось впечатление, что многие меня поддерживают, а правительство и армия проводят неправильную политику в отношении меня.

Карен ответила:

– В этом сила плюралистического общества, мистер Тайсон. Свободных людей сплачивает общее дело или идея, и они борются с правительством. Я считаю, что это очень разумно.

– Вы понимаете, к чему я клоню?

– Да. Правительство в курсе всего этого. Как выражаются военные, Рубикон перейден.

– А они ищут способ, чтобы можно было с честью отступить?

– Не думаю, они не могут этого сделать.

Тайсон махнул рукой.

– Да черт с ними. Они получат свое.

– Я всегда думала, что девяносто процентов войн, судебных процессов и кулачных боев начинается с того, что никто не знает, как отступить, чтобы избежать позора. Возможно, если бы люди плюнули на свою репутацию, то мы смогли бы избежать многих конфликтов.

– Чисто женский подход, – фыркнул Тайсон. – Репутация имеет большое значение, а что касается конфликтов, то это не так уж и плохо.

Официантка принесла Карен вино.

Тайсон поднял свой стакан.

– За быстрое расследование.

Они чокнулись и выпили.

– Я забыла ваш зонт, – она говорила так, словно не чувствовала за собой вины.

– Я вижу.

– Наверное, оставила его в самолете.

– Это был подарок моей бабушки прямо перед смертью.

– Тогда она не узнает, что я его потеряла.

Они посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись. Тайсон заметил, что она была в приподнятом настроении, не то что в прошлый раз. Не потому ли она так весела, что имеет какие-то хорошие новости для него? Но что-то не похоже, судя по разговору. Скорее всего, получила хорошее известие, касающееся ее самой, или сходила на секс-свидание, или купила изысканного оттенка блеск для губ.

Карен перешла на официальный тон.

– Я вновь хочу напомнить вам о вашем праве хранить молчание, говорить в присутствии своего адвоката и о других правах относительно этого расследования.

– Я отказываюсь от этого.

– Хорошо. – Она попросила его пригласить официантку. Как только та подошла, Карен отодвинула почти полный стакан вина.

– Пожалуйста, уберите это и принесите стакан Принцессы Гавиа. У вас есть такое вино?

– Да, мэм. Только в бутылках.

– Чудесно.

Официантка поставила стакан на поднос и ушла.

Тайсон начал было:

– Когда в Риме...

Она перебила:

– Знаете, это пьемонтское вино из поместья Банфи в Гавиа.

– А-а.

– Как-то мне довелось посетить винодельню.

– Неужели вы собираетесь выпить всю бутылку?

– Нет, мне достаточно стакана.

– Такое вино вы бы не заказали в военной гостинице.

– Конечно же нет. Вы знаете, я немного продвинулась в своей работе. В основном телефонные звонки плюс архивные документы. Я связалась с Пикаром по телефону. Он очень неохотно назвал мне фамилии тех двух из вашего взвода, которые так эмоционально поделились своими впечатлениями. Мне пришлось убедить его, что я действую в интересах правосудия.

Тут Тайсон вспомнил, что Пикар сам бывший офицер, а значит, тоже может быть в чем-то уязвим. Он ответил, закуривая сигарету:

– Я уверен, он поддался благодаря вашей способности убеждать.

Она бросила на него недоумевающий взгляд.

– Почему вы не спешите узнать, кто они?

– Я притворяюсь хладнокровным.

Карен ответила с долей разочарования:

– Я-то думала, что вы спросите об этом, но, видимо, мне придется начать самой. Одним из тех, кто рассказал эту историю Пикару, был ваш взводный медик Стивен Брандт. – Она искоса посмотрела на Тайсона, но тот не отреагировал.

– Теперь он работает врачом в Бостоне. Ортопедом. Я разговаривала с ним по телефону.

– Как, уже?

– Да. И он повторил то же, что написал Пикар.

– Неужели?

– И он хотел что-то дополнить. Безусловно, он прочел книгу и добавил некоторые детали.

Тайсон знал, что это был Брандт, надеялся, что это был он, а не другой. Но оставался еще один, и Тайсон не представлял, кто же это мог быть.

Харпер сосредоточилась.

– Мне нужно рассказать вам о Брандте как о возможном свидетеле против вас. Но поскольку он не присягнул под своими свидетельскими показаниями и не существует записей, следовательно, я не обязана говорить вам в точности, что он сказал. Однако если развернется официальное следствие, то вы или ваш адвокат получите возможность устроить Брандту перекрестный допрос. Вам понятен этот пункт в законе?

– Да.

– Вот и отлично. – Она о чем-то задумалась, потом спросила: – Вы враждовали с доктором Брандтом?

– Он тогда был не доктором, а испуганным ягненком, как и все мы. Звание доктор к чему-то обязывает, а я не желаю, чтобы его использовали в данном судебном разбирательстве. Как на это смотрит закон?

– Я сделаю пометку. Ну так как же насчет разгоревшихся страстей?

– Ничего не было.

– Вы в этом уверены? Мистер Брандт – младший сержант Брандт – отказывался от несения военной службы. Возникали частые разногласия между...

– Это неправда. Все медики были такими замечательными солдатами, которых только можно себе представить. Я уважал их за идейность, за храбрость, за то, что они выносили раненых из-под огня, постоянно таскали громадные медицинские сумки, невольно становясь при этом соблазнительной мишенью.

– Я понимаю вас, но вы говорите на общие темы. Относились ли вы так же к Брандту?

– Я подумаю об этом. – Тайсон загасил окурок в фаянсовой пепельнице. – Хорошо. Ну а кто же другой?

– Ричард Фарли.

– Фарли?

– Да. Вы помните его?

– Смутно.

– Что вы о нем помните?

– Ничего особенного.

– Он был хорошим солдатом?

– Проверьте в архиве.

– Я вас спрашиваю.

Тайсон углубился в размышления: «Фарли. Почему Фарли? А почему бы и нет?»

–Мистер Тайсон?

– Он... ничем не выделялся. Так, середняк во всех отношениях.

– Между вами возникали разногласия? Я это спрашиваю потому, что если инцидент был, вполне вероятно. Фарли испытывал к вам неприязнь.

– Я понимаю, но между нами не было ни особой вражды, ни особой любви, как обычно между офицерами и их подчиненными. Мы жили и воевали, любя и ненавидя друг друга.

– Вы имеете в виду себя и Фарли?

– Себя и их всех.

Помощник официанта принес ведерко с вином и поставил его перед Тайсоном. Вслед за ним подошел сомелье.

Тайсон шепнул Карен:

– Дело принимает серьезный оборот.

Официантка поставила на стол два стакана, а соме-лье показал ярлык бутылки.

– Я читаю только ярлыки на виски, – сказал Тайсон. – Это леди заказывала вино.

Официант поклонился.

– Очень хорошо, сэр. – Он легко повернулся и поднес бутылку к Карен: – Майор?

Она кивнула удовлетворенно.

Сомелье вытащил пробку, потом налил немного в ее стакан. Она выпила вино.

– Чудо.

– Очень хорошо, майор. – Он опять наполнил ее стакан и обратился к Тайсону: – Сэр?

Тайсон дернул плечом.

– Ополоснуть рот после виски.

Сомелье наполнил и его стакан, поставив бутылку в ведерко, поклонился и ушел.

Официантка медлила, вглядываясь в лицо Тайсона и косясь на Карен, словно вспоминала, где могла их видеть.

– Что еще будете заказывать?

– Счет, – быстро бросил Тайсон, чувствуя неладное.

Она тихо удалилась.

Карен молча пила вино.

Тайсон снял пробу.

– Неплохо. Как бы вы описали его?

Карен лукаво посмотрела на Тайсона:

– Свежий ароматный букет, умело подобранные ингредиенты с нежным, преследующим привкусом.

– Ваше мнение совпадает с моим. – Он поставил стакан и произнес с недовольством: – Между прочим, официантка узнала меня. Может быть, и вас тоже. В Нью-Йорке есть такие официантки, которым маленькие божки печати, ведущие светскую хронику, платят за сообщения о «людях сезона», а те, в свою очередь, пытаются устроить подобным желтогазетчикам как бы случайную встречу, естественно, без ведома этих людей.

Карен казалась немного удивленной.

– Я и не думала...

– Я хочу уйти отсюда, пока не прибыл фотограф из «Америкэн инвестигейтор». – Он резко встал.

– Мы могли бы пойти в паб. Я знаю один в Джорджтауне. Всего в нескольких минутах ходьбы...

– Я устал от баров. Номер 618, если вы захотите подняться. С интервалом в пять минут, без шума и света, стучать три раза, пароль: «леденец». Враги не в силах это произнести. Они говорят «реденец». Вам это известно? – Он кивнул в сторону ведерка с вином. – Это за счет армии. – Повернулся и ушел.

 

Глава 20

Бен стоял у бара в своем номере и наливал виски из миниатюрной бутылки в стакан со льдом в содовой. Он оглядел комнату. Низко свисавшая лампа бросала нежный свет на уголок с мягкой мебелью. Трехспальная кровать подсвечивалась настольной лампой, которую Тайсон решил выключить, оставив интимную часть номера в темноте.

В дверь громко постучали три раза, он вышел в холл.

– Пароль?

После минутного молчания он услышал четкое:

– Реденец.

Улыбнувшись, Тайсон распахнул дверь.

Она застыла на пороге и, не говоря ни слова, заглянула внутрь. Он жестом пригласил ее войти. Карен прошла в дальний угол номера, к кушетке, но не села. Тайсон достал из холодильника полбутылки белого вина.

– Домашнее. Пойдет? – и разлил по стаканам.

Она не ответила. Тайсон взял свою порцию и уселся на стул, стоявший напротив тахты.

– Мне не следовало бы сюда приходить, – Карен словно извинялась.

– И мне тоже.

– Мне придется указать место встречи в своем рапорте.

– Вы можете быть свободны в своих решениях.

Она сказала:

– Я думаю и о ваших интересах тоже. Вы женатый человек...

– Это, мягко говоря, мои проблемы. Послушайте, майор Харпер, я не просил себе в следователи женщину. Я охотно помогаю следствию и если я выбрал для интервью удобный отдельный номер, а вы чувствуете себя здесь неуютно, то мы можем все перенести на другое время и в другое место. Но я не могу обещать, что буду расположен к беседе, а может, мне понадобится присутствие адвоката.

Она колебалась в нерешительности, потом наконец села на кушетку.

– Так на чем мы с вами остановились?

– Мы говорили о Фарли. – Тайсон положил ногу на ногу.

– Да. У Фарли паралич нижних конечностей. Его сильно ранило шрапнелью в позвоночник через два месяца после вашего отъезда из Вьетнама. Вы знали об этом?

– Мне помнится, что кто-то мне об этом писал. – В течение нескольких месяцев он поддерживал связь со своим взводом, потом никого не осталось. Кто умер, кто стал инвалидом, получив тяжелые ранения, другие разъехались. Первый взвод роты «Альфа», подобно студенческому братству, преобразился до неузнаваемости, осталось только одно название – влилась свежая кровь, заменив больную старую. После девяноста дней военных действий вновь прибывшие офицеры и стрелки уже считались «стариками». В этом заключалась преемственность поколений. Из уст в уста передавались всякие истории и прибаутки, сказки о коварстве врага и храбрости солдат. И с каждым пересказом история приобретала разные смысловые оттенки, поскольку сама устная летопись взвода претерпела немало изменений. Бен часто спрашивал себя, какое наследство оставил он.

Карен прервала его размышления.

– Фарли сейчас живет в Нью-Джерси. Он долгое время лечился в больницах для ветеранов войны. Он наркоман и очень неуравновешен.

– Хороший свидетель со стороны обвинения. – Помолчав, добавил: – Хотя все это печально.

– Я коротко побеседовала с ним по телефону. Он подтверждает версию Брандта.

Тайсон снял полуботинки и потерся стопами о ворсистый ковер.

– Вы тоже можете устроиться поудобнее.

– Мне и так удобно. – Она окинула быстрым взглядом комнату. – Очень мило. Ваша компания процветает на правительственных контрактах.

– Это не имеет отношения к делу.

– Нет, конечно.

– Я работаю не покладая рук, чтобы быть там, где я есть.

– Я не хотела вас обидеть, – произнесла она извиняющимся тоном.

– А я и не думаю, что вы этого хотели. Мы из разных миров, майор. – Он щелкнул пальцами и добавил: – На военном языке это прозвучало бы так: наши калибры не совпадают.

Прежде чем ответить, она посмотрела на него с укоризной.

– Давайте что-нибудь предпримем, чтобы они совпали.

– Ричард Фарли – потенциальный свидетель в суде, – начала Карен. – Вы имеете право устроить ему перекрестный допрос, если...

– Как Пикар его нашел? Как он нашел Брандта?

– Это интересный вопрос. Кажется, после беседы с сестрой Терезой, он поместил объявление в газету первой воздушно-десантной дивизии. – Она открыла кейс и передала Тайсону фотокопию номера двухгодичной давности.

Тайсон взглянул на обведенные карандашом строчки и прочел: «Историк разыскивает ветеранов роты „Альфа“, первого батальона седьмого воздушно-десантного полка, которые служили первые три месяца 1968 года. Особенно желательно услышать о ком-нибудь из первого взвода, принимавшем участие в бою у госпиталя Мизерикорд недалеко от Хюэ. На все письма налагается строгая конфиденциальность, анонимность гарантируется».

Тайсон подумал, что все это оказалось враньем. Он обратил внимание на то, что адресат проживал в Саг-Харборе. Тайсон положил фотокопию на кофейный столик.

– В первой военно-воздушной дивизии мне сообщили, что послали вам эту газету.

Тайсон кивнул. Единственное, что просматривал когда-либо он в этой газете, – колонку розыска: мужчины разыскивали однополчан, женщины – изменивших им мужчин, историки – тех, кто мог бы им чем-то помочь в работе. Но, видимо, он невнимательно прочел объявления, а Брандт, наоборот, очень внимательно. Это – судьба.Бен спросил:

– Брандт и Фарли ответили на него?

– Только один Брандт. Чуть позже по настоянию Пикара Брандт присоединил к своим показаниям дополнительные факты другого свидетеля – Ричарда Фарли.

Тайсон, чувствуя, что развязка близка, решил выяснить, откуда Брандт узнал о местонахождении Фарли? И почему Брандт поставил себя на первое место?

– Когда я беседовала с Брандтом, он подтвердил свои ответы насчет госпиталя Мизерикорд. Если он получит повестку в суд, мы узнаем ответы на все ваши вопросы.

– Может быть, Брандт лечил Фарли после ранения?

– Забавно, но я тоже спросила об этом. Если верить Фарли, то так оно и есть.

– Интересно. А что еще сказал Фарли?

– Ничего стоящего. Он мне показался просто безумным. Все время кричал.

Тайсон посмотрел ей в глаза, она, не выдержав его взгляда, отвернулась. Он поднялся и предложил:

– Еще хотите?

– Я к тому еще не притронулась.

Тайсон, не обращая внимания на ее слова, подошел к холодильнику и открыл его.

– Ба! Да тут еще бутылка шампани. – Он выстрелил пробкой и разлил шампанское по стаканам. Подавая Карен стакан, он сказал: – Хочу предложить тост.

– Какой?

– За Ричарда Фарли и еще за два миллиона семьсот тысяч тех, которые вернулись в наше общество с физическими и душевными ранами, стараясь теперь подавить боль наркотиками.

Она опустила свой стакан.

– Я не стану пить за это.

– Ну а я выпью. – Он поднял стакан, а потом вдруг выплеснул содержимое на стенку бара и выскочил из комнаты в ванную, хлопнув дверью.

Карен сидела, не шелохнувшись, и слушала, как льется вода. Она заметила, как сильно дрожат ее руки, дотянулась до кейса, крепко схватилась за ручку, потом отпустила и наконец встала.

Тайсон вошел в комнату и сел на прежнее место, источая терпкий запах хорошего одеколона.

Карен заметила, что он умылся и причесался.

Бен словно скомандовал:

– Продолжайте.

Карен откашлялась.

– Можно сигарету?

– Вы же не курите?

– Иногда курю.

Он протянул ей пачку. Когда она доставала сигарету, он понял, что она солгала, – она держала сигарету, как соломинку от коктейля. Затянувшись, она продолжила:

– Как я обещала на прошлой встрече, я узнала местопребывание некоторых членов вашего взвода. С двумя я говорила по телефону.

Тайсон молчал.

– Одного зовут Пол Садовски – бывший командир орудийного расчета, проживает сейчас в Чикаго. Другой же, Энтони Скорелло, живет на окраине Сан-Франциско. Вы помните их?

– Смутно.

– Я думала, что мужчины помнят тех, с кем вместе воевали.

– Все это сказки.

– Хорошо, допустим. А вы знаете, что сказали Садовски и Скорелло?

– Конечно. – Тайсон почувствовал, как екнуло у него сердце, а во рту пересохло. – Конечно. Так что же они выдали вам?

Она наклонилась поближе, наблюдая за выражением лица Бена, притворяясь, что не замечает его нервозности. Тайсон отплатил ей злым взглядом за столь неуместный розыгрыш. Да, еще и огрызнулся:

– Ну, ну что они сказали, майор?

– Они в точности повторили, – спокойно ответила она, – то, что сказали вы.

Они еще долго смотрели в упор друг на друга, наконец, Тайсон откинулся на спинку стула и сказал надменно:

– Итак, вы имеете это.

–Что имею?

– Подтверждение моихслов. Двое против двоих. А если я дам свидетельские показания...

– Ни Большое жюри, решающее вопрос о предании вас суду, ни трибунал не пойдут на то, чтобы считать голоса свидетелей, лейтенант. Однако им будет небезынтересно узнать, кто дает ложное показание под присягой.

Тайсон почувствовал, что к нему возвращается прежняя уверенность, он заговорил резким голосом:

– Мне бы тоже не мешало узнать, почемуБрандт и Фарли лжесвидетельствуют.

Подперев рукой подбородок, она как бы взвешивала его слова, потом потушила окурок и сказала:

– Правда это или лжесвидетельство, мистер Тайсон, я думаю, что, в конечном счете, только вы можете сказать мне, почему они рассказали Пикару эту историю. Только вы можете открыть мне, почему Садовски и Скорелло выдали мне противоположную версию. – Она не отрываясь смотрела на него, но он молчал. Она наклонилась над кофейным столиком и заговорщически прошептала: – Любая ложь обладает разрушительной силой и оказывает свое пагубное действие в равной степени, как на невиновных, так и на виновных. Я хочу пресечь ложь. Я хочу, чтобы вы положили конец этому злу, если не ради себя, тогда хотя бы ради невиновных и ради своей страны, чтобы этот кошмар закончился для всех. Расскажите мне, что случилось 15 февраля 1968 года. Что случилось?

Голос Тайсона звучал монотонно:

– Если я знаю правду и не говорю вам, так это потому, что не убежден, заслуживает ли страна, армия или кто-нибудь другой знать ее.

– Что мне нужно сделать, чтобы разубедить вас?

– Ничего. Или, может, по-крупному собирать ее. Ведь правду нужно добывать тяжким трудом. Правда распознается только после сказанной и не принятой во внимание лжи. Вы не оцените истину или начнете выдавать за нее свои фантазии до тех пор, пока не ступите на тернистую дорогу, ведущую к ней.

Она кивнула.

– Но вы мне расскажете?Я имею в виду когда-нибудь потом, когда все это кончится? Вы расскажете мне, что произошло, хотя бы с глазу на глаз?

– Очень даже может быть.

– Ну тогда я буду упорно работать.

– Да. Мне тоже пришлось немало потрудиться.

– Отнюдь, – ответила она, прижимаясь к спинке стула.

Тайсон разглядывал ее лицо в нежном полумраке комнаты. Его вдруг поразила мысль, что она одержима всем этим. И осененный тем, что знает источник ее навязчивой идеи, он решил, что смог бы перехитрить Карен и военную прокуратуру.

Как любой хороший следователь, она прибегала к беспроигрышному приему – анализируя ситуацию, вызывала подозреваемого на исповедь. Этот трюк гладко проходил с ошалелым патриотом или религиозным фанатом, добровольно идущим на муки, или со слабоумным, который не понимает последствий своего признания. Но поскольку он не относился ни к одному из перечисленных типов, то не видел и оснований для исповеди. К тому же это не было бы той правдой, которую они так хотели найти. Они хотели принести последнюю жертву богу войны, последний кусок плоти, потому что 57 939 тысяч жертв и оказались им недостаточными, и оракулы предсказали, что потребуется именно 57 940 тысяч, чтобы навсегда положить конец войне. Но Тайсон считал, что нет такой причины, по которой он станет жертвовать собой, чтобы покончить с войной, поскольку не помнил, с чего она началась. Марси, размышлял он, оказалась бы очень довольна этой аргументацией.

Он неожиданно произнес, словно Карен не было в комнате:

– Я стою сейчас на родной земле, и вы не можете меня преследовать больше. В чем суть закона о сроках давности?

Карен медленно встала и подошла к окну, за которым открывалась Пенсильвания-авеню, ведущая к облитому серебром прожекторов Белому дому. Она сказала:

– В этом самом особняке живет человек, который знает ваше имя и держит на своем столе все документы, касающиеся вас.

За окном загадочно чернел клочок неба и стройное красивое здание на противоположной стороне тонуло в зыбком море уличных огней. Тайсон посмотрел на ее неясный профиль.

Карен продолжала:

– Этот человек решает глобальные вопросы внутренней и внешней политики каждый день. И только время от времени, поскольку так диктуют наши законы, он должен уделять внимание гражданским делам. Он главнокомандующий вооруженными силами, ваш босс и мой тоже. Он может совершить акт милосердия, оказать покровительство и оставить чей-то поступок без наказания. Он может призвать вас в армию и отменить этот приказ. Где-то на этом уровне мы будем решать вашу дальнейшую судьбу – до, во время и после суда. – Она повернула голову и посмотрела на Тайсона. – Очень скоро. Буквально через несколько дней он выступит на пресс-конференции по вашу душу. Он или его помощники уже сделали краткие заготовки относительно вашего дела. – Она добавила чуть оптимистичнее: – У меня есть сильное подозрение, что он хотел бы никогда не слышать о вас, и надеется, что после этой пресс-конференции не услышит.

– Этого хотели бы только мы двое.

– Страна тоже, мистер Тайсон, не желает ничего о вас слышать.

– Значит, этого хотим мы все. – Бен посмотрел в ее сторону: – А вы как же?

– Я рада, что познакомилась с вами. Вы замечательный человек... – Она добавила, смутившись: – Возможно, именно по вам я сужу об остальных мужчинах.

Он словно пригвоздил ее взглядом, а потом заметил как ни в чем не бывало:

– Сказав это, вы, наверное, захотите уйти?

– А вам хотелось бы этого?

Он задумчиво потер подбородок:

– Нет. Думаю, что нам больше не представится случая побеседовать вот так, в одиночестве, без свидетелей и адвоката. Мы могли бы оба вынести много полезного из этого разговора.

– Да. Когда в комнате только двое, возникает какая-то определенная энергетическая активность... И общение усложняется, если их тет-а-тет разбавляет хотя бы еще один человек. Мы бы не смогли разговориться.

Тайсон положил правую ногу на журнальный стол и резко подтянул штанину, обнажая голень и колено. – Подойдите сюда и взгляните вот на это.

Было что-то в голосе бывшего пехотного офицера не терпящее возражений, и она автоматически подчинилась его приказу.

– Смотрите. Такое представление я никогда бы не устроил в официальной обстановке. Ближе.

Она сделала еще один шаг и посмотрела на толстый, извивающийся фиолетовый шрам.

– Конечно, рана не ахти какая, майор. Но если бы это случилось с вами, вас бы вывернуло наизнанку.

Она продолжала рассматривать старую рану.

Тайсон сказал:

– Психиатр как-то бился часа два, рассказывая мне о синергическом воздействии физических ран на душевные. Он мне открыл великую истину: изуродованная часть тела и боль становятся ежедневным напоминанием о перенесенной травме. – Тайсон опустил штанину. – Ну что? Не обманул?

Она моргала глазами, на густых ресницах блестели слезы.

– Психиатр?

Тайсон понял, что ему не следовало делиться этой информацией.

– Просто друг. Так... пьяная болтовня.

Она покачала головой, но он увидел, что она не поверила сказанному.

– Вас Брандт лечил?

Тайсон сощурился и промолчал.

– Вас лечил Брандт?

– Нет. – Тайсон поднялся со стула. Он вышел на середину комнаты, обернулся и посмотрел на Карен в упор.

– Почему? Ведь он ваш взводный медик?

Тайсон не ответил.

– Находился ли он рядом с вами, когда вас ранило?

– Спросите его.

– Я вас спрашиваю.

– Спросите его!!!

Она в страхе отпрянула назад, потом, поежившись, сказала:

– Хорошо, хорошо. Я спрошу. Помимо главы, связанной с инцидентом в госпитале Мизерикорд, Пикар упоминает вас и в двух других главах.

Она нагнулась и вынула из кейса книгу Пикара, положив ее в круг света от низко свисавшей над кофейным столиком лампы:

– Вы упомянуты в одной из первых глав, где речь идет о бое в деревне Фулай как раз в первый день Тэт-наступления. Потом о вас говорится в конце книги, после битвы в Хюэ.

Она раскрыла книгу на том месте, где лежала закладка, и, нагнувшись пониже, начала читать:

"Сражение было официально назначено на 26 февраля, а в военном коммюнике говорилось об «операциях по окончательному уничтожению противника». Но военные действия не закончились только потому, что американская военщина объявила о их продолжении. Для морской пехоты и личного состава, нацеленных на совместное прочесывание от коммунистических отрядов города и пригородов, не существовало особенной разницы между боем и «окончательным уничтожением противника».

Нелепо, но одним из последних американцев, выбывших из строя в Хюэ, стал человек, чей взвод первым вступил в боевой контакт при Тэт-наступлении, – Бенджамин Тайсон.

Взвод Тайсона, сильно потрепанный на рыночной площади в Фулае 30 января, прошел к госпиталю Мизерикорд 15 февраля, потом его эвакуировали вертолетом на безопасную прибрежную территорию для отдыха и пополнения. Но сражение в Хюэ разгоралось, и наскоро укомплектованный взвод на вертолете был доставлен к расположению роты «Альфа» пятого батальона седьмого воздушно-десантного полка в двух километрах севернее Хюэ. Ротой все еще командовал капитан Рой Браудер, патрулировавший подступы к городу с юга.

21 февраля рота дислоцировалась на северном берегу реки Перфюм. На другой стороне реки район Хюэ Жиахой уходил треугольником в ее излучину. Большая территория окраины Жиахой находилась под контролем коммунистов.

Капитан Браудер, очевидно, по собственной инициативе принудительно реквизировал в местных деревнях непрочные плавучие средства и под покровом ночи перебрался на другой берег. Рота сразу вступила в бой с вражеским соединением, окопавшимся на возвышенности. Две группировки палили друг в друга в кромешной тьме. Несколько человек из роты «Альфа» были ранены, а двое из взвода Тайсона, Питер Сантос и Джон Манелли, убиты. В перестрелке погиб и капитан Браудер.

На рассвете Тайсон, как последний оставшийся в живых офицер, получил по радио приказ о принятии на себя командования ротой «Альфа». В течение ночи враг был разбит, и Тайсон отвел роту к местечку под названием Строберк-Пэтч. Этот сельский участок пригорода Жиахой сегодня мы бы описали как родовое поместье дворян. Там, в Стробери-Пэтч, рота нашла тысячи разбомбленных убежищ. Там же обнаружила первые массовые захоронения. В этих братских могилах спят примерно три тысячи жителей Хюэ, с которыми зверски расправились отряды вьетконга и Северного Вьетнама.

Тем временем южновьетнамский батальон рейнджеров также пересек реку и направился на юг. 26 февраля это соединение, поддерживаемое огнем роты «Альфа», атаковало последнее укрепление в Жиахое – камбоджийскую пагоду, расположенную через улицу от школы. Это произошло тогда, когда Жиахой считался очищенным от врага, а сражение под Хюэ объявлено законченным. Но вывод был поспешным. Роковое ли стечение обстоятельств сыграло свою роль или же так уготовано божьим промыслом, но сотни вражеских отрядов укрепились на окраине Хюэ в Жиахое.

29 февраля «Альфа» предприняла попытку проверить все убежища в поисках вьетконговцев, растворившихся среди множества лишенных крова жителей. Тайсон расставил посты на дороге, ведущей к восточным воротам цитадели. Его люди проверяли удостоверения личности, выдавали сухие пайки и даже сумели организовать станцию медицинской помощи. Вдруг из ближайшей рощи фруктовых деревьев с быстротой молнии пронеслись ракеты. Нескольких солдат уложила разлетевшаяся в стороны шрапнель, а лейтенанта Тайсона ранило в колено. Укрывшийся в разбросанных убежищах враг открыл стрельбу по американцам, которые спрятались в дренажной канаве и ответили огнем.

Раненых роты «Альфа», включая ее последнего офицера Бенджамина Тайсона, вертолет эвакуировал на медицинское судно, стоявшее на якоре в Южно-Китайском море.

Сколь бы ироничным это не показалось, но этот самый лейтенант Тайсон, чей взвод бесчинствовал в госпитале Мизерикорд, был ранен в угоду судьбе. Самой же роте «Альфа», принимая во внимание тот факт, что она осталась без командира и большая часть ее состава была убита или ранена, наконец-то приказали отступить. Вертолет доставил их на военно-воздушную базу Эванс, где две недели солдаты охраняли объект. Состав роты за это время обновился полностью, от офицеров до рядовых, поскольку старожилы не преминули найти всевозможные лазейки, чтобы выбыть из этого злополучного соединения.

Хюэ – этот курящийся, объятый пламенем котел, где полегло бесчисленное войско разных национальностей, мирно встретил утро 1 марта. В город вернулись птицы, и первый раз за весь месяц никто не услышал ни одного выстрела. Но гордый город, часто описываемый как жемчужина Вьетнама, лежал в руинах, а жители, о твердости духа которых ходили легенды, были полностью деморализованы.

Грабежи и убийства не прекращались. Все еще имели место акты мести. Я лично наблюдал за действиями национальной полиции, называвшейся «Черными отрядами». Они сгоняли сотни мужчин, женщин, юношей и девушек за город и расстреливали по обвинению их соседей в пособничестве коммунистическим захватчикам.

В то время я был неопытным военно-морским офицером и, стоя на башне цитадели, часто наблюдал бесконечные похоронные процессии, петляющие по булыжным улицам города. Казалось, Хюэ, понюхавший пороха, никогда не станет прежним и там никогда больше не будет американских солдат.

Выдающийся вьетнамский поэт-песенник того времени, молодой человек по имени Чин Конг Сон, оставался в Хюэ во время сражения. В мартовские дни, когда благоухает вьетнамская весна, он написал балладу, отрывок из которой дается в следующем переводе:

"Когда шел в Стробери-Пэтч,

Я запел на горе трупов.

Я видел, я видел, я видел на дороге,

Как старец крепко обнимал

Тело замерзшего сына.

Когда днем шел в Стробери-Пэтч,

Я видел, я видел, я видел в окопах и ямах

Останки сестер и братьев".

~~

Карен закрыла книгу и посмотрела на Тайсона лучистыми голубыми глазами. В номере повисла гнетущая тишина.

Наконец Тайсон произнес:

– Только сейчас я понял, как мучительно было Пикару писать эту книгу. Наверно, так же, как мне читать. Он прямо-таки чувствовал запах тех же бедствий и несчастий, что и я.

Карен кивнула.

– Я бы хотела знать, что происходило с вами в те десять – пятнадцать минут, пока шла перестрелка.

– Я истекал кровью.

– Да, конечно, я понимаю. Вы страдали от сильной боли. И к вам должен был подойти врач, но... – Она поднялась. – Вот вы сказали, что между вами и Брандтом не было трений, но я подозреваю, что они все же были.

Тайсон сел на край кровати.

– Если вы считаете, что Брандт рассказал Пикару не все, что случилось в Стробери-Пэтч, почему же вы тогда верите рассказам Брандта относительно событий в госпитале Мизерикорд?

– А я никогда и не говорила, что верю. Что сделал Брандт и что ему не удалось сделать в Стробери-Пэтч?

– Вы же знаете. Вот и скажите мне, а я, в свою очередь, подтвержу, правда это или нет.

– Хорошо, – помедлила она, – Пикар живет в Саг-Харборе на Лонг-Айленде. Вам известно об этом?

– Это напечатано на обложке книги.

– Да... любопытное совпадение: вы и ваша семья проводят нынешнее лето там же.

Тайсон поднялся с кровати и шагнул к кофейному столику. Он поднял свой стакан.

– Частично совпадение, частично судьба. Частично... аннотация на обложке произвела на меня впечатление. К тому же с давних пор... мы выезжаем туда.

– Вы можете с ним там столкнуться?

– Правильно. – Бен задумался на минуту. – Люди, живущие там, держат на обочине дороги аккуратные почтовые ящики. – Он выразительно посмотрел на майора. – Полагаю, вам известно, как в деревнях расположены почтовые ящики. Но есть неписаное право человека на уединение. Мне часто доводилось видеть фамилию Пикар, но никогда не приходило в голову, что она относится к новеллисту Эндрю Пикару, возможно, потому, что я никогда не слышал о нем. На дороге недалеко от дома, который я снимал несколько лет назад, стоял почтовый ящик с фамилией Элгрен.Я выяснил, что это оказался не кто иной, как Нельсон Элгрен, написавший «Человека с золотой рукой». Я люблю эту книгу и храню ее дома. Я хотел было постучать в его дверь и попросить автограф, но не решился нарушить закон об уединении. Спустя несколько месяцев я узнал, что его уже нет в живых, поэтому моя книга лежит неподписанная. У меня есть другая книга, уже Эндрю Пикара, и я думаю, что все же возьму у него автограф до того, как с нимчто-нибудь случится. Она удивленно вскинула брови.

– Ничего не предпринимайте такого... что могло бы навлечь на вас беду.

Тайсон присел на подлокотник кресла и повернулся к окну.

Она резко спросила:

– Вы живете отдельно от семьи?

Вопрос застал его врасплох, но он ответил не кривя душой:

– Да.

– А есть ли какая-нибудь возможность восстановить отношения?

–Наверное... Я не думаю, что... Я имею в виду, что мы расстались на какое-то время. Нелегально. А что такое?

– Просто интересно.

– Неужели? – Тайсон закурил.

Карен извинилась, потом добавила:

– Я имею в виду вашу семейную жизнь и работу.

– Что же делать? Такова жизнь. Вы же наверняка подозреваете, что у человека, замешанного в массовых убийствах, и в семейной жизни полно неурядиц.

– Вы говорите об этом с такой горечью...

Тайсон резко встал. Он чувствовал усталость и озлобление.

– О, Боже, майор! Мне не нужно ничье сострадание. С меня хватит на сегодня.

– Извините...

– Если я убийца, тогда я не заслуживаю никакого сочувствия. Если же нет, тогда я в судебном порядке любому надеру задницу и уеду в Швейцарию. – Тайсон продолжал, выступая уже в роли личного обличителя: – Вы знаете, где еще я побывал сегодня? Я ходил к памятнику... Я бы мог простоять там всю ночь, а потом за десять минут рассказать, какие мысли посетили меня. Но уже все сказано. Я к тому, что на этой черной стене можно найти отпечатки всей войны. Сделайте мне одолжение, сходите и посмотрите на этот мемориал. Возьмите список роты «Альфа» и найдите имена погибших. Поймите, я забочусь не о себе. Но как же, ради всех святых, может правительство и дальше позорить этих несчастных? Ступайте туда, майор, и потолкуйте с мертвецами, и объясните им свой образ действий.

Она заговорила почти шепотом, словно хотела унять накопившееся в нем раздражение.

– Я схожу, я схожу...

Обессиленный Тайсон рухнул в кресло и прикрыл веки. Карен незаметной тенью скользнула к окну. Немного постояв, она повернулась к нему и спросила:

– Вам налить чего-нибудь?

Глядя на нее, почти скрытую полумраком дальнего угла, он кивнул. Карен подошла к бару и смешала виски с содовой. Протягивая ему стакан, она негромко произнесла:

– Я себя неважно чувствую. Давайте отложим на следующий раз?

– Нет. Закончим сейчас.

– Вы уверены...

– Надо кончить с этим делом, и сегодня.

Она присела на край кушетки.

– У меня нет чувства жалости к вам, как, впрочем, нет и к себе.

– Отлично. Давите сильнее, майор.

Не спуская с него презрительного взгляда, Карен вынула из кейса листок писчей бумаги:

– Используя архивные данные и основываясь на показаниях Брандта, Фарли, Садовски и Скорелло, я составила список еще пятерых солдат, ныне живущих, которые участвовали в тех событиях, – Дэн Келли, Фернандо Белтран, Ли Уолкер, Гарольд Симкокс и Луис Калан. – Она передала Тайсону листок, на котором круглым, аккуратным почерком были выведены зачитанные фамилии. – Могли бы вы еще кого-нибудь вспомнить?

Тайсон небрежно взял список и просмотрел его.

– Нет... хотя, постойте... Холзман и Муди.

Ее ответ погасил пульсирующую в его крови ярость:

– Курт Холзман погиб пятнадцать лет назад в автомобильной катастрофе, а Роберт Муди умер от рака года два назад. Вот почему их нет в списке.

– Понимаю... – Он отложил листок в сторону. Пикар упомянул в книге большую часть солдат взвода, но в приложении не указал их нынешнее местопребывание. Очевидно, Пикар не знал, где они жили, или же связался с ними, как с Брандтом и Фарли, а потом уже попытался взять интервью у самого Тайсона. А Пикар, прежде чем давать согласие на публикацию своей фотографии на фоне мемориала, мог бы полюбопытствовать, какие фамилии высечены там. Тайсон взял себя в руки и заговорил более спокойным голосом: – Я только сегодня узнал, что Бронтман и Селиг погибли в бою сразу после того, как я уехал из Вьетнама.

– Да, так оно и есть. Но как вы узнали об этом?

– Я увидел их имена на гранитной стене.

Она растерянно посмотрела на него и кивнула головой.

– Ну, конечно же. Как мне это в голову не пришло. Между прочим, нашли ли вы дневник, или взводный журнал, или что-нибудь другое?

– Я не вел дневник.

Ее брови невольно изогнулись от удивления, лицо выражало недоверие.

– Мне сказали, что все офицеры делали и делают какие-то записи в дневниках или офицерских журналах. Как же вам после стольких лет удается вспомнить количество позывных по радио, список личного состава, список наряда дежурств, награждения и все прочее без записей?

Тайсон сидел, смотря в одну точку поверх Карен. Из скороварки, спрятанной в подвале дома, в которой хранились все остальные военные реликвии, он достал свой сморщенный полинявший дневник в серой обложке из слоновой кожи, как утверждал китаец, торговавший канцтоварами. Но Тайсон подозревал, что убиенное животное, шкура которого пошла на обложку, оказалось самой обыкновенной паленой крысой. Строчки, некогда вышедшие из-под руки лейтенанта Тайсона, который пользовался синей шариковой ручкой, теперь выцвели, став нежно-лиловыми. Дожди не пощадили и бумагу, сделав ее грязно-серой. Записи же порой поддавались расшифровке так же трудно, как рунические письмена. Но Тайсону было достаточно одного взгляда, чтобы восстановить в памяти до мелочей те дни и ночи, прожитые на чужой земле.

Запись 15 февраля начиналась, как все предыдущие и последующие: подъем, с рассветом, 6 часов 32 минуты, 68 градусов по Фаренгейту, дождь, холод, ветер.Затем шел список личного состава, фамилии заболевших, записи, относящиеся к пополнению боеприпасов, обмундирования и продовольствия. Отметки об изменении диапазона радиочастот, координаты противника, а также много других подробностей о полевой жизни пехоты. В то утро он написал одну фразу от себя лично: «Неустойчивый боевой дух».

Следующие строчки легли на бумагу уже в темноте туманного заката. Тайсон исписал почти две страницы:

«Взвод на грани мятежа. Невольно услышал о грозящей расправе. Передал фальшивое радиосообщение: бой в госпитале утром. Веду расследование. Господь...»

На этом запись заканчивается. "Господь что? -подумал он. – Господь простит? Господь поможет нам?"Он забыл, чтособирался дописать, потому что пришлось незаметно засунуть тетрадку за пояс брюк. Кто-то в темноте шел к нему. Им бы и в голову не пришло обыскивать его из-за этой тетрадки.

Что касается расследования, то оно имело место, только, к сожалению, посмертно. Записи сами по себе не считались изобличающим его вину документом, но в свете недавних коллизий он вполне мог быть посажен из-за них за решетку. Конечно же, он не может заставить себя уничтожить дневник или послать его по почте своей сестре Лоре в Атланту на хранение.

– Лейтенант Тайсон, вы велидневник?

Вздрогнув от неожиданности, Бен посмотрел на майора.

– Конечно вел. Помню, что после того, как меня эвакуировали на санитарное судно, он потерялся.

– Потерялся?

– Да. Вместе с остальными личными вещами. Представьте, вас переносят на вертолете на корабль, хорошенькие медсестры заботятся о вас, перевязывают, делают уколы, а что до личных вещей, то все ваши пожитки складывают в небольшой пластиковый пакет. Государственная собственность кладется в другой пакет. Верните Цезарю цезарево. Но в тот момент вы – развороченный кусок мяса, которому необходимо выжить. И, если вам это не удастся, тогда вас так же, как и ваши вещички, укладывают в большой пластиковый мешок. Верните Богу Божье. Уразумели?

Казалось, что ее проняло после всего услышанного. Но она повторила:

– Так... значит, дневник существовал...

– Возможно, его положили в правительственный мешок или он сгорел вместе с испачканной кровью одеждой. Когда же мне вернули часы, портмоне, письма и зажигалку, я заметил пропажу. – Тайсон изучал ее лицо, и у него создалось впечатление, что она оценила эту хорошо продуманную ложь.

– Жаль, эта вещь могла бы стать чудесным подарком на память вашим потомкам и основой для мемуаров.

– Не думаю, чтобы кого-нибудь интересовали мои мемуары.

– Но это не так.

Тайсон щелкнул зажигалкой и закурил сигарету.

– Итак, эти пятеро – Келли, Белтран, Уолкер, Симкокс и Калан – пропали без вести?

Карен кивнула.

– Но мы разыскиваем их. – Она вытащила еще один листок из кейса. – Я сделаю краткий обзор. – Она мельком взглянула на исписанный лист. – Итак, мы считаем, что девятнадцать человек вместе с вами подошли к больнице днем 15 февраля 1968 года. Это соответствует правде?

– Да, кроме того, что мы не знали, что это была больница.

Она раздраженно поправилась:

– К зданию, к строению, к сооружению.

– Верно.

– Из девятнадцати человек воевали пятеро – Брандт, Фарли, Садовски, Скорелло и вы. – Она продолжала: – Артура Петерсона ранили в грудь во время... штурма или подхода к госпиталю, где он и умер. Правильно?

– Правильно.

– Муди ранило легко, и он вернулся в строй уже на следующей неделе?

– Правильно.

– Согласно тому, что вы сказали мне, Лэрри Кейн был убит в здании во время перестрелки. В списках погибших указывается, что смерть наступила от выстрела в сердце. Так?

Тайсон не ответил.

Несколько секунд она с тревогой смотрела на него, потом повторила:

– От выстрела в сердце?

Он кивнул, не глядя на нее.

– Еще двоих, Питера Сантоса и Джона Манелли, убили в Хюэ так, как описал это Пикар в своей книге. Верно?

– Правильно. Так в точности и было.

– В этот же день погиб капитан Браудер, и вы стали командовать ротой.

– Не могу не согласиться.

– А Майкл Детонк исчез в Хюэ 29 февраля, в тот самый день, когда вас ранило. Его сочли пропавшим без вести.

Тайсон молчал, понуро уставившись в пол.

Она добавила:

– Вас тогда же эвакуировали. Вы оставили свой взвод в составе тринадцати человек, все являлись участниками событий в госпитале Мизерикорд. Потом, после вашего возвращения в Штаты, как вы знаете, погибли Бронтман и Селиг. Холзман и Муди умерли, как я сказала, в мирное время, оставив пятерых возможных свидетелей: Брандта, Фарли, Садовски, Скорелло и вас, чье местонахождение нам известно; пятерых же других потенциальных свидетелей – Келли, Белтрана, Уолкера, Симкокса и Калана – мы еще не обнаружили. Да, и еще остается один свидетель, Майкл Детонк, официально являющийся без вести пропавшим. Правда, он мог быть убит во время боя. Я правильно изложила суть?

Тайсон просмотрел второй экземпляр отпечатанного конспекта.

– Вроде бы, все верно.

– Слышали ли вы что-нибудь об этих людях?

Тайсон отрицательно покачал головой. Людям свойственно поддерживать друг с другом связь после всего того, что они пережили на войне. И действительно, Ассоциация 1-й воздушно-десантной дивизии проводила встречи ветеранов, вела поиски без вести пропавших солдат.

– Как вы считаете, что произошло с Майклом Детонком?

– Откуда мне знать?

– Вы думаете, он дезертировал?

– Он числится как пропавший без вести. Зачем чернить его имя?

– Если он дезертировал, не надо воздавать ему почести.

Тайсон резко оборвал ее:

– Зачем причинять боль его семье?

– Какую еще боль! Если он дезертировал, значит, жив. Это могло бы дать им какую-то надежду.

– Надежда – это не что иное, как отсроченное отчаяние. Оставьте все, как есть. Ее голос звучал сурово.

– Это важно, ведь он потенциальный свидетель, возможно, в вашу пользу. Военная комиссия по вопросу пропавших без вести займется им, нужен лишь намек на то, что он жив... А ваше заявление могло бы... Почему вы считаете, что он дезертировал, несмотря на официальное заключение?

– Даже если он сбежал, я очень сомневаюсь, что он пережил падение Вьетнама.

– Он мог вернуться в Штаты до этого, к своим родственникам в Луизиану, ведь срок давности по обвинению в дезертирстве истек.

– Неужели? Кто пишет эти законы? И кто кроет их на каждом углу? Не Майкл Детонк и не я.

Карен довольно долго молчала, погруженная в собственные размышления.

– Даже в самом плохом можно найти хорошее. Ну это так, к слову. Если ничего больше не прояснится, тогда помогите комиссии по розыску пропавших без вести отыскать еще одного человека. Расскажите мне, что помните, и я передам информацию по делу Детонка в комиссию.

Тайсон подпер ладонью подбородок.

– После ранения, уже когда приземлился вертолет, чтобы забрать меня, ко мне подсел Майкл Детонк, раскурил для меня сигарету и сказал: "С сегодняшнего дня война для тебя закончилась. И для меня тоже. Встретимся снова в миру. Адьё, мон ами".

Карен наклонилась вперед.

– Я запишу ваши слова?

– Да.

Взяв блокнот и ручку, Карен дословно записала сказанное.

– Значит, у вас сложилось впечатление после его слов, да еще с учетом таких сложных обстоятельств, что он собирается в бега?

– Да.

– Спасибо. Кстати, на солдатском жаргоне «возвратиться в мир» – значит вернуться в Штаты, следовательно, он это и имел в виду.

– На это рассчитывали все до единого.

– Как вы считаете, может быть, публично обратиться к этим пятерым, чтобы они выступили с показаниями?

– Нет.

– Почему? Разве они не подтвердят вашу версию? Если вы выставите достаточное количество свидетелей в свою защиту, тогда, возможно, не будет никакого трибунала. – Она добавила с нотками угодливости в голосе: – Я же говорила, что могу помочь разыскать свидетелей для защиты. Это ведь моя работа.

– Тогда делайте ее. Трудитесь.

– Почему бы вам не помочь мне?

Тайсон, вертя в руке стакан виски с содовой, старался не смотреть ей в глаза. Желая уклониться от ответа, он принялся топить кончиком пальца кусочки льда, плавающие на поверхности. Но бесконечно молчать невозможно.

– Я подумал о том, что вы мне предлагаете, и решил, что несправедливо с вашей стороны делать мне такое странное предложение. Вы должны найти всех и каждого, а они, в свою очередь, должны решить, стоит ли им давать показания или нет. – Он мрачно посмотрел на нее. – Вы понимаете?

Она съежилась под его ледяным взглядом.

– Но вы, по крайней мере, хоть какие-то зацепки могли бы мне предоставить?

– В очень небольшом количестве.

– Хорошо. Тогда давайте продолжим. Получали ли вы известия от Дэна Келли?

Тайсон усмехнулся.

– Ничего себе начало.

– Как долго Келли был вашим радиооператором?

– Еще сигарету?

– Я понимаю, что около семи месяцев он был при вас и вас связывала тесная дружба, поэтому мне интересно, поддерживаете ли вы с ним прежние отношения.

– Нет.

– И никогда не поддерживали?

Тайсон сознавал, что рамки расследования расширяются, поскольку она держала в поле зрения достаточно многих. Она изучит все детали или притворится, что узнала все до тонкостей, тогда его шансы выпутаться из своей лжи сведутся к минимуму. Тайсон опасался, что у Карен уже состоялся разговор с Келли и тот все выложил как на духу, не зная о том, что эта хитрая бестия записывает на магнитофон его исповедь. Бен осторожно спросил:

– Вы уже беседовали с Келли?

– Нет. Если бы у нас состоялся разговор, то я должна была бы сообщить вам об этом.

– Верно.

– Что выслышали о Келли?

– По-моему, в августе шестьдесят восьмого и лет семь-восемь назад я получил от него по письму.

Она затянулась.

Тайсон не спеша закурил.

– Келли обожал военную службу. Война для него была просто праздником. Всегда найдется несколько человек, подобных ему... В своем письме в августе 68-го он сообщал, что вместо возвращения в Штаты уехал в Эфиопию на сооружение военного объекта. Возможно, вы об этом знаете из его личного дела.

– Да. Я знаю, что солдат может служить повсюду, где есть военные американские базы. Но мне показалось странным, что он выбрал Эфиопию, а не Рим, например.

– Ну, Рим никогда не блистал военными конфликтами. Хотя, постойте... былодин в Биафре. Помните? Во всяком случае, он написал мне о том, что собирается пойти наемником в Биафру. Я думал, что его там убили. Потом... да, это было в семьдесят шестом... на празднование столетия США, помните?.. Он написал мне из Португалии.

– Простите, а каким же образом он узнал ваш адрес после стольких лет?

– Ну, это не так сложно. Он сослался на то, что работал на гражданскую фирму. Во Вьетнаме под этим подразумевалось ЦРУ. А они-то уж узнают адрес любого, не так ли?

Не замечая его издевки, она спросила:

– О чем он вам писал?

– О своих фокусах в Португалии. Потом поделился впечатлениями о кратковременной поездке в Анголу, чтобы краем глаза взглянуть на тамошнюю гражданскую войну. Тысяча в неделю, деньги в швейцарском банке, все расходы оплачены.

– Вас это соблазнило?

Тайсон подумал с минуту.

– Я женился... потом у меня появился сын. Я помню, как невольно сравнивал: мне во Вьетнаме как пехотному офицеру платили 80 долларов в неделю, а ЦРУ за такую же говенную работу отстегивало на 120 процентов больше. – Он мрачно ухмыльнулся и прибавил: – Бьюсь об заклад, что ЦРУ никогда не задает своим людям такие вопросы, которыми меня пытает армия. Если вы желаете расследовать смертельные случаи при подозрительных обстоятельствах, разузнайте у ЦРУ о их операции «Феникс» во Вьетнаме. Они убили или приговорили к смерти около пяти тысяч граждан, безразлично, сочувствовали они вьетконгу или нет.

– Вы отвечали Келли?

– Нет.

– Были ли от него еще какие-нибудь известия?

– Нет. Помню, что мне попалась на глаза газета с именами американских наемников, захваченных в плен в Анголе и расстрелянных левыми силами после победного завершения войны. Но имя Келли там не значилось.

– Может быть, мне удастся уточнить это.

– Правильно. Пойдите и спросите у привидений, знают ли они хоть что-то о нем или о его местонахождении.

– Если вы услышите о любом из этой пятерки в результате широкого освещения расследования данного дела, то дайте мне знать.

– Хорошо. – Тайсон погасил окурок.

– Я вам немедленно сообщу, если разыщу хотя бы одного.

– И как можно быстрее, пожалуйста.

– У меня есть право сначала опросить возможных свидетелей.

– Так же, как и у меня, если я их найду первым.

– И еще один или два важных момента. – Карен пристально посмотрела на Тайсона и тихо сказала: – Конечно, есть еще один потенциальный свидетель, чьи показания, я думаю, будут безукоризненными.

– И кого же вы имеете в виду, майор?

– Вы знаете. Французское правительство и Ватикан сотрудничают с нами в организованном поиске. – Майор сделала глоток вина и продолжила: – Найти монахиню франко-вьетнамского происхождения не составляет труда, как и доказать, что она действительно существует. Мы считаем, что она все-таки была и есть, несмотря на то, что сказали вы и Пикар. Действительно в архивах католической организации милосердия числится сестра Тереза, причем возраст и место рождения совпадают с названными данными. Что вы о ней помните? Сколько ей было лет, например?

Тайсон охотно ответил:

– Насколько я помню, монахине тогда было лет двадцать пять. Она выделялась поразительной красотой, хотя едва ли католики могли засвидетельствовать этот факт в своих архивах. Она работала в аптеке при школе, а жила в монастыре, рядом.

– Откуда вы узнали, что она была монахиней?

– По монашеским привычкам. Во-первых, крест на шее, во-вторых, жизнь в монастыре, и в-третьих – она, по-моему, избегала встреч с кем-либо, на свидания явно не бегала.

– Не ерничайте. Я спрашиваю потому, что у Ватикана нет никаких сведений о ней.

Тайсону на память пришли слова сестры Терезы:

«Если мы согрешим, это не будет таким уж тяжким грехом, как ты думаешь?»Он сказал Карен:

– Вы знаете, там не особенно проверяли удостоверения личности. Если эту женщину воспитали католики в монастыре и если она изучала медицину, то она вполне могла выдать себя за медсестру.

Карен кивнула, явно соглашаясь с его аргументами.

– Итак... если она оказалась обманщицей и продолжала оставаться ею, когда ее встретил Пикар в одной из французских больниц, она и дальше могла заниматься подобным сожительством.

Тайсон пожал плечами.

– Возможно. Но вам все же не следует клеймить ее словом «обманщица».Поймите, что евразийки считаются изгоями во вьетнамском обществе. Женщина, подобная этой, найдет защиту, покой и средства существования в лоне католической церкви. Я уверен, что она зарабатывала себе на жизнь.

Карен передразнила его:

– И я уверена, что так оно и было. Трудно поверить в это, не так ли? Я имею в виду то, что общество, где в момент рождения автоматически становишься изгоем, ограничивает возможности и перспективы роста этого человека. Поэтому легче всего надеть маску, обезличивающую тебя... Монахини, к примеру, и вести жизнь... соответствующую социальному статусу.

– Безбрачие.

– Да.

– Большинство евразиек, рожденных от французских солдат и вьетнамских женщин, не мучаются выбором. У них две дороги – монастырь или публичный дом. Публичный дом также дает им защиту и комфорт, не требуя обета безбрачия.

– Наверное. Знали ли вы сестру Терезу до этого происшествия?

Тайсон не хотел лгать по мелочам, но и не имел ни малейшего желания разыгрывать из себя висельника для армии из-за каких-то крупиц правды. Чем меньше сказано о сестре Терезе, тем лучше. С другой стороны, она, как и другие, могла появиться на сцене в любой момент. Он сказал:

– Да. Я знал ее раньше.

– При каких обстоятельствах?

– До праздника Тэт я встречал ее несколько раз.

– Как?

– Случайно. На мессе в соборе Фукам.

– А что вы там делали?

– Искал свою собаку, – хмыкнул Бен.

– Я не хотела вас обидеть, но вы ведь не католик.

– Я пошел с офицером-католиком главным образом посмотреть на церковь.

– А еще когда?

– За неделю до Рождества. Я привез ящики с гуманитарной помощью в монастырь. Она случайно оказалась там. Потом на следующий день или чуть позже в школе должен был состояться утренник для детей. Мой приятель, офицер из соседнего взвода, искал того, кто умеет играть на фортепиано.

– Вы играете на фортепиано?

– Так же хорошо, как говорю по-французски. Но могу исполнить рождественские гимны. Я как-нибудь сыграю вам.

– Подождем до Рождества. Итак, вы встретили ее на рождественском утреннике. Разговаривали с ней?

– Да. Разговор был кратким.

– На каком языке?

– На французском, вьетнамском и английском.

– О чем же шла речь?

– Ни о чем таком, что бы могло заинтересовать следствие. Мы говорили о войне, детях, о Божьей милости... и всяких таких вещах.

– Вы христианин?

– Да. Сейчас это модно, только не в «Перегрин-Осаке». В своей конторе я буддист с девяти до пяти.

– А в шестьдесят восьмом, когда это не было так модно, вы были христианином?

– Я старался им быть. А что?

Она пожала плечами.

– А после утренника вы виделись с ней?

– Да.

– Как часто?

– Ну, раза четыре.

– При каких обстоятельствах?

– Что вы имеете в виду?

– Ваши встречи носили официальный характер или случайный? Или вы искали с ней встреч? А может быть, вы общались с ней по долгу службы?

– Все вместе взятое. А какое это имеет значение?

– Я пытаюсь установить ее добропорядочность. Теперь я вижу, что вы знали ее, поэтому она не может являться беспристрастным свидетелем, как я подумала с самого качала. Я бы хотела прояснить некоторые детали ваших встреч.

Тайсон промолчал, желая скрыть смущение, но выпрямился, сидя в кресле.

Она спросила:

– Когда и где вы видели сестру Терезу после Рождества?

– Я встречался с ней еще два раза в рождественские праздники. В честь Нового года наступила передышка, поэтому меня попросили через военно-медицинскую службу выполнить временную гражданскую работу в Хюэ.

– Могла ли сестра Тереза иметь связь с военно-медицинской службой и выполнять их поручения?

– Интрига становится все сложнее, не правда ли?

– Итак?

Тайсон отмахнулся.

– Все может быть.

– Итак, вы видели ее дважды в период рождественского перемирия. А после?

– В середине января. Меня отослали в Хюэ обсудить со службой медпомощи фронт нашей работы.

– Они предложили вам работу?

– Да.

– Вы согласились?

– Да. Честно говоря, я достаточно повоевал.

– Так как же случилось, что вы, раненый, все еще руководили взводом пехоты?

– Временно. С тридцатого января я должен был приступить к моим новым обязанностям – завоевывать сердца и умы. Штабной офицер попросил меня прибыть на вьетнамский новогодний праздник. Он несколько раз употребил слово «Тэт», но я не знал, что оно значит. Когда 30 января все праздновали Тэт, рота «Альфа», как обычно, удерживала позиции. Я решил вызвать вертолет с боеприпасами и продовольствием на вечер вместо утра. Я чувствовал себя виноватым, что оставил свой взвод и роту. Браудер разнес меня по косточкам, обозвав командирским лизоблюдом. Поэтому в то утро я пошел в свой последний дозор.

– Утро тридцатого января вы встретили на рыночной площади в Фулае?

– Да. Лежа в грязи, я дожидался смерти и думал, что все бы обернулось гораздо лучше, вызови я вертолет утром. Но судьба так распорядилась, что я остался жить, и к последнему дню января санчасть в Хюэ окружили тысячные отряды коммуняк. Они так и не прорвались, зато полегло много американцев, защищавших санчасть, а еще больше было схвачено за оградой санчасти как раз в разгар празднования Тэт. Потом их нашли со связанными за спиной руками и простреленными черепами. – Он закурил еще одну сигарету. – Наверное... все это было отмечено где-то в божьем календаре. Ведь верно? Тридцатого января Тайсон утром не вызывает вертолет. Вместо этого натыкается в Фулае на вьетконг. Пуля режет ухо. Днем – обед в роте «Альфа». Раздача пайков на кладбище. Начало Тэт-наступления. – Тайсон посмотрел на струящийся лилово-серый дымок. – Но судьба распорядилась так, что я не погиб в Фулае, в санчасти, в госпитале Мизерикорд или в Стробери-Пэтче. Судьбе было угодно, чтобы сегодня вечером я сидел здесь с вами.

Она внезапно притихла, обдумывая его слова. Наконец, взглянув на него, она спросила безразличным голосом:

– Значит, в течение какого-то времени вы в середине января находились в Хюэ, подыскивая административную работу. И там вам представилась возможность снова увидеть сестру Терезу. Сколько раз?

– Я точно не помню. Один или два раза. В Хюэ я пробыл около двух дней.

– И не видели ее до пятнадцатого февраля?

– Точно.

– Значит, появление сестры Терезы в госпитале Мизерикорд стало сюрпризом для вас?

– Мягко говоря.

– Разве вы не знали, что она работала там?

– Я вообще не подозревал о существовании этой больницы, майор.

– Конечно. Но она когда-нибудь упоминала, что работает в больнице?

– Нет. Я только знал, что она работала в католической аптеке для бедняков рядом со школой имени Жанны д'Арк и церковью.

– В каких местах вы встречались с ней после рождественского праздника? Где это можно сделать в Хюэ? Я имею в виду, где именно американский офицер овладел монахиней?

– Это сарказм или природное любопытство?

– Я заинтригована.

– Тогда мне непременно стоитзаняться мемуарами.

– Действительно, смотрите какой сюжет: экзотическое место действия, не вызывающий подозрения город накануне величайшего катаклизма, вы – молодой офицер, готовый в любую минуту отправиться на фронт, встречаете женщину потрясающей красоты – монахиню...

– Ваше толкование смахивает на мелодраму. Женское словоблудие.

– Не будьте женоненавистником. Итак, где вы соблазнили монахиню?

– Это мое дело.

– Хорошо. Как вы считаете, каким образом она очутилась в больнице Мизерикорд, вдали от города?

– Сие выше моего понимания.

– Рок?

– Да, рок.

Майор кивнула.

– И там вы ее видели в последний раз?

– Да.

– Вы когда-нибудь интересовались ее дальнейшей судьбой?

– Много раз.

– Тогда выходит, что книга Пикара донесла до вас добрые вести?

– Да. Конечно, добрые.

– А вы бы хотели с ней встретиться вновь?

– Нет.

– Почему же?

– Не могу объяснить.

– Не хотите предаваться воспоминаниям?

– Молодежь хочет, чтобы их страстные желания никогда не пропадали, а старики не любят, когда им напоминают о прошлом.

– Кто это сказал?

– Я.

– Вы с ней разговаривали тогда? В госпитале?

– Перебросились несколькими словами.

– Какими?

– Точно не помню. Ну, наверное, не трудно представить, что можно сказать второпях. Слова утешения, что ли. Потом... кто-то увел ее. Здание горело.

– И это была ваша последняя встреча?

– Я уже сказал. Да, последняя.

– Но куда же она ушла? Наверняка спряталась неподалеку и ждала, пока кончится стрельба. Увидев вас, она сразу же доверилась вам и вашему взводу. Ведь вы предлагали ей защиту, верно?

Тайсон буркнул:

– Нет...

Она чувствовала, как в ней закипает злоба: до чего же складно врет. Тайсон не развивал свою мысль, и она переспросила:

– Значит, не предложили?

– Я имею в виду, что они были... не в состоянии...

Их взгляды встретились, и они пристально посмотрели друг на друга. Подражая его сладко-лживым фразам, она поинтересовалась:

– Вы искали ее после окончания стрельбы?

– Конечно, искал. Но мы должны были двигаться вперед, преследовать врага. Я подумал, что она погибла.

– Преследование врага гораздо важнее, чем защита выживших?

– К сожалению, да. И этому есть оправдание – война.

– Но там же были европейцы, вьетнамцы-католики, раненые, в конце концов...

– Мы не различали национальности беженцев.

– Неужели? Как же часто вам приходилось сталкиваться с европейцами в такой глуши? С католическими монахинями? Простите, но если бы вы спасли этих людей и переправили их на американскую базу, это сделало бы вам огромную честь. Куда же ушли оставшиеся в живых?

Тайсон заметил, что, несмотря на осунувшийся, уставший вид, она в любую минуту была готова вступить в отчаянный спор. У него также сложилось впечатление, что тупиковый разговор разочаровывал и изводил ее.

Она чуть не взвизгнула:

– Куда они ушли,лейтенант?

– Они убежали.

– Почему они убежали от вас?

– Они убежали не от нас.Они просто спаслись бегством.

– И раненые убежали?

– Раненых унесли оставшиеся в живых.

Карен повысила голос.

– Там не осталосьживых, лейтенант!!! Там все погибли! Это рассказала Пикару сестра Тереза. Ваш взвод уничтожил всех до единого. Так она сказала. Вот почему католическая организация милосердия считает всех тех врачей и медсестер пропавшими без вести. Они погибли в госпитале Мизерикорд.

Тайсон порывисто встал и закричал от негодования:

– Их убили проклятые коммунисты до, во время и после штурма. Оставшиеся в панике бежали, и за деревней их накрыли вражеские отряды.

– Нет! Они умерли в госпитале! – Карен тоже резко поднялась с кресла. – Вопрос такой. Могла ли сестра Тереза, находясь в истеричном состоянии, как вы изволили выразиться, видеть вашу неудачную к, возможно, ошибочную... атаку, приведшую к смерти невинных людей и сожжению больницы? Или же она стала свидетелем хладнокровной расправы с последующим дерзким поджогом больницы в целях сокрытия следов преступления? – Харпер гневно посмотрела ему з глаза. – Бели вы допустили грубую ошибку, скажем так, мы можем забыть об убийстве. Забудьте и вы свое эго и свою гордость и признайтесь, что просчитались. Существует закон об исковой давности на дела такого рода, например, на непредумышленное убийство, и он уже потерял силу. Откройтесь мне.

– Если я признаюсь вам во всем, напишите ли вы рапорт о том, что я никого не убивал, а допустил непредумышленное убийство и что вы это также признаете?

– Да, я поступлю именно так.

– И этому наступит конец? Для меня? Для моих людей?

Карен колебалась с минуту, потом решительно сказала:

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы положить этому конец.

– Вы? Почему вы?

Она устало тряхнула головой.

– Меня тошнит от этого.

– Вастошнит? Да всех уже блевать тянет. А как же быть с правдой и справедливостью?

– Да черт с ними! – Она, невольно расслабившись, потерла глаза кулаками, совсем как ребенок, потом собралась. – Извините. Я устала. – Сделав глубокий вдох, она посмотрела на него сосредоточенно и откашлялась. – Конечно, мы продолжим расследование, чтобы полностью обелить ваше имя, а если встанет необходимость, обратимся с требованием к комиссии высшего военного суда.

Он понял, что момент упущен, и почувствовал некоторое сожаление.

– Я думаю, вам лучше уйти.

– Да, это, пожалуй, лучшее, что можно сделать. – Она взяла свои вещи и направилась к двери. Тайсон следил, как она быстрой скользящей походкой пересекала длинную комнату, открыв дверь, оглянулась, посмотрела на него и скрылась.

Бен тупо озирал номер, утонувшие во тьме углы, изящный столик с напитками, пепельницу, стакан, бумаги. Его взгляд блуждал по полкам бара, рядом с которым на полу лежал опрокинутый фужер из-под шампанского. Он еще раз оглядел комнату, словно пытаясь вникнуть в суть того, что здесь произошло.

Шагнул к окну, в глазах замелькали ночные огни города. Упоительно-прекрасная ночь смотрела на него очами-звездами, сквозь шторы струился свет неоновых вывесок. Глядя вниз на тротуар, он заметил ее, идущую неспешным шагом вдоль Пенсильвания-авеню. Ее неуверенная, утомленная походка была сродни его душевному состоянию. Тайсон неосознанно порадовался, что больше не одинок.

 

Глава 21

Бен выключил свет в номере, приготовил себе выпить и сел поглубже в кресло, страдальчески закинув ноги на стол. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Бесцельно устремив взгляд в открытое окно, он увидел в темном летнем небе мерцающие огоньки самолета, с гулким рокотом идущего на посадку в Национальный аэропорт.

Столичный город, город достопримечательностей. Хюэ. Вашингтон.Все смешалось у него в голове. Он закрыл глаза.

~~

"Лейтенант Бенджамин Тайсон развернул на заднем сиденье джипа карту города, держа наготове автоматический кольт 45-го калибра.

Хюэ поделен на три части: старый город в пределах цитадели, построенной на северном берегу реки Конг; район Жиахой – новая окраина, выросшая за стенами старого города; и Саут-сайде – европейский квартал, расположенный на левом берегу реки.

Он осторожно завернул на неотмеченную улицу в Саут-сайде и внимательно дом за домом изучил весь квартал. Когда он брал джип в Комитете начальников штабов Вьетнама, начальник гаража проинструктировал его насчет движения по городским улицам.

– Остерегайтесь безлюдных улиц, – наставлял высокий, поджарый сержант нз Южной Каролины.

– Хорошо.

– Выбирайте улицы, где есть дети. Даже Чарли не обстреливают улицы с детьми. По дороге никого не подвозите, даже местных красоток, и внимательно следите за мотоциклами. Чарли любят пострелять с них.

– Может быть, мне понадобится танк?

– И еще. Хюэ сейчас под надежной защитой, и здесь гораздо безопаснее, чем на улицах Нью-Йорка, лейтенант.

– Возможно. – Но Тайсон подумал, что скорее предпочел бы оказаться на 3-й авеню, чем здесь.

– Верните мне джип в целости и сохранности. О'кей?

Тайсон не преминул сострить, что если джип разнесут на мелкие кусочки, то у него есть все шансы оказаться точно в таком же состоянии.

Бен тщательно проверил белые оштукатуренные дома и прилегающие к ним дворы. Ничего подозрительного. Машина с ревом рванулась с места, и он вырулил на длинную прямую улицу.

Выезжая из гаража Комитета начальников штабов, Тайсон обратил внимание на великолепие архитектуры старого спортивного клуба с его террасами, увитыми зеленым бархатом плюща и лиан, выходящими на реку. Ухоженные теннисные корты, красиво убранная подъездная аллея. Неожиданно он вспомнил об одном инциденте, имевшем место в ноябре, в его первую поездку в Хюэ. Сидя в одном французском кафе на улице Тин Там, Тайсон завел на французском языке задушевный разговор с пожилым барменом-полукровкой. В это время к стойке подошел худощавый француз средних лет и представился как мсье Бурнар – владелец заведения. Он неожиданно пригласил Тайсона в спортивный клуб поиграть в теннис.

После нескольких сетов в большой теннис они устроились на веранде беломраморной виллы, купавшейся в горячем южном солнце. Поделившись новостями и потягивая холодное пиво, мсье Бурнар заметил:

– Хюэ мало изменился со времен моего детства. В буддийском мифе Хюэ представляется цветком лотоса, появляющимся из грязи. Он олицетворяет безмятежность и красоту в море кровавой резни, Хюэ вечен, потому что собрал под своими крышами коммунистов, буддистов и христиан. Он переживет эту войну, лейтенант, а вы, может, и нет.

– А вы? – лукаво спросил Тайсон.

Француз поморщился и сказал, напыжившись:

– Коммунисты обожают мое маленькое кафе.

– Вы развлекаете в своем заведении коммунистов?

– Они всегда были хорошими клиентами, еще до вашего появления. Вас это шокирует? Раздражает? – спросил он таким тоном, который не оставлял сомнения в том, что он уже делал это признание при подобных обстоятельствах. – После ухода ваших соотечественников с этой земли они еще долго будут хорошими клиентами. Не будьте наивными.

– Я вырос в таком месте, где наивность считалась за добродетель. И тем не менее, мсье Бурнар, я не шокирован и не раздражен, но я могу сообщить о вас в полицию.

– Это ваше право. Но большинство полицейских используют мое заведение для сделок с коммунистами. Полиция, как вы понимаете, необходимая в обиходе вещь. – Мсье Бурнар облокотился о мраморный столик. – До вашего прихода шла прекрасная, управляемая обеими сторонами маленькая война. – Француз сделал особое ударение на последней фразе. Когда Тайсон счел нужным подчеркнуть, что приехал он в эту страну не по своему желанию, француз процедил бесстрастно: – Американцы! – Этим было сказано все.

Поднявшись со стула, Тайсон произнес с достоинством:

– Спасибо за теннис и пиво.

Француз высокомерно оглядел Тайсона, но не встал.

– Пардон. Вы мой гость. Но здесь погибло так много моих земляков. В конце концов азиаты пойдут своей дорогой.

– Вместе с вами?

– Нет, не со мной. Я как поплавок на держусь на поверхности бушующего желтого моря. Вы и ваша армия... ну, словом, напоминаете тонущий «Титаник». – Не обращая теперь ни малейшего внимания на Тайсона, мсье Бурнар приступил к своему пиву.

Уже идя к выходу, Тайсон услышал вдогонку:

– Позаботьтесь о себе, мой друг. Я не вижу веских причин, по которым нужно умирать.

Тайсон принял душ и вернул взятую напрокат белую теннисную форму. В обмен на нее он получил выстиранную военную форму и начищенные до блеска армейские ботинки. Вьетнамский служитель бережно преподнес ему его автоматический кольт 45-го калибра, точно так же, как портье в английском клубе подает джентльмену трость. Сказать, что французский спортивный клуб являлся анахронизмом, было бы несправедливо, потому что умалило бы его значение. Однако он существовал как частный клуб – бастион насажденного безумия, окруженный враждебным, подозрительным миром.

Несясь на джипе, Тайсон припомнил этот неприятный разговор и задумался о сказанном мсье Бурнаром. Он пришел к выводу, что наивным оказался не кто иной, как мсье Бурнар. Ни он сам, ни его кафе, ни его клуб не переживут эту войну. Коммунисты символизировали нечто новое, и люди, подобные мсье Бурнару и его спортивным коллегам, которые считали, что могут поладить с этими мрачными пуританами, очевидно, ничего не вынесли из истории и жизненного опыта.

Только в одном француз оказался прав: азиаты пойдут своей дорогой. Тайсон понимал, что победить в этой войне нельзя. И он, как и другие полмиллиона американцев, загнанных в эту страну, начал настраивать себя на единственную победу, имевшую смысл, – Победу над смертью.

Тайсон невольно сбавил скорость на улицах Саут-сайда, по которым скученно двигались «пео», трехколесные экипажи, мотоциклы разных марок и цветов. Военные машины стремительно проносились мимо этого допотопного транспорта. Волны полуденного раскаленного воздуха приносили экзотические, пряные запахи. Стайка хорошеньких старшеклассниц, одетых в свои невесомые шелковые ао дай, пересекла улицу. Украдкой посмотрев на Тайсона, они захихикали и весело загомонили. Их учиттель, сурового вида монах, сделал им замечание. Процессия миновала проезжую часть, и Тайсон продолжил свой путь.

Шла рождественская неделя, но поскольку он не видел никаких признаков Рождества в этом тропическом городе, то не почувствовал ни ностальгии, ни тоска по родным. Неожиданно он заметил в окне рождественскую елку, мальчугана, несшего красивый сверток, а за закрытыми ставнями галереи, примыкавшей к роскошной вилле, услышал, как кто-то наигрывал на фортепиано знакомую мелодию «Священной ночи».

Тайсон пересек площадь перед собором Фукам. В северной ее части располагалось пулеметное гнездо, забаррикадированное со всех сторон мешками с песком.

Его охраняли несколько южновьетнамских солдат. Кроме пулеметных расчетов, установленных в разных частях города, никаких других признаков военного положения не было. Хюэ оставался нетронутой манящей иллюзией, и, как сказал мсье Бурнар, его энергия и очарование усиливались от наслоения страшных событий.

Тайсон завернул на узкую улочку и въехал в обнесенный изгородью двор. Он выпрыгнул из джипа, повесил через плечо свое оружие, потом взял с заднего сиденья тяжелую коробку, завернутую в красочную рождественскую бумагу.

Убедившись, что переулок пуст, он распахнул покосившуюся деревянную калитку и вошел во внутренний дворик, в котором пурпурные розы соседствовали с молочными калами.

Тайсон дернул за веревку, привязанную к колокольчику, и через минуту старая служанка открыла резную, красного дерева дверь. Тайсон обратился к ней по-французски:

– Allo, Sceur Terese, s'il vous plait.

Старуха улыбнулась, обнажив ряд неровных больших зубов с красно-коричневым налетом от ореха бетеля. Она знаком пригласила его войти в темную прихожую, а чуть погодя провела в гостиную.

Свое оружие он поставил на пол, прислонив его к буфету, сам сел в отдающее плесенью кресло с потертой домотканой обивкой, на которой резвились вышитые серебряные рыбки. Кресло это – единственный предмет мебели, – казалось, сработали европейские краснодеревщики еще до второй мировой войны. Ящерица юрко взобралась по пропыленной штукатурке стены и исчезла за дешевой иконой девы Марии. Зазоры между неровно уложенными керамическими плитками тоже покрывала зеленовато-черная плесень, несмотря на то что пол находился в идеальном состоянии. Тропики, подумалось ему, неохотно принимают человеческие существа. И то, что в этой разрушенной стране еще что-то находилось в целости и сохранности вопреки сорокалетней войне, не переставало удивлять его.

Тайсон не услышал, как она вошла в комнату, но увидел скользнувшую по стене тень. Он встал и обернулся. Девушка оделась в белое длинное платье с разрезами до бедер, под которым виднелись традиционные шелковые шаровары. Ему показалось, что она была смущена его появлением в монастыре. От этой мысли Тайсону тоже стало неловко. Война оправдывала многое, но мужчина, зашедший к женщине, должен иметь для этого основательные причины. Он замялся, пытаясь придумать более веское основание для своего появления, потом, запинаясь, произнес по-французски:

– Je suis entrain de venir...–Он подумал, что если добавит «зашел мимоходом», то это прозвучит банально как на французском, так и на английском. Он все еще колебался, потом поднял коробку с пола и поставил ее на буфет. – Pour vous... et pour les autres sceurs. Bon Noel.

Она краем глаза взглянула на коробку, но ничего не сказала.

Тайсон не решался уйти, но и докучать своим неожиданным визитом ему не позволял ее социальный статус. Он знал, что если бы его окрыляли чистые помыслы: любовь к ближнему, христианское милосердие и дух Рождества, то он бы сейчас не чувствовал такой неловкости. На самом же деле у него на уме было совсем другое.

Сестра Тереза, шагнув к буфету, дотронулась до коробки изящными длинными пальцами.

Вынув нож, Тайсон ловко вспорол обертку и поддел крышку. Мыло, канцелярские принадлежности, консервированные фрукты, тальк, бутылка калифорнийского вина и другие товары, назначение которых, возможно, следовало объяснить, лежали аккуратно сложенные в коробке.

Сестра Тереза, подавив смущение, достала кусок мыла в золотистой фольге. Она пытливо изучала обертку и картинку на ней, потом понюхала, и невольный восторг озарил ее лицо.

Тайсон изо всех сил старался оказаться полезным, рассказывая о применении различных даров. Она поблагодарила его и положила мыло в коробку. Они неловко замолчали. В смущении Тайсон сказал:

– Jе vais maintenant.

Она спросила на его родном языке, услышав который, он от неожиданности вздрогнул:

– Не могли бы вы... меня подвезти?

Тайсон улыбнулся.

– Куда?

– В аптеку.

– Нет ничего проще.

Сестра Тереза направилась к двери. Он последовал за ней мимо того самого садика, роскошного своей изнеженной южной растительностью. Помог забраться в джип, потом обошел машину, проверяя, все ли на месте, не прибавилось ли чего, возбуждающего подозрения. Удовлетворенный осмотром, Бен сел за руль и включил зажигание, затем нажал на кнопку стартера. Джип, как ни странно, заурчал, но не взорвался. Ненавистный вьетконг и местные хулиганы проспали свою работу. Тайсон пришел к выводу, что страна эта, в конце концов, не такая уж и плохая.

Они ехали молча вдоль канала Фукам, пересекли мост ан Куу и направились по улице Дуй Тан. Постройки здесь в основном были двухэтажные, деревянные с узкими фасадами, дощатые настилы заменяли тротуары, а живописные аллеи тянулись по обеим сторонам улицы. Это удивительно напоминало типичный городок старого Запада.

Здесь, в Саут-сайде, располагались университет, центральная больница и стадион, почтамт и муниципальные органы, разместившиеся в особняке французского провинциального стиля. Ни одного из этих учреждений в старой части города не встретить, однако французы аккуратно застроили южный берег реки в то время, как императоры роскошествовали в уединении царственных покоев цитадели. Но здесь более не правили ни император, ни французы – никто. Сферы влияния в городе поделили военное и гражданское правительство, католическая и буддийская иерархии, студенчество и европейцы. Подобная феодальная раздробленность озадачила американцев, и Хюэ по этой причине оставался единственным городом во Вьетнаме, куда Штаты не ввели свои войска. Небольшая территория штаба военачальников Вьетнама чем-то напоминала неприступный императорский дворец – укромная и праздная обитель. Везде, в любой точке города, в каждом правительственном учреждении, в любой школе и пагоде, в любом доме чувствовалось незримое присутствие коммунистического духа, порожденного и взлелеянного городом, настойчиво разлагавшего умы своей вездесущей пропагандой, начиная с мсье Бурнара и кончая комиссаром полиции. И вопреки этому все чего-то ждали. Ждали.

Тайсон набрал скорость, поглядывая в зеркала дальнего обзора и стараясь двигаться по середине дороги, подальше от сумасшедших мотоциклистов. Он считал, что на Хюэ тратит больше сил и энергии, чем на походы по джунглям. Он вскользь посмотрел на сестру Терезу, безмятежно сидящую рядом с блаженной улыбкой и сложенными на коленях руками. Он озабоченно осведомился:

– Вьетконг вас больше не тревожит? В школе, я имею в виду?

Оставаясь в том же положении, она отвечала размеренно и чинно:

– Нас оставили в покое.

– Почему?

Пожав плечами, монахиня так же невозмутимо ответила:

– В Хюэ все оставляют друг друга в покое.

– Поговаривают, что в городе шалят вьетконг п его сторонники.

– В Хюэ много разумных людей.

– Также говорят, что Хюэ сильно настроен против американцев.

– Европейцы, живущие здесь доброжелательны к американцам.

Тайсон улыбнулся.

– Хюэ против войны.

– Весь мир против войны.

– Хюэ напоминает мне Гринвич-Вилледж, город такой. Даже люди там одеваются одинаково.

Она посмотрела на него.

– А где это?

– В Америке.

Чуть наклонив голову вбок, сестра Тереза скептически заметила:

– Америка предается разгулу.

– Так говорят. – Тайсон почувствовал себя оторванным от какого-то знакомого мира, ставшего теперь ирреальным, и от поистине чуждого мира, который становился понятным. Существует поверье, что тот человек, который полностью поймет Восток, сойдет с ума.

Джип резво подъехал к церкви Жанны д'Арк – желтоватому дому с колоннадой при входе и впечатляющих размеров колокольней. Невдалеке стояли школа и плохонькое зданьице, отмеченное Красным Крестом. Сестра Тереза сказала:

– Дальше я пойду пешком.

Тайсон подрулил к обочине оживленной улицы. Сестра Тереза, не двигаясь с места, робко спросила:

– Когда вы уезжаете?

Тайсон отрапортовал:

– Не позже семнадцатого апреля, а может, и раньше.

Легкое движение прелестной девичьей головки вызвало у Тайсона прилив нежности.

– А почему вы спрашиваете?

Она повела плечом – очень характерный для галлов жест, подумал он. Его распирало от любопытства, кто же из ее родителей уроженец Франции. Он осторожно поинтересовался.

– У вас семья в Хюэ?

– Да. У меня есть только мать. Мой отец парашютист.

– Французский солдат. Десантник?

– Да.

– Он во Франции?

Она повторила тот же жест.

– Я никогда его не знала.

– А во Франции были когда-нибудь?

– Нет. Я была только в Дананге – в монастырской школе.

– Вы хорошо говорите по-французски. Образованная монахиня, наполовину француженка. Почему же вы не уедете отсюда? Поезжайте во Францию.

Ее невозмутимый взгляд был бездонен, как океан.

– Зачем?

Тайсон подумал, что ему пора разъяснить, что война – дело нешуточное и она продолжается, и что наверняка, как подчеркнул мсье Бурнар, коммунисты победят, и что ей – женщине Богом данной красоты – легко повсюду добиться успеха. Но вместо этого он изменил тему разговора.

– Почему вы стали монахиней?

– Так захотела моя мать. Отец был католиком.

– А сколько вам лет?

– Двадцать три.

Значит, смело предположил он, она родилась в 1945-м, в год окончания Второй мировой войны, когда японцы окружили Вьетнам, а французы и коммунисты затеяли здесь войну. Он поколебался, потом спросил:

– Разве вы не находите, что положение незамужней женщины вас когда-нибудь станет тяготить?

В смущении она отвела взгляд.

Тайсон быстро поправился.

– Вопрос, конечно, бестактный. Простите.

Она спокойно ответила:

– Я довольна. В Хюэ нас много таких, со смешанной кровью... и мы... как вы выражаетесь... парии...

–Изгои.

– Да. Изгои нашего народа. Европейцы относятся к нам неплохо, хотя нас ценят не так высоко. Мы находим умиротворение и покой в Божьей обители.

Тайсон понял, что ее восприятие мира довольно ограниченно. Он презирал мужчин, которые разыгрывали роль Свенгали или профессора Хиггинса по отношению к женщинам не европейских культур или низкого происхождения, поэтому завел разговор о повседневности бытия.

– Когда я вас могу еще увидеть?

Она повернулась, впервые посмотрев ему в лицо. Он поймал этот взгляд и ответил взглядом, полным желания.

Шло время. Наконец она сказала:

– Завтра, если хотите. Тут у нас затевают праздник для детей. Вы... – она словно пробежала пальцами по клавиатуре, – играете на пианино?

– О... конечно.

– Хорошо. Les chansons de Noel?

–Это я могу сыграть, только кроме «Реки под луной».

– Славно. A onze heures а l ecole. -Она показала рукой.

– Я постараюсь там быть.

Девушка улыбнулась.

– Хорошо. – Став на подножку джипа, она оглянулась. – Мерси, лейтенант.

– До завтра, Тереза!

Ее, казалось, удивило такое обращение, но, ободренная, она ответила:

– До завтра... Бенджамин.

Девушка легко соскользнула с подножки и заспешила в сторону аптеки.

Тайсон следил за быстро удаляющейся фигуркой. Вдруг она на мгновение оглянулась, улыбнувшись застенчиво, и продолжила свой путь.

На память ему пришла первая встреча с Терезой. Это случилось месяц назад, в его первую поездку в Хюэ. Он вошел в собор Фукам вместе с офицером-католиком и другими верующими. Десятка два монахинь принимали причастие, и одна из них, отличавшаяся поразительной красотой, возвращалась к скамье со сложенными у подбородка ладонями. Ему показалось, что монахиня тоже обратила на него внимание или, может, не на него – просто на группу европейцев.

После мессы он вновь увидел ее на площади перед собором, беседующую с вьетнамской католической семьей. По настоянию Тайсона они приблизились к ней. Тайсон представился сам, а его приятель отрекомендовался на французском.

Тогда, размышлял Бен, он даже подумать не мог, что ему еще раз удастся ее увидеть. А сегодня это стало реальностью, и теперь они оба понимали, что любые последующие встречи становятся опасными.

Так раздумывал Тайсон, сидя в джипе, пока не начало смеркаться. Комендантский час в Хюэ длился с 12 ночи до 5 утра, но Комитет начальников штабов требовал возврата казенного имущества до наступления сумерек.

Тайсон на полной скорости летел к гаражу. Часовой помахал ему, стоя за воротами из колючей проволоки, запиравшими пояс высоких бетонных стен.

~~

Приоткрыв глаза, Тайсон увидел, что часы с подсветкой, стоявшие на ночном столике, показывали 3.15. Туман стелился низко над городом. В его сознании всплывали образы Терезы, Карен Харпер, Марси, тех, кто был в госпитале в Хюэ. Казалось, что прошлое накрыло тенью настоящее и грозило обернуться будущим.

 

Глава 22

Бенджамин Тайсон въехал в Саг-Харбор по Брик-Килн-роуд. Он не спеша проехал по узким улицам, миновав постройки начала XVIII столетия, отделанные серой галькой. На поездку в арендованном «триумфе-6» от квартиры на Манхэттене до Восточного побережья Лонг-Айленда ушло почти три часа. На остров уже наползла молчаливая ночь. Уличные фонари не горели, а раскидистые кроны деревьев, посаженных вдоль дороги, делали ее еще более темной.

Он прекрасно понимал, что попал в незнакомую часть города. Переднее колесо «триумфа» заскулило от сильного трения о бордюрный камень, когда Тайсон резко повернул к обочине. Выйдя из машины, он почувствовал, как его начинает обволакивать влажный просоленный воздух, от которого вокруг лампочек, освещавших почтовые ящики, поднималась туманная дымка.

Тайсон нащупал книгу на сиденье и положил ее в боковой карман ветровки. Хлопнув дверью, Бен пошел по незнакомой улице. Через несколько минут он оказался на Мейн-стрит. Довольно много отдыхающих в столь поздний час прогуливались по набережной, заглядывая в таверны и рестораны. Посетители сидели на веранде старого отеля «Америкэн», покачиваясь в креслах-качалках гнутого дерева, потягивая спиртное и тихо разговаривая.

Тайсон пересек Мейн-стрит и завернул на узкую улочку, спускавшуюся к рокочущему внизу заливу. Он запомнил, что где-то здесь очень давно видел почтовый ящик и дом, очень старый, с кедровыми кессонами, упиравшийся задней частью в скалу, нависавшую над бухтой Лоэр-коув. Дом и пустующие земли вокруг него окружал частый забор. На почтовом ящике все еще красовались фамилии Пикар-Уэллс. Горели огни.

Открыв калитку, Тайсон пошел к дому змеящейся дорожкой, выложенной битым ракушечником. Ничуть не колеблясь, потому что пришел сюда с благими намерениями, Тайсон протянул руку к медному кольцу и с силой ударил по выкрашенной черной краской двери. Он услышал шаги, и дверь открылась.

– Да?

Тайсон молчал.

Эндрю Пикар вглядывался в ночного гостя при тусклом свете фонаря. Брови его взлетели от удивления.

– О-о-о...

Тайсон смотрел на Пикара и молчал. Высокий сухопарый человек, стоявший в двух шагах от него, был одет в голубые джинсы, рубашку с оторванными пуговицами и закатанными рукавами. Тайсону бросился в глаза бронзовый загар и выгоревшие от летнего солнца и соли давно не стриженные волосы. Бен знал биографию этого человека, слышал его голос по радио и телевидению, поэтому такие слова, как «вылощенный» и «приторно-елейный», которыми он характеризовал Пикара, засели у него в голове. Однако реальность опровергала эту злобную предвзятость, и Тайсон признался себе, что Пикар выглядел, как бывший морской офицер, выполнивший, по общему мнению, свой долг.

Пикар сказал просто:

– Входите.

Тайсон прошел в комнату. Стерео наяривало мелодию Пола Маккартни. Когда глаза привыкли к темноте, Тайсон понял, что находится в огромной комнате, ставшей такой потому, что были уничтожены все внутренние перегородки. Простая крашеная мебель, три коврика, связанные крючком, яркими пятнами выступали на грубых досках пола. Вот и все убранство этого жилища. Убожество обстановки еще больше подчеркивал шикарный камин, сработанный из круглого речного камня. Слабый огонь в камине сохранял тепло комнаты.

Дальше шел длинный коридор, отделявший застекленную веранду, служившую летней кухней. Окна кухни выходили на залив, Тайсон увидел огни Бейпойнта на противоположном берегу и узнал по круглым окнам, сделанным наподобие иллюминаторов, свой дом.

Как только он заметил движущиеся тени за раздвижными стеклянными дверьми, его сердце екнуло.

Пикар спросил:

– Вы пришли, чтобы убить меня?

Тайсон обернулся.

– Ничего подобного мне и в голову не приходило.

– Отлично. Тогда давайте выпьем.

– Мне это ни к чему, но если вам нужно, пожалуйста.

Пикар не ответил. Он покосился на книгу, которую держал Тайсон.

– Я пришел за автографом. – Он протянул ему книгу.

Пикар улыбнулся, принимая свой труд из рук Тайсона.

– "Поиски" – одна из первых моих работ. Вампонравилось?

– Нормально.

– Беллетристика – это забавная вещь, а публицистика иногда расстраивает людей. – Пикар положил книгу на овальный обеденный стол и раскрыл ее. – Это библиотечная книга. Гарден-Сити. И к тому же просроченная. – Пикар удивленно пожал плечами. – Ручкой?

Тайсон передал ему ручку.

Пикар задумался на минуту, потом написал: «Бену Тайсону, Где погибшие солдаты? Проходит жизней череда. С наилучшими пожеланиями. Пикар».

Он вручил Тайсону открытую книгу. Бен прочел надпись.

– В самом деле. – Он положил ее снова на стол.

Пикар подошел к стереосистеме и выключил звук. Они стояли молча, хотя Тайсону показалось, что тишина не вызывала чувства неловкости, а, наоборот, давала время на раздумья о пережитом. Наконец Пикар спросил:

– Если вы хотите выпить, что вам приготовить?

– Виски.

Пикар направился к распахнутой двери кухни и принялся хозяйничать. Положив лед в стаканы, он крикнул:

– Чистое?

– С содовой.

Пикар пошарил в холодильнике и достал бутылку минеральной воды.

– Перье из Гемптона. Подойдет?

– Отлично.

Пикар разлил по стаканам воду.

– Как вы меня разыскали? Моего телефона нет в справочнике.

– По почтовому ящику.

– И то верно. Почтовый ящик. Придется закрасить. Слишком много внимания за последнее время.

Пикар добавил в стаканы виски и, обойдя вокруг кухонной стойки, подал Тайсону его стакан, затем поднял свой, провозглашая тост:

– За тех, кто нашел свою судьбу в Хюэ! – Они невольно звонко чокнулись и выпили.

Тайсон озирал почти голые стены комнаты. У бокового окна стоял письменный стол, заваленный грудой бумаг.

– Что вы делаете на бис?

Пикар поморщился.

– Продолжать тяжело.

– Ну тогда вы можете состряпать слушание дела Бенджамина Тайсона.

Первый раз за все время Пикара передернуло.

– Я так не думаю.

Тайсон поставил стакан на край стола. Увидя справа лестницу без перил, ведущую на чердак, он спросил:

– Вы одиноки?

Пикар кивнул:

– Да. Но с минуты на минуту ожидаю компанию. – Улыбнувшись, добавил: – Пятерых друзей-охотников на уток вот с такими обрезами.

Тайсон не оценил его остроту.

Пикар порядком отхлебнул из своего стакана, и Тайсону показалось, что его немного развезло. Пикар признался:

– Я звонил вам несколько раз.

– Вы? На самом деле, вы звонили мне дважды несколько лет назад. Я чуть было не встретился с вами тогда.

– Я посчитал, что, не видя, легче написать о вас. Встреться и распей мы с вами бутылку, я бы точно кинул целую главу книги в огонь.

– Но тогда бы вы до сих пор оставались неизвестным широкой публике.

Пикар отпил еще немного.

– Полагаю, вы прочли всю книгу. Тогда вы знаете, что я тоже потерял друзей во Вьетнаме. И большинство моих друзей погибли, не сделав ни единого выстрела. Они были штабными офицерами, как и я. Их схватили коммунисты, затащили в траншею и всех расстреляли. Некоторых вообще похоронили заживо. – Пикар уставился в пол, и Тайсон заметил, как тот словно согнулся под гнетом скорби. Пикар поднял голову: – Кто-то ведет задушевные беседы со своими психиатрами. Кто-то пишет.

– А как вы себя чувствуете, Пикар? Ночные кошмары не беспокоят? Что поделывают ваши привидения?

Пикар задумчиво потер подбородок.

– Ну... Теперь я думаю об этом больше. Я открыл не ту дверь... Это началось, когда я приступил к сбору материала для книги, когда беседовал с оставшимися в живых. Прошлое вернулось в настоящее...

Тайсон прокомментировал:

– Но вы не оказали тем самым любезность этим людям.

Пикар, казалось, не слышал:

– До наступления Тэт я не видел по-настоящему крупных сражений. А потом увидел такое, к чему совсем не был готов. Такие вещи я едва могу осмыслить. Я прожил в Хюэ почти год, и меня не переставало очаровывать это место. Это был город света в стране, на которую низринулась тьма. Я целиком и полностью верил легенде о том, что Хюэ особенный город. А после битвы, когда остались лишь серый пепел да обгоревшие трупы, меня поразила одна мысль – в мире нет ничего неприкосновенного и святого. Я видел маленького вьетнамского мальчика... раненого... И мне стало горько и обидно за все человечество. И эта обида до сих пор душит меня.

Пикар обхватил руками голову.

– Вот вы спрашиваете о привидениях? А мне, например, сейчас снится один и тот же сон. Помните выражение армейских медиков «ходячий раненый»? Этот безобидный термин касается только медицины. В своем сне я вижу бесконечные бинты... обмотанные вокруг, сам не пойму кого, то ли зомби, то ли мимов... они идут сквозь серый пепел, словно просят милостыню, вытянув руки вперед, идут по следам друг друга, но большая часть из них тает в белом дыму... – Он посмотрел в лицо Тайсону. – Вам я могу об этом рассказать.

Тайсон сочувственно покачал головой.

Пикар уставился в пространство и, не поворачивая головы, сказал:

– В пехоте ты не просто зритель, ты зачастую несешь смерть и страдания, как вы изволили заметить.

Тайсон набрал побольше воздуха.

– Вы знаете, когда сначала стреляешь, а потом задаешь вопросы, а старая мама-сан и маленький беби-сан не отвечают, тогда к тебе закрадываются сомнения о существовании самого ужасного монстра – Бога. Поэтому в следующий раз реагируйте сдержаннее на возникающую опасность и приберегите пулю, чтобы успокоила и вас. А друзья поклянутся в память о вас выстрелить первыми. И марш смерти будет продолжаться до тех пор, пока будем идти в ногу, стрелять первыми во все, что движется и сопротивляется, собирая преждевременный урожай смерти, созревающий на рисовых чеках и во фруктовых садах... – Тайсона отвлек весело пляшущий огонь за решеткой камина. Он следил со странным умиротворением за язычками пламени: – Вы помогли тому маленькому мальчику?

Пикара передернуло, и он начал, запинаясь:

– Я... он... он увидел меня... он поднял руки, будто его окружили... но он мне показывал, что сильно порезался... Куски стекла впились в его тело. Он что-то говорил мне... – Пикар прикрыл глаза на минуту. – Я захотел крикнуть ему: «Что ты поднял руки, идиот!» Но он был маленький. Когда он подошел ближе, я в страхе отпрянул назад, потом... я вскинул оружие и закричал, чтобы он уходил, а сам убежал без оглядки. – Пикар перевел дыхание. – Я не мог находиться с ним рядом, не мог вынести того ужасного зрелища, которое он из себя представлял. – Он в упор смотрел на Тайсона, ожидая его реакции.

Бен сказал хладнокровно:

– Это случается.

Пикар допил виски.

– Да... но другие поступили лучше, чем я. – Он медленно добрел до кухни и налил еще. – Верно. – Тайсону показалось, что хозяин стряхнул с себя мрачное настроение, потому что тот оживленно добавил: – Бывали дни и получше. Вот у вас был тяжелый день 15 февраля. 29 февраля вы навещали больных и раненых, а позже вас самого ранило. C'est la guerre,как привыкли повторять по десять раз в день наши маленькие Друзья.

Тайсон допил коктейль. До него вдруг дошло, что Пикар является единственным очевидцем событий, с которым он без страха обсуждает поруганную жизнь тысяч людей и жалкое ничто этой войны. Несмотря на то, что они по-разному пережили и прочувствовали эту заразу, унесшую несчетное число жертв, остаточные явления потревоженной психики – эдакие крошечные бомбочки, готовые в любую минуту взорваться, – давали о себе знать у каждого.

– Еще?

– Нет.

– Присаживайтесь.

– Я постою.

Пикар обогнул кухонную стойку и сел в кресло-качалку поближе к камину. Он наконец признался:

– Я сказал вашему другу Харпер, что могу свидетельствовать косвенно, опираясь на свои источники, особенно на показания сестры Терезы. Вы это можете сказать своим адвокатам.

Тайсон кивнул. Его душило любопытство, почему Пикар назвал Харпер его другом.

Пикар добавил:

– У меня нет цели уничтожить вас.

– За это я люблю художников и писателей, Пикар. Они всегда исполняют этот маленький ритуальный танец вокруг кучи дерьма, но никогда не наступают на нее, никогда не пробуют на вкус и даже не нюхают.

Пикар, наклонившись вперед, зашипел, как удав:

– Я увяз в дерьме по уши.

– Вы попали туда случайно. А когда зловоние испарилось спустя два десятка лет, вы решили поведать миру о своем военном опыте.

Пикар медленно раскачивался, а доски пола поскрипывали в такт, наполняя тихий дом звуками. Он сказал твердо:

– Я изложил на бумаге то, что видел и что слышал от свидетелей... Но иногда я думаю, что мне не следовало писать эту главу.

– Почему вы так считаете?

– Ну... это не... подтверждено документально... и ставит меня под удар как потенциального клеветника.

– Это не объяснение. Почему вамне нужно было писать эту главу?

Он ответил без колебаний:

– Потому что я не помог маленькому мальчику с оторванными гениталиями и потому что смалодушничал и не вставил этот эпизод в книгу. Потому что однажды ночью, когда коммунисты штурмовали позиции южновьетнамцев, я подыхал на глазах вьетнамских солдат, а их полковник добивал меня кулаками. И я тоже не посмел это вставить в книгу. Теперь я полностью осознаю, что вы это дело так просто не оставите. – Он смущенно поглядел на Тайсона. – Я, может быть, был излишне пристрастен к вам, как не мог быть пристрастным к себе.

– Спасибо, приятель! Отвечу тем же при первой возможности.

Пикар угрюмо ухмыльнулся.

– Зато вы воспели свои героические подвиги. В тот день, когда взорвался штаб и южновьетнамские войска начали наступление на цитадель, вы прославились, спасая раненых вьетнамцев под пулеметным огнем. Верно?

– Да. Было такое. Двое парнишек. Ракеты и снаряды рвались со всех сторон. Кто это оценит? Эти ребята даже не были американцами. – Пикар положил ногу на ногу и взболтал виски. – Вот если бы вы были писателем – разумеется, честным писателем, – то, наверное, рассказали бы о тех временах, когда от страха ходили в мокрых штанах. Думаю, что ваш взвод совершил немало такого, что составляет гордость армии, и мне, наверное, следовало бы сделать основной упор на героизм солдат.

– Что ж, возможно. Если вы увидите моих людей на расстоянии вытянутой руки, вспомните о тех вещах, которые сегодня открыли мне.

– Уверен, что вспомню. Но не знаю, принесет ли это пользу.

Тайсон, закурив сигарету, выпустил струйку дыма.

– Я пришел сюда, чтобы встретиться со свидетелем, Пикар, узнать, на одной ли войне мы воевали. Думаю, что я не ошибся в вас. – Тайсон затянулся поглубже. – У нас у всех есть секреты, и иногда мы делимся ими, потому что понимаем друг друга. Но, как правило, не рассказываем о наболевшем посторонним людям. Мы стыдимся того, что совершили, и боимся последствий. А в своем кругу мы можем говорить без обиняков и извинений. – Он поближе подвинулся к Пикару. – Я не говорю, что о случае в госпитале Мизерикорд нужно умалчивать, но я считаю, что вы не тотчеловек, из уст которого все это должно было прозвучать.

Пикар встал.

– Зато вы и естьтот человек.

Тайсон покачал головой.

– Да. И теперь, когда вы нарушили обещание держать язык за зубами, я могу спокойно рассказывать свою версию.

– Но согласно доктору Брандту, вы все поклялись лгать. И это было не обещание, а клятва на крови. А что вы теперь скажете своим людям насчет честного признания?

– Я скажу им, что правда дала им свободу.

– А правда... я имею в виду, она близка к тому, что я написал...

Тайсон усмехнулся.

– Это вы узнаете на суде.

– А вы что, преследовать меня станете?

– Все может быть. – Тайсон по-хозяйски оглядел комнату. – Красивое место. Это ваша собственность или арендуете?

Пикар рассмеялся. После некоторых раздумий он сказал:

– Вы не похожи на шантажиста, а я не тот человек, которого можно шантажировать.

Тайсон окинул его оценивающим взглядом, потом резко перевел разговор на другую тему.

– Кто такой Уэллс?

– Уэллс... А, это написано на почтовом ящике. Одна мадам, которая когда-то жила здесь. Мне нужно закрасить эту фамилию.

– Вы живете один?

– Иногда. Они приходят и уходят.

– И вы так и не были женаты?

– Один раз. У меня двенадцатилетняя дочь. Живет с матерью и отчимом в Калифорнии. Я скучаю без нее. Жизнь... жизнь в старых добрых Штагах не такая, как была в годы моего детства. Если бы нашлось место получше, то я бы уехал туда. Знаете такое место?

– Боюсь, что нет. Вы общаетесь с местными литераторами?

– Боже сохрани. Они еще большие зануды, чем я. Пойдемте на кухню. И еще по одной, Тайсон. И тогда можете идти, если захотите.

Устав от дум, мук и разбирательств, Тайсон устало махнул рукой и сказал:

– Ладно. Еще по чуть-чуть. – Докурив сигарету, он швырнул окурок в огонь и стал следить за нетрезвыми движениями Пикара, кружившего по кухне. Тайсон не чувствовал особой симпатии к этому человеку, но и отвращения тоже не испытывал. Пикар как бы являлся членом некоего братства, на которое распространялось его снисхождение. К тому же писатель признавал за собой два малодушных поступка. Эта уловка была нацелена на самооправдание и, таким образом, помогала Пикару избавиться от самоуничижения. В результате Тайсон почувствовал бы себя обладателем никчемного дара, хранителем еще одной ужасной тайны. Будь они друзьями, Пикар возненавидел бы его на следующее же утро. Тайсон поинтересовался: – Вы ведь в Хюэ пробыли чуть ли не год, так?

– Да.

– И вы хорошо знаете местность?

– Ну, в общем, неплохо. – Пикар обошел угол стойки, держа в руках два стакана.

Тайсон принял у него свой скотч.

– Вы когда-нибудь заходили в кафе на улице Тин Там? Крокодил?

Пикар пил маленькими глотками.

– Конечно. Эта гнусь, владелец заведения, подыгрывал и нашим, и вашим.

– Бурнар?

– Да. Помнится, что именно так звали этого негодяя. А что такое?

– Иногда мне хочется узнать, что с ним стало?

– Он что, один из ваших друзей?

– Нет. Я с ним встречался только один раз. Он посоветовал мне возвратиться домой.

– Зря вы не воспользовались его советом.

– Почему?

– Я могу, конечно, рассказать, что слышал, хотя это, может быть, и неправда. Вы знаете, как расправился вьетконг с вьетнамцами, сотрудничавшими с американцами? Я про парикмахеров, проституток, уборщиц и тому подобных.

– Допустим.

– Так вот, мсье Бурнар и работники его кафе, если верить тому, что я слышал, появились в центральной больнице с ампутированными руками.

Мужчины помолчали, обдумывая каждый свое, потом Тайсон сказал:

– Мой отец вспоминал мировую войну с какой-то ностальгией. Он говорил, что, не задумываясь, снова пошел бы воевать... – Он выразительно посмотрел на Пикара. – Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас мог такое сказать о войне во Вьетнаме.

– Да, у нас нет этого. Сейчас мы переживаем постстрессовый синдром. И это не от того, что произошло там, потому что все войны одинаковые, а от того, что происходит здесь.

Тайсон допил виски и поставил стакан.

– Может быть.

– Между прочим, я припас для вас кой-какой совет. Доктор Брандт очень решительно настроен против вас. Он с нетерпением ждет, когда вас поставят к стенке. Не спрашивайте, откуда я это знаю, но. Бог мой, Тайсон, он обвиняет вас в убийстве. Опасайтесь его.

– Уверен, что именно этого он добивается.

Пикар порывался спросить, почему, но, видимо, передумал.

Воцарившуюся тишину нарушало тиканье настенных часов. Тайсон посмотрел на них:

– Мне пора. – Он застегнул молнию на куртке.

Пикар помешкал, но все-таки спросил:

– Вы домой? Я про тот дом, который вы здесь снимаете.

– Возможно. – Уклончиво ответил он. – А что?

– Я познакомился с ней.

– С кем?

– С Марси, вашей женой. Она была здесь.

Тайсон непроизвольно щелкнул пальцами. Конечно, Марси не могла не зайти к Пикару.

– Ока очень красивая женщина.

– Неужели?

– Мы беседовали с ней. Никакой злобы, никаких истерик. Замечательная женщина. Все, что ее интересовало, – правду или неправду я написал в своей книге.

Тайсон угрюмо молчал.

– Ну как бы вы ответили жене, которая просила вас сказать правду о ее муже? Я ответил, что не являюсь очевидцем событий. Я только корреспондент. Типичный писатель. Правда, Тайсон? Танцующий вокруг кучи дерьма. Ну, вобщем, она легко отступилась, сказав, что, возможно, я поступил так, как считал правильным.

– Очень любезно с вашей стороны. Теперь вы можете спать спокойно от сознания выполненного долга и забыть о ночных кошмарах.

Пикар не обратил внимания на ехидство Тайсона, продолжая допытываться:

– Почему она у меняспросила? Почему она не спрашивает у вас?Ну, конечно, она спрашивала вас, только вы ей не ответили. Вы не ответили даже той женщине, с которой делите любовное ложе.

Тайсон подошел к двери и оглянулся.

– Как она выглядела?

– Марси? Замечательно. Очень привлекательная женщина.

– Да нет. Я про сестру Терезу. Как она, Пикар?

Пикар бросил на него быстрый удивленный взгляд.

– Хорошо. Безмятежная...

– Внешне? Красивая?

Пикар почесал голову.

– Она пережила очень трудное время после победы коммунистов.

Тайсон сочувственно покачал головой. Ей сейчас около сорока.

– Что с ней случилось?

– Скверная история. Заключение, каторжные работы и все такое прочее. – Пикар, не мигая, смотрел на Тайсона. – Страшная вещь. Ведь она никогда не называла вас при мне по имени. Только лейтенант. И вот сейчас, после разговора с Карен Харпер и тщательного анализа рассказа сестры Терезы, а потом после ваших расспросов о ней... я, думаю, упустил что-то.

Тайсон открыл дверь.

– Спасибо за выпивку.

– Вы забыли книгу.

– Да она мне толком не нужна. Счастливо оставаться.

– Идите домой, Тайсон. Она наверняка заждалась вас.

Тайсон хлопнул дверью и зашагал по ракушечной дорожке.

Дверь за ним приоткрылась, и тьму двора прорезал желтый лучик света. Голос Пикара раздался в сыром мраке ночи:

– Что бы вы сделали на моем месте?

Тайсон крикнул в ответ:

– Я бы помог маленькому мальчику.

– Вы меня не поняли. Я про ту главу в книге.

Конечно, Тайсон понял, что Пикар имел в виду. Выйдя за калитку, он оглянулся и посмотрел на просвечивающий сквозь пышную листву деревьев силуэт писателя. Наконец, он нашел, что сказать.

– Я бы поступил так, как вы, Пикар. А если бы вы вместо меня оказались в госпитале Мизерикорд, там это бы не имело никакого значения.

– Я знаю. Я знаю это. К черту Вьетнам, лейтенант!

– Да, и в самом деле, к черту, лейтенант!

 

Глава 23

Бен сошел с дороги и стал пробираться тростниками к побережью. Студеная ночная волна обрызгала его соленой водой. Лунный свет рассыпался бисером по водной поверхности. В полумиле от него на дальнем берегу мерцали огни домов. Тайсон четко различал оранжево-красные пятна буйков, качающихся на вольном морском просторе, спасательные лодки, проплывающие мимо косматых скал. Вода ушла, обнажив дно, жившее еще недавно своей морской жизнью, усеянное ракушками, мелкой и крупной галькой.

Огни Бейпойнта дразнили его, подзывая ближе к пенящейся игриво воде. Он ясно вспомнил ночь перед Тэт-наступлением, когда, стоя на северном берегу реки Конг, ловил гипнотический свет огней европейского квартала. Он чувствовал покой и расслабление у воды, как чувствовал это тогда у желтых вод реки. Поддавшись импульсивному желанию, Тайсон разделся, бросил вещи у куста восковницы и нырнул в темноту волны. Он плавал недалеко от берега, вода охлаждала его разгоряченное, вспотевшее тело. Потом, не сознавая последствий своего порыва, Тайсон неожиданно решил переплыть бухту.

Прилив начался внезапно и скоро, снося его к востоку в открытую гавань, а Тайсон, борясь с ним, старался плыть на северо-запад. Прилив разволновал морскую стихию; волны поднимались все выше, и тут он не на шутку испугался. Выбившись из сил, он сделал последние несколько движений к ограничительному бую и схватился за прикрепленную к нему сетку с колокольчиком.

Теперь Тайсон ясно мог видеть свой дом ярдах в трехстах к северу от него. Бен глубоко вздохнул и оттолкнулся от буйка. Примерно на полпути к берегу он почувствовал, как правое колено свело судорогой, потом вся нога будто отнялась. Он лежал на поверхности воды, а прилив гнал его на восток, к мосту Норт-Хевен, перекинутому через узкий форд.

Он смутно представлял, что проплывет под мостом, минуя небольшой залив, мимо набережной Саг-Харбора. Большая гавань с приставшими судами проносилась слева в ста ярдах от него. Он попытался пошевелить левой ногой, но обнаружил, что колено и стопа онемели. Черт! Это уже случалось раньше, и будет продолжаться, если он не заставит ее работать.

После прошествия, как ему казалось, долгого времени, Бен почувствовал, что скорость прилива уменьшилась. А чуть позже он понял, что и направление его изменилось из-за ветра с суши. Он старался представить карту береговой линии Саг-Харбора и пришел к выводу, что если ветер дует с севера и начинается прилив, то у него есть все шансы попасть на дискотеку, что на набережной, в исподнем. Он смеялся и горевал одновременно, изо всех сил растирая колено, не дававшее согнуться ноге.

Тайсон заметил, что ветер усиливался; от долгого пребывания в воде начинал колотить озноб и по телу бегали мурашки. По хуже всего было то, что теперь ветер дул с юга на запад, унося его из Саг-Харбора в открытое море. Вода, еще недавно казавшаяся такой теплой, резко похолодала. Затрудненное дыхание лишало возможности оставаться на плаву.

Он сопротивлялся, разгребая воду руками и здоровой ногой. Бен внимательно всматривался в береговую линию в поисках лодки, но волны поднимались столь высоко, что он не мог ничего увидеть. И тут он понял, что обречен.

Тайсон поднялся на гребень огромной волны и быстро огляделся вокруг. По всей линии горизонта виднелись огни судов, но палубы в столь поздний час пустовали, и крикнуть было некому. По освещенному берегу Саг-Харбора Тайсон прикинул, что городок протянулся на четверть мили к юго-западу, но ситуация осложнялась тем, что изменивший направление прилив отбрасывал его от берега, а течение теперь определял дующий с юго-запада ветер. Чуть далее маяка он увидел бухту Гардинер-Бей, куда нацеливался ранее, за ней открывалась могучая Атлантика, и последней остановкой была Франция.

Гребень волны с ревом опустился, накрыв Тайсона толщей воды. Вынырнув, Бен попытался хладнокровно и объективно взвесить шансы на свое спасение, как когда-то делал на войне. Даже если бы рядом оказались яхта или катер, то вряд ли кто-нибудь заметил бы в темном море барахтающегося человека. Тайсон понимал, что даже обширные географические познания вряд ли помогли бы ему благополучно выбраться на сушу. Но даже если он и смог бы как-то приблизиться к берегу, то огромные валы подмяли бы его под себя. Ведь здесь был не ласковый песчаный пляж, а скалы, валуны и откосы. Единственным положительным моментом в столь бедственном положении оставалась способность Тайсона думать. Как он и ожидал, шторм усиливался, и продолжать плавать на спине стало не только невозможно, но и опасно. Он старался нырять в подошву вздыбившихся волн, чтобы экономить силы. Медленно поднимающиеся еще только на три-четыре фута вал за валом лениво загибали свои вспененные гребни, что крайне облегчало Тайсону борьбу с разыгравшейся стихией.

Увлеченный волной наверх, Тайсон воспрянул духом, увидев почти рядом огни судна. Крики осипшего от неистового напряжения голосовых связок Бена перекрывал скандальный прибой. Низринутый в кипучую глубину, он оказался стиснутым со всех сторон толщей воды. Предательская луна и звезды исчезли, и ночь стала еще темнее. От запаха и вкуса соли его начало тошнить, и он набрал в рот воды.

Теперь он отчаянно боролся за свою жизнь. Его неожиданно сразила мысль, что если он не выплывет, все подумают, что это самоубийство. Нет! Нет!

Он представил себе дом в Бейпойнте, яркий свет на террасе, увидел себя, медленно входящего туда, где за круглым столом мирно ужинают Давид и Марси. В центре стола стоит подсвечник с зажженными свечами, а из радиоприемника слышится нежный голос Вилли Нельсона.

Белая разверзшаяся пасть восьмифутовой волны нависла над Тайсоном, будто балдахин рокового ложа, и поглотила, ослепив и оглушив его.

Выбравшись из пучины на поверхность, он судорожно ловил воздух ртом и уже твердо знал, что еще один или два таких вала утопят его.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Тайсон сконцентрировался на своем онемевшем колене, пытаясь растереть его и освободить ногу от тисков. В юности, еще до Вьетнама, до ранения в ногу, он плавал в морях и почище этого, далеко от берега в вероломной Атлантике.

– Будь проклята эта гавань! Бенджамин Тайсон не утонет тут в середине лета. Нет. Не бывать этому. Проклятый Вьетнам! Проклятый Вьетнам! -Он кричал до тех пор, пока слова потеряли для него всякий смысл. – Проклятнам! Проклятнам! Проклятнам!

Его не переставало удивлять, что свет может быть таким ярким, а руки – такими чистыми. Белые простыни обволакивали прохладой его голое тело, а порхающие вокруг него медсестры предупреждали каждое желание. Санитарное судно служило перевалочным пунктом между смертью и жизнью, подбирая обломки человеческих крушений с разоренного берега жизни. Ты уезжаешь домой, солдат. Колено твое скоро заживет. Медсестры в Леттермане выходят тебя. Все в твоих руках, лейтенант. О потере дееспособности забудь! Ну как, понюхал пороху, ты, ас? Бен, сегодня хороший фильм в лекционном зале. Хочешь пойти?

Эта грязная и отвратительная война. Капитана Уиллса и лейтенанта Меркадо перевели в другую палату. Они в порядке, но их навещать нельзя.

К вам едет бригадный командир приколоть на пижамы медали.

Некоторые солдаты притворяются спящими, тогда он прикалывает их на простыни. Выбор за вами.

Завтра вы летите в Дананг. Вас хотят видеть на церемонии вручения наград в Хюэ.

Я не знаю, лейтенант, где они хранят трупы. А каков это имеет значение?

Вы сможете бегать, прыгать, плавать, играть в теннис, даже заниматься альпинизмом.

Удачи, Тайсон!

Через месяц коленка будет, как новая. Плавание пойдет вам на пользу.

В десяти футах от Бена лежал белый спасательный круг, потом набежавший вал отбросил его назад, и он исчез. Круг выпрыгнул на поверхность рядом с Тайсоном, будто кто-то невидимый бросил его терпящему бедствие. Тайсон схватился за него обеими руками и, передохнув немного, продел через голову. Одуревший, он бессмысленно смотрел на тонкий трос, привязанный к спасательному кругу, потом огляделся и увидел невдалеке судно. Это была освещенная яхта длиной около сорока футов с откидным трапом. Тайсон, цепляясь за трос, приблизился к взбивающим воду винтам На транце белело название судна – «Транквилити – II», и, не успев прочесть его, вконец измотанный Тайсон потерял сознание.

Придя в себя, Тайсон заметил, что на него наброшен халат. Он попытался встать, но не смог.

Склоненный над ним незнакомый мужчина приветливо улыбнулся.

– Я Дик Кепплер. – Он откинул полу халата, обнажая правое колено Тайсона. – Военная рана? Тайсон принялся разглядывать незнакомца.

– От подобных ранений на всю жизнь остается заметка. Только не пытайтесь меня убедить, что это футбольная травма. Сейчас нога не беспокоит?

Тайсон понял, что этот человек, должно быть, врач.

– Просто устал немного, вот и ногу свело, – ответил он.

– Ну что же, бывает. Через неделю будете прыгать. А сейчас давайте я помогу вам встать.

Тайсон ухватил Кепплера за руку и подтянулся. Женщина по имени Алиса подала ему костыль. Он попросил отвезти его в Бейпойнт, и уже через пятнадцать минут моторная лодка подплыла к полуострову. Тайсон обследовал побережье и указал на кустистую отлогую скалу.

– Вот там.

Кепплер сбавил скорость и пришвартовался у длинного пирса. Пожав Кепплеру и Алисе на прощание руки, Тайсон сказал:

– Если нужно, я верну халат и эту клюку.

Доктор добродушно ответил:

– Оставьте себе на память. Может, вам помочь взобраться наверх?

– Нет. Только помогите вылезти.

Кепплер одним прыжком оказался на пристани и, обхватив Тайсона, вытащил его из лодки. Тайсон стоял на шатких мостках и следил, как моторная лодка, тарахтя, возвращается узким проливом. Они помахали ему на прощание. Опираясь на костыль, Тайсон побрел к берегу. Карабкался он на скалы в сидячем положении, отталкиваясь здоровой ногой. Наконец, добравшись до лужайки, увидел свой дом. На террасе горел свет, кто-то сидел в шезлонге. Прохромав по густой росистой траве, он вплотную подошел к террасе и заметил, что действительно двое людей, повернувшись лицом друг к другу любовно оглаживали наиболее привлекавшие их части тела партнера. Женщина сидела спиной к нему с задранной до подмышек футболкой. Тайсон учтиво кашлянул и только после этого сделал еще несколько шагов.

Мужчина соскочил с шезлонга, приводя в порядок свои брюки, и быстро подошел к перилам.

– Кто здесь?

– Привет, Дэвид!

– Папа! Папа!

Дэвид кинулся навстречу Тайсону.

– Что? Что случилось?

– Где?

Сконфуженный Дэвид спросил, запинаясь:

– Что... Почему?

На террасе Тайсон заметил девушку, поправлявшую свою одежду. Бен понимал, что вид его довольно странен: в белом халате, босой, со взъерошенными волосами. И ко всему прочему с костылем.

– Я прибыл с друзьями на лодке, – ответил он. – Пошел поплавать, но тут же свело ногу, они меня вытащили. Представь свою подругу.

– О... да. – Дэвид оглянулся, потом перевел взгляд на отца, потом снова на девушку.

– Это мой папа, Мелинда. Папа, это Мелинда Джордан.

Тайсон подзадорил их:

– Привет! Папа!

Мелинда засмеялась.

– Очень приятно.

Дэвид крепко обнял отца.

– Ты уверен, что с тобой все в порядке?

– Просто сильная судорога. – Он вошел на террасу и сел на складной стул. – А где мама?

– Ее сейчас нет. Будет в десять.

Тайсон разочарованно покачал головой.

Дэвид поинтересовался:

– Ты остаешься?.. – Потом его взгляд метнулся к Мелинде.

Тайсон лениво зевнул.

– Да. Я ведь здесь живу, разве не так? Ты мне не принесешь чего-нибудь укрепляющего?

– Хорошо. – Дэвид юркнул в дом.

Тайсон и Мелинда некоторое время приглядывались друг к другу. Тайсон предположил, что она несколькими годами старше Дэвида. Золотисто-коричневый загар подчеркивал ее определенную миловидность.

– Здесь живешь?

– Только летом. А так мы живем на Манхэттене.

– А где остановились?

– Прямо по дороге – серый дом.

– Да их там чуть ли не два десятка.

Мелинда оказалась смешливой. Хохоча, она едва проговорила:

– С зелеными ставнями. Фамилия Джордан. Мой отец приезжает на выходные. Моя мама ужинает с миссис Тайсон.

Бен без волнения отреагировал на информацию. Она ответила на вопрос, который он не задал Дэвиду.

– А вы, значит, в это время нянчитесь друг с другом?

Она улыбнулась с той долей застенчивости, которая приличествовала сложившимся обстоятельствам, понимая его намек, что ей пора домой. Тайсон вспомнил то лето, когда отец нашел его под перевернутым вверх дном яликом, накрытым брезентовой курткой. Неудивительно, что страшно колыхавшийся на песке ялик привлек внимание отца. Тайсон усмехнулся.

Дэвид вернулся с подносом.

– Шоколадный ликер подойдет?

Ликер не подходил никоим образом, но Тайсон заверил сына, что именно этот ликер ему сейчас просто необходим.

– Извини, что помешал вам.

Мелинда и Дэвид запротестовали, хотя Тайсон видел разочарование в их глазах. От ликера он почувствовал странное жжение в горле и желудке. Он поставил стакан на подлокотник, глубоко вздохнув.

Дэвид с беспокойством посмотрел на отца.

– Ты выглядишь неважно.

– Я просто устал. Ты не думай, я не болен. – И добавил: – Пойду в душ, смою соль. – Он поднялся на руках, ловко подхватив костыль. – Нет. Мне не нужна помощь. Только дверь открой.

Мелинда раздвинула стеклянную перегородку, и Тайсон шагнул в гостиную. Он позвал:

– Дэвид! Я иду завтра на акул. Будь готов к шести утра.

– Да, сэр.

Тайсон поднялся по лестнице таким же способом, как еще недавно лез на скалу, – ягодицами вперед, и, чуть передохнув, вполз в большую спальню. Прислонив костыль к кровати, он сел на низкий матрац, затем лег и вытянулся. Зевнул. В его памяти проплывали события дня: старый город, Пикар, бухта, «Транквилити», восхождение к дому и наконец Дэвид, млеющий от занятия хеви петтингом. Маленький Дэвид! Время летит. Закрывая глаза, он подумал, что не здесь должен был лежать сейчас, а на дне моря.

 

Глава 24

–От тебя пахнет рыбой.

– Да я уже сам стал рыбой. Треской. А что, треска – рыба хорошая.

– Что произошло?

Тайсон зевнул и протер глаза, увидев перед собой озабоченное лицо Марси. Она сидела на краю кровати. В распахнутое окно врывался легкий ветерок, флиртующий с ночной прохладой, и тихо шелестел шторами. На ночных столиках горели лампы, тускло освещавшие большую спальню.

– Чей это халат? – потребовала ответа Марси.

– Дик дал.

– Я думаю, что халат женский.

– Тогда, должно быть, он принадлежит Алисе.

– Кто такая Алиса?

– Жена Дика. – Тайсон привстал, оперевшись на спинку кровати. – Это те люди с яхты. Разве тебе Дэвид не рассказывал?

– Рассказывал. Почему ты с голой задницей плавал в заливе вместе с этими людьми? – Она распахнула халат, убеждая его в своей правоте.

Ее откровенный жест немного обескуражил Тайсона. Он прикрылся краем одеяла.

– Я пустился в плавание не голый. А со мной что, так и не поздороваются?

– Привет! – Она допытывалась с настойчивостью следователя. – Откуда ты знаешь этих людей?

– Познакомился во время водной процедуры. Они взяли меня на борт.

– Понимаю. – Она посмотрела на его обнаженное колено. – Как нога?

– Отлично. Я мочил ее в соленой воде.

– Очень остроумно. Пошевелить можешь?

Он попытался согнуть ногу.

– Нет еще.

Только теперь Тайсон заметил, что загорелая кожа Марси отливала эбеновым блеском, поэтому зубы и белки глаз выигрышно выделялись, меняя выражение лица. Белый спортивный костюм имел спереди глубокий вырез и почти обнажал загорелую грудь. Она посмотрела на него с легким укором:

– Ты в гости или остаешься?

Он вяло промямлил:

– Моя акулья охота назначена на завтра. Думаю, что сегодня переночую здесь.

Она улыбнулась. В ее словах сквозила ирония:

– Поезжай, милый. Ты ведь еще не наплавался.

– Ладно, посмотрим, как будет нога.

Марси поинтересовалась:

– Как ты сюда добрался? В Саг-Харбор, имею в виду.

– Взял напрокат машину.

– А где она?

– На другой стороне залива.

– А где же твоя одежда?

– В кармане. Знаешь что? Прекрати ты эти зверства инквизиции. Мне нужны будут утром «вольво» и немного денег.

Марси казалась задумчивой и меланхоличной.

– Ты не пытался... ну, ты знаешь...

Тайсон хотел было ответить отрицательно, но вывернулся.

– Я не знаю... Мне просто захотелось поплавать. Я плавал здесь совсем недалеко.

Марси засомневалась в искренности его слов. А Тайсон, сам не зная почему, начал оправдываться.

– Я подплыл настолько близко, что видел тени за окнами домов. Теперь, когда я знаю, что собой представляет дальний берег, мое любопытство исчерпано.

– Надеюсь. – Марси встала и подошла к балконной двери. Она посмотрела на залив, прислушиваясь к однообразному плеску и рокоту воды. – Как ты там управляешься один в большом городе?

– Все нормально. У Пола Стейна шикарная квартира. Мы же как-то были у него до развода. – Он добавил: – Правда, немного одиноко. А как ты?

– У меня все в порядке. Здесь столько знакомых. Случайно встретился Пол. Мы пообедали вместе. Он хотел мне сказать, что сдал квартиру не для того, чтобы разлучить нас.

– Вот это умно.

Она оглянулась.

– А еще заезжал мой босс Джим. Мы ходили купаться. Фил Слоун провел с нами предыдущий уик-энд.

– Смахивает на какой-то пансионат. Я-то думал, что мы прячемся.

– Мне незачем прятаться. – Она шагнула к нему. – Это глупо и совершенно бессмысленно. Те двое парней, что снимают дом на нашей улице, сразу меня узнали.

Тайсон молчал.

– Чем ты там занимаешься?

Тайсон небрежно пожал плечами.

– Чтением, физическими упражнениями, хожу много. Я никогда не бездельничаю. А ты хочешь, чтобы что я делал?

– Ты занимаешься своими проблемами? Надеюсь, ты понимаешь, о чем идет речь?

Он улыбнулся.

Марси притворно нахмурилась, разыгрывая сварливую жену.

– Мне не нравится, Тайсон, что ты находишься вне поля моего зрения.

Он не ответил, но почувствовал себя немного счастливым. Подтрунивая над Марси, он спросил:

– А ты-то разобралась со своими?

Она подошла к изголовью и, нагнувшись к Тайсону, заговорила на другую тему:

– Джим приезжал с женой и Фил тоже. Пол Стейн прихватил с собой подружку, а эти соседские парни оказались женатыми... друг на друге. – Она горько усмехнулась. – Боже, и правда ведь, мужики нынче нарасхват: молодые и старые, интеллектуалы, развратники, даже с сексуальными отклонениями. – Она сурово посмотрела на него. – Только я неприкаянная. Пока.

Тайсон выпрямился.

– Будет лучше, если ты привыкнешь пока обходиться без меня... может статься, что меня... на какое-то время арестуют... поэтому лучше тебе подготовиться.

– Я хочу, чтобы ты был здесь – как раз по этой причине. Я настаиваю, чтобы ты находился со своей семьей, пока все не образуется.

Тайсон не ответил.

Марси набрала побольше воздуха в легкие.

– Послушай, Бен. Я понимаю, почему ты уехал. Твоя жена опозорила тебя, люди шепчутся и смеются за твоей спиной. И ты поступил, как все эгоистичные мужчины. И ты сказал: мол, послушайте парни, я бросил эту шлюху. Разве не так?

Тайсон отчаянно замотал головой, но отвечал неубедительно.

– Я уже не раз говорил, что твое прошлое касается только тебя, а мое нет. Я уехал, чтобы спасти тебяот позора.

– Вранье! – Она наклонилась еще ближе. – Что ты чувствуешь ко мне? В глубине души? Презрение? Жалость?

– Я люблю тебя.

– Тогда к черту всех, весь мир и особенно прошлое. Давай уедем отсюда.

Тайсон развел руками.

– У меня приказ послезавтра явиться в Форт-Гамильтон.

– Нет. У тебя паспорт еще на руках?

– Да...

– Тогда, ради Бога, уезжай. Уезжай, пока это возможно. Я улажу все финансовые вопросы. Фил поможет мне. Мы сможем получить приличную сумму за наш дом. Через несколько месяцев мы с Дэвидом приедем к тебе.

– Ну и куда же ты предлагаешь мне уехать?

– Какая разница? В любое место, где нас оставят в покое.

– Я американец, и это моя страна.

Она фыркнула.

– Последним твоим прибежищем может стать страна, где нет экстрадиции.

Тайсон мрачно ухмыльнулся. Он сделал рукой театральный жест.

– Бороться или лететь? Вот в чем вопрос. Я пожалуй, буду бороться.

Она устало опустилась на кровать.

– Можно я тебя спрошу кое о чем? Если бы мне грозила тюремная решетка, ты бы отважился уехать со мной из страны?

– Да.

– Ну а я желаю поехать с тобой. Ты меня на аркане не тащишь. Я хочу разделить с тобой твою участь и никогда тебя не упрекну.

– Легко тебе сейчас говорить.

– Бен, почему ты не хочешь послушаться меня?

– Я оптимист. Я считаю, что смогу победить.

– В тот день, когда все началось, ты сказал мне, что эту игру затеяла армия с навязыванием своих правил. Не забывай о своих словах.

– Я чту военный кодекс, тем более что я не раз сталкивался с ним.

– Ты знаешь, что я думаю? Я считаю, что армия уже послала меморандум начальнику военного округа с инструкциями о твоем расквартировании. Тайсон, будь спокоен, тебе создадут все условия.

Бен откашлялся, потом ответил:

– Ну если это случится, я отплачу долг обществу. И когда уйду в отставку, смогу жить нормальной жизнью.

– Какомуобществу? Этому обществу наплевать, что ты делал и не делал двадцать лет назад в какой-то отсталой даже не стране. Половине населения безразлично, виновен ты или нет, а другая половина, наоборот, бьется в экстазе от твоих деяний. Они боготворят тебя за то, что ты уложил за день сотню косоглазых.

– Нет, ты говоришь не о моей стране.

Она с любопытством оглядела его.

– Боюсь, что это ты ошибаешься. Страна жаждет не твоей крови, а крови бедного Пикара.

– Ерунда.

– Да ты просто не в курсе.

– Ты говоришь так, как я двадцать лет назад, когда был членом тайного общества.

– Я немного прозрела, в отличие от тебя. Неделю назад со мной произошел забавный случай. Я пошла в бар отеля «Америкэн» с Глорией Джордан – матерью Мелинды. Это тебе не какая-нибудь пивнушка. Там собираются достопочтенные горожане и местная знать. И как ты думаешь, о чем зашел разговор в баре?

– О взлетах и падениях бродвейской сцены?

– Нет, сэр. Предметом пересудов стали вы.

– А не врешь?

– Общественное мнение разделилось. Одни считали тебя виновным, другие частично оправдывали твою вину и смягчили приговор, а некоторые предположили, что ты не виновен, и как только пройдет эта горячка, все выяснится.

– Думаю, это непреходящая вещь. Я все еще женат на тебе.

– Один джентльмен дал понять, что тебе вручили медаль, хотя он не помнит, какую и за что.

– Давай не утрируй. Я уже получил вьетнамский крест.

– Одна леди очень сомневалась, что такой симпатичный джентльмен смог подобное совершить.

– Ты узнала ее имя и номер телефона?

– Дело в том, Тайсон, что народ, как бы точнее выразиться, народ думает, что тебе итак слишком досталось за то, что ты и твои солдаты убивали или не убивали мужчин, женщин и детей. Они считают Пикара редкой сволочью.

– Бедный Пикар. А что вы делали в баре?

– Пропустили по рюмочке.

– Помнишь, как ты в таких случаях всегда говорила? «Искала свою собаку». Ну так, а ты за что голосовала?

– Меня так и подмывало прочитать свою обычную лекцию об аморальности вьетнамской войны, но я вовремя вспомнила, что не могу свидетельствовать против своего мужа. Поэтому я взяла Глорию за руку, и мы испарились.

– До того, как они тебя узнали, а то бы пронесли по Мейн-стрит на руках.

– Мне было не по себе из-за Глории. – Она задумчиво потерла подбородок. – Но общественное мнение не станет квитаться с тобой. Народ клеймит Пикара. Это не тадемократия.

– Я так не думаю.

Она пристально посмотрела на мужа, потом сказала:

– Кто-то говорил мне, что агенты ФБР следят за домом Пикара. Охраняют его. Ты знаешь об этом?

– Нет. Откуда мне знать. – Но Тайсон считал, что должен был знать об этом. Он должен был догадаться, что неприветливый Пикар боялся расправы. Интересно. Тайсон напомнил себе о масштабе проблемы, выходящей за пределы государства; в кулуарах терлись невидимые участники готовящегося действа и статисты, наподобие Чета Брауна, выходившие на сцену лишь на мгновение и тихо удалявшиеся за кулисы, и их числу не было конца. Он всполошился. – Кто-нибудь следит за нами?

Марси откинула со лба прядь волос.

– Если и следят, то не за тем, чтобы защитить нас от разъяренной толпы. Нам никто не угрожал, и очернить нас никто не может, кроме газетных свистунов. Что это говорит тебе о твоей стране?

– Говорит, что я невиновен, пока не докажут мою виновность.

– А вот Пикар виновен. Виновен в обесчещении имени военного героя. Ты, мой друг, как и твой бывший босс, – священное животное. Ты воевал за свою страну, получил ранение в бою, а теперь тебя преследует неблагодарная армия и продажная пресса. Но это – все эмоции, а правда, как мы оба знаем, в том, что правительство гнет свою линию, невзирая ни на что. Пресса, несмотря на свои промахи, видит, что правительство не теряет самообладания.

Тайсон подозрительно прищурился.

– Ты на чьей стороне?

– На твоей, черт возьми. – Она подумала немного, затем тихо сказала: – Вся загвоздка в том, сможем ли мы или нет отстоять свои убеждения, поскольку лично заинтересованы в этом деле. Будь я посторонним человеком, знавшим о том, в какую ты историю вляпался, то я бы склонялась к тщательному разбирательству. Но ты мой муж, и я люблю тебя. Поэтому я еще раз повторяю тебе: ты должен бежать, стать недосягаемым для правосудия, потому что... потому что я не уверена в твоей невиновности... – Марси отвернулась, и Тайсон заметил, что она готова разрыдаться.

Он подождал немного и, не скрывая раздражения, выпалил:

– Да. Нелегко держать стяг высоких убеждений, миссис Марси Кло Тайсон, пособничая подозреваемому в военном преступлении. Но ты права. Если подозреваемый – человек, которого ты любишь, тебе придется сделать выбор. Ну, мадам, я чертовски польщен. Но я не убегу. Я и так почти двадцать лет бегу, а меня преследует сотня кровавых призраков. И они будут преследовать меня до гробовой доски. Это мой крест на земле. Я не знаю, что мне уготовано на том свете, но я уповаю на Господа нашего, чтобы он пощадил меня, когда я встречусь с ними там...

– Прекрати! Прекрати!

– Во всяком случае, я, по крайней мере, смогу посмотреть в лицо этой несовершенной системе правосудия, которую мы создали. Я уже получил сполна, и все, что сейчас проделывает военная прокуратура, – не более чем мышиная возня.

– Это для тебя мышиная возня, а не для меня. – Она с отчуждением посмотрела на него и строго сказала: – Я тебя ждать не буду.

Тайсон почувствовал, как у него засосало под ложечкой, но отшутился:

– Это так похоже на мою девочку.

Она холодно добавила:

– Я не стану дожидаться дурака.

Тайсон не стал нагнетать обстановку и решил смолчать.

Марси наклонила голову, глубоко задумавшись, потом с холодом отчаяния посмотрела на Тайсона.

– Ты спросил, лететь или бороться. Но есть люди, которые не делают ни того и ни другого. Эти люди ждут, чтобы к ним в двери постучались посреди ночи...

– Ой, избавь меня от кошмаров Кафки. Я от своих кошмаров не знаю, куда деться. Это Америка. Единственные люди, которые стучатся в твои двери ночью, – пьяные, а я не собираюсь ждать, как подопытный кролик. Я борюсь!

– Мысленно, возможно, но не на деле. Пока никто еще не видел никаких результатов. Фил Слоун...

– Да черт с ним!

Она отвернулась и спросила:

– Почему ты так оптимистичен? Может быть, майор Харпер успокоила тебя?

Услышав фамилию Харпер, он оцепенел, хотя тому не было никаких оснований. Он спокойно разъяснил:

– Нет. Но у меня предчувствие, что армия шьет мне дело. Я думаю, что она может помочь закрыть дело.

– Ты думаешь? – Марси встала, подошла к комоду и открыла верхний ящик. Она достала газету. – Я прячу подальше, не хочу, чтобы Дэвид видел. – Марси держала в руках экземпляр «Америкэн инвестигейтор». – Ты видел вот это?

– В супермаркете все уже распродали. Вместо этого я купил туалетную бумагу.

Она положила газету ему на колени.

– Я знаю, что это очередная утка, но этот газетно-журнальный песок уже просочился в более достойные издания. А хуже всего то, что те другие начали глубже копать, дабы отыскать крупицы истины.

Тайсон посмотрел на открытую Марси страницу. Над статьей красовался заголовок: «Раскол семьи Тайсонов?»Подзаголовок гласил: «Дело не в майоре Харпер, говорят друзья».Очень хитро закручено, подумал Тайсон.

Рядом с заголовком поместили фотографии глуповато улыбавшихся Тайсона и Марси в вечерних туалетах. Тайсон вспомнил, что их сняли на благотворительном вечере в Гарден-сити. Рядом смотрела на него с фотографии Карен Харпер в форме.

Марси радушно предложила:

– Тебе чего-нибудь принести?

Тайсон пробормотал отвлеченно:

– Мне бы холодненькой водички.

Марси бесшумно вышла из спальни.

Тайсон пробежал глазами статью, выхватив несколько строк наугад: «Марси занимает шикарную резиденцию на Лонг-Айленде, тогда как Бен живет в холостяцкой берлоге одного из своих друзей в фешенебельном районе Ист-Сайда на Манхэттене. Друзья говорят, что они не разведены, просто живут врозь».А это из другой колонки: «Его видели с ней сильно пьяным в баре шикарного отеля „Времена года“. Наш информатор не уверен, что Тайсон останавливался в нем, но служащие подтверждают это. Нам неизвестно, кто оплатил счет за мистера Тайсона или за коктейли с майором Харпер, но мы надеемся, что этим человеком оказался не налогоплательщик».

–И я тоже, – сказал вслух Тайсон. «Свое постыдное прошлое эти люди прикрывают роскошно обставленным существованием и неоправданной тратой денег в исключительно дорогих заведениях».Он с отвращением прочел еще несколько абзацев, чуя, что «Америкэн инвестигейтор» пытается четко дать понять, что дела скаредного налогоплательщика их интересует в гораздо меньшей степени, чем вероятность того, что Тайсон и Харпер уже успели поладить между собой. Он швырнул газету со злостью в сторону, потом открыл ящик прикроватной тумбочки и достал пачку сигарет, оставленную здесь еще в его прошлый приезд. Чиркнув спичкой, закурил, зверски затягиваясь крепчайшей сигаретой.

Марси вошла в спальню, держа поднос со стаканами ледяной воды и белого вина. Она дала ему воды и попыталась настоять на своем:

– Я отвезу тебя в больницу в Саутгемптон.

– Зачем? Кастрировать?

– Неплохая идея. – Она подобрала с пола газету и положила в ящик комода. Отпив глоток, Марси почувствовала, сколь терпким оказалось вино. – Интересная статья.

Тайсон отмахнулся.

– Надо сказать, что мне и в голову не могло прийти, что расследование по особо тяжким преступлениям можно проводить в коктейль-холле.

– Это лучше, чем в тюремной камере.

Марси предположила:

– Ты пытался сыграть на личном обаянии.

Тайсон понимал, что в словах Марси нет ни сарказма, ни упрека, только возможное объяснение его интереса к Карен Харпер.

– Я скажу тебе то, что ты не найдешь ни здесь, ни в другом месте. Если компрометируя эту женщину, я смог бы выиграть или проиграть дело, даже тогда бы я не пошел на это.

Марси понимающе кивнула.

– Но эти грязные намеки, только в смягченном варианте, ты уловишь даже в «Вашингтон пост». – Она добавила: – Во всяком случае, если ты хочешь попытаться пойти по этому пути, я даю тебе условное разрешение. – Она улыбнулась.

– Условное разрешение на что?

– На результаты твоего эксперимента.

Тайсон, мучимый жаждой, выпил почти всю воду.

Марси осторожно поинтересовалась:

– Она красивая?

Тайсон неоднократно слышал этот провокационный вопрос, поэтому знал правильный ответ, удовлетворяющий эго любой женщины.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь видела ее фотографию и поняла, что она не в моем вкусе. Такая вся с виду прилизанная, но раздражительная и слишком официозная – дорвавшаяся до власти голытьба. – Держа стакан на уровне глаз, Бен исподтишка через него наблюдал за Марси.

Марси, казалось, задумалась над высказыванием мужа, но если оно даже было сделано с долей фамильярности, она не указала ему на это. Вздохнув с некоторым облегчением, она заключила:

– Ну что ж, если это может помочь тебе, делай так, как считаешь нужным. А я одержу верх в своем деле. – Она заговорщически улыбнулась.

Тайсон докурил сигарету и бросил окурок в стакан.

– Что это тебя вдруг понесло к Пикару?

Марси пожала плечами и бросила небрежно:

– Любопытство. Я увидела его дом на другой стороне бухты. И вот как-то, катаясь в ялике одна, я подплыла к его дому. Он стриг траву на заднем дворе. Я представилась. Мы поболтали, потом я ушла.

– Если бы он жил где-нибудь в глубинке, думаю, что этой встречи никогда бы не произошло.

Она пристально посмотрела на него.

– Ты сейчас оттуда?

– Да. И когда я узнал, что ты там побывала, я сквозь землю чуть не провалился. Он, наверное, подумал, что все Тайсоны точат на него зуб. Может, мне маму вызвать из Флориды? Она бы быстренько своей клюкой пробила ему голову.

– Я хожу туда, куда хочу, так же, как и ты.

– Я полагал, что у тебя хватит ума не просить его относительно свидетельских показаний.

Она, съежившись, покачала головой.

– Я не просила.

– Хорошо. – Тайсон подложил подушку под голову. Свою беспомощность и внезапно одолевшую слабость он проклинал. Вкусив от лиха, начинаешь понимать, почему прикованные к постели люди иногда привередничают. Бен сказал примирительно: – Показания Пикара не имеют значения, поэтому тебе не придется любезничать с ним, если увидишь его еще раз. Ты можешь осадить его со свойственной тебе манерой, если хочешь.

– Спасибо за разрешение, но сомневаюсь, что еще когда-нибудь встречу его.

Тайсон пытался догадаться, о чем она думает. Такой ответ был не в ее характере. Видимо, на ее эмоциональный настрой давила усталость.

Марси села на пуфик, скинув сандалии. Держа на колене стакан вина, она придирчиво рассматривала пальцы ног.

Тайсону захотелось побыть одному. Он притворно зевнул.

– Я хочу вздремнуть немного. Ты не выключишь свет? Марси не пошевелилась. Она спокойно сказала:

– Я хочу поговорить с тобой о Давиде. Он увлекся этой девчонкой.

– Ну и отлично. Она симпатичная. Такая тучногрудая овечка, аж дух захватывает.

– Мне кажется, что они занимаются сексом.

– Ужасно.

– Это не... я не знаю, как мы должны реагировать на это.

– Ну если бы у нас была дочь, то мы бы огорчились, рассердились и обезумели от горя. Ну а про сына мы только можем сказать «ужасно».

– Ты что, издеваешься надо мной? Это серьезно. Мальчику только шестнадцать. Дело ведь не только в возможном моральном ущербе, но и в психической травме.

– Правильно толкуешь. – Тайсон осознавал, что временами призыв к родительской бдительности помогает вернуть заблудшую овцу в отчий дом. – Ты разговаривала с ним?

– Ну... вообще нет. Это мужской разговор.

Изменившись в лице, Тайсон выпалил:

– Что это значит?

– Ты знаешь. Подобные вещи с сыном должен обсуждать отец. Если бы я заговорила с ним, и мне и ему стало бы неловко.

– Ты знаешь, мне тоже как-то не по себе спрашивать, трахает ли он свою подружку. А почему, кстати, ты так думаешь?

– Ну... иногда такое чувствуется.

– Неужели? Это каким же образом?

– Ой, Бен! Перестань занудствовать! Неужели не видно, как люди меняются, вступая в половую связь?

– Ты меня начинаешь нервировать.

– Ты с ним поговоришь?

– Да. Завтра на борту.

– Ты собираешься на акул?

– Да.

– Почему это так важно для тебя?

– Мою бабушку сожрала акула. А теперь закрой дверь, я хочу поговорить с тобой на предмет секса.

Марси помешкала, потом встала и подошла к двери.

– Я думала, что ты устал.

– Я устал, но ты так цинична.

– Выброси Мелинду Джордан из головы, Тайсон. – Она закрыла дверь и, передразнивая его, спросила: – Хочешь посмотреть на настоящуютучногрудую овечку?

Тайсон снял халат и бросил его на пол.

– А ты хочешь посмотреть на мою рану?

Марси изогнулась дугой, расстегивая молнию на спортивном костюме. Спущенная до пояса одежда обнажила высокую молочную грудь, выступавшую лепниной над темно-бронзовым торсом.

Оторопело смотревший Тайсон, почувствовал клокочущий в теле вулкан.

Она лукаво посмотрела на него и спросила:

– А еще что-нибудь хочешь увидеть?

– Всю хочу.

Она спустила до щиколоток брюки, и ногой откинула одежду в сторону. С дымящимся фаллосом, как говорили древние, Тайсон взирал на торчащую щетинку ее лобковых волос, занимавшую больше места, чем какое-нибудь легкомысленное бикини, в котором Марси принимала ультрафиолет. Медленно ступая босыми ногами, Марси подкралась к постели.

– Какие будут предложения?

– Приоритет за женской половиной. Не думаю, что смогу пошевелить ногой. Она мне не помощник в этом грязном деле.

– Ты уверен, что хочешь этим заняться?

– Да. Пока тонул, умирал от желания.

Она оседлала мужа, подсовывая ступни под его ягодицы.

– Не тяжело?

– Нет. – Он ласкал ее неподражаемой красоты грудь, потом его рука медленно заскользила вниз, нащупывая мшистую кочку, пропитанную природной влагой. – Долго, Марси. Она кивнула.

– Хорошо делаешь. – Истомившаяся без мужской ласки, Марси отвечала нежным поглаживанием. – Если накачаем твое чудо до твердости колена, тогда займемся делом.

Он улыбнулся, ощутив на пальцах ее смазку. Марси наклонилась и поцеловала его в губы.

– Соленые.

Он лизнул влажный палец и, хитро подмигнув, сказал:

– Очень соленый.

– Ах ты, свинья!

Тайсон почувствовал, как ее рука направляет его. Она ерзала и покачивалась, пока полностью не увлекла его в себя, потом не меняя положения, Марси начала медленно и ритмично двигаться.

– Бен... о мой...

Он нежно касался ее бедер, спины, с усердием массировал стопы.

Марси, раскинув руки, припала к его телу, и они обнялись... Она набрала темп, и Тайсон услышал рядом с ухом ее учащенное дыхание. Она пробормотала:

– О, Бен, как я соскучилась по твоему...

– Это мой давно не гостил у тебя. – Он чуял, что она приплывает к экстатической точке, но не сразу, а небольшими спазмами чрева, будто легкие лунные приливы с дремотным всхлипом омывают берег. Она сделала короткий глубокий вдох, тело ее напряглось на мгновение и обмякло. Он сильно дернулся вверх, и острая боль пронзила его правое колено, отдавая вниз к стопе, но он подался еще вперед, и завоеванное блаженство смягчило боль. «Выйдя на орбиту», он чуть не потерял сознание.

Тайсон дышал глубоко и медленно. Он пробежал пальцами по ложбинке ее ягодиц, находя ее влажной от пота, как это обычно бывало, когда Марси испытывала оргазм.

Она шепнула:

– Ты в порядке?

Он кивнул.

– Да.

– Болит?

– Немного.

Она осторожно перевернулась на бок.

– Ты такой бледный.

– Вся кровь отлила вниз. Сейчас передохну.

Марси поднялась и пошла в ванную за аспирином и мазью.

Тайсон проглотил таблетку, а Марси трудолюбиво растерла линиментом колено. Он впал в полусон, но почувствовал, что она вновь ушла и вернулась с тазиком теплой воды и губкой. Она обмыла его гениталии, стерла влажной губкой соль с его тела. Укрыв мужа простыней, прилегла рядом.

– Тебе нужно как следует отдохнуть.

– Разбуди меня в четыре.

– О'кей. – Она крепко обняла его, и он тут же заснул в ее объятиях.

Марси подождала немного, потом вынырнула из постели. Она поставила часы на пол, выключила свет и, надевая на ходу халат, подошла к двери. Что-то заставило ее вернуться. Она взглянула на спящего мужа, освещенного бледным светом луны. Он никогда не спал, лежа навзничь, и в этом положении было что-то смутно тревожное. Она следила за его ровным дыханием и думала, что лучший человек, которого она когда-либо знала, вынужден страдать за прошлые грехи армии и страны. Марси на цыпочках покинула комнату и тихонько прикрыла дверь.

~~

Тайсон, открыв глаза, увидел через окно приход нового румяного дня, проворно разогнавшего ночные тени. Дотягиваясь и зевая, он слышал крики чаек и верещание соек, потом вздрогнул от сурового завывания какого-то судна, эхом раздававшегося над заливом. Ажурная зелень туи источала смолистый запах.

– Хорошо. Я жив, – сказал он сам себе. – Я дома.

 

Глава 25

Бен Тайсон мчался на «триумфе» на Шор-Парквей мимо ярко-желтых островерхих скал, мимо светлых кубиков домов. Над землей в пронзительной синеве стояло солнце, посылая колючие пульсирующие лучи на землю. Пекло нещадно. Слева он увидел парашютные вышки острова Конвей, а еще дальше бескрайние воды Атлантического океана.

Тайсон надел элегантный бежевый костюм из тончайшей шерсти, в котором он намеревался прибыть на место службы, хотя армейским приказом ему предписывалось явиться в военной форме.

– Ну, – сказал он вслух, – может быть, они не заметят.

Ему на память пришел первый день его службы, 15 сентября 1966 года. Тысячи призывников толпились перед кампусом Адельфийского университета. Отсюда специальные автобусы забирали новобранцев в призывной пункт, что на Уайтхолл-стрит в нижнем Манхэттене. Время сборов приходилось на шесть утра. И Тайсон до сих пор не мог понять, почему выбрано именно это время: то ли оттого, что армия любит начинать день на рассвете, то ли считалось, что умнее вывозить этих мальчишек из пригородов под покровом предрассветной темноты.

Он посмотрел на часы приборной доски автомобиля. В Форт-Гамильтон он должен добраться до пяти часов пополудни – довольно раннее время, решил он, чтобы доложить о прибытии прямо начальнику строевого отдела, но довольно позднее для начала медицинского осмотра, оформления документов, заполнения раздаточной ведомости и всех других формальностей, о которых он вспоминал с большим неудовольствием.

Тайсон взглянул на свои руки, крепко державшие руль, потом на спидометр. Двигался он со скоростью 65 миль в час, но поскольку торопиться ему было некуда, снизил скорость и повел «триумф» по правой стороне дороги. По радио Боб Дилан выводил прозрачно нежную песню «Мистер Тамбуринмен».

Впереди в полумиле от него массивный мост Верразано, соединял Форт-Гамильтон и Форт-Уодсворт. «Триумф» шел легко, дорога не была забита транспортом, над головой кружили чайки-крикуньи. Тайсон резко свернул на наклонный въезд. Миновав его, сделал несколько правых поворотов и подъехал к центральным воротам. Он остановился на минуту перевести дыхание и медленно подкатил к посту военной полиции.

Из будки вышла девушка лет двадцати с короткими рыжими волосами и широким приплюснутым носом. Тайсон вручил ей пропуск и призывные документы. Она быстро просмотрела их и вернула ему.

– Вы должны доложить о своем прибытии в штаб. Знаете, где это?

Некоторая бесцеремонность в обращении могла бы остаться Тайсоном незамеченной, будь он гражданским лицом. Но в данном случае спустить подобную заносчивость он не смог. Взглянув на медальон с ее фамилией, он сказал:

– В следующий раз, когда я буду проезжать мимо ворот, рядовая первого класса Нили, то прикреплю на бампер этой машины офицерские погоны, чтобы вы, как положено, отдали честь. И если я остановлюсь, вы будете обращаться ко мне не иначе, как «сэр».

Молодая женщина встала навытяжку.

– Слушаюсь!

Бесспорно, это всего-навсего обычные армейские будни, и данный инцидент лично к нему не имеет никакого отношения. Он сказал резко:

– Продолжайте!

Она отдала ему честь. Тайсон ответил на воинское приветствие первый раз почти за двадцать лет. Оглядевшись, он увидел справа выстроившиеся в ряд артиллерийские орудия, снятые с вооружения, слева стоял старый деревянный дом с вывеской, на которой значилось, что он когда-то принадлежал Роберту Э. Ли. Бен отметил, что дежурная часть оказалась местом на редкость чистым и ухоженным. Он невольно припомнил уборку территории до завтрака, которой ежедневно занимался весь гарнизон еще в первый срок его службы.

Тайсон не мог не заметить, что цвет и покрой форменной одежды изменились. Военнослужащие мужского и женского пола носили камуфлированную полевую форму, некоторым образом напоминавшую ту, которая в его бытность предназначалась только для Юго-Восточной Азии, он попытался представить себя одетым в современный камуфляж, но тщетно.

Тайсон подъехал к зданию, на котором висела доска с надписью: «Штаб командования подразделениями Нью-Йорка». Он остановился на стоянке для посетителей и заглушил мотор. Двухэтажное прямоугольное здание красного кирпича походило на начальную школу пятидесятых годов.

Поправив галстук, Тайсон взял папку и вышел из машины. Колено не гнулось, и от этого при ходьбе он подволакивал ногу. Распахнул стеклянные двери, прошел коридором в помещение с крашенными масляной краской стенами, еще больше усиливавшими первое негативное впечатление. Тайсон ступал по кафельному полу, вымытому до блеска, – характерная особенность всех военных учреждений.

Он дохромал до окошка, напоминавшего билетную кассу. Дежурный сержант – еще одна молодая женщина – подошла к окошку.

– Слушаю, сэр.

Тайсон подал призывные документы. Сержант взглянула на фамилию.

– О-о...

– Меня ждут?

– Так точно. Мы вас ждали. – Она смутилась, заметив штатский костюм, но ничего не сказала. Тайсон благодушно подумал, что доклад без формы на сегодняшний день посчитают самым незначительным нарушением. Женщина поставила галочку в дежурном журнале и, подав Тайсону для подписи, положила черную шариковую ручку. Тайсон колебался, потом поставил напротив своей фамилии подпись.

Дежурный сержант сказала:

– Добро пожаловать в Форт-Гамильтон, лейтенант! – Она вернула ему аккуратно сложенные документы. – Пожалуйста, поднимайтесь в кабинет начальника. Вверх по лестнице, потом направо.

– Спасибо.

По крайней мере, рассуждал Тайсон, проходя кривыми коридорами, никто здесь не говорит: «Счастливо оставаться». Он поднялся по широкой крутой лестнице и подошел к открытой двери с табличкой «Начальник отделения личного состава». Тайсон вошел в небольшой предбанник, в котором ютились четверо молодых военных: две женщины и двое мужчин. Он нашел, что присутствие этих женщин сбивало с толку, вносило реальность мироощущения в неестественное окружение.

Один из молодых людей, младший сержант, поднялся из-за стола.

– Чем могу служить?

– Лейтенант Бенджамин Тайсон прибыл для прохождения службы.

Он поискал за плечом Тайсона новоявленного офицера, потом понял ошибку:

– О да, сэр.

Тайсон промолчал, чувствуя, как остальные украдкой поглядывают в его сторону, и вручил молодому человеку свое предписание.

– Пожалуйста, следуйте за мной, лейтенант, – вежливо сказал сержант.

Тайсон пошел за ним в маленький кабинет с табличкой «Капитан С. Ходжез – заместитель начальника».

Кабинет, обставленный убогой мебелью, оказался пустым. Сопровождающий Тайсона сказал:

– Я дам знать начальнику, что вы прибыли. А вы можете подождать здесь, в кабинете. – И он прошел в смежную комнату.

Тайсон посмотрел в окно. Прямо над дежурной частью на большой высоте застыла массивная стальная конструкция моста, почти полностью закрывая небо с клубящимися облаками. За лентой пролива в миле отсюда, где этот мост бросил якорь на дальний берег Стейтен-Айленда, расположился Форт-Уодсворт, который подобно Форт-Гамильтону, где размещалась старая береговая артиллерийская батарея, предназначался для охраны нью-йоркского порта. Оборона страны, как размышлял Тайсон, намного упростилась за последнее столетие. Если какой-то корабль подплывал к проливу, он обязательно поднимал свой флаг. Если это судно неприятеля – начинали палить береговые орудия, корабль тоже отвечал огнем. В общем, тактика боя была довольно незатейлива. Каменные форты и военные корабли отличались живописностью. Рисуя в своем воображении морскую баталию, Тайсон подумал, что защищать нью-йоркский порт, должно быть, так же легко, как съесть кусок пирога.

Дверь в смежный кабинет заскрипела, и в проеме показался офицер.

– Тайсон?

Обернувшись, Бен быстро оглядел представшего перед ним человека в военной форме: по званию капитан, штабист, заместитель начальника строевой части, на груди медальон с фамилией Ходжез, награды и знаки отличия отсутствуют. Тайсон заметил на пальце кольцо военной академии Уэст-Пойнт. На вид ему было лет двадцать с небольшим, выражение лица неприятное, угрюмое. Манера держаться очень не понравилась Тайсону, его так и подмывало врезать капитану в челюсть, но, подчинив себя с превеликой неохотой армейской дисциплине, он отдал честь.

– Лейтенант Тайсон прибыл.

Ходжез небрежно ответил на воинское приветствие, потом, тряся бумагами, раздраженно заметил:

– Здесь говорится, что вы должны явиться с докладом в форме.

– У меня нет формы.

– А парикмахер есть?

– Так точно.

– Как вы смеете являться в таком виде? -Он пальцем ткнул в сторону Тайсона.

Тайсон молчал.

– Ну?

– Больше не повторится.

– Буду надеяться. – Только теперь до капитана Ходжеза дошло, что Тайсон стоит за его столом, а он сам находится перед ним. Он сказал резким голосом: – Выйдите оттуда. – Поменявшись с Тайсоном местами, он уселся на вращающийся стул. – Перед тем, как вы явитесь к начальнику, я хочу, чтобы вы оделись и подстриглись по уставу.

– Я бы хотел теперь же встретиться с начальником. Ходжез покрылся багровыми пятнами.

– Что?

–Капитан, я должен прибыть на место действительной службы до полуночи. Это неофициальный визит. Я бы хотел переговорить с полковником.

Ходжез, показалось Тайсону, порывался занести подобную просьбу в протокол. Он враждебно посмотрел на лейтенанта.

Тайсон же ответил ему незлобивым взглядом.

Поразмыслив, Ходжез пришел к выводу, что в таком виде лейтенант произведет нелестное впечатление на начальство, что окажется ему, Ходжезу, на руку. Он встал.

– Подождите здесь. – И исчез в смежном кабинете.

Тайсон облегченно вздохнул. В своем воображении он рисовал яркие сцены расправы над капитаном Ходжезом, ибо на такие акты провоцировала его внешность этого человека. Тайсон не отрицал возможности, что и сам Ходжез не преминул бы отомстить ему за столь грубое нарушение устава, значит, и он провоцировал капитана. Тайсон злорадно ухмыльнулся, думая, что мог бы еще больше уязвить эту штабную крысу, показавшись босым, в грязных джинсах, с волосами до плеч и с надписью на футболке «К черту армию!» Кстати, Ходжез тоже не выказал должной учтивости, видимо, напрочь забью о военной этике, которую обязан соблюдать любой офицер.

Тайсон еще раз окинул взглядом обшарпанный кабинет, на стенах которого висели диплом Ходжеза об окончании военной академии в Уэст-Пойнте, приказ о присвоении ему первого офицерского звания, несколько свидетельств об окончании курсов. В глаза бросился листок бумаги с напечатанным текстом, вставленный в рамку. Это был отрывок из прощальной речи генерала Макартура в Уэст-Пойнте.

"Тени прошлого настигают меня. Близится роковой час. В моей прежней жизни смешались все краски и оттенки, и только сны смутно напоминают мне о ней. Память о былых подвигах омыта слезами, взлелеяна и добыта кровью вчерашнего дня. Я тщетно вслушиваюсь в чарующие звуки сигнальной трубы, отдаленную барабанную дробь. В снах я слышу грохот орудий, треск ружей, тихую невнятную речь на поле брани.

Но вот на закате жизни я вновь возвращаюсь в Уэст-Пойнт. И эхо вторит: Долг – Честь – Страна.

Сегодняшний день возвещает о моей прощальной встрече с вами, но я хочу, чтобы вы знали следующее: когда я пересеку реку жизни, моими последними словами станут служение, служение и служение. Я прощаюсь с вами".

"Я понимаю, -думал Тайсон. – Мне хотят пришить какое-нибудь грубое нарушение закона".

От сознания того, что ему еще не раз придется столкнуться с настоящими солдафонами, пока все это закончится, Тайсону стало не по себе. Армия гораздо жестче обходилась со своими, чем с гражданскими лицами.

Дверь внезапно распахнулась, и Ходжез резко произнес:

– Полковник примет вас сейчас.

– Спасибо, капитан, – ответил Тайсон.

Ходжез посторонился, уступая ему дорогу. Тайсон шагнул в кабинет и остановился, как положено по уставу, в центре комнаты перед столом, за которым сидел полковник. Он отдал честь.

– Лейтенант Тайсон прибыл для прохождения службы.

Полковник молча ответил на приветствие, не вставая с места. Тайсон услышал позади себя шаги Ходжеза и скрип двери. Стоя навытяжку, с высоко поднятой головой, Бен все же сумел разглядеть человека, которому рапортовал. Это был коренастый мужчина лет пятидесяти с посеребренными сединой волосами. Одутловатое лицо, напоминавшее дрожжевое тесто, складки жира на шее, лежащие на воротничке армейской рубашки. Тайсон спохватился, что не знает даже имени этого человека, но потом решил, что это не имеет никакого значения.

Наконец полковник предложил ему сесть. Тайсон присел на стул напротив. – Спасибо, сэр.

Он не стал разглядывать кабинет, обставленный по-спартански: темно-серый стол, несколько виниловых стульев, жалюзи на окнах и кафельная плитка асфальтового цвета. Стены, выкрашенные той же масляной краской, что и в других комнатах здания, отсвечивали характерным блеском. Тайсон чуть ли не с нежностью, которую вряд ли раньше испытывал, вспомнил о своем офисе в корпорации «Перегрин-Осака». Тем не менее, в этом кабинете было то, чего не мог себе позволить Тайсон: стена за столом была увешана реликвиями военного времени, фотографиями, удостоверениями, благодарностями и другими знаками отличия. Он понимал, что наконец-то может повесить все свои военные вещички в новом офисе, но едва ли отважится на это.

Начальник строевого отдела задал не относящийся к делу вопрос:

– Доводилось ли вам раньше бывать в Форт-Гамильтоне?

Он говорил басовитым голосом, выпуская из носа струю сигарного дыма, медленно расползавшегося по всей комнате. Тайсон ответил:

– Никак нет.

– Не заблудились по дороге?

– Никак нет. – Тайсон посмотрел на собеседника, носившего в петлицах подполковничьи серебряные дубовые листья, а не орлов, как полагалось полковнику. Поверх правого кармана был приколот значок с фамилией Левин.На краю стола стояла табличка: ПОДПОЛКОВНИК МОРТИМЕР ЛЕВИН.

Подполковник спросил без обиняков:

– Что, удивлены, увидев перед собой еврея?

Тайсон перебрал в уме несколько возможных ответов, но ни один из них не мог принести ему пользу, поэтому он только сказал:

– Сэр? – что явилось ничего не значащим ответом на военном языке старшему по званию офицеру.

Левин хмыкнул, не вынимая погасшую сигару изо рта.

– Это, как я понимаю, светский визит.

– Так точно. Я хотел отрекомендоваться. – Тайсон притворно откашлялся. – Подполковник, я решительно настроен подать официальную жалобу... согласно статье 138-й «Кодекса военных законов» на предмет неуважительного ко мне обращения капитана Ходжеза.

– Вот как? – Левин оценивающе посмотрел на Тайсона и кивнул. – Лучшее средство защиты – нападение. Не пытайтесь смешивать эти два понятия, Тайсон. Почему бы вам просто не пригласить капитана Ходжеза в гимнастический зал? Я люблю смотреть, как офицеры выясняют там свои разногласия. Пять раундов, вес боксерских перчаток не больше шестнадцати унций, присутствие рефери обязательно.

Тайсон посмотрел подполковнику в глаза и отметил, что тот не отличался ни словоохотливостью, ни остроумием.

– Пожалуй, я так и сделаю, – ответил Бен.

– Хорошо. Послушайте, Тайсон, мой долг приветствовать вас в Форт-Гамильтоне и устроить встречу с полковником Хиллом – командиром дежурной части. Но, если говорить начистоту, полковник Хилл считает ваше присутствие здесь нежелательным и, пожалуй, не захочет с вами встретиться, поэтому не досаждайте никому, прося его аудиенции. А также не стоит появляться на неофициальных встречах, на которые вас будут приглашать. Пожалуйста, устройте так, чтобы вы питались отдельно. Я ясно изъясняюсь?

– Так точно.

Левин подпер рукой щеку и задумался. Он смотрел на Тайсона немигающим взглядом.

– Допустим, что вы уже доложили о своем прибытии, поэтому вам не придется возвращаться за формой. Хорошо?

– Так точно.

Левин порылся в бумагах на столе и нашел то, что искал.

– В вашем предписании говорится, что вы должны явиться с паспортом. Он при вас?

Тайсон помешкал, потом ответил:

– Так точно.

Подполковник Левин протянул руку.

– Можно взглянуть?

Тайсон похлопал по нагрудному карману и достал паспорт. Он положил его на ладонь подполковника.

Полистав документ, Левин удивленно покачал головой.

– Смотрю, где вы только ни побывали.

– Так точно.

Он сунул паспорт в верхний ящик стола и закрыл его, потом, сложив руки перед собой, спокойно посмотрел на Тайсона.

– По чьему распоряжению вы забрали мои паспорт?

Левин пожал плечами.

– Не знаю, что вам и сказать. Это мои приказы. Можете обратиться с этим в госдепартамент или министерство юстиции. Но туда вы сможете поехать только по разрешению. – Он добавил: – Имею предписание из Пентагона временно трудоустроить вас в моем офисе, значит, я являюсь вашим непосредственным командиром. Однако я не думаю, чтобы вы захотели находиться вместе с капитаном Ходжезом, поэтому постараюсь подыскать для вас работенку вне стен этого здания.

– Слушаюсь.

Дышал Левин, как старый астматик, тяжело, со свистом.

– Есть что-нибудь в нашей части такое, чтобы могло бы заинтересовать вас?

Тайсон и не думал скрывать своего раздражения.

– Нет ничего.

Оплывшее лицо Левина, казалось, застыло на мгновение, но потом снова размякло. Он раскурил сигару и выпустил клуб дыма.

– Армия дала мне несколько специнструкций. Я должен найти вам поручение соответствующее вашим способностям и опыту. – Он листал толстое досье Тайсона. – Вы ведь офицер пехоты.

– Был им менее двух лет, и то давным-давно. Зато совсем недавно я был вице-президентом крупной аэрокосмической корпорации.

– Вот как? – Левин бросил сигару в кофейник. – Мы подыщем что-нибудь для вас. Между прочим, вам известно, какое у вас жалованье?

– Никак нет.

– Вам положили 1 796 долларов в месяц. Не значит ли это, что нынешний призыв в армию подорвет ваше финансовое положение?

– Мягко сказано. На самом деле, сэр, если служба продлится достаточно долго, мне придется продать дом.

Левин потер щеку.

– Я не думаю, что ваша служба затянется. Но, пожалуйста, держите меня в курсе ваших финансовых дел.

– Зачем, позвольте вас спросить?

– Ну, армия поможет вам каким-то образом. Можно воспользоваться кредитом. Согласны?

– Спасибо. – Тайсон знал, что подполковник не был лично заинтересован в этом, а вот правительство беспокоилось о его благополучии, почему Левин и завел этот разговор. Он хотел посмотреть, как отреагирует на него Тайсон. В Америке, как он знал, самой страшной бедой, которая может обрушиться на голову гражданина, является не тюремная решетка, а его некредитоспособность. Запятнанная репутация, разрушенная семья, душевный и физический кризис не шли ни в какое сравнение с его финансовым положением. Тайсон был рад узнать, что правительство имеет касательство к этому вопросу.

– Я убежден, – сказал Левин, – что вы изыщете возможность не продавать дом. Кстати, это напомнило мне, что по инструкции дежурная часть обязана выделить жилье для вас и вашей семьи, хотя у нас здесь немного тесно.

– Спасибо, подполковник, но не думаю, что моя семья приедет сюда, к тому же я бы не хотел, чтобы из-за меня выгоняли на улицу другого офицера и его семью. Если у начальства нет возражений, я бы хотел продолжать жить в своем доме, тогда мне не потребуется никого стеснять и пользоваться казенным жильем.

Левин навалился грудью на стол.

– Позвольте мне выразиться более точно, лейтенант. Армия приказывает вам занять квартиру для семейных офицеров. Честно говоря, армия не желает давать повода печати и обществу думать, что вы поставлены в стесненные обстоятельства. Вам предписывается поселиться в квартире с двумя спальнями в кирпичном доме, и завтра же утром на двери будет висеть табличка с вашей фамилией. Она уже частично обставлена, и вам разрешено перевезти за счет государства все необходимое для хозяйства. Вам также разрешается привезти жену и сына, хотя вы можете этого не делать. Ясно?

– Никак нет. Не совсем. Мне придется жить на территории части?

– Боюсь, что да.

– Это незаконно, – кипятился Тайсон, – Это чересчур жестокое испытание. Я не вижу смысла так строго меня ограничивать.

Левин откашлялся.

– К сожалению, смысл есть. Предварительное расследование вашего дела проводится по статье 31-й «Кодекса военных законов», поэтому военная прокуратура имеет полное право вводить некоторые ограничения с тем, чтобы обеспечить вашу готовность к этому расследованию. Следуя своему моральному и юридическому долгу, вы должны подчиниться приказу.

Тайсон, удрученный услышанным, кивнул.

– Я знаю все это, подполковник. Каким образом будет ограничиваться моя свобода?

Левин сосредоточенно всматривался в пункты циркуляра, выданного ему командиром части.

– Ваше обязательное пребывание в форте с ноля часов ночи до шести утра. Тем не менее вы можете уезжать на ночь, предшествующую вашим выходным дням. Вам разрешается совершать поездки не дальше пятидесяти миль от места службы.

Отчаявшийся Тайсон заметил:

– Моя семья теперь живет на Лонг-Айленде, а это, как вы знаете, находится почти в ста милях отсюда.

– Значит, вы не сможете навещать своих домашних.

– Это не ограничение свободы, а просто произвол.

– Не думаю, лейтенант, что отказ армии позволить провести лето в Гемптоне можно назвать произволом. У вас здесь будут некоторые обязанности, и нет никакого смысла мотаться туда каждый день после работы, а потом обратно возвращаться к полуночи. Ваше передвижение ограничивается пятьюдесятью милями, к тому же вам не разрешается путешествовать по морю и по воздуху, не уведомив меня или командира части. – Левин помялся немного, потом, отвернувшись в сторону, добавил: – У меня сложилось впечатление, что вы не живете с женой.

– Некоторое время не жил. Но теперь мы снова сошлись.

– Ну, тогда... – Левин посмотрел на приказ, подняв кустистые брови. – У вас ведь основное место жительства в Гарден-Сити. Это как раз в пятидесяти милях отсюда, если не ошибаюсь.

– Так точно. Это мой дом, который, видимо, мне придется продать.

– Лейтенант, пока что до этого дело не дошло. Ваша жена могла бы переехать в Гарден-Сити. Практически вы можете проводить выходные дома. Или ваши домочадцы, если захотят, пусть приезжают сюда, в отведенную вам квартиру.

– Подполковник, ноги моей жены не будет в казенном доме.

Левин отвечал раздраженно:

– Знаете ли, вмешиваться в ваши личные дела не входит в мои обязанности. Вы сами составите график посещения семьи, лейтенант.

– Слушаюсь.

Подполковник нервно забарабанил пальцами по столу. Через некоторое время он сказал:

– Я понимаю, как это греет душу.

– Разве это греет?

– Да. Наложение некоторых запретов вынуждает правительство рассмотреть ваше дело без проволочек. Вы имеете право на безотлагательный суд или же в течение девяноста дней получите решение военной прокуратуры о том, что дело возбуждено не будет. Гражданские суды могут не знать, что значит безотлагательный судебный процесс, но судебное разбирательство в трибунале всегда проходит быстро. Поэтому нет худа без добра. Отсчет времени вашей мнимой службы начался с той минуты, как вы вошли в этот кабинет. До середины октября так или иначе все закончится.

– Понимаю.

Левин смягчился и заговорил дружелюбнее.

– К тому же ограничения не будут очень обременительными. Никто за вами не следит, но благоразумие и осторожность не помешают.

– Слушаюсь.

– Между прочим, есть ли еще какие-нибудь адреса, по которым вы можете проживать?

– Так точно. Из газет явствует, что я временно обитаю в фешенебельном квартале Ист-Сайда.

– Да у вас адресов больше, чем у меня ванных комнат.

– Так точно.

– Мне нужны адреса в Ист-Сайде и Саг-Харборе. Передайте их Ходжезу.

– Слушаюсь.

Левин перевернул страницу досье Тайсона.

– Два Пурпурных сердца. Где и когда?

– В правое колено и правое ухо.

Сузив щелочки усталых глаз, подполковник сфокусировал взгляд на искромсанном ухе Тайсона.

– Я заметил, что вы хромаете. Это что, результат ранения?

– Так точно.

– Вы годны к строевой?

– Никак нет.

– Ну, к тому-то, что они затевают, вы вполне пригодны.

Тайсон промолчал. Подполковник заметил простодушно:

– Признаться, я вас не ждал.

– Я на девяносто процентов был уверен, что не приеду.

Левин улыбнулся.

– Мой адвокат, – добавил Тайсон, – пустил в ход все свое влияние в федеральном окружном суде, чтобы этот призыв в армию отменили.

– Это меня не касается. Теперь вы уже здесь и имели право доложиться, как приказано, в форме или без нее.

– Так точно. Так мне сказал мой адвокат.

– И последнее. Ваша присяга. Они требуют, чтобы вы снова присягнули, и просили меня проследить за этим после вашего приезда.

Тайсон почувствовал, что загнан в угол. Левин не скрывал, что армия и правительство все продумали до мелочей: изъятие паспорта, фиксация места проживания, привод к присяге. Трах! Бах! Мы заполучили тебя. Теперь ты от нас никуда не денешься.

Левин передал Тайсону листок бумаги.

– Нет необходимости читать это вслух. Прочтите про себя и подпишите. – Подполковник затянулся сигарой.

Тайсон прочел «Я, Бенджамин Тайсон, получив офицерское звание старшего лейтенанта вооруженных сил США, торжественно клянусь (или заявляю), что буду укреплять и защищать конституцию Соединенных Штатов от всех врагов, внешних и внутренних, что также стану носителем истинной веры и преданности; что добровольно возлагаю на себя эти обязательства без мысленных оговорок и без умышленных уклонений; и что я буду верой и правдой служить там, где велит мой долг офицера; да поможет мне Бог».

Тайсон оторвался от выспренних строчек и увидел, что Левин протягивает ему ручку. Бен колебался, потом взял ее, отметив про себя совершенно не к месту, что это была хорошая уотермановская авторучка.

– У меня есть несколько оговорок.

– Вот как?

– Поэтому... можно я здесь напишу их?

– Лучше не надо. Послушайте, лейтенант, вы служите в армии, это – воинская присяга, а не контракт с исправлениями. Подписывайте ее такой, какая она есть, или вовсе не подписывайте.

– Тогда я отказываюсь подписывать.

– Отлично. Верните мне это.

Тайсон передал ему бумагу и ручку. В комнате воцарилось гробовое молчание. Потом вдруг Левин спросил:

– Вы рыбу ловите или попусту теряете время?

– И то, и другое.

– Недалеко отсюда в бухте Шишпед замечательно клюет. – Он посмотрел на часы. – Думаю, что если капитан Ходжез принял вас не совсем радушно, это не есть презумпция виновности.

– Тогда что это, подполковник?

– Это нагнетание обстановки. Кругом газетно-журнальный беспредел, не исключены демонстрации, повсюду снуют искатели занятных кунштюков. Форт наш тихий, маленький и уютный. Всего-то здесь около пятисот военных. Людям нравится здесь. Я сам родился и вырос в нескольких милях отсюда. На Брайтон-Бич.

– Я не просил вас приезжать сюда, подполковник.

– Нет. Но армия сделала вам одолжение и дала назначение сюда, однако для вас, как я вижу, это небольшая честь. Я лично считаю, что вас следует отправить на какую-нибудь базу на юге страны. Такое место, как Форт-Брэгг с тамошним «обществом» в кавычках, подойдет вам как нельзя лучше. Мы слабо оснащены, чтобы обеспечить всем необходимым работу тыла, в случае... здесь налицо законное судопроизводство. Это будет промежуточное разбирательство. Теперь вы понимаете, Тайсон, что карьера нескольких офицеров, включая мою и капитана Ходжеза, несущих ответственность за вас и за выполнение приказов, соблюдение дисциплины в части, может быть подвергнута риску.

– Я понимаю ваши чаяния и постараюсь не добавлять вам забот.

Левин кивнул, потом вынул изо рта сигару и взглянул на разложенные на столе бумаги. Помолчав немного, он заговорил снова, уже как начальник строевого отдела, дающий новоприбывшему настоятельный совет.

– Я не знаю, как с вами обращались ваши гражданские коллеги последние несколько месяцев, но здесь вы не больше чем офицер, и если вы будет вести себя таким образом, тогда с вами станут обращаться, как с индивидуалистом, даже такие люди, как капитан Ходжез. – Он перевел дыхание и закашлялся. Передохнув немного, добавил: – Пока будете здесь, старайтесь изо всех сил. Когда выйдете отсюда свободным человеком или под стражей, то сможете оглянуться назад с чувством того, что действовали правильно и достойно.

– Слушаюсь. Я понимаю это.

– Хорошо. – Левин заговорил свободнее: – Я бы хотел, чтобы мы пообедали вместе. Потолкуем о делах. Ждите меня в офицерском клубе в восемнадцать ноль-ноль.

Тайсон назначил на это время встречу со своим приятелем в Манхэттене и, естественно, автоматически поставил на ней крест, вспомнив, что он в армии, а в армии желание старшего офицера – непосредственный приказ.

– Слушаюсь. Офицерский клуб, в шесть часов.

– Вы произнесли это по-своему, а я по-своему, так будьте же там.

– Слушаюсь.

– Уходя, подойдите к капитану Ходжезу. Пусть он запишет ваши адреса. Пока все.

Тайсон встал.

– Слушаюсь. – Отдал честь, повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

~~

Тайсон стоял у стола Ходжеза, но капитан, склонясь над бумагами, решительно не хотел его замечать. Бен достал из нагрудного кармана записную книжку и написал адреса, о которых просил Левин. Положив листок бумаги перед Ходжезом, он сказал:

– Подполковник Левин попросил меня передать вам это...

– Отлично. – Не поднимая глаз от документов, Ходжез добавил: – Возьмите этот пакет. Ознакомьтесь с частью и ее сооружениями.

Тайсон взял объемистый коричневый конверт, набитый бумагами, и сунул в папку.

Ходжез бросил небрежно:

– Начните ознакомление с завтрашнего дня.

– Слушаюсь. – Тайсон направился к двери.

– Тайсон?

– Так точно.

Ходжез посмотрел угрюмо ему в глаза:

– Намэтого не нужно было.

Бен не понял, кого именно Ходжез имел в виду: то ли себя и Левина, то ли Форт-Гамильтон и в целом армию, то ли офицерскую службу и страну. Поэтому ему ничего не оставалось как сказать безликое:

– Никак нет.

– Если у вас когда-нибудь возникнет необходимость прийти в этот кабинет снова, а я надеюсь, этого не случится, полагаю, что вы будете похожи на солдата.

Тайсон сделал шаг к его столу. Он хотел спросить этого молодого штабиста, что он, черт его побери, знает о том, что значит быть солдатом. Бен набрал в легкие побольше воздуха, стараясь подавить обиду. Ходжез с перекошенным злобой лицом пожирал его взглядом.

Тайсон ответил как можно спокойнее, прилагая всю силу воли, чтобы не вспылить.

– Всего доброго, сэр, – и быстро покинул кабинет.

Лавируя между столами предбанника, он почти выбежал в коридор, спустился по лестнице, миновав дежурный пост и наконец вырвался, распахнув стеклянные двери, на залитую померанцевым солнцем стоянку. Дойдя до машины, бросил папку на переднее сиденье и сильно наподдал дверь ногой. Оставшаяся вмятина на панели удесятерила его гнев, и он дал волю своим эмоциям. Черт возьми! Черт! Он вдруг оглянулся и посмотрел на здание штаба. На втором этаже у раскрытого окна маячила кряжистая фигура подполковника Мортимера Левина, который стоял с заложенными за спиной руками, попыхивая сигарой и с любопытством наблюдая за разъяренным Тайсоном.

Бен взял себя в руки, сел в автомобиль и отъехал от штаба. Шурша шинами по узким улочкам воинской части, он наконец осознал, что служит в армии. Он повторил вслух:

– Я в армии. Я в армии.

Его первый срок службы и последующее освобождение не дали ему ощущение, что он покончил с ней раз и навсегда. Случалось, что он маялся от чувства невыполненного долга перед армией, своей страной и перед самим собой.

И вот настало время, как сейчас чувствовал он, последнего сбора, заключительного призыва к оружию, который являлся продолжением службы после долгого отпуска. Он не знал, когда она окончится, но впервые здесь, в Форт-Гамильтоне, понял, что это наконец случится.

 

Глава 26

Бенджамин Тайсон поднялся по высоким ступенькам в офицерский клуб, размещенный в артиллерийском форте из серого гранита.

Фойе и идущие буквой V арочные коридоры были сооружены из камня и кирпича и местами оштукатурены. Светильники, сработанные из черной сварочной стали, подсвечивали снизу стены и пол, выложенный узорчатой плиткой. Когда-то это здание было фортом, смотрящим на внешний мир своими бойницами, но теперь эти отверстия заложили кирпичом.

Молодой человек лет двадцати в сером костюме поинтересовался:

– Ваша фамилия, сэр?

– Тайсон. Где здесь бар?

Мужчина не обратил внимания на его вопрос:

– Можно посмотреть ваше удостоверение, лейтенант?

Тайсон спросил небрежно:

– А зачем?

– Таков порядок.

Тайсон показал ему свои водительские права, дежурный проверил по списку его фамилию и попросил Тайсона расписаться в указанном месте, затем поблагодарил.

– Спасибо, сэр. Бар направо.

Тайсон прошел по сводчатому коридору. Низкие арки тупиков по правой стене уходили вглубь по направлению течения в проливе. Это были в прошлом казематы, где устанавливались большие пушки, выходящие стволами на море. Бойницы здесь тоже заделали кирпичом.

Он вошел в длинную без единого окна палату, иначе это помещение никак не назовешь, которая, должно быть, в свое время служила складом для пороха и ядер, а спустя много-много лет превратилась в славное место отдыха. По левой стене от одного угла до другого тянулся бар, а по правой стояли столики. Написанная от руки вывеска гласила: «БАР ПАТРИОТОВ».

Тайсон оторопел, завидя в нем больше штатских лиц, чем офицеров в военной форме. Он предположил, что клиентуру заведения составляли вышедший в отставку личный состав части, работники правительственных учреждений, столичный люд и супружеские пары.

Убранство зала не уступало дорогому пабу в Ист-Сайде, но высокопоставленные посетители отсутствовали. Его особенно поразило, что клиенты вели себя раскованно, но не шумно. В баре стоял цикадный звон, нарушаемый одиночными взрывами смеха какого-то капитана, перед которым лейтенант решил блеснуть остроумием.

Тайсон нашел подполковника Левина сидящим в дальнем углу бара. Подойдя к нему, он сказал:

– Добрый вечер, подполковник.

– Добрый вечер, лейтенант. Присаживайтесь.

Тайсон оперся на высокий стул. Взгляд Левина любовно скользил по историческим аркадам военной обители. Не глядя на Тайсона, он спросил:

– У вас была возможность осмотреть клуб?

– Никак нет. Я только пришел сюда.

– Между прочим, интересное место. Ничего подобного больше не существует. Это достопамятное место истории страны.

– Вот как?

– Да. Об этом говорится в справочнике части. Я вам советовал его прочесть.

– Так точно.

– Хотите стать членом клуба?

Тайсон закурил сигарету.

– Не очень.

– Каждый офицер почтет за честь стать членом клуба.

– Так точно. Я знаю.

– Так вот, я взял на себя смелость записать вас сюда.

Тайсон затянулся сигаретой.

– Спасибо, подполковник.

Словно оценивая взглядом новичка, Левин спроси:

– Что вы пьете, Тайсон?

Бену показался странным подобный вопрос, словно Левин интересовался его религиозными убеждениями. Можно подумать, что кто-нибудь всю жизнь пьет одно и то же. Он с любопытством посмотрел на этого человека, сущность которого никак не мог постичь: подполковник вооруженных сил США был нью-йоркским евреем. Тайсон пытался мысленно расщепить столь сложную молекулярную конструкцию, которая никак не могла существовать в природе.

– Тайсон? У вас со слухом плохо?

– Извините, подполковник. Виски с содовой.

Левин обратился к барменше:

– Салли, познакомься. Это лейтенант Тайсон – новый член нашего клуба.

Средних лет женщина дружелюбно улыбнулась ему.

– Добро пожаловать в Форт-Гамильтон... лейтенант.

– Спасибо, мэм.

Она недоуменно смотрела на его длинные волосы, думая, что звание лейтенант никак не сочеталось со зрелым возрастом ее нового клиента. Вдруг лицо ее оживилось:

– О, полиция.

Это стало логическим завершением ее мысли. Лейтенантом полиции вполне возможно стать и в сорок, таким образом, Салли подогнала возраст Тайсона к его званию.

Тайсон ждал поправки Левина, и тот «выкрутился».

– Нет, это лейтенант Бенджамин Тайсон из вооруженных сил США, которого подозревают в убийстве. Салли замерла за стойкой с открытым ртом.

– О-о-о... да.

Бену пришлась по душе такая прямолинейность, он сразу же проникся теплым чувством к подполковнику.

Мортимер Левин сообщил Салли, что лейтенант пьет исключительно виски с содовой, и Тайсон уже предвидел, что в следующий раз ему, не спрашивая, нальют то же самое.

Для себя Левин заказал еще одну порцию «Манхэттена», потом спросил:

– Вы получили деньги? Вам начислили некоторую сумму.

– Никак нет. Мой адвокат посоветовал мне не принимать никаких денег.

– Да? Тогда не платите ему,и посмотрите, даст ли он вам тот же совет.

– Слушаюсь. Теперь вы понимаете, почему я не в курсе моего вступления в клуб. Я подписался там, где мне приказали, но есть такие вещи, которые я не могу и не сделаю по совету адвоката. С другой стороны, мне посоветовали вести себя как положено офицеру, влиться в коллектив и притерпеться к нынешнему положению, поэтому я нахожусь, так сказать, в затруднении и, надеюсь, меня простят, если я не похож на большинство новоиспеченных лейтенантов.

Левин оборвал его:

– Я уверен, что не только по совету адвоката вы не желаете приспосабливаться к жизни в форте.

– Совершенно верно, подполковник. Не обижайтесь, но в гражданском обличье я себя лучше ощущаю. – Левин раскурил новую сигару. Бен продолжал: – Как вы сами изволили заметить, я немного староват для погон старшего лейтенанта.

Барменша поставила перед ними напитки и подала счет. Левин поднял стакан.

– Будьте здоровы!

Тайсон повторил его жест, но не коснулся стакана Левина.

Мужчины выпили, и подполковник дал последнее наставление:

– Завтра вы получите удостоверение личности, направление на медосмотр, форму и все остальное. Начните день пораньше. Надеюсь, что вы твердо обоснуетесь в армии и будете готовы к службе послезавтра.

– Слушаюсь. К какой службе?

– Министерство обороны прислало соответствующую инструкцию командиру части, а он, в свою очередь, приказал мне найти вам временное поручение с тем, чтобы у вас оставалось свободное время на решение личных проблем, которые могут возникнуть в результате вашего неожиданного призыва в армию. А также вам дается время заниматься любыми неотложными юридическими вопросами. – Левин выудил из своего коктейля душистую вишенку и, съев ее, сказал: – Другими словами, вы будете служить под моим началом.

– Почему бы мне тогда просто не докладываться каждое утро, а потом убывать по собственному усмотрению?

– Я думал об этом, Тайсон. Но это идет вразрез с этикой военной службы и, как я подозреваю, никак не вяжется с вашим отношением к работе. Конечно, временные поручения скучны, унизительны и аморальны...

– Так точно. – Тайсону пришло на память то время, когда он был мальчиком на побегушках. Казалось, что выполняешь какую-то работу, а на самом деле сплошное прозябание. Но это было тогда, а сейчас он лучше проведет время до суда со своей семьей и адвокатом.

– Вы заметили, что это гранитное здание треугольной формы? – спросил Левин.

– Так точно.

– Это был капонир старого форта.

– Я так и подумал.

– Не иронизируйте, лейтенант. Капонир – это укрепления, защищающие часть суши за береговой артиллерией. Кстати, сейчас там находится музей защиты порта. Знаете, что у нас есть такой музей?

– Так точно. Мне дали проспект вместе со справочником.

– Хорошо. Им заведует один парень по имени доктор Расселл – прелюбопытный экземпляр человеческого рода. Он теперь уже не военный, просто остался после службы. А он, между прочим, здесь. Вон там. – И Левин кивнул в сторону столика, стоявшего в углу. Тайсон прищурившись увидел высокого и сухого, как жердь мужчину, на вид которому было не больше тридцати, мирно беседовавшего с тремя штатскими.

Подполковник не отступался.

– Я говорил с ним о вас. Вы будете его заместителем.

От неожиданности Тайсон не мог вымолвить ни слова.

Левин обеспокоенно спросил:

– Что-нибудь не так?

– Ну... я не знаю...

– Послушайте, Тайсон, я оказываю вам любезность. Во-первых, эта работа не займет у вас много времени и сил. Во-вторых, она достойнее тех, которые я мог бы подыскать для вас. В-третьих, к гражданской деятельности такого плана стремятся все категории работников форта, к тому же музей выделит вас из числа ваших коллег-офицеров. А вашим непосредственным наставником будет доктор Расселл – гражданское лицо и отличный парень. В-четвертых, музей находится в нескольких шагах от офицерского клуба, поэтому, если вам наскучит, можете поболтаться здесь. И в заключение – музей представляет несомненный интерес. Ну так что вы скажете?

– Я... не знаю... Я должен буду носить форму?

– Только в некоторых случаях: во время приезда высоких чинов и школьных групп.

– Школьных групп?

– Да. Будете проводить экскурсии со школьниками. В старших классах.

– Экскурсии?

– Может быть, вам еще выпить, чтобы уши не закладывало? – Он позвал барменшу. – Еще по одной, Салли. – Левин посмотрел на Тайсона и нетерпеливо сказал: – Послушайте, лейтенант. Я выполняю приказ, стараясь устроить вас получше. Между прочим, музейная работа – это благодать. Соглашайтесь.

– Я согласен.

– Отлично. Чуть позже я представлю вас доктору Расселлу.

– Слушаюсь, – смиренно отвечал Тайсон.

Подполковник выпил сразу половину коктейля, и Тайсон заметил, как зарумянилось его бледное лицо, а дыхание стало не таким затруднительным. Тайсону пришло на ум, что подполковник Левин каждый вечер в это время выглядит довольно сносно.

Левин пытался сразу все рассказать о части и предупредить о подводных течениях ее коллектива.

– В отделе по общественным делам весь день околачиваются репортеры. Форт-Гамильтон не является секретным объектом, поэтому мы не можем остановить поток работников прессы, пока не получим специального приказа.

– Понимаю.

– Однако в это заведение они не вхожи, потому как этот клуб частный.

Тайсон кивнул.

– Да, меня тоже сначала не хотели пускать.

– И очень многих других благодаря вам. Дело в том, что журналисты могут устроить вам засаду в любом другом месте на территории части, кроме музея и клуба. Эти инструкции передало министерство обороны средствам массовой информации. Имейте в виду, что вы в полной безопасности как s музее, так и в клубе. Считаю, что вам пора проявить рассудительность в отношении газетчиков. В прошлом, как мне стало известно из вашего досье, вам были присущи прозорливость и трезвый расчет.

– Это ваше личное мнение, подполковник, или комплимент? – спросил Бен.

– И то, и другое. Вопрос исчерпан. – Левин предложил: – Берите свой стакан и идемте со мной. – Поднявшись, он неустойчивой походкой направился к столу Расселла. Левин обратился к директору музея: – Доктор Рассел, позвольте мне представить вам лейтенанта Тайсона.

Расселл встал и крепко пожал Тайсону руку.

– Подполковник сказал вам, что мне нужен ассистент?

Ответив утвердительно, Бен отметил про себя, что доктор Расселл обладал приятным тембром голоса. Директор музея был почти одного роста с Тайсоном, но от ужасной худобы казался выше. Носить мятый костюм для музейного работника считалось в порядке вещей, к тому же он болтался на нем, как на пугале.

Доктор Расселл представил Тайсона своим знакомым, те скорее обрадовались, чем огорчились, будто их ввели в сказочный круг знаменитостей. Тайсон привык к бурной реакции людей, узнающих его подноготную, и всегда первые несколько секунд, услышав его фамилию, они невольно рассматривали Бена, решая, рады они этому знакомству или нет.

Левин, Расселл и те трое завели светский разговор, а Тайсон стоял рядом и пил виски. И тут Расселл обратился к нему:

– Я всегда считал, что экскурсии лучше проводить офицеру в форме. Я рад, что такая возможность наконец-то представилась.

– И я тоже, – ответил не без иронии Тайсон.

Насупя брови, Расселл, казалось, обдумывал свои слова.

– Конечно, – добавил он, – я понимаю, что вся эта затея не рассчитана на долгое время. Вы ведь здесь не надолго, верно?

– Думаю, что нет.

Подполковник Левин взял Тайсона за руку и объявил:

– Господа, нас ждет обед.

Тайсон и Левин вышли из бара, и в коридоре подполковник заметил:

– Доктор Расселл несказанно рад взять вас на борт.

– И несказанно опечалится, когда я уйду, – сострил Тайсон.

Они вошли в средних размеров обеденный зал, сверкающий новизной после недавнего ремонта. Сквозь широкие окна были видны сгущающиеся сумерки. Левин пояснил:

– Его недавно пристроили. Архитекторы и строители приложили все силы, чтобы новое здание органично примкнуло к старому форту, но доктор Расселл пришел в ужас, узнав, что мы затеваем. Хотя всем остальным очень нравится здесь.

Большая часть столов пустовала, и Левин попросил хозяина заведения устроить их подальше от любопытных глаз. Им показали столик рядом с открытым окном, выходившим на пролив. Волны монотонным плеском нарушали непривычную тишину. Тайсон сказал:

– Вот в этом зале можно расчудесно провести суд.

Подполковник ответил не сразу.

– Я думал об этом, но для тех, кто привык здесь обедать, это будет крайне неудобно.

Тайсон положил на колени голубую салфетку.

– Потрясающий вид из окна. – Помолчав, спросил: – А где же вы тогда проводите судебные процессы?

– Да у нас есть небольшое помещение в здании военной прокуратуры, но оно не приспособлено для такого рода процессов.

– Меня никогда не переставало удивлять, почему в армии нет домов правосудия?

– Может быть, потому что нет постоянной надобности созывать суд, – Левин пожал плечами. – В отличие от гражданского судопроизводства, Тайсон, военное работает только в крайних случаях, следовательно, для суда подойдет любое место.

Молоденькая официантка подошла к столу и поздоровалась с подполковником. Ока спросила:

– "Манхэттен", сэр?

– Совершенно верно. Энн, вот лейтенант Тайсон, о котором недавно сообщали в новостях. Виски с содовой, и я надеюсь, что штат не разболтает ничего репортерам.

Официантка несколько секунд усваивала информацию, потом быстро перевела взгляд на Тайсона.

– О! Здравствуйте.

– Привет!

– Тоник? Вода?

– Виски с содовой.

– Хорошо, сэр. – Она положила меню на стол и поспешно удалилась за напитками. Левин лениво раскурил новую сигару.

Тайсон скрупулезно исследовал меню.

– Как здесь кормят, подполковник?

– По сравнению с чем? С «Временами года» или котловым довольствием?

– По сравнению с «Временами года», сэр.

– Никогда там не бывал. Эй, думаю, мне пора бы прекратить поддевать вас, а? Не ваша вина, что в миру вы купаетесь в благополучии. Я бы порекомендовал бифштекс. Хорошее мясо, и они хорошо прожаривают его на гриле.

Тайсон бросил меню на стол.

– Отлично.

Он тоже закурил, и оба молча смотрели на плывущий в воздухе дым. Другая официантка принесла заказанные напитки и ушла, получив заказ на хваленое мясо.

– Скоро подойдет весь штат поваров, чтобы узнать у вас, что закажете на десерт, – заметил Левин. Когда подполковник поднял стакан, Бену стало ясно, что он был из породы тех, что считали алкоголь божественным нектаром, вкушаемым в особо торжественных случаях. Левин уже немного захмелел.

– Мне бы хотелось, – заявил он, – чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома.

Приняв очередную порцию спиртного, они разговорились на общие темы, обсуждая проблемы части и различные нововведения в армии за последние двадцать лет.

Левин опрокинул еще, и Бен не переставал восхищаться его умением держать градус. Подполковника понесло по волнам воспоминаний.

– Я вам рассказывал, что вырос на Брайтон-Бич. Мой отец работал здесь, в Форт-Гамильтоне. Он ведал административно-хозяйственной работой и был государственным служащим. Мы с братом говорили всем и каждому, что он агент ФБР. – Левин рассмеялся.

Бен взболтал виски. Он не знал, куда клонит подполковник, к тому же его совершенно не трогала тема разговора.

– Я привык ходить с ним на работу по выходным. А когда я заканчивал школу, начался корейский конфликт.

– Война.

– Как хотите. На меня производил неизгладимое впечатление важный вид офицеров. Тогда они носили форму эффектнее, чем нынешняя, а некоторые щеголяли с тростью. Я был таким впечатлительным.

– Мой отец хвастался, – вторил ему Тайсон, – что видел Линдберга, улетающего в Париж, и это вдохновило его стать летчиком. Он служил на флоте. Кстати, когда сделали эту пристройку?

Левин, казалось, имел твердое намерение продолжить свое повествование и пропустил вопрос.

– Бывало, я мел полы и менял электрические лампочки. Прямо вот там... Раньше здесь тоже был офицерский клуб. По воскресеньям на службе я любовался этими джентльменами в чистых, отглаженных формах, но помню, меня очень удручало, что я происхожу из бедной семьи. Потом, в колледже, я поступил на курс подготовки офицеров, и вот я здесь. – Левин выпил немного воды, чтобы смочить запекшиеся губы. – Можно, Тайсон, послать еврея в армию, но нельзя ему привить любовь к ней. Я до сих пор не знаю, почему я остался. Должно быть, было хоть что-то, что мне нравилось.

– Карьера военного, наверное, очень благодарное дело, – заметил Тайсон.

– Думаю, что на военном поприще можно быстро достичь манерной респектабельности. Но к ней больше тяготеют южане. А почему не еврей с Брайтон-Бич в Бруклине? Верно, Тайсон?

– Действительно, почему бы и нет?

– Послушайте, я не какой-то там пьяница. Просто сейчас есть для этого повод. Мы стоим на одной социальной ступени, мы – все джентльмены, по заявлению конгресса.

– Так точно.

Левин наклонился поближе.

– Позвольте я приведу пример, сколь небеспристрастна наша система. Даже армии не безразлично ваше происхождение, образование или социальный статус в целях повышения по службе, нового назначения и награждения. Они обязательно примут это в расчет, когда начнут процесс в трибунале. Улавливаете?

– Частично.

– У меня вертится в голове одно неприятное, но необходимое сравнение. Лейтенант Колли – командир взвода, прославившийся в Май Лай, не относился к привилегированному классу, и насколько я помню, имел низкое происхождение. Вы же совершенно противоположный тип офицера и джентльмена. – Левин затянулся сигарой и понизил голос. – Я не знаю, какого черта вы делали в этом госпитале, лейтенант, но давайте предположим, что все случившееся там не совсем стыковалось с правилами ведения войны, О'кей? Тогда вы, Бенджамин Тайсон, способны дать более четкое определение морали, чем человек по имени Колли. Улавливаете?

Бен не ответил.

– С вами, – продолжал Левин, – больше считаются и либеральничают, нежели с голытьбой, которая палит почем зря в беспомощных людей. Никто не проявит ни сочувствия, ни понимания, никто не защитит рабочего подростка, который является в одном лице и жертвой и палачом. Вы же образованный, зрелый человек, доброволец и офицер. – Левин ткнул сигарой в сторону Тайсона. – Может быть, вы и не нажимали на спусковой крючок, но если ничего не сделали, чтобы предотвратить это, даже с риском для жизни,тогда уповайте на Господа. – Подполковник стряхнул пепел и закончил: – В этом вся суть.

– В социальном статусе тоже имеются свои проблемы, – ответил Тайсон.

– Безусловно. – Левин откинулся назад и устроился поудобнее на стуле. – Я следил за всей этой катавасией в печати и пытался поставить себя на ваше место – на скамье подсудимых. Я представлял, что сижу там, слушаю выступления свидетелей и смотрю на вас. Может быть, я завидую вашей внешности и положению в обществе, а может быть, на меня это наводит страх. Сидя на скамье подсудимых, а потом мысленно переносясь на места присяжных, я думаю про себя, что вы, по всей вероятности, представляете кульминационную точку нашей цивилизации, конечный продукт величайшего американского эксперимента. Я внимательно смотрю на вас с позиций защитника, и мне трудно поверить, что вы могли участвовать в тех событиях, о которых идет речь на суде. И это, лейтенант Тайсон, сильно меня пугает, потому что, если вы были способны совершить такое, тогда на что нам остается надеяться?

– Если честно, подполковник, то после Вьетнама я никогда не думал, осталась ли какая-нибудь надежда для кого-то из нас, – ответил Тайсон.

Левина опечалил столь откровенный ответ. Тайсон допил виски и снова закурил. Потом тихо произнес:

– Вы были совершенно правы, говоря, что так воспитала меня моя страна. На мое понимание долга и общее представление о добре и зле в меньшей мере оказала влияние армия в тот 1968 год, наоборот, в большей степени меня поразило то, что происходило в Америке. Мне было ужасно трудно служить стране, которая не выполняла свой долг по отношению ко мне. Преданность, подполковник, должна быть взаимной. Гражданин или солдат клянется в верности государству в обмен на защиту, на преданность государства каждому индивиду. Это – неписаный закон общества. В 1968 году я еще не совсем понимал его, но в глубине души я чувствовал, что страна бросила меня и моих людей на произвол судьбы так же, как и всю армию в Юго-Восточной Азии.

Левин покачал головой, сочувствуя Тайсону.

– А вот и наш обед. Приятного аппетита.

Оба ели в тишине, пока ее не нарушил любезный голос подполковника, будто предыдущая беседа никоим образом их не касалась.

– А теперь вы не хотите подписать присягу?

– А вы что, прихватили ее с собой?

– Вот она. – Левин похлопал себя по нагрудному карману. – Хотите подписать?

– Нет, мне просто стало любопытно, взяли ли вы ее с собой.

– Полегче, лейтенант.

– Извините, подполковник.

Левин махнул рукой.

– Не беда. Я позвонил в Вирджинию, в юридический колледж, чтобы узнать мнение юриста. Мне сказали, что раз вы уже ее подписывали в 1967 году, значит, больше не надо. Не забывайте, что вы все еще связаны со службой той присягой.

– Я понимаю.

Подполковник задумчиво жевал кусок хлеба и, проглотив его, произнес.

– Хотите небольшой совет?

Тайсон усмехнулся, за последние несколько недель ему надавали столько советов, что их хватило бы лет на двадцать вперед.

– Не думаю, что он окажется полезным для меня, – ответил он.

– Позвольте мне судить об этом. Вас послали служить ко мне, поэтому я даю вам совет как ваш командир.

– Слушаюсь.

Левин отпил глоток воды.

– Это вам на всякий случай, если вы не в курсе. Так вот, военная прокуратура очень нервничает по поводу предстоящего процесса, если таковой состоится. Они боятся вас.

Тайсон кивнул.

– Значит, все-таки есть какое-то преимущество в том, что ты уважаемый член общества?

– Совершенно верно. Я скажу вам, что именно пугает армию. Ее пугает скандал.

– Скандал?

– Угу. Прислушайтесь к тому, что я говорю, Тайсон. Это может спасти вашу шкуру. – Левин огляделся по сторонам, потом, придвинувшись поближе, заговорил доверительным тоном. – Любой офицер, который где-то напортачил, считается изменником, опорочившим офицерское звание, неважно, какого бы он ни был происхождения. Офицер – как священник. Это призвание, и когда отвечаешь на него, то оставляешь позади старый мир и входишь в новый. Это вам не вице-президентство, когда вы только руководите и несете ответственность за компанию, на которую работаете. Когда же вы становитесь офицером армии США, все ваши помыслы устремлены на несение военной службы, вы благоговеете перед армией, как священник перед церковью. Поэтому судить будут не только вас, но и нас всех: меня, капитана Ходжеза и так далее. Понятно?

– Так точно. Но капитану Ходжезу было около десяти лет во время тех событий, и командиры штаба менялись по нескольку раз.

– Но военное дело имеет не только прошлое, но и будущее, и задача наша в основном состоит в прославлении и укреплении веры в него. Поэтому, если военные святоши требуют орденов и почестей, то они с такой же убежденностью должны требовать и наказания виновнику. Ваше бывшее соединение – седьмая воздушно-десантная дивизия – все еще старается загладить свое прошлое. Когда вы впервые надели форму, то президентское напутственное слово в седьмой дивизии повторяли сотни раз еще до вашего рождения. Самое главное, вы должны убедить армию, что являлись типичнымпредставителем всей военной системы страны, не теперь, конечно, а в то время. И, что вы, будучи чувствительным юношей, который в детстве рыдал над погибшей канарейкой, стали настоящим психопатом за время этой пехотной муштры. Вы были жертвой системы, которая выпускала маленькие пластиковые карточки с надписью «Правила боя», в которых кратко излагалось, кого вам разрешается убивать. Потом вас, обалдевшего, прикомандировали к необученному, недисциплинированному, деморализованному взводу семнадцатилетних дикарей, бряцающих оружием выходцев из трущоб, и обязали нести ответственность за ихдействия. Ха-ха! Как смешно. Верно? Командовать ими было все равно, что управлять погодой. Верно?

Тайсон не ответил.

– Если бы вы, – напыжившись, продолжил Левин, – могли устрашить суд, намекнув, что американские парни не только убивали, не разбираясь, но и сами погибали в большом количестве, будучи неподготовленными к военной службе, ведомые бездарными командирами, которые имели смутное представление о тактике боя... Вы следите за моей мыслью, Тайсон? Нелегко мне говорить такие вещи, но я знаю,что говорю. Я был там, Тайсон. Не в пехоте, но близко к фронту. Дабы видеть и слышать все, что я хотел. – Левин пристально посмотрел на Тайсона и добавил: – Скажите им, что если они поставят вас перед трибуналом, вы дадите свидетельские показания, обвиняющие армию, и поделитесь своими воспоминаниями с представителями средств массовой информации. Скажите им, что вы возьмете их с собой на суд.

Тайсон отодвинул тарелку и закурил. Он вдруг вспомнил о Чете Брауне, который предупреждал его не делать то, что советовал подполковник Левин. Очевидно, все считали, что ему ведомы какие-то величайшие секреты. Но Тайсон не мог вспомнить, думал ли он в то время, что армия стала орудием кровавой расправы в госпитале Мизерикорд. Тогда он не осуждал ее за свои действия и действия своих людей. Он не протестовал против плохого обучения несовершеннолетних солдат и не жаловался на собственную некомпетентность как командира, возглавлявшего военную операцию. Если бы у него с того времени осталось хоть какое-нибудь вещественное доказательство подобных мыслей – письмо домой или обращение в письменной форме к старшим командирам, тогда да, он мог бы обвинять армию за инцидент в госпитале. Но он признал тогда вину, и было бы несправедливо переписывать историю, чтобы избежать обвинения сейчас.

– Думаю, мне предстоит пройти одному этой торной дорогой, подполковник.

– Да. Вам и Иисусу Христу, Тайсон, – вздохнул Левин. – Соображайте, что говорите. Сколько вы выпили?

– Четыре порции.

– Слишком много. Но при здешних ценах, это возможно. – Он посмотрел на него по-отечески. – Послушайте, я не утверждаю, что вам следует обвинять армию, и никогда не буду утверждать. Но вам необходимо сделать упор на том, что если вас обвиняют, вы отплатите тем же.

– Я не такой непревзойденный мастер брать на пушку. Но все равно спасибо за совет.

– Мы проболтали впустую. – Левин встал. – И еще один маленький совет, лейтенант. Наймите лучшего военного адвоката и не берите предлагаемых военной прокуратурой молодцов, потому что они ничего не стоят.

Тайсон тоже поднялся с места.

– Я слышал о дипломированных военных адвокатах, но не знаю, что они собой представляют.

– Гражданские адвокаты, прошедшие курс военной юриспруденции, служат защитниками в военных судах. Их немного. Сверьтесь в коллегии адвокатов.

– Может быть, вы кого-нибудь порекомендуете?

– Отчего же нет. – Левин достал визитную карточку и положил на стол. – Распишитесь на ней, лейтенант. Да, и еще одно. Ваш членский номер Т-38. Я записал его. Спасибо за обед. – Он поднялся и вышел.

Тайсон взглянул на визитную карточку, на которой мелким кеглем было набрано имя адвоката – Винсент Корва, эсквайр, Нью-Йорк.Он соскоблил ногтем буквы и написал свое имя.

 

Глава 27

Бенджамин Тайсон стоял спиной ко входу в артиллерийский каземат и осматривал группу пожилых экскурсантов, с трепетом ждущих очередного потока бесполезной информации. В музее не было никого, за исключением пенсионеров, и он подозревал, что даже из них мало кто пришел по собственной инициативе.

Как правильно заметил Левин, музей сам по себе олицетворял прошлое страны. Капонир, сохраненный в идеальном состоянии, причислялся к образцу военной архитектуры девятнадцатого столетия. Колонны красного кирпича, упирающиеся в сводчатые потолки, создавали соответствующий настрой у посетителей, несмотря на то, что экспозиция – пушка, мушкеты, сабли, клинки, старинная военная форма – не считалась уникальной и редкой, однако размещение военных реликвий в старом форте придавало им большую значимость. Тайсон неожиданно вспомнил чьи-то слова, что, мол, музеи являются кладбищами различных видов искусств, в данном случае – военного, а сами экспонаты незримыми нитями соединены с местом их хранения.

Тайсон положил руку на черную кованую решетку, уходящую от входа в каземат вглубь на шесть футов. Он улыбнулся посетителям.

– Лично для меня в этой решетке скрыт особый смысл.

Ответом ему были старческие улыбки, обнажившие вставные зубы. За всю жизнь он никак не мог понять, почему старикам интересно слушать нечто подобное. Они были очень внимательны и вежливы. И наоборот, пришедшие днем раньше бойскауты, которые, казалось бы, должны были быть полны природного любопытства, вели себя индифферентно и нетерпеливо. Тайсон отнес такое поведение на счет собственной неопытности. Он продолжил экскурсию.

– Эта решетка относится примерно к сороковым годам прошлого века. Подойдя поближе, вы сможете рассмотреть вот здесь, среди узорчатых железных прутьев, выкованных каким-то старательным кузнецом, эмблему северян и американского орла, являющихся основной темой тех лет.

Тайсону до смерти хотелось закурить или глотнуть немного свежего воздуха. Массивные стены капонира избавляли от полуденного зноя, но смесь приторного цветочного одеколона и пыли была невыносима. Плюс ко всему удушливая жара от мощного современного освещения. Он подумал, что монтаж кондиционеров в таком сооружении – безнадежное дело, да и предкам нашим не пришло в голову сделать отдушины.

Один из посетителей поинтересовался:

– Какой же смысл скрыт в этой решетке для вас, лейтенант?

– Что? О да. Это я сказал об этом, да? Ну этот фрагмент не из Форт-Гамильтона. Этот кусок был взят в старом правительственном здании на Уайтхолл-стрит перед тем, как его взорвали. Сейчас для большинства жителей Нью-Йорка слова Уайтхолл-стрит ассоциируются с призывом на военную службу. – Он любезно улыбнулся и заметил, как несколько дедов улыбнулись в ответ.

– Во всяком случае, – продолжал он, – с тех пор, когда меня призвали на действительную службу прошло много времени, и я удивился, увидев эту решетку здесь. – Он снова улыбнулся, как можно естественней. По правде говоря, он вовсе и не помнил ее. Тогда на уме у него были совсем другие вещи, а не архитектура этого мрачного старого сооружения, которое послало миллион его соотечественников на поля сражений. Он посмотрел направо и жестом пригласил группу перейти к следующему экспонату. Бен неожиданно задержался взглядом на своем отражении в стекле витрины. Честно говоря, он выглядел совсем неплохо в военной форме, как, пожалуй, и все мужчины. Бен церемонно поправил галстук.

Женский голос, прорезавший тишину, заставил его вздрогнуть.

– Вы видели войну во Вьетнаме?

Он оглянулся на голос. Она стояла позади группы, возвышаясь над теми, кто был рожден на заре столетия. Тайсон не мог сразу сообразить, как долго она отсутствовала. Седые головы моментально повернулись к ней.

Карен Харпер задала еще один вопрос:

– За что вы получили все эти медали?

Несколько человек засмеялись.

Тайсон предложил группе самостоятельно походить по музею, обещав вернуться через некоторое время. Он быстро подошел к Карен и, взяв ее за руку, вывел из музея. На небольшой полянке, разделявшей музей и офицерский клуб, она высвободила свою руку, капризно сказав:

– Лейтенанты не берут майоров женского пола за руку.

– Хотите выпить?

– Нет. В прошлый раз на документах остались пятна. Он улыбнулся.

– У меня тоже возникли в связи с этим некоторые осложнения... дома.

– Неужели? – Она постояла немного молча, потом добавила: – У меня тоже. Я к тому... что у меня состоялся разговор с моим другом. Я вам рассказывала о нем. Он полковник пехоты, сейчас в Вашингтоне. Но мне не нужно вам говорить об этом.

Тайсон почувствовал укол ревности. Где-то в глубине души он допускал, что у нее был друг, но не хотел, чтобы это подтвердилось. Он силился улыбнуться.

– Я напишу ему письма с объяснениями, а вы напишите такое же моей жене.

– Безусловно. А вам не кажется, лейтенант, что вы ведете себя немного фамильярно?

– Извините. Я скучал без вас.

– Прекратите. Во-первых, вы никудышный экскурсовод.

– Я знаю.

– А во-вторых, мне нужно кое-что рассказать вам.

Тайсон глубоко и взволнованно вздохнул, но заставил себя говорить как можно беззаботнее.

– Как продвигается наше расследование?

– Я пришла к важным выводам. – Она направилась к офицерскому клубу. – Следуйте за мной.

Тайсон вошел за ней в клуб, миновал фойе и поднялся по узким каменным ступеням на второй этаж. Пока они шли, Тайсон продолжал выступать в роли экскурсовода.

– Заметьте, что этот этаж построен не из гранита, а из кирпича, следовательно, здание достраивали... Большие орудия с самого начала стояли здесь, на открытом парапете...

– Я все это знаю. Я была на экскурсии. А как же ваши туристы?

– Они усядутся в свой автобус и проболтают всю дорогу о нас с вами.

Она сдержала улыбку.

– Ах вы подлый человечище. Они такие милые.

– Ничего себе милые! Не хотел бы я дожить до такой степени дряхлости.

– Может, вам и не придется. – Они вышли на длинную крытую террасу, застекленную со стороны моря. Острые лучики солнца пробивали стекло, оставляя на полу радужные геометрические фигуры.

– Я обнаружил здесь две большие приемные, одна как нельзя лучше подходит для суда, – сказал Бен. – Хотите взглянуть?

– Комната Вашингтона и комната Джексона. Я знаю их.

– Хорошо. Что вы думаете по этому поводу? В комнате Вашингтона такой красивый потолок, как в соборе, зато комната Джексона гораздо интимнее,если вы понимаете, что я имею в виду.

– Вы сегодня в каком-то приподнятом настроении.

Сквозь стекло террасы он увидел справа недавно пристроенный обеденный зал, за ним Шор-Парквей, петляющую вдоль пролива, перекрытую вдали мостиком Верразано. В миле от них виднелся берег Стейтен-Айленда. Тайсон четко мог различить артиллерийские орудия форта Баттери-Унд.

– Красивый вид. – Он закурил сигарету. – Ну, как я выгляжу в форме? Таким, как вы меня представляли?

– Зарубите себе на носу, что мне нет никакого дела до того, как вы выглядите в форме. Ну раз уж вы спрашиваете... Да. Вы выглядите отлично, только почему-то волосы слишком длинные. Это не по уставу.

– Я уже стригся, но они быстро растут. Между прочим, вы когда-нибудь найдете мой зонт?

– Нет. Я вам уже сказала, что оставила его в самолете. Хотите, я вам заплачу за него?

– Нет. Это подарок. Почему бы вам просто не купить мне такой же? Черный.

– Хорошо. Черный. – Карен нетерпеливо произнесла: – Мне приказано в течение пяти дней представить отчет о проделанной работе.

– Хорошо. Тогда мы узнаем, что нас ждет.

– Да. Нет ничего хуже, чем ждать. Я не собиралась ничего затягивать, но мое время ограничивается пунктами статьи 31-й «Кодекса военных законов», которая, как вам известно, предусматривает только предварительное расследование. Во всяком случае, я могу рекомендовать одно из двух: либо закрыть дело, либо ввиду нарушения «Кодекса военных законов» обвинения снимаются и расследование продолжается согласно статье 32-й. Как вы сами понимаете, моя рекомендация для прокуратуры – вещь необязательная.

– Но ваше последнее слово имеет некоторый вес, другое дело, какую рекомендацию хочет получить от вас армия.

– Мне безразлично, что они хотят, – сухо ответила она.

– Вы пытаетесь вычислить, не угодно ли им, чтобы вы обошлись со мной построже, – продолжал Тайсон. – Если Харпер, мол, говорит «продолжайте», тогда колеса военного судопроизводства закрутятся и дело передадут в высший военный суд, а главным побудителем посчитают вас. Ну а если Харпер поставит точку в своем расследовании, они пожмут плечами и неохотно замнут дело, путь даже ваша рекомендация почти не играет роли. Но тогда зенитная артиллерия газетчиков разбабахает вас в пух и прах. Я не завидую вам.

Карен тяжело вздохнула.

– Могу я с вами поговорить конфиденциально?

– Конечно.

Она помешкала немного.

– Я всегда думала, что порученное мне расследование подстроено. Я не понимаю, почему прокуратура возлагает такую большую ответственность на одного человека? Почему именно на меня?

– Вы только теперь об этом задумались?

– Расследованием с самого начала должен был заниматься штат подготовленных сотрудников ФБР, ЦРУ, министерства юстиции и так далее. Следствие по такой статье ведется обычно довольно долго, ведь нужно же определить, соответствует ли все это действительности, заслуживают ли эти факты того, чтобы ими занимались присяжные.

– И то правда. Но пока что прокуратура не сделала ничего незаконного.

– Да... возможно. Но все это просто... странно. – Она посмотрела на него в упор. – Позвольте мне спросить вас кое о чем. Кто-нибудь... ну, кто-то из правительства обращался к вам... с предложением? – Карен подождала. – Ну? Кто-нибудь, кроме меня, разговаривал с вами?

– Нет.

– Видите ли, лейтенант, мне не нравится, что из меня делают дуру, даже больше, чем из вас козла отпущения.

– Я очень хорошо понимаю, каково вам сейчас.

– Нас что, держат за пешек в игре, о правилах которой нам неизвестно?

– Нет, конечно, нет. Послушайте, майор, если вы думали, что это дело раздули для того, чтобы восторжествовала справедливость, то вы очень наивны. Все уже предопределено независимо от того, что мы скажем. Не удивляйтесь, если к вам кто-то подойдет и посоветует прислушаться к точке зрения армии.

Она повернулась лицом к застекленной части террасы и посмотрела вдаль. Тайсон следил за ее взглядом. Океанский лайнер «Роттердам», бороздя пролив, проплыл под мостом, укачивая поднимающимися волнами небольшое суденышко, следующее по его курсу. Летевший с юга турбореактивный самолет шел на посадку в аэропорт Кеннеди. Тайсон вспомнил отпуска, проведенные с Марси там, где они были счастливы. И тут он с полной силой ощутил, что жизнь догорает и что последние фрагменты ее связаны с тюрьмой, разводом, финансовыми проблемами, позором преступления, доказанного или недоказанного.

Карен прервала его раздумья.

– Я должна вам сказать, лейтенант, и вы уже знаете, что я собрала достаточно фактов, чтобы рекомендовать присяжным решить вопрос о подсудности данного дела.

– Тогда не медлите.

– Но у меня также зародилось подозрение, что правительство оказывает тайное давление на ход расследования. И если на самом деле это правда, тогда ваши права в чем-то могут быть нарушены в ходе судебного процесса...

– Послушайте, майор, мои права нарушены с того самого дня, когда акушерка хлопнула меня по попке. Иногда властям приходится делать определенные вещи на благо общества и даже на благо некоторых личностей, делая им больно при этом. Где вы учились? В монастыре?

– Вы говорите так, словно защищаете правительство.

– Конечно, я этого не делаю, но я очень хорошо понимаю, что его подключили к ремонтно-восстановительным работам.

– Заключали ли вы с армией или министерством юстиции что-то вроде сделки?

– Нет.

– А вы бы пошли на это?

– Смотря что за сделка. В подобных делах вы не предлагаете, а соглашаетесь или нет.

– Значит, все-таки к вам подходили. Это незаконно. Идет следствие по статье 31-й, и только я могу вступать с вами в переговоры, и то по вашему согласию.

– Вы можете соблюдать условности.

– Как с вами завязали контакт? При каких обстоятельствах?

– Если это нигде не прозвучит...

– Нет, – ответила она, – я уже не могу это слышать. Я должна буду доложить об этом.

– Тогда оставьте свой вопрос.

Она неохотно кивнула.

– Можно мне дать вам один дельный совет?

– Вы мне и так уже кучу надавали.

Она не обратила внимания на его замечание и продолжала:

– Наймите квалифицированного адвоката, не Слоуна. Я уже беседовала с ним. Возьмите хорошего защитника из военной прокуратуры или же дипломированного военного адвоката.

– Это поистине ценный совет, майор. Вообще немного странно это слышать из уст моего следователя, но тем не менее спасибо. Я полагаю, это означает, что вы расстаетесь со мной.

– Да. Я завтра возвращаюсь в Вашингтон, чтобы закончить рапорт. По этой причине я и нахожусь здесь. Хотите ли вы включить в рапорт письменное или устное заявление?

Тайсон подумал, что она могла бы спросить о такой безделице по телефону.

– Я подумаю об этом. У меня к вам тоже имеется вопрос. Разве вы не уходите в отставку?

– Ухожу, только пока меня не отпускают. После того как я подам рапорт, официально закончу это дело. Однако если им понадобятся какие-нибудь разъяснения, они, пожалуй, не станут отзывать меня. Вот поэтому меня задерживают до окончательного распоряжения начальства.

– Да, нелегко вам. Мне кажется, что армия была бы против того, чтобы вы давали какие-либо разъяснения прессе. Вот почему вас задерживают на службе. Другими словами, вы услышали и увидели слишком много, чтобы просто так отделаться. Неужели вам это не приходило в голову, когда вы брались за мое дело? Ну, как бы там ни было, а они вас скоро освободят.

– Меня это как раз не очень тревожит... хотя немного меняет мои личные планы. Я намеревалась поступить в юридическую контору... здесь, в Нью-Йорке.

– Я загляну к вам, если понадобится переписать завещание.

– Но мои проблемы по сравнению с вашими незначительны.

– Ваши проблемы станут значительнее, если не перестанете развивать теорию правительственного контроля за следствием. Они съедят вас живьем, майор. Поэтому примите совет от более опытного человека, прошедшего корпоративные джунгли – и азиатские также. Не нужно геройствовать. Предоставьте мне волноваться о том, что затевает правительство.

– Я беспокоюсь не о вас лично. Я только хочу, чтобы справедливость...

– Пожалуйста, не надо. Я как заслышу это слово, чувствую рвотный позыв. Я бы на вашем месте просто подыгрывал, держался ближе к большому объекту, наблюдал за всеми, кто идет к двери или включает свет. Намек поняли?

– Какая чепуха! – фыркнула она.

– Временами, Карен, мне хочется, чтобы вы были мужчиной, хотя порой я рад, что это не так.

– В ваших словах есть что-то личное. Вы не можете называть меня по имени.

– Это и была ваша неприятность по работе, помимо объяснения с другом?

Она растерянно потерла подбородок.

– В общем да. Вот почему они торопят меня с заключением.

Он рассмеялся.

– Не смешно.

– Все мы смешные... Кто на вас навалил все это, напыщенное ничтожество ван Аркен? Я слышал и читал о нем кое-что.

Не отвечая на вопрос, она сказала:

– Я думаю, они следят за вами.

– Конечно. Я ведь не покидаю страну, не встречаюсь с иностранными агентами и не сплю где попало.

– Хорошо. Можно мне сигарету?

– Еще одну. Вы ведь уже курили на прошлой неделе.

Он достал пачку и выбил сигарету. Закурив, она с непривычки закашлялась. Переведя дыхание, сказала:

– Вам нужно бросить курить.

– Вы первая, кто кашляет.

– Послушайте, лейтенант... отрицать... ну притворяться, что не было... – Она снова затянулась, потом посмотрела на часы. – Я должна идти.

– Закончите мысль.

– Ну... некоторые слова... которые вы иногда говорите... мне... не относятся к расследованию.

– Я не уловил смысл предложения. Не думаете ли вы, что между нами завязываются личные отношения?

– Да. Как раз это я и имела в виду.

– С долей симпатии?

– Думаю.

– Я тоже так думаю. – Он взглянул на нее и напомнил: – Вы же сказали при первой встрече, что этого не произойдет.

– Я сказала?

– Да. Во всяком случае, вы мне очень нравитесь, и я рад, что теперь все прояснилось.

– Да.

Он заметил, как сильно дрожат ее руки, и почувствовал, что от волнения у него пересохло во рту.

– Ну... так... что нам делать?

– Ничего. – Майор откашлялась и выбросила сигарету в траву. – Если вы хотите, чтобы я внесла в рапорт ваше заявление, сообщите мне об этом завтра до полудня.

– Где вы остановились?

– В доме для гостей. Здесь.

– Может быть, мы сегодня пообедаем?

– Конечно, нет, если не хотите на меня навлечь еще большую беду.

– Извините, я не хотел.

– Если бы на вашем месте оказался другой, я бы сказала, что это продуманный ход для получения некоторого преимущества. Во всяком случае, я виновата в таком, я бы сказала, романтическом повороте событий так же, как и вы. – Она протянула руку. – До свидания, лейтенант.

– Сегодня вечером я буду у себя. – Он крепко пожал ее руку.

– А у себя. – Выдернув руку, Карен, не оглядываясь, ушла.

Тайсон следил за резкими движениями майора, идущей по яркой солнечной террасе. Он сказал сам себе:

– Ну и что. В конце концов, ничто человеческое нам не чуждо.

Он твердо знал, что непременно увидится с ней снова, и предчувствовал, что ничего из этого не выйдет – не в плане постели, а в плане судьбы. Он не мог отрицать, что судьба распорядилась бы по-иному, встреться они при других обстоятельствах. Размышляя над жизненными коллизиями, он понял, что когда наступит время расстаться, они оба порадуются, что изменили жизнь друг друга к лучшему.

 

Глава 28

Бен Тайсон лежал растянувшись на кушетке в темной гостиной. Небольшая комната нагрелась за день так, что теперь, изнывая от жары, он надел одни лишь спортивные трусы. Бутылка холодного пива одиноко стояла на сервировочном столе. Он сел и глубоко вздохнул. Пробежка длиной в две мили вокруг гарнизона вконец измотала его. Ты слишком много куришь и пьешь, и к тому же ты уже старый, думал про себя Тайсон. Ему на память пришли те времена, когда без тренировки он не проводил ни дня. Ежедневные форсированные броски до тридцати минут с полным боевым снаряжением, по сотне отжиманий, восхождение на гору пятьсот футов высотой только закаливали и укрепляли его молодое тело. Ну, тогда ты был крепыш, Тайсон, устало мотнул он головой.

Он медленно подошел к небольшому оконному вентилятору. Бен не знал, какую политику проводило начальство, лишая его кондиционера, но ему это было безразлично, потому что он решил обходиться без обычных удобств, несмотря на то, что его намерение ослабевало под влиянием погодных условий. Слизняк, ты, Тайсон. Слизняк. Он сделал пятьдесят прыжков, чередуя их с наклонами. Пока занимался, оглядел комнату. Ее недавно выкрасили, ухлопав полгаллона краски, как прикинул он. На первом этаже размещалась кухня и небольшая столовая. Наверху две спальни и ванная. Все квартиры на двух уровнях в здешних кирпичных домах походили одна на другую. Семьи, проживавшие в них с одним или двумя детьми, приходились теперь ему соседями. Тайсон, обратился он к себе, ты потерял связь с миром.

Дешевая кленовая мебель – казенное имущество – была расставлена по комнате, но привезти свою собственную, как ему сказали, он не мог. Он пытался представить свою мебель в этом доме и решил, что она бы подошла. И все-таки он скорее бы предпочел холостяцкую квартиру, больше походившую на номер мотеля, чем эту квартиру с претензией на дом. Но где-то там, в недрах Пентагона какой-то умник посчитал, что Бену и Марси нужно дать возможность сожительствовать. Очевидно, это решение было принято по наущению зоологов, которым лучше всех известно, когда и где испытывающим вожделение пандам следует позволять брачные игры.

Деревянные полы по армейской традиции натерли до блеска, но ни ковры, ни другие покрытия не закрывали голые доски. Жалюзи отгораживали его от внешнего мира. Обстановку спальни составляло нечто вроде ящика с двуспальным матрацем, положенным на стальную раму, шкаф и комод с выдвижными ящиками. Вторая комната с односпальной кроватью, видимо, предназначалась для Дэвида. Он не нашел постельного белья, очевидно, предполагалось, что все это следует привезти из дома.

На кухне стояли плита и холодильник; посудомоечной машины не было, как и не было никакой посуды, чтобы запустить в мойку. Тайсон рассчитывал найти хотя бы кофейник и пригласить подполковника с женой на чашку кофе. Самое главное, медали на месте, а чашки и ложки будьте любезны принести с собой.

Тайсон потянулся и сделал несколько глубоких вдохов. Погасшее солнце заменила ярко-желтая нить уличных фонарей, чьи перевитые полосы света и тени проникали в комнату сквозь шторы. Тайсону не дали не только телевизор, но даже радиоприемник. Теперь он существовал по правилам американского провинциала. Он на себе прочувствовал, как «хороша» и естественна жизнь в глубинке.

Он себе напомнил, что это – не домашний арест. Его только обязали пребывать здесь от полуночи до шести утра. Он, конечно, мог тайно воспользоваться метро и пообедать с кем-нибудь. Он даже мог бы съездить в Гарден-Сити, сходить в клуб или заскочить домой, включить кондиционер, посмотреть телевизор или устроить себе гидромассаж. Но не это он хотел сделать. Он хотел остаться здесь, потеть, изнывать от скуки, тяготиться одиночеством, думать, переживать и собираться с силами.

– С большими силами, – произнес он вслух.

Тайсон закончил комплекс упражнений и снова постоял перед оконным вентилятором, обдуваемый вечерней прохладой. Вдруг он заметил, что к его дому приближается женская фигура. Женщина несла что-то в каждой руке, вглядываясь в таблички с фамилиями. Она остановилась перед его домом, помявшись в нерешительности, потом зашагала по дорожке к его двери. При свете фонаря он узнал Карен, в руке она держала складной зонт.

Он увидел, как она засунула его за ручку двери, а в почтовый ящик опустила темный конверт. Тайсон шагнул к входной двери, нагнулся и выбросил конверт обратно через щель. Конверт снова появился в ящике, и когда он во второй раз хотел вытолкнуть его, то встретил сопротивление. Карен зашипела:

– Что вы делаете? Отойдите от двери.

Он переговаривался с ней через щель почтового ящика.

– Это что, счет?

– Не будьте идиотом. Возьмите.

Он дернул конверт за край и протащил его внутрь. Немного подумав, открыл дверь, к ногам упал зонт. Он посмотрел в темноту и увидел удаляющуюся Карен. На ручке зонта красовался ярлык гарнизонной лавки. Швырнув его в гостиную, он выскочил на улицу. Тайсон нагнал майора только на повороте, конверт он машинально держал в руке. Они молча шли рядом. Наконец она сказала:

– Набросьте что-нибудь, если хотите идти со мной.

– Жарко. А что в конверте?

– Увидите, когда откроете. Когда вы думаете поставить телефон?

– Когда захочу кому-нибудь позвонить.

– Вам предлагали поставить его, чтобы облегчить расследование.

– У меня есть телефоны в Гарден-Сити, в Саг-Харборе и в квартире, в которой я живу на Манхэттене. Не думаю, что смогу себе позволить еще один на мое-то жалованье.

– Никто не может приказать вам поставить телефон, но если бы вы это сделали, было бы удобно для всех, включая вашу семью.

– Я подумаю. Вернемся. Я угощу вас пивом.

– Мне нужно еще поработать.

– Я хотел бы поговорить насчет своего заявления.

Она замедлила шаг.

– Хорошо. Но мы не можем беседовать у вас.

– Я что-нибудь надену, и мы пройдемся. Зайдите. Хоть посмотрите, как я устроился.

Она колебалась, потом последовала за ним. Распахнув дверь, он галантно пропустил ее вперед, и потом подошел к столу и включил настольную лампу. Он разглядел ее при свете, заметив, что одета она не изысканно, а просто. Она была гораздо привлекательнее в цивильном, нежели в форме. Простые голубые брюки и блузка с короткими рукавами облегали ее стройное, гибкое тело. Бедра казались уже, ноги длиннее, и грудь не такой пышной. Он сделал жест рукой, словно приглашая к осмотру.

– Неплохо для офицера и джентльмена. – Потом добавил: – Я думаю, здесь нужно повесить зеркало, чтобы комната казалась больше.

Карен украдкой поглядывала на Тайсона, стараясь не засматриваться на его почти обнаженное тело. Она молчала и слушала.

– О да. Самая удивительная тварь здесь – клопы. А вот тараканов нет, будьте уверены. – Он улыбнулся. – Бен Тайсон – генератор идей. У меня побывала частная фирма по дезинсекции, они прочитали лекцию по уничтожению клопов. Это стоило мне огромных усилий. Мне хотелось, чтобы они изловили их, тогда бы вы смогли увидеть мерзкую компанию, облепившую вентилятор.

– Вы дотошный человек.

– Стараюсь быть таким. А вот если бы у меня был телефон, я бы не смог обсуждать ничего такого, что меня впечатляет. – Он добавил: – Что касается меня, то я еще раз даю слово офицера и честного человека, что здесь нет ни прослушивающих, ни записывающих устройств.

– Вам не стоило об этом говорить.

– Ну конечно, мы выше этого. Но чтобы убедиться, позвольте мне вас обыскать. Не найдется ли у вас там чего?

– Конечно, нет, – улыбнулась она.

Тайсон дернул плечом.

– Вопрос не может обидеть или задеть. Во всяком случае, эта игра начинает принимать серьезный оборот, верно? Я про то, что они нагло отобрали у меня паспорт, и я более чем уверен, что за мной следят. Кроме того, наложено вето на все статьи нормальной жизни.

– Ну и что? Это не так уж и обременительно.

– Этот дом мне осточертел. Хотите взглянуть на другие комнаты моего дворца?

– Нет. – Она сухо добавила: – Если вы считаете себя мучеником, вам нужно заглянуть вперед. – Она обвела комнату взглядом. – Многие люди, между прочим, никогда не жили такой жизнью и в таком доме, как вы. Я не знаю, почему нужно сочувствовать тому, кто потерял свое поместье и теперь живет в дворницкой. Половина людей в мире отдала бы свою левую руку за дворницкую.

Тайсон промолчал.

Она подумала немного, потом добавила назидательно:

– Вы знаете, что вас сейчас должно беспокоить – обвинение в убийстве, а не изменение стиля жизни. Я бы вам посоветовала больше думать о предъявлении вам обвинения, а не о личном комфорте. Извините, мне не следовало вам выговаривать.

– Но вы правы. И я тоже пришел к этому выводу. Я проведу здесь столько времени, сколько потребуется для разрешения моего вопроса. Если меня переведут в тюрьму Ливенворт, этот перевод нисколько не испугает меня, а если отправят домой, я поцелую мусорный контейнер. – Он улыбнулся.

Карен улыбнулась в ответ.

– Надо сказать, здесь жарко, как в пекле.

– Хотите пива?

– Хорошо бы.

Тайсон ушел на кухню и вернулся с двумя открытыми бутылками. Одну он протянул Карен.

– Я купил эти пузырьки у Блумингдейла. Настоящий шик. – Он быстро добавил: – Я не злоупотребляю, просто люблю пиво из-за красивой посуды.

– Сомневаюсь.

Тайсон приложился к горлышку и, не отрываясь, выпил полбутылки. Карен отпила немного тоже. Лейтенант поинтересовался:

– Что же в конверте?

– Некоторые документы, которые нужно подписать.

– Я не подписываю армейские документы.

– Я слышала.

– Вот как? Земля слухом полнится.

– Вам слишком много внимания уделяется в эти дни. Не задавайтесь. В этих бумагах всего лишь указывается время и место наших бесед и подтверждение того, что вы знакомы со своими правами. Прежде чем подписывать, обсудите это с вашим адвокатом, но я бы хотела получить их до отъезда.

– А если я не смогу связаться со своим адвокатом?

– Ну... тогда пришлите их по почте в Вашингтон.

– Их обязательно вносить в рапорт?

– Да.

– Значит, у вас еще впереди пять дней?

– Как вам сказать... я думала все уладить теперь, раз уж вы здесь. Кстати, вот вам зонтик...

– Очень мило с вашей стороны было нести эти вещи, шагая через весь гарнизон, особенно если учесть, что завтра утром вы бы могли передать их в музее. Но мне нравится личный контакт.

– Да. Это моя любезность. – Она быстро перевела разговор на другую тему. – Ваша семья приедет сюда?

– Думаю, они стоят перед выбором: либо курорт, либо гарнизон. Но наверное теплый песок им больше по душе.

Она промолчала, но он заметил ее сосредоточенность.

– Дело не в преданности или сплоченности семьи. Здесь налицо практическая сторона вопроса. Я не хочу, чтобы они были здесь, и я им уже сказал об этом. Мы будем встречаться по выходным.

Она кивнула.

– Тесная квартира, – рассуждал Тайсон, – может привести к нежелательным стрессам. У моего сына здесь не будет никаких друзей. Марси станет предметом пересудов. Такая вот штука.

Карен снова понимающе кивнула.

Тайсон облизал пересохшие губы.

– Конечно, я понимаю, что они могут вернуться в Гарден-Сити, и мы будем гораздо ближе друг к другу. Но я считаю, что лучше нам всем оставаться на своих местах.

– Я тоже так думаю. – Она поставила на сервировочный стол свою бутылку и посмотрела на часы. – Мы здесь уже около десяти минут. Это достаточно долго.

– В случае слежки...

– Да, именно в этом случае. Оказывается, им уже известно, что сегодня вечером я была у вас. Поэтому я с радостью зафиксирую это в своем рапорте, но у меня нет никакого желания что-либо объяснять. – Она подошла к двери.

Тайсон поставил пиво, надел футболку и сунул ноги в сандалии. Из дома они вышли вместе.

Они шли по Стерлинг-драйв, поворачивающей на Шор-Парквей. Тайсон посмотрел на океан. Внизу набегали с грохотом волны, а порт со стоящими на рейде суднами в этот летний вечер переливался магическим светом.

– Вы думаете, что я пришла к вам, потому что хотела вас увидеть. Мне трудно самой понять, правда это или нет. Когда я подошла и увидела, что свет погашен, я подумала, что вас нет, и почувствовала... и почувствовала...

– Одновременно и облегчение, и разочарование.

– Да. Я хотела предложить вам пройтись немного и вернулась с этим конвертом и зонтом. Но потом меня что-то остановило, я решила просто подбросить их...

– И тут вам пришло в голову, что я, должно быть, ищу вас в доме для гостей, и волею судеб мы разминулись.

Она кивнула.

– Почему я не чувствую себя глупой?

– Потому что вы знаете, что я не нахожу это глупым. – Он остановился, но продолжал стоять к ней вполоборота, вглядываясь в далекий горизонт, где небесная темень стекала в океанскую. – Обстоятельства, при которых мы встретились, переполнили нас отрицательными эмоциями и создали излишнее душевное напряжение, поэтому мы могли ожидать друг от друга лишь ненависти... или, вернее, отвращения.

– Я знаю это, и не перестаю себя спрашивать, обратила бы я на вас внимание, окажись мы с вами в нормальных условиях?

– Если бы я вас повстречал в другом месте, я бы обязательно вас заметил, – улыбнулся Тайсон.

Она снова пустилась в путь, увлекая его за собой.

– Давайте побеседуем о чем-нибудь другом. Я хочу заострить внимание на тех пунктах заявления, которые вы выберете для занесения в мой рапорт.

– При первой встрече, – ответил с ухмылкой Тайсон, – я дал добро на любую информацию. Какой же смысл в еще одном заявлении?

– Ну, в первый раз вы сказали, что проводили военные операции против вооруженного врага, и все это прозвучало правдоподобно. А раз так, то вам следует категорически отрицать показание свидетельствующих против вас очевидцев – Брандта и Фарли. Вот видите, это – свидетели, которых держит государство против вас. Беседа Пикара с сестрой Терезой недостоверна, но имеет право быть принятой. Кроме того, против вас нет никаких документальных и вещественных доказательств вашей вины, поэтому дело, если его возбудят, периодически возвращается к Брандту и в меньшей степени к Фарли.

Тайсон облегченно вздохнул.

– Значит, мне следует открыто опровергать то, что они говорят?

– Да. Или доказать, что они лгут, или что они не были беспристрастными свидетелями событий. Другими словами, умалить правдоподобность их показаний путем обнародования существовавших между вами разногласий. Или говоря языком закона, уличить их в лжесвидетельствовании.

– Очень мило с вашей стороны посоветовать мне подобное.

– Любой юрист скажет вам то же самое, но, говоря вам это, я намекаю на решение вашего вопроса путем дискредитации Брандта, и тогда армия, вероятно, замнет расследование.

Тайсон покачал головой в раздумье.

– Сможете ли вы разоблачить Брандта?

– Возможно, в некотором смысле я бы мог это сделать. Но тогда бы это значило, что я должен рассказать о том, что он делал там,а не какую жизнь он вел после Вьетнама, потому что ничего не знаю, кроме того, что читал о нем, как об отличном враче, женатом человеке, у которого есть сын, ровесник моего Дэвида, и дочь. К чему мне слагать небылицы о том, что случилось чуть ли не двадцать лет назад. Это спасет мою шкуру?

– Я надеюсь.

– Но это противоречит тому, во что я верил, – прошлое надо забыть. Если я хочу, чтобы обо мне судили по тому, как я прожил жизнь после Вьетнама, как же я могу свидетельствовать о прошлых грехах и упрекать в них Брандта?

– Он же бросил обвинение вам в лицо.

– Это его дело. Я так не поступлю.

– Подполковник Левин был прав, – покачала она головой.

Тайсон долго и внимательно исподлобья смотрел на нее.

– Но это совсем не значит, что у меня нет чувства самосохранения. Как раз оно-то у меня и срабатывает в первую очередь. Пока что все советы не совместимы с моим образом мыслей. Только я знаю, каков на самом деле Бен Тайсон. Я попытаюсь избежать всех подводных камней, но не обманом, не компроматом или клеветничеством. Я хочу добиться честного вердикта, даже если меня признают виновным.

– Вы имеете право поступать по-своему. Но тогда, если вы не собираетесь ответить тем же Брандту, я на основании собранных фактов должна буду повесить на вас обвинения. У меня не будет другого выбора, понимаете?

– Я их лично не приму.

Карен сошла с проезжей части, забираясь в дикие заросли кустарника. Горькие травы распространяли едва уловимый пряный запах. Сунув руки в холщовые брюки, она посмотрела на почти пустынную дорогу и сказала:

– Что я могу еще сделать для вас?

Тайсон стоял чуть поодаль. Теплый порывистый ветер растрепал ее волосы, тихонько жалобно запел в островерхих елях и расшевелил распластанные ветви широких лип. Глядя на нее, Тайсон думал, что на природе она смотрится по-домашнему и держится очень просто.

– Почему вы не верите Садовски и Скорелло? Вы называете их бессовестными лжецами? И меня тоже? – спросил он.

Она оглянулась.

– Нет. Но с практической точки зрения в плохие поступки легче верится, чем в хорошие, и их легче утверждать, чем отрицать.

– Почему?

– Это очевидно. Так подсказывает здравый смысл. Стивен Брандт – уважаемый врач и...

– Неважно. Я это тоже принимаю в расчет. – Он посмотрел вдаль. В девяноста милях от этого берега на востоке находился Саг-Харбор, и чувство бессильной ярости и горечи, что он не может быть там со своей женой и сыном, испортили ему настроение. – Значит, мне здесь трубить девяносто дней?

– Да. Таков закон.

– Сможет ли армия уложиться в этот срок?

– Уже на следующей неделе прокуратура даст краткое заключение закрывать дело или нет. Но если она настоит на продолжении расследования, ей останется связаться с оставшимися свидетелями и решить, кого выбрать для суда.

– Вы нашли кого-нибудь?

– Я вложила в конверт меморандум.

– Ну и что говоритсяв нем?

Она посмотрела на него, прежде чем ответить.

– Сегодня вечером об этом говорили в новостях. Завтра информация появится в газетах. Гарольд Симкокс погиб в автомобильной катастрофе почти рядом со своим домом в Мэдисоне, штат Висконсин. Его машина на большой скорости врезалась в опору моста. В крови обнаружили высокий процент алкоголя.

Тайсон задумался, прислушиваясь к шуму волн, и попытался представить лицо Симкокса, но, к удивлению, обнаружил, что его образ не приходит ему на память. Даже недавний просмотр армейского фотоальбома не помог ему. Симкокс всегда стоял где-то в стороне или с отвернувшимся от камеры лицом, или в гротескном камуфляже, скрываясь под тенью своей австралийской шляпы из тростника. Гарольд Симкокс. Тайсону стало не по себе, но в то же время в душу поползла какая-то призрачная скука.

– Несчастный случай? – спросил он.

– Я не знаю. Он, говорят, в разводе, безработный, алкоголик, очень одинок. Он не оставил никакой записки.

– Иногда бывает так, что и сказать нечего. – "А иногда, -подумал он, – слишком много хочешь сказать, а спустя некоторое время думаешь, что, пожалуй, лучше было бы оставить все несказанным. Гарольд Симкокс, -размышлял он, – возможно, что это – самоубийство. Муди умер от рака".Он вспомнил бесконечные патрули по голым равнинам. Эта война не пресекла убийства и увечья. Ричард Фарли будет следующим. Он сказал нараспев: – Я не суеверен... но у армии – скверное снаряжение и обмундирование, как у флота – неудачные корабли. Я всегда чувствовал, что на седьмой дивизии своего рода роковая мета. – Он глубоко вздохнул. – Может быть, это – несчастье или стечение обстоятельств, а может быть, дело коллективных усилий военных соединений. Память о их деяниях имеет свое продолжение, как выразился подполковник Левин.

Она не возражала, и они постояли немного в молчании. Внезапно усилились порывы ветра, и над Стейтон-Айлендом метнулись яркие молнии, высвечивая тусклые тучи. Изменившаяся погода звала их в гарнизон. Идя парком, Карен присела на скамейку, Тайсон устроился на почтительном расстоянии. Он спросил:

– Вы ходили к памятнику?

– Да.

– Такие памятники всегда вызывали у меня отвращение. А у вас?

– Да. Пожалуй, вы правы, потому что это скорее походит на надгробье. Но эта стена со столькими именами дала богатую пищу для размышлений. Я раньше думала, что на ней отмечены погибшие в бою среди своих друзей, а не по одиночке, и друзья стали свидетелями их смерти. Я также думала, что эта стена в форме шеврона символизирует жертвы Вьетнама и отмщение за них. Я считала, что на войне, которую задумывали с точки зрения глобальной стратегии, воевали солдаты, имевшие личную выгоду. И вот я попыталась представить эту перспективу, чтобы помочь себе понять, что же произошло в госпитале Мизерикорд.

Тайсон промолчал.

– Ладно. Вернемся к свидетелям. Их осталось четверо, как положено при любом судебном разбирательстве. Двое выступают против вас, а двое – в защиту. Вероятно, разыщут Луиса Калана, Фернандо Белтрана, Ли Уолкера. Дэн Келли и Майкл Детонк не идут в расчет. И еще остается сестра Тереза.

Он посмотрел на съежившуюся на скамейке фигуру.

– С монахиней все неудачно. Я начинаю думать: почему она не заявит о себе?

– А я начинаю думать, существовала ли она вообще. Мне иногда кажется, что все это следствие – вещь нереальная. Я не могу поверить, что это происходит на самом деле, поэтому не воспринимаю те или иные заявления всерьез. Это очень мне напоминает мой первый бой. Это было настолько неестественно. Они стреляли из оружия боевыми патронами в меня.Вы знаете, что я делал? Я смеялся. Это было слишком нелепо, как в каком-то неудачном военном фильме. А теперь, спустя почти двадцать лет, меня просят рассказать об участии в боях, которые были для меня словно миражом. Я не верил, что это происходило на самом деле. Я в своем уме?

– Да. Я уже слышала подобное, и про смех во время боя тоже. – Она отвернулась от него. – Это как раз напомнило мне о том, что армия хочет, чтобы вас освидетельствовала комиссия психиатров. Это обычная процедура, когда речь идет о тяжких преступлениях.

– Вот как? А что психиатры говорят о нас как о нации? Почему, мне интересно знать, они не прикажут исповедоваться, чтобы очиститься от всякой скверны? Прежде всего нужно оценить мое моральное состояние. Если мое самосознание разложилось, тогда мне нужен не трибунал, а религиозная и этическая терапия.

– Это не настолько абсурдно, как кажется. – Она улыбнулась. – Тем не менее вас проверят всесторонне. – Она добавила сочувственно: – Думаю, что все вам здесь претит, хотя бы те же приказы: делай то, делай это.

– Мягко говоря. Вообще меня просто воротит от физических упражнений, мне противно, что меня сфотографировали для удостоверения, приказали жить здесь, обязали подстричься, ткнули носом в форму и так далее, и так далее.

– Да. Вы не военный человек. Но коль скоро вас призвали, вы должны привыкнуть к этой рутине.

– Этого-то я боюсь больше всего. Я не хочу привыкать. Я бы хотел сохранить свою индивидуальность и ощущение себя. Я не желаю растворяться в этой серой среде.

– Но вам придется подчиниться службе. Не сердитесь и не горюйте, а если придется плохо, не показывайте этого. Ваши эмоции не возымеют действия.

– Вы правы, – кивнул он. – У меня нет желания ненавидеть армию, свою страну или любого, кто связан с этим расследованием. Здесь нет злых гениев, которые жаждут моих мучений. Здесь сидят только штабные крысы, которые выполняют свою работу по правилам и циркулярам. Дело в том, что многие могут быть виноватыми, но только один подсуден. О какой же справедливости может идти речь?

– Вы рассержены.

–Хорошо. Можно обойти правовую систему в лице ушлых адвокатов. Поэтому, следуя вашему совету нанять лучшего адвоката, я позвонил одному, которого мне порекомендовали. Он перезвонил мне сегодня днем после музея.

– Вы наняли его? – с интересом спросила она.

– Думаю, что да. Говорят, он величина, причем не мнимая. Завтра утром у меня с ним назначена встреча. А как раз завтра ко мне придет на экскурсию группа школьников. Что вы мне посоветуете?

– Встретиться с адвокатом. Между прочим, та группа стариков дождалась вас?

– Да. У них нет ничего, кроме свободного времени.

Они задали мне кучу нескромных вопросов о вас. Хотели узнать, честные ли у меня намерения. Она улыбнулась, но не ответила.

– Если вы наймете этого адвоката, дайте мне знать, я внесу его имя и адрес в свой рапорт.

– Я могу назвать его имя сейчас. Он из военной прокуратуры. Это некий Винсент Корва.

– Да. Он действительно член военной коллегии адвокатов.

– Он мне тоже так сказал. Ну и как он?

– Судить о нем – не мое дело, но я видела его однажды на суде в Форт-Джексоне.

– Кто выиграл процесс?

– Армия. Ну... это скверная история. Осужденный – капитан... обвинялся в непредумышленном убийстве. – Она добавила, вздохнув: – Он нашел свою жену в постели с любовником.

– Ах! Занятно. Продолжайте.

– Видите ли... – Она безразлично повела плечом. – Этот капитан дежурил однажды ночью и объезжал на джипе посты, а потом заехал домой. Думаю, что у него возникли подозрения. Ну, в общем, он нашел их... свою жену и молодого лейтенанта... вместе... предающихся любовным, утехам...достал свой пистолет сорок пятого калибра и застрелил любовника.

Тайсон, заинтригованный, придвинулся ближе.

– С какого расстояния он стрелял? Сколько раз? В кого он пытался попасть?

Она снова улыбнулась, и он понял, что удивляет ее своим поведением.

– Смешно, что вы спрашиваете об этом. Корва, выступая с заключительным словом, сказал примерно так: «Любой солдат, который может поразить движущуюся цель с одного выстрела из сорок пятого калибра с двадцати трех футов, не задев человека, расположенного прямо под намеченной целью, должен быть отмечен как меткий стрелок, несмотря на неспособность взять под контроль свои эмоции»... или что-то в этом духе. – Карен чуть погодя добавила. – Конечно, это заявление абсурдное, если не идиотское... но, вы знаете, оно сыграло свою роль.

– А суд нашел это смешным?

– Да. Стоял такой хохот...

– Ну а что же стало с подсудимым?

– Ему грозило заключение до десяти лет... за непредумышленное убийство. Всего он получил два года за оставление поста и нарушение военного долга.

– Как это похоже на армию, – заметил Тайсон. – Он попал бы в еще большую беду, если бы промахнулся, потому что все это – грязь.

Карен вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки.

– Это немного преувеличено. Но в вашем случае именно военный суд дает привилегии различного рода преступлениям в отличие от гражданских судов. Это вы с мистером Корва должны держать в уме. Я уверена, что вы не забудете об этом. Я понимаю, что он блестящий адвокат, хотя его не очень-то жалуют. Он берется за почти безнадежные дела. – Карен смотрела на темные воды океана. – Кажется, начинается шторм. Видите?

Огромные валы, закипая белой пеной, с силой катились к берегу, а небо нанизало над горизонтом звезды, туманный блеск которых говорил о том, что будет дождь.

Карен поднялась.

– Я лучше пойду. Мне поработать надо.

Он тоже встал, и они заторопились к гарнизону. Упали первые капли дождя, и от нагретого за день асфальта пошел пар. Дождь припустил во всю, и Тайсон на ходу предложил:

– Я одолжу вам зонт, только пообещайте, что не потеряете его.

Она ускорила шаг. Дождь усиливался, дробно стуча по асфальту. Впереди виднелись огни в домах для семейных офицеров. Гостевой же находился в четверти мили от его дома. Она согласилась, и они помчались по лопочущим под ногами потокам дождевой воды.

Когда добрались до двери, вымокли до нитки. Тайсон, уходя, не захлопнул дверь на замок, и они быстро нырнули внутрь. Вытирая с лица крупные капли, он сказал:

– Я вам дам полотенце.

– Если можно.

– У меня три казенных. Не хотите ли переждать дождь здесь?

– Нет. Я только возьму зонт.

– Я могу подвезти вас к дому для гостей.

– И так дойду.

– Может быть, пива?

– Нет, спасибо. Полотенце, пожалуйста.

Он смотрел, как капли бежали по ее лицу, потом, протянув руку, провел пальцами по ее щекам. Посмотрев в глаза, Тайсон нежно положил ей на плечи руки. Карен стояла очень тихо, затем обняла его. Тайсон почувствовал, как сильно забилось его сердце, а на ее шее заметил пульсирующую жилку. У обоих дрожали руки. Их крепкое объятие нарушили шаги сверху, они невольно отпрянули друг от друга. Из-за угла лестничной площадки появилась Марси.

– Привет! Мне послышались голоса.

Тайсон, оторопев немного, сказал:

– Марси, позволь тебе представить майора Карен Харпер.

 

Глава 29

Генерал Уильям ван Аркен сидел в райке лекционного зала и слушал инструктаж полковника Амброуза Хортона, обратившегося с заключительным словом к двадцати студентам в первом ряду. Его грудной голос (произношение выдавало уроженца Вирджинии) эхом отдавался в пустом амфитеатре военно-юридической академии армии США. Учебное заведение размещалось на территории шарлотсвилльского кампуса университета Вирджинии, что в трех часах езды от Пентагона.

Взгляд полковника Хортона остановился на генерале ван Аркене, одетом в темно-синий костюм. Слушатели военно-юридической академии почли бы за честь быть представленными главному военному прокурору, но шестое чувство полковника Хортона подсказывало ему, что генерал хотел оставаться инкогнито. Хортон снова переключил свое внимание на первый ряд и продолжал:

– Как говорили войсковые командиры, поле боя – самое праведное место в мире. Мы, блюстители закона, тоже говорим это, когда речь идет о военных преступлениях. Порой, доискиваясь до того, как солдат выполнял свой долг на войне, мы сталкиваемся с уникальными хитросплетениями как обстоятельств, так и поступков.

Генерал ван Аркен слушал, как эхо слов полковника Хортона таяло в огромном пространстве зала. Куранты на башне пробили восемь раз, но студенты не двинулись с мест. Солнце тонуло в желтовато-розовом мареве заката, посылая в высокие окна зала прощальные лучи.

В заключение лекции полковник Хортон сказал:

– В следующий раз мы исследуем эти два понятия и попытаемся сопоставить их, заостряя особенное внимание на актах насилия. Выявим причины этого явления и, в конечном счете, выясним, как мы, военные адвокаты, должны разбирать такого рода преступления. Спасибо за внимание.

Слушатели встали, как только полковник сошел с кафедры и начал спускаться вниз к проходу. Ван Аркен встретил его на полпути. Хортон по-отечески приветствовал прокурора:

– Добрый вечер, генерал. Не чаял вас увидеть.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Я к вам с неофициальным визитом, – сказал ван Аркен с притворной напыщенностью. – Давайте пройдемся.

Мужчины покинули зал и, выйдя на улицу, пошли вдоль безлюдного кампуса. Утомленный жарой ван Аркен сказал, тяжело дыша:

– Я бы хотел услышать ваше мнение по делу Тайсона.

Полковник Хортон, наклонив голову, спросил:

– Неофициальное?

– Конечно. – Ван Аркен искоса посмотрел на Хортона. Этот человек, которому было порядком за семьдесят, оставался единственным в армии лицом, участвовавшим в Нюрнбергском процессе. Многие считали его корифеем военной юриспруденции и учились у него так же, как студенты гражданских и военных учебных заведений, философии закона и этике. Вопреки его значительному влиянию Хортона дважды обходили присвоением звания бригадного генерала, и почти на всех постах военной службы его просили или принуждали отказываться от назначения. Ван Аркен предложил, подводя Хортона к широкой деревянной скамейке:

– Не присядете на минуту?

Удовлетворенный Хортон тяжело опустился на скамейку.

– У меня сегодня очень напряженный день.

Ван Аркен сел рядом и дипломатично ответил:

– Эта жара на меня тоже сильно действует. – Он посмотрел старику в глаза. – Могу я с вами поговорить конфиденциально?

Полковник расстегнул верхнюю пуговицу зеленой рубашки и ослабил галстук. Он ответил, задыхаясь:

– Конечно, если мы не будем касаться запрещенных тем, генерал.

Ван Аркен с минуту с любопытством разглядывал полковника. Хортон непонятным образом сковывал его, лишая свободы мысли и поведения. Старик был диссидентом и ко всему прочему редким занудой. Он повсеместно читал лекции о Нюрнбергском процессе, о деле Колли и Медины и других противоречивых случаях в военном законодательстве. Армия не всегда соглашалась с его точкой зрения. Ван Аркен тоже не вполне одобрял некоторые из его позиций, и по этой самой причине Хортон до сих пор оставался полковником. Сейчас ван Аркен нуждался в прямых ответах, а Хортон всегда отличался прямолинейностью. Генерал начал:

– Поговаривают, что Карен Харпер неумышленно напортачила с расследованием дела Тайсона.

– Ну что же, – пожал плечами полковник, – то, что случилось между Тайсоном и Харпер, насколько я могу судить, было очаровательно. В законе существует доктрина, которая гласит, что мы не можем наслаждаться плодами ядовитого дерева, хотя знаем, что вкус их восхитителен. Поэтому считайте, что расследование по статье 31-й прошло более чем удачно, генерал, и заканчивайте с этим как можно скорее.

– Я так и сделаю.

– Вот и хорошо. Есть ли у вас какие-нибудь догадки относительно рекомендаций Харпер?

Ван Аркен покачал головой.

– Тайсону самое время опротестовать показания доктора Брандта. Если он пойдет на это и если будут приведены достаточные подтверждения того, что он говорит о Брандте, тогда показания Брандта – ничто по сравнению с показаниями Тайсона. Я бы не хотел появляться в зале суда без неопровержимых доказательств, а какие-то там два сомнительных свидетеля не в счет. Думаю, так же поступит и военный прокурор.

– А что, – спросил полковник Хортон, – разве доктор Брандт так безупречен?

– Мне не известно. Я не контактирую с майором Харпер. – Ван Аркен посмотрел на Хортона. – Не хотите ли пройтись?

– Да. – Он поднялся и застегнул пуговицу. Они пошли по дорожке, пересекавшей поляну Грин-Лоун. От витражей в ряде зданий падали на темную траву светлые тени. Ван Аркен сказал:

– Во время процесса над Колли мало кто из прокуратуры сочувствовал осужденному. Что же касается Тайсона, то ситуация осложняется тем, что определенные верхи – Белый дом и министерство юстиции – начинают колебаться. Я считаю своим долгом перед армией и страной надавить на них. И мне интересно знать ваше мнение.

Полковник Хортон, сощурившись, смотрел на блестящие от заходящего солнца стекла витражей, и подумал про себя, что за многие годы работы привык к старому университету, как к родному дому. Это учебное заведение, основанное почти два столетия назад, еще до Томаса Джефферсона, представляло собой величественный ансамбль неоклассической архитектуры с характерными для нее колоннадами, куполами, балюстрадами и ротондами. Более того, это было место, где еще ценились такие понятия, как честь, традиции и рыцарство. Хортон, поразмыслив немного, спросил:

– Что бы нам посоветовал Джефферсон, генерал? – Ван Аркен посчитал вопрос риторическим. Полковник сам ответил на него: – Джефферсон рассматривал закон не как узкую специальность, а как средство понимания истории, культуры, морали и социальных институтов общества. Я думаю, если мы сейчас встретились бы с ним на этой дороге, он спросил бы, как же так получается, что американское правительство сомневается в том, имеет ли оно право судить своих граждан.

Генерал ван Аркен ответил:

– Вопрос, который я предложил вам, состоит в следующем: обязаны ли мы оказывать давление, несмотря на нашу... ну общую виновность в событиях 15 февраля 1968 года? Есть ли у нас такие обязательства перед страной?

Полковник угрюмо усмехнулся:

– Вы искали меня, чтобы подкрепить слова документом, генерал? Меморандум в Белый дом или министерство юстиции?

– Да. Что-то вроде рекомендации от вас как от уважаемого юриста. Юридически мы находимся на правильном пути, но по этому делу с обеих сторон подняты моральные и этические вопросы. Прокуратура хотела бы направить их в нужное русло, то есть подвести под них твердый философский фундамент.

Хортон потер кончик носа пальцем и задумчиво проговорил:

– Вы знаете, генерал, когда, будучи молодым офицером, я выступал в качестве обвинителя в Нюрнберге, то весь мир был на нашей стороне. Пресса фиксировала каждую минуту процесса, но теперь все знают, что тогда не проводилось никакого расследования, значит, мы сделали много неверных шагов – ошибки судопроизводства и тому подобное. Но самое главное – мы попрали закон, которому должны были следовать. Мы повесили тех, кого хотели повесить, и удивлялись сами себе, объявляя вместо смертного приговора срок заключения. Это был процесс без права апелляции. Смерть означала смерть.

Хортон невольно стал суровым от нахлынувших воспоминаний:

– Только некоторые проголосовали против союзнического трибунала. Я не относился к числу мудрых прорицателей, которые понимали, что мы вершим не правосудие, а месть. И даже если бы я понимал это тогда, у меня бы не хватило духа проголосовать с горсткой других смельчаков. – Он внимательно посмотрел на ван Аркена своими близорукими глазами. – Думаю, что Голливуд благословил нас вместе со Спенсером Треси и его «Нюрнбергским процессом».Не было ни малейшего сомнения в том, что мы отнюдь не ангелы. – Пока они чинно прохаживались по университетскому городку, ван Аркен вполуха слушал скучный вздор Хортона о былом, ни на минуту не забывая о цели своего визита. Внутренне противясь аналогам, проводимым полковником, он чувствовал тем не менее оседающую в его сознании мораль сказанного. Они прошлись немного молча, затем Хортон заметил: – Генерал, когда вы были молодым капитаном и вели дела по Вьетнаму, вы мыслили другими нравственными категориями и действовали, живя как бы в другом измерении. Пресса проводила расследование по своей инициативе и вынудила армию подключиться к нему. Эти дела не вызывали чувства гордости у президента, а опрос общественного мнения показал, что большинство проголосовало за освобождение осужденных.

– Да. Это мне запомнилось на всю жизнь.

– Вот именно. А так как мы теперь ветераны двух наиболее значимых военных процессов, то я надеюсь, мы не забудем уроки прошлого. Нам не будет прощения за судебные ошибки.

Ван Аркен нетерпеливо ответил:

– Все, что я понял после вьетнамских процессов, это то, что страна и мир не переносят насилия и жестокости, принимающих обличие сражения. – Генерал глубоко вздохнул. – А Нюрнберг тем не менее, невзирая на все ошибки, показал миру, что цивилизация не прощает насилия и варварства даже тогда, когда они становятся национальной политикой суверенного государства. Это мое глубокое убеждение. И если бы мы снова судили своих врагов или порицали их действия, то мы прежде всего должны были бы судить самих себя, как бы это ни было болезненно. А предполагаемый суд над Бенджамином Тайсоном должен послужить предупреждением любому офицеру в отношении полной ответственности за свои действия до конца жизни.

Полковника Хортона интересовало, защищал ли ван Аркен интересы справедливости, гуманизма, армии и страны или же личные интересы и свою карьеру. Полковник не хотел подозревать его в последнем, вполне вероятно, что ван Аркен говорил искренне. Он продолжил примирительно:

– Безусловно, генерал, все, что вы сказали, верно. Отойдя немного от теории, я хочу сказать о существовании некоторых сложностей в поисках истинного солдатского долга на поле боя. Ведь Тайсона послали во Вьетнам убивать, и трибунал должен решить, убивал ли он врагов надлежащим образом.

Ван Аркен ответил лаконично:

– Я за то, чтобы мораль войны была возведена в ранг защиты. В Нюрнберге вы действовали, придерживаясь определенной морали.

– Точно так же действовали и нацисты. Если вы поднимаете философские вопросы и пытаетесь вовлечь меня в их обсуждение как защитника правительства, то придайте делу больший размах и оно заиграет в руках защиты. Вот вам мой совет. И хотя я даю его с неохотой, потому что не кривлю душой, но не верьте, что восторжествует справедливость.

– Почему?

– Потому что обстановка, сложившаяся в 1968 году, располагала не только к преступлению, но и к тому, чтобы его покрыть. Теперь уже произошли основательные изменения в этических нормах поведения, в понятии офицерской чести в армии и стране. Мы многое откорректировали, но мы не можем вернуться назад и начать судить лейтенанта, не призывая к ответу генералов, гражданских лиц, стоявших у кормила страны в прошлом. И это еще одна вещь, которую я узнал в Нюрнберге.

– Я как раз боюсь, – тихо произнес ван Аркен, – что именно это и скажет защита. Я страшусь, что они предложат, что называется, нюрнбергскую защиту.

– Господь им навстречу! – прохрипел Хортон. – Меня часто посещают фантазии о созыве национального суда, на который хорошо бы было вызвать всех гадов, отправивших нас воевать во Вьетнам.

Дойдя до перекрестка, ван Аркен остановился.

– Могу я вас угостить обедом, Амброуз?

Полковник резко покачал головой.

– Спасибо, генерал, но мне нужно поработать над завтрашней лекцией. – Старик пронзил ван Аркена жестким взглядом. – Знаете, Бил, в вашей власти не раздувать дело Тайсона. Не хочу показаться критиканом, но вы заполнили вакуум, оставленный министерством юстиции, которому надлежит заниматься всем этим. У вас оказалось поразительное чувство преданности. Но... как вы видите, я чувствую, что наши гражданские боссы обязали вас. Они тоже кое-что научились после Вьетнама. Как говорят вояки, мы исполняли говенный долг.

Ван Аркен пожевал губами.

– Я все понимаю, но это не снимает с меня ответственности.

Полковник Хортон, казалось, терял терпение:

– Вы слишком уверены в себе, не так ли? Я имею в виду, что вы убеждены: вы отстаиваете правду и мораль. А я не уверен в этом.

– Что вы имеете в виду?

– А то, Бил, что вы здесь наговорили об ответственности. И меня больше всего интересует, если лейтенант Бенджамин Тайсон действительно командовал взводом, который уложил приблизительно сотню мужчин, женщин и детей, тогда в чем же заключается моральное оправдание уцелевших из его взвода – настоящих убийц?

Ван Аркен не ответил.

– Итак, вы видите, генерал, что все не так просто. И не говорите мне, что хотите покончить с этим, руководствуясь принципами чистой морали, потому что ее нет и в помине. Это самое главное, что я вынес после Нюрнберга.

Ван Аркен хотел было возразить, но Хортон его опередил:

– В Нюрнберге я часто спрашивал себя, почему службу СС, палачей и карательные отряды не причислили к большинству преступников. И когда их пытались призвать к ответу, они просто говорили, что выполняли приказ. – Хортон добавил: – Как вы знаете, генерал, толкование военных законов уникальная субкультура, чьи учения вытесняют все, что человек узнал в церкви или в воскресной школе, чему учили его родители, учителя и общество, то есть все, что он знал сызмальства. Поэтому когда солдат говорит, что он только выполнял приказы, это значит, что он выражает готовность прикрыть позор одного из своих командиров. Это и есть нюрнбергская защита.

– Итак, в любом эшелоне власти мы имеем одно и то же, и повсюду ответственность перекладывают с одного на другого, прикрываясь постоянными приказами-инструкциями, «подразумевающимися» приказами и так далее. И таким образом мы добираемся до самой верхушки, откуда берет начало моральная нечистота. Я с этим столкнулся в Нюрнберге. А стоящие у власти нацисты говорили: они, мол, не могли предположить, что их приказы неправильно истолковываются. Или еще была одна фраза, которую я слышал не раз: «Я понятия не имел, что это может случиться с моими подчиненными».

Ван Аркен глубоко вздохнул и осторожно заметил:

– Вы сделали слишком глубокий экскурс в философию закона, Амброуз. Вам следует спуститься с высот теории и приступить к практическим делам, о которых идет речь. Но, насколько я понял, нам не стоит обсуждать дело Тайсона.

Полковник улыбнулся и, склонив задумчиво голову набок, ответил:

– Тогда давайте обсудим абстрактное дело лейтенанта X, которого собираются судить за убийство. Все утверждают, что даже если его и признают виновным, он, в конечном счете, не понесет наказание – его не поставят к стенке. А это спасительное предположение греет ему душу, поскольку расстреливающему взводу не прикажут целиться в американца, служащего в вооруженных силах теперь, спустя около двух десятков лет. Мое понимание закона таково: если вы судите человека за тяжкое преступление, будь то убийство или же сон на боевом посту, тогда вы вправе послать его на смерть. Не думайте, что присяжные смягчат приговор или помилование отменит наказание. Это – игра, а закон – не игра. Поэтому, если вы не можете оправдать в душе тех, кто совершил убийство, если вам это претит, тогда вы должны снять обвинение.

– Ответственность не уменьшается от того, что не вышел закон о снисхождении к преступлениям за давностью лет.

Полковник Хортон прищурился, от чего выражение его лица стало жестким.

– Я понимаю. Мы возвращаемся к нашим баранам. Итак, мистер Тайсон может быть повинен в преступлении, совершенном почти двадцать лет назад, хотя правильнее было бы его осудить, допустим, за то, что он скрыл это преступление. И теперь это должно уже стать преступлением первостепенной важности или ничем.

Ван Аркен понимающе кивнул.

Полковник тоже кивнул, будто только что обнаружил что-то интересное. Он сказал, расправив плечи:

– Ну, я должен идти. У меня возникла идея для завтрашней лекции. Спасибо, генерал. – Полковник Хортон отдал честь, и, ловко повернувшись на каблуках, удалился.

Генерал ван Аркен следил какое-то мгновение за ним, потом зашагал в обратном направлении. Впервые он почувствовал неуверенность в правильности собственных убеждений. В душе он считал Тайсона виновным, но, как подчеркнул Хортон, он не желал вникнуть в суть происшедшего, а только стремился проучить его в назидание всем остальным, носящим погоны. Тем не менее в своем рвении поддержать этическую революцию, которая встряхнула бы вооруженные силы после Вьетнама, он вновь столкнулся со спорными вопросами, казалось, отошедшими в прошлое.

Однако дело началось, и, как смертоносную лавину его уже невозможно было остановить. Этот странный гул рос, сотрясая воздух и доносясь до слуха Бенджамина Тайсона.

 

Глава 30

Бен Тайсон разглядывал стоявшую на лестнице Марси, одетую в обрезанные выше колен джинсы, белую майку и сабо, придававшие ей вид бродяги. Спереди на майке синел армейский лозунг «Не бросай хорошего солдата!». Взбешенный, Тайсон не мог представить, откуда она взяла эту тряпку. Он заметил, что ее руки были подозрительно красными, секунду спустя ему в нос ударил пахучий запах нашатырного спирта. Марси занималась уборкой.

Марси Тайсон, спустившись по лестнице, пересекла маленькую гостиную и протянула руку Карен Харпер.

– Я так рада, что мы наконец встретились.

Карен пожала руку Марси.

– Я тоже.

Обе женщины рассматривали друг друга чуть дольше, чем диктовали правила приличия, решил Тайсон. Он вмешался.

– И я рад так же, как и вы. – Он обратился к Марси: – Мы с майором Харпер беседовали на воздухе.

Марси обвела их взглядом, потом заметила:

– Наверное, вы хотите подняться наверх и обсушиться?

Карен ответила:

– Пожалуй, нет. Я только одолжу у вас зонт, если можно. Мне здесь недалеко.

– Останьтесь хоть ненадолго, – попросила Марси.

– Да нет, спасибо.

– Я привезла бутылку шампанского. Помогите нам выпить ее. – Она взяла Карен за руку и подвела к лестнице.

Карен показалось, что столь быстрый уход скорее поставил бы ее в щекотливое положение, чем пребывание у Тайсонов. Она поблагодарила за приглашение и поднялась наверх.

Марси посмотрела на мужа, лукаво улыбнулась и, не сказав ни слова, пошла на кухню.

Бен буркнул себе под нос:

– Тайсону везет последнее время.

Поднявшись наверх, он прошел мимо закрытой двери ванной и услышал жужжание фена. Он вошел в спальню и обомлел, увидя заваленную сумками кровать, которую обступала неприступная чемоданная стража. Тайсон стянул мокрые спортивные трусы и футболку, наскоро вытерся махровым халатом и надел джинсы и тенниску, а на ноги сандалии.

Он пригладил взлохмаченные волосы и, выйдя в крошечный холл, наткнулся на майора. Да, в сухой блузке и с легким макияжем она выглядела совсем неплохо, подумалось ему.

– Если вам нужен фен, заходите, я уже высушила волосы, – сказала она.

– Вот и хорошо.

Они обменялись взглядами, и Тайсон тихо попросил:

– Останьтесь, пожалуйста.

– Лучше не надо.

– Я чувствую, что жена расстроится, если вы уйдете.

– Сомневаюсь, но если вы имеете в виду, что вам нужно десять минут затишья перед бурей, тогда я останусь.

– Да. Пожалуй, именно это я и имел в виду, – улыбнулся Тайсон. Он медленно подошел к лестнице, жестом пропуская ее вперед. – После вас.

Они вместе сошли вниз, и Марси встретила их в гостиной.

– Теперь вы выглядите гораздо лучше.

Раздался выстрел вылетевшей пробки, и Марси разлила шампанское в три пластиковых стаканчика, стоявших на журнальном столе.

– Когда ты мне сказал, что здесь нет посудомоечной машины, – обратилась она к Тайсону, – я решила привезти побольше одноразовой посуды.

– Хорошая мысль. А где же Дэвид?

– Джорданы присматривают за ним. Мелинда вне себя от радости по случаю такого гостя.

Тайсон объяснил Карен Харпер:

– Это подруга моего сына. Джорданы летом отдыхают в Саг-Харборе, а Тайсоны, очевидно, проведут остаток каникул в Форт-Гамильтоне.

Карен спросила Марси:

– Значит, вы остаетесь здесь?

Марси, передав ей стакан, ответила:

– Да. Я подумала, что Бену здесь одиноко. – Она улыбнулась и спросила Тайсона: – Ты удивлен? Выглядишь ты очень удивленным.

– Я? – Тайсон взял свой стакан. – Просто за удивлением скрывается моя радость.

– Скоро к нам присоединится Дэвид, – добавила Марси.

Тайсон помрачнел:

– Это не очень хорошая затея.

– И тем не менее, – возразила Марси, – мы урезали свои каникулы, чтобы быть с тобой. – Она взглянула на Карен. – Когда все это решится?

– К середине октября. Закон...

Тайсон перебил:

– Почему бы вам с Дэвидом не вернуться в Гарден-Сити? Мы были бы ближе и...

– Нет, дорогой, мы хотим быть рядом с тобой здесь. – Она прошлась по комнате. – Безусловно, здесь тесно, прямо как в нашей первой квартире.

Тайсон не находил этого, но пререкаться ему не хотелось. Он осторожно заметил:

– Вот майор Харпер считает, что мне полезно испытать некоторые лишения и вообще изменить образ жизни.

– Рада слышать, что майор Харпер интересуется становлением твоего характера. – Она добавила: – Я сдала на август дом в Саг-Харборе за приличную цену, так что обратной дороги нет. А что касается Гарден-Сити, то не думаю, что создавшаяся ситуация благоволит нашему возвращению. – Марси пристально посмотрела на Карен. – Дэвид достаточно претерпел от ровесников. Дети такие жестокие. У вас есть дети?

– Нет. Я еще не замужем, если вы читали мою биографию.

Марси подняла стакан.

– За наш новый дом.

Они выпили. Тайсон поставил стаканчик на журнальный стол.

– Во всяком случае, я рад, что две женщины моей жизни имели возможность встретиться. Поэтому...

Карен обратилась к Марси:

– Я бы хотела, чтобы вы знали, миссис Тайсон, – я уже говорила вашему мужу об этом... Видите ли, мне очень не по себе от того, что пресса продолжает мусолить вашу... вашу культурную деятельность и другие формы протеста во время вьетнамской войны. В то время я была еще недостаточно взрослой, чтобы многое постичь, хотя, мне кажется, я могу понять добровольную компрометацию собственного имени, а также иные формы протеста, которые вы выбрали... чтобы продемонстрировать свое отношение к войне. И я хочу заверить вас, что негативные отзывы в ваш адрес никоим образом не влияют на расследование армией этого дела.

Марси не спускала глаз с Карен. Ливень за окном бешено хлестал по стеклам, заполняя наступившую тишину.

– Надо заметить, – наконец ответила Марси, – что вы были достаточно взрослой, чтобы помнить о войне, к тому же каждый имеет право на собственную точку зрения.

Тайсон подумал, что ему следовало бы вмешаться и изменить тему разговора, но какое-то упрямство заставило его прислушаться к диалогу женщин.

– Я хочу, – сказала Марси, – чтобы вы знали также, что я никогда не верила тем гнусным инсинуациям, распространяемым бульварной прессой относительно вас и моего мужа.

– Хорошо, что вы говорите об этом, – холодно ответила Карен. – Как бы мне хотелось, чтобы остальные оказались такими же разумными. – Она поставила пластиковый стакан на стол и протянула руку Марси. – Спасибо за вино.

Марси пожала руку, посмотрев ей в глаза.

– Но я не настолько глупа или наивна, чтобы не заметить, что между вами и Беном установились близкие отношения. Я уверена, вы поняли, что мой муж – замечательный и достойный человек, и если закон вообще снисходителен к таким людям, то он заслуживает этого снисхождения.

Карен выдержала взгляд Марси.

– Я поняла это, миссис Тайсон, но, к сожалению, многого еще не успела сделать. Всего доброго. – Карен направилась к двери, потом оглянулась и сказала на прощание: – Под влиянием прессы у меня сложилось другое представление о вас. Сначала я думала, что вы были помехой в деле мужа, но теперь вижу, что вы вносите неоценимый вклад в расследование. Сейчас ему, как никогда, нужна поддержка и... – Она повернулась к Тайсону: – Удачи вам.

Тайсон улыбнулся.

– Увы! Удача бежит от Тайсонов, но зато им достает ума, очарования и интеллигентности. Спокойной ночи, Карен!

– Спокойной ночи, Бен!

Тайсон вручил ей зонт и отворил дверь. Он смотрел вслед убегающей по мокрому асфальту фигурке, и ему на память пришел первый день их встречи и прощание перед его домом, другим домом, в майский дождь. Он закрыл дверь и с суетной покорностью посмотрел на жену.

Марси еле заметно улыбалась, и он знал по долгому опыту, что заговорит первым он.

– Когда женщины знакомятся, они ведут себя так натянуто и сухо, словно готовы вцепиться друг другу в волосы. Так или иначе, а я рад, что ты наконец научилась чему-то и у дам из Гарден-Сити.

Марси недобро прищурилась.

Он деликатно откашлялся и добавил:

– Наступают времена, когда спасителю угодны всякие непристойности и эмоциональные взрывы.

– Отвяжись от меня.

– Сейчас, сейчас...

– Вы здесь оба были до прогулки, не так ли? Я это сразу поняла. Сколько времени вы здесь пробыли?

– Не так долго для мужчины моего возраста, чтобы совершить половой акт. – Он налил себе еще немного шампанского. – Послушай, мне льстит твоя ревность, но я безгранично предан тебе.

Марен, казалось, немного успокоилась.

– Хорошо... но иногда случается что-то помимо нашей воли.

Он выпил шампанское.

– Что это за бурда?

– "Кордон Негро".

– Что? Шампанское из Африки?

– Да нет, идиот. Испанское. Неплохое, зато дешевое.

– Испания сняла запрет на спиртное?

– Да, после смерти Франко. Разве я тебе не говорила?

– Нет. Значит, теперь я могу купить испанское шерри?

– О чем речь. И еще настоящие испанские оливки для мартини. Я думаю все-таки, что психологически ты был готов помарьяжиться с девушкой. Она достаточно взрослая, чтобы понять такого мужчину, как ты, но она еще юна, чтобы быть соблазненной духовно.

– Сколько отдала за бутылку?

– Около семи долларов. Невероятно. Доллар против песо. Она пожелала тебе удачи с таким видом, будто между вами все решено. Не значит ли это, что ваши официальные отношения переходят в личные?

– Оказывается, шампанскому тоже не под силу сгладить ситуацию.

– Ну... У тебя есть пиво в холодильнике.

– Никому не говори об этом. Между прочим, я что-то «вольво» не вижу.

– И не увидишь. Вы так стремились в эту душную конуру...

– Вряд ли я бы так охарактеризовал наше убежище от дождя. Где машина?

– Ока тихо почила, и я устроила ей похороны. Теперь за окном стоит новая «тойота».

– Что?Ты купила японской автомобиль? Ты с ума сошла! Я в него не сяду. Как ты могла это сделать, зная, что я не переношу японскую продукцию, заполнившую страну и...

– Не пытайся увильнуть от разговора. У тебя будет возможность снова встретиться с ней в Вашингтоне?

– Нет. Предварительно расследование закончено, и я больше с ней не заговорю без адвоката.

– Отлично. – Марси выпила шампанское. – У тебя неплохой вкус. Она хорошенькая. Естественная здоровая красота. Даже в таком виде выглядит неплохо. Интересно, почему она не замужем? Ты спрашивал ее?

Тайсон решил, что не может больше говорить на эту тему.

– Она помолвлена с полковником. В газетах об этом не писали.

– Я не увидела обручального кольца.

– Ну... раз помолвлена, значит, помолвлена. А ты что, на самом деле переехала?

– Да. Как только мы обоснуемся, приедет Дэвид.

– Зачем?

– Затем, что на семейном совете мы решили не оставлять тебя одного. К тому же снова звонила твоя мама. На этот раз она внушила мне, что жена должна быть рядом с мужем. Я этого не знала. А ты знал о том, что, пока твой отец учился в летной школе, она жила в каком-то курятнике в Форт-Стюарте, в Джорджии?

– Да. Она говорила об этом сто раз, пока я рос. И действительно меня зачали в этом курятнике, но родился я в частной больнице на Парк-авеню.

– Это многое объясняет. Во всяком случае, если она пережила подобное, то и я смогу, черт возьми.

– Не сбрасывай меня со счетов.

Марси посмотрела на него.

– Дэвид приедет сюда так или иначе. Он сказал, что любит тебя и добровольно бросает свою первую подстилку, чтобы быть рядом с тобой. Неплохо зная мужчин, я бы сказала, что это – величайшая жертва. – Она добавила: – Иногда подростки ведут себя как взрослые, а иногда наоборот.

– Я скучаю без вас, но как-то стыдно... мне показываться тебе вот так... – признался Тайсон.

Она подбодрила его:

– Ты офицер армии США, и нечего этого стыдиться.

– И я должен все это слушать!

– Я не настолько категорична, как ты привык думать обо мне. Не знаю, хорошо это или плохо для нашей семейной жизни, но я люблю тебя и безумно тоскую.

Тайсон притянул жену к себе, и они обнялись.

– Ты гордый человек, Бенджамин Тайсон, – говорила Марси сквозь слезы. – Даже слишком гордый, чтобы выжить в таком месте. Тебе необходимо продемонстрировать свои слабости, пусть твои друзья и семья разделят твою боль.

Он крепче сжал ее.

– Я знаю, Марси. Я был невнимательным мужем, безразличным отцом, малодушным другом и недостаточно старательным на службе. Я не очень стремился к тебе и Дэвиду, к своей работе и ко многому другому. И это началось задолго до неразберихи.

– Я знаю. Другие люди заметили это. Но не надо заниматься самоедством.

– Почему это? Я даже рад, что получил пинок под зад. Это основательно встряхнуло меня. Я не собираюсь причитать, как хорошо было раньше, но жизнь былахорошая. У меня было неверное представление о доме, семье, работе и друзьях. Не знаю почему, но это было.

– В этом и моя вина тоже, Бен. Только не думай, что совместная жизнь потеряла смысл. Когда все кончится, мы заживем чертовски счастливо.

Тайсон помолчал немного, затем сказал:

– Может быть, меня упекут далеко-далеко...

Она крепко обняла его.

– Нет! Нет! Этого не будет.

Он нежно поцеловал Марси, и они еще крепче обнялись. Она положила мужу голову на плечо, и он услышал ее всхлипывания. Бен попытался отшутиться:

– Где ты взяла эту идиотскую майку?

– А-а... Я купила ее в том магазине в Саутгемптоне, – ответила она, не глядя на него. – Она поразила меня. «Не бросай хорошего солдата!» – Марси рассмеялась. – Понятно?

– Нет. И не вижу ничего смешного.

Она отпрянула, и он заглянул в ее мокрые от слез глаза.

– Раз тебе не нравится, я сниму ее. – Стянув с себя майку, она бросила ее на пол. – Так лучше?

Тайсон поймал себя на том, что его сердечные удары участились от вида обнаженной женской груди. Нагнувшись за майкой, Марси приняла позу высокого давления, отчего Тайсон почувствовал легкое головокружение, словно от лишней порции виски. Он улыбнулся.

– Да. О да.

Марси хмыкнула и вытерла слезы рукой.

– Так. Что положено делать жене военного помимо скоблежки отхожего места?

Тайсон разлил остатки шампанского по стаканам.

– Ну, сначала получить удостоверение личности, потом вступить в клуб офицерских жен, добровольно участвовать в каких-либо мероприятиях, приглашать на чай жен офицеров и вообще согнать с себя спесь.

– Тпру! Тайсон! Давай начнем с установки номера на машине, чтобы можно было ее парковать.

– Это напоминает мне...

– О, я не покупала «тойоту», милый. Просто решила пощекотать твои нервишки. Я купила джип.

– Что?

– Джип. Очень практичная машина и очень подходит к твоему теперешнему положению. Она перед домом. Хочешь взглянуть?

Тайсон выглянул в окно и увидел омытый дождем светлый автомобиль.

– "Джип-чероки". Четыре ведущих колеса, радио с одновременным вещанием на нескольких станциях и полка для оружия.

– Ты серьезно?

– Только год пробега. Купила его на местной распродаже. Еще при нем лебедка, так что можешь тащить рыболовные сети, небольшую лодку или выбираться из грязи или снега. Такой аккуратный. Иди посмотри.

Тайсон отвернулся от окна.

– Может, попозже?

– Можно я посмотрю, как ты проводишь экскурсию в музее?

– Если есть желание.

– Огромное. Эй, послушай, надень форму.

– Не стоит.

– Стоит. Я хочу посмотреть, как ты в ней выглядишь.

Она потянула его за руку, подводя к лестнице.

– Нет, в самом деле...

Она потерлась грудью о его спину.

– Пошли. Я никогда не занималась этим делом с военным. – Марси подмигнула.

– Ну если ты встанешь вот так...

Они поднялись наверх и вошли в спальню. Марси присела на край кровати и скрестила ноги.

– Хорошо. Итак, сними это шмотье и надень форму.

Тайсон поймал себя на том, что раздевается.

Марси присвистнула.

Представ перед ней обнаженный, он глубоко вздохнул.

– Отрежь и тут же зажарь.

– Я ценю твое чувство юмора, а теперь повернись. Дай мне посмотреть на тебя.

Тайсон сделал поворот вокруг своей оси и снова посмотрел на Марси. Она сказала:

– Хороший материал для офицера. Подойди сюда.

Он приблизился к кровати. Протянув руку, Марси прикрыла ладонью его яички.

– Отвернись и покашляй.

Тайсон выполнил ее команду.

Она произнесла:

– О'кей. Годишься, – и хлопнула его по ягодицам. – Одевайся.

Тайсон подошел к шкафу и достал форму.

– Как это глупо, – пробормотал он, напяливая мундир на голое тело.

– Будешь разговаривать, когда тебя спросят.

Он буркнул что-то, повязывая галстук, потом повернулся к жене. Она одобрительно кивнула.

– Неплохо. Сидит как влитой. Медяшка начищена, складки прямые. Все. Прими душ. Потом доложишь.

– Слушаюсь.

Он снова разделся и прошел в ванную.

Смыв пот и пыль, Тайсон растерся полотенцем и вернулся в спальню. Кровать была расчищена от багажных завалов, и Марси лежала на грубых белых простынях, раздвинув ноги с подушкой под ягодицами. Она вновь надела ненавистную ему майку, подвернув ее до пояса, а голову прикрыла его фуражкой. Тайсон забрался в кровать. Марси влекла его, и Тайсон был желанен ей Они занимались любовью в маленькой, душной комнате, прекрасно осознавая, что это была пародия на то, что могло бы случиться с майором Карен Харпер. Марси шепнула ему на ухо:

– Я обычно не занимаюсь этим с женатыми мужчинами.

– Моя жена – сука.

– Я знаю. Я знаю.

– Не бросай хорошего солдата.

Марси скрестила ноги за его спиной, заперев его замком щиколоток.

– Никогда.

 

Глава 31

Марси с Беном сидели за столиком напротив друг друга. Одетый в льняной кукурузного цвета костюм, Тайсон чувствовал себя легко в этот жаркий вечер. Марси надела желтую хлопковую кофточку тонкой вязки и такого же цвета мини-юбку, открывавшую загорелые стройные ноги. Она лениво обвела взглядом помещение.

– Здесь был форт?

– Не в этой части. Это пристройка. В фортах не бывает витражей.

– Не умничай.

Тайсон передал ей меню.

– Мясо здесь хорошее.

– Я что-то не вижу пирога с ветчиной.

– И не увидишь.

– Ты это говоришь с таким удовольствием...

– Не с удовольствием, а с мясной подливой.

– Держу пари, ты останешься здесь, если тебя оправдают.

– Образ военного обладает особой притягательностью.

– Не заносись. – Она тревожно теребила меню. – А ты бы... пошел... ну если бы обстоятельства сложились иначе... на другую войну?

– Да. Я бы послужил своей стране снова.

– Даже после того, что армия сделала с тобой?

– Она со мной ничего не сделала. Это там наверху думают, что я ей сделал что-то.

– И ты бы пошел на такую же примерно войну, как во Вьетнаме?

– Мое дело не рассуждать. Я даже не очень сопротивлялся этому призыву, а ведь мог.

– Мальчик мой, не значит ли это, что, мобилизовав тебя однажды, они вправе распоряжаться тобой пожизненно?

– Боюсь, что да. Военная служба, как правило, оказывает довольно длительное влияние на тех, кто прослужил даже несколько лет. Это как время, проведенное в местах заключения. Спроси любого, кто сидел за решеткой или служил в армии.

– Я верю тебе. Я просто не понимаю. Я никогда не понимала, зачем миллионы мужчин вступают в бой, оставляя горы трупов, а потом снова и снова воюют.

– Мужчины любят воевать. Они любят разить врага, а когда прекращают воевать, всю оставшуюся жизнь их мучает депрессия.

– Это ужасно, Бен. Ужасно.

– Ты что, думаешь, я этого не знаю?

Некоторое время они сидели в тишине. Марси оглядела пустой обеденный зал клуба и увидела быстро отвернувшуюся от них парочку.

– Почему ты считаешь, что люди глазеют на нас?

– Они ослеплены блеском новоиспеченного офицера и его обворожительной спутницы.

– Слава Богу, что они еще не говорят: мол, вот сидит военный преступник и его шлюха, – безрадостно улыбнулась Марси.

– Дорогая, в офицерском корпусе все братья мужественны, а сестры добродетельны.

– Я этого не знала. – Отпив немного джина с тоником, Марси посмотрела в окно. Таинственный туман поднимался к темному небу. Ласковый южный ветер доносил вкусные запахи с патио, где жарилось мясо. Марси различила звуки духового оркестра, увидела дымок, струящийся над тлеющими угольями, и горящие каретные фонари при входе в клуб. Она поделилась своим впечатлением: – Сплошной анахронизм.

– То же самое ты говорила о Гарден-Сити. На самом же деле это ты анахронизм – пришелица из шестидесятых.

– Может быть, ты и прав. Я смотрю, здесь очень замкнутое общество, правда?

– Вполне вероятно. Здесь свой внутренний мир, предтечей которого является живая история.

– Теперь, когда я оказалась в этом окружении, я начинаю лучше тебя понимать.

– Я тоже начинаю себя лучше понимать.

– А тебя пригласили вон на тот вечер? – спросила она.

Тайсон посмотрел в окно.

– Всех членов клуба приглашают на празднества. Наверное, предположили, что я откажусь.

– Все ясно.

К ним медленно подплыла официантка, и чета Тайсонов заказала ужин и бутылку французского вина. Они мило болтали, прямо как в старые времена, нежно держась за руки, и официантка, глядя на них, улыбалась.

Тайсон расправился с мясом и налил себе и Марси немного вина. Окинув взглядом зал, он сказал:

– Кажется, кое-кто сейчас разбавит наше уединение.

Марси обернулась и увидела белокурого краснолицего толстяка лет пятидесяти, стремительно приближавшегося к их столу. Мятые брюки и довольно легкомысленной расцветки рубашка придавали ему соответствующий вид. Она поинтересовалась:

– Это кто?

– Это преподобный майор Кеннард Оукс – баптистский капеллан. Он опекает меня.

– Тебе нужно иметь как можно больше друзей.

Преподобный Оукс, широко улыбаясь, приветствовал Тайсонов. По выговору Марси узнала в нем южанина.

– Бен, ты снова пьешь это дьявольское пойло?

Тайсон пожал руку священнику.

– Я принадлежу к англиканской церкви. Пьянство – это торжественный обет.

– Не богохульствуй, сын мой. Это миссис Тайсон?

Бен представил их друг другу. Преподобный Оукс сел за стол без приглашения и погладил Марси по руке.

– Очень красивая женщина.

– Спасибо.

– Я бы предложил вам стакан вина, но не хочу вас вводить в искушение, – сказал Тайсон.

Капеллан улыбнулся.

– Почему вы не присоединяетесь к остальным гостям?

– Мы с Марси страстно влюблены друг в друга и поэтому хотим побыть вдвоем.

Брови Марси удивленно взлетели вверх, и за столом наступило неловкое молчание. Преподобный Оукс не отреагировал на сказанное.

– Ну как, Бен, прошел день?

– Отлично.

– Ты завтра утром свободен? Я хотел бы съездить в Форт-Дикс. Составишь компанию?

Тайсон, раскуривая сигарету, ответил:

– У меня утром экскурсия.

– Тогда поедем днем. Я могу перенести свою встречу на более позднее время.

Тайсон сделал несколько нервных затяжек, потом небрежно прокомментировал Марси:

– Майор Оукс служит временно, так же как и я. Но, в отличие от меня, его не ожидает трибунал. – Он обратился к священнику: – Что, вы сказали, вам нужно сделать?

Капеллан повернулся к Марси:

– Мне поручили в армейской школе капелланов организовать воскресную школу для несовершеннолетних в разных гарнизонах на территории, которую охватывает сеть нью-йоркского метрополитена.

– Как интересно, – воодушевилась Марси.

– Тогда что же получается? Вы не будете проводить службу в соборе в нашей части?

– Боюсь, что нет. Если вы хотите посмотреть настоящую баптистскую службу, приходите к преподобному Перри. Он отличный проповедник.

– Я рад, что вы здесь. – Тайсон покачал головой и крепко сжал руку священника. – Я рад. У меня вышел спор с одним парнем вчера вечером. Он настаивал на том, что слова «и приступили к Нему фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» принадлежат Иоанну. А я сказал – Луке. Так чьи это слова? – Тайсон не спускал глаз с преподобного Оукса.

– Иоанна.

– Нет, это говорил Марк.

– Верно.

– Нет, неверно, – нахмурился Тайсон. – Это был Матфей. Вы не потянете воскресную школу.

Преподобный Оукс широко улыбнулся и ответил беззаботно:

– Какая разница. Тайсон?

Марси смотрела во все глаза на мужчин.

Толстяк высвободил руку, и они оба встали. Тайсон сказал резко:

– Пошел прочь, невежа!

Оукс смерил Тайсона взглядом.

– Я им говорил, что капеллана тяжело играть. И тем не менее ты отличный малый. – Он быстро покинул зал.

Тайсон сел.

Марси, не понимая, по какой причине вышла перепалка, спросила:

– Ради Бога, объясни мне...

– Действительно, ради Бога. Какая свинья!

– Кто?

– Ну и вопрос, – сказал Тайсон.

– Этот человек следит за тобой? – спохватилась Марси.

Тайсон допил вино.

– На будущее тебе урок. Будь осторожна с собеседником.

Марси перевела дыхание.

– Странно.

– Аминь. – Тайсон посмотрел на часы. – Мне нужно позвонить этому новому адвокату Корве. – Он поднялся. – Буду через десять минут. Закажи кофе и десерт.

– Я хочу поставить телефон.

– Завтра позвонишь насчет этого.

– Я не могу без телефона.

Тайсон, усмехаясь, вышел из обеденного зала. Звонок адвокату Тайсон сделал днем раньше, а теперь он решил уделить время редакции «Америкэн инвестигейтор».

Подойдя к музею, он открыл ключом тяжелую дубовую дверь и оставил ее приоткрытой. Яркие лампочки охранного устройства освещали часть экспонатов, создавая впечатление чего-то мистического. Тайсон снова взглянул на часы и тут же услыхал легкий стук и скрип открываемой двери. Тайсон пригласил:

– Входите.

Фигура, возникшая в дверном проеме, шагнула в вестибюль.

– Мистер Тайсон?

– Да. Мистер Джонс?

– Это я. – Уолли Джонс щурился, вглядываясь в полумрак.

Тайсон, в свою очередь, пытался рассмотреть лицо своего собеседника, но не мог; единственное, что он определил, – мужчине было лет пятьдесят с небольшим.

– Входите и прикройте дверь.

Джонс сделал еще один шаг по музейному вестибюлю, но дверь не закрыл.

– Вы здесь хотите говорить?

– Да. У меня есть кабинет.

– Вы хотите подать мне свою версию происшедшего?

– Да. Об этом я говорил вашему редактору.

– О'кей. Это хорошо. Это то, чего мы всегда добивались. Ваше видение случившегося. Мы не стремимся вас опорочить. Это никому не нужно. Уж мне-то точно. Я сам был в Корее. Большинство наших читателей – патриоты. Вы знаете об этом? Поэтому все, что вы расскажете, будет здорово.

– Я хочу рассказать вам, как со мной обошлась армия. Но если ваши читатели действительно настроены патриотически, тогда, может быть, вы и не напечатаете это.

– Не волнуйтесь. Мы обязательно напечатаем. Мы напечатаем все, что вы скажете.

– Хорошо. Следуйте за мной. – Тайсон сделал несколько шагов вперед и, оглянувшись, показал: – Сюда, пожалуйста.

Джонс нервно закашлялся.

– А вы один?

– Да. А вы?

– И я один. Послушайте, почему бы нам не выйти на свежий воздух? Можно найти уединенное место, например, пройтись к морю.

– Я не хочу, чтобы меня видели с вами. Но... ладно. Я только возьму свои записи. – Тайсон отступил в дальний угол музея, снял ботинки и, неся их в руках, тихонько прокрался к выходу. Оказавшись за спиной Уолли Джонса, он спросил: – Готовы?

Джонс сделал шаг к двери.

– Ой... Боже! Вы напугали меня...

Тайсон нанес сокрушительный удар Джонсу в солнечное сплетение так, что тот согнулся пополам. В следующую минуту последовал удар по лицу, от которого хрустнула носовая перегородка. Стоя на четвереньках, Джонс одной рукой держался за живот, другой ощупывал лицо. Тайсон надел ботинки и пинком распластал стонущего Джонса по каменному полу.

Бел услышал позади себя какие-то шорохи и обернулся. Вспышка фотоаппарата ослепила его на несколько секунд, потом последовала еще одна. Ничего не видя, Тайсон рванулся к фоторепортеру, который перед бегством сделал еще один снимок. Тайсон преследовал его.

Неожиданно от стены музея отделились двое неизвестных в спортивных костюмах. Один заломил фотографу руки за спину, другой выбил фотоаппарат, который сильно стукнулся о тротуар, и подошел к Тайсону. Лейтенант встал в защитную позу, желая предупредить действия незнакомца.

Тот распахнул настежь дверь музея и, войдя внутрь, посветил карманным фонариком на скрюченную фигуру Уолли Джонса – тот лежал лицом вниз в луже крови. Мужчина перевел луч на лицо Тайсону.

– Стойте на месте и держите руки так, чтобы я мог их видеть.

– Кто вы такой, черт возьми?

– Человек, который держит вас на прицеле.

Тайсон услышал звук взведенного курка.

К музею подрулил автомобиль с включенными фарами и остановился рядом с Тайсоном. Кто-то, высунув голову из окна, сказал:

– Вы жестокий человек.

Тайсон сразу узнал голос Чета Брауна. Браун скомандовал:

– Залезайте в машину, убийца.

~~

Автомобиль мчался по Шор-Парквей к мосту Верразано, маячившему стальной паутиной. Тайсон закурил сигарету. Водитель, молодой парнишка с беспокойным взглядом, обратился к нему:

– Не курите, пожалуйста.

Тайсон выпустил струю дыма. Браун усмехнулся. Бен краем глаза посмотрел на Брауна, сидящего на заднем сиденье. На нем был белый теннисный костюм. Он поинтересовался:

– Ну, как вам новая работа?

Тайсон дымил сигаретой, поглядывая через окно на статую Свободы, гордо стоящую в своем замшелом великолепии.

– Между прочим, – продолжал Чет Браун, – кое-кто проводит вашу даму до дома с нужными объяснениями.

Тайсон спросил небрежно:

– Ваш Оукс?

– Может быть. Капелланов тяжело играть.

– Я знаю.

– Теперь нам придется открыть спецкурс для этого.

– Кому? Кто вы?

– Название вам ничего не скажет, – ответил Браун. – Мы всегда в тени, даже ЦРУ не совсем уверено в нашем существовании.

– Похоже, что вы дурачите меня.

Браун перевел разговор на другую тему:

– Что касается Уолли Джонса, то я не виню вас, Бен. Поделом этому ублюдку. Если бы он посмел написать подобное о моей жене, то я не знаю, что бы с ним сделал. Между прочим, это было нам на руку. Но если вы попытаетесь сделать это снова, то с полицией будете разбираться сами. Я не могу блокировать закон чаще одного раза в месяц.

– Не делайте мне одолжений.

– Так ведь это моя работа, Бен. Меня к вам приставили ангелом-хранителем. Видите, я хожу во всем белом.

Тайсон погрузился в раздумье.

Машина миновала рыночную площадь и повернула направо, к главным воротам Форт-Уодсворта. Дежурный на посту пропустил их, и машина продолжала свой путь, петляя по темным безлюдным улицам. Они спустились к проливу и, миновав док, подъехали к гранитным стенам Баттери-Унд.

Браун вышел из машины и поманил Тайсона. Они подошли к огромным двойным дверям береговой трехъярусной артиллерийской батареи. Браун потянул дверь на себя и вошел в слабо освещенный коридор, напоминавший пещеру. Железные лестницы поднимались в разных направлениях, и Тайсон следовал за Брауном по одной из них. Их шаги гулким эхом отдавались в сыреем спертом воздухе помещения. Браун почти бежал по коридору с широкими сводчатыми потолками, по одной стороне которого был ряд дверных проемов. Он сказал:

– Выбирайте любую дверь.

Тайсон показал на первую, и Браун распахнул ее. Бен вошел в комнату с двумя бойницами, сквозь которые мерцали блики лунного света. За стеной катил мощные валы океан.

Браун встал у одной из бойниц и посмотрел на пролив.

– Какой вид! Форт-Гамильтон, Шор-Парквей, Кони-Айленд, аэропорт Кеннеди, мост и гавань. Бодрящий запах соленого воздуха!

Глаза Тайсона понемногу привыкли к сумраку комнаты, и он заметил, что каменные стены были разрисованы флюоресцирующими красками. Изображения напоминали странных животных.

Браун следил за его взглядом.

– Культовые рисунки. ЦРУ говорит, что они воспевают культ сатаны. В этих камерах они находят убиенных собак, кошек и цыплят.

Тайсон молча подошел к правой бойнице и тоже посмотрел на пролив. Браун, отметил он про себя, всегда для беседы выбирал интересные, даже необычные места.

– Сколько вы еще будете шпионить за мной?

– Ровно столько, чтобы сделать вывод, что вы и Харпер готовы съесть запретный плод.

Тайсон оперся о подоконник шириною примерно три фута. Внизу под артиллерийской батареей возвели ограждение, обнесенное насыпью.

– Сегодня ночью вы уже были на грани чего-то прекрасного, любовничек, но не учли приезда своей жены. Я буквально затаил дыхание, когда вы с Карен забежали в свою норку. Вы, должно быть, сделали несколько потрясающе ловких уверток, потому что через час вы уже нежно держали за обедом руку своей миссис. Какой мужчина!

Тайсон сел на подоконник, упираясь спиной в каменную стену. Он раскурил сигарету и посмотрел вдаль. Казалось Браун ведет себя развязнее, чем в прошлый раз, потому что здесь чувствует себя как рыба в воде, и у Тайсона закралось подозрение, что этот человек обладает способностью хамелеона органично подделываться под окружающую среду. Он не переставал спрашивать себя, что же представляет собой настоящий Чет Браун. Возможно, ничего.

– у вас сегодня был чертовски трудный день. – Браун поближе подошел к Тайсону. – Эй, да вы что, опыт приобретаете? Я про праздное сидение в этой каменоломне.

Тайсон швырнул сигарету в Брауна.

– Держите дистанцию.

Тот отступил.

– Увидев вас, я так разволновался. Я как-никак ангел-хранитель, способный отвести беду. Но все-таки не теряйте голову в мои выходные дни. Полегче с сексом и вольной борьбой и не приглашайте журналистов, если намерены поколотить их. О'кей?

Тайсон зевнул.

– Вы закончили?

– Нет. Вам о чем-нибудь говорит имя полковника Эрика Уиллетса?

– Нет.

– Зато вы ему здорово успели насолить. Этот человек – любовник Карен, и у него сильно чешутся руки.

– Скажите ему, чтобы он не верил тому, что пишут в газетах. То же самое я говорю своей жене.

– Передам, – рассмеялся Браун. Потом добавил уже серьезно: – Вы знаете, Бен, вы мне нравитесь, хотя и доставляете серьезные неприятности. Над вами сгущается черная туча, и всякий, кто оказывается рядом с вами, попадет под страшный ливень. А на государственном уровне вы сильно беспокоите Вашингтон. Вы читали утреннюю «Таймс»?

– Нет.

– Вас уже обсуждают в конгрессе, а также вами заинтересовалась Комиссия Объединенных Наций по геноциду. Они сошлись на том, что следует послать миссию в Хюэ, и Ханой дал свое добро. Вот я и думаю, кому все это нужно, Бен?

– Только не мне.

– И не вашей стране.

Сквозь пелену дыма Тайсон пытался разглядеть лицо Брауна. Теперь все становилось на свои места. Он почувствовал, как у него пересохло во рту. Тайсон свесил ноги с подоконника и спрыгнул на пол.

– Теперь вы держите дистанцию, – продолжал Браун. – Мы тоже можем укоротить язык Брандту, уж больно он у него длинный. Если бы он не болтал повсюду, дело не получило бы огласки.

Рука Тайсона скользнула в карман пиджака и нащупала армейский нож.

Браун продолжал:

– Я проголосовал за то, чтобы Брандта не трогали, но... – Он пожал плечами. – Но некоторые считают, что справедливость восторжествует, если не станут трогать вас.

Не вынимая руки из кармана, Тайсон водил большим пальцем по острию ножа, пробуя его заточку.

– Мы предлагали вам сделку.

– Так предложите еще раз.

– Ладно. Вы пойдете на наши условия?

– Засунь их себе в задницу.

– Какой вы, однако, – злобно улыбнулся Браун. – И тем не менее я их поставлю. – Он вытащил небольшой пистолет из кобуры, висевшей у него под спортивной курткой. Глазок черного дула в никелированном корпусе зорко смотрел на Тайсона. Браун скомандовал: – Лезь на подоконник!

Тайсон не пошевелился. Расстояние между ним и Брауном составляло не больше десяти футов – многовато, чтобы сцепиться в рукопашной схватке.

– На подоконник, быстро! – рявкнул Браун.

– Отвяжись.

– Я хочу помочь тебе сделать то, – сказал Браун сухо, – что ты уже пытался сделать в бухте. Это гораздо легче и быстрее, чем тонуть, Бен. Закрой глаза и прыгай вниз.

– Что за бред ты несешь?

– А как ты думаешь?

Тайсон уставился на Брауна.

– Я не пытался покончить жизнь самоубийством, ты, придурок.

Браун, казалось, смутился. Он процедил сквозь зубы:

– Очень жаль. Все искренне надеялись, что ты поступишь честно.

– Не тебе говорить мне о чести. Если ты хочешь видеть меня мертвым, так делай свое дело.

Браун покачал головой и опустил пистолет.

– Сейчас мне приказывают пробудить в вас угрызения совести. Но, пожалуйста, поверьте мне, вы можете встретить безвременную смерть, покончив жизнь самоубийством или же попав в автомобильную катастрофу, как это случилось с Гарольдом Симкоксом. Если вы захотите связаться со мной, оставьте записку на доске объявлений в офицерском клубе следующего содержания: "В офицерском клубе найдена книга Камю «Странник». Я свяжусь с вами. И все-таки будьте начеку, лейтенант, ведь вы же на службе.

– Я не нуждаюсь в ваших поучениях, мистер Браун.

Браун сунул пистолет в кобуру и открыл дверь комнаты. Он оглянулся.

– Вы можете вызвать такси у главных ворот. Счастливо оставаться.

Тайсон следил, как за Брауном медленно закрывалась дверь, потом прислушался к звуку удалявшихся шагов. Он вытащил руку из кармана и заметил, что она в крови от глубоких порезов. Бен перевязал пальцы носовым платком и распахнул дверь. В коридоре было пусто. Ничего себе ангел-хранитель, подумал он.

Пробираясь длинным коридором, Тайсон благодарил Бога, что остался жив, потому что был уверен, что Браун хотел покончить с ним. Его душили гнев и досада; Чет Браун и компания не оказывают никакого влияния на его эмоции и решения. Чет Браун не существовал.

«Счастливо оставаться», – повторил он. Да. Дела обстояли далеко не лучшим образом.

 

Глава 32

Бенджамин Тайсон сидел напротив Винсента Корвы.

– Кофе хотите? – предложил тот.

– Пожалуй.

Адвокат обошелся парой слов, разговаривая с секретарем по селектору.

В лучах утреннего света Тайсон разглядывал невысокого мужчину. Как решил Бен, Корва, вероятно, был на несколько лет моложе его, он отличался сильной худобой, загорелый, с осунувшимся лицом и запавшими глазами. Густые черные волосы лежали красивыми крупными волнами. Кадык во время разговора смешно шевелил узел галстука. Дорогой костюм от «Братьев Брукс» висел как на вешалке.

Тайсон закурил сигарету, неуклюже придерживая ее забинтованными пальцами. Корва посмотрел на бинт, но ничего не сказал. Он склонился над столом, потом поинтересовался:

– Кто вам посоветовал обратиться ко мне?

Сильный и глубокий голос, как заметил Тайсон, не соответствовал тщедушной фигурке адвоката.

– Это важно?

– Так кто же?

– Я позвонил в коллегию адвокатов, и там мне предложили на выбор ряд фамилий.

– И вы выбрали Винсента Корву, потому что вам понравилось мое имя.

– Что-то вроде этого. – Тайсон оглядел кабинет Корвы. Потолок покрывала акустическая плитка, на полу был расстелен серый ковер, а стол и стулья наводили тоску своей старомодностью, словно их привезли из салона подержанной мебели Конрана. Темные стены украшала серия сепий, которые можно было бы назвать «Величайшие моменты закона». Рисунков было довольно много. На подоконнике стояло единственное растение, подозрительно напоминавшее марихуану.

– Это базилик.

Тайсон растерянно посмотрел на Корву.

– Простите, не понял.

– Я про растение. Сладкий базилик. Понюхайте. Свежего базилика вы не найдете даже в Нью-Йорке. Вам нравится паста аль песто?

–Да, обожаю.

– Соус приготавливают из свежей зелени за пятнадцать минут, используя экстракт базилика.

– Я знаю это. – Тайсон на минуту затосковал по Филиппу Слоуну и его уютному, отделанному кожей и дорогим деревом кабинету.

– Мой отец обычно закладывал за ухо веточку – своего рода религиозный предрассудок. – Корва выпрямился, придвинул поближе желтый блокнот и сделал какую-то запись. Тайсону стало интересно, к чему относится эта запись – к убийству или же к сладкому базилику. – Пресса сообщает, что вы находитесь под домашним арестом. Это правда?

– Да. – Тайсон перечислил все пункты ограничения его свободы.

Корва многозначительно покачал головой.

– Довольно странно, потому что начался временной отсчет и армия может не успеть как следует разобраться в деле за девяносто дней. Кто-то в верхах приказал ввести ограничения как подталкивающее к действию средство. Очень подозреваю, что правительство выстроило свою теорию относительно вашего дела и затяжка времени принесет больше вреда, чем пользы.

– Я согласен с этой теорией. Сможете ли вы построить защиту за оставшееся время?

– Ну что ж... У нас в запасе несколько месяцев. Я посмотрю, что можно сделать.

Тайсон достал сигарету, поглядывая поверх головы адвоката на висевшие в рамках дипломы и различные профессиональные лицензии. Он заметил цветную фотографию группы солдат в камуфляже, снятых на фоне безлюдной равнины, где-то далеко позади поднимался черный дым.

– Это вы во Вьетнаме?

– Да. Вот вам моя биография. В 1967 году я получил право адвокатской практики в нью-йоркском государственном суде, вскоре после этого меня перевели прямо в судебно-адвокатскую службу, и я поступил в военно-юридическую академию в Шарлоттсвилле. Я был в составе судебной комиссии в Форт-Беннинге. Там насмотрелся на муштру пехотных офицеров. Вы знаете, я никогда не видел настолько задерганных людей. Как-то раз, очутившись перед большим зеркалом в вестибюле здания военной прокуратуры, я увидел в нем вот этого бледного, костлявого хлыща, согнувшегося под тяжестью портфеля. И в тот момент полного лунатизма я решил стать пехотным офицером. – Он посмотрел на Тайсона.

– Вполне возможно, что это был момент кристальной святости, – улыбнувшись, сказал Бен.

– Никто больше так не подумал. Во всяком случае, после долгих месяцев бюрократии и канцелярских проволочек я ушел из военной прокуратуры и поступил в пехотную школу в Беннинге. Я подыхал на тренировках раз шесть в первый же месяц учебы. Но я никому не говорил об этом. Я закончил школу и вскоре после этого уплыл во Вьетнам, получив назначение в двадцать пятую пехотную дивизию, дислоцированную рядом с деревней Кути.

Тайсон кивнул.

– Я командовал взводом, как и вы, и участвовал в военных операциях. Поднимал своих ребят в Тэт-наступление. Но в отличие от вас меня ни разу не ранили. Вопросы есть?

– Пока нет.

– Хорошо. После возвращения меня назначили служить в Пентагон, где я выполнял разнообразные юридические обязанности. На самом же деле я как бы был ставленником прокуратуры, и начальству нравилось похваляться мною, мол, смотрите, перед вами в одном лице и адвокат прокуратуры и воевавший пехотный офицер, значит, и адвокаты на что-то способны.

Тайсон усмехнулся.

Винсент Корва добавил:

– Когда в вас пять футов и шесть дюймов роста и вы еле держитесь на ногах, то, безусловно, пехотная служба не может не привлекать. Мужчина вроде вас вряд ли это поймет. Не понюхав пороха, я бы никогда не стал воином, но Господь так распорядился, что сделал нас всех равными, дав в руки автомат и боевое снаряжение. Но вот здесь, – он постучал по лбу, – есть кое-что отличающее одного человека от другого. И на этом уровне будет происходить борьба. – Он встал. – Мне нужно в туалет, мистер Тайсон.

– Хорошо.

– Если вас здесь не окажется после моего возвращения, это тоже будет хорошо.

Тайсон загасил окурок о дно пепельницы. Он поднялся и подошел к фотографии, висевшей за столом Корвы. Это был групповой снимок, запечатлевший сорок вооруженных бойцов стрелкового взвода. От черного пепла и дыма цветная фотография казалась черно-белой.

В середине последнего ряда стоял лейтенант Винсент Корва. Между двумя гигантскими неграми он выглядел комично. Но, присмотревшись получше, Тайсон уловил во взгляде Корвы что-то от голодного хищника, осознающего опасность происходящего.

Тайсон подошел к окну и сорвал темно-зеленый листок базилика. Он растер его между пальцами и чихнул от необычно резкого запаха. Дверь в кабинет открылась, и он услышал за спиной голос Корвы:

– Запахи способны поразительным образом вызывать те или иные воспоминания. Сладкий базилик всегда напоминает мне об отчем доме ранней осенью, о консервировании помидоров на солнечной веранде. – Он передал Тайсону кружку с кофе. – Она приготовила кофе, но больше ничего не принесет.

– А почему она должна это делать? – спросил Тайсон.

– Ока моя жена.

– Еще больше оснований не заниматься этим.

Корва в задумчивости опустился на стул. Казалось, он наконец-то решил перейти к главной теме.

– После того как я ушел в отставку, я напрочь забыл о военно-уголовном праве. Но когда начался процесс над Колли, я пристально следил за ним. Вы знаете, есть что-то завораживающее в военных судах. Вы не находите?

– Абсолютно.

– Полагаю, что вы и сами принимали участие в экстренных трибуналах.

– Да, раз десять точно.

– А я скучаю без них, поэтому я привязан к военному законодательству, хотя и имею лицензию на частную практику. За последние пятнадцать лет я провел пятнадцать общих трибуналов.

– Я слышал об одном происшествии, случившемся в Форт-Джексоне. Капитан убил любовника жены.

Корва улыбнулся.

Тайсон не мигая смотрел на него, думая, какое же впечатление он произвел на присяжных трибунала. По крайней мере, решил Тайсон, у Корвы не было бегающих глазок Филиппа Слоуна.

Корва наклонился поближе.

– Послушайте, мистер Тайсон, все утро мы топчемся на месте. Вы прикидываете, заинтересуюсь ли я вашим делом или же вам следует подыскать другого адвоката. У меня нет времени на это, а у вас тем более. Я знаю все детали расследования, о которых сообщалось и о которых не сообщалось. Я читал книгу Пикара. Дважды. И у меня есть огромное желание взяться за это дело. На всем Восточном побережье есть еще два таких же хороших адвоката, как я, но я забыл их фамилии. Итак, вам повезло, что из списка, представленного вам коллегией адвокатов, вы выбрали именно меня.

– Хорошо. Я нанимаю вас.

– Вот и отлично. Я беру двести долларов в час, а за процессуальное время в двойном размере. Это вам будет стоить небольшого состояния.

– Я разорен.

– А кто, позвольте вас спросить, не разорен в наше время? У вас есть богатая тетя?

– И не одна. Но меня берегут фондовые группы.

– Я знаю, – ответил Корва. – Я свяжусь с ними. Или, скорее всего, они свяжутся со мной. Не беспокойтесь о деньгах. Если сейчас их недостает, я подведу разницу. Pro bono publico.Это не латынь, а итальянский. Означает: для всеобщего блага. – Корва встал. – Ну как, идет?

– Идет. – Они крепко пожали руки.

– У меня нет времени вдаваться в подробности, но примите мой первый совет. Ни при какихобстоятельствах не разговаривайте снова с майором Карен Харпер. Понятно?

Тайсон покорно кивнул.

– Я бы хотел переговорить с вашим личным адвокатом Слоуном.

– Хорошо.

Корва на минуту задумался.

– Между прочим, я знаю ван Аркена по Пентагону. После вьетнамских процессов его имя неоднократно упоминалось в газетах. Он бескомпромиссный сукин сын.

– Вся армия, мистер Корва, состоит из бескомпромиссных сукиных детей. Но я бы не хотел служить ни в какой другой армии.

– И я тоже. И военная прокуратура мало чем отличается в этом отношении от службы в пехоте. В отличие от гражданского права здесь не может быть и речи о заключении сделки.

– Я не заинтересован в этом.

– И я тоже, мистер Тайсон. Но иногда случается, что правительство перепрыгивает через голову армии и предлагает, допустим, вам сделку. С вами такого не случилось?

– Нет.

– Дайте знать, если кто-то обратится к вам.

– Конечно.

Корва открыл дверь.

– Мою жену зовут Линда. Брюнетка в розовом платье, она в другом кабинете. Линда находит вас очень милым. Она будет тоже работать на вас. По дороге к трибуналу зайдите к нам с женой пообедать. В начале осени, может быть, когда сладкий базилик особенно хорош.

– Если мне позволят, я приду.

– Вам разрешат, мистер Тайсон.

Тайсон остановился у двери, обращаясь к Винсенту Корве на прощание:

– Вы же ведь понимаете, что 15 февраля 1968 года действительно имело место насилие, определенное «Кодексом военных законов», то есть насилие, принимающее форму беспредела?

– Неужели?

– Вы же понимаете, что Эндрю Пикар в своей книге написал в основном правду.

– Что?

– Правду.

–Откуда вы знаете?

– Я был там.

–Где вы были? – Корва шагнул поближе к Тайсону и произнес, понизив голос: – Позвольте мне сказать вам следующее. Я хочу открыть вам, мистер Тайсон, одну величайшую тайну о войне. Все военные истории – бесконечное вранье, начиная с генеральских мемуаров и кончая пустословием рядовых в салунах. Все это вранье.От Илиады до вторжения на Гренаду – вранье.Я никогда не слышал правдивых историй о войне и никогда не рассказывал ни одной, так же как и вы. И если вам доведется войти в зал суда, мы быстрее вытрясем эти героические побасенки, чем армия, и к тому времени, когда будем готовы выйти оттуда, мы всем откроем глаза на этот обман. Не обременяйте меня правдой, мистер Тайсон. Мне это не интересно.

Тайсон, недоумевая, смотрел Корве в глаза.

– Вы имеете в виду, что не желаете знать, что...

– Нет. Какого черта я должен беспокоиться о том, что там произошло? Если вы услышали хоть одну военную историю, значит, вы их услышали все. Приберегите подробности для себя. И если мне придется попросить вас рассказать что-то поподробнее для того, чтобы выработать стратегию защиты, сделайте мне одолжение и врите на чем свет стоит. – Корва пальцем ткнул в Тайсона. – Единственное, что я хочу от вас услышать, мой друг, – это подтверждение той версии, которую выдвинули Энтони Скорелло и Пол Садовски. Понимаете, мистер Тайсон, я не такой уж великий актер, чтобы изворачиваться с необычайной быстротой, когда Брандт и Фарли присягнут на Библии, а потом начнут плести небылицы. Я хочу выглядеть по меньшей мере скептиком. Знаете японский фильм «Расёмон»? Посмотрите. Увидимся завтра в Форт-Гамильтоне. Возьмите мне обед. Встреча в семь вечера.

Кофе попьем у вас. Я хочу познакомиться с вашей женой.

Тайсон стоял в дверях, потом наконец произнес:

– Я слышал одну правдивую историю о войне, которую написал офицер армии конфедератов. Он писал: «Летом шестьдесят третьего мы все собрались в Геттисберге, а некоторые из нас ушли отсюда; и это все, не считая подробностей».

Корва улыбнулся.

– Да, не считая подробностей. До свидания, мистер Тайсон.

– До свидания, мистер Корва.

 

Глава 33

Бенджамин Тайсон попросил сына:

– Передай огурцы, пожалуйста.

Дэвид лениво исполнил просьбу.

Любезная Марси обратилась к Винсенту Корве:

– Может быть, еще чаю со льдом, Винсент?

– Нет, спасибо.

Тайсон откинулся на спинку стула, освобождая узел черного форменного галстука.

– Ну и жара.

Марси поднялась и опустила жалюзи, защищая маленькую столовую от жарких лучей полуденного солнца.

Бен взглядом окинул комнату (футов десять, не более). Марси приобрела обеденный стол в гарнизонной лавке и привезла его домой в джипе вместе с картинами, написанными в радужных тонах по черному бархату, включая фрагмент горы Фудзияма. На противоположной стене столовой висело удостоверение офицера Тайсона.

Марси пыталась угодить Корве:

– Может, еще салата?

– Нет, спасибо, Марси. Ленч получился приятным.

– Вранье, – оборвал Тайсон.

– Нет, правда...

– Еда протестантов, Винсент. Вы есть то, что едите. Сегодня вы представляете собой холодные огурцы и салат из цыпленка, приготовленный по мановению волшебной палочки на белом хлебе. А вечером вы заговорите афоризмами и не почувствуете сексуального влечения.

Корва смущенно улыбался.

– За моим столом нет места оскорбительным намекам, – пожурила Марси Тайсона. Она повернулась к Корве: – Неужели ленч настолько плох для такого жаркого дня?

– Да нет, что вы.

– Пап, днем я собираюсь съездить на метро и автобусе в бухту Шипшед, – вмешался Дэвид. – Мне бы хотелось побродить там, посмотреть на суда. Хорошо?

– Почему бы и нет?

– Потому что я не желаю, чтобы он ехал туда на автобусе и метро.

– Как же мы тогда собираемся жить на Западной семьдесят какой-то улице, если он не может пользоваться метро и автобусом?

– Ну... у него нет опыта езды в муниципальном транспорте и...

– У меня тоже не было боевого опыта, пока в один прекрасный день по мне не открыли стрельбу из пулемета. Ты вспоминаешь неудачные поездки в пригороде... – Он повернулся к Корве: – Что вы думаете на этот счет, Винсент?

– Ну... в общем... А сколько лет...

Тайсон перебил:

– Ну что ребенку здесь болтаться целый день?

– А я, по-твоему, что здесь делаю целый день? – надулась Марси.

– А я что делаю весь день? У меня двухминутная работа. Я вожу старых маразматиков по музею, а весь остальной день смотрю на чертову пушку. Разве я не беру тебя в клуб пообедать или просто перекусить чего-нибудь?

– Я это чертово меню уже выучила наизусть, включая название и адрес типографии.

Дэвид деликатно откашлялся и спросил:

– Ну так я могу идти или нет?

– Да.

– Нет.

Тайсон стукнул кулаком по столу.

– Да! – Он обратился к Корве: – Итальянские жены не то что эти.

Корва, мучимый неловкостью от участия в семейной сцене, попытался выступить миротворцем.

– Друзья мои...

Марси, не дав ему договорить, задала вопрос:

– Вы бы позволили своему пятнадцатилетнему сыну...

– Шестнадцатилетнему, – вместе произнесли Тайсон с Дэвидом.

– Шестнадцатилетнему сыну поехать на метро?

– Метро – самый безопасный способ передвижения, – заявил Тайсон. – Не верь тому, чтопишут в газетах. Это здесь творится черт знает что. Я не знаю, почему все верят любой газетной чепухе.

– Может быть, тогда я пойду на бейсбольную площадку? – предложил Дэвид.

– Ладно, иди. Если хочешь, прямо сейчас, – сказал Тайсон.

– Хорошо. – Дэвид встал из-за стола, собрал тарелки и исчез в кухне, на ходу попрощавшись с Корвой. Кухонная дверь с шумом захлопнулась.

Марси посмотрела на Корву.

– Зачем вас с Беном вызывает к себе Левин?

– Видимо, по каким-то служебным делам, – ответил тот.

Марси сверлила адвоката взглядом.

– Это неправда.

– Перестань третировать нашего гостя, – вступился за Корву Бен. – Лучше согласись, что еда так себе, а вот компания подобралась что надо.

– Мне действительно понравился салат.

Марси нервно рассмеялась.

– О, Боже! Я иногда думаю, что мы потихоньку сходим здесь с ума. – Она повернулась к Корве и задала вопрос, волновавший ее больше всего: – Прошло уже три недели, как вы взялись за дело моего мужа. Что вам удалось сделать или выяснить?

– Ну, прежде всего я поговорил с Филиппом Слоуном, обратился с ходатайством в федеральный окружной суд, послал телеграммы в министерства обороны и юстиции, военную прокуратуру и Белый дом. Я провел пресс-конференцию и снялся для «Ньюсуик», «Тайм», «Юнайтед Стейтс ньюс» и «Америкэн инвестигейтор».

Марси улыбнулась и сказала Тайсону:

– За последние три недели я что-то не вижу ни одной строчки Уолли Джонса.

– Неужели? Может, он в отпуске.

Марси снова перевела взгляд на Корву.

– А вы связались со свидетелями?

– Да, я поговорил с адвокатами свидетелей, а заодно и с Карен Харпер. Она, безусловно, не обязана была знакомить меня с итогами предварительного расследования, но оказалась весьма полезной.

– Да. Она помогла Бену. Как вы считаете, что она напишет в рапорте?

Корва выразительно посмотрел на Тайсона, потом повернулся к Марси:

– Ссылаясь на показания двух правительственных свидетелей, она, вероятно, порекомендует судебное расследование этого дела.

– Дальнейшее расследование? Слушание дела в суде? Еще несколько месяцев здесь?

– Боюсь, что так.

– Кто-нибудь хочет выпить? Джин и тоник в патио, – предложил Тайсон.

Марси встала.

– Здесь нет патио, Бен. И у меня нет ни тоника, ни лайма.

– Ну тогда позвони в фирму «Гристедс», чтобы они доставили тоник, лайм и патио за двойную оплату.

– Почему бы нам просто не выпить вина на крыльце? – предложила Марси.

– Отлично. – Тайсон легко поднялся и, обойдя вокруг стола, поцеловал жену. – Хороший ленч.

Марси потрепала его по щеке.

– Врешь ты все.

Корва тоже встал.

– Пойду на воздух. – Он снял пиджак со спинки стула, пересек гостиную и вышел из дома.

– Ты ему веришь? – спросила Марси.

– А ты?

– Не меня же обвиняют в убийстве. Отвечай на вопрос.

Тайсон подумал немного, прежде чем ответить.

– У него какая-то необычная философия закона. Иногда я думаю, что правда и законность – навязчивые идеи протестантов. Мистер Корва имеет субъективный взгляд на жизнь. Его интересует не преступление, а его постижение через закон. Интересуют свидетели, которые дают показания против меня. Интересует, почему они это делают. Слоун всегда ссылался на закон, пытаясь выяснить, что произошло в госпитале. Корва же хочет знать все о Брандте и Фарли и пытается нарисовать картину происшедшего с их слов. Совсем другой подход.

Она понимающе кивнула.

– В этом есть здравый смысл, особенно спустя эти долгие годы.

– В нашу первую встречу он спросил меня, смотрел ли я японский фильм «Расёмон». Я посмотрел его. Ты видела?

Марси отрицательно покачала головой.

– Это об убийстве и насилии. В нем представлены четыре версии преступления, рассказанные четырьмя героями на суде. Ни один из них не сказал одного и того же. Бандит признался, что убил самурая, жена самурая сказала, что это сделала она, дух убиенного сказал, что он сам покончил с собой, а дровосек свидетельствовал, что муж случайно напоролся на свой меч. Очевидно, трое из них лгали, а может быть, и все четверо. Дело в том, что у каждого свое представление о правде и вряд ли найдется единственное объективное объяснение человеческого поступка. – Он мрачно улыбнулся. – Конечно, у всех, кто находился в тот момент в госпитале, сложилось свое видение правды. И если бы они собрались, чтобы поведать об этом, то рассказали бы все по-разному.

Марси кивнула.

– Значит, защита Винсента Корвы основывается на японском фильме?

Тайсон дернул плечом.

– А почему бы и нет? Во всяком случае, лучше, чем басни Эзопа, где каждый получает по заслугам.

Марси пристально посмотрела в глаза мужу.

– Бен, что происходит?

– Не знаю, любовь моя. Но думаю, что это не церемония вручения награды. Почему бы вам с Дэвидом не вернуться домой?

– Мы дома.

Он тяжело вздохнул.

– Ну ладно. Почему бы вам не вернуться в большой дом с кондиционерами, патио и так далее?

– Ты имеешь в виду тот дом в Гарден-Сити, где наш клуб и все наши друзья, где мы плаваем в бассейне, где красивые магазины, где нет дежурного поста, который меня все время отчитывает за отсутствие парковочного указателя и спрашивает, в каком доме я живу?

– Да. Я имею в виду именно этот дом.

– Почему же я должна жить там, если это означает разлуку с тобой?

– Не надо, родная. Послушай, а ты думала о том, что Дэвиду скоро идти в школу?

– Да. Но едва ли он может вернуться в частную школу. Ни здесь, ни в Гарден-Сити и вообще нигде. Его жизнь там превратится в ад.

Тайсон мысленно согласился.

– Твоя мама приготовила ему комнату, он сможет жить у нее во Флориде и пойти в школу под другим именем или же заниматься с репетитором...

– Нет. Он останется здесь. Со мной. А если состоится суд, он будет присутствовать на нем.

– Нет, он не пойдет на него.

– Да. Подыщи частную школу или найми учителей в этом районе.

Они некоторое время смотрели друг на друга, обдумывая услышанное. Тайсон спохватился и взглянул на часы.

– Забудь об угощении. Мне надо идти. Приведи здесь все в порядок, а потом спускайся...

– Не занудствуй.

Тайсон сильно прижал к себе Марси и крепко поцеловал в губы.

– Я люблю тебя.

– И я тоже. Удачи.

Они прошли в гостиную, и Тайсон подхватил с кушетки мундир. Он быстро вышел из дома и нашел Корву сидящим на ступеньке. Тайсон быстро проговорил:

– Извините, что заставил вас ждать. Не мог найти вина.

– Да что там.

– Может быть, выпьем в клубе? Здесь недалеко.

– Спасибо, Нужно двигаться. Нам уже нужно быть там.

Тайсон проигнорировал его слова.

– Вы когда-нибудь играли в детстве в чеканочку с мячом? Любимая игра трущоб.

– Надо сказать, что я вырос в респектабельной части Стейтон-Айленда. – Он зашагал к проливу. – Прямо по курсу большой дом и сад, – жестом он показал дальний остров.

– Ваш отец выращивал сладкий базилик, томаты, а еще что?

– Цуккини и баклажаны. У нас росли фиговые деревья. Приходилось каждую зиму укутывать и обрезать их. Вы когда-нибудь пробовали на вкус свежие фиги?

– Нет. Но я однажды видел их у Гристедса по пятьдесят центов за штуку. Мой отец выращивал розы и самшит. А моя мама не умела готовить.

– Почему все хотят готовить что-то из роз и других растений?

– Не знаю. Протестанты едят не поймешь что.

Корва улыбнулся.

– Послушайте, в следующем месяце я всю вашу семью возьму в одно место, что на Малбери-стрит, где фиги продают по двадцать пять центов за штуку.

– Отлично. С нетерпением будем ждать.

Корва посмотрел на часы. Помолчав немного, он сказал:

– Кажется, пора.

– И то верно, – согласился Тайсон.

– Помните, что это всего лишь словесная перепалка, а не настоящая схватка.

– Хорошо, – улыбнулся Тайсон.

– Если нам не понравится то, что они говорят, мы можем исколошматить их как следует.

– Разве мы можем это сделать?

– Конечно. Статья 141-я. Пошли.

Они двинулись к штабу гарнизона.

~~

Бенджамин Тайсон и Винсент Корва сидели в кабинете капитана Ходжеза. С тревожным ожиданием Тайсон смотрел на смежную дверь, которая вела в кабинет подполковника Левина. Он негромко сказал Корве:

– Это Левин порекомендовал мне вас.

Корва кивнул.

– Вы его знаете?

– Нет, но где-то год назад в Форт-Диксе я вел дело об убийстве, а Левин был в составе присяжных. Так вот он засыпал меня вопросами.

– Хорошими вопросами?

– Даже слишком.

– Вы проиграли процесс?

– Подсудимого признали виновным...

– Значит, его суждение равносильно вашему поражению.

– Думаю, что да, – зевнул Корва.

– А сколько же процессов вы выиграли? – поинтересовался Тайсон.

Корва просматривал свои записи в блокноте.

– Что-что?

– У вас есть хотя бы одна победа?

– А-а... – Казалось, что он погрузился в кладовые памяти, ища нужный ответ. – Несколько. – Он нагнулся к Тайсону и шепнул ему на ухо: – А на вашем счету их сколько? Я имею в виду, когда вы были защитником в трибуналах?

Тайсон занервничал.

– Это не показатель. Я не был адвокатом, и к тому же почти каждый, кого я защищал, был явно виновным.

– Безусловно, иначе этих людей не было бы на скамье подсудимых.

– Это, конечно, верно, – согласился Тайсон.

– Армия собирает трибунал, если абсолютно уверена в виновности обвиняемого. Если же возникает хоть какое-то сомнение, то они обычно снимают обвинение или же придумывают обвиняемому дисциплинарное взыскание, чтобы посмотреть, попадется ли он на удочку. Бывает, что они проводят дальнейшее расследование. – Корва посмотрел на Тайсона и улыбнулся. – Ну так сколько дел вы выиграли? Все?

– Большинство обвиняемых признали виновными. Другие дела замяли, такие как самоволка. Все дела разбирались в общем порядке. В данном же случае речь идет об особо тяжком преступлении, поэтому я не вижу никакой аналогии вашей деятельности с моей.

– Но тем не менее сходство есть. Большинство людей, которых я защищал, были явно виновными, как ваш солдат, находившийся в самовольной отлучке. Между прочим, они заявляли мне, что отказались от своих военных адвокатов и находятся просто в отчаянном положении. И вот в этом довольно ограниченном кругу меня прозвали Святым Иудой, берущимся за почти безнадежные дела.

– Спасибо за информацию.

– Не унывайте. Бенджамин, – улыбнулся Корва. – Я должен сделать невозможное.

– И я тоже. – Тайсон встал и подошел к окну. – Иногда я вспоминаю лица подсудимых, введенных под стражей в зал суда. Мне всегда не нравился взгляд этих людей. Их испуганные лица действовали на меня угнетающе, я просто терял душевное равновесие. Все, кто присутствовал в суде, сгорали от стыда, не хотел бы я, чтобы у меня был такой же вид. Винс.

– Вам разрешают бояться. Но вы не будете выглядеть напуганным, особенно перед присяжными. И вы знаете об этом.

– Я знаю. Я даже не вздрогну, если они дадут мне двадцать лет тюрьмы.

– Двадцать лет? Боже! Тогда вздрогну я.

Тайсон оглянулся и в упор посмотрел на Корву.

– Между прочим, – сказал тот, – когда мы шли сюда, вы сказали, что у вас установились хорошие отношения с Левином, поэтому вам не придется перекладывать ход переговоров на меня. К тому же он не является представителем обвинительной стороны. Он просто ваш непосредственный командир, который выполняет свою работу.

– Какая же у него сегодня работа, Винсент?

– Валяние дурака.

Дверь открылась, и в проеме показалась голова капитана Ходжеза. К вечной раздражительности капитана теперь прибавилось непонятное смущение. Он кашлянул довольно громко, чтобы привлечь к себе внимание.

– Подполковник сейчас вас примет.

Корва встал и прошел в кабинет. Тайсон, подойдя к столу Левина, отдал честь:

– Лейтенант Тайсон явился по вашему приказанию. Левин ответил на приветствие, потом, поднявшись, крепко пожал руку Корве и представил его капитану Ходжезу, который тоже энергично потряс ему руку. Подполковник устроился в своем кресле, Корва сел на стул, предложенный Ходжезом. Сам Ходжез сел рядом. Остался стоять только Тайсон, весь обращенный во внимание. Он был уверен, что ни на йоту не отступил от устава, но в глубине души чувствовал, что что-то упустил. Он вдруг подумал, что неплохо было бы напомнить им о причине собрания.

– Присаживайтесь, лейтенант, – сказал подполковник.

Тайсон сел на единственный пустой стул между Ходжезом и Корвой.

Левин выждал немного, пока все настроятся на беседу, потом начал:

– Мне представили экземпляр рапорта предварительного расследования, проведенного майором Харпер согласно статье 31-й «Кодекса военных законов». – Он раскрыл папку, лежавшую на столе, и обратился к Тайсону: – Я попросил капитана Ходжеза поприсутствовать в качестве свидетеля того, что с вами при разговоре присутствовал адвокат.

Тайсон кивнул.

– Отвечайте, пожалуйста, лейтенант, – сказал Ходжез.

Тайсон, словно покорный неотвратимой судьбе, отчеканил:

– Так точно.

Левин еще раз взглянул на папку.

– Меня, как командира, проинструктировали относительно некоторых аспектов расследования.

– Можно ли взглянуть на копию рапорта, подполковник? – спросил адвокат.

– Нет, нельзя. Мы оба знаем, мистер Корва, что рапорт, составленный на основании проведенного расследования по статье 31-й, предназначен только для служебного пользования. Рапорт написан генералу Джорджу Питерсу, командиру военной части Форт-Дикса. Он входит в число авторитетных лиц, формирующих состав присяжных военного суда по этому делу. Однако генерал Питерс по совету своих людей из судебно-адвокатской службы разрешил прочитать обвиняемому относящиеся к делу выдержки из рапорта.

– Позвольте заметить, подполковник, что вы начали с конца. Каково заключение? – опять спросил Корва.

Капитан Ходжез заерзал на стуле и подал звук, явно указывающий на то, что ему не нравится, когда начальника перебивают или раздражают. При других обстоятельствах Тайсон, пожалуй, ликовал бы от нанесенного Ходжезу поражения в общении с гражданским лицом.

Подполковник Левин, казалось, правильно воспринял замечание Корвы.

– Конечно. У меня и в мыслях не было затягивать это дело и заставлять лейтенанта Тайсона беспокоиться без причины. – Он посмотрел Тайсону в глаза. – Майор Харпер порекомендовала не закрывать ваше дело.

Тайсон кивнул. Он не ждал от нее этого, хотя где-то в тайниках души надеялся, что, может быть, такое случится.

– Значит, теперь расследование будет проводиться по 32-й статье? – вмешался адвокат.

Левин, казалось, не слушал Корву. Он взял отпечатанные на машинке страницы.

– Я зачитаю вам некоторые выдержки из рапорта Харпер. Она пишет: «Мое предварительное расследование не привело ни к каким документальным или вещественным доказательствам преступления, а также к установлению места предполагаемого преступления и временных параметров его совершения. Дальнейшее расследование по этому типу доказательств не принесет желаемого результата. Таким образом, при составлении рапорта я учла только показания свидетелей. Из показаний доктора Стивена Брандта и мистера Ричарда Фарли, взятых за основу расследования, явствует свершение в определенное время в определенном месте актов насилия, преследуемых законом. Далее в своих заявлениях они указывают на то, что этот акт насилия подпадает под статью 118-ю „Кодекса военных законов“, то есть убийство, на которое не распространяется исковая давность. Далее правительство установило свою юрисдикцию над подозреваемым, однако не сочло нужным установить такую же над другими возможными подозреваемыми лицами. И хотя имеются в наличии свидетельские показания, которые изобличают других бывших служащих вооруженных сил США, данный рапорт ограничивается умозаключениями о подозреваемом лейтенанте Бенджамине Тайсоне».

Подполковник мельком посмотрел на Тайсона, затем перевел взгляд на Корву.

– Есть вопросы?

– Нет.

Левин еще раз выжидательно посмотрел на них и продолжил чтение:

– Вот что Харпер пишет дальше. «Что же касается показаний Пола Садовски и Энтони Скорелло, то они полностью противоположны тому, что говорят Брандт и Фарли, и отрицают самые пиковые ситуации, на которых заострили внимание Брандт и Фарли. Во время продолжительных бесед с лейтенантом Тайсоном, как было замечено ранее, он дал показания по поводу инцидента в госпитале Мизерикорд, поразительно схожие с показаниями Садовски и Скорелло. Однако на будущее следует учесть, что лейтенант Тайсон не усомнился ни в одном из потенциальных свидетелей, выступивших против него, и ни одному не дал характеристики: он просто изложил другую версию событий того дня. Однако есть основания считать, судя по некоторым утверждениям Пола Садовски, что доктор Брандт мог затаить злобу на Тайсона. Вполне возможно также, что он всегда относился с предубеждением к обвиняемому. Эта враждебность или предвзятость началась в то время, когда лейтенант Тайсон и доктор Брандт служили вместе, и пока нет никаких доказательств, подтверждающих, что они виделись или поддерживали отношения после того, как лейтенанта Тайсона в связи с ранением эвакуировали из Республики Вьетнам». – Оторвавшись от чтения, Левин достал платок и вытер пот со лба. – Ну как? Пока все понятно?

Корва, повернувшись к Тайсону, спросил с легкой иронией:

– Пока все понятно?

Тайсон пожал плечами.

– Наверно. А что, мне нужно что-то добавить или спросить?

– Нет, – успокоил его Корва. – Просто слушайте внимательнее, потому что этот рапорт нам не дадут на руки. Это любезность со стороны тех, кто нам его читает.

– В интересах справедливости, – вставил Ходжез.

Корка повернулся к Ходжезу и притворно улыбнулся.

– Спасибо, капитан Ходжез. Мы знаем об этом.

Лицо капитана залила краска смущения.

Левин откашлялся.

– Хорошо. Я читаю дальше. «Предварительным расследованием выявлено существование еще пятерых свидетелей, причастных к этому инциденту: Дэниел Келли, Фернандо Белтран. Ли Уолкер, Луис Калан и Майкл Детонк. Об общественном положении этих свидетелей сказано в отдельной части рапорта». – Левин строго посмотрел на Корву. – Их не нашли.

Корва напрягся, точно пытался что-то подсчитать в уме.

Левин продолжал:

– "В добавление к этим очевидцам упоминается писатель Эндрю Пикар, чья роль в этом деле хорошо известна. Мистер Пикар во время телефонного разговора заявил, что любое его показание основано на слухах. Однако мистер Пикар связался с последним возможным свидетелем – сестрой Терезой. Этот вопрос также освещается в следующей части рапорта". – Левин зашелестел страницами и, найдя нужное место, прочел: – "В заключение я считаю, что факты, приведенные мною, указывают на возможность поверить тому, что преступление, преследуемое военным законом, действительно имело место. Ввиду этого я рекомендую дальнейшее расследование по статье 32-й «Кодекса военных законов». – Левин тяжело вздохнул и посмотрел на присутствующих.

Четверо мужчин сидели молча, пока наконец Корва не спросил:

– А как отреагировал генерал Питерс на эту рекомендацию?

Левин вытащил из ящика сигару и снял с нее целлулоидную обертку. Тайсон отметил про себя, что Левин курил сигары лучшей марки. Левин хладнокровно сказал:

– Генерал Питерс, расписавшись на рапорте, направил его в судебно-адвокатскую службу, которая, в свою очередь, посоветовала взять контроль за этим делом на себя. Судебно-адвокатская служба согласилась с майором Харпер, что расследование следует начать по статье 32-й. Генерал Питерс того же мнения.

– Слишком много согласных. Надеюсь, и то и другое эти согласия не реакция на давление командования? – заметил Корва.

– Давление со стороны командования было бы незаконным действием, мистер Корва. Этот вопрос целиком и полностью будет решен по существу.

– Неужели? И все-таки решение не закрывать это довольно слабое дело не результат ли в некотором роде подспудного давления командования? Другими словами, назовем источники этого давления, фамилии можно не упоминать, – министры обороны и юстиции, генеральный прокурор, генеральный атторней и президент Соединенных Штатов. Очутись я на месте генерала Питерса, я бы, услышав эту барабанную дробь, покорно зашагал бы под нее.

Наконец Левин раскурил сигару и затягивался до тех пор, пока на конце не замерцал красный огонек.

– Это серьезное заявление, а я не тот человек, который хочет слышать это.

– Конечно, не тот, – спокойно сказал Корва, – пока я не изложу сказанное в письменной форме и не пошлю всем, кого я перечислил. Не будете ли вы так любезны передать мои мысли генералу Питерсу?

– Если вы так хотите. – Левин подвинул на край стола лист бумаги. – Вот здесь приказ о слушании дела по статье 32-й. Процесс, как вы видите, назначен на девятое сентября, и этот временной отрезок дает вам возможность отыскать дополнительных свидетелей для своей защиты, если они существуют. Трибунал соберется здесь, в Форт-Гамильтоне, на втором этаже офицерского клуба в зале Джексона. Слушание дела будет проводиться при закрытых дверях. Вопросы есть?

Тайсон посмотрел в лицо каждому, потом ответил:

– Никак нет. – Он передал Корве бумаги.

Прежде чем положить документ в кейс. Корва внимательно изучил приказы о созыве суда, затем обратился к подполковнику:

– Я бы хотел передать еще одно замечание генералу Питерсу и его службе, а именно – обвиняемый обладает особым правом согласно военному законодательству просить у армии поддержки от своего имени. Следовательно, если мы приступаем к официальному расследованию и слушанию дела, я хочу, чтобы армия за свой счет продолжила поиски местонахождения потенциальных свидетелей и помогла обвиняемому в предпринятых попытках завершить это дело.

– Я передам вашу просьбу властям, – успокоил его Левин. Он бросил взгляд, полный немой укоризны, капитану Ходжезу, потом встретился глазами с Корвой. – Вот мой совет лейтенанту Тайсону и вам. Если вы считаете, что бывшие солдаты взвода пойдут в свидетели, чтобы защитить вас, вы сами должны приложить усилия в их розыске.

– Я не сомневаюсь в том, что они это сделают, – ответил Корва с вызовом. – Я уверен, что правительство использует значительную часть ресурсов, чтобы помочь мне найти их, и что правительство в интересах правосудия сделает это с тем же рвением, с которым доселе вело данное дело. Ну а если они откажутся, я намерен предпринять соответствующие шаги, чтобы дело закрыли. Я напишу свою просьбу в письменной форме, а вы, пожалуйста, передайте ее генералу Питерсу.

Левин попыхивал сигарой.

– Еще что-нибудь, мистер Корва?

– Нет, подполковник.

Зажужжал селектор, и Левин лениво нажал на кнопку. Прослушав сообщение, поделился с капитаном Ходжезом:

– Сержант Уолтон ждет, чтобы мы подписали приказы. Нам нужно сделать пятиминутный перерыв.

Ходжез поднялся с места и стремительно вышел из кабинета.

Левин навалился тяжестью всего тела на стол.

– Какая ложь, а, Тайсон?

Неожиданное изменение манеры и голоса подполковника застало Тайсона врасплох. Он поддакнул:

– Так точно. Настоящая ложь.

– Приберегите свое юридическое красноречие для слушания дела, – упрекнул Левин Корву. – У меня от вас разболелась голова.

– А у меня она давно болит, – улыбнулся тот.

Левин снова взглянул на Тайсона.

– Закуривайте.

Тайсон отказался. К нему в голову вдруг закралась мысль, что Левин нарочно спровадил Ходжеза из комнаты.

Подполковник, нехотя вздыхая, обратился к Тайсону:

– Вы понимаете, что это моя работа?

– Безусловно, – осмелел Бен. – То же самое я говорил людям, которых пропесочивал.

Корва искренне рассмеялся.

Левин хотел было рассердиться, но вместо этого мрачно усмехнулся:

– Помните об этом до конца срока службы.

– Слушаюсь.

– Подполковник, – вставил Корва, – я бы хотел, чтобы вы, как непосредственный командир Тайсона, охарактеризовали его: это может повлиять на вынесение приговора.

Левин пожевал в раздумье сигару.

– Думаю, до этого не дойдет. Однако если все-таки это произойдет, примут ли во внимание присяжные наше недолгое сотрудничество с лейтенантом Тайсоном.

– Считаю, что присяжным было бы небезынтересно узнать, что лейтенант Тайсон добросовестно выполнял свои служебные обязанности здесь, в Форт-Гамильтоне. Так да или нет, подполковник?

Тот положил сигару на бортик пепельницы. Глядя в глаза Корве, он что-то обдумывал.

– Вы не можете не заметить, что я немного староват для подполковника. Вы также понимаете, что Форт-Гамильтон – это не Пентагон или штаб-квартира НАТО. Худо или бедно, а я дослужился до этого звания и честно выполнял свой говенный долг. Более того, я люблю Форт-Гамильтон, пусть даже армия считает его местом забвения. Но в октябре, когда полковник Хилл уйдет в отставку, я займу его пост.

Левин пристально и равнодушно смотрел на изможденное лицо Корвы.

– Может быть, вы поймете меня, мистер Корва. Ведь мой отец возглавлял здесь административно-хозяйственную работу, и именно здесь я прослужил тридцать лет. Отсюда я вернусь домой, на Брайтон-Бич, прямо по Шор-Парквей. И тогда я буду считать, что прошел полный жизненный цикл. Но время от времени я буду возвращаться сюда пообедать с женой в клубе и помочь кое в чем новому командованию. И наступит очень хорошая жизнь. – Левин перевел взгляд на Тайсона, гадая, о чем тот думает.

– Значит ли это, что вы отказываете Тайсону в положительной характеристике? – не отступал Корва.

Левин отвернулся.

– Нет, не значит. Ответ положительный. Я буду рад засвидетельствовать на суде, что лейтенант Тайсон приличный человек. Я просто хотел, чтобы вы оценили это.

Корва лукаво улыбнулся.

– Спасибо, подполковник, – сердечно поблагодарил Тайсон.

Левин, смутившись, что-то буркнул себе под нос. Следующие несколько минут прошли в молчании. Внезапно дверь открылась, и капитан Ходжез без слов занял свое место.

Левин собрал разложенные на столе бумаги.

– Хорошо... – Он тяжело выдохнул, издавая свистящий звук. – Хорошо... – Повернувшись к Тайсону, откашлялся: – Лейтенант Тайсон, меня обязали прочитать выдержки, где против вас выдвигают обвинение. – Левин вынул из папки несколько страниц и начал читать, невольно заслонив ими лицо: – «Лейтенант Бенджамин Дж. Тайсон, вы обвиняетесь в совершении убийства, преступления, преследуемого статьей 118-й „Кодекса военных законов“. Уточнение 1. В настоящее время Бенджамин Дж. Тайсон, старший лейтенант вооруженных сил США, временно назначен в Форт-Гамильтон, Бруклин, Нью-Йорк. Ранее он служил в роте „Альфа“ пятого батальона седьмого полка первой военно-воздушной дивизии, дислоцировавшейся в городе Хюэ и его пригородах, в провинции Тхуатхиен на территории бывшей Республики Вьетнам. Находясь 15 февраля 1968 года в непосредственной близости от госпиталя Мизерикорд, попустительствовал совершению актов, подвергших опасности жизнь людей, а также ставших причиной массового расстрела не менее девяноста безымянных жертв разного пола и возраста, являвшихся пациентами и медработниками вышеуказанного госпиталя».

Левин посмотрел поверх бумаги в лицо Тайсона.

Лейтенант сидел, подперев рукой подбородок, и не мигая смотрел на стену, словно стараясь предугадать свое будущее. Наступила гнетущая тишина. Левин выпрямился и продолжал:

– "Уточнение 2. Находясь 15 февраля 1968 года в непосредственной близости от госпиталя Мизерикорд, лейтенант Бенджамин Тайсон попустительствовал совершению актов, подвергших опасности жизнь людей и ставших причиной убийства приблизительно четырнадцати европейцев разного пола. Жертвами оказались: Жан Монто – врач, француз, 46 лет; Эван Дугал – врач, австралиец, 34; Бернард Ругер – врач, немец, 25; Мари Бруа – медсестра, француженка, 25; сестра Моника (Иветт Дюлан) – монахиня, француженка, 21; сестра Эми (Генриетта Ла Бланк) – монахиня, француженка, 21; сестра Ноэль (Рейн Морой) – монахиня, бельгийка, 23; Пьер Галант – санитар, француз, 30; Мортен Любберс – техник лаборатории, датчанин, 23; Анри Тэн – медсестра, француженка, 31; брат Донатус (полное имя не известно) – ассистент, национальность не известна, 41; сестра Джульетта (полное имя не известно) – монахиня, национальность не известна, 53; Сьюзанн Дугал – жена Эвана Дугала, австралийка, 35; Линда Дугал – дочь Эвана и Сьюзанн Дугал, австралийка, 15".

Подполковник Левин еще несколько минут всматривался в обвинительную часть рапорта, затем положил лист на стол. Он снова раскурил сигару и глубоко затянулся.

Тайсон прислушался к стуку пишущих машинок за стеной. В открытое окно грянула бравурная мелодия, исполняемая 26-м духовым оркестром вооруженных сил США. Они играли «Любимая Джорджия Браун».

Левин вытащил копию обвинительного документа из папки и вручил ее Тайсону. Тайсон, не глядя, передал бумагу Корве, который, тоже не соизволив просмотреть ее, бросил в открытый кейс.

Левин отдал Корве несколько отложенных, видимо специально для него, страниц.

– Здесь фамилии и краткие биографии жертв европейской расы, перечисленных в обвинительном документе. Католическая организация милосердия составила списки пропавшего без вести медицинского персонала плюс два несовершеннолетних члена семей, находившихся в госпитале во время предполагаемого инцидента. – Левин говорил, едва переводя дыхание. – Есть вопросы, мистер Корва?

– До десятка наберется, подполковник. Но, к сожалению, вы не в силах ответить ни на один из них.

– Наверное, нет. – Левин докурил сигару и расплющил толстый бычок в пепельнице.

Корва спросил с уважением:

– Это все, подполковник?

– Подполковник даст вам знать, когда разговор закончится, – запальчиво сказал Ходжез.

Корва улыбнулся и, склонившись к уху Ходжеза, заметил:

– А вы не желаете остаток дня провести в больнице?

Ходжез вскочил на ноги, багровея от ярости.

– Да как вы смеете угрожать...

Корва тоже встал.

– Это не угроза. Это...

– Тихо! Сядьте, капитан! – взревел Левин. – Он повернулся к Корве: – Пожалуйста, займите свое место, мистер Корва.

Ходжез и Корва сели. Тайсон, стоя у окна, с безучастным видом наблюдал их перебранку. Армейский духовой оркестр выдувал что есть мочи старинный марш, и Тайсон притопывал в такт ногой.

– Капитан, – обратился Левин к Ходжезу, – разговаривайте с мистером Корвой почтительно, как положено офицеру армии США. Это вам не Пруссия, и вы служите не в прусской армии. Расслабьтесь.

Краска отлила от лица Ходжеза. Он, привыкший низкопоклонствовать, выпрямился и рявкнул:

– Слушаюсь!

Тайсон с отсутствующей улыбкой по-прежнему выстукивал ритм.

– Я позволю себе не обратить внимания на вашу ремарку, считая ее провокационной, – заметил Левин. И с некоторой укоризной обратился к Тайсону: – Лейтенант, если вас подмывает пуститься в пляс, то, может быть, вы подождете, пока выйдете отсюда?

Тайсон невольно смутился.

– Слушаюсь.

Разобиженный Левин взял лист бумаги и стал читать текст, пытаясь вникнуть в смысл прочитанного. Наконец он отложил его и повернулся к Тайсону:

– Лейтенант Тайсон Е Командир военной части полковник Хилл приказывает мне взять вас под арест.

Тайсон на мгновение встретился взглядом с Корвой, затем посмотрел на Левина.

– Вы, должно быть, знаете по прошлому сроку службы, – сообщил сконфуженный Левин, – что арест военнослужащего подразумевает не физическое лишение свободы, а моральное и юридическое эмбарго. Оно заключает в себе еще большее ограничение свободы передвижения, чем было раньше. Пожалуйста, не перебивайте, мистер Корва. Просто слушайте. Лейтенант Тайсон, вот условия вашего ареста. От вас не требуется выполнения военных обязанностей в полной мере, хотя за вами остается работа в музее. Вашу фамилию вычеркнут из всех списков личного состава гарнизона. Вам запрещается покидать гарнизон без моего или же заменяющего меня офицера разрешения. Ежедневно в девять часов утра вы должны входить в мой кабинет с докладом, а в мое отсутствие докладываться капитану Ходжезу или дежурному офицеру, расписываясь в заведенном для этой цели журнале каждые три часа до девяти вечера. После двадцати одного часа вы должны оставаться в отведенном для вас жилье до девяти часов утра следующего дня. Наручники вам не наденут, и вы по желанию можете продолжать вести прежний образ жизни, как-то: посещать офицерский клуб, гимнастический зал, магазин, склад. Начальник военной полиции будет держать под контролем ваш досуг и время, проведенное в семейном кругу. – Левин передал Тайсону перечень условий. – А вот ордер на арест. У вас есть вопросы?

Тайсон покачал головой, провоцируя Ходжеза напомнить ему о том, как следует отвечать начальнику. Но Ходжез сидел тихо, словно еще не придя в себя от сильного нагоняя.

– Я намерен опротестовать этот арест, – сказал Корва. – Надо заметить, что подобное обращение с офицером нецелесообразно и несправедливо.

Левин понимающе кивнул.

– Однако вы не облечены юридической властью, чтобы опротестовать этот арест. Но если вы хотите встретиться с командиром гарнизона, я могу это устроить.

Корва поднялся.

– Этовсе? – И покосился на Ходжеза.

Левин ответил утвердительно:

– Да. Это все, что я хотел сказать. Ну а как ваше самочувствие? И вашего клиента?

– Мои клиент просит вашего разрешения в шесть часов отбыть с места службы, чтобы выпить со мной.

– Разрешение дано. Завтра в девять утра жду вас с докладом, Тайсон.

– Слушаюсь.

Левин тяжело встал из-за стола и вышел из кабинета вслед за Тайсоном и Ходжезом. На прощание он посмотрел на Тайсона и развел руками.

– На этом все, лейтенант.

Тайсон отдал честь и, развернувшись, энергично зашагал по коридору.

 

Глава 34

Бен спускался по лестнице вниз, смутно сознавая, где он находится. Голова раскалывалась от шума так, что он даже не услышал за собой чьи-то торопливые шаги.

У самого выхода его догнал Корва. Выходя из здания штаба, Тайсон закурил сигарету.

– Вы знали, что это могло случиться? – спросил он.

– В какой-то степени.

– Почему же вы мне не сказали?

– Потому что вы знали об этом, Бен. Давайте не будем притворяться и врать себе, что это всего лишь глупое бюрократическое искажение законов. Это достаточно серьезные люди, и они обвиняют вас в убийстве.Вы знали это с самого первого дня, когда ваш друг вручил вам книгу Пикара.

После глубокой затяжки Тайсон ответил:

– Я знал об этом задолго до появления этой книги. Ну, Винс, почему же мы их не взгрели хорошенько?

Корва улыбнулся.

– Сейчас вы рассуждаете, как даго– сорвиголова.

Они медленно пошли вдоль Ли-авеню, миновали старинную пушку, выставленную на обозрение туристам, и приблизились к главным воротам. Корва поинтересовался:

– Вы куда сейчас направляетесь? Вам не разрешается покидать воинскую часть до восемнадцати часов.

– Пошли они... Я даже не знаю, который час. – Проходя мимо поста, он рассеянно отдал честь дежурному, затем повернул налево под вставший на дыбы мост к Шор-Парквей.

Корва предупредительно заметил:

– Еще нет шести. Давайте вернемся. Я отвечаю за вас.

– Никто не отвечает за меня, кроме меня самого. Они могут взять свой ордер на арест, скатать его, смазать маслом и засунуть себе в задницу. А если вы не хотите нести ответственность, уходите.

Корва глубоко вздохнул, но промолчал. Они прошли небольшим парком к берегу. Тайсон шел по самой кромке, где лениво плескались волны.

Корва шел в нескольких шагах позади него. Он пытался урезонить Тайсона:

– Люди, которых обвиняют в тяжких преступлениях, часто заблуждаются, думая, что они не совершали их. Поэтому когда закон начинает, мягко говоря, беспокоить их, они впадают в ярость. Послушайте меня, Бен. Я не спрашиваю вас о всех подробностях случившегося, но вызнаете, я знаю и армиязнает, что ужасное убийство невинных людей в этом чертовом госпитале действительно произошло. Вы слышали стоны умиравших, как скажет прокурор, и не остановили убийц, европейцев, не говоря уже о девяти десятках коренных жителей Вьетнама.

– Мне понравилось это. Особенно, как они ловко поделили людей на белых и на желтых.

– Сделали они это не из-за расового разделения, а потому, что у них имеются списки погибших вьетнамцев.

– Вранье. Был бы я здесь, спустя двадцать лет, если бы тогда деревню не окружили двести узкоглазых обезьян? Тупорылых? Грязных свиней? Как мы еще их называли, Винс? Как выих называли? По-всякому, но только не восточными людьми. Ну и влип же я! Я застрелил четырнадцать настоящих людей.

– Хорошо, хорошо. Вам не следует все это рассказывать мне. Я знаю, что мы делали и как мы себя вели. Боже, если бы я мог вернуться назад...

– Да...

Корва нагнал Тайсона и поравнялся с ним.

– Дело в том, что и вы, и я, и армия знаем, что это убийство было совершено непосредственно под вашим командованием. Более того, можно предположить, что вы были свидетелем этой расправы. А пока они намерены предположить, что вы сами прострелили себе ногу.

– Это неправда. – Тайсон остановился и засмотрелся на воду. Синее море с легким шумом билось о прибрежные камни, выбрасывая белую пену, таявшую на глазах. Тайсон глубоко вдохнул соленый воздух. – Я этого не делал, – повторил он.

Корва подошел совсем близко.

– Кого это трогает? Не меня. Вы знаете и я знаю, что армии безразлично, стреляли ли вы в кого-нибудь или нет. Они не будут выяснять, почему это случилось, пытались ли вы остановить свой взвод, вскинувший автоматы на людей, или, может, вы отошли на минутку пописать и пропустили «представление». Их заботит только то, что вы не сообщили об этой резне, хотя это был ваш юридический долг, и не раскаялись в этом, как истинный христианин. По причинам, известным только вам одному, вы не пожелали увидеть этих убийц на скамье подсудимых. Самое комичное здесь то, что люди, находившиеся под вашим началом, возможно, просто совершили преступление в состоянии аффекта. Может быть, они переживали поражение в бою, которое, как признает армия, согласно статье 118-й, послужило роковой предпосылкой для совершения убийства. Несомненно, ваши люди переживали страшные угрызения совести, предопределившие для многих фатальный исход. Но вы, с другой стороны, вы совершили преступление бесстрастия, не сообщив в нужные инстанции о происшедшем. Почти двадцать лет, Бен, вы пытались поставить все на свои места и не смогли. Поэтому сейчас армия собирается навести порядок не только для себя, но и для вас.

Он помолчал.

– Что же касается убийц, у них очень много защитников, но они им даже не понадобятся в суде. Отличительные особенности этой несовершенной системы дают полную гарантию в том, что их не призовут к ответу. Военное право, может быть, несовершенно, но оно – предтеча подсознанию и не затуманено всякими гражданскими фокусами-покусами. Правда, там есть элементы первобытной жестокости. Их преступление было одномоментным, а ваше еще продолжается. И вы знаете об этом. И вы знаете, и я знаю, и армия знает, что вы виновны. Обвинительный акт не совсем точно отразил вашу роль в этом убийстве. Но уверяю вас, что после выступлений всех свидетельствующих или лжесвидетельствующих очевидцев присяжные, в состав которых входят такие люди, как подполковник Левин, постоянно имеющие дело с оценкой человеческого состояния, докопаются до правды. Вердикт – это далеко идущее умозаключение. Вы могли бы тоже признать это. Единственное, что я могу гарантировать вам: когда вы выйдете из зала суда в наручниках или под стражей, вы будете свободным. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да.

– Вот и хорошо. Обиделись?

– Нет. Но я бы с удовольствием взгрел вас.

– Попозже. Ну так вы хотите выпить со мной сегодня?

– Почему мы не признаем себя виновными? – спросил сбитый с толку Тайсон.

– В этом кроется другая причуда военного законодательства. Никто вам не позволит прийти с повинной, раз вас обвинили в убийстве.

– Верно. Я помню это. Хорошее правило.

– Итак, подведем итоги. Вы хотите выпить со мной?

– Да. Где-нибудь подальше от этого места – я согласен даже на ваше общество.

– Отлично. Давайте вернемся, пока гестапо не обнаружило, что вы пропали.

Они вернулись к мосту и потихоньку пошли к части.

– Когда мы оба напьемся, начнем рассказывать друг другу разные истории. В общем, ожидается разгул едкой крамолы. У меня для вашего внимания припасена сказочка об одном публичном доме на старой французской вилле на улице Тайнинь, которым заправляла одна сумасшедшая полукровка.

Тайсон улыбнулся.

– По-моему, он располагался в Куангчи.

Они прошли под мостом. Беспрерывное гудение непрекращающегося потока машин, проносившихся у них над головой, и крики чаек, кружившихся над гигантской суперконструкцией, давили на барабанные перепонки. Тайсон прохрипел, перекрывая шум:

– Я был чертовски хорошим командиром. Но к тому времени, как меня доставили в госпиталь, я был уже отработанным сырьем. Я перестал выполнять свою работу. Меня ничего не интересовало, даже жив я или умер.

– Тогда вы, наверное бы, умерли. Но вам повезло, и вас сначала ранило. В Стробери-Пэтч. А Брандт обработал вашу рану. Война полна превратностей.

– Это мы знаем.

Теперь они возвращались в гарнизон по 101-й стрит – коммерческой улице из двух– и трехэтажных кирпичных зданий. Тайсон посмотрел на ворота форта и выдавил:

– Как тюрьма.

– Нет. Тюрьма – это тюрьма.

Тайсон остановился на тротуаре недалеко от ворот.

– Вы поедете отсюда на метро?

– Да. Не надо в смету расходов приплюсовывать такси. Отсюда я доберусь до станции пешком.

Тайсон кивнул.

– Я готов поговорить со свидетелями защиты. Садовски и Скорелло. Я намерен это сделать за казенный счет. Вам разрешат поехать со мной. Садовски живет в Чикаго, а Скорелло в пригороде Сан-Франциско. Возьмите выходной на несколько дней. Вот вам и прекрасная встреча друзей.

Тайсон отрицательно покачал головой.

– Я не хочу их видеть.

– Почему же?

– Они не хотят видеть меня. Мы не хотим видеть друг друга.

– О'кей. Понимаю. Это неважно. А вы хотите увидеть Брандта и Фарли? У вас есть право присутствовать на перекрестном допросе, встретиться с ними лицом к лицу до слушания дела в трибунале.

– Можно им врезать?

– Еще бы.

Тайсон улыбнулся.

– Это все болтовня, Корва. – Он закурил сигарету. – Я решил убить Брандта.

– Вы? Тогда это положит быстрый конец всему делу.Это чисто намское решение проблемы. Выбросите это из головы.

– Но сейчас на мне висит обвинение. И никуда от этого не деться.

– Ладно, Тайсон, не об этом речь. Вы хотите увидеть его и Фарли?

– Только Брандта. Лучше до трибунала.

– Хорошо. Вы когда-нибудь спали с... Харпер?

Тайсон метнул на него взгляд.

– Нет.

– Очень жаль. – Корва посмотрел на часы.

Тайсон выплюнул сигарету.

– Между прочим, посмотрел «Расёмон».

– Что-нибудь вынесли мудрое?

– Это что, тест? Тогда ответ таков: умерщвление может быть легальным или нелегальным, может истолковываться как бой, самозащита, убийство и так далее. Вся загвоздка в том, что даже жертвавсегда уверена в своей абсолютной невиновности во время совершения убийства. Так и случилось с самураем в этом фильме. Так же вот доктор Жан Монто умирал, лежа на полу в госпитале Мизерикорд, и последней мыслью, которая должна была прийти ему на ум, было то, что он способствовал своей кончине. – Тайсон в упор посмотрел на Корву.

– А как же преступники?

– В этом отношении еще больше странностей. Человек, вступающий в половую связь или встающий на путь убийства, не всегда уверен в том, занимается ли он любовью или насилует, воюет или убивает.

Корва снова кивнул.

– Для этого и существуют судьи. – Он добавил бесстрастно: – Ваше дело немного проще «Расёмона», поскольку не осталось свидетелей, которые могли бы поделиться впечатлением от случившегося с ними. И в отличие от «Расёмона» вряд ли души жертв придут на суд давать показания. – Корва добавил: – Хотя есть одна выжившая. Она много видела?

– Достаточно.

Корва подумал, прежде чем сказать.

– Как я уже говорил, вердикт – далеко идущее умозаключение.

– Верно. Подзащитному нравится слышать это от своего адвоката.

– Тогда я попытаюсь придумать для вас сценарий похуже. Это старая адвокатская уловка. В реальности же дело обстоит не очень гладко. Сейчас вы имеете кучу разложившихся солдат, чья смерть говорит сама за себя. Вполне возможно, что присяжные будут озадачены и разочарованы тем, что правительство не оставило это дело за пределами разумного сомнения. Следовательно, у них не останется выбора, как зачитать приговор «невиновен», хотя они знают, что это не так. Но позвольте мне кое-что пояснить. Меня больше всего беспокоит монахиня. Если она появится как гром среди ясного неба и займет место свидетеля, они примут ее показания на веру. И я уверен, что эти показания окажутся для вас роковыми.

– Вы знаете, что она скажет?

– Не совсем. Если они ее разыщут, вы сможете подбросить мне массу одиозных подробностей. А если же этого не случится, тогда можно облегченно вздохнуть. Учтите, монахини не лгут. Во всяком случае, это непреложное правило в процессуальном законодательстве. И защитники не собираются оспаривать или извращать показания монахинь, священников, раввинов, капелланов на свой страх и, риск.

– Интересно, почему ее до сих пор не разыскали?

Корва задумчиво потер подбородок.

– Если бы у меня была паранойя, я бы сказал, что правительству уже хорошо известно местонахождение не только монахини, но также Фернандо Белтрана, Ли Уолкера, Луиса Калана. Келли и Детонк – совсем другое дело. Ваши бывшие герои притаились по совету защитника. Их могут так никогда и не призвать к ответу. Но если это случится, они наверняка станут вашими свидетелями. Правильно?

– Возможно.

– Потому как все дали кровавую клятву лгать. Вы все поклялись словом чести, что будете стоять один за другого. Правильно?

– Очень проницательно, Винсент, с вашей стороны.

– Да куда там! Даже адвокат из военной прокуратуры может догадаться об этом. Что написала Харпер в своем рапорте? Лейтенант изложил версию, поразительно схожую с тем, что рассказали Садовски и Скорелло. Как вы думаете, что она хотела этим сказать? Ваш рассказ был готов почти двадцать лет назад, вы отрепетировали его так, что уже сами поверили в свою версию. Боже, если бы правительство свело меня с тремя или пятью свидетелями защиты, сомневаюсь, что я бы их всех подвел к месту дачи свидетельских показаний, повторять одно и то же. Но никто не может осудить меняв натаскивании их. Вынатаскали их двадцать лет назад. Вы были их командиром, это вам пришло в голову обернуть резню в героический эпос. Вот так вы впоследствии спасли свою жизнь.

Тайсон встретился с Корвой взглядом.

– Не надо скромничать, Винс. Вы на редкость проницательный человек.

– Вы правы, – согласился Корва. – Дело в том, что все истории о войне – сплошное вранье. Я говорил вам об этом?

– Вы же знаете, что говорили.

– Не забывайте об этом. Увидимся позже. Встретимся в моем офисе.

Тайсон повернулся и пошел к воротам. Всякий раз, когда он прощался с Корвой, ему становилось немного страшно и спокойно одновременно. Свобода выглядела подозрительной химерой, готовой в одно мгновение ускользнуть из рук. Проходя мимо поста, он не отдал честь. Забыл.

 

Глава 35

Бенджамин Тайсон вышел из поезда, ступив на до слез знакомую платформу Гарден-Сити. Был один из тех жарких, сухих августовских дней, когда все движется, как в замедленном кадре, и воздух неподвижен и тих. Тайсон развязал душивший его галстук и повесил на плечо спортивную куртку. Спустившись с платформы, он добрел до стоянки такси.

Три черных «кадиллака» стояли, ожидая своих пассажиров. Трое черных водителей сидели под навесом, просматривая газеты и попивая из банок содовую. Один из них, завидев Тайсона, встал и расплылся в улыбке.

– Мистер Тайсон. Приехали?

– Привет, Мейсон. Несколько часов трясся в поезде. Подвезешь меня?

– О чем речь.

Тайсон поравнялся с Мейсоном, тучным мужчиной среднего возраста, одетым в черную форму.

– Ну и жара сегодня, – заметил он.

– Да. По крайней мере, сухо. – Мейсон распахнул заднюю дверь своего «кадиллака» перед клиентом, сел за руль и завел мотор.

– Ну и как вы здесь все поживаете? – начал Тайсон.

– Отлично. А вы как?

– Неплохо.

– Выглядите хорошо. Спортом занимаетесь?

– Гоняю по пять миль в день, – улыбнулся Тайсон.

– Это действительно здорово. А когда курить бросите?

– В новом году.

Мейсон рассмеялся.

– Куда едем?

– Сначала домой.

Мейсон надел на голову фуражку и потихоньку стал выруливать со стоянки. Он ехал медленно вдоль городских улиц под сенью кудрявой мощной листвы высаженных в ряд деревьев. Город, казалось, вымер.

– Похоже, в мое отсутствие взорвалась нейтронная бомба, – сострил Тайсон.

Мейсон снова засмеялся.

– Август. Жители разъехались. У меня всего несколько поездок в день. В основном в аэропорты.

– Почему ты не возьмешь отпуск на месяц?

– В августе счета не перестанут приходить.

– И то верно. – Тайсон поинтересовался: – Как поживает миссис Уильямс?

– Стареет, как и я. Тяжело ей уже подниматься по лестнице. Сейчас подыскиваю дом с лифтом, кондиционером.

Тайсон решил пригласить Уильямсов пожить в его доме следующие несколько месяцев. Но его общение с разными социальными прослойками было ограничено, и он засомневался в благонадежности своего решения. Он подумал, что Мейсон и его жена везде чувствовали себя как дома, где бы этот дом ни находился. Тайсон оглядел салон машины.

– Помнишь тот «линкольн», на котором ты ездил?

– Ну а как же. Шестьдесят четвертый. Такой широченный, точно зад моей тещи. Сейчас их делают поменьше. Такую машину теперь не найдешь. Что эти индюки в Детройте думают об этом?

– Мир мелеет и скудеет, Мейсон. Только прошу тебя, не покупай японскую машину.

– Черт! Ни в коем случае. Вы видели их машины? У меня холодильник больше.

Еще несколько минут они обсуждали марки машин. Мейсон плавно повернул к дому Тайсона.

– Пошли со мной. – Бен открыл дверь машины и вышел на тротуар, любуясь родными пенатами. Садовник, прислуга, без всякого сомнения, содержали дом в чистоте. Фирма, которой Тайсоны поручили проводить дезинфекцию, регулярно присылала своих людей опрыскивать помещение. Охранная и противопожарная системы были подключены к пультам дежурных служб перехвата. Дом, как говорится, работал на автопилоте. Он не нужен был Тайсонам.

Подойдя к дому, Тайсон отключил сигнализацию и открыл дверь. Из помещения дохнуло спертым, незнакомым запахом. Остановившись на пороге, Тайсон с шофером принюхались к странной смеси синтетических ароматов, добавляемых в чистящие средства. Тайсону подумалось, что это домработница, должно быть, исправно исполняя свои обязанности, чистит пустой дом каждую неделю.

Повесив спортивную куртку на вешалку, Тайсон подошел к комоду, где громоздилась стопка корреспонденции. Он порылся в надежде отыскать нечто интересное. Фил Слоун, имея ключ от почтового ящика, добросовестно сортировал почту и отсылал наиболее важные новости Тайсону в Форт-Гамильтон. С одной стороны Слоун сложил письма, с другой – счета. Было еще несколько посылок на полу, которые он, видимо, забрал из почтового отделения. Тайсон поднял одну из них размером с коробку из-под обуви с надписью «Не кантовать!». Вскрыв ее перочинным ножом, достал пакет с приложенной карточкой. «Дражайший братец, я хранила твое сокровище после того, как мне передала его тетя Милли. Но, помня о том, как ты всегда восхищался этим, я с трепетом посылаю это тебе в час нужды. Не падай духом. Передавай привет Марси и Дэвиду, Твоя сестра Лори».

Тайсона несколько развеселил архаичный слог сестры, и, усмехнувшись, он положил карточку на стол. Сунув руку в пакет, он извлек из него свой полевой журнал и сунул в карман брюк.

Бен повернулся к Мейсону:

– Ты бы не мог мне помочь разобраться в подвале?

– Конечно, помогу.

Тайсон спустился по каменным ступенькам в подвал и нагнулся над старым черным паровым котлом. На нем, как и раньше, висел замок, но отсутствие пыли говорило о том, что кто-то здесь уже похозяйничал. Ах, ублюдки!Они отключили сигнализацию и, вероятно, мастерски поработали с дверными замками, а потом, не сомневался Тайсон, обыскали весь дом, каждый шкаф, каждую полку, даже успели порыться в его столе, в еженедельниках, фотоальбомах, справочниках, записных книжках, деловых бумагах. Они вторглись в самую сердцевину его частной жизни и, уж конечно, все запротоколировали, сфотографировали и зарегистрировали. Ублюдки!

– Что такое?

– Так, ничего. – Он был абсолютно уверен, что эти подосланные мерзавцы вскрывали его корреспонденцию тоже. Но плотно упакованная посылка от его сестры не вызвала никакого подозрения. Тайсон почувствовал какое-то моральное удовлетворение от того, что выиграл в затеянной ими же глупой игре в прятки. Он обратился к Мейсону: – Давай-ка попробуем вытащить этот котел наверх.

Взяв котел за ручки, они принесли его в гостиную и поставили перед камином. Тайсон бросил за каминную решетку охапку мелко нарубленной щепы и, зажег огонь целой коробкой спичек.

Мейсон восторженно осматривал гостиную и причмокивая, говорил:

– У вас здесь, как в замке, мистер Тайсон. Как в замке!

– Да, что-то вроде этого. – Он пошел на кухню и вернулся с двумя заиндевевшими банками пива. Одну передал Мейсону. Бен поднял воображаемый бокал и произнес: – За мою свободу и независимость!

– Аминь. – Они чокнулись.

С первого же захода Тайсон ополовинил банку. Достав ключ из портмоне, он нагнулся над котлом и открыл замок.

С левой стороны разделенного на две части котла лежали аккуратно сложенные армейская и рабочая формы, пара брезентовых ботинок, панама. Справа располагался фотоальбом, карты, перевязанные лентой письма от Хоуп Лоуэлл – девушки, провожавшей его во Вьетнам. Здесь также были патронная сумка, в которой хранились полевой компас, командирские часы, фонарик, и другие присвоенные Тайсоном казенные вещи.

Вещи, предметы, казалось, лежали в прежнем порядке, но, пролистав альбом, он заметил, что несколько фотографий исчезли. Также пропало удостоверение о награждении его за боевые действия 15 февраля 1968

года. Пропавшим можно было бы считать и его полевой журнал, но он сам убрал его из котла до начала бурного поворота событий.

Бен повернулся к Мейсону, который во все глаза смотрел на содержимое парового котла:

– Не знаю, почему мужчины хранят хлам вроде этого.

– У меня брат воевал в Корее. Все, что было, осталось там. Единственное, что он привез домой, – нижнее белье, три ворованные сумки подштанников.

– Твой брат – человек практичный, – заметил Тайсон. Он вынул связку писем. – Вот... – Помешкав немного, он бросил письма на дымящиеся щепки, наблюдая, как занявшийся огонь с аппетитом лижет их края. Тайсон подкармливал огонь содержимым котла до тех пор, пока не добрался до металлических предметов, ботинок и фотоальбома. Он подержал в руках ботинки, соскабливая с подошвы засохшую грязь. «Юго-Восточная Азия. Быстрорастворимый Вьетнам; только добавь воды». Какой своеобразный образец почвы. Три тысячи лет интенсивной рециркуляции: рис, навоз, кровь, рис, пепел, кровь, рис, навоз и так далее. Бросив ботинки в котел, Тайсон пролистал фотоальбом. Он достал единственную фотографию, где был снят с сестрой Терезой перед собором в Хюэ, остальные две исчезли. Бережно сунул ее в нагрудный карман, а альбом бросил в огонь.

От чада горевших трофеев пот градом катился по лицу, в ноздри бил затхлый запах плесени и едкого дыма. Он захлопнул котел и повесил замок, защелкнув его ключом. Отдавая Мейсону ключ, сказал:

– Можешь взять эту бандуру, если хочешь, вместе с фонарем и оставшимся хламом. Я бы хотел, чтобы ботинки и все остальное ты выбросил на помойку.

– Хорошо, сэр. – Мейсон аккуратно поставил недопитую банку на журнальный стол. Он встревоженно посмотрел на хозяина дома. – Вам лучше или хуже?

– Мне никак.

Чернокожий понимающе кивнул.

– Ты можешь забрать с собой этот котел? Мне нужно еще сделать кое-что.

– Конечно, сэр. – Мейсон играючи взвалил на плечо полупустой котел.

– Я сейчас выйду. – Бен залез в карман брюк II достал средних размеров тетрадку – бывший полевой журнал. Он сел на пол, скрестив по-турецки ноги, и начал листать выцветшие страницы. Капля пота скатилась с его подбородка и упала на страницу, уже обильно политую потом и дождем двадцать лет назад. Наконец он добрался до даты 15 февраля и прочел последние строки: «Взвод на грани мятежа. Невольно услышал о грозящей расправе. Передал фальшивое радиосообщение: бои в госпитале сегодня утром. Веду расследование. Господь...»

Тайсон попытался вспомнить, что он чувствовал после кровопролития в больнице, но единственное, что ему приходило на память, – страх за свою жизнь. Он пытался представить, что серьезно размышлял, как лучше всего доложить капитану Браудеру или командиру батальона о своем взводе. Но мозг отказывался работать. На самом же деле он прекрасно понимал, что никогда не станет давать показания против своих подчиненных.

Тайсон продолжал листать журнал и обнаружил, что в последующие после 15 февраля дни он записывал лишь координаты и радиосводки. И вот добравшись до 29 февраля – дня своего ранения, он заметил, что записал два предложения: «Битва под Хюэ официально закончена, как передано по радио. Слава Богу!»

Следующая запись была датировала 3 марта. Он прочел: «Южно-Китайское море. Сегодня санитар вернул мне полевой журнал. Читал ли кто-нибудь запись за 15 февраля? Мне все равно. Как хорошо жить! Какие удивительно чистые руки. Колено болит. А морфий не дают. Доктор говорит, что я плохо переношу его. Если бы ему дали тройную дозу, он бы тоже его плохо перенес».

Тайсон отложил полевой журнал и мысленно вернулся в тот день в Стробери-Пэтч.

~~

Бен Тайсон лежал в дренажной канаве или, точнее, в местной компостной яме – месте, куда собирали отходы, очистки для продажи овощеводам. Зеленые трассы снарядов полосовали серое хмурое небо. До него доносились дружные автоматные очереди и редкие взрывы небольших зарядов, выпускаемых 60-миллиметровым минометом и 50-миллиметровыми подствольными гранатами. Беспорядочная стрельба, затеянная двумя выдохшимися армиями, напоминала удары уставших боксеров, еле двигавших налитыми свинцом конечностями и изредка делавших несколько обязательных выпадов. Еще месяц назад он воспринимал это очень серьезно, но сегодня, 29 февраля, Тайсон описал бы вооруженный инцидент, как небольшую перестрелку. Единственной необычной деталью этого боя, с его точки зрения, было то, что его наконец-то подстрелили.

Как только шок прошел, невыносимая боль проникла в каждую клеточку его тела, целиком затуманив сознание. Его не волновало ни зловонное испарение гниющих отходов, ни ощущение неприятного холода от попадавшей на голую кость воды, ни редкие выстрелы минометов, направленные именно сюда, где нашли укрытие десятки людей.

В последующие несколько минут в яму забрались вьетнамцы: старики, несколько молодых инвалидов – бывших солдат армии Северного Вьетнама, женщины и дети. Никто не плакал. Кричали только младенцы.

Свинья, решившая поживиться очистками, подошла поближе к Тайсону, принюхиваясь к запахам, потом начала слизывать кровь с его колена. Тайсон, очнувшись, изо всей силы пнул животное здоровой ногой. Около десятка его людей подобрались к яме и сползли в нее, проклиная на чем свет стоит беженцев и грязь, в которую они влезли. Один из солдат, Гарольд Симкокс, крикнул, показывая на Тайсона:

– Врача! Лейтенанта ранило!

Из двух оставшихся в роте медиков первым откликнулся на зов Брандт. Он работал быстро и профессионально, сначала осмотрел Тайсона на предмет более серьезных ранений, потом приступил к колену. Он посчитал удары пульса, пощупал его лоб и посмотрел зрачки. Только после этого Брандт отрезал штанину армейских брюк и выдавил из тюбика антибиотик на открытую рану. Собрав разорванную плоть на коленной чашечке, Брандт встал так, чтобы Тайсон не мог наблюдать за перевязкой.

– Не возникать, – сказал Брандт. Он привык так говорить во время перевязки. – Если не хотите, чтобы вас вывернуло на меня.

– Я видел и похуже, чем это, – раздраженно ответил Тайсон.

– Но не у себя. Расслабьтесь. – Брандт наложил повязку, стараясь затягивать ее не очень сильно. – Больно?

– Немного.

– Морфию хотите?

Тайсону было необходимо унять боль, но он не хотел, чтобы его развезло, пока идет бой.

– Может, просто аспирину выпить?

– Хорошо. – Брандт положил ему в рот две таблетки аспирина, а в нагрудный карман сунул целую упаковку. Потом достал красный химический карандаш и написал на лбу Бена: «Не давать морфий».

Грохнуло орудие, и Тайсон заметил, что еще несколько человек из роты скатились в яму. Брандт подобрал в воде каску и надел ее на голову Тайсону.

– Спасибо.

Брандт пристально посмотрел на раненого, раскурил сигарету и сунул Бену в рот, потом облегченно закурил сам, не заметив больше на тот момент ни одного пациента.

– Хорошая рана. Прощай Вьетнам.

– Неужели выплатят миллион долларов?

– Восемьсот тысяч. Вы будете хромать, но дохромаете до Нью-Йорка.

– Хорошо. – Опершись рукой о мусорную кучу, Тайсон оглядел канаву. Около десятка солдат, стоя на коленях, строчили короткими очередями по фруктовому саду, откуда противник вел орудийный огонь. Но лейтенанту почудилось, что рота больше не в состоянии давать ответный огонь. Уцелевшие члены роты «Альфа» решили не участвовать в перестрелке; они устроились на дне канавы, курили, доедали остатки сухого пайка, вели шутливую беседу с местными жителями. У Фарли на голове сидел цыпленок, и один вьетнамец нашел это очень комичным. Майкл Детонк очень серьезно беседовал с молодой девушкой, и Тайсон, не слыша разговора, понял, о чем шла речь. Ли Уолкер, схватив свинью за шею, что-то писал и рисовал на морде животного. Сгрудившиеся вокруг него солдаты посчитали эту издевку невинной забавой. Тайсон был доволен, что его люди расслабились.

Бен лежал на мусорной куче с подложенной под голову каской. И не в первый раз думал о том, что ему будет всего этого не хватать и что ему не придется больше потворствовать таким вот дурацким выходкам. Теперь, когда для него все уже кончилось, он признал восторг боя: когда жизнь находится на волоске и ты волен выплеснуть всю свою агрессию. Ему будет также недоставать того сплоченного братства, которое, рождаясь в бою, связывает солдат крепкими узами, более крепкими, чем любовников. Эти узы в отличие от брака нельзя было ослабить ни разводом, ни разлукой, ничем другим, только ее величеству Смерти под силу было порвать их раз и навсегда.

Лежа на гниющей куче мусора, он снова мысленно вернулся к тому, что они натворили в том госпитале. Его не преследовало ощущение невыполненного долга, хотя по всем канонам морали, статьям закона и чувству логики он поступал неверно.

Тайсон повернул голову к Брандту:

– Кто еще ранен?

– Двое ребят из третьего взвода. Легко.

– Кто-нибудь вызвал вертолет?

– Наверное, Келли.

– А где Келли?

– Где-то там. Но он в порядке. Я слышал его голос, когда он передавал координаты по радио. Как же вас разлучили?

Тайсон никогда не отходил от своего радиооператора дальше, чем на расстояние вытянутой руки, и теперь без Келли и без личного радиоконтакта с внешним миром чувствовал себя удивительно беспомощным.

– Когда раздался взрыв, толпа паникующих вьетов разъединила нас. Вы уверены, что с ним все в порядке?

– Так точно. Я не вру. Вы не настолько тяжело ранены, чтобы я лгал вам. – Брандт швырнул горящий окурок вьетнамскому мальчику, который притулился у холмика, образованного взрывом. Мальчик осмотрел его с видом знатока и сунул в рот до того, как Брандт успел выпустить струю дыма.

Тайсон приободрился.

– Вы знаете... Я чувствую себя лучше. Может быть, я возьму на себя командование этим стадом?

– Нет. Лежите спокойно. У вас слабый пульс, и если бы вы увидели цвет собственного лица, мысль о командовании не пришла бы вам в голову.

Тайсон старался вспомнить, кто из оставшихся в живых носил офицерские погонь!, но странное чувство легкости не давало сосредоточиться. Он попросил:

– Сделайте мне одолжение, док. Узнайте, есть ли среди уцелевших старший сержант. Пусть он мне доложит обстановку.

– О'кей, – безразличным тоном ответил Брандт. – Но я не думаю, чтобы кто-нибудь рвался в командиры роты.

Тайсон добавил слабеющим голосом:

– А также найдите Келли. И если у меня не будет возможности, передайте всем мои прощальные слова. Ладно?

– Ладно. – Но Брандт пальцем не пошевелил, чтобы выполнить приказ. Вместо этого он сказал: – У нас безвыходное положение. Не осталось ни одного офицера. Нас вызволят отсюда, да?

– Конечно. Удачи, Брандт.

– Спасибо.

– У меня какое-то странное чувство. Чудно как-то...

– Это шок.

– Да нет... очень забавно... все плывет...

– Неужели?

– А вы мне... дали что-то...

Затуманенное сознание не давало Тайсону реально оценивать происходящее вокруг: предметы плыли перед глазами, в ушах стоял легкий звон. Откуда ни возьмись появился Майкл Детонк и начал говорить ему что-то о дезертирстве. Поначалу Тайсону показалось, что это галлюцинация, но потом он понял, что Детонк был реальным человеком. Затем к нему подошел Боб Муди, недавно вернувшийся из госпиталя, и сказал:

– Вы уже через неделю вернетесь, лейтенант, как и я.

Тайсон мысленно ответил ему, что он не вернется, но вслух не смог произнести ни слова.

Неожиданно рядом с собой он увидел Келли. Он вызвал по радиотелефону командира батальона полковника Уомрата. Полковник похвалил Тайсона за выполненное задание и отметил его как хорошего командиры роты. Тайсон ответил полковнику так же высокопарно, хотя и бессвязно, что для него, мол, высокая честь служить под его командованием в рядах седьмого полка и если бы он был в силах, то сделал бы то же самое. Детонк взвизгнул:

– Вранье.

Келли добавил:

– Аминь.

Потом солдаты по очереди подходили к нему, сначала крепко жали руки, потом отдавали честь; Ричард Фарли стоял первым с цыпленком на голове, потом подошли Симкокс и Тони Скорелло. Скорелло сказал:

– Спасибо за то, что спасли мне жизнь, – хотя Тайсон совсем не помнил, чтобы он делал это.

Фернандо Белтран, остановившись в нескольких шагах, попрощался на испанском:

– Адиос, амиго.

Селиг пожелал ему всего хорошего, потом Луис Калан пустил в ход одну из своих дежурных шуток, за ним Пол Садовски подарил ему амулет, а Курт Холзман нечаянно хлопнул Тайсона по колену. Наконец чернокожий Ли Уолкер приблизился к лейтенанту, крепко держа свинью за шею. Он развернул морду животного так, чтобы Тайсон увидел нарисованные ресницы, брови и оранжевые усы. Уолкер сказал:

– Чарлитоже шлет низкий поклон.

Свинья хрюкнула и попыталась вывернуться из цепких рук Уолкера. Тайсон чувствовал, что какая-то тяжелая пелена начинает застилать глаза, и все, что он смог увидеть, были налитые красной злобой глаза животного, потом исчезло и это.

~~

Тайсон посмотрел на книгу, лежавшую у него на коленях, потом захлопнул ее. Долгое сидение на полу с согнутыми ногами болью отдалось в колене, и, вытянув правую ногу, он начал массировать затекшее место. Тайсон смутно помнил, как его погрузили в вертолет и доставили на борт санитарного судна.

После того как он очнулся, лечащий врач сообщил, что он, находясь в шоке, возможно, наркотическом, чуть не почил с миром. Доктор поинтересовался, получил он или нет в бою дозу морфия. Тайсон ответил, что не уверен в этом. Но анализы крови и мочи показали высокое содержание морфия в организме. Он подслушал, как врач называл это не иначе, как несчастный случай при лечении.Все сошлись на том, что Тайсон, будучи офицером, имеющим разрешение иметь при себе морфий, принял для облегчения боли некоторую дозу. Далее один или оба ротных медика, не зная о принятой им дозе, снова ввели ему морфий, и наконец врач, взявший его на борт вертолета, добавил чуть ли не фатальную дозу наркотика. Врачи согласились с общим мнением, что надпись на лбу Тайсона «Не давать морфий», написанная сокращенно, не объясняла ситуации. У Тайсона создалось впечатление, что медики хотели придать гласности это дело. Тайсон сказал им, что, по его мнению, Брандт просто пытался убить его. Почему же Господь отвел его руку? Брандт чуть не совершил отличное преступление, а Тайсон не менее отлично выжил.

Бен тупо смотрел на потрепанную тетрадку и, поддавшись импульсу, бросил ее в огонь. Потом взял каминные щипцы и переворошил кучу пылающего хлама, предавая огню последние доказательства его причастности к той войне.

Тайсон встал и начал обход дома. На каждом шагу ему чудилось дыхание прошлого: тени ушедших из жизни дорогих ему людей – друзья семьи, сидящие за обеденным столом, стоявшие у фортепиано, гости за игрой в бридж в «кабинете». В гостиной он увидел стул, на котором, бывало, часто сидел его отец, а вот место у окна, где всегда устанавливали новогоднюю елку. Войдя на кухню, Тайсон сразу вспомнил, в каком углу сидел маленький Дэвид на своем высоком стульчике во время кормления. А здесь, в прихожей, сын сделал свои первые шаги.

Незаметно для себя он поднялся на второй этаж, побродил по комнате Дэвида, заглянул в комнаты для гостей и остановился на пороге еще одной жилой комнаты. На третьем этаже была мансарда с помещением для прислуги, которое считалось нормой во время строительства дома. Но в наши дни, как любил говорить Тайсон, кухарка спит в хозяйской спальне, так что надобность в третьем этаже отпадает. Зачем нам нужно это пространство, пустое и никчемное? Разве мы сторонимся друг друга?

Он вспомнил дом, где вырос, в нескольких кварталах отсюда. Дом был примерно тех же размеров, как и этот, зато в нем жили его родители, три сестры, бабушка, иногда его тетка, старая дева, и выводок дворняжек. Мы слишком эгоистичны, чтобы иметь много детей. Мы отмахиваемся от пожилых и нищих родственников, вместо того чтобы пригласить их погостить у себя. Неудивительно, что так в конце концов мы останемся одни.

Войдя в свою спальню, он снял трубку и набрал номер. Подошла Марси:

– Алло?

– Это я.

– Привет тебе.

– Я хочу ребенка.

Марси с легкостью согласилась:

– Буду рада помочь.

– А может быть, и двух. Да, и еще собаку.

– Ну, последнее вряд ли у меня получится. Как там наш дворец?

– Пусто. Столько детских комнат пустует.

– С тобой все в порядке?

– Да. Со мной Мейсон. Я люблю Мейсона.

– Он, наверное, демократ.

– Он был бы дураком, не будь им. Думаю, что из нас также никто не является кандидатом в женихи или невесты в этом году, но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя.

– Это я тебялюблю, торопись домой, – ответила Марси. – Ты должен вернуться к девяти часам. У меня складывается впечатление, что армия забавляется, удерживая тебя на коротком поводке.

Тайсон повесил трубку, спустился вниз и, сняв с крючка куртку, включил сигнализацию, потом покинул пустой дом.

Мейсон распахнул перед Беном дверь урчащей машины и, когда тот занял свое место, предупредительно захлопнул ее. Мощный Мейсон проворно скользнул за руль. Тайсон сказал:

– Мне нужно побывать в разных местах. У тебя есть время?

– Если у вас будут остановки, значит, у меня будет работа.

Тайсон добродушно рассмеялся.

– Хорошо. Тогда сначала едем в клуб.

Мейсон довез его до клуба. Тайсон поднялся в кабинет секретаря и написал заявление о выходе из членов гольф-клуба. Следующей остановкой стал мужской клуб, с членством которого Тайсон тоже распрощался без сожаления. Заехав в банк перед самым закрытием, он снял почти все свои сбережения. Уже сидя в машине, Тайсон заметил в зеркале дальнего обзора неотвязно следующую за ними машину.

– Мейсон, а за нами следят.

– Знаю.

– Не переживай. Это мои ангелы-хранители.

– Ну тогда все в порядке.

Лимузин мчался по Франклин-авеню, останавливаясь у пригородных отделений компаний Блумингдейла, Сакса, Лорда и Тейлора, Абрама и Страуса, в промежутках они заезжали в небольшие магазинчики. Везде Тайсон расплачивался наличными, вызывая страх у цепенеющих продавцов. Он погасил все счета, удовлетворив свой каприз.

Он побывал у нескольких местных коммерсантов, где расплатился по всем счетам за дом. Потом они заехали в цветочный магазин, из которого на переднее сиденье машины перекочевала целая корзина роз на длинных стеблях.

– Это для миссис Уильямс от семьи Тайсонов. Мы надеемся, что она будет чувствовать себя лучше. Передай ей это.

Мейсон ахнул от неожиданности.

– Зачем это? Спасибо, мистер Тайсон, спасибо.

– Полно, Мейсон. Давай лучше прокатимся по городу.

– Как скажете, сэр.

Тайсон не спеша раскурил сигарету, за окном замелькали собор, отель, церкви, клубы, парки, широкие улицы с тенистыми деревьями, магазины, школы и маленькая железнодорожная станция.

– Ты знаешь, как это называется, Мейсон?

– Нет, сэр.

– У военных это называется сжечь за собой мосты, чтобы отрезать себе путь к отступлению и, собрав силы, атаковать. На гражданке это именуют прощальным визитом.

– Вы что же это, не вернетесь сюда больше? – всполошился Мейсон.

– Мне сейчас нужно вести себя так, будто этого никогда не произойдет. Если же мне суждено вернуться обратно, значит, так тому и быть, если нет, то я хочу вспоминать этот город таким, каким он приносил мне счастье давным-давно и вот сегодня, в этот августовский день.

Мейсон посмотрел в зеркало на своего пассажира.

– В душе вы никогда не покинете место, где родились и выросли. Я не вернулся в Диллон. Это в Южной Каролине. Я уехал, когда мне было семнадцать, но забыть свой дом не могу, хотя не был там особенно счастлив. Я помню, мы ходили в маленькую церковь... а, черт, больше ничего не помню. Там у меня осталась старая тетка.

– Обязательно навести ее. Посмотришь место, где Мейсон Уильямс ходил по улицам, в школу и церковь.

– Надо будет съездить.

Тайсон от волнения снова закурил.

– Мейсон, а ты следишь за прессой? Конечно же, следишь.

– Да, сэр.

– Ну... и что ты думаешь насчет всего этого?

– Трудно сказать, мистер Тайсон, – тяжело вздохнул Мейсон.

– Как долго мы знаем друг друга? Я помню, когда я еще учился в школе, ты возил меня по разным местам. Мой отец обычно сажал меня в твою машину и говорил: «Отвези этого болвана в школу, он скова опоздал на автобус». – Мейсон засмеялся. – Или же он говорил так: «Возьми его и этих юных правонарушителей, – так он называл моих друзей, – развлечься». А еще несколько раз ты подвозил меня в город встретить родителей к обеду.

– Да, сэр. Золотое было время. Мне нравился ваш отец.

– Я его тоже обожал. Поэтому ответь мне прямо. Что ты думаешь обо всем этом?

– Ну... я считаю, мистер Тайсон... вы можете рассчитывать на некоторых друзей... на их поддержку... они вас не бросят в беде. У вас полно друзей в этом городе.

– Разве?

– Да, сэр. Многие на вашей стороне. Вас чествовали на вечере в клубе на празднике 4 июля... Я невольно стал прислушиваться к высказываниям, и никто не говорил о вас плохо. – Он закашлялся. – В основном все переживают за вас.

Тайсон покачал головой.

– Может быть, у меня паранойя.

– Может быть. Может, вы всю вину взвалили на себя и переживаете из-за этого.

– Все может быть. Но сейчас мне хорошо.

– Я знаю. Это написано у вас на лице. Я чувствую это по вашему голосу. Таким я вас не видел уже много лет.

– Немногие мне говорят об этом. Почему ты думаешь, что я счастлив? Меня вот-вот начнут судить за убийство.

Мейсон какое-то время молчал.

– Вы стоите перед завершением.Не все люди получают такой шанс в жизни. Сейчас вы только начинаете стряхивать с себя шелуху, а когда это закончится, дела пойдут на поправку. У вас замечательная жена, и она вас поддержит в нелегкую минуту.

Тайсон улыбнулся.

– Уповаю на Господа нашего. Слушай, поедем мимо отцовского дома.

Мейсон кивнул и крутанул руль так, что машину чуть не занесло. Они выехали на Уайтхолл-стрит. Шофер остановился перед домом, где вырос Тайсон. Бен никак не мог вспомнить фамилию людей, живших в нем сейчас, да это и не имело значения. Прищурившись от яркого солнца, Тайсон нашел взглядом окно своей комнаты на втором этаже.

– Когда хоронили моего отца, кортеж с его телом проследовал на кладбище мимо этого дома. Все соседи вышли попрощаться. Я никак не мог понять, что происходит: кругом были одни спины. А когда понял, заплакал.

– Я знаю. Вы сидели в моей машине. – Мейсон отъехал от дома. – Так... С прошлым мы встретились, мистер Тайсон. Теперь куда?

– Даже не знаю. Мне нужно вернуться до девяти. Мне не разрешают так часто выходить за ограду воинской части. – Он взглянул на часы: без нескольких минут семь, тени за окнами машины постепенно удлинялись. Наступал вечер. Приятели его уже вернулись домой, и он мог навестить любого из них. Но под каким предлогом? А разве нужен предлог? – Поехали к Туламору.

Мейсон покатил на запад, Бен указал ему на белый обшитый досками дом в колониальном стиле в конце улицы – дом Слоунов. Он не мог точно сказать, был ли кто-нибудь дома, но его внутреннее состояние противилось этой встрече.

– А теперь в Брикстон.

Они проехали мимо дома Маккормиков, потом объехали дома еще нескольких друзей, некоторые из которых были уже дома, другие еще нет. Мейсон оказался поразительно терпелив.

– Вы хотите где-нибудь остановиться?

– Вряд ли. Я просто чувствую себя посторонним наблюдателем, которому хочется заглянуть краем глаза в чужую жизнь. Ты думаешь, мне нужно к кому-нибудь зайти?

Мейсон почесал в затылке.

– Наверное, вы сами знаете.

– Понимаешь, я последнее время немного тушуюсь. – Тайсон посмотрел на часы. – Наверное, ничего не выйдет. Время поджимает. Надо успеть на восемь десять до Бруклина.

– Хорошо, сэр.

Черный лимузин подкатил к станции.

– Мейсон, если бы ты участвовал в споре, чтобы ты поставил на меня?

Мейсон открыл дверь и посмотрел Бену прямо в глаза.

– Я сказал вам, что вы выглядите счастливым человеком. Ни один человек, совершивший то, о чем они говорят, не может выглядеть так счастливо. Просто расскажите им правду. Пусть они посмотрят на это вашими глазами.

– Хорошо. Я так и сделаю. – Тайсон протянул пятидесятидолларовую банкноту.

Мейсон недовольно покачал головой.

– Вы мне с детства переплачиваете. Спасибо за заботу. – Они крепко пожали друг другу руки. – Торопитесь. Я слышу поезд.

Тайсон медленно поднялся на платформу, попав под струи нагретого воздуха, подгоняемого приближающимся поездом. Над горизонтом догорал румянец заходящего солнца, а высокие дома на противоположной стороне уже накрыла тень. На автостоянке остались три машины, под навесом добродетельные жены ожидали прибытия из города поезда с милыми их сердцу мужьями. Тайсон оглядел на прощание здание станции, новый отель, библиотеку, парки, разбитые по старому образцу. Такие места обычно фотографировали на память, если имели склонность к ностальгии по подобного типа маленьким американским городкам. Гарден-Сити был лучшим местом в мире, но в худшем из миров. Он замыкал звенья его жизненной цепи. Марси была права и в то же время ошибалась. Все зависело от того, что у человека на уме и что просит его душа.

Ему очень нравились слова Роберта Фроста, который дал такое определение дому: место, где тебя примут, когда бы и откуда бы ты ни пришел.

Но домом можно считать и то место, из которого едут тебя искать, куда бы ты из него ни ушел.

Теперь этого места не существовало.

Поезд остановился, и Тайсон вошел в вагон. Он размышлял о том, что у поездов и железнодорожных станций есть нечто воскрешающее к жизни, что-то символическое – дорога, протянувшаяся в обе стороны. Но наступает в жизни час, когда нужно выбрать одну дорогу, а ты толком не знаешь какую.

Заняв место в пустом купе, Тайсон вынул из нагрудного кармана фотографию, где он вместе с сестрой Терезой стоит перед собором. Он с минуту разглядывал снимок, пытаясь сравнить типично американского юношу с человеком-монстром, в которого он превратился всего лишь несколько недель спустя. Глядя на Терезу, он не переставал поражаться тому, что, увидев бесчисленное количество смертей, невольной свидетельницей которых ей пришлось стать, она выглядела столь наивной, застенчивой и невинной. Наверное, в ее облике и заключался ответ. Ей с детства привили вакцину против душевных переживаний, неизбежных спутников войны. Его же душа и разум не выработали подобного иммунитета, и он почувствовал острую душевную боль, когда, выйдя в свой первый дозор, увидел сотни убитых, сметенную с лица земли деревню, оставшихся в живых маленьких, жалких оборвышей.

Он спрятал фотографию в карман и закрыл глаза. Он понимал, что Форт-Гамильтон может оказаться последним местом, которое он увидит до того, как вооруженный конвой доставит его в федеральную тюрьму. Он открыл глаза и посмотрел в окно. Пейзаж за окном ему нравился сейчас гораздо больше, чем когда-либо. Если ему еще раз доведется проехать по этой дороге, надо бы запомнить это.

 

Глава 36

Ранним утром янтарные солнечные лучи начали просачиваться сквозь опущенные жалюзи в гостиной Тайсонов. Взятый на прокат телевизор балансировал на складном столике, зафиксированном у стены. Одетый в теплый костюм, Тайсон сидел на краю кушетки с кружкой кофе и смотрел программу новостей. Марси, сидя в кресле, уплетала кукурузную лепешку, намазанную маслом, запивая ее горячим кофе. Дэвид, устроившись на полу со стаканом апельсинового сока, спросил:

– Не могли бы мы взять напрокат видеоплеер?

– Не на мою зарплату, – процедил Тайсон.

– Ну тогда давайте один привезем из дома.

– Нет.

Дэвид что-то проворчал в ответ.

Тайсон выразительно посмотрел на сына. Мальчишка становился на редкость нервозным и грубым. Возможно, причиной этого нервного синдрома явилась обычная скука, а может, и предстоящие занятия в школе.

Комментатор новостей отчеканивал каждое слово:

– Комитет судейской корпорации собрался для того, чтобы обсудить дело Тайсона. Адвокат лейтенанта Тайсона Винсент Корва заявил, что любые подобные расследования только послужат дальнейшему ущемлению его юридических и гражданских прав, поскольку дело еще не дошло до суда. II тем не менее комитет судейской корпорации чувствует на себе внешнее давление. Повестка дня комитета включает изучение законодательства и выяснение юрисдикции данного дела. Министерство юстиции в прошлом занимало следующую позицию: ушедшего в отставку военнослужащего нельзя было судить за военное преступление, совершенное до его увольнения в запас, и он не был подсуден ни для трибунала, ни для федерального суда. Статус бывшего офицера позволил вернуть Тайсона на действительную службу для подтверждения обвинений, выдвинутых против него по поводу инцидента, происшедшего в одной из больниц Вьетнама.

Тайсон следил взглядом за сыном. Дэвид читал журнал и, казалось, мало интересовался происходящим. Тайсону подумалось, что взрослые, как ни странно, оказывают слишком большое доверие детям. Такое уже было в шестидесятых: взрослые искали мудрость у только что оперившихся юнцов.

Комментатор продолжал:

– В другом заключении говорится, что полковник Амброуз Хортон, преподаватель адвокатской школы при университете штата Вирджиния, уважаемый юрист, направил меморандум генералу Уильяму ван Аркену – генеральному прокурору вооруженных сил США. Содержание документа раскрыто через неизвестный источник информации. В частности, там говорится: «Насколько вам известно, генерал, подписав Женевскую конвенцию. США обязались ввести закон, предусматривающий карательные санкции к военным преступникам». – Комментатор уточнил: – Полковник Хортон подчеркнул, что с тех пор, как США подписали договор в Женеве, минуло четыре десятка лет, а конгресс до сих пор не счел нужным ввести такой закон, хотя другие страны-участницы это уже сделали. В заключение он написал, что армия не должна брать целиком на себя обвинение лейтенанта Тайсона, забывая о других подозреваемых, на которых конгрессу не удалось установить федеральную или военную юрисдикцию. Тогда получится, что ни один человек из взвода лейтенанта Тайсона не будет или не сможет быть обвинен в преступлении, а судить за него станут только одного командира взвода. Суд назначен на следующую неделю в Форт-Гамильтоне.

Тайсон наклонился и выключил телевизор. Он не знал, кто такой полковник Амброуз Хортон, но он знал, что этого человека должны были отправить в отставку, если уже не сделали это.

Бен отпивал маленькими глотками кофе. Он старался избегать новостей о себе. Но когда емувсе же доводилось смотреть или слушать их, он старался быть объективным в своем отношении к человеку по фамилии Тайсон. В общем, вся словесная вязь пока что исказила его дело. Тему Марси подняли как-то раз, но осветили ее с большим сочувствием и симпатией.

– Повлияет ли это сообщение на ход событий? – спросила Марси.

Тайсон нервно дернул плечом.

– Уж на меня-то точно не повлияет никак.

– Чтобы хоть как-то перестроить правовую систему нашей страны, – рассуждала Марен, – требуется расследовать дело эпохальной важности. Даже Союз гражданских прав стоит за тебя горой. Это успокаивает.

– Тебя -возможно.

Дэвид оторвался от журнала.

– Пап, если все на твоей стороне... я имею в виду всех тех людей, которые вкладывают деньги и выступают в твою защиту, почему же армия хочет судить тебя?

Тайсон сосредоточился на вопросе.

– Потому что я подорвал доверие и изменил присяге офицера. Поэтому они хотят... на моем примере показать всем остальным военным чинам, что клятвоотступничество наказуемо и сейчас, и в будущем.

– Но это же было давным-давно.Почему они не могут просто забыть то, что произошло тридцать лет назад.

– Двадцать. – Тайсон как-то прочел статью на первой странице «Уолл-стрит джорнэл» о том, что школьники и студенты знают о войне. Профессор сообщил, что один студент спросил его о такой вещи, как напалм, другой преподаватель заявил, что три четверти студентов никогда не слышали о Тэт-наступлении. – У армии долгая память, и впервые за нашу историю она потерпела поражение в войне, смаковать которое она будет всегда. – Он перевел дыхание. – В глубине души вояки хотят взять реванш. Они бы не задумываясь снова развязали войну во Вьетнаме, чтобы вернуть потерянное уважение.

– О, Боже! – вмешалась Марси. – Бен, даже не думай.

– Это правда, Марси. Я знаю, что это так. – Он взглянул на Дэвида. – До тех пор, пока будет вставать вопрос о Вьетнаме, они будут намеренно стараться утрировать все, что там ни происходило.

Дэвид замер, усваивая информацию.

– Но ты же сам-то никого не убивал. Ты сказал, что никого не убил. Это делали другие, так ведь? – Он буквально поедал взглядом своего отца. – Это делали они?

Тайсон посмотрел в глаза встревоженному Дэвиду.

– Если бы ты тусовался с какой-нибудь группой сверстников, а они однажды взяли бы да избили младших ребят, по-настоящему избили, с увечьями, и ты бы все это видел и не сделал ничего, чтобы остановить драку, а после этого не рассказал ни матери, ни полиции, лежала бы па тебе вина, как и на всех остальных? Посчитал бы ты себя виновным в большей или меньшей степени?

– Я бы считал себя виновным больше других, – сказал тихо Дэвид. – Если бы я не смог остановить их, тогда бы я все про них рассказал.

– А имело бы для тебя значение их раскаяние, которое они испытали после своего злодеяния? Я к тому, что если бы они не кичились этим, а, наоборот, стыдились?

– Я... я даже не знаю. Они причинили боль людям. – Дэвид встал. – Я пойду.

– Куда ты собираешься? – поинтересовалась Марси.

– На улицу. Мне скучно. Это место сводит меня с ума.

– Ты здесь с кем-нибудь подружился? – спросил Тайсон с долей участия.

– Нет.

– Может быть, ты хочешь поехать на выходные в Саг-Харбор?

Дэвид помялся немного. – Нет...

– Ты не скучаешь без Мелинды?

– Скучаю. Пап, но пока ты под арестом, я остаюсь здесь.

– Тыне под арестом. – Он повернулся к Марси: – Слушай, почему бы вам с Дэвидом не съездить туда сегодня? Вы бы могли неплохо поразвлечься. Нам с Винсентом нужно поработать.

Марси отрицательно покачала головой.

– Мы уже приняли решение, Бен. Я остаюсь здесь до полной развязки событий. Тем более что эта чертова пресса следит за каждым нашим шагом. Если я поеду на пляж, то «Америкэн инвестигейтор» прокомментирует мою прогулку не иначе как... «Марси наслаждается солнцем, в то время как Бен преет под домашним арестом».

Тайсон не стал возражать.

– Хорошо. Это твое решение. Я с нетерпением жду того момента, когда перестану занимать очередь в ванную. – Он улыбнулся. – А ты заметила, что «Америкэн инвестигейтор» не особенно донимает нас последнее время?

– Да. Что есть, то есть. И ведь статейки Уолли Джонса совсем исчезли. Не знаешь почему?

Тайсон взглянул на Дэвида, нетерпеливо топтавшегося у двери.

– Дэвид, твой спортивный костюм у меня в шкафчике, да? Встретимся в спортзале через час.

– Хорошо. – Дэвид вышел.

Тайсон пожаловался Марси совсем по-ребячьи:

– Я сейчас на редкость в хорошей форме, как спортсмен перед соревнованиями, а вот душа у меня болит и стонет.

Марси подбодрила его со свойственным ей оптимизмом:

– В здоровом теле – здоровый дух. Выброси весь душевный мусор. Вытряхни его из себя, о'кей? Никак не могу понять, почему это «Инвестигейтор» оставил нас в покое?

Тайсон налил себе еще кофе из кофейника, больше походившего на графин.

– Ну... может быть, уже приняли новые законы о журналистской этике. Мы же не знаем об этом. Вероятно, существуют какие-то меры пресечения их буйной фантазии, когда они искажают суть событий и им уже не разрешают действовать по собственному усмотрению. Особенно это касается майора Харпер. – Тайсон сделал глоток. – К тому же я тут невзначай чуть душу не вытряс из Уолли Джонса. – Он помешал кофе.

– Держу пари, – рассмеялась Марси, – ты этого очень хотел. Между прочим, я считаю, что ты не совсем грамотно ответил на вопросы Дэвида.

– Почему это?

– Не знаю... просто ты как-то сильно надавил на него.

Тайсон закурил сигарету. Он понял, что день обещает быть неважным. Напряжение, возникшее от информационного сообщения, бездеятельность, удвоенная неуверенностью, начали сказываться на Марси и Дэвиде. Он перебрал конверты, лежавшие на журнальном столе.

– Оплата по закладной за дом пришла с опозданием, – сказала Марси. – Нам прислали уведомление о том, что, если мы не заплатим налог, дом останется в списке продающейся недвижимости.

– Точно?

– Ты понимаешь, что это значит? Тайсоны с незапамятных времен платили налоги в этой чертовой деревне, и теперь из-за одной задержки... Понял, к чему я клоню?

– Нет.

– А к тому, черт возьми, что неважно, как ты прожил свою жизнь, воспитал своих детей, платил по счетам в течение двадцати лет, стоит тебе не заплатить налог хоть раз, и тебя уже записывают в черный список. Ты – никто. Сидишь на шее общества.

– Да. Именно это я не перестаю говорить о своем положении. Только одна вшивая резня, и все суют нос в твое дело.

– Плохое сравнение.

– И все же прими к сведению. Вчера я узнал от Фила Слоуна, что наш банк приостановил оплату всех наших налогов на собственность, а также по закладным. Боюсь, нам придется заплатить еще раз.

Марси озабоченно посмотрела на мужа.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Ну разве это не замечательный банк? Разве он не укрепил твою веру в гуманизм?

– Думаю, что укрепил.

– Не надо себя тешить излишней надеждой. Насколько я понимаю, кто-то пришел в банк и закрутил там потуже гайки относительно нас.

– Кто же это мог быть?

– Какая разница? Но, думаю, мой ангел-хранитель... агент ЦРУ. Кто-то из этой закулисной братии, занимающийся чтением нашей почты и слежкой. Дело в том, что даже если мы захотим заявить о своем банкротстве и экономическом упадке и все такое прочее, нам не дадут этого сделать. Армия не потерпит таких новостей до начала суда. А если я, прости Господи, окажусь невиновным, а они уже разрушили мое благосостояние? В это незавидное положение боятся попасть почти все американцы.

Марси какое-то время сидела молча. Тайсон понял по ее виду, что она недовольна. Она бросила раздраженно:

– Мне это не нравится. Мне не нравится, что за мной следят...

– Тс-с... Ты испортишь микрофоны своим зычным голосом.

Она резко встала и, взяв тяжелую стеклянную пепельницу с журнального стола, метко запустила се в окно. Пролетев между планками жалюзи, пепельница вдребезги разбилась об оконную раму, оставив дыру в сетке для насекомых.

– Успокойся. – Тайсон поднялся, осмотрел обломки казенного имущества, потом повернулся к раскрасневшейся от ярости Марси и серьезно сказал: – За намиследят, ты же знаешь. Я не хочу,чтобы они видели, как мы беснуемся. Хорошо? Выше нос, солдатка!

Она обняла его и щекой потерлась о плечо.

– Хорошо.

Тайсон обвел взглядом небольшую комнату. Чтобы отвлечься от своих мыслей, он спросил:

– Ты познакомила Дэвида с местной школой?

– Насколько я могла выяснить у женщин, школа неплохая. Автобус будет отвозить их на Ли-авеню. Я разговаривала с директором. Думаю, она приняла к сведению положение нашей семьи.

– Хорошо. Ну а как Дэвид отреагировал?

– Спроси его.

– Со мной он всегда держит марку, во всем походит на своего отца. Он тебе что-нибудь говорил?

– Он нервничает.

– Понятное дело.

– Конечно, он скучает без своих друзей.

– И мы тоже. Наверное, они ему больше не друзья.

– Дэвид говорит, что школа какая-то обшарпанная. Она действительно старая, но содержится в порядке.

– Пусть он не сравнивает городскую среднюю школу с пригородным сельским клубом, в который он привык ходить.

– Как ты сказал, это пойдет ему на пользу.

– Верно, – улыбнулся Бен. Он крепче сжал жену в своих объятиях. – Знаешь, что больше всего нравится мужчине, помимо того, что его считают суперсексуальным? Возможность все лучшее отдавать семье. А когда он этого не может сделать, он переживает приступы сильной неуверенности в себе. Это не очень патриархально звучит, как ты думаешь?

– Да, но я знаю, что ты это переживаешь.

– Частные школы, Марси, непомерно дороги...

– Не беспокойся об этом. Мы все уладим.

– Наверное, этим мы лишаем его возможности поступить в хороший колледж.

Она нежно встряхнула его за плечи.

– Прекрати. Ты сам поступил в какой-то вшивый колледж. Чем он лучше тебя?

– Да, действительно. Нет ничего плохого в том, что я учился в Оберне, хотя Колумбия была таким свинарником.

Марси рассмеялась, и они еще крепче обнялись.

Тайсон хмыкнул.

– Ты решила, что будешь делать, если меня на несколько лет упекут в тюрьму?

Марси попыталась отшутиться, но Тайсон строго посмотрел на нее.

– Я не думаю об этом и не будудумать, поэтому не могу ответить на твой вопрос.

– О'кей... сейчас об этом бесполезно беспокоиться.

– А ты беспокоишься о предстоящем процессе?

– Нет. Корва сказал, что не стоит попусту тратить энергию.

– Тебя волнует Корва?

– Немного. Да, чуть-чуть. Он какой-то сумасброд. Иногда я считаю его гением, а бывает, что выше придурка он не тянет. К тому же он фаталист, нет, скорее, реалист.

Она мягко отстранилась от него и налила ему и себе но чашке кофе.

– Кажется, он действительно проявляет заботу о тебе, Бен. Это добрый знак.

Тайсон взял свою кружку.

– У нас с Корвой за плечами военное прошлое. Мы оба были командирами в пехоте, и мой послужной список совпадает с его. Мне даже не надо ему говорить: «Послушай. Винс, мы купились на Вьетнам, на его пиявки, на скорое возвращение домой, поэтому не допустим, чтобы нас провели на гражданке». Он знает об этом, и я думаю, если я попаду за решетку, то и он и все остальные тоже могут оказаться там. И это ему известно.

Она мешала ложечкой кофейную гущу.

– Думаю, что я понимаю тебя. Я это вижу, когда вы вместе. Только пообещай мне одну вещь.

– Что именно?

– Когда это все закончится, не приглашай его к нам с женой, чтобы вы нам не надоедали своими военными байками. – Она улыбнулась.

Он тоже улыбнулся.

– Слава Богу, он не рассказывает и не слушает их. – Тайсон задумался на мгновение, помешкал, потом спросил: – Что произойдет во вторник? Ты собираешься вернуться на работу? – Он искал ответа в ее глазах, но Марси отвернулась, не в силах выдержать его по-собачьи преданный взгляд.

Она присела на подлокотник кресла.

– Видишь ли... если я этого не сделаю, то вылечу с работы.

– А я-то думал, что ты у них незаменимая, к тому же я считал, что Джим не может обойтись без тебя.

– Давай не будем устраивать сцен. Бен. Джиму нужен работник.

– Он, конечно, может подержать место неделю-другую.

– Он всегда отличался ангельским терпением, которого так не хватает твоимработодателям. Видимо, они считают, что тебе легко найти замену?

– Не меняется только зарплата у раба. Вот что я понял. Если бы мое существование зависело от нее, я бы не стал работать на кого попало. Я скорее бы нанялся в матросы, потому что прекрасно знаю, как обращаются начальники с теми, у кого возникают личные проблемы. В корпоративной Америке нет места личным проблемам. Если специалист не может уделить работе чуть больше времени, чем положено, его посылают к черту.

– Нам нужны деньги, Бен. Смири гордыню. Ведь ты такой высокомерный, причем во всем.Наступит день, когда и тебе придется кланяться кому-то в ноги.

– Нет, этого не будет. Я так нуждаюсь в тебе... Мне нужны твоя поддержка и твое общество. Да и Дэвиду ты сейчас нужна больше, чем когда-либо.

– Я это все осознаю, – говорила она размеренно и четко. – Но если честно, Бен, я начинаю сходить здесь с ума. Может быть, ты уже заметил это.

– Нет. Не вижу никаких перемен.

– По вечерам и в выходные я стану для вас лучшем компаньоном, если смогу ежедневно выбираться из этой дыры хоть на несколько часов.

Тайсон стукнул кружкой по столу.

– Ложь! Ты никогда не сможешь тратить на работу всего несколько часов. Как были, так и будут бесконечные ворохи бумаг дома, деловые поездки, разговоры о работе за обедом, телефонные звонки по вечерам... Вы хоть понимаете, мадам, что на мне висит обвинение в убийстве? Неизвестно, сколько времени нам еще быть вместе.

Марси тупо смотрела в пол.

– Я сказала ему, что выйду на работу во вторник. – И, вздохнув, добавила: – У нас появились новые клиенты в Атланте. Мне придется слетать туда с ним в четверг. Вернусь в пятницу вечером.

– Хорошо. В пятницу днем узнаешь, будут меня судить или нет.

– Извини, Бен.

Тайсон подошел к двери.

– Я буду в спортзале. – Потом, опустив голову, выпалил: – Послушай, я все это понимаю, но постарайся и ты понять меня. Может быть, я просто завидую свободным людям. – Он ждал ответа на свое сакраментальное заявление, но Марси уже не было в гостиной, и он, махнув рукой, вышел из дома.

 

Глава 37

В семь тридцать вечера в дверь громко постучали, Тайсон немедля открыл. Винсент Корва посетовал на транспорт:

– Еле добрался.

– Спасибо, что согласились скоротать субботний вечер. – Бен пригласил его в дом.

Корва важно прошел в гостиную, не расставаясь со своим кейсом. В джинсах и рубашке он смотрелся как-то несолидно. У Тайсона не укладывалось в голове, как такое тщедушное тельце могло носить на себе семьдесят положенных фунтов, состоявших из боеприпасов, пайка, воды, обмундирования, притом в тридцатиградусную жару.

– Жену с детьми отправил в Монтклэр, – пояснил Корва.

– Это вы там живете? На острове Джерси, если не ошибаюсь?

– Да. Мы проводим там выходные. У нас там летний домик.

– А где это?

– На самом побережье.

– М-м... Я не знал, что туда ездят отдыхать.

Корва улыбнулся.

– Да, но это люди не вашего круга. – Он поставил у дивана свой кейс.

В гостиную вошла Марси.

– Привет, Винс. – Она с легкостью чмокнула его в щеку. Тайсон наблюдал за ней. Она очень свободно общалась с мужчинами, полностью раскрепощая их. Он не мог не заметить, что Корва симпатизировал ей. Очевидно, и Пикар тоже.

Корва перед Марси становился образцом учтивости и деликатности.

– Прошу прощения, но этот выходной Бен проведет со мной. Я не перестаю удивляться тому, какие же у нас в армии упрямые военнослужащие. Всегда считалось, что офицер, давший слово, никогда не нарушит его.

– Вообще-то здесь о джентльменских манерах вспоминают тогда, когда им выгодно. – Она ткнула большим пальцем вверх. – Когда же их что-то не устраивает, слово офицера ничего не значит.

– Наверное, придется держать Бена подальше от прессы, – сказал Корва.

После этих слов Тайсону показалось, что он похож на инвалида, о котором милосердные родственники беспокоятся за его спиной.

– Это, кстати, напомнило мне кое о чем, – продолжал Корва. – Один издатель предложил мне заказ на шестизначную сумму. Боже, мне пришлось нанять еще нескольких работников, чтобы отбить атаку телефонных звонков. Между прочим, очень солидный издатель. Хотите поделиться своими воспоминаниями за четверть миллиона?

Тайсон и Марси обменялись взглядами. Марси вступила в разговор:

– Нет, он не хочет. Еще давным-давно мы решили не наживаться на этой неразберихе. Все, что мы хотим, – это покрыть юридические и судебные издержки.

– Хорошо. Больше никогда не упомяну о подобных предложениях. – Он улыбнулся. – Даже святых можно искусить.

– Присядьте, Винс, сделайте одолжение. Я купила бутылку той ужасной бурды, которую вы употребляете. – И, не успев договорить, она исчезла в кухне.

Корва присел на край дивана и шепнул на ухо Тайсону:

– Мне нужно поговорить с вами наедине.

Тайсон покорно кивнул.

– Марси с Дэвидом собираются в кино.

Марси вышла с подносом, на котором дребезжали три граненых стакана и удлиненной формы бутылка с желтой жидкостью. Поставив поднос на стол, Марси аккуратно разлила ее по стаканам, а Корва предупредил:

– Осторожнее! Неспроста этот напиток называют «ведьмой».

Он опрокинул стакан, за ним то же самое сделали супруги. Все посмотрели друг на друга ошалевшим взором. Тайсон закашлялся.

– Мамма мия.Это же чистый растворитель.

– К нему нужно привыкнуть, – объяснил Корва. Он достал из кейса керамический кувшинчик и поставил его на стол. – Я обещал вам соус. – Он повернулся к Марси: – Кувшинчик следует открывать перед самым употреблением. Не подогревайте соус, а то улетучится букет ароматов. Хранить следует при комнатной температуре. Понятно?

Марси подозрительно посмотрела на кувшинчик, повертела его в руках и не удержалась от язвительного замечания:

– Смахивает на растворитель вашей «ведьмы». Надеюсь, что все ваши итальянские изыски приготовлены из натурпродуктов. Я имею в виду, что вы туда не напихали Бог знает чего?

– Конечно, нет. Этот рецепт перешел ко мне по наследству. – Он подмигнул ей.

– Когда все закончится, – улыбнулась она, – вы можете рассчитывать на популяризацию вашего рецепта через женщину, имеющую связи с широкой публикой. Я определю вас в итальянский отдел к Ли Бейли. Как ваше второе имя?

– Марк-Антонио.

– О... Как здорово! Винченто Марк-Антонио Корва, или Винсент Марк Энтони Корва, или...

Тайсон спросил:

– Ты в кино не опоздаешь?

Марси взглянула на часы.

– Ой! – Она поднялась. – Сегодня показывают «Создателя» с Питером О'Тулом. – Подойдя к лестнице, она позвала: – Дэвид! Пора! – Потом обернулась, продолжая посвящать Корву в тонкости рекламного дела. – Важен образ, но в отличие от большинства людей, занимающихся рекламой, я ищу суть во внутреннем и эмоциональном содержании. Всем этим вы обладаете.

– Замрите, – обратился Бен к Корве. – Дальше начинается сильный бред. – Почувствовав на себе леденящий душу взгляд жены, он поправился: – Она практикуется. Завтра ей выходить на работу.

Корва сделал глоток. Он отметил про себя, что супруги не разговаривали напрямую друг с другом, а в голосе Тайсона слышались какие-то тревожные нотки.

Спустившись по лестнице, Дэвид приветливо сказал:

– Здравствуйте, мистер Корва.

– Привет, Дэвид. Ну как? Готов к завтрашнему походу в школу?

– Думаю, что да.

– Запомни, что все дети одинаковые, даже если у них бруклинский выговор.

Дэвид силился улыбнуться. Марси обняла его за плечи и подвела к двери.

– В добрый час, – помахал рукой адвокат. – Если не увидимся сегодня больше, желаю вам удачи завтра.

Марси и Дэвид вышли, а Корва еще раз отметил про себя, что ни один член этой семьи не сказал другому «до свидания».

– Не поймите меня превратно, но для пользы дела мне хотелось бы выяснить одну деталь. Есть ли у вас разногласия в семье?

Бен закуривал и кивал одновременно.

– У меня эти разногласия в течение семнадцати лет семейной жизни, поэтому пусть васэто не беспокоит. Меня это, во всяком случае, не колышет.

– В чем вы не ладите?

– Вы что, адвокат по бракоразводным делам? – Он плеснул себе немного из бутылки. – Раз уж вы от меня не отстаете... все дело в решении Марси вернуться на работу.

– Вы против?

– Скорее всего, да.

– Вам не нравится, что весь день вы будете слоняться по дому, занимаясь хозяйственной работой и стараясь защититься от обвинения в убийстве, а она в это время будет обедать с интересными людьми.

– Как вы прозорливы, Винни. Попали в самую точку.

– Только сейчас не перекладывайте это на меня.

– А я сомневаюсь, что у нее интересные клиенты, к тому же я вовсе не намерен нести какую-либо хозяйственную нагрузку. Черт, я становлюсь прислугой.

Корва почесал кончик носа указательным пальцем.

– Может быть, вы и правы. Я про то, что вы чувствуете себя уязвленным, рассерженным и покинутым. Однако это не поможет вашей защите от обвинения. – Корва наклонился к Тайсону поближе. – Позвольте мне высказать вам нечто, с чем бы вы, я думаю, согласитесь. Дело об убийстве, возбужденное против вас, гораздо важнее семейной жизни. Нарисуйте мысленно перспективу, мой друг, и перестаньте быть таким капризным.

– Не кляните меня.

– Мне бы хотелось сбить с вас спесь.

– Это все слова.

Корва поднялся с дивана и стал прохаживаться по гостиной.

– Послушайте, у вас нет времени предаваться размышлениям о своей семьей и образе жизни. Если вы не сосредоточитесь на этом деле, я умываю руки.

Бен вскочил с дивана. Голос его звенел:

– Я вам ни какой-нибудь робот. Я ужасно разозлен. Я чувствую себя преданным.

– Ну и что из этого? Вы ничего с этим не поделаете. До того как кончится эта бодяга, всетак или иначе предадут вас. Сейчас вы служите самому себе, и ваша святая обязанность – держаться подальше от тюремной решетки. А когда вы освободитесь от всего этого, тогда можете сводить счеты с кем угодно. Capice? Понятно? – Он пристально смотрел на Тайсона.

– Да, capice. – Тайсон очень нервничал, но старался сдерживать себя.

Корва протянул ему руку.

– Друзья?

Тайсон крепко пожал руку адвокату.

– Прежде всего я сведу счеты с тобой, жалкий итальяшка.

Корва расхохотался. Они сели и молча выпили. Тайсон заметил:

– Мои неурядицы в семье сказываются на вас.

Корва повторил тост. Мужчины подняли стаканы и снова выпили.

– Это неважно.

– Вы слышали или читали то, что сказал полковник Хортон?

Корва кивнул.

– Я знаю Хортона. Все его уважают и почитают, как самого Бога. К тому же он имеет огромное влияние на военные суды. Он действительно выбил почву из-под ног у ван Аркена. Этот разговор для вас практически не имеет никакого значения. Но есть люди – не только ваши фаны, но и интеллектуалы, – которые заявляют, что вас оболгали. Ни один из них не в силах остановить армейского Джагернаута, зато вы можете немного успокоиться от сознания того, что по вашему делу ведутся горячие споры конституционного характера.

– Вот для чего живут мученики. Винс. Чтобы выстрадать человечеству более совершенное общество.

– Можете упиваться своим сарказмом сколько угодно. Но я вам скажу вот что: еще напишут немало строк о Соединенных Штатах против Бенджамина Тайсона.Вы войдете в историю. Известно ли вам, что настоящий «Свод военных законов Франции» явился следствием неправильного проведения французской армией суда над Дрейфусом?

Тайсон снова закурил и прислонился к спинке дивана.

– Лучше спросите, важно ли это для меня.

– Когда-нибудь, – продолжал Корва, развивая тему, – когда вы пройдете небесное чистилище, «Таймс» обязательно напечатает ваш некролог. И мой тоже.

– Неужели? – Тайсон игриво выпускал кольца дыма. – Что они о вас напишут? Не выиграл ни одного процесса?

Корва смотрел на окно.

– Что это у вас за погром такой?

– Марси разозлилась не на шутку. Видите ли, она противостоит насилию и не совсем понимает, как эти несчастные ублюдки из моего взвода могли выйти из себя и стали крушить все на своем пути. Разойдясь, она метнула пепельницу в окно. Я не стал осуждать се, просто заметил, что те люди, которые живут в небольших домах, не должны швыряться пепельницами.

– Если говорить о неконтролируемом поведении, то на суде вас засыпят психологическими тестами. Возражения есть?

– Да. Мы не можем говорить о невменяемости, поскольку прошло два десятилетия после случившегося, тем более не станем заявлять о том, что я не в состоянии предстать перед судом в настоящее время. Да мне и не пристало быть подопытным кроликом для кучки врачей-недоумков.

– Ладно. Я сделаю все необходимое, чтобы не допустить тестирования. Вы когда-нибудь встречались с психоаналитиком?

Тайсон погасил сигарету.

– Да.

– Помогли бы нам его записи, как вы думаете?

– Трудно сказать. А каким образом?

– Указано ли в его записях, что вы чувствовали вину и угрызения совести за сокрытие инцидента в госпитале?

– Я не знаю, ведь я никогда ему не рассказывал об этом.

– Как же вы лечились у психиатра, не рассказывая ему, что вас беспокоит?

Тайсон улыбнулся.

– Онтоже хотел бы это знать.

– Вы не станете возражать, если я свяжусь с ним?

– Нисколько, только вам понадобится планшетка для спиритических сеансов.

– Ах вот в чем дело...

– Самоубийство. Если вы вызовете его дух, передайте ему, что я не забуду его последний счет.

– Вы сегодня перебрали. – Корва задумался на мгновение. – А что стало с его картотекой?

– Понятия не имею. Эта информация не для всех, ведь так?

– Безусловно, пока жив врач. Но потом... в общем, я загляну в вашу карточку. – Он достал блокнот и ручку и под диктовку Тайсона записал фамилию врача и его последний адрес.

Корва развернул сложенную вчетверо страницу из газеты «Нью-Йорк таймс» и положил на стол.

– Вот полюбопытствуйте.

– Я больше не читаю газет. Я читаю Агату Кристи.

– Видите ли, эта статья рассказывает о вовлечении в ваше дело международной общественности. – Корва пробежал статью глазами. – Вьетнам ропщет и хочет призвать Соединенные Штаты к ответу в Международном суде в Гааге. Предпринятые шаги к нормализации отношений между нашими странами потерпели неудачу. Вот почему кое-кто в Вашингтоне не любит вас. Безусловно, есть и другие, просто обожествляющие вас за такой накал страстей.

– Меня это не касается. К черту Ханой и Вашингтон.

– Верно. К тому же правительства Франции, Бельгии, Германии, Голландии и Австралии проявляют лишь формальный интерес к погибшим соотечественникам. Насколько вам известно, они наши союзники.

Тайсон пожал плечами.

– В прошлом месяце прошло совещание Комиссии Объединенных Наций по геноциду. Геноцид?Даже смешно. Эта больница была фактически объединенными нациями. Мы не занимались дискриминацией. Почему же все пытаются распять нас?

– Они не любят нас, Бен. Между прочим, вьетнамский посол, входящий в состав комиссии, заявил, что республика предоставляет возможность международной группе следователей, включая и американцев, посетить место предполагаемого инцидента – больницу Мизерикорд и ее окрестности. Вьетнамский посол предположил, что можно найти оставшихся в живых свидетелей. Ханой выслал фотографию бывшего госпиталя, а «Таймс» перепечатала ее. – Корва передал Тайсону статью, занимавшую целиком газетную страницу.

Бен взглянул на фотографию. Его взору предстало Двухэтажное здание без крыши. Стены казались гораздо белее, чем в тот момент, когда языки пламени, вырвавшись из окон, начали лизать всю больницу. Ее невозможно было перекрасить, потому что остался один каркас. Может быть, муссоны омыли ее, солнце отбелило, а ветер отполировал, как кость. По стенам густо вились виноградные лозы, а провалы окон служили рамками для квадратиков голубого неба.

~~

Госпиталь горел ярким пламенем под проливным зимним дождем. Солдаты первого взвода роты «Альфа» стояли в десяти метрах от пожарища, стараясь побыстрее высушить свое обмундирование. Тайсон наблюдал, как от одежды поднимался пар, а в глазах чумазых поджигателей отражались красные огоньки пламени.

Издалека донеслось уханье взорвавшихся артиллерийских снарядов, над головой пронесся военный самолет, опознанный по реву двигателя. Тиковая древесина, использованная при постройке больницы, прокалилась и начала расщепляться, издавая характерное потрескивание. Из окон тянуло ядовито-резкими запахами горящих медикаментов, постельного белья и человеческого мяса.

Его люди без приказа выстроили кордон вокруг прямоугольного здания. Тайсону подумалось, что они выказали хорошую инициативу, инстинктивно развернувшись, не дожидаясь его команды, потому как понимали, что ужас, творившийся за стенами больницы, должен быть там и погребен.

В дверях показалась фигура молодой женщины в белом одеянии с младенцем на руках. Ребенок был завернут в грязное полотенце. Едва она успела положить его между узловатыми корнями винограда сбоку от входа в больницу, как автоматная очередь отбросила ее к дверям.

Тайсон оглянулся и увидел, что Ричард Фарли уже перезаряжает магазин своего М-16.

Балконные двери на втором этаже распахнулись, и солдаты, стоявшие с восточной стороны здания, заметили голого мальчика лет двенадцати с ампутированной ногой. Мальчик колебался, озираясь вокруг, потом закрыл глаза и перепрыгнул через балкон. Он упал во двор перед кухней и старался ползти, отталкиваясь то здоровым коленом, то культей. А когда ребенок попытался выпрямиться, Тайсон увидел, что он машет им белым носовым платком. Вдруг он услышал глухой взрыв брошенной Ли Уолкером гранаты, и вмиг пробитую грудь мальчика стала заливать кровь.

Неожиданно из горящего здания выбежал мужчина с перевязанной головой. В одной пижаме, босоногий, он во весь опор помчался через двор к лесополосе, проскочив оцепление в двадцати метрах от Тайсона. Фернандо Белтран снял с плеча пулемет и стал яростно палить по беглецу, приблизившемуся к частоколу, которым была обнесена рыночная площадь. Мужчина, очевидно, был опытным солдатом, потому что двигался зигзагами, избегая прицельного огня противника. Белтран ругался по-испански. Мужчина добежал до забора и прыгнул, но вдруг его тело задергалось, пробитое пулями, и он тряпичной куклой повис на нем.

Тайсон отвернулся и подошел ближе к госпиталю. Он заметил, что на скатах крыши кто-то копошится. Человек шесть вылезли через слуховое окно, предназначенное для вентиляции чердака, и теперь карабкались по терракотовой черепице. На одном из мужчин были белые штаны и медицинская роба, выдававшие в нем врача. Он осторожно подбирался к ветвям огромной раскидистой индийской смоковницы. Схватившись за ветку, мужчина расчистил себе дорогу к стволу дерева, а потом исчез в густой листве. Вьетнамская медсестра последовала за ним. Тайсона захлестнули смутные чувства. Он желал, чтобы они спаслись, но если это произойдет, они обязательно свяжутся с вьетнамскими и американскими властями. В этом он был абсолютно уверен.

Мозг Тайсона лихорадочно работал. Что же делать? Случись это, и взвод отзовут в базовый лагерь. Как только их выведут из вертолетов, военная полиция обезоружит всех и отправит в место для заключенных. Он видел, как такое однажды случилось в лагере Эванс, хотя так никогда и не узнал, что совершили эти люди. Тайсона глубоко потрясла картина возможной расплаты, которую он мысленно нарисовал. Он представил себе, как некогда достославное боевое подразделение окружает взвод лощеных, мерзко ухмыляющихся военных полицейских, которые приказывают им заложить руки за голову.

Тайсон не сводил глаз со смоковницы. Он понял, что это единственно возможный способ спастись от огня. И это его немного успокаивало, потому что этим путем гораздо раньше ушла из госпиталя сестра Тереза, еще до того, как взвод оставил горящее здание и окружил его.

– Что вы видите, лейтенант? – спросил Пол Садовски.

Тайсон отвернулся и не ответил.

Глаза у Садовски округлились.

– Вот черт! – Он крикнул Белтрану: – Прочеши-ка то дерево.

Белтран вскинул свой пулемет М-60 и начал полосовать смоковницу огневыми струями, а Бронтман в это время без устали набивал патронами пулеметные ленты. Другой пулемет затараторил в руках Майкла Детонка и Питера Сантоса, посылая продольный огонь на черепичную крышу. Красная черепица лопалась и хрустела, разлетаясь на мелкие куски. Тайсон видел, что его люди целились в тех, кто был на крыше, – пытающихся укрыться за ветвями дерева двух пациенток в больничных халатах, старика и маленькую девочку с ярко-красными, цвета черепицы, обожженными ногами. Пулемет Детонка настиг их, и четыре тела один за другим покатились по скату крыши, ударяясь о желоба, наполненные дождевой водой. Пулемет провожал их даже в смерть, стреляя по кустам, где они лежали. Пехотинцы, как рассуждал Тайсон, изрядно поднаторели в уничтожении противника; ведь враг может неожиданно подняться и отбежать в сторону, потому стрелять по нему надо, подходя поближе. На этот счет у них бытовало выражение: «Противник не мертв, пока не убит».

Пулемет Белтрана, паливший по дереву, теперь присоединился к пулемету Детонка и нескольким автоматам М-16. Под огневым налетом смоковница быстро сбросила листву, обнажая корявые рогатины поломанных ветвей и сучьев. Первой упала с дерева медсестра, но Тайсон не смог увидеть тело, поскольку его загораживала полыхающая стена больницы. Гарольд Симкокс подбежал к дереву, и лейтенант наблюдал за тем, как он поднял свой автомат и разрядил в жертву полный магазин.

Тайсон вновь посмотрел на вершину дерева, где человек в белой одежде пытался спрятаться за оставшейся листвой. Ему показалось, что мужчина был ранен, потому что на одежде расплывались красные пятна. И все же он цепко держался за ствол. Ли Уолкер бросил гранату, которая взорвалась над головой мужчины. Тайсон услышал долгий, протяжный крик – врач полетел с дерева вниз головой, ломая на своем пути оставшиеся ветви. И снова Симкокс, стоя под деревом, прикончил жертву.

Какое-то время слышались только шум дождя и трескотня пожарища. Больше уже никто не показывался из окон и дверей госпиталя. Тайсон почувствовал на себе взгляды нескольких солдат и нутром понял, что пришла его очередь. Еще в госпитале они отобрали у него автомат и пистолет, и сейчас он ощущал себя каким-то раздетым, ведь оружие он носил с собой постоянно, даже спал с ним.

За его спиной возник Келли. Держа в руках радиотелефон, он с кем-то переговаривался. Радиооператор передал ему трубку.

– Капитан Браудер.

Тайсон взял радиотелефон. Он видел, как несколько человек подошли поближе, сжимая его в кольце. Он нажал на кнопку микрофона и заговорил:

– Мустанг, я первый. Выхожу на связь.

Голос Браудера чуть доносился до слуха Бена:

– Роджер, я шестой. Как слышите?

– Роджер, слышу плохо. Ситуация такая... отражаем огонь снайперов. Деревня Ань Нинха. Семь-два, пять; два-один, шесть. Как поняли?

Браудер повторил координаты и спросил:

– Помощь нужна? Артиллерия или боеприпасы?

– Нет. Легкий, щадящий огонь. По соседству деревянные здания. Мы прочешем местность.

– Роджер. До сих пор я от вас не слышал никаких позывных сигналов по телефону. Думал, что вы все спите или поумирали.

Тайсон облизал губы и ответил:

– Нечего докладывать.

– Надо было доложить о снайперах. Вы ведете еще огонь?

– Роджер. Мы собираемся подойти поближе.

– Хорошо. Будьте осторожны. Держите со мной связь. У вас все в порядке?

Поставленный капитаном вопрос мгновенно насторожил Тайсона. Он ответил:

– У нас все в порядке, только сильно устали.

В трубке что-то зашуршало, потом Браудер сказал:

– Роджер на связи. Позаботьтесь о снайперах на подходе к Хюэ.

– Вас понял.

– Конец связи.

Тайсон отдал трубку Келли, потом бесстрашно посмотрел в глаза окружившим его людям. Госпиталь уже весь был охвачен огнем, из каждого окна вились оранжевые языки пламени.

Горстка людей собралась на площади перед госпиталем, прекрасно осознавая, что больше никого не осталось в живых. Все молчали, и только шум дождя, барабанившего по кронам деревьев, по утрамбованному сотнями ног грунту рыночной площади, булькающего в глубоких лужах, заглушал ворчливый треск догорающего здания, цокот подкованных ботинок и легкое бряцание оружия.

Неожиданный взрыв заставил всех обернуться, несколько солдат сразу приняли защитную стойку, целясь в госпиталь. Раскаленная до предела черепица начала взрываться, разбрасывая по всей площади горячие осколки. Солдаты отпрянули назад. Они ждали. Наконец крыша покосилась и обрушилась, упав на второй этаж, который, в свою очередь, рухнул вместе с горящими стропилами на первый. Голый каркас здания стоял словно великан у раскочегаренной печи. Точно ожидая этого сигнала, солдаты поднялись как по команде и начали собирать оружие и боеприпасы.

Они разделились на группы, готовые двинуться прочь от этого страшного зрелища. Некоторые смотрели на Тайсона, желая по привычке услышать команду. Келли вытащил из-за пояса пистолет командира и отдал ему. Бен сунул пистолет в кобуру, но никто не возвращал ему автомат. Келли тихо сказал:

– Дайте им отойти.

Тайсон молчал.

Келли заговорил настойчивее:

– Давайте убираться из этого ада.

Тайсон оглядел площадь – живописные дома, аккуратные палисадники, огороженные плетеным забором. Он не мог понять, куда же она скрылась. Наверное, наблюдала за ними из какого-нибудь укромного уголка. Теперь до него дошло, что она расскажет о случившемся и что в этой брошенной деревне могли остаться и другие свидетели.

Келли, кажется, все понял:

– Не беспокойтесь о жителях, они наверняка будут молчать. Все там. – И он показал рукой на больницу. – Давайте будем держать дистанцию хотя бы до тех пор, пока не подоспеет командование и не начнет выяснять, что здесь происходит. – Келли, вглядываясь в Тайсона, пытался угадать, о чем он думает, потом крикнул: – Подъем! Двигаем отсюда! – Он взмахнул рукой в направлении широкой деревенской дороги, начинавшейся за рыночной площадью. Радист слегка подтолкнул Тайсона, и взвод тронулся в путь. Келли сказал громко, чтобы услышали все: – Да пропади все пропадом!

Тайсон посмотрел на строй своих солдат и увидел, как Бронтман с Симкоксом несут раненого Боба Муди на носилках, видимо, взятых в госпитале. Муди курил сигарету и болтал без умолку, как это по обыкновению бывает с легко раненными, когда они понимают, что все могло обернуться иначе, но Господь отвел руку.

Далее плелись Холзман и Уолкер, таща на плечах толстый бамбуковый ствол, на оба конца которого была перекинута прорезиненная накидка серо-зеленого цвета, а в ней слегка покачивалось скрюченное тело Артура Петерсона, отдавшего Богу душу, скорее всего, в то время, когда его взвод убивал врачей и медсестер, вместо того чтобы помочь ему, истекавшему кровью.

За ним шел, надрываясь под тяжестью ноши, Ричард Фарли. Обмотанное тряпьем тело Лэрри Кейна Фарли нес на закорках, как жертвенного агнца. Как положено, голову Кейна завязали большим желто-коричневым носовым платком, и она при ходьбе билась о левое плечо Фарли. Платок сдвинулся в сторону, и Тайсон увидел лицо Кейна с приоткрытым веком. Кто-то вытер кровь, хлынувшую изо рта и носа, но тонкая струйка все еще подтекала из приоткрытого рта, обнажавшего ряд красных зубов.

Тайсон не сводил глаз с мелового лица покойника, когда Фарли поравнялся с ним. Лейтенант заглянул в глаза Фарли, их взгляды встретились. Губы Фарли задвигались, но Тайсон, словно в забытьи, не услышал ни единого слова. Он протянул руку поправить на голове Кейна съехавший набок платок, но быстро отдернул ее, едва дотронувшись до липкой и холодной кожи.

Тайсон в последний раз посмотрел на разрушенный госпиталь и пошел за своим взводом. По крайней мере, подумал он, у этого неуправляемого сброда на руках двое убитых, что поможет им составить вполне правдоподобную историю о завязавшемся бое. Он надеялся, что никто при захоронении не заметит, что в Лэрри Кейна стреляли в упор из армейского пистолета 45-го калибра.

– Куда мы направляемся? – спросил Келли.

Тайсон посмотрел на него.

– В ад.

Келли кивнул.

– Тогда достаньте карту, лейтенант, и покажите нам дорогу.

~~

– Бен, вы меня слышите?

Тайсон не отрываясь смотрел на фотографию госпиталя. Рядом с ним все еще росла индийская смоковница, только теперь она стала выше, а ее ветви грузно свисали на остов здания. Он вернул Корве фотографию.

– Не узнаю это место.

– И тем не менее правительство Ханоя утверждает, что это и есть госпиталь Мизерикорд. Или то, что от него осталось.

– Коммуняки врут. Все об этом знают.

Корва продолжал:

– А вот интересно, может ли группа экспертов сказать по пулевым выбоинам на бетоне, из какого оружия по нему стреляли. Я имею в виду, что вооружение стрелявших групп должно отличаться друг от друга.

Тайсон промолчал.

– К тому же ханойское правительство распорядилось вынуть грунт первого этажа больницы, хотя я предполагаю, что тела должны были убрать после окончания Тэт-наступления.

Тайсон нервно раскуривал сигарету.

Корва продолжил свою мысль:

– Я думаю, что пепел наверняка был использован местными жителями как удобрение, а все остальное досталось хищникам, жукам и червям. К тому же все еще стоящий каркас может пролить свет на те события, и это первое возможное вещественное доказательство, с которым нам пришлось иметь дело.

– Меня заставят в этом участвовать?

Корва задумался.

– Статья в «Таймсе» не обмолвилась ни единым словом, что наше правительство может получить такое приглашение.

– Это приглашение будет исходить от тех же самых людей, которые расправились с двумя тысячами мужчин, женщин и детей на другом конце Хюэ. Куда же, черт возьми, подевалось их мужество? Я бы хотел привести международную комиссию в Стробери-Пэтч и показать им братские могилы.

– Ничего у вас не выйдет, Бен, – ответил Корва с усмешкой. – Злодеяния американцев гораздо ужаснее злодеяний коммунистов. И вы знаете об этом. Во всяком случае, эта кутерьма доставляет много неприятностей нашему правительству. – Он глубоко вздохнул. – Черт возьми. Я всегда знал, что подобные вещи непременно выставят нас в неприглядном виде. Почему мы всегда такое проделываем сами с собой?

– А потому, – ответил Тайсон, – что мы это делаем лучше тех, кто не способен разделаться с нами.

Корва почесал затылок.

– Между прочим, у меня мелькнула догадка, что Белый дом в дипломатичной форме, конечно, предложит северным вьетам сунуть свое приглашение себе в задницу.

– Но другие страны пошлютсвоих людей в Хюэ.

Корва выпятил нижнюю губу.

– Да. И они могут найти кое-что. Но я уже намекнул министерству юстиции, что в случае использования на суде каких-либо доказательств, собранных иностранцами в коммунистической стране, пусть готовятся к десятилетней юридической баталии, а не к публичным возмущениям. Я думаю, они поняли меня. Ну, посмотрим.

– Вы слишком полагаетесь на общественное мнение американцев.

– Вам тоже следовало бы это делать. Вряд ли мы сможем изменить отрицательное мнение других стран. При подсчете голосов выяснилось, что семьдесят процентов американцев считают вас козлом отпущения.

– Жаль, что я не участвовал в голосовании.

– Вы сейчас в центре внимания, Бен, и будоражите чувства миллионов людей здесь и за рубежом.

Тайсон пожал плечами.

– Я в этом не виноват. Я бы вообще все это бросил.

– Подобно процессу Дрейфуса, это воспринимается как дело, в котором фигурируют не только Бенджамин Тайсон и первый взвод роты «Альфа».

– Разве?

Корва вынул лист бумаги из своего кейса.

– Достаточно того, что в него суют нос международная дипломатия и госаппарат Штатов. Ладно. Давайте вернемся к более важному делу. Я имел приятную беседу с майором Харпер. Это произошло на прошлой неделе в моем офисе. Каково, а?

– Вот как? – небрежно бросил Тайсон.

– Лакомый кусочек, Бен.

– Что-то я не заметил.

– Зато я заметил. Но для меня она слишком высока.

– Наоборот. Это вы для нее маловаты. Что она хотела?

– О... просто хотела переговорить по нескольким вопросам. Самый важный из них: ФБР разыскало Фернандо Белтрана, Ли Уолкера и Луиса Калана.

Тайсон молчал.

– Быстро провели работу. И, безусловно, они знали с самого начала, где проживают эти люди. Но министерство юстиции хотело посмотреть, запляшут ли те, кто хорошо знает Белтрана, Уолкера и Калана, под дудку прессы.

Тайсон многозначительно покачал головой.

– А вам известно, что Карен Харпер предлагала мне сделать публичное заявление и таким образом дать отпор злопыхателям?

– Харпер работала в вакууме. Ее окружали бюрократы, люди из военной прокуратуры, крючкотворцы из министерства юстиции и агенты ФБР, которые корпели над этим делом сотни часов. Она была видимой частью айсберга и даже не знала, что за ней следили. Думаю, что теперь ей это известно, хотя какое это имеет значение. Самое главное в том, что ее попросили связаться по телефону с Белтраном, Уолкером и Каланом. И она это сделала.

Тайсон встал и подошел к окну. Он смотрел, как по мосту мчатся автомобили с зажженными фарами.

– Харпер сообщила, что разговаривала – очень кратко – с каждым из трех по телефону. Белтран и Калан дали ей координаты своих адвокатов. У Уолкера нет адвоката. Он работает механиком где-то в Мейконе, штат Джорджия. Между прочим, адвокаты Белтрана и Калана дали понять, что их клиенты не станут делать никаких заявлений, пока не получат повестку в суд. Белтран – процветающий бизнесмен в Майами, а Калан неплохо устроился в Гонолулу и заправляет там туристическим бизнесом. Харпер поинтересовалась у этих двух адвокатов: как они считают, показания их клиентов будут в защиту Тайсона или наоборот?

Тайсон закурил, продолжая смотреть в окно.

Корва выдохнул:

– Харпер сообщила мне, что они станут вашими свидетелями.

Тайсон выпустил кольцо дыма.

– Итак, – сделал вывод Корва, – в ваших рядах, лейтенант Тайсон, родились зачатки лояльности.

– Они верны клятве. Винс.

– Да, верны. Хотя я вот что вам скажу. Если бы я был адвокатом и того и другого, я бы посоветовал им переметнуться на сторону правительства.

– Почему? – не понял Тайсон.

– Видите ли, их никогда не обвинят в убийстве, даже если они подробно расскажут о том побоище, которое учинили в больнице. А с другой стороны, если они преподнесут вымышленную историю об этом инциденте, а вы будете утверждать обратное, то их могут обвинить в даче ложных показаний.

Тайсон согласился.

– Я уверен, что их адвокаты посоветуют им именно так и поступить.

– Согласен с вами, хотя солдатики намерены выступить в вашу защиту, Бен. Я глубоко тронут, но...

– В каком смысле «но»?

– В том, что если бы это дело дошло до суда в 1968 году или в любое другое время, то этим людям, с почетом уволенным в запас, потом предъявили бы обвинение в убийстве. Оправдают их или нет, но они не собираются представать перед судом и признаваться в массовом убийстве. Мне бы хотелось думать, что они придут на суд защитить вас, потому что верны вам, но ими движет и что-то еще.

– Возможно, Винс. Возможно. Но не нам судить о мотивах их поведения.

Корва поднялся.

– А вы чувствуете то же самое по отношению к ним?

– В смысле?..

– Станете ли вы защищать их репутацию?

– Думаю, что стану. Но меня действительно разрывают противоречия. Ведь из-за них я сейчас держу в руке обвинительный документ, как вы изволили заметить.

– В этом ваша вина, Бен. Я понимаю, почему вы предпочли обойтись без шума. Но впоследствии... когда вас благополучно доставили на санитарное судно и у вас было время поразмыслить... Что же это тогда, если не лояльность?

– Предположим, это чувство свойственно мне. Армия насаждает понятие товарищества между командиром и подчиненными и понятие преданности командиру. Но когда происходит нечто подобное, такая лояльность может обернуться судебной ошибкой.

– Я знаю об этом.

На Тайсона нахлынули воспоминания:

– Когда меня ранили, все со мной попрощались. Они были искренни в своих сожалениях. Пустяк, конечно, но этот пустяк дал о себе знать, когда я, лежа на больничной койке, мучился, обуреваемый сомнениями, написать ли мне любовное письмо подружке или донесение о случившемся командиру батальона.

– Я понимаю. – Корва разлил по стаканам остатки спиртного. – В свой вопрос о лояльности я вложил вот какой смысл. Если вас признают виновным, вы непременнодадите правдивые показания, чтобы добиться смягчения приговора до того, как его вынесут присяжные. Правдивые показания, так же как и любая военная небылица, могут обернуться против Садовски, Скорелло, Белтрана, Уолкера и Калана. И одно ваше слово даст возможность обвинить их в лжесвидетельстве, а подобные вещи министерство юстиции разбирает в федеральном суде. За лжесвидетельство дают приличный срок. – Он посмотрел на Тайсона, пытаясь понять, какую реакцию вызвали у его клиента последние слова.

– Почему бы нам однажды не пройтись по этому мосту? – Тайсон поставил стакан на стол. – Расскажите мне о Ли Уолкере.

– Конечно. – Корва взял со стола лист бумаги и пробежал глазами, выискивая нужную информацию. – Харпер сообщает, что, опираясь на первое заявление Уолкера, она склонна считать, что он выступает свидетелем защиты.

Тайсон кивнул. Это не вызывало у него сомнений. Корва старался логически завершить мысль:

– Она обязана была закончить свой опрос на Уолкере, поскольку была уверена, что тот выступит на суде свидетелем в вашу защиту. Итак, майор Харпер предоставила Уолкера мне. Я поговорил с ним по телефону. Что вы о нем помните?

Тайсон допил содержимое стакана и заметил, что бутылка пуста. Он медлил. Сначала поставил стакан, потом закурил сигарету.

– Я не знаю... обыкновенный человек. Честный. Трезвомыслящий. Черная деревенщина из южного штата. Знаете, наверное, такой тип людей.

Корва высказал свое мнение:

– Он немного нервный. Продолжает уверять, что вы не сделали ничего дурного.

– Поставьте его на место того, кто дает показания.

Корва улыбнулся.

– Вот в чем вопрос. Кого из пятерых мы поставим на это место?

– Всех.

– Нет, не получится. Я же объяснил вам, почему мы не можем этого сделать. Все это прозвучит так, будто они выучили один и тот же текст. А мне нужно выбрать лучшего актера, который не подкачает на перекрестном допросе. Это очень важно.

– Вы же еще не виделись с Садовски и Скорелло.

– Нет, не виделся.

Тайсон позволил себе сделать саркастическое замечание:

– Я слышал о кабинетных детективах, а сейчас я повстречал кабинетного адвоката.

Корва искоса посмотрел на него.

– Есть такая вещь, как тщательная подготовка к процессу. Этим я сейчас и занимаюсь.

Тайсон невольно рассмеялся.

– Ладно. Вы же адвокат, вам виднее.

– Хорошо, – согласился Корва. – Между прочим, в заключение майор Харпер сообщила, что Келли, Детонка и сестру Терезу отыскать так и не удалось.

Тайсон кивнул. От ветра, подувшего с моря, зашевелились жалюзи.

– С каждым днем становится прохладнее. Лето выдалось жаркое. Почему-то именно оно чаще всего запечатлевается в памяти. Через какое-то время я стану вспоминать и это лето. А сейчас мне на память пришло лето 1966 года, до того как меня призвали на действительную службу. Я закончил колледж и целых три месяца валял дурака. Это были лучшие дни в моей жизни: никаких обязательств, никакого давления с чьей-либо стороны, только ощущение завершенности определенного жизненного этапа и новая перспектива, открывавшаяся передо мной. – Он взглянул на Корву. – В такие тяжелые времена невольно хочется вернуться в прошлое, но нужно ли это?

– Все в порядке вещей. Если вас это успокаивает, Бен, потешьтесь немного воспоминаниями.

Тайсон снова сел и попробовал выжать из пустой бутылки несколько капель ликера.

Корва порылся в своих бумагах.

– Она произвела на меня впечатление. – Он взглянул на Тайсона. – И вы тоже. А каково ваше мнение?

– Если бы она вышла в отставку до суда, то я бы рассчитал вас и нанял ее.

Корва покончил со своим спиртным.

– Ну... она не уйдет, пока все это не кончится. Она им нужна в армии, чтобы легче было следить за ней.

Тайсон пошел на кухню и вернулся с бутылкой порт-вейка.

– Настоящий, португальский. Тридцать пять баксов за бутылку.

Он наполнил до краев стакан Корвы, потом плеснул себе. Оба выпили. Корва промямлил что-то насчет своего ухода, сдерживая отрыжку, и добавил:

– Имейте в виду, лейтенант, что Харпер не стала бы защищать вас.

– Не называйте меня так.

– Потому что она считает вас виновным.

Тайсон сел в кресло, не забыв о новой порции портвейна.

– А вы?

– Я бы не взялся за это дело, если бы не был полностью уверен, что вам не следует расплачиваться за случившееся. Я был там, болван вы этакий! И я бы не хотел снова расплачиваться за все это.

– Но вы не сказали, что считаете меня невиновным.

Корва потряс головой.

– Конечно. Я считаю вас виновным. Я только сказал, что вам не следует отвечать за содеянное.

Тайсон наклонился к нему.

– Вот вы сказали, что не хотели бы расплачиваться снова.Что вытам натворили?

Корва встал, слегка покачиваясь, с блуждающим взором.

– Примерно то, что и вы, Бен. Наши выходки не достигали такого размаха, как это пресловутое массовое убийство... но инцидентов было более чем достаточно.

– Расскажите мне, – настаивал Тайсон, движимый любопытством. – Пикар рассказал мне. Теперь расскажите вы.

– Черт с ним, с этим Пикаром. – Корва, казалось, собирался с мыслями. – Мой пулеметчик скосил трех вражеских солдат с бельм флагом. Из-за этого случая меня целую неделю лихорадило. Эти трое парнишек хотели сдаться, а он изрешетил их, словно они были ничто... ничто. – Он глядел на Тайсона осовевшим взглядом. – У меня был отличный стрелок, Бен, с замечательным охотничьим ружьем с мощным оптическим прицелом... так вот он, проверяя ружейный прицел, стрелял по бегущим с полей в свои деревни крестьянам до наступления комендантского часа. Он объяснял это тем, что его часы торопятся. Видали такого? Его часы всегда торопились. И развлекался он таким образом раза три, пока я это не пресек. А в следующий раз мы подошли к деревенскому бомбоубежищу, где скрывались от налетов несколько селян, и...

– Все ясно! – Тайсон встал. – Хорошо, Винс. Достаточно. Ради Бога, хватит.

Они стояли молча, сетуя в душе на судьбу. Неожиданно, к полному изумлению Тайсона, Корва подошел к нему и обнял.

Тайсон затаил дыхание, не зная, что делать. Он не обнимался с мужчиной со времен... вьетнамской войны. Бен неуклюже обхватил Корву и похлопал его по плечу.

Корва отшатнулся.

– Извините... вы знаете, какие итальянцы чувствительные.

– Ничего страшного. – Бен откашлялся. – Я тоже достаточно эмоционален.

Корва глубоко вздохнул.

– Было много преступлений, помимо убийств. Солдаты избивали, насиловали... ну, в общем, вы представляете. – Он посмотрел на Тайсона. – Почему же я позволил тому солдату сделать это трираза и только потом пресек, Бен? Почему?

– Потому что первые два раза вы не поверили своим глазам.

Корва быстро согласился:

– Да. Да. Это так.

Тайсон потер лоб и спросил тихо, видимо, утомленный беседой:

– Ну что? Закончим на этом?

Адвокат начал укладывать бумаги в кейс.

– Слушание дела по статье 32-й состоится в пятницу утром. Думаю, что нам не мешало бы поговорить об этом на неделе. Посмотрим, что можно сделать, чтобы вас не обвинили.

– Могу я к обеду в пятницу стать свободным человеком? – напрямик спросил Тайсон.

Корва нахмурил брови.

– Может быть.

– И они, наверное, освободят меня от службы со следующей недели?

– Возможно.

– Если нас не настигнет какая-нибудь неожиданность, да?

– Думаю, что этого не произойдет.

Тайсон заметил, что, захмелев, Корва становился угрюмым и молчаливым.

Адвокат направился к двери.

– Я пытался вызволить вас отсюда на завтра в город. Хотел с вами потолковать в непринужденной обстановке, но полковник Хилл боится, что вы соскочите и тогда его карьере наступит конец. И он прав.

– Я не убегу.

– Я знаю. Но они вас не знают, поэтому ждите меня завтра где-то после полудня. Вы будете здесь?

Тайсон выдавил улыбку.

– Позвоните моей секретарше, и она познакомит вас с моим расписанием на завтра.

– Хорошо. – Корва распахнул дверь и сделал глубокий вздох. Потом оглянулся. – Я нарушил свое правило. Насчет военных историй. Извините.

– Все нормально.

– Больше не повторится. – Он шагнул на крыльцо. – Поцелуйте жену на прощание. Ведь ей завтра на работу. И сына обнимите.

– Вы сможете вести машину?

– Нет. Я возьму тачку. – Корва, шатаясь, шел по дорожке, удаляясь от дома Тайсонов.

Бен следил, как он повернул к главным воротам гарнизона.

– Боже, неужели наши руки по локоть в крови? Есть ли такой человек, который во Вьетнаме не уронил своего достоинства?

Корва, поначалу думал Бен, прошел через это пекло без единой царапины, пока тот не рассказал ему правду.

 

Глава 38

Дождь хлестал по стеклам. Бен отложил в сторону утреннюю газету, попробовал заинтересоваться телевизионной передачей, но, поняв тщетность своих намерений, выключил ящик. Он налил кофе, но не стал пить, потом закурил сигарету и тут же погасил ее. Черт возьми!

Он заметил трещину на оконном стекле и потянул носом холодный сырой воздух. Не на шутку разволновавшись, Тайсон начал мерить шагами гостиную: пять шагов, поворот, еще пять шагов. Опустившись на пол, сделал тридцать отжиманий. Потом встал и вытер лицо рукавом куртки.

Тайсон посмотрел на вазу-бутон, стоявшую на телевизоре, – дизайнерская находка Марси, – в которой распускалась единственная чайная роза. Вид этого цветка в таком угнетающем месте оскорблял его. Любые попытки Марси одомашнить эту конуру приводили его в бешенство. Он схватил вазу и хотел было ее выбросить, как раздался звонок. Он замер на месте, сопротивляясь желанию немедленно открыть дверь. Это, скорее всего, Корва, так решил Тайсон. Даже дождь не смог удержать его дома. Это говорит о твердости его характера. В дверь позвонили снова. Тайсон выждал целую минуту, потом пошел открывать.

Винсент Корва суетливо толокся в дверях, складывая свой зонтик. Он мельком взглянул на вазу и чайную розу в руках хозяина.

– Это для меня?

Тайсон молча распахнул дверь и выбросил керамику на газон.

Корва рассказал о своих домашних хлопотах:

– Начало занятий в школе – сущий ад. Мне пришлось провожать детей до автобусной остановки. – Он снял черный дождевик. – Такая погода напоминает о муссонах, под которыми я однажды шагал в течение двух месяцев. А на севере муссоны шли?

– Я не помню. – Тайсон взял у Корвы дождевик и повесил его в стенной шкаф.

– Все здесь какое-то маленькое, – недовольно заметил Корва. – Эта квартира настолько мала, что, наверное, вам приходится выходить на улицу, чтобы принимать решения. – Корва юркнул в гостиную.

Тайсон взглянул на часы.

– Полдень. Что задержало вас?

Корва положил кейс на журнальный стол.

– Транспорт, мой друг.

Корва открыл кейс и выложил на стол крафтовский пакет.

– Моя жена сделала сандвичи с нарезанной грудинкой, копченой селедкой и острым итальянским сыром. Я хочу, чтобы вы попробовали.

– Я не голоден. Я умираю от скуки. Я не могу даже прогуляться в такую мерзкую погоду.

– Все равно вам придется пройтись в штаб и расписаться в журнале. Устроите себе чудесный перерыв в безделье. – Корва начал разворачивать сандвичи.

– К черту штаб. Я уже не расписываюсь дня три.

Корва скосил глаза на Тайсона.

– Эй, не нарушайте правил ареста, Бен, не то вас отправят в место заключения. А это значит тюрьма. Все, что им нужно, так это извинение.

– По крайней мере, в тюрьме можно с людьми поговорить.

Корва дернул плечом. Он взял чистую кружку, стоявшую на другом конце стола, и налил кофе.

– Я хотел бы вас попросить об одолжении. После нашей беседы сходите в штаб и оставьте свой автограф.

– Пошли они... Они не бросят меня в тюрьму, и вы знаете об этом.

– Почему это?

– Потому что они в первую очередь беспокоятся о своей шкуре.

Корва не спеша добавил в кофе сливок.

– Я бы так не считал. А если вас повяжут и отправят в Форт-Дикс, то мне бы очень не хотелось ездить туда навещать вас. Там еще хуже. Это находится в Нью-Джерси. Далеко добираться. – Он улыбнулся.

Тайсон не воспринял юмора итальянца.

Корва сел в кресло и открыл кейс.

– Вы поцеловали сегодня Марси и Дэвида?

– Нет. – Бен закурил. – Ни один член семьи не был настроен на поцелуи. Дэвид насупился, а Марси пребывала в состоянии экзальтации от того, что возвращается в свой офис. Она буквально вылетела отсюда. К тому же я спал на кушетке. Она жесткая, Винс.

– О, я знаю.

– Когда она уедет в командировку, что я должен делать? Здесь будем только мы с Дэвидом. И я никуда не смогу повести ребенка. – Тайсон схватил металлическую пепельницу с окурками и со злости метнул ее в стену.

Корва притворился, что не заметил столь явное проявление вспыльчивости своего клиента. Он усердно копошился в бумагах.

Тайсон, тяжело дыша, опустился на край кушетки.

– Я же говорил им, чтобы они остались в Саг-Харборе, а потом вернулись в Гарден-Сити. Но нет, куда там! Они решили разделить мою горькую участь и стать свидетелями моего унижения. А теперь они прикованы к этой конуре так же, как и я.

Корва взял листок бумаги, при этом вид у него был отсутствующий.

– Извините за вчерашний вечер.

– Да ладно... я сам был так хорош, что многого и не помню.

Корва кивнул.

– Моя жена устроила скандал, потому что ей с утра понадобилась машина. Я пообещал сегодня быть трезвенником и пригнать ее домой.

– Не позволяйте ей так обращаться с собой. Вы воевали.

– Не думаю, что это кого-нибудь волнует.

– Ну ладно. Не будем об этом.

Корва кинул Тайсону завернутый сандвич.

Бен вынул из бумаги длинный кусок итальянского хлеба, на котором было видимо-невидимо всякой всячины.

– Что это?

– Баклажаны, каперсы, оливки, помидоры и всякие другие овощи, а под ними сыр, а под сыром генуэзская салями, ветчина, мортаделла...

– Мой желудок прохудится от всего этого. У меня до сих пор во рту привкус этого чертова ликера.

Корва запустил зубы в свой сандвич, продолжая при этом разговор:

– Между прочим, слушание дела назначено на девять утра в зале Джексона. Присяжных не будет, только офицер-следователь, ведущий дело по статье 32-й, – тот парень, который занял место Харпер. Полковник Фарнли Гилмер. – Корва не сводил взгляда с Тайсона. – И где они только беруттакие имена?

– Как правило, заимствуют у предков. У меня был друг в школе по имени Манвилл Гриффит Кенли.

– Боже! И как же вы его называли?

– Болван. – Тайсон откусил сандвич и принялся жевать. – А ведь недурно...

Корва взглянул на свои записи.

– Между прочим, полковник Гилмер, как и Харпер, чужд предвзятого мнения. Говорят, что он не станет шлифовать дело на потребу правительства, но он знает, кто платит ему ежемесячно. К тому же он проводит расследование совсем по-другому, в отличие от Харпер. В основном он читает ее рапорт, координирует усилия уголовно-следственного отдела вооруженных сил и ФБР по розыску свидетелей, копается в армейских архивах и пишет письма за границу насчет сестры Терезы. В добавление он беседует с вновь назначенным составом обвинения и звонит мне, когда моча ударит ему в голову. По телефону он кажется нормальным, хотя голос выдает разыгравшиеся нервишки. Он настолько осторожен, что когда я интересуюсь, как он поживает, он отвечает, что вроде бы отлично.

Тайсон улыбнулся – первый раз за весь день.

– Во время слушания дела Гилмер выступит некоторым образом как судья, как член жюри и как арбитр. Однако временами он будет брать на себя функции, которые выполняет в гражданском суде присяжных окружной прокурор. Безусловно, ему не придется для этого менять судейскую мантию на мантии прокурора и арбитра, но при необходимости из этого можно сделать неплохую комедию.

– Боже, Винс, неудивительно, что они запретили пускать на процесс репортеров. – Тайсон растянулся на кушетке. – Это я тренируюсь перед процессом. Продолжайте.

– Правильно. Будет присутствовать судебный комментатор, мы, а самое главное – представители обвинения. Так что сможем взглянуть в лицо врагам. Их трое.

– А вы-то один.

– Меня могут поддержать один или два военных адвоката, назначенных армией, если вам угодно.

– А вы хотите, чтобы они вам помогали? – спросил Тайсон.

– Я предпочитаю работать один.

Неожиданно Тайсону пришла в голову одна мысль, и он тут же поделился с Корвой.

– Не будет ли лучше с этической и психологической точек зрения, если мы попросим адвокатов из прокуратуры быть на процессе в военной форме?

Корва поддел пальцем кусочек сыра из сандвича и положил в рот.

– Наверняка это понравится полковнику Гилмеру и любому составу присяжных, собравшихся послушать ваше дело. Однако присутствие военных адвокатов в форме создает пустую видимость того, что мы сходимся во мнениях со всей этой пародией на правосудие. Это вамнадлежит быть в форме, но я хочу, чтобы вы вели себя, как гражданское лицо, которое обвиняет трибунал. Это очень неамериканский подход, но я как раз этого и добиваюсь.

Тайсон потер подбородок.

– Ладно. Вам известно что-нибудь о составе обвинения?

– Да. Это тертые калачи: полковник Грэхам Пирс, майор Джудит Вейнрот и капитан Сальваторе Лонго.

Тайсон положил голову на валик кушетки и стал разглядывать потолок.

– Реальную угрозу представляет полковник Пирс, – предупредил Корва.

Бен лежа закурил и, не реагируя на слова Корвы, принялся молча выпускать изо рта сизые колечки дыма, а пепел стряхивать на пол. Докурив, он спросил:

– Что вы знаете о нем?

Корва немного помолчал.

– Вы хотите, чтобы я вам честно сказал?

– Конечно.

– Ну ладно... Прежде всего он берется за дела об убийстве. Как и ван Аркен, он входил в состав обвинителей на процессе над Колли. А до этого он был военным прокурором в Лонгбине. Там он тоже вел дела по особо тяжким преступлениям. Очень многих солдат отправил домой в тюрьму Ливенворт. Он протеже ван Аркена, следовательно, прихвостень высокопоставленных чинов. Придет день, когда он займет место генерального прокурора армии.

Тайсон поднялся с кушетки. Он пристально посмотрел на Корву.

– Расскажите-ка еще про него.

– Хорошо... он полностью ведет процесс, но без шутовства, поэтому присяжные никогда не могут понять, кто же он – исполнитель закона или марионетка в руках своих ставленников. Только опытному адвокату под силу оценить его твердые принципы и благородство помыслов. К тому же он гений по части убеждения. Я видел, как он ознакомил суд с кипой документов, а потом, не глядя на них, разразился длиннющей цитатой. Ему бы воевать на сцене. У него есть все задатки хорошего актера.

Тайсон не спускал глаз с Корвы.

Тот не торопясь давал характеристику Пирсу:

– Когда он выступает в суде, то может прочитать наизусть выдержку, главу, параграф из правил ведения суда, «Кодекса военных законов» так же, как богомерзкие трясуны из изуверских сект цитируют Библию. Но он не педант. Он обладает острым аналитическим умом и чувством юмора. Если он понимает, что дело начинает принимать нежелательный оборот, он туг же меняет тактику боя.

– Он выискивает слабые стороны в защите, – поднял палец Корва, – и атакует до тех пор, пока не пробьет ее, а потом, оказавшись в тылу противника, наносит удар по боеприпасам, мочится во фляжки с питьевой водой и поедает сухой паек. Когда же его подопечный пытается дать отпор, Пирс блокирует его выпады, водит за нос и заманивает в западню. Если же тот нападает, то Пирс, отступая, заходит с флангов и замыкает круг. Но самое главное, что он не отпускает свою жертву до тех пор, пока не будет поднят белый флаг. После победы он великодушно протягивает поверженному руку, словно это был рыцарский поединок, и предлагает вместе выпить.

Тайсон вздохнул.

– Похоже, у нас возникнут проблемы.

Корва заговорил извиняющимся тоном:

– Я не ставил своей задачей напугать вас.

– Да что там.

– И тем не менее неуязвимым его назвать нельзя. Его можно победить.

– У него кто-нибудь отыгрывал процесс?

– Никто. У него не было ни одного поражения.

– Тогда у вас с ним равный счет.

– Верно. Но я должен сотворить чудо.

– Хорошо. Дерзайте. – Тайсон поднялся и прошел на кухню за бутылкой вина. Он налил по нескольку унций себе и Корве. – Это первая и последняя выпивка, которую я здесь подаю вам.

Корва поднял кружку.

– Салют!

– Будьте здоровы! – Тайсон выпил и с грохотом поставил кружку на стол. – Неплохо. Будто пьешь лакричную микстуру.

– От поноса помогает.

– Я думаю, что два пальца в рот – это то, что мне нужно. – Он сел на валик кушетки. – А вы когда-нибудь видели полковника Пирса?

Корва кивнул.

– Один раз в Форт-Брэгге. Восемьдесят второй майор воздушно-десантных войск. Нарушение воинской дисциплины, статья 114-я. Поединок.

– Не понял.

– Дуэль.Ну знаете – десять шагов, поворот и выстрел. Подобные вещи запрещены в армии уже более ста лет. Бывают и такие развлечения в гарнизонной жизни. Между прочим, я пытался доказать присяжным заседателям, что мой клиент защищал свою честь, как это положено офицеру и джентльмену. Дело было очень необычное.

– Но с обычным исходом.

– Будьте справедливым, Бен. Они судили бесправного майора. Он ударил молоденького капитана, который волочился за невестой подсудимого, потом пригласил его выяснить отношения в лес, где они и стрелялись из пистолетов 45-го калибра без секундантов.

Тайсон выждал немного.

– Ну и?..

Корва старательно подбирал крошки от сандвича и отправлял их в рот.

– Капитан показался с шестью секундантами – все из военной полиции, они быстро захомутали этого майора. Капитан был парень не дурак. Во всяком случае, полковник Пирс решил поглумиться над этим бедолагой, несмотря на то что дуэль не считается тяжким преступлением, даже если кого-то убивают. Чудно, а?

– К какому заключению пришла армия? Я подумываю о правонарушении по статье 114-й с капитаном Ходжезом.

– Вам не разрешено носить оружие. Тоже как-то странно. Военная жизнь полна причуд.

– Ну ладно. Так что этот рыцарствующий майор получил?

– В магазине его 45-го не было патронов. Пороха, что называется, не хватило убить недруга согласно заключению экспертов. Майор тоже оказался не дурак. Во всяком случае, присяжным пришелся по душе этот парень. Я отвоевал ему один год условно, даже без увольнения из армии. Полковник Пирс страшно негодовал. Это был один-единственный раз, когда ему не удалось наградить подсудимого решеткой.

– Ему не повезло с вами. Винс.

– Нет, Бен, с вами.

Тайсон мрачно усмехнулся.

Корва сжал кулаки.

– Но я готов к встрече с этим сукиным сыном. – Казалось, что Корву одолели неприятные воспоминания, потому как лицо его побледнело. – Итак, заседание суда назначено на пятницу. Полковник Гилмер священнодействует, а полковник Пирс и его двое приспешников слушают и наблюдают. – Корва наклонился поближе. – В вашем поведении должно превалировать хладнокровие.

– Этакая анемичность, присущая крупной буржуазии, к коей я отношусь?

– Да. Совершенно верно. Оставайтесь в этой роли. – Корва хотел было протянуть руку за вином, но Тайсон убрал бутылку. – Она мне нужна, чтобы затыкать раковину.

Корва продолжал натаскивать его:

– Между прочим, существуют две теории о том, как должна протекать на суде защита. Первая: мы входим в зал суда с твердым намерением бороться за то, чтобы дело закрыли. Вторая: мы можем предположить, что они намерены обвинить вас, даже если вы приведете с собой шесть кармелиток и архиепископа Хюэ, которые поклянутся, что вы в тот день принимали причастие вместе с ними в Дананге.

– Где же взять этих шестерых монахинь и архиепископа?

– Не имеет значения. Суть в том, что они будут вас обвинять на основании заявления Брандта, которое он под нажимом полковника Гилмера сделал под присягой. Заявление Фарли также пристегнуто.У меня есть копии обоих. Хотите взглянуть?

– Нет. Что заставляет вас верить в то, что они собираются обвинять меня?

– У меня мелькнула догадка, что вы не очень внимательно следите за ходом событий.

Тайсон пожал плечами.

– Если они так или иначе собираются повесить на меня обвинение, нужно ли мне разоблачать их?

– Только в совокупности, – ответил Корва. – Вы видите, Бен, я смог притащить на процесс Садовски, Скорелло, Белтрана, Уолкера и Калана. И они могут за вас гору свернуть в этом деле. Но этот самый полковник Гилмер подумает про себя: «Почему эти ребята говорят одно, а Брандт и Фарли совсем другое? Нужно собрать трибунал и докопаться до сути. Пусть последнее слово скажет седьмой человек из состава присяжных». Видите ли, Бен, в отличие от Большого жюри в гражданском суде, где много людей голосуют тайно, в трибунале голосовать будет один Гилмер. И если в ходе голосования обвинение будет снято, все догадаются, что это решение принял он. Улавливаете? Тайсон закивал головой.

– И этот путаник, – продолжал Корва, – то есть наш Гилмер, неожиданно откроется своим начальникам. Поэтому давайте полагать, что Гилмер будет читать все показания, проверять факты, а мы дадим ему возможность беседовать с нашими свидетелями, и тогда он действительнопредложит не выдвигать обвинения. Его решение в отличие от решения гражданского Большого жюри не скреплено обязательством.

– Зачем же тогда весь этот фарс?

– Затем, что несколько лет назад армия хотела волевым решением ввести практику Большого жюри, чтобы защитить права подсудимого, слишком зависимого от многих произвольных решений. Армия столкнулась с подобным расплывчатым слушанием дела по 32-й статье, что до сих пор позволяет более высоким чинам аннулировать любое решение, выдуманное Большим жюри. Президент в то время выполнил обещание и выпустил это решение законодательным актом. А пока Верховный суд неохотно выслушивает любой брошенный ему вызов. Вы видите, что федеральные суды стараются избегать эту замаскированную мину военного законодательства. Премьер-министр Франции после суда над Дрейфусом дал следующий комментарий: военное законодательство имеет такое же отношение к закону, как военная музыка к музыке вообще. Если бы вы подпадали под юрисдикцию федерального суда, вы были бы до сих пор гражданским лицом. К сегодняшнему дню я уже поднял триста правовых вопросов, и, видимо, мне придется погасить издержки пятидесятидолларовой пени. Но не в этом дело. Вы будете сидеть в зале с полковником, который захочет как можно быстрее спровадить вас оттуда. Если полковник Гилмер в тот вечер поедет домой и попросит у Всевышнего укрепить его в правом деле, то на самом деле он будет молиться не Господу, а генералу ван Аркену. И даже если Гилмер по той или иной причине не станет выдвигать обвинение против вас, тогда это сдерет командир Форт-Дикса генерал Питерс. А если и Питерс не захочет поддержать обвинение, тогда этим займется министр обороны, потом дойдет до главнокомандующего вооруженными силами. Но правительству не по нраву, чтобы эти люди высовывались и принимали непопулярное решение. И я сильно подозреваю, что бедный полковник Гилмер печенкой чует это и не захочет, чтобы кто-нибудь выше его претерпевал подобные мучения. Поэтому он выдвинет обвинение перед генералом Питерсом, который, посоветовавшись с судейской коллегией, согласится. И тогда уже генерал Питерс подготовит приказ о созыве трибунала.

Тайсон стал прохаживаться по комнате, потом подошел к окну. Неутомимый ливень смывал последние радости ушедшею лета. Неожиданно загрохотал гром, сверкающий зигзаг молнии полыхнул в пустоте хмурого неба.

– Сценарий уже написан.

– Нет. Его никогда не пишут. Его создает каждый, кто играет более или менее главную роль.

– Я чту военное законодательство.

– Я тоже, но в федеральном суде я бы обошел его. Именно поэтому я трачу столько времени. Все дело в том, что вы виновны, так что пока вам его лучше чтить.

Тайсон не отрываясь смотрел в окно.

– Мне претит позиция невмешательства, даже если борьба заведомо обречена на провал.

– Если мы попросим свидетелей защиты дать показания, нам устроят перекрестный допрос. И мы преждевременно раскроем полковнику Пирсу свои позиции, свои сильные и слабые стороны. – Корва добавил: – Но решение за вами.

Под пасмурным небом все приобретало оттенок грусти. Вот и осень наступает, подумал Тайсон. Вслух же сказал:

– Хорошо. Мы возьмем свидетелей на суд. Брандт с Фарли будут свидетельствовать против?

– Полковник Пирс не вызовет их по той самой причине, по которой я не вызову наше войско. Полковник Гилмер рассмотрит их заявления, данные под присягой. У меня припасено для Брандта и Фарли огромное количество вопросов, но мне придется задавать их перед правлением трибунала.

– Какие вопросы?

– Я рад, что вы спросили об этом. Может быть, вы сможете ответить на некоторые из них.

Тайсон отвернулся от окна.

– Видите ли, Бен, существует один способ убедить полковника Гилмера в том, чтобы он отказался от обвинения. И если доводы будут убедительными, цепь команд замкнется и вас освободят.

Тайсон ничего не ответил.

– Сможете ли вы доказать вопреки свидетельским показаниям и армейским документам, что вы с Брандтом были врагами?

Тайсон насупился, потом ответил:

– Нет.

Корва, не отводя взгляда, спросил:

– Почему же тогда Брандт вас ненавидит?

– Я не говорил, что он меня ненавидит.

– Вы его ненавидите? Я имею в виду не из-за поклепа. Я говорю про то, что случилось во Вьетнаме.

Тайсон обдумал вопрос.

– Нет. У меня нет к нему ненависти. Я презираю его. У него нечистая совесть.

– Не расскажет ли подсудимый более подробно, что он имеет в виду?

– Не теперь.

– Можно я расскажу вам, что сказал мне Садовски? Об этом он намекнул Харпер, а она упомянула про этот эпизод в своем рапорте.

– Что же сказал Садовски?

– Он сказал, что однажды вы отчитывали Брандта перед всем взводом. Вы надавали ему оплеух, а потом столкнули в рисовое поле, где по колено вода, и не разрешали выходить, пока тело не покроется пиявками. – Корва вопросительно посмотрел на Тайсона. – Он был на грани истерики от облепивших его кровососов, кричал, умолял вас пустить его на дамбу.

Тайсон закурил сигарету и выпустил длинную струю дыма.

– Кажется, припоминаю что-то такое.

– Тогда, ради Бога, скажите, что заставило американского офицера лупцевать своего подчиненного и издеваться над ним? Да еще не просто подчиненного, а медика.

– Видимо, у меня был плохой день.

– Не надо шутить, Бен.

– Ой! Послушайте, Винс. Вам неприятно будет слушать такое. Это военная история.

– Я послушаю эту военную байку.

– Как-нибудь в другой раз. Это не относится к делу.

– Не относится?Это относится к тому, что побудило Брандта выйти вперед и рассказать эту историю.

– От этого не изменятся ни рассказ, ни факты.

– Я не интересуюсь фактами.Я только интересуюсь, выказывал ли Брандт свою ненависть и желание отомстить. А если это так, тогда он не заслуживающий доверия свидетель.

– Брандт – уважаемый врач, – вяло возразил Тайсон. – И у него имеется подтверждающий его заявление свидетель.

– Что против вас затаил Фарли?

– Не знаю.

– Почему Брандт в разговоре с Эндрю Пикаром сказал, что Фарли может подтвердить им сказанное? Он не назвал Пикару ни одного имени, кроме Фарли.

Тайсон покачал головой.

– Может, Фарли находился ближе всех, а может быть, они продолжали общаться после войны.

– Врач и парализованный наркоман? Сомневаюсь. А на войне они дружили?

– Что-то не помню.

– Наш разговор напоминает мне удаление зубов. Вы не хотите мне рассказывать, что руководило Брандтом и Фарли, когда они подавали заявления в суд, хотя, мне думается, вы знаете.

– Может, как-нибудь потом, Винс, если дело дойдет до этого.

Корва захлопнул кейс.

– О'кей. В пятницу будете вы, я, полковник Гилмер, обвинение, судебный комментатор. Свидетелей защиты и обвинения не пригласят. Да, придут еще двое.

– Кто?

– Карен Харпер. Ее пригласили к полковнику Гилмеру в качестве консультанта.

Тайсон молчал.

– А также полковник Гилмер вызвал Эндрю Пикара.

– Пикара?

– Да. Не для защиты или обвинения, а в качестве своего свидетеля.

– Интересно, о чем же должен свидетельствовать Пикар по желанию Гилмера?

– Ну, очевидно, Пикар рассказал Карен Харпер несколько эпизодов, которые не вошли в его книгу, или же дал прочесть более поздние интервью. Гилмер чувствует, что устные показания – лучший способ дознания. – Корва добавил: – Вы сами болтали с Пикаром.

– Да. Было дело.

– Ну и как прошла беседа? В дружеской обстановке?

– Сплошное разоблачение.

– Он поможет или навредит нам?

– Мы это сразу поймем. Там. Но вы знаете, каковы писатели. Они думают, что устанавливают особые отношения с истиной. Я уверен, что даже Уолли Джонс, этот бумагомарака, писавший гадости о Марси, верит в это и даже пойдет на суд, чтобы его юридически признали тараканом.

– Показания Пикара не могут навредить нам; против нас и так достаточно интриг. Я не хочу, чтобы на суде появился очевидец, которого бы стали мучить перекрестным допросом. Но я обязательно воспользуюсь шансом и не стану возражать против его показаний. Это может оказаться интересным.

– Возможно.

Корва подошел к стенному шкафу и достал плащ.

– Я поговорю с вами завтра. Если вспомните, почему Брандт жаждет вас увидеть за решеткой в Ливенворте, пожалуйста, дайте мне знать об этом.

– Я подумаю. Что меня поражает, так это почему вы с Харпер просто не примете наиболее логичное объяснение поступков Брандта. Он тяготится тем, что пережил в том госпитале. Он устал жить с этой болью.

– Он участвовал в расправе?

– Нет. Он не участвовал. Он, как и я, стоял на целую голову выше остальных мальчишек. Он образованнее и старше их. К тому же он не пехотинец. Его учили на лекаря. Поэтому он был особенно расстроен и сильно переживал случившееся. А теперь он хочет сделать благородный жест. Он ищет справедливости.

Корва задумчиво пожевал губами.

– И он об этом скажет, да?

– Да. Именно так он и скажет. Он также заверит всех, что уважал меня, а я ценил его труд, а то, что ему приходится свидетельствовать против меня, – самый жестокий поступок, который он когда-либо совершал в своей жизни, и что он очень сочувствует мне и никогда не хотел, чтобы все обернулось так плачевно. Но будет лучше для всех, если правда наконец восторжествует и так далее.

Корва застегнул последнюю пуговицу.

– Но в глубине души он так ненавидит вас, что у него желчь подкатывает к горлу. Он вам желал смерти тысячу раз, а когда вас ранило в Стробери-Пэтч, он сделал кое-что... да, кое-что... а последние двадцать лет он только и мечтал, как бы разбить вам лицо прикладом или бросить в контейнер с пиявками. Ведь верно?

– Вполне вероятно.

– И вот однажды... он видит заметку в информационной рубрике газеты первой воздушно-десантной дивизии и воспринимает ее как перст судьбы. Он забывает обо всякой осторожности, не думает о пагубных последствиях для себя, если все выплывет наружу, потому что его суждения полностью затмевает ненависть. Он проболтался Эндрю Пикару. Держу пари, что сейчас его раздирают противоречивые чувства относительно того, что он сделал. Его болтовня получила большую огласку, чем ему хотелось бы. Конечно, он ликует, что поверг вас, но в то же время чувствует, что тем самым навлек беду и на себя. Правда, Бен? Ведь он был свидетелем преступления и тоже скрывал его в течение многих лет. И тем не менее Бен Тайсон нашел способ наконец свести счеты. Я прав, Бен?

– Что вы имеете в виду. Винс?

Корва ткнул пальцем в собеседника.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, черт вас побери совсем. Вы готовитесь к процессу над Бенджамином Тайсоном, на котором также станут судить и Стивена Брандта. Я правильно излагаю свои мысли?

– У вас слишком светлая голова для итальянца.

– А вы слишком мстительны для такого хладнокровного янки, коим являетесь. Боже, сицилиец ждал бы двадцать лет, чтобы расквитаться по законам вендетты, но... – Он затряс головой. – Но я думаю, что вы чокнутый. И если вы хотите именно этого... то должны хотеть этого очень сильно. Очень жаль, что вы пальцем не пошевелили, чтобы противостоять призыву в армию, не дали понять Харпер, что стали жертвой человека, люто ненавидящего вас, и не согласились на сделку с правительством. Теперь я понимаю, что вамидвижет.

Тайсон вручил Корве зонтик.

– Вы отчасти правы. Но все это довольно сложно. Мне тоже нужен этот трибунал. Улавливаете?

– Улавливаю. – Корва открыл дверь. – Цена остается та же – двести долларов в час и четыреста за каждый час в суде, даже если вы сумасшедший и хотите поразвлечься.

– Едва ли. Винс. И все же я рассчитываю, что вы спасете меня в конце концов.

Корва рассмеялся, повернулся и вышел, крикнув на ходу:

– Идите распишитесь в штабе. Сейчас же!

– Спасибо за ленч. – Тайсон закрыл дверь и вошел в пустую комнату. – Да, мы с Брандтом будем топить друг друга, но только один из нас выплывет.

 

Глава 39

Бен Тайсон поставил кофейную чашку на стол, покрытый белоснежной скатертью, и выглянул в окно обеденного зала офицерского клуба. Чайки парили в мрачно-сером небе; холодный ветер гнал облака сплошной вереницей, вздымая темные волны пролива.

– Птицы свободны.

– Очень проникновенно, – заметил Корва, намазывая толстым слоем масла тост. Он оторвался от своего омлета. – Эта форма немного великовата вам, лейтенант.

– Загляну к своему портному.

Корва показал вилкой на орденскую ленту с крестом.

– Что это у вас на груди? Никак крест косоглазых?

– Да. Вьетнамский Крест за храбрость. Мы больше не называем их косоглазыми, Винс.

– Я знаю. – Корва проглотил большой кусок омлета. – Странно, правда? Носить награду, врученную страной, которая больше не существует. Есть над чем задуматься.

– Над чем?

– Ничто не вечно в подлунном мире. Вавилон и Рим, Карфаген и Сайгон.

– Город Хошимин.

– Точно. – Корва вернулся к своему завтраку.

Тайсон налил ему еще кофе.

– А вы получили медаль за храбрость?

Корва закивал головой.

– Бронзовую звезду.

– Расскажите мне об этом.

– У этой истории две версии. По одной я получил Бронзовую звезду.

– А по другой?

– А по другой... я рыл туннели. Целый лабиринт под землей рядом с Дакто. В некоторых местах эти обезьяны делали туннели такими узкими, что могли пролезть только они. Ну а я статью – настоящий вьет. Поэтому я полз по этой чертовой дыре, извиваясь, как червь, с зажатым в руке пистолетом. Темно, как у негра в одном месте. Потом я включил фонарик и столкнулся лицом к лицу с неприятелем. – Корва положил в кофе сахар.

Тайсона раздражало наступившее молчание.

– Вы не собираетесь рассказывать дальше?

Корва усмехнулся.

– Нет. Никаких продолжений. – Он наклонился к Тайсону. – Знаете, почему итальянская армия проиграла во Второй мировой войне?

– Нет. Так почему же она проиграла?

– Вместо снарядов они заказывали не то, что надо.

Тайсон закурил сигарету.

– Не понял.

Корва пожал плечами и огляделся.

– Знаете, кто сидит за нами? Не оборачивайтесь.

– Скольких гостей послала нам судьба?

– В дальнем конце зала завтракают полковник Пирс, майор Вейнрот и капитан Лонго.

– Что они поедают? Младенцев?

– Некоторое время нам придется делить с ними обеденный зал, если они проводят заседание суда в Форт-Гамильтоне. Если вы столкнетесь с ними в клубе, будьте подчеркнуто вежливым: «Добрый вечер, полковник. Капитан, разрешите прикурить? Майор Вейнрот, могу я проводить вас в косметический кабинет?» – Корва хитро захихикал. – Я это так, пошутил. Не говорите этого. Но вы знаете, что я имею в виду. Бар слишком тесен, а писсуаров в мужском туалете не так уж и много, поэтому вполне вероятно, что заденете кого-нибудь из них локтем.

– Может быть, я им понравлюсь. А вы уверены, что майор Вейнрот пользуется писсуаром?

– Вполне возможно. Думаю, что Пирс и Лонго забегут пописать. Все дело в том, что условия армейской жизни ограниченны, и я на своем веку повидал много нелепостей. Я к тому, что, например, этот Пирс здесь затем, чтобы повесить на вас пожизненный срок, а вы возьми и столкнись с ним у стойки бара. Какова ситуация? То же самое может произойти со свидетелями обвинения и с нашими свидетелями. Держите себя в руках, если доведется пересечься с Брандтом и Фарли.

Тайсон послушно кивнул.

– Фарли в инвалидной коляске, поэтому вы не должны его трогать.

– А Брандту я могу врезать?

Корва задумчиво потер кончик носа.

– Если ваши дороги пересекутся, делайте то, что подсказывает вам ваше сердце. Я не могу вам ничего посоветовать.

Тайсон смотрел во все глаза на входную дверь. Корва следил за его взглядом. У входа в зал стояла Карен Харпер с мужчиной приятной наружности в военной форме.

– А вот и следователь 32-й статьи – досточтимый полковник Гилмер, – объявил Корва. – И девка кажется знакомой.

– Мы больше не называем их девками.

– Хорошо. Что-то со мной неладно с утра?

Метрдотель проводил их к столику рядом с Корвой и Тайсоном, но полковник Гилмер шепнул ему что-то на ухо, и он указал на другой столик, рядом с Пирсом. И этот Гилмеру не понравился, он выбрал тот, что в дальнем углу зала.

– Неужели здесь некому проинструктировать штат сотрудников? – изумлялся Корва. – Так и будем друг на друга натыкаться?

Тайсон следил, как Карен Харпер садилась на стул, выдвинутый для нее полковником. Пока Гилмер обходил столик, она посмотрела на Тайсона, их взгляды встретились. Она улыбнулась первой: мимолетная, но теплая улыбка старых любовников, встретившихся в ресторане, но уже сопровождаемых новыми пассиями.

Тайсон выдавил подобие улыбки, не осознавая своих чувств к ней.

Корва кивнул Карен и полковнику Гилмеру.

– Такой натянутый, словно сидит на горшке. Язык чешется наговорить ему любезностей. – Потом добавил: – А она красивая женщина. Интересно, почему она не замужем? Может, тронулась умом от работы?

– Вы сегодня с утра прямо неандерталец какой-то, – сухо ответил Тайсон.

– Я знаю. Это я психую.

Тайсон взглянул на часы.

– Пять минут девятого. Что мы будем делать в течение следующего часа?

– Я договорился, чтобы в наше распоряжение выделили конференц-зал. Мы посидим там, поболтаем и ровно без пяти девять войдем в зал, довольно точно называемый СтоунуоллДжексон. В полдень мы вернемся сюда на ленч.

– Почему вы не полнеете? Вы же едите, как лошадь?

– Я вешу две сотни фунтов. Но это все мускулы. – На мгновение взгляд Корвы остановился на полковнике Пирсе.

– Я хочу посмотреть, как они выглядят, – сказал Тайсон. Он повернулся, и в это время полковник Пирс посмотрел на него. Тайсон не отвел глаз, зато это сделал Пирс. Бен, вернувшись в прежнее положение, поделился впечатлением с Корвой: – Они выглядят сурово.

– Как и должно выглядеть прокурорам; словно они выполняют грязную работу общества. – Корва спросил: – Что слышно от Марси?

– Она не звонит, когда едет по делам. Я тоже ей не звоню, когда уезжаю по долгу службы. Это правило нашей семьи.

– Что это еще за правило такое?

– Правило некоторых пар, которые ездят за открытиями.

Корва стукнул себя по лбу.

– Я не знаю, отпустил бы я свою жену в деловую поездку? Это небезопасно?

– Да.

– Я старомодный даго.

– Это ваши проблемы.

– Вы сосредоточились на процессе?

– Абсолютно.

Корва допил кофе.

– Пошли. – Он махнул официантке, и по непонятной причине перед их столиком оказались пять официанток, три швейцара и метрдотель.

Когда метрдотель сделал шаг вперед и заговорил, в зале воцарилась тишина.

– Лейтенант Тайсон, мы все хотели бы пожелать вам удачи в нелегком испытании и сказать вам, что для нас было истинным удовольствием обслуживать вас, вашу жену и сына эти последние несколько месяцев. Мы хотим, чтобы вы знали наше мнение о вас, как о настоящем офицере и джентльмене. – Он зааплодировал, его тут же поддержала небольшая группа работников ресторана.

Тайсон поднялся и, к своему удивлению, почувствовал комок в горле. Он протянул руку метрдотелю и крепко пожал ее.

– Спасибо вам большое, – прохрипел Тайсон.

Корва задал тон аплодисментам, к нему присоединились несколько клиентов. Официантки, швейцары и метрдотель поклонились и тихо разошлись по рабочим местам.

Тайсон стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его взгляд скользнул по столу, за которым восседали Пирс, Вейнрот и Лонго. Они сосредоточенно поедали свой завтрак. В противоположном конце зала полковник Гилмер скрупулезно изучал меню. Карсн заговорщически подмигнула ему.

Корва встал.

– Как такой сноб, как вы, сумел вселить в массы подобный энтузиазм?

– Я красивый.

– Да. Вы подобны Билли Бадду. Хотя его повесили. – Корва взял свой кейс. – Поскольку я не вижу счета, будем считать этот завтрак бесплатным. – Он направился к выходу.

Они миновали северное крыло строения и очутились перед тяжелой дубовой дверью.

– Мне нужно подняться наверх и взять некоторые документы, – сказал Корва. – Входите. Я вернусь буквально через несколько минут, а вы пока побалуйтесь кофе с пирожными. – Он повернулся и исчез.

Тайсон стоял перед дверью и не знал, кто или что за ней. Но сердце ему подсказывало, что туда неспроста принесли кофе с пирожными. Он открыл дверь и увидел зал, который в прошлом столетии служил пороховым складом. Стены зала, ранее сложенные из грубого камня, теперь блестели свежей краской бежевого цвета, а на полу создавал видимость уюта колоссальных размеров голубой ковер.

Зал был слабо освещен стоявшим в углу торшером. Правда, с потолка лился тоже какой-то странный свет, который, как догадался Тайсон, получился в результате отражения от тонированного стекла, нарезанного тонкими полосами и прикрепленного к потолку.

Они сидели за круглым столом, пили кофе, ели и разговаривали вполголоса. Пелена сигаретного дыма застилала этих людей, и ему показалось, что он видит неясный мираж.

Тайсон закрыл за собой дверь. Разговор оборвался на полуслове, и мужчины от неловкости заерзали на стульях, суетливо хватаясь за сигареты и чашки с кофе.

Пол Садовски улыбнулся и встал. Он промычал:

– Сто чертей!

Другие четверо нерешительно поднялись с мест не из уважения, а, скорее, от смущения.

Тайсон подошел поближе к столу. Садовски поразил его своим мощным телосложением. Редкую прическу теперь компенсировали усы, напоминавшие двух присосавшихся друг к другу пиявок. Он носил костюм, сшитый по последней моде.

Тони Скорелло был, как и прежде, худым и совсем лысым. Видимо, понимая, что волос на голове ему не восстановить, он отпустил густую черную бороду. Тайсон нипочем бы не узнал его, если бы не большие карие глаза с поволокой. Он был одет в серые слаксы и синий блейзер, на шее блестела золотая цепочка.

Луис Калан совсем не изменился. Полинезийские черты его лица усиливали природное обаяние. У него была пышная шевелюра черных блестящих волос, и он подчеркивал свою мужскую стать темно-серым костюмом из камвольной шерсти такого покроя, которого Тайсон никогда не видывал в Нью-Йорке.

Ли Уолкер тоже мало чем отличался от семнадцатилетнего паренька, которого помнил Тайсон, только тот был немного повыше и пожиже нынешнего Уолкера, одетого в коричневый синтетический костюм и рубашку с расстегнутым воротом.

Фернандо Белтран выглядел старше своих лет, и это неприятно удивило Тайсона. Под прекрасно скроенным костюмом с перламутровым отливом скрывалось желеподобное тело. Почти все пальцы были унизаны золотыми перстнями. Он широко улыбался золотой коронкой переднего зуба.

"Боже мой, -подумал Тайсон, – как это я только смотрю на них?"

Садовски сделал шаг навстречу, словно он был заранее отрепетирован. Он встал так, чтобы все его видели, подтянул живот, расправил плечи и отдал честь.

– Разрешите обратиться? – И, не дождавшись команды, выпалил: – Сержант Садовски по вашему приказанию прибыл, сэр.

По старой привычке Тайсон хотел было напомнить ему, что обращение «сэр» пришло сначала в американскую армию и только потом в старые британские фильмы о войне. Вместо поучения он ответил:

– Расслабься.

Садовски протянул руку и цепко ухватился за Тайсона, заключая его в свои объятия.

Тайсон очень хотел, чтобы Корва был рядом – не для того, чтобы он разделил неловкость этого момента, а для того, чтобы мог взгреть его за такую проделку. Тайсон почти с нежностью посмотрел на Садовски.

– Как поживаешь, Ски?

– Отлично, лейтенант.

– Бен.

– Бен. – Он засмеялся. – Как-то смешно звучит.

Тайсон подошел к столу, и Белтран навалился на него своей студенистой массой, обнимая за плечи.

– Ты занял у меня двадцать долларов, амиго.Если с процентами, то сейчас это уже два миллиона. – Он затрясся от смеха.

Тайсон пожал ему руку, потом похлопал по животу.

– Как ты собираешься носить пулемет с таким брюхом?

Белтран продолжал смеяться, трясясь жирным животом:

– Хорошее житье. Я владею половиной Майами. Приезжай в гости, и я покажу тебе настоящее веселье. – Он подмигнул.

Тайсон повернулся к Ли Уолкеру:

– Как жизнь?

– Неплохо, лейтенант Бен. Я не владею ничем таким, но если вы заедете ко мне в Мейкон, я вам устрою охоту. Вы такой же меткий стрелок, как и прежде?

– Посмотрим. Во всяком случае, я не против. – Тайсон, обойдя стол, протянул руку Луису Калану. После крепкого рукопожатия лейтенант дернул его за лейбл элегантного костюма, испытывая приступ былого ерничества. – А ты. Пистон, вырядился как на свадьбу.

Все засмеялись.

Смутившийся Калан, улыбаясь, ответил:

– Просто пофартило. Я занимаюсь туристским бизнесом. Приезжайте, сами убедитесь. – Он ухмыльнулся. – Да и вы, лейтенант, одеты по последней моде. – Потом добавил: – Где это вы нахватали столько медалей?

– Ты вспоминаешь ту войну? – Тайсон подошел ближе к Скорелло.

Скорелло стиснул ладонь Тайсону и пробормотал:

– Рад видеть вас, лейтенант.

Тайсон удивился своему радушию.

– И я тебя тоже. Тони. Ты ведь живешь во Фриско, правда? Замечательный город. Когда такую густотищу успел отрастить? – спросил Тайсон, показывая на бороду Скорелло.

Скорелло вымученно улыбался.

– Давно уже.

Они постояли пару минут молча, потом Тайсон обвел взглядом собравшихся.

– Спасибо, что пришли, – произнес он, прекрасно понимая, что у них не было иного выбора. – А я и не думал, что хоть кто-то придет сюда. – Ему вдруг подумалось, что Корва, должно быть, выработал какую-нибудь особую тактику. – Вы сегодня будете давать показания?

Белтран вступил в разговор:

– Нет-нет. Мистер Корва просто попросил нас прийти повидаться. Встреча ветеранов. – Он добавил: – Но на суде мы обязательно будем свидетельствовать.

Все молчали. Тайсон предположил:

– Возможно, суда и не будет.

– Вот и хорошо, – обрадовался Белтран.

– Давайте сядем за стол, кофейку, что ли, попьем, а? – предложил Садовски. – А форт этот – вещь... Очень похож на те старые французские форты вокруг Куангчи.

Тайсон сел на свободный стул, все остальные устроились на своих местах. Он налил кофе из серебряного кофейника.

Белтран властно посмотрел на присутствующих, словно являлся председателем какой-то комиссии.

– Так вот. Из сорока пяти человек первого взвода роты «Альфа» пятого батальона седьмой воздушно-десантной дивизии остались в живых только мы.

Несколько человек странно захихикали.

– Не забывай про Келли и Детонка. Они где-то за пределами страны, – сказал Садовски.

Скорелло поморщился.

– Детонк умер, Ски. Он так и не вернулся домой. Келли, возможно, тоже убили.

Разговор не клеился.

– Но есть же Док и Рыжий, – тихо сказал Уолкер.

Все молчали, пока Белтран не стукнул кулаком по столу.

– Ах эти продажные шкуры! Что касается Дока – он не был одним из нас. Но Рыжий – этого я понять не могу.

Тайсон наблюдал за ними сквозь завесу голубоватого дыма от сигары Белтрана. Он искал что-то в их лицах, хотя и сам толком не знал, что именно. Вероятно, они признавали за собой вину, но вели себя тем не менее довольно вызывающе и несколько пренебрежительно, находя в подобном поведении самооправдание. Если ты не сможешь свидетельствовать о хладнокровном убийстве младенцев, детей и женщин, считай, что душа твоя погибла или же ты погибнешь, как Гарольд Симкокс, – духовно и физически. Тайсон сказал:

– Скорелло, а ведь Симкокс был одним из твоих приятелей.

Скорелло накручивал на палец эбеновый локон своей бороды.

– Ничего о нем не слышал последние годы. Пропал совсем.

Тайсон достал сигарету, Калан разжег ее золотой данхилловской зажигалкой. Выпуская кольца дыма, Тайсон проговорил:

– Надеюсь, вы знаете, как умер Муди.

Никто не поддержал его разговор. У него сложилось впечатление, что каждый сидящий здесь пришел на эту встречу с неким предубеждением. Тайсон снова задал вопрос:

– А как умерли Бронтман и Селиг? – Заглядывая каждому в лицо, он увидел страдание и боль от навязываемых им воспоминаний.

– Фредди погиб у Кхесаня, – ответил Садовски. – Его скосила одна из тех шестидесяти миллиметровок, которыми любили забавляться косоглазые. А Селига убили в долине А Шау. Какое было побоище, лейтенант! Эти чертовы обезьяны вооружились до зубов. Селиг наступил на мину. Все, что от него осталось, отправили домой в конверте.

Тайсон, нервничая, доставал из пачки другую сигарету.

– Мы все считали Хюэ пеклом, – добавил Калан, – но смею заметить, что и А Шау, и Кхесань не были пикником. Вам не довелось побывать в этой мясорубке.

Тайсон кивнул.

– Мне, как всегда, повезло.

Садовски кратко попытался изложить дальнейшую судьбу роты:

– После того как тебя откомандировали, нас отправили на отдых и пополнение в Эванс. Какой-то хлыщ по имени Нили стал командовать ротой. Потом, прислали еще четверых новоиспеченных вторых лейтенантов – горстка юнцов, на вид которым не больше шестнадцати. Затем из артиллерийской школы пригнали пополнение в сто голов – все рядовые и ни одного сержанта. Меня к тому времени отправили в тыл, а потом уже домой. – А ты, Уолкер, куда загремел?

– Разгружать суда на Уайдер-Бич.

– Хорошо. А Тони...

Скорелло ответил резко и нагловато:

– А я себе стопу прострелил. Меня судили, а потом целый месяц я парился в Лонгбине.

Тайсон не ответил.

Задушевный разговор теперь уже расслабившихся мужчин о войне, семье и работе еще крепче сплотил их.

Белтран достал сигару из нагрудного кармана и протянул ее Тайсону.

– Настоящая гаванская. Имею связи там. – Он подмигнул. Насколько Тайсон помнил, Белтран всегда любил подмигивать. – Я все еще борюсь с коммунистами – финансирую антикастровские группировки. Я знаю, как надо расправляться с этими безбожными свиньями, в отличие от этих продажных шкур из Вашингтона.

Тайсон бережно сунул сигару во внутренний карман пиджака.

Белтран распалялся:

– Мы столько коммуняк поубивали в Хюэ, так на что же они теперь жалуются?

Казалось, что ни у кого не находилось должного ответа на поставленный вопрос.

Наконец Уолкер откашлялся.

– Лейтенант, мы хотим, чтобы вы знали... мы здесь посовещались и решили, что это никого не касается. Что произошло, то произошло. Мы будем стоять за вас, как вы в свое время за нас.

Калан помялся.

– Когда вас эвакуировали... Я сказал парням, что вы заложите нас. Но из военной полиции так никто и не пришел, и мы этого никогда не забудем.

Белтран посмотрел каждому в глаза.

– Даже если бы меня пытали и жгли раскаленными углями, я бы не предал этого человека.

– Когда мне позвонила эта майор Харпер, – признался Садовски, – я чуть в штаны не наложил. – Он задорно рассмеялся и взглянул на Тайсона. – Мой адвокат популярно объяснил, почему они прицепились к тебе, лейтенант, а не к нам. Мой чертов советчик посоветовал мне сотрудничать с правительством. Но я ответил ему, чтобы он шел куда подальше со своими советами.

У Тайсона сложилось впечатление, что каждый из них пытается убедить его, что оказывает ему услугу или же поступает так же милостиво, как он поступил с ними много лет назад. Но если бы они не стерли с лица земли госпиталь, набитый людьми, то не надо было бы делать никаких одолжений.

Тайсон не отрывал взгляда от Скорелло, который пока еще не выказывал никакого желания услужить ему.

Скорелло отвернулся и сказал:

– Давайте не будем здесь заниматься болтовней, потому что... потому что у нас есть работа, семьи и все такое прочее. Я работаю на городское правление. А с тех пор как разразился этот скандал, в связи с которым меня не раз упомянули, я встречаю на себе косые взгляды. Да... мы поможем лейтенанту. – Он прищурился. – У меня родился ребенок, когда меня послали во Вьетнам. Теперь я в разводе, но этот ребенок – сын, которому уже двадцать один год, – услышав эту мерзкую историю, теребит меня, не дает покоя... Теперь он хочет знать, что я делал 15 февраля.

– А у меня очень чувствительная жена, – сказал Садовски. – Она все время плачет, когда видит по телевизору то, что творилось там. Когда они говорят, что мы убили детей... – Садовски запнулся, а потом закашлялся. – Это за душу берет.

Белтран потер второй подбородок.

– Думаю, бесполезно говорить об этом. Нам всем известно, что мы должны делать. Может быть, вы это делаете, чтобы спасти свои репутации. В Майами по мне не станут палить из зенитной артиллерии, поэтому я делаю это только ради Бена Тайсона. – Резкий кивок головой подтвердил его окончательное решение.

Тайсон не мог не удивляться, что это был тот самый человек, который намеревался изрешетить его из своего пулемета тогда в госпитале. Да, растут люди!

Неожиданно Садовски сорвался:

– Я бы этого Дока задушил собственными руками, а потом и с Рыжим рассчитался.

Все в ожидании посмотрели на Тайсона, готовые по его команде приступить к действию. Тайсон хранил молчание.

– Я знаком с парнями из Чикаго, которые переложили бы им руки и ноги... но я хочу... чтобы они попались на наркотиках. – Садовски повернулся к Белтрану: – У тебя есть люди, способные провернуть это дельце с мерзавцами?

Белтран сидел, сложив руки на груди. Он подмигнул Садовски и слегка покачал головой.

Тайсон оглядывал каждого по очереди. Другие пятеро, не нюхавшие пороха сражений, были бы поражены затронутой темой разговора. Но эти не относились к подобной категории.

– Только Дока, – сказал Уолкер, – Рыжего не надо втягивать.

– Это должно случиться до трибунала, – выступил Скорелло.

Калан обратился к Белтрану:

– Я заплачу, а ты все устроишь.

Тайсон подумал, что должен сказать нечто вразумляющее этим людям.

– Не думаю, чтобы нам от этого стало легче.

Калан нагнулся к Тайсону.

– Мы дали слово, Бен. Мы поклялись жизнью. Мы никому не растрепали тогда и сейчас этого не сделаем. Этот гад Брандт тоже дал слово. Какого черта он нарушил его, если над ним ничего не капало?

Тайсон считал, что еще не время рассказывать всю правду, как настаивал Корва, в случае его осуждения.

– Послушай, Бен, – добавил Калан, перейдя на «ты», – я желал тебе смерти после расстрела в госпитале, но не потому, что я не любил тебя. Ты мне очень нравился. Но себя я любил больше. И если бы я прострелил себе рот, как это сделал Брандт, я бы тоже заслужил подсадки с наркотой.

Тайсон обвел взглядом сидящих. Он заговорил голосом, в котором, как он надеялся, остались былые командирские нотки:

– Я прикрыл вас однажды, не выполнив свой долг. Но больше я на это не пойду. Если что-то случится с Брандтом или Фарли, вы обязательно причислите меня к своему списку, потому что, видит Бог, вы на сей раз все попадете за решетку.

Они боялись смотреть Бену в глаза. Наконец Скорелло выдавил:

– Хватит об этом, ради Бога, хватит. Мы не убийцы. Казалось, никто не знает, как реагировать и отвечать на подобное замечание. Тайсон, невольно следя за струйками дыма, поднимавшимися вверх, обратил внимание на маленькие кружки из толстого стекла, напоминавшие сине-зеленые донышки бутылок. Они были умело вделаны в потолок.

~~

Тайсон не отрываясь смотрел на светящуюся точку в куполообразном потолке бункера, которая напоминала ему яркую звезду в ночном небе. Он видел такую звезду однажды в планетарии. Бен догадался, что это бронебойный снаряд, пущенный французскими колонизаторами, застрял в потолке дота в фут толщиной.

Кто-то зажег спичку и поднес фосфоресцирующий огонь к фитильку свечи. Отблески пламени осветили людей, притулившихся у стены, их фигуры отбрасывали вверх гигантские тени.

Тайсон закурил сигарету, щелкнув подаренной взводом зажигалкой.

– Да, -пробормотал он себе под нос, – хотя я прохожу круги ада, боюсь, что... нет человека, преступнее меня.

Бен прислонился к сырому бетону и согнул ноги в коленях. Он принюхивался к затхлому воздуху бункера, всякий раз настораживаясь при сильных хлопках мокрой маскировочной сети, натянутой вокруг него. Ее рвал порывистый ветер. В полумраке он разглядел всех своих: Келли справа от него, Брандт слева сидели, опершись о бетонную стену. Далее у стены пристроились Белтран, Скорелло, Садовски, Холзман, Бронтман. Селит, Уолкер, Симкокс, Калан, Сантос, Манелли и Детонк. Напротив него футах в пятнадцати на полу между двумя обвязанными накидками телами их товарищей расположился Ричард Фарли. Прямо перед ним и Брандтом тихо стонал раненый Муди. Тайсон наклонился к Брандту и шепнул ему:

– Он до утра оправится?

Брандт ответил тоже шепотом:

– Боюсь, как бы заражения крови не было, а в остальном он в порядке.

Тайсон нагнулся вперед и спросил Муди:

– Ну как ты, парень?

Находясь под действием инъекции морфия, Муди ответил не сразу.

– Он... лейтенант... мне и плохо и хорошо... отправьте меня домой...

– Хорошо, – ответил Тайсон. – Домой так домой.

– Подпишите приказ.

– Хорошо. Мы с Доком оба подпишем приказ.

– И Браудер тоже пусть подпишет.

– И Браудер.

– А не обманете?

– Нет. – Тайсон шепнул Брандту: – Домой его?

– Нет, – ответил Брандт. – Через несколько недель будет годен к строевой. Рана неглубокая. Просто есть опасения насчет заражения крови.

Тайсон устало откинулся назад к сырой стене и затянулся сигаретой. Четыре длинных пулеметных ствола, казалось, смотрели ему прямо в глаза. Потом Детонк развернул один пулемет в направлении Хюэ, Садовски – в противоположную сторону, к деревне Ань Нинха. Тайсону были видны вспышки и огненные росчерки в ночном небе отражавших воздушный налет зениток. Он подумал, что когда двое сержантов во взводе начинают одновременно командовать своими подчиненными, это до добра не доведет.

Скорелло тихо обратился к Брандту:

– Док?

– Да.

– Они начнут вонять?

– Конечно. Они же мертвые, – ответил Брандт.

– А мы не можем их вытащить наружу?

Сырой воздух прорезал голос Фарли:

– Нет! Звери съедят их.

Брандт невозмутимо инструктировал:

– Положите каждого в двойной мешок, потом обмотайте двумя накидками крест-накрест. Хотя даже и в этом случае гарантии нет.

Несколько человек подошли к трупам Кейна и Петерсона и сделали все, как приказал Брандт.

Тайсон загасил окурок и нащупал рукоятку пистолета в кобуре. Интересно, знают ли они, что Келли отдал ему пистолет. Он задумался над тем, стоит ли ему сейчас воспользоваться им или же подождать более удобного момента. Он слышал нарастающий гомон голосов, и у него возникло чувство, что он смог бы прекратить раздражающий его шепот одним выстрелом. Он незаметно вытащил из заднего кармана брюк полевой журнал, вытянув при этом ноги вперед, расстегнул ворот рубахи и засунул его за пазуху.

Казалось, ночь никогда не кончится. За это время все поменяли носки, просушив предварительно ноги и проветрив свои задохнувшиеся от сырости ботинки. На зажженном сухом спирте солдаты вскипятили воду в эмалированных кружках. Запах чая, кофе и какао, соединенный с ядовитым дымом таблеток и смрадным духом, шедшим от семнадцати человеческих тел, наполнил бункер.

Ребята затеяли было карточную игру, но быстро бросили. Несколько солдат сидели у пулеметов, другие вышли наружу помочиться или прочистить кишечник. Из включенного радио доносился хриплый голос диктора. Каждые полчаса радист Браудера вызывал взвод на связь.

Тайсон почуял едкий запах местной марихуаны, но посчитал, что его нынешнее положение не дает ему права ни на какие аресты. Наоборот, чем больше они курили, тем больше ему это нравилось. Он достал фляжку с виски из рюкзака, глотнул и передал ее Келли. Келли тоже немного выпил. Фляжка пошла по кругу и, дойдя до Брандта, оказалась уже пустой. Кто-то сказал: «Может быть, нас здесь и не накроют», а потом рассмеялся. Несколько человек подхватили, но Тайсон сразу понял, что смех притворный.

Из радио донеслись позывные:

– Мустанг первый, это шестой, – говорил радиооператор Браудера. – Позовите вашего шестого к моему шестому.

Келли колебался, затем передал радиотелефон Тайсону. В бункере все затаились, когда послышался голос командира роты:

– Первый, это шестой. Мне нужно сообщить Большому шестому подробности вашего боя.

Тайсон облизал запекшиеся губы и взял трубку.

– Роджер, можете подождать до утра? Мы здесь прячемся.

– Роджер, вас понял. Я извещу командира батальона. Как люди?

– Роджер, вокруг бункера большое движение. Если нам придется завязать бой, мы громко заявим о себе.

Во всяком случае, отсиживаться не станем, – продолжал Тайсон нетерпеливым голосом.

– Роджер, не теряйте головы. Светает.

– Хорошо. Конец связи, – не дослушав последние слова Браудера, Тайсон передал трубку Келли.

Келли отодвинул в сторону радиотелефон и изложил свою версию относительно случившегося в госпитале:

– Когда мы приблизились к больнице, нас встретил сильный огонь. Петерсона и Муди ранили. Мы нашли укрытие, и завязалась перестрелка. В здании находились значительные силы противника. Мы не знали, что это больница, да, лейтенант?

Голос Тайсона глухо отдавался в бетонных стенах бункера:

– Да, в здании скрывался многочисленный отряд противника. Я решил перейти в наступление. Короткими перебежками мы продвигались к объекту. Проникнув внутрь, мы стали выбивать врага из помещений госпиталя. Садовски, повтори.

– Проникнув внутрь, мы стали выбивать врага из помещений госпиталя. Детонк, теперь ты.

– Мы проникли внутрь и стали выбивать врага из помещений госпиталя. Белтран?

– Мы проникли в госпиталь и выбили врага из всех помещений. Калан, давай.

Весь взвод повторял одно и то же, а Тайсон внимательно слушал. И так строчка за строчкой проговаривалась каждым, пока в памяти солдат навсегда не отложились мельчайшие подробности мнимого боя.

Часы проходили то в полной тишине, то за детальным уточнением того, что происходило внутри госпиталя. Тайсон обратил внимание, что прорезиненные накидки, обмотанные вокруг трупов, от сильного ветра надувались, как воздушные шары. Он заметил также, что его люди погрузились в состояние, подобное летаргии, – естественный результат переутомления, марихуаны и постстрессового поведения. К тому же они казались весьма восприимчивыми к его словам. Время работало на Тайсона. Час за часом он возобновлял контроль не только за ситуацией, но и за действиями членов взвода.

Занялась ложная заря – одна из особенностей тропиков, – чуть осветив пулемет, установленный в восточном направлении, потом наступила кромешная тьма, самое непроглядное время суток.

– Здание полностью сгорело, – сказал Тайсон, – и не представлялось возможным найти человеческие останки или какое-либо оружие. Но я насчитал до пожара двенадцать убитых вражеских солдат.

Келли повернулся к Садовски:

– Как тебе кажется? Нормально?

Садовски, прежде чем ответить, надолго задумался.

– А ты посчитал тех двоих, которых взорвал гранатой Калан?

– Я уже об этих двух докладывал, ведь так, лейтенант? – вставил Калан.

– Да, – ответил Тайсон. – Я посчитал их. – Он закурил сигарету и отпил немного тепловатой воды из фляги. – Мы преследовали бежавшего врага до Хюэ, но потом потеряли их из виду.

– Верно, – подтвердил Детонк. – Я случайно наткнулся на этот наполовину заросший бункер, и мы решили обследовать его.

– Мы подошли к нему поближе, – продолжал Белтран. – Уолкер бросил в него гранату, и после взрыва мы вошли внутрь.

– Бункер оказался пустым, – развивал мысль Уолкер, – мы решили передохнуть в нем, потому что очень устали.

Тайсон следил за стволами пулеметов. Ночь сдала свои права занимавшемуся дню. Дождь прекратился, и повсюду стояла странная тишина, которая бывает обычно после предрассветного отхода противника.

Тайсон пристально смотрел на порхающий мотылек пламени оплывшей свечи, потом поднялся и подошел к центру бункера, где в консервную банку был впаян огарок. Келли и Садовски пошли следом, к ним присоединился Детонк, затем остальные члены взвода. Тайсон вытянул руку вперед, а Келли положил на нее свою. Тайсон наблюдал, как боец, входивший в круг, освещаемый мерцающим пламенем, клал свою руку на руку товарища. Тайсон заглядывал в лицо каждому, точно не зная, какие чувства он испытывал к этим людям, но то,что в большей мере превалировала жалость, он не сомневался. Бен заговорил размеренным голосом:

– Мы даем слово солдата, брата, товарища по оружию, мужчины, друга и, может быть, христианина. И мы знаем, что мы подразумеваем под данной клятвой, которую даем на всю жизнь. Келли?

– Клянусь. Док?

– Клянусь. Садовски?

– Клянусь. Белтран?

~~

– Любой из нас мог настучать полковнику и заложить других, – сказал Фернандо Белтран, – но в ту ночь мы дали слово. Его мы должны были держать до самой смерти. Я никому не сказал, даже священнику, поэтому на мне тяжкий грех... убийство монахинь... И я должен молиться каждый день, чтобы Господь простил меня, когда придет мой час встретиться с ним. Если же он не даст мне прощения, тогда я буду проклят во веки веков. Это я сделал для нас.

Тайсон слушал их исповеди, потом резко оборвал:

– Хватит. Мы обсудим Брандта в следующий раз. – Он перевел разговор в другое русло. – Вы где остановились?

– Начальство распорядилось предоставить нам домик для гостей, – ответил Садовски. – Мы прибыли прошлой ночью, но твой адвокат попросил нас сделать тебе сюрприз.

– Я хочу пригласить вас всех в кубинский ресторан под названием «Викторс», – добавил Белтран. – А потом мы поедем за кое-чем в другое местечко. – Он повернулся к Тайсону, но Тайсон, опередив его, подмигнул первый. Белтран захохотал. – Да! Ты согласен?

– Я под домашним арестом. Но я могу пригласить вас в офицерский клуб сегодня вечером.

– Они не пропустят рядовых, лейтенант, – улыбнулся Калан.

– Пропустят, если это означает рядовой гражданин, – махнул рукой Тайсон.

Кое-кто усмехнулся. Они еще побеседовали немного. Дверь распахнулась, и вошел Корва. Он внимательно осмотрел присутствующих, и его взгляд остановился на Тайсоне.

– Еще один вшивый офицеришка, верно, Винс? – выкрикнул Садовски.

Корва улыбнулся.

– Да, Ски. Я был старшим лейтенантом, пехотинец. Наша двадцать пятая дивизия называлась «Молния джунглей». Самое подходящее название для проклятущего Вьетнама.

Дружеский хохот, вопли одобрения огласили зал.

– Военно-воздушная дивизия считалась самой боевой, и это вы должны знать, если по-настоящему воевали во Вьетнаме, – сказал Белтран.

Калан добавил:

– Вьеты накладывали в штаны, когда видели приближение дивизии.

Корва указал на эмблему на рукаве Тайсона, на желтом фоне которой чернела голова лошади над идущей наискось полосой.

– Видите это? – Он пощелкал пальцами по голове лошади. – Это та лошадь, на которой вы никогда не ездили... – Корва провел пальцем по диагонали. – А эту линию вы не смогли удержать. А желтый цвет говорит сам за себя.

– Враки все это! – рявкнул Садовски.

– Чтоб тебя... – не стал продолжать Калан.

– Что за унижение? – не удержался Уолкер.

Корва потер руки.

– Это шутка. Старая армейская шутка. Все завидовали тем, кто служил в воздушно-десантной дивизии.

– Ты чертовски прав, – сказал Калан.

Корва взглянул на часы.

– Ну, пора. – Чуть наклонив голову, он обратился к пятерым ветеранам: – Я был бы вам очень признателен, если бы вы побыли здесь, хотя не уверен, что мне удастся заглянуть к вам.

Тайсон встал, то же самое сделали остальные. Белтран достал из кейса бутылку рома и щедро налил каждому в кофе.

– Краткий тост, джентльмены. – Он поднял хрупкую чашку мясистой рукой с видом человека, привыкшего к светским раутам: – Я пью за погибших, да простит меня Бог, но я не могу упомнить их всех по имени.

Они выпили.

– Удачи, лейтенант! – сказал Уолкер.

Корва поставил чашку на стол и ловко подхватил свой кейс.

– Ну, в долину смерти скачет первый полк.

Тайсон крепко пожал руку каждому и последовал за Корвой. В коридоре адвокат заметил:

– Приятно видеть такое спаянное подразделение.

– Это невероятно после почти двух десятилетий.

– Да, неужели? На суде это нам ничем не грозит. Вы были приятно удивлены?

– Я хотел из вас душу вытрясти.

– Но вы выглядели так, будто вам хорошо в их обществе.

– Ну... как сказать... мне былоприятно увидеть их снова, хотя сначала я не знал, куда деться от неловкости.

– Мне они показались очень сплоченным коллективом.

Тайсон молча сделал несколько шагов, потом сказал:

– Они все убийцы.

– Это верно, но они нашиубийцы.

Они медленно поднялись по лестнице и остановились перед дверью приемного зала, называемого Стоунуолл Джексон.

– Когда войдете, смотрите каждому в глаза, – сказал Корва. – Полковника Гилмера приветствовать необязательно. Наш стол справа от входа. Вопросы есть?

– Как только меня сюда занесло?

– О, вы проделали долгий путь. – Корва открыл дверь, и они вошли.

 

Глава 40

Огромный красиво убранный зал с натертым до блеска паркетом предназначался для светских приемов и вечеров без женщин или без мужчин. Торцовая стена была выложена кирпичом, дополнением которой являлся камин, сработанный из грубых камней. Другие же стены обшили панелями темного дерева. По обеим сторонам торцовой стены вились арочные переплеты окон, а прямо над камином висел портрет Джексона, которого случилось принимать в Форт-Гамильтоне перед его поездкой на рабовладельческий Юг.

Перед камином было небольшое возвышение, а за ним стоял полковник Фарнли Гилмер. По правую руку от Гилмера поставили стол для бриджа, за которым сидела майор Карен Харпер.

Тайсон и Корва заняли свои места за длинным банкетным столом у правой стены зала. Прямо напротив них за таким же столом разместились полковник Пирс, майор Вейнрот и капитан Лонго. Слева от присяжных Тайсон заметил секретаря суда – хорошенькую молодую блондинку, она была настолько сексуальна, что не вызывала никаких желаний, кроме одного. Блондинка примостилась за раскладным столиком бежевого цвета, напомнившим Тайсону трибуналы времен вьетнамской войны. Пожалуй, кроме военной формы, этого столика и, может быть, портрета Джексона, ничто не говорило о том, что в этом месте собрались праздновать правосудие.

Банкетные столы застелили белыми льняными скатертями. Тайсон уловил запах пива и сигаретного дыма.

В задней части зала было наскирдовано около сотни складных стульев. Один из них стоял между столами защиты и обвинения лицом к подиуму. Это, как догадался Тайсон, было место для дачи свидетельских показаний. Американский флаг в пирамиде служил выгодным фоном для сидящей перед ним Карен Харпер.

У двери, подбоченясь словно на параде, гордо стоял молодой чернокожий сержант. Он был при оружии, хотя сам Тайсон, выступая свидетелем на трибуналах, не видел, чтобы кто-то, призванный следить за порядком во время судебного разбирательства, носил оружие или надевал пилотку.

Тайсон обратил внимание, что присяжные, защита и группа следователей разместилась как можно дальше друг от друга, с тем чтобы мнение, высказанное в маленьком кругу единомышленников, не разносилось по всему залу.

Полковник Гилмер посмотрел на часы.

Тайсон взглянул на Карен, но она что-то читала, положив бумаги на колени.

Пирс, Вейнрот и Лонго, сдвинув головы, совещались.

Секретарь приготовилась внимать и уже оставила на бумаге несколько стенографических знаков.

Винсент Корва делал пометки в своих бумагах. Потом, положив карандаш, наклонился к Тайсону и шепнул:

– Итальянцы посылали вместо снарядов презервативы. Почему вы не получили их?

– Доброе утро, – сказал полковник Гилмер. – Мы собрались здесь, чтобы провести официальное расследование по ряду обвинений, выдвинутых против лейтенанта Бенджамина Тайсона, определяемых 32-й статьей «Кодекса военных законов». – Полковник посмотрел на Тайсона. – Лейтенант, вам сообщили о вашем праве быть представленным гражданским адвокатом не за счет Соединенных Штатов, или же военным адвокатом по вашему выбору, или военным адвокатом, назначенным военной адвокатурой в Форт-Диксе. Вы заявили, что желаете быть представленным мистером Винсентом Корвой, жителем Нью-Йорка.

Тайсон какое-то мгновение рассматривал Гилмера. Он выглядел лет на шестьдесят: короткий ежик седых волос, мужественное лицо, но при этом странно бессмысленное выражение глаз.

– Пусть в протоколе ведения суда отметят, – продолжал Гилмер, – что мистер Корва присутствует здесь. – Гилмер перевел взгляд на Корву. – Мистер Корва, я бы попросил вас выйти вперед и зафиксировать свое присутствие, расписавшись на трех экземплярах официального документа.

Корва встал и подошел к столу Харпер. Они обменялись парой слов, которые Тайсон не смог расслышать, и майор подала Корве офицерский рапорт.

Тайсон поймал на себе меланхоличный взгляд полковника Пирса. На вид он казался не старше пятидесяти, молодой полковник. У него были пышные темно-каштановые волосы – чуть длиннее, чем разрешалось по уставу. Для чтения документов он держал при себе две пары очков, но Тайсон не раз видел его читающим с одного и того же расстояния без них. Цвет его лица был поразительно красным, и Тайсон не мог понять, от длительного ли это пребывания на солнце или же от высокого кровяного давления.

Корва вернулся за стол и занял свое место. Полковник Гилмер приступил к процедуре ведения суда и начал зачитывать выдвинутое обвинение, время от времени поглядывая на Тайсона:

– Лейтенант, я хочу напомнить вам, что моя обязанность в этом деле как офицера, ведущего расследование по статье 32-й, заключается в тщательном и беспристрастном раскрытии фактов, с тем чтобы определить истинное положение вещей и выяснить, соответствует ли оно выдвинутым обвинениям. Я также подумаю над правильным изложением обвинений и сделаю рекомендацию относительно порядка их изложения. А теперь я прочту вам обвинения, которые мне вменили в обязанность рассмотреть. Нарушение «Кодекса военных законов», статья 118-я, убийство. Параграф первый. – Гилмер продолжил чтение длинного витиеватого предложения первого параграфа. Тайсон же вместо того, чтобы усердно слушать, сконцентрировал свое внимание на майоре Джудит Вейнрот.

Тайсон прикинул, что она приближалась к сорокалетнему рубежу. На пальце он не увидел обручального кольца, хотя, решил он, это ни о чем еще не говорило, военная форма сидела на ней просто ужасно, и Корва был абсолютно прав насчет того, что ей не помешало бы заглянуть в косметический кабинет гарнизона. Его поразило также строгое выражение лица, свойственное женщине, полностью погруженной в профессиональные дела. В то время как он смотрел на Джудит, Пирс шепнул ей что-то на ухо, и она улыбнулась неподражаемо милой улыбкой маленькой девочки, до неузнаваемости преобразившей ее лицо. Но улыбка так же внезапно исчезла под маской угрюмости.

Гилмер закончил читать уточнения.

– Лейтенант Тайсон, сейчас вам покажут детальное изложение предъявляемых вам обвинений.

Карен Харпер поднялась и застучала каблучками по зеркальному от мастики паркету. Она вручила Тайсону обвинительный документ. Тайсон взял его и, повернувшись к Корве, сказал громко, чтобы услышали все:

– Разве нам одного недостаточно?

– Вы всегда можете воспользоваться лишним экземпляром, – спокойно ответил Корва.

Блондинка захихикала, Гилмер же едва сдерживал раздражение. Харпер тоже, казалось, покоробили эти слова, и она посмотрела на Тайсона так, чтобы он понял это.

Гилмер выжидал целую минуту, предположив, что Тайсон захочет ознакомиться с документом самостоятельно. Вместо этого Бен смотрел на капитана Лонго. Сальватору Лонго было около тридцати, и, вероятнее всего, он не так давно закончил юридическую школу. Превосходно скроенный мундир плотно облегал широкие плечи, а стильная стрижка подчеркивала жизненную силу черных вьющихся волос. Такой сильный загар, как у него, можно было увидеть лишь у тех, кто много занимался водным спортом. Тайсон решил, что, пожалуй, он некрасив, но, без сомнения, имеет успех у женщин.

Гилмер откашлялся.

– Лейтенант Тайсон, я советую вам не делать никаких замечаний относительно совершенного преступления, поскольку любое заявление может быть использовано против вас во время судебного процесса. Вы имеете право хранить молчание, но можете свидетельствовать под присягой или без нее, а также представить все, что хотите, в защиту для смягчения вины и уменьшения тяжести наказания. Следовательно, любые ваши заявления я буду считать показаниями, как если бы их дали под присягой другие свидетели. – Полковник Гилмер налил себе стакан воды.

Корва шепнул Тайсону на ухо:

– Какие пять слов услышит негритос, когда напялит на себя костюм-тройку?

– Что?

– Не изволит ли обвиняемый подняться?

Тайсон прикрыл ладонью рот и тихо буркнул:

– Прекратите!

Гилмер поглядывал с нарастающим нетерпением на стол защиты.

– Лейтенант Тайсон, удостоюсь ли я вашего внимания?

– Так точно.

– Хорошо. Ваш защитник мистер Корва и государственные прокуроры полковник Пирс, майор Вейнрот и капитан Лонго перед судом получили копии вашего досье. В нем имеются заявления, данные доктором Стивеном Брандтом под присягой...

Корва встал.

– Возражаю.

Полковник Гилмер недоуменно наморщил лоб.

– С чемвы не согласны, мистер Корва?

– Я возражаю против употребления слова «врач» в отношении Стивена Брандта.

– Разве... Стивен Брандт не является медицинским работником?

– Может быть, и является, полковник. Но это не относится к данному делу. Во время предполагаемого инцидента, который произошел почти двадцать лет назад, Стивен Брандт был младшим сержантом. Если мы заморозили лейтенантское звание моего клиента, мы с таким же успехом можем обращаться к Брандту по его армейскому званию. Или же мы можем называть его «мистер» на этом и последующих судебных разбирательствах. Я думаю, вы понимаете мою точку зрения.

Полковник Гилмер, казалось, пытался это сделать, сосредоточенно глядя на адвоката.

Встал полковник Пирс.

– Мистер Корва... правильно я к вам обращаюсь? МистерКорва? Или же вы предпочитаете называться синьором?

Вейнрот и Лонго засмеялись. Невозмутимый Корва ответил:

– Ты можешь называть меня Винс, Грэм.

Стенографистка невольно прыснула от смеха.

Гилмер выглядел так, словно порывался ударить молоточком по гонгу, но, увы, гонга у него не было, равно как и молоточка.

– Думаю, джентльмены, – сказал он, – это не играет роли в слушании дела, проходящего по статье 32-й. Что вы скажете на этот счет, полковник Пирс?

– Считаю возражения мистера Корвы беспочвенными и маловажными. Если он видит нечто предосудительное в подобном обращении к мистеру Стивену Брандту из-за своего клиента, тогда я смею предположить, что он проявляет излишний пиетет по отношению к медицинскому персоналу. Я, например, считаю этих Гиппократов напыщенными, равнодушными и корыстолюбивыми типами.

Гилмер повернулся к Корве.

– Интересно, повторил бы это полковник Пирс в присутствии главного свидетеля? – спросил тот.

На этот раз улыбнулся и Гилмер. Карен Харпер встала и тихо подошла к нему сзади. Они о чем-то посовещались вполголоса.

– Майор Харпер сообщает мне, – сказал Гилмер, – что лейтенант Тайсон не раз обращал на это внимание во время предварительного расследования. Поэтому мы признаем, что у обвиняемого есть основания возражать против того, чтобы Стивена Брандта называли доктором в последующие дни слушания. Следовательно, с этого момента мы будем обращаться к Стивену Брандту не иначе, как «мистер». Вопрос закрыт.

Полковник Гилмер старался казаться невозмутимым.

– В деле по расследованию вышеуказанного инцидента содержатся данные под присягой заявления мистера Стивена Брандта, мистера Ричарда Фарли, мистера Пола Садовски, мистера Энтони Скорелло, мистера Фернандо Белтрана, мистера Ли Уолкера и мистера Луиса Калана. В дело также подшито заявление неприсягавшего мистера Эндрю Пикара. Здесь представлены относящиеся к делу документы, письма и другие материалы по имевшему место инциденту. – Гилмер вопросительно посмотрел на Корву. – Вы согласны?

– Да, сэр.

– Я не намереваюсь вызывать в качестве свидетелей мистера Брандта и мистера Фарли, – продолжал Гилмер, – скорее, я приму во внимание заявления, данные ими под присягой, при составлении рекомендации. – Гилмер обратился к Тайсону и Корве. – И хотя я, повторяю, не намерен вызывать в суд мистера Брандта и мистера Фарли, чьи заявления я обязательно учту, я не могу лишать вас права воспользоваться возможностью перекрестного допроса по тем пунктам, которые отсутствуют или недостаточно освещены в их письменных заявлениях. Кроме того, если обвиняемый пожелает, я устрою с этой целью явку этих свидетелей на судебное заседание. Вы хотите вызвать мистера Брандта или мистера Фарли в качестве свидетелей?

Корва пошептался с Тайсоном.

– Мы могли бы попросить их присутствовать, однако это может продлиться неделю.

– Я думал, что это прокурору положено вызывать свидетелей обвинения, – сказал Тайсон.

– Нет. Разве вы не поняли? Он вызывает свидетелей обвинения или не вызывает их. Безусловно, он сначала советуется с присяжными.

– Я не свожу глаз с этого вот американского флага, чтобы не свернуть с пути истинного, – сказал Тайсон.

Корва улыбнулся.

– Ну что же, смотрите, если это поможет вам проверить верность нашей стратегии. Несколько минут назад Гилмер сказал вам, что вы можете представить доказательства. Смягчающие вину или могущие повлиять на уменьшение наказания. Вы уловили это?

– Да. Выходит, что я уже виновен и все ждут, чтобы я просил прощение за содеянное.

– Да. Вот в таком ключе. Я рад, что вы не теряете сообразительности. К тому же, если я вызову Брандта и Фарли, я могу подвергнуть их перекрестному допросу только по содержанию их письменных заявлений. А на суде я смогу докопаться до сути.

Тайсон кивнул.

– Я не хочу откладывать слушание на неделю. И так можно обойтись.

Корва поднялся.

– Сэр, запишите, что мы не принимаем заявления присягнувших мистера Брандта и мистера Фарли в их отсутствие. Мы хотели бы использовать свое право на перекрестный допрос.

Полковник Гилмер обратился к Карен Харпер:

– Отметьте заявление мистера Корвы как вещественное доказательство под пунктом 6А. – Он повернулся к Корве. – Я приму во внимание вашезаявление.

– Надеюсь, полковник, вы также примете во внимание характер и серьезность этих обвинений и вызовете на перекрестный допрос других свидетелей. Вообще-то не принято в деле, подобном этому, брать в расчет только письменные заявления.

Лицо Гилмера слегка покраснело.

– Хорошо. Так вы хотите вызвать их на допрос или нет?

– Нет, сэр. Я думаю, вам следует вызвать их и допросить прямо здесь, в присутствии обвиняемого. Но если вы считаете письменные заявления достаточно убедительными для того, чтобы выдвинуть обвинение в убийстве, тогда пусть будет так. Я только желаю, чтобы зафиксировали мое недоумение по этому поводу.

Гилмер не спускал глаз с Корвы.

Пирс встал.

– Если полковник позволит, то я тоже прошу зафиксировать мое недоумение по поводу того, что защитник задает вам не касающиеся сути дела вопросы.

Корва лукаво улыбнулся Пирсу.

– Полковник сам о себе позаботится.

Тайсон, победоносно улыбнувшись, сел. По правде говоря, он был доволен собой, как никто другой. Он взглянул на стенографистку и увидел, что ее тоже очень забавляет этот балаган. Она оторвалась от машинки и поймала его взгляд. Девушка улыбалась.

Полковник Гилмер стоял за кафедрой и постукивал пальцами по деревянной панели.

– Пожалуйста, займите свои места. – Он выразительно посмотрел на Корву. – Вы хотите, чтобы здесь присутствовали Брандт и Фарли? Да или нет?

– Нет, сэр.

Тайсон наклонился к Корве.

– Почему вы всем яйца крутите?

Корва, не спускавший глаз с Пирса, громко ответил на поставленный Тайсоном вопрос:

– Я хочу, чтобы Пирс знал: Винни Корва снова вернулся в город. А что касается закрутки яиц Гилмера, то надо дать ему понять, что если идет суд, то защитник станет бороться за любую форму справедливости. Это, может быть, заставит задуматься сидящих там, наверху, об открытом судебном заседании.

– Могу я закурить? – спросил Тайсон.

– Почему бы и нет? Вон Гилмер с Пирсом дымят вовсю.

Тайсон достал длинную толстую сигару, подаренную ему Белтраном, и раскурил ее. Тяжелый сигарный дым медленно потянулся вверх.

Гилмер на минуту задумался, размышляя над тем, запретить Тайсону курить или нет. Он напрягся, подавляя в себе раздражение, потом вернулся к своим обязанностям.

– Лейтенант Тайсон, у вас есть право вызывать на допрос свидетелей защиты и дать свои показания. Я устроил явку этих свидетелей в суд по вашей просьбе. Если вам потребуются дополнительные свидетели, я помогу устроить их явку в суд или же дачу их показаний относительно вашего дела.

Бен заметил, что майор Вейнрот разгоняет дым папкой. Она поднялась.

– Полковник Гилмер, могу я попросить, чтобы в зале не разрешали курить?

Гилмер посмотрел на Тайсона.

– Вы хотите докурить эту сигару, лейтенант?

Тайсон встал.

– Боюсь, что да, сэр.

– Тогда устроим десятиминутный перерыв. Желающие могут курить в коридоре.

Тайсон и Корва вышли в коридор, провожаемые взглядом майора Вейнрот, которая поспешила в комнату отдыха. Корва сказал:

– Это было бесчеловечно с вашей стороны.

– Вы же сказали, что я могу закурить.

– Я-то думал, вы курите сигареты.

– Это Белтран подарил мне. Ну, так какие у нас дела, Винс?

– У нас все не так уж и плохо. Гилмер озлобился, и я даже немного пощекотал нервишки Пирсу.

– Это здорово. Винс. Вы хотите прямо сейчас убедиться, что они могут освободить меня?

– Главное – в первую очередь. Остальное терпит.

Дверь зала распахнулась, и на пороге появилась Карен Харпер. Помешкав немного, она все же подошла к ним.

– Здравствуйте, мистер Корва, лейтенант Тайсон.

– Как вас только не воротит от этого дела? – спросил Тайсон.

Вместо ответа она задала вопрос:

– А вы оба, я смотрю, довольны собой?

– О да, майор, – отозвался Корва. – Шутовские процессы требуют шутовского поведения.

– Это очень серьезное дело и... Я считаю, вы оказываете своему клиенту плохую услугу.

– Позвольте мне самому заботиться о моем клиенте. Ваши отношения с ним закончились.

Брови Тайсона от удивления взлетели вверх.

Она повернулась к Бену, они заглянули друг другу в глаза.

– Я настояла на том, – заметила она наконец, – чтобы сегодня свидетельствовал в суде Эндрю Пикар. Надеюсь, моя настойчивость прольет свет на это дело.

Тайсон бросил окурок на пол и раздавил его каблуком.

– Иногда я думаю, что вы единственный человек, который хочет правды, и ничего, кроме правды.

– Я также не уверена, что это правильно. Но если это так, тогда все остальные не правы. К тому же, если вы решили сами высказаться, тогда почему бы вам не прояснить, как умер Лэрри Кейн.

Тайсон сделал глубокий вдох.

– Я уже рассказывал вам, как умер Лэрри Кейн.

– Ну, подумайте об этом. – Она развернулась и пошла в комнату отдыха.

Пирс вышел в коридор и начал прохаживаться взад и вперед. Когда он поравнялся с Корвой, то оказался, как отметил про себя Тайсон, на целую голову выше его, а его мощная фигура, где-то фунтов на двести, полностью заслоняла тщедушную фигурку адвоката. Пирс неприятно улыбнулся.

– Знаете, что я забыл установить на том процессе? Сколько шаговдолжны были разделять дуэлянтов. После слушания я узнал, что пули, летящие в цель с десяти шагов, смертоносны и, следовательно, оружие, которым они пользовались, предоставляло угрозу для жизни. Проведенная вами аналогия насчет дуэли со спелыми помидорами впечатлила присяжных, но она была ошибочна.

– Возможно, полковник. Но вы ворошите историю, давно канувшую в Лету.Ну, с моей стороны была допущена небрежность.

– Нет, мистер Корва. Эту небрежностьдопустил я. С этого момента я буду более внимателен к вашим упущениям.

– Я уверен, что вы вынесли много полезного из того дела.

Полковник Пирс подарил Корве взгляд, который никак нельзя было назвать дружеским. Он мгновение смотрел на Тайсона, улыбнулся ему с каким-то скрытым ехидством, повернулся и зашагал по коридору.

Корва следил за ним.

– Просто одержимый человек. Ему надо следить за кровяным давлением.

– А в чем его одержимость. Винс?

– В отличие от ван Аркена, который, может быть, и является идеалистом, полковник Пирс – эготист. У него темперамент звезды теннисного спорта. Если он когда-нибудь проиграет процесс, то на долгие месяцы станет импотентом.

– Ох, тяжело же придется миссис Пирс!

– Не думаю. Видите ли, обвинение – это индивидуальный вид спорта, и если он проигрывает, то ему некого винить, кроме себя. Но он осторожно и тщательно выбирает себе дела. Более того, эти дела должны быть нелегкими, чтобы слаще была победа.

– Не то, что вы, Винс.

– Да уж.

– Но он выбрал мое дело и выбрал его, как только узнал, что вы будете моим защитником. Я-то думал, что вы в прошлый раз насмерть его напугали.

Корва улыбнулся и взглянул на часы.

– Ну что ж, пора возвращаться. И прекратите строить глазки блондиночке. Харпер злится на вас.

Они вошли в зал суда и заняли свои места. Через минуту появились Карен Харпер, майор Вейнрот и полковник Пирс.

– Давайте продолжим, – сказал полковник Гилмер. Он оглядел присутствующих с важным видом. – В добавление к заявлениям присягнувших свидетелей мы имеем заявление не дававшего присягу мистера Эндрю Пикара, чья роль в этом деле хорошо известна всем сторонам. Как офицер, ведущий расследование, я имею право вызвать мистера Пикара для дачи свидетельских показаний. Это делается в интересах правосудия, справедливости и завершения следствия. – Он посмотрел на Корву. – Надеюсь, вы понимаете, что мистер Пикар является моим свидетелем, а не государственным?

Корва встал.

– Я не вижу разницы между вами и правительством, полковник, но я охотно подыграю вам.

Полковник Гилмер хотел было объяснить различие, но по личным соображениям перешел к следующему пункту. Он обратился к Тайсону:

– Лейтенант, встаньте, пожалуйста.

Тот поднялся.

Полковник читал напечатанный текст:

– Лейтенант Тайсон, прежде чем продолжать слушание, я спрашиваю вас теперь же, имеются ли у вас какие-либо вопросы относительно вашего права хранить молчание о преступлении, в котором вас обвиняют; права сделать заявление под присягой или без нее: права использования любого сделанного вами заявления; нашего права на перекрестный допрос свидетелей обвинения или представления всего, чего хотите, в свою защиту, а также свидетелей защиты для смягчения вины и наказания.

Тайсона не переставало удивлять, кто же придумывал такие бесконечные предложения.

– Мой клиент попросил меня разъяснить ему, – ответил Корва, – почему ему предлагают делать заявления или давать показания для смягчения вины или наказания. Он говорит, что это все равно что просить извинение за то, о чем он никогда не говорил и чего никогда не делал. Надо заметить, полковник, что вопрос моего клиента поставил меня в тупик, и я думаю, что, может быть, кто-нибудь в этом зале даст на него ответ.

Полковник Гилмер откашлялся и снова вернулся к процессуальному сценарию.

– Я не могу продолжать ведение дела, пока не буду убежден в том, что обвиняемый понимает текст, который я только что прочел. Общая практика подобных дел, мистер Корва, показывает, что если подсудимого представляет защитник, то он... – За столом обвинения закашляли. – Защитник должен объяснить обвиняемому все непонятное заранее. Откровенно говоря, в моей практике не было такого, чтобы после прочтения данного предложения у подсудимого возникали вопросы.

– И тем не менее, – сказал Корва, – вина моего клиента еще не доказана. Давайте исходить из этого.

– Если полковник позволит мне... – поднялся Пирс. – Не в моих правилах помогать защите или обвиняемому в постижении собственных прав, но в интересах правосудия и справедливости я бы объяснил значение таких слов, как смягчение вины и наказания, применительно к этому процессу. – Он посмотрел Тайсону прямо в глаза. – Давайте рассмотрим детский пример. Предположим, лейтенант, вас вызвали к директору школы, подозревая в избиении некоего Томми Смита. А вы заявляете: «Я никогда не бил его, хотя он этого заслуживает». Вот это заявление и будет означать и защиту, и смягчение вины и уменьшение наказания.

– Звучит так, будто за мной признают вину, полковник, – бросил Тайсон.

Полковник Пирс улыбнулся. Тайсон наклонился к Корве.

– Он это серьезно?

– Мы находимся в Зазеркалье. Здесь все до единого чокнутые, и если мы здесь задержимся чуть дольше, то начнем верить им. Скажите этому засранцу, что вы поняли.

– Какому?

– Да... Гилмеру.

Тайсон посмотрел на полковника Гилмера.

– Полковник, я полностью понимаю и принимаю объяснение полковника Пирса, как и приведенный им пример того, как я могу извиняться за то, что я не совершал.

Гилмер кивнул, довольный, что вопрос разрешен. Тайсон и Корва сели на свои места.

– Мы обратили на себя всеобщее внимание.

– Мы слишком много на себя берем. Винс. Когда я вошел сюда, табло показывало, что они начали игру без нас и выиграли.

– Не паникуйте.

– Вы дали понять, – обратился к Корве полковник Гилмер, – что желаете вызвать в качестве свидетелей следующих лиц: мистера Пола Садовски, мистера Энтони Скорелло, мистера Фернандо Белтрана, мистера Ли Уолкера, мистера Луиса Калана. Я устроил явку этих свидетелей в суд за государственный счет. Мистер Корва, вы можете вызвать первых свидетелей, сообщив сержанту Лестеру, кого конкретно вы хотите пригласить.

Корва встал.

– Я не хочу вызывать никаких свидетелей. – Он сел.

Полковник Гилмер чуть не сорвался с кафедры, за которой стоял.

– Это же была ваша инициатива, мистер Корва, вызвать свидетелей защиты.

– Нет, сэр, это не было моей инициативой. – Корва бессмысленно черкал что-то на листке желтой бумаги.

– Мистер Корва, этих пятерых привезли сюда по вашей просьбе, – сказал Гилмер. – Государство оплатило их проезд, разместило на ночлег и кормит за свой счет. Если вы не собирались вызывать их для дачи свидетельских показаний в пользу своего клиента, почему государство должно нести ненужные расходы и заботиться о доставке их сюда?

Корва оторвался от своих рисунков.

– Полковник, правительство и страна послали этих пятерых во Вьетнам на год за казенный счет. Значит, и в Нью-Йорк они могут послать их на встречу ветеранов за счет налогоплательщиков. Небольшая компенсация.

Полковник Гилмер охрип от негодования.

– Мистер Корва, – закашлялся он, – я был слишком терпелив с вами. Если у вас не было намерения вызывать их сюда, тогда и не нужно было затевать вес это.

– Полковник, вызывать или не вызывать свидетелей защиты, решаем только я и обвиняемый, и сделать это мы можем в любое время. Я решаю не вызывать этих свидетелей.

Полковник Гилмер изящно поклонился.

– Безусловно, это ваше право.

Тайсон взглянул на сержанта Лестера, казавшегося сильно разочарованным, потом перевел взгляд на полковника Пирса, майора Вейнрот и капитана Лонго. Они скрывали свое разочарование немного лучше. Он посмотрел на Карен Харпер и поймал ее взгляд, но потом она отвернулась, поэтому Тайсон переключился на судебного репортера, которая снова улыбнулась ему. Так они смотрели друг на друга, пока полковник Гилмер не обратился к Бену.

– Лейтенант Тайсон, прошу вашего внимания.

– Слушаюсь.

– Вместо показаний свидетелей защиты я приму во внимание заявления, данные под присягой вышеуказанными свидетелями, если вы того желаете.

– Мы того желаем, полковник, – ответил Корва.

– Отлично. Хотите ли вы, чтобы я вызвал каких-либо других свидетелей, чьи имена не упоминались в списке свидетелей? Если да, тогда назовите мне их фамилии, место работы или адреса.

– Мы бы хотели вызвать следующих людей в качестве свидетелей защиты или объективных свидетелей: Дэниэла Келли, Майкла Детонка и франко-вьетнамскую монахиню, известную под именем сестры Терезы.

Полковник Гилмер, казалось, было готов к этому.

– У вас имеются их адреса, мистер Корва?

– У меня есть последние адреса, полковник. Думаю, и у вас они тоже есть.

– Да, вы правы. И я предпринял все попытки связаться с этими людьми, но безуспешно.

– Тогда мы не можем считать следствие законченным.

Полковник Гилмер потряс головой.

– Мистер Корва, поскольку нет способа, с помощью которого вы могли бы убедить меня или другого человека в том, что явка этих свидетелей поможет защите вашего клиента, то их отсутствие не ущемит прав вашего клиента. Прокурор с таким же успехом мог бы заявить, что они государственные свидетели. Отсутствующих свидетелей, не проявляющих признаков жизни в течение десяти, восемнадцати и даже двух лет, мы считаем ушедшими из жизни.

Корва не согласился.

– Я знаю, что в спецслужбах правительства работают агенты, не подающие признаков жизни десятки лет, но их тем не менее продвигают по службе и повышают в звании.

Сержант Лестер подавил смешок и нарочито громко закашлял.

– В интересах следствия и слушания дела, – продолжал адвокат, – я подам письменное ходатайство, если вы меня заверите, что правительство продолжит поиски этих свидетелей до тех пор, пока эти обвинения так или иначе не снимут.

Полковник Гилмер задумался на минуту, и Тайсона заинтересовало: а не о налогоплательщиках ли он снова вспомнил? Гилмер согласился:

– Это разумное предложение, и вы получите относительно него мои заверения.

– Спасибо, полковник.

– Я никогда не говорил, что хочу, чтобы их нашли, – сказал Тайсон Корве.

– Не беспокойтесь об этом. Это дополнение к драме.

– А если их найдут и они окажутся свидетелями обвинения?

– Ш-ш-ш... полковник Гилмер хочет говорить.

Гилмер прочистил горло.

– Лейтенант Тайсон, если вам известно о каких-либо военных наградах, которые по тем или иным причинам вам не удалось получить, составьте список теперь же.

– Мы, – вмешался Корва, – пытались заявить об этом в течение некоторого времени через майора Харпер, чтобы получить приказ о разрешении лейтенанту Тайсону носить Серебряный крест за мужество и храбрость во время военных операций против вооруженного противника 15 февраля 1968 года на подходе к городу Хюэ.

Полковник Пирс сказал своим коллегам достаточно громко, чтобы мог слышать каждый:

– Что он думает, черт возьми? Что это... церемония награждения?

Полковник Гилмер мельком взглянул на Пирса, а потом обратился к Карен Харпер:

– Майор?

Карен Харпер поднялась с места.

– Мистер Корва, я получила удостоверение на право ношение лейтенантом Тайсоном Серебряного креста.

Не веря своим ушам, Тайсон взглянул сначала на Корву, потом на Харпер.

– Приказ, очевидно, так и не был подан командующему дивизией или же начальство посчитало, что он уже был подписан, – продолжала она. – Во всяком случае, теперь документы в моем распоряжении.

Корва поднялся.

– Можно мне получить их в мое распоряжение?

– Конечно. – Она подошла к их столу и передала Тайсону большой конверт. – В добавление ко всем приказам о вашем награждении тут есть крест и ленточка.

– Спасибо, майор. Как разумно с вашей стороны добыть саму награду, – поблагодарил Тайсон.

– Не стоит благодарности. – Стоя спиной с залу, она торжественно улыбнулась, потом вернулась к своему столу.

Корва поддел Тайсона:

– Она достала ее для своего возлюбленного.

– Да отвяжись ты...

– Можно я краем глаза посмотрю, что в нем? – попросил Корва Гилмера. Он открыл конверт и высыпал на стол содержимое. Он прочел во всеуслышание документ о представлении Тайсона к награде за подписью капитана Роя Браудера. Дальше шло описание боя и героических действий награждаемого. Сухие штампованные фразы о доблести, самоотверженности, проявленных во время боевых действий, перемежались с рядом специфических военных терминов, и ни одного упоминания о госпитале. Наиболее важным Корве показалось то, что дата 15 февраля отмечалась в документе как время вступления в бой с противником.

Корва повертел в руках небольшую синюю коробочку и раскрыл ее. Внутри на кусочке белого атласа лежал Серебряный крест. Рядом находился маленький прямоугольник орденской ленточки с красной, белой и голубой полосками. Корва достал орденскую планку.

– Повернитесь.

Тайсон смущенно отбивался:

– Я... я не могу носить его, Винс.

Полковник Пирс не выдержал:

– Это вам не церемония награждения, мистер Корва.

Корва, не обращая внимания на прокурора, бережно прикалывал планку к двум рядам других на мундире Тайсона. Адвокат похлопал по знакам отличия своего клиента.

– Отлично. Настоящий герой. – Он поднялся и повернулся к Пирсу. – Полковник, лейтенант Тайсон ждал восемнадцать лет, когда армия найдет его крест. И вы могли бы подождать тридцать секунд, пока я приколю его.

Пирс хотел что-то возразить, но передумал и сел на место.

Корва сладким, вкрадчивым голосом поблагодарил Гилмера и Харпер.

– Примите мои поздравления, лейтенант, – сказал следователь Тайсону. – Теперь, если вы позволите...

– Простите, полковник, – перебил его Корва, – но я хотел бы особо подчеркнуть, что эта награда должна рассматриваться вами как доказательство, проливающее свет на некоторые факты, изложенные в обвинительном документе.

Полковник Гилмер не ответил.

Корва не отступался.

– Думаю, вам не следует разъяснять, что приказ о награждении и обвинительный акт – это два совершенно разных документа, относящихся к одному и тому же событию.

– Нет, – сказал Гилмер, – мне не нужно это разъяснять.

– Хорошо, – торжествовал Корва, – нужно быть очень осторожным, когда кому-либо предъявляешь обвинение в убийстве.

Полковник Гилмер шумно выдохнул. Он перевернул страницу лежащей перед ним книги.

– Лейтенант Тайсон, если у вас имеются какие-либо вещественные доказательства, которые вы еще не представили, вы можете представить их сейчас.

– У нас нет таких доказательств, – ответил адвокат.

– Есть ли у вас другие доказательства, которые бы вы хотели представить на рассмотрение суда?

Корва снова поднялся.

– Мы не имеем таких доказательств. И я должен подчеркнуть, что их также не имеет и прокурор. Я бы хотел, полковник, чтобы вы приняли во внимание, что правительство не установило официально или неофициально ни одной из тех смертей, зафиксированных в обвинительном акте. Более того, не найдено ни одного трупа, у суда нет в наличии ни одной фотографии трупа или же свидетельства о смерти, а также нет ни одного человека, который лично был знаком с кем-либо из предполагаемых жертв или мог бы дать в настоящее время показания о погибших. Я понимаю, что правительство не уполномочено проводить эксгумацию останков на месте происшествия для приведения доказательств убийства, однако надо же чем-то подтвердить то, что там была якобы сотня убитых.

Полковник Пирс встал. Суровая морщинка легла между бровей, губы сжались в тонкую линию. Он повысил голос.

– Мистер Корва, у правительства нет трупов, которые бы оно представило на суд в виде прямых улик для удовлетворения вашего любопытства или же для пущего убеждения вас в том, что в вышеупомянутом госпитале были убитые. Если вы...

Корва, поклявшийся выводить Пирса из себя, спокойно взирал на него своими по-рыбьи выпученными глазами. Он резко оборвал тираду Пирса:

– Я не говорю, что там не было убитых! Только что я прочел выдержку из приказа о награждении Серебряным крестом, в котором говорится о понесенных потерях в живой силе. И если у правительства нет трупов, то у защиты есть: Лэрри Кейн и Артур Петерсон, убитые при столкновении с вооруженным противником, полковник. И у меня есть свидетельства о смерти, в которых указано время, место и причина их гибели. До недавнего времени я даже знал, почемуони умерли. Теперь же, когда правительство пытается лишить этих людей – живых и мертвых – чести и достоинства, я этого не знаю. – Он сел.

Зал молчал. Тягуче текли минуты. Полковник Пирс с покорностью воска расплылся в своем кресле. Тайсона впечатляло сияние истины в глазах разгневанного Корвы. А тот, как отметил Бен про себя, не играл на сцене трибунала. Адвокат на самом деле был взбешен, потому что намеренно держал себя в неведении относительно подлинных событий 15 февраля. Он верил каждому слову документа о награждении Серебряным крестом.

Полковник Гилмер огляделся.

– У защиты есть еще что-нибудь сказать суду?

Корва отрицательно покачал головой.

– Нет, сэр.

– Хорошо. Тогда я бы хотел пригласить свидетеля Эндрю Пикара. – Он повернулся к сержанту Лестеру: – Пожалуйста, пригласите мистера Пикара.

Сержант Лестер отдал честь, ловко повернулся на каблуках и, чеканя шаг, вышел из зала.

Тайсон закурил сигарету. Корва выпил воды. Наклонясь ближе к Тайсону, он спросил:

– Как умер Лэрри Кейн?

Тайсон ответил просто:

– Я выстрелил ему прямо в сердце.

Казалось, что Корву это не особенно удивило.

Дверь чуть скрипнула, и вошел Эндрю Пикар. Он надел коричневый твидовый костюм, и Тайсон подумал, что его одежда немного опережает сезон, а весь его вид говорил о желании хорошо сыграть роль зрелого литератора. Сержант указал ему место перед кафедрой Гилмера, предназначенное для дачи показаний.

– Мистер Пикар, поднимите правую руку, пожалуйста, – сказал полковник Гилмер.

Пикар поднял.

Голос Гилмера набрал силу.

– Клянитесь говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Да поможет вам Бог.

– Клянусь.

– Пожалуйста, присядьте на стул.

Пикар подошел к одиноко стоявшему в конце зала стулу и сел лицом к Гилмеру.

– Пожалуйста, назовите свое полное имя, род занятий, местожительство.

– Эндрю Пикар, писатель, Блафф-Пойнт, Саг-Харбор, Нью-Йорк.

– Вы знаете обвиняемого?

Пикар посмотрел на Тайсона.

– Мы встречались однажды.

Гилмер перехватил взгляд и строго сказал:

– У меня есть ваше заявление, сделанное без присяги в присутствии майора Харпер. В связи с этим я прошу вас ответить на ряд вопросов на предмет вашего участия в этом деле, а также на вопросы, которые могут возникнуть у защитника обвиняемого и прокурора.

Пикар сел поудобнее, скрестив ноги.

– Я попрошу провести дознание, майор Харпер.

Харпер подошла ближе к Пикару.

– Мистер Пикар, делали ли вы какие-нибудь попытки подкрепить доказательствами то, что рассказывали вам мистер Брандт и мистер Фарли?

– Я искал других свидетелей, но не мог найти. Эти же рассказывали одно и то же, а для моих целей это было замечательно.

– Вы стремились показать зверства американских солдат во время битвы при Хюэ?

– Совсем наоборот. Я хотел... и показал... зверства коммунистов. Причем превеликое множество. Я сам был очевидцем некоторых.

– Но вы не видели, что происходило в госпитале Мизерикорд?

– Нет. В это время я находился в цитадели, в окружении.

– Вы что-нибудь слышали отом госпитале, пока находились там?

Корва встал.

– Мы не можем полагаться на показания с чужих слов, майор.

– Мистер Корва, – возразил полковник Гилмер, – здесь нет присяжных и строгие правила показаний допросов не действуют. Этот допрос носит неофициальный характер. Если он не будет таковым, я попрошу вас надолго удалиться из зала.

Пикар от души рассмеялся, заразив других своим искренним смехом.

Корва отвесил Харпер иронический поклон.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Спасибо. – Она впилась взглядом в Пикара, удерживая его внимание. – Слышалили вы что-нибудь о госпитале, пока были в Хюэ?

– Да. Только то, что больница была разрушена и сожжена и что европейцы и вьетнамские католики убиты. Такая новость нас застала в Хюэ. Вьеты и вьеты-буддисты не принимались в расчет так же, как местные пиявки. Может быть, так и не тактично говорить, но это правда.

– Проводилось ли в то время какое-либо расследование?

– Нет. Вы должны понимать, какая обстановка царила в Хюэ. Разрушение какой-то больницы не считалось Бог весть каким несчастьем. К тому же у нас у самих были проблемы. – Он на минуту задумался. – Жители Запада, находившиеся в Хюэ... как бы это выразиться?..

– Как вам угодно, мистер Пикар.

– Военные их считали пьянчугами, слизняками и меланхоликами.

– Поэтому история о возможном убийстве не произвела впечатления на американских солдат, как, к примеру, сражение под деревней Фулай?

Пикар покачал головой.

– Это ни для кого не было секретом. Несмотря на то, что я не очень лестно отозвался о европейцах, которые были в Хюэ во время тех событий, я считаю, что люди из батальона Тайсона знали, что разошлись не на шутку. Я думаю...

Корва встал.

– Мистер Пикар не был в том госпитале. Я возражаю.

– Я просто пытаюсь установить источник информации мистера Пикара, – пояснила Харпер.

– Тогда спросите его, от кого он услышал эту историю, вместо того чтобы позволять свидетелю заниматься свидетельством с чужих слов.

Харпер еще ближе подошла к Пикару.

– От кого и где вы услышали эту историю?

– Я услышал ее от сестры Терезы в больнице под Орлеаном во Франции. Это случилось где-то года два назад. Об этом существует запись.

– В какой больнице?

– Вы не поверите, но по-французски это звучит как Опиталь Мизерикорд.

– При каких обстоятельствах у вас зашел разговор о массовом убийстве в том госпитале?

– При мне была рукопись. Она увидела слово Хюэ.Это подтолкнуло ее к разговору о той войне. Я сказал ей, что тоже там был. Пока суд да дело, меня осенило, что в том злополучном госпитале произошло что-то дурное и даже преступное.

– Вы стали докапываться до истины?

– Да. Когда вернулся в Штаты, я попросил своего издателя отложить издание книги. Я достал адрес газеты дивизии и дал объявление. Прошел месяц. Я снова поместил объявление, а потом получил письмо от доктора Брандта из Бостона. Я поехал туда взять интервью.

– Брандт сначала отказывался назвать мне фамилии тех, кто мог бы подтвердить этот рассказ, – отметил писатель. – Единственное, что он сделал, – дал мне фамилию командира взвода Бена Тайсона, который, по его утверждению, жил на Лонг-Айленде в пригороде Нью-Йорка. В телефонной книге я нашел номер Бенджамина Тайсона и позвонил ему. Он сказал мне, что он не тот человек, которого я разыскиваю. Дело в том, что я не собирался вставлять эпизод о случившемся в госпитале в книгу и написал об этом Брандту. Вскоре приехал Брандт вместе с человеком по имени Ричард Фарли, с которым, как он сказал, связался через больницу от Управления по делам ветеранов войны, что в Ньюарке. Брандт еще раз дал мне понять, что Бенджамин Тайсон, проживающий в Гарден-Сити на Лонг-Айленде, и есть бывший командир взвода роты «Альфа». Он заявил, что абсолютно уверен в этом, но не стал объяснять, откуда это ему известно. Я вновь позвонил Тайсону, и вновь меня постигла неудача. Как бы там ни было, но я записал рассказ Фарли. Он был немного возбужден, но подтвердил изложенную Брандтом историю, суть которой в какой-то мере перекликалась с тем, о чем говорила монахиня. Я подумал тогда, что если это вранье, все откроется после выхода книги. Где-то в глубине души я ждал от уцелевших членов взвода преследований по закону за клевету. Но, как вы видите, никто не откликнулся... Хотя я предполагаю, что если бы Тайсон ушел от правосудия, тогда они выставили бы мне иск.

– Вы защищены страховым полисом?

– Нет... но это не значит, что я буду способствовать осуждению Тайсона, если вы это имеете в виду.

– Как вы думаете, – спросила майор Харпер, – что руководило Брандтом, когда он откликнулся на ваше объявление и сообщил свою версию случившегося в госпитале?

Пикар криво улыбнулся.

– Дав объявление в газету, я, сам того не подозревая, заставил его поверить, что уже знаю все о случившемся. Врачи – народ наивный. К тому же, я думаю, он хотел излить мне душу. Черт бы его побрал с его секретами, правда?

– Вы никогда не подозревали его в скрытых мотивах?

– Насчет того, чтобы подставить Тайсона? Да, подозревал. Но я не знаю, что толкало его на это, да мне и все равно.

– Почему Брандт назвал вам только одного из взвода, Фарли, я имею в виду, и больше никого?

– Фарли был единственным, чье местонахождение он знал, помимо Тайсона, конечно. Думаю, что ему легче было выяснить отношения с Фарли, чем с остальными, потому что он не знал, где их искать. Он никогда не называл мне других имен.

– А откуда он узнал, где проживают Фарли и Тайсон?

Пикар пожал плечами.

Стенографистка оторвалась от своих записей и спросила:

– Полковник, нужно ли в отчете указать, что свидетель пожал плечами?

Пикар рассмеялся.

– Нет, вы можете написать, что я сказал что-то вроде: «Откуда мне это знать? Спросите Брандта».

Майор Харпер продолжила допрос.

– Вы уже нашли свои записки, мистер Пикар?

– Я говорил вам, что все мои заметки и пленки с интервью были переведены на процессорный диск, а потом их случайно стерли. Боже, как бы я хотел на минуту заглянуть в них.

– Вы не сохранили дискету?

– Нет.

– Последние несколько вопросов, – словно подытожила майор, – я так и не поняла, как сестра Тереза смогла определить, к какому роду войск относился взвод, подозреваемый в массовом убийстве?

Пикар соображал.

– Она опознала дивизию... по шевронам на формах солдат. Всем известны шевроны первой дивизии. Вот почему я поместил объявление в дивизионной газете. Морская пехота не носила шевроны. Это делалось специально, чтобы враг не смог определить дислокацию соединений.

– Была ли сестра Тереза знакома с кем-либо из... тех людей?

Пикар медленно кивнул.

– Как я уже говорил по телефону, она узнала офицера – Тайсона, но называла его не иначе, как лейтенант. Я не мог добиться, чтобы она вспомнила его имя.

– Что она говорила о нем?

Пикар без суеты собирался с мыслями; прошло не менее пяти минут, прежде чем он осторожно ответил:

– Она говорила на трех языках сразу, вставляя то вьетнамские, то английские и французские слова. Она сказала, что он вошел в палату, где она пряталась. Увидев монахиню, он пощадил ее.

– Пощадил? – переспросила Карен. – А не спас ей жизнь? Согласно показаниям лейтенанта Тайсона и пяти других свидетелей, взвод спас жизнь некоторым людям, вынеся их из горящего госпиталя.

– Разве? Да, госпиталь горел, как сообщила мне монахиня. – Он помедлил. – Я не пытаюсь опорочить Тайсона... Мне трудно... я теряюсь в догадках насчет значения того слова, которое она употребила. Это на Французском. Sauver? Освобождать или спасать? Или она употребила epargner – щадить, жалеть или избавлять? Все дело в переводе, я думаю.

– Это важная деталь, несомненно. Но она не настолько важна, чтобы включать ее как эпизод в свою книгу.

Пикар впервые посмотрел на Тайсона.

– Допустил оплошность. Каюсь. Последнее не соответствует описанию случившегося, данному Брандтом и Фарли.

Харпер выдержала паузу, потом спросила:

– Вы говорили, что сестра Тереза упоминала слово «бак ши».

Пикар кивнул.

– Еще одна деталь, которую я просмотрел, но по уважительной причине. Я хочу поделиться... я был немного небрежен. Как бы я хотел, чтобы у меня сейчас оказались мои чертовы записи. Моя память начинает изменять мне...

– Так как же насчет «бак ши»?Под этим подразумевался медик? Стивен Брандт?

Пикар как-то странно вытянул шею.

– Она сказала, что также узнала бак ши...Военные медики и гражданский медперсонал ходили по школам, церквам, деревням. Так или иначе она описывает Брандта как... «ип homme qui viole les jeunes filles».He нужно быть знатоком французского, чтобы перевести это.

Харпер настояла:

– И все же я переведу: «Человек, который насилует малолетних девочек».

Пикар снова кивнул.

– Конечно, существует много интерпретаций этой фразы. У меня рука не поднялась вставить в книгу то, на чем санитар или фельдшер, называйте его как угодно, не был пойман...

Харпер закусила губу и с минуту смотрела на Эндрю Пикара.

– Рассказывала ли сестра Тереза что-нибудь еще о своих отношениях с лейтенантом Тайсоном?

Прежде чем дать ответ, Пикар вновь взглянул на Тайсона.

– Сестра Тереза рассказывала мне, что встречалась с лейтенантом в соборе Хюэ. Она знала, что бак шислужит во взводе лейтенанта, и она воспользовалась возможностью поговорить с ним о склонности его медика к несовершеннолетним девственницам. – Пикар оглядел зал. – Не думаю, чтобы эта сторона вопроса интересовала вас. Я расскажу, в чем совпадают рассказы монахини, Брандта и Фарли. Они сошлись на том, что американские солдаты преднамеренно, с жестокостью зверей расправились с больницей, битком набитой безоружными и беспомощными людьми.

– Мы можем это установить совершенно определенно, – сказала Харпер. – Но в этом грехе обвиняют только одного человека – лейтенанта Тайсона. Теперь мы выяснили, что его роль в предполагаемом преступлении не столь велика, как мы считали раньше или как вы дали понять в своей книге...

Пикар заговорил с убежденностью проповедника:

– Майор, я был морским офицером, и я знаю, какая ответственность лежит на Тайсоне. Если он не исполнил свой долг, с него следует взыскать, но не таким образом. Это... пародия на справедливость.

Полковник Пирс поднялся. Вслед за ним поднялся Корва, громко отчеканив:

– Если свидетель может давать показания с чужих слов, пусть он выскажет и свое мнение.

– Сядьте, – отрезал Гилмер. – Оба. Пожалуйста. Продолжайте, мистер Пикар.

– Я только хочу добавить, что доктор Брандт солгал мне насчет одной важной вещи. Я не верю, что Тайсон когда-нибудь давал команду стрелять в любого, кто находился в той больнице. Я думаю, что взвод лейтенанта поднял мятеж. Он был такой же жертвой, как любой другой в том госпитале. И члены его взвода тоже стали жертвами... жертвами войны, физического истощения и шока. Я думаю, если вы отыщете сестру Терезу, никто лучше нее не расскажет вам о действиях лейтенанта Тайсона в тот день.

Харпер осмелела.

– Почему же вы тогда не включили ни один из этих эпизодов в книгу, мистер Пикар?

– Я сам спрашиваю себя об этом и не нахожу ответа.

– Хорошо. А сестра Тереза поделилась с вами тем, каклейтенант Тайсон спас или пощадил ее?

– Нет. Вы должны понимать, что у нас были не только языковые проблемы, я ко всему прочему был болен и находился в плохом состоянии. Как мне хотелось бы, чтобы судьба еще раз послала мне возможность поговорить с ней.

– И нам тоже, – заметила Карен. Она глубоко вздохнула. – У меня нет больше вопросов.

– Обвинение будет допрашивать свидетеля? – обратился Гилмер к прокурору.

Пирс, казалось, не был готов к вопросу. Он пошептался со своими помощниками, затем встал и довольно льстивым голосом заявил:

– У нас нет вопросов.

Полковник повернулся к Корве:

– Защита будет допрашивать свидетеля?

Корва встал.

– У меня есть один вопрос к мистеру Пикару. – Адвокат пожевал губами, как бы собираясь с мыслями, потом посмотрел на Пикара. – Вы не были очевидцем событий, о которых всякий толкует по-разному, и, следовательно, ни защита, ни обвинение не могут утверждать, что вы их свидетель. Вы являетесь связующим звеном с сестрой Терезой. В связи с этим я спрашиваю вас. Совпадает ли история, услышанная вами от сестры Терезы, с той, которую вам поведал Стивен Брандт, в отношении роли обвиняемого в инциденте в госпитале?

– Нет, не совпадает.

– Спасибо. – Он перевел взгляд на Карен Харпер. – У меня больше нет вопросов.

Харпер то же самое повторила полковнику Гилмеру.

– Свидетель свободен, – объявил Гилмер.

Пикар нехотя поднялся и неторопливо подошел к столу защиты. Он сказал Тайсону чуть слышно:

– Вы немного староваты для этих погон.

– Скажите это армии.

Пикар улыбнулся.

– Удачи. – Он подошел к двери, которую для него придерживал сержант Лестер, и покинул зал.

Полковник Гилмер отпил немного воды из стакана. Карен Харпер вернулась на свое место.

– Почему обезьяна упала с дерева? – шепнул Корва на ухо Тайсону.

– Почему?

– Потому что подохла.

– Меня не надо больше забавлять, – отмахнулся Тайсон.

– Лейтенант, встаньте, пожалуйста, – обратился к Тайсону полковник Гилмер.

Тайсон встал, с грохотом отодвинув стул.

– Лейтенант Тайсон, в начале расследования я ознакомил вас с вашими правами: сделать заявление или хранить молчание.

– Насколько я понял, если я сделаю заявление, не присягнув, мне устроят перекрестный допрос по изложенным мной фактам, а не по другим вопросам, касающимся этого дела.

– Совершенно верно. Вы желаете сделать заявление в любой форме?

– Нет, сэр, – сказал Корва, чуть привставая с места.

– Да, сэр, – возразил Тайсон. – Я намерен его сделать, не присягая, я просто скажу с места несколько слов. Теперь, когда я все понял о подаче заявлений для смягчения вины и наказания без компрометации себя, я бы хотел заявить о следующем. Я хочу сказать вам, полковник Гилмер, что готов лицом к лицу встретиться с присяжными для того, чтобы очиститься, чтобы снять обвинения тем или иным образом. Но если вы решите не передавать дело в трибунал, тогда вы должны посоветовать высшему армейскому начальству, как публично восстановить мою репутацию и запятнанную честь. Снятие обвинений будет недостаточной мерой в исправлении этой ошибки. – Тайсон сел.

– Не думаю, – шепнул ему Корва, – что просьба о публичном извинении внушит вам любовь армии и генерала ван Аркена. Они, скорее, пойдут на перекрестный допрос, которого вы, кажется, так добиваетесь.

Полковник Гилмер устремил взгляд на прокурора.

– Желаете ли вы допросить лейтенанта Тайсона по поводу того, что он сказал?

– Нет, не желаю, но не могу оставить это заявление без замечания. – Пирс покраснел еще больше. – Наоборот, для того чтобы восстановить пашу репутацию в глазах армии, она должна снять с вас обвинения. Если у вас возникают проблемы в гражданской жизни, армию это не касается.

Тайсон хотел было встать, но Корва сильно дернул его за рукав.

Полковник Гилмер вопросительно взглянул на Корву.

– У защиты есть возражения?

– Нет, сэр.

Полковник Гилмер сверил время по своим часам и откашлялся.

– Целью данного расследования являлось установление сути обвинения и его детальное рассмотрение. Рекомендация расследования носит чисто консультативный характер и никоим образом не связана с властями, заказавшими ее. – Гилмер заглянул в свои записи. – При составлении рекомендации я учту не только суть проступка и свидетельские показания, но и послужной список обвиняемого, а также прибегну к такой политике, которую судебному следствию следует применять только тогда, когда обвинения снимаются, ни в коей мере не противореча военной дисциплине.

Полковник Фарнли Гилмер обвел взглядом царственно богатые владения форта.

– Рапорт и рекомендацию я передам властям, назначившим это расследование. Один экземпляр останется у обвиняемого. На этом судебное разбирательство закончено.

 

Глава 41

Бенджамин Тайсон пошел на последний круг по дорожке необъятного стадиона, расположенного за штабом гарнизона. Этим поздним сентябрьским вечером над землей стелился густой туман, скрывавший даже огни жилых зданий. Тайсон сбавил скорость и перешел на шаг, понимая, что сбился с дорожки.

Он пригляделся и увидел высокий белый флагшток, возвышавшийся как корабельная мачта над холмами. Взяв его за ориентир, он пересек тротуар и оказался на Ли-авеню. Трусцой он добрался до штаба.

С Тайсоном поравнялся джип военной полиции, и человек на заднем сиденье крикнул:

– Вы еще здесь, лейтенант? Упражняетесь?

Тайсон узнал голос. Он оглянулся.

– Вам бы тоже не повредило, капитан.

Капитан Галлахер хмыкнул.

– Раз уж вы двигаетесь в этом направлении, – крикнул он, – почему бы вам не зайти в штаб и не расписаться в журнале? Это всего лишь в двухстах метрах отсюда.

Тайсон промолчал. Он несколько раз менял скорость, вынуждая шофера джипа то тормозить, то разгоняться.

– Тогда возвращайтесь домой. И без шуточек. От ваших ночных пробежек нам не до сна.

Тайсон снова не ответил.

– Разве ваша жена не скучает без вас? – съязвил Галлахер.

– Отвяжись ты...

– Учти, лейтенант, я тебе скоро хвост прижму. – Потом добавил примирительно: – Я стараюсь быть полезным.

Тайсон наконец отозвался:

– Где-то совершается уголовное преступление, капитан, а вы здесь. Какая досада! Почему бы вам, как самому прозорливому полицейскому, не пойти и не раскрыть его?

Капитан Галлахер что-то бросил шоферу, и джип мгновенно исчез из виду.

Тайсон замедлил бег и повернул на дорожку, ведущую к штабу. Он вытер пот, застилавший глаза, и плечом толкнул стеклянную дверь.

Дежурным оказался уже известный по судебному заседанию сержант Лестер.

Молодой щеголеватый сержант привстал с места.

– Эй, лейтенант, как дела?

– Неплохо для человека, которого вот-вот посадят.

Лестер рассмеялся.

– Вы расписаться?

– Нет, сержант. Я ищу свою собаку.

– Сюда с собаками нельзя.

– Это как говорится. Где журнал?

– А... да... Он у подполковника Левина. Он у себя и хотел бы, чтобы вы доложились ему.

– Захочет ли он видеть меня в таком виде?

– Какая разница. Вам только надо приложить руку к голове. – Лестер, паясничая, отдал честь и засмеялся.

Тайсон поднимался по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки, и, миновав коридор, к изумлению двух женщин-служащих, вошел в кабинет адъютанта. Он громко постучал в дверь кабинета Левина.

– Войдите!

Тайсон распахнул дверь, подошел к столу подполковника и отдал честь:

– Лейтенант Тайсон явился для...

Левин небрежно ответил на приветствие, не дал договорить:

– Садитесь. Вы очень обросли.

– Так точно. – Тайсон устало плюхнулся в кресло. В комнате царил полумрак, и только бумаги на столе освещала длинношеяя лампа, оставляя лицо хозяина в тени.

Левин заговорил из тьмы:

– Вы уже несколько раз не расписывались.

– Так точно.

– Снова бегаете.

– Так точно. Тренируюсь для побега.

Подполковник рассмеялся. Он поднялся, подошел к сейфу и достал бутылку ликера и два стакана. Разлив напиток по стаканам, протянул один Тайсону.

Бен поставил свой ликер на край стола. Он рассматривал руки Левина, залитые электрическим светом. На пальцах левой темнели никотиновые пятна. Тайсон учтиво подождал, потом сам завел разговор:

– Что, много работы?

– Да, завтра праздник. Йом Кипур. День искупления. Я хочу закончить к завтрашнему полудню.

– Хорошо. Мой сын завтра тоже в школу не идет.

– Как дела дома?

– Как и следовало ожидать. Обихаживание парня и детские развлечения добавляют хлопот.

– Я знаю. У меня у самого три сына. Но они уже взрослые.

– Тоже военные? – Тайсон улыбнулся.

– Нет, что вы. Они этого вдоволь насмотрелись. Служба тяжело сказывается на семейной жизни. Один служил полтора года в Корее. Не всякая женщина выдержит такое. Надо очень доверять друг другу, чтобы расставаться на столь долгое время.

Тайсон подумал, а что, если его туда пошлют. Он отпил немного теплого ликера.

– Вот и осень, – заметил Левин. – Я всегда любил это время года, но как только начал стареть, с большим трепетом жду прихода весны и лета. «Теперь уже осень – время сбора урожая и долгого путешествия к забвению... вы построили свой корабль смерти, а?»

Тайсон прикончил ликер.

– Это прямой вопрос?

– Нет. Это отрывок из Д.Х.Лоуренса. – Левин взял из пепельницы окурок сигары и зажег его, спичка на секунду яркой вспышкой осветила его лицо. Волны дыма исчезли в темноте. – Что меня злит больше всего, так это то, что армии на самом-то деле не нужен,процесс. Они чувствуют себя каким-то боком обязанными прессе. Белому дому, конгрессу, которые составляют их бюджеты, бюджеты министерств обороны и юстиции и даже их юридическую службу.

Тайсон развернул клочок станиоли, в которой была завернута пачка сигарет и коробок спичек. Он закурил без разрешения.

– Вам не кажется, что в ношении сигарет в спортивном костюме есть что-то ненормальное?

Левин, казалось, не слушал, погруженный в свои мысли.

– Если бы это дело выплыло на поверхность восемнадцать лет назад, когда вы еще проходили действительную службу, то перед армией и вами было бы неограниченное право выбора. Но по иронии судьбы время сработало против вас. – Он добавил: – Право выбора ограничивается обвинением или необвинением в убийстве.

Тайсон потушил недокуренную сигарету.

– Я предложил им публичное извинение.

Левин криво улыбнулся.

– Армия не принимает извинений от своих офицеров, поэтому, я думаю, нам этого не дождаться.

– Странное правило.

– Мне нужно тут обсудить одно дело с вами. – Левин извлек крафтовский пакет из правого ящика стола и бросил его на стол. – Курьер из Форт-Дикса привез. Это... – он передал Тайсону пакет с напечатанной на машинке наклейкой, – ваш экземпляр рапорта полковника Гилмера. Если вы дойдете до третьей страницы, пункт семнадцатый, то увидите, что он порекомендовал судебное расследование в трибунале.

Не глядя на пакет, Тайсон положил его на стол.

– Генерал Питерс по совету судебной комиссии адвокатов согласился с рекомендацией. Вот... – Левин положил перед Тайсоном листок машинописного текста, – ваш экземпляр приказа о вызове вас в трибунал.

Тайсон положил листок под лампу и пробежал глазами краткий документ:

От генерал-майора Джорджа Питерса, командира воинской части, Форт-Дикс, Ныо-Джерси.

Заседание военного суда высшей инстанции назначается на 15 октября и пройдет в Форт-Гамильтоне, Бруклин, Нью-Йорк. Членами суда являются:

военный судья – полковник Уолтер Снроул;

присяжные заседатели – полковник Амос Мур, подполковник Стэнли Ласки, подполковник Юджин Макгрегор, майор Дональд Бауэр, майор Вирджиния Синдел, капитан Герберт Морелли, лейтенант Джеймс Дэвис;

состав обвинения – полковник Грехам Пирс, майор Джудит Вейнрот, капитан Салъватор Лонго;

защитник – Винсент Корва.

(Подпись) Джордж Питерс, генерал-майор вооруженных сил Соединенных Штатов.

Тайсон положил листок в стопку уже сложенных документов. Он посмотрел на Левина отсутствующим взглядом, потом спросил:

– Кого из них можно подкупить до начала трибунала?

– Вы можете попросить отсрочку. Поговорите со своим адвокатом.

– 15 октября – это неплохо, – покачал головой Тайсон.

Левин вручил Тайсону обвинительный акт. Тайсон искренне возмутился:

– У меня их до черта. Мне еще один нужен?

Подполковник терпеливо объяснил:

– Если вы успели заметить, то на каждой стадии процесса тщательнее проверка и больше дополнений. Этот документ подписан полковником Пирсом, и он формально обязан вручить вам копию акта завтра в назначенное время и в назначенном месте. С вами может быть ваш адвокат, хотя это необязательно.

Тайсон положил обвинительный акт Левину на стол.

– Так вот, значит, как? Вызвали в суд, выдвинули обвинения и уже готовы осудить. Все одно к одному. Я знаю, что правосудие мешкает, а значит, идет на попятную, но, как сказал Корва, военная прокуратура обязана носить свою старую колониальную панаму.

Левин не возражал.

Тайсон встал и потер рукой потную шею.

– Боже мой! Еще в мае я пользовался сезонкой от своего дома до Нью-Йорка. – Он засмеялся. – Я доволен, что события развиваются так быстро. Нет времени размышлять над непреложным законом своей судьбины.

– Меня беспокоит один пункт в обвинительном акте, – сказал Левин.

– Вы про что, подполковник?

– Я о подтверждении.

– Подтверждении чего?

– На второй странице говорится о «выполнении следующих инструкций». Отсюда явствует, что собирающие суд авторитарии обычно дают присяжным заседателям надлежащие указания.

– Что же это за указания такие?

– Ну, это касается приговора, выносимого судом. Во власти генерала Питерса и других важных чинов, вплоть до главнокомандующего, установить суровое наказание. Когда речь идет об особо тяжком преступлении, вот здесь это место, – он пальцем ткнул в строчку обвинительного акта, – обычно трактуют так... смертный приговор можно не выносить...

Тайсон взял в руки документ. Место, оставленное для специнструкции, было не заполнено. Он вопросительно посмотрел на Левина.

– Вы хотите сказать, что меня могут расстрелять?

– Ну... это вряд ли. Но меня беспокоит, что генерал Питерс не исключает возможность смертного приговора...

– Вас беспокоит?А меня это, подполковник, выводит из себя.

– Конечно. Я вас понимаю. Это угроза. И я искренне удивлен... обычно правительство, министерство юстиции и тот, кто выдвигает обвинение в тяжком преступлении, дают гарантии в обмен на что-то. Но я не правомочен говорить об этом. Однако я действительно знаю, что присяжные не собираются выносить смертный приговор.

– Откуда вы знаете,подполковник? Если высшие чины не дали инструкцию генералу Питерсу не допускать этого, то присяжные трибунала, – Тайсон пощелкал пальцами по лощеным листам бумаги, – могут принять это за знак, что там наверху только и ждут смертного приговора.

– Интересное наблюдение, – признался Левин. Через мгновение он добавил: – Но любое влияние начальства, даже самое незначительное, противозаконно.

Тайсон собрал бумаги и сунул их в конверт.

– Если у вас ко мне больше нет ничего, тогда ухожу.

Левин почесал затылок.

– Да нет. У меня к вам еще один вопрос. С этого момента вам не разрешается выходить из своего жилища. Заключение значит заключение. Только в случае медицинской необходимости вы можете покинуть дом. Если вы чувствуете, что вам нужно выйти из дома по той или иной причине, вы должны подать письменную просьбу на имя генерала Питерса.

– Это тот, который хочет меня расстрелять, а я даже его не знаю?

Левин налил Тайсону еще немного ликера.

– Это не личные счеты, не думайте. Здесь нет ничего личного.

– В этом-то и весь ужас, подполковник.

Левин сделал глоток из стакана.

– Да. Мне не по себе от вашего заточения. Я замолвил за вас словечко, но когда из Форт-Дикса приехали хозяева и заглянули в полупустой журнал, они чуть не вылезли из штанов от злости. – Левин допил ликер. – Могло бы быть и хуже. Могло бы кончиться и решеткой.

Тайсон говорил тихо, тупо уставившись в пол:

– Могу я выходить во двор?

Левин довольно долго выдерживал паузу.

– Я уверен, что никто не будет возражать. – Потом добавил: – Арест продлится недолго, только до решения суда.

Тайсон нахмурился.

– Тогда я пойду домой.

– Да. Тогда идите домой. – Левин подошел к окну и крайне удивился, увидев белую густую пелену тумана, застилавшую все вокруг, вплоть до второго этажа здания. – Я видел много красивых мест за свою жизнь и только однажды обрел покой в некой швейцарской деревушке. Такого я никогда, ни раньше ни потом, уже не чувствовал. – Он закурил сигару. – В конце «Книги Чисел», в главе тридцать пятой, есть упоминание о создании городов-убежищ, то есть таких мест, куда подозреваемый в убийстве может поехать пожить в покое, пока улягутся страсти и свершится правосудие. «То общество должно рассудить убийцу и мстителя за кровь. Если кто ударит кого железным орудием, камнем, деревянным орудием, так что тот умрет, – то он убийца. Мститель за кровь может умертвить убийцу, лишь только встретит его».

Тайсон не ответил, раздумывая над библейскими изречениями.

Левин отошел от окна, поставил стакан на стол, а дымящуюся сигару положил на пепельницу.

– Ваш паспорт лежит в среднем ящике моего стола. Я вернусь через пять минут. К этому времени вы уже уйдете, поэтому я сейчас желаю вам спокойной ночи. Честь отдавать не надо. – Он протянул Тайсону руку, и тот крепко пожал ее.

Левин тихо удалился. Тайсон обошел стол и выдвинул средний ящик. Его голубой в золоте паспорт лежал на сигарной коробке. Удостоверившись в этом, он с грохотом задвинул ящик.

Тайсон покидал кабинет Левина, держа под мышкой пакет с юридическими документами. Он толкнул стеклянную дверь штаба, шагнул в непроглядную ночь и побрел к себе домой.

Дойдя до входной двери, он услышал позади визг шин тормозившего автомобиля. Голос капитана Галлахера зазвенел в сыром воздухе:

– Спокойной ночи.

Тайсон вошел в дом, сильно хлопнув дверью. Теперь он уже не вправе открывать ее до наступления утра.